Скамейка на кладбище где-то в России

Пряно-горьковатый запах преющей листвы чувствовался в прозрачном воздухе. Красные пятипалые листья отрывались от веток разлапистых кленов и, покачиваясь на слабом ветру, планировали на могилы и на извилистые дорожки кладбища. По одной из них брел Савва Планукев – сутулый старик в черном длинном плаще, в черной помятой шляпе с узкими полями. Посматривая на могилы, он то радовался легкости своего дыхания, остроте своего зрения и слуха; то хандрил, размышляя, что бессилен перед смертью, что прошлое не вернуть, как нельзя вернуть на дорогу пыль, которую унесли куда-то подошвы чьих-то ботинок.
 Тихий шорох листьев под его ногами, походил на шепот больного, обессиленного тяжким недугом.
Савва Планукев сошел с дорожки, присел на узкую зеленую лавочку и уставился печальным взглядом на могильный холмик под опавшей подрумяненной осенью листвой. Здесь, вдали от входа на кладбище, уже второй год покоилась Екатерина Васильевна Планукева, с которой почти пятьдесят лет он прожил в браке, которую любил и называл Катюшей, Катенькой.
Красный кленовый листок покинул ветку клена и опустился на тулью фетровой шляпы Планукева, а затем другой красный резной листок накрыл эполетом плечо его непромокаемого плаща.
Савва Планукев перевел взгляд с могильного холмика на вертикальное надгробье из прямоугольной плиты серого гранита, на плиту с эпитафией: «Теперь я спокойна», на фотографию загадочно улыбавшейся Катюши.
В этот момент на лавочку осторожно присел узколицый плохо выбритый старик в темно-синей куртке. Его уши оттопыривала клетчатая кепка. Его задумчивые серые глаза тоже уставились на фотографию Екатерины Планукевой.
Савва Планукев чувствовал враждебность к незнакомцу и злобно воскликнул:
– Кто ты?! Зачем сюда приперся?! Уйди! Ты мне мешаешь!
– Не уйду. Здесь лежит моя любимая женщина, – спокойно отозвался плохо выбритый старик, Артур Стульцев.
– Ошибаешься, дружище! – сердито сказал Савва Планукев. – Это могила моей жены! Поищи могилу своей любимой женщины в другом месте!
– Катя Планукева была моей любовницей, – коснувшись козырька кепки пальцами правой руки, важно сообщил Артур Стульцев. – Раз в месяц мы встречались и любили друг друга. Правда, это было много лет назад.
– Врешь! – выпалил Савва Планукев и хлопнул ладонью по колену.
– Мне уже семьдесят годков и врать мне ни к чему, ¬ парировал Артур Стульцев, затянул рукой ногу на ногу.
От тупой боли в правом боку Савва Планукев поморщился  и, наблюдая за клиновым листом, грациозно парившим над могилой жены, сказал печально:
– Катеньки больше нет, и никогда не будет.
– Очень горько и жаль, – искренно произнес Артур Стульцев и снял ногу с ноги.
Где-то поблизости раздался тяжелый стон. Старики прислушались. Стон не повторился. Старики переглянулись. (конец отрывка)