Путь домой. Часть 14

— Энни…
       Из груди вырывается сонный вздох, тёплое дыхание щекочет губы. Гарри жмурится от неяркого солнца, лениво приоткрыв один глаз, словно кот, развалившийся на земле по весне.
       Энн не спит, хотя глаза закрыты. Уткнувшись носом в его шею, сладко посапывает, и он отчётливо понимает, что она вдыхает запах его кожи в себя. Ладони обвились вокруг его плеч, чудесная головка покоится на правом предплечье. Зарывшись всей пятернёй в её волосы, Гарри ласково проводит по ним рукой, растревожив аромат шампуня, который жадно вдыхает.
       — Моя любимая девочка.
       Вздохнув, она открывает глаза. Их взгляды, встретившись, разглядывают друг друга с нежностью и любовью. Дождавшись, пока она улыбнётся ему, Гарри тихо произносит:
       — Привет.
       — Доброе утро.
       — Хорошо спала?
       — Замечательно. А ты?
       — Я потерялся во сне.
       — Я и там тебя найду.
       Он улыбается, потянувшись к ней и позволяя себя поцеловать. Во рту у неё немного пахнет лекарствами, но губы тёплые, сладкие. Как всегда.
       Поцелуй очень спокойный, практически сонный, но многое обещающий. У Гарри перехватывает дух от приятных предчувствий. Ладонь Энн ласково путается в его волосах, которые она спешит потрепать. Так, как будто они и без того не растрёпаны вечно.
       — Я хочу к тебе.
       Гарри счастливо улыбается. Энн всегда была нежной женщиной, очень ласковой. Так что, даже в порыве страсти от неё редко можно было услышать прямое признание. Своё тёплое «Я хочу к тебе» она использовала вместо «я хочу тебя», признавая за вторым факт его ужасной грубости. Гарри грубым это выражение не считал, но такую ласку жены обожал до дрожи в коленях.
       Сонно выдохнув, он проводит ладонью по её спине, ведёт пальцем вдоль позвоночника. Вторая ладонь спускается к груди, забирая её в плен. Стоит только накрыть грудь, и он тотчас же чувствует, как напрягся сосок. Подушечкой большого пальца Гарри принимается ласково гладить свою находку через ткань. Которая совершенно не мешает ему всё ощущать.
       Энн сворачивается клубочком в его объятьях, кладёт руку на его бедро. Вскоре пальцы, отогнув резинку белья, вползают внутрь, касаются тёплой кожи. Чертят по бедру линию. Движения легки и неспешны, состояние очаровательно-сонное. Им некуда торопиться, незачем спешить. Гарри знает, что, даже если они решат быть громкими, их не услышат — в дальних комнатах, где спят Мод и внучка, отличная звукоизоляция.
       Ладонь Энн принимается настойчиво гладить внутреннюю поверхность бедра, места, где кожа особенно горячая, а всё чувствуется особо остро. С жадностью втянув ноздрями воздух, Гарри шумно его выпускает, чувствуя, как возбуждение даёт о себе знать, поднимается изнутри. Подобие довольного стона тонет в его губах, потому что жена втянула его в неторопливый, полный нежности, поцелуй.
       Его ладонь, замершая было на спине, перемещается на её ягодицы, сжимая их сквозь ткань пижамы. Карта тела Энн изучена им, словно Колумбом просторы Америки, и всё же приятно вновь и вновь открывать для себя каждую линию, каждый закуток.
       Энн прерывает поцелуй, но лишь для того, чтобы подарить ему ещё одну ласку. Припав губами к шее, она нежно целует линию пульса, потом проводит по ней языком, чтобы снова поцеловать. Эта ласка — как будто её благословение, и на губах Гарри тут же расцветает улыбка.
       Поймав в ладони её лицо, он припадает губами к её губам, а, неохотно оторвавшись, заглядывает с любовью и преданностью ей в глаза:
       — Как ты хочешь?
       Этот вопрос — обязательная часть ритуала, без которого он не представляет себе близость с ней. Он не представляет мира, в котором они близки не настолько сильно, чтобы ему не выполнять каждое её желание.
       На миг Энн замирает, а затем принимается избавляться от пижамы. Гарри, обычно предпочитающий сам её раздевать, в этот раз не мешает, а просто наслаждается чудесным зрелищем, что она перед ним открыла. Сперва взору показывается тёплая кожа на животе, не лишённая следов возраста, но, тем не менее, как всегда, прекрасная, затем освобождается небольшая грудь, чью форму он находил совершенной, потому что, если расставить пальцы, она вполне может уместиться в ладони. Вскоре она снимает последнюю преграду — и, наконец, предстаёт перед ним обнажённой.
       Гарри неспешно, неторопливо ласкает её взглядом, обводит всю, от макушки до пят, укутывает мысленно любовью, а затем открывает руки для объятий, подумав, что Энн непременно захочет туда нырнуть. И правда, она, словно лодочка, оказывается в его тёплых волнах. Она нежится в его объятьях, а он не упускает случая прикасаться к ней, чертя рисунки на её спине. Желание с каждой секундой нарастает в нём всё сильнее, но Гарри не торопит её. Пусть его прекрасная женщина послушает себя и определится, чего хочется ей сегодня.
       Подтянувшись, Энн снова ласково целует его в губы, и, когда их взгляды встречаются, он видит, как искрятся её глаза, какой нежный, мягкий свет, струится в них.        Он смотрит на неё с огромной любовью, а Энн отвечает ему взаимностью. Потом она принимает такое положение, при котором, даже если бы захотел, он просто не может уйти от её груди — сосок оказывается прямо у его губ. Отказаться от такого подарка невозможно, так что, он принимается ласково посасывать его. Энн довольна, закрыла глаза, тихо вздыхает.
       — Ты прекрасная — лишь на миг прерывает он ласку, чтобы признаться, — прекрасная.
       Снова вздохнув в ответ, Энн совершенно опадает в его руках, расслабляется. Она устраивается в его объятьях, контуры тел совпадают, и они оба начинают их танец, полный щемящей нежности и любви. Всё превращается в неясные, но чудесные ощущения, запахи, звуки, контуры жарких тел. Гарри стонет ей в рот, когда вонзается в нежные створки, закрывает глаза, чувствуя, как плоть пронзает током, как этот ток проходит по каждому позвонку, словно электричество. Она тоже дышит шумно, громко, часто, срывая с губ то и дело хриплый стон, проводя языком по пересохшим губам. Когда она сжимает в ладонях его ягодицы, проводя пальцами в такт каждому его движению, внутри становится совершенно горячо. Гарри как будто чувствует извержение вулкана, стонет на выдохе, и не может предотвратить ни пульсацию, ни то, что происходит сразу после.
       Себя он обнаруживает через несколько минут, лежащим головой на её хрупком плече. Лоб заливает липкий пот, каждый дюйм кожи ужасно горячий, а дыхание всё не может прийти в норму, хоть Гарри и старается.
       — Извини — едва слышно шепчет он, целуя её в плечо. Забывшись в собственном удовольствии, он не подарил его ей, как она того заслуживает.
       Энн не сердится, а играет с его волосами, запустив в них пальцы.
       Когда дыхание немного восстановилось, Гарри поднимает голову и с любовью смотрит на свою женщину:
       — Продолжим?
       Энн кивает.
       — Что на этот раз, милая?
       — Ляг. Тебе должно быть удобно.
       Он предчувствует то, что она хочет сделать, и это предчувствие вызвало в нём довольную улыбку. Для некоторых мужчин подобное было неприемлемо, но Гарри относился к тому сорту людей, кто сделает всё ради удовольствия своей женщины. Его благоговение перед возлюбленной было так велико, что он не смутился, даже если бы пришлось быть её рабом и лизать ей ноги. Он дарил Энн удовольствие и только при этом условии получал его сам.
       Потому, подчиняясь ей, он удобнее устраивается на кровати, подложив под спину подушку. Энн с улыбкой смотрит на него сверху вниз, его рука, скользнувшая по её бедру, с восторгом обнаруживает влажную промежность. Подушечкой большого пальца он нежно проводит круг по мягким складкам, дразня заветное местечко, в котором сосредоточилось её удовольствие. Энн кусает губу, жмурится, но всё же сдаётся, не в силах удержать в груди довольный стон.
       Когда он заканчивается, перейдя в выдох, Гарри убирает руку, не мешая ей вскарабкаться сверху. Его лицо теперь находится как раз между её ног, она возвышается над ним, словно маяк, а он предчувствует, как будет прокладывать маршрут её наслаждения. Язык проходит по нежным складочкам, губы слегка зажимают створки. Он не торопится, потому что даже в таком медленном темпе удовольствие её слишком велико. Оно накрывает её волнами, и, каждый раз, она отзывается сладким стоном в ответ на каждое касание, каждое его действие. Постепенно её стоны звучат чаще, голос становится хриплым, вздохи — шумными, а сама она — буквально мокрой. Она изменилась на вкус, у её тела теперь другой запах, но Гарри знает — это всё ещё его женщина, и она по- прежнему прекрасна. Кровать начинает поскрипывать в такт её движениям, что делаются всё более резкими, её призывный стон срывается на крик, пальцы с силой вонзаются в его волосы, и, выдохнув разом, кажется, весь воздух из груди, она замирает на пике удовольствия, чтобы после медленно оставить его, а ещё позже — подрагивать в его объятьях.
       Она устроилась на его груди, прижалась своей чудесной головкой к нему, прямо к сердцу. Они молчат, пытаясь утихомирить буйство чувств внутри. Им не требуются никакие слова. Гарри знает, что, что бы он сейчас не сказал, всё будет не то. Ничто не способно передать его чувства к ней в полной мере, никакие слова в мире. Он пытался, много раз писал об этом в книгах — и никогда не получал полной картины того, какую огромную любовь испытывает к этой женщине.
       Энн аккуратно сползает вниз, обнимая его за бёдра, зарывается лицом в его живот, дышит прямо в пупок, чтобы ему стало жарко, и, вздохнув, произносит тихое:
       — Любимый.
       В этом слове — ничего такого, никаких сильных эмоций, никакого вопроса. Просто констатация факта. Но в нём же — самая огромная любовь, какую можно только представить. Какое-то время они молчат, и, кажется, даже немного задремали, а потом она начинает ёрзать.
       — Ты чего? — зевнув, спрашивает Гарри, как бы между прочим.
       — Мне нужно на работу.
       Гарри нехотя приоткрывает глаза, чтобы посмотреть на часы на прикроватной тумбочке.
       — Только семь. Отдыхай ещё.
       — Уже семь, — поправляет она его, — мне нужно вставать и собираться.
       — Хорошо-хорошо — Гарри не стал спорить, вздыхая, выпускает её из объятий. Она всегда будет работать, пока может себе это позволить. Он заплатил очень дорогую цену, чтобы это понять. Теперь даже не сердится.
       Энн села в постели, сладко потянулась и, наконец, осторожно опустила ноги на пол. Гарри уже заметил, что она перестала быстро вставать, а словно крадётся по утрам, прислушиваясь к ощущениям. Наверняка, ещё один символ её болезни. Но сейчас несколько минут заминки он использует в свою пользу. Повернувшись на бок, ласково проводит пальцем по её позвоночнику, чертит дорожку.
       — У тебя сегодня много работы?
       — Да. Сегодня поставка. К тому же, придёт ментор из издательства, с которым мы планируем заключить контракт.
       — Заключите.
       — Не факт. Городок маленький, в нём много книжных магазинов и лавочек. Наш даже не самый большой, хотя мы стараемся брать новинками и эксклюзивом. Так что, чтобы заполучить контракт, мне нужно хорошенько поработать.
       Гарри пришла в голову мысль, ужасная сама по себе, но совершенно логичная для ситуации, в целом: какой смысл столько вкладывать в бизнес, если совсем скоро не сможешь им заниматься? Столько усилий в пустоту. Нужно будет спросить, что она планирует делать в будущем с магазином. Но не сейчас. Позже. Когда он будет готов.        Подавив вздох, Гарри тоже поднимается на постели, целует её тёплую лопатку:
       — Ты не умеешь работать плохо, и мы оба это знаем.
       Она легко улыбается, быстро целует его в щёку, и, встав, заворачивается в халат.
       — Я в душ. Что хочешь на завтрак?
       — Яичницу.
       — Хорошо.
       — Нарежу пока салат.
       — Ладно. Зелень в холодильнике.
       — Знаю.
       Она выскальзывает из спальни. Гарри немного удручён мыслью, что она по-прежнему обращается с ним как с гостем — всё объясняет, даже то, что он уже хорошо выучил, и вещи его до сих пор с гостиной не перенесла. Вздохнув, он поднимается на ноги, одевается и сонно плетётся на кухню, прихватив простынь, которую нужно постирать.
       Утренние хлопоты заканчиваются, в сковороде шипит яичница, источая прекрасный аромат, порезан салат. Они стоят посреди кухни, наполненные запахом тропиков (гель для душа), теплом, любовью и обнимаются. Гарри устроил ладони на её тонкой талии, Энн прижалась к нему спиной, тихонько вздохнув. Дышит сладко и немного сонно.
       — Не хочешь пойти с нами в зоопарк? Харпер будет рада.
       — Я очень устаю в таких местах, — пожав плечами, спокойно отвечает Мод, — прошлый поход со Стефаном смотреть на крокодилов закончился вызовом «скорой помощи» и неделей под капельницами, так что…
       — Это была случайность.
       — Может, и так, но я опасаюсь.
       Гарри вздыхает, понимающе кивнув:
       — Хорошо. Я знаю, ты просила не беспокоить тебя сегодня. Но, думаю, на обратном пути мы всё же зайдём в магазин. У Харпер будет много впечатлений, она точно захочет ими поделиться. Ты купила для неё альбомы?
       — Да, лежат у меня в кабинете, в столе. Вечером вытащу.
       — Она обязательно станет рисовать всё, что видела сегодня. Постоянно рисует, и очень, между прочим, красиво.
       — Да. Я видела некоторые её рисунки. У неё талант.
       — Словом она так хорошо не владеет.
       — Каждому своё.
       — Но ты говоришь, что она во всём пошла в меня — по-детски улыбается Гарри, — как видишь, не во всём.
       Несколько минут Энн внимательно смотрит на него, заглядывает в глаза. Потом обнимает за плечи, всё ещё не отводя от него лучистого взгляда. Он чудесный, светлый, цвета неба. А в уголках, на коже — россыпь крошечных морщинок. Гарри неприкрыто любуется своей дорогой женщиной, но и жадно слушает, что она ему говорит:
       — Она — твоя частичка, твоя кровинка. Для меня она всегда будет самым главным, что связано с тобой. Иногда я думаю, что, если бы у нас тогда, в девяностые, появился ребёнок, если бы мы решились, он был бы именно таким, как Харпер.
       Гарри нечего сказать. Он тоже об этом думал время от времени. Но вышло так, как вышло. Потому он просто коротко целует её в губы, а потом приглашает к столу:
       — Давай завтракать. Харпер проснётся, и я её покормлю.
       — Мод что-то заспалась.
       — Она всегда долго спит после перелётов. Восстанавливает силы.
       — Раньше так не было.
       — Время неумолимо. Летит вперёд.
       Энн кивает.

       День выдался насыщенный. Они гуляли по зоопарку, ели мороженное, пили лимонад, Харпер носилась от клетки к клетке, от пруда к пруду, обиженно дула губки, узнав о запрете кормить животных, без особых успехов пыталась запомнить, как же правильно называются «огатунанги», покаталась на пони, от чего пришла в абсолютный восторг и потребовала ещё одну прогулку, и заявила, что, раз уж бабушка Энни с ними не смогла пойти, то она ей всё, что видела, нарисует. Гарри с любовью смотрел на внучку, ловя свои черты, черты сына и — совсем немного — невестки, переплёл девочке косичку, развалившуюся на обратной дороге, в такси, трижды поклялся Мод, что сегодня ночью допишет финальную сцену главы перед поездкой в Париж, купил для своих дам их любимое мороженное — шоколадное, фисташковое и с малиновым джемом, успел сбегать в Гасу и попросить, чтобы тот, несмотря на наличие тревожной кнопки в доме Энн, ночевал у неё, пока они с Мод будут в столице, потому что ему так будет спокойнее, довольно легко получил согласие, без лишних пререканий и упрямства, немного поработал над главой, чтобы, в итоге, там осталась только редактура, на ночь, а потом, по возвращению, обнимал жену в полной пены ванной, где они, разомлевшие от удовольствия и приятной усталости дня, едва не уснули. И, когда лёг в постель, смотрел, как засыпает его женщина, как её сердце сражается с небольшой аритмией и побеждает её, чтобы ласково коснуться её губ губами, пока она дарила сонный вздох, и отправиться заканчивать работу, с которой вскоре уедет в Париж, и представлять, каким будет пикник, который Энн пообещала.
       День был хорошим. Гарри чувствовал, что соскучился по таким дням. Он забыл, какие они на вкус. А сейчас — вспоминает.