Уход. Часть первая

Придет день, когда ты поймешь,
что всю Вселенную ты можешь найти внутри себя,
и тогда ты перестанешь быть волшебником,
ты уже будешь жить в мире – мир будет жить в тебе.
Дипак Чопра

   Волшебство природы опустилось на мир. Пришел момент откровения, который каждый ищет внутри себя, чтобы слиться с окружающим миром.

   Он сидел, уютно поджав ноги под себя.  Так казалось теплее это пространство, в ужасный мороз.  Да и до холода  ли сейчас, когда приближаются последние минуты понимания очарования перехода из этого мира в другой. Освобождения от суеты для полного блаженства и забвения. Горячее дыхание слегка прорывалось через бороду, усы и тут же превращалось в снежинки, претендующие на роль звезд в этом межпланетном портале, в галактическом переходе в иное измерение. Даже куржак, покрывший бороду, являл собою плен для вдыхаемого воздуха, который несмело и все с большим трудом проникал к легким, чтобы наполнить жизнь этого мира.

   Давно уже проглядывался сквозь изморозь длинный тоннель, ледяные стены которого от сумрака ближайших камней родовой вершины перетекал завихрениями поземки к светлому входу, там впереди. Куда Амыр стремился,  и так боялся двигаться. Да ведь и сил на движение уже совсем не осталось.  Выгорело нутро от мороза от низкой температуры.  Как холод отношений с людьми, окружающими в повседневности, сложившийся в последние дни,  создавший напряжение и толкнувший на решительный шаг. Ум еще понимал требования окружающих, а тело давно распрощалось с двигательной активностью и звало к покою вечных вершин.

   Всегда искал в отношениях с близкими примирения и покаяния, стремился помочь им в любой день и минуту, не требуя взамен ничего. Считал, что так и должно быть в этом жестком мире. Испытания, выпавшие за жизнь на его долю, перенес достойно. Человеческий век был продолжительным и насыщенным событиями. Какими бы они не происходили, терпеливо переносил трудности, доставшиеся на жизненной дороге.

   Наконец пришло понимание ухода из мира живых, достойного перемещения в нижний
мир Эрлика. Эта мысль привела к подножью родовой горы. Последние силы потратил на подъем и оказался в том месте, которое давно присматривал.   Всю свою жизнь: когда считался беглым из Нарымских лагерей; мысленно, на фронте в окопах Новгородских болот. Все позади, и он готов отдать себя в руки судьбы. Давно познавший Вселенную и мир внутри себя. Выполнено нужное в житейском пространстве.  Пора вместить в себя мир: горы и деревья, ледники и реки, водопады, зверей и птиц,  самую маленькую букашку и громадного яка. Пусть все это станет мудростью и опытом, чтобы передавать потомкам  для процветания рода.

   Холодные иглы принялись колоть пальцы рук и ног. Но это не вызвало паники и реакции к движению. Ему не нужно жить дальше и проникающий мороз лишь обрадовал его. Процесс перехода начался и Мерген не просил, чтобы это произошло быстро.  Сколько отведено Верховным богом Кудаем, столько будет подниматься его грудь, разворачиваться легкие,  сердце бешено молотить, проталкивая кровь в сосуды. Давно осознал, что время в нашем мире бежит не только вперед, но и назад. В такие моменты, образуется воронка событий, засасывающая в свой поток людей, предметы и явления. В этот момент берегись, попадешь не в ту нишу, ступишь не на ту тропу и сломаешь ход судьбы. В такой круговерти трудно определить, что правильно делаешь. А порой и вовсе не зависит от твоих усилий,  просто навязывает свой путь в жизни. Сквозь туман, невесть откуда образовавшийся в голове, поплыли воспоминания…

   Небольшое село располагалось высоко в горах и далеко от дорог цивилизации. Жизнь складывалась по старинным обычаям, давно ушедших в историю жителей долин и склонов. Уходили государства, новые народы сменяли друг друга. Некогда славные правители оставили после себя лишь легенды, пастухи и воины – рисунки на камнях. Но дух гор остался. Так же поднимают белые снежные шапки вершин высоко в голубое небо, священный можжевельник окутывает каменные склоны. Бежит вода с ледников, пробуждая водопадными криками сурка, орла, благословенную пищуху и таинственного барса.  А со всем этим остались на земле обычаи и традиции, передаваемые из уст в уста народными сказителями – кайчи. Порой на закате солнца думалось: что же тогда изменилось, если вера и дух, знания передаются из поколения в поколение?

   Основой служил образ жизни. Мастеровыми люди оказались: аил сложат, ловушки смастерят для ловли зверя, рыбалки - любо посмотреть. Лошадей в альпийские луга отведут, за всякой пригляд наладят, ничего мимо глаз не упустят. Во время полечат, помогут  потомство на свет произвести и уберечь от потравы диким зверем. Работали неторопливо, вдумчиво. На семь рядов все обмозгуют  да обсчитают. Женщины хозяйство вели по правилам, сложенным веками. А к чему их нарушать, коли предки так существовали. Не глупые же были. Природой кормились. Лишнего не брали! Так и жили в содружестве: человек бережет всякое дерево, травинку. Земля себя отдает на благо людей.

   Этому образу учили камы – шаманы алтайские. Пребывали в священных родовых местах, помогали всякому страждущему. Пришлому народу тоже помощь наладили, облегчали в  познании природы. Народ своих богов привел, призывал старых забыть. К покаянию призывал. Да сам оказался не устойчив к ветрам перемен. Подули новые -  и вот уже совсем от богов отказались. От того и война случилась, начали друг друга изводить. А от такой жизни лучше не становится, урон один. Местные не приучены к такому отношению. Ко всякому приходящему шли с добром, бесхитростно принимали. Оттого и бед в последствие натерпелись. Тут уж обычаи древние ничем противостоять не могли, только смягчить помогали.

   Бабушка и мать Амыра основным занятием считали травничество. Любую  тропинку в горах знали, деревья травы целебные, где растут. Всякое растение в горах полезное свойство в себе носит и отдает знающему человеку без жалости. В сложное время по тайным тропам водила старая, из жалости и красных, и колчаковцев, когда те просили или требовали от нее. Отец занимался охотой и кедровничал, табуны летом в луга водил. Знал повадки зверя и птицы лучше их самих, без добычи не возвращался домой. В горах ориентировался   на много верст в округе и открытой душой всегда к оказанию помощи готов.

   Эта черта сыграла отрицательную роль, круто изменившую жизнь семьи. Повадился один начальник из города на охоту приезжать зимой и осенью, весной и летом. Отец проводником служил. Человек местный, авторитетный и живность знает. Опять же – безотказный. Оттого вскоре и друзья большого человека повадились. Скоро компаниями принялись наведываться, дичь добывать. Проводили не по одному дню, большими любителями и ценителями охоты оказались. Вместе с мужиками и жены поехали, бабка к тому времени знатной лекаркой утвердилась. Мужья на охоту на лошадях уходят, а женщины лечатся, да время проводят у теплых источников. Амыр помощником отцу: костер развести, ловушки наладить, услугу всякую приезжим оказать.

   Что тогда произошло? Никто не расскажет. В одном из приезжих бабушка признала колчаковского офицера. Молоденький в той давней поре, броский видом своим. Щеголь, перчаток не снимал, с тростью даже в горах ходил. Знающие поговаривали, что дворянского рода. В ту пору прижали белых и бросились они отступать в Монголию, бежали, чтобы жизнь свою спасти. Чуйская тропа разрушена многими местами, переправы сожжены, да и засады на всем пути организованы. Вечером появились в селении конные, уходя от погони, спешили. Но знали,  к какому дому подъехать. Долго не разговаривали, забрали обеих женщин, велели дорогу указать.  Отца с сыном в то время не оказалось дома, шишковали далеко. Когда вернулись и обнаружили пропажу, пошли на розыски.  Родитель в то время скрывался, поскольку подлежал по возрасту призыву в армию Колчака. Забрали таки, но две недели спустя, сбежал папа и домой вернулся. Вот и прятался. Хорошо, что на месте не оказалось. Сразу расстреляли бы, разговор с дезертирами короткий и у красных, и у белых.

   Нашли женщин в десятке верст от села, возвращались чуть живые. Конные те на лошадях уходили, а женщин пешком гнали. Торопились, потому и доставалось сердобольным плетками да прикладами. Бежали и думали домой не вернуться, убьют, как свидетелей. Но обошлось, только избили напоследок. Особенно старался этот офицерик-щеголь, все норовил плетью кожу порвать одним ударом. Помогло одно – времени мало, погони боялись. Бросили на  перевале, среди снежных ледников, обессиленных. На последнем издыхании спустились бабка с матерью в долину. Опыт подсказал, какие травы сорвать и привязать к ранам, чтобы продолжить движение.

   А вот теперь в начальниках у новой власти. Повзрослел, потолстел, но от сослуживцев высокомерием отличался. Признал женщин, отворачивался и прятал лицо, пока на охоту  не ушли. Потом обедали во дворе, ссора завязалась. Что-то не сложилось в разговоре начальника с двумя товарищами. Добычи много, делить нечего. Да хмельное в голову ударило, без спиртного не обходилось уже в те времена. В  сутолоке сгладилась ссора, попрощались и уехали. Кто поблагодарил, кто отвернулся, так видимо и суждено.

   Бабушка о встрече и о том, что узнала гостя, рассказала через пять дней. Отец встревожился, ругаться принялся – зачем смолчала. Теперь поздно. Но все же указал матери вещи приготовить самое необходимое и под рукой держать, пока в горы не уехали. Все рассказанное вызвало у него опаску. Так оно и случилось, ночью нагрянули с ружьями, на подводах. В форме, все строгие и недоступные. Долго не разговаривали. Перевернули аил и двор, ничего не нашли, только переломали. От внимательного и цепкого взгляда бойцов не ускользнуло ни одной мелочи. Даже золу в очаге провеяли, камни вдоль ограды с места сдвигали, словно клад искали. Приказали грузиться. Перед этим действом старший зачитал какую-то бумагу, где указывались прегрешения. Оказывается,  большой начальник признан пособником врагов. А их арестовали за активную деятельность в контрреволюционном заговоре,  как пособников и укрывателей, готовящих побег.

   Кого они укрывали, непонятно. Но власть есть власть, и перечить ей негоже. Погрузились и заскрипели подводы колесами. Проститься ни с кем не дали. Да и люди боялись подходить, из-за деревьев и оград выглядывали. Родные -  те и вовсе попрятались, опасаясь, что гнев на них перекинется. Быстро дела вершатся у новой власти, добираться только три дня по тракту. Когда же решение принималось?  Под этот скрип и везли, а под него и мысли у пленников бежали, опережая время.

   С гор стекали холодные туманы, ручьями уходил снег. Это зима прощалась и передавала права теплу, разбросавшись первоцветами на склонах прилегающих к тракту гор. Радостная картина не могла изменить настроения путников, им даже пройтись за телегой не дозволяли, боясь побега. А как же, предупреждены, что везут особо опасных преступников. С остановками на ночь выставляли охрану, старались в селах на постой встать и только в каком-нибудь аиле разместиться, пристроенном под арестантскую. Здесь и удавалось пожевать всухомятку хлеб, предусмотрительно упрятанный за пазуху. Мальчишка жевал хлеб и чувствовал запах бабкиного тела. Хорошо воду давали. Не входило в планы провожатых до смерти извести арестантов за дорогу. Другие планы держал в уме организатор этой устрашающей акции, и семья понимала – самое страшное впереди.

   Разместили первоначально в общей камере для семейных. Только здесь поняли, в какую сложную ситуацию попали. Отца, не дожидаясь следующего дня, увели на  допрос. Опытные сидельцы предрекли, что до утра бить будут. Правды добиваться. Амыр принялся разглядывать соседей, так как бабка, с матерью устроившись в углу, тихо причитали, не смея громче заявить о своих переживаниях. Поняли, что добром не кончится этот арест. Люди размещались к ночи. Если можно применить к этому слово: размещались. Камера настолько забита арестованными – сесть места не найдешь, не то что лечь. В углу на корточках сидела алтайка с грудным ребенком. Маленький уже потерял все силы и не плакал, а тоненько поскуливал. Мать от переживаний совсем потеряла разум, а с ним и молоко. Бабка приготовила «жёвушку» - оторвала лоскут чистой тряпицы, пожевала последний сухарь, завернула в материю и дала ребеночку. Тот благодарно зачмокал и вскоре насытившись, притих на руках.
 
   Народ самый разношерстный: люди в годах, повидавшие лишения войны и восстановления хозяйства; молодые люди, не успевшие понять и почувствовать вкуса новой жизни; дети, тех, кто не по своей воле оказались в этой камере. Люди, привыкшие к свежему ветру гор, плохо переносили скученность и спертый воздух. Вся камера во сне стонала и вскрикивала, будила этим соседей, которые ворочались с боку на бок. Посылая проклятия тем, кто их сюда упрятал. Все арестанты давно поняли, что ожидает их - коль оказались в этом месте. Выходов представлялось три: расстрел врага народа, здесь на заднем дворе, либо отправка в суд в областной город, да  ссылка на один из объектов народного хозяйства. Присутствующие еще не знали, что из этого неширокого выбора лучше. Да собственно выбора никто не предлагал. Как решат карательные органы.

   Странная вещь, но уже в своем возрасте пятнадцати лет, Амыр понимал. А вернее сказать, научен с малых лет – у всех людей где-то наверху в царстве Кудая единая душа, и каждый в отдельности – лишь частица ее большого «Я». Все ищут спасения и способов выжить для себя лично и тогда забывают об общем. А это приносит боль единому, а следом - всем частям по отдельности. Поступил один человек плохо, и другие испытывают угрызения совести, за слабость одного. Рассчитываются впоследствии все, каждый несет свою долю вины. Что они натворили в этом мире? Может, разберутся и отпустят. Хотя, судя по окружавшим их людям, те уже поняли, что ничего изменить нельзя и приготовились принять уготованную участь.

   Амыр положил голову на колени матери, но уснуть не мог. Вместе с зарождающимся солнцем ощущал пробуждение организма от нереальной действительности. Которая еще вчера казалась немыслимой. А теперь - четыре стены камеры  грязные, заплесневевшие от влаги и от дыхания людей, собранных  в тесное пространство. Совершенно не хотелось открывать глаза, мальчишка оттягивал время, чтобы как можно дольше не приходил этот момент. Увидеть и почувствовать тяжелый смрад проснувшимся мозгом страшно. И тайная невесомая надежда: вот ошибутся и выпустят из мрачного подземелья к солнцу. Туда, где свежий воздух и щебетание птиц несут жизнь, а не страшную картину избиения и смерти. Единственно, что спасало от бессилия – руки матери, заботливо положенные ему на голову и бережно укрывающие сына, создавая иллюзорную видимость безопасности.

   Отца привели под утро. Не привели, а притащили безвольное избитое тело. Открыли дверь камеры и бросили на бетонный пол. Охранник пинком подтолкнул ногу, застрявшую на пороге, и лязгнул железный затвор. Бабка с матерью метнулись из угла, помогая подняться и перейти в укромное место. Там смачивали и прикладывали к ранам тряпицы, чтобы облегчить участь. Все чем могли помочь в этой ситуации. Прижавшись губами к очередной ране старая что-то шептала, молила о помощи и исцелении. Придя в себя, отец нашел в себе силы улыбнуться на это тщетное занятие. Рассказал о допросе, как били и чего добивались. На обещание не подвергать пыткам семью, согласился подписать документ-признание своей вины.

- Так в чем нас обвиняют? Что мы такого страшного сделали,- спросила мать.

- Помнишь того офицера, который над вами издевался, когда вы провожатыми у белых послужили? Что недавно к нам пострелять  приезжал. Он то и допрашивал, в начальниках теперь ходит. Большого человека, гостя нашего обвинили во вредительстве, а так как он имел ход к нам – ездил постоянно на охоту, представили, что готовит пути отхода за границу. Мы же превратились в главных провожатых, и пособников. Не выйдем мы отсюда.

   Отец говорил сбивчиво в неистовом порыве, боясь, не успеет до конца рассказать. И правда, дали отдохнуть час всего и снова – на допрос. Семья готовились к самому страшному. Со второго допроса «главного виновного» не привели. Лишь мордатый охранник с усами как у Будённого проговорился, что не выдержал отец пытки. Перестарались, после очередного удара не поднялся с пола: муж, сын и отец в одном лице. Ждали, что еще судьба уготовила. Не сдержал слова следователь - увели мать, которая тоже не вернулась в камеру. Увезли дальше разбираться или так же забили до смерти? Неизвестно. После этого пять дней не трогали. Затем вывезли в суд, где зачитали приговор – ссылка в Нарымское поселение. Видимо решили, что бабка особой угрозы не представляет, и подросток опасности не создаст. Ну и что, видела она белого офицера и признала его в ответственном товарище. Наговор и навет,  кто старой поверит? Да и причина выдумана под стать приговору. Мол, кулаками жили, несколько лошадей, в колхозе не состояли, отец работал кустарно.  Готовы ехать дальше, хорошо хоть живы остались…