Рыжие эти глаза. Повесть. Глава 1

Осень медленно наполняла город. Везде появлялись её приметы, слышалось её тихое дыхание. Желтеющие и краснеющие листья лишний раз подтверждали, что осень уже вступила в свои полные права. Кого-то это, может быть, и радовало, но большинству наполняло сердце грустью увядающей природы. Подул лёгкий ветерок, и закружились листья в своём невесёлом танце. Один, второй, третий стали вырываться из слабеющих объятий подрагивающих веток. И вот уже целая золотая лавина понеслась по воздуху и начала опускаться на зябкую и мокрую землю. Городские улицы заметно преображались. В тенистых местах становилось светлее. Тротуары покрылись золотистым ковром. Иди по нему и только любуйся! Но нет, не радовало это глаз, было что-то во всём этом скучное, даже тревожное. Или это только так казалось?
В конце аллеи парка, ведущей к памятнику герою войны, появилась одинокая фигура паренька среднего роста. Был он в плотно облегающей фигуру шинели, какую обычно носят курсанты речных училищ. На голове слегка приподнятая форменная фуражка с блестящей кокардой. Из-под шинели выходили чёрные брюки, не дудочки, какие входили в моду в ту пору, а обычные, какие требует устав - двадцать восемь сантиметров в ширину. На ногах поблёскивали новенькие чёрные ботинки. Весь он был словно игрушка, только что купленная в магазине. Он шёл, углубившись в свои мысли. Его лицо становилось то очень суровым, то вдруг лукавая улыбка начинала блуждать между слегка подрагивающих губ. Курсант шёл медленно, никуда не торопясь, и, казалось, совсем не замечал кружащихся вокруг его листьев. Но вот один из них, ловко спланировав, приземлился на его фуражку. Паренёк сначала ничего не заметил, так был увлечён своими мыслями, но потом каким-то внутренним чувством понял, что что-то не так. Он остановился, стал внимательно осматривать себя - вроде всё в порядке. Но тут его рука невольно потянулась к фуражке, провела по верху и обнаружила диверсанта. Он осторожно снял его и подбросил вверх, и листок, подхваченный ветерком, вновь закружился в своём невесёлом танце, потом едва не приземлился на пробегающую мимо собачонку. "Ах ты, плут! Не хочешь валяться вместе со своими братьями на земле, стараешься подольше побыть на свободе, а потом уж и попасть под ноги прохожим. Молодец!" - подумал паренёк, и это слегка рассеяло его грустные думы.
Сразу исчез не совсем уверенный вид. Он стал внимательнее приглядываться к окружающему миру. Невольно его взгляд привлёк одинокий листок на одной из веток клёна. Под порывами ветра, старавшегося его сорвать и сбросить на землю, он трепетал, но, сколько хватало сил, всё ещё держался. Ветка-мать тоже не отталкивала его, а наоборот - удерживала. В иной момент, когда ветер чуть набирал силу, можно было подумать, что листок уже и сам хочет оторваться и закружиться в свободном танце, но ветка словно понимала, что если они расстанутся, то это навсегда, и удерживала его.
Лицо паренька слегка потемнело, к горлу подкатил комок, в груди заныло, ему вдруг захотелось расплакаться. Он вспомнил, как мать не хотела отпускать его учиться в речное училище. Но она понимала, что это бесполезно. Она хорошо знала характер своего сына, поэтому сильно и не упорствовала. Когда же настал час отъезда, она поцеловала его в щёку и тихо сказала: "Если ты, Сергей, сам выбрал такой путь, потом не ругай меня. Учись хорошенько, чтобы не было стыдно мне за тебя". Она не удержалась и заплакала, беззвучно, только были видны крупные слёзы на её щеках, материнские горькие слёзы. Отец тоже поцеловал своего сына и по-мужски пожал ему руку.
При воспоминании о родителях у Сергея даже заныло сердце. Конечно, было жалко с ними тогда расставаться, уезжать из дома, в принципе навсегда, хотя этого он тогда ещё и не осознавал до конца, но он так решил, так он и сделал. И чего теперь жалеть об этом? Зачем выжимать слезу у себя? То решение стать речником пришло ему ещё в классе пятом, когда он с матерью и сестрой поехал в этот волжский город в гости к своей тёте и своим двоюродным братьям Белкиным. Помнится, когда они шли вдвоём с младшим Виктором по центральной улице, Сергей обратил внимание на двух пареньков в белых форменках, на плечах которых лежал тёмно-синий гюйс с белыми полосками, и в хорошо отглаженных чёрных брюках. Он невольно залюбовался ими и даже остановился.
- Чего ты встал? - посмотрел на него удивлённо Виктор.
- Слушай, это моряки? - спросил Сергей, показывая на ребят.
- Да какие это моряки! Ты что, моряков никогда не видел?
- Видел, но больших, а это как мы.
- Так это же курсанты, учатся в нашем речном училище, - даже рассмеялся брат. - Лягушатники - так ещё их у нас называют. Пошли!
Они пошли дальше, но эти два паренька всё никак не выходили из его головы. Моряков и тем более речников он, конечно же, видел, и не однажды. Всё-таки родился на Волге, в селе Столпино, что совсем недалеко от старинного русского города Юрьевца, основанного в тринадцатом веке. Родился ещё в то время, когда не было там широкого Горьковского водохранилища. А вырос на противоположном берегу, в селе, привольно раскинувшемся на притоке Волги - Ёлнати и получившем такое же наименование. Здесь и пошёл в первый класс, здесь и учился до восьмого. И конечно, он всегда видел и пароходы, плывущие по Волге, и речников, работающих на них и в соседнем Затоне, появившемся тогда, когда их маленькая Ёлнать, которую в сухую летнюю погоду можно было перепрыгнуть, не замочив пяток, вдруг превратилась в большую реку, в какую стали заходить суда с различными грузами. И моряков он видел, приезжали на побывку старшие ребята из их села. Но они все были взрослыми. А тут шли в такой красивой форме такие, собственно, пацаны, как и он, Сергей. Так значит, и он сможет носить такую же форму, как и они. Только надо поступить в это училище. Эта мысль, запавшая ему в душу в ту поездку, так его больше и не оставляла никогда. Он её лелеял сначала сам, никому поначалу не говорил об этом, даже своим лучшим друзьям. А потом не смог скрывать её, она рвалась сама наружу, видимо, подходило время - он тогда учился уже в седьмом классе.
Как-то с ребятами вечером они гуляли по селу. Миша Копытов, как всегда, играл на баяне, пел песни. Остальные, Сергей Новиков, Николай Зарецкий, Николай Яншин, подтягивали дружно ему. Побродив по центральной улице (ихнему Бродвею) и попев песни, они подошли к дощатой автобусной остановке и сели там на лавочке. Непроизвольно разговор зашёл о недалёком будущем. Через год можно было оставить школу и поехать куда-нибудь учиться. Старшие их товарищи, Саша Огурцов, к примеру, так и сделали.
- Знаете, парни, я, наверное, после восьмого класса махну поступать в музыкальное училище, - прервав игру, тихо проговорил Копытов.
- Правильно. Ты вон как классно играешь на баяне. И вообще, чего тут в деревне делать?  - живо откликнулся Яншин.  - Я тоже подумываю об этом. Надо куда-нибудь поехать. Но куда?
- Куда? Куда? В зооветеринарный тебе дорога, хвосты быкам крутить, -  пошутил Новиков и громко рассмеялся, другие тоже засмеялись, а Николай обиделся.
- Чего быкам-то. Ты думаешь, раз у меня мать доярка, так мне никуда и хода нет?
- Ты не обижайся, Коля. Это я просто так сказал. Конечно, надо куда-нибудь податься, мир посмотреть... - он хотел было рассказать о своей мечте стать речником, но не решился, смолк.
- А я буду учиться дальше, - вступил в разговор Зарецкий. - Мне надо школу заканчивать, а потом...
- А потом ты, конечно, махнёшь в столицу, - продолжил его мысль Яншин.
- Почему бы и нет. Там больше всего вузов, больше возможностей поступить учиться.
Парни смолкли, не стали ничего возражать, ни поддерживать друга. Конечно, Зарецкий был самым умным из них, учился постоянно на одни пятёрки, и давалось ему это не очень сложно. У него была просто феноменальная память. Стоило ему один раз прочесть какой-нибудь текст, и он мог его цитировать слово в слово. Учителя сильно удивлялись этому, когда он рассказывал заданное, поначалу думали, что он, отвечая, читает по учебнику, но потом поняли, что к чему, и зауважали. Да и все задачки он решал мгновенно, поэтому многие у него списывали домашние задания, в том числе и его друзья. Зарецкий не сильно возражал против этого. Что ж они могли сказать сейчас ему? Конечно, надо заканчивать десять классов и поступать в вуз.
- Ну, а ты, Серёга, чего думаешь делать? - спросил у него Зарецкий.
- Я? Я тоже думаю поехать куда-нибудь. - Он чуть помедлил. - Всего скорее, поеду в речное училище поступать.
- В речное? - удивился Яншин. - А чего в речное-то? У тебя вроде предки не водники, мать учительница, отец продавец.
- Ну и что, что мать учительница, отец продавец? А я хочу в речное, хочу плавать, хочу мир посмотреть. Разве это плохо?
- Да нет, не плохо, - задумался Зарецкий. - Но тогда лучше тебе в морское училище поступать. После него хоть в загранку можно ходить, а после речного - только по нашим рекам. А почему бы тебе, действительно, не податься в мореходку, Серёга?
- Почему? Почему? Да вот потому, - он вскинул вверх левую руку с раздробленным локтем. - С такой культяпой в загранку не пустят!
Парни все примолкли, задумались. Действительно, левая рука у Сергея выглядела не очень симпатично, но действовала вполне нормально. Раздробил он её, когда ему было четыре года, ещё в Столпино, упав с шеста для сушки белья, прибитого к углам избы. Врачи не вправили сразу, как следует, локтевые кости, наложили гипс, так она и срослась, немного кривая, чего он, Сергей, постоянно стыдился и никогда не носил рубашек с короткими рукавами. И сейчас, размышляя о будущем, побаивался, как бы это не помешало ему поступить в училище, даже речное, считая, что там попроще требования ко всему.
- Ладно тебе, Сергей. Ты не дрейфь, - начал его успокаивать Зарецкий.
- У меня тоже не всё в порядке со здоровьем, ты же знаешь. Но я думаю, что это не помешает ни тебе, ни мне.
Новиков отлично знал, что произошло с его другом совсем недавно. Года три назад зимой он, играя с пацанами в прятки, провалился в заброшенный колодец и несколько часов пробултыхался в ледяной воде. Пока его друзья сбегали за родителями, пока те сумели вытащить сына из зловещей западни, Николай настолько промёрз, что врачам еле удалось его спасти. И почти год тому пришлось проваляться в больнице в гипсе. Но всё же молодое тело справилось с этим страшным недугом, он стал ходить, вернулся в свою школу, продолжил учёбу.
- Я надеюсь на это, - тихо ответил друг.
- Слышите, парни, а как ваши предки относятся к тому, что вы собираетесь уехать из дома? - спросил Копытов. - Мои нормально.
- А я ещё своим ничего не говорил, - ответил Яншин.
- Я тоже, - проговорил следом Новиков.

Да, о своих задумках на будущее он ещё ничего никому не говорил: ни сестре, ни матери, ни, тем более, отцу, побаиваясь его бурной реакции. Но это нужно было сделать, это он хорошо понимал и для начала рассказал обо всём сестрёнке Ангелине. Та восприняла всё вполне нормально, ответив, что раз решил, так и поступай, сама же она будет заканчивать школу, а потом пойдёт в мединститут – «уж больно этого хотят наши предки». Сразу же он решил поговорить и с матерью.
Как обычно по воскресеньям, мать возилась на кухне с пирогами. Русская печь уже прогорала, и она спешила испечь на углях любимые Серёжкины пирожки с вареньем. Почуяв их вкусный запах, Сергей быстро вскочил с кровати, натянул шаровары и рубашку, выбежал в коридор и ополоснул из умывальника на мосточке лицо, а потом прошмыгнул на кухню и сел к столу.
- Привет, мам. Это я.
- Ты уже проснулся?
- Ага.
- Что-то больно рано. Я ещё только поставила пироги в печь.
- Ничего, я немного подожду.
- Что ты сегодня собираешься делать?
- Не знаю. А батя чего-нибудь мне придумал?
- Придумал. Он там ящики привёз. Надо их расколотить, гвозди вытащить и выпрямить. Ох, не даст он тебе и в воскресенье отдохнуть.
- Ничего, мам, скоро отдохну, когда из дома уеду, - быстро выпалил он и с волнением посмотрел на мать.
- Как уедешь? - обернулась та от печи, выронив даже ухват из рук. - Куда ты уедешь?
- Я решил после восьмого класса поступать в речное училище.
- В речное... Зачем тебе речное? Ты ещё совсем маленький, только пятнадцать.
- Ничего себе маленький! Пятнадцать... Да в шестнадцать лет Аркадий Гайдар полк в атаку водил. А ты говоришь маленький...
- Сыночек, - тихо проговорила мать, опускаясь на табуретку рядом с сыном, - ты для меня всегда будешь маленьким. Но почему бы тебе ни закончить здесь школу, как Ангелине, а потом поступить в институт, в энергетический? Разве это плохо?
- Я не знаю, мама, плохо это или хорошо, но я решил идти в речное, буду электромехаником. Специальность хорошая, к тому же в училище курсанты на полном государственном обеспечении (это он уже выяснил через Виктора Белкина). Это легче для вас.
- О чём ты говоришь? Разве мы тебя не прокормим, пока ты заканчиваешь школу? Да и в институте будешь учиться, станем помогать.
Сергей не знал, что ответить матери. Было жалко её, он даже чуть не заплакал, но сдержался. Но и поступать так, как говорит она, Сергей тоже не мог - детство давно ушло, хорошее, беззаботное детство, надвигалась юность, душа стремилась к чему-то неизведанному и далёкому. Здесь, в деревне, он всё уже узнал, ему всё было понятно и становилось всё скучнее и скучнее. К школе почти никакого интереса, домашних заданий он совсем не делал, задачки списывал у Зарецкого перед уроками, ничего не учил, разве что налегал иногда на русский и литературу, и это благодаря их учителю Софье Борисовне Таламановой, сумевшей заставить его, Сергея, полюбить по-настоящему эти предметы. К остальным он мало проявлял интереса, но учился вполне прилично, в основном на четвёрки и пятёрки. Но при таком отношении к учёбе появлялись у него в дневнике и тройки, и двойки, и даже единицы. Мать об этом хорошо знала, работала всё-таки в школе, хоть и в начальных классах, внушала не раз, чтобы он лучше учился - "знания всегда тебе в жизни пригодятся". Это он и сам отлично понимал, но ему просто было скучно в школе, он просто задыхался в её узких коридорах и старых классах. А душу отводил с друзьями, чуть раньше в различных играх с ними, купании на речке, катании на санках с горок или лыжных прогулках. Но с класса пятого они стали потихоньку попивать самогон, курить папиросы. Сергею хоть это и не особо нравилось, но он никогда не отказывался ни от того, ни от другого, чтобы не показаться перед ними размазнёй. Скрыть это от родителей не удавалось, то соседи наговорят, то сестра. И приходилось Сергею выслушивать законные внушения от матери и предупреждения рассказать обо всём отцу, чего он очень всегда боялся, хотя отец, крепкий и суровый мужик, никогда даже не повышал на него голоса и уж тем более не бил, как некоторые из сельчан своих отпрысков, но достаточно было одного резкого взгляда отца, чтобы у робкого Сергея душа убегала в пятки.
Это чувство боязни жило в нём постоянно. Ещё с малых лет, когда они жили с сестрёнкой и матерью в бабушкином доме в Столпино, его пугали отцом, когда не находили управы на разбаловавшегося до предела Серёжку. Бабка так и говорила: "Вот приедет отец, я ему всё расскажу, он уж тебе задаст!" Внука это быстро успокаивало, хоть и не надолго. Приезжал отец, обычно на воскресенье (он тогда работал в детдоме в Ёлнати), привозил игрушки (деревянных коньков, которых сам делал для детсадовских пацанов и заодно для сына), немного играл с ним, но совсем не ругал его, хоть бабушка и жужжала, что внук совсем не слушается. Потом, когда детям нужно было идти в школу, они все переехали за Волгу, в ещё недостроенный ёлнатский дом. Отец его строил, работая уже в сельской чайной (детдом перевели куда-то), уставал сильно, слегка попивал, нервничал - сказывалась контузия (с фронта он вернулся инвалидом первой группы), но старался, как мог, сдерживать себя. Но не всегда это удавалось.
Как-то раз сидели все они за столом в кухне (Сергей учился тогда в классе четвёртом, сестрёнка на год старше), обедали. Бабушка возилась тут же около печки, доставала чугуны с варевом, мать помогала ей. Зашёл разговор о продуктах, кончается сахар, макарон совсем нет, не мешало бы и муки прикупить, говорила тихо мать. Отец ел молча, ни слова не говоря. Когда доел щи, ответил:
- Денег нет, а надо ещё лесу, дранки двор крыть.
- А что же делать? - спросила мать и с укором посмотрела на него.
Отец молчал, но чувствовалось, что в нём закипает злость, к тому же на обед он пришёл в хорошо подпитом состоянии. А тут возьми да и ввяжись в разговор бабка.
- Ты бы меньше пил! Вчера вон припёрся домой, еле на ногах держался!
Он весь побагровел, заходил желваками, потом вдруг вскочил с табурета, схватил хлебный нож и со всего маху как жахнет им по столу. Тот только дзинькнул и поломался, но остался от него торчащий в столе осколок, а в руке отца деревянная рукоятка. Он вскинул вверх руку с ней и совсем невидящими глазами озирался кругом. Вначале в кухне стояло полное оцепенение, а потом бабка, что есть прыти, кинулась в свою боковушку, стала вылезать наружу из раскрытого окна. Мать тоже быстро убежала в коридор. Дети сидели словно парализованные. Сергей с раскрытым ртом немигающе уставился на торчащий в столе осколок ножа, чувствуя, как что-то тёплое разливается под ним на табурете. Отец часто заморгал глазами, словно приходя в себя, упёрся взглядом в растекающуюся под табуретом сына лужу, потом сел, охватил голову руками и с силой начал тереть виски. Когда успокоилось дыханье, он встал и покачивающейся походкой вышел из дома. А в кухню тотчас же вбежала испуганная мать, стала осматривать перепуганных детей. С ними было всё, в принципе, в порядке. С остальными тоже. Подобного больше никогда не повторялось. Продукты в доме не переводились, отец заботился об этом. А бабушка тоже больше не укоряла своего зятя ни в чём. Так они и жили. Но Сергею это врезалось в память на всю жизнь, и он всегда побаивался отца. И чем становился взрослее, тем всё более и более неуютно себя чувствовал дома. Вот поэтому он и рвался на свободу, где, казалось ему, не будет никакого контроля за ним, никакого давления извне.
- Мам, я так решил, - только и ответил он после небольшой паузы.
Мать отвернулась к печи, стала тихо всхлипывать. Он подошёл к ней сзади, обнял за плечи.
- Мам, ну, чего ты плачешь? Я же не сегодня и не завтра уезжаю, ещё почти целый год буду с вами. Да и потом буду приезжать, если поступлю.
- Лучше бы ты не поступил.
- Зачем же так, мама? Я знаю, что ты мне добра хочешь, но... я просто не могу больше здесь. Мне скучно и... И перестань плакать, а то пироги будут не сладкие, а солёные! - рассмеялся он. - К тому же они и подгорают.
Она вытерла слёзы фартуком, аккуратно вытащила из печи сковородку на шесток, стала выкладывать хорошо подрумянившиеся пирожки на тарелку. Сергей взял её и поставил на стол, начал с аппетитом уплетать пироги под грустные взгляды матери.
Восьмой класс был выпускным, поэтому учеников даже не посылали, как других, на уборку картошки в колхоз. Учителя больше стали давать материла, больше требовать с ребят. Раньше они тоже требовали, но многие относились к выполнению домашних заданий с ленцой, в том числе и Сергей. Теперь же, решив куда-то поступать, все стали больше засиживаться над учебниками. И Новиков уже не гонял подолгу на велосипеде осенью и не катался столько зимой на лыжах, как раньше, отлично понимая, что придётся сдавать экзамены не только выпускные в школе, но вступительные в училище, серьёзно подналёг на физику и математику. С русским языком и литературой у него было почти всё в порядке. Даже меньше стал встречаться со своими друзьями. Так и летели дни: осень, зима, уже и весна вступала в свои права. И всё труднее было усидеть дома, когда стало по-настоящему припекать солнышко. Да как тут усидишь, когда на пригорках появились первые проталины, начали вычищать от всякого мусора свои гнёзда на высоких соснах прилетевшие с юга крикливые грачи, закружились над вскрывшейся Ёлнатью белокрылые чайки... Не усидишь. Сергей бегал на речку, рыбачил по ночам. Но и это время прошло. Началось лето, а с ним и школьные экзамены. Он к ним особенно не готовился и сдал вполне нормально - на четвёрки и пятёрки. Получив аттестат, послал заявление в училище. Оттуда пришёл положительный ответ, и Сергею надо было ехать подавать документы.
И вот настал день отъезда. Сергей решил ехать по Волге, на "Ракете". Вначале нужно было добраться до райцентра. На Юрьевец автобусы, конечно же, ходили, но были они проходящими и обычно заполненными до отказа ещё до прихода в их село. Так случилось и на этот раз. В маленький переполненный "ГАЗ" шофёр никого не хотел впускать, да и действительно было некуда - людей, как сельдей в бочке. Новиков вместе с матерью толкался сзади нескольких человек около незакрытой двери, пытаясь протиснуться внутрь, твердя вслух: "Мне нужно ехать! Мне нужно ехать!" Но куда там! Всем надо было ехать, но все желающие всё равно бы не вместились. Он отошёл от автобуса, окончательно поняв, что уехать просто невозможно, готовый расплакаться от обиды. Какие-то несчастные двадцать километров отделяли его от желанной "Ракеты", которая, конечно же, ждать не будет, от свободной жизни, а он тут торчал около этого разбитого до предела маленького автобуса. Как тут не расплакаться! И вдруг он услышал из раскрытого окна автобуса зовущий его такой знакомый голос:
- Сергей! Подойди сюда!
Он подошёл, заглянул внутрь. На него смотрели улыбающиеся серые глаза Нины Лезвиной, его школьной подруги.
- Залезай в окно, - тихо проговорила она, чтобы только услышал Сергей.
Тот непонимающе посмотрел на неё: как это?
- Давай, давай, - манила она его руками.
Сидящие около окна пассажиры поддержали её:
- Не дрейфь, парнишка, уберёмся все, - и протянули наружу руки.
Сергей отдал матери до отказа набитый, в основном продуктами (гостинцами для родных), сидор, подтянулся на руках, ухватившись за рамку окна, и вмиг очутился в проходе автобуса рядом с Лезвиной.
- Эй, кто там залез в автобус?! - закричал шофёр. - А ну вылазь назад!
Ему никто не отвечал, все молчали, одни улыбаясь, другие насупившись.
- Я кому говорю?! Вылезай из автобуса! Я сейчас проверю билеты. Всё равно найду.
- Да никто не залез! Чего ты придумал! Ехал бы уж лучше! Сколько можно тут стоять! - разом зашумели все.
Новиков согнулся, спрятал голову за пассажиров. А что если действительно проверит билеты? Его-то у него нет. И тут снова пришла на выручку Нина, сунув ему в разгорячённую ладонь билет. Он сразу успокоился, взглянул на стоявшую около окна мать с его сидором, подал знак, чтобы та передала его. Она поняла сына, быстро просунула в окно сумку.
Автобус наконец-то тронулся с места. Поднимая густые тучи пыли, переваливаясь, словно утка, с ухаба на ухаб по разбитой каменке, медленно пополз вперёд. Ехать хоть и было двадцать километров, но и такой короткий путь старый автобус обычно преодолевал минут за сорок, а то и час. После посадочной нервотрёпки Сергей успокоился, поблагодарил свою подругу за находчивость и поддержку и молчал, не знаю, что ещё ей сказать. А надо было что-то сказать, ведь вполне возможно он навсегда уезжал отсюда, а связывала их не просто школьная дружба, а что-то большее, впервые проснувшееся у него ещё в классе пятом чувство к этой девушке.
Как-то зимой они собрались ватагой на любимой горке. Снегу тогда навалило много, и мороз чуть отпустил. Накатавшись досыта на санках и лыжах, все пацаны и девчонки бросили их в кучу и айда валять друг друга в сугробах. Так уж получилось, что мальчишки стали нападать на своих одноклассниц. Была среди них и Нина Лезвина, недавно появившаяся в их школе. Небольшого роста, пухленькая, с озорными серыми глазами, она сразу чем-то зацепила Сергея. Свои деревенские девчонки все были как на ладони, и он даже сторонился их, с ними ему было скучно и неинтересно. А тут появилась она - новенькая. И что-то дрогнуло в нём ещё тогда. И вот сейчас, гоняясь друг за другом по глубоким свеженанесённым сугробам, он не терял её из виду, но и как-то боялся приблизиться к ней. И тут она сама, улучшив момент, кинула в Сергея снежок, попав прямо ему в лицо. Он вскинулся, схватил попавшийся под руку комок снега, замахнулся на обидчика и уже готов был запустить им в него, но, увидев перед собой её, застыл с поднятой вверх рукой. А она, секунду помедлив, повернулась и бросилась бежать. Сработал инстинкт, и Сергей, что есть мочи, устремился за ней и, догнав, слегка толкнул её в спину, от чего та зарылась с головой в сугроб. Он плюхнулся рядом, схватил её, и они стали барахтаться в белоснежном море вдалеке от всей ватаги. Быстро устав от бега и этой возьни, они замерли. Сергей лежал рядом с ней, чуть придерживая руками её за тёплое зимнее пальто. Приподнял голову, посмотрел на Лезвину. Она лежала на спине, вся в снегу, даже лицо было припорошено им. Нина больше не сопротивлялась. Он смотрел и смотрел на её лицо, на её большие чёрные и пушистые ресницы, на розовеющие щеки, с которых постепенно стаивал снег, на её чуть припухлые и плотно сжатые алые губы. Она вдруг открыла глаза, их взгляды встретились, и в Сергея ударила разгорячённая волна непонятного до этого момента чувства. Он даже вздрогнул и как будто бы застонал (или это ему показалось?). Длилось это совсем недолго, какие-то доли секунды, но то чувство не уходило от него уже никогда. С этого дня он постоянно следил за ней в школе, ему приятно было слушать её ответы у доски, а рассказывала она спрашиваемое приятным, хоть и не очень громким голосом, почти никогда не сбивалась. После школы так просто они не встречались и не гуляли вдвоём, Сергей почему-то стеснялся этого (как бы не задразнили женихом и невестой!), но когда ходили в кино, в старый сельский клуб, он садился сзади её на скамейку, с наслаждением вдыхал запахи её волос и одежды, старался поймать своей рукой её руку, но она прятала её под свою одежду. Раз он даже положил руку на её плечо и с силой надавил. Она тут же вцепилась коготками в его руку и оцарапала её. Сергей даже отпрянул в сторону и больше не пытался прикасаться к ней. Так длилось почти до летних каникул, а потом она уехала в другое село и вскоре стала учиться в Юрьевецком интернате. Они ещё несколько раз изредка встречались, то на каком-нибудь смотре школьной художественной самодеятельности, то просто в райцентре. Вспыхнувшее чувство в тот зимний день постепенно угасало и угасало в нём. И вот сейчас, встретившись совсем случайно в этом автобусе, Сергей совсем не знал, о чём можно с ней поговорить. Обменявшись ничего не значащими фразами, они молча стояли друг около друга всю дорогу, а потом она пошла его провожать на речной вокзал.
Билет на "Ракету" Сергей купил быстро, и до её прихода и отхода ещё оставалось время. Они вдвоём прошлись, не спеша, по набережной, вернулись на речной вокзал, стояли молча около дебаркадера.
- Иди, наверное, - первым не выдержал Сергей.
- Да, пойду, - сразу же согласилась Нина. - Вспоминать-то будешь? - спросила немного спустя.
- Конечно, буду.
- А писать?
- Писать? Писать - не знаю. Ещё надо сдать экзамены и поступить, а это не так и просто.
- Сдашь и поступишь, я это знаю.
- Откуда? - искренне удивился он.
- Одна бабка нагадала, - рассмеялась она. - А серьёзно, я это чувствую. Поверь и ни о чём не беспокойся.
Он только в ответ мотнул головой.
- Ладно, я пошла, - она протянула ему руку и вздохнула. - Пока.
- Пока, - ответил он и слегка пожал её маленькую ладошку.

К вечеру Сергея Новикова "Ракета" доставила в пункт назначения, где его встретил брат Виктор, а на следующий день он вместе с ним пошёл в училище.
Документы у него, конечно же, приняли. Но перед экзаменами нужно было пройти медкомиссию, чего он больше всего боялся, и не напрасно. Когда он зашёл в кабинет к хирургу, пожилой женщине, даже взмок и не мог ответить на первый вопрос: "Жалобы какие-то есть?" Он, ни слова не говоря, выставил вперёд локоть левой руки.
- Угу, - только и промолвила доктор и стала крутить из стороны в сторону руку Сергея. - Как это тебя угораздило?
- Да в детстве с дерева упал, - тихо ответил он, - а врачи не вправили как следует, вот и осталось так.
Сергей стоял в одних трусах перед врачом, опустив глаза.
- А сейчас ты, значит, взрослый и решил поступать в речное?
- Да, решил. А разве нельзя? - он взглянул прямо в глаза доктору.
- Не знаю, не знаю, - ответила та, продолжая прощупывать руку парня.
- Но она же у меня действует нормально, только немного кривая, - как бы оправдываясь, проговорил тот.
- Не знаю, не знаю, - снова ответила врач. - Я одна решить этого не могу, нужна консультация.
Она оставила Сергея в покое, подошла к столу, села, задумалась. В дверь без стука зашёл дежурный по училищу старший преподаватель Потрикеев (Потя или Графинчик, как позже узнал Новиков, звали между собой его курсанты).
- Нина Павловна, чего вы так долго держите этого парня? Там уже очередь собралась, - мотнул головой он за дверь.
- Да вот у него рука, - ответила та. - Покажи, - обратилась она
к Сергею, тот послушно выставил локоть в направлении к дежурному.
- Хо-хо-хо! - то ли засмеялся, то ли удивился Потрикеев и тоже стал крутить руку. - Да-а... Ты на какую специальность поступаешь? - спросил быстро.
- Электрооборудование судов речного флота, - также быстро ответил Новиков.
- А-а, - потянул тот. - Тогда можно.
- Я не знаю... - замялась врач.
- Нина Павловна, не беспокойтесь. Если я говорю можно, значит, можно, -  твёрдо заявил тот. - Подписывайте.
- Ну, раз вы так настаиваете, - она быстро расписалась в карточке, положила её в пачку с другими. - Идите, - тихо проговорила, посмотрев на парня.
Тот не знал, что и делать: то ли прыгать от радости, то ли быстрее убегать из кабинета, чтобы врач не передумала.
- Спасибо, - наконец выдавил он из себя и повернулся к двери.
- Тебя как зовут? - спросил его Потрикеев.
- Сергей... Новиков, - замедленно ответил тот.
- Ну, Сергей Новиков, смотри, чтобы меня не подвёл! Ясно?
- Ясно! - чётко ответил парень и выскочил из кабинета, обрадованный до предела таким исходом.
Остальных врачей он вовсе не опасался, в других кабинетах всё прошло нормально, и его признали годным в плавсостав. Перед экзаменами он хоть и волновался порядком, но какая-то уверенность в себя, свои знания и силы, помогли ему, и Новиков набрал необходимое число баллов, сдав экзамены на четвёрки и пятёрки. На следующий день после испытаний он уехал домой, считая, что прошёл по конкурсу в училище. Так оно и было. В начале августа пришло сообщение, что он зачислен в состав курсантов речного училища и ему следует прибыть в пункт назначения двадцать восьмого числа.
Оставалось всего чуть больше двух недель до отъезда его из дома. Сергей испытывал странные чувства в себе: ему и не терпелось побыстрее окунуться в эту новую и неизвестную жизнь, которая в какой-то степени его немного пугала, и в то же время было жалко расставаться со своим селом, своими друзьями, своим домом, своими родными, особенно с матерью, которая с тихой жалостью посматривала на сына и украдкой всхлипывала, но уже не отговаривала остаться и заканчивать здесь школу. Это уже было ни к чему, всё уже решено, всё сделано. Поэтому в эти последние дни она старалась хоть немного подкормить сына, словно он уезжал не на учёбу, а куда-то подальше. Отец выглядел спокойнее, но тоже немного погрустнел, всё-таки из дома уезжал его основной, хоть и не очень крепкий, помощник во всех его мужицких делах. А их в деревне хоть отбавляй.
Погода в эти дни установилась тихая и нежаркая, и отец решил, пока ещё Сергей не уехал, заготовить в лесу дров. Они нужны были и материной сестре Жене, живущей вместе с мужем в райцентре. Отец и на них выписал березняку, но заготавливать дрова нужно было самим, так и дешевле, да и выбрать можно получше на отведённой делянке. И на очередные выходные они все вместе, захватив с собой пилы, топоры, верёвки, нехитрый провиант, оправились с утра пораньше в лес. Доехав на автобусе до ближайшей от него деревни, дальше пошли пешком, взвалив на себя инструмент и припасы, распределив на каждого понемногу. Шли весело, с шутками и прибаутками, и скоро очутились на делянке с высокими соснами и елями, стоявшими вперемешку с крепкими белоствольными берёзами. Их то вот и надо было пилить, чтобы не мешались со строевым лесом. Сложив под разлапистой елью принесённое и слегка перекусив, споро включились в работу. Отец вместе с мужем сестры Михаилом стали поперечной пилой пилить с комля деревья. Сергей, которому поручалось обрубать сучья, стоял рядом и наблюдал за ними. Женщины - мать, Евгения и Ангелина - бродили рядом и собирали ещё попадавшиеся ягоды, чернику и малину, и только появляющиеся грибы, в основном сыроежки.
Пилить чуть ли в необхват берёзы с корня было очень тяжело. Сергей это давно знал, ещё класса с пятого они вдвоём с отцом ездили за дровами в лес и валили там сухостоины. Отец-то был привычным к этому делу мужиком, крепко вёл двуручную хорошо отточенную пилу, которая с лёгким хрустом вгрызалась в сочный ствол березы, а вот дядя Миша стал быстро выдыхаться, и пила то и дело взвизгивала и застревала в срезе.
- Давайте я вас сменю, - предложил Сергей дяде, когда в очередной раз застопорилось дело.
Тот, ни слова не говоря, отпустил ручку пилы, отошёл в сторону и сел на поваленную рядом и полусгнившую берёзу. А Сергей вместе с отцом быстро допилили почти до самого подреза с обратной стороны ствол, вытащили пилу, уперлись в неё руками, и она медленно, задевая ветками за стоявшие рядом деревья, пошла вниз и с тяжёлым хрустом повалилась на землю. Начало было положено. Сергей стал обрубать сучья с неё, тут же в дело включились и женщины. Мать с сестрой Женей, взяв вторую пилу, начали разделывать её на равные части, Ангелина помогала им, сменяя то одну, то другую. Дело пошло. До обеда свалили несколько берёз, обделали их и распилили. Перекусили по быстрому и снова за дело. А к вечеру все деревья были спилены и разделаны, оставалось только снести их в костры, собрать сучья, убрать поломанную молодь. Это решили перенести на завтра. А пока развели костерок, поставили на огонь котелок, чтобы сварить суп, а сами расположились рядом, разложив на клеёнку нехитрые припасы. Отец достал из сумки бутылку самогона, налил себе и Михаилу, внимательно посмотрел на сына - наливать или нет? Тот с прищуром глянул на мать, как бы спрашивая у неё разрешения.
- Да, наверное, наливай, отец, и ему. Он уже взрослый, скоро уезжает от нас. А там за ним не присмотришь.
- Ладно, давай, мать, посуду. Себе тоже. Может, и тебе, Геля? -  усмехнувшись, спросил он дочь.
- Нет, я такую гадость не пью! - твёрдо ответила она.
- Вот и хорошо, нам больше достанется, - и он разлил содержимое бутылки на остальных.
Выпили все, стали закусывать. Отец достал вторую бутылку, но сыну и женщинам больше не наливал, выпили вдвоём с Михаилом. Тут и суп подоспел, стали, обжигаясь, есть и его. Незаметно начало и темнеть. Подложив дров в костёр, начали укладываться поближе к огню, так и теплее, и безопаснее. Долго не могли заснуть, хоть и морила всех усталость, но Михаил отпускал такие шуточки, что громкий хохот зычно разносился эхом по ночному лесу. Да и комары и мошки донимали всех сильно. И вроде только заснули, как уже начало светать. Отец, поднявшись первым, подбросил сухих сучьев в почти совсем потухший костёр, стал его раздувать.  Огонь потихоньку занялся, он поставил на него котелок с водой. Когда вода закипела, заварил чай, стал будить остальных. Но почти никто не хотел вставать - за прошедший день устали все так здорово, что не могли даже голов оторвать от сумок. С горем пополам он растолкал всех. Ополоснув лица в ближайшей луже на просеке, стали молча завтракать, а потом и принялись за дело, когда уже совсем рассвело и солнышко чуть поднялось над лесом.
Надо было стаскивать кряжи в большие костры поближе к просеке, чтобы по первому морозцу вывезти дрова из леса. Ближние подкатили, а вот дальние пришлось таскать на плечах. Сергей решил начать с самых дальних и ушёл чуть вглубь. Подойдя к поваленной и распиленной на части берёзе, стал выбирать себе по силе кряж, где-то посередине дерева. И только он поднял один конец и поставил кряж на попа, как услышал громкий вскрик матери:
- Ой! Ой! Отца задавило-о! Ой-й! Батюшки-то мои-и!
Сергей бросил бревно и кинулся на крик матери. Отец лежал без движений около здоровенного комля берёзы, который хотел поднять один, но сил не хватило, и он упал вместе с ним на землю, тихо охнув. Но кряж упал не на отца, а рядом, это и спасло его. И всё равно отец пластом лежал около бревна, весь бледный, часто дыша и ничего не видя вокруг. Женщины засуетились, начали брызгать на него водой. Потихоньку отец стал приходить в себя.
- Что? Что случилось? - спрашивал Сергей, но никто не отвечал, все с испугом смотрели на отца.
Тот приподнялся слегка на локтях, Сергей с Михаилом помогли ему подползти к берёзе и присесть около неё.
- Что с тобой? - спросила мать.
- Не знаю, - тихо выдавил тот из себя. - Вот хотел поднять комель и упал.
- А что болит? - допытывалась мать.
- Что? Да вроде ничего. Только сердце ноет, - тяжело дыша, еле выговаривал отец. - Сейчас отлежусь, и всё пройдёт. А вы идите, лес надо в костры сложить, а то растащат всё. А мне воды дайте.
Ему принесли бутылку с водой, он стал с жадностью пить, потом закрыл глаза и словно забылся. Постояв ещё немного около него, все пошли стаскивать в большие костры брёвна. К обеду управились, поели, стали собираться домой. Отец, отлежавшись, ходил потихоньку около сложенных дров и метил их углём на торцах. Наведя порядок на делянке и собрав весь инструмент, тронулись в путь напрямую к дому через Долгишиху. Шли не спеша и к вечеру были дома. Отец еле дошел до кровати и упал в неё, не раздеваясь. Мать с трудом стащила с ног кирзовые сапоги и обомлела - ноги распухли до невозможности.
- Отец, тебе надо к врачу, - с беспокойством проговорила она.
- Куда сейчас? Ночь уже. Завтра пойду в больницу, - только и ответил тот.
Утром он пошёл в больницу, его тут же положили в стационар - инфаркт сердца.
Эти последние дни перед отъездом в училище были для Сергея не очень радостные. Отца положили в больницу и, видимо, надолго. Все тяготы по дому и хозяйству легли теперь на не очень крепкие плечи матери и сестрёнки. И куда деваться, раз так случилось. Это, конечно, угнетало Сергея. Но больше пугала неизвестность. Поступить в училище было не самое главное, теперь он это понимал лучше (может, потому, что этот этап в его жизни уже был позади), а что дальше? Как он будет учиться? Это ведь не школа, где можно валяя дурака дотянуть до выпускного класса. Там-то учиться придётся всерьёз, и никто тебя тянуть за уши с курса на курс не будет: не хочешь набираться знаний - вылетай без промедления. Это было ему понятно уже сейчас. Но не дурак же он круглый? Восемь классов закончил на четвёрки и пятёрки (а мог бы и на одни пятёрки, если подналечь как следует, но...), так что жила в нём уверенность (пока ещё слабая), что он в училище потянет. Больше же всего его пугало то, как он будет жить в общежитии с другими, совсем незнакомыми ему ребятами. Ведь он ещё ни разу в жизни не попадал в чужой коллектив. В садик не ходил - не было в их деревне такого заведения. В пионерский лагерь не ездил ни разу - не хотел из-за принципа, как он выражался ("А, там надо картошку на всех чистить!"). Хотя это было лишь слабым оправданием врождённого стеснения посторонних людей, особенно после того, как неправильно срослась его левая рука. С того момента он сторонился всех, кроме самых близких, и постепенно закомплексовался, что даже избегал школьных массовых спортивных мероприятий. И вот такой поворот в его жизни. Как тут не пасовать? И он пасовал. Но куда теперь денешься, раз сам выбрал такой путь? Никуда. Ехать надо, и он готовился к отъезду. Хотя какие могут быть сборы в дорогу, раз ты едешь на всё готовое. Правда, их ещё после экзаменов предупредили, чтобы все поступившие захватили с собой тёплые осенние вещи, предстояла поездка в колхоз на картошку. И вот день отъезда из Ёлнати настал.
Проститься с отцом он сходил ещё накануне. Тот, как всегда, был немногословен.
- Учись хорошо, раз так решил сам. А если что, приезжай, у тебя здесь дом, - только и сказал он и крепко пожал сыну руку, а тот прислонился к его небритой щеке и чмокнул отца.
На автобус провожали его мать с сестрёнкой. Народу на этот раз было не так много, все желающие поместились в маленький "Газик". Постояв недолго, он медленно тронулся с места, увозя Сергея в новую неизведанную жизнь.