Жнец

Зенон Тезарх.
Жнец.


«В вашей смерти должны еще гореть ваш дух и ваша добродетель, как горит вечерняя заря над землей».
Фридрих Ницше.


I

Глава 1.

О, Картхадашт! Слово звучало, резонировало словно музыка, расходилось по телу приятными волнами. Слово, впитавшее все родное и близкое. Отчий дом мой - Карфаген.

Наша цивилизация, всё, что построили мы, наши отцы, деды, прадеды – наследие, теперь на пороге гибели. Спасения не будет, предпринимать что-либо - слишком поздно. Боги вынесли приговор. Наш палач - военная машина Римской Империи - уже занес меч над головой моей нации.
Ганнибал любил цитировать Александра Великого: «Не может быть в Азии двух царей, как не может быть на небе двух солнц.» Вековая война подошла к концу и теперь наше солнце погаснет.
Когда-то мы и римляне были друзьями. Мой отец застал то время, да. Но прямо сейчас, когда после трех лет осады, их воины врываются в город, чтобы выплеснуть с нашей кровью всю накопленную ненависть, в это невозможно поверить.

Меня зовут Малх Хамилькарт. Я осаждал и грабил Сагунт  вместе с Ганнибалом. Греческие гоплиты, пращники за дорого отдали свои жизни. Я и сам получил снарядом в бедро. Помогла броня, иначе хромал бы сейчас как старая кляча. Гехеону, братцу моему, копьем едва голову не пробили. Сказал, что оставит разбитый шлем на память.
Сражались яростно, греки эти, но разве под силу им было сдержать натиск Ганнибала? В Сагунте мы начали Вторую Войну. Именно его осада и привела к тому кошмару, что сейчас оскверняет мои глаза.

Ганнибал Барка всегда знал, что делает. Он призывал нас быть сильными, брать от жизни всё, что наполнит её радостью и смыслом. Он восторгался Александром Македонским, жаждал своей Великой Войны. Когда ему было девять, в первом своем военном походе с отцом, он дал клятву навсегда остаться врагом Рима. Эта клятва стала предназначением всей его жизни, но забрала тысячи наших.

Я был там, когда наши войска, слоны и конница, подошли к Альпам. Казалось, мы на краю света, что перед нами преграда, созданная самим Творцом, чтобы не пустить нас, своих своенравных отпрысков на верную погибель.
Задуманное казалось невозможным, но тогда боги еще улыбались нам. Воздух искрился решимостью и жаждой великих дел.
«Мы найдем дорогу, а если не удастся, построим её сами. А после зайдем римлянам в спину и перережем их чертовы глотки».

Если бы я не знал сына Гамилькара Барки лично, и не прошел бы с ним десятки тысяч шагов, чтобы снова и снова проливать кровь врагов Карфагена, я бы точно назвал его безумцем. Но я знал, и доверял ему больше чем родному отцу. Ненависть Ганнибала к Риму словно крепкое вино согревала нас во время утомительных переходов и привалов на ночлег. Никто из когда-либо живущих на земле, либо тех, кто еще будет жить, так сильно не желал отрубить голову Великому Волку и стереть Рим в пыль.

Характер Ганнибала вдохновлял, но никак не умалял сложности поставленной задачи.
Кошмар длившийся пятнадцать дней забрал у нас четверть конницы и половину пехоты. Каким-то чудом, слоны уцелели все до единого. Нас убивали холод и ветра, а скользкие узкие перевалы норовили утащить каждого в ледяную бездну. Крики солдат, сорвавшихся вниз и разбившихся об острые камни, до сих пор эхом отдаются в глубинах моего разума.

А потом дикари… Рыскающие среди скал ублюдки, наблюдали, ждали пока мы уснём. Стражником поставили старину Бостара, мы с ним часто у костра болтали. Дикари распороли ему глотку, он даже вскрикнуть не успел. Тело так и не нашли. Если бы Гехеону тогда не приспичило посрать, все бы там полегли. Первый раз на моей памяти шальной кишечник спас кому-то жизнь.
Редкая ночь была спокойной. Засыпая, каждый боялся никогда больше не проснуться. Мы удвоили число дозорных, сократили время на сон. Успокаивало лишь знание того, что и это когда-нибудь закончится.

Боги наградили нас за упорство и мужество победой в Каннах . Галлы сдержали слово и поддержали нас, пехоту пополнили их воины, а свежие припасы были весьма кстати. Каннская победа была слаще всего, что я испытывал в жизни. Шестнадцать римских легионов полегло на тех равнинах. Крики раненых, звон стали и стоны умирающих – всё возвращалось мне в снах, но тот триумф был вершиной всего, что я достиг в жизни.

Генерал Барка отправил в Карфаген мешочек, наполненный перстнями поверженных римских аристократов. Это могло бы стать концом войны, но раны и опустошение не дали нам покончить с волчьими детьми. За краткий триумф мы заплатили кровью и смертью – тогда мы не знали, что все было напрасно.
Время шло, а генерал все откладывал вторжение. Командиры сомневались, сможем ли мы удержать Рим, когда окрестные гарнизоны зажмут нас в тиски. Ганнибал дал приказ ждать и укреплять позиции.

Римлянам дали под дых, но держались они как всегда достойно, наотрез отказываясь капитулировать. Докладывали, будто они даже женщинам запретили проливать слёзы, в армию теперь набирали юнцов, а за само слово «мир» можно было получить полдюжины ударов плетью.  Мы не смогли добить раненого зверя. Несмотря на страшные раны, он окреп, и обозлённый, жаждал отмщения.
Горько вспоминать, что было дальше. Как ликовали мы при Каннах, так, в битве при Заме, нас просто смешали с грязью. Мы были прокляты за дерзость, небеса закрыли Солнце затмением, вселив в сердца моих братьев ужас. Этот знак богов был вестником конца. Римляне пожинали возмездие. Рана, нанесенная Карфагену в тот день, так никогда не затянулась.

Теперь, когда врата разбиты в щепки, и я слышу крики женщин, звон стали, а клубы дыма поднимаются в небо, я понимаю, что именно сегодня Великая Война закончится.
Солдаты несутся прямо на нас, мечи и копья наизготовку. Некоторые обагрены кровью. В глазах легионеров знакомая мне решимость, убийственная ясность. Я будто снова в Сагунте, но на этот раз роль хищника уготовлена не мне.

Я смотрю на своих солдат. Взор их мрачен, лица напряжены. Они застыли как изваяния из мрамора. Руки сжимают оружие, никто не разговаривает. Остались лишь те, кто готов стоять до конца: вчера казнили последних дезертиров.
Мы все осознавали, что это конец. Мирного исхода не будет. Нас не обложат данью, лишив привилегий и политического веса. Не будут отбирать колонии, конфисковать корабли, ограничивать численность армии. Не на этот раз. Им нужна карфагенская кровь.

Мы сходимся. Я парирую удар гладиуса, бью ногой в живот парню в кожаных доспехах, сбиваю его с ног. Взмах - голова его катится по песку, как кочан капусты. Сердце бессмысленно выталкивает еще теплую кровь из сонной артерии. В зеленых глазах воина застыло удивление. Блеск в них гаснет, но они продолжают смотреть на меня.
Налетает еще трое, брат по оружию прикрывает меня с боку. Я слышу крик римского командира и поднимаю голову. На осажденных стенах уже стоят лучники. При виде подготовленных бойцов с длинными луками и пращами в руках, сердце моё замирает.
«Малх!» - кричит мне брат воин, и я чудом ухожу от рубящего удара, нацеленного мне в горло, сталь оставляет царапину на броне. Серия точных ударов и нападающий мёртв.

Лучники натягивают тетиву. Я чувствую - натягиваются и мои нервы. Чувство опасности обжигает ледяным пламенем, но я должен сохранять рассудок, мыслить тактически, продолжать сражаться.. Карфаген должен выстоять.
Я колю легионера в живот: пробив доспехи, меч увязает в его теле и мне приходится оттолкнуть его ногой, чтобы вернуть оружие. Римлянин не успел коснуться земли, а из-за его спины выпрыгивает парень в блестящих доспехах с копьём в человеческий рост. Я узнаю облик греческого гоплита и отступаю назад. Меч остался внутри легионера, и я безоружен.

Казалось копьё лишь дернулось, но в следующий момент, я чувствую, как оно пробило броню и вонзается в мою грудь. Боли нет. Наверное, потому, что пробито сердце. Я смотрю на копье, торчащее из меня, затем на гоплита. Его глаза, с холодной ясностью смотрят на меня из прорезей шлема. Я открываю рот, пытаясь схватить воздух ртом, но из него льется кровь, заливая подбородок и доспехи.
Краем глаза я вижу, как легионеры грабят театр, разносят в щепки лавки торговцев, тащат женщин за волосы, перерезают мужчинам глотки, рубят головы. Враг, словно голодная саранча, заполонил рыночную площадь и центральный сквер. Из Цитадели движется отряд элитных бойцов из гвардии суффетов. Лучшие карфагенские войны готовились дать последний бой.
Обмякшее тело подводит, я падаю на землю.

Ясное голубое небо бесстрастно наблюдает за человеческой драмой. Облака движутся как овечки на пастбище, тихо и безмятежно, им явно нет дела до того, что тут происходит.
Ветер скользит по моей коже, приятно холодит вспотевшее лицо. Битва продолжается, солдат спасший мне жизнь окриком, получает стрелу в бедро, после чего легионер рассекает ему череп надвое.

Движение облаков ускоряется: плавно они меняют траекторию, начиная двигаться по дуге, неестественно закручиваясь в спиральный вихрь. Захлебываясь кровью, я вижу в небе формируется воронка, заполонившая почти весь небосвод. Она словно вознамерилась затянуть весь мир наверх, в глубины космоса. Небо темнеет. Сияние неземного цвета окутывает воронку, а по краям проскальзывают золотистые искры. Зрелище захватывает. Завороженный, я и забыл, что умираю.
Я чувствую в центре теле нарастает печаль. Она стучит вместо пробитого сердца, а воронка в небе, будто слышит её, пульсируя в унисон.
В глазах рябит, все начинает подергиваться. Перед глазами мельтешат белые точки. Зов воронки становится сильнее.

Меланхолия почти достигла пика, когда я увидел, что мир вокруг изменился. Разграбление Карфагена отступило на второй план, окружающее более не вызывало интереса, напоминало пьесу, которая и без моего участия дойдет до финала. Сверхъестественное явление природы полностью завладело моим вниманием.
Пульсация внутри нарастала, грозя разорвать меня на куски, тоска достигла апогея и стала болезненной.
Я увидел фигуры, будто сотканные из тумана, облаченные в темные, как крылья воронов, мантии. Я не мог видеть лиц, вместо них зияла пустота. Существа казались печальными, и в то же время умиротворенными. Движения их были плавными, гипнотизирующими. Мне хотелось смотреть на них. Они «пахли» сочащейся из меня меланхолией. Я чувствовал, что-то внутри меня открывается, зовет их к себе.
Их немного, не более дюжины. Фантомы проходили через сражающихся воинов и пробегающих жертв, как через миражи, игнорируя трагизм и историческую значимость происходящего.

Вихрь в небе беззвучно закручивался, сиял каскадом невероятных цветов, для которых в моем языке даже не было названий.
Фигуры в мантиях подходили к умирающим, склоняли колени и погружали в центр животов призрачные пальцы. После этого, тела обреченных едва заметно подергивались, будто становились легче и успокаивались. Едва различимая дымка отделялась от тела, парила вверх и жадно всасывалась воронкой в небе.
До меня дошло, что призраки делали это и до того, как я их заметил. С методичностью пчел, фигуры с неестественной быстротой перемещались к следующей жертве, чтобы собрать нектар души для голодного вихря в небе.
Зачарованный я наблюдал, и вот черная фигура стоит прямо передо мной. Черная ткань полностью скрывает тело, а вместо лица проваливающаяся пустота. Мрак пустого лица заставил меня содрогнуться.
Печальный призрак не спешил засовывать пальцы в мой живот. Нависая надо мной, как ночной морок, он наблюдал за мной, словно застыв в нерешительности. Казалось, он столкнулся с чем-то необычным.
Костлявая рука пришла в движение, прошла мимо живота, плавно двинулась выше и зависла в воздухе. Она протянута будто приглашая меня подняться.

Незнакомая при жизни часть меня ответила на приглашение. Всё что угодно, лишь бы избежать запредельной меланхолии и голодной пасти вихря в небе. Я выразил намерение взять его за руку. Тело не слушалось, но что-то во мне потянулось к мертвой ладони. Контакт, и меня пронзила судорога. Воронка вздрогнула в унисон, будто соглашаясь. Видения умирающего Карфаген поплыли перед глазами, а я почувствовал легкость будто проваливался в сон без сновидений.







Глава 2.

Границы сознания размываются. Душа Малха лишенная тела цепляется за окружение, пытаясь найти что-то знакомое. Сила несущая забвение и холод обволакивает его, словно мать, берущая младенца на руки. Малх обретает тело, эфемерное, сотканное из вибрирующей энергии. Беспорядочный поток из образов, мыслей и воспоминаний иссякает, он снова осознает себя. После этого приходит понимание.

В тот день Мортис явилась сама. Целая цивилизация возвращалась к Истоку, поэтому Жнецов было недостаточно. Энергия подобного порядка поглощалась ею самостоятельно.
Сознание Малха восприняло эту информацию как само собой разумеющееся. Помимо гибели целой нации, нужна была поддержка обычных Жнецов. Много созревших душ, много работы.
Он был среди дозревших, но его смерть несла аномалию. Душа Малха не была поглощена, в ней обнаружили потенциал полезный для Мортис. Жнец вознёс его, сохранив душу невредимой.
Сознание Малха сплелось с сознанием остальных Жнецов. С единением пришло предназначение, понимание его задачи. Ум его теперь был разделен. Часть принадлежала ему, а другая погружена в поток, в котором звучали тысячи шепчущих голосов, кружились сотни видений и разворачивались события за гранью его понимания. Казалось, он обрел миллионы новых глаз и ушей. Поток информации шокировал и сбивал с толку.
Он будет служить Мортис сколько сам того пожелает. Энтропия дала выбор: служить или раствориться, погрузившись в вечное небытие. Малха обожгло ужасом Бездны, в которую возвращается сознание каждого из живущих, поэтому долго он не раздумывал.

Древо миров раскинуло перед ним ветви, поражая воображение. Мириады видов, отличных от человеческого, неслись в круговороте бесчисленных рождений и смертей. Жнецов набирали для каждого вида отдельно. Великий Замысел.
Что-то внутри, что не утратило способность удивляться, отметило, что неразумные животные умирали сами. Жнецы забирали лишь тех, кто себя осознавал. Малх почувствовал, что здесь кроется какая-то тайна. Возможно, он вернется к этому позже.
Мортис втягивала целые цивилизации и расы, не прерываясь ни на мгновение. Исток, её Хозяин – скорее сила, чем личность, не имел ни очертаний, ни образа, но одну за другой, именно он порождал жизни, которые ей приходилось обрывать.
Мортис временно поддерживала рассудок Малха, чтобы тот мог удерживать образы и формировать логические связи. Без этого, еще неокрепший смертный разум, мог треснуть, как скорлупка и покинуть своего обладателя.
Жнецы были её руками. Частичка Мортис, черным сердцем билась в каждом, исподволь наставляла и вела. Малх ощутил Её биение внутри себя и поразился величию того Великого Организма, частью которого стал.
Исток отсекал искру осознания, и где-то во Вселенной рождалось Творение. Он смотрел на мир миллионами глаз и ждал, когда сознание, пройдя через радости и невзгоды жизненного пути, наберется опыта, созреет, подобно плоду и возвратиться к нему обратно спелым и наполненным.
Цикл повторялся, и будет повторятся бесконечно. Каждая высеченная искра возвращалась обогащенным жизнью пламенем. Исток креп, становился сильнее, разрастался и проникал во все новые и новые сферы реальности, подобно невообразимому мицелию, сотканному из бесчисленных светящихся нитей. Каким-то образом и он, и жнецы, и Мортис были связаны этими нитями между собой и пребывали в постоянном обмене энергией.
Жизни Жнецов не возвращались в цикл. Не сразу. Частичка их самости оставалась тлеть между мирами, подобно остывающему угольку. Эмоций и чувств не осталось, так как не осталось жизни, которая питала бы их впечатлениями. Жнецы были гончими Мортис, ловцами душ. Они следили за просветами в центре тела смертных, чтобы, когда настало время, они могли отделить душу от тела, отправив последнюю к Создателю.

Образ фигуры в мантии, полностью скрывавшей лицо, пробирался из глубин бессознательного и формировал внешность Жнеца. Через пару тысяч лет Карл Юнг назовет это архетипом. Были ли жнецы по-настоящему мертвы? Внутри каждого жнеца, томились отголоски былой человечности, подобно тому как в давно пустой амфоре еще угадывался слабый запах некогда хранившегося там вина.

Жнецы, используя силу Мортис оказывали на смертных постоянное давление. Они терпеливо ждали, когда человек ослабнет, совершит ошибку, и душа будет готова к экстракции. Существовали силы, которые противостояли их замыслу, помогали людям закрываться от Смерти, но о них Жнецам было известно мало. Слуги Мортис просто делали свою работу, находясь в постоянном поиске брешей в обороне светимости человеческих существ. Остальное не должно было их заботить.

Когда совершалась жатва, и спелая душа отделялась от тела, Исток выражал удовлетворение и делился с Мортис частичкой полученной силы. Жнецу доставалось совсем немного, но и этого было достаточно, чтобы его сознание и омертвевшая душа немного окрепли.

Слуги Мортис через служение, набравшие достаточно энергии осознания, призывались к Истоку, но не исчезали, а выполняли для него задачи иного, высшего порядка. Мортис показала Малху высшее свершение для жнеца, путь которому лежал через тысячи срезанных душ – грозные фигуры темных прелатов, стражей мертвого мира. Их могущество позволяло им уничтожить любое существо, независимо от структуры его тела, даже жнеца.
Энергетическое тело Малха покрылось рябью и затрепетало, как крылья испуганной птицы. Он осознал каким великим силам ему теперь предстоит служить.



Глава 3.

Первой возвращенной была женщина.
Сколько прошло времени с тех пор как он умер, Малх не знал, восприятие времени изменилось – там, где он обитал после смерти, его не было. Его окружала лесистая местность, на полянах белые пятна снега, очевидно, он далеко от родного Средиземноморья.
Он помнил, как она родилась. Душная и тесная хижина; из мебели только грубо сколоченный стул и лежанка, покрытая сеном.
Повитуха с красным, взмокшим от пота лицом, обмакивала ветошь в тазу с горячей водой и пыталась успокоить, кричащую от боли роженицу.
Малх мог забрать мать: боль от схваток могла в любой момент остановить сердце. Она была близка, но всё же её просвет был стиснут, а значит время не пришло. Роды прошли успешно, пуповину обрезали, и комок жизни тут же запеленали.
Девочка.
Малх знал, как её зовут, но это не имело никакого значения.
Ребенок рос и креп, осваиваясь в новом мире. Тянулись дни и ночи: режутся зубы, она начинает ползать, а потом ходить и разговаривать. Малху спешить некуда, впереди вечность. Мать ни отходит от неё, кормит грудью, нежным голосом поёт колыбельные на неведомом языке. Иногда приходит коренастый, похожий на медведя мужчина - отец. Когда он видит дочурку, его взгляд наполняется нежностью. Верзила улыбается ртом, в котором не хватает двух передних зубов.
Местные напомнили Малху дикарей, которые преследовали их в Альпах, но у этих была другая одежда, более светлая кожа. Язык тоже отличался.
Однажды, играя в лесу, девочка зашла далеко. Прямые светлые волосы, глаза цвета стали, ей десять. Она собирала цветы и плела из них венок.


В глубине чащи движение. Девочка насторожилась, ярко-синий цветок горечавки упал на землю. Серая шерсть, острый взгляд. Что-то внутри девочки будто провалилось, сердце екнуло. Колючий страх начал расползаться по телу.
Волк застыл, принюхался. Крупный, в холке приходился бы Малху почти по пояс. Учуяв запах девочки, тенью сорвался с места. Сущность девочки начала обнажаться, Просвет потихоньку открывался.

Ужас, эмоциональные потрясения всегда приоткрывали Просвет, а сила воли, физическое здоровье и стойкость - наоборот серьезно работе мешали. Малх наблюдал. К списку вещей, помогающих работе, стоило добавить родителей, неспособных нормально следить за детьми.
Девочка уронила венок и бросилась бежать. Волк пустился следом, сокращая расстояние, приближая кровавую развязку.

Дикарка бегала быстро. Молодые ноги ловко перепрыгивали через корни деревьев, коварные ямки, огибали колючие кусты и трухлявые пни. Малх ждал, когда же она наконец споткнется и упадет. Девочка тяжело дышала, вытаращенные от страха глаза искали путь к спасению. Волк подбирался ближе, мощные лапы отбрасывали комья земли, пасть полная клыков хватала воздух. Глаза хищника холодны и полны ясности. Малх вспомнил глаза гоплита в прорезях бронзового шлема. Эфемерное тело жнеца содрогнулось.
Натиск на просвет усиливался, призрачным покрывалом ужас окутал девочку, она теряла контроль. До нее доходило, что возможно, сейчас – последние мгновения её жизни.
Наконец ножка поскользнулась. Тело кубарем покатилось вниз по склону, сминая мелкие растения, ломая сухие ветки.
Хищник на время потерял жертву из виду, но запах человеческого пота еще щекотал ноздри. Добыча неподалёку.
Кувыркаясь, пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь, девочка продолжала падение в неизвестность. Малх знал, что любое дерево, пень, может камень, помогли бы закончить работу быстрее.
Падение прекратилось, и она восстановила равновесие. Вверх по склону, волк шевелил влажным носом, надеясь уловить запах еще живого мяса. Он посмотрел вниз, нашел её взглядом. Сильные лапы пришли в движение. Спуск зверя грациознее, но и он пару раз, чуть не потерял равновесие.
Силы покидали девочку, и она позвала на помощь. Лес отвечал лишь шумом ветра и щебетом птиц.
«Скоро», - подумал Малх и переместился к девочке ближе. Мертвая душа сжалась в предвкушении. Мортис внутри него тянулась к сущности девочки, предвкушая награду от Истока. Два хищника ждали, когда добыча совершит ошибку.

Затмевая лучи солнца, проходящие через листву деревьев, в чаще показалась массивная фигура. В шапке из медвежьей шкуры, тяжелой походкой шел по лесу человек. На плече – топор с длинной рукояткой. Ступая по ковру из листьев и сосновых иголок, здоровяк жевал травинку и что-то напевал под нос.
Услышав крики, верзила снял топор с плеча, и приняв защитную стойку, повернулся на звук.
Среди зарослей он увидел девочку. Убегая от преследователя, она кричала и размахивала руками. Светлые волосы расплелись, глаза покраснели от слёз.
Увидев незнакомца, она побежала навстречу, торопливо щебеча на дикарском наречии. Всё же жнец понимал, о чем речь. С новой должностью пришла способность проникать в сознание людей и понимать их на уровне мыслей.
Беглянка спряталась за вооруженной фигурой и затаила дыхание.  Из зарослей показалось лоснящееся от пота тело волка. Янтарно-черные глаза взирали на добычу, количество которой удвоилось.
В яростном прыжке, животное бросилось на незнакомца. Клыки, покрылись слюной и жаждали сырого мяса.
Здоровяк выставил топор и ловко подловил голову волка стальным обухом. Раздался треск, волк заскулил. Животное упало на землю. Встав, хищник помотал головой, слюна окрасилась кровью. Голодная ярость в глазах притупилась, взгляд стал осоловевшим, лишенным прежней ясности. Воин не стал дожидаться, пока зверь придет в себя: сделав взмах, он опустил металл на волчью голову. Раздался хруст. Хищник издал жалобный звук и обмяк. Удар раскроил череп, вывалив содержимое на траву. Окровавленный язык свисал из осклабившейся пасти как кусок красной тряпки. С угрозой было покончено. Девочка издала громкий всхлип и обняла своего спасителя.
«Значит, не сегодня», - подумал Малх.

Всего лишь временная задержка. Малх понимал, что ему предстояло многому научится.


В холодных глубинах своего естества, Малх ощутил волнение.
Один из жнецов забрал Ганнибала. Душа генерала уже летела к Истоку. Через общее сознание слуг Мортис, Малх выразил намерение увидеть, как погиб великий полководец.

Особняк, окруженный садом, выделяется на фоне ночной тьмы. Вокруг сгущаются тени. Малх видит вооруженных людей, подбирающихся к дому. У них в руках оружие. Лиц не видно, но жнец знает: глаза их хищно блестят, как у волка убитого сегодня.

Малх проникает в разум Ганнибала. Он знает: за ним идут. Его предали: римский посол Фламиний намекнул царю Пруссию , что Ганнибала нужно бы устранить, если тот хочет выгодного сотрудничества с Римом. Барка опасен – каждый вздох карфагенца - угроза для Рима.
Ганнибал знал, что Вифинский царь непостоянен, а когда узнал, что в город прибыл римский посол легко сопоставил факты.
Работа жнеца оказалась проста. Барка выпил яд и через несколько минут убийцы нашли труп. Борьба Ганнибала с Римом закончена. Жнец забирает душу и она молнией несется к голодному Истоку.
Видение прекращается.
Малх смотрит на мир глазами своих братьев и сестер. Видит тысячи людей, чьи души дозревают для сбора. Некоторых забирают прямо сейчас.
Из его сознания не выходит образ умирающего генерала. Отчаяние, нежелание сдаваться живым, горечь поражения после целой жизни борьбы...
Тело жнеца содрогается, в глубине мертвой души шевелится огонек. Он перестает в пламя, становится больше, и готов перерасти в нечто неестественное и неприемлемое для слуги Смерти.
Что-то в смерти генерала задело струну в душе Малха, озарив небытие кощунственным отблеском эмоции. Без внимания это не осталось: тысячи мертвых глаз с любопытством изучили его сущность. Сознание Малха наполнилось зловещим шепотом. Возникло ощущение, будто тысячи рук шарили внутри него озадаченные аномалией.
Усилием воли Малх тушит огонёк. Тьма вступает в свои права, возвращая жнеца к состоянию покоя и сосредоточенности. Собратья быстро теряют к нему интерес.



Глава 4.

Девочка растет, становится девушкой. Малх учится: теперь он умеет воздействовать на просвет. Он надеется, что это поможет поскорее выполнить задание, но делает это неуклюже – девушка осознает присутствие смерти, и все приходится начинать сначала.
Дикарка интересуется юношами, помогает родителям по хозяйствую, но теперь избегает походов в лес. Она живёт обычной и непримечательной жизнью. 
Девушка влюбляется, избранник старшее на десять лет. Это сын здоровяка, что спас ей жизнь. Лицо мужчины суровое, на щеке от глаза до скулы шрам. Лицо воина, но сердце доброе. Малх видит, что громила действительно её любит, и старается окружить заботой и красивыми вещами.
Свадьба, семейная жизнь. Теперь подопечная жнеца – женщина. Несколько месяцев и она становится матерью.
Наконец, живот округляется, она готова понести. Малху предстоит снова увидеть роды – кричащий комок плоти теперь сам готов породить жизнь.
Родить ей суждено в доме мужа, на кровати, которую можно назвать почти роскошной. Под роженицей простыня из грубой ткани, под головой подушка. Солому можно найти разве что на полу. Повитуха целует причудливую побрякушку, ей приносят таз с водой. Схватки усиливаются, скоро всё начнется.

Малх помнил, болезненные схватки чуть не убили её мать. Как же близка она была к возвращению.
Разум жнеца осеняет идея. Что если выбрать момент, когда боль достигает высшей точки и …
Жнец садится на стул в углу комнаты, кладет бледные руки на колени и терпеливо ждёт.

Лицо роженицы раскраснелось, уже показалась голова ребенка и тем сильнее стали спазмы, от которых содрогалось женское тело. Боль была сильной, но терпимой.
Повитуха почувствовала озноб. Она посмотрела на стул в углу, и кожа покрылась мурашками. Поцеловав побрякушку на шее, она смочила тряпку прохладной водой и смочила лоб роженице.
Жизнь созидала, но Смерть была рядом. Малх сжал костлявый кулак и посмотрел на тонкие пальцы. Скоро.
Спазм. Приступ боли, подобно тяжелой вуали ложится на сердце женщины. Роженица открывает рот, чтобы вдохнуть воздуха. Малх, безликой тенью нависает над ней и вонзает пальцы в приоткрытый просвет.
Женщина издает вздох, вспотевшее от натуги тело вздрагивает, сознание вспыхивает, озаряясь предельной ясностью. Сердце не выдерживает. Ребенок выходит полностью и плачет, оглашая мир пронзительным криком. Повитуха срезает пуповину. Через секунду она замечает, что роженица затихла. Лицо старой женщины выражает ужас. Погасшие глаза матери смотрят в пустоту.
Душа отрывается от тела и несется к Истоку.
Малх чувствует - Госпожа довольна: тело жнеца наливается силой, крепнет и становится более оформленным. Благодарность Истока в действии. Молодому жнецу нравится это ощущение.

Малх поворачивает безликую голову и видит, что на руках у повитухи мальчик. Румяное, покрытое слизью тело кричит и вдыхает жизнь расправленными легкими. Задержав на нем взгляд, Малх отворачивается – жизнь мальчика не его забота. Работа другого жнеца.

Сущность Малха растворяется. Он возвращается обратно в мир теней и смерти. Нужно проанализировать полученный опыт. Он покидает комнату, оставляя смертных шокированными двусмысленностью произошедшего. После его ухода в комнате становится немного теплее.




Глава 5.

Значит жатву можно ускорить. Во время работы Мортис давила на него, постоянно подгоняя. Он знал, что, если разозлит Её, натиск этот выдавит из него жизнь, его без колебаний отдадут Истоку.
Он был мёртв, но осознавал себя. Каждое мгновение, подаренное ему было благословением. Если Она решит прекратить его бытие, он не расстроится. Он и так получил больше чем рассчитывал, за что был благодарен. А еще это прекрасное чувство, когда Исток делился силой…
Малх почувствовал зов. Слишком долго он предавался размышлениям. Исток требовал жатвы.

Он нашел их быстро. Мортис указала сразу на трёх. Мужчины в одеяниях Малху незнакомых, отдаленно напоминавших кожаные доспехи. Жнец подметил, что ему поручили не младенца на вырост, а уже готовых к «вознесению» взрослых особей. Подумав, что пути Смерти неисповедимы, он приступил к изучению незнакомцев.
Троица пробиралась по пещере, но только двое несли факелы. На поясах в ножнах мечи похожие на гладиусы, разве что лезвия чуть тоньше, на рукоятях для крепкого хвата намотаны воловьи жилы. В пещере было влажно, со стен стекала вода, в темноте слышен звук капель. Троица изредка перешептывалась, словно боясь повысить голос. Ступали они осторожно, внимательно осматривая каждый камешек, будто ожидая, что он превратиться в змею. Мужчина без факела, скорее даже не мужчина, а молодой парень с худым, но жилистым телом, держал в руке пергамент, испещренный схемами и таинственными символами. Сверяя направление с изображением на бумаге, он показывал спутникам дорогу. 
Малх проник в их сознание. Авантюристы, нередко грешили разбоем. Жнец увидел, как трое выменяли карту у старика, что жил на местном погосте, всего за пригоршню медных монет и бурдюк вина. Старик объяснил, что шахта к западу от погоста хранит сокровище. Тамошние работяги наткнулись на плиту из черного камня, которую не смогли разломать. Так уж случилось, что у него есть ключ, чтобы преодолеть плиту и добраться до сокровища внутри.
Разбойники, уставшие от жизни впроголодь и ночлега под звездами, переглянулись. Алчность вступила в свои права, глаза заблестели.
Если бы не слухи, что старик этот – колдун, забрали бы карту силой. Страшные рассказы о расправе над обидчиками охраняли покой старика лучше сторожевого пса.
Колдун улыбался, продавая карту. Самый молодой из бродяг был и самым образованным. Ему повезло: он научился читать, понимал латынь и часто именно ему приходилось делить награбленное золото поровну. 

Старик объяснил, что символы на пергаменте –и есть ключ. Такие же символы запечатали вход в гробницу, нужна лишь их правильная последовательность. 
На ум парню пришел резонный вопрос: почему старик сам не заберет сокровище, если оно такое ценное? Колдун усмехнулся и сказал, что слишком стар, чтобы бродить в пещерах и пачкаться в дерьме летучих мышей.
Юноша кивнул, хотя и подозревал неладное.
А теперь, когда они углублялись в темные недра пещер, это ощущение подвоха превратилось в дурное предчувствие.
Один из разбойников – его старший брат. Он рядом, а это немного успокаивало. Юноша любил его и уважал, хотя считал немного простоватым.
Третий разбойник был дезертиром. Его лицо украшал тонкий шрам от носа до уха, и выглядел он как яркий представитель своей профессии. Они служили вместе с братом юноши. После драки с командиром, Шраму грозила казнь, и он сбежал. А старший брат сбежал вместе с ним, потому как устал подчиняться приказам и захотел вольной жизни. Вернувшись домой, они уговорили младшего, пообещав ему жизнь полную приключений и возможностей. Им пригодился его острый ум и кое-какое знание грамоты. Постепенно их приключения скатились к грабежам и разбою, а возможности – к жизни без крыши над головой и постоянному чувству голода.

Наконец, они нашли что искали. Свет факелов осветил гладкую плиту из черного камня, испещренную загадочными символами. Юноша сравнил символы с изображенными на пергаменте и сообщил спутникам, что они совпадают. Брат спросил, сможет ли юноша открыть дверь, и последний кивнул.

Юноша нажимал на знаки в указанном порядке, но ничего не происходило. Он протер вспотевший лоб и снова посмотрел на карту в поисках подсказки.
Один из факелов начал чадить и погас. Дезертир со шрамом, чертыхнулся и полез в дорожную сумку, чтобы найти замену.
За неимением лучшего занятия, старший достал сушеное яблоко, и принялся жевать, наблюдая за тем, как младший возится с головоломкой. Старший спросил у Шрама, что тот будет делать с деньгами от сокровища, и тот предался грезам, чередуя описания будущей роскошной жизни и женщин, которых поимеет с ругательствами в адрес тех, кому желал отомстить за обиды. Малх решил даже не вникать этот бред.
Юноша покрылся испариной, он чувствовал взгляд брата на  спине и не хотел ударить в грязь лицом. Он всматривался в символы на плите, а потом снова смотрел на карту.
Наконец его осенило. Юноша спутал один символ с другим, а поэтому последовательность не складывалась. В нижнем углу был нарисован глаз с квадратным зрачком. Он не был частью самого кода, а был завершающим символом, который ставился после каждого третьего знака. Инструкции были туманны, значение некоторых символов невозможно было понять, а знание латыни далеко от идеального. Повторив попытку, учитывая поправки, он даже не надеялся на хороший результат.
Символ глаза начал пульсировать красным светом, плита издала скрежет. Не доев яблоко, старший брат вскочил и схватился за меч. Шрам стоял в стороне без движения и с подозрением смотрел на плиту, которая медленно отъезжала в сторону.

Отвратительный запах плесени и разложения ударил в ноздри. Все трое заткнули носы. Факелы, оказавшиеся на пути потока зловония, на мгновения полыхнули фиолетовым.

Старший брат хлопнул юношу по плечу и похвалил. Переглянувшись, они крепче сжали факелы и шагнули в проём.
Свет факелов осветил просторный зал. Миазмы, которое настаивались здесь сотни, а то и тысячи лет, выветрились не до конца и били в ноздри ужасным зловонием. Стены влажно блестели, будто покрытые тонким слоем масла.
Сердца искателей забились быстрее. Зал был усеян костями, многие из которых уже крошились от времени. Сверху капало. Юноша поднял взгляд, и увидел, как свет факела теряется в черной бездне наверху. Можно было лишь гадать, какой высоты были верхние своды гробницы.
Ветхие обрывки ткани едва прикрывали наготу человеческих скелетов.
Были здесь и кости животных, грызунов, странных существ, с вытянутыми черепами. Тела их были крупнее человеческих и напоминали змеиные. Их останки сохранились куда лучше остальных и были одеты в доспехи из ярко-жёлтого металла. Глаза искателей жадно заблестели. Дезертир, чье лицо уродовал шрам, пытался прикинуть, сколько денег выручит, если сможет продать эти диковинки нужным людям. Обветренное лицо озарила жадная ухмылка.
В скрюченных пальцах пришельцы держали трубки из материала, напоминавшего стекло, с наконечниками из синеватого металла.
Осматриваясь по сторонам, грабители углубились внутрь. Кости под ногами предательски хрустели. Внутри было жарко и душно.

На постаменте, возвышались саркофаги небесного цвета. Сквозь прозрачную поверхность, угадывались очертания спящего существа. Малх прикоснулся к созданию и обнаружил, что оно живо. Нечто даже отдаленно не напоминало человека.
Старший брат забормотал молитву, бандит со шрамом достал меч.
Юноша был зачарован. Золото и серебро волновало его, да, но знание и возможность разгадать тайну – вот его истинная страсть.
От саркофагов исходило сияние. Они словно лазурные сердца пульсировали, разгоняя подступающую тьму. Сияние освещало кости вокруг и блестело на покрытых слизью стенах. 

Старший брат подошел ближе, сжимая факел и меч, стараясь не наступать на разбросанные останки. Маски и блестящие доспехи представляли ценность, но саркофаги вызывали жгучее любопытство. Дезертир последовал за ним, внимательно осматриваясь по сторонам в поисках ловушек.

Юноша обратил внимание на барельефы, украшавшие стены. Сферы, покрытые лезвиями, существа, напоминавшие людей с копьями в руках и головами как у насекомых…
Среди останков юноша поискал этих существ и увидел, что это люди, одетые в маски. Их было немного, меньше дюжины. Юноша предположил, что это, вероятно, жрецы, которым для ритуалов нужны были странные маски.

Малх смотрел на бандитов, пытаясь понять, каким образом «срезать» сразу троих. На одну несчастную женщину у него ушли годы. Не сделала ли Мортис ошибку, доверив ему это дело? Оставалось лишь наблюдать.
Юноша попросил у брата факел. Взяв его, он направился к украшенной барельефами стене. Изображения были сделаны искусно, с вниманием к мелким деталям. Он не удержался и прикоснулся к древней поверхности. Слизь, покрывавшая стену, была вязкой и отвратительно пахла. Юноша вытер руки о штаны и поднёс факел ближе.
Звук, который сначала был едва заметен, теперь становился все громче. Он был чем-то средним между скрежетом и птичьим щебетом. Тонкий и беспокоящий, он раздражал, мешал сосредоточиться.
Старший окликнул товарищей и спросил, слышат ли они звук. Они кивнули и прислушались. К звуку присоединился дребезжащий гул.
Юноше почудилось будто сами стены пульсируют и мерзкий запах от них стал сильнее. Дурное предчувствие вернулось и превратилось потребность убраться из гробницы.

Старший заверил: это лишь движения камня, а то и вообще подземные источники. Делом, надо заниматься, а не ворон считать.
Юноша осмотрел стену. Он обратил внимание на фрагмент, который раньше не приметил. Волосы на голове зашевелились, спину обдало холодом.
Парень поднес факел ближе и различил существ, которые были куда крупнее жрецов в масках. Он узнал змеевидных существ с трубками в руках и доспехами, обещавшими их троице безбедную жизнь.
Застыв в триумфе, пришелец держал над головой человека в маске, будто пытаясь его разорвать. Другой змей склонился над саркофагом.
Оставшиеся двое застыли с поднятыми вверх руками. Тела обмотаны не то лентами, не то веревками. У этих трубок не было, головы направлены вверх, а пасти широко раскрыты. Юноша всё понял, и ему стало дурно.
Существа, опоясанные лентами, не просто кричали, задрав руки к небу - они бились в агонии.
Парень повернулся к товарищам, чтобы озвучить открытие. Гул усилился. Щебет неведомых птиц стал ближе и яростнее.
Дезертир пытался снять блестящий доспех с гиганта, а старший брат ковырял острием меча саркофаг в попытке его открыть.
Юноша сделал шаг и раздавил череп. Раздался хруст, и нога утонула в чем-то мягком. Парень с отвращением посмотрел вниз.
Ногу опутала черная лента. Склизкое существо, выползшее из-под костей, забралось по ноге вверх, скрываясь под одеждой.
Он почувствовал жжение. Растворялась плоть, нечто прокладывало путь внутрь его тела. Парень уронил факел и увидел, что весь пол, словно закипающий деготь, кишел черными паразитами. Боль стала сильнее - еще одна тварь проникла в тело, а за ней другая.
Старший брат, занятый с саркофагом, не сразу заметил, что происходит. Он попросил младшего подойти и помочь.
Услышав сдавленный хрип, старший обернулся. Он увидел, как дезертир, а с ним и младший брат корчатся на полу. Их распухшие лица бугрились паразитами, снующими под кожей.
 
Последний выживший осветил помост у своих ног и увидел, как паразиты, будто жидкий металл заполняют поверхность. Стены трепетали живым ковром, лоснясь сотнями черных тварей.
 
Малх понял - это был подарок. Три души, чтобы укрепить его решимость и силу. Возможно так Мортис хотела показать свою заботу.
Жнец без труда вскрыл души смертных и направил их к Истоку. Искра пробежала по телу Малха, затем другая. Сознание обрело новый уровень ясности, разум стал острее. Он вознёс Мортис молитву благодарности и сжал кулаки, наслаждаясь силой.
Океан паразитов пульсировал, издавая щебет, который теперь никто не слышал.
Факелы какое-то время освещали черное пиршество, пока не погасли один за другим. Твари, никогда не видевшие солнечного света, еще долго глодали тела незваных гостей.

Глава 6.
 
Малх становился все более искусен в своем деле. Он находил слабые места, использовал удачные моменты и естественные человеческие пороки.  Иногда подходящего момента все же приходилось ждать десятилетиями. Подарков от Мортис больше не было.
Малх подарил своему господину десятки жизней, а взамен получал крупицы силы, которые делали его работу еще эффективнее.
Не со всеми смертными было легко.
Некоторые замечали его присутствие: чувствовали мурашки на коже, внезапно охватившую тревогу. Осознание смерти, мысли о ней, у большинства людей вызывали ужас, но были и те, кто своим поведением озадачивал Малха.
Большинство обывателей не любили думать о хрупкости и временности своего бытия. Круговорот рутины и зацикленности на себе создавали у них иллюзию «вечной» жизни. Каждый человек считал себя значимым и бессмертным существом, центром вселенной. Это несомненно, было жнецам на руку.
Но были те, кто осознавал смерть ясно, и держал её близко на протяжении своего путешествия по жизни. Просвет этих людей был крепко сжат и для Малха они были крепкими орешками. Осознание смерти притупляла чувство собственной значимости, давала человеку бдительность и трезвость, а это весьма осложняло жнецам работу. Однажды Малху пришлось ждать почти девяносто лет, прежде чем он смог забрать такую созревшую душу: да и случилось это потому, что смертный сам раскрыл просвет.

С каждым возвращенным, Малх учился новому. Несмотря на общее сознание, его собратья делились знаниями весьма неохотно. Законы конкуренции и естественного отбора распространялись даже по ту сторону смерти. 

Однажды небывалая новость прокатилась по миру теней.
Произошло невероятное: один из смертных будучи возвращенным к Истоку, вернул душу и возвратился в мир живых. Жнец выполнивший ритуал был уничтожен, чтобы покрыть недостачу.
Загадочная сила, равная по могуществу самому Истоку, нарушила правила игры, вызвав трепет у служителей Мортис. Смерть стала законом, который можно было обойти. Несомненно, это вызывало беспокойство у тех, кто отдал свои жизни, чтобы ей служить.

Малх не знал подробностей. Молодой плотник из Назарета, государства Израиль, места, где когда-то взял начало родной Картхадашт…  Еще до рождения Малха страна эта называлась Финикия.
Смертный обладал сильнейшим духом и силой воли, а потому жнецу было непросто провести ритуал. Через три дня после гибели, смертный воскрес, став живой насмешкой жнецам и их ремеслу.
Осознав, что смерть перестал быть абсолютным законом, Малх испытал трепет. Подобные аномалии несли угрозу для самих жнецов: Исток не знал пощады и неизбежно требовал своё. На месте призванного жнеца мог оказаться он сам. Страха перед вечной пустотой не было, но пищи для размышлений заметно прибавилось.
Событие пробудило любопытство.

Малх стал наблюдать за душами, покидающими тела после жатвы. Они поднимались закрученные потоком и исчезали за покровом миров. Жадная пасть Истока не поглощала их сразу. Земля теней и смерти также не становилась их приютом, значит они уходили куда-то еще. Малх предположил, что перед смертью, в некоем загадочном пространстве, души подвергаются определенной обработке, и лишь потом поглощаются Создателем.

Однажды Малху удалось схватить кусочек души. Делать это было опасно, и являлось нарушением: Исток мог воспринять сей акт как посягательство. Малх знал это, и постарался совершить задуманное максимально быстро и аккуратно. Оторванный лоскут светимости пульсировал, как живой туман, рвался назад к душе из которой его изъяли.
Малх использовал тягу души к воссоединению, чтобы проследить, куда она направляется после ритуала. Стоило немалых усилий, чтобы изолировать своё сознание от остальных жнецов, а главное от Мортис. Наказание за самовольность будет простым, снисхождения не будет. 

Но Малх не отступал. Он держал душу чуть дольше, пока не почувствовал нарастающее внимание Истока. К нему протянулись светящиеся отростки Истока.  Малх знал - если фиксировать внимание на них слишком долго, его душу затянет в первородный омут, туда где обитает нарождённая жизнь. Любопытство и жажда знаний вытеснили страх и нерешительность. Он уже был мёртв, а потому был готов рискнуть.

Выпотрошив смертного - (моряк, мучительная гибель от холеры вдали от дома), Малх оторвал кусок от души. Жнец расправил её на ладони как кусок светящей бархатистой ткани. Затем едва касаясь, позволил ей плыть по воздуху туда, где ранее исчезла оставшаяся часть. Изредка он отпускал её, чтобы ослабить внимание Истока, но из виду не терял.
Наконец душа растворилась в воронке на границе миров, образуя спираль, гигантскую версию которой он видел в день своего обращения. Сейчас воронка была невелика, но достаточна, чтобы  просунуть руку.

Малх осознавал противоправность своих действий. Пустые глаза под капюшоном вспыхнули. Настало время принимать решение. И если он решится, его ждут серьезные последствия. Пламя горело ярче, призрачный череп слуги смерти озарился светом. Жажда знаний боролась с осознанием неотвратимости наказания.
Призрачная воронка рассеивалась, времени сомневаться не оставалось.
Он засунул конечность в разлом и почувствовал покалывание, вибрацию, похожу на ту, что он испытал во время первого перехода в пространство смерти.
Малх засунул в просвет вторую руку и с силой потянул. Раздался треск и тело жнеца пронзил холод. Исток заподозрил неладное. В глубинах мертвой души Малх почувствовал тянущее ощущение, и услышал гибельную песнь своего Создателя. Малх не был смертным, его растворят сразу. Щупальца, несущие забвение, потянулись навстречу, желая наказать нарушителя.
Жнец знал - Бытие напоминает организм. Своими действиями он причинил ему боль. Исток намеревался растворить дерзкого слугу, но Малх сфокусировал внимание на разломе и успел просочится в брешь. Не сдерживаемая воронка захлопнулась, а реальность вернулась в первоначальное состояние.

Глава 7.

Малх осознал себя. К удивлению, он осознал также, что не является чистой энергией смерти. Физические ощущения, исходящие от материального тела, пробудили поток воспоминаний. Они разливались по телу ноющей тоской.  Он посмотрел на руки. Пальцы, обтянутые кожей были почти теплыми. Малх потрогал лицо, и с удивлением обнаружил, что у него есть нос. Шепот братьев и сестер в голове стал тише. Обрывки голосов изредка прорывались, но голос собственного разума звучал отчетливее. Малх чувствовал себя смертным.
Исток потерял его. Разумеется, он нарушил древний порядок, проник, куда было нельзя. Однако скоро про него забудут. Он всего лишь пылинка среди пустынных барханов бесконечности. Угроза уничтожения миновала, он мог сосредоточиться на исследовании окружающего мира.

Малх осмотрелся и узнал местность. Он находился в пригороде Карфагена, там, где когда-то находился его загородный дом. В последние годы они с семьей редко туда выбирались.
Небо красно-желтого цвета, облака застыли словно прибитые гвоздями куски ваты. Солнце безучастно взирало на пустынную землю и казалось жалкой копией самого себя. Растения выглядели искусственными, будто сделанными из бумаги. Пейзаж казался статичным: не было ни ветра, ни шороха. Молчали насекомые. Казалось безумный художник нарисовал этот мир, прежде чем покончить с собой.
Он преследовал душу моряка, но по какой-то причине попал в место где провел лучшие годы жизни. Малх сделал вывод: Исток дарует душам забвение в местах где те были счастливы. Возможно, это знание окажется полезным.
Пройдя по аккуратной мощеной дорожке, он вошел в дом. В ноздри ударил запах запустения: запах пыли, прогретого солнцем дерева и лежалого пергамента. Он увидел знакомые предметы: мебель, глиняную посуду, одежду. Собрание философских трактатов, коллекция стихов, которые так любила его жена. Воздух застыл, лишь пылинки кружились, танцуя в лучах фальшивого солнца. Жнец почувствовал меланхолию: он будто снова оказался во вчерашнем дне, среди осколков старой жизни. Всё казалось забытым и покинутым. Он провёл рукой по деревянному столу за которым когда-то обедала семья. Возвращение не принесло радости: разбитое зеркало показало уродливое отражение того, кем он стал.
Малх побродил, заглянул в спальню и детскую комнату.
Жнец смотрел на старые вещи, вертел их в руках. Он понимал, что эмоциональные струны души разорваны, и некогда родное место стало совсем чужим.
Вскоре ходить по дому надоело, и Малх вышел на улицу. Через сознание жнецов он чувствовал, что Мортис подозревает неладное. Пуповина, что связывала его с Матерью Смертью, подрагивала как струна. Он ощущал, что его пропажу заметили.

Любопытство сильнее беспокойства. Малх знал, что может усилием воли через мгновение оказаться в обители теней, но состояние, в котором он оказался, вызывало столько вопросов, дарило столько возможностей… Жнец уступил искушению и захотел увидеть как в Чистилище выглядит его родной Карфаген.
Но стоило выйти из дома и немного пройтись, как его внимание привлекла фигура, возвышающаяся вдали на вершине холма.
Малх увидел существо четырех метров в высоту, что стояло грозно как статуя неведомого бога. Незнакомец всем своим видом бросал вызов спокойствию мертвых земель. Вид напоминал морских тварей каких нередко подавали к столу в доме: склизкие лицевые отростки и бесформенные тела.
Гигант, кажется тоже оценивал его.
Нечто имело почти человеческие руки, вместо ног шевелились, словно толстые змеи, влажно блестящие щупальца. Существо сжимало трехпалые кулаки, изредка наклоняло голову то в одну, то в другую сторону. Щупальца поменьше, на плоской лицевой пластине, беспрестанно шевелились как живые черви.
Пришелец излучал угрозу. Малх не понимал, как подобная тварь могла поселиться здесь – в трещине между мирами. Жнец предположил, что Исток поглощал смертных из этого сумрачного измерения, показывая душам картины из их жизней. Лишь это могло изменить назначение этого искусственного мира.
Что же тогда забыл здесь этот пришелец? Кем он был? Паразитом, охотником за душами мертвых или туристом из иных миров?

Застыв в вечном полдне, слуга смерти и порождение мрака смотрели друг на друга, как стрелки на смертельной дуэли. Напряжение натянулось как струна, готовая лопнуть.
Беспокойство Мортис усиливалось: леденящие ветра проносились по Цитадели Жнецов. Шепот собратьев становился громче и беспокойнее – Малха звали по имени. Дитя Смерти пропало, и теперь Мортис звала его сама, натягивая пуповину между ними, как поводок. Еще немного и она узнает…

Гигантское существо выпрямилось. Набрав воздуха в грудь, оно издало рёв, от которого завибрировала сама ткань реальности. Чудовище сорвалось с места и устремилось к жнецу навстречу.
Осознание опасности полыхнуло огнём: впервые за столетия, Малху угрожала физическая опасность. С другой стороны, Мортис звала, грозя застукать его в запретном месте.
Могучие щупальца перемещали тело пришельца, отбрасывая комья земли и вырывая растения с корнями.
Малх нащупал пуповину и потянул. Через мгновение его сознание просочилось между мирами, и он оказался в родной стихии. Редкие всполохи света среди сумрака, наполненного молитвами жнецов и духов. Жнец раскрыл себя братьям, показывая, вот он, на виду.
Суматоха прекратилась. Возмущения в пространстве нежизни сменились размеренным спокойствием. Малх решил вернуться к работе. Визит в старый дом, всколыхнул меланхолию в недрах его существа, что-то в нем навсегда изменилось.
Сегодня он побывал там, откуда еще не возвращался ни один смертный.


Глава 8.


Малх решил приостановить эксперименты: слишком много внимания привлекла его пропажа. Он решил уйти в работу.
Проходили десятки, сотни лет. Он потерял счет унесенным душам, именам, драмам и обстоятельствам смерти. Время перестало существовать, старение Малха не беспокоило, а каждая переправленная душа приносила частичку могущества. Но все же, пустота внутри теперь вызывала беспокойство. Старый дом не выходил из головы.
Вот и распалась Римская Империя. Малх бесстрастно наблюдал, как варвары заполоняют улицы древнего города, грабят и убивают. Вечный город разделил судьбу Карфагена. Малх осознал иронию, но эмоций не было, лишь осознание свершившегося факта.
Слуга Смерти как никогда понимал теперь свою роль в Великом Механизме. Жнец, собирающий созревшие колосья, отдавал их господину, чтобы тот мог испечь хлеб и насытиться. Сам он получал крохи и был ничем не лучше крестьянина-землепашца. Его могущество росло, но лишь для того, чтобы еще лучше выполнять свою работу. Раньше у Малха не возникало подобных мыслей, раньше всё казалось справедливым.
Поле и старый дом внесли хаос в обыденный ход мыслей. Ностальгия и воспоминания о той, прошлой жизни в физическом теле не давали ему покоя.
А еще амбиции. Пробудилось желание расти над участью простого сборщика душ. Собирать силу по капле от каждой из душ казалось рутинным и долгим процессом. Должен быть другой путь.
Малху все же удавалось скрывать зреющие внутри него перемены.  Пробуждение души и способность испытывать нечто кроме холодной отрешенности, Мортис посчитала бы ересью.
Возможно, те места потому и называют запретными…
Малх чувствовал, нечто навсегда изменилось после того визита. Желание побывать там и испытать давно забытые ощущения не давали ему покоя.

Теперь жертва - турецкий вельможа. Паутина заговоров и манипуляций привели его к смерти от рук наемных убийц. Малху оставалось только срезать созревший фрукт и вскрыть мягкую оболочку. Крупица могущества в награду Малха интересовала слабо. Куда больше интересовали ответы.
На этот раз Малх решил сделать все по-другому. Душа оторвалась от тела, но расчленять её он не стал, проследив до воронки. Стараясь к ней не прикасаться, чтобы не привлечь внимание Истока, он нырнул в возникшую червоточину.

Зрение помутнело, все чувства на мгновение притупились. Переход завершился, и Малх осмотрелся.
В центре сада, благоухающего ароматом цветов, находился фонтан. Вода выглядела густой, будто смола. Запах растений щекотал ноздри. Малх посмотрел на пальцы и увидел на них кожу. Странное место даровало ему частичку потерянной человечности.
Вода в фонтане текла медленно, цвета растений казались блеклыми. Малх подметил, что место выглядит искусственным и нарисованным, как и тогда, когда он попал в загородный дом его семьи.
Проемы, обрамленные резными арками, открывали вид на еще большее буйство растительности вдали и широкую лестницу, уходящую вглубь дворца.
Жнец заметил человека, сидящего на скамье в тени большого дерева. Малх узнал возвращенного. Вельможа в богатом одеянии с тоской смотрел вдаль, сложив руки на коленях. Чалма с головы вот- вот была готова упасть на землю, но мужчину, похоже это заботило мало.

Малх сообразил, что его могут заметить и спрятался за колонной, не спуская глаз с обреченного.
Будто очнувшись от наваждения, вельможа заморгал и осмотрелся. Посмотрев на руки, он поправил чалму и подошел к фонтану. Словно сомневаясь в реальности происходящего, он прикоснулся к мрамору и легонько постучал по нему кулаком. Сделав пару шагов, сорвал цветок. Понюхав его, он отбросил его в сторону и снова сел на скамью, обхватил голову руками.

Его поведение озадачивало. Жнец по старой привычке прикоснулся к душе смертного, и обнаружил, что просвета не было. Душа - полностью беззащитная, сияла подобно маленькому солнцу.

Смертный начал бормотать что-то на своем языке. Не снимая рук с головы, он мотал ею из стороны в сторону, после чего заплакал. Малх сфокусировался и ощутил вкус его души – тягостная тоска, сожаление, желание вернуть всё назад, прожить жизнь по-другому. Лучше. Обычное дело, подумал Малх - люди редко бывают довольны тем, как прожили жизнь.

Ощущение тоски нарастало, пока не стало почти осязаемой пульсацией. Знакомо. Сотни лет назад на рыночной площади Карфагена с греческим копьем в груди он уже испытывал подобное чувство.
Реальность остекленела, предметы потеряли объём. Окружение напоминало театральную ширму позади которой назревало и гудело нечто кошмарное.

Боль. Малху показалось будто ледяной кинжал распарывает изнутри его внутренности.
Смертный закричал, начал ругаться будто обвиняя невидимого собеседника. Слезы на его глазах еще не высохли, он кричал пока ноги его не подкосились. Вельможа упал на колени, упершись ладонями в холодный мрамор.
Ткань реальности с шелестом порвалась, обнажив бездну. Исток обратил взор на смертное существо, чье тело содрогалось от злости, сожаления и жалости к себе.  Невыразимое, простирающееся вдаль на целые измерения, вонзило своё внимание в мужчину, пригвоздив его к полу как коллекционер букашку.
Вельможа вскрикнул. Малх видел, как его глаза закатились, рот открылся, а губы обвисли как у недоумка. Тело оторвалось от земли, как тряпичная кукла, не в силах сопротивляться превосходящей силе.
Малх скорее почувствовал, чем увидел, что поток начинает втягивать и его самого. Усилием воли он держался на опасной грани. Смотреть на казнь прямо было то же самое, что смотреть на солнце.
Уступив любопытству, Малх коснулся разума смертного, чтобы узнать, что тот сейчас чувствует. Риск был велик, его самого могли поглотить. Но что жнецу терять…
Жнец опешил от калейдоскопа ощущений: ребенок играющий с деревянным мечом, драка со старшим братом, обида, статный юноша на лошади, библиотека и чтение книг, взятки, засада разбойников – первый раз в жизни ранили ножом, назначение на должность, прекрасная темноглазая девушка, поцелуй в саду…
Обрывки образов, разговоров; тысячи лиц, мыслей и решений, боль, радость, экстаз, страдания - человеческая жизнь ревущим потоком прошлась по сознанию жнеца, грозя лишить рассудка.
«Оно забирает не жизнь, но опыт, переживания» - откровение вспыхнуло сверхновой в сознании Малха. Исток отдавал осознание, чтобы существо обогатило его жизненным опытом, а потом требовал обратно, словно ростовщик. Через свои творения Оно познавало Вселенную. Для Истока жизнь – лишь сон, которую обрывало пробуждение смертью. Порождая очередное сознание Исток видел сны глазами живых, а они, жнецы, были просто коллекторами, взимавшими долг, эти сны обрывали. 
Отгрызая кусок за куском от души, бездна, заглядывала в каждый уголок смертного сознания, смакуя воспоминания как сладкий нектар.
Наконец, от вельможи осталась лишь опустошенная тень. Раздался треск, и оболочка мужчины разошлась по швам, теряя резкость и очертания. Через мгновение душа распалась на светящиеся частицы. Ветер бездны уносил светящиеся лепестки в бесконечность и за ее пределы.
Малх едва мог выносить происходящее. Он увидел, как цвета блекнут, сад, растения и стены распадаются на тысячи осколков.
Забвение слишком близко, душа жнеца начала неметь и тянуться к Создателю. Малх нащупал вниманием канал, что связывал его с Мортис и, не теряя ни секунды, просочился в трещину между мирами. Прекрасный сад с фонтаном, цветы и мрамор - всё растворилось в пустоте как забытое сновидение, как и вельможа без имени, который так любил это место.


Глава 9.

Мрак окутал тело жнеца, снова ставшее эфемерным. Измерение смерти, где среди дымки и полумрака изредка вспыхивали блуждающие огоньки, встретило его абсолютной тишиной.
Шепот жнецов, их мысли – всё исчезло. Нити, соединявшие Малха с общиной мертвых, оборвались. Малх почувствовал себя ребенком, которого за проступки заперли в чулане. Он прикоснулся сознанием к Мортис, и ему ответили молчалинем.
Малх заметил движение в полумраке и различил призрачные силуэты. Превосходя размером любого из слуг смерти, облаченные в мантии незнакомцы, напоминали семь колонн, семь столпов посмертной мудрости. Малх вспомнил слова Мортис и понял, кто перед ним. Тысячелетия преданной службы когда-то даровали этим жнецам вознесение до стражей, темных прелатов Мортис. Высшие жнецы были проводниками воли Истока – убийцами бессмертных.
Мгновение, они нависали над ним, все как один скрестив костлявые руки, будто решая, что делать с ним дальше. Звенела тишина, вихри света проносились мимо, сплетая причудливый узор с тенью и невесомой дымкой. Разговоров не было. В воздухе повисло осуждающее молчание.

«Они узнали».

Снизу-вверх Малх посмотрел на владык смерти. В черных глазницах его вспыхнуло янтарное пламя, но через мгновение погасло.
Он прикоснулся к сознанию одного из прелатов, чтобы понять, что его ждёт, но спустя мгновение получил разряд. Эфемерное тело Малха содрогнулось в болезненном спазме. Пощечина за дерзость.
Фигуры прелатов приблизились. Не было громких слов приговора, ни сантиментов, ни объяснений.
К отступнику потянулись семь призрачных десниц. Как семь мечей, они вонзились в его эфемерную плоть и сжались внутри. Малх ощутил их глубоко внутри, вздрогнул и посмотрел на своих палачей. В едином порыве, прелаты рванули на себя, отрывая от Малха куски светимости.
Сознание отступника озарилось ясностью, какую он обычно видел в глазах своих жертв. Мантии прелатов колыхались в такт волнам бесконечности. Душа жнеца утекала в вечность как вода из пробитого кувшина.

Подул ветер. Исток почувствовал запах смерти. Малх повернулся ему навстречу. Отец искал заблудшего сына: голодная пасть раскрылась и обещала забвение.

Малх задрожал. Он не хочет возвращаться. Хочет жить. Нельзя. Не сейчас.
Воля жнеца напряглась. Последнее усилие. Лебединая песня, полная отчаяния и жажды жизни.
Малх собрал оставшиеся силы и сфокусировал внимание на старом доме, в поле, где колыхалась трава, где смех жены и детей, когда-то ласкал его слух. Но в сознании возник лишь мрачный, будто нарисованный пейзаж, кроваво-желтое небо и мертвое солнце напоминавшее взгляд умирающего бога.












II






Глава 1.

Будь он человеком, он бы истекал кровью. Будь он человеком, боль от увечий согнула бы его, грозя сломать как ветку. Но он человеком не был, а потому ощущал лишь горечь поражения.
Получилось. Малх осмотрелся и понял, что он снова в Чистилище.
Жнец посмотрел на то, что от него осталось. Пальцев недоставало, правая нога оторвана ниже колена, в груди щерясь ребрами зияла дыра. Раны были страшными, но крови совсем не было.
Малх был одет в тунику. На уцелевшей ноге сидел сандаль зафиксированный застежками из сыромятной кожи. Его выходной костюм.
В физическом теле было неудобно, казалось его поместили в громоздкую куклу, давящую и тесную.
Малх прикинул шансы. Всего лишь отсрочка. Здесь Исток найдет его еще быстрее. 
По крайней мере, он не дал прелатам закончить работу.

Пейзаж вокруг навевал чувство угрозы. Пародия на солнце смотрела на искалеченное существо, бывшее целую вечность назад солдатом, мужем и отцом троих детей.
Бриз всколыхнул траву; ставня качнулась и отозвалась унылым скрипом.
В воздухе нарастало давление, как бывает перед грозой. Малх не собирался трепетать в ужасе, хвататься за голову или стенать, как это делал вельможа в саду. Смерть – неумолима, даже для тех, кто ей служил. Когда-нибудь это должно было произойти.
Незримая сила заскользила по траве словно ветер. Свет солнца померк. Раздался знакомый шелест и ткань мира разошлась, как подол старого платья.

Малх полулежал на земле, опершись о стену дома локтем. Он отрешенно смотрел, как Исток проявляет себя, разрывая мир вокруг как старую бумагу.
Бежать некуда. Жнец понимал: козыри закончились, и его время пришло.
Чувствуя Исток рядом, нечто внутри его тела раскрылось как цветок, обнажая сокровенное. Подбираясь ближе, резцы забвения вскрыли Малха как поросенка и вгрызлись в мякоть. Жнец беспомощно наблюдал, как бездна поглощает его, вытягивая как кишки из живота, давно забытые образы и чувства.
В сознании проносились, как лошади на скачках самые первые воспоминания: его колыбель на берегу, он смотрит на море, деревянный меч, сделанный братом, подвернутая лодыжка, Малх впервые упал с коня, украденные сладости и взбучка от отца. Он взрослеет и обучается воинскому ремеслу, тренировки, первая встреча с Ганнибалом.
…Сагунт, тела слонов дрожащие от холода, кровь на снегу…
Воспоминания окрасились черным. Картины юности, воскрешенные чувства и эмоции – всё поглотила тьма. Поглощение жнеца прервалось.

Настоящее вернулось, внимание жнеца сфокусировалось. Малх осознал, что снова находится среди мертвых равнин. Черный туман, как рой насекомых окружал со всех сторон, делая его недосягаемым. Жнец ощущал напряжение в воздухе, видел вспышки, озаряющие поле, но когти забвения больше не впивались в его душу.
Исток ощупывал пространство вокруг Малха и пытался сорвать с него надоедливое пятно. Тысячи языков искали слабое место, чтобы иссушить непокорное создание.
Исток, потеряв добычу из виду, нырнул обратно в бездну, восстановив за собой искаженную реальность. Пейзаж снова стал статичным. Тишина звенела как сталь после удара.

Облако черного тумана рассеялось. Малх огляделся, пытаясь понять, что произошло. Часть души была съедена, тело – изуродовано незавершенной казнью. Что бы ни спасло его от гибели, оно было достаточно сильным, чтобы остановить саму Смерть.
Малх попытался встать, опираясь на стену дома, скользя уцелевшей рукой по шероховатому камню.
Он вздрогнул. Совсем рядом возвышался демон-моллюск. Шесть черных глаз смотрели на него с любопытством.
Малх скользнул по сознанию гостя и понял, что его сознание открыто для контакта.
Образ жнеца в когтях Истока. Рой черного тумана. Утверждение.
Демон кивнул, не сводя глаз со жнеца. Он хотел, чтобы «собеседник» хорошо прочувствовал образы и увидел связь.
Образ жнеца, Малх видит себя со стороны: восстановленный и полный сил рядом с демоном. Существо держит конечность у него на голове. От демона исходит надменный и горький «запах». Господство.

Жнец ощущает злость - не согласен. В глазах вспыхивает огонь.
Через секунду сознание Малха словно сплющивает. Боль накрывает волной. Уцелевшая нога подкашивается, жнец теряет опору и сползает на землю.
Фигура пришельца безмолвно нависает над бывшим слугой смерти. Тишину нарушает лишь влажный шелест щупалец.
Чужак снова показывает Малху себя со стороны.
В глазах жнеца пламя, он тянет руки пришельцу, к его горлу. Образ мгновенно перетекает в другой: жнец видит себя, парящего над землей. Рот, уже человеческий открыт, глаза распахнуты, культя и нога в сандалии беспомощно болтаются в метре от земли. Исток кромсает его, поглощая.
Тело искрится, вены вздулись и светятся. Раздается скрежет, хлопок. Спустя мгновение, то что осталось от жнеца рассыпается вихрем искр и разлетается по бесконечности чистой энергией, более не сдерживаемая оболочкой сознания.
Малх понимает, он должен подчиниться или умереть. Чужак сильнее его.
Подавив ярость, Малх визуализирует послание: существо самодовольно держит руку на его голове. Согласие.

Но есть и другая мысль. Её он не транслирует, старается зарыть поглубже. Сейчас он во власти незнакомца - разбитая кукла на поводке из страха. Но он найдет способ. Нужно время, информация. Он не знает, чем он станет, и куда потом пойдет, но он не позволит этому слизню помыкать собой вечно.
Утверждение.

«Запах» унижения вьётся как горькая дымка, пропитывает душу жнеца. Так пахнет поражение.
Черные глаза щурятся, щупальца на лицевой пластине подрагивают как испуганные черви. Демон доволен новым слугой.










Глава 2.


В целом, Малх занимался тем же – сводил в могилу людей, кромсая их души. Однако теперь, они попали в Чистилище, где особым образом осквернялись.

Демон, которого встретил Малх был паразитом. Его способности позволяли совершать немыслимое – присваивать души себе, похищая их у Создателя и делая их своими рабами.
Сначала Малх вскрывал смертных и сопровождал их души до места последнего перехода. Там они осознавали себя, пытались понять, что происходит, пока бездна не открывалась перед ними.
В самый разгар поглощения, демон скрывал жертвы в черном тумане, заставляя Исток слепо рыскать вокруг. Потерпев неудачу, бездна отступала, оставляя демона наедине с добычей.
Демон забирал черные коконы с собой куда-то сквозь трещину между мирами. Малх проследил за паразитом, и увидел, что местом, которую так оберег Шестиглазый, было огромным кладбищем, простиравшимся до самого горизонта.
Изобилие склепов, памятников, сожжённых лодок и надгробий – театр скорби и забвения, вид которого поразил бывалого жнеца.
Малх хотел исследовать кладбище, и узнать, что же происходит с порабощенными душами дальше, но почувствовал ментальный удар: демон зрителей не жаловал.  Трещина закрылась и Малх очутился в поле, рядом с загородным домом, там, где он сам когда-нибудь умрёт.


Малх оставался жнецом – разве что теперь награды за службу ждать не приходилось. Вернуться на службу к Мортис он не мог – там его ждала казнь. Если же послать демона куда подальше, без его защиты он станет пищей для Истока.  Рабство казалось беспросветным. 
Малх выполнял работу с методичностью пчелы, не отвлекаясь на частности. Поиск освобождения требовал времени. Исток за ним больше не приходил. Кроме того, Шестиглазый не позволял Малху посещать свой «последний сад».  Не окажись демона рядом, Исток мог закончить, то что когда-то начал.
В поисках жертв Шестиглазый дал жнецу полную свободу. Ослабив контроль, он, лишь изредка заглядывая в его сознание, требуя очередную душу и проверяя нет ли у слуги вредных мыслей.
Отношение Малха к людям изменилось. Близость к гибели напомнила ему, каково это самому быть смертным. Обреченные с рождения, они старались в меру своих сил и способностей выжать максимум из взятого взаймы осознания. Более того, никто из них не знал, когда умрёт, что делало их бытие совсем хрупким.
Жнец обратил взор на тех, чей просвет был для него почти недосягаем, настолько крепко тот был сжат. Таких были единицы если брать от общего числа – воины, философы, ученые, йоги, оккультисты и мистики.
Последние вызывали наибольший интерес, потому как их интересы пересекались с его собственными - они тоже мечтали освободиться от бремени неотвратимой погибели. Интересно, знали ли они, что на самом деле нужно Смерти? Как далеко продвинулись в её изучении?
Если бы только он сам нашел возможность отдать Истоку жизненный опыт, сохранив при этом жизненную силу…
Малх наблюдал за прогрессом человечества. Видел, как развивались технологии, одежда, средства развлечения. Теперь они убивали друг друга более изощренно, упрощая ему работу. 
Природа человека не изменилась - изменились лишь способы людей потакать своим страстям и порокам. По мере роста городов, бездна грехопадения становилась все глубже, предлагая смертным накормить своих демонов тысячами новых удовольствий. Число самоубийств росло, предоставляя Малху массу легкой добычи. Но не он сводил с ума этих людей, не он обещал им покой в забвении. Малх не сразу заметил их: сущности, от которых пахло также как от Шестиглазого, черными угрями скользили внутри разумов смертных, питаясь их отчаянием и жалостью к себе, подтачивая волю. Шепот сливался с внутренним голосом смертного, отчего тому казалось, что решение уйти было его собственным.
Подобные твари хотя и были полезны для мрачного ремесла жнеца, все же вызывали у Малха отвращение.
Далеко от цивилизованного мира оставались сообщества, застрявшие на первобытном уровне развития. Подобных существ там почти не было, а потому самоубийства были весьма редки.
Жнец не стал углубляться в тему паразитов сознания: ему хватало своего, с щупальцами, державшего его на поводке как собачонку.
Иногда он пересекался с коллегами жнецами. Соперничество росло - им было что делить. Но у Малха было преимущество: с силой Демона он мог вскрыть почти любого человека, не дожидаясь, пока просвет откроется.

Жатва отнимала время, и мешала заниматься поиском освобождения.
Проникая в сознание эзотериков, колдунов и философов, он многое понял об устройстве мира. Вызывал удивление факт, что некоторым мистикам когда-то удалось увидеть Исток и вернуться, чтобы о нем поведать. Может и они знали тот секрет, который чуть не стоил Малху его загробной жизни…

Жнец выяснил, что таких мистиков было больше всего среди жителей Мезо Америки: некоторые были современниками Карфагена. При помощи практик и растений силы, они проникли за тот покров, что разделял миры и увидели, то, чего видеть были не должны.
Многие искатели погибли, созерцая Исток. Но были и те, кто вернулся и смог передать полученное знание. Вот кто мог быть по настоящему полезен Малху.
Изыскания порождали новые вопросы и давали надежду. Работа на Демона постоянно отвлекала. Шестиглазый демон был занят своими непостижимыми схемами и замыслами, и редко проникал в сознание Малха, но узнай он правду…

Малх понимал – ему нужно больше свободного времени для охоты за знаниями. Нужно было как-то автоматизировать жатву.
Примитивное сообщество вдали от цивилизованного мира, привлекло его внимание. Одна из их традиций показалась Малху любопытной.

Смертельно больные, старые или немощные, дабы не быть обузой племени добровольно покидали племя, чтобы навсегда исчезнуть в джунглях.
Неизменная веками, эта традиция приносила жнецам много легкой добычи.
Благодаря знаниям смертных и собственным экспериментам знания Малха росли.
Ему было известно, что человек засыпая, покидает физическое тело и его душа переходит в тело иное, энергетическое. Польза была в том, что Малх мог лично взаимодействовать с некоторыми «спящими». Для этого смертному требовалось сохранить во сне часть осознания, на что были способны немногие – шаманы, эзотерики или йоги. Обычные люди были бесполезны – они мало что помнили по пробуждении, а во сне их внимание рассеивалось, утопая в деталях сновидения.
Из этого знания следовало два вывода. Первое – души людей, можно было похищать без убийства, направляя их сразу на потеху Шестиглазому.
Второе – среди смертных он мог завести полезные знакомства. 

Путешествуя между покровом смертных и миром теней, он по ошибке обнаружил, что мир смертных не единственный.
Благодаря аномалии червоточина перенесла его на другую Землю. Иная версия человечества морфологически не отличалась от уже привычного ему, но история здесь пошла совершенно другим путём. Здесь Римская Империя распалась позже, а потому её влияние на мир оказалось сильнее. Нельзя было назвать это «распадом»: Рим стал республикой, а после раскололся на отдельные полисы, вроде греческих, подчиняясь федеральному центру.  Средневековье, наполненное полезными для его ремесла болезнями, мракобесием и жестокостью были заменены всеобщим образованием, гражданскими институтами и правопорядком.
Жатва в мире, где торжествовали гражданские институты, наука и медицина, была куда хлопотнее. Решив не усложнять себе жизнь, Малх решил держаться подальше. Однако, кое-что показалось любопытным.  Удивляло, например, что знаменитая Александрийская Библиотека, тоже существовала в этом мире, но не была сожжена варварами и уцелела, став центром науки и философии. Почтение к знаниям, стремление развивать технологии и медицину драматически отразилось на облике этой цивилизации. Малх с горечью отметил, что эпидемия бубонной чумы приняла здесь поистине жалкие масштабы, забрав жизни едва ли тысячи человек.
Вернувшись в Последний Сад, который теперь заменял ему Цитадель Мертвых, Малх тайком начал эксперименты с червоточинами и обнаружил дополнительно шесть каналов в иные миры.

Жатву нужно было оптимизировать, поэтому Малх сфокусировался на культурах, где уход из жизни был добровольным, укрепленный традицией и носивший регулярный характер. Самоубийцы не подходили, потому как умирали где попало и когда хотели.
Некоторые из человеческих традиций казались абсурдными, другими дикими и жестокими. Единственное, что их объединяло – это бесполезность для нужд жнеца. Наконец, один из миров подарил Малху долгожданное решение.


Близь Средиземноморья, цивилизация, бывшая чем-то средним между греками и египтянами, практиковала странный обычай.
Сооружения из темного камня – псевдогреки называли их «храмами вечности -  обставленные свечами и благовониями, украшенные ликами богов и героев, помогали страждущим обрести забвение. Понадобилось время, чтобы понять всё это работает.

Всякий желающий отойти в мир иной, - по болезни или старческой немощи - просил у совета жрецов разрешения на добровольный уход. Молодым делать это запрещалось – из-за ранимости характера, эти часто норовили умереть по глупости да пораньше.
Если жрецы считали причину ухода достойной, человека благословляли и давали несколько недель, а порой и месяцев, чтобы проситель закончил земные дела, раздал долги и простился с близкими.

В назначенный день проситель входил в «храм» с подношениями для богов и цветами в руках. Дверь за вошедшим закрывалась и отпереть её изнутри уже было невозможно.
Приведя молитвами разум в порядок, обреченный, чувствуя, что готов к уходу, ложился на каменное ложе и звонил в медный колокольчик. Закрыв глаза, проситель больше никогда не просыпается.
Малх не сразу понял, почему так происходит, пока не разглядел отверстия, скрытые за алтарем напротив каменного ложа. Проследив, куда вели отверстия, жнец обнаружил комнату, где жрец разжигал травы, которые при горении выделяли едкий дым, сначала лишавший просителя сознания, а затем и жизни.
Служитель бросал травы в огонь и уходил, запечатывая дверь, после чего местным жнецам оставалось только получить награду за свежую душу.
Служитель «храма» открывал дверь и уходил на несколько часов, проветривая помещение от вредных паров. Спустя сутки тело выносили из комнаты и готовили к погребению.
Малх вспомнил племена, живущие в джунглях, людей, покидающих деревни, чтобы встретить погибель вдали от дома и решение пришло. Теперь оставалось лишь наладить контакт…





Глава 3.

Хижину сделали крепкой – должна стоять долго. Старейшина видел сон. Дух предка пришел и сказал, что устал от того, что старики и больные кормят джунгли. Сказал, что духи желают сделать смерть людей племени достойной. Велел построить место для последнего сна. После смерти, мертвых нужно в землю - это принесет им покой. К счастью, дух не запретил есть мясо. Племени мясо нужно, если только не больных. Плоть людей станет частью самого племени. Дух не запретил. Хорошо.

Малх осмотрел хижину. Ложе сделано из большого ствола дерева, вытесано с любовью и мастерством и накрыто широкими листьями. Свет солнца пробивался косыми лучами через стены, сплетенные из лиан и листьев, крыша выдержит даже сильный ливень. Жнец был доволен. Большой камень напротив ложа, куда дикари складывали цветные камешки и цветы, чтобы мертвый мог забрать их в мир духов заменял алтарь. Дешевая копия «храма вечности».
Дикая кошка ранила охотника в живот, нанеся смертельную рану. Мужчина был крепким, жизнь не уходила из тела сама. Рана гноилась, а вскоре на нее начали садится мухи, готовя почву для своего потомства. Мужчина корчился и стонал, проводя дни и ночи в поту и бреду. Обреченный. Старейшина решил -  охотник станет первым, кого оставят в хижине духов.

Малх следил за происходящим. Он всё подстроил: мужчина был немного более сонным и неуклюжим, потому что Малх проник в его сознание. То был лучший охотник племени, добывший много мяса и шкур, он прожил бы еще очень долго, если бы у жнеца было больше терпения.

С молитвами и песнями племя провожало охотника в мир духов. Он был еще жив, когда его мокрое от пота тело водрузили на деревянное ложе.
Малх сделал всё быстро, но кое-что разительно отличалось от привычного ему ритуала.

Охотник испустил последний вздох и тело вздрогнуло в последний раз. Малх разорвал душу охотника на три части. Обрывки души парили в воздухе среди пылинок как пойманные медузы. Костяные пальцы крепко держали добычу – действовать нужно было быстро. Первый фрагмент души он отпустил восвояси: ей не терпелось войти в Последний Сад и отдаться Истоку. Жнецу до нее не было дела.
Раскрыв червоточину, Малх поместил туда второй фрагмент – эта часть отправилась на запретное кладбище, во владения Шестиглазого демона.
Третий фрагмент Малх силой привязал к хижине.
Связь частей душ обрекла охотника на вечную агонию, соединив два мира одним стежком.
Отныне, любой уснувший здесь отправлялся прямо к Шестиглазому демону, как если бы Малх доставлял душу лично. 
Удовлетворение работой длилось недолго. Малх почувствовал в воздухе угрозу. Он сфокусировал взгляд и различил в углу фигуру жнеца. Коллега наблюдал за его работой из черного провала вместо лица.
Будь Малх человеком, он бы улыбнулся. О такой возможности, нельзя было и мечтать. В поисках меди, он нашел золото.








III.

Отшельник сидел на деревянном ящике и смотрел на пламя костра. Кружка в руках была еще теплой – отвар из корней и грибов не успел остыть - он пил его мелкими глотками. Глаза мужчины, блестели отражая танец огня в сумерках. Возраст этого человека определить было сложно, хотя сеточки морщин вокруг глаз и рта выдавали насыщенную переживаниями жизнь.

Костер трещал, плевался искрами, неровным светом освещал пустынную землю вокруг. Прерии вокруг костра простирались на километры вдаль, отчего создавалось, что отшельник был единственным человеком на этой планете.
Сделав глоток и удовлетворенно крякнув, колдун заерзал, устраиваясь поудобнее.
Из темноты возникла фигура в темной мантии. Полы мантии касались земли, издавая едва уловимый шорох. Свет костра осветил бледную кожу незнакомца.

- Всё никак не переоденешься, а? – отшельник обратился к незнакомцу. Лицо его озарила улыбка, словно он встретил старого друга.

Странник сел на землю возле костра и откинул капюшон. Глаза его не отражали пламени, глубокие как пустые колодцы. Кожа цвета фарфора, седая борода, изящный профиль – незнакомец походил на ожившую античную статую. Лицо не выражало эмоций, взгляд отражал лишь темноту ночи.
- Я пришел попрощаться, колдун, - ответил он. Голос глухой, словно ветер гуляющий в катакомбах. – Время моё уходит. Мы больше не увидимся.

- Значит ты готов, - ответил колдун, поджав губы и покачивая головой.  – Когда ты был там в последний раз?

Незнакомец повернулся. Мертвые глаза уставились на отшельника.

- Давно, - ответил он. – С тех пор, как заменил себя другим, ни разу.

Отшельник был рад за своего странного друга, а потому не мог сдержать теплой улыбки.
- Да, старина - ты тогда это отлично придумал. Думаешь, Онихион, заметил разницу? Вы же все жнецы одинаковые в своих-то халатах? – Улыбка стала шире.

Незнакомец пожал плечами. Движение скованное, механическое.
- Всё пересмотрел? – спросил отшельник. – Всё вернул?
Собеседник кивнул.
- Многое. Видишь? – жнец поднял бледную ладонь, чтобы её можно было разглядеть при свете костра. – Теперь почти человек. Снова.

- Вернул себя, чтобы сызнова отдать, - задумчиво сказал отшельник. – Надеюсь, всё у тебя получиться. «Не нужна твоя жизнь, лишь то, что делает тебя тобой.» - Он взял палку и пошевелил угли, чтобы взбодрить огонь. - А разве это не сама жизнь?


Странник усмехнулся. Как никто другой он знал, что нужно Истоку на самом деле. Нужды напоминать не было. Если всё пойдет как надо, он станет неинтересен для ненасытной бездны. Понадобились сотни лет изысканий, а потом еще сотни лет практик. Пришлось заново вспоминать что такое чувства, эмоции, ощущения. Он помнил всё в мельчайших деталях – даже то время, когда стал Жнецом. А потом он вытравил это из себя, перепрожив всё уже как сторонний наблюдатель. Когда Исток заберет последнее, сам он не погибнет, хотя и будет общипан как фазан.
Малх не стал человеком, но и жнецом уже не был.
- Устал ты, наверное, по свету бродить… и по тьме, думаю, тоже, - отшельник сделал глоток. Он смотрел вдаль за горизонт. -  Хорошо, что сможешь вернуться домой. Я, правда, ума не приложу, как тебе удавалось все это время не огрести ни и от своих, ни от Онихиона.

Малх вытянул руки, подставив их под языки пламени. Огонь лизал кожу, но ожогов не оставлял. Он стиснул кулаки, распрямил пальцы и подставил пламени тыльную сторону рук. Боли не было, только слабое покалывание.

Отшельник посмотрел на существо бывшее когда-то слугой Смерти. К людям колдун относился пренебрежительно: среди них у него давно не было друзей. Но друг нашелся в мире снов. Тяга к запретным знаниям, путешествия в иных мирах - вот что было ядром их дружбы. Любознательные искатели и их маленький профсоюз.
- Спасибо тебе, - сказал вдруг странник. – Твоя информация оказалась полезной. Воспоминания можно прожить заново и через дыхание вернуть энергию – это было не неочевидно.
Отшельник выплеснул осадок из кружки и поставил её на землю.
- Малхи, у нас на Старой Земле были роботы-андроиды - что-то вроде кукол для тяжелой работы. Ты разговариваешь, как одна из них.
Жнец посмотрел на приятеля и прищурился, пытаясь понять, что тот имел ввиду. Потерпев неудачу, он вернулся к созерцанию огня и собственных ладоней.
- Еще бы узнать, как труп ходячий дыхание освоил… - пробормотал отшельник. Он встал с ящика, размяв затекшую задницу и потянулся.


- А тебе спасибо, что о демоне рассказал, - добавил он. - В Таросе все вроде наладилось. Хотя подозреваю, что трюк Онихиона с крестами и спящими - твоё наследие. Чертов кальмар просто довёл всё до ума.

Жнец поднял подбородок, словно принюхиваясь к ночному воздуху. Подул ветёр, запахло сухой землей. Глаза жнеца смотрели в ночь, а может и за пределы этого мира.
- Твоя попытка вызвать чувство вины не имеет смысла, - ответил Малх. – Целью было выживание, а не сохранение нравственной чистоты. Жертвы Тароса – на совести Онихиона, его ручного жнеца и проклятого им же священника.
Взгляд отшельника смягчился.
- Да не горячись ты. Так-то, верно всё. Ты помог убрать кучу, которую сам и навалил, - он сцепил руки в замок и размял кисти рук. – Тебя ж никто не обвиняет. Но факты – зараза – упрямая вещь.

Некоторые время они сидели молча. То был второй раз, когда они встречались в физической реальности. Первая их встреча потребовала стальных нервов и самоконтроля. У Малха тогда не было четкого облика, лишь архетипический облик жнеца. Правда, косы при нем не было – в их деле она бесполезна. Очередной миф, разбившийся о реальность. В тот день они беседовали до рассвета.



- Слушай, говорил я тебе, - начал Нарайя, - в нашем измерении Карфагена никогда не было. И моря Средиземного. Только пустыня. Авахорт, называется, - он выдержал паузу. – И Рима вашего тоже.

Отшельник продолжил:
- Вот к чему я веду: как это работает? Как рождаются жнецы? Ты задумывался, почему все это произошло с тобой? Неужели каждый раз, когда погибает нечто великое – рождается подобный тебе? Кусочек живой смерти?

- Наверное, где-то бродит мой римский двойник, - сказал Малх. Нарайе показалось, что жнец улыбнулся. – Нет, не задумывался. Не знаю, как устроено, да и нет мне пользы от этого знания.
Снова повисла тишина, нарушаемая лишь шумом ветра и треском костра
Отшельник подошел к другу и протянул руку.  Малх озадаченно посмотрел на нее, а потом снова на колдуна. Спустя секунду он понял.
Рука жнеца была прохладной. Рукопожатие крепкое, скованное. Отшельник словно пожимал руку роботу.
Не отпуская руки, Нарайя посмотрел в мертвые глаза и заговорил.

- Надеюсь, все у тебя получится, друг, - сказал он. – Карфаген пал, как и его враги. Ты пережил их всех, - он улыбнулся. – А если Исток все же оставит от тебя хотя бы кусочек – заходи на чай, я всегда буду рад тебя видеть.
Лицо Малха оставалось статичным. Он кивнул, будто и вправду заинтересовался приглашением.
В костре затрещала головешка, искры разлетелись и тут же погасли, едва коснувшись земли.
Нарайя отвёл взгляд, а потом обнаружил, что собеседник исчез.
Отшельник знал, место куда направился друг: равнина, заросшая невысокой травой, приземистый домик – обитель призраков прошлого. Карфагенскому воину предстоит последняя битва. Битва за собственную жизнь, какой бы странной она ни была.
Колдун потушил костер и направился домой.
Пронзительно закричала птица. Вдали, над пиками гор занимался оранжевый рассвет.

Зенон Тезарх.
23.06.2021