Катька решила себя нарисовать. Автопортрет. А что? Рисовать она всегда любила, особенно женские головки – все тетради с обратной стороны в школе ими изрисовывала. И даже учителей рисовала, иногда получалось очень похоже, подружки восхищались. А недавно на практикуме по методике ИЗО их преподша учила рисовать портреты – какие там есть пропорции, как нарисовать глаза, или, там, волосы. И у одной девчонки, Илонки, получился портрет ее парня – ну точь-в-точь, будто фотографию перерисовывала! Все ахнули, а преподша сказала, что это талант. Но потом, сколько Илонка ни пыталась кого-то еще нарисовать (а к ней сразу, конечно, все стали с просьбами подкатывать), ничего у нее не получалось. Катьке тоже хотелось попробовать. Сегодня, наконец, выдался удобный случай: воскресенье, Япик с Таткой ушли в кино, а у нее «этот день», когда лучше дома посидеть.
За неимением натуры решила рисовать себя. Поставила напротив большое зеркало со стены, приготовила бумагу и карандаш. Долго выбирала позу: решила вполоборота, чтобы лицо было не таким круглым. Дверь закрыла на ключ – у них принято стукнуть пару раз, и, не дожидаясь ответа, сразу входить. Не хочешь, чтобы к тебе заходили – закройся. Так что если кому-то приспичит заявиться, она успеет зеркало на место повесить и рисунок убрать. Хотя сегодня, в воскресенье, да еще в такую хорошую погоду, вряд ли кто-то в общаге сидит – или на свиданиях, или «культурный уровень повышают», или гуляют, или совмещают первое со вторым или третьим. Но на всякий случай все-таки лучше закрыться.
Она рисовала, вглядываясь в свое отражение и вспоминая, что говорили на практикуме, и так увлеклась, что когда вдруг посмотрела на часы, то ахнула: прошло больше часа! Скоро девчонки придут, а она обещала на ужин котлеты пожарить с картошкой! Котлеты-то – это быстро, вон, пачка между рамами, а вот картошку вначале еще почистить надо.
Катька посмотрела на готовый портрет. Смотреть она старалась так, как будто это не она сама смотрит, а кто-то другой. Вроде, похоже. Только глаз кривой какой-то. Если рисовать так, как учили, получается, что глаза как будто косят и один намного меньше другого. А если как в зеркале видишь, то вообще что-то непонятное. Ладно, надо отложить и еще раз потом посмотреть, более отстраненно.
На кухне, конечно, никого не было. Она быстренько почистила картошку и поставила вариться, выложила из пачки на сковороду оставшиеся три котлеты. На улице уже стемнело, напротив светились окна корпуса общежития ЛЭТИ. В темном стекле неясно отражался ее силуэт. Катька повернулась боком, потом развернула плечи прямо. При таком повороте талия выглядела совсем уж тонюсенькой. А если еще сзади халатик рукой прихватить – то кажется, что талию можно обхватить ладонью.
Все-таки с фигурой ей повезло: и грудь не большая и не маленькая, в самый раз, и попа. А талия – вообще супер! Двумя ладошками, конечно, не обхватишь, но все равно тонкая. Все покупные юбки и брюки приходится в поясе ушивать – болтаются. Да и рост хороший – не маленькая, как Япик, но и не дылда какая-нибудь!
А ведь еще какой-то год назад, в выпускном классе, она чувствовала себя и дылдой, и кубышкой. В их городке люди почему-то были в большинстве маленького роста, так что ее папа, который, в общем-то, совсем не высокий для мужчины, всего метр семьдесят, казался высоченным. Она всего на сантиметр не дотянулась до папы, а ведь девочка! В классе она была самой высокой, даже самые длинные мальчишки все были ниже нее. Правда, к девятому-десятому классу некоторые подвытянулись, хотя бы вровень стали, но она уже успела заработать хорошенький такой комплекс. Она даже сутулиться стала, чтобы хоть чуточку пониже казаться. Понятно, что на школьных вечерах на танцы ее не приглашали – мальчик же должен быть обязательно выше партнерши, иначе смешно! И в кино, и «дружить» тоже никто не предлагал поэтому – ну как пойдешь по улице с девочкой, которая над тобой возвышается – засмеют! Хотя мальчишки к ней с уважением относились, да и игривые взгляды нет-нет, да и бросали… А может, еще и папу боялись: в городе его хорошо знали: был он прорабом в местном стройуправлении, а летом принимал мальчиков из старших классов к себе на стройку на подработку. А нрав у папы строгий: проштрафился – получи! Так что мальчишки его побаивались. Да и не только рост ей тогда не нравился в себе, а вообще все. Лицо круглое, большие в детстве глаза почему-то стали совершенно обыкновенными, да и еще какого-то невразумительного болотного цвета, рост слишком высокий, плечи сутулые, а фигура, так вообще – слезы сплошные! Девчонки почти все (кроме толстушек, конечно, но их мало было) – ни попы, ни груди. А у нее – что спереди, «полна пазуха», мама говорила, что сзади сундучок! Папа-то ее фигуру одобрял, говорил, что она настоящая «донская казачка», и что в их станице у нее уже отбою бы от женихов не было – только выбирай! Неизвестно, как там в станице, а тут Катька чувствовала себя громоздкой дылдой с круглым некрасивым лицом…
А помогла «абитура».
Сколько помнила Катька себя, всегда хотела быть или воспитателем в детском саду, или учительницей в младших классах. Всегда она кого-то нянчила, за кем-то приглядывала – и у мамы на работе в яслях (мама работала старшим воспитателем, и дочка часто приходила к ней – помогала одевать и выводить на прогулку малышей), и братишку Димку, и двоюродных младших братьев-сестер, и соседскую мелкоту. Взрослые знали – если Катьку попросить присмотреть за ребенком – лучшей няньки не найти! Да еще и в садике ей с воспитательницей повезло – все мальчишки были в ту влюблены, девчонки старались во всем подражать, а родители нарадоваться на нее не могли. Вот Катя и решила – буду такой воспитательницей, как Светлана Ивановна! Родители и учителя тоже говорили, что у нее педагогический талант. Но когда сказала, что пойдет в педучилище, все в один голос стали уговаривать в институт идти – мол, с таким умом, да хорошей учебой нужно обязательно получать высшее образование! Катька и не возражала – институт, так институт. А в десятом классе случайно увидела по телевизору передачу про Ленинградский институт имени Герцена, и загорелась – хочу учиться там! Вот тут ей пришлось выдержать такой натиск взрослых! Все в один голос твердили, что надо ей учится в областном «педе» - и к родителям близко, и поступить легче, даже направление дядя Боря, работавший в городской администрации, обещал выхлопотать. Нет, уперлась – если ВУЗ, то только «Герцена»! Ну и уговорила родителей – если не поступит, то на следующий год пойдет в областной «пед».
При одной мысли о том, что дочка будет жить в общежитии во время поступления, папа пришел в ужас. Почему-то он считал: студенты – это совсем другое, жить в студенческом общежитии – это нормально, а вот абитуриенты – люди безответственные, что они только и делают, что дурака валяют, а то еще и пьют, и вообще, неизвестно, чем занимаются! Напрасно Катька ему доказывала – так ведь студенты-то из абитуриентов получаются! Он и слышать ничего не желал. Студентами единицы становятся, а остальные – не пойми кто.
Выход нашелся. Их бывшие соседи по лестничной площадке несколько лет назад переехали как раз в Ленинград. Отношения хорошие сохранились, переписывались до сих пор. Вот они-то и согласились приютить Катьку на время поступления. Правда, как раз уезжали в отпуск, но, написали они, но это даже и хорошо – будет Катя спокойно готовиться к экзаменам, никто мешать не будет. А что одна поживет – так ведь взрослая уже! Абитуриентка! Привыкать нужно к самостоятельной жизни. Так и получилось. Папа лично отвез дочь в Питер, съездил в институт сдавать документы, ужаснулся толпам поступающих, и уехал обратно. А на следующий день тетя Лора с дядей Левой показали Катьке ближайшие магазины и рынок прямо рядом с домом, сходили с ней и маленькой дочкой в Зоопарк (он, кстати, оказался тоже совсем рядом, в нескольких кварталах), показали, что и как – и укатили. Да и было что показывать. Дом старинный, лифт странный (не закроешь внешнюю железную дверь как следует – ни за что не поедет!), ванной нет, просто в одном углу огромной кухни стоит на львиных ногах тоже огромная старинная ванна, занавесочкой огорожена. А если учесть, что квартира оказалась коммунальной, то вообще странно – а если я моюсь, а кто из соседей заглянет? Тетя Лора с дядей Левой посмеялись и объяснили, что никто так не делает. И вообще, коммуналка у них всего на две комнаты, то есть только одни соседи. Это, сказали они, огромное везение, есть коммуналки и на десять соседей. А их соседи, к тому же и не живут тут. Сдают свою комнату молодому парню из Молдавии, а он дома почти не бывает – утром рано на работу уходит, поздно приходит, и сразу спать ложится, а каждые два-три месяца вообще на родину уезжает, у него там молодая жена, и тут он на свой дом зарабатывает.
Первые две ночи Катька спала с ножиком под подушкой. Посмеивалась над собой, но клала: кто их знает, этих молдаван, слышала, что южане – все «горячие парни». А когда через два дня вечером, засидевшись за учебниками, вышла на кухню чайник поставить, увидела соседа, то сразу успокоилась. Оказался он невысоким худеньким скромным парнишкой чуть постарше ее самой. Да и звали его Думитру, Дима – совсем как Катькиного братишку. Он сам, оказывается, ее боялся – ведь без прописки тут живет! Ну, Катька его успокоила – сама такая же, «на птичьих правах». Потом они даже по вечерам чай вместе пили – и ему одиноко, и ей – за целый день зубрежки хоть с живым человеком пообщаться. Научила его варить суп из пакетиков: добавишь пару картошин - и сытнее, и на два обеда хватает.
Вообще Катькина еда нехитрой была – она решила деньги экономить. А вдруг не поступит, получится, что родители зря потратились на дорогу да житье тут. Завтракала чаем и булкой с маслом, на обед – суп из пакетика с картошкой и хлеб с маслом, иногда с кусочком колбасы, ну а ужин уж вообще царский: котлета из кулинарии, макароны или картошка, и – самое главное – сладкий болгарский перец! Раньше Катька его никогда не ела, у них он не продавался. А тут на рынке увидела – лежат на прилавке такие толстенькие, глянцевые, победительного красного цвета! Не удержалась, спросила у тетеньки, что это. Та удивилась, да и дала попробовать. Катька прямо влюбилась в душистый, сочный, летний вкус! Стоила одна штука пять копеек. И Катька каждый день себе перчик покупала, удержаться не могла. Зато какое это было наслаждение – макать длинненькую дольку в соль, а потом хрустеть этим сочным сладким чудом! Никаких конфет не надо! И еще она позволяла себе – через день - или мороженое самое дешевое, в картонном стаканчике, или пирожок с мясом. Эти жареные пирожки Катя просто обожала, особенно если горячие, могла бы, наверное, за раз штук десять съесть, но – экономия! Ну вот и доэкономилась до того, что юбка сваливаться стала. Катька этому немного удивилась, но думала, что ткань просто растянулась. А когда через месяц вернулись Тетя Лора с дядей Левой (дочку они пока оставили у бабушек-дедушек), то тетя Лора удивленно оглядела ее, потом покрутила за плечи и сказала:
- Катя! Ты что, совсем ничего не ела тут, что ли? Похудела как! Одни глаза остались! Смотри, Левчик, во что она превратилась!
Дядя Лева тоже внимательно ее оглядел.
- Да уж! Вот это результат! Лора, а ей ведь ужасно идет! Фигурка классная, личико подтянулось, а глаза-то, глаза! Просто звезды сияют! Поделись диетой, Катерина!
Катька даже обидеться сначала хотела, решила, дядя Лева, по всегдашней своей привычке, «подкалывает». Но он, похоже, и не думал смеяться, а и вправду смотрел восхищенными глазами, так что Лора даже замахнулась на него полотенцем:
- Так! На Катю не заглядываться! Она, конечно, хорошенькая, но жена красивее всех!
- Конечно, Лорик! Ты у меня всегда лучше всех! Просто я думаю, может, мне тоже месяцок одному пожить, без твоих вкусностей – тоже хочу как кипарис стройным быть! – рассмеялся дядя Лева.
- Отлично! Садимся на подножный корм! Мне же лучше – ни магазинов, ни готовки – красота!
- Ммм…знаешь, я погорячился, пожалуй, - пошел на попятный дядя Лева. – Нет уж, Лорик, не надо мне этого счастья. Катьке-то на пользу, а я и так толстый и красивый!
- Вот то-то же, - рассмеялась тетя Лора.
А Катька вечером, когда душ принимала, внимательно рассмотрела себя в зеркало. И точно – куда исчезли мясистые бока и ляжки? Откуда взялись нежно выпирающие ключицы? И щеки куда-то подевались, а глаза, наоборот, открылись, и – да, прямо сияют!
Так что теперь Катька так и питалась – в день можно потратить рубль. А еще лучше – меньше, тогда и на лак для ногтей, и на помаду, и на колготки можно накопить. Зато и в зеркало на себя теперь смотрела с удовольствием. Да и рост, оказывается, у нее никакой не большой, а очень даже средний – девчонок половина выше ее, а уж про парней-то и вообще можно не сомневаться! Редко кто ниже ее был! Вот откуда они все такие тут взялись? А когда на первой же студенческой дискотеке среди многочисленных пригласивших ее потанцевать парней парочка оказалась заметно ниже ее (Катька это сразу видела – привыкла вычислять, не слишком ли большая разница в росте с тем, с кем она общается, не слишком ли смешно выглядит) – и немало этим не смущавшихся, она сначала удивилась, а потом подумала: если парень в вузе учится, то ему есть чем гордится, кроме роста. Так что и этот вопрос выбросила из головы. Наоборот, научилась расправлять плечи и избавилась от сутулости – как-то сама она исчезла.
Вот бы сейчас дядя Лева с тетей Лорой на нее поглядели! Еще больше удивились, наверное. Да вот они опять переехали, еще в октябре, на Черноморское побережье – их дочке врачи рекомендовали смену климата. Звали к себе на лето, ну, посмотрим.
Катька еще покрутилась перед зеркалом окна, но уже пора было сливать картошку, да и котлеты были готовы. Скоро и девчонки пришла. За ужином рассказывали про фильм, про парней, которые к ним «клеились» после сеанса – насилу отвязались. Не понравились, противные какие-то, липкие. Свой портрет Катька так и не решилась показать. Подумала, что лучше еще потренируется. А пока сложила его и убрала подальше в тумбочку.
***
Яппи смотрела в зеркало. Девчонки читали – готовились к завтрашнему зачету, а она решила сделать перерыв. В принципе, в чем пойти на новогоднюю дискотеку, она уже решила – вариантов-то нет. Так, «загляделась», - усмехнулась она про себя. Вот спасибо родителям за такую внешность! Миниатюрная, «фарфоровая статуэтка», как ее частенько называли – росточка маленького, тоненькая, почти прозрачная фигурка, кажется – хрупкая, только дунь – улетит. А вот фигушки вам! Яппи-то знает, что прочно стоит на земле и ни в каких облаках не летает. Но иметь такую видимость очень полезно! И в транспорте не толкнут, поостерегутся, и на преподов должное впечатление оказывает. Конечно, Яппи и сама хорошо учится, голова у нее варит прекрасно. А как же иначе – разве, будь по-другому, смогла бы сама, без «блата», без рабочего стажа, прямо со школьной скамьи, как говорится, поступить в один из самых лучших вузов страны? Пусть и не на самый престижный факультет, но тем не менее!
Да и лицо – лучше не пожелаешь. Что-то японское, но в более европейском варианте. Конечно, японцы за свою ее никогда не приняли бы, а вот все остальные постоянно спрашивают, нет ли у нее японских корней. Нет. Просто такая вот игра природы, и спасибо ей за это. Если бы внешность выбирать можно было, она и выбрала бы себе именно такую: маленькая хрупкая девочка с чуть раскосыми глазами, черными прямыми волосами, темными, почти черными глазами… Зубы вот только подкачали – от природы они у нее очень плохие – серые какие-то, передние быстро, чуть ли не с самого детства, стали чернеть и портиться. Ну, спасибо хорошему стоматологу, маминому другу – сделал все как надо, и никто даже и не догадывается, что ее красивые ровные белоснежные зубки – не свои, а искусственные. Приходится только постоянно за ними следить, а чуть что – новые делать. Но дядя Веня говорит, что уже идут новые разработки - раз сделал, и можешь много лет жить спокойно.
Институт они с мамой вместе выбрали. Когда-то мама, конечно, хотела, чтобы единственная дочь пошла по ее стопам: преподаватель музыки – ну что для женщины может быть приятнее и престижнее? Зарплата, конечно, так себе, ну так для зарабатывания денег женщина и не предназначена. Добыть мамонта – это обязанность мужская, а жена должна собой семью украшать, детей рожать да за домом следить. А работать так, немножко, чтобы в клушу домашнюю не превратиться, да чтобы наряды-прически было где «выгуливать», да не только в театре там, или на концерте, а среди своих-наших, чтобы было кому оценить. Но мамочкины первоначальные планы провалились: хоть дочка и закончила «музыкалку», и даже могла поиграть что-нибудь под настроение, но со слухом у нее, честно говоря, было так себе. А как красиво все начиналось: девочка с флейтой! Но…нет. И «художку», как и положено девочке из интеллигентной семьи, Яппи тоже закончила, рисовать ей нравилось, и даже неплохо получалось. Но однажды в недобрый час их учитель сказал, что художницей ей не быть, мол, «Божьей искры нет», но рисовальщицей – вполне. Или учителем рисования. Ну, тут уж Яппи воспротивилась: ах, не «искрит»? – ну и не надо! И, как только аттестат получила, в дальний шкаф его положила и пообещала себе торжественно, что больше никогда в жизни рисовать не станет.
Тогда мамуля стала думать. Врачом – дочка крови боится, а уж шприц увидит – передергивается вся. Переводчиком – ни за что не хочет языки зубрить. Написать по-английски напишет, что там по школьной программе положено, прочитает – тоже поймет, и на этом все. В стюардессы – там язык иностранный нужен, да и не пустит она дочку – слишком опасно. Ну, значит, педагогика. В школу с Яночкиным росточком не пойдешь – никакого авторитета не будет. Значит, в дошкольное. Так Яна именно дошколят терпеть не может! Тогда так: надо высшее образование получать, а потом методистом в саду или даже РОНО работать. Тем более, что на уроках школьных по профориентации делопроизводство изучала. И учительница очень ее хвалила, говорит, работа с документами – это Яночкино. Она даже печатать слепым методом научилась играючи!
Ну, а какой у нас лучший дошкольный факультет – Москва да Ленинград. Москва далеко, да и едут туда отовсюду, колхоз прямо. А вот Ленинград – то, что надо: не так далеко, город интеллигентный, красивый, с историей. Учиться там – счастье! И звучит как: «Моя дочь учится в ВУЗе в Ленинграде»! Или: «Окончила институт имени Герцена»! Так и решили. Конкурс, конечно, был огромный, и Яна, даже с ее отличным аттестатом, боялась, что не пройдет, но – получилось. Не зря два последних года в школе только и делала, что зубрила, учила, повторяла… А уж сколько дополнительной литературы по предметам перечитала, сколько сочинений написала, которые потом их «русичка» (спасибо ей!) правила!
А какое красивое слово «абитуриент»! Я – абитуриентка: говоришь себе и аж дух захватывает! Ленинград – это, конечно, отдельный восторг, не влюбиться в него невозможно! Пока мамусик гуляла или бегала по магазинам, Яппи честно учила, но раз в неделю они, тайком от папы, давали себе возможность понаслаждаться – то в Русский музей на весь день уходили, то в Эрмитаж. Остальное – решили на потом оставить, когда студенткой станет. Если станет. Конечно, раньше они с родителями ездили несколько раз на экскурсии, но что экскурсии – все бегом-бегом, и показывают не то, что ты хочешь увидеть, а что в программе. Да и как рассмотришь что-то, когда на посещение Русского музея – хорошо если два часа! А про Эрмитаж – вообще ничего говорить не надо! За день несколько залов только и успеешь посмотреть. Картину ведь можно бесконечно рассматривать: чуть встанешь не так – опять что-то новое открывается! А еще угадывать: вот здесь художник так краску положил, а вот здесь так смешал…
Так что ей повезло и с вузом, и с городом. И с девчонками – сокурсницами тоже (мальчик-то у них на весь курс всего один, и тот какой-то прибабахнутый. Ну, а какой еще мальчик на дошкольный факультет пойдет?). На «абитуре» Яппи жила на съемной квартире вместе с мамочкой: родители ни за что не захотели отпускать ее одну, да еще и в общежитие. А раз у мамы как раз был отпуск, то она и поехала с дочкой – присмотреть, поддержать, обиходить, накормить вовремя. Хотя что там кормить-то? Яппи никогда не отличалась хорошим аппетитом, да и просто вкусом к еде – ела что дадут, только очень мало, «птичкиными» порциями, как сокрушалась мама. Просто ей неинтересно есть, скучно. Зачем тратить время на еду, когда можно почитать, погулять, да чем угодно заняться? И как можно сказать про еду: я люблю то-то и то-то. Любить можно, например, фильм, песню какую-то, а не котлету или яблоко! Мама поначалу переживала, что дочь так мало ест, что маленькая да худенькая, пыталась всеми правдами и неправдами впихнуть в нее еды побольше да пополезнее, изобрести какое-то блюдо, которое вдруг заинтересовало бы ребенка, купить что-то повкуснее, даже по врачам ее водила – все напрасно. Врачи объявляли, что ребенок абсолютно здоров, прописывали то порошки, то микстуры, от которых не было никакого толку. Пока один пожилой профессор не сказал, чтобы отстали от ребенка и предоставили ей наконец право есть столько, сколько ей самой нужно. Пусть съедает по чуть-чуть, но регулярно, сказал он. И вообще, он добавил, ни один здоровый ребенок не умрет с голоду, если у него есть еда. А еще он посоветовал накладывать в тарелку маленькую порцию, третью или даже четвертую часть обычной.
Мама послушалась и убедилась, что дочка не будет есть суп вообще, и никакие уловки не помогут, если в тарелке обычная порция, а вот если на донышке – сама возьмет ложку и съест с удовольствием. И с остальным тоже – на целую котлету смотрит, как на врага, а половинку дашь – лопает, и еще как! На повторной консультации, когда мама взволнованно попросила профессора объяснить такой феномен, то только улыбнулся:
-Ну, смотрите, какая она у вас маленькая. Она просто боится такого количества еды! А маленькая порция не пугает ее. Не волнуйтесь, что не наестся – тогда просто добавку попросит.
Так и стали делать. Даже когда Яппи в детский сад пошла, мама заранее предупредила воспитателей и нянь о такой особенности дочки. Правда, в первый же завтрак те решили сделать по-своему: положили полную тарелку каши. И уговорили съесть всю, мол, детки-то едят. За что тут же и поплатились: Яну вырвало этой кашей обратно в тарелку. Взрослые испугались, думали, ребенок заболел, вызвали медсестру. Та посмотрела девочку, ничего особенного не увидела. Позвонила маме узнать, как себя чувствовал ребенок дома. Та тут же прибежала – благо занятия в музыкальной школе позже начинались. Мигом оценила обстановку, отозвала няню с воспитательницей в раздевалку и что-то там им стала говорить. О! Мамуля могла своим нежным тихим голоском убедить кого угодно в чем угодно! Няня с воспитательницей вернулись в группу разве что хвостиками не виляя, и больше никогда Яну едой не «доставали».
Да, в детстве Яппи была Яной, Яниной, Яночкой. Но со временем, когда стало понятно, что ее рост так и будет всегда миниатюрным, ей стали надоедать сравнением ее с Яниной Жеймо. И восхищались ролью той в «Золушке». Смотрела Яппи эту сказку. И фильм дурацкий, и Золушка – полная идиотка. Надо же – попала на королевский бал, нарядили ее принцессой, так она песенку дурацкую поет про дурацкого жука, и хороводы пляшет! Принц, конечно, обалдел от такого нестандарта, вот и ходил за ней – игрушку себе нашел. Так эта дура, мало того, что туфлю умудрилась потерять, так еще и на сестрину ногу помогла ее надеть! В общем, и Янину Жеймо, и заодно свое имя Яппи возненавидела. Даже заявила родителям, что поменяет его, как только исполнится 18 лет. Но тут папа взмолился, чтобы она этого не делала: назвал ее Яниной в честь своей любимой мамы, рано умершей. Ладно, Янка согласилась – пусть в паспорте так будет. Но звать ее будут…да вот хоть так, как в классе кличут за разрез глаз и черные волосы с глазами – Японкой. Японку потом сократила до Яппи – стильно, коротко, необычно. И теперь всем так и представлялась. А на недоуменные расспросы просто ничего не отвечала – Яппи, и все!
И еще в детстве Янка была уверена, что у всех людей есть хвостики, просто у многих они не видны. Но она ясно понимала: вот человек хвостиком виляет – хочет подружиться, или чувствует себя виноватым, или просто радуется. А вот хвостик поджал – испугался. У самой-то Янки хвост был очень даже виден, даже не хвост – хвостище: ее Коса. Коса чувствовала все Янкины эмоции: когда Янка злилась – Коса дергалась, как кошачий хвост, когда пугалась – поджималась и старалась вжаться между лопатками, когда радовалась – так и норовила раскачиваться из стороны в сторону. Мама смеялась, говорила, что это просто детские фантазии, что ничего не видно, но Янка-то все это ясно чувствовала! Коса была всегда, и всегда она была ниже пояса. Янка росла – и Коса росла. А потом Янка почти перестала расти, а Коса продолжала! И выросла такой, что при ходьбе, если ее не подвязать, била сначала по попе, а потом уже и под коленками! А если косу распустить, то волосы спускались намного ниже коленок. Коса всегда ужасно мешала – вечно за что-то цеплялась, а у мальчишек во все школьные годы было любимое развлечение – подкрасться, дернуть за ленту, которой приходилось подвязывать Косу, и смотреть, докуда она достанет. Во время купания приходилось обматывать Косу вокруг шеи, и еще лентой перехватывать, иначе не поплаваешь. А уж сушиться потом! Мучение! Сидишь рядом с мамой на покрывале, как дура, а вокруг – распущенные волосы все место занимают, и сама как в шатре – жарко! Да еще и люди вокруг вечно ахают, разглядывают, вот, мол, девочка маленькая, а какие волосы длинные и густые… Сколько раз Янка просила стрижку ей сделать, ну хоть немного обрезать, папа ни за что не разрешал. Сказал – до окончания школы – никаких стрижек!
Зато на другой же день после вручения аттестатов Янка отправилась в парикмахерскую. Не тут-то было! Все парикмахерши сбежались: восхищались волосами, их густотой да длиной, возмущались Янкиным решением отрезать Косу. Велели маму привести. Янка паспорт показала, что не малышка неразумная, а вполне взрослый человек – ни за что не стали резать! И во второй парикмахерской повторилось то же самое, и в третьей…
- Ладно, - решила Яппи, - без вас обойдусь.
Она пришла домой, расстелила на полу перед трюмо простыню и взяла большие кухонные ножницы. Распустила Косу. Волосы опустились ниже колен, обняли ее всю… Они были как только что срезанная трава – еще живые, прохладные, но уже какие-то вялые. Коса чувствовала, что ее сейчас отрежут, и грустила. Янка остановилась, ей вдруг стало жалко резать волосы. Но тут же почувствовала, что от них становится жарко, представила, как завтра пойдет купаться и ничто не будет ей мешать, и решительно захватила в кулак первую прядь. Она отрезала прядь, укладывала ее в ряд на простыне, бралась за следующую… уже и руки устали, а она все резала, и резала, и резала – уже не заботясь, чтобы волосы получались одинаковой длины, стараясь только побыстрей закончить и наконец опустить руки. И, к тому же, почему-то начала сильно кружиться голова. В общем, когда на простыню легла последняя прядь, Яппи вздохнула с облегчением. Она намеренно не смотрела в зеркало – было страшновато. Убрала ножницы; собрала и выровняла пряди. Лежащие отдельно, они не выглядели такими уж длинными, и вообще, оказалось, что их не так-то и много. Взяла ленты и перехватила волосы в нескольких местах. Так они совсем не производили никакого впечатления, и Яппи почему-то от этого очень расстроилась. Завернула жгут из бывшей Косы в какую-то газету, вытряхнула и положила в стирку простыню… Наконец, решилась и подошла к зеркалу. Волосы теперь шапкой стояли вокруг головы, торчали неровными прядями, но даже несмотря на это, результат ей понравился. Лицо стало как-то взрослее и вместе с тем нежнее. Теперь из зеркала на нее смотрела уж точно не девочка-школьница, а милая юная девушка. Тут в двери повернулся ключ – пришла с работы мамуля. Яппи вышла в прихожую. Мама начала что-то говорить, но Яппи перебила ее:
- Мам! Посмотри на меня.
Мама взглянула и замерла.
- Все-таки подстриглась, - вздохнула она. И вдруг удивилась:
- Подожди, Яночка! А почему так неровно? Или это специально так, стрижка такая, что ли?
- Да нет, мамуля! Просто пришлось самой стричь, в парикмахерских не стали, - и Яппи рассказала про сегодняшние мытарства.
- Ладно, отрезала косу, так отрезала. Вот только надо теперь стрижку твою в нормальный вид привести. Позвоню-ка я тете Свете.
Мама тут же набрала тети-Светин номер. Та, к счастью, тоже уже оказалась дома, долго причитала в трубку насчет загубленной косы, и сказала, чтобы Яна немедленно шла к ней. Ловкие тети-Светины руки сделали настоящее чудо: она не просто подравняла волосы, а сделала модную стрижку с челкой, с приподнятым затылком. Теперь девушка, смотревшая на Яппи из зеркала, оказалась не только юной и симпатичной, но к тому же и стильной!
- Ой, тетя Света, вы просто волшебница! – восхитилась Яппи.
- Да, могём кое-что, - засмеялась та. – Да с твоими волосами работать приятно. Богатый волос, хороший. Ты не стригись больше ни у кого – испортят. Только ко мне ходи, поняла?
- С удовольствием! Такую красотку из меня сделали! Спасибо вам огромное!
Когда Яппи вернулась, папа был уже дома. Мамуля, видимо, успела его подготовить и правильно настроить, так что он даже и не ворчал. Наоборот, с интересом рассмотрев дочку со всех сторон, признал, что ей так больше идет.
- Мам, только у меня почему-то все время кружится голова, - пожаловалась Яппи. – И такое чувство, что это не голова, а воздушный шарик, и он вот-вот улетит в небо, и меня унесет.
- Да все понятно, - улыбнулась мама. – Коса-то тяжелая была, а теперь тебе от легкости так кажется. Привыкнешь постепенно.
Так что поступать приехала уже не та малышка Яночка, а вполне себе такая Яппи. Девчонки, которые жили в общаге, быстро перезнакомились и даже сдружились, так что когда какая-то из них получала на экзамене двойку и «вылетала», то ее было кому обнять, посочувствовать и даже поплакать вместе. Яппи тоже познакомилась с двумя приятными девчонками, но на второй же экзамен они не появились – «вылетели» сразу после сочинения. Это ей сказала смешная рыженькая Тома – она, кажется, знала все и про всех. У нее был легкий характер – на все смотрела с неиссякаемым оптимизмом и прямо-таки заражала уверенностью и весельем. С Томой они ходили в знаменитую пышечную на Желябова после каждого экзамена, и вроде как даже подружились, и Яппи очень надеялась, что они обе поступят – тогда можно было бы поселиться в одной комнате. Но когда вывесили списки поступивших, Томы в них не оказалось.
- Ну что ж, придется годик поработать, а уж на следующий точно поступлю, - заявила она в ответ на Яппины попытки сказать какие-то утешительные слова.
Ну, а у Яппи началась другая жизнь: с триумфом поехали домой, беззаботно пролетел август, а перед первым сентября опять с мамой поехали - пришлось взять много вещей, да и мама хотела удостовериться, что все в порядке. Собеседование, устройство в общежитие… Соседки по комнате и ей, и мамуле понравились. Катя была, как и Яппи, сразу после школы, а Наташа уже успела закончить педагогическое училище, и даже с красным дипломом, что и дало ей большие преимущества при поступлении.
Первого сентября был праздник посвящения в студенты. Вроде все, как в школе – и торжественная линейка, и концерт – но вокруг были взрослые лица, и никаких бантиков и букетов, и никаких волнующихся родственников. А самое главное - атмосфера. Все вокруг – взрослые: никто не бегает, не толкается, не орет, мальчики (их довольно много оказалось, наверное, «физики», «химики», да «физкультурники») в дверь пропускают, преподаватели на «вы» обращаются.
После праздника было собрание группы. Оказалось, у них первые курсы будет куратор (какое солидное слово!) – милая пожилая женщина. Она сказала, что сегодня им нужно выбрать «тройку»: старосту, профорга и комсорга, и рассказала, зачем они все нужны. Девчонки сидели озадаченные. Вдруг встала самая красивая девочка из их группы, да и, наверное, изо всего курса. Яппи заметила ее еще на абитуре, а всезнающая Томка сказала, что ее зовут Илона, что поступает сюда она уже во второй раз, и что приехала аж из Анапы.
- Девчонки, - сказала Илона, - у меня есть предложение. Ведь чтобы кого-то куда-то выбирать, надо сначала познакомиться. Давайте, мы все по очереди будем рассказывать немного о себе: как зовут, откуда приехали, вообще говорить то, что сами захотите. И чтобы быстрее познакомиться, предлагаю вот что: может, кто-то хочет, чтобы его как-то определенно называли, как ему привычнее. Вот начну с себя. Я – Илона Дудкина, - она улыбнулась, - смешно звучит, правда? В школе, конечно, меня дразнили Дудкой и Илюшей. Так что я терпеть не могу никаких сокращений от моего имени и прошу называть меня всегда только Илоной или Илонкой. Школу закончила в прошлом году. А приехала я из Анапы. Так получилось, что у моей лучшей школьной подруги в Ленинграде дальние родственники, ну, мы и поехали с ней поступать. Она поступила, а я не прошла по конкурсу. Поэтому устроилась здесь на работу, а вот теперь поступила.
Она еще раз улыбнулась и села. Куратор, а за ней и вся группа, немного похлопали. Потом все по очереди стали рассказывать о себе. Идея с именами всем очень понравилась. Одна девчонка, например, просила называть ее Котя – ее так звали в школе, и ей нравится, а другая, Аня, сказала, что она в детстве очень любила сказку о Златовласке и мечтает, чтобы ее звали Златовлаской! При этом ее волосы были обычного темно-русого цвета. Все, конечно, обалдели от такого заявления, а кто-то даже и похихикал. Кстати, они потом пытались ее так называть, но быстро сократили до Златы, Анька не возражала.
Так что Яппину историю с Яниной Жеймо все уже приняли с пониманием. А когда она спросила, на кого она похожа, все в один голос сказали: - На японку!
- Ну, вот так и зовите, а чтобы не выглядело странно, то – Яппи. А кто Яной назовет, или даже Яночкой, - покусаю! – Яппи сделала зверскую гримасу.
Народ засмеялся и тоже немножко похлопал.
Старостой вызвалась быть самая старшая девушка, Ирина. Она закончила педучилище, проработала уже три года в детском садике.
- Я была старостой и в школе, и в училище. И я очень ответственная и аккуратная, ничего никогда не путаю. Так что советую выбрать меня, - она строго оглядела группу.
Никто и не возражал. Возиться с журналом посещений, узнавать и сообщать всем об изменениях в расписании – скукота! Отлично, что нашелся человек, добровольно согласившийся взвалить на себя эту обузу!
С профоргом тоже быстро решилось – неприметная Валя сказала, что ее старшая сестра учится здесь же на четвертом курсе, и она профорг группы, так что Валя знает по ее рассказам, что это за нагрузка, и готова взять ее на себя. Конечно, опять никто не возражал.
А когда дело дошло до выборов комсорга, встала Яппина соседка по комнате Наташа (впрочем, она просила называть ее как в семье – Тата) и предложила выбрать Илону, потому что та инициативная, смелая и нестандартно мыслящая – во как! Народ одобрительно захлопал и заулыбался.
Так что с выборами быстро закончили, а так как куратор сказала, что на сегодня в расписании у них занятий никаких нет, то все дружно пошли закреплять знакомство – пить кофе с пирожными на Невском.
***
Наташа повернулась к зеркалу другим боком и снова вздохнула. Хорошо, что девчонок нет, а то опять принялись бы утешать ее и уверять, что у нее прекрасная фигура. Да кто б спорил, прекрасная, вот только грудь! – вернее, ее почти полное отсутствие. Нулевой размер! В почти двадцать лет! «Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно» - процитировала она сама себе и горько усмехнулась.
Япику вчера на вахту позвонила мама, сказала, что передала ей посылочку с какими-то знакомыми, так что Яппи поехала ее забирать.
Катька сидит в библиотеке, готовится к завтрашнему зачету по «Истории КПСС». Вернее, их готовит. Историю КПСС у них вел проректор со смешной фамилией Лейкин. Весь поток был в него влюблен: под сорок лет, подтянутый, симпатичный, обаятельный, одет в отлично сидящий костюм и безукоризненно подобранные рубашку с галстуком! А уж скучнейший свой предмет читал так, что хотелось его слушать и слушать – бесконечно! Так вот он сразу предупредил, что в первую сессию по его предмету будет пока только зачет, и, что если кто хочет получить «автомат» - должен посещать все лекции и семинары, активно работать и иметь конспекты первоисточников, список которых тут же и продиктовал. И какое счастье, что у них есть Валюшка с ее старшей сестрой, учащейся на четвертом курсе! Сестра предупредила, что Лейкин – вовсе не такой милашка, как кажется, и что зачет у него можно получить действительно только соблюдая эти условия. Иначе замучает так, что мало не покажется. Так что, обязательно посещай все его занятия, особенно семинары – пусть хоть температура сорок – приди! И на семинарах отвечай, сама вызывайся хоть иногда – он любит, когда сами хотят отвечать. «Плюсики» зарабатывай! И конспекты – обязательно, да чтобы они были аккуратными, четкими, желательно с подчеркиваниями разными, чтобы видно было, что человек не просто тупо переписал, а работал! - учила она Валюшку. Ну и все это, конечно, Валюшка сразу доносила до сведения всей группы. И еще сестра научила их схитрить – пусть три-четыре человека скооперируются и конспектируют по очереди, а остальные переписывают, но так, чтобы не понятно было, что переписали. Так что у них своя система была: У Катьки почерк с наклоном влево (в детстве была левшой, потом переучили, но в наклоне «левшество» все равно проявилось), Япик подчеркивала некоторые слова и фразы красной пастой, а она, Натка, писала каждую фразу с красной строки. Просмотришь бегло – кажется, что конспекты совершенно разные.
Занятия они не пропускали, на семинарах «плюсиков» достаточно зарабатывали (так что Лейкин даже удивлялся, какая активная группа), конспекты все есть, сейчас Катя последний допишет, а они с Яппи вечером перекатают. «Автомат», считай, у них в кармане. Ну, а раз этот зачет – последний, то до экзаменов можно немного расслабиться, уж Новый год-то встретить спокойно – точно! И вот ведь везение еще: Катька недавно столкнулась в их студгородке со своим знакомым – мальчиком из параллельного класса. Оказалось, он учится в ЛЭТИ и живет в «пятерке», которая окна в окна с их корпусом! Мало того, этот Катькин знакомый играет на гитаре, и уже успел зарекомендовать себя настолько, что попал в ВИА студгородка! От радости встречи и от широкой души подарил Катьке три билета не новогоднюю межвузовскую дискотеку. Дискотеки эти славились не только на весь студгородок, но и на все вузы, общежития которых были здесь расположены. Попасть туда мечтали все, но уж зеленым-то первокурсникам никак не светило, так что им все завидовали. Приходили даже девчонки со старших курсов, просили продать им билеты чуть ли не за любую цену. Ну, конечно же, они всем отказали. Еще чего! Самим хочется.
Дискотека завтра. Они уже все решили, что наденут. Яппи вообще на днях заявила, что ей все равно, в чем идти, но потом все-таки вытащила из чемодана черные струящиеся широкие брюки и золотистую маечку на тонких бретелях. А Катька сказала, что у нее ничего нет, кроме финского брючного костюма. Костюм, конечно, финский, и фасон Катьке идет – приталенный пиджачок, расклешенные брюки, но – он кримпленовый! Ну какая девушка наденет сейчас кримпленовый костюм!
Спасибо Таткиной маме. Мама работала в школе учителем литературы и русского, но дело не в этом, а в том, что она – гениальная портниха! Возьмет какую-то тряпочку, повертит, поколдует над швейной машинкой – и, готово дело: юбка, брюки, блузка, да такие, что та, кому это предназначено, становится в мамином наряде настоящей красавицей, и любая фигура преображается в безупречную! Поэтому маму вечно просили что-нибудь сшить. Она старалась не отказывать, если только была возможность – работа в школе отнимала много сил и времени. Но подработка была нужна – с тех пор, как умер папа, маме приходилось обеспечивать себя и дочку. Конечно, Ната помогала ей, сколько могла – делала простые операции – петли сделать, швы на оверлоке обметать. Да, у них был даже оверлок – какая-то из маминых клиенток умудрилась его где-то достать, списанный в ателье, и подарила маме, восхищенная свадебным платьем, которое мама сшила ее дочке.
Папа умер, когда Наташа была в пятом классе. Инфаркт. А больше у них с мамой никого не было – никаких бабушек-тетушек и прочих родственников. Во время войны мама и папа были подростками и оба потеряли все свои семьи – кто на войне погиб, кто в оккупации. Попали оба в детдома. Оба сначала закончили педучилища, потом заочно пединституты. Только папа преподавал математику и физику, потом стал завучем, а потом – и директором школы, а мама так и работала учителем. Работали в одной школе, там и познакомились. Поженились. Оба, детдомовские, мечтали иметь большую семью, чтобы было много детей. Но – не получалось. Дочка родилась, когда им было уже по тридцать лет и когда уже начали терять надежду. Как они радовались! Хотели, конечно, еще хотя бы одного ребенка, вот бы сыночка – мечтали, но – нет. Так и была Наташа единственным ребенком. Ее, конечно, очень любили, особенно папа. Называл – Тата, Татуська моя, и, мама рассказывала, лет до трех носил на прогулках исключительно на руках. Никаких колясок не признавал, боялся, что в коляске трясет… Татка его хорошо помнила. Боль утраты не стиралась с годами ни у нее, ни у мамы, только они научились эту боль прятать. Поэтому на собрании группы первого сентября Наталья и попросила ее звать Татой – пусть хоть кто-нибудь в целом мире ее так называет. Мама не могла, до сих пор слезы наворачивались у нее на глаза, когда она пыталась называть так дочку.
Конечно, Натка хотела быть учителем, как мама и папа, только она решила сразу в институт поступать, их, областной. После папиной смерти, старалась учиться хорошо, чтобы папе там, где он теперь, было не стыдно и не больно за любимую дочку. Постепенно все заговорили о возможность золотой медали, и Натка обрадовалась – вот получу ее – точно папу порадую! Да и в институт, как ей объяснила мама, будет намного легче поступить. Так что Натка очень старалась, да и учеба ей давалась совсем не трудно. И получила бы медаль, но… в десятом классе безумно влюбилась (хотя разве можно влюбиться «с умом»?).
Был у них в классе мальчик – симпатичный, тихонький, учился средне, в общем, совсем незаметный. Только роста он был совсем маленького всегда, да еще и фамилия, как нарочно, Зайцев. Так что звали его, конечно, Зайцем. А после какой-то школьной постановки, где Ваньке, как самому мелкому, поручили роль Зайчика, - имя «Зайчик» намертво приклеилось к нему на все оставшиеся школьные годы. Впрочем, Ванька и не возражал, да он и вообще ни с кем никогда не ссорился, и, кажется, обижаться-то не умел. Зайчик – так Зайчик. Натка на него никогда и внимания не обращала – так, вертится какой-то малой под ногами, - но в девятом классе немного изменила свое мнение.
Она тогда с утра чувствовала себя неважно, но решила все-таки пойти в школу – предстояла четвертная контрольная, первая в году, не хотела пропускать. Пойти-то пошла, и даже контрошу на автомате написала, но перед третьим уроком, физкультурой, почувствовала себя настолько плохо, что решила отпроситься у физрука. Перед глазами уже все плыло, губы еле двигались, и даже ноги как-то противно тряслись. Физрук посмотрел на нее:
- Да ты больная совсем! Какая тебе физкультура! Иди-ка в медкабинет!
Наташка поплелась туда. Там их добрейшая медсестра Марьванна немедленно раскудахталась, принялась расспрашивать, мерять температуру, смотреть горло, слушать... Оказалось, у нее хорошенькая такая простуда, и поднялась температура. Так что всю физру она пролежала на диванчике в медкабинете, напоенная лекарствами. А когда урок закончился, заглянула классная, предупрежденная физруком, узнать, что с ней. Марьванна сказала, что Наташа заболела и хорошо бы отправить ее домой.
- Таблетку-то я ей дала, но все равно надо лежать в тепле и покое и нормально лечиться, - сказала она.
Классная позвонила маме (Натка, конечно, училась не в маминой школе). Мама сказала, что освободиться сможет только к следующему уроку. Тогда классная, оглядев класс, сказала:
- Наташу надо отправить домой. Но, хоть ей сейчас и получше стало, я одну ее боюсь отпускать, мало ли что. Так что нужно, чтобы ее кто-то проводил до дому и дождался ее маму.
И вдруг Зайчик поднял руку:
- Я живу в соседнем доме и могу ее проводить, - сказал он. И сказал так спокойно и уверенно, что ни у кого даже сомнения не возникло, только Натка сквозь температурный туман подумала про себя:
- Да уж, провожатый! А вот если я, например, упаду на улице, что он делать-то будет? Ну, тогда и не падай, а иди, - посоветовала она себе.
Зайчик решительно забрал ее портфель. А Натке опять стало хуже, видимо, опять стала подниматься температура. И вдруг Ванька серьезно сказал:
- Наташа, обопрись на мое плечо. Не бойся, что я маленький и не выдержу, я сильный.
У Натки, и правда, заплетались ноги. Она положила руку на Ванькино плечо. Оно оказалось неожиданно крепким, и идти действительно стало полегче. Хорошо, хоть их дома были совсем недалеко. А дома Ванька вдруг наклонился и стал стаскивать валенки с ее ног.
- Вань, да что ты, я сама, - вяло попыталась возразить Натка.
- Да ладно, что мне, трудно, что ли, - хмыкнул тот. – Иди ложись давай. А я пойду чайник поставлю, чаю тебе сделаю. Можно? – вдруг спохватился он.
- Конечно, - Натка сглотнула. – Пить очень хочется. Сахар и чай на столе, а в холодильнике лимон есть. И себе тоже сделай. И, если хочешь, возьми себе чего-нибудь поесть.
Она рухнула на диван в большой комнате и сразу провалилась в сон. Только помнила еще, как Ванька поил ее жутко сладким чаем, ложек пять сахару в чашку вбухал, наверное. Потом так же сквозь сон услышала, как пришла мама, трогала ее лоб прохладными губами…
Она проспала до самого вечера, когда мама разбудила ее, чтобы померить температуру и дать какие-то лекарства. Встала в туалет, потом снова легла. Мама принесла бульон в пиале и чай. Села рядом.
- А Ванька давно ушел? – спросила Натка. – Почему-то ей хотелось думать, что он сидел у них до самого вечера.
- Давно, как только я пришла. Знаешь, он такой заботливый! – умилилась мама. – Прихожу, а он мне говорит: «Давайте, я Вас чаем напою, вы же с работы, а я как раз чай для Наташи делал». И все так обстоятельно – и чай мне налил, и лимон положил, и ложечку достал. Даже сахар собирался сам насыпать, но тут уж я отказалась. Он так удивился, что я чай без сахара пью! Говорит, а я сладкий люблю.
- Ага, засмеялась Натка. – Он мне в чашку, похоже, ложек пять наложил.
- Так он растет, наверное, ему сейчас энергия нужна. Но от чая и от еды отказался, сказал, дома обед есть.
- Да, ему же мелких кормить, - вспомнила Натка. – У него два братика младших, в третьем классе и втором. А мама работает до вечера.
- Да я знаю. А папы тоже нет, - грустно улыбнулась мама, - только он погиб. Служил у нас в военном городке. Им тогда и квартиру эту дали, как семье погибшего военнослужащего.
- А, теперь понятно, почему он не с первого класса у нас, а только со второго. Наверное, раньше в другую школу ходил, там, где они жили.
Они немного помолчали, каждая опять думая про их папу. Потом Натка снова пошла спать. Проболела она тогда недолго, но потом сразу начались осенние каникулы, а после них история как-то подзабылась.
Первого сентября в десятом классе произошло сразу два знаменательных события: во-первых, им наконец-то разрешили сесть за парты кто с кем хочет. Правда, классная предупредила, что, хоть она и надеется на их взрослость и благоразумность, тем не менее будет начеку. И если кто-то будет на уроках болтать, то рассадит, и чтобы потом не обижались.
А второе событие… Натка, конечно же, села за одну парту со своей лучшей подругой Катериной, Каткой (их в классе даже звали так – Натка-Катка). А через проход от нее оказался Зайчик. У Натки мелькнуло на мгновение смутное удивление: почему Зайчик не за первой партой, как всегда, и тут же испарилось – ну и что, разрешили же, кто как хочет. На переменке они болтали с Каткой о чем-то, Натка вертела ручку. И вдруг, когда она махнула рукой, ручка сорвалась с пальцев и улетела под Ванькину парту. Натка повернулась к нему и шутливо-капризно, подражая какой-то героине из фильма, протянула:
- Зайчик, ты что, не видишь? Подай даме ручку!
Ванька отвлекся от своего соседа Сережки, наклонился и попытался дотянуться до ручки. Та, однако, закатилась глубоко под стол. Ванька, не вставая, присел в проходе, достал из-под стола ручку и стал выпрямляться, одновременно протягивая Натке руку с ручкой.
- Спасибо, Зай… - начала было Натка.
Потом, вспоминая это, она все время как будто видела себя со стороны и в замедленной съемке: вот она сидит, а Ванька на корточках в проходе; они смотрят друг другу в глаза и улыбаются. Вот Ванька начинает выпрямляться, и по мере его вырастания ее глаза поднимаются все выше и выше, так, что приходится уже запрокидывать голову. Глаза ее становятся все шире, а губы продолжают выговаривать:
- Спасибо, Зай… Зай… Зай… Да нет, какой же ты теперь Зайчик… Уже целый Зайчище, - наконец, совершенно изумленная, выдохнула она. – Ну-ка, постой!
Натка проворно вскочила со стула и встала рядом с Ванькой.
- Вот это да! Тебя что, все лето за уши тянули? Ты же теперь выше меня почти на голову! Как так-то?
Ванька довольно рассмеялся. Катка тоже подскочила:
- А ну-ка! – Она провела рукой от своей макушки к Ванькиному подбородку и пожала плечами: - Нат, что ты удивляешься? Акселерация называется!
Остальные тоже бросились было мериться с выросшим Ванькой ростом, но тут прозвенел звонок на урок. Потом на переменках все веселились, выясняя, кто на сколько вырос за лето и как они будут стоять теперь на физре. Мальчишки все, конечно, заметно подросли, но переплюнуть Ваньку никто не смог – из последнего места в шеренге он переместился на третье!
Весь сентябрь и октябрь Натка нет-нет, да и прокручивала про себя этот эпизод, и не переставала удивляться. Да иногда они с Ванькой переглядывались через проход и улыбались друг другу.
А в конце первой четверти, перед осенними каникулами, в школе был традиционный Вечер – «Осенний был».
Ваня пригласил ее на первый же танец. Почему-то она знала заранее, что так и будет. И, когда он шел к ней через школьный зал (никто пока не отваживался на приглашение) – такой высокий, стройный, с копной волнистых пшеничных волос, она вдруг с удивлением обнаружила, как сильно бьется сердце, так сильно, что даже опустила глаза на свою грудь – очень ли заметно это со стороны… После танца Ваня встал рядом, поэтому очень естественно они так и протанцевали все танцы вдвоем, и «белые» тоже. А после Вечера тоже как-то естественно пошли вместе домой. И прогуляли еще почти два часа, пока Натка, нечаянно глянув на часы, не обнаружила, что ей уже давно пора быть дома. О чем говорили? Где бродили? – Натка потом даже и вспомнить не могла. Но этой же ночью, едва заснув, внезапно проснулась от ясных слов, совершенно отчетливо прозвучавших в ее голове, почему-то на английском языке: I love you.
И понеслось! В школе, конечно, приходилось сдерживаться, но все свободное от школы время они проводили вместе: бродили по городу или парку, взявшись за руки, так же, сжав ладони друг друга, сидели в кино, целовались при первой же возможности, когда никто не видел… Натка забросила все – и выпуски школьной стенгазеты (приходилось Катке отдуваться за обеих), и любимое чтение, и гимнастическую секцию, а главное – учебу. Сначала еще удавалось выезжать на прежних знаниях и репутации отличницы, но потом учителя во главе с классной забили тревогу. В школу вызвали по очереди обеих мам. Наташина, придя домой, только плакала и просила дочку хотя бы закончить школу. Натка ей твердо это пообещала.
А Ванька на другой день устроил серьезный разговор. Они сидели на скамейке в опустевшем из-за холодов парке. Ванька серьезно начал:
- Нат, мы же с тобой потом поженимся…
- А мы поженимся? – задохнулась Натка.
- Ну, конечно, глупенькая! Или ты мне отказываешь? – притворно нахмурился он.
- Нет, Ванечка! Конечно, поженимся! – Натка уже с восторгом представляла свадебное платье и букет в своих руках.
- Так! Про это потом! – Ванька сразу угадал, о чем она думает. – Пока про сейчас. Я после школы пойду в военное училище в N, ты знаешь. Поступить мне нужно обязательно, матери и так с нами тяжело, а там же на всем готовом… Конечно, у меня льготы, из-за отца… - он помолчал. – Но все равно надо хорошо сдать экзамены – и выпускные, и вступительные. А тебе надо получить свою золотую медаль – чтобы точно поступить там в институт.
- И тогда мы с тобой сможем часто видеться! – сообразила Натка.
- Ну да! Я же тебе об этом и говорю! А значит – что?
- Получить медаль! – Натка изобразила ленточку медали на шее.
- А значит, надо учиться! А мы с тобой… - Ванька махнул рукой. Натка только вздохнула.
- Так что придется теперь сначала уроки делать, да хорошенько, не филонить, а потом уже встречаться.
- Ой, Вань! Уроки, да еще консультации, да подготовка к экзаменам… Мы же с тобой и видеться-то не будем успевать, - Натка чуть не заплакала.
- Надо, Натусь. – Ванька обнял ее, поцеловал в щеки, глаза… - Надо. Ради наших мам надо, ради нашего будущего. А главное, совместного будущего. Постараемся все быстро делать. Ну хоть немножко времени выкроим.
Ваня сдерживал свое слово, учился. А Натка вместо учебников видела его лицо, изрисовывала тетради буквами: ВАНЯ, ВАНЕЧКА, ЛЮБИМЫЙ…
Так что золотую медаль она не получила, спасибо, хоть экзамены сдала на хорошо и отлично и аттестат был все-таки хорошим.
После вручения аттестатов, как водится, выпускники гуляли всю ночь. И вот тут-то случилась их близость – они убежали от всех, забрались в какой-то стожок сена… Не было ни особенно страшно, ни особенно больно (как шепотом рассказывали друг другу девчонки), но и ничего приятного – тоже. Да еще и сено противно кололось и чесалось. А потом еще пришлось, чтобы не огорчать Ваньку, врать ему, что ей очень, ну просто очень хорошо. А Натке гораздо больше понравилось купаться потом в ночной теплой речке – они с Ванькой были вдвоем в целом мире, они – и их любовь, бесконечная, как небо и река…
Ваня уезжал на экзамены раньше на неделю, и сразу попадал в казарму, такие вот оказались порядки. В последний совместный вечер они опять целовались до полного изнеможения, гуляли полночи, опять были в том же стогу и купались в той же речке…
На следующее утро Натка проснулась поздно – мама уже ушла на работу. Еще не открывая глаз, она вспомнила: Ванечка уехал! Горло сжало, а сердце сдавило такой тоской, что хотелось не просто плакать, а выть или кричать. Она взяла с тумбочки альбом со школьными фотографиями и стала целовать Ванины: - Любимый… Любимый… Она целовала фотографии и плакала, плакала, плакала… И вдруг поймала себя на том, что уже вовсе не плачет, а с интересом разглядывает своих одноклассников – как они изменились за школьные годы. И сердце уже билось совершенно спокойно. Это так удивило ее, что она побежала в ванную и посмотрела в зеркале себе в глаза. Неужели вся любовь прошла?
- Ну что, дорогая, из глаз долой – из сердца вон? – строго спросила она сама себя. И тут же погрозила себе пальцем:
- Но-но-но! Не надо обобщений! Ваню я люблю? – Конечно. Просто плакать не буду, вот и все! – решила она. На душе стало спокойнее.
В областной пед она не поступила – не добрала баллов. Чему в глубине души почему-то обрадовалась. Маму, правда, было очень жалко. Но потом, повздыхав немного, мама сказала:
- А знаешь, доченька, все к лучшему. Значит, пойдешь в наше педучилище, и уезжать никуда не надо. Будешь рядышком – и мне спокойнее, и тебе дома жить, а не в общежитии. А институт можно и заочно закончить. Как мы с папой, - вздохнув еще раз, прибавила она.
На осенние каникулы (вернее, на три праздничных выходных, не школьники уже, а взрослые люди!) Ванька приехал и сразу же пришел к ним. Он был совсем чужой в этой военной форме и шинели. И, как Натка ни уверяла себя, что одежда ничего не значит, что это же ее любимый, ее Ванечка, - все равно чувствовала какое-то отчуждение. Просто одноклассник, может быть даже и друг, но не более. Ванька тоже, видимо, ощущал в себе нечто подобное, поэтому, хоть они и гуляли все вечера, целовались у Ваньки дома, пока малые носились где-то на улице, оба, похоже, испытали облегчение, когда Ваньке пришла пора уезжать. А потом она взяла и честно написала ему, что не любит его больше и он свободен. В ответ пришло письмо, полное благодарностей и пылких слов, но суть его сводилась к тому, что Ванька встретил другую девушку… Потом они еще какое-то время переписывались по-дружески, но переписка быстро иссякла. При Ванькиных приездах старались не встречаться, на недоуменные расспросы Натка отшучивалась или отмалчивалась. А этим летом Ваня привез свою девушку – знакомиться с мамой.
А Натке после ее неудачи с институтом помогли поступить в училище – там ведь набор тоже уже прошел. Спасибо папе – его хорошо помнили, и из РОНО в порядке исключения похлопотали, чтобы ее приняли задним числом. Вот место нашлось только на дошкольном факультете. Неожиданно учиться на дошфаке Натке понравилось – оказывается, работать с дошколятами – это не только на прогулки их водить да носы подтирать, а столько всего знать и уметь нужно! Ей было интересно, и результатом стал «красный» диплом училища и направление в один из самых лучших вузов страны! Так что правильно мама сказала – все, что ни делается, все к лучшему: не получила она золотую медаль – зато ГДЕ сейчас учится! И вообще – собирается завтра пойти на студенческую дискотеку!
Из мамулиных шедевров Татка выбрала для себя шелковое платье. Нежно-голубого цвета, широкое, струящееся, все какое-то летящее, оно отлично подходило и для новогоднего вечера, и для летней жары. И очень шло Татке. А самое главное, на груди мама сделала такую драпировку, что кажется – грудь вполне себе ничего. Она надела платье и еще покрутилась перед зеркалом – хорошо!
А для Катюхи она нашла маечку. Мама сшила ее прошлым летом по иностранному журналу мод – клиентка принесла показать фасон, который она хочет, а мама и присмотрела эту маечку для дочери. Из легкой белой ткани с голубыми цветочками, маечка во всю длину была прострочена поперечными кулисками, в которые были вдеты резинки. Она здорово утягивала талию. Но вместе с талией утянула и Таткину грудь – «до полного ее исчезновения» - про себя усмехнулась Татка. Маме она, конечно, этого не сказала, чтобы не огорчать, и даже как-то надела однажды – но все время чувствовала себя ужасно. А как-то она перебирала свой чемодан и предложила Кате ее примерить – почему-то подумала, что ей должно пойти. И точно! Маечка не только подчеркнула тоненькую Катину талию, но и странным образом даже увеличила зрительно грудь!
- Кать! А почему она твою грудь не утянула? – удивилась тогда Тата. – Мою так на нет свела!
- Нууу… - протянула та, - утянула тоже. Просто мои сиськи просто так не победить!
- Понятно, - вздохнула Татка. – А с моим нулем легко справиться.
Девчонки кинулись ее уверять, что ее грудь, зато, очень красивой формы, и так далее, и тому подобное…
Так что Катька пойдет в этой маечке. Вот жаль, что вниз ей придется надеть обычные черные брюки, другое ничего не подошло.
Тут в дверь деликатно постучали, и вошла Илона.
- На дискотеку собираешься? – понимающе улыбнулась она. – Слушай, какое платье шикарное! Импортное?
- Да нет, это моя мама сшила.
- Да? Не сказала бы, что самострок. – Илона внимательно разглядывала платье, даже приподняла подол, чтобы разглядеть швы. - А что твоя мама, портниха?
- Нет, она учитель. А шьет так, в свободное время. Но ты почти права, сшито по западному журналу.
- Понятно. Руки у твоей мамы золотые. – Илонка улыбнулась. – А это что за прелесть? – подняла она маечку с кровати.
- Да вот, это Катюха наденет. Только вниз мы ей ничего не подобрали.
- Хмм… - задумалась Илона. – А знаешь, у меня есть длинная юбка, как раз в тон этой маечке. На поясе у нее резинка, так что она универсального размера. Скажи Кате, пусть зайдет, возьмет. Да, а я что зашла-то, - спохватилась она, - у вас яиц нет? А то я оладий девчонкам обещала с абрикосовым вареньем, а яйца кончились.
Татка выдала Илонке два яйца, и та ушла. А вечером Катька сходила к ней за юбкой. Когда же она примерила юбку вместе с маечкой, девчонки так и залюбовались: фигурка – восторг, а голубой цвет странным образом подошел к цвету ее глаз – не то болотным, не то светло-карим.
В общем, на дискотеку они пошли во всеоружии, отлично там поплясали, повеселились (танцы перемежались номерами студенческого юмористического театра), завели даже несколько ни к чему не обязывающих легких знакомств.
***
Влюбились они почти одновременно, даже время можно назвать: конец первого семестра второго курса. Нет, конечно, и до этого у всех троих случались какие-то знакомства, свидания, конфеты-букеты, вздохи и ахи… Но обычно через пару-тройку свиданий все и заканчивалось, очередной «предмет» безжалостно разбирался на совместном чаепитии, и выносился вердикт: «Не наш человек». А вот когда сначала Татка стала отмалчиваться о том, где она пропадает все выходные, потом Катька предпочитала таинственно улыбаться, а Яппи вспыхнула и обиделась в ответ на какую-то совершенно, вроде бы, безобидную шутку о внешности ее Яши, - то стало понятно, что дела уже пошли более серьезные.
***
После летней сессии Катька, конечно, поехала домой, в родной городок. Она наслаждалась ленью, бездумьем и бездельем – только сейчас она поняла, как устала за этот год. Да и гордиться собой могла вполне заслуженно: первый курс – самый трудный, все так говорят. У них уже отчислили одну студентку: после первой сессии набрала «хвостов» и так и не смогла подтянуть их… Половина группы то тройку схватит на экзамене, то двойку. Двойка – еще ладно, ее хоть исправить можно, а трояк получишь, хоть один в сессию – все, стипендию не дадут – у них с этим строго. А у Катьки даже троек нет, значит, стипендия на следующий семестр обеспечена! И вообще, она – «студентка, комсомолка и просто красавица», так что имеет полное право расслабляться! Мама даже не загружала ее помощью по дому, все делал младший брат Димка. Ворчал, правда, что ему тоже нужно летом отдыхать, и что Катька – женщина, вот пускай и делает женские дела, но родители твердо сказали – он год на всем готовом был, не то что Катя, в общежитии намучалась, и вообще Кате нужно отдохнуть! Вот она и отдыхала на полную катушку: гуляла по парку, читала, валялась на городском пляже…
Однажды лежала так на солнышке с книжкой, вдруг на страницу упала тень. Катька лениво подняла голову. Рядом стояла девушка ее возраста, что-то знакомое, но никак не вспоминалось ее имя.
- Ты что, не узнаешь? Мы же с тобой в пятом классе в Доме Пионеров вместе в кукольном кружке занимались!
- А, помню! – обрадовалась Катька. – Сонька! Ты еще все время то Снегурочку, то Принцессу, то Внучку играла, а мне доставались всякие Дедки да Бабки.
- Ну да! Просто у меня тогда голос был писклявый, а у тебя довольно низкий, вот и подходил для таких ролей.
- Конечно, только тогда-то я этого не понимала и обижалась ужасно. Тебя даже ненавидела иногда! А потом нашей Валерии и высказала, вроде того, почему одним хорошие роли, а другим плохие. Выговорила, в общем, ей по полной программе.
- А она что? – засмеялась Соня.
- Да что – то же самое про голос. Ну, а я сказала, что тогда вообще ходить не буду, развернулась и ушла. Надеялась, что она меня остановит, уговаривать начнет остаться. Ну, а она не остановила. Так я и не стала больше туда ходить. И подругу свою уговорила тоже уйти, да ей тоже хороших ролей не доставалось.
- Понятно. Ну, а мы-то весь учебный год отходили. Сначала интересно было, а потом тоже надоело, да и некогда стало – я фотографией увлеклась, а в шестом классе на фотокружок пошла.
Девчонки разговорились: оказалось, что Соня тоже учится в Ленинграде. Только в вуз поступать побоялась, а пошла сразу в техникум, на бухгалтерию – у нее мама всю жизнь бухгалтером проработала, вот и посоветовала. Соньке нравится – ей всегда нравилась математика, всякие формулы, операции с числами. Они вспомнили всех общих знакомых – кто куда поступил, кто уже в армии. Катька рассказала про Вовку из параллельного, как они столкнулись осенью в студгородке. Договорились вместе ходить на речку.
Сонька оказалась хорошей девчонкой, с ней легко было проводить вместе время. Так что в конце лета они обменялись адресами и обещаниями обязательно встречаться и в Питере.
А на втором курсе их отправили «на картошку» - вернее, на морковку, в пригородный совхоз Шушары. Пробыли там весь сентябрь, даже начало октября захватили, пока в бараках не стало совсем уж холодно. Ну, а потом, конечно, стали учебу нагонять – по четыре пары каждый день, да подготовка к семинарам, к коллоквиумам. В выходные – то в театр, то свидание очередное… Так что к Соньке Катя выбралась только в конце ноября, в один из субботних дней.
Увидела Сонино общежитие и хмыкнула: да, это вам не студгородок – современный, светлый, удобный! Стены и двери обшарпанные, коридор темный, в комнате, судя по допотопным металлическим и явно продавленным койкам – шесть человек. А в комнате вихрилось то хорошо знакомое Катьке веселое оживление, когда девчонки куда-то собираются. Кто-то бегал полураздетый с утюгом в руке, кто-то красился у маленького зеркальца, кто-то что-то спешно пришивал…
Соня расцеловалась с Катей, наскоро познакомила ее с соседками по комнате.
- А мы тут на танцы собираемся, - весело объявила она.
- Сонь, ну какие танцы, - засмеялась одна из девчонок. – Сколько тебе говорить – не танцы, а дискотека!
- Да ладно, какая разница, - пожала плечами та. – Суть-то одна: поплясать да себя показать!
- Ну вот, - огорчилась Катька. – Наконец-то к тебе выбралась, а вы уходите.
- Так в чем же дело? – махнула рукой другая девчонка. – Пошли с нами!
- А и правда, Кать, пошли! - загорелась Соня. – Ты же сегодня все равно больше ничего не планировала?
- Не планировала. Но – в этом? – Катя оттянула рукой подол своего теплого свитера.
- Ой, да сейчас блузку какую-нибудь подберем – и все! Ну вот хочешь, плойку возьми, она уже освободилась, кудри накрути! Все! Идешь с нами, - засмеялась Соня.
Они куда-то ехали на трамвае, Катька даже не обратила внимания, куда – всю дорогу девчонки расспрашивали ее про студгородок, про дискотеки – оказалось, даже они наслышаны.
А когда вошли в вестибюль большого серого здания, Катька вдруг увидела вокруг множество молодых ребят в форме морского училища.
- Ну, и куда ты меня привела? – пробурчала она Соне. – Я же моряков терпеть не могу.
Говорила, вроде бы, тихо, но один из морячков, стоящий рядом, с повязкой дежурного на рукаве, насмешливо осведомился у нее:
- За что же нам такая немилость, девушка?
- А меня от одного вашего вида укачивает, юноша! – с вызовом глядя в его глаза, ответила Катька.
Морячок засмеялся. И на первый же танец пригласил ее, а потом приглашал еще и еще – когда успевал перехватить. Почему-то Катька имела бешеный успех в тот вечер – не стояла или сидела ни одного танца! Ее приглашали наперебой, так что в конце концов Миша – так звали этого самого дежурного, даже увел ее в холл – передохнуть и охладиться, как он предложил. Катька не возражала – у них завязался очень интересный разговор про книги, про любимых авторов… Миша любил то же, что и она. И это было удивительно, ведь мальчики обычно читают мало, и нравится им совсем другое! Проводить он ее, понятно, не мог – дисциплина, но на следующий же день пришел в общагу с самого утра, Катька только-только успела позавтракать. Адрес он, конечно, вчера спросил, и прийти обещал, но Катька не ожидала, что прямо вот сегодня! Миша посидел в холле, пока она одевалась-красилась, а потом повел ее… на «корабельное кладбище»! Оказалось, есть в Ленинграде место, где стоят много совершенно разных кораблей, уже отслуживших свое. Зрелище это, конечно, было печальным, но и очень романтичным! Тем более, что Миша очень много знал про разные корабли, особенно парусники. Он рассказывал, где какая мачта, как называются паруса и такелаж, вспоминал целые куски из «Алых парусов» Грина – в общем, совершенно очаровал Катьку. А потом они грелись и пили чай с пирожками в какой-то маленькой пирожковой, потом еще пошли в кино. В общем, когда вечером Миша проводил ее и сказал, что придет в следующее воскресенье, Катька была так переполнена впечатлениями от этого длинного дня и от Миши, что сразу улеглась спать – и уснула, как убитая.
Потом они так и встречались по воскресеньям: Миша сказал, что у них на третьем курсе в увольнение два раза в неделю отпускают только отличников, а он, увы, не отличник. Гуляли по городу, ходили в кино, музеи, иногда в театр – Мише было проще достать билеты на хорошие спектакли, но тогда это было что-то вроде культпохода его курса. Перекусывали в пирожковых или столовых – так было дешевле, а откуда у курсанта деньги? Потом Катька старалась его тоже подкормить: то пирожков напечет или рогаликов, и берет с собой на прогулку, то приготовит с вечера что-нибудь вкусное и зазовет Мишку на угощение… Мишка каждый раз умилялся и называл Катьку «хозяюшка моя»! Много было цветов, поцелуев, стихов – Мишка их знал множество. Однажды они пробрались в каком-то доме на крышу, и там стояли под звездами, и Мишка читал стихи, перед каждым серьезно произнося: «Посвящается самой лучшей на свете Кате», до тех пор, пока не спохватились, что он уже почти опаздывает в училище. Катька сказала, чтобы он шел, не провожал ее, сама доберется, но Миша наотрез отказался, и они всю дорогу до метро и потом от метро бежали, хохоча и задыхаясь от смеха и от бега…
А на зимних каникулах Катька так отчаянно по нему скучала, так жадно ждала писем и так бесконечно их перечитывала, что даже мама сказала: «Катюша, ты, похоже, влюбилась!». А Катька ответила, сияя, как солнце:
- Нет, мама! Все намного хуже: Я! Его! Люблю!
Она рассказывала маме о Мишке, об их прогулках, о том, как они познакомились – и это доставляло ей несказанное удовольствие – как будто она сейчас рядом с Мишей.
А когда они встретились после каникул, то первыми Мишкиными словами были:
- Катя! Это даже хорошо, что мы расставались. Потому, что я понял: я люблю тебя.
Мишка держал ее руки в своих и целовал по очереди каждый палец, а Катька молчала и просто смотрела в любимые глаза.
- А ты? – спросил, наконец, он.
- Да, - чуть слышно смогла выдохнуть Катька.
- Катя! Я тебя люблю, - повторил самые чудесные слова на свете Мишка. – И хочу, чтобы ты стала моей женой. Ты согласна? – он с улыбкой опять стал целовать ее пальцы.
- Конечно! – Катька была от счастья даже не на седьмом небе, а где-то гораздо выше. Ей вообще казалось, что они вовсе не стоят на заснеженной тропинке парка, а летят, летят где-то, непонятно где…
Катя думала, что они вот прямо сразу подадут заявление, но Миша сказал, что клятвенно обещал родителям не жениться до окончания училища, поэтому им придется подождать. Ну, этот курс уже наполовину кончился, а там четвертый – и все! А зато, продолжал он, я буду на нашей свадьбе уже в офицерской форме.
- Представляешь, Кать, как это будет красиво! Я так и вижу нашу свадебную фотографию: ты в белом длинном платье и длинной фате, сидишь в старинном кресле, я в морской форме стою рядом, на столике – букет белых роз, а на стене за нами – картина, а на ней – парусник с алыми парусами!
- А где мы картину-то возьмем? – невольно улыбнулась Катя.
- Найдем! Ну, сами нарисуем, если что, - махнул рукой Мишка.
- Да, все это хорошо, но столько еще ждать… - вздохнула она.
- Ну что поделаешь, Кать! И вообще, привыкай – тебе теперь часто придется меня ждать. И жить придется всегда у моря, - он говорил серьезно, даже нарочито-торжественно, только уголки губ подрагивали от улыбки, - хоть тебя и укачивает!
- Ладно… буду ждать тебя на берегу, - у Катьки от такой картинки даже дыхание перехватило: как это прекрасно – ждать любимого мужа, который где-то там, в море, делает свою мужскую важную работу! А потом возвращается к жене, к ней!
Эта весна была для Катьки самой счастливой в ее жизни: любимый город, любимый вуз, любимый Миша… Вот только одно ее поначалу смущало: почему Миша не стремится к интимной близости? Даже когда они остаются у нее в комнате одни на целый день, все ограничивалось лишь долгими страстными поцелуями, от которых оба становились совершенно пьяными. Да и все девчонки многозначительно переглядываются, а некоторые даже хихикают, когда она выходит из комнаты после нескольких часов с Мишей наедине. Нет, не то, чтобы ей этого хотелось, но ей казалось, что когда двое так любят друг друга, то это неизбежно должно произойти! Однажды она даже набралась смелости и, краснея и заикаясь, даже спросила об этом любимого.
- Знаешь, Кать, я тоже этого хочу. Но – потом. Я слишком тебя люблю и уважаю, и считаю, что все такие отношения возможны только после свадьбы. Извини, но так уж я воспитан…
- Да нет, я же тебя не заставляю! – испугалась Катя. – Я тоже так думаю, просто… у всех-то по-другому…
- Ну у всех – пусть, как они хотят. А у нас – так. – Он опять обнял ее и стал целовать, очень легко и как-то особенно нежно…
Как ни странно, оба они стали учиться даже лучше. Миша не мог себе позволить получать плохие оценки, иначе его не отпустили бы в увольнительную, к Катьке, а она вдруг обнаружила, что единственный способ, который помогает ей забыть про время и не ждать мучительно следующего воскресенья, - это учить, конспектировать, зубрить, в общем, грызть гранит науки. Так что летнюю сессию она сдала с одной лишь четверкой – чуть-чуть не дотянула до повышенной стипендии!
Летние каникулы они опять должны были провести врозь: Миша уезжал к родителям всего на неделю, а потом на два месяца – на практику в море. В середине августа – опять к родителям, теперь уже на две недели, а потом… потом - сентябрь, и они смогут, наконец, опять быть вместе хотя бы по выходным!
Письмо Миша прислал всего одно – он написал его в тот день, когда только приехал к родителям. И оно было полно такой любви, что Катька готова была читать его снова и снова, хотя выучила наизусть не только содержание, но и каждую букву, каждую запятую или сгиб бумаги…
Больше писем не было. Катя уверяла себя, что он просто закрутился дома, а потом вообще в море ушел. Наверное, оттуда не напишешь? А может, просто ну вот совсем нет на это времени? Но сомнения грызли ее все больше и больше. Она запрещала себе думать о плохом, но – все равно думалось. Так что каникулы слились у нее в какую-то сплошную серую тоску. Единственное событие, которое выбивалось из этой серости – была Сонина свадьба. За то время, что они не виделись (как раз с той самой дискотеки, где Катя познакомилась с Мишей), Сонька успела встретить свою большую любовь, и даже судьбу!
Свадьба их была дома у Сониных родителей, и Катя, конечно же, получила приглашение. Жених показался Катьке совсем взрослым – на целых шесть лет старше! Он уже успел отслужить в армии и окончить строительный институт. Теперь его отправляли работать по распределению, Сонька уезжала за ним, переведясь на заочное. Вроде бы за этот год они и виделись-то с Катькой всего раз, если не считать прошлогодних летних каникул, но Катьке было отчего-то жалко до слез, что Соня уезжает из Питера. И так же до слез хотелось, чтобы у нее все сложилось хорошо. Хотя в этом, кажется, не приходилось сомневаться – так сияла счастьем Соня и так любовно-нежно обращался с ней молодой муж.
С самого начала августа Катя стала считать дни: через две недели Миша будет дома у своих родителей, и сразу напишет ей, ну, пусть три дня письмо будет идти. Значит, ждать его осталось семнадцать дней! Каждый вечер она мысленно зачеркивала еще день. И ждала, ждала, ждала… Ни семнадцатого, ни восемнадцатого, ни девятнадцатого августа письма не было. Проплакав ночь, Катька стала собираться в дорогу. На мамины тревожные расспросы с отчаянием закричала:
- Мам! Я не могу больше так мучиться! Поеду сама к нему, узнаю. Может, он заболел? Может, что-то вообще страшное случилось? Может, помощь моя нужна? Да хоть посмотрю на него и спрошу – почему?
- Подожди, Катюша. А вдруг и правда, что-то серьезное произошло? Ну, может быть, горе какое-то в семье у них? А ты тут прибудешь – здрассьте, утешайте меня. Потерпи уже до Ленинграда, совсем ведь немного осталось. Там уж точно все прояснится. В крайнем случае, в училище к нему сходишь.
Катька бросила полусобранную сумку обратно в шкаф. Посидела, подумала. И пошла на телеграф. Телеграмма ее была короткая и отчаянная: «Миша, что случилось? Мне приехать?».
А днем раздался междугородний звонок. Бесстрастный голос телефонистки сообщил, что вызывают Екатерину. Катькина ладонь, держащая трубку, мгновенно стала совершенно мокрой. И такой родной голос тихо произнес:
- Катя…
- Миша, ты живой? Почему ты не пишешь? Я чуть не умерла! Сегодня утром хотела уже ехать к тебе! – закричала Катька.
- Катя, никуда не надо ехать. Я тебе все напишу в Ленинград, сюда уже не успею. Я живой. Вот только совершенный гад и трус. Прости меня, если сможешь. – И короткие гудки: - пип-пип-пип…
Катя сидела, продолжая прижимать к уху трубку и слушая эти гудки, пока не выглянула из комнаты мама и не забрала у нее трубку, потом отвела на кухню, налила чаю… Катька машинально его выпила, потом так же на автопилоте дошла до дивана, каким-то краешком сознания отметила, что не нужно пугать маму, а значит, надо вести себя как обычно, а обычно она читает – значит, надо раскрыть книгу… Лежала, отгородившись этой книгой и глядя на страницу, а в голове все крутилось: «Прости меня…пип-пип-пип…».
Оставшиеся дни она так и пролежала на диване, якобы за чтением, слушая страшное «пип-пип-пип». Родители пытались тормошить ее, отвлекать, чем-то занимать. Мама даже не хотела, чтобы она уезжала, говорила, что надо взять больничный и немного прийти в себя, или предлагала поехать в Питер с ней, но Катька все-таки нашла в себе силы сделать вид, что все хорошо. Она даже посмотрела с родителями какую-то комедию по телевизору, смеялась и что-то комментировала. Родители-то уж точно ни в чем не виноваты – зачем же их мучать? Так что в Питер ее отпустили довольно спокойно, только взяли слово позвонить сразу, как только доедет и когда прочитает письмо.
Приехала в общагу Катька на день раньше – просто уже не было сил томиться неизвестностью. Письмо ждало на вахте. Она схватила его, дошла до комнаты и прочитала, даже не раздеваясь и не присев. После всяческих «лирических отступлений» типа «ты самая лучшая, а я недостоин» и «ты моя песня неспетая» была изложена суть: Миша по приезде в родной город встретил свою бывшую одноклассницу и первую любовь. И дальше – опять лирика-лирика о том, какая Катя распрекрасная. Но он понял, что бывшая любовь никуда не делась. И та «любовь» тоже это поняла. В общем, у них опять все закрутилось. И да, не смогли удержаться – «бросились друг к другу, как безумные»… В общем, переспали они.
(Тут Катька даже застонала: а со мной, значит, такого безумия не было???)
Потом Миша ушел в море. И там опомнился (ха-ха, меня, не иначе, вспомнил – прокомментировала Катька вслух). И ему стало так стыдно, что он даже писать ей (Кате, то бишь) не мог. И думал – пройдет наваждение, и все станет на свои места, и будет, как прежде (ну да, ну да – сказала Катька, - а переспал с кем-то – вообще не в счет). А когда пришел с моря, оказалось, что ТА – беременна. Пришлось срочно жениться (ну еще бы, порядочный ты наш – Катькины комментарии становились все злее). Опять сплошная лирика – что недостоин, что гад и сволочь, что Катя – самое прекрасное, что было в его жизни, что даже не смеет просить ее простить… и тэдэ и тэпэ.
Катя посидела немного, переоделась, выпила лимонада из бутылки, купленной по пути в ларьке и перечитала письмо еще раз, уже не судорожно и взахлеб, а более-менее спокойно. Ей даже плакать не хотелось, просто она вдруг как-то резко устала, хотелось лечь и лежать.
- Ну, уж нет! Хватит, належалась! И плакать тоже не буду. Еще не хватало.
Она быстро разобрала сумку и разложила вещи. Надо сходить в магазин за едой – самой поесть, да и девчонкам сюрприз устроить: приедут, а тут им встреча горячая приготовлена. Да и родителям нужно позвонить.
На переговорном пункте ждать почти не пришлось. Катька услышала такой родной мамин голос, и постаралась говорить как можно спокойнее:
- Мам, все в порядке! Доехала хорошо. Письмо получила и прочитала. В общем, у Миши все хорошо, даже более чем: он летом женился, - тут голос все-таки чуть не сорвался, но Катька заставила его слушаться, - На своей школьной любви.
- Ну, я что-то в этом роде и предполагала, да тебя пугать не хотела. Как ты, доченька? – тревожно спросила мама.
- Да ничего, переживу, - хмыкнула Катька. – Мам, вы не волнуйтесь за меня, все нормально, правда!
- Ну как же нормально! Вот ведь… - мама помолчала. – Давай-ка, в самом деле, приезжай обратно, побудь еще дома, дома и стены помогают. Справку тебе раздобудем. А хочешь, я приеду? Возьму на работе за свой счет, и приеду!
- Нет, мамуль, не надо. Я справлюсь, точно. Обещаю тебе торжественно, что никаких глупостей не наделаю. Все будет хорошо.
- Да тебя же там и поддержать-то некому! И тетя Лора уехала, и даже Соня!
- Да завтра уже девчонки приедут. Мамуля, правда, не переживайте. Все нормально! Все, целую вас. Вечером напишу письмо.
На другой день первой примчалась Яппи, но сразу исчезла к своему Яше, сказав, что придет к обеду, когда приедет Татка. Катя приготовила блинчики с творогом, и когда улеглась первая суматоха от их встречи, поставила на стол банки с вареньем и сметаной и положила всем блинчиков.
- Да знаю я, что тебе одного хватит, - успокоила она Яппи, которая уже было открыла рот, чтобы начать возмущаться, - Яше своему возьмешь.
Девчонки ели блинчики, потом просто сидели за столом, потом опять пили чай с разным вареньем, которое привезли из дома, и болтали без конца. Яппи рассказала о своем неудачном визите к родителям Яши и как они с Яшей ездили на две недели к морю; Тата со смехом рассказывала о летнем романе и как она потом с трудом смогла отбиться от навязчивого поклонника…
Наконец, Яппи заметила:
- Так, ну, а ты, Катерина, что молчишь? Давай-ка, теперь твоя очередь.
- Я расскажу, - серьезно начала Катя. – Только очень вас прошу: не охайте и не ахайте, и вообще не комментируйте. Мне и так тяжело. Откроете рты – ничего не скажу.
- Что, все так плохо?
- Вы что, с Мишей поссорились? – одновременно начали девчонки.
- Ну я же вас просила молчать! – укоризненно сказала Катька.
- Все, «молчу, как рыба об лед», - процитировала Яппи.
А Татка засунула в рот целую конфету и демонстративно начала ее жевать.
- Да, все настолько плохо, хотя мы не ссорились. Просто расстались.
Ну вот, она это и сказала вслух. Катя не смотрела на девчонок, но чувствовала, как напряженно они молчат. Она взяла Мишино письмо.
- Так, это неинтересно – тут все про то, какая я хорошая. А, вот – и она прочитала тот кусок письма, где Миша рассказывал обо всем, что у него произошло. Она цеплялась за буквы и слова на бумаге – просто пересказать ни за что бы не смогла.
- Ну, тут дальше неинтересно, опять сплошные розовые сопли. – Она наконец опустила письмо и посмотрела на девчонок.
Они обе, как по команде, подскочили к ней. Татка обняла ее голову и гладила по волосам, а Яппи крепко сжала руку.
- Я же просила! – Катя попыталась вырваться.
- Да мы и молчим… - пробормотала Татка.
- Катенька, я тоже молчу, - Япик взяла другую ее руку. – А пойдем, его побьем!
И тут Катька начала смеяться. Просто она представила, как Япик, с ее весом пера и ростом воробья, «бьет» здоровенного Мишку. Она смеялась и смеялась, до слез, пока не почувствовала у своих губ чашку.
- Кать, попей водички! – Татка тревожно заглядывала ей в глаза.
- Да нет, девчонки, у меня не истерика. Ну, представьте сами эту картину – Япинька бьет Мишку!
Девчонки тоже посмеялись вместе с ней, а сами нет-нет да и переглядывались, показывая глазами друг другу не нее.
- Ладно, дорогие, хватит меня глазами жечь. Все нормально, переживу. Только очень вас прошу – никогда! Не напоминать мне о нем больше. Нет его, и не было никогда!
Правда, раз Катька нарушила данное самой себе обещание никогда не говорить о Мишке: на зимних каникулах она сказала маме:
- Вот видишь, как умные девушки поступают. Забеременела – и никуда Мишка не делся. А я же хорошая, до свадьбы ни-ни… Надо было, наверное, тоже так сделать, была бы сейчас я Мишкиной женой!
- Ну что ты, Катюшка! – возразила мама. – Ведь он же сказал, что у них опять чувства вспыхнули. А вот поженились бы вы, ребенок бы родился, а тут он понял бы, что любит другую. И что, - тебе все равно без него оставаться, так еще и ребенку без отца!
- Да ничего подобного! У них знаешь, как строго, ни за что он не развелся бы!
- Ну, а как бы ты жила с ним всю жизнь, зная, что он тебя не любит? Нет уж, конечно, тебе сейчас больно, но это пройдет. А ты еще встретишь свою судьбу, - мама обняла ее и прижала голову к своей груди. Так они и сидели тихонько, пока не пришли папа с Димкой ужинать.
И начала Катька жить дальше. Училась, сдавала зачеты и экзамены, даже знакомилась с какими-то парнями, вот только все ограничивалось одним свиданием – ей доставляло какое-то наслаждение бесконечно подкалывать и высмеивать очередного поклонника, а кому такое понравится? Только один из них никак не мог от нее отстать, прощал любые ее выходки, лишь смотрел с умилением, как мать на расшалившегося ребенка.
Однажды, возвращаясь в метро из институтской читалки (зачиталась Стругацкими, на дом этот томик не выдавали), почувствовала на себе чей-то взгляд. Парень стоял напротив, и, улыбаясь, явно рассматривал ее. Одет обычно: брюки, куртка, вязаные шапочка и шарфик. И сам какой-то совсем обычный, так, человек из толпы. Катька демонстративно фыркнула, состроила пренебрежительную мину и закрыла глаза. Но даже и с закрытыми глазами чувствовала – смотрит. Для таких случаев был заготовлен план: сидеть до последней секунды, а когда двери уже начнут закрываться – быстро выскочить. Однако план не сработал: когда Катька победоносно оглянулась, ожидая в отъезжающем вагоне за закрытой дверью увидеть разочарованное лицо несостоявшегося поклонника, обнаружила того в нескольких шагах на платформе, все так же с улыбкой смотрящего на нее.
«Улыбайся-улыбайся, - подумала Катька, - И не от таких отделывались!». План был у них с девчонками давно отработан: на Техноложку, там в параллельный поезд (который увезет вовсе не в противоположном направлении, как на других станциях, а на другую линию), там до перехода, вернуться обратно. И все время то ждать следующего поезда, то быстро садиться в тот, который уже закрывает двери, и еще можно выйти на какой-нибудь станции, делая вид, что выходишь, а потом опять сесть в поезд… В общем, путать следы. Но парень не отставал, и после каждого «маневра» Катька, повертев головой по сторонам, опять обнаруживала поблизости его дурацкую улыбку, которая становилась все шире. Наконец, ей все это надоело. Да и жарко бегать по метро в шубе. Она решила ехать в общагу. Ну, отошьет – делов-то.
На улице парень не отставал и дошел за ней до самого корпуса. Понятно, надеялся узнать, где она живет.
«Ну, узнал? - насмешливо подумала Катька. – Можешь теперь поискать».
Парень правда ее не заинтересовал, и даже не зацепил своей настойчивостью – через полчаса она уже совершенно о нем забыла. И никогда, наверное, и не вспомнила бы, но через несколько дней, когда она опять задержалась в библиотеке, со скамейки перед входом в корпус ее окликнули:
- Девушка, подождите, пожалуйста!
Катя оглянулась и узнала парня из метро. «Ну надо же! Неугомонный какой!» - подумала она с удивлением.
- Пожалуйста, не уходите! А то мне придется тут каждый вечер сидеть. А холодно! Простужусь, заболею, и буду тут кашлять, вам же стыдно будет.
- С чего это мне будет стыдно? Вам надо – вы и сидите, я-то тут при чем?
- Ну пожалуйста, не уходите! – взмолился парень. – Посидите со мной пол часика! Смотрите, снег какой красивый!
- Ладно, - вдруг решила Катька, - пол часика. – Снег, действительно, падал медленными белыми хлопьями, как в кино, и обновленные сугробы были пышными и под светом фонарей сверкали и переливались драгоценными искрами.
Ну, а просто сидеть и молчать было, вроде бы, глупо, поэтому познакомились.
Коля оказался совсем простым. И дело даже не в том, что он закончил ПТУ и после армии работал здесь на стройке рабочим, получившим по лимиту прописку и комнату в общежитии. А в том, что, рассказав ей про себя, с места в карьер предложил… стать его женой!
- А что? Ты девчонка красивая, мне очень нравишься. Через два года я получу комнату в коммуналке, с постоянной пропиской, мне обещали. А потом и квартиру, ну, это еще не скоро, расписывал Коля. – Я хочу большую семью. Хочу, чтобы у нас было восемь детей.
Катька решила было, что он шутит, и хотела уже засмеяться, но вовремя осеклась, увидев, что Коля говорит абсолютно серьезно и уверенно.
- Ну вот, видишь: ты хочешь восемь детей, а я только двух. Так что мы с тобой явно друг другу не подходим. Поэтому иди, Коля, ищи себе другую жену, - насмешливо сказала Катька.
- Почему только двух? – огорчился тот. – Большая семья – это же так здорово! А насчет денег, ну, чтобы семью обеспечивать, не сомневайся – я заработаю!
- Нет уж, Коля, спасибо, но – нет. И вообще, честно говоря, ты не в моем вкусе, - Катьке уже надоел этот разговор, она замерзла и давно хотела есть. – Иди, Коля, иди!
- Я тебе совсем не нравлюсь? – расстроился парень.
- Совсем, - Катька решила быть безжалостной, чтобы поскорее от него отвязаться.
- Жалко… а ты мне очень понравилась, сразу! Ну, если ты замуж за меня не хочешь, можно, я иногда буду приходить к тебе? Ну, погуляем там, в кино сходим?
- Да зачем? Найди себе другую девушку, а со мной – время зря будешь терять.
- Ну и пусть!
Парень так просительно смотрел на нее, что Катя пожала плечами:
- Не лень, так приходи. Только еще раз повторяю: у нас с тобой ничего не выйдет.
Так и повелось: Коля приходил каждое воскресенье, но чаще всего уходил ни с чем – то Катька уже ушла куда-нибудь (стараясь смыться до его прихода), то сказывалась больной или жутко занятой. Но иногда, раз в месяц примерно, шла с ним гулять по городу или в кино. Он, конечно, предлагал и кафе, а то и ресторан, но тут Катька была непреклонна – нет, и все. Так что они или перехватывали пирожки с лимонадом и мороженым где-нибудь в парке, или иногда ели в недорогих столовых. Он, конечно, старался ее развлекать – то анекдоты рассказывал, то про случай у себя на стройке, то про свое детство, то пересказывал какой-нибудь фильм, но, в общем-то, говорить с ним было особенно не о чем. Иногда он начинал вдруг ее жутко раздражать, и тогда она то его подкалывала на каждом шагу, то просто говорила, что устала и хочет домой. Коля все терпеливо сносил, и вообще относился к ней как к ребенку – старался накормить, беспокоился, не замерзла ли она, не устала ли.
А будни все тянулись, и тянулись – с учебой, с ненужными ей пустыми знакомствами и свиданиями… Конечно, была и обычная суматошная студенческая жизнь – общежитское «братство», театры, музеи, выставки, дискотеки. Но иногда по вечерам становилось совсем уж тоскливо – Яппи жила у Яши, Татка частенько тоже где-то пропадала, являлась только к ночи, и тогда Катька шла к другим девчонкам с их курса, чтобы только не сидеть одной. Она даже вязать научилась! И вязала себе то шапку с шарфом, то смешные пушистые варежки, то супермодный поперечный джемпер из Илонкиного журнала.
На пятом курсе у них была практика. Катька с Таткой и еще одной девчонкой из параллельной группы попали в маленький городок, почти поселок. Вот уж там-то точно была такая скучища! И однажды, неожиданно для себя самой, взяла и написала письмо Коле (адрес он еще перед летом записал на листочке и чуть ли не насильно засунул в ее сумочку). Она все хотела выбросить листочек, да он завалился на самое дно, а тут как-то вдруг нашелся. Вот Катька и написала – просто от тоски.
А Коля взял, и приехал! Оглядел комнату, которую они снимали в совершенно деревенском доме (хоть и с водопроводом и канализацией), кухню. А потом развел бурную деятельность: сходил в магазин, принес оттуда каких-то штук, отремонтировал ручки на оконных рамах, и сами окна утеплил, чтобы не дуло, вставил новый замок на дверь (хозяйский вечно заедал), даже кран на кухне отремонтировал, за что хозяйка его расцеловала.
Вечером девчонки деликатно умотали на местные танцы, хозяйка тоже ушла к какой-то своей подружке. А Катька кормила Колю ужином (пока он трудился, приготовила, не оставлять же его голодным). Смотрела на него и думала, ну пусть он не особенно умен, пусть образования нет! Зато меня любит, заботливый, надежный… И спросила прямо:
- Ты еще не раздумал на мне жениться?
Коля медленно поднял на нее глаза:
- Да я-то не раздумал, так ведь ты не хочешь.
- Знаешь, вроде бы я уже и не против, - вздохнула Катька. – Только никаких восьмерых детей!
- Ладно, как захочешь, так и будет! – обрадовался Коля. – Давай, прямо завтра тут и распишемся! Или нет, - спохватился он, - ты же, наверное, свадьбу хорошую хочешь? Тогда заявление надо заранее подать!
- Нет, не хочу я никакую свадьбу. - Катька ясно представила Мишину картинку – она в свадебном наряде, он в морской форе, белые розы, картина с парусником под алыми парусами…. – и чуть не расплакалась. - Девчонок вон позовем – и хватит.
- Погоди, а родители? Обидятся же!
- Все, Коль. С родителями договоримся. Или так, или никак.
- Ладно, ладно! Не хочешь – и не надо!
- Нет, Коль, - вдруг испугалась Катя, - ты меня прости, зря я тебе это все сказала. Я же не люблю тебя. Подожди, подожди, - умоляюще проговорила она, глядя в окаменевшее вдруг Колино лицо, - ты хороший, ты мне очень нравишься, я хочу за тебя замуж, но любви – нет!
- Ладно. – Коля крепко обнял ее. – Главное, что я тебя люблю и жить без тебя не могу. А моей любви на двоих хватит.
Он целовал ее все настойчивее, и Катя мельком подумала: «Ладно, все равно поженимся. И вообще – какая разница, когда…»
Близость ей не понравилась – все было как-то не так. Не так, как она представляла по книгам. Ну и ладно. «Какая разница», - снова подумала она.
Зато Коля прямо-таки на седьмом небе был, когда понял, что он у нее первый.
Но расписаться не получилось – оказалось, что это можно сделать только там, где прописан, и заявление подавать нужно тоже за месяц. Коля так просил ее сделать это срочно, что она договорилась с Таткой о подмене ее в садике, сходила домой к заведующей и уговорила отпустить на два дня съездить в город. Пришлось рассказать про подачу заявления. Заведующая обрадовалась, долго поздравляла и даже изъявила горячее желание познакомиться с женихом, так что Катька еле отвертелась, сказав, что им нужно срочно ехать. Да и правда, нужно было успевать на проходящий поезд.
Заявление подали, через месяц расписались. Хорошо, что практика еще не закончилась (ее заведующая негласно опять отпустила на целую неделю!). Ну, а Татка тоже отпросилась на один день. Так что Татка и была свидетельницей, а потом они вчетвером (со свидетелем, приятелем Коли по работе) немного отметили свадьбу.
Скоро Катька переехала к Коле – он выхлопотал комнату в семейном общежитии. По сути та же коммуналка, только очень большая, и живут те, кто на стройке работает.
Конечно, она сразу забеременела, еще в тот, самый первый раз, поэтому госы еле успевала сдать. И ровно вечером последнего отправилась в роддом.
***
В этот раз Катин знакомый не смог достать для них три билета на межвузовскую новогоднюю дискотеку – желающих на нее попасть становилось все больше и больше. Он, конечно, предлагал Катьке провести ее без билета – но ее одну, поэтому Катька отказалась, гордо заявив, что они прекрасно обойдутся дискотекой в своем корпусе. Конечно, в их корпусе жили, в основном, девочки – вуз-то педагогический! – но это ерунда: как только где-то в студгородке намечалась дискотека, то непременно приходили желающие повеселиться из других корпусов, да хотя бы из стоящего напротив корпуса общаги ЛЭТИ – вуза в большинстве своем мальчишеского.
С нарядами проблем не возникло: они решили все втроем пойти в обычных летних сарафанчиках: в них танцевать будет не жарко, а по улице идти не надо. И очень правильно сделали: в не очень-то большом холле набралось порядочно желающих повеселиться, было тесно и душно, хотя все фрамуги были открыты. Так что многие девчонки, опрометчиво нарядившиеся чуть ли не в вечерние туалеты, или, наоборот, пришедшие в джинсах, посмотрев на них, убегали к себе переодеваться во что-то более легкое.
Девчонки довеселились и доплясались уже «до полного упаду», как сказала Катька, обмахиваясь рукой, когда немного приглушили свет и зазвучала медленная и красивая «Если б не было тебя» Джо Дассена. Они стояли рядом, отдыхая, и вдруг у Катьки лицо стало точно как на картинке с подписью «Эмоция «удивление»», которые они рассматривали на практикуме по психологии: брови подняты, глаза круглые, рот буквой «о». Это было так смешно, что Яппи с Татой сначала засмеялись, а потом посмотрели туда, куда уставилась Катька. И тоже превратились в такую же точно картинку: на них смотрел парень, срисованный с Яппи – совершенно те же черты лица, только чуть погрубее, как будто в мужском варианте, та же прическа (Яппи как раз на днях сделала модную стрижу «под мальчика»). Вот только раскраска была рыжей – волосы, ресницы, брови – все даже в приглушенном свете отчетливо отливало рыжиной. Парень пристально смотрел на Яппи, но, казалось, был нисколько не удивлен.
Он сделал несколько шагов и поклоном пригласил Яппи на танец.
- Меня зовут Яков, Яша, - сразу начал он. – Живу здесь, на пятом этаже, учусь на втором курсе физмата. Ну, поскольку ты легко одета, делаю вывод, что ты тоже из этого корпуса.
- Да, четвертый этаж, учусь тоже на втором курсе, на дошкольном, - отрапортовала Яппи. – Странно, почему я тебя раньше не видела?
- Да, странно… - протянул тот. – А как тебя зовут, чудесное видение?
- Яппи.
- Хм… – озадачился Яша. – А по паспорту?
- А по паспорту – Янина, Яна. Но я это имя терпеть не могу, и кто меня так назовет – с тем я дела больше иметь не буду! – отрезала Яппи.
- Хорошо, - решил он. - Я буду звать тебя Яся.
- Почему это? – опешила она.
- Потому, что у тебя глазки ясные.
- Это мои-то совершенно черные глаза – ясные?
- Да! В твоих совершенно черных глазах совершенно ясно написано все, что у тебя на уме, хмыкнул он. – А, кроме того, Яша и Яппи не звучит, Яша и Яна – уже лучше, а вот Яша и Яся – совсем отлично!
- А что, мы уже вместе? – прищурилась Яппи.
- А что, ты еще не поняла? – поддразнил он. – Ты же видишь, нас с тобой по одному лекалу делали. Зачем-то это надо было?
Яппи даже не нашлась, что ответить.
- Вот только есть одно обстоятельство, - начал Яша.
- Ага, - хмыкнула Яппи.
- Да нет, я своих слов не отменяю, - помотал он головой. – Сейчас объясню. Только давай, уйдем отсюда, где поспокойнее.
- Ну, пошли на лестницу, - предложила она.
Черная лестница по традиции была излюбленным местом всех студентов для всяких секретных разговоров, выяснения отношений и всего такого прочего.
Яша рассказал совсем киношную историю: у его родителей есть друзья, соседи по лестничной площадке. Они одновременно получили квартиры в новом доме, были одного возраста, отцы вместе работали. Да еще и дети родились в один месяц – у одной семьи мальчик, Яша, у другой девочка, Ирочка. Только у Яши была еще старшая сестра, а у Ирины – младшая. Соседи жили чуть ли не одной семьей и мечтали, что Яша и Ирина поженятся, когда вырастут.
- А для меня Иринка всегда сестренкой была, - рассказывал Яша. – Сколько мы с ней напроказили вместе, сколько я ее от пацанов защищал, а она мне коленок разбитых вылечила! Мы с Иркой много раз родителям пытались объяснить, что мы брат и сестра, но они и слышать ничего не хотят!
А два года назад Ирина семья решила переехать. Ее отцу предложили хорошую должность, да и к Ире будут поближе, когда она в институте будет учиться. Обменяли квартиру (на новой работе отца помогли) и переехали. А Ира наотрез отказалась в институт поступать, как узнала, какой в медицинских конкурс. Поступила в медучилище, благо, такое оказалось в их городке. И там же познакомилась со своей большой любовью. Конечно, привела его знакомиться с родителями, а те в штыки: только Яша! И как Ира и Яша ни пытались им опять доказывать, что не поженятся никогда, знать ничего не хотят, даже имени Андрея слышать не желают.
- Ну, все-таки мы с Иринкой их додавили, кажется. Родаки наши говорились, что я у них Новый год встречу, а там уж пускай мы живем, как хотим. Наверное, надеются, что мы все-таки не устоим. Ну, ты знаешь эту примету: «Как Новый год встретишь…». Я даже ехать к ним не хотел, да Ира мне письмо прислала с коварным планом: мы встретим с родителями ее, а после курантов уйдем в компанию ее друзей. Друзей-то друзей, да там и Андрей будет. А я уж посижу где-нибудь в уголке, не на улице же первую электричку ждать. А потом Ира скажет, что мы поссорились, и я уехал.
- Ох ты, прямо «Вильям, понимаете ли, наш Шекспир», - хмыкнула Яппи.
- Ага, я тоже этот фильм люблю, - улыбнулся Яша. – Что опять подтверждает нашу с тобой идентичность. Вот Ирка его терпеть не может, представляешь? Ну, Шекспир не Шекспир, а я Ирке обещал помочь, не хочется ее подводить. Да и родителям тоже обещал.
- Слушай, а ты не боишься свою Иру одну посреди ночи бросить? – заволновалась вдруг Яппи.
- Ну, во-первых, она совсем не моя. А во-вторых, почему одну? Я же с Андреем давно уже познакомился (не могу же я сестренку абы кому доверить). Он хороший парень, серьезный, надежный очень. И Иринку любит. Надо им помочь. Так что Новый год – только в этот раз! – поднял он палец, - встретим по отдельности.
- А потом – сессия, - понимающе вздохнула Яппи.
- Да сессия – ерунда, мы же тут рядышком с тобой. Да вот моя старшая сестра замуж выходит. А свадьба у нее 14 января! Я уже договорился в деканате, мне разрешили сессию в сжатые сроки сдать, так что за десять дней сдаю пять экзаменов, прыгаю в поезд и обратно приеду только 10 февраля.
- Да, у нас тоже так каникулы, - кивнула она.
- Ну, зато у тебя будет время проверить свои чувства, - засмеялся он.
- А у тебя? – прищурилась она.
- А я и так все уже знаю. Но пока не скажу. А чтобы тебе было о чем вспоминать… - Яша взял ее руками за плечи, притянул к себе и начал целовать… Все исчезло вокруг них, только летали какие-то то звезды, то бабочки, то они плыли в самой настоящей радуге… Сколько они целовались, Яппи совершенно не поняла: в голове ее вообще все смешалось в какой-то веселый разноцветный сумбур. Она даже не помнила, как оказалась в своей комнате лежащей на собственной кровати под одеялом, уже раздетая, и как заснула. Но утром проснулась с совершенно четкой мыслью: «Я его люблю!».
После зимних каникул Яппи возвращалась с тяжелой сумкой – мамуля положила ей с собой и меду, и разного варенья. И, хоть и укладывала не в банки, а в полиэтиленовые пакеты, вложенные один в другой, все равно получилось очень тяжело. Поэтому родители строго-настрого наказали ей взять носильщика и ехать до общежития обязательно в такси. Яппи еле вытащила сумку на перрон и стала высматривать тележку носильщика.
- Носильщика вызывали? - вдруг Яшин голос раздался прямо у нее над ухом, Яшины руки обнимали ее, а Яшины губы целовали ее глаза, нос, щеки.
- Яша, ты как здесь? – Наконец Яппи получила возможность говорить. – Кого-то встречаешь?
- Ты удивительно догадлива, Ясенька, - улыбнулся он. – Встречаю. Тебя.
- Меня? – Яппи даже растерялась. – А как ты узнал поезд, и вообще, что я приезжаю именно сегодня?
- Ну, когда я складываю два и два, то обычно получаю четыре, - серьезно начал Яша. Но, увидев ее непонимающее лицо, рассмеялся: - Ты же сама сказала, что каникулы у нас одновременно заканчиваются. Раньше ты вряд ли приедешь, значит, сегодня. В каком городе живут твои родители, ты тоже говорила. А уж расписание поездов, которые оттуда приходят, я на вокзале посмотрел, еще когда уезжал. Их всего два, этот самый удобный. Ну, если бы на этом не приехала, пришел бы еще к ночному.
- Спасибо, Яш, - начала было Яппи, но он перебил:
- «Спасибом» не отделаешься. Что там у тебя вкусного есть? – он кивнул на сумку.
- Мед, варенье клубничное, земляничное… - начала добросовестно перечислять Яппи.
- Яся, все-все-все! Хватит, а то мне сейчас стыдно станет за вымогательство! – Яша махнул рукой. – И вообще, пошли уже, а?
Когда добрались до девчоночьей комнаты (по дороге Яша рассказывал про свадьбу сестры), Яша сказал:
- Ну, ты пока отдыхай с дороги, с девчонками пощебетать, опять же, надо. А часам к семи приглашаю тебя на торжественный ужин, посвященный твоему приезду. Быть у меня, сильно не опаздывать, форма одежды – домашняя.
- Домашняя? – переспросила Яппи.- Значит, мы у тебя будем? А твои соседи уже приехали?
- Соседей не будет. Подробности потом, когда придешь. Все, жду, скучаю крепко, твоя репка.
- Ладно, репка, - улыбнулась Яппи. А потом серьезно добавила: - Я приду. – Она прекрасно отдавала себе отчет, чем могут заканчиваться такие вот «торжественные ужины» наедине. Яша еще раз легонько поцеловал ее и ушел.
Конечно, она очень волновалась, роняла все из рук, так что Татка в конце концов вызвала ее на лестницу. Катька же ничего не заметила, да она настолько была погружена в мечты о своем Мишеньке, что, скорее всего, не заметила бы и бомбу, разорвавшуюся прямо у нее под носом.
- Япик, что ты сегодня такая? Что-то случилось?
- Пока ничего. – Яппи решительно взглянула Татке в глаза, - Яша пригласил меня сегодня к себе на ужин.
- И-и-и…? – вопросительно протянула Татка.
- Ну, наверное, «и-и-и», - пожала плечами Яппи.
- Ты точно решила? Не пожалеешь потом?
- Не знаю. Но если не пойду – пожалею точно.
- Смотри, Япик. А впрочем, ты уже большая девочка.
- Тат, главное, мы с ним любим друг друга!
- Уже? – Татиному удивлению не было предела. – Вы же только-только познакомились!
- Знаешь, это, конечно, звучит странно, но мне кажется, я его знаю всю жизнь.
- Ладно, Япик, надеюсь, ты понимаешь, что делаешь, - вздохнула Тата, – Пусть все у тебя будет хорошо!
Яппи все-таки немного принарядилась: надела длинную юбку и свою любимую золотистую маечку. Но красить глаза не стала – не хватало еще потом тушь по щекам размазывать.
Ровно в семь она постучала в Яшину дверь. Тот сразу открыл.
- Кто-то меня на торжественный ужин приглашал? – улыбнулась ему Яппи.
- И даже при свечах! – Яша подал ей руку и усадил за стоящий возле окна стол.
Он начал зажигать свечи в подсвечнике, а Яппи с изумлением рассматривала накрытый стол. На нем были, кроме обычных тарелок с закусками, и свежие огурцы, нарезанные длинными дольками, и помидоры, и виноград, тарелку с которым венчали три огромные, желтые и даже как будто светящиеся груши. Груши! В середине зимы!
- Вот это да! – удивленно протянула она. – Судя по огурцам, помидорам и прочим фруктам, ты решил сделать план продаж рынкам славного города Ленинграда!
- Только одному, все не успел охватить, - улыбнулся Яша. – Я же пока не знаю, что ты любишь.
- Я все люблю, - неожиданно для себя самой сказала Яппи.
- Ой! А елка-то зачем? – в центре стола в тарелке с мандаринами стояла маленькая игрушечная елочка, точно такая же, какая была у Яппи в детстве.
- Елка, мандарины, шампанское и свечи! Будем встречать Новый год! - торжественно объявил Яша.
- Новый год? В феврале? – брови Яппи поползли вверх.
- Ну да. Мы же с тобой его не смогли встретить вместе, вот сейчас и исправим это досадное недоразумение.
- Кстати, как там у вас с Ириной все прошло? План сработал?
- Отлично сработал! Я потом Ирке звонил, она сказала, что пришли они к ней домой уже после шести часов. Родители, конечно, не спали, волновались. Так она им в красках расписала нашу ссору, и как я ушел, и хорошо, что в той компании был – совершенно случайно, конечно же, Андрей, - и как он благородно проводил ее до дома. Так что благодарные и счастливые родители их даже чаем напоили с пирожками. А теперь они сменили гнев на милость, а может, просто уже поняли, что хватит на Ирку давить, и прекратили запрещать ей встречаться с Андреем.
- Отлично! Пусть у них все сложится, - пожелала Яппи.
- Пусть! И у нас тоже, - добавил он.
Он открыл шампанское и наполнил бокалы.
- Провожаем старый год? – улыбнулся он. – Спасибо ему за то, что он нас с тобой привел друг к другу.
Они чокнулись бокалами. От волнения Яппи сразу выпила все, и тут же в голове стало туманно и весело.
Яша снова наполнил бокалы.
- Ну вот, а теперь то, что я сразу понял и хотел сказать тебе, как только тебя увидел. Яся! Я тебя люблю. И хочу, чтобы мы с тобой всегда были вместе. В общем, - он взял ее руку и приложил к своей щеке, - предлагаю тебе руку и сердце.
Яппи погладила его кончиками пальцев по щеке.
- Конечно, тебе нужно какое-то время, чтобы привыкнуть ко мне, подумать. Но я хочу, чтобы ты это знала.
- Мне не нужно ни привыкать, ни думать. Я тоже знаю… Я люблю тебя.
Яша обрадованно схватил ее вторую руку, но она остановила его:
- Сейчас, погоди минутку. Знаешь, я раньше думала, что «любовь с первого взгляда» - это выдумка писателей, ну, чтобы интересно было. А теперь поняла, что так бывает на самом деле. Ну, может, не с первого взгляда, - она, несмотря на волнение, нашла в себе силы улыбнуться, - а со второго или даже с пятого… в общем, когда ты сказал, что будешь звать меня «Яся», я вдруг поняла, что мы с тобой навсегда. И мне стало все понятно,- несколько сумбурно договорила она.
Яша поцеловал обе ее руки, встал и включил кассетник, лежащий на подоконнике. Зазвучала «Если б не было тебя».
- Помнишь? Мы под эту песню познакомились, - он протянул руку Яппи, приглашая ее на танец.
- Конечно, помню – Яппи улыбнулась. – У нас тобой уже даже есть общие воспоминания.
Они покачивались в танце и шептали друг другу «люблю тебя».
- Яся… - Яша немного помолчал. – Я хочу, чтобы ты была моей – отныне и навсегда.
Яппи посмотрела ему в глаза и тихо сказала:
- Я тоже этого хочу… только не знаю, что надо делать…
- Я тоже не очень, - признался он. – Ну ничего, разберемся, - нежно прошептал он ей на ухо.
… И они разобрались. Вернее, все произошло как-то само собой, их тела сами знали, что нужно – как будто и вправду были вместе когда-то давно-давно…
Потом оказалось, что они, похоже, действительно были созданы друг для друга – думали одинаково, хотели одного и того же. Как-то Яппи сказала, удивляясь, о своих мыслях по этому поводу Яше, тот совершенно спокойно ответил, что сразу знал, что так будет.
- И вообще, - сказал он, - наверное, в прошлой жизни мы с тобой тоже были мужем и женой, причем любящими. И вот, чтобы мы опять нашли друг друга, нас и сделали такими внешне похожими, и даже поселили в одном общежитии.
… В институт, они, конечно, безбожно проспали – еще бы, всю ночь то с восторгом предавались такому новому и упоительному для обоих, как оказалось, занятию, то «занимались обжорством», как сказала Яппи, безмерно удивленная своим аппетитом. Впервые в жизни ей по-настоящему хотелось есть! И это тоже наполняло ее восторгом и полнотой жизни…
Когда они первый раз посмотрели на часы, было 10 утра.
Яппи немного пораздумывала. Так не хотелось вставать и что-то делать, так не хотелось отрываться от его руки под ее головой! И само это ощущение крепкой и любимой руки под головой было таким упоительным! Яша с улыбкой смотрел на нее.
- А давай, прогуляем вузик сегодня? – пробормотала она.
- Давай! – засмеялся Яша. – Я тебе то же самое хотел предложить. И вообще, у нас сегодня Новый год, имеем право!
- И даже новая жизнь, - добавила она.
- Вот именно! Так что спим дальше.
И они честно спали до самого обеда. Потом решили все-таки встать. Яппи уже давно хотелось кое-куда, да и «санитарные процедуры» не мешало бы совершить. Она сказала Яше, что скоро придет.
В ручку двери была засунута записка: «Ключ на вахте». Она сходила за ключом, взяла полотенце и все нужное, сделала утренние дела и переоделась. Взяла мед, перелитый вчера в банку, и поднялась опять к Яше.
Он уже успел прибраться на столе и даже помыть посуду.
- Ясенька, перебирайся уже совсем ко мне. Что тебе бегать туда-сюда.
- Ой, Яш, подожди немножко, ладно? Пусть я пока привыкну? – попросила она.
- Да конечно, радость моя, делай так, как тебе удобно.
- Подожди, - спохватилась она. – А как же твои соседи? Когда-то ведь они приедут?
- Я же тебе сказал: никаких соседей нет. Я один тут живу, - ответил он. – Просто мне повезло: я устроился работать дворником, убираю территорию нашу. За это мне не только зарплата идет, а и разрешают одному в комнате жить. Вроде как служебная площадь. Правда, тут еще один парень числится, но он у родственников живет. Так что я тут совершенно один, - повторил он.
- Надо же, - хмыкнула Яппи. – Обычно детей пугают: «Не будешь учиться, дворником станешь», а ты дворником работаешь, и при этом говоришь, что повезло.
- Ну, не забывай, что я студент все-таки. А работа дворником дает массу привилегий. Комната – раз, денюжка – два, и физические упражнения на свежем воздухе тоже никому еще не помешали.
- О! А можно, я тоже буду с тобой физически упражняться на свежем воздухе? – тут же загорелась Яппи.
- Да что ты, тебе и лопату-то не удержать, - засмеялся Яша.
- Ну, я тогда метлой буду. Или знаешь, сделай мне поменьше лопату, ладно? – с надеждой попросила она.
- Ага. Я тебе пластмассовую куплю, детскую, - снова засмеялся он.
- А если не сделаешь, и вообще меня не возьмешь с собой, то я сама выйду, и лопату самую большую возьму, пусть тебе будет стыдно! – пригрозила она.
- Это называется «шантаж»!
- Точно! Он самый и есть! Ты еще не знаешь, с кем связался, - с удовольствием подтвердила она.
- Ладно, уговорила! Только не пищи утром, когда вставать рано придется!
- А вот и не запищу!
Яша надеялся, что в ближайшие дни снегопада не будет, и тогда утром можно будет просто выходить минут на пятнадцать так, для разминки. Но, как нарочно, вечером повалили такие крупные, «новогодние» хлопья, и было их столько, что стало понятно: завтра придется попотеть. Яся тут же потащила его гулять, и они так извалялись в сугробах, что пришли оба совершенно мокрые.
Утром Яся встала даже раньше, чем нужно: она горела желанием «помогать своему любимому дворнику», как заявила она. Хорошо, что в каморке с лопатами, метлами и прочим инвентарем все-таки нашлась маленькая, почти детская, лопатка, за которую она радостно тут же и уцепилась. Она была такая трогательная в своей красной шапочке и таком же шарфике, повязанном поверх воротника, что хотелось немедленно дать ей санки и отправить кататься с горки.
Яша серьезно сказал:
- Я буду дорожки расчищать, а ты сугробы, которые получаются, сверху лопатой прихлопывай, чтобы ровными становились.
- А зачем? – подозрительно прищурилась Яппи. – Что-то я раньше никогда не видела, чтобы так делали.
- Что ты! – Яша был сама серьезность. – Это делают только дворники высокой квалификации. Чтобы законченный вид был. Я бы и сам так делал, да мне все некогда было. А теперь ты мне поможешь.
- Ну ладно… надо, значит, буду.
Яша споро чистил дорожки, а Яппи самозабвенно хлопала лопаткой по сугробам. Она еще успевала ручкой лопатки выводить сверху какие-то зигзаги – украшала. Заметив Яшин взгляд, весело спросила:
- Ну как, получается из меня квалифицированный дворник?
- Я склоняюсь перед вашим талантом, мадмуазель! – Яша изобразил «мушкетерский» поклон, только вместо пера шляпы помахал над дорожкой вязаной шапкой.
Они уже почти закончили работу, как от корпуса Яшу окликнул парень из их группы.
- Эй, Джакоб, привет! Труд на пользу!
- О, привет, Костян! – Яша оперся на лопату, отдыхая. – Ты откуда в такую рань?
- Да зависли тут с ребятами на одной хате, вот как метро открылось, так и рванул сюда. Не пойду на первую пару, надо хоть немного поспать. Прикроешь?
- Ладно! – согласился Яша.
- Слушай, а что это за ребенок с тобой, а? У нас в стране запрещено эксплуатировать детский труд!
- Да не, это мне ученика дали, - засмеялся Яша. – Видишь, обучаю.
А Яппи воткнула лопатку в снег, сняла варежки, подышала на руки. И, вроде бы ни к кому не обращаясь, задумчиво проговорила: - «Когда зависть неизбежна, ее следует использовать в качестве стимула для собственных усилий, а не для того, чтобы мешать другим». Бертран Рассел.
- Что? – опешили, похоже, оба.
- Для тех, кто не понял с первого раза: «Когда зависть неизбежна, ее следует использовать в качестве стимула для собственных усилий, а не для того, чтобы мешать другим». Бертран Рассел. Ученый. Философ и математик. - повторила Яппи.
- Да я-то знаю, кто такой Рассел, а ты-то откуда его знаешь? – наконец, отмер Костя.
- Ну, например, потому, что он еще и педагог, - улыбнулась кончиками губ Яппи и надела варежки.
- Слушай, Джакоб, где ты взял такое чудо? – покрутил головой Костя. – Я тоже хочу!
- Нет уж, таких больше нет. Единственный экземпляр. – Яша обнял Яппи и чмокнул ее в нос. – Специально для меня. – Он снова чмокнул ее.
А потом Яша с удивлением заметил, что теперь, с Яськой, работа стала продвигаться у него гораздо быстрее, так что они успевали еще позавтракать совершенно не спеша. Дело, конечно, было не в Ясиной физической помощи – что там, в самом деле, толку от ее цыплячьей лопатки – а в самом ее присутствии. Как-то и снега ложилось на лопату больше, и кидался он легче…
Когда он сказал об этом Ясе, та, обрадованная, ответила:
- Ну вот! А ты брать меня не хотел!
- Раскаиваюсь в ошибке, признаю свою вину и обещаю брать тебя с собой всегда и везде! – отрапортовал Яша.
Свадьбу решили не откладывать, узаконить, так сказать, свои отношения.
- Все отлично, - радовался Яша. – Костюм у меня есть, на кольца деньги тоже, а на твое платье с фатой и на угощение за два месяца зарплату выдадут, ну, и еще подзаработать кое-где можно.
- Ой, Яш, а давай никого приглашать не будем, только мы с тобой вдвоем! Это же наш праздник!
- Ну что ты, Ясенька! Не только наш, а, по крайней мере, и наших родителей тоже. Без них не было бы и нас, и нашего праздника.
- Ну ладно, пусть родители, и все! – упрямилась Яппи.
- А моя сестра с мужем? А Иринка и ее семья? А свидетели? Твои Катя с Татой?
- Да что ж такое! Это уже целая толпа набирается! И где мы все это устроим? И как? – ужаснулась она.
- Ну смотри: получается всего пятнадцать человек. Здесь вполне разместимся. Посуду найдем, с угощением придумаем. Все решаемо, не волнуйся!
- Ладно, - вздохнула Яппи. – А можно, я хотя бы без платья буду? – жалобно протянула она.
- Что, совсем без платья? – притворно ужаснулся Яша.
- Ну, без свадебного. Лучше всего – мы бы с тобой были в джинсах и белых футболках. Давай, а? – Яппины глаза радостно заблестели.
- Да что ты, Ясик! Тогда, боюсь, и твоих, и моих родителей просто удар хватит. Нет, давай уж так смело экспериментировать не будем.
- Хорошо. С джинсами уступаю тебе, как мудрому главе семьи, - Яппи изобразила японский поклон со сложенными ладонями. – Но рюшечкам, воланчикам и прочим бантикам говорю твердое «нет». Терпеть не могу все такое «принцессное»!
- Ясик, ты чудо! Все девочки мечтают быть принцессами, хотя бы на собственной свадьбе!
- Фу! Эту всю «принцессность» с детства терпеть не могу! – Яппи задумалась. Наконец, сообразила: – Ладно. Тогда я надену те юбку и маечку, в которых к тебе на «торжественный ужин пришла»! Или их, или джинсы! – пригрозила она.
- А давай! – согласился Яша. – У Костика как раз галстук есть такой «золотой», как твоя маечка! Можно будет попросить. Тогда мы с тобой будем гармонировать.
На этом варианте и остановились.
Заявление пошли подавать первого марта – раньше как-то не получилось. Яппи радовалась, что это здорово – подавать заявление в первый день весны. В загсе народу было совсем немного, всего одна пара перед ними. Наконец, и они вышли. Парень почему-то подмигнул им: - Зато ажиотажа нет!
Его слова разъяснились сразу же, как они вошли в комнату к строгой тетеньке, принимавшей заявления: ждать по закону нужно ровно месяц, а значит, свадьба у них будет первого апреля. Не очень-то люди хотят начинать свою семейную жизнь со «Дня дурака»!
Яппи и Яша переглянулись.
- Ну и что! – пожала плечами Яппи, - у них «День дурака», а у нас «День смеха»! А еще веселья и радости! Может, мы всю жизнь будем радоваться и веселиться!
Яша только согласно кивнул, тетенька сердито приняла их заявление. А на улице Яша сказал:
- Даже лучше получилось. Теперь под наши наряды золотые можно подвести доказательную базу! – и они оба рассмеялись.
Вечером пошли на переговорный пункт – сообщать родителям об изменении в их жизни. Яппи выслушала порцию ожидаемых изумлений, предостережений, что рано и надо сначала доучиться, потом поздравлений и слез, что она уже такая большая… Вышла из кабинки заплаканная (за компанию с мамой), но довольная: успела все-таки ввернуть маме про свадьбу в джинсах, чем, конечно же, ввергла ту в совершеннейший шок; а потом пересказала Яшины слова о том, что это праздник и для родителей, и что он уговорил ее одеться более подобающим образом, после чего мама восхитилась Яшиной мудростью и одобрила дочкин выбор. А вот Яша вышел совершенно мрачный. Родители были абсолютно против и такой ранней женитьбы, и тем, что невеста – все-таки не Ирина, и заранее оказались предубеждены против его избранницы – и легкомысленная-то она, и глупая (раз так рано выходит замуж), и корыстная… На свадьбу сказали их не ждать, и вообще, сын их совершенно разочаровал… Потом было еще письмо, полное такого ядовитого сарказма, что Яша сразу же разорвал его и никогда не рассказывал Ясе, что было там написано.
На свадьбу ни родители Яши, ни его сестра с мужем, ни Иринины родители не приехали. Зато приехала Иринка с Андреем, и спасибо ей за это – если бы не ее неугомонное и искреннее веселье, им было бы совсем грустно. Да и Яппины родители очень недоумевали по поводу отсутствия Яшиной семьи. Иринка же постоянно придумывала какие-то шуточки, розыгрыши в связи с датой свадьбы, так что, наконец, всех растормошила, и получилась действительно веселая, и какая-то теплая свадьба.
Молодые очень надеялись все-таки найти общий язык с Яшиными мамой и папой, поэтому решили поехать на каникулах сначала на две недели к ним. А потом! Потом они поедут в «свадебное путешествие»! К морю! На две недели! Яппин папа сказал, что это от них свадебный подарок, и дал конвертик, в котором хватало денег и на билеты, и на житье там. Яша несколько раз ездил в билетные кассы, занимая очереди с самого раннего утра, наконец, ему удалось купить все, что надо: поезд в его город, через две недели обратно, потом на Черное море, а оттуда уже к Яппиным родителям…
«Отдых» у Яши дома получился ужасным. Родители так и не приняли невестку. Даже постелили им в разных комнатах: Яше в бывшей детской, а Яппи – в проходной гостиной. Когда же Яша высказал свое удивление, дескать, Яся же его законная жена, мама ответила, что это ему она, может, и жена, а им – посторонний человек.
- И вообще, - добавила она, - этот брак ненадолго. Если бы это было все серьезно, то твоя жена уже ждала бы ребенка. А так – пожили и разбежались, - махнула она рукой.
- А откуда ты знаешь, что мы НЕ ждем ребенка? – возмутился Яша.
- Да уж поверь мне, как-нибудь беременную женщину от небеременной отличу, - язвительно усмехнулась мать.
- Мама, я тебя очень люблю. И благодарен тебе. И мне очень жаль, что ты сердишься. Но Ясю я тоже люблю, и она – моя жена. Я за нее отвечаю. И обижать ее не позволю, даже вам, - сказал Яша.
Глаза матери налились слезами.
- Прости, мама, - сказал сын и вышел из комнаты.
Яппи пыталась налаживать отношения со свекровью – и детские фотографии Яши просила показать (на что та только молча принесла альбом), и помощь свою предлагала. Сначала свекровь просто говорила: «Не нужно, я сама», а через несколько Яппиных попыток саркастически заметила:
- Я двадцать пять лет сама справлялась со своим хозяйством, без тебя, неужели сегодня не справлюсь?
И настолько веяло от них холодом и враждебностью, что Яша с Яппи были просто в отчаянии поначалу. Если бы хоть они на работу ходили, так, как нарочно, у Яшиной мамы был отпуск, и она целыми днями находилась дома, и всячески демонстрировала им свое неудовольствие.
Ребята даже хотели уехать обратно, или снять номер в гостинице, но – лето, разгар отпусков, и даже с Яшиными пробивными способностями ничего не вышло. Тогда они просто стали уходить на весь день – на речку, в парк, в кино – все равно куда, лишь бы вернуться попозже, когда уже пора ложиться спать. А для себя решили так: родителей мы любим, они такие, какие есть, и спасибо им. Но у нас каникулы, и мы будем отдыхать и наслаждаться обществом друг друга.
Ну, а море… Что уж тут говорить – море есть море, сплошной восторг и наслаждение каждой минутой. Вот только немного беспокоили Яшу слова матери о «небеременности» Яси. Не то, чтобы он прямо горел желанием немедленно становиться отцом, но… они ведь даже не предохранялись, а «от этого бывают дети»! В конце концов, он поделился сомнениями с Ясей, она сначала отмахивалась, но после его настойчивых уговоров согласилась сходить к врачу – «как только, так сразу», - заявила она.
К врачу Яппи сходила все-таки, уже в сентябре в Ленинграде. Та сказала, что у нее все в порядке, и что надо просто подождать, не у всех беременность наступает сразу. А Яппи и не торопилась, а в душе даже и радовалась – надо же хотя бы институт закончить!
Но закончить учебу так легко не получилось – осенью на четвертом курсе у нее появились подозрения, которые она пыталась отодвинуть, но когда ее стало рвать сначала по утрам, а потом и практически весь день, Яша за руку отвел ее к женскому доктору. Та их поздравила, велела приходить не реже раза в месяц, а потом, в одно из очередных посещений, огорошила сообщением о том, что у них будет двойня.
Как же они радовались! Особенно Яша – он почему-то вдруг, неожиданно для себя, страшно возгордился предстоящим отцовством, ну, и конечно, чувствовал возросшую ответственность.
Он прочитал в институтской библиотеке все, что сумел найти про развитие двоен, и удвоил, нет, удесятерил свою заботу о Яське. Порой даже надоедал ей своим неусыпным контролем о том, как она ест, как отдыхает и тому подобном. Она даже хотел, чтобы вместо их утренних выходов на работу Яська спала! Ну, тут уж она решительно воспротивилась и заявила, что Яша хочет лишить их детей так необходимого им кислорода! Ведь известно, что в городе самый чистый воздух – утром, пока его еще не задымили машины. Яша согласился, но при непременном условии, что она не будет работать, а будет «просто потихоньку ходить и усиленно дышать». Яська пыталась доказать, что она не больная, и что легкий труд ей даже полезен, но тут уж Яша был непреклонен. И, когда Яська все-таки потихоньку хотела взять свою лопатку, пригрозил, что просто выбросит ее. Или даже сломает. Ну, тогда уж Яська прекратила свои попытки поработать: лопатку было жалко.
Имена будущим детям придумались как-то сразу: если мальчики, то по именам их пап – Яшиного Бориса и Яппиного Глеба. Борис и Глеб – отлично! Ну, а девочек, соответственно, Роза, как Яшину маму, и …вот тут возникло небольшое затруднение: Яппину маму звали Изабелла. Роза и Изабелла – звучало не очень. Но решение быстро пришло: Белла. И в честь мамы, и сочетается с Розой хорошо, и более современно.
Беременность Яппина протекала отлично, не считая токсикоза, который изрядно вначале ее помучил. А потом, если бы не все увеличивающееся пузико, Яппи ее просто бы не замечала. Но сколько радости принесли им шевеления в этом пузике! Они оба могли бесконечно рассматривать эти милые движения, отодвинув с Яппиного живота футболку, а Яша в это время то разговаривал с детками, то пел им песенки, хотя Яппи смеялась и говорила, что они ничего не слышат, а если и слышат, то все равно пока не понимают. Яша же уверял ее в обратном, приводил в доказательство исследования ученых…
Яппи благополучно доучилась четвертый курс, сдала летнюю сессию и в начале июля, успев даже уехать домой, родила… мальчика и девочку! «Королевская двойня» - поздравила ее акушерка. Яша, вынося малышей из роддома, так сиял от счастья, что даже на фоне остальных счастливых отцов было заметно его сияние. А может, виной этому была его рыжина? Он и правда, светился, как солнце. Назвали детей Борис и Белла, и Яппи с Яшей поразились, как отлично все сошлось – у близняшек даже имена получились на одну букву, как и у их родителей! Яша даже предположил, что их дети нарочно так сговорились родиться – мальчиком и девочкой.
Потом Яша уехал в стройотряд – это было обязательным, ему и так пошли навстречу и согласились, чтобы он приехал немного позже. Да и деньги, конечно, тоже были не лишними. А Яппи пока осталась у родителей, и это оказалось просто замечательным, настолько неоценимой была их помощь. Особенно потому, что старшенький, рыженький, весь в папу, Борька, был поначалу довольно беспокойным, не то что черненькая малютка Беллочка. Хорошо хоть, молока у Яппи отлично хватало на двоих, хотя и она, и даже мама поначалу удивлялись – откуда в Яппиных небольших грудочках такая сила?
На пятом курсе у Яппи была практика, она заранее договорилась в деканате, чтобы ей разрешили проходить практику в ее родном городе. Мама сходила в РОНО, потом в детский сад. Поговорила с заведующей, та прониклась ситуацией и заверила маму, что бы та не волновалась – все подпишут, характеристику, какую надо, напишут, оценки поставят. Даже Яше удалось добиться прохождения практики тут же, в Яппиной школе, которая, в общем-то, была лучшей школой их города. В отличие от Яппиной «практики», у Яши все было серьезно и по-настоящему, каждый день он рассказывал об учениках, учителях, своих уроках. Работа в школе начала его захватывать. А Яппи пока вовсю наслаждалась материнством.
Практика заканчивалась в декабре. Яша уехал. И увез свои и Яппины отчеты. Потом вернулся перед самым Новым годом, а потом они уже уезжали на сессию все вместе, и даже с Яппиным отцом. Дедушка Глеб взял на работе отпуск, так что нянчил обожаемых внуков, а молодые родители спокойно сдали экзамены. Яппи даже довольно прилично, несмотря на то, что готовится получалось совсем мало. Потом опять на зимние каникулы, потом обратно в Питер… А вот тут Яппи уже пришлось несладко. Конечно, у нее было свободное посещение, но она старалась все-таки хотя бы раза два в неделю выбраться на одну пару. Тогда с детьми оставался Яша, или Татка – их староста Ирина, спасибо ей, закрывала глаза на Таткины прогулы, входила в положение. Татка вообще обожала близняшек, и, дай ей волю, могла бы возиться с ними целыми днями. Рвалась помочь и Катя, и однажды отпустила Яппи на лекцию, но ей трудно было справляться с двумя малышами, с ее-то уже немаленьким животом, поэтому она очень выручала тем, что иногда по вечерам возила малышей в коляске гулять – тогда Яппи могла поучить или просто поспать. Все хозяйство – и магазины, и готовка, и всякие штанишки-пеленки безоговорочно взял на себя Яша. «Твое дело, - заявил он сразу, - детей выкормить и доучиться. Этого хватит с головой».
На весеннюю сессию приехала бабушка Белла, тоже взявшая на работе отпуск. Она обещала приехать и на госы, взять отпуск за свой счет, но неожиданно пришло примирительное письмо от Яшиных родителей. Когда родились близнецы, Яша им сразу позвонил, поздравил с внуками, и сказал, что старшего назвал в честь отца. Видимо, наконец-то до них дошло, что семья у их сына – настоящая, да и имя внука, наверное, тоже сыграло свою роль. И – «не прошло и года», как, не удержавшись, съязвила Яппи, - они решили признать и невестку и внуков. И бабушка Роза даже приехала на время госов помочь с детьми. Конечно, с ней было по-прежнему тяжело. Полюбив внуков, она не смогла полюбить невестку, и ее молчаливая нелюбовь так и давила Яппи. Но большой плюс был в том, что она не жила в их комнате, как родители Яппи, а сняла жилье поблизости. Приходила утром, забирала детей в коляске с запасом пеленок и ползунков на прогулку в ближайший парк на весь день и приходила только покормить их и перекусить сама. Яппи каждый день благодарила небо за удивительный для Питера подарок – месяц отличной погоды, позволявшей такое расписание!
С распределением получилось все просто идеально. Ну, не само получилось, конечно, а Яша предусмотрительно подстелил соломку. Он сумел на практике показать себя с такой хорошей стороны, что директриса школы просто мечтала заполучить такого учителя. Еще бы – закончил сильный ВУЗ, по его пока пробным урокам уже видно, что обещает стать прекрасным специалистом, к детям подход сразу нашел, к тому же – мужчина! Да плюс ко всему, их физичка давно хотела уйти на пенсию. Вот и договорился с директоршей Яша, что пришлет запрос в институт. Ну, а Яппи, как его жену, тоже распределили в тот же город – воспитатели в садиках всегда нужны, а там и в РОНО, глядишь, место найдется. И даже жилье им сразу предоставили, как семье молодых специалистов, к тому же еще и с двумя детьми. Правда (пока! – подчеркнули в РОНО), однокомнатную квартиру в старом неблагоустроенном доме, но и это – большая удача – своя квартира!
***
Конечно, хорошо, когда у тебя есть подруги. Сходить с ними в театр, в кино, на дискотеку, просто поболтать как-нибудь вечерком за чашкой чая с печеньем и конфетами – прекрасно! Но вот гулять по любимому городу Татка предпочитала одна. Особенно в такую («пушкинскую», как про себя называла ее Татка) погоду! «Очей очарование», - снова и снова говорила она себе, глядя на золото деревьев в «Катькином саду», на спокойную гладь Фонтанки, на застывших Клодтовских коней, на чистое, по-осеннему высокое небо.
Она немного постояла на набережной, потом пошла в Катькин садик – после трех часов прогулки ноги устали, и хотелось посидеть. Она шла вдоль лавочек, высматривая свободное местечко, но такое все не находилось: погода хорошая, всем хочется прогуляться и посидеть на свежем воздухе. Вдруг она остановилась – внимание привлекло одинокое облачко над деревьями. Татка осмотрела небо – больше ни одного облака. Да и этого, вроде бы, только что не было. Странно, откуда это оно взялось? И как оно красиво смотрится на этом высоком небе! Татка опять с досадой вспомнила, что забыла взять фотоаппарат.
Неожиданно с соседней лавочки поднялся молодой человек с лицом восточного типа. Он сделал приглашающий жест, указывая на свое место:
- Садитесь, пожалуйста!
- Спасибо! – улыбнулась ему Татка. Она не стала отнекиваться – ноги уже просто-таки гудели.
И только она уселась, как ее соседка, мамаша с двумя детками, поднялась и повела детей к выходу.
- Вы позволите? – молодой человек вопросительно показал рукой на лавочку.
- Конечно, - кивнула Татка (Надо же, вежливый какой, - подумала она, - разрешения спрашивает!).
- Вас так заинтересовало это облако, - обратился к ней сосед. – Оно Вам что-то напомнило?
- Да нет, просто одинокое облако, - пожала плечами Татка.
- Одинокое облако… Похоже на начало стихотворения. – Сосед немного помолчал, а потом произнес нараспев:
- Одинокое облако в небе плывет…
- И глядит, как уходит вдали пароход, - вдруг само собой выговорилось у Татки.
Сосед удивленно посмотрел на нее, показал большой палец и через несколько секунд продолжил:
- Пароходной трубы ровно стелется дым…
Татке тоже понадобилось несколько секунд: - Вот бы облаку славно познакомиться с ним!
Они одновременно негромко рассмеялись.
- У Вас явные способности к поэзии, - сказал сосед. – Наверное, Вы пишите стихи?
- Нет, ну что Вы! - Покачала головой Татка. – Просто в школе любила играть в буриме. А буриме - это не стихи, всего лишь упражнение в рифме. Так, речка-свечка-печка-овечка, - вспомнила она Незнайку. - А Вы? Пишете?
- Ну, у Вас речка-свечка, а у меня вообще палка-селедка, - рассмеялся он.
- Но ведь стишок-то у нас получился, - возразила она.
- Это у Вас получился. Я так, строчку предлагал, а рифмовали уже Вы.
Одинокое облако в небе плывет,
И глядит, как уходит вдали пароход.
Пароходной трубы ровно стелется дым –
Вот бы облаку славно познакомиться с ним! - продекламировал он.
- Ой, простите, я тут с Вами стихи сочиняю, а сам даже не представился. – Он встал и протянул руку ладонью вверх: - Фархад.
Татка подала ему руку:
- Очень приятно. Наталия.
А Фархад вдруг поднес ее руку к своему лицу и прикоснулся к ней губами.
- Какое красивое имя! Пушкинское!
Татке еще никогда не целовали руку. Это оказалось так приятно!
Фархад сел.
- Вас можно называть Наташей? Или Вам удобнее Наталия?
- Мне удобнее Тата, - улыбнулась она. – Наталия – слишком церемонно, Наташа – мне не нравится. Так что зовите меня Татой.
Она помолчала, а потом все-таки решилась:
- А Фархад – это же не русское имя?
- Узбекское, - улыбнулся он. – Я узбек.
- Но вы говорите совсем без малейшего акцента! Наверное, у Вас кто-то из родителей – русский?
- Нет. Я из старинной узбекской семьи. У нас не приняты смешанные браки. Просто детям дают хорошее образование. Обычно в Москве, но я захотел сюда, в Ленинград. – Он опять немного улыбнулся. – Из старинной – это не для хвастовства, а просто чтобы было понятно.
Они снова помолчали. Вдруг Фархад предложил:
- Тата, Вы позволите угостить Вас мороженым? – он глазами показал на мороженщицу за оградой садика.
- Позволю, - кивнула Татка. По правде говоря, мороженого ей и самой уже хотелось, да лень было вставать.
- А Вы тогда, пожалуйста, покараульте место, - попросил он.
Ну, конечно, он купил самое дорогое – шоколадный батончик с орехами. Татка такое просто обожала.
- Прошу, - протянул ей мороженое. – Мне кажется, Вы такое любите.
- Да, очень, - засмеялась Татка. – Вы угадали. Спасибо большое!
Они ели мороженое, бросая кусочки шоколада голубям и воробьям. Татка старалась подкормить воробьев – она терпеть не могла голубей, этих нахальных жирнюг, так и норовивших чуть ли не усесться на голову.
- Не люблю голубей, - словно прочитал ее мысли Фархад. – Птицы мира, называется! Да дай им волю – затопчут!
- Хорошо, если только затопчут, - хмыкнула Татка.
Фархад рассмеялся. Он уже доел мороженое и достал носовой платок. А Тате протянул бумажную салфетку.
- О, спасибо! Вы прямо как фокусник: раз – и достали салфетку в нужный момент! Откуда она у Вас взялась? – удивилась Тата.
- Все просто, я всегда их ношу – мало ли что! Например, можно предложить красивой девушке вытереть руки, - улыбнулся он.
- Смотрите, Тата, - Фархад показал глазами на памятник Екатерине, - Ваше одинокое облачко вон уже куда перебралось.
Облако пристроилось как раз над головой Екатерины, что с их места выглядело, как будто императрица надела на голову пушистую шапку.
- Симпатичная шапочка, - протянула Тата, - и, наверное, теплая! И вообще, ей идет. Сразу какая-то домашняя сделалась.
Фархад задумчиво посмотрел на памятник.
- А Вы знаете, Тата, что Екатерина придавала особое значение не только своим головным уборам, а и вообще одежде? Например, знаменитый «кафтан-намек», в котором ее изобразил художник Михаил Шибанов? Этим кафтаном императрица намекала на предстоящий раздел Польши – он же очень похож на польский жупан. А вот головной убор с того же портрета, меховой колпак со шлыком, говорил о дружественном расположении к запорожцам и намерении императрицы восстановить запорожское казачество. Ну, а ее встреча со шведским королем Густавом III! Король послал к русской границе свои полки, он мечтал отбить у России Финляндию. Так Екатерина надела на встречу с королем свое любимое платье по форме Лейб-гвардии Преображенского полка! Этим она ясно сказала: «Против ваших шести полков у меня есть вся моя преданная гвардия»! Ну, а если учесть, что король Густав III терпеть не мог военную форму, то понятно, какой щелчок это был по его носу! Вот так женщина может много передать в своей одежде.
Татка слушала рассказ Фархада, затаив дыхание. Это было так интересно! Вот, оказывается, какая она, эта Великая Екатерина!
Фархад виновато посмотрел на нее:
- Я Вас совсем заговорил, Тата. Простите, увлекся немного.
- Да нет, что Вы! Вы так интересно рассказываете!
- Да, язык у меня подвешен хорошо, - смущенно кивнул он. – Вы меня останавливайте, если надоем.
- Ни-за-что! - торжественно сказала она. Буду слушать, пока Вам самому не надоест говорить! - Она кокетливо прищурилась: - слушайте, Фархад, Вы сказали, что женщина может много выразить своей одеждой. А вот интересно, что Вам говорит моя?
Он внимательно посмотрел на нее.
- На первый взгляд я сказал бы, что Вы – студентка, и, вернее всего, гуманитарного вуза. Но вот Ваше пальто… Оно явно сшито у портнихи, причем очень хорошей, а это значит, - дорогой. Дорогих портних девочкам-студенткам обычно оплачивают обеспеченные родители. Но, в таком случае, у Вас и сумочка была бы соответствующая, а она, - простите, Тата меня за вольность,- у Вас самая обычная и весьма недорогая. Может быть, Вы – манекенщица в Доме Мод, поэтому имеете возможность там одеваться за небольшие деньги? Что, впрочем, не исключает возможности и того, что Вы – студентка.
- Ого! – брови Татки достигли самой верхней отметки. – Вам пятерка за фантазию! То, что я студентка, это правда, вуз – педагогический, так что тоже верно. Про манекенщицу – спасибо за комплимент. Ну, а насчет пальто – все очень просто: его сшила моя мама.
- Значит, Ваша мама – портниха! – Фархад развел руками.
- А вот и нет! - улыбнулась Тата. - Она – учительница. А шьет в свободное время. Так что, Фархад, рассказываете Вы замечательно, а вот отгадываете – не очень!
- Ну, в таком случае, давайте, я еще что-нибудь расскажу. Чтобы реабилитироваться.
- Буду очень рада.
- Ну вот, например: Вы обращали когда-нибудь внимание, что у двух коней, которые «смотрят» в сторону Адмиралтейства, есть на копытах подковы, а у коней, смотрящих в сторону площади Восстания, подков нет?
- Нет, никогда этого не видела! А почему так?
- Все очень просто. Там находится Кузнечный переулок, где располагались – что? Правильно, кузницы. И там подковывали почти всех лошадей в городе. Поэтому, подкованные лошади «идут» от кузниц, к началу проспекта. Вот и весь секрет!
- Пойдемте, посмотрим! Это так интересно!
- Пойдемте, если Вы уже отдохнули.
Они пошли на Аничков мост, рассмотрели копыта, потом Фархад рассказал, что Николай I несколько раз дарил скульптуры с моста европейским монархам (так что теперь и в Германии, и в Италии есть такие же кони), и приходилось делать их заново, и что раньше середина моста была деревянной и сдвигалась, чтобы можно было пройти под ним судам, и что во время блокады скульптуры были убраны…
Наконец Фархад посмотрел на часы и охнул:
- Тата, с Вами так приятно общаться, что я совершенно забыл про время! К сожалению, я опаздываю на важную встречу, и нужно бежать. Я даже проводить Вас не смогу, простите, разве что только до метро. Мне очень жаль! Спасибо Вам за беседу.
- Ну, что Вы, Фархад! Я прекрасно доберусь сама. И – это Вам спасибо! – она помолчала и лукаво улыбнулась: – А Вы мне еще не все рассказали!
- О, я много еще чего знаю и готов поделиться! Разрешите предложить Вам еще встретиться?
- С удовольствием!
Они договорились встретиться здесь же в выходной. И встретились, и на следующие выходные, и еще и еще… Татка уже с нетерпением ждала воскресений и их неспешных прогулок. Фархад открывал для нее маленькие улочки, дворики и скульптуры, которые скрываются от поспешного взгляда. Он, казалось, знал о городе все. И даже общеизвестные факты в его рассказах звучали для Татки как музыка, как сказка. Еще во время второй прогулки, когда они решили передохнуть в какой-то маленькой кофейне, Татка предложила для удобства перейти «на ты», на что ее «гид» с радостью согласился. И там же, когда она сделала попытку расплатиться за свои кофе и пирожные, он решительно это пресек, сказав, что сам заплатит и чтобы она не обижала его, сомневаясь в его платежеспособности. Когда же Татка хотела возразить, заявив, что он вовсе не обязан ее угощать, он твердо сказал, что обязан. Как любой уважающий себя мужчина. А потом постарался смягчить свое высказывание, объяснив, что ему просто приятно делать такую малость для нее. Она никак не могла понять, сколько ему лет. То ей казалось, что ровесник, ну, может быть, на год-два постарше – так увлеченно сверкали его глаза и так он был неутомим во время прогулок, то - что ему уже хорошо за тридцать: вот и седина на висках, и чувствуется в нем какая-то зрелая уверенность. Фархад был женат; по крайней мере, носил обручальное кольцо. А Татка успокаивала себя тем, что они просто дружат, просто проводят вместе время.
Как-то в кафе они попробовали сыграть в буриме, и результатом были довольны оба. Зря Фархад лукавил: у него прекрасно получались и рифмы, и четверостишья. А потом они даже придумали игру. Так как на улице все холодало, часто шел дождь или мокрый снег, то после прогулки, продрогнув, заходили перекусить или просто выпить кофе, а потом шли в метро. Там ехали на какую-нибудь станцию, Фархад рассказывал про нее – про ее строительство, символику, вообще все, что знал про эту станцию, они садились на скамейку и сочиняли буриме. Шум толпы и поездов им совершенно не мешал – оба любили ленинградское метро. Выигрывал тот, у кого четверостишье оказывалось как-то связано с этой станцией. Один раз они даже шутливо поссорились - Фархад настаивал, что у Таты получилось лучше:
Мы пришли сегодня в Храм,
Помолиться нужно нам.
Наступает скоро пост.
(Не пойму, при чем здесь мост?)
А Татка хотела отдать лавры ему:
Сверкает куполами Храм
О Вечном говоря всем нам.
И православный длится пост,
Как Александро-Невский мост.
Перед этим они были в некрополе Александро-Невской лавры, и Фархад много рассказывал о людях, похороненных там. А Татка была поражена памятниками: чего стоили, например, мать над умершим малышом, «срубленное дерево», изображение Казанского собора на могиле Воронихина! А вот у жены Пушкина надгробье было совсем лаконично-простым. Конечно же, рифму «пост – мост» предложил Фархад, попутно рассказав, когда начинается рождественский пост и сколько он длится – Татка почти ничего об этом, понятно, не знала, так, какие-то обрывочные картинки из прочитанных книг.
Так проходила осень, и с каждым днем Татка чувствовала, что все больше и больше влюбляется. Ей уже трудно было дождаться следующего воскресенья, хотелось быть с Фархадом прямо сейчас – и навсегда. Она знала, что и он чувствует то же самое. Нет, он не только не говорил, но даже и не намекал на это, но она видела его любовь по его заботе о ней, по тому, как он чувствует ее - когда ей холодно, когда она устала или хочет пить… Но главное – его глаза. Иногда она ловила его взгляд, полный то огня, то боли. Конечно, он тут же или прикрывал глаза ресницами, или отводил взгляд, и старался отвлечь ее разговором, но – она видела! И не понимала, что происходит. Однажды, после долгих раздумий и сомнений - а вдруг ей все только чудится - она все-таки решила прямо спросить его об этом. И в следующую встречу, когда он проводил ее до общежития, сказала – как в воду прыгнула:
- Фархад! Ты мне стал очень дорог. Я думаю, что и я тебе не безразлична. Это так?
Он взял ее руку, медленно поднес к своему лицу, поцеловал и поднял глаза, полные все той же боли – и огня. Помедлил.
- Да, Тата. Ты все правильно понимаешь. Ты мне тоже бесконечно дорога.
- Тогда – почему? – выпалила она.
Он опять помолчал. – Мы не можем быть вместе. Но я не хочу говорить об этом так, впопыхах. – Он тихонько гладил ее пальцы. – Давай, пока сделаем паузу, а через две недели приглашаю тебя в ресторан.
- Подожди, при чем тут ресторан? – не поняла Тата.
- Ну надо же нам спокойно поговорить, - улыбнулся он. – А в этом ресторане есть такие отгороженные столики, где нам не помешают. И вообще, мы же с тобой еще ни разу не были вместе в ресторане!
- Ладно, ресторан, так ресторан, какая разница, – пожала плечами Татка. – Но почему только через две недели?
- Потому, что столик надо заранее заказывать, - он провел пальцем по ее щеке.
- А следующее воскресенье? – Татка посмотрела ему в глаза.
- А следующее воскресенье мы проведем врозь – чтобы подумать, - мягко ответил он. – Так что через две недели я заеду за тобой в семь вечера. Можешь сразу обуться в туфли, я туда и обратно отвезу тебя на такси.
Как прошли эти две недели, Татка не помнила. Она то на что-то надеялась и рисовала в своем воображении счастливые картинки, то вспоминала его слова «Мы не можем быть вместе» и говорила себе, что это будет прощальный ужин… В воскресенье ушла в Эрмитаж, не желая удивленных расспросов Яппи и Катьки, почему она вдруг дома. Там пробродила почти до самого закрытия, не чувствуя усталости, не понимая, в каком зале сейчас находится, то увязываясь за какой-нибудь экскурсией, то переходя по лестницам и залам туда, куда идется, то выхватывая взглядом картину иди скульптуру… А раз вдруг услышала голос экскурсовода, произнесший слова «Как же так?», и слова эти вдруг так тяжело ударили ее, что она не выдержала, и слезы сами полились по щекам. «Как же так? Как же так?» - повторяла она про себя, не пытаясь даже вытирать их. Опомнилась только тогда, когда к ней подошла старушка-смотрительница и спросила, не нужно ли ей чем-нибудь помочь. Тата пробормотала благодарность, отрицательно помотав головой.
- Надо же, - сказала смотрительница, - редко когда увидишь в наше время так тонко чувствующего человека!
Оказалось, Татка остановилась перед скульптурами Родена.
Наконец, наступило и следующее воскресенье. Девчонки звали ее на какой-то фильм, но она не пошла, отговорившись сборами в ресторан. Девчонки, конечно, поахали, пытались выспросить, с кем она туда идет, но она стойко молчала, пообещав все рассказать потом. Надеть решила любимое голубое платье и черные туфли-лодочки. У нее были серебристые босоножки, идеально подходящие к платью, но не идти же в босоножках в ресторан! Долго раздумывала, красить ли глаза. Вроде в ресторан нужно, а вдруг она опять заплачет? И что тогда – размазывать тушь по лицу? Ну нет, потерпишь до дому, потом поплачешь, - сказала она себе и решительно взялась за кисточку. Без пяти семь надела пальто и спустилась в вестибюль. И в тот же момент вошел Фархад.
Как только Татка его увидела, она подумала: «Будь, что будет», и тут же все ее смятение и волнение, как по волшебству, исчезло. Поэтому она спокойно ехала в такси, спокойно входила в зал ресторана (боковые столики и в самом деле оказались отделены от остальных невысокими перегородками), спокойно дожидалась заказа и даже что-то ела и отпивала по глоточку вино, о чем-то незначимом переговариваясь с Фархадом. Тот сначала поглядывал на нее вопросительно и тревожно, а потом, видимо, что-то понял и тоже успокоился. Наконец тарелки почти опустели, и она подумала: «Пора».
- Ты что-то хотел мне рассказать? – подняла она на него глаза.
- Да, Тата. – Он помолчал. – Начну с того, что я хочу, чтобы ты знала, что ты мне очень дорога. Ты – самое драгоценное, что случилось в моей жизни. И я всегда буду благодарен за нашу встречу. И тем не менее, если бы я знал, что так выйдет, я бы никогда не заговорил с тобой, или, по крайней мере, не стал бы приглашать тебя на наши прогулки. Потому, что тебе это теперь принесет боль. Мы не сможем быть вместе.
- Потому, что ты женат? – Она показала глазами на его обручальное кольцо.
- Главным образом. Я не люблю свою жену, ее выбрали мои родители в полном соответствии со всеми канонами: род, воспитание, образование… Но я ее безмерно уважаю как достойного человека и мать моих сыновей.
- У тебя есть сыновья? – изумилась Татка. – Ты никогда о них не говорил!
- Да, одному полтора года, а второму всего полгодика. А не говорил потому, что пока о них нечего говорить, слишком малы. Кроме того, что они есть, и я их люблю. И я благодарен моей жене за них. Она хорошая. Хорошая жена и хорошая мать. Я не разведусь с ней никогда – это значило бы для нее … - он помолчал, подыскивая слова, - нож в спину, крушение жизни. А она уж точно такого не заслужила.
- А я – заслужила? – вопреки принятому решению, Татка почувствовала, что вот-вот расплачется, и грозно приказала себе прекратить. Ей даже пришлось под столом ущипнуть себя за ногу.
- Вот поэтому я и говорю, что тебе лучше было бы, если б мы вовсе не встретились. Ты – замечательная, удивительная, ты заслуживаешь только счастья. И оно у тебя обязательно будет! Ты только переживи эту боль - сейчас. А я буду помнить тебя всегда и знать, что ты где-то есть.
- А не главное?
- Что? – не понял Фархад.
- Ну, ты сказал, что жена – это главное. А не главное?
- А не главное… хотя, наверное, и это главное тоже, - долг перед родителями и семьей. У нас это очень важно. Важнее, чем моя собственная жизнь и желания. Собственно говоря, я и учиться-то приехал сюда потому, что так нужно, понадобилось, чтобы у меня было именно финансово-экономическое образование.
- Ужас! Это же средневековье какое-то!
- Вот видишь – у нас с тобой разные представления о жизни. Мы воспитаны совершенно по-разному – вот тебе и еще одна причина. Даже если бы я – вдруг! – развелся с женой и женился на тебе, мы все равно, рано или поздно, стали бы несчастны.
Тата молчала. Но нет, не могла она отказаться от него, их встреч, возможности их любви… Это жестоко – бросить ее вот так!
- Значит, ты уедешь, и мы никогда больше не увидимся… - еле слышно выговорила она.
- Да, Тата. Только я думаю, что расстаться нам нужно уже сейчас, пока мы не проросли друг в друга. Потом будет еще больнее.
- Ты сейчас на третьем курсе. Еще этот год, и потом еще два – два с половиной года мы можем быть с тобой вместе. Можем быть счастливы. Ты хочешь от этого отказаться – от двух лет счастья? – она вызывающе посмотрела в его глаза.
- Тата, я хочу уберечь тебя от еще большей боли, - он накрыл ее руку своей.
- Пусть! Если боль неизбежна, пусть! Но тогда у нас будут эти два года!
- Тата, ты сейчас говоришь под порывом минуты. Ты можешь пожалеть потом о своем решении! – предостерег он.
- Пусть! Но я буду точно знать, что хотя бы попыталась стать счастливой!
Фархад взял ее руки в свои и посмотрел ей в глаза – в самую их глубину, и Таткин взгляд был таким же.
- Хорошо, - он поцеловал ее руки. – Я не могу отказаться от твоей любви. Я слишком люблю тебя.
У Татки перехватило дыхание. Она молчала, только прижимала его пальцы к своей щеке.
Вдруг Фархад улыбнулся:
- Ну, что же это я, недотепа какой! Привел даму в ресторан и даже не пригласил на танец!
Он поднялся, поклонился и предложил Татке руку:
- Позвольте на тур вальса, сударыня!
- Позволяю, - встала Татка. – Только это совсем не вальс!
- Ну и ладно! Будем танцевать не-вальс! – пожал он плечами.
Музыканты играли какую-то приятную мелодию, они танцевали, и Тата чувствовала, что напряжение постепенно отпускает их обоих. Поэтому, когда они вышли из ресторана, поймали такси и Фархад спросил ее: «Отвезти тебя домой?», она совершенно спокойно ответила: «К тебе».
Потом они поднялись в его съемную квартиру, Фархад помог ей снять пальто, усадил на пуфик в прихожей, присел на корточки и вынул ее ноги из туфель. Он грел ее ступни в ладонях и сокрушался о том, что сказал ей сразу надеть туфли, и что поэтому она замерзла, а Татка уверяла его, что нисколько – ехать-то всего минут десять! Потом она взяла его за плечи, наклонилась и поцеловала – сама, первая. А дальше все пропало. Она превратилась в огненный всплеск, и рядом таким же всплеском пылал Фархад, и вот уже всплеск стал единым – и почему-то он летел где-то среди звезд…
- Что это было, Фархад? – наконец смогла говорить Татка. – Я думала, что секс доставляет удовольствие только мужчинам, а это даже не удовольствие, а… я даже не знаю, как сказать!
- Это все ерунда, что ты думала. На самом деле секс доставляет удовольствие мужчине тогда, когда мужчина доставляет удовольствие женщине. Да и это все ерунда, - он опять поцеловал ее руку. – Просто я тебя люблю.
- Просто и я – тебя люблю, - эхом отозвалась она.
Они опять целовались и любили друг друга, и как-то незаметно оба заснули. А когда проснулись, Тата почувствовала зверский голод. И в ту же секунду, как будто услышав ее мысли, отозвался Фархад:
- Татусь, я такой голодный! Пойдем, что-нибудь поедим!
«Что-нибудь» оказалось сыром, колбасой и печеньем. Если бы он знал, сказал, извиняясь, Фархад, то что-то приготовил бы. А Татка только смеялась и уверяла, что его сыр и колбаса – самые лучшие в мире. Впрочем, для нее это так и было.
- Знаешь, а ведь у меня через пять дней День рождения, - вспомнила Тата. – А вообще-то я родилась в воскресенье, представляешь? Я, когда была маленькая, маме один раз сказала: «Бедная мамочка, ты в воскресенье поспать хотела подольше, проснулась, а тут ребенок, надо его кормить, пеленки менять»!
- О, да ты у нас Якшанба! – улыбнулся Фархад.
- А что это значит?
- Якшанба – это по-узбекски «воскресенье». Кто родился в воскресенье – будет просто загляденье! - продекламировал он.
- Да, я такая, - засмеялась Татка. – Женщина-праздник!
- Да, ты – такая, - серьезно подтвердил любимый. - О, вот это я тебе подарочек сделал! – засмеялся он. – Но это, конечно, шутка. Я подумаю, что тебе подарить. А как праздновать будешь?
- Да приготовлю что-нибудь, тортик куплю, с девчонками вечером посидим. А с тобой, давай, отметим в выходные?
- Отлично! Хочешь, опять в ресторан сходим?
- Ой, нет! – помотала головой Татка. – Знаешь, я теперь, наверное, ресторанов всю жизнь бояться буду!
Фархад обнял ее и покачал из стороны в сторону.
- Ладно, Татуся. Тогда можно у меня. И я приготовлю, знаешь что? – настоящий узбекский плов!
- Хочу! Хочу настоящий узбекский плов! – энергично закивала она.
- Ну, значит, приглашаю тебя в воскресенье на обед. Только тебе придется самой доехать до меня, плов лучше не готовить заранее. Ладно?
- Ой, так даже лучше! Люблю ходить в гости, - засмеялась Татка.
День рождения с девчонками прошел весело. Яппи с Катюшкой подарили ей гвоздички и красивую синюю с золотой сеткой пару - чашку с блюдцем, Илонка – несколько польских журналов мод с выкройками, остальные девчонки – всякие приятные мелочи. Зачитали очень смешное шуточное поздравление, вспоминали «морковку» в Шушарах и их выступление на конкурсе песни. Ели салатики, запивали кисленьким рислингом, пили чай с тортом. Потом Марина принесла гитару, и они пели, а потом выплясывали под Пугачеву и «Синюю птицу» - какие нашлись пластинки.
В воскресенье, когда она пришла, Фархад вовсю хлопотал на кухне. В вазе стоял шикарный букет красных роз.
- С прошедшим! – он поцеловал ее в щеку. – Подарок – чуть позже, в торжественной обстановке. – Он еще раз прикоснулся губами к ее щеке. – А пока – хочешь что-нибудь?
- Нет, спасибо. – Она заметила в миске на столе вымытые овощи. – Давай, я пока салат нарежу?
- Любимая, не обижайся, но в семью мы с тобой играть не будем. Ты – моя гостья. Точка.
Фархад повернулся, и Татке на мгновение даже стало жалко его – таким серым вдруг стало его лицо. Но он тут же улыбнулся и снова стал таким, как всегда:
- Моя любимая гостья.
Он включил магнитофон и стал ловко нарезать огурцы с помидорами и зеленью. Татка слушала Джо Дассена, наблюдала за его ловкими движениями, вдыхала вкусный аромат готовящегося мяса, приправ… Конечно, она тут же начала мечтать, что это ИХ дом, Их кухня, ИХ семейный обед… Но тут же постаралась выбросить эти мысли из головы. Все равно это только временно. Только сейчас. «Ну и пусть, - рассердилась она на себя. – Сейчас – хорошо. И все!»
- Плов уже готов, пусть чуть-чуть постоит, чесноком напитается, - Фархад воткнул в готовый плов целую головку чеснока.
- А почему чеснок не чищенный? – удивилась Татка.
- Так положено, аромата больше. Не бойся, его не надо есть, я его потом выну оттуда, - засмеялся он, увидев недоверчивый Таткин взгляд.
Фархад отнес салатник в комнату, туда же перенес магнитофон и пригласил Тату к столу. Он положил в свою и Таткину тарелки несколько долек апельсина, сказав, что апельсин и вино будут оттенять вкус плова. Потом налил в бокалы красное вино и взял один в руку.
- Любимая моя! Менинг сивимли! Спасибо твоим родителям за дочку! Спасибо тебе, что ты родилась, что ты живешь в этом городе, и что ты так внимательно рассматриваешь облака! Ну, облако я тебе подарить не могу, - он улыбнулся, - моей фантазии хватило только на это, - он подошел к комоду и взял с него небольшой бархатный футляр. Открыл и достал золотой браслет-цепочку.
- Вашу ручку, сударыня, - он взял Татку за руку и застегнул на ней браслет.
- О! Какая красота! – восхитилась Татка. – Спасибо, Фархад!
Они наслаждались вином и пловом, потом друг другом…
Потом, когда пили чай, Фархад расспрашивал, как прошел ее День рождения. Татка подробно рассказывала, восхищалась подарками, а особенно – Илонкиными журналами.
- Вот мамуля обрадуется! А мне теперь новые наряды обеспечены! Только вот ткани бы хорошие достать! – вздохнула она.
- Ткани? – удивился Фархад. – А что, с ними трудности?
- Ну, как со многим у нас, - опять вздохнула Татка. – Убожества-то полно, а вот что-то достойное редко встретишь.
- О, тогда я знаю, что буду тебе дарить! – обрадовался Фархад. – У нас тканей много хороших! И натуральных много! А твоя волшебная мама сошьет их них для менинг сивимли волшебные наряды!
- А как переводится «менинг сивимли»?
- Любимая моя. А еще есть менинг гувонч – радость моя.
- О! Тогда я так тебя и буду называть - менинг гувонч!
Потом он действительно привозил из каждой поездки домой целые вороха восхитительных тканей – натуральный шелк, бархат – удивительно красивых, как будто из сказки. Даже хлопок и лен были не такими, какими привыкла их видеть Татка, а непривычно-шелковистыми, легкими, ласкающими кожу…
Эти два года были для нее сплошным счастьем. Недели, связанные друг с другом совместными выходными с любимым, летели и летели. Татке время иногда представлялось бусами – драгоценные бусины выходных, а между ними – нить всего остального – институт, учеба, общежитие, подруги, каникулы дома с мамой.
Фархад научил ее многому – и разбираться в вине, фруктах и тканях, и любить прелесть Ленинградских двориков, и умению «оживлять» даже всем, казалось бы, известные здания, населяя их людьми, жившими в них когда-то… Но, самое главное, он открыл ей саму себя, научив любить и ценить себя. И как, каким образом, - Татка этого совершенно не понимала, - но его любовь и мудрость научила ее любить и ценить всех людей и находить в большинстве из них что-то, достойное любви и уважения. А еще она теперь знала: каждая девочка, девушка, женщина – королева, и она обязательно найдет именно своего короля, нужно только не торопиться, как это ни банально…
Ну что ж, королевы не плачут, хотя бы на людях. И Татка не плакала в последний их с Фархадом день. Назавтра она уезжала на последние свои летние каникулы, а он уезжал в свой город – к своей жизни, к своей семье. Она не заплакала даже тогда, когда он сказал:
- Тата, менинг сивимли, менинг гувонч. Ты знаешь, что я тебя люблю. И еще хочу, чтобы ты знала, что есть на этой земле человек, который всегда будет тебя любить и оберегать своей любовью. Да, нам не суждено быть вместе, но если вдруг у тебя случится беда (не дай Бог, конечно, но всякое бывает) – вот адрес моих родителей. Просто пришли телеграмму со словами: «Фархад, помоги» и с твоим адресом – я все сделаю, чтобы помочь.
А на пятом курсе, после практики, Татка праздновала свой День рождения. Конечно, она вспоминала этот день с Фархадом три года назад – но не с тоской, а с благодарностью к тому, что это было с ней. И она была уверена, что Фархад тоже все помнит про этот день. И что он найдет способ поздравить ее. Поэтому ничуть не была удивлена, найдя в своем ящике почтовое извещение.
Она открыла бандероль, где обратным адресом значился тот самый адрес родителей Фархада (эти несколько слов она запомнила навсегда). Там лежал изумительный браслет из серебра с бирюзой. И короткое письмо: «Тата, менинг сивимли, менинг гувонч! Поздравляю тебя с твоим праздником! Желаю… Будь счастливой!
Этот браслет пусть поможет тебе – бирюза приносит удачу и стабильность Стрельцам и подпитывает их энергией.
А еще она идеально подходит к твоему голубому платью!
С любовью – Фархад.»
Любопытствующим девчонкам, ахающим над такой красотой на ее руке, сказала, что браслет прислала мама, которая получила его от благодарной клиентки…
***
Катерина придирчиво разглядывала себя в зеркало: может, купить краску для волос? Все-таки седина уже кое-где появляется. Конечно, не так, как у Яппи или Татки – те начали седеть чуть ли не до тридцати, и много лет обе красят волосы, а у нее и в пятьдесят два седины совсем немного. Но есть, куда денешься. Надо будет у невестки спросить, что там есть сейчас получше из красок. Да и «химию» пора. То есть не «химию», как-то по-другому это сейчас называется, да суть одна – завивка с химическим раствором, чтобы подольше кудри держались. А то с ее волосами как не накручивайся на бигуди – хоть на пиво, хоть на современные пенки – все равно до первого ветерка: чуть дунет – и на голове опять не пойми что.
Вот Яппи неугомонная душа! Замутила встречу «Через 30 лет»! Уже через неделю – в 12 часов у главного корпуса, у Ушинского. Кого обзвонила, кого через соцсети оповестила, со всеми все согласовала. Даже сообщество в соцсети специальное создала «Через 30 лет». Туда уже вся группа свои фотки-хвастушки поскидывала – с чадами и домочадцами, в Турциях да Египтах, в бассейнах и на лыжах, а кто и просто на дачах. Катиных тоже несколько есть – с сыночками, с внучками, прошлогодние крымские.
Честно говоря, идти не очень хочется. И так все про всех теперь знают, спасибо соцсетям. Фотки посмотрели – да и хорошо. А так – ну о чем говорить будут? Кроме воспоминаний, ничего общего. А кому надо, те и так видятся. Вон их «ленинградцы» - как в институте держались вместе, так до сих пор и дружат – в театры вместе ходят, гулять, даже на отдых вместе ездят. Все по фотографиям понятно. А они с Яппи и Таткой тоже регулярно видятся. Девчонки раньше как ехали в Питер по делам или на отдых, так обязательно ней заходили. Потом Яппи комнату купила в коммуналке – близняшки учиться поступили, причем в разные институты, и Яппи с мужем так решили. В общаге тогда, и правда, страшно было детей своих селить, снимать – дорого. Купили комнату. Ну и, понятно, Яппи там стала частенько обретаться, да и Татка тоже у них останавливалась. Но в театры или кафе они по-прежнему часто вместе ходят. Спасибо девчонкам, вытаскивают ее.
Вот когда они группой первый раз встречались – на пятилетие окончания института – было действительно здорово! Тогда еще ни компьютеров ни у кого не было, ни интернета. Просто, когда аттестаты получили, договорились встретиться через пять лет, назначили дату и время. Потом друг другу письма писали, кому-то звонили, напоминали. Собрались, правда, не вся группа, а только половина. Катя и тогда не очень хотела идти: была уже беременна вторым сыночком, Кирюшей, и чувствовала себя не очень хорошо, токсикоз мучал. Но пошла. И в тот день, как по заказу, было все прекрасно, она даже про свое «особое положение» забыла. Только в ресторане не стала спиртное пить. Все, конечно, сразу смекнули, что к чему, поздравлять начали. Девочку желали, Никита-то у нее уже был. А родился Кирюшка. А теперь ему уже двадцать четыре, а старшему, Никитке, - тридцать, и он сам уже дважды отец! Когда только это все успело произойти?
Вообще, у всех из их группы жизнь удачно сложилась. У всех семьи, дети, внуки уже у многих, благополучие. Илонка, вон, вообще во Франции живет, муж у нее обеспеченный, держит какие-то местные магазинчики. Илонка язык выучила, тоже мужу в бизнесе помогает. Фотографии смотришь – как в глянцевом журнале: дом с камином и бассейном, детей трое, кошки, собаки.
А Яппи теперь Ясей стала! Катька ее по старой памяти все равно как раньше зовет, но всем она теперь Ясей представляется. Ее Боря и Белла уже тоже институты закончили, у обоих семьи. У Яськи уже четверо внуков, и все мальчишки! Она смеется – «моя команда», и все свои психологические знания к ним применяет. Да, Яська уже давно на психолога выучилась, получила второе высшее, и пошла работать к Яше в школу. Яша сначала завучем был, а потом и директором стал. А Яська и на работе школьного психолога не остановилась – еще и аспирантуру закончила, диссертацию кандидатскую защитила. И статьи пишет! У нее даже свои сборники есть – у Кати все три с дарственными надписями! Открываешь, читаешь статью, и понимаешь, что это ведь Яппи писала, их маленькая Яппи!
Тата теперь тоже Тата только для них, тех, кто оттуда, из юности. Для всех остальных – Наталия. А муж ее вообще Натали звал. Катя даже у нее на свадьбе была, как раз тогда мама приезжала, с Никиткой маленьким посидела два дня. Не очень тогда Таткин Олег ей понравился – вроде и обходительный, и интеллигентный, и симпатичный, и Татку любил, а как будто это все искусственное. Как муляж яблока – внешне все отлично, а есть нельзя. Поэтому она совершенно не удивилась, что лет через пять они разошлись. Правда, тут он свое благородство проявил – оставил Татке с дочкой квартиру, которая им от Олеговой бабушки досталась. А Татка ее обменяла, да и переехала в Яппин город. Да и маму вскоре тоже перевезла, сумев обменять и ее квартиру. Так что Таткина мама даже успела подружиться с Яппиной семьей, и свою внучку понянчить. Шить на заказ она к тому времени перестала, обшивала только Таткину дочку Ульяшу да Яппиных Борю с Белкой, так что детки одеты были – хоть на картину, а уж их карнавальным новогодним костюмам и вообще равных не было. И внучку через всю начальную школу успешно провела, а потом как-то просто не проснулась утром. А вскоре, через год примерно, и Яппина мама умерла, и тоже внезапно. Так что остался у девчонок только дед Яша, который считал всех троих ребятишек своими внуками и старался быть им самым лучшим дедом.
Тата еще раз попыталась устроить свою семейную жизнь. Но получилось это у нее своеобразно. Теперь это называется – «гостевой брак». То есть всю неделю живут отдельно, каждый своей жизнью, а в выходные вместе время проводят, по-семейному. Ну, вообще-то это удобно: пришел мужчина, все сделал по хозяйству, что там за неделю накопилось, погуляли, поразвлекались вместе – и опять друг друга не утомляют. Это вроде как она в институте на выходные пропадала, тоже что-то вроде того было, наверное. До сих пор так ведь и не рассказала ничего!
В общем, все у всех благополучно, вот только у нее, Кати, не совсем. Спасибо, парни у нее отличные выросли – и выучились оба, и на работах хороших. Оба себя сами обеспечивают, а Никита вполне успешно и своих «девчонок» - жену с дочками, да еще и ей денег пытаются «подкинуть». Она, конечно, не берет – ей и самой хватает. Раньше-то, конечно, похуже было, особенно когда одно время то ей, то Коле зарплату задерживали. Да и какие зарплаты у воспитателей были-то! Она даже взялась на полставки изостудию в саду вести. И неожиданно ей так понравилось! Она даже курсы закончила – знаний не хватало. Потом были еще курсы, и еще. Потом платить в саду стали побольше, и она стала меньше на группе работать. Спасибо, сменщица ей хорошая досталась – никогда не отказывалась лишнюю смену взять. А потом Катя и вовсе не стала на группу вставать – изостудия выросла, занятость стала больше, да и Коля стал получше зарабатывать – опять строители в цену вошли, а опытные – и тем более. Да еще раз в месяц она стала проводить мастер-классы для детишек в районной библиотеке. Ей за это платили совсем немного, но самой было интересно с ребятками рисовать, учить их разным техникам, видеть их горящие глазки.
Но это сейчас. Нет, сначала-то в ее семейной жизни все было неплохо: Коля работал, стал прорабом, зарабатывал прилично, да ее зарплата – в общем, не шиковали, но на все хватало. Поначалу в семейном общежитии жили, потом, когда уже Кирюша родился, комнату в коммуналке дали. Казалось – огромная, тридцать метров – шутка ли! Хоть в футбол играй! И ванная есть с горячей водой. И соседей – всего две семьи, а не десять, как раньше! Да и люди все солидные, спокойные, никто у тебя под дверью ни мячиком не стучит, ни в прятки не играет: у ребятишек в их семейной общаге местом игр был общий коридор. Да лучше б были шумные детские игры под дверью! Если Коля раньше выпивал по пятницам – не выпьешь в пятницу с бригадой – мужики тебя ни слушаться, ни уважать не будут – объяснял он, да пива после работы, то в этой квартире он в лице интеллигентного и спокойного с виду соседа получил отличного собутыльника. Теперь почти все выходные и праздники проходили по одному сценарию – пьянка у соседа в комнате (жена его не возражала, сама была не против, быстренько принимала и отрубалась, просыпалась, опять подсаживалась за стол), потом утомленные соседи выставляли Колю в свою комнату, а тут уж – как повезет. Счастье, если Коля просто телик посмотрит и засыпает. Хуже было, когда ему взбредало музыку послушать. Тогда грохот музыки – Высоцкий, Цой, «Пинк Флойд», «Роллинг Стоунз» - не давал ничем заняться. Хорошо, если можно уйти с мальчишками куда-нибудь (они просмотрели тогда, кажется, все детские спектакли, посетили множество музеев и выставок, гуляли во всех парках и садиках), а если уже вечер? Детей пора спать укладывать, а у них веселье полным ходом. Ладно, если это суббота. Но иногда веселье затягивалось, и тогда в понедельник на работу и в садик, а потом – и Никитка в школу – шли совершенно не выспавшиеся и уставшие. Соседям до их музык и дела не было: этим – понятно, почему, а другая семья на все выходные и праздники уезжала на дачу и появлялась только в понедельник вечером. Катька тогда на всю жизнь возненавидела и Высоцкого с Цоем, и вообще громкую музыку. А хуже всего, если на Колю находил «злой стих» и он принимался обвинять всех и вся. И сыновья дураки и нюни, и начальство – сволочи, и страна не такая, и правительство… А главный враг, конечно же, она, Катька. Она его не понимает, не любит, да и не любила никогда, а замуж вышла так, потому, что не брал никто. А матросик-то ее не дурак был, не зря поматросил и бросил! Сто, тысячу, миллион раз в такие минуты Катька пожалела, что когда-то рассказала Коле о Мише. Откровенной быть захотелось, видите ли. Вот дура-то! И больше всего она не могла Коле потом простить вот это издевательское «поматросил и бросил».
Конечно, наступала новая неделя, Коля трезвел, просил прощения, ругал себя, обещал сходить с ними в театр или парк, но… редкие выходные проходили у них в уютном семейном кругу, и чем дальше, тем реже.
А уж когда вдруг их дом в центре города пошел на капитальный ремонт и расселение и им дали квартиру в спальном районе! Сначала это было такое огромное, совершенно неожиданное счастье! Катя была уверена, что они так и будут всю жизнь жить в той комнате – метраж не позволял им не то что встать на очередь на обычную квартиру, а даже и на кооперативную (вот такие законы были!). Она ходила по квартире, и ей все не верилось, что и эта комната, и эта, и кухня, и ванная, и даже туалет – только их! И лоджия! И никто не просит освободить конфорку, и холодильник на кухне, а не шумит всю ночь над головой!
Но у нее случился выкидыш, и что-то пошло не так – врачи объявили, что больше детей у нее не будет. А у Коли после этого получился такой чудовищный запой, что то, что было раньше, показалось просто ерундой. В общем, даже вспоминать не хочется, что началось потом – запои стали регулярными, со всем вытекающим из них «весельем» и скандалами, потом такими же регулярными Колиными раскаяниями и обещаниями… Жалко было сыновей, жалко было себя – Катя чувствовала, что превращается в больную неврастеничку. Подхватить бы ей мальчишек да уехать, хотя бы к родителям, да то все надеялась, что Коля одумается, что думала, что это в ней причина, и что она делает что-то не так, что она, действительно, Колю не любила, а значит, зря за него замуж вышла, а значит, ему жизнь сломала – и пыталась быть к нему внимательнее, проявлять больше заботы… А потом и уезжать стало некуда – родители как-то совершенно неожиданно умерли один за другим буквально за полгода, а брат продал квартиру и уехал аж на Дальний Восток. Часть денег он отдал ей, но деньги быстро разошлись – были как раз печально знаменитые девяностые.
Они тогда жили в новой квартире – и в такой беспросветной яме! Одно счастье было – Никита с Кирюшей. Ребятки, как ни странно, росли беспроблемными, здоровенькими, радовали ее и хорошей учебой, и тем, что по дому помогали - жалели ее. Да еще девчонки сильно поддерживали, то в театр позовут, то просто где-нибудь погулять или посидеть за чашкой кофе да пироженкой. Катя старалась сильно не надоедать им своими проблемами, но все равно постоянно ловила себя на том, что или про Колины запои рассказывает, или себя во всех бедах обвинять начинает перед ними…
Именно во время этих жутких Колиных запоев у них с мальчишками появилась традиция – «походных» вечеров. Очередной запой продолжался уже больше недели, деньги Коля пропил вообще все, в холодильнике было пусто… Хорошо хоть, у нее всегда на такой случай оставался запас круп, макарон, сухого молока да подсолнечного масла. Были еще полбатона и «заначка» из двух припрятанных банок кильки в томатном соусе. Катька прикинула: получка у нее завтра, мальчики позавтракают и пообедают в школе (она оплачивала на месяц вперед), два куска булки нужно оставить на утро ребятам – посолят – вот тебе и бутерброд к чаю (как ни странно, оба любили булку именно с солью). На обед они доедали суп, да варила она макароны, а вот что придумать на ужин? Перловки, что ли, сварить? Да с зажаренным лучком – луковица тоже есть. И вдруг ее осенило. Перловку сварила в казанке, потом еще потомила в духовке, чтобы распарилась получше, зажарила мелко порезанную луковицу, хорошо присолила, и выложила прямо в казанок на перловку. Достала эмалированные кружечки – бабушка купила в период бросания Никиткой посуды на пол. Надо же, какие качественные – даже эмаль нигде не оббилась! И объявила сыновьям «походный вечер». Когда объяснила идею, оба тут же загорелись, вместе сооружали «палатку» из стола, стульев и покрывал, тащили одеяла, подушки, фонарик. Чай решено было заваривать «по-походному» - прямо в большом чайнике (ну и ладно, потом отмою, - мельком подумала Катя). Они сидели в «палатке» при свете фонарика, ели ложками перловку прямо из котелка («по-походному»!), пили чай из кружек, а кильку – непременное условие! – нужно было есть, положив на булку.
Сначала они рассказывали друг другу «страшные» истории, но это быстро надоело. И тогда Катька стала петь песни, которые они пели «на морковке», вспомнила, кажется, и весь их студенческий фольклор, и подобные песни из своего детства, и вообще все, что принято петь под гитару. Мальчишки слушали, затаив дыхание, что-то сами пытались подпевать.
- Эх, для настоящего похода не хватает гитары, звезд и комаров! – вздохнула Катя, устав петь.
- А я знаю! – воскликнул Кирюша. – В другой раз можно гирлянду елочную взять, прикрепить к потолку – будет как звезды!
- Точняк! – солидно подтвердил Никитка. – Мам, а давай, позовем Тоху – у него как раз гитара есть. Он быстро песни выучит, и мы будем тогда под гитару петь, по-настоящему!
Антон, Никитин лучший друг, жил в соседней парадной.
- Ну как Тоша придет? У нас же папа пьяный, он увидит! – вздохнула Катя.
- Ой, мама, а то Тоха не знает, что папка пьет! Сто раз его пьяным на улице видел! – возмутился Никита. – И вообще, ему это по барабану!
- Ладно, приглашай тогда, - улыбнулась Катя. – Гитара-то нужна!
- Только давай, папке говорить не будем, ладно? – ребята вопросительно смотрели на нее.
- Хорошо, - Катя кивнула, - это будет наш секрет.
В тот раз запой Колин уже кончался – на следующий день он, хоть и с опозданием, но пошел на работу, а потом несколько вечеров отлеживался под телевизор. А в следующий раз мальчики уже сами напомнили ей про «походный вечер». Пришел Антошка с гитарой, они опять ели перловку из казана, игравшего роль походного котелка, пили чай из кружек, ели булку с килькой. Когда накануне Катя предложила им сварить что-то другое, или хотя бы добавить в «походное» меню колбасы – братья хором возмутились и велели сделать все так, как было в прошлый раз.
- Только с гитарой и звездами, - уточнили они.
- Ну хорошо хоть, без комаров, - засмеялась она.
Антон довольно быстро выучил их песни, тем более что Никитка даже записал слова некоторых на листочках, Катя пела с ними, потом ушла – пускай одни побудут.
С тех пор мальчишки стали ждать папиных запоев… с нетерпением! Когда Катя это поняла, то сначала ужаснулась, а потом подумала, что лучше так пускай ждут, чем со страхом или ненавистью.
Но эти «походные вечера» были, пожалуй, единственным хорошим в такие дни. Остальное – ругань, пьяный мат, грохот музыки, страх того, что Коля может обидеть сыновей, безденежье, и прочие составляющие пьяного скотства – было таким беспросветным и мучительным, такой тоской от невозможности что-то изменить!
Однажды она была в таком отчаянии, что решила попробовать сходить в церковь – слышала, что если искренне помолиться – помогает. Пошла, посмотрела, что делают другие, купила свечи, поставила к иконам. Прочитала молитвы, расположенные рядом с иконами, посидела на скамеечке. Вроде и правда, стало спокойнее на душе. А потом разговорилась в парке с бабулей – та выгуливала внуков. Бабуля ей все объяснила – зачем свечи к иконам ставят, зачем записочки, как нужно креститься, как поминать близких… Катя спросила, как сделать так, чтобы муж не пил. Бабуля помолчала. «Ох, дочка, дело это тяжелое. Я в этом тебе не помогу. А вот сходи- ка ты в наш храм к батюшке Алексию, попроси его с тобой поговорить. Человек он занятой, но в беде не откажет». Катя от души поблагодарила бабулю.
В храме спросила, как ей поговорить с батюшкой. Тот вышел сам, выслушал просьбу и сказал, когда прийти. Батюшке Катя рассказала все, что ее мучало. А батюшка объяснил ей, что ее беда – в гордыне: она пытается решать за другого человека его проблемы. И поэтому у нее развилась созависимость. И дал ей прочитать небольшую книжку, а потом прийти еще.
Когда Катя читала, она была в ужасе – оказывается, проблемы не только у Коли, а и у нее! Как это было страшно – понять, что ты тоже зависимая, пусть «со-», но от этого было не легче. Но она осознавала, что так дальше нельзя, что надо вытаскивать себя из этой пропасти, пока туда не попали и ее сыновья. Она выучила книжку чуть ли не наизусть, и теперь старалась если не вести себя по-другому с Колей, то хотя бы не впадать в слезы и безнадежность. Она твердила себе: «Это другой человек, он не ребенок, а взрослый, он сам отвечает за свои поступки, пить – это его желание, меня это не касается, я за него не отвечаю»… В следующий Колин запой она буквально скрутила себя, не разрешая впадать в безумие отчаяния, обвинений, слез, жалоб. Говорила себе: «Это не Коля меня провоцирует, это водка. Я сильнее какой-то бутылки!». И в какой-то момент поняла, что совершенно спокойна! Это так обрадовало ее, что она даже замурлыкала какую-то мелодию и сделала несколько танцевальных па. А потом предложила сыновьям… пойти в кино! Они очень удивились, но явно обрадовались, что она не плачет или злится, а спокойна.
- Мам, а как ты обед готовить будешь? – недоверчиво спросил Кирюша.
- А я и не буду! Мы можем в какой-нибудь столовой пообедать!
- А папа?
- А папа – если захочет есть, в холодильнике колбаса, на кухне – плита и картошка. Пускай сам себе сварит.
- Он же потом злиться будет! – Кирюша сморщился.
- Ну и что? Хочет злиться, свое здоровье портить – пусть злится. А нам-то что?
-Вот, мам, правильно! – обрадовался Никита. – Я тебе давно хотел сказать – пусть он пьет свою водку, ты-то зачем переживаешь да плачешь?
А когда они вечером пришли после кино, столовой и прогулки, дома было тихо, на плите стояла сковорода с пожаренной картошкой, а Коля спал перед почти неслышно бормочущим телевизором.
Конечно, мгновенного чуда не произошло – и запои сами собой не прекратились, и слезы и отчаяние тоже бывали, но теперь у Кати было ее волшебное лекарство – осознание того, что она не хочет этого ужаса «со-», как она его про себя называла. И с каждым разом ей удавалось все быстрее выйти из этого состояния, и самой главной победой было – при виде пьяного мужа быть равнодушной. Равно-душной – даже так. И она сама не знала, это ли послужило причиной, или Колино здоровье уже не позволяло так разгуливаться, но пить он стал все-таки намного меньше. Да, пивко вечером – от этого никуда не ушел, но вот напиваться до скотского состояния почти перестал, запивал всего пару раз в год, дня на три-четыре, да и то, как-то без задора, что ли – выпьет, поспит, опять выпьет… С «музыками» она тоже сумела справиться: однажды сказала ему, трезвому, конечно, что если он не будет выключать свои «ляляшки» в 11 вечера, то она просто все сломает – и пусть он тогда делает, что хочет. Говорила совершенно спокойно, даже равнодушно («равно-душно»!), но что-то Коля понял, видимо. Сказал: «Да мне уже самому уже это все надоело», - и с тех пор громко включал музыку все реже и реже, и только когда ее дома не было. А как она приходит – сразу уменьшал звук.
Так что старшие классы сыновей проходили в относительном спокойствии. Сначала Никитка окончил школу, в Политех поступил. Закончил, женился в 25 лет. С женой ему очень повезло, и вовсе не потому, что невеста с приданым оказалась, как подшучивали Татка с Яппи, да и Соня тоже (да, Соня с мужем и дочкой вернулись в Питер, и они снова стали приятельствовать) – ей от бабушки досталась отдельная квартира, а просто девочка уж больно славная оказалась. Не красавица, но симпатичная и вся какая-то складненькая, ловкая. Главное, видно было, что Оксана с Никитой друг друга действительно любят. И все они вместе делали – и работали вместе (собственно говоря, на работе и познакомились), и отдыхали, и домашними делами занимались. Многого Оксанка, конечно, не умела – а Катя ее понемножку учила, да старалась не навязывать свое мнение, только если невестка сама просила совета. А уж когда Бусинки родились – сначала Асенька, а через два года Лизонька, - тут уж Катька была совершенно незаменима, и все вечера после работы у них пропадала. Чаще всего старалась Оксанку с малышками гулять отправить, если погода позволяла, а сама уборку делала, готовила. Или сама ходила с Бусинками на прогулку, давая невестке выспаться да и просто отдохнуть. Никитка «принимал вахту» вечером, но приходил он поздно, часов в восемь – старался работать побольше – семья-то растет, так что задумали они квартиру на большую менять. А в выходные приезжала Оксанина мама, Алена – та тоже работала на хорошей работе, на пенсию пока уходить рано было, а жила в другом районе, так что вырваться к обожаемым внучкам могла только в выходные.
Кирюша тот же Политех закончил, и тоже на хорошей работе. А живет с прошлого года тоже отдельно – познакомились с девушкой, живут в гражданском браке, квартиру снимает. Катя их сколько пытала на предмет женитьбы, а они оба смеются – «Нам и так хорошо». Ну, хорошо, так хорошо. Сами большие детки, разберутся.
Ладно, решено, сходит на встречу. Значит – волосы покрасить, в салон на стрижку и маникюр сходить, и из одежды что-нибудь новенькое прикупить. Надо будет Оксанку попросить с ней по магазинам пройтись – у нее вкус отменный, да и в современной моде лучше понимает. Вот Алена в субботу придет, посидит с Бусинками – они и пробегутся.
***
Ффууу! Катя, даже не переодеваясь в домашнее, бухнулась на диван.
Ну и неделька выдалась!
Понятно, обычное: проконтролировать уход-приход-уроки Бусинок, а самое главное, умудриться втолкнуть в обеих в промежутках какой-нибудь полезной еды вроде супа или котлет-мяса-рыбы с гарниром, а то ведь с голоду будут по дороге хватать пирожки в ларьках, а то и чипсы с сухариками. А так хоть не позарятся лишний раз на вреднятину. Конечно, совсем-то не избежать этого, особенно, если в компании, но хоть не постоянно. А «бегают» девчонки будь здоров, когда время остается на учебу? Катя не уставала удивляться: Ася – круглая отличница, как зарядила с первого класса, так и не было других четвертных да годовых оценок, ну, у Лизочка и четверки проскакивают, а в тетрадях и тройки, а то и двойки попадаются, но это от невнимательности. Все о своих компах думает. Она серьезно увлеклась программированием и робототехникой. Такие штуки из конструктора Лего интересные делает, программы для них пишет – то у нее птичка поет (кошка каждый раз поймать пытается), то человечек в лифте поднимается и опускается, то еще что-то. Катя на работе показывала видео на своем телефоне – даже не верили, что это не взрослые инженеры делали, а подросток двенадцатилетний. Ну, Лиза два раза в неделю на свои занятия ходит, да два раза на английский, а Ася – английский, да вокал три раза, а в этом году еще и в ветеринарный кружок (или как это теперь называется – курсы, что ли?). Так что успевай ее ловить.
Это-то все привычные дела, да у них в саду плановая комитетская проверка по документации. Хоть и готовились заранее, вроде, все сделали, а позвонит методистка в какой-то сад, где проверка уже прошла, спросит, что да как, на что внимание обращают, опять приходит: «Девочки, надо еще вот то-то да вот так-то сделать». Ну, делали, конечно, и оставаться приходилось, и дома вечерами-ночами сидеть. Еще хорошо, что сейчас у них заведующая нормальная, все спокойно проходит, если и сделает замечание, так всегда доброжелательно, с улыбкой, да еще и похвалит обязательно. После такого замечания и работа лучше идет! Не то, что при прежней «заве»: та и при плановой-то проверке чуть ли не на метле по потолку летала, всех до трясучки доведет – и рада, а уж при нештатных ситуациях лучше вообще с местностью было слиться. Да и то бесполезно – все равно достанет, хоть на работе, хоть дома по телефону. Ладно, Катя – всего лишь изостудию ведет, а девчонкам-воспитателям так доставалось при какой-нибудь проверке, что то с давлением слягут, то еще с какой болячкой, а то и вовсе увольнялись. Сегодня с утра инспектора к ним пришли. Ничего, вменяемые тетки достались. Быстро все посмотрели, к обеду уже почти закончили, и ни от кофе не отказывались, ни от обеда. А это хороший знак. Да и замечаний, вроде бы, существенных не было, так, по мелочи. Ну, в любом случае, можно уже выдохнуть.
Наконец-то дома, наконец-то пятница. Да, бывали времена, когда она ненавидела пятницы – они обозначали время очередной мужниной пьянки-гулянки, а то и запоя. Но с тех пор, как Коля почти прекратил пить (пиво и иногда пара стопок водки как-то даже и не считаются), пятница стала для нее ровно тем же, что и для всех нормальных людей: конец рабочей недели и два выходных впереди. А сегодняшняя – особенная: Коля приезжал на выходной вчера, значит, теперь будет только в понедельник. Так что эти два дня она будет совершенно свободна! («Невидима и свободна» - она даже несколько раз пропела вслух). Вот ведь, сколько психологических вебинаров она переслушала, сколько тренингов прошла, а все-таки где-то в глубине души еще было напряжение: Коля + выходные = пьянка. После той давнишней брошюры, которую дал ей батюшка Алексий, она заинтересовалась психологией, искала и находила ответы на свои жизненные вопросы (спасибо Интернету!), а потом даже стала время от времени покупать курсы коучей и ходить на тренинги. И ей самой нравились изменения в себе и своей жизни. И да! Хочешь изменить свою жизнь – изменись сам! А вот это-то и есть самое трудное. Но ничего, потихоньку-полегоньку, а горы тоже можно сдвинуть. Если очень надо.
Колин шеф одно время почти совсем свернул свою деятельность (а значит, и Коля с бригадой сидели без работы), а потом стал брать объекты в пригороде, чаще всего это была реставрация или строительство храмов. То ли из городского строительного бизнеса его вытеснили более молодые да зубастые, то ли шеф с возрастом о душе стал задумываться, но Кате то, где работает теперь муж, очень нравилось. Во-первых, она вдруг с удивлением поняла, что даже гордится Колей, что он участвует в таком деле, а в глубине души еще и была уверена, что работа в храмах все-таки помогает Коле не пить, а во-вторых, теперь нередко его не было дома – опять же, ей спокойнее. Работа была часто так далеко, что каждый день не наездишься, хоть и на машине, так что обычно они работали дня три, ночуя в вагончиках, а потом на день приезжали домой. За день сильно не разопьешься – обратно же за рулем! А вот уж ездить Коля предпочитал на своей машине, которую они купили несколько лет назад очень удачно: шеф менял свою на новую, ну и продал им недорого. Самый лучший вариант был, когда реставрировали какой-нибудь храм или монастырь: тогда и жили ребята не в вагончике, а в комнатке при нем, и кормили их в трапезной, не надо было самим о еде заботиться. И Катя была за мужа спокойна.
А однажды Коля приехал «на побывку» в новой футболке. Она решила, что он порвал старую и купил эту, но муж на ее вопрос рассказал целую историю.
- Представляешь, пошел я в местный супермаркет после работы, стою на кассу, а впереди меня бабенка с целой тележкой. Ну, думаю, теперь ждать придется. А она поворачивается – и вижу, что это Надюха Крюкова из нашего класса! Совсем не изменилась, только немного пополнела и повзрослела, а так такая же. И она меня сразу узнала! Ну, мы с ней, конечно, вместе вышли, я ей помог покупки в машину перегрузить, а машина-то у нее – «Форд»! Говорю, как ты здесь оказалась и куда тебе такая гора еды, а она отвечает – рабочих кормить. В общем, она в Ленинграде училась, в техникуме, потом замуж вышла, а муж из Луги. Стали в Луге жить, а в перестройку фермерами заделались. Ну, и пошло дело. А три года назад муж ее умер, так она теперь всем сама заправляет вместе с сыновьями. У них тоже двое, как у нас, взрослые уже, семьи у обоих, ну, вместе с мамашей крутятся. Местных на работу нанимают, да и сами. Надюха даже трактор водить умеет, вот баба, да? И процветает ведь, даже магазинчик свой есть, фермерских продуктов. Спрашиваю – выгодно? А она смеется – на хлеб с маслом и мне, и внукам хватит.
- Ну, а футболка-то при чем? – спросила Катя.
- А, ну вот, поболтали, она говорит, мне, мол, пора, а ты лучше завтра после работы приходи, сам посмотришь, как живу, да еще поболтаем. Адрес дала, объяснила, как проехать. Я и поехал. Ну, дом у нее хороший, конечно, все по уму сделано. И во дворе – красота, как на фотках в Европе где-нибудь. Покормила она меня, конечно. Слушай, свое мясо – это ни в какое сравнение с магазинным! Прямо тает, а вкус – вообще! А потом говорит – а хочешь, можешь помыться, а то у вас же, наверное, негде. Я говорю, что одежду чистую не взял же, а она коробку принесла: выбирай! А там и футболки, и носки, и трусы мужские – целыми стопками, разных размеров. Я спрашиваю – ты что, и одеждой торгуешь? А она – нет, я ее закупаю. Для рабочих. Вы же, говорит, мужики, как дети – то порвете, то потеряете. Я говорю, тогда постираю, потом тебе верну, а она: зачем, оставь себе, пригодится поменять еще. Что, я для одноклассника футболки с носками пожалею? Ну, я и помылся. Она говорит, так и ночуй, места полно, все лучше, чем в вагончике. Но я нет, спать уж к ребятам пошел, и так спасибо за ужин и душ.
- Надо же! – Катя уже накрыла на стол и разложила котлеты с картошкой. – Бывают же такие женщины! Одна и с домом управляется, и с фермой, и с магазином!
- Ну, не одна: сначала с мужем, теперь с сыновьями.
- Все равно! Я бы так не смогла. Да еще и машину водит.
- Ну да, это Надюха молодец, что и говорить. Да и ты смогла бы, если бы пришлось. Все ведь рабочие делают, плати только.
- Не, я бы прогорела, и рабочие разбежались бы! И машину до первого столба бы довела, - засмеялась Катя.
- Это да! – засмеялся и Коля. – Ну, значит, тебе и не надо.
Потом Коля еще пару раз рассказывал про Надин дом, хозяйство, а потом как-то перестал. Катя и значения этому не придала: видимо, просто первый интерес пропал. Но где-то через месяц муж позвонил, что приедет пораньше и чтобы она была дома, надо поговорить. Катя долго гадала, о чем будет разговор, но даже и предположить не могла, о чем именно он будет.
Она приготовила его любимые котлеты с картошкой и пирожки с мясом, но муж есть не стал, а сказал, что только выпьет чаю с пирожками.
Но, откусив раз, положил пирожок на стол и хмуро сказал:
- Кать, ты только не сердись и не обижайся. Все равно мы с тобой последнее время живем как соседи: здрасьте, спасибо, до свидания. Почти и не видимся, то меня дома нет, то тебя. А Надюха хорошая, и мужик ей нужен. В общем, она предложила нам с ней сойтись. Буду у нее жить. Ну, и, конечно, помогать ей там во всем. В общем, хочу попробовать.
Катя раньше встречала выражения для обозначения удивления: «упасть со стула», «вытаращить глаза», «открыть рот», но всегда считала это писательским преувеличением, гиперболой, как в школе учили. Сейчас же она это все успешно и проделала. Для начала открыла рот и вытаращила глаза, а потом действительно упала со стула: приподнялась от удивления, а села мимо. Получилось громко и достаточно больно. Коля бросился ее поднимать
- Ты что, совсем уже? Со стула падаешь!
- Так ты бы еще не так пошутил! Думать же надо, - сердито отозвалась она.
- Я не шучу. Ты что, думаешь, что я никому уже не нужен? – Коля разозлился. – Это тебе все не так, да не эдак. А Надька нормальная баба, без закидонов. И я ей еще в школе нравился. Не ты, так на ней бы женился. И жизнь тогда совсем по-другому пошла бы.
- В общем, ты решил новую жизнь начать. Ну что ж, мешать я тебе не буду. И если ты помнишь, я сразу за тебя замуж не хотела, это ты меня измором взял. – Она помолчала. – Ты на меня зла не держи, если я тебе не была хорошей женой. Правда, Коля, давай, может, у тебя что и получится. Если хочешь, попробуй пока так, без развода. А не выйдет – вернешься.
- Да ладно, Катюха, это ты меня прости за мои пьянки да выкрутасы. Я же чувствовал, что ты своего морячка никак забыть не можешь, вот и злился. Так что считай, я тебя тоже отпускаю. Ну, а с Надей буду стараться не повторить ошибок. – Он пожал плечами. – Да и сколько нам уж тут осталось… Может, сильно-то не успею ей надоесть, - он горько усмехнулся.
- Да ладно, какие наши годы, - посмеялась Катя. – Детей, конечно, не нарожаете, а если пить не будешь, да здоровье побережешь, так и поживете еще вместе.
Коля как-то быстро собрался. Сначала забрал одежду и какие-то мелочи, а через неделю приехал за компьютером и своей «музыкой» - музыкальным центром, колонками, старыми магнитофонами и проигрывателем, коробками с бобинами, кассетами и пластинками. Привезла его Надя на своей «газели», - у нее в хозяйстве даже «газель» имелась! Надя не хотела подниматься, стеснялась, но Катя сама спустилась к машине, велела ей не дурить и зайти. Надо же отдохнуть, да перекусить!
Надежда внешне чем-то даже была похожа на нее саму, на Катю. А вообще оказалась приятной женщиной, спокойной и какой-то уверенной в себе. Сначала, правда, стеснялась и даже прощения просила за то, что «мужа у Кати увела», но Катя сумела заверить ее, что все в порядке, и что они с Колей уже давно вместе жили чисто формально. Так что после совместного обеда – что-то Катя приготовила на скорую руку, что-то выложила на стол Надя – расстались они вполне дружески. А с тех пор Надя время от времени с какой-нибудь оказией даже присылала ей свежайшие фермерские продукты – мясо, кур, яйца, овощи…
Вот так она и осталась «свободной женщиной». И это ей так нравилось, что и не сказать. «Хочу – халву ем, хочу – пряники»! О скуке и речи не шло: работа, изостудия, с сыновьями да внучками пообщаться, иногда в выходные им «культурную программу» обеспечить, а то с Соней куда-нибудь сходить… Да еще вдруг захотелось по-настоящему что-то написать. Правда, сначала страшно было, а потом вспомнила психологические курсы и наметила план: для начала пойти на какие-нибудь мастер-классы. Поискала в интернете. Оказалось, их великое множество, на любой вкус и кошелек. Сходила в одну студию, в другую, посетила несколько мастер-классов. И поняла, чего она хочет. С тех пор написала уже множество эскизов, картинок и даже несколько больших картин. Особенно ей нравилась одна – «Сирень». Ей казалось, что от мокрых веток на картине действительно пахнет сиренью…
В их районной библиотеке постоянно проводились выставки – художников, прикладного творчества, рукоделия. Вот и Катя решилась предложить свои картины. В библиотеке заинтересовались, выставку провели. А вскоре после этого ей позвонил владелец кафе – он увидел ее картины на сайте библиотеки, а сейчас обновляет в своем кафе интерьер, и хотел бы приобрести ее работы. Так что Катя продала все, только «Сирень» не стала, как хозяин кафе ни уговаривал. Договорились, что Катя «нарисует точно такую же». И «нарисовала», и получила за нее тоже очень приличные деньги. А потом с легкой руки ее первого покупателя стала получать заказы от разных предпринимателей – то в кафе, то в офис, то в медицинский центр… Так что теперь она уже могла спокойно съездить на отдых, выбрав те отели, и в тех странах, которых хотелось, а не где дешевле. Она даже начала копить на свою мечту – домик (обязательно со всеми удобствами и коммуникациями, недалеко от цивилизации, но с речкой или озером и лесочком рядом). И даже придумала, где она его купит – где-то поблизости от Надиного хозяйства…
И, конечно же, как только она почувствовала настоящий кайф от своей свободы, тут же «нарисовался» почти забытый призрак – Миша собственной персоной. Нашел ее в соцсетях и написал пространное сообщение – и как он ее любил и продолжал любить всю жизнь, несмотря ни на что, и каким он был дураком, и как он раскаивается, и просит прощения, и хочет с ней встретиться, и дальше в том же духе. Катя – неожиданно для себя – принялась смеяться. Она так хохотала, что, будь Миша сейчас здесь, имел бы веские основания обидеться. А отсмеявшись – поняла, что это была вовсе не истерика, а вполне себе здоровый искренний смех. Оказывается, время и правда лечит – и боль, и обида, и сожаления о несбывшемся ушли, как и не было. И да, героини книг и фильмов вовсе не кривили душой, когда благодарили свою судьбу за все, что в ней было – Катька сейчас чувствовала то же самое.
Мише она написала, что прощать его не за что – так, значит, и должно было произойти, и что вообще – уже целая жизнь прошла, и все давно поросло быльем… А встречаться им совершенно незачем – и он, и она теперь совсем не те люди, что были когда-то. Миша, однако, не отступался и время то времени писал сообщения, каждое из которых начиналось словами: «Я хочу тебя увидеть». Ага, - усмехалась Катька, - хотел бы – увидел бы. Место моей работы обозначено – взял бы, да денек покараулил у выхода. Значит, так и хочешь. Посмеивалась, да поздравляла с праздниками, посылала добрые пожелания – жалко, что ли? Все-таки человеку приятно.
Одно только «царапало» ее душу в последнее время – Татка и Яппи. Вернее, их полное отсутствие в ее жизни. Сначала она даже этого и не заметила. Ну, долго не объявлялись, не звали ее в театр или кафешку «посидеть» - понятно, у всех свои заботы-хлопоты, семейные да рабочие, мало ли что. Но потом как-то Татке написала сообщение в соцсети, предложила встретиться, та отговорилась нехваткой времени, то же самое – и Яппи, потом опять. Потом Катя поняла, что не виделась с девчонками уже почти три года! Только мелькали дежурные поздравления с праздниками и днями рождениями. Конечно же, по всегдашней своей привычке, стала размышлять – почему они не хотят с ней видеться? Ведь друг с другом, судя по тем же фотографиям, продолжают тесно общаться! Покопалась в себе, стала вспоминать и анализировать. Переслушала записи психологических вебинаров. И пришла к ужасающему выводу: она просто надоела девчонкам своими жалобами. И даже то, что она обвиняла в своих горестях себя, не смягчало ее занудства. Наверное, даже и усиливало. Как там психологи говорят – к человеку относятся так, как он сам себе относится. То есть она сама, лично, оттолкнула Татку и Яську от себя. И что теперь было делать? Звонить и каяться, и уверять, что она теперь хорошая, «белая и пушистая»?
А потом Катька успокоилась. Значит, так надо. Значит, так должно было сложиться. И вообще, в театр, в конце концов, можно и одной сходить, или с Соней, или даже с внучками – было бы желание, а сидению в кафе она теперь предпочтет прогулку в парке, или работу над картиной. Да и в общении нехватки нет. Так что – «все, что складывается – складывается к лучшему» - и ничего к этому ни прибавить, ни убавить.
***
И знаете, вот что мне еще помогло: совет посмотреть на свою жизнь как на сценарий фильма. Классная техника, рекомендую. Ну правда же, фильм-то интересный получился?
Вот такой сценарий...
© Copyright: Елена Тершукова, 2021
Свидетельство о публикации №221073001353
Свидетельство о публикации №221073001353
Рецензии
Да-а... вот такая жизнь!)) И у каждого - своя: свой сценарий, своя повесть, свой роман.))
Повесть большая, может надо было разбить на главы? хотя бы внутри текста - очень большие временные промежутки.
Удачи в творчестве!
Наталия Черн 22.09.2021 10:19 • Заявить о нарушении
Повесть большая, может надо было разбить на главы? хотя бы внутри текста - очень большие временные промежутки.
Удачи в творчестве!
Наталия Черн 22.09.2021 10:19 • Заявить о нарушении
Наталия, спасибо за добрые пожелания!
Я тоже подумываю о том, что длинновато. Но это одна из самых первых )))
Учту Ваше замечание! )))
Елена Тершукова 22.09.2021 19:21 Заявить о нарушении
Я тоже подумываю о том, что длинновато. Но это одна из самых первых )))
Учту Ваше замечание! )))
Елена Тершукова 22.09.2021 19:21 Заявить о нарушении