Часть первая. Детство и школьные годы 3

8. На пути к музыке

С какого времени музыка вошла в мою жизнь? Трудно сказать, каким было моё первое музыкальное воспоминание.
Можно начать рассказ о музыке с того момента, когда отец принёс с работы магнитофон «Мелодия». Тяжёлый такой магнитофон.
Был у отца школьный товарищ. Звали его дядя Серёжа (Сергей Ананьевич Лукьянченко). По моим представлениям, именно на почве музыки (американского джаза) и магнитофона они и сошлись. Оба были страстными любителями этой музыки. Оба увлекались магнитофонными записями. Отец переписывал у дяди Серёжи те записи, которые у того имелись.
Обычно отец ездил к Сергею Ананьевичу на машине вместе с магнитофоном прямо с работы. Там он переписывал эти записи. Позже присоединялись к ним и мы.
Что это были за записи? Отец называл имена исполнителей (и я их помнил): Эдвард Кеннеди (Дюк) Эллингтон, Билл Хелли, Элвис Пресли, Нат Кинг Кол, Луи Прима, Луис Армстронг, Кили Смит, Дорис Дей, Пет Бун, Фрэнк Синатра, Пол Анка, Фреди Билл, Джон Винсент, Бени Гудман. Эти записи я слышал на магнитофоне много раз.
Но в то же время, я и побаивался этой музыки. Таковы были некоторые композиции Элвиса Пресли («Тюремный рок»), Фреди Билла (одна из композиций содержала звуки наподобие собачьего воя), у Дорис Дей — треск, как будто рвут бумагу, у Пола Анка было одно слово (я слышал его как «схапч»), от которого у меня холодело в желудке. Мне казалось, что магнитофону больно от такой музыки. В некоторых случаях мама успокаивала меня, говоря, что это не магнитофон рычит, а телевизор, а магнитофон находится рядышком. Вскоре я понял, что это уловка, призванная успокоить меня.
Но больше всех исполнителей мне нравился Армстронг. У него необычный голос (хриплый).
Помню, что когда летом 1960 года отец привозил магнитофон в деревню Горьковское, он не раз включал его. Однажды, в самый неподходящий момент, я завопил: «Включи магнитофон. Я хочу слушать Армстронга». Но желаемого так и не получил. Кричал я довольно нудно. В конце концов, до меня дошло, что всему своё время.
Конечно, я слушал не только джаз. Доходила до меня музыка и из радиопередач. Уже в четыре-пять лет я знал таких исполнителей, как Людмила Иванова, Нина Зазнобина, Рубина Калантарян, Эдуард Хиль, Борис Штоколов, Борис Гмыря, Георг Отс. Не всегда понимая, о чём они поют, я различал их по голосам.
Отец постоянно развивал мою музыкальную память. С тех пор, как мне подарили детский рояль, отец постепенно приучал меня к нотам, к их названиям, к тому, чем одна нота по звучанию отличается от другой.
Была у меня возможность слушать и классическую музыку. Дочь Любови Александровны, Татьяна Николаевна (Татика, как мы её звали), студентка математико-механического факультета университета, брала уроки музыки, училась игре на скрипке. Некоторые произведения я впервые услышал именно в её ученическом исполнении. Так я познакомился с рондо В. А.;Моцарта, его «Турецким маршем» (рондо в турецком стиле из фортепианной сонаты ля-мажор).
Был у Татьяны Николаевны проигрыватель «Волга» и несколько пластинок. Знакомила она меня с произведениями Бетховена («Крейцерова соната», «Лунная соната»), Брамса («Венгерские танцы»).
Наши прослушивания музыкальных произведений происходили на протяжении всего того периода моего детства, пока я общался с этой семьёй. Но всё же был один случай, когда она мне отказала. Возможно, у неё были какие-то дела. Я её просил: «Ну, пожалуйста, давайте послушаем музыку!». Она ответила: «Никаких музык». Я снова: «Ну давайте послушаем первую сонату Бетховена». «Никаких первых сонат» — сказала она. Никогда после подобного не повторялось.
Среди моих игрушек были и музыкальные. Например, гармошка. Этот инструмент предназначен для извлечения музыкальных звуков. Однако с ней у меня связано одно неприятное воспоминание.
Как-то раз мама дала мне эту гармошку. Я, по своему обыкновению, растягивал мех и нажимал на клавиши. Какие-то музыкальные звуки я при этом слышал. Но затем я проделал движение и внезапно прервал его. Мех при этом я не восстановил. В этот момент гармошка издала неприятный звук. Этот звук я представил как «тытытсти». Меня этот звук так напугал, что я закричал дурным голосом: «Мама!». Мама, находившаяся на кухне, быстро прибежала ко мне. Стремясь меня успокоить, она стала быстро, приплясывая, ходить со мной по комнате. Это ужасное «тытытсти» настолько запомнилось мне, что помню его до сих пор. Кажется, это происходит со мной сейчас. К счастью, этот случай никак не повлиял на моё музыкальное развитие.
Были в моей жизни губные гармошки. Первую такую гармошку дядя Миша привёз из Германии. Но и здесь я был не слишком прилежен, а потому мне быстро надоедало играть. Но всё же некоторые музыкальные созвучия у меня получались.
В том же 1960 году мне подарили бубен. Мне доставляло удовольствие ударять в него. Получался звенящий звук, как оказалось, с восточным оттенком. Впрочем, со временем звенящая часть сломалась. Этот бубен находился у меня до 1968 года.
Наконец, я начну рассказ о том, как я сам начал по-настоящему учиться музыке.
То, что во время пребывания у дяди Жоры я имел возможность извлекать звуки из пианино, неожиданно навело на мысль, что я легко смогу играть на нём. Кстати, а почему исполнительское действие на музыкальном инструменте называется игрой? Я много размышлял над этим вопросом (конечно, уже будучи взрослым). Но окончательно пришёл к его пониманию только сейчас. Ведь при исполнении того или иного произведения музыкант производит действия, которые по первоначальному ритму напоминают детский ритмический или хаотичный стук, вибрации. Наиболее отчётливо это проявляется при игре на фортепиано. При игре на других инструментах это обнаруживается менее явно.
И вот я нажимал на самые разные клавиши. Это занятие мне нравилось. Я думал, что именно в этом и заключается музыка, и стал просить родителей купить мне пианино. Детский рояль у меня был (это бабушка подарила мне его на день рождения, а потом отец отдал его дочери одного из сослуживцев). Но теперь детского рояля было недостаточно.
В конце 1960 года мы пошли в музыкальную школу. Здесь со мной занялась сама директор, Софья Дмитриевна, обладательница мужского голоса. Я открыл крышку рояля и стал извлекать из него звуки так, как делал это у дяди Жоры. Но взрослые тут же пресекли мои попытки. Начинались более серьёзные занятия музыкой. Софья Дмитриевна спрашивала меня, как называется та или иная нота. Оказывается, я справлялся не всегда. В некоторых случаях отец на моём детском рояле проигрывал ноту, которая вызвала у меня затруднение. Возможно, то, на каком инструменте исполняется нота, на этом этапе имело для меня значение. И всё же в итоге Софья Дмитриевна констатировала, что у меня абсолютный музыкальный слух. Это означало, что со мной будут заниматься музыкой — фортепиано и пением. С пения и начали.
Учительницу звали Натальей Владимировной. Она вела занятия с детским хором. Я с удовольствием наблюдал, как поют дети, но сам не пел. Правда, вначале на этом не настаивали.
С Натальей Владимировной у нас установились тёплые дружеские отношения. Она приглашала нас с мамой к себе домой. Диковинным казалось мне то, что у неё в квартире топилась печка. Да, в ряде районов города ещё сохранялось печное отопление. Сейчас же я могу сказать, что наши дружеские отношения продолжались до конца моего дошкольного периода.
О влиянии прослушивания пластинок из коллекции дяди Миши мы будем говорить отдельно, потому что эта тема проходит через всё моё детство и юность.

9.Поездка в Москву на 1 мая 1961 года

В 1961 году мне исполнилось пять лет. И первым ярким событием моего пятилетия была поездка в Москву.
Рассказывая о себе четырёхлетнем, я уже говорил о путешествии из Ленинграда в Москву. Когда мы собирались возвращаться из Москвы, бабушка почему-то именно мне сказала: «В следующий раз приезжайте на поезде, а не на машинке».
В ту пору мне даже не приходило в голову спросить, почему. Лишь много позже стало ясно: ведь наше путешествие было сопряжено с многочисленными приключениями (колесо спускало и пр.), а путешествие поездом позволяет избежать этих проблем.
Как раз в 1961 году была завершена электрификация железной дороги от Ленинграда до Еревана через Москву. И появились скорые сидячие поезда.
Раньше Любовь Александровна рассказывала, что и в поезде тоже можно спать. Я передал её слова маме. На что мама ответила: «Сейчас мы поедем в поезде, в котором нельзя спать».
Помню дни, предшествующие нашей поездке. Даже комната приобрела какой-то особенный необычный вид. Было много музыки. Мы готовились к поездке. Всё это проходило без большой суеты, что наводило на мысль о том, что всё было запланировано, чётко продумано.
Накануне я слушал по радио праздничные песни. Хор поёт: «Страна моя, Москва моя, ты самая любимая», и становится радостно на душе.
Мы едем на Московский вокзал. Кажется, что едем очень быстро.
Приехали. Также быстро проходим к поезду, заходим в вагон. Для меня это впервые. Как-то сразу стал принюхиваться к запахам. Но дневные поезда пахнут малоприятно. Других ощущений подобного рода не помню. Сейчас этот поезд кажется мне похожим на тот, что я привык видеть в метро.
Проходит какое-то время. Поезд трогается. Но как это не похоже на то, что мне приходилось слышать до сих пор. Поезд сильно дёргается, шумит: с одной стороны, тарахтит, как автомобиль, только более сильно, да ещё и колёса застучали. А то вдруг начинает замедлять ход. Неужели остановится? Нет, не остановился. В конце концов, скорость снова нарастает. Но удовольствия я не испытываю.
Получается, что мы ехали бы лучше, если движение было бы равномерным. Но такого не бывает. А дети хотели бы, чтобы оно им не мешало. Думаю, это связано с их склонностью к постоянному перемещению. А тут приходится сидеть на месте. Перемещение у детей связано с их деятельностью, ведь игра ребёнка неотделима от перемещения. Исключение могут составлять только те дети, которые, вследствие тяжёлой патологии, не могут двигаться.
Как же можно воздействовать на ребёнка, чтобы он в период путешествия в поезде мог смирно сидеть на месте? Здесь нужны игрушки.

И всё же есть в звуках, которые я слышу в поезде, нечто интересное: это стук колёс. У нас и у других пассажиров есть лимонад, мы пьём в дороге. Есть еда. Это в какой-то мере тоже отвлекает от непривычного способа передвижения. Одно кажется неприятным: оказывается, мы будем долго ехать без остановок. Отец сказал мне, что поезд будет делать только одну остановку — на станции Бологое. А всё остальное время мы будем ехать без остановок.
Я слышу, как ведут себя другие дети. Им тоже не всё понятно и приятно. То и дело слышатся их вопросы: «Скоро приедем?», «А почему ещё не Москва?». Я ни о чём не спрашиваю. Зато я беседую, точнее, со мной беседует одна женщина. Долгое время я не мог запомнить, как её зовут. Зато запомнил, как она меня называла: «Андрюшка-злюшка» (причём это было сказано беззлобно в ответ на какой-то образчик моего детского словотворчества, которое у меня сохранялось и в пятилетнем возрасте).
И вот мы прибыли в Москву. Мама сказала, что вот в Ленинграде есть Московский вокзал, а в Москве — Ленинградский. На Ленинградском вокзале нас встречал дедушка. На такси мы поехали домой.
И снова я столкнулся с поведением лифта. Это был нижний лифт, «который капризничает», как сказал дедушка, то есть, видимо, часто ломается. Сейчас он только гудел, но не поднимался. Трудно сказать, как мы из него выбрались. Но всё-таки выбрались и поднялись на верхнем.
Войдя в столовую, я обнаружил, что здесь пахнет печеньем и лимонами. Я это запомнил и не преминул об этом сообщить. Дедушку это тоже очень заинтересовало. Как я в дальнейшем узнал, он записывал мои детские «умные мысли».
Следующее событие — визит к тёте Паше. Я у неё был в прошлом году (во всяком случае, помню её стенные часы, которые отличались весьма характерным ходом).
Образ Москвы в моём сознании ограничивался только проспектом Мира, где жили бабушка с дедушкой. Это становится понятным, если иметь в виду, что до сих пор я практически не выходил за пределы района проспекта Мира. Правда, во время праздничных парадов по телевидению передавали трансляции с Красной площади. Но то, что Красная площадь тоже находится в Москве, мне в голову не приходило. Вот почему, когда мы собирались ехать к тёте Паше, я заплакал и всё время повторял: «Не хочу уезжать из Москвы».
Мама и отец меня утешали, говоря, что мы никуда не уезжаем, мы остаёмся в Москве, тётя Паша живёт в Москве. Вот когда мне, пятилетнему незрячему ребёнку, стало понятно, что Москва не ограничивается проспектом Мира и Ленинградским вокзалом. Теперь и шоссе Энтузиастов, где жила тётя Паша, тоже Москва.
Я познакомился с её детьми — Михаилом Фёдоровичем (дядей Мишей) и Владимиром Фёдоровичем (дядей Вовой).
А к бабушке с дедушкой приходил Николай Иванович Лазарев. Это друг дедушки. У него своеобразный голос, чем-то напоминавший голос актёра, игравшего роль Ленина, а также диктора всесоюзного радио Юрия Левитана.
Праздник прошёл хорошо; запомнилась рыба, которую ели за праздничным столом: севрюга, осётр, сёмга. Ел я и орехи — арахис. Бабушка испекла прекрасный пирог — песочный, с брусникой и с яблоками (в дальнейшем мы стали называть его московским).
Именно в момент того пребывания в Москве у меня стали проявляться состояния, которые я в дальнейшем стал называть видениями. В основе их лежали некоторые воспоминания, которые, как мне казалось, происходят сейчас. Мне представлялось, как в деревне Горьковское, во время лесной прогулки, я наблюдал за поведением собаки — Дружка. Сейчас же мне казалось, что я слышу его учащённое дыхание. Уже тогда обнаружилась такая деталь: для того, чтобы то или иное видение появилось, я в положении лёжа должен был «кряхтеть», по выражению мамы, то есть сжимать коленками орган, испускающий мочу. Мама была категорически против этого и боролась с этой моей склонностью на протяжении едва ли не всех лет, и не без основания. Дело в том, что в этом случае происходит непроизвольное мочеиспускание, а значит, пачкается одежда, постель. Возможно, подобные действия могут наносить вред здоровью (так, уже будучи взрослым, я обнаружил, что они могут спровоцировать усиленное сердцебиение, которое, однако, легко восстанавливается). Но эта привычка укоренилась настолько, что никакая борьба, никакие доводы рассудка не могли её подавить. Она продолжает жить со мной до сих пор: в начале ночного или дневного сна или в промежутке между сном и пробуждением мне обязательно нужно выполнить эти действия, чтобы вызвать какие-то детские или зоологические видения. А если я при этом имею возможность наблюдать некоторые из них, то это только подогревает мой интерес к ним.
Но самым замечательным в этот период было знакомство с пластинками из коллекции дяди Миши. В ту пору я слушал преимущественно эстрадную музыку. Это была итальянская эстрада: записи Клаудио Вилла, Ниллы Пицце, Доменико Мадунио, Наталино Отто; английская — Томми Стил; американская — Гарри Белафонте.
Прошло несколько дней. Нам надо было уезжать. В этот момент я простудился. Лечили меня «лошадиной» (противогриппозной) сывороткой — засыпали её в нос. Однако эффект от этой процедуры заключался в том, что я долго чихал, а насморк из носа переходил в горло, в котором я ощущал сладковатый привкус. Приятным этот привкус не назовёшь, хорошо, что он держался недолго.
Мне не хотелось уезжать, к тому же я был нездоров. Но надо было возвращаться домой. Поэтому окончательно я выздоровел уже в Ленинграде. В последующие годы я всегда плакал, уезжая из Москвы. Это продолжалось до 14 лет.

10. Поездка в Комарово в начале лета 1961 года

А теперь я расскажу о событии, которое произошло в июне 1961 года. Это была поездка в Комарово, к профессору-офтальмологу Льву Абрамовичу Дымшицу. Но прежде чем обратиться к самой поездке, я хотел бы рассказать о новых лицах, которые в дальнейшем сыграли в моей жизни большую роль. Конечно, в ту пору я этого ещё не знал.
Для меня это были обычные люди, и общение с ними ничем не отличалось от общения с другими людьми. Сейчас, когда их роль в моей жизни очевидна, мы будем говорить о них, имея это в виду.

Я уже говорил в одном из предыдущих разделов о том, что познакомился с семьёй Акуловых и, в частности, с Борисом Константиновичем. Теперь я добавлю к этому, что он был незрячим, впоследствии это сыграло для меня важную роль. Какую, расскажу позднее.
Ольга Викторовна была секретарём первичной организации ВОС Василеостровского района. Позже я узнал имя председателя этой организации — Зинаида Ивановна Ордяко. Как оказалось, она шефствовала над нашей школьной первичной организацией ВОС.
Теперь следует упомянуть Николая Афанасьевича Ушкова, заместителя председателя городского отдела ВОС. С ним у нас, как мне казалось, установились очень близкие (я бы даже сказал, приятельские, если подобное определение допустимо, когда речь идёт об отношениях взрослого и ребёнка, и к тому же сам этот взрослый человек — педагог) отношения. Мы несколько раз бывали у него на квартире на проспекте Максима Горького. Во всяком случае, там я чувствовал себя совершенно свободно. Он играл со мной, делал самолётики из брайлевской бумаги. Можно много рассуждать на тему о том, насколько это было педагогично. Иные теоретики стали бы утверждать, что незрячему ребёнку следует прививать навыки познания окружающего мира, например, пространства. Могу сказать следующее: в те годы все мы находились на распутье. Нам не к кому было обратиться, не с кем посоветоваться. И то, чего в условиях отсутствия чётких представлений удалось достичь, свидетельствует о том, каким нелёгким был путь к достижению цели. Тем более достойно удивления, как это вообще оказалось возможным.
Его жену звали Зинаидой Ивановной. С ней я общался меньше. Знаю только, что ещё в 60 е годы она преподавала в нашей школе математику.
Был у них сын Кирюша семи лет. С точки зрения четырёх-пятилетнего ребёнка, каким был я, он представлялся если не взрослым, то, по крайней мере, человеком, голос которого отличался от голосов детей моего возраста, которые мне приходилось слышать довольно часто.
Однажды среди гостей Николая Афанасьевича я встретил женщину, которая назвалась Ольгой Алексеевной. Позже я узнал, что она преподавала биологию, а затем была педагогом-методистом в начальной школе.
И вот в начале июня на служебном автомобиле Николая Афанасьевича мы совершили поездку в Комарово, к профессору Дымшицу. И тут я познакомился ещё с двумя людьми — Иваном Кирилловичем и тётей Элей (в тот же день я узнал её имя и отчество — Элеонора Эдуардовна).
Запомним это имя. Именно ей суждено было стать моей подлинной учительницей, доказавшей всем, что я не дурак, а полноценный человек. Но в ту пору до этого было ещё далеко.
Я всегда любил ездить на автомобиле. И эта поездка увлекла меня. С помощью Николая Афанасьевича и его шофёра Павла Гавриловича Кудрявцева я имел возможность ознакомиться с устройством пассажирского салона автомобиля (это был «Зим»). Я узнал, что, в отличие от нашей «Победы», у этого автомобиля целых три сиденья: заднее, среднее и переднее.
На даче у Льва Абрамовича две собаки — Липси и Стёпка (Степанида). Стёпка злая собака. Когда мы приехали, Липси бросилась ко мне. Она громко лаяла, обнюхивала и облизывала меня. А я испугался.
Войдя в комнату, где проходила наша беседа, я почувствовал запах масляной краски (в ту пору мне этот запах нравился). И я сказал: «Пахнет масляной краской». Лев Абрамович был с этим согласен. Главное, что его интересовало, это мои глаза. Я понимаю, что он их исследовал. Но не знаю, каков был его вердикт. Позже я узнал от Элеоноры Эдуардовны, что моё заболевание вылечить нельзя.
В тот же день мы уезжали из Комарова. Николай Афанасьевич отвёз нас домой. И тут случилось следующее: я вдруг стал необычайно подвижным, постоянно вскакивал с сиденья. И вот на каком-то повороте, вскочив, я упал на пол, несильно ударившись коленкой о порожек. Если я и плакал, то только от досады. В конце концов, я получил то, что заслужил.
С Николаем Афанасьевичем мы встретимся ещё не раз. С Элеонорой Эдуардовной — уже в школе. Ивана Кирилловича я больше не видел; в год моего поступления в школу, он умер в возрасте 45 лет. В память о нём уже в период моей учёбы в старших классах Элеонора Эдуардовна подарила мне его брайлевскую пишущую машинку. Но всё это будет потом. Сейчас же я продолжаю рассказ о своём раннем детстве.

11. На даче летом 1961 года

Я уже рассказывал в предыдущих разделах о том, что с момента моего рождения и до 1960 года родители снимали дачу. Конечно, их мечтой была своя дача. Можно было предположить, что в советское время это было невозможно. Это и так, и не так. Так, потому что тогда не было частной собственности. Не так, потому что существовали дачно-строительные кооперативы (ДСК).
Наш кооператив появился ещё в 1959 году. Строительство дачи началось на следующий год при финансовой помощи дедушки.
Впервые я побывал на нашей новой даче в том же 1960 году. С этим связана одна история, которую в дальнейшем вспоминали и смаковали на все лады.
В этой поездке с нами был троюродный брат отца, Валентин Иванович Смирнов (дядя Валя). Возможно, какую-то помощь при строительстве временного жилья (времянки) он оказывал. Но в тот день времянка ещё была не достроена. Ни окон, ни дверей в ней не было. Свой жилой вид времянка стала обретать, начиная с мая 1961 года. Я всё спрашивал, когда же мы поедем на дачу. Лето уже началось, а мы всё в городе сидим.
И всё же на короткое время мы там появлялись.
Надо сказать о том, где находится наша дача и как до неё добираться.
Станция Горьковское находится в Выборгском районе Ленинградской области. Как известно, карельский перешеек до 1940 года входил в состав Финляндии, а после советско-финской войны он вошёл в состав СССР.;Память человеческая ещё хранит прежние финские названия наших станций, начиная от Белоострова. Белоостров был последней станцией перед финской границей. А дальше уже Финляндия.
Расстояние от Ленинграда до Горьковского составляет по железной дороге 66 км. Едем с Финляндского вокзала. В пору моего детства железная дорога лишь частично была электрифицирована. В наших краях ещё ходили тепловозы и даже паровозы. Фирменным считался поезд Ленинград-Светогорск. Попасть на него считалось верхом счастья, особенно если удавалось сесть на мягкий диван, как в московском поезде. Из всех поездов этот был самым комфортным.
Обычное путешествие состояло из двух частей: первую часть мы ехали на электричке, а последние 6 км — на «паровике», «подкидыше», как мы его называли.
Уже с малых лет я интересовался железнодорожной географией, то есть железнодорожными дистанциями. Вот как выглядела моя первая железнодорожная дистанция: Ленинград — Финляндский вокзал, Ланская, Удельная, Озерки, Шувалово, Парголово, Левашово, Песочная, Дебуны, Белоостров, Солнечное, Репино, Комарово, Зеленогорск, Ушково, Рощино, платформа 63 й км, Горьковское. Дальше дорога идёт на Выборг. Но о ней в своё время.
И всё же, почему мы так долго не едем на дачу? Это мне было непонятно. Я приставал к родителям с этим вопросом, но вразумительного ответа не получал.
Несколько раз мы с мамой совершали короткие, всего на один день, поездки. Однажды ехали круговым поездом через Сестрорецк (позже, в 2003 году, мне довелось повторить этот путь).
А на следующей неделе, вместе с мамой и отцом на машине поехали на дачу.
Необычность этой поездки заключалась в том, что сейчас мы ехали не к себе домой, а к хозяевам, у которых в течение некоторого времени нам предстояло снимать веранду.
Их звали Татьяна Матвеевна и Михаил Сергеевич Барсуковы. У них ещё были взрослые дети, с которыми нам тоже придётся общаться. Тогда мне казалось, что они живут как сельские жители (так и было). У них были собака и коза. А ещё у них было много дачников. Дом большой, двухэтажный, с высокими ступеньками и старинного вида перилами (эти выводы были сделаны на основании последующего сопоставления с другими домами подобного типа). Что-то в то время влекло меня туда.
И вот мы туда приехали. Хорошо помню, когда это произошло: хозяева смотрели телевизор, показывали спектакль «Богдан Хмельницкий». Это имя произнесла Татьяна Матвеевна. Кто такой Богдан Хмельницкий, я в ту пору ещё не знал. Но имя очень хорошо запомнил и к месту или не к месту его повторял, подобно любому услышанному мною слову или словосочетанию.
У нас были две певчие птицы — щегол и кенар. Щегла звали Фомка, а кенара — Зеленушка. И вот как-то раз хозяйский кот Яшка поймал Фомку и съел его. Так Фомки не стало. А я узнал, что коты, кроме всего прочего, могут съесть и птичку.
Наше пребывание у Барсуковых продолжалось недолго, около двух недель. К этому моменту наша времянка была приспособлена для более-менее нормального проживания. И мы перебазировались на своё место жительства. Наш участок имел порядковый номер 47. Через полтора года был построен дом. Но тогда до этого было ещё далеко.
В этот же период я предпринимал первые попытки ходить самостоятельно. Вообще-то определённого представления о том, как я иду, у меня не было. Мне казалось, что я хожу прямо. Но мама говорит: «Не лезь на клумбу». Возможно, мама говорила это тогда, когда позволила мне идти самостоятельно. Я сделал несколько шагов; мне казалось, что я иду прямо. А мама снова: «Теперь ты на грядку лезешь!». Я ещё не задумывался, почему это происходило. Теперь причина вырисовывается более-менее полно. Но тогда единственное, до чего могли додуматься, это вбить в землю колышки и натянуть между ними верёвки.
Иначе я ходил вокруг дерева. Наш участок был лесистым. Здесь было довольно много деревьев: лиственные — берёзы; хвойные — ели и сосны. Мог ли я отличать их друг от друга? Берёза, вокруг которой я гулял, имела гладкий ствол. А ёлка, росшая рядом с ней, была смолистой. Мне нравился запах еловой смолы. Но вот беда: эта смола липла к рукам. Не раз потом мама драила щёткой мои руки и мыла их с мылом, смывая смолу. Но именно вокруг этих трёх деревьев (берёзы и двух ёлок) я любил гулять. Ходил и вокруг сосны. Это была игра. Я говорил: «Я пошёл к дяде Серёже», а сам ходил вокруг берёзы.
В этот период я общался с соседями: Александрой Павловной, Линой Ивановной, их сыном и внуком Сашей. Они приглашали меня к себе. Мы разговаривали, они угощали меня.
Общался я и с Татьяной Ивановной и её дочерью Ирой. Ира пыталась со мной играть. Она давала мне пустой стакан и говорила: «Пей молоко». Я не понимал, что она хочет от меня, и от такой игры отказывался. Но разговаривал с ней охотно. Сейчас уже трудно вспомнить, о чём мы с ней говорили. Но положительные воспоминания о ней у меня сохранились, хотя символического характера предлагаемой ею игры я не понимал.
У Иры был трёхколёсный велосипед. Его мне дали вначале во временное пользование. А потом так случилось, что он достался мне. Вначале я пользовался им так же, как и в прошлом году, то есть брал за руль и тряс. Но это уже была игра, в которой я воображал, что куда-то еду. Лишь на следующий год я получил некоторое представление о том, как нужно ездить. Но ездил я только по кругу: сначала по комнате, а затем на улице в Горьковском.
Самым замечательным событием лета 1961 года был приезд бабушки и дедушки. Но, в отличие от прошлых лет, на этот раз они приехали ненадолго.
Немного о событиях, предшествовавших их приезду. Я в очередной раз заболел. Но то ли решили, что болезнь моя не опасна, то ли посчитали, что поездка в город будет иметь на меня положительное воздействие: ведь это всё-таки встреча с бабушкой и с дедушкой, мы поехали. Я ехал в машине, лёжа на подушке. Во время этой поездки я разговаривал с мамой и с отцом. Так я узнал и автодистанцию «Ленинград–Горьковское». Едем по Приморскому шоссе. Название к краю, расположенному на Дальнем Востоке, никакого отношения не имеет. В Выборгском районе есть город Приморск.
Итак, Ленинград (Приморское шоссе), Лахта, Ольгино, Лисий Нос, Александровское, Горская, Тарховка, Разлив, Сестрорецк, Солнечное, Репино, Комарово, Зеленогорск, Ушково, Серово, Чёрная Речка, Рощино, Совхоз «Ударник», Горьковское.
Наверное, я не совсем поправился, потому что на следующий день вызвали врача. Это была наш участковый врач Дора Соломоновна Швейдель. Позже она не раз лечила меня. Сейчас же я назвал её «Доктор Айболит» (мне совсем недавно прочитали эту сказку К. И.;Чуковского). Ей это очень понравилось.
И вот бабушка с дедушкой приехали. Первый день посвятили разбору вещей. А назавтра я вместе с бабушкой, дедушкой и отцом впервые побывал на Охтенском кладбище, где похоронена прабабушка Мария Ивановна, и на Волковом кладбище, где похоронен прадедушка Андрей Андреевич-первый. Так эти два места прочно «впечатались» в мою память.
На следующий день мы с мамой уехали на дачу. Днём позже туда же приехали отец, бабушка и дедушка. Всего один неполный день бабушка с дедушкой были у нас на даче: ведь во времянке разместиться такой большой семье было очень трудно. Я этого не понимал, а потому плакал, когда они уезжали. Но мне говорили, что мы ещё встретимся в городе. Так в дальнейшем и произошло.
В момент их отъезда мы с мамой заболели. К нам приехала бабушка Александра Леонтьевна, которая лечила нас разными лекарствами. Особенно мне запомнился шалфей, который используется для полоскания горла. Он имеет приятный запах, чем-то напоминающий ёлку.
Бабушка и дедушка были в городе ещё в течение недели. В один из этих дней мы встретились с любимым учеником дедушки, Николаем Александровичем Шаниным. Он сказал, что живёт на улице Большая Зеленина.
Затем мы вернулись на дачу. Но лето кончалось. Так я впервые узнал, что учебный год начинается 1 сентября (мне кажется, что мама произнесла эту дату так, как если бы это было 1 ноября).
Приезжала к нам и тётя Валя, гуляла со мной.
Точно так же, как в начале лета, я приставал к взрослым с вопросом: «Когда мы поедем на дачу?», сейчас я спрашивал: «Почему мы не едем?», имея в виду, не едем в город. Бабушка Александра Леонтьевна говорила: «Поживи ещё немножечко на даче!». А я всё равно приставал: «Поехали!».
Незадолго до нашего отъезда к нам повадился ходить соседский кот. Видимо, потерялся. Ел всё, что попадётся. Ел нашу рыбу (так я узнал, что коты, будучи животными сухопутными, любят рыбу).
Уезжая в город, мы взяли с собой и этого кота. Более крикливого кота трудно себе представить! Всю дорогу этот он орал благим матом. Тишина настала только тогда, когда мы передали его нашим соседям уже в городе. Так закончилось моё лето 1961 года.

12. Знакомство с Серёжей

Он родился в 1960 году. Долгое время ему не могли дать имя. И время от времени даже для нас он был Валериком. Но вот однажды я узнал, что его назвали Серёжей. Это был сын Надежды Сергеевны и Николая Степановича Кравченко. Конечно, в течение самых первых месяцев я не мог его видеть. Ведь это тот период, когда младенец не может общаться ни с кем, кроме своей матери. Но вместе с тем именно он наиболее интересен для характеристики поведения ребёнка. Мне интересно было просто сидеть рядом и слушать, как он себя проявляет.
Но уже в марте-апреле 1961 года я стал принимать участие в прогулках Надежды Сергеевны и Серёжи.
Он ещё не ходил, его возили в коляске. Мне очень нравилось трогать руками её спинку. А во время прогулок я с удовольствием возил его.
Вспоминается такой поистине исторический случай. Как-то раз мы с Надеждой Сергеевной и Серёжей пошли на прогулку. Очевидно, при выходе из дома мы как-то неосторожно приблизились к двери. Женщина-дворник что-то закричала (я так этого и не расслышал). Как обычно, я вёз Серёжу. Во время самой этой прогулки ничего особенного не произошло.
А после возвращения мы встретились с мамой. Она сообщила новость мирового значения: Юрий Алексеевич Гагарин совершил космический полёт! Началась эра освоения космоса. Это произошло 12 апреля 1961 года.
Но не только на улице был у меня контакт с Серёжей. Я несколько раз приходил к Надежде Сергеевне. Мне доставляло удовольствие наблюдать за тем, что делает Серёжа. Я знал, что он лежит в своей кроватке. Но был он подвижным ребёнком. Я мог судить об этом по тому, что кроватка часто поскрипывала. Значит, он двигался.
Были у него и погремушки. Он до них дотрагивался. И эти погремушки издавали приятный звук. А ещё он сосал пальцы. При этом звук был громкий, даже приятный. Когда я слышал этот звук, он мне так нравился, что я пытался ему подражать. Но я не знал, что он сосёт пальцы, а громкость зависит от интенсивности сосания. Я только громко чмокал губами. Получалось, что я играю в младенца.
Мои встречи с Серёжей происходили и тогда, когда он стал издавать первые звуки, приближающие его к словесной речи. Все его «агу» и «уа» я слышал много раз. И повторял их. Маму это возмущало. Она говорила: «Не смей превращаться в грудного младенца!» Она говорила, что мне уже пять лет, и я должен делать то, что делают дети этого возраста. Но мне очень хотелось повторять то, что я слышал от Серёжи. Тогда мама сказала: «Если ты будешь превращаться в грудного младенца, я тебя не пущу туда». Мне это было непонятно. Кажется, я не делал ничего плохого. И как знать, быть может, в чём-то мои видения стали как бы заменой младенчества в более позднем возрасте.
На моих глазах Серёжа рос и переходил от состояния младенца к состоянию ребёнка. Но, как и большинство детей, он был шалуном. А в дальнейшем вёл себя по-разному. Когда ему было три года, он пару раз ударил меня тапком по голове. Но если я об этом и упоминаю, то лишь потому, что это было первым моим столкновением с реальной детской жизнью. Потом мы встречались с ним меньше. Развивался он как обычно.

13. Моя игровая деятельность

Не нужно в очередной раз доказывать, что игра является основным видом деятельности ребёнка в младенческий, преддошкольный и дошкольный период. Об этом можно прочитать в различных психологических и педагогических трудах. Но никто не сказал об этом лучше, чем английский врач Пенелопа Лич. В своей книге «Младенец и ребёнок от рождения до пяти лет» она пишет, что игра никоим образом не является забавой для ребёнка, а составляет основу для познания им окружающего мира. Это характерно для любого ребёнка, независимо от его состояния. К ребёнку-инвалиду это, несомненно, имеет самое прямое отношение.
О своих самых первых играх я практически не помню. Позже, когда я уже стал взрослым, отец говорил мне, что на первых порах интереса к игрушкам я не проявлял. Да и в последующий период, пока я не встал на ноги, мало что изменилось.
Но как только я получил возможность передвигаться с помощью собственного тела, было бы неестественным думать, что и в этот период я уж совсем пассивно относился к различным предметам.
Трудно сказать, с чего всё началось. Скорее всего, с наблюдений. Я наблюдал за поведением домашних животных (диких животных я нигде наблюдать не мог) и маленьких детей. Источником этих наблюдений был для меня звук. Это не только голоса, но и различные шумовые звуки: трение (царапанье) лапами предметов, чмоканье губами, фырканье носом, стук. Наверное, я мысленно повторял эти звуки, иначе было бы не объяснить, почему мне нравилось их слушать. Слушая, я одновременно играл.
Услышав в возрасте четырёх лет, как соседская собака Дружок фыркает носом в такт моим движениям, когда я тряс руль детского трёхколёсного велосипеда, я испытывал удовольствие как от самого движения, так и от наблюдения за его поведением. Это тоже была своего рода игра.
А тот факт, что мне было интересно, как маленький Серёжа сосёт свои пальцы, и я «словесно» воспроизводил звук, который он при этом издавал, разве это не игра?
Именно такого рода игры и были ведущими в моей деятельности.
Когда мне было пять лет, я мог ходить вокруг дерева (берёзы) и воображать, что я иду в гости. Я так играл: «Я пошёл к дяде Серёже».
Источником эмоций, вызывающих такого рода игровые действия, были звуки. Так, в Горьковском грузы довольно часто возили на телегах, в которые запрягали лошадей. Ничего о лошадях, кроме запаха конского навоза, я в ту пору не знал. Но слышал характерный шум, который производила телега, ведомая лошадью. И я пытался извлекать подобные звуки из любых предметов, попавшихся мне в руки. Например, мне дарили пластмассовую куклу. Я брал эту куклу за руку и начинал трясти. Тот игровой эффект, на который рассчитывал, я получал. Но очень скоро рука куклы ломалась. И так было много раз (мне покупали новую куклу, и всё повторялось). В этой связи вспоминается стихотворение:

Шаловливые ручонки,
нет покоя мне от вас.

В нём девочка таким же образом играла с куклой. Конечно, происходящее меня огорчало. Но не помню, чтобы у меня были дикие истерики по этому поводу.
Конечно, следовало бы обратить внимание на сюжеты моих игр. Так я играл с игрушечным утёнком. Я брал его за шею и тряс. Но теперь это была уже не телега с лошадью, а мотороллер. У одного нашего соседа по даче, Владимира Фёдоровича Ершова, был мотороллер. Я слышал его звук, мне это было интересно, и я своими действиями имитировал ритм этих движений. Так мне казалось, что я еду на мотороллере. Однако в реальной жизни я два раза совершил короткие поездки на мотороллере. Приятными их назвать не могу. Мне, как маленькому ребёнку, приходилось ехать стоя. Надо держаться обеими руками за ручку наподобие руля. При этом никакой защищённости, как в автомобиле, не было. Я оказывался на улице, и это внушало чувство повышенной опасности.
Играл я и во время наших прогулок в лес. Здесь мне давали ветку (берёзовую или дубовую). Я тряс её. Тут возможны разные варианты игры: то дождь идёт (шум дождя казался мне похожим на тот шум, который происходил от сотрясения ветки), то автомобиль заводится, затем едет, а вот и поезд. (Подобного рода игры были у меня и в последующий период, по крайней мере, до 16 лет, то есть до того момента, как я стал писать мемуары).
Последнее яркое воспоминание о моей игровой деятельности относится к периоду моего шестилетия. Мы с мамой приехали на УПП (учебно-производственное предприятие общества слепых). Там мне дали пластмассовую колодку. Я же незадолго до этого услышал, как стучит дятел, поэтому начал стучать этой колодкой по столу и говорить: «Я дятел».
Эти примеры свидетельствуют о том, что в своих играх я опирался на слуховые восприятия. Главная особенность моих игровых действий заключалась в том, что я лишь манипулировал предметами, причём самыми простыми способами. В какой-то мере воображение работало, но оно не могло создать основу для конструктивной деятельности. Но я и сейчас с удовольствием вспоминаю об этом. Мне думается, что такая игровая деятельность даёт основание для развития. Меня и сейчас привлекает детский стук. Ребёнок стучит предметами по полу или по столу. Но он не просто стучит, а что-то при этом воображает. Я же готов отбросить все свои дела, чтобы только слушать этот стук. Значит, даже став взрослым, я всё ещё продолжаю играть в ребёнка.
Я довольно часто испытываю состояния, которые называю видениями, когда я представляю себя маленьким ребёнком, даже младенцем, лежащим в кроватке, сосущим свои пальцы, трогающим и подбрасывающим погремушки, «куклу-неваляшку» и прочие игрушки подобного рода. Я назвал их видениями потому, что такие состояния я испытываю, в основном, тогда, когда лежу в постели, то есть ночью и по утрам. Иногда они посещают меня и днём, даже во время походов, если у меня нет срочных дел. Когда я болен, лежу в своей постели, но при условии, что произошло хотя бы небольшое улучшение, я могу испытывать это состояние весь день, пока свободен от процедур и приёма пищи. Но об этом мы ещё поговорим позднее. Сейчас же продолжим рассказ о моём раннем детстве.

14. Объект педагогического обследования

Кажется, что до пяти лет моя жизнь текла мирно, без каких-либо потрясений; по крайней мере, о том, что какие-либо потрясения тогда возникали, я об этом не ведал.
Начало этой истории относится к маю 1961 года. К нам пришла молодая девушка, назвавшаяся Галиной Ивановной. Задавала мне самые различные вопросы, какие именно, я не помню. Помню только, что когда я сам спросил у неё, почему сегодня нет парада (в тот день были выборы то ли в Верховный совет, то ли в местные органы власти), она ответила: «Но ведь сегодня же не Первое мая». Это было самое первое воспоминание о человеке, который в дальнейшем, к несчастью, сыграет свою отрицательную роль в моей жизни. Но не будем спешить. Всему своё время.
Она была первой, кто приходил к нам тогда. Второй была Екатерина Николаевна. Её интересовало моё восприятие музыки. Она же подарила мне шарманку, с которой я с удовольствием играл. Мне было интересно, что эта игрушка не стучит, но издаёт приятное созвучье.

Третьим человеком, с которым мне довелось встретиться, была Людмила Константиновна. Запомнился её приятный голос. Позже мама мне говорила, что она принесла банан и предложила мне рассказать об обезьяне. Я же в ту пору не любил бананы и ничего не знал об обезьянах. Короче, ничего рассказать я не смог. Видимо, какие-то выводы, неблагоприятные для меня, она сделала. В дальнейшем мы с ней ещё встретимся. Но симпатии с её стороны я не почувствовал.
Таковы три женщины, повстречавшиеся на моём пути в период раннего детства. Эти женщины увидели незрячего ребёнка-дошкольника. Спрашивается, а почему это произошло только сейчас? Почему их интересовали экзотические вопросы и совершенно не интересовало, а как этот ребёнок приспособлен к жизни?
С тех пор прошло более 50 лет, но ответы на эти вопросы так до сих пор и не прозвучали. Тифлопедагогика, то есть педагогика слепых, во всяком случае, в нашей стране до сих пор находится в состоянии зимней спячки. Верно то, что на эту тему пишутся разные умные книги. Впоследствии с некоторыми из них мне удалось познакомиться. Читаешь эти книги и создаётся впечатление, что большинство их авторов не знакомы с проблемами незрячих.
Однако у теоретиков уже сложилось представление о незрячем ребёнке. Они полагают, что только они знают, что нужно для его воспитания, обучения. А его ощущения, впечатления? Это, утверждают они, субъективно, а потому-де для науки несущественно. Вот и получается, что незрячие им нужны как объект, но не субъект исследования. Поэтому я и не могу быть спокоен. Значит, мне есть что рассказать. Этим я и намерен заняться.

15. Моё радио

Когда человек не видит и когда он не имеет возможности естественным способом познавать предметы окружающего мира, ему приходится обращаться к своим собственным способам, одним из которых является получение информации от других людей.
Среди источников получения информации об окружающем мире назову радио. У нас был радиодинамик, висевший на стенке.
Если вы разумно мыслите и представляете себе маленького ребёнка, вам может показаться, что раз я заговорил о радио, то имею в виду детские передачи и только. И вы будете почти правы. Да, я любил слушать детские передачи. Я вполне согласен с теми, кто утверждает, какое внимание уделялось детским передачам в советское время и как мало внимания уделяется им сейчас. Но речь не об этом. В свете тех проблем, о которых я здесь рассказываю, гораздо большее значение имеет ответ на вопрос о том, что они мне давали.
Я не могу ответить на вопрос, когда именно я впервые услышал детскую передачу. Несомненно, это был не самый малый возраст. Возможно, мне было тогда года четыре. И какая это была передача, я тоже не припоминаю.
Но я хорошо помню радиопередачи, которые существовали в виде циклов. Так, например, ещё задолго до моего рождения, с 1944 года, существовала передача «Игра-загадка “Угадайка”». Но если вы попросите рассказать содержание хотя бы одной из них, я бы не смог этого сделать, потому что тогда об этом просто не задумывался. Зато хорошо помню персонажей передачи: дедушку Константина Петровича, Галочку и Борю.
А ещё помню начало песенки:

Угадайка, угадайка,
интересная игра…

А вот «Музыкальная шкатулка». Её можно воспринимать по-разному. Она и детская, и юношеская. Её можно было бы разделить на две части. С одной стороны, это чисто детская передача, в выпусках которой звучали песенки в исполнении детских хоровых коллективов. Но в некоторых передачах звучала и более серьёзная музыка. Именно «Музыкальная шкатулка» познакомила меня с творчеством великого итальянского оперного певца Марио Дель Монако. Ученица четвёртого класса написала письмо на адрес передачи с просьбой передать запись этого певца. Так я с ними и познакомился.
На нашем радио я слушал передачу «Вести из леса». Из неё я получил первые знания о зверях и птицах, обитающих в наших лесах. В рассказах и сказках, звучавших в этой передаче, они были как бы сродни маленьким детям, что привело меня к тем состояниям, которые я впоследствии назвал видениями. Быть может, на это наводило звучание голосов актёров, принимавших участие в этих передачах. Особенно запомнился мне наш известный характерный актёр Николай Трофимов, исполнявший роль Зайца (Припрыжкина).
А радиоспектакль для детей «Бибишка-славный дружок» — это сказка о грузовике. Но в том-то и дело, что в этом спектакле грузовик предстаёт как человек или как что-то живое, требующее к себе внимания, ухода и заботы. Одновременно здесь прослеживаются взаимоотношения между людьми. Из радиопостановки мы узнаём, в чём разница между добросовестным и нерадивым работником. Этот спектакль я слушал много раз. И каждый раз открывал в нём для себя что-то новое. Вот два шофёра — Григорий Иванович (Гриша) и Бублик. Насколько симпатичен первый, настолько омерзителен второй — это в состоянии понять даже маленький ребёнок. У Бублика уже его песенка позволяет понять, что это за человек:

Да поесть бы,
да поспать бы,
да почаще отдыхать бы.
Выпил рюмку, выпил две.
Зашумело в голове.

А как он называл грузовик — «железякой». Его тогда поправили: «Это не железяка, это отличная машина». Отправляясь в свой первый рейс, он не заправил машину бензином, после чего удивлялся, почему это она не «крутит».
Основной жанр, который понятен маленькому ребёнку, это, конечно же, сказка. Как раз в те годы, да и в дальнейшем, на радио была передача «Сказка за сказкой». Её постоянным ведущим был Николай Владимирович Литвинов. Его голос я узнавал сразу: голос очень доброго человека. Когда я слышу его, у меня возникает чувство, будто я ем блины, которые всегда любил.
В передаче звучали сказки разных народов. В ту пору часто передавалась сказка «Крошечка-Хаврошечка». Радиовариант отличается от того, который мы впоследствии читали. Там больше живых лиц. Сама Крошечка-Хаврошечка, пастух. А тётка Хаврошечки, Домна Макарьевна (Макарьиха) — злая старуха. Всё достояние Крошечки-Хаврошечки — её корова Бурёнка. Она за ней ухаживает. И к Макарьихе пришла не за чем-нибудь, а потому, что у той был колодец, из которого она хотела напоить корову. А дочери Макарьихи: Марья-одноглазка и Дарья-триглазка — ленивые. Но все они — живые лица, что создаёт впечатление, будто перед нами реальная жизнь, хотя сюжет и сказочный.
Моё прослушивание радио и в то время не ограничивалось детскими передачами. Я охотно слушал «Последние известия». Из них я узнавал названия стран и городов. О Дели я услышал в таком контексте: «Корреспонденция из Дели». Позже я узнал, что Дели — столица Индии.
Узнал я имена наших руководителей. Особенно часто слушал выступления Н. С.;Хрущёва. Удивляло меня, что он говорил: «коммунизим, социализим». Несомненно, в возрасте четырёх-пяти лет я ещё ничего не понимал, но даже тогда мне такое произношение казалось странным. Я был удивлён, почему с 1965 года о нём ничего не было слышно. На мой вопрос, где Никита Сергеевич, мне ответили, что он на пенсии. Но уже тогда меня это объяснение не удовлетворило. Каким-то внутренним чутьём я понимал, что от меня что-то скрывают. О Брежневе я узнал позже, и об этом речь впереди.
Слушал всё подряд. Всё было интересно: и политика, и уроки английского языка, и музыкальные программы. Только один раз было непонятно, почему из-за съезда не будет столь любимой мною детской передачи. Но интерес к таким событиям придёт со временем.
Говоря о роли радио в моей жизни в этот период могу сказать, что оно уже тогда закладывало основы моего мировосприятия. Именно радио я обязан тем, что, по общему признанию, у меня чёткая дикция и нормальная речь. Возможно, это происходило у меня стихийно. Но об этом мы ещё поговорим.
Радио остаётся для меня любимым и сейчас. Хотя под влиянием политических процессов многое в жизни, в том числе и на радио, стало развиваться далеко не в лучшую сторону, всё же для меня оно остаётся главным источником информации. И здесь я особенно благодарен нашему родному ленинградскому радио. И об этом мы тоже будем говорить.

16. Приобщение к литературе

Затрудняюсь сказать, с чего началось моё знакомство с художественной литературой и какие произведения были здесь первыми. Весьма вероятно, что это были сказки.
Меня знакомили со сказками разных стран и народов. Конечно, больше мне читали русские народные сказки. Что и как я в них воспринимал, это до сих пор остаётся загадкой. Ведь никто никогда не исследовал, что и как ребёнок понимает. Можно предположить, что если ребёнок внимательно слушает, не перебивая взрослого, это свидетельствует о его заинтересованности. Я не пытался мысленно «вторгаться» в содержание сказки и как-то досочинить её.
Когда мне было пять лет, отец купил книгу английской писательницы Лейлы Берг «Маленькие рассказы про маленького Пита». Несколько раз мама и отец читали мне эту книгу. Позже, переходя во второй класс, я прочёл её сам (по Брайлю). Она была близка моему восприятию мира. Из этих рассказов мне особенно запомнились три: «Пит и автомобиль», «Пит и ветка», «Пит и трёхколёсный велосипед». В них я находил нечто подобное из своей жизни. На автомобиле я ездил много раз. А в рассказе говорится о том, как мальчик научился мыть машину. Мне вспомнилось, как мы вместе с отцом ездили на станцию обслуживания в Новой Деревне, где он мыл машину, а я имел возможность наблюдать за тем, как происходит этот процесс. Разница в том, что Пит учился на практике (более того, он уже написал первую букву своего имени на пыльном крыле машины), а я был лишь наблюдателем, да и то воспринимал только запах (почему-то он мне напоминал запах гречневой каши, которую я не любил).
Рассказ «Пит и ветка» словно вышел из моей жизни. Как и я, Пит играл с веткой, тряс её и воображал, что это самолёт. Но вот собака отнимает у него ветку, чтобы тоже поиграть с ней. Но его это не устраивает, потому что он хотел бы и дальше повторить свои ощущения. Поэтому он пытается пролезть через изгородь, чтобы достать другую ветку. Это видит садовник, который пытается остановить Пита, но Пит настаивает на своём. После продолжительных переговоров Пит нашёл на тротуаре палочку и бросил её собаке. Собака подобрала палочку и убежала с ней. Пит же поднял свою ветку, и они стали играть вместе.
Вот такую литературу мне читали в тот период.

17. Шесть лет — подготовка к школе

В 1962 году мне исполнилось шесть лет. Но так случилось, что именно в день своего рождения я заболел. Банальная простуда. Но была температура, вызвали врача. Это была Дора Соломоновна Швейдель, которую я назвал «доктором Айболитом», потому что незадолго до этого мне прочитали эту сказку К. И.;Чуковского.
Наверное, моё лечение проходило интенсивно, потому что уже 29 апреля мы выехали в Москву.
Поездка в Москву для меня была самым приятным событием. Как и в прошлом году, ехали сидячим поездом. В поезде я поначалу скучал, а мама меня развлекала.
Время в Москве проходило весело: я играл со своими игрушками, бабушка и дедушка тоже меня развлекали.
У дяди Миши слушали пластинки. В тот период слушали записи Наталино Отто, Томми Стила, Гарри Белафонте.
2 мая было торжество. Пришла Софья Александровна Яновская, дедушкина коллега.
Помню, что в прошлом году она подарила мне игрушки. И я спросил у неё: «А игрушки принесли?» Отец рассердился и сказал, что так говорить нельзя. А Софья Александровна не сердилась. Она понимала, что маленький ребёнок воспринимает всё непосредственно и не всегда правильно реагирует на происходящее. Её подарки были мне особенно приятны. Особенно мне понравилась собака (мы с Софьей Александровной сразу же назвали её Джек). Она была похожа на настоящую: покрыта шерстью, а, главное, лаяла, когда я нажимал на её живот. Но лаяла она, как маленький щенок. К сожалению, игрушки живут недолго. Довольно скоро она перестала лаять, хотя я её не ломал.
Кроме игрушек Софья Александровна подарила мне пластинки. Особенно запомнились мне «Голоса птиц» (их было несколько). Именно в этот первый день мы слушали одну из них.
К сожалению, я часто болел. Вероятно, ко времени приезда я ещё не вполне поправился. Поэтому я и в Москве заболел. Меня лечили всё теми же средствами от простуды, главным из которых была противогриппозная («лошадиная») сыворотка.
Во время пребывания в Москве я узнал, что мой желудок может закреплять. Боли как таковой я при этом не испытываю, но неприятное щекотание в заднем проходе всё же есть. В те годы какие-либо лекарства для этого не применяли, а в дальнейшем я научился преодолевать это состояние самостоятельно.
Моя бабушка больна: у неё болят ноги, она ходит с палочкой. Раз у человека что-то болит, ему трудно заниматься хозяйством. Когда мы приезжали в Москву, мама и отец оказывали бабушке посильную помощь. Было очевидно, что это для неё лишь короткая передышка. Да и передышкой это можно было назвать условно, потому что, как бы ни тяжело ей было, она ни на минуту не прекращала что-то делать.
Но надо было уезжать, хотя самочувствие моё было не вполне удовлетворительным. Но ничего не поделаешь: отцу надо на работу. Сочли за благо, что и мне будет лучше продолжить лечение дома.
Итак, 4 мая мы вернулись домой. Я ещё некоторое время болел.
Именно в этом году я узнал, что 9 мая — День победы. В 1962 году исполнилось 17 лет победы в Великой отечественной войне. Об этом мне говорила Любовь Александровна.
А когда мы поедем на дачу? Я долго задавал родителям этот вопрос. Вначале они отвечали неопределённо. В тот момент, как я узнал позже, решался вопрос о покупке дома на дачном участке. Впрочем, строительство началось только в августе.
Одновременно поднимался вопрос и о том, что меня надо устраивать в школу-интернат. Я только слышал эти разговоры, но не понимал, почему это становится предметом такого широкого обсуждения. Из детских передач, а также общаясь с одной девочкой, Леной, которая к тому моменту училась в четвёртом классе, я знал, что с определённого возраста (с семи лет) дети посещают школу. Впрочем, себя я ещё школьником не представлял. А кем я себя представлял? Да никем. Я просто жил сиюминутными потребностями: играл с игрушками, имел проблему с удовлетворением естественных потребностей — почему это происходило? Видимо, я ещё не научился реагировать на свои ощущения и устанавливать соответствие между ними и потребностями тела.
Когда со мной что-то происходило, я начинал трястись. Сейчас я могу сказать, что испытывал если не болевые, то очень близкие к болевым, ощущения. Они должны были бы восприниматься как определённый сигнал. Но почему-то я то ли этого не понимал, то ли боялся (чего?), то ли не хотел.
Мама эти мои странные движения понимала. Но подобное бывало и без мамы. И тогда могли произойти неприятные события.
Очевидно, я ещё находился в состоянии, близком к преддошкольному периоду. Во всяком случае, иногда мне всё же доставалось от мамы.
Ближе к лету 1962 года мы ходили в ГОРОНО.;Там я познакомился с инспектором, которую звали Александра Васильевна Политова. В дальнейшем мы не раз встретимся с ней в школе. Она будет заниматься трудовым обучением, и мы будем с ней встречаться в наших школьных мастерских.
Но когда же мы всё-таки поедем на дачу? На короткое время мы туда съездили, но это было неинтересно.
И вот, наконец, настал день, когда мы окончательно переехали на дачу. Жили мы по-прежнему во времянке. Внешне у меня ничего не изменилось: я по-прежнему играл со своими игрушками так, как делал это раньше. В этот период я воображал себя то шофёром, то мотоциклистом и т.п. В качестве транспортных средств использовались как реальные предметы, то есть игрушечный автомобиль или мотоцикл, так и веточки, и другие предметы, попадавшие мне в руки.
Замечательным событием стал приезд бабушки и дедушки. Но на сей раз они жили на Совхозной улице, у Алексея Константиновича. У него была очень злая собака — Джульбарс, которая в течение двух недель, пока мы туда ходили, облаивала нас так, будто мы приходили туда в первый раз. Вообще-то причина такого поведения Джульбарса вполне понятна. Хозяин постоянно держал его на цепи. И тогда мне приходилось слышать, как он скулит, канючит. Именно с этого момента собачий скулёж стал мне интересен. У Джульбарса получался своего рода спектакль, во время которого он воспроизводил довольно сложные звуковые последовательности. Они доходили до такой точки, что, казалось, сейчас он что-нибудь скажет, что-то, похожее на лепет младенца. Но этого не происходило, оставался только писк, да изредка — подвывание или отрывистый лай. И получалось, что в таком виде он мне был даже интересен. Но когда он лаял на нас, это звучало настолько грозно, что пугало такого ребёнка, каким был я. Одновременно, его рык или лай были похожи на рёв дизельного двигателя автомобиля «МАЗ». Всё это вместе взятое вызывало противоречивое состояние. С одной стороны, появлялся страх перед собаками, который с годами не прекращался и последствия которого не потеряли своего значения до сих пор, а с другой, собака как носитель чего-то детского (скулёж собаки может быть представлен как форма плача маленького ребёнка, видимая игровая деятельность) вызывала интерес. Я ещё не раз буду говорить об этом.
Конечно, происходили и другие события. Во время пребывания бабушки и дедушки в Горьковском я ежедневно с ними общался. Именно тогда я впервые услышал таинственную песенку «бибиека-вивиола».
В свою очередь, я тоже придумывал словосочетания. Так, однажды я сказал: «Дедушка палто». К чему я это сказал, не знаю. Но дедушка не только запомнил, но, видимо, даже записал (какие-то любопытные, в том числе, и мои высказывания он записывал. Во всяком случае, едва ли не до последнего периода своей жизни он при всяком удобном случае повторял мне эти мои слова).
Вот дедушка говорит мне: «Ребёнок вы, дитя вы». А меня в ту пору занимал голубь, хотя ничего такого голубиного, кроме воркования, я себе не представлял. Но самому называться голубем было интересно. И вот мы с дедушкой говорим: «Ребёнок вы, дитя вы, голубь вы».
В тот же период мама довольно часто рассказывала историю гибели собаки Дружка из деревни Горьковское. Она говорила: «Сосед-пьянчуга». А я воспринимал это слово как «пинчуга». Мне это необычное слово нравилось. И тогда к высказыванию дедушки я прибавил: «Ребёнок вы, дитя вы, голубь вы, пинчуга вы».
Замечательным событием, относящимся к этому периоду, был просмотр спектакля по трагедии Шекспира «Ричард Третий». Во-первых, для меня, шестилетнего ребёнка-дошкольника, это был второй случай, когда я смотрел телевизор (первый, напомню, произошёл в 1961 году, когда у Татьяны Матвеевны мы смотрели спектакль «Богдан Хмельницкий»). Во-вторых, по-детски я решил, что этот Ричард — человек отрицательный. Само произведение Шекспира я услышал в исполнении дедушки, когда учился в шестом классе.
Тогда же я познакомился с учеником дедушки, Виктором Абрамовичем Залгаллером. По моим тогдашним детским представлениям, общение моего отца с ним происходило на почве автомобиля (у того был автомобиль «Москвич»).
Как раз в момент отъезда бабушки и дедушки из Горьковского он пришёл к нам, а его автомобиль стоял около правления. Мы пошли к ним домой, где я познакомился с его женой Софьей Ильиничной. Она угостила меня пирогом с черникой.
Потом мы вернулись обратно. В тот же день бабушка и дедушка уехали. А перед этим мы с мамой сходили к ним. И снова Джульбарс нас облаял: он в буквальном смысле слова заходился лаем.
В августе 1962 года началось строительство дома. Строили его двое рабочих — Константин Иванович и дядя Саша. Мне же было интересно беседовать с ними. Моё внимание привлекали даже звуки, которые они производили в процессе выполнения работы. Так пила-ножовка в их руках пела, и я воспринимал эти звуки как музыкальные. Бывал я и в строящихся комнатах, и на моих глазах они принимали жилой вид.
Если в 1961 году мы находились на даче до октября, то в 1962 году уехали оттуда уже в конце августа. Было слишком дождливо, холодно. Но едва ли не каждое воскресенье мы ездили на дачу снова.
Помню подготовку к поездке. Накануне мы вместе с отцом ездили на автомобиле по магазинам, где он покупал продукты. Припоминаю, что были среди них капустные и брюквенные котлеты. А после этого на следующий день мы отправлялись на дачу.
Именно в это время у нас началось активное общение с тётей Светой, дочерью тёти Зины. Мы уже встречались с ней в 1961 году. Теперь, когда пребывание тёти Зины и её семьи в ГДР и во Львове закончилось, она поступила в театральное училище при ТЮЗе (Театр юных зрителей). Именно в это время она ездила с нами на дачу.
Видимо, предметом её учебной деятельности в этот период было чтение басен. Помню, что она читала мне басню И. А.;Крылова «Осёл и Лисица». Однако сколько мы ни искали эту басню, ни разу не смогли её найти.
Я играл с велосипедом. Была выкопана яма, в которую стекала вода. И вот я так увлёкся этой игрой, что упал в эту яму и «искупался» в ней. И простудился. Дня три меня лечили.
В этот же период мы стали активно общаться с Александрой Александровной, нашей соседкой. Как раз в те дни, последовавшие за моим достопамятным «купанием», она приняла активное участие в моём лечении.
Самым замечательным событием этого периода была наша поездка в Москву. Помимо того, что мы отмечали день седьмого ноября, мы побывали в институте имени Гельмгольца. Здесь мне обследовали глаза. По-прежнему открыть их составляло большую проблему. Пришлось прибегнуть к использованию векоподъёмников. Я плакал, и это нервировало всех: и меня, и маму, и врача.
Именно в это время я узнал, что такое зубная боль. До этого мне удалили два молочных зуба домашним способом: в первом случае его удалила Надежда Сергеевна, во втором — Эдуард Фёдорович. А тут боль была нешуточная. Во время пребывания в Москве мы лечились домашними средствами. После возвращения из Москвы сходили к стоматологу (её звали Роза Яковлевна). Когда она стала осматривать зуб, я испытал сильную боль. Тогда я просто убежал. Пройдёт 35 лет, прежде чем я встречу стоматолога, с которым продуктивно общался в течение без малого десяти лет. К сожалению, я этого стоматолога потерял. В августе 2007 года она уехала в Канаду.
Именно во время той поездки в Москву дядя Миша познакомил меня с записями выдающегося итальянского оперного певца Беньямино Джильи. Тогда это были неаполитанские песни. Меня удивило, что его голос не похож на голоса Козловского и Лемешева, которые часто транслировали по радио. Но при всей своей детской непосредственности я ничего не сказал дяде Мише. Позже Джильи стал одним из моих любимых певцов.
Незадолго до этой поездки я услышал записи Робертино Лоретти. Мне его голос очень понравился, и я сказал об этом дяде Мише. Он обещал мне подарить пластинку с записями Лоретти. В общей сложности он подарил мне четыре пластинки Лоретти.
Завершилась поездка необычно. Ведь кроме игрушек Софья Александровна подарила мне пластинки. А на чём их прослушивать? Татьяна Николаевна разрешала мне прослушивать их у себя: у неё был проигрыватель «Волга». Отец приносил с работы проигрыватель «Ласточка». Но тот едва крутился, так что звук на нём «плавал». Я со слезами просил дядю Мишу подарить мне проигрыватель «Эльфа 6». Вначале он делал вид, что забавляется моими слезами, даже копировал мои интонации. Но я не унимался. В конце концов, он сдался. Прослушивать пластинки на этом проигрывателе можно было только через радиоприёмник или телевизор. Так мы стали обладателями проигрывателя «Эльфа 6». Верой и правдой служил он нам, по крайней мере, десять лет. Был он с нами как в городе, так и на даче.
Я благодарен дяде Мише за такой подарок.

18. Знакомство с первой учительницей

Мы возвращаемся к рассказу о дошкольном периоде моего детства.

Вскоре после возвращения из Москвы я познакомился со своей будущей первой учительницей. Случилось это так.
В декабре 1962 года всё чаще и чаще слышались разговоры о том, что надо позаботиться о моём устройстве в школу-интернат. Советовали обратиться к женщине, которую мама в моём присутствии назвала «Тася Полякова». Для меня такое словосочетание звучало довольно странно, но я ни о чём не спрашивал. В таком усечённом виде я слышал его лишь один раз. (Возможно, именно поэтому я его и запомнил). Во все последующие периоды и во веки веков она будет для меня Анастасией Георгиевной. Именно так я буду называть её и в дальнейшем.
Наша встреча с Анастасией Георгиевной состоялась в один из декабрьских дней у неё на квартире. В то время она с семьёй жила на 16 й линии Васильевского острова, недалеко от Горного института. Остановка так и называлась — «Горный институт».
Итак, мы приехали к Анастасии Георгиевне на квартиру; состоялась неторопливая беседа. Вначале она интересовалась тем, что я знаю вообще. Но на первый же её вопрос я не ответил. А спросила она меня, когда начинается учебный год. Да, за год до того мама мне это говорила. Но как-то так случилось, что в моём сознании дата 1 сентября прозвучала так, как если бы это было 1 ноября. Тогда я не мог объяснить свой неверный ответ, так как в шесть лет ребёнок ещё не осознаёт свои психологические особенности. Тогда же Анастасия Георгиевна без лишних предисловий просто и отчётливо произнесла: «Первого сентября». С этого момента 1 сентября является для меня той точкой отсчёта, с которой начинается учебный и трудовой год; лето начинается либо с 1 июня, либо с 25 или с 30 мая, а то и с 1 июля. Но до выработки системы, которая выстраивает логику изложения событий, было ещё далеко.
Основным мероприятием во время этой встречи было знакомство с действием, назначение которого мне пока было не понятно. Это понимание пришло позже.
Анастасия Георгиевна взяла мою руку и провела ею по листу плотной бумаги. Потом моей же рукой она отделила одну страницу и вложила её в металлическую доску. Потом взяла грифель и наколола точку. Что я испытывал? Мне было неприятно. Я испытал близкое к болевому ощущение от прикосновения к моей руке руки другого человека и попытки манипулировать ею. Я испытал неприятное ощущение от накалывания, когда я услышал треск. Возможно, это резко негативное восприятие было обусловлено тем, что я не понимал, что я, собственно, делаю. Думаю, что если бы каким-то образом такое понимание было бы достигнуто, то и мотивы действия были бы в большей степени понятны. Но как это возможно в данной ситуации? Увы, вопрос повисает в воздухе, потому что, как оказалось, это не было встречей учителя с будущим учеником на предмет знакомства с ним, а формальная консультация тифлопедагога, предшествующая началу его обучения в специальной школе для незрячих.
Цель этой встречи не в том, чтобы выявить психологические особенности ребёнка (это в условиях обучения, основанного на стандарте, невозможно), а в том, чтобы передать ему набор правил, следуя которым, по замыслу авторов, можно успешно подготовиться к обучению. А между тем, как оказалось, речь шла о самом основном навыке — о навыке письма. Осмысление этого навыка требует, во-первых, представления о разных способах письма: как пишут зрячие, и как пишут незрячие. Во-вторых, для того, чтобы понять значимость этого навыка, ребёнок должен хотя бы в общих чертах знать о его создателе, французском тифлопедагоге Людовике (Луи) Брайле, в том числе, и то, что он сам был незрячим. Но это последнее предполагает, что ребёнок уже знает, что значит быть незрячим. Однако даже среди тифлопедагогов на сей счёт нет единого мнения. О себе могу сказать: о своём дефекте я не знал. Но ведь ничего этого сделано не было. Было просто произведено действие, но смысл его мною понят не был. То же самое мы имели и в самом начале обучения.
Лично я услышал то, что должен был услышать в самом начале, только на вводном уроке по системе Брайля в центре медико-социальной реабилитации инвалидов по зрению в Санкт-Петербурге в начале сентября 1999 года. Конечно, я это уже знал. Мне было радостно услышать это из уст педагога центра.
И всё-таки сейчас было неясно, что это всё означает. Слово не было сказано, а новый этап моей жизни уже начался. Анастасия Георгиевна сказала, что этим я должен заниматься дома. В то же время она видела, что я всё-таки ещё маленький ребёнок. Анастасия Георгиевна показала мне игрушки одного из детей (я потом с ними познакомился). Это были её дети — Олег и Дима.
Моё особое внимание привлекла большая машина с массивными колёсами. Я пожелал иметь такую же. Анастасия Георгиевна сказала, что если я буду хорошо заниматься, в том числе, накалывать точки, я приду к ней в конце учебного года, мы встретимся, она проверит, как я занимался, и я смогу получить машину. Так у меня появился маленький стимул для занятий. Но занимался я далеко не прилежно.

19. Активизация музыкальных занятий

В этом учебном году период моего пассивного слушания закончился. Примерно с октября 1962 года Софья Дмитриевна стала регулярно заниматься со мной на фортепиано. Здесь важно отметить, что я впервые получил тактильное представление о порядке расположения клавиш, отвечающих за ноты. Сейчас, в отсутствии инструмента, я вряд ли могу его восстановить. Но хорошо помню, что именно на примере нот впервые осознал, что значит «правое», а что — «левое». Одно дело, когда я знал, что у меня существуют правая и левая рука, и совсем другое, когда эти понятия «правое-левое» переносятся на нечто общее.
Были упражнения, которые я выполнял прилежно. Но случались и казусы. Например, я забывал, где право, а где лево. Софью Дмитриевну не всегда устраивало то, что я делал. Реагировала она на это по-разному. Её строгость, а она была строгим педагогом, шла мне, скорее, на пользу. Но иногда она бывала настолько огорчена моим поведением, что прекращала урок.
Но, к счастью, таких случаев было немного.
В это же время уроки музыки бывали и у мамы. К ней приходила учительница, Ирина Владимировна. Я тоже присутствовал на этих уроках. В конце урока она исполняла некоторые музыкальные произведения. Именно от Ирины Владимировны я впервые услышал песню Андрея Петрова из кинофильма «Человек-амфибия»: «Будем, будем, будем, будем пить вино». Впрочем, саму песню я узнал гораздо позже, а тогда звучала лишь мелодия. А ещё я познакомился с «Французской песней» из «Детского альбома» П. И.;Чайковского.
Мама под руководством преподавателя выучила один из этюдов К.;Черни, «Старинную французскую песню» из «Детского альбома» П. И.;Чайковского, менуэт Ре-минор;И. С.;Баха (позднее это произведение я играл на баяне).
На этом фоне мой репертуар выглядел довольно бледно, хотя и соответствовал детскому уровню: «Чижик-пыжик», «Петушок», «Солнышко», «Красноармеец», «Осенняя песня», украинская народная песня «Їхав козак за Дунай», «Над городом качки плывут», песня Марфы из оперы М. П.;Мусоргского «Хованщина» («Уж как ходила младёшенька»). Впрочем, наступало время подготовки к обучению в школе.
Здесь следует упомянуть и о пении. По непонятной причине я боялся петь, но с большим удовольствием слушал, как поют другие. Надо отдать должное терпению педагога, Натальи Владимировны. Ни разу она не повысила на меня голос, напротив, приглашала к себе. Дом у неё был ещё деревянный, с печным отоплением. Мне казалось, что это как-то необычно, очень тепло и уютно. Словом, мы приходили к ней, и мне было очень хорошо. Наверное, это тоже в какой-то мере способствовало тому, что я постепенно преодолевал свои страхи и как бы созревал для того, чтобы запеть. Первой спетой мною песней была «Пусть всегда будет солнце» Островского и Ошанина. Но это было всё. Дальше началась школьная жизнь.

20. Семилетие

23 апреля мне исполнилось 7 лет. Это было последним днём рождения перед началом школьной жизни.
Я ждал день своего рождения. И ждал подарка. В ту пору предметом моих желаний и даже вожделений была кукла-неваляшка. Её я видел у Олеси, дочери дяди Жоры, знакомого моего отца. А кукла-неваляшка нравилась мне потому, что она издавала музыкальные звуки. К слову, в последние время куклу лишили всякой музыкальности, но тогда она была музыкальной, при этом, как оказалось, даже грудные младенцы испытывали большое наслаждение от общения с этим чудом.
Тётя Света обещала мне эту куклу-неваляшку, и я с нетерпением ждал этого дня.
И вот он настал. Это был день очередного занятия в музыкальной школе, и именно тогда я не выполнил урок. Видимо, на этот раз у Софьи Дмитриевны было плохое настроение, и она удалила меня из класса, чем я огорчил и маму.
Возможно, именно по этой причине столь желанный мною праздник не состоялся. Не помню уже, как я это воспринял. Но, в конце концов, мир с Софьей Дмитриевной был восстановлен. И куклу-неваляшку я получил, но несколько позже.

21. Героический поход

Возвращаюсь к рассказу об основных событиях своей жизни.
Вскоре после того, как я отметил день рождения, мы с мамой совершили героический поход из Рощино в Горьковское.
То обстоятельство, что нужна была пересадка с электрички на «подкидыш», приводило к тому, что выезжать приходилось довольно рано. Поэтому более удобно было ехать электричкой, отправлявшейся в 8.41.
Не будем забывать, что я всё ещё маленький ребёнок. Любая игрушка или любой предмет, который в этом качестве мог быть использован, был обязательным условием любого моего перемещения в большом пространстве. Даже если мы едем на один день, я обязательно брал с собой какую-то свою игрушку.
И ещё об особенностях моей игровой деятельности. В ту пору у меня было много пищащих игрушек. Ещё свежа была память о щегле и кенаре, и силой своего детского воображения любую пищащую игрушку я превращал в птицу. Роль щегла в моей игре выполнял пищащий медведь.
И вот мы в очередной раз собирались ехать на дачу. Дело было в конце апреля, ещё повсюду были видны следы зимы, а кое-где даже лежал снег.
Отец поехал рано утром. А мы должны были выехать в 8.41. Мне захотелось взять своего «щегла», и я начал его искать. Из-за этого мы и опоздали на поезд. Путь от Васильевского острова до Финляндского вокзала на трамвае довольно долгий, и когда мы туда приехали, то увидели только «хвост» нашей электрички.
Через некоторое время подошла другая электричка. Она шла до Рощино. Мы сели в неё. Эта часть путешествия прошла без приключений. И вот выходим мы в Рощино. Видим, что на путях стоит товарный поезд, идущий в сторону Выборга. Мама подошла к машинисту и попросила пустить нас на паровоз до Горьковского. Машинист ответил, что проследует эту станцию без остановки. Оставалось одно — идти пешком. Расстояние между этими двумя станциями составляет 6 км. И мы пошли, поскольку поездов больше не предвиделось.
В конце концов мы дошли до станции Горьковское. Увидели, что на платформе стоит поезд из Светогорска. В окне вагона увидели отца. Не дождавшись нас, он решил возвращаться, тем более, что дело, ради которого мы предприняли эту поездку, не удалось. И вот когда до отправления поезда оставалось несколько секунд, мы вошли в вагон и отправились обратно. Так и закончилась эта поездка…
Я думаю, что она явилась одним из интереснейших эпизодов, завершающих моё раннее детство.

22. Поездка в Москву на майские праздники в 1963 году

До сих пор я помнил лишь общую схему пребывания в Москве. Сейчас же припоминаю те дни, которые этому предшествовали.
Нынешняя наша поездка происходила в тот момент, когда в Советском Союзе находился кубинский лидер Фидель Кастро-Русс. В связи с этим кубинская музыка звучала по радио едва ли не целый день, а песни Александры Пахмутовой «Куба любовь моя» и «Товарищ Куба» повторялись по несколько раз. То же самое и с кубинским «Маршем 26 июля». На этом фоне и проходила наша поездка в Москву.
На Ленинградском вокзале нас встретил дядя Миша. И, как прежде, на такси мы поехали домой.
Самые замечательные события происходили 1 мая. В этот день мы с отцом и с дедушкой ходили в парк «Сокольники». Было тепло, но ветрено. Зимой я услышал в детской передаче «Вести из леса» слово «пурга». Мне оно так понравилось, что я старался употреблять его всякий раз. И когда я слышал шум ветра, то произносил: «Пурга». Взрослые меня не поправляли, полагая, что таким образом я играю, и что придёт время, когда я сам пойму, что такое пурга.
В этот день мы не видели Софью Александровну. Вместе с Николаем Ивановичем пришла его жена, Вера Ивановна. Как всегда в таких случаях, дедушка и Николай Иванович оживлённо беседовали.
У меня были свои, не менее интересные дела. У дяди Миши появился новый проигрыватель «Концертный». Он сдержал своё слово и подарил мне две пластинки Робертино Лоретти. Вот мы их и слушали. Эти пластинки стали началом моей коллекции.
4 мая мы уезжали. Конечно, я не был в восторге. Но скоро лето, а потом целый большой этап жизненного пути — учёба в школе.
 
23. Посещение школы

После возвращения из Москвы мы стали готовиться к школе. Надо было отчитаться о проделанной работе и получить последние наставления накануне начала учебного года.
Но прежде чем рассказывать о самом посещении школы, надо сказать о том, как туда добираться. Напомню, что мы живём на Васильевском острове, а школа находится на Малой Охте. В ту пору туда ещё не провели метро. Невско-Василеостровская линия ещё только строилась, а линия в сторону Малой Охты и «Весёлого посёлка», вероятно, даже и не планировалась. Поэтому приходилось пользоваться наземным транспортом — троллейбусом № 7. Ехали мы не от самого Васильевского острова, а от проспекта Добролюбова, что на Петроградской стороне. Путешествие было длинным и занимало больше часа. Приходилось ехать через центр города.
15 мая 1963 года всё было необычным. Фидель Кастро-Русс всё ещё находился в Советском Союзе. Его визит продолжался почти 40 дней. Никто из зарубежных лидеров так надолго не приезжал в нашу страну. На моей памяти только канадский премьер-министр Пьер Эллиот Трюдо в 1971 году находился в СССР в течение двух недель.
В тот исторический день Фидель Кастро-Русс был в Ленинграде. В тот момент, когда нам надо было проезжать через Дворцовый мост, он со своим кортежем намеревался сделать то же самое. Всё это продолжалось довольно долго, так что нам даже пришлось выходить из троллейбуса. Трудно представить, как нам удалось завершить это путешествие.

И вот мы прибыли на конечную остановку (это могла быть Таллинская улица или улица Стахановцев). От Таллинской улицы до нашей школы было недалеко. Позже я узнал её адрес: проспект Шаумяна, 44.
Войдя в школу, я сразу же почувствовал запах пищи из столовой. Дело шло к обеду.
Мы встретили учительницу, Елену Сергеевну Анохину. Она была нашим гидом. Смутно вспоминаю, по каким помещениям мы ходили. Но хорошо помню, как мы вошли в класс. Елена Сергеевна показала мне школьную парту (тогда у нас были обычные парты, за которыми сидели по два человека). Я осмотрел брайлевский прибор и тетрадь. Удивился, как много в ней точек. Елена Сергеевна это подтвердила.
Потом мы прошли в столовую. Мне показали, как нужно держать ложку — так я делаю это и сейчас. Многие учителя, воспитатели и вообще взрослые довольно скептически смотрят на такой способ держания ложки и вилки, но он уже вошёл в привычку.
Встретились мы и с Анастасией Георгиевной. Её интересовали мои успехи. Не всё было выполнено, но, тем не менее, Анастасия Георгиевна сказала, что берёт меня в свой класс.
Встреча завершилась у неё дома. Анастасия Георгиевна выполнила своё обещание: она подарила мне ту машину, что понравилась мне в прошлый раз. И даже не одну, а целых две — вторая была заводной.
Я должен был готовиться к школе. В частности, научиться шнуровать и завязывать ботинки. Увы, этому я не научился до сих пор, просто ношу обувь без застёжки либо на «молнии».
Но тогда до этого было ещё очень далеко.