Подготовка журналистов по методу Шевырева

                (Культурные традиции подготовки журналистов:
                методологическая концепция С. П. Шевырева)

        Каждая профессия, тем более имеющая творческий характер, обязательно предусматривает наличие целостной системы специальной подготовки. Не случайно поэтому журналистское образование заняло прочное место в ряду университетских дисциплин. Можно со всей определенностью сказать, что дальнейшее совершенствование современной журналистики, повышение ее качественного уровня будут во многом зависеть от успешности развития медиаобразования в высшей школе. Вот почему обращение к историческому опыту деятельности отечественной журналистики наряду с практическим использованием конструктивных идей, выработанных крупнейшими представителями образования в дореволюционной России, могут быть весьма актуальными и в наши дни.

        Как известно, в XIX веке российская журналистика была тесно связана с университетами. Во главе многих периодических изданий стояли вузовские профессора, что самым позитивным образом отражалось на характере тогдашних СМИ. Одним из наиболее активных деятелей системы масс-медиа 1830-х – 1850-х годов был профессор русской словесности Московского университета С. П. Шевырев, руководивший отделом критики литературных журналов «Московский наблюдатель» и «Москвитянин». Придавая очень большое значение журналистике, считая ее одним из ключевых факторов распространения просвещения в обществе, Шевырев в своих обосновал стройную концепцию взаимной интеграции журналистики и системы образования. Многие положения этой концепции представляют особый интерес в современных условиях.

        Исходным положением концепции Шевырева стал тезис о том, что «главное направление просвещению отечественному сообщают, конечно, университеты и литература», причем специально подчеркивалось: «особенно периодическая» [1], – такое изысканное определение имела тогда журналистика. Шевырев обозначил принцип совместного действия системы высшего образования и средств массовой информации на общество в целом: «Влияние университетов простирается на юношество, на грядущее России: литература, посредством журналов, действует на настоящее, на всю современную массу читающего народа» [1]. Приоритет в этом тандеме принадлежал, по мнению Шевырева, именно журналистике. «Кому неизвестна сила, какую в наше время образуют журналы во всём просвещенном мире?» – задавал он риторический вопрос и тут же объяснял главную причину столь мощной влиятельности журналистики тем, что «у мысли, тиснутой в станке, всемирные крылья, и она свободно летает по всем концам земного шара» [2, с. 276].

        Университетам в такой ситуации представлялся удобный случай воспользоваться возможностями журналистики для активной популяризации ценностей образования и культуры, для целенаправленного просветительского воздействия на общество. Шевырев, опираясь на собственный опыт журналиста-практика, указал своим коллегам-профессорам эффективный путь прямого социального влияния на максимально широкую аудиторию: «Профессор с своей кафедры действует только на ограниченный круг молодого поколения, скромно и прилежно готовя в нем будущую жатву: журнал не есть ли та же кафедра, но воздвигнутая на всю неизмеримую Россию, действующая во всех концах ее, на все сословия, на все возрасты, на всю массу читающего народа и даже на тех, которым вверено и которым предлагается учение?» [2, с. 276].

        Большим преимуществом такого общения с читателями через СМИ являлось привлечение внимания студенческой молодежи, которая тем самым интенсивнее включалась в образовательный и культурно-воспитательный процессы: «Учащееся юношество бывает иногда внимательнее к статье журнальной, нежели к лекции своего профессора, потому что приятнее быть публикою, нежели учеником, лестнее для самолюбия читать и судить вместе с толпою, нежели учиться с немногими» [2, с. 276]. Таким образом, журналистика вполне могла служить действенным педагогическим средством в комплексном воспитательном воздействии на учащуюся молодежь. 

        Но, как с горечью отмечал Шевырев, зачастую журналистика по-прежнему оставалась в стороне от системы просвещения. Отдельным скороспелым и нигде не учившимся своей профессии журналистам явно не хватало культуры, знаний, серьезности подхода к своей работе, вследствие чего некоторые публикации носили на себе «все признаки жалкого недостатка образованности» [3, с. 257] их авторов. Шевырев привел наглядный пример подобного журналистского невежества, подрывавшего самые основы культурно-образовательной деятельности масс-медиа: «В одном журнале я живо помню эту фразу, потому что такие резкости невольно печатлеются в памяти: “Кто теперь восхищается «Энеидой» Виргилия, «Освобожденным Иерусалимом» Тасса, «Потерянным раем» Мильтона?” Отчего никогда вы не встретите подобной фразы в иностранных журналах, особливо нам современных? Оттого, что там, где дух образованности повсеместен, там необходимо присутствует и дух уважения. Вероятно, написавший эти строки никогда не читал ни Виргилия, ни Тасса, ни Мильтона; но, верно, есть и в чужих краях сотрудники журналов, которые никогда их не читали, однако они не выразятся так, потому что уста их сомкнуты духом всеобщего уважения, чувством образованного приличия, потому что они побоятся всенародного смеху и обличения в невежестве. <...> Скажут: да кто же напечатал эти строки? стоит ли о том говорить? Не в том дело, кто напечатал это, ибо печатать всякой волен, что не противно правилам цензуры, а дело в том, что у нас, стало быть, нет еще цензуры общественного мнения и можно, даже не опасаясь за своих подписчиков и за вечную потерю имени, напечатать такие слова! <...> Иной, увидев такие строки в журнале и подумав, что они суть следствие тяжкого опыта и изучения, поверит на слово и весьма охотно сложит с себя обязанность заглянуть в эти поэмы... Видите ли, к чему ведет неуважение?» [3, с. 256–257].

        Необходимость в соблюдении критериев научной достоверности журналистских публикаций обусловливалась не только требованиями добросовестности и профессиональной пригодности журналистов, но и напрямую диктовалась той чрезвычайно важной ролью, которую играла журналистика в процессах формирования культуры и поддержания просвещения в обществе. Нередко именно журналы являлись единственным источником получения знаний и экспертных рекомендаций для многочисленной аудитории, что давало нечистоплотным журналистам возможность манипулировать общественным мнением, использовать формы скрытой рекламы и прибегать к другим подобного рода предосудительным приемам. Шевырев показал, как это бывает, на примере действий ловких журнальных рецензентов, выделив наиболее типичные ситуации: «Читатели журнала настойчиво требуют, чтобы он доносил им подробно и верно о каждой книге, которой заглавие мелькнет в объявлениях газетных. Одним это нужно просто для решения вопроса: купить книгу или нет. Они еще с невинным чистосердечием вверяют себя совести журналиста; иные журналы пользуются этим правом и образуют власть, которая растворяет поры самого упругого кармана: важный результат благосклонной критики такого журнала есть слово: покупайте! Большею частию они и заключаются этим словом. – Читателям другого рода такой библиографический отчет нужен непременно для того, чтобы положить какое-нибудь мнение о книге, не читавши, даже не видавши ее. <...> Вышла книга: они не хотят книги, но до тех пор не останутся спокойны, пока не прочтут об ней в журнале мнения. <...> – Есть еще читатели третьего разряда. Они читают книги, любят сочинить и свое мнение, но смотрят на мнения журналов как на сплетни литературные и тешатся ими. Ничто их так не веселит, как если в журнале разбранят книгу» [4, с. 77–78].

        Степень вреда для читательской аудитории от таких неблаговидных действий журналистов была достаточно велика, поэтому Шевырев считал профессиональным и гражданским долгом честного и образованного журналиста решительно противодействовать подобным явлениям, пагубным для общества: «Как часто несколько строк, напечатанных в журнале, даже одно выражение, может быть важнее целого тома по своему действию на читателей. Книга пролежит невинно в книжных лавках, без всякого влияния, а между тем ложное мнение, брошенное в нескольких строках, прививается, как зараза, распространяет вредные соки в массе читателей. Как часто бывает гораздо нужнее обратить внимание на такую строку, которая толкает просвещение назад или плодит безвкусие» [4, с. 80].

        Посвящая свои силы неустанной борьбе с бескультурьем значительной части современной ему журналистики, Шевырев не мог обойти вниманием то печальное обстоятельство, что сплошь и рядом это бескультурье проистекало из элементарной необразованности и профессиональной неподготовленности некоторых журналистов, которые, внутренне ощущая недостаточность уровня своих знаний, пытались нарочитым отрицанием авторитетов и скептическим отношением к ценностям науки и просвещения психологически компенсировать свою культурную ущербность, а то и простое невежество. Шевырев проницательно отметил главную причину их эпатирующих выходок: «Сомневаться, отрицать, поносить всегда легче бывает, нежели утверждать и оценивать. Первое требует небольшого остроумия и большой наглости; второе – скромного труда и продолжительного изучения» [2, с. 275]. По убеждению Шевырева, единственным по-настоящему эффективным средством искоренения интеллектуально-эстетического нигилизма в журналистике могло стать только обеспечение серьезного, глубокого, систематического образования самих журналистов: «Прежде чем сомневаться, надобно учиться и узнать; мы, напротив, начинаем с сомнения, но оно не приведет нас к учению» [3, с. 259]. Взяться за это нелегкое дело как раз и следовало высшим учебным заведениям и университетским профессорам, чьи педагогические способности были бы в этом случае дополнены практическим опытом журналистской работы.

        Шевырев настаивал на том, чтобы журналистика имела под собой солидную научную основу. Лишь фундаментальные ценности науки можно было бы с успехом противопоставить в качестве надежного заслона ниспровергающим и разрушительным действиям низкопробной, бульварной прессы. Стремясь осуществить эту цель в «периодической литературе», Шевырев обратился с деловым призывом к представителям научной интеллигенции, своим университетским коллегам, поясняя стоящую перед ними общую для всех истинных служителей просвещения неотложную задачу: «Настоит крайняя необходимость образовать и утвердить в литературе мнение, которого она не имеет. Основание этого мнения может быть утверждено только на основаниях самой науки, а совершить самое дело могут только все ученые вместе, когда придут в силу, совокупят воедино свои действия и будут иметь в виду две публики: молодую и взрослую» [2, с. 277].

        Принципиально важно то, что Шевырев, профессиональный педагог высшей школы, дальновидно рассматривал учащуюся молодежь в качестве одной из главных сфер приложения просветительских усилий научного сообщества и культурно-образовательного воздействия «ученой» журналистики. Путем реализации коллективного потенциала системы высшего образования Шевырев надеялся одержать победу над негативными тенденциями в низовой журналистике: «Не таким ли согласным стремлением мужей, занимающихся постоянно своим делом, положен бы был конец пустому и наглому бормотанью безымянной критики журналов, резко подписывающей невежественные приговоры всему – перед толпою покорно внемлющих читателей и перед глазами безмолвствующих ученых, пожимающих только плечами?» [2, с. 277–278].

        Обосновывая свою научно-педагогическую концепцию развития образования в журналистике, Шевырев исходил из хорошо знакомого ему  зарубежного опыта общественной пропаганды научных знаний и культурных ценностей через средства массовой информации: «Положение дела наук и словесности, как в Европе, так и у нас, таково, что ученый необходимо должен соединять в себе деятельность внутреннюю по части своей науки с деятельностью внешнею, журнальною. Образуя с своей кафедры изустным словом молодые поколения, он должен непременно иметь еще другую, печатную, кафедру, с которой мог бы подавать голос на пользу всего своего Отечества. Тогда и первое семейное его действие получит большую силу от его действия всенародного. Мысль его, всегда живая и неутомимая, не задремлет в каких-нибудь однажды принятых формах науки; но будет всегда идти вперед, постоянно наблюдая новые явления и отдавая в них отчет не домашний, не таинственный, но публичный, подчиненный суду всех и каждого. Славнейшие профессоры Запада это чувствуют. Нет ни одного из них, который бы не давал общественного отчета во всех замечательных явлениях по своему предмету» [2, с. 276–277].

        Итогом такого синтеза университетской науки и просветительской журналистики стало бы, по замыслу Шевырева, коренное изменение характера «периодической литературы» в России. Он был уверен, что «наука должна убить в литературе дух торговый, сообщить ей интерес мысли, обратить ее от легких и пустых занятий на вопросы важные и истребить все низкие ее свойства и привычки духом благородства, уважения, терпимости и приличий, сопутствующих истине» [2, с. 278].

        Согласно концепции Шевырева, достижению искомого результата – решительного усиления культурно-образовательного направления в журналистике – должно было способствовать выполнение двух взаимосвязанных условий. Во-первых, предусматривалось непосредственное вовлечение в журналистику ведущих деятелей науки и просвещения: «Но для того, чтобы наступило это золотое время, чтобы совершилось это желанное воздействие, необходимо, чтобы ученые принялись за дело и в мире литературы, чтобы они, совокупя силы, явились властителями общественного мнения от лица науки перед лицом публики» [2, с. 278].

        Вторым условием являлось создание сети специализированных периодических изданий – «печатных кафедр», по образной формулировке Шевырева, с которых университетские профессора могли бы непрерывно обращаться к самой широкой аудитории. Заранее готовя почву для появления таких журналов, Шевырев еще в конце 1830-х годов, сразу же после прекращения из-за убытков издания «Московского наблюдателя», направил на имя министра народного просвещения С. С. Уварова, в чьем ведении находились тогда дела по периодической печати, служебную записку с обоснованием проекта издания двух общественно-литературных журналов в Петербурге и Москве: «Великую пользу принесло бы России учреждение в обеих столицах двух журналов, которые, будучи издаваемы в духе истинно русском, служили бы средоточием для всех ученых и литераторов России, а с тем вместе и предлагали бы читающей публике здравые и основательные сведения о ходе наук и словесности у нас в Отечестве и в других странах Европы, в противоположность действиям частных издателей, которых журналы не могут всегда быть, по личным их отношениям, общими средоточиями отечественной словесности. К тому же, торговые их виды берут иногда совершенный верх над видами нравственного образования соотечественников, и в сем последнем случае все мнения читающей публики приходят в зависимость от личности журналистов, так что часто непризванный может давать свое направление отечественному просвещению» [1].

        Шевырев горячо убеждал министра в том, что «журналы сии представляли бы собою полное выражение успехов русского просвещения в словесности» [1], и указывал на государственную значимость их издания: «Сообщать правильное и ясное понятие читающей публике о ходе наук и словесности, внушая, с одной стороны, сознание собственных сил своих, с другой же указывая на лучшее у народов чуждых и минуя все вредные крайности, есть дело великой важности по своим последствиям для образования народного. Потребность читать и узнавать уже существует; ей публика готова удовлетворять всякими средствами: за неимением своих журналов она будет выписывать иностранные, которые духом своим никогда не могут совершенно согласоваться с нашими законами, нравами и обычаями» [1].

        Последний аргумент оказался решающим. По ходатайству министра последовало высочайшее разрешение на издание журнала «Москвитянин», название которого красноречиво символизировало приверженность исконным заветам русской истории и культуры. Шевырев, ставший ближайшим помощником официального редактора – университетского профессора отечественной истории М. П. Погодина, прямо указывал на тесную связь журнала со своей научно-педагогической концепцией: «Одною из главных целей «Москвитянина» было предложить такое сборное место для всех ученых России, где бы они могли, каждый по своей части, сообщать мнения свои относительно замечательнейших явлений как на Западе, так и в нашем Отечестве. Если журнал не достиг вполне своей цели, то мы должны приписать это тем многотрудным препятствиям, с какими соединено бывает всякое полезное общественное дело повсюду, а у нас особенно, по местным причинам разъединения, составляющего отличительную черту в русской жизни» [2, с. 278].

        Поначалу дела нового издания шли неплохо, и Шевырев имел основания надеяться на то, что предпринятый им почин, в случае поддержки другими изданиями просветительского характера, позволит постепенно изменить направление развития текущей журналистики и существенно повысить общий культурный и научный уровень периодической печати: «Мелкая журнальная литература наша провидит гибель, ее ожидающую со стороны науки: вот почему она так неистово и открыто ненавидит всё ученое, противится всякому добросовестному классическому занятию, бросает сомнения в умы неопытные, нагло поносит и отвергает всё прежнее и распространяет дух неуважения, всегда вредный глубокому исследованию истины и изучению дела» [2, с. 278–279]. К большому сожалению, чересчур «ученое» издание не пришлось по вкусу массовому читателю, поэтому радикально изменить ситуацию в русской журналистике тех лет Шевыреву не удалось. Впрочем, это и не под силу одному человеку и даже целому журналу.

        Но, тем не менее, плодотворное зерно в концепции Шевырева всё же отчетливо просматривается. Разработанная им концепция может быть востребована и в журналистской практике, и в процессе обучения. В наши дни, в условиях буйного разгула и засилья всевозможной «желтой прессы», чаще всего не имеющей ничего общего ни с истинной культурой, ни с научными знаниями, становится как никогда важным обеспечение качественного журналистского образования, максимальное использование потенциала высшей школы в деле профессиональной подготовки воспитанных, культурных, эрудированных журналистов, которые были бы достаточно широко и глубоко осведомлены в различных отраслях науки и понимали высокую ценность образования и просвещения.

        Пожалуй, именно сейчас приобретает особенную актуальность завет Шевырева, ратовавшего за выдвижение на первые роли такого журналиста, который «видит в литературе сильное орудие к просвещению и желает содействовать нравственному успеху общества» [4, с. 80]. Более чем злободневно и современно воспринимается давнее свидетельство Шевырева о том, что переходный период в развитии общества «представляет мало утешительного, по причине излишнего влияния духа торговли и корыстного журнализма» [2, с. 275].

        Нам, отдаленным преемникам Шевырева, также выпало жить в переходную эпоху. Мы также являемся свидетелями лавинообразного нарастания коммерциализации журналистики. Культурный уровень очень многих нынешних СМИ также оставляет желать много лучшего. Однако при всём этом следует помнить, что экономические отношения рынка масс-медиа не должны подменять собой творческий характер журналистской деятельности. Надо четко сознавать, что культура, образование, наука все-таки важнее, чем политика, бизнес, развлечения.

        В конечном счете, журналистика обладает реальной возможностью влиять на состояние общества, изменять его облик и формировать систему ценностей. Самое главное, чтобы эти ценности были истинными и непреходящими. И если журналистка будет честно выполнять свою задачу, то, как справедливо утверждал Шевырев, это «может привести нас к некоторому сознанию настоящей минуты нашего отечественного быта, может указать нам на наши недостатки и достоинства, может определить наше положение в настоящем и надежды на будущее» [5, с. 509].

                Литература

        1.  Шевырев С. П.  Записка о необходимости издания двух общественно-литературных журналов в Москве и Петербурге // Отдел рукописей Российской Национальной библиотеки (ОР РНБ). Ф. 850, ед. хр. 12. Л. 1–2. 
        2.  Шевырев С. П.  Критический перечень произведений русской словесности за 1842 // Москвитянин. – 1843. – Ч. I, № 1. – С. 274–298.
        3.  Шевырев С. П.  Перечень «Наблюдателя»: «Джулио Мости». – «Воспоминания о Сицилии». – Издание русских классиков: Кантемир // Московский наблюдатель. – 1836. – Ч. VI. Март. – Кн. 2. – С. 242–266.
        4.  Шевырев С. П.  Перечень «Наблюдателя» // Московский наблюдатель. – 1836. – Ч. VI. Март. – Кн. 1. – С. 77–105.
        5.  Шевырев С. П.  Вместо введения // Москвитянин. – 1841. – Ч. I, № 2. – С. 507–514.

       Сентябрь 2008