В Краях Амшена

В КРАЯХ АМШЕНА
Синь небес, синь бездонных озёр, а в зеркальной глади – горные серпантины, белоснежной высью.
Край, оттеснившийся от взора людского, истории и тайн, несущий вселенский смысл, в скрижалях времён, и благостных образов, катившихся в сумеречные пространства памяти.
Окраина Византии, империя Трапезундская…
Окраина империи османов. Ныне – берега турецкие… Волчий вой, полёт орла – подобие грёз пространств, материализующийся дух среды…
 Мир Амшена, мир обитателей исконно родимого края, покорных и умиротворённых, несущих в душе, в быту суровые оттенки обиталища души и тела своего, но и сакральное, сокровенное, данное Богом в земных измерениях чувство.
Глава 1.
Воображение шестилетней дитяти не могло представить, что родителей больше нет, что она одна, на всем белом свете. Да, есть бабушка, дядя Селим, тётя Наргис, и, немножечко старше неё, двоюродная сестрёнка Сабрина… Убитая горем бабушка старалась объяснить случившееся несчастье, но не получалось. Просыпаясь по утрам, Айшенур звала маму, плакала. Тётя Наргис поселила её в комнате Сабрины, хотя и раньше девочки были неразлучны. Горевали. А время своим чередом текло да текло…
Взрослые оставляли девочек на попеченье бабушки, уходили на работу. Селим в Трапезунд, до конца недели. Наргис, в чайную плантацию, или в огороде трудилась. Невзирая на страдания, бабушка старалась отвлечь от внутреннего замыкания Айшенур. Не давала и себе горевать при ней. Часто она водила внучат вниз по тропинке, к журчащей речушке. Усевшись в тени ольховника, брала в объятье Айшенур и Сабрину, своим тихим голосом запевала грустные песенки, ещё непонятными для внучек словами. Потом, прижимая обеих к груди, рассказывала завораживающие сказки. Девочки слушали, но порой журчание речушки, кваканье лягушек, или пение птиц, оказывались любопытнее, а то и бегали за бабочками, собирали букеты из полевых цветов.   Сами выдумывали сказки для бабушки, к её неимоверной радости за них:
-Ангелы мои, как хорошо, что вы всё наблюдаете, и слышите, как речушка с журчанием оживляет свой путь. И вы, в своём пути к взрослению, должны быть жизнерадостными.   Во благо родителей, во благо себя.  А шум леса, эхо далёкого грома Вы слышите?
-Бабушка, а почему шёпотом говоришь? Нас никто не подслушивает.
-Чтобы водяной не услышал.
-А поёшь песню непонятными словами. Почему?
-Подрастёте, поймёте.
- Бабушка, куда ехали мама с папой?
Вопрос Айшенур дал понять, что она вырывается от оков горя, удаляет боль вглубь памяти.  И ныряет в мирок своего детства.
- Внучка моя, родители твои ехали к далёкой своей родне.
-Как это, бабушка?
-Бывает и такое.
-Лучше бы не были бы они, да, бабушка?
-Внучка, аккуратно со словами. Не сглазить бы будущее.
-Опять непонятные слова. Лучше пойдём домой.
-Спасённая душа. Значит, пора и мне в дальний путь.
-Куда собираешься, бабушка? Не оставляй нас, пожалуйста...
-Всегда буду с вами, всегда, внучки мои. А сейчас, домой. Пора приготовить ужин.
-Мы поможем тебе. Мы умеем заворачивать виноградные листья.
-Хотите, я приготовила для вас долму? Тогда пошли.
-Только ты никуда не уходи, пожалуйста…
Обещала, но ушла. Непосильная это ноша, пережить своё дитя…
Глава семейства Селим, имел небольшой бизнес в Трапезунде. Кроме кофейни, которая была многолюдна лишь в разгар курортного сезона, он ещё содержал в оживлённых местах, на набережной, продуктовые ларьки. Денно и нощно крутился он, по жизненному муравейнику.
В пятницу вечером, оставляя торговлю и кафе помощнику, поместив продукты и подарки для девочек в багажник своей легковушки, ехал к семье, в село, что в часе езды от города, где у порога дома ожидали появления машины ангелы его, Сабрина и Айшенур, а супруга Наргис, в это время, наверняка, накрывала стол. Каждый понедельник, рано утром, Наргис провожала его на работу.
Незаметно в этом монотонном укладе, выросли девочки. И жизнь наполнилась иной атмосферой. Кажущийся устойчивой, этот уклад, стремительно катился в другое измерение. Распалась соседская великая страна, и хлынули на турецкие берега отдыхающие из той страны, откуда почти столетием ранее, не то что отдыхать, а спасаясь от физического истребления, находила приют элита той страны. Постепенно вырастала прибыль у Селима.  Можно было откладывать на будущее девочек.
Сабрина была старшей, и её тяга к учёбе, мечта стать врачом, определили дальнейшую её судьбу. Когда она поступила в медицинский колледж, в Стамбуле, это было праздником для семьи, родственников, соседей. Лишь грустно стало в семье, когда она уехала.
Селим в пригороде, у дальних родственников снял уголок для неё. Почти ежедневно общаясь по телефону, он с супругой и с Айшенур, навещали её, привозили гостинцы. Обычно, пока мать с отцом беседовали с родственниками, Сабрина уводила Айшенур в город, разбросанный, по берегам пролива. Город странно-величавый, притягивающий своей мистикой всякого путника. Заворожённая изобилием знаменитого рынка, изобилием товара, разноголосицей, звучащей кругом, Айшенур решила, что люди созданы для ношения этих бесчисленных побрякушек, одежды и других вещей. Вскоре она устала глазеть на вереницу нескончаемых торговых рядов, попросила Сабрину отвести её в парк, более уютное место, где, сидя на скамейке, в тени, они наслаждались мороженным.
-Расскажи, как тебе учёба? – поинтересовалась Айшенур.
-Учёба? Привыкла, сестрёнка. Уже второй год, и вскоре начнём практику. Пока учусь, тебя бы сюда, а?
-Я не хочу врачом. Я боюсь крови. Это не моё.
-Сестрёнка, пора определяться с будущим. Ты не думала об этом?
-Я не хочу ехать далеко от нашего края.
-Разве это далеко? Несколько часов, и ты дома.
-Да, но ты сама-то не была дома почти год. Скучновато без тебя. Первое время тётя Наргис плакала тайком. Я видела. И мне было тяжело.
-Бедняжки мои. Значит, скучали по мне?
 Сабрина обняла Айшенур. Потом ещё долго говорили о девичьих своих делах.
-Всё равно надо бы тебе поступать в наш колледж – начала свои уговоры Сабрина, – мы были бы вместе…
-Ты и так всегда со мной, сестрёнка. А насчёт учёбы я давно определилась.
-Да? И кем хочешь стать?
-Дядя Селим, купил для меня кучу учебных книг по бизнесу.
-Что? Бизнес? Зачем тебе это? Хочешь на том базаре вещи продавать?
-Отсталый у тебя взгляд, сестрёнка. Вещи сейчас можно по сети продавать, сидя дома. Есть более сложные вещи в бизнесе. Скажем, производство, организация, и…
-Не в обиду, Айшенур, но это, по-моему, не девичье дело. Не хочешь в медицину, есть иные занятия. Ты хорошо рисуешь. Могла бы модельером стать. Да, вспомнила, есть у нас в колледже отделение детского массажа. Как раз я и там хочу обучаться.
-Болтушка ты, Сабрина. Лучше скажи, не влюбилась ли?
-Я? Вот хитрая. Прямо-таки тебе и открыть мои чувства?
-Значит, не влюблена. А то, первой бы заговорила об этом…
Айшенур странно вздыхала.
-Что я вижу? Неужели сама влюблена?
-Есть маленько. – покраснев, призналась Айшенур.
-Ну-ка выкладывай, кто он? Из нашего села?
-Да. Просто он мне нравится. Но ему долго придётся ждать.
-А почему долго?
-Пока ты окончишь учёбу, выйдешь замуж…
-Глупенькая ты моя. До этого времени он разлюбит тебя и найдёт другую.
-Не найдёт. Я знаю. Он не из этих городских пижонов. Да ты ведь знаешь его, это Али, в детстве ты и сама играла с ним. Помнишь?
-Да, помню. Но, сестрёнка, их семья же Хемшины. Разве это надо тебе?
-Для меня не имеет значения.
-Для меня очень. Я выйду замуж только за турецкого парня.
-Похвально, конечно, но это мой выбор, – проглатывая обиду, сказала Айшенур.
-Ты хорошенько подумай, сестра. И об учёбе.
-Ладно, подумаю. Наверно нам пора домой. Дядя Селим с тётей Наргис, заждались.
-Да, надо идти. Странно, скоро расставание. Так грустно, сестрёнка.
-Надеюсь, приедешь после семестра? Только ты не влюбляйся в этих ветреных горожан!
-Странные пожелания. Будто я собираюсь мужской гарем создавать. Влюбляются единожды, и только в избранного. Пока что не мелькнул на моём горизонте такой единственный.
-Ничего, ещё промелькнёт. Но на каникулы обещай, что приедешь.
Слова Айшенур, сбылись подобно пророчеству Кассандры. Появился он негаданно, на одном благотворительном мероприятии, где до сдачи зачётов за семестр, Сабрина с подругой помогали организаторам упаковывать в коробки подарки для детей из приюта.
-Скажите, кому передать эти коробки конфет?
Прозвучавший за спиной голос, словно музыка коснулась слуха Сабрины. Она обернулась, и без единого слова, взяла из рук парня несколько коробок конфет, машинально положила на стол. Парень хотел уйти.  Сабрина опомнилась:
– Простите. Не хотите назвать своё имя? Просто мы отмечаем сделавших  пожертвование…
-Это не стоит того. За какие-то конфеты. А зовут меня Анаром. Скажите, вы случайно не из медицинского колледжа?
-Да, я там учусь. И вы тоже?
-Я на соседнем, юридическом факультете. Каждый день прохожу мимо вашего колледжа, и иногда вижу вас.
-А я вас вижу впервые.
-Понятно. Я невзрачный такой. Простите, барышня.
- Удачного вам дня. Спасибо за пожертвование…
Парень сделал несколько шагов, потом обернулся, вернулся обратно.
-Простите. Как вас величать-то? Конечно, если соизволите.
-Сабриной зовут.
-Сабрина, скажите, можно вас с подружкой, после мероприятия, пригласить вон в ту кофейню, на перекрёстке?
-Спасибо, но нет, Анар. Я не любительница кофе, да и надо ещё подготовиться к завтрашнему экзамену.
-А завтра можно пригласить, в честь сдачи экзамена?
-Анар…простите. Не настаивайте, пожалуйста.
Взволновавшись, Сабрина не нашла более подходящего слова. Анар нерешительно посмотрел на неё, и без слов, окончательно ушёл. Она проводила его взглядом, а когда он исчез за переулком, с грустью вздохнула и перешла к своим обязанностям.
И всё же на следующий день, после удачно сданного семестра, Сабрина с подружками сидела в этом уютном кафе, под тенью деревьев. Неведомо откуда, появился и Анар, с большим букетом роз:
-Поздравляю с удачно сданным экзаменом! Примите это от меня.
И он положил букет на середину стола.
Непривычная дрожь пробежала по телу Сабрины. К счастью, начался обычный девичий щебет. Все наперебой подшучивали и подкалывали Анара, отвлекая внимание от Сабрины, а та и словом не обмолвилась. Но дошла очередь и до неё:
-Ты слышала. Возьми свои цветы, так как наверняка они для тебя. И пусть парень проводит тебя до колледжа. А мы попозже придём.
Сабрина никуда не спешила, но машинально привстала, взяла цветы и с Анаром пошла в сторону колледжа, хотя там сейчас и нечего было делать. Впрочем, у неё и так нашлось занятие: унять своё сердцебиение, и скрыть предательскую дрожь…
-Спасибо тебе, Сабрина.
- А вы всем незнакомым девушкам цветы дарите?
- Когда-то и Меджнун с Лейлой не были знакомы.
-Попробуй только заговорить о любви, я выкину цветы, и уйду.
-Успокойся. О какой любви? Ты же сказала, мы еле знакомы. Прости.
-Анар…Прошу, больше так не поступай. Что подумают подруги? Распустят сплетни.
-Ты боишься сплетен?
-Да, я боюсь. Так воспитана. Всё это ни к чему. Мне учиться ещё больше года. Прости и прощай.
Противоречивые чувства бушевали в душе Сабрины. Но она не видела лучшего выхода из ситуации. Злилась и на парня, и на себя, бесцельно какое-то время носилась по коридорам колледжа, а потом, так и не дождавшись подруг, села на маршрутку и отправилась на свою съёмную квартиру.
-Ты чего такая вся, взволнованная?
Проницательно глядя на неё, спросила старая хозяйка.
-Взволнованная? Да так, экзамен вот сдала…
-Слава Богу. Селим обрадуется! А что волноваться-то? Ужин готов, садись за стол, поешь.
-Спасибо. У меня нет аппетита, тётушка. Я умоюсь, и прилягу. Что-то неважно себя чувствую.
-Оно и видно. Поступай, как хочешь, девочка. Начинается сериал о Великих Предках наших. Сяду, посмотрю, заодно и свитер буду вязать…
-Да, тётушка. Сильную актрису выбрали в главной роли. Я как-нибудь в свободное от занятий время, посмотрю в записи.
И весь вечер Сабрина не могла найти себе места. Такого никогда ещё не было с ней. Возникал в памяти Анар, и беспощадное воображение давало уму не постижимые вариации их встреч, общения… Она, как могла, прогнала от себя эти мысли, вздыхая, поворачивалась то на один бок, то на другой…
Утром проснулась с чувством вины.  И, не ясно, перед кем. Пошла, умылась. Приготовила завтрак для себя, для стариков. Потом взяла, да и позвонила по мобильному Айшенур. Та удивилась:
-Сестрёнка? Что так рано. Не даёшь мне спать, – с показным недовольством, проворчала она.
-Прости, Айшенур. Я хотела извиниться за мои слова.
-Извиниться? В такую рань? Это за какие твои слова?
-В адрес твоего жениха.
-Жениха? Какого жениха? Мы просто симпатизируем друг другу.
-Да? А ты говорила, что он признался…
-Признался. Попробовал даже поцеловать.
-И что?
-Ну, я сходу так шарахнула по лицу, что он стал красным, как варёный рак!
-А потом?
-Постепенно подружились. Но, к сожалению, теперь он рискует только коснуться Пальчиками, лишь моих рук.
-А что вздыхаешь?
-Ты глупая, что ли? Не понимаешь? Скажи, почему в твою голову взбрело в это время допрашивать меня?
-К сожалению, взбрело, сестрёнка.
-Понятно. Только не дай пощёчину. Большинство порядочных ребят, в отношении Барышень, трусливые мальчуганы.
-Ладно, прости. Ты спи дальше. А я подготовлюсь к экзамену.
Она отключила телефон. Стало легче, даже забавно. Представила, как Айшенур дала пощёчину своему парню. Взялась за учёбу. Должна была прийти подружка, они   намеревались за пару дней до экзамена, повторить и записать ответы на экзаменационные билеты.
Встретила Анара случайно, через неделю. Вежливо поздоровалась. Поговорили об учебе, о экзаменах. Анар пожаловался, что многое надо проштудировать, и из-за этого, почти целыми днями не выходит из квартиры. Это импонировало Сабрине. При прощании, к просьбе парня прогуляться на следующий день на катере по Босфору, Сабрина, немного посомневавшись, дала согласие, но поставила условие, что будет с подружкой. Постепенно, незаметно, Анар становился частичкой её бытия. Повседневность, мечты, сама жизнь уже не представлялись без его существования. И парень не давал повода омрачить свой образ в её глазах, в мечтах Сабрины. Неведомо к чему это привело бы, если бы не звонок Айшенур перед последним экзаменом, перед тем, как отключить мобильник, что положено на экзаменах, и войти в аудиторию.
-Что сестрёнка, соскучилась? Вот сегодня сдам экзамен, и приеду через пару дней.
-Экзамен? Сегодня? Ладно. Позвоню попозже. Или…позвони сама, как сдашь. Только прошу, позвони обязательно.
-Айшенур, случилось что? С парнем своим разладила? Голос у тебя странный.
-Потом, после твоего экзамена скажу. Удачи тебе.
Айшенур отключила телефон.
-«Как скажешь, сестрёнка», - подумала Сабрина, и вошла в аудиторию.
После удачной сдачи экзамена, она выскочила из аудитории, а навстречу уже Анар с букетом роз. Поздравил, поцеловал ручку Сабрины, и предложил пойти вечером в кофейню, но вдвоём, без подружек. Сабрина поколебалась, но согласилась. Какие могли быть у неё сомнения в, ставшем ей духовно близким, человеке? Он проводил её до дома, договорились встретиться в семь вечера.
Уже в своей комнате, вспомнив звонок Айшенур, Сабрина позвонила ей. Та ответила не сразу:
- Сестра, как там, удачно сдала?
В голосе Айшенур доносилась грусть.
-Сдала, конечно сдала. Скажи, что с тобой случилось?
-Не со мной. Тебе нужно срочно возвращаться, сестра..
-А что случилось? Я ещё побуду здесь  пару дней…
-Приезжай. Дядя Селим в больнице, в Трапезунде. Сейчас мама с ним.
-Папа? Что с ним случилось, скажи, сестра.!
-Попал в аварию, но состояние стабильное…
-Правду скажи, Айшенур.
-Это правда, сестрёнка…Я недавно звонила тёте Наргис.
-Я приеду, немедля. Соберусь, и на вокзал.
С холодком в душе от услышанного известия, Сабрина присела. Потом вышла, сообщила старой тёте о случившемся. Та посочувствовала, постаралась утешать Сабрину.     Приехавший на вокзал Анар, конечно, был расстроен сорвавшимся свиданием. Попрощались. Он первый раз обнял её, поцеловал в щёку. Оторвавшись от него, Сабрина вошла в автобус, который сразу же тронулся. Как будто, спешил унести её неописуемое чувство от объятия, поцелуя. Это и стало поддержкой от тревожных мыслей, фоном для раздумий Сабрины, на всём пути.
Уже ночью в Трапезунде, вместе с Айшенур её встретил дядя Фархад, младший брат Селима. Они обнялись.
-Как папа? Как это могло случиться?
-Слава Богу, он пришёл в сознание. Тётю пустили к нему.
 Неисправный грузовик протаранил его машину.
-Поехали в больницу. Я хочу видеть папу.
-Да, сестрёнка, поехали.
Сабрина никогда не видела раньше маму такой растерянной, брошенной, внутренне одинокой. У неё сердце вздрогнуло от этого. Мать долго не отпускала её из своих объятий. Потом успокоилась, сказала, что Селим, сейчас спит, но она поговорила с ним, и он всё спрашивал о ней. Мама расплакалась. Сабрина с Айшенур, успокаивали её.
Девочки решили остаться с ней в больнице. Фархад поговорил с врачом.  Им выделили комнату, а сам он уехал, обещая проследить за домом, а днём приехать в больницу.
В комнате, где их поселили, они долго говорили по душам. Казалось, вся прошлая будничность их жизни не то что расшаталась, а просто улетучилась, стала сновидением, а новая жизнь уже требовала других действий, сулила иные ожидания.
- Я останусь с Селимом, - в раздумьях, сказала мама.
- Завтра Фархад принесёт ключи от нашего загородного дома, вы поедете, порядок наведёте там. Фархад поможет. А мне здесь надо выхаживать Селима, у него ведь перелом бедра, и спина повреждена, он весь в гипсе обмотан. Я буду всё время находиться с ним рядом, готовить еду, и всякое остальное. А вы,  в селе, присмотрите за домашним хозяйством. За ульями надо проследить. Пора мёд собирать. Только без Фархада, ничего не предпринимайте.
-Мама, кажется я на медицинском учусь. Может, мне поухаживать за папой?
-Нет, доченька. Ты эти каникулы побудь дома, помоги Айшенур, с хозяйством. Ей одной тяжело будет с приготовлением зимних припасов, с соленьями. Вот и кизил уже пропадает, пора из него варить варенье, и банок пару десятков, компот закатать из кизила, слив, яблок. Да, ещё фундук соберёте, и орехи грецкие, что под деревьями. Я не успела собрать. На балконе, на солнечной стороне, рассыпьте на ковёр, пускай сушатся.
Да, чуть не забыла, вдоль забора ряды красного перца, соберёте и нанижете на шелковую нить, как и чеснок, и повесьте тоже на балконе, на просушку.
-Да мама, всё мы сделаем, будь уверена! И вообще, всё у нас будет хорошо, как раньше.   Заверяла  Айшенур.
-Ты меня мамой назвала?.
И слёзы потекли из глаз Наргис. Девочки обняли её.
Дом в пригороде Трапезунда, несколько лет назад приобретённый Селимом, выглядел вполне прилично, для жилья.  Селим, уже пару лет, сдавал дом рабочим строителям, а те взамен, отремонтировали комнаты, крышу накрыли шифером. Единственное, что смутило, воду надо было брать из колодца. Когда Айшенур впервые посмотрела в глубь колодца, отпрянула назад.
-Дядя Фархад, там так страшно…
-А ты не смотри в глубину. Просто, возьми ведро, подвесь на крючок, аккуратно отпусти, придерживая цепь, чтобы не сорвалось, и спокойно крути ручку, опуская в колодец. Набирая воду, прокрути ручку обратно.
-Всё равно страшновато, - с трудом вытянув из колодца полное ведро и расплескав чуть не половину, пока она снимала ведро с крючка, призналась Айшенур.
Тем временем Сабрина протирала окна и двери.  Мыла полы... Фархад привезённую  домашнюю дичь положил в морозильник, остальную провизию, уместил в холодильнике.
-Самое большее, шесть-семь остановок отсюда до больницы.  Наргису удобно будет ездить к Селиму.
Пока Айшенур нагревала привезённый куриный бульон и остальную еду для Селима, Сабрина заканчивала уборку, постелила постель для матери. Заперли двери дома, сели в легковушку Фархада, отправились обратно, в больницу. Наргис была в добром расположении духа, после посещения мужа.
-Селим хочет видеть вас, – сообщила она девочкам.
-Как он там, мама? – Заголосили девочки одновременно.
- Доктор сказал, что посмотрел рентгеновские снимки, и внутренних повреждений не обнаружил. Просто перелом ноги, и спина…
-Можно зайти к нему, вместе с Сабриной? – попросила Айшенур.
- Да, девочки. Селима  перевели из реанимации в палату. Я поговорила с медсестрой. Наденьте халаты, она проводит вас к нему. Но, ненадолго. Не утомляйте разговорами. Пока он слабый.
Когда девочки вошли в палату, Селим бесцельно глядел на потолок, впадая в думы. Кроме него, на крайней койке лежал ещё больной. Девочки подошли поближе к Селиму. Он обернулся, и постарался улыбнуться сквозь болезненную гримасу:
-Видите, жизнь как обернулось, ангелы мои…
-Папа, ты выздоравливай! - Сабрина взяла ладонь отца, поцеловала, прижала к лицу.
-Как-нибудь выкарабкаюсь, доченька… Расскажи, как твоя учёба.
-Сдала экзамен. Остался один семестр в этом году. И то, в основном буду практиковать. Пока не определилась, где именно.
- Ну и хорошо. А как ты, ангел наш? – Селим, обернулся к Айшенур.
-Всё в порядке, дядя Селим. Читаю, учусь бизнесу, как вы велели. Главное, вы поправляйтесь….
-Постараюсь, доченька, постараюсь. А где Наргис?
-На кухне. Разогревает обед для вас. А вот и она.
Вошла Наргис, с подносом в руке. Айшенур пододвинула стул ближе к кровати:
-Покормить тебя, Селим?
-С руками у меня всё нормально, сам поем. Только покрути-ка вон ту ручку, чтобы подголовье кровати приподнять… Ну, вот, хватит, так удобно. Только бульона не хочу. Дай, доченька, попить воды… Теперь, продолжайте рассказывать о себе.
- Папа, без тебя всё это не имеет значения.
-Как это не имеет? Не говори так, доченька! В жизни всё имеет значение.
-Воды, дайте воды, – вдруг простонал больной с крайней койки.
-Очнулся парень. Врачам надо сообщить. Сабрина, налей стакан воды. Напои парня.
-Сейчас, папа. Только как, он весь забинтован! Айшенур, поможешь мне?
Девочки подошли к постели парня. Тот приоткрыл глаза. В них только боль и страдание.
-Вы ангелы, да? Я умер, правда? А почему больно?
-Успокойтесь. Вы в больнице. Вот, пригубите, вам много нельзя. Видимо, температура. Потом позову медсестру.
-А почему я в больнице? Что случилось со мной?
-Вы попейте пока, скоро придёт врач, и всё вам объяснит.
Ласковый голос Сабрины успокоил парня, он пригубил несколько глотков, внимательно глядя на Сабрину, и опять впал в бессознательное состояние. Вошла медсестра.
Девочки рассказали о случившемся.
-Больше двух недель лежал в реанимации. Вот сегодня перевели в палату. Спит, потому, что обезболивающее вкололи. Иначе станет орать от боли. Не помнит кто он. И никто не является за ним. Грустно, но здесь платная клиника. Ещё подержат несколько дней, и отправят в обычную больницу.
-Обычную? Но он умрёт там, где-нибудь в коридоре.
-Не говори, хатун. Но, видимо, судьба такая.
-А запрос сделали в полицию?
-Разумеется, но никакого отклика.
-У него акцент какой-то иной. Наши так не говорят.
-Уже не важно, хатун. Как решит руководство, так и будет. Если дала судьба выжить, то и там выживет.
-Так нельзя, нельзя… – возмутилась Сабрина.
-Вы впечатлительная, хатун. Его нашли в овраге. Провалился туда, что ли? Нашли случайно. Привезли в клинику. Главный врач сердобольный. Принял, оперировал. Так сказать, собрали по частям. Но нужны дорогостоящие лекарства. И многое другое. Хозяева клиники требуют отчётности. Ладно, хатун. Пора и вам дать отдохнуть вашему отцу. Он слабый пока. И пора капельницу ставить.
Идя по коридору клиники, Сабрина решила зайти к лечащему врачу. Постучалась в кабинет, и к своему удивлению, обнаружила там того пожилого врача, который пару недель назад принимал экзамен у неё. Тогда он похвалил Сабрину.
-Это вы, хатун. Какими судьбами? Неужели, к нам на практику?
-Об этом не думала, профессор. Просто отец попал в аварию. Лежит здесь, у вас.
-Из тридцать второй палаты? Наверно Селим, да?
-Да, профессор. Хотелось узнать о нём поподробнее.
-Конечно, поговорим. Сейчас, сию минуту. – И врач достал из створки шкафа папку, внимательно посмотрел рентгеновские снимки, записи. Потом отрицательно покачал головой.
-Знаете, хатун, что от вас скрывать? Внутренние органы не повреждены. И это чудо при такой аварии. Внешние ранения. И гипс с ноги можно будет скоро снять. А вот в области таза… вот это проблема. Понадобится сложнейшая нейрохирургическая операция, чтобы отец ваш смог ходить. В нашей клинике пока не делают такие сложные операции. Лучше бы ему, конечно, в Германию, но это уже после излечения ноги и внешних ран. Так что месяц здесь ему так и так придётся полежать.
-Спасибо, доктор, за информацию. И ещё хотела сказать, что там в палате отца, парень очнулся.
-Понятно. Значит, пришёл в сознание. Я оперировал его. Ну и досталось молодому человеку. К сожалению, нет возможности и дальше держать его в клинике. У нас и медсестёр нет, чтобы ухаживали за ним. Если бы вы решили проходить практику здесь, то это облегчило бы нам жизнь.
-А это возможно, доктор?
-А почему нет. Хотите, я позвоню в колледж? Ваши бумаги отправят сюда, в клинику, и вопрос будет решён.
-А можно узнать. Когда возможно будет приступить к практике?
-Да хоть завтра, хатун. Тем более, ухаживали бы и за вашим отцом. Ну, что скажете?
-Я согласна. Единственно, мама хочет сама ухаживать за папой. Она и сестра ждут за дверью, в коридоре.
-Да? Ещё лучше. Ну-ка пригласите их сюда.
Войдя в кабинет доктора, Наргис и Айшенур, были удивлены предложением доктора.
Мать хотела было возразить, но доктор переубедил:
-Это шанс для вашей дочери. Она у вас талантливая. Там, в Стамбуле, я принимал у неё экзамен, и говорю это ответственно.
-Спасибо вам, доктор. Наверно, вы правы. Мы благодарим вас. Поговорю с Селимом. Думаю, всё будет решено положительно.
- Тогда, хатун, завтра жду вас в клинике. Я сегодня уведомлю администрацию.
Селим, не очень-то возражал. Хотя, непривычно было стать пациентом собственной дочери. Однако, лучше, чем Наргис, кто мог бы распоряжаться хозяйством на селе?
Фархад отвёз их домой.  После ужина, мама ушла к себе. А девочки уединившись в своей комнате, долго беседовали:
-Прости, сестрёнка. Как видишь, не приходится мне помогать тебя и маме по хозяйству. Прости, я пока помогу папе.
-Не переживай ты так. Ещё успеешь помочь. У тебя всё хорошо получается. А, может, поможешь и тому парню?
-Какому? Это тому парню, что ли?
-Догадалась, умница. Да, сестрёнка, именно тому.
-В смысле, поухаживать за ним? Это решаемо.
-Не только ухаживать. Может уговоришь кого надо, и его не выпишут из клиники. Правда, жаль его.  Пропадёт парень.
- Как это сделать, сестрёнка. Кто меня услышит. Может, профессор?
-Не знаю, сестра. Но это будет твоя первая спасённая душа.
-Ты все та же мечтательница, за что тебя обожаю. Спасённая душа... Я попробую.
Знаешь, у тебя под рукой, ноутбук. У меня будет мало времени в клинике. Поищи в криминальных страницах, в поисковике. Может, обнаружишь что-то.
-Хорошо, поищу. Ты умница. Но, смотри, не вздумай влюбляться. Может потом, я его поменяю на Али.
-У тебя шутки странные. Вообще-то, я влюблена на Анара, сестра. Ты это знаешь.
-Расскажи о нём, пожалуйста. Что вернулась, ты слово не проронила про него.
-Не буду о нём говорить.  Ещё на него глаз положишь.
-Он такой ветреный такой, да. Гладкий, обходительный, и конечно, вежливый.
-Не пытайся. Не скажу. Потом станешь подразнивать.
-Ну и жадная ты. Хотя бы поцеловались?
-Не скажу. Не надейся.
-Значит, целовались.
- А Али, только и желает коснуться моей ручки. Я так рада, так рада, что ты здесь. И с дядей Селимом, всё будет хорошо.
-  Прости, что вся забота о доме, достались тебе и маме. В выходные мама подменит меня, и я помогу тебе, обещаю!
-Ты сейчас о чём? Надо думать, о дяде. А дома всё обыденно. Мы с тётей Наргис, всегда справлялись. Давай погашу свет. Утром тебе на работу.
В клинике, когда заведующая отделом оформила Сабрину, как практикантку и уведомила, какое пособие ей выделят на время практики. Сабрина обратилась с просьбой к знакомому профессору.
-Уважаемый доктор, взамен пособия, можете продлить пребывание того юноши в Вашей клинике.
Старый, опытный доктор, удивлённо оторвался от бумаг, снял очки с глаз, и сказал назидательно:
-Видимо, вы, хатун, рождены для работы в клинике. Добрая, милосердная. Но, знаете ли, сколько таких пациентов ещё будут в твоей жизни? Пойми, всех не пожалеешь!
-Понимаю я вас, доктор. Но пускай он будет первым спасенным мной. Пожалуйста.
- Почтенная. Спасибо, что вы такая. Стараюсь, сохранить вашу зарплату.  Кстати, кроме процедурных обходов, основной заботой для вас станут именно ваш отец, и тот юноша.
После дневной беготни по клинике, после ухода за отцом и юношей, которого пришлось кормить бульоном, принесенным из дома, Сабрина перед сном позвонила Айшенур, просила, чтобы она ускорила поиски по интернету, информацию о парне.
-Ты хотя бы имя вымани у него, – попросила Айшенур.
Увы, пока и это не удавалось Сабрине, несмотря на то, что изо всех сил она старалась допытать имя юноши. Никогда ранее Сабрина с отцом наедине так долго не беседовала, будто заново для себя открывала его: видение мира, философию жизни, заботу о семье, мечты, планы. Прерывался их разговор только от стона парня, а в конце недели, вдруг спящий парень в сильном бреду, начал произносить немецкие слова.
-Удивительно. Он вроде не немец. А бредит по-немецки - насторожился Селим.
-Может он оттуда, отец?  Из-за этого, никто не отреагировал на сообщения. –  предположила Сабрина.
-Наверно, не знаю, дочка. Ты сообщи врачам.
-Я лучше позвоню Айшенур, пускай поищет в Германии. Надо его сфотографировать на телефон.
 Сабрина так и сделала, а отцу пообещала:
- Завтра воскресенье, папа. Мама подменит меня, и мы с Айшенур, досконально займёмся этим.
-Тебе надо отдохнуть. Ты мотаешься целыми днями, доченька. У меня силы возвращаются. Жаль только, что не могу ходить.
-Отец, не думай сейчас об этом. Ты сильный. Вылечим все твои раны. Скоро выпишут тебя, и дома решим о дальнейшем лечении.
Парень простонал, попросил воды. Сабрина подошла, напоила его. Тот долго смотрел на неё, признался:
-Вы такая жизнерадостная, такая…
-Слушай, парень. То я ангел, то я красивая, то жизнерадостная. Видишь лежавшей на той кровати, грозный мужчине. Это мой папа. Так что не вздумай признаться в чём-то другом. Он может отшлёпать тебя.
Подобие улыбки, что-то светозарное, появилось на лице парня:
-Ты иная. Если бы мне не было так больно…
-Потерпи, пожалуйста. Люди заняты поисками твоих родных. Чуть попозже покормлю тебя. Раны постепенно зарубцуются. И боль утихнет. Болит – значит, организм сопротивляется.
-Правда, что ищут моих близких?
- Ищут. Но легче было бы, если - бы вы вспомнили своё имя. Или хоть что-нибудь. Странно, но во сне вы говорили по-немецки.
-Германия. Дюссельдорф. Вспоминаю только это.
-Как ты сказал? Это адрес, что ли?
-Не знаю. Наверно, город.
-Ладно. Полежи, пожалуйста. Попозже подойду. – Выйдя в коридор, Сабрина набрала Айшенур.
- С дядей всё хорошо, сестра?
-Да, всё нормально. Скажи, есть ручка под рукой. Можешь записывать?
-Нет, я на огороде. Ты скажи, я запишу в телефон.
-Дюссельдорф, Германия. И фотографию отправляю по СМС.
-Это всё?
-Да, сестрёнка. Завтра приеду, целый день буду помогать тебе.
В таких непрерывных хлопотах, дни пролетели быстро. Селима выписали из больницы. На инвалидной коляске, приобретенной Фархадом, его прокатили до машины, аккуратно переместили внутрь машины, увезли в село. Хотя Наргис настаивала поселиться в пригородном доме, ведь там, случись что, клиника близко.
-С ним всё нормально. Конечно, кроме спины. Через пару недель приедете, снимем гипс… – уверял лечащий доктор.
- Ты тоже уезжаешь? – с грустью спросил безымянный парень, когда Сабрина поднесла ему утренние лекарства, и помогла их запить водой.
-Я вернусь. У меня ещё пару недель практики.
-Надеюсь, Сабрина. Здесь без вас, совсем страшно…
-Ты держись, парень. Делай то, что советуют врачи. С тобой, всё будет хорошо.
Действительно, стены родного дома благотворно повлияли на Селима. Но всё это время ни он, ни Наргис словом не обмолвились, что для дальнейшего лечения нужен неимоверную сумму, которой у них нет. Денег хватило лишь на лечение в клинике. Но об этой проблеме, они не распространялись перед дочерями. Навещал Селиму, помощник по бизнесу в Трапезунде. Отчитался пред ним. Оказалось, и в бизнесе едва сводились концы с концами. Выручка даже не покрывала платы за учёбу Сабрины. Всё это наводило тоску на Селима, но при близких, он не подавал виду о своей озабоченности. Стремился поскорей встать на ноги, даже тайком попросил Фархада приобрести костыли, хотя врачи категорически запрещали самодеятельность в лечении. только он зря думал, что девочкам неведом источник его тоски.
Субботним вечером, сёстры перед сном как всегда беседовали. Но разговор получилось грустным. Они понимали, что поставить на ноги  Селима, может только операция в Германии. Когда узнали по Интернету сколько стоит подобная операция, ахнули. Они понимали, что невозможно собрать такую сумму, даже если продадут всё имущество. И ещё, когда отец вернулся домой, можно было часть забот о нём, доверить другим. Тогда и Сабрина затосковала по Анару. Вернулась к ней тревога от того, что он не звонил за это время ни разу. Когда об этом призналась Айшенур, та была удивлена.
-А я думала, вы каждый день общаетесь! Как это может быть, Сабрина? Что, ты не оставила номер телефона?
-Оставила, ведь во время учёбы, мы созванивались.
-Может быть, что-то случилось с ним? Ты позвони завтра.
-Ты так думаешь? А это разве удобно? Что ему сказать? Признаться, что нечем платить за учёбу?
-Даже не вздумай! Впереди почти месяц, что-нибудь придумаем.
-О папе сейчас надо думать, а не обо мне.
-Не настраивай себя на мрачные мысли. Завтра возьми да позвони. Будь чуточку смелее. Да, завтра мы приглашены на свадьбу дальних родственников. Нас пригласили.
Ты повеселишься. Мама будет целый день помогать на кухне.
-Прости, не пойду. Я останусь с папой.
-Ну и зря. Ладно, завтра поговоришь со своим парнем, и настроение поднимется. Я погашу свет, да?
-Погаси. Спокойной ночи, сестра.
Айшенур быстро уснула, а Сабрина ещё долго лежала без сна, глядя, как за окошком тускло мерцали в небесах звезды. Лай собак, странный крик совы, попавший в пространство села, уносили её в мир грёз, мир мечтаний.
Рано утром, ухаживая за Селимом, Наргис предупредила дочерей, что пошла в дом где свадьба, помочь приготовить долму. Айшенур подоила корову, покормила телёнка, коров прогнала на пастбище, вернулась, процедила молоко, вскипятила. И Сабрина встала рано. Умылась, пошла на кухню, приготовила завтрак для семьи. Чувствовала лёгкое недомогание, но стерпела, не жаловалась. Отнесла папин завтрак. Селим, пожаловался ей, что под гипсом ноги нестерпимо чесались, будто муравьиные укусы, так что, хочется разбить гипс, нестерпимо причесать рану ноги.
-Это замечательно, папа. Значит, кости срослись. В четверг снимут гипс с ноги, и всё пройдёт. Просто надо потерпеть ещё несколько дней.
Потом, позавтракали с Айшенур. Та готовилась идти на свадьбу у соседей, и гладила платье, купленное Сабриной в Стамбуле, и подаренное ей.
Сабрина вспомнила вечерний разговор с сестрой, уединилась, и набрала по мобильнику, номер Анара. После пары гудков, трубку взяла почему-то женщина.
-Здравствуйте, – с трепетом поздоровалась Сабрина.
-Добрый день. С кем имею честь говорить? – Голос был холодным, неприветливым.
-Простите, я правильно набрала.  Это номер Анара?
-Да, правильно.  Я его мама. Он сейчас отошёл, но скоро будет.
-Знаете, мы знакомы с Анаром и…
-Вы учитесь с ним. Я так поняла.
-Не совсем. Я учусь в медицинском факультете, а он…
-Я прекрасно осведомлена, где учится мой сын. Я наслышана о его похождениях, и меня удивляет бесцеремонность современных девиц.
-Мадам, причём здесь девицы. И в чём вы меня обвиняете?
-Не обвиняю. Просто отстаньте от моего сына. Он обручён, и завтра с невестой улетает в Швейцарию.
-Обручён? Улетает?
Холодок побежал по спине Сабрины. Она машинально отключила телефон, охватив голову руками, присела на диван. Потом долго и бесцельно озиралась вокруг, словно искала, чем заполнить внутреннее опустошение, чем озарить мрак в душе, чем преодолеть невыносимое, гнетущее состояние.  Медленно привстала, вышла из дома, пошла в сторону леса, чтобы скорее спрятаться то ли от мира, то ли от себя самой. Даже не услышала оклик Айшенур.  Вышла к оврагу, где в детстве с сестрой, тревожили своими звонкими голосами всё это незримое пространство, откуда по ущелью разносилось эхо их криков в вечные края. «Может, улететь в это пространство в тумане, в забытье, в вечность, где не станет ни памяти, ни столько боли? С лёгким дыханием, предчувствуя слияние с вечностью, раскинула руки на краю пропасти, и… вздрогнула от неистового крика:
-Сабрина, не смей! Сабрина, умоляю, сестрёнка пожалуйста…
Подбежала Айшенур, обняла её, усадила рядом, на краю оврага. Долго просидели. Молча, только чувствуя родное дыхание.  Айшенур гладила Сабрину по голове, как беспомощного младенца, пока не нашла единственно верные слова:
-Мама хотела искупать папу. Надо воду согреть. Скоро она вернётся.
-Да. Надо идти… Ты маме ни о чём не говори, пожалуйста…
Ещё посидели. А когда Сабрина постаралась приподняться, ноги не слушались.
– Ты иди. Я посижу ещё... – но, видя слёзы и ужас в глазах Айшенур, нашла в себе силы встать и, опираясь на плечо сестры, пошли к дому.
Послышался лай собак. На тропинке появился Али, друг их детства, с охотничьим ружьём за спиной, и парой уток, висевших на боку:
-Что случилось, соседки. Я могу чем-то помочь.
-Сабрине стало плохо, помоги, Али.
-Да, бледная она такая, – Али как ребёнка, поднял её на руках, и спустился по тропинке.
Дома он аккуратно посадил Сабрину на диван, Айшенур принесла ей подушку и накрыла одеялом.
-Может, доктора вызвать? – предложил Али.
-Сестра сама у нас доктор. Спасибо, Али. Просто недомогание.
-И то верно. В случае чего, позвоните. Возьми-ка ещё этих уток, приготовьте для дяди Селима…
Айшенур остановила Али у калитки:
-У меня просьба к тебе. Не говори о случившимся никому, хорошо?
- Ладно. Ты лучше скажи, когда мне отправлять сватов?
-Тихо ты… – смутилась Айшенур. – Только после свадьбы Сабрины.
-А если она решила стать, как там говорят у христиан, монашкой?
-Ты глупый, что ли? Какая ещё монашка. Она учиться.
-За глупого, потом, поцелуй с тебя. Ладно, пойду - ка я страдать, и грезить о твоих щёчках.
Айшенур вернулась к сестре:
-Принести тебе что-нибудь?
-Воды. Немножечко.
Та принесла воды. Сабрина попила и долго глядела на Айшенур.
-О чём-то хочешь поговорить?
-Спасибо, сестра. Я…
-Лучше скажи, что за наваждение овладело тобой? Страх за учёбу? За дядю Селима? Неужто из-за того парня?
-Потом, Айшенур.
-Значит, из-за него.  Чтобы он подох, скотина.
-Одумайся. Как можно так выражаться?
-Ты ещё стараешься выгородить подонка?
-Не говори так, я же люблю, люблю его!
Сабрина расплакалась. Подобной откровенности Айшенур не ожидала. Стало стыдно, что ранила и так доведённые до крайности, чувства сестры.
-За твои слёзы он дорого заплатит. Клянусь. Но, может, всё это недоразумение?
-Он мог позвонить. Нет недоразумения. Трубку взяла его мама.
-Поступил бы так со мной Али, я бы…Я…
-Что бы ты сделала, сестра? Захотела бы исчезнуть, как я?
- Нет, сестрёнка. Прилюдно дала бы пинка под зад, и прощай навсегда!
-Ты это серьёзно? Опять романтических фильмов насмотрелась? Ты просто болтушка.
Вошла Наргис.
-Девочки, видно вы воду для купания отца ещё не подогрели? А что это с тобой, доченька?
-У неё лёгкое недомогание, тётя Наргис.
-Да? Утомлялась наверно в клинике. Может пару деньков отдохнёшь, доченька?
-Нет, мама. Неделя осталась до конца практики. Я утром поеду. Потом возьму академический отпуск, и будем папу поднимать на ноги. Можно, я немножечко отдохну.
Наргис с Айшенур вышли. Осталась Сабрина, со своей глубокой печалью. Прежняя беспечность жизни, словно ширма воображаемой действительности, мгновенно растаяла, и реалии со своей жестокостью стали требовать от неё иного поведения, иного решения насущных проблем. Мысленно она прощалась с прошлым, понимая, что никогда не отяготит своей участью, судьбы родителей и Айшенур, которой действительно пора приобрести специальность. Попозже, когда мама с Айшенур пошли на свадьбу к родственникам, она вошла к отцу и долго разговаривала с ним. Селим, удивился, глядя в печальные глаза дочери. Видно было, что что-то неладное творится у неё на душе.
Попытался догадаться:
-Сабрина, доченька… мать мне говорила о твоих мыслях. И не вздумай бросить учёбу. Завтра придёт помощник мой, и всё решится. Я знаю, как выйти из положения.
Сабрина кивнула головой. Она не хотела своими проблемами опечалить его, да и самой хотелось от них отвлечься. К счастью, и вечером дело нашлось, когда вернулась Айшенур, они включили компьютер, и оставили сообщения с фотографией безымянного парня из клиники, во всех социальных сетях Германии.
Утром, на машине подъехал Фархад, забрал Сабрину и увёз в город. Айшенур с тревогой глядела вслед машины, пока та не исчезла за далёкими дорожными изгибами. Потом целый день, по всяким выдуманным причинам звонила Сабрине, который, понимала все хитрости сестры, но не подавала виду. В клинике она приняла дежурство и сразу приступила к работе, которая помогала хоть на время забыть об Анаре. И дома было легче не оставаться наедине со своей печалью, когда готовила для того парня куриный бульон и другую лёгкую еду. Состояние у парня намного улучшилось, он уже мог самостоятельно есть, вообще привык к её присутствию, и старался меньше ныть от боли. И вот настал последний день практики, когда Сабрина зашла попрощаться.
-Ну что. Вот и пришло время прощания. Состояние твоё улучшается. Всё с тобой будет хорошо. И память вернётся, и жизнь наладится. Не унывай. Это главное.
-А почему вы так говорите, хатун. Вы уходите? Это правда?
-Так ведь, кончилась моя практика. Пора возвращаться.
-Как это так? – мгновенно побледнел парень.
-К сожалению, всему есть свой срок.
- Пожалуйста, присядьте на минуту.
Сабрина присела, напротив, на скамью. Парень долго смотрел на неё, потом тихо сказал:
-Ты думаешь, я не знаю, что дела мои плохи? Я слышал, меня переведут в другую больницу, где я вряд ли выкарабкаюсь...
-Почему ты такой пессимист? Я говорю правду. Ты постепенно, идешь на поправку. Я договорилась администрацией. Тебя ещё месяц будут лечить здесь.
-Пожалуйста, не перебивай. Просьба к тебе, единственная.
-Какая?
-Ты врач, ты знаешь. Я не хочу так долго тянуть. Пожалуйста, достань мне пилюли, чтобы всё закончилось мгновенно. Пожалуйста…
Тут уже самой Сабрине стало плохо. Она ладонями прикрыла лицо, и тихо промолвила:
-Ты понимаешь, о чём сейчас просишь меня?
-Я решил. Так будет лучше.
-Для кого?! – Вскрикнула Сабрина. – Ты глупый юноша. Струсил перед испытанием жизни. А представь, что у тебя-то тело изранено, а вот у меня душу вырвали!
-Как это вырвали душу?
-Вот так. Молодой человек, вроде тебя, признался в любви. Вошёл в моё сердце. А потом плюнул, всё испоганил, исчез.
-Не может этого быть. Как сумели с тобой так поступить.
-Может. И я, в замешательстве чуть было не поступила так, как ты собираешься теперь. Слава Богу, мой ангел, моя сестра, остановила меня.
Зазвонил мобильник Сабрины. Протирая слёзы, она взяла, послушала, и постепенно изменилась в лице. Оно покрылось странной улыбкой.
-Что случилось, сестра?
-Всё не так мрачно, Азиз, как ты себе представляешь.
-А почему Азиз?
-Представь, так тебя  зовут. Сестра только что позвонила, что нашлись твои родители и скоро приедут из Германии… Я сообщу главному врачу, и тебя, конечно, отсюда никуда не переведут. Ладно, мне пора уходить.
-Погоди, пожалуйста, – у парня выступили слёзы. 
Он что-то протянул Сабрине в зажатой руке.
– Возьми это на память. Пожалуйста.
-Что это, Азиз?
-У меня на шее висел. Наверно, талисман.
-Он твой. Оберегает тебя. Зачем расстаешься?
-Меня он уже уберёг. Пусть теперь тебя бережёт. Ты дорога мне.
-Спасибо. Буду носить его. Теперь прощай. И выздоравливай! – Она взяла талисман, поцеловала парня в лоб, и ушла.
***
Пару дней спустя, в клинику Трапезунде, навестило солидное семейство: мужчина лет пятидесяти, с супругой, и с ними ещё человек семь родственников. Главный врач вызвал оперировавшего Азиза хирурга, и тот объяснил вкратце обстоятельства дела, потом повёл их к больному. Азиз спал полуденным сном, после принятия лекарств. Все вошли. Мать потихоньку села на стул, у головы сына, не рискуя будить его. Но от шёпота молодых, Азиз приоткрыл глаза, и сразу внутренним чутьём узнал женщину в слезах:
-Мама, ты пришла…
Поговорили долго. Некоторое время, мать оставила сына на попеченье
родственников, пошла вслед за мужем, в кабинет хирурга:
-Доктор, – сказал отец Азиза, – мы оплатили все счета за операцию, за время нахождения в реанимации, за лекарства. Пожалуйста, возьмите и этот конверт в знак благодарности за ваш труд, за то, что вы спасли нашего единственного сына. Мы-то думали, что он путешествует с друзьями, а вышло вот что. Да, заведующий клиникой сказал, что уход и за последние недели, был безвозмездным. Мы хотим знать, кто это заступился за нашего сына, и отблагодарить.
-К сожалению, её нет в клинике. Окончила практику. Была моей практиканткой.
-Доктор, – взмолилась мать Азиза, – расскажите подробней о ней. Если практикантка, значит, учится в медицинском, это так?
-К сожалению, она была вынуждена бросить учёбу. Полгода назад я принимал экзамен у них, в медицинском колледже. Беда в том, что у них отец попал в аварию. Тяжёлый случай. Лежал в палате вашего сына. Домой выписали. Вот она ухаживала и за ним, и за вашим сыном: кормила, делала уколы, беседовала с ним, чтобы тот не впадал в уныние. Словом, строго между нами: если бы не она, давно бы заведующий выписал вашего сына в какой-нибудь приют. Она для ухода за вашим сыном отказалась из стипендии.
-Как её зовут, доктор? – Заметно было, как от волнения, дрожал голос женщины.
-Сабрина.
-Сабрина, Сабрина…Я разговаривала с другой. Кажется, Айшенур.
-Это её младшая сестра. Помню, Сабрина уговаривала заведующего, что вот-вот они с сестрой, найдут родителей парня, то есть вас.
-Где она училась, говорите? Может, дадите адрес учебного заведения и её инициалы.
-Да, конечно. Но её там нет. Такие, долго не прибудут в этой жизни. Появляются, озаряют чью-то судьбу, и гаснут как свеча.
-Почему так печально, доктор?
-Знаете, мир полон слухов. Рассказывали медсёстры, что от неё и парень отвернулся, узнав о её семейной беде.
-Отвернулся? От ангела? Может, это её счастье, что такое ничтожество обнаружило себя в судьбоносный момент. Впрочем, доктор, мы ещё поговорим о ней.
Сейчас надо к сыну, ведь скоро подадут машину скорой помощи.
-Вы сегодня забираете парня?
-Да, немедленно, в Стамбул, оттуда в Германию. Муж созвонился с ведущей клиникой…
Был ранний рассвет. Сабрина тихо, чтобы не разбудить сестру, оделась и вышла на балкон. Осенний ветер гнал по двору пожелтевшие листья.
 Сельские собаки хором отреагировали на раздававшийся из леса лисий вой. Туманы заполнили ущелье, в воздухе витал аромат далёкого, памятного детства, когда она любила дождливой осенью уединяться на чердаке и из окошечка глядеть на неистовство погоды. От шума дождя, барабанившего по крыше, всегда приходили к ней девичьи грёзы, пока непоседа Айшенур не обнаруживала её, и не возвращала в действительность. Вот и теперь Сабрина не заметила, как подошла сестра и обняла её за плечи.
-И ты проснулась?
-Доброе утро, сестра.
-Действительно, доброе оно. Так чудесно вокруг, правда? Пенье птиц, тёплый ветерок…
-Чудесно? Да… Особенно вой шакалов, в полночь. Не дают уснуть.
-Не смеши меня, тебя выстрелом из пушки, не разбудишь! Так что спасибо, родная моя, но только зря ты думаешь, что я всё ещё способна сорваться, забыв о тебе, обо всех нас…
-Вот глупости, ничего я не думаю, – нарочито возмутилась Айшенур, – пойду лучше кофе сварю…
-Потом, Айшенур, а лучше скажи, куда ездила вчера с подругами?
-Туда, на альпийские пастбища. Там многие собираются…
-Помню, раньше мы частенько с друзьями туда ездили. А что не берёшь меня с собой? Слушай, за многие годы, я же ни разу туда и не съездила с тобой! А что вы там делаете? Отдыхаете?
-Да, и танцуем.
-Танцуете? На свежем воздухе? Под прозрачным небом? А что не в клубе?
-Тебе не понять. Это особенное, сакральное действо.
-Может, в следующий раз и меня возьмёшь?
-Тебе нельзя.
-Почему это? Иногда и мама ходила с тобой.
-Ей можно, а тебе… Ты лучше готовься к учёбе. Осталось пару недель.
-Мы говорили об этом. Если было бы возможно платить, всё равно первым делом надо вылечить папу.
-С лечением дяди Селима, можно подождать до весны. А для твоей учёбы деньги нужны сейчас, и они уже нашлись.
-Нашлись? О чём ты говоришь, Айшенур?
-Говорю правду. Нельзя от одной беды проваливаться в другую. Тебе год остался учиться, и если бросишь, ты же просто похоронишь, мечты дяди Селима! Ты ведь наша надежда, что первой выбьешься в люди, а не пойдёшь на чайные плантации, или табак выращивать? Или с утра до вечера возиться в огороде?
-И что зазорного в этом? Мама и ты трудитесь в домашнем хозяйстве. И я могу.
-Конечно, можешь. Но насчёт меня ошибаешься. В следующем году, почти с тобой, и я заканчиваю учёбу.
-Сабрина была потрясена от услышанной новости.
-Скажи, Айшенур, что это ты выдумала, чтобы утешить меня?
-Тебя не только утешила бы, но и спрыгнула бы с тобой в пропасть.
-Эта мысль и мелькнула тогда.
-Иногда в твоей голове разумные вещи мелькают. Но сейчас я говорю правду. Бросишь учёбу, то и я брошу.
-Хотя бы скажи, где ты учишься, хатун?
-Я же почти призналась, там, в Стамбуле, когда гуляли по парку, помнишь?
-Ты сказала, что будешь бизнесменом.
-Почти.  Я учусь на экономическом факультете. Заочно. В том же Стамбуле. Всё по Интернету. Туда езжу экзамены сдавать.
-А что от меня скрывала?
-Хотела сделать сюрприз для тебя.
-Это и есть самое неожиданное, сестра. Я так рада, так рада. – Обняла Айшенур, потом отстранилась, посмотрела в глаза её. – Ты не сказала, откуда взяла деньги?
Потом, догадавшись о чём-то, устремилась к комоду, приоткрыла, взяла шкатулку и обнаружила её пустой. Побледнела.
-Ты что наделала? Где твоё ожерелье? Где фамильные драгоценности? Они же тебя от твоих родителей достались.
-А ты разве не моя родня?
-Перестань. Вопрос о твоём приданном. Что ты натворила?
-Приданое, приданое… Если без этих безделушек жениху я не нужна, то и мне он таковой не нужен. Вообще-то и он об этом знает.
-Знает? Это Али, которого считаешь женихом? И он знает?
-А то! Он и добавил недостающую часть. Мы одинаково думаем. Он не предатель, как Анар…, ой, прости-прости!
-Да ладно, это уже в прошлом… Ты хотя бы подумала, когда, каким способом я смогу возместить тебе это?
-И об этом я должна была думать, да, сестра?
-Помни, жизнь жестокая штука. Всё обусловлено материальной составляющей.
-Не всё, сестра. Вот, например, в природе-то нет этой составляющей?
-Ошибаешься, и там заложен принцип выживания сильнейших особь. Вот только у людей всё не так честно, всегда есть искушение злоупотребить разумом…
-Сдаюсь, ладно, не хватало нам сейчас лезть в дебри морали! Я лучше скажу, как будешь возмещать.
- Да, очень интересно, как?
-Станешь врачом, безвозмездно будешь лечить моих многочисленных отпрысков!
-Выдумщица ты, конечно, знатная, но все-таки, сначала отца вылечим.
-Так ведь это же сам дядя Селим и говорит, что и разговора не будет о его лечении, пока мы не получим дипломы. Диплом, это свобода выбора, свобода действий в жизни, а она одна у нас.  Вот мы как актрисы, должны играть свою роль по нашему сценарию, а не по чужому выбору, или умыслу.
-Уговаривать ты умеешь, ангел мой. Но мама-то знает о твоих замыслах?
-Не знает, но, пожалуйста, пусть это будет нашей тайной!
-Ладно, выдумщица…  Мама пришла, потом поговорим…
-Пожалуйста, Сабрина. Ничего не говори. Прошу.
-Боишься, что отшлёпают тебя, да?
-Тётя никогда  голоса на меня не повышала. В детстве чаще тебя шлёпала, за непослушание. Она просто будет страдать от безысходности. Ты же знаешь, что она уговорила дядю Селима не продавать свой бизнес, и пригородный дом. Сказала ему, что за лечение в клинике платила из своих сбережений. Частично это так, а частично…
-Что, Айшенур?
-Да не то, что как я заложила в ломбарде, а продала все.  – Видя слёзы Сабрины, она умолкла. Старалась успокоить. – Всё, сестрёнка. Сейчас не время плакать.
-Скажи, почему я обо всём узнаю последней?
-Потому что ты упрямая такая. Мы рады, что сможем платить за твою учёбу, а ты предаешься всяким страдальческим фантазиям. Вон, слышишь, уже и мама возмущается, что мы пропадаем Бог весть где. Пошли, поможем её.
Утром Айшенур проснулась рано, и тихонько, чтобы не будить Сабрину, прокралась на кухню, где тётя Наргис уже что-то вкусное стряпала для Селима.
-Что в такую рань, Айшенур? Может со мной, чаю попьешь?
-Спасибо, тётя. Я скорее кофе попью, и за компьютер. Надо посмотреть учебную программу на следующий год.
-Да, умница моя. Налей себе кофе, иди, занимайся. А я к Селиму.
Айшенур зашла на учебный сайт института, и неизвестно, сколько бы просидела за компьютером, если не посигналили за воротами.
-И кто это в такую рань? - Проворчала она и пошла открывать калитку.
Это был почтальон. Протянул Айшенур запечатанный конверт из колледжа Сабрины.
 Она вошла в комнату, где Сабрину, в её глубоком утреннем сне, долго пришлось щекотать по носу, куриным пером. И, наконец, она чихнула, но лишь пошевелилась, ладонями накрыла лицо, не приоткрыв глаза. Тогда Айшенур принялась щекотать её ухо.
-Вот надоела это муха. Не даёт спать… – проворчала она, открыв глаза.  – ну что ты наделала.  Хоть знала бы, какие я видела сны. Теперь, как вернуться обратно туда.
-Доброе утро, сестра. Тебе письмо пришла, из колледжа.
Сабрина медленно, нехотя, присела в постели:
– Наверно, отчислили. Вот не зря я хотела остаться навсегда, в моих сновидениях!
-Ну, что, прочтёшь?
-Сама прочти. Лучше ещё посплю. Может, и сон вернётся, – Сабрина нырнула в постель, голову накрыла одеялом.
Айшенур раскрыла конверт, прочла. Прочла много раз. Её молчание заинтересовало Сабрину.
-Я права, да? – вопрошала она, из-под одеяла.
-Да, сестрёнка. Считай, что услышанное сейчас, продолжение твоих сновидений. Тебя приглашают на учёбу. За тебя оплатила клиника Трапезунда. С условием, что после окончания, ты вернёшься туда.
- Выдумываешь, проказница. Ладно, как-нибудь отомщу. – Сабрина сбросила одеяло и, видя глубинную улыбку и слёзы радости на личике Айшенур, взяла письмо, прочла. Потом схватила голову обеими руками, произнесла:
-За это, как говорят мужчины, надо выпить.
-Что, вино?
-Нет уж, лучше кофе. А то, я что-то плохо соображаю, за что мне такое счастье...
-Ты отдохни. Я сейчас приготовлю, принесу. Сначала письмо покажу тёте Наргис и дяде.
Айшенур с письмом в руках, вышла из комнаты. А Сабрина легла, и глядя в потолок, почувствовала, будто незримые оковы, так долго висевшие над её душой, улетучились, и даже дышать стало легко-легко, хотелось всех обнять, прежде всего старого хирурга, ведь это наверняка его рук дело. Перед отъездом в Стамбул, решила зайти к нему, поблагодарить.
День прошёл в эйфории счастья для всей семьи. А вечером Сабрина вновь уединилась с Айшенур:
-Ангел мой, ты видишь, как обернулось судьба, пожалуйста, давай выкупим обратно твоё ожерелье.
-Я знала, что вспомнишь об этом. Но подумала, а на что ты будешь жить там? Деньги тебе понадобятся, сестра. Поверь, это так.
-И ты пойми. Зная, откуда они, я кусочка хлеба не смогу проглотить, купленного на эти деньги.
-Почему? Они будут пахнуть, что ли?
-Нет. Они частичка радости и счастья моей сестрёнки. Я не смогу. За плату на обучение взяла бы, правда. А так, кое-что осталось и у меня. Я не так много трачу, потом, вчера отец дал мне денег, так что месяца на два хватит. Но вот без меня придётся тебе отцу уколы делать, вот увидишь, это не так страшно, как ты думаешь.
-А когда уедешь? Я могу ошибиться, не то лекарство уколоть.
-Я всё напишу. И есть телефон. Позвони, и я объясню, что колоть от боли, от температуры, повышения артериального давления.
-Что же, я на дяде Селиме буду учиться делать уколы?
-Какая ты наивная. Сначала на подушечке. Потом на мне.
-Ты же не больна.
-Но это будет просто глюкоза. Так что, договорились, завтра идём выкупать обратно твоё ожерелье?
-Как скажешь, сестра.
Более двух недель осталось до отъезда Сабрины на учёбу. Мать с Айшенур на легковушке Фархада, в тот день съездили в Трапезунд за покупками, и чтобы собрать айву и кизил, в саду пригородного дома. После обеда Сабрина подготовила всё для ужина, посмотрела новости по телевизору, и пошла делать уколы отцу.
-Мать с сестрой не вернулись? – спросил Селим.
-Пока нет, но я звонила, они в пути, скоро приедут.
-А чем ты занята, дочка?
-Овощи приготовила, мясо. Сделаю уколы и пойду, приготовлю ужин. Да, посмотрела новости. Там такое творится, в этой Европе!
-Что тебя заинтриговало, дочка, скажи.
-Смотрела передачу. Скоро станет известно, Европарламент проголосует за Турцию, или станут поддерживать армянское лобби.
-А в чём будут поддерживать, не скажешь?
-Ну, в этой Европе, когда хотят уступок от Турции, то поднимают вселенский шум о геноциде.
-Вот оно как. А что ты думаешь об этом?
-Что я думаю?
И Сабрина выложила всё услышанное ею в Стамбуле, в студенческих кругах, и собственные суждения. Когда перестала говорить, не заметила, как отец смотрит на неё грустно-грустно.
-Говоришь, дочь, что ты истинная турчанка. Кто бы сомневался. А кого считаешь не истинными?
-Кого считаю? Наверно, поддакивающим всяким армянам, грекам, другим. Голосивших по всему свету, что они аборигены, что у них не меньше прав на наши земли. Бред какой-то. Века прошли, века проходят. Как в естественном отборе. Выживает лишь сильнейший. Шумят особенно армяне. Включаешь телевизор, а оттуда всё про геноцид. Это слёзы поверженных.
-А как бы поступила ты?
-Я? Не знаю. Я об этом и не думала. Просто слова эти раздражают слух. Невольно чувствуешь себя виновным в чём-то, о чём не имеешь представления.
-Обострённые у тебя чувства, дочь.
-Не знаю. Я видела в Стамбуле армянские, греческие храмы. Что требуется больше. Живите как все. Да нет, винят титульную нацию. В кружке студентов, который я посещала с подругами, всё время об этом говорят.
-И что они советуют?
-Ну, скажем, собрать всех армян и выслать из страны. Об этом и говорил недавно премьер.
-Он имел в виду, нелегально проживающих людей.
-Какая разница? У них же есть своя родина, Армения.
-А если они жили здесь тысячелетиями до нас, значит наша страна для них не родина?
-Это в прошлом, отец.
-Выслать, говоришь…Истинная турчанка…Истина. Подойди сюда. – Селим, с трудом присел в постели, прихватил костыль, протянул дочери. – Возьми это, иди, постереги у калитки. Как подойдут, пни их, гони мать и сестру, из нашего дома.
-Папа, что с тобой? Кого гнать? Папа…
-Твою маму и Айшенур. Они же армянки. Гони их в свою Армению. Ну, что стоишь?
В ужасе от услышанного, Сабрина, думая, что у отца приступ, старалась успокоить его.
-Папа, пожалуйста. Я сделаю успокаивающий укол. Пожалуйста…
-Э-эх? Истинная моя дочь. Даже не веришь ушам своим? – Селим, сник, швырнул в сторону костыль, прилёг и повернулся к стене. – А теперь прочь с глаз моих.
С настигшей непонятной дрожью в теле, не шагая, а будто скользя по воздуху, Сабрина пробралась в свою комнату, присела на краю дивана, съёжившись, голову обхватив руками, лицом уткнувшись в мягкую подушку, думала, думала. Не заметила, как подъехала машина. Из неё вышли Айшенур с матерью, вошли в дом. Радостная улыбкой, с которой вошла в комнату Айшенур, угасла при виде Сабрины.
-Опять ты в печали, сестра. Опять тоска по нему, да? – И хотела обнять её, но Сабрина отстранилась от неё.
-Я не достойна. Не подходи, пожалуйста. Я… подлая. Прости, прости.
-Успокойся, Сабрина! Какое прощение? Наверно, ужин не успела приготовить, да?
- Ну, ничего. Я приготовлю. Да, я такие конфеты купила тебе. Просто прелесть.
-Постой, не уходи, сестра! Помоги мне разобраться с самой собой. Пожалуйста.
-С самой собой? А что это значит, хатун?
-Скажи, только честно. Ты знала, что мама и ты армянки?
-Сказать что? Да, амшенки. Ну и вопросы возникают в твоей головушке. А что, неужели ты из-за этого страдаешь? – От возникшего сомнения, Айшенур побледнела, и села рядом на диван.
-Ты не так поняла, сестра. Умоляю. – Сабрина в ужасе, обняла Айшенур. – Я папе сказала всякую чушь про армян. Он отчитал меня, упрекал, что… Но это не важно.
-Раз начала, то говори.
-А что? Он прогнал меня как ничтожества.
-Бедный дядя. Что ты наделала? Ему нельзя волноваться.
-Я не знала, что мама, что ты…
-Знала, не знала. Всегда ты была странной. Со своими мечтами, учёбой, любовью. Завтра, проснувшись, обнаружишь у себя пару ушей, и опять будешь страдать?
-Когда я говорила плохо про амшенов, почему ты не возражала?
-Потому что… Когда говорила, я знаю, ты не очень-то думала. Просто повторяла чужие высказывания. Но ведь ты выше этих блуждающих эмоций, выше националистов, разного рода маргиналов. Ладно, пойдём на кухню.
-Скажи, как мне появиться на глаза папе?
-Как обычно. Прикидывайся чайником.
-Я не шучу, пожалуйста.
-Ну, что здесь сложного? Папы для того и есть, чтобы указать праведный путь.
-Я тебе о деле, а ты о морали.
-Меньше сейчас думай об этом. Успокойся. Хотя бы промолчи при тёте Наргис.
Уверена, она отчитает ещё строже. Страдалица моя. Даже не подозревала, что твои уши одно турецкое, другое армянское?
-Смеёшься, да? Погоди, попадёшь в неловкое положение, тогда жди и от меня издёвки.
И Сабрина облегчённо, проследовала за ней. Но недавний стресс, чувство вины, сковывали её волю. То тарелка вывалилась из рук, разбилась вдребезги, то рука задрожала при резке хлеба, поранила палец. Айшенур намазала йодом её палец, перевязала и повела Сабрину в комнату.
-Ты лучше ешь конфеты. Сейчас кофе принесу. Только никуда не уходи, хорошо?
-Не уйду. Сейчас не до полёта. Правда.
Айшенур то ли не поверила, то ли в сомнении, но при каждом удобном случае приглядывала в комнату. Конечно, Сабрина всё это заметила, и мысленно благодарила сестру. Её присутствие успокаивало, уменьшало чувство одиночества. Она подошла к зеркалу, долго смотрелась в него, и вдруг резко дала себе пощёчину, да так, что искры полетели из глаз… Но на душе, вроде полегчало, так что вскоре смогла себя заставить зайти на кухню, где хлопотала Ашанур:
-А мама где?
-Она пошла к соседке. Мы в городе для её новорождённой внучки подарки прикупили. Отнесла. Скажи, с тобой всё хорошо?
-Да… Хотя, может, дашь мне пощёчину, чтобы я в себя пришла?
-Пощёчину? Тебе? Никогда. Я умру, но этого не сделаю.
-Жаль. Но надо было.
-И этому тебя обучали?
-Нет. Но иногда, кажется, это самое подходящее.
Послышался голос Селима. Он звал Айшенур.
-Видишь, всегда звал меня. А теперь…
-Иди ты. Я здесь приберу.
-А если прогонит?
-Ты попроси прощения. Ему сейчас больно.
Сабрина неуверенно вошла в отцовскую комнату.
-А где Айшенур? – машинально спросил Селим.
-Она на кухне. Прибирает. Я просто палец поранила…
-Да? Надо быть осторожней. Ты прости меня, дочь.
-Папа, милый. Раньше надо было объяснить. И ты прости, пожалуйста.
Зашла Айшенур, с ужином для Селима.
-Дядя, сначала поешьте, потом примете лекарства.
-Спасибо. Поставь-ка всё на стол, пусть остынет. А Наргис ещё не пришла? Сабрина, позвони маме, у нас есть важный разговор.
-Да, папа. Я мигом.
Сабрина вышла, а Айшенур застыла в нерешительности.
-Ты садись, садись доченька. Наверно, плохо, что мы не смогли сохранить в тайне от Сабрины, твою учёбу?
-Да что вы, дядя, она обрадовалась безмерно.
-Вот и хорошо, что умеет радоваться  удаче близких людей.
-Дядя Селим,  у меня есть просьба к вам. Только обещайте, что воспримете мои слова всерьёз.
-А разве когда-нибудь относился я не серьёзно к словам моих ангелов?
-Да, это правда. Так вот, дядя, я думаю, надо продать мой отцовский дом. Этого хватило бы и для Сабрины, и для дорогостоящих лекарств.
Вошедшие в комнату Сабрина и Наргис услышали её слова. Последняя подошла, обняла её.
-Ангел ты наш. Мы не можем этого позволить. Нельзя за счастье одной дочери, пожертвовать будущим, другой. Мы с Селимом,  решили продать нашу недвижимость в пригороде Трапезунда.  Селим, и свой бизнес продаёт.
-Но это несправедливо, дядя… - Впервые в жизни увидев слёзы в глазах Селима, Айшенур умолкла, подошла и обняла его. Потом, отойдя, сказала с грустью:
-Вы сдаётесь, дядя Селим. Вы больше не думаете о лечении. Так нельзя. Не надо продавать ни бизнес, ни дом. Окончит Сабрина учёбу, поступит в больницу в Трапезунде на работу, и куда ей идти по вечерам? А бизнес…Я буду вести все дела в Трапезунде. Я уже начала управлять. Отменила многие заказы на покупки товаров у прежних поставщиков. Я нашла по Интернету поставку тех же продуктов, в разы дешевле. И предупредила всех, что если не будут следовать моим указаниям, вышвырну с работы…
Все в изумлении слушали её, и не могли произнести ни слова.
-Ты… неужели ты так поступила? – восхищалась Сабрина.
Селим, ещё недавно прослезившийся от безысходности, сейчас улыбался.
-Ты подтвердила, хатун, что можешь стать предпринимателем. Но тебе другое суждено.
-Что, дядя Селим? Неужели, свататься пришли? Ни за что. Пока не окончу учёбу, никакого замужества.
-Успокойся, хатун. О каком сватовстве ты говоришь? Кто-то должен был посвататься. Почему я ничего не знаю?
-Просто так подумала, дядя Селим. Простите.
Сабрина с матерью рассмеялись. Потом и Селим засмеялся. Айшенур стояла вся в смущении.
-Нет, Айшенур. Совсем другая участь. Надеюсь, ты будешь счастлива там. Будешь вспоминать нас, иногда приезжать.
Все стали серьёзней.
-Что ты имеешь в виду, дядя?
-Тебе придётся уехать во Францию. Тебе завещали приличное состояние: дом на берегу океана, земельные участки, приносящие прибыль, и, как сказано в сообщении, солидный счёт в банке.
-И кто же оставил? – удивилась Наргис.
-Тот родственник, с которым должны были встретиться родители Айшенур. Он скончался, а наследство надо ехать оформлять.
-Куда, к кому идти, Селим?
-  К тому французу, который, помнишь, много лет назад ловил бабочек у нас, в наших лугах. Энтомолог, что ли?
-Вспомнила. Дядя Жан. Мы с Айшенур, как очумелые, тоже бегали и ловили для него бабочек. А он шоколадками нас угощал. Но потом перестали помогать, видя, как он высушивает бабочек и кладёт в коробки. Вспомнила Айшенур?
-Вспомнила. Тайно от него, мы эти коробки выкрали, вырыли яму и похоронили бабочек. Потом целый месяц, несли цветы к этой могилке.
-Ах вы, проказницы. А он мне всё жаловался, что кто-то выкрал его ценнейшую коллекцию бабочек. Так вот, он отправил нам копии бумаг, касающихся имущества, и ждёт, когда Айшенур полетит туда.
То Сабрина, то Наргис обнимали, поздравляли Айшенур с нагрянувшим счастьем. Чем больше они говорили, тем стремительнее проникало в душу Айшенур гнетущую чувство одиночества. Наргис осталась с Селимом, Сабрина пошла на кухню, а она, в свою комнату. За окном вечернее марево поглощало в своё бестелесное царство, небосвод, дальние силуэты гор.
 Растворились в темноте лесной массив, и тропа, спускающаяся к речке.
 За окнами наступило царство мрака. Но не тревожили Айшенур вымышленные чудища из бабушкиных сказок. Душой овладела иная тоска.
 Неопределённая, неведомая. Может, из прошлых жизней закатилась в сердце? Слёзы текли и текли… Горечь от мысли, что эти упавшие на голову сокровища отдаляют её от самых близких, которые пожелают счастья и будут провожать с радостью, будто она всего лишь приятельница, соседская девочка… Ранило это её глубоко, мучительно. И темнота, и музыка, наводящие меланхолию, уносили её мысли в прошлое, где была трагедия, но и счастье было в семье дяди. И они теперь могли подумать, что она так легко предаст прошлое, предаст их любовь? Дверь приоткрылась. Вошла Сабрина, и Айшенур не успела протереть личико.
-Что с тобой, сестра? Я думала, ты здесь радуешься…
-Называешь сестрой, а сама предала меня. Ты предательница, предательница!
Айшенур, уже рыдала во весь голос. Побледневшая от её слов Сабрина, присела рядом, прижала её к себе:
-Объясни, в чём я тебя предала?
-Ещё спрашиваешь? Вы все сговорились. Отправляете меня отсюда. Предательница.
-Вот оно что. Пойми, ты и есть самая любимая в нашей семье. Видишь наше положение. Папа в таком состоянии. Мама изношена работой. Я как-нибудь доучусь, начну работать. Продадим всё, может, вылечим отца.
-Так складно говоришь. Обо мне не вспомнила? Конечно, считаешь чужой. Предательница…
Сабрина отдалилась, глядела, глядела:
-Вот какие мысли тебя терзают. Но ты же светоч наших очей, неужели не улавливаешь очевидное?
-Именно, очевидное. Ты не думала, что я не хочу, не представляю жизни без вас?
-Разве об этом, сестра. Да. Твою изощрённую ранимость действительно мы не учли.
Прости, ну такое, даже голову не пришло бы.
-Правду говоришь, или утешаешь меня.
-Клянусь твоими ушами, ангел ты наш.
Сабрина в шутку или всерьёз, всегда клялась её ушами. И улыбка появилась в лице  Айшенур:
-Тогда я никуда не уеду.
Сабрина растерянно увела глаза. Стала бы настаивать – она в слёзы. С судьбой не шутят. Если есть возможность выкарабкаться из неопределённости, из уныния, что постигло их семье, то зачем хотя бы ей высвободитьсе с людьми, причастными к гибели моих родителей!
-Пойми, его нет в живых. Надо просто ехать, и завещание оформлять.
-Ты лучше понимаешь, и читаешь по-французски. Вот и поезжай.
-Ты с ума сошла. Причём здесь я? Всего пару недель, и мне на учёбу. И как я смогу за тебя поручиться? Кто я такая?
- Ты моя сестра. Потом, я не смогу поехать одна. А обеим нам, отлучаться из дома не желательно. Ты понимаешь. Я поручусь за тебя, нотариально оформим, и дело сделано.
-Ты прямо как дитя. Выдумываешь на ходу.
-Я говорю, что ты предательница. Хочешь по-всякому отдалить меня от семьи. Ты толкаешь меня, по всякому удаляешь.
-Хватит не неси ерунду. Соображай, в чём меня обвиняешь.
- Ну да. Ты философ у нас. Удаляешь меня, думая, что я буду счастлива.
-Несёшь всякую чушь, сестрёнка.  Меньше надо смотреть всякие сериалы.
-Я не больше тебя смотрю. Так что, решено, да? Полетишь вместо меня, и вернешься, успеешь пойти на учёбу.
Вошла Наргис:
- Вы не собирайтесь спать? Уже пора.  А что глаза у Айшенур, влажные?
Наверно, от радости?
-Если бы, мама. Она обвиняет нас во всех грехах. Говорит, мы просто избавляемся от неё. И предлагает, чтобы я ехала вместо неё.
-Как это так, Айшенур? И не думай о плохом, пожалуйста, доченька.
Тётя Наргис, я только начала привести в порядок, бизнес дяди. Потом, я плохо знаю Французский. Если вправду, то ни слово. Французский, это конёк Сабрины.
-Доченька, Жан знает, говорит по-турецки. Он встретит тебя. А насчёт бизнеса …
Ты умница, выучишь язык. Там, во Франции, достигнешь успеха.
-Пожалуйста, тётя Наргис. Я не собираюсь ни в какую Францию. Я лучше знаю наше хозяйство, лучше могу управлять бизнесом дяди. Вот, пару тренировок, и научусь прививки делать, ухаживать за дядей.
-Будто ты глухая. Какое ещё хозяйство? Выйдешь там совсем на другой уровень жизни. Подумай, девочка. Жизнь не игра, и не капризы, хочу, не хочу.
- Тётя Наргис. У меня действительно много дел, связанных с дядиным бизнесом. Сабрина будет пару недель бездельничать здесь. Пускай она полетит. Завтра вместе в нотариальную контору, и ей в добрый путь.
-Ты это искренне так решила?
-А что. Вы сомневайтесь в моих словах, или во мне, тётя?
-Нет, нисколько, глупенькая! – Наргис обняла её. - Поговорю с Селимом. Может и ты права. Но решается твоя судьба, а не Сабрины.
-Тётя, если наследство должно отделить мою судьбу от судьбы моей семьи, то я вовсе отказываюсь от него. Пожалуйста, не отталкивайте меня от вас.
-Успокойся, девочка, успокойся. Ты загоняешь нас в угол, своими высказываниями. И мысли такой не было отдалять тебя. Что молчишь, Сабрина, скажи ей слово…
-Я скажу, что более родной сестрёнки, и не бывает на свете.
-Тогда, ты дашь мне заниматься дядиным бизнесом. Завтра приедет его управляющий. По-моему, он просто-напросто, войдя в доверие, обкрадывает дядю. По всем показателям прибыль дяди должна быть в разы выше.
-Дочка, это сложная вещь, предпринимательство. Как ты сможешь управлять этим?
-Управлять будет Али. Я с ним поговорила. Я буду подсказывать, что и как делать. Где, у каких поставщиков закупать более дешёвый, но качественный товар. Нынешний управляющий превратил торговую площадку в барахолку. Я насмотрелась, когда ездила в Трапезунд, навещая дядю. Надо свободную площадку за павильоном, к лету превратить в кофейню. Море близко, отдыхающие нагрянут. Я думаю, можно и диетическую столовую организовать. В здешних лугах, лесах целебных и съедобных трав навалом. А как приготовить, ты подскажешь, тётя.
-Я? Конечно подскажу. Но, доченька, местные-то это и без нас знают, и едят всё это. А насчёт отдыхающих, я сомневаюсь.
-Съедят! Отдых подобен лечению. Поставить у столовой рекламный щит на основных языках, и указать, какая еда от какой болезни, и всё наладится.
-Не знаю, рискованно, Айшенур.
-Всё у нас получится, тётя, обещаю! Ты только уговори дядю. А мы с Сабриной у нотариуса напишем доверенность, он заверит, и завтра же Сабрина сможет отправиться.
-Ну как это Али будет управлять бизнесом? Он пока юноша, даже за прилавком никогда не стоял. Хотя парень он порядочный.
-Ошибаешься, тётя, он учится со мной, на экономическом факультете.
-Учится? Не ты ли бедного парня надоумила?
-А что? Если есть какие-то намерения насчёт моей руки, то пусть придерживается требуемого временем образа жизни, и даже мыслей.
-Доченька, что плохого в нашем образе жизни?
-Ничего плохого, тётя. Просто дальше нам так не выжить.
-Ладно, не стану больше возражать.  Поговорю с Селимом.
Но только Наргис вышла, Сабрина стала допытывать Айшенур.
-Скажи, сестрёнка, а мама всё знает о ваших отношениях с Али?
-Разумеется. Я не держу тайн от неё. Ладно, надо сейчас выбрать наряд для тебя. Что бы ни говорили, ты будешь в Париже, в культурной столице Европы!
-Странно это получается. Даже в мыслях не планировала съездить куда-то. Ещё пару недель хотела помочь по хозяйству и, на учёбу.
-О дяде не беспокойся. Я сегодня сама сделала ему укол. По-моему, всё нормально. Дядя даже не почувствовал боли.  Похвалил. Так что, ты назначишь прививки на неделю, а там уже и вернёшься. Я буду звонить тебе каждый день! Только ещё к тебе просьба. Навестить могилу этого нашего родственника, и зажечь свечку, и молебен заказать…
-Какую свечку, какой молебен?
-Христиане так делают. За упокой души, и в благодарность. Как бы там ни было, но именно его завещание может поставить на ноги дядю Селима.
-А если креститься надо?
-По-моему, достаточно будет осенить крестом его могилу. Ладно, возьмёмся за твои платья…
Глава 2.
То ли молитва, то ли покаяние. Мольба Господу, в уединении от всех жизненных обстоятельств, об одном, единственном и сокровенном. Слова подобно действию сознания, истекли от сущности его. В те невзрачные, пасмурные дни, под моросящими небесами, укрывшись в сторонке от ларька, взирая к скрытой в тумане, но глубинным гулом своим обозначающее присутствие своё, у моря. И выстраданные, умиротворяющие бытием молитвы его растворилась в эфире, в белизне тумана. И стон глуховатый, и слова, слова:
«Господи помилуй, Господи отошли в срок раба твоего, в обличии чувств, в края обетованные, к духам предков, в шелестящие кронами лабиринты лесов, иль луга альпийские, утолённые и упоённые ароматами полевых цветов. Унеси, унеси в те края, те берега великого моря, где блуждают в тропах безвестных, тени моих предков, Господи…».
Когда небо открылось, туман рассеялся, упоённый миражами иных времён, воротился к реальности, невзрачной, телесной своей сущности. А по вечерам, углубляясь в описания, вещавшие подробности великой трагедии своего народа, сопереживая боль и страдания безвинно убиенных сородичей, хотел вникнуть разумом в деяния палачей, решивших полностью истребить народ. И оглядывать звериные сущности западных держав, надзирателей той резни.
Сам не прочёл, но знал наверняка, из достоверных преданий, что сородичи его умудрялись подменять останки главных палачей, костями свиней, чтобы бесы новых времён, не одухотворялись духом нечистой, а чтили съедобных свиней. И это до скончания памяти людской. Аккуратно укладывал обратно книги событий, вытряхивая с себя гнетущее чувство, подходил к образу Христа, просил прощения за гнев, за ярость, неподобающие христианину. Но потом ещё сильней: «Господи, кто такие они? Когда общаешься с ними, то вполне адекватные люди. Но что есть правда для них? Неужели мы для них, похуже архетипа степных завоевателей? На века, превративших континент в угрожающее пространство. Понятно, что были смутные времена для человечества, когда все и вся застряли в междоусобицах.
 Были великие битвы. Когда-то царь Киликийской Армении, был почтенным гостем в столице ханов пространств. Веками переписывалось указание Пророка, давшего армянам торговать в землях их.  Влезло же в голову бесов от религии, истреблять неверных. Ведь истинная Вера есть духовная свобода, как единственный путь, в общении с Богом. Время, бытие и нравы определяли судьбы цивилизаций, судьбы этносов. Но была внутри них и собственная, своя судьба Месропа. Рано потерял родителей. Его воспитывала единственная старая тётя. После окончания школы, его призвали в армию. Служил в пограничных войсках. Остался на сверхсрочной службе, прапорщиком. Служил пару лет, но после инцидента, когда в его дежурство нарушители границы тяжело ранили напарника, он в ярости, перестрелял нарушителей.
 Чтобы замять инцидент его уволили. Вернулся в Абхазию. В прибрежном армянском селе выстроил дом. Тётя, единственная родственница, умерла. Устроился водителем. Были любовные интриги, любимые женщины, но не хотел связывать свою жизнь, ни с одной из них. Может, от этой, уже невыносимой свободы, в разгар афганской войны, добровольцем подался туда.
 Больше года воевал, был ранен, и демобилизован. Настали перестроечные времена, самые предприимчивые кинулись обогащаться, создавать частные предприятия.
Месроп приобрёл большегрузную машину, занялся перевозками фруктов, овощей, в дальние города России. Потом, развал страны, гражданская война в Абхазии, где участвовал в боях, до освобождения. Потом, как многие, успевшие сколотить состояние, оставил дом соседям, взял лишь рукописи деда, семейные фотографии, и эмигрировал на юг Франции, к давнишнему приятелю, армянину из Еревана, с которым служил в армии.
 Вложил деньги в бизнес, зарабатывал хорошо, накопил сбережения, обзавёлся недвижимостью.
Как-то невзначай, натолкнулся на дедовские записи, и увлёкся прошлым своего семейства. До той поры, мало думал о краях, где обитали предки, хотя чтил дни скорби, бывал в церкви, а теперь чем больше углублялся в нескладные записи деда, тем больше в душе рождалось интереса, сомнений, удивления. Оказывается, и до сих пор в тех краях Амшена должны были проживать люди из их родословной, принявшие ислам. Сначала это вызвало ярость. Кто бы другой обмолвился об этом, дал бы по лицу.  Но это были личные свидетельства деда, с указанием адресов и фамилий. В метаниях души, в сомнениях, протянул несколько месяцев, пока по счастливому стечению обстоятельств сосед-энтомолог не позвал посетить те края.
Это было путешествие по зову крови. Именно в указанном дедом селе, он  обнаружил далёкую родню. Не выдавая себя, с французом, попросили у них приюта. Хозяин был жизнерадостным, благородным малым, женат, имел маленькую дочь, которая так забавно, с двоюродной сестрой бегала по лугам, помогая ловить бабочек для француза. Побыли там пару недель, и увиденное поразило его своим бытом, нравами и традициями, которые он легко отличал от лазов, греков, турок. Почти как в армянских сёлах, в Абхазии. Тогда он так и не открылся родне, лишь взял адрес и телефон отца Айшенур. Уже во Франции, поразмыслив хорошенько, позвонил и открыл свою тайну, попросил прощения, и пригласил его с супругой, в гости. А если понравится, то и пожить в одном из домов, приобретённом для их дочери, Айшенур.
Мать и отец Айшенур, решили съездить, посмотреть что к чему, хотя эту свою тайну   раскрыли Селиму за пару дней до отъезда.  Дочь оставили под присмотром бабушки, обещали Селиму вскоре возвратиться.  Катастрофа автобуса на пути к Стамбулу унесла их жизни. Месроп узнал об их гибели, только через пару недель. Решил сам съездить туда.  Что мог сказать Селим?
 Попросил больше не появляться в их жизни, что он Айшенур вырастит со своей дочерью. Чем тогда мог помочь Месроп  пятилетней девочке? Ей надо было расти, чтобы время излечило её душевные раны. И всё же тяжкий груз причастности к гибели родни, преследовал его все эти годы. Чувствуя приближение кончины, он всё имущество нотариально оформил на Айшенур, и банковские счета, на Сабрину. Позвонил Селиму, который, тогда лежал в больнице.
-Что тебе, Месроп? Через столько лет, зачем звонишь?
-Прости, Селим. Я старше тебя, лет на двадцать. И знаю, о чём говорю. Я неизлечимо болен, всё имущество завещал Айшенур и вашей дочери. Можете приехать с ней, подписать бумаги...
- Месроп, сам я не могу решать судьбу Айшенур. Но думаю, что и она откажется.
-Сумей убедить её, Селим. Например, скажи, что её ждёт по моему поручению, тот Жан, с кем, они бегали по лугам, бабочек ловить. Скажи, что Месроп завещал, да помер.
-Грешно на живого человека наговаривать, Месроп.
-Ведь это правда. После гибели её родителей, погас и Месроп. Приезжайте Селим, с ней.
-К сожалению, я прикован к постели. Судьба такая. Но ты отправь электронные копии документов, я ей постараюсь объяснить, убедить.
Когда Селим, выписываясь из клиники получил копии завещания, и, когда девочки решили, что поедет Сабрина, Селим опять позвонил Месропу:
- Подписывать бумаги приедет, Сабрина, моя дочь.
-А что с Айшенур?
-Ничего. Упрямая донельзя. Она сейчас занимается моим бизнесом. У Сабрины, есть свободное время до учёбы, она и приедет. Ей можно представиться вам, Жаном.
-Благодарю, Селим. Бог наградит, за ваше понимание. Как она приобретёт билет, позвони, предупреди меня. Я отправлю людей, её встретят.
-Месроп, может и ты переедешь в наши края? Хотя я представляю вашу привычку к комфорту. В столкновении с суровым бытом нашего края, мне кажется, можно привыкнуть. Ради возвращения к корням своим, стоит отбросить в сторону все условности. Жизнь и так коротка...
-Правильно говоришь, Селим. Но, пожалуй, поздно возвращаться, слишком поздно. Сыграю я лучше свою роль француза, для вашей хатун, и этого достаточно, для последнего и главного дела моей жизни.
-Тогда знай Месроп, дочь у меня вспыльчивая, вся в меня пошла.  Лучше не углубляйся с ней в разговоры о трагическом прошлом вашего народа.  Ей всего не понять. Пока достаточно, что я понимаю тебя, а ей, особенно Айшенур, надо дать время...
-Не переживай, Селим. О чём говорить с детьми? Конечно, сейчас им интереснее современный, бешеный, темп жизни. Им пока не дано заметить, как все старания, приобретения, вмиг оказываются за чертой прошлого.
-Понимаю тебя.  Сам крутился как белка в колесе. Пока жизнь не вышибла из этой повседневной беготни. Теперь есть уйма времени о жизни размышлять.
-У тебя Селим чудесные дочери. Я уверен, они не дадут тебе скиснуть. Ну, жду звонка, приятель.
***
Просыпаясь рано утром, Сабрина внутренне ощущала дискомфорт от чужой обители. В полутьме, оглядывалась вокруг. Но тёплая, уютная постель располагала к отрешённым мыслям, что и репродукция картины Ван Гога, в разы в увеличенном формате, висевшая на стене, являлась фоном, камерности мыслей и чувств. Правда, на первый взгляд, да ещё в полутьме, знаменитые «Едоки картофеля», оставляли двоякое впечатление, побуждали к забытым детским страхам. Но если долго, проницательно, глядеть на образы, то понятно было, что в диспропорции их лиц  отражён, отнюдь не отвлеченный, а очень глубокий внутренний мир «Едоков»...
Сабрина отвела взгляд от картины, машинально дотянулась до пульта, включила большущий плазменный экран. В основном были представлены французские, такие странные от непривычки, каналы. Она щёлкала пультом, пока не наткнулась на знакомые картинки европейских новостей, где всё было как обычно: кризис, войны, наводнения. Или звёзды спорта и кино.
Она села, вытянула руки для нехитрой утренней зарядки, потом встала, надела тапки, накинула халат, взяла из своей сумки туалетные принадлежности, полотенце, вышла на утренний туалет. После, расчёсывая чёрные, вьющиеся волосы, приоткрыла дверь кухни, увидела старика, пьющего кофе. Поздоровалась.
-Доброе утро, хатун. – вежливо наклоняя голову, поздоровался Месроп, предлагая.
–Может, кофе попьёте со мной?
-Лучше чаю, дедушка. Вы только покажите, где что, а я сама заварю.
-А может завтрак приготовить, а?
-Спасибо, дедушка. Пока просто чаю, – чувствуя себя скованной, отказалась Сабрина.
Молча, заварила чай. Села напротив старика, и маленькими глотками пила свой чай. Потом всё же не вытерпела, взяла из тарелки, заманчивый кусочек шоколада.
-Вижу, что сладкоежка, значит, жизнерадостная, – улыбался старик.
-Вы всех определяете по еде? – постаралась в тон, ему парировать Сабрина.
-Нет, не всех, только турчанок.
Сабрина внутренне вспыхнула, но стерпела, промолчала. Выпила, помыла стакан, хотела уйти к себе в комнату.
-Погоди, сядь, поговорим, дочка.
-О чём, дедушка? – От отзыва как дочери, смягчилась Сабрина.
-Не о наследстве, хатун. О чём-то другом. Здесь просто не с кем говорить.
Сабрина обиделась на намёк и тон старика, но присела обратно.
-А что, соседки-француженки не общительны с вами? Они мелькали в соседнем дворе.
-Да.  Селим, предупредил меня, что по характеру, вы с ним одного поля ягода.
Это ещё больше задело Сабрину.
-Вы с папой говорили о моих нравах? А какая же это ягода с одного поля?
- Такая, хатун, что ваша ранимость, вспыльчивость присуща волевым, целеустремлённым натурам.
-Дедушка Жан, я не очень-то вас понимаю.
-Видимо, вы не совсем ещё проснулись, хатун. Я просто говорю о вашем облике, так не похожем на здешних, кажущихся запрограммированными, заштампованными, барышень. Но не думай, что я их за это уничижаю. Просто они в потоке обыденной, здешней жизни, в данности бытия.
-Вы иногда, то иронизируете, то восхваляете.
-Обиделась, значит, правду сказал. Мой приятель говорит, женщин не понять, особенно когда они не в духе, вроде куриц несут что-то, только что именно, и не поймёшь...
-Вот вы меня уже с курицей сравнили. Наверно, для одного утра этого достаточно...
Вернулась в свою комнату, думая, что за зануда, этот француз. А Месроп, улыбаясь про себя, допивал кофе.
Сабрина оделась, вышла во двор. Осенняя тёплая погода притягивала. У них в горах, в это время туманы, дожди. А здесь, вошла в сад, и удивилась пестроте, яркости цветов осени. Под лёгкий ветерок жёлтые листья кружились в воздухе плавно, как пушинки снега в горах, падали на землю, образуя невероятно пёстрый покров. А вот персиковое дерево согнулось под грузом плодов. «Какое варенье можно было бы сварить», - невольно подумала она.
В саду было уютно, хорошо. Она присела в беседке, наслаждаясь красотой осени.
-Ну, что скажешь, хатун, как тебе сад Месропа?
-Всё так ухожено, будто художник разрисовал. Вы ухаживали за садом, да?
-Пришлось. Ради памяти Месропа. Но в скором времени это вам придётся решать.
- Скажите, дедушка, как долго тянется оформление завещания?
-Не очень. Через пару дней нотариус со своим помощником посетят нас, подпишешь бумаги, и делу конец.
-Как-то странно.
-Почему это странно?
-Неужели у дедушки Месропа не было других, более близких родственников, там в Абхазии?
-Не было. Я понимаю тебя, хатун. Но поверь, родство определяют не только по крови, но и по духовному порыву. Чтобы то ни-было вы, там, в Амшене, были ближе ему по всем параметрам. Ведь вы живёте в естественном ареале своих предков, но в окружении и под властью другого, привилегированного этноса, с другой идеологией и религией. Словом, я понимаю чувства Месропа, сам бывал в ваших краях.
Сабрину задело скрытое в словах старика, отличие её от Айшенур:
-Разве эти чувства не свойственны всем, живущим на чужбине?
-Наверно, не все чувства поддаются объяснению. Я имею в виду память духовную, а не пространство телесного бытия. Хотя отсутствие и того, и другого – тоска несусветная.
-Дедушка, скажем, я турчанка. Разве не могут быть глубинными и естественными мои чувства к Айшенур и её чувства ко мне?
-Несомненно, хатун. Но я не утверждаю, что ты должна тосковать о краях чужих предков...
-Нет, невозможно с вами. Если бы это говорил дедушка Месроп, то его можно было бы понять, но вам-то, французу, нет своих проблем? Впрочем, не хочу начинать словесную перепалку, лучше возьму корзину, соберу персики, сварю для вас варенье.
-Варенье? Ах да… варенье. Если охота, то пожалуйста. В конце концов, надобно заниматься о хлебе насущном, и здесь, хатун. А пока, пошли позавтракаем. Я накрыл стол. Всё остынет.
-Простите, дедушка Жан. Мне теперь неловко стало. Сказали, я бы накрыла сама.
-Без всяких угрызений, хатун. Позавтракаем. Потом вам, можно чем угодно заниматься.
-Дедушка Жан, это похоже на пиршество, а не утренний завтрак. Когда вы успели? – Изумилась Сабрина.
-Надо гостя встретить подобающе. Знаю, что у вас так принято. Вечером, когда ты приехала, было поздновато. Так что, прошу к столу!
-Зачем было так тратиться? Меня и чай с бутербродами устроил-бы, дедушка.
-Видно, что студентка. Всё бутерброды, бутерброды… Сядь, поешь, доченька.
 Месроп покрестился, сам первый присел за стол.
-Видимо, вы верующий человек, дедушка.
-В конце земного пути, все взоры, Всевышнему. Вне Бога, мы никто. Одним словом, пропасть вселенская. Вне Бога, вне разума, осознания себя частицей вселенной, жить невозможно.  Познание, очарование, любовь, удерживают, подавляют земное, животное. Да садись уже. Прости, что много говорю. Это привычка.
Позавтракали, молча. Но потом, после завтрака, Сабрина  вернулась к  теме:
-Вот вы говорите о вере. Но воевали же христиане с христианами. Или мусульмане с единоверцами.
-Не религии, а интересы, причины войны. Больше всех орущие о вере, самые большие грешники.  Близкие друзья Месропа, исповедовали ислам. Вера, не есть самоцель. Вера – состояние души. Выбор между Богом и миром, очень тяжек. Сизифов труд для души. А ныне, ещё труднее стало. Всё вокруг изменчиво, непостоянно.
-Наверно, дедушка. Но куда деть нашу самобытность, уклад жизни, традиции? Что дороже? Остаться, удержаться, очищаясь, укрепляясь. Или слиться, примкнуть к грешному, чужому мировосприятию? Эта вся грязь, нудисты, однополые браки, вся скверна.
-Я не оракул, хатун. Мне неведомо, куда катится мир. Но как рядовой обыватель, никогда не включаю те каналы. Они, воображение греховной плоти, а не духа.
-Кстати, о воображении, дедушка Жан. Я с детства, путаю ваше лицо, с Месропом.
Старик замешкался, увёл глаза от проницательного взгляда Сабрины, глубоко вздохнул, роняя слова еле слышно:
-Ты была мала, вот и путаешь нас. Месроп скрывал родство. Особенно после, чтобы не ранить чувства твоей бабушки. А Селим-то, знал. А как иначе.
-Значит папа знал? Удивительно. Он никогда не говорил об этом. А как Месроп умер? От болезни? Кто был рядом.
-Да… от болезни. Рядом были мы, Друзья, соседи.
-Отведёте меня к его могиле? Я обещала Айшенур, свечку зажечь, поблагодарить за то, что он так благородно поступил. Хотя бы таким способом, отблагодарить его. Сестра бы сама обязательно приехала, но дела папы должна вести.
-И что. Она соображает в бизнесе?
-Ещё как! Всё перестраивает. Прогнала нерадивого управляющего. Вот, до прихода в сад, позвонила мне. Если бы не она… я бы давно погибла.
-Погибла? Страшные вещи говоришь. Что это значит, дитя.
-Не хочу об этом говорить, дедушка. Скажите, Месропу нравились наши края?
-Нравились. Те ущелья, покрытые мглой. В небе тысячи пернатых с тревожными криками. Часто мы с ним вспоминали ваши чайные плантации, насыщенные удушливой влагой. Зелёные, извилистые ряды чайных кустов, по склонам предгорий. Снующие между рядами, женщины в платках, ловкими пальчиками отправляющие стебельки чайного листа, в корзины за спиной. Все эти годы Месроп нёс в душе чувство вины, чувство ответственности, Он страдал…
-Зачем было страдать так далеко? В одиночестве?
-Страдания не определяются ни расстоянием, ни условиями. Страдают всегда, за близких людей, за утери, гнёт, и много за что.  Он говорил, что в душе своей, забывает себя ради вновь появившихся родственных людей. А ожидание значимости своей для них, подобие милости Божье, к себе.
-Дедушка Жан, многого мне в жизни не понять. Хотя, прочла уйму книг о несоответствии времени к сознанию. О нашей жизни, подобие сна, наяву.  Иллюзорности окружающего нас мира.  Тогда, что есть сознание?  Что есть я? А что мечты.  Волей внутренней, гоняющие всякого, по своим иллюзорным тропам.
-Э-эх, хатун. Удаляешься в дебри бессознательно. Помнится, Месроп говорил, что с годами усиливающаяся тоска по берегам Понта, рождала всякие неимоверные мысли. Ты ещё юна, мысль твоя должна перебороть, пройти многое за время твоих земных грёз.
-Дедушка, я ведь чувствую, что у вас нет ни капли неприязни ко мне, как турчанке. И всё же мне кажется, что, пусть даже неосознанно, вы обособляете меня от Айшенур.
-Боже упаси, что за глупости, хатун? Лучше ешь, а то остынет всё.
-Нет, я всё же скажу: да, в наших краях говорят в основном на турецком. И амшены,  лазы,  греки, и другие.  Но и здесь, армяне, другие меньшинства, на французском? Скажете, идёт ассимиляция, а национальное самоопределение осознаётся только в культурных действах. В танцах, музыке, обрядах, многих других вещах. Я видела, как Айшенур с соплеменниками, амшенами, в горных просторах выходила танцевать. Пели, подавались круговой пляске. Но меня, почему-то, не звали в свой круг, никогда. И только теперь я понимаю, что тот танец, может быть, только и остался одним из обрядов, подтверждающих первородство этнического, у амшенов?
-Так и не дали станцевать?
-Почему, однажды пришлось. Молча, но многозначительно, обменялись взглядами, но пригласили. Конечно, наверняка по просьбе Айшенур. И знаете, казалось бы, эти простые движения, как во многих танцах других этносов, которые я знаю, и танцую. Но в этой амшенской пляске, они несли что-то особенное, необъяснимое, сакральное…Ты становишься иным, совсем иным. Повороты, хлопки, иные движения, становятся подобны полёту, необъяснимому духовному состоянию. Потом это чувство долго не покидает тебя.
-А ещё приходилось танцевать?
-Нет. Я поняла, что нельзя пресечь сакральное пространство бытия. Можно радоваться, любить. Как я люблю мою сестру. И наслаждаюсь, смотря на её танец. Я турчанка, дочь Селима, и мамы Наргис. Кстати, она амшенка. Может, из-за этого мне легко было танцевать. Не знаю.
-Правильно мыслишь, хатун. Для твоего поколения, наступают очень тревожные времена. Урбанизация поглощает в свою воронку все богатства этносов. То основное, к чему шли тысячелетиями. Нивелируется этническое восприятие нравственных норм и поведения. Те мгновения в скоротечной жизни, перерождающие душу. Может у вас в горах, бережённой рельефом и духом среды подольше длится чувство полноценности жизни, и утренний крик петушка, лай собак, мглистая даль, всегда будут завораживать, излечивать душу. Жизнь то протекает. Единственная, неповторимая. Данная единожды. Неважно, ради чьих-то заблуждений, пророческих ли, или иных целей человеческого разума. Иногда казалось, заблуждения и есть истинная суть материального воплощения. Может, увядающая жизнь, всего лишь образ заблуждения, любви, страдания…
-Вспомнила, дедушка.  В детстве, очень старый, почти столетний наш сосед, патриарх семейства, когда вечерело, выходя на балкон и глядя на закат, всё время молился,
И как понимаю, богам Амшена.
-Как это ты определила, дочка?
-Его правнучка была нашей подругой, и мы с Айшенур, часто играли у них во дворе. Мало что вспоминается, но несколько слов, сохранилось в моей памяти.
- Какие слова?
- Постараюсь вспомнить. Кажется, следующие: «Дер Аствац, нерир мези…». И долго, долго он повторял эти слова. Потом просил повторять с ним перечень чисел, на Амшенском. И кто больше запоминал, тому давал больше жареных каштанов. Рассказывал сказки. Говорил о Всевышнем. Утверждал, что Амшен и есть, божественная среда в земной обители.
-Да-а… Ты иная, даже представить себе не мог.
-У нас все иные. Жизнь суровая. Многие тянутся на побережье. Уезжают в другие страны, на заработки. Навсегда.
-Противоречие, непостоянство – вечные спутники жизненных обстоятельств. Ты думаешь одно, не угадывая, какие ветры гуляют в голове соседа. Скажи, как подпишешь бумаги, ты сразу уедешь? Или погостишь у меня? Я бы проболтал вечность с тобой. Действительно мечтал, иметь такую дочь.
-Спасибо за слова, дедушка. Но у меня учёба на носу. Потом, защита моего диплома. Работа в клинике. Я обязана. Они оплатили мою учёбу.
-Жаль, конечно. А ещё когда приедешь сюда?
-Я – наверно никогда. А Айшенур, пусть сама решает.
-Да. Грустный у нас получается разговор.
-Дедушка, я пойду собирать персики. Я приберу, и пойду. Спасибо за завтрак.
-Ты опять за своё?
-Не пропадать же добру. Это подобие Божьей милости. Нельзя чтобы пропадало.
-Ладно, я помогу собрать. За домом стремянка. Деревянная, не очень-то надёжная. Раз решила приготовить варенье, так и быть. Останется память о тебе. Да, вон там, в шкафу, почти новые джинсы, переоденься.
-Дедушка Жан, а вы куда пойдёте отсюда?
-Как это куда. К родне. К дочери…
-У вас дочь?
-Да…ты иди, я приберу.
-Этому не бывать. Оставьте посуду, дедушка. Мне неловко из-за этого. Идите, достаньте стремянку.
-Как скажешь, хатун. – Месроп вышел. За домом он прихватил действительно обветшалую стремянку, притащил к персиковому дереву, приставил к кроне. Вскоре появилась переодетая, с корзиной  в руке, Сабрина.
-Дедушка, самые спелые, сочные на верхушке, сначала соберу их.
-Будь осторожней. Я придержу стремянку.
Она поднялась на несколько ступенек. Когда собрала почти полкорзины, стремянка треснула, и Сабрина с криком, свалилась на Месропа. Тот удержал её, но сам рухнул на землю, а Сабрина на него. Она быстро поднялась и, увидев Месропа без чувств, похлопала его по щекам.
-Дедушка Жан, дедушка Жан! Что с вами?
Месроп приоткрыл глаза, хотел подняться.
-Не шевелитесь, пожалуйста, у вас кровь на голове. Я посмотрю.
-Голова звенит как колокольня. Вот к чему приводят упрямые турчанки! Варенье, варенье…
-Это не честно, дедушка Жан. Ваша лесенка дряхлая, подобно европейской нравственности. Пожалуйста, не шевелитесь. Я осмотрю, может быть, у вас перелом.
-Всё нормально, хатун. Ты лёгкая как пух. Не раздавила старика.
-И на этом спасибо. Сейчас аккуратно встаём. Пойдёмте, присядем на диване. Я обработаю царапину. Кстати, у вас есть аптечка?
-Да, есть. На тумбочке у окна, там полно лекарств. Ну и денёк. Скажи, при чём, нравственность?
-Вы включите любой европейский канал, и поймёте.
-Я что-то не улавливаю смысл твоих слов.
-Конечно. Вы внутри греха. Как можно заметить шествующих нудистов, женатых однополых, и другие гадости.
-Вот вы о чём, хатун. А если это их личное дело?
-Дедушка, это конец всему святому. Это одичание. Их личное, уместно для психушки. Но не для всеобщего обозрения. Ладно, сядьте. Я поищу йод.
После того, как Сабрина обработала рану, она приготовила кофе. Для Месропа, и для себя. Молча и тихо, пили. Потом Месроп не вытерпел, улыбнулся.
-Ну как же вы умудрились свалиться с лестницы? -Ещё скажите, что я сделала это специально, – обиделась Сабрина.
-А кто знает? Может, отомстили за Европу…
-Вы прямо нарываетесь, дедушка. Хотя бы сейчас подумали о чем-то другом.
-А что думать? Ты сама убедилась, что для рыцарского поступка, поймать свалившуюся принцессу, я, давно обветшалый, как та старая стремянка. Стыд и срам.
-Дедушка…лучше полежите молча. Хотя, можете продолжать, даже хвалить меня. Это правда, очень приятно. Но все-таки, я пойду, продолжу собирать.
-Опять персики…
- Я быстро, дедушка!
Пока она возилась с персиками, Месроп и не думал лежать, а сходил в ближайший продуктовый ларёк, купил сахар, помыл несколько литровых банок. Потом сварил кофе, отнёс Сабрине, которая очистила, помыла и положила персики в большую кастрюлю, засыпала сахарным песком.
-Спасибо, дедушка. Вы такой чуткий. А что сами не пьёте?
-Если погадаешь на кофейной гуще, то попью.
-Увы, я не умею гадать. А вообще-то, у каждого судьба предначертана на небесах.
-А где сомнение? В чём истина? Если всё предначертано?
-Вера, по-моему, как наши родители. Они есть, и нечего в них сомневаться. Если изначально в вере залажена любовь, почтенье, праведность, то причем здесь сомнение?
-Счастливая ты, хатун, коли так думаешь.
- Э-эх, дедушка. Если бы в жизни всё было гладко, без препятствий, без печали.
-Если причина печали молодой человек, то это к лучшему.
-Что это вы говорите. Как такое может быть? – Опешила Сабрина.
-Правду говорю. Представь, что вы вместе, а его глаза, шарят по чужим юбкам. Разберись в своих чувствах, и не страдай за те химеры, что сама приписываешь ему.
-Легко сказать. Это больно. Очень.
-Понимаю. Была бы ты моей дочерью, выпорол бы его.
-Ну, да. Если не дочь, да ещё турчанка, и не заступились бы.
- Пойми ты. Божье создание, по имени Сабрина. Единственная, неповторимая, в своём облике, и во всём мироздании. Бог прислал тебя на закате моей жизни, в назидание. Лишь за это я благодарен Всевышнему.
- Дедушка Жан, не говорите о конце жизни. Я на пару часов оставлю фрукты в кастрюле, пусть впитывают сахар.
- Это на твоё усмотрение. Я мало что соображаю в вареньях.
Закончив все хлопоты с вареньем, Сабрина вошла в зал, и заметила, как Месроп напряжённо смотрит передачу по одному из французских каналов. О погромах армян в Оттоманской империи. Не стала мешать. Тихо присела, прислушалась. Только после передачи, старик  заметил её.
-Дедушка. Вот в основном, показывали начало двадцатых годов прошлого века. Если вы осведомлены об истории тех лет, то тогда вся империя была в закладе у французских компаний. Французам, по большому счёту, было наплевать на анатолийских христиан. Потом немцы вытеснили их. Для Европы, как и ныне, важно было, чтобы любой ценой действовали караванные пути, через основной город в проливах. Случайно не помните циничное высказывание английского премьера того времени, что если армяне не смогут защитить себя, то пускай вымрут? А французы, разве мало подавляли своих аборигенов в колониях? А про англичан даже слов нет, ведь и поныне полмира числятся их фактическими колониями. А тогда и подавно, зачем было Ост-Индской компании терпеть на своих караванных путях, братски настроенный к Российской империи, народ? Хотя и один из древнейших народов и культур.
-Да. Лавирование между противоречивыми мировыми центрами, всегда выручало турок.
- Дед, вспомните извечного соперника Турции, Россию. Что натворили европейские элиты, хотя они ближайшие родственники царского двора? Дали истребить династию, ослабили, запустили программу самоистребления. Когда это не прошло, и Россия усилилась, вновь всей мощью фашизма кинулись на неё. Опять не прошло, пока не заманили, не подкупили гнилую элиту, которая без выстрела, разрушила страну - величайшую державу в истории человечества. А ныне Бог весть, чем всё закончится, и попробуй тут не лавировать…
-Разве это оправдывает гонения армян, иных христиан, из их собственной земли?
-Я не оправдываю. Но вы намекаете о нравственной обречённости моего народа. Вы и меня приравниваете к убийцам.
-Успокойтесь, хатун. Разве армяне говорят о народе? Именно элита, именно руководство страны и было виновато. Оно организовало истребление, оно почитает убийц, оно в ответе. Десятки, сотни миллионов тратят, чтобы оправдать деяния своих предков. Понятно, что в вашем командном составе превалировали немцы, особенно в генштабе. Года за два до погромов, они скрупулезно вели статистику армян, вычислили всех значимых представителей народа, по этим спискам и начали свои злодеяния турки…
-Дедушка, это всё сложно, неоднозначно. В те же двадцатые, годы ведь во многом помощь большевиков способствовала победам Кемалу.
-Ну, да. Помощь ослабшему сопернику, иногда способствует самосохранению.
-Что вы имеете в виду?
-Да хотя бы ту же Ост-Индскую компанию. Добила бы окончательно Турцию, и во главе поставила бы своих ставленников, а людские и иные ресурсы направила бы против молодой, изолированной страны. А так, почти столетие Россия не воюет с турками.
-И уступила Турции Карскую область, где Арарат, с окрестностями.
-Зато воссоздалась государственность Армении,  армяне вернулись на историческую арену, после  шестисот лет от падения Киликийского армянского царства. Возродилась национальная наука, образование, культура. А ныне, разве не Штаты, и те же евроатлантические компании, способствуют блокаде Армении, выдавливанию населения из страны, как и русских из России, чтобы заполонить опустевшие пространства иными, не титульными этносами, чтобы десятилетия, столетия управлять ресурсами богатейшей страны. Смешать народы и этносы, и в этой мутной водице, ловить свою рыбку.
-Дедушка, иногда вы грубы, беспардонны! Я больше не буду с вами говорить на эти темы.
-Ладно, прости, хатун. Все старики ворчат. Ты лучше нагрей что-нибудь на ужин. Поешь, отдохни. Завтра к обеду, придёт нотариус с помощником.
-И хвала Господу. Подпишу бумаги, уеду.
-А свою долю, надеюсь, себе оставишь?
-Доля? Какая ещё доля? Дедушка Жан, вы что-то путаете.
-Это тебя не посвятили в подробности. Вся недвижимость здесь и на берегу океана завещана Айшенур. Половина акций и облигаций, и значительная денежная сумма, завещана и на твоё имя.
-Этого не может быть. Вы ошибаетесь.
-  Тем не менее, об этом знают Айшенур, и твой папа с мамой. И мне ли, самому близкому другу Месропа, не знать всех подробностей?
-Зачем, зачем господину Месропу, оставлять завещание на моё имя? Я никто для него.
-Ты так думаешь? А утверждаешь, что Айшенур тебе как родная сестра.
-Это правда, это действительно так, но…
-Ладно, я устал видимо, хатун. Надо мне лекарства принимать. Выяснишь все вопросы, у нотариуса. Правда, доченька, я удивляюсь, твоему неведению.
Сбитая с толку услышанным, Сабрина даже не вышла на кухню, так как старик более не хотел беседовать. а она, слушать его выпады то ли на неё, то ли на собственные химеры. Обиднее всего было то, что этот старый француз, заранее определил для себя участь не только Сабрины, а всего её этноса! Ладно, если бы это был дед Месроп, это было бы понятней, хотя столь же несправедливо. За что Сабрине, её семейству, и тысячам простых обывателей Амшена, вместо ежедневной заботы о жизни, о судьбе, испытывать ещё непонятные угрызения совести за деяния правительства столетней давности? В чём её вина? Что возомнил себе этот француз. Хотя замечательный дедушка. Сказал бы это Месроп, она вмиг отказалась от всего, взяла бы вещи, и уехала. Но сейчас…Удивительно. Зачем, зачем поступил так Месроп? Она даже лица его не может вспомнить. В памяти мутно возникает образ Жана, за кем бегали по лугам, в детстве, ловили бабочек. Она понимала, что это завещание, спасение для папы, но никогда не позволила бы себе получать помощь, с чувством унижения.  Обидно было, что правду она узнала от Жана, а не от родных. Зачем они так поступили? Сабрина хотела позвонить домой, но чувство обиды, не позволяло этого сделать. Не определившись ни о чем, переоделась, надела пижаму, набросила халат, пошла в ванную. Долго лежала в тёплой воде. После ванны, выключила ночник, легла спать.
Утром проснулась от уличного шума. В душе было спокойно. Вчерашняя обида улетучилась. Встала, умылась. Когда зашла на кухню, Жана там не было. Приготовила кофе, и решила отнести в его комнату. Постучалась, услышала голос старика:
-Войди, хатун.
-Доброе утро, дедушка Жан. Я вам кофе принесла.
-Спасибо, поставь на стол. Надо наверно вставать. Через час, нотариус прибудет.
-Дедушка Жан, после вчерашнего разговора я так поняла, что вы, как дедушка Месроп, одинокий. Простите, если не права. У меня такое ощущение.
-Разве я подобное говорил? – Месроп уронил взгляд. – Сын нынче в Париже, по делам. На обратном пути, заберёт меня, отвезёт к дочери. Да, ещё у меня две внучки. Такие замечательные. Одна похожа на тебя.
-Не познакомите с ними, дедушка Жан?
-Потом, когда приедете с Айшенур, познакомлю, обязательно. А сейчас, пора привести себя в рабочее состояние, скоро придут гости.
 Часа не прошло, зазвенел звонок в калитку. Сабрина вышла, пригласила гостей в дом. Нотариус и его помощник, сели за стол. Она подала им кофе, сладости. Пока Месроп тихо шептался с ними, о чём-то.
-Присядьте и вы, хатун, – попросил он.
-Значит, это вы одна из наследниц, правильно я понимаю? – выговорил суховатым голосом, нотариус.
- Да, я.   Моя двоюродная сестра, не смогла приехать. Вот мои документы. Вот доверенность сестры.
-Да. Проверим, – нотариус взял документы, отдал помощнику.
-Значит, так и решили, господин Месроп. Ах, да… Жан, – поспешно поправился нотариус.
-Да, да. Я ручаюсь за Месропа. Так что всё в порядке.
Скрупулезно проверив документы, помощник утвердительно кивнул головой, подал бумаги на подпись. Сначала Сабрине, затем Месропу. Те поставили подписи, затем нотариус поставил свою печать. Потом расписались в журнале. И вскоре, нотариус с помощником попрощавшись, и ушли. Когда остались одни, Месроп отдал Сабрине бумаги о завещании.
- Вот и всё, хатун. Моя миссия закончена. Теперь вы со своей сестрой, полноправные хозяева этого дома, и всего имущества.
-Как-то странно, дедушка Жан. Люди уходят, а имущество остаётся, – погрустнела Сабрина.
-Ничего не остаётся, хатун. С ушедшими, уходит их мир.
-Вы так грустны, дедушка Жан…
-Что поделаешь. Скорое расставание, всегда грустно.
-Знаете, я привыкла к вашему присутствию…
-Привыкла к моим высказываниям о турках?
-К этому не привыкнуть, дедушка. Потом, мне кажется, что в глубине вашей души, вы совсем другой. Были бы моим дедушкой, я бы вас никуда не отпустила бы!
-Зачем хатун, этакий французский дедушка? А если бы я был армянином?
-Хоть пришельцем. Но были бы, именно вы.
-Спасибо тебя. Вижу, что ваш родственник Месроп, действительно не ошибся на счет вас. Храни Господь, всю вашу семью.
Посидели молча.
-Дедушка Жан. Я завтра улетаю. А сейчас, закончу готовить варенье, потом приготовлю на обед, что-нибудь вкусное, домашнее.
-Сначала, хатун,  позавтракаем, и потом решим, что делать.
-Может хоть яичницу сейчас приготовить?
-Лучше с колбасой и сыром. Я люблю смешивать.
Сабрина приготовила яичницу, налила чаю, отнесла Месропу.
-Коли сидим, расскажи что-нибудь о своей жизни, хатун.
- Что рассказывать, дедушка? Она у каждого своя. Все хотят лучшей участи.  А жизнь, не идиллия…
-Это верно, хатун.
-Дедушка, простите.  вы меня то хатун, то сеньорой, то дочкой называете. под разными душевными порывами, что ли?
- Вы мне приятны, во всех ипостасях. Но, по-моему, хатун, лучшее определение образа души девочек, твоего возраста. Красивей слова, и не придумывать.
-Скажите, дедушка Месроп говорил по-турецкий?
-Говорил, может, лучше меня. Когда-то, я бывал у них, до распада Великой страны. В Абхазии, в Сочи. Там амшены даже мысли не допускают, что они не армяне. Говорят, на диалекте, но учатся на родном литературном языке.
-А разве грешно, что в Турции хемшины считают себя ближе тюркскому этносу?
-Один мудрый иудей говорил ещё в средневековье, что иудеем считается тот, кто считает себя иудеем. И всё. Можно считать себя и пришельцем, как ты сказала.
-Вы утрируете, дедушка. Я понимаю, что отсюда, из сердца Европы, наша тамошняя жизнь, кажется патриархальной. Но скажите, к чему приведёт эта телесная распущенность, вся эта грязь. Прости, мы об этом говорили. И разве дедушка Месроп мог ненавидеть всех турок?
-Ненависть, удел слабых людей. А вот, презрение к идеологической и политической верхушке, как тень преследует вашу государственность. Это правда. Но к простым людям – никогда. Прости, но я выскажусь. Что есть Турция со времён гибели Византии? Используя все защитные механизмы, все привычки, слабости аборигенов, дали возможность стать палачами столетий, для многих народов, этносов.
Но эта болезнь, продлившаяся так долго, уверен, излечиться изнутри, когда тюрок ощутит себя частицей действительно огромного этноса. И когда этносы идентифицируют себя со своим прошлым, и действительно решают сохранить  осознанную общность жизненных пространств, то они перестают быть игрушкой, для мировых центров влияния. Это кажется утопией, но это так.
-Это ваше личное французское видение, или так рассуждал дедушка Месроп? По-моему, история свершается по иным закономерностям. Кто-то выигрывает жребий, брошенный временем, а проигравший, растворяется в прошлом.
-Во время Третьего Рейха, тебя бы похвалили за такие умозаключения. Но мы говорили о Амшенах.
-Ладно, дедушка. О чем говорить?  Немыслимо, чтобы моя мама, или Айшенур, или соседи хемшины, с глазами жертв, глядели на этот мир. Я понимаю  дедушку Месропа. Так как он не жил в наших краях, у него наверняка было субъективный взгляд на нашу действительность. А что, легче было амшенам в Советах? Я поинтересовалась. Изнурительная работа, репрессии, война. Правда, сорок пять лет созидания. И вот, распалась страна. Война в Абхазии. Разорение, грабежи, насилие. И это не турки, а братья христиане.
- Зло к религии не имеет никакого отношения. Месроп, как раз воевал в амшенском батальоне, помогал очистить, как он считал, свою страну, свой дом от беды.
-Тогда. Простите, как он очутился здесь, во Франции?
-Всё не примиритесь с его поступками?
-Наоборот. В душе неопределённое чувство вины, и наверно, благодарности, хотя и незаслуженной благодарности к нам, с его стороны.
-Даже не сомневайтесь. Он всегда вспоминал о вас двоих, как об ангелах, как о спасении его души, как смысл своего существования. А как оказался во Франции? Скажем, во всех войнах, и в гражданской войне, погибают люди. Но когда воюют армии, то убивающие обезличены. Мало что зависит от их понимания. А в гражданскую, всё как на ладони. Сразу видно, кто правый, кто злодей. Месроп имел  состояние, открыл  свой бизнес, тогда мы и подружились. Съездили в ваши края, по его просьбе. Так что, пусть не возникнут тени сомнения, в чувствах Месропа.  Хатун, дорожи своим временем.  Этим монстром всепоглощающим,  беспощадным.
-Знаете,  вы сами  противоречите  собственным советам. Чем распорядиться? Скорее сыграть свою роль в жизни? Или как это объясните?
-Не разбрасывайся временем, вот и всё.
- По моему, всё тщетно, дедушка.
-Ну и впрямь, тщетно. Откуда такой пессимизм, хатун?
-Это правда. Мечты не всегда сбываются.
-Может быть. Но истина творится не в мире, а в твоей душе.
-Образ этой истины – выживание. Жизнь рутинна. Приковывает, разрушает все иллюзии юности. Мечты умирают.
-Ты сейчас о себе?
-Не совсем. Может, отчасти.
-Знать бы, правда, кто навёл печаль на твою душу. Что за ослик.
-Почему так грубо? Думаете, я могла полюбить ослика?
-А как иначе? Все барышни влюбляются, не догадываясь, что лишь они, Божьи создания. А мужчины, всего лишь образы, рождённые ими, воображаемые ими.
-Странно. Уничижаете мужчин. А должно было быть наоборот.
- Знали бы Вы, скольких дам, я вскружил головы, приводил в отчаянье.
-Почему так поступают мужчины, дедушка?
-Страсть, хатун. Ничего другого. Мужское стремление обладать чувствами дам. Это подобно демоническому стремлению обладать душой.
-Кошмарное сравнение. Ладно, дедушка. Пока я приготовлю фарш, поищите на рынке листья винограда.
-Вот видишь, еда нас уничижает, напоминает, что мы привязаны к бытию. И думы наши, всегда о хлебе насущном.
-Пожалуйста, дедушка! Не надо устраивать брани, хотя бы вокруг еды.
-А я утверждаю, что еда и есть основной инстинкт социума.
-Дедушка…
-Да, сейчас иду.
-Спросите маринованные листья винограда. И специи, чтобы смешать с фаршем. Да, я ещё и первое приготовлю.
-И много у тебя рецептов, хатун?
-Очень. Но, к сожалению, наших дикорастущих съедобных растений, здесь нет. Даже горной мяты, и горного лопуха… Да что перечислять-то.
-Лопуха, говоришь?
-Да. Если маринованные, то полезнее ничего нет. И не сравнить с продуктами, которыми набиты полки здешних магазинов.
Месроп ушёл, думая о естественности, духовной уравновешенности этой девочки. Конечно, ему была тягостна двоякость своего положения. И какого чёрта, он притворился Жаном? Хотя понимал, что люди склонны к обособлению. Новые и новые поколения нивелируют боль и понятия, прошлых времён. Но, существует  грань, неведомая, необозначенная. Переступившую эту черту,  человек становится проклятым на все времена. В образе палача.
Хозяин лавки, торгующий на рынке сушёными и зелёными пряностями, знающий Месропа по соседству, был весьма удивлён его запросами.
-Что, земляк, по ароматам родины ностальгируешь?
-Да, Геворг. Появилась родня, с того края.
-Интересно знать, откуда именно?
-Из Трапезундского вилайета.
-Судя по всему, твоя гостья собирается приготовить долму. А с другими приправами не догадываюсь даже, что можно стряпать.
-Приходи часика через три, и узнаешь. И госпожу Гоар, приглашаю. И внука. Много лет угощали вы меня, родными блюдами. Хоть раз похвастаюсь перед вами.
-К сожалению, жена с внуком, уехали в Париж, к дочери. А я постараюсь освободиться пораньше. Слушай, неужели ты всё-таки свершил задуманное?
-Да, Геворг. Потом поможешь сёстрам, если вопросы возникнут. Меня при ней назовёшь Жаном. Договорились?
-Конечно, приятель. Непривычно это, признаюсь.
-Тогда, до встречи.
 Сабрина, трудясь на кухне, напевая под носом мелодию из любимого сериала, не заметила, как вошёл Месроп. Тот смотрел на её раскрасневшееся у плиты, личико. Чистое. Светлое. Божественное. Укорял себя, что был нередко грубоват с нею. Легко кашлянул.
-Вы пришли, дедушка. Всё заказанное принесли?
-Постарался. У армянина приобрёл. Друга Месропа. Пригласил его к ужину.
-Друг дедушки Месропа? Армянин? Знаешь, дедушка. Я с Вами затрудняюсь нормально говорить, а с ним, станет ещё хуже. Он наверняка начнёт поносить турок. Лучше я приготовлю, накрою на стол, а потом погуляю по городу.
-Угомонись, хатун. У него партнёр по бизнесу, турок. Дружат семействами. Потом, просто неприлично уходить при гостях. Тем более, что дом уже принадлежит Вам. Меня здесь скоро не будет.
-А... где Вы будете?
-Как где? Сказал, у дочери, далеко.
-Понимаю, дедушка. Всё равно неуютно, неуместно.
-Хатун, ты стыдишься угостить двух стариков?
-Я не стыжусь. Хотя, что вам, французам? Всякая мораль вымирает в вашей изящной лёгкости бытия.
-Опять упрёки. Лучше скажи, надо ли чем помочь?
-Спасибо. Я сама. Но только я не буду долго сидеть с вами, хорошо?
-Конечно, хатун. Не дай Бог, ещё сглазим тебя.
Месроп удалился к себе. Через некоторое время, когда он вошёл на кухню, просто голова кругом пошла от запаха блюд, приготовленных Сабриной.
-Может, уже накрыть на стол, дедушка? Всё уже готово.
-Подождём гостя, хатун. Давай сначала сами насладимся запахами творения твоих рук. Как будто родиной пахнет…
-А что для тебя родина, дедушка? Ты же во Франции.
-Тогда я скажу, что было родиной для Месропа.
-Любопытно, что же?
-Край, несущий память этноса. Спасшихся,  оживших  в разных уголках планеты. В памяти, в обыденной жизни, несущих в душе, подобно молитвы, образ Родины. И она, Родина, своими вибрациями, своей вечностью времён, даёт о себе знать. Иные путники просто пройдут по этой тропе и погаснут в истории. Но пока коллективная душа изгнанных благословляет священную Гору она возвышает дух, и всё возвращается на круги своя.
-А не лучше ли вместо страданий и тоски, вернуться в свои края, если они так дороги?
-Всё так просто для тебя, хатун.  Вот и в калитку звонят. Я пойду, открою. А ты накрой на стол. Обещаю, ни слово о ностальгии.
 Вскоре Геворг, за столом, вовсю восхвалял еду и кулинарное искусство Сабрины:
-Если будем соседями, то супруга моя обязательно возьмёт рецепт приготовления.
-Спасибо, господин Геворг. Скорее, моя сестра, Айшенур, решит все эти вопросы.
-Мы будем рады вам обеим. Я оставлю телефон. По любым вопросам, можешь звонить. Поможем, дочка.
У Геворга были дела, и он в скором времени, поблагодарив за ужин, попрощался, ушёл. Остались вдвоём. Сабрина убрала со стола, потом присела напротив призадумавшегося Месропа:
-О чём думаешь, дедушка Жан?
-Так, доченька… о всякой всячине.
-Хорошо было бы, если Вы жили рядом!
-Чтобы ежедневно ссориться?
-Без Вас грустно будет здесь, правда. У Айшенур, характер замечательный.
-Да? Спасибо, хатун. У твоей сестры, будут хорошие соседи. Ты видимо устала, да.
-Я ещё варенье в банки закатаю, потом посплю.
-Значит, уезжаешь.
-Да, дедушка. Скоро у меня учёба.
-Что-то голова побаливает. Я пойду, выпью лекарство, посплю.
-Спокойной ночи, дедушка. Нужна будет моя помощь, позовите.
-Благодарю, хатун. До завтра.
Проснувшись утром, Сабрина уже привычно смотрела на лица «Едоков…», с холста Ван-Гога.  Вновь уловила в них всю суть человеческого бытия. Глубоко вздохнула, встала с постели. Когда вошла на кухню, то Месроп  варил кофе.
-Доброе утро, дедушка Жан.
-Доброе утро, доченька. Садись, в последний раз угощу тебя.
-Почему последний? Мы, надеюсь, ещё увидимся, дедушка.
-Дай то Бог, хатун.
-Вы такой грустью говорите. Конечно, мы с Айшенур, обязательно будем навещать вас!
-Да, спасибо. Но жизнь такая сложная, а люди всего лишь винтики в ней. Не знаешь, как всё сложиться.
-Кажется, и во вселенной мы винтики. Да, грустно, дедушка.
-Видимо, ты сломлена.
-О чём вы, дедушка?
-О твоей печали.
-Не хочется говорить об этом. Я вещи собрала, мне надо выходить.
-Всё равно напоследок я дал бы тебе совет.
-Дедушка… не надо. Лучше страдать, чем осквернять собственные чувства. Так спокойнее. Скажу только, что вчера вечером позвонили мне из Германии подружки. Видели его, в аэропорту. Таскал чемоданы за своей избранницей.
-И ты спокойно говоришь об этом?
-А что? Как иначе отреагировать, дедушка.
-Напомнить? На войне и в любви, все средства хороши.
-Имеете в виду выманить его? Нет. Я дочь, сестра, внучка любящих меня людей. Боль со мной, а он чужой. Совсем чужой. Как вы сказали, наверно, я была влюблена в собственные иллюзии.
-Жаль, хатун, что нельзя сбросить прожитых мною хотя бы пятидесяти лет, и броситься к твоим ногам.
-Правда? А мой отвратительный характер?
-Э-эх… за тебя и стоило бы идти войной на Трою.
-У вас дух рыцаря.
-А как иначе?! Прости за мои годы.
-И вы простите, что не родилась в ваше время. Я обожаю вас. Прощайте.
Сабрина привстала, поцеловала лоб погрустневшего старика и, прихватив сумки, пошла к ожидающему такси, помахав ручкой, вскоре исчезла с виду. Месроп, захлопнул калитку, вернулся в дом, присел. Долго озирался вокруг, мысленно попрощался со все эти годы окружавшими его вещами. Потом взял телефон, позвонил. На том конце поинтересовались, отправлять ли за ним, машину.
-Я готов, пускай приезжают.
Переложил в сумку приготовленную одежду. Туда же положил банку варенья, приготовленного Сабриной. Прикрыл окна на засов. Отключил от источников газ, воду, электричество. Вышел. Закрыл дверь на замок. Ключи отнёс соседке, пожилой француженке.
Предупредил, кто может прийти за ними. Попрощался с ней. И у своей калитки, дождался машины из приюта.
***
День был хмурым, туманным. К обеду начало моросить. В аэропорту, из-за густого тумана, откладывали рейсы на вылет, на посадку. Сабрина, пристроившись на уютной сиденье, в аэровокзале, пролистывала купленный иллюстрированный еженедельник. Позвонила Айшенур, поинтересовалась, когда её встречать. Выпила кофе. Бесцельно прогуливалась по аэровокзалу, пока не решилась позвонить Жану. Гудки оборвались монотонным голосом, что абонент не доступен. Подумала, он забыл включить телефон. забеспокоилась. Позвонила по записанному номеру его соседке-француженке.
-Это вы, мадмуазель? Наверно, уже вылетели? – Узнала она Сабрину.
-К сожалению, задерживают вылет. Я звоню дедушке Жану, он отключен. Может, что случилось?
-Жану? Вы имеете в виду вашего деда?
-Да…
-Он звонил из приюта. Сообщил, что благополучно добрался, и отключает телефон. Сказал, обрывает все связи с внешним миром.
-Простите, ни о каком приюте он не говорил. Сказал, что за ним сын заедет. И что значит оборвать связь с внешним миром?
-Бывает и так, когда не на что надеяться.
- Вы сказали, никого нет у дедушки Жана?
-Мадмуазель, вообще-то Жаном звали моего супруга. Он умер много лет назад. А вашего деда, насколько я его знаю пару десятков лет Месропом зовут.
Сабрине будто дали пощёчину. Услышанное ошеломило. Дрожь лихорадочно, прошла по телу. Думала, думала, и снова набрала номер старушки-соседки:
-Вы подождите меня, пожалуйста. В течение часа приеду, возьму  ключи.
-Вы не полетите? – Удивилась француженка. – Конечно, приходите. На улице всё равно дождь,  я буду дома.
Сабрина сдала билет, позвонила Айшенур.
-Сестрёнка, ты так быстро прилетела? – обрадовалась Айшенур.
-Нет, пришлось остаться. Я прошу тебя, срочно надо тебе прилететь сюда. Очень срочно.
-Что случилось. Ты, видимо взволнована. Я сообщу дяде Селиму.
-Не нужно. Потом тебе объясню. Твой избранник, может посадить тебя на самолёт?
-Наверно может. Это так необходимо, да? Доверенность не так оформлена?
-Пожалуйста, не возражай. Это важно. Очень.
-Ты пугаешь меня. С тобой действительно всё хорошо?
-Лучше не бывает, когда родители, даже ты, держите меня в глупом положении.
Айшенур, ранили её слова:
-Сестрёнка, ты обидные вещи говоришь.
-Прости, насчёт тебя, может быть, я ошибаюсь. Но тебе обязательно надо прилететь.
-Постараюсь. Попозже, я позвоню тебя.
Айшенур пошла к тёте Наргис, слово в слово передала услышанное.
-Вот беда. Всё-таки догадалась. Я говорила Селиму, не идти на поводу у Месропа, сказать всё на чистоту. Сказать правду.
- Какую правду. Причём тут Месроп? Вы сказали, он давно умер.
-Не умер. Мы вынуждены были согласиться в его решении притворства. Так как Сабрина не очень-то приветливо была настроена к армянам.
-А я никогда не замечала этого.
-Поздно сейчас об этом говорить. Но ты у нас сильная, решительная. Вот, полетишь, выручишь сестру, пока она чего не натворила.
-Она не способна ничего плохого натворить. Яснее ясного.  Что-то непредвиденное с моей подписью, каких то  бумагах. Наверно придётся лететь. Надо заказать билет.
Новость Селим воспринял спокойно. Даже улыбнулся:
-Интересно, как она обнаружила подвох? Наверно, Месроп допустил оплошность. Ты поезжай, дочка. Как раз встретишься со стариком. И фурию нашу образумишь. Я недавно ей звонил, но она  словом не обмолвилась о случившемся. Сказала, ждёт тебя.
***
Сабрина встретила Айшенур, когда вечерело. Дождливый, ветреный был денёк. От непривычки летать на самолётах, Айшенур чувствовала себя неважно. Обнялись при встрече, и сразу в такси. Дома, у деда Месропа, пока Айшенур принимала ванну, Сабрина приготовила ужин. Как только Айшенур вышла из ванной, сели ужинать.
-Я так и не поняла, где, говоришь, дедушка Месроп?
-Ты поешь что-нибудь, попей чаю. Потом поговорим.
-Ты ведь знаешь, я по вечерам не очень-то прожорлива...
-Ах, да. Забыла. Фигура, диета…
-Иронизируешь? Значит, сильно обиделась. Но я правда не знала о деде Месропе. Поклясться твоими ушами?
-Верю. Сказала, ты врать не умеешь. Сестрёнка, сначала подпиши вот эти бумаги, потом мы поговорим. – Сабрина достала из сумки бумаги, относящиеся к завещанию.
-А зачем это нужно? Ты же подписала.
-Да, но это другие. Я сегодня была у нотариуса,  завещание переоформила на тебя. И имущество, и деньги.
-Зачем, Сабрина? Мы же сёстры.
-Знаешь, ангел наш. Жизнью, как говорят, не надо разбрасываться. Я не испытательный объект на верность. Подпиши, пожалуйста.
-Ладно, подпишу. Хотя это всё пойдёт на семью.
-Это будет твоим выбором, твоим решением, сестрёнка.
Айшенур подписала бумаги, и к Сабрине:
-Теперь скажешь, где дед Месроп?
-В приюте.
- Да? Странно. И зачем он так поступил?
- Мне тоже хотелось бы узнать, почему. Но это завтра. А теперь, новоиспечённая наша хозяйка, нырни в постель, вон в той комнате. Я там постелила. Сама немножко посижу с ноутбуком. Войду на почту. Может, есть сообщения из колледжа.
***
Проснувшись утром в приюте, Месроп медленно встал. Потом туалет, потом в общую столовую, где было ещё человек двенадцать стариков. Позавтракал, вернулся в свою комнату. Прогуляться было невозможно, уже стояла самая паршивая осенняя погода. Комната была на уровне макушек деревьев, и он долго глядел, как последние листья под натиском ветра, вырываясь, кружась вихрем, падают ниц в вечность, безвременье. Не то чтобы он пожалел себя, просто сравнил себя с падающими листьями. Было тоскливо. Правда, уютно для тела, но шло медленное угасание души. В раздумьях, не заметил, как приоткрылась дверь.  Вошла Сабрина.
-Это ты, хатун? Как здесь появилась. Ты почему не улетела?
-Не улетела. Как Вы сказали, в любви и на войне, все способы приемлемы. Вы были готовы броситься к моим ногам. Вот я и вернулась.
-Э-эх, доченька. С опозданием на полвека, не считается.
-Вы говорили, что душа не стареет.
-Так то ведь душа. А телесное, всё земное, это лишь временное обиталище  души.
-Тем не менее, мы пришли за тобой, дедушка Месроп!
За Сабриной появилась Айшенур. И на армянском диалекте обратилась к Месропу:
-Барев, баби.
-Барев, ахчигс. Тун вэвис?
-Ес,  Айшенурним.
Старик, дрожа, подошёл, обнял её. Даже Сабрина была удивлена, её словам на амшенском диалекте. Старик, наверное, обессилев от волнения, присел на кровать.
-Ангелы мои. Когда проснусь в иной жизни, я помолюсь за вас.
Сабрина прервала.
-Дедушка, мы ныне в этой жизни. Мы пришли за тобой. Поедем, вернемся в родные просторы Амшена! Почему воочию не ощутить его запахи лугов, его реки, горы, туманы? Родители Айшенур, хотели встретиться с Вами. Трагедия унесла их жизни. Вот,  займите  место родителей Айшенур. Хотя, Бог свидетель, она не сирота. Она моя сестра, и по душе не двоюродная, а родная, единственная…
Слова Сабрины мучили старика:
-Поймите, ангелы.  Спасибо вам за сказанное, но мне будет лучше именно здесь доживать свой срок. Да и на кой чёрт я вам, на ваши головы? Вы молодые, вам свою жизнь надо обустраивать, а не быть сиделками у старика.
-Дедушка, здесь, конечно, нравы другие. Но по обычаям Амшена вы поневоле превращаете нас в страшных грешниц.
-Зачем так, хатун? Разве я вас в чём то виню?
-Причём тут ваше мнение? Разве существует больший грех, чем отвернуться от близкого человека? И по мне, вы просто боитесь соприкоснуться с родиной. Вот у Айшенур, был страх к полётам, но она преодолела его, прилетела. Дедушка, пожалуйста. Я звонила папе. Он подтвердил, что уже не раз приглашал вас, а вы всё не решались.
-Ладно, ангелы мои. Здесь не то место, чтобы решать такие вопросы. Вызывайте такси, поедем домой.
-Спасибо тебе, дедушка. Сейчас вызовем.
Дома, до глубины души взволнованной, Месроп прилёг, а сёстры хлопотали над ужином. Когда Сабрина вышла за покупками в ближайшую лавку, Айшенур заглянула к Месропу и попросила поговорить с ней, на амшенском диалекте. Месроп с радостью рассказывал ей всякие истории. Она, слабо понимая, но улавливая смысл словосочетаний, пробовала отвечать тем же диалектом с берегов Понта. Словом, когда в неловкую ситуацию попал Месроп, то Айшенур смеялась, объясняла ему смысл слов по-турецки, пока не вернулась Сабрина.
Накрыли стол в комнате Месропа, у его постели. Позвонил, Селим,  похвалил девочек за совершенный ими поступок. Предупредил, что дал адрес старика знакомым людям, и они к вечеру, посетят их. Сабрина поинтересовалась, о каких знакомых идёт речь. Но Селим ушёл от ответа, сказал, скоро сами узнают. Подумала Сабрина и об Анаре, у Айшенур возникла та же мысль. Неужели он?
После ужина, только прибрали со стола и присели рядом с Месропом побеседовать,  зазвонил звонок в калитку. Сабрина попросила Айшенур, чтобы, если это Анар, выпроводила его, сказала, что она улетела.
-А как узнать, что это он? - Засуетилась Айшенур.
-Узнаешь. Помнишь, ты говорила, городские ребята, такие цивильные, приглаженные?
Айшенур вышла. У калитки стояли мужчина с женщиной, средних лет. Подошли, поздоровались. Открыла калитку.
-Это вы Сабрина? – спросила женщина, вся взволнованная.
-Я её сестра. Она дома, у деда.
-Значит, Айшенур. Можно, я вас обниму. – И женщина обняла, поцеловала её обе щёки.
Айшенур смутилась, но подумала, что так принято в их Европе, и вежливо пригласила в дом. Когда чета за ней вошла в комнату, Сабрина, улыбаясь, слушала Месропа. Женщина без слов, подошла к ней, взяла её ладони, встала на колени, и страстно целовала, целовала. До крайности удивленная, Сабрина, высвободила руки, привстала, стараясь и её приподнять:
-Пожалуйста, поднимитесь, мадам. Что вы делаете?
-Твои руки, твоя душа спасли моего мальчика, спасли…
-Наверно, вы мама Азиза? Пожалуйста, сядьте. Не волнуйтесь так. И вы сядьте, месье.
Айшенур принесла стулья. Все сели, мужчина заговорил:
-Моя супруга Зульфия и я, непременно хотели видеть вас, отблагодарить, доченька.
-Я всего- то делала свою работу. Надеюсь, ваш сын выздоравливает?
-Да, доченька. С твоей помощью. Видать, Бог прислал тебя. Ему лечиться ещё месяца два, но он уже ходит на костылях, по больнице.
-Я рада за него. Познакомьтесь, пожалуйста, с нашим дедом, Месропом.
-Спасибо, доченька. Простите, господин Месроп. Это всё волнение. Мы век не забудем доброту ваших внучек.
Пока они говорили, Айшенур угощала гостей. Постепенно страсти утихли, и мать Азиза, вынула маленькую коробку из сумки, протянула Сабрине.
-Возьми, пожалуйста. Эти украшения в подарок тебе, от моего сына. А эти серьги вашей сестре.
Сабрина в смущении, не знала, как поступить.
-Когда от сердца, бери, не обижай гостей, – вмешался Месроп.
Потом он велел приготовить ужин для гостей. Мужчина вежливо отказался:
-Мы на своей машине. Доедем до ближайшей гостиницы, там и поужинаем.
-Дом просторен. Не нужна гостиница. Переночуйте здесь.
-Так вы же, видимо, сами перед отъездом на родину, так что, это мы пришли не вовремя. Но мы должны были видеть Сабрину, иначе сын нас не простил бы. Живём-то хоть и в Германии, но в нескольких часах на машине отсюда…
-Тётя Зульфия, останьтесь. Утром позавтракаем, и все вместе выедем. Я заказала билеты по Интернету. Я сейчас помогу сестре накрыть на стол, а вы побеседуйте с дедушкой.
Во время ужина Сабрина посмотрела на подарок, и удивилась.
-Тётя Зульфия, это очень дорогой подарок! И похоже на мой талисман, что дал Азиз.
-   Похожую на вашу,  он заказал и для тебя. Но это всего лишь украшение. Бесценен твой поступок, доченька. Мы хотели пригласить тебя и твою сестру, к нам. Но, видно, не судьба, и ваш дед не очень-то здоров. Потом мы обязательно навестим, с Азизом.  Доченька, знаете, сможет ли ваша дедушка  выдержать такой путь?
-Мы с Айшенур, будем рядом. Как врач, взяла всё необходимое, и шприцы, и лекарства. Лететь-то всего пару часов. Думаю, всё будет хорошо.
-И мы желаем, чтобы вы долетели благополучно. И не станем вас более утруждать. Покажите нам комнату, и доброго вечера, ангел мой.
Пока Сабрина была занята гостями, Месроп попросил Айшенур, в его комнате, присесть поближе к нему:
-Доченька, на сон грядущий, не споёшь ли песенку на нашем языке? Хоть одну…
-Песенку? Дедушка, я не любительница петь песни. Честно.
-Хоть мелодию какую-нибудь. Что поют в наших краях?
-Может, утром? Гости услышат, удивятся.
-Утро – это лишь путь к следующим мигам вечности. Разве там услышу твою песенку?
-Странно говорите, дедушка. Ладно, вспомнила…
Айшенур спела грустную, грустную песенку на амшенском. Вошла Сабрина, слушала и удивлённо, и восхищенно. Месроп сердечно поблагодарил, и перед уходом девочек, сказал Сабрине:
-Помнишь, хатун, ты всё хотела узнать место кладбища?
-Да, но это была ваша выдумка, дедушка.
-Не совсем так. Там похоронен Жан, мой приятель. Тот француз из вашего детства. Рядом с ним выделено место для меня.
-Не думайте об этом, дедушка. Мы ещё станем ловить бабочек, в наших лугах.
-Я во всех других мирах, буду молиться за вас. Доброй ночи вам, ангелы мои.
Утром Сабрина проснулась рано. Присела в кровати. Чутко спала и Айшенур, в соседней кровати:
-Что встала в такую рань, сестра?
-Что-то не спокойно на душе. Ты поспи, а я загляну к деду. Может, что надо.
Сабрина пошла к Месропу. И минуты не прошло, как послышался её зов:
-Айшенур, пожалуйста, иди сюда.
Испуганная, Айшенур вскочила с постели, босиком, в ночной рубашке, метнулась к ней.
-Дедушка Месроп, дедушка. Очнись, пожалуйста…
В комнату заглянули  проснувшиеся гости. Видя метание, страх и слёзы девочек, постарались успокоить. Мужчина проверил пульс Месропа и, отрицательно помахав головой, своей рукой медленно прикрыл глаза блаженного. Осталась в облике Месропа, лишь погасшая улыбка. Зульфия увела дрожащей Айшенур, в комнату. Помогла одеться. Всячески успокоила.
-Я виновата, я забрала его из приюта, – сокрушалась Сабрина.
-Успокойся, доченька, пожалуйста. Если можешь, прочти вот эти бумаги.
-Да? На латыни. Да… он, дедушка, смертельно был болен. Он знал, знал… Он попрощался вечером с нами. А мы не поняли этого.
-Всё по воле Всевышней. Мужайтесь. Дальше я распоряжусь. Надо срочно позвонить в скорую, чтобы зафиксировали смерть. Потом в социальные службы. Ты только не падай духом. Твоя сестра совсем растеряна. Поддержи её.
Подъехала скорая. Проверили. Заполнили всякие бумаги, увезли тело Месропа, в морг. Сообщили соседям. В первую очередь, Геворгу и вдове Жана.
-Иди, иди к сестре. Успокой её, – Зульфия увела Сабрину от комнаты скорби, приговаривая, – вы только успокойтесь. Я сегодня куплю траурные наряды. Вы ведь самые близкие люди покойного, значит, и держаться вам надо подобающе.
-Тётя, вы останетесь, правда?
Слова прозвучали с такой тоской, с такой грустью, что дрогнуло сердце Зульфии:
-Для вас, ангелов, хоть на вечность, тем более в такой трудный час. А мой супруг знаком с поминальными традициями армян. Соседи придут. Организуем поминальное застолье. Будь у сестры. Я скоро вернусь. Девочка может вообразить себя совсем брошенной.
Сабрина вошла к Айшенур. Та, съёжившись, отрешённо сидела на краю кровати, но сразу почувствовала присутствие сестры, прильнула к ней.
-Почему все близкие умирают?
- Он был болен. Очень.  Главное, он ждал тебя, и дождался, а потому, умер спокойно. Я позвонила домой. Сегодня вечером прилетают дядя Фархад, с твоим женихом.
-Правда?
-Да. Теперь надо выйти к людям. Мы ведь внучки дедушки Месропа. Надо с честью проводить его в последний путь.
Похоронили Месропа на городском кладбище, рядом с могилой Жана. Особенно трудно было Сабрине. Она уже успела привыкнуть к дедушке, так что слёзы боли и прощания неудержимо лились из её глаз.
Родители Азиза после похорон, собрались уезжать. Девочки проводили их.
-Тётя Зульфия, дядя…Спасибо вам за помощь, участие. Передайте привет Азизу. Скажите ему что я ношу его талисман.
-Доченька… не рискнула раньше, но скажу сейчас. Ты и есть душа Азиза. Он старается выздороветь ради тебя, а уж тебе решать, как к этому относиться. И не говори пока ничего. Потом, в иных условиях, ещё поговорим. Прощайте…
Сабрина в двойственном состоянии, и внутреннем смущении ещё долго стояла у обочины, пока её не позвала Айшенур.
-Сестра, ты заказала билеты?
-Да, заказала. – Сабрина заметила в беседке, в саду, сидящего отстранённо, Али. – О чём думаешь Али?
-Это ты? О многом думаю, сестра. Думаю, вернусь и подамся в матросы, на рыболовном сейнере.
-А что случилось? Кажется, вы с Айшенур, собирались бизнесом заняться.
-Сейчас ей не до бизнеса, сестра.
-Раз называешь сестрой, то поверь мне. Знай, Айшенур без тебя уже не сможет. Она влюблена. Когда вернёмся, после сорока дней дедушки Месропа, отправишь сватов. Но пока это между нами. Держи в тайне. Договорилис?
-А что скажут, дядя Селим, тётя Наргис?
-Что полагается, то и скажут. Но смотри, не дай тебе Бог, обидеть мою сестру!
-Я? Чтобы обидел Айшенур?
-Вот и запомни эти свои слова мужчины. Завтра, после поминок, улетаем домой, в родные края Амшена…