Фаворитка

                авантюрный любовный роман

От автора:
-  ВСЕ события в романе вымышлены и совпадения случайны, так как необходимо приблизить к эпохе.
               
                «О,  женщины, вам имя вероломство!»
                В. Шекспир
                п  р  о  л  о  г
14 декабря 1825 года.  Санкт-Петербург
            В этот день декабристы вывели гвардейские части из казарм на Сенатскую площадь. Те отказывались присягать Николаю, объявившему себя императором после отказа на престолонаследие брата Константина, которому, после смерти Александра Первого должен быть принадлежать престол. Многие уже присягнули тому и теперь должны были переприсягать новому императору. Такого в истории еще не было. С точки зрения не только дворян, но и самих гвардейцев, это было совершенно непонятно: как сказал один гвардейский солдат, « что господа офицеры могут и принять присягу, если у них есть две чести, а у многих нас есть только одна и ей они верны до самой смерти. Раз присягнув, второй раз присягать не собираюсь».  Назревал мятеж в защиту прав Константина. Николаю же вменяли отнятие трона. Сам Константин в это время находился в Варшаве в качестве главнокомандующего польской армией и наместником в царстве польском,  и он боялся, как принять престол, так и отказаться от него. Переговоры шли уже несколько недель,  и наступило междуцарствие,  которое могло ввергнуть Россию в хаос. И тогда Николай объявил себя императором и собирался провести 14 декабря переприсягу. Этим и воспользовались заговорщики, призвав отказаться  и остаться верным присяге Константину.
       Полки стояли вокруг Зимнего дворца на площади уже несколько часов. Была пурга, метель. Но ни холод, ни поземка не заставляла расходиться. Прибывший любопытствующий народ уже к вечеру покинул место упрямо стоящих воинов. Во дворце решали эту проблему. Было много споров и разногласий. В конце концов,  Николай направил парламентеров с попыткой уговорить восставших разойтись по казармам, обещая сделать вид, что ничего не было, но они не расходились.
       Дело шло к вечеру. В темноте ситуация могла развиться непредсказуемо и это выступление необходимо было прекратить.
       - Что предпринять? – обратился Николай к своим сторонникам, стоявшим в царском кабинете с окнами на дворцовую площадь, где замерли солдаты Московского лейб-гвардии полка, Гренадерского, матросы Гвардейского морского экипажа.
       - Думаю, ваше величество, - начал свою мысль генерал-губернатор Санкт-Петербурга Михаил Милорадович, - мне надо выйти перед войсками и просить разойтись по казармам.
       - Это опасно, Михаил Андреевич, - повернулся к нему Николай.
       - Я считаю, что мои заслуги помнят в полках и мне поверят и поймут,  мой император, - поклонился генерал.
       Николай молчал. Прищурив глаза и сдвинув брови, он взвешивал слова губернатора.
       - Кто, как не ему доверяют солдаты и офицеры мятежники, - думал он, глядя на выправку пожилого генерала, - не ему ли поверят они, участнику и герою 12 года.
       - Хорошо, - сказал он через паузу, - действуйте.
Милорадович поклонился, повернулся и под взглядами собравшихся вышел из кабинета.
       - Это единственный мирный выход, господа, - вздохнул Николай, - очень надеюсь на это.
       Через час ему доложили, что генерал был смертельно ранен одним из мятежных офицеров  и Николай отдал приказ своим артиллеристам расстрелять из пушек каре полков, стоящих вокруг Зимнего дворца. Он не хотел крови, он боялся, он не знал, как на это отреагируют не только воины его армии, но и в Европе. Но смерть Милорадовича перевернула его мировоззрение. Он был шокирован и обозлен. Он понимал, что этим приказом может оттолкнуть многих, но и оставить без ответа смерть генерала не мог.
       - Расстреливать без помилований, - приказал он сквозь зубы, - Всех, кто останется стоять на месте арестовывать. Уходящих и убегающих не трогать.
       - Лед на Неве еще слишком тонок, мой император, а там тоже стоят полки, - возразил кто-то из свиты, - могут быть самые неожиданные последствия.
       - Тонущим помогать, раненых вывозить в лазареты, - приказал сухо Николай, - Мне докладывать каждые полчаса. Свободны.
       Свита генералов вышла из кабинета. Николай остался один. Он подошел к окну и выглянул. По Дворцовой площади метались люди. Даже сюда, в комнаты Зимнего, доносилась канонада пушек, преданных ему артиллерийских полков.
        - Они начали первыми, - сжимал он кулаки и бил ими по рамам окна, - Они вынудили меня, - твердил он сквозь зубы.
       Его мелко трясло. Повернувшись к столу в углу кабинета, он налил дрожащей рукой в стакан вина и выпил залпом. Утерся рукавом и закрыл глаза.
        - Неужели с этого мне придется начать свое правление? – думал он,  и зубы его стучали о край стакана.
        Выпрямившись, он с силой швырнул его в стену. Послышался звон разбитого стекла,  и осколки брызнули во все стороны. Ворвался испуганный адъютант.
       - Карету мне, - еле вымолвил бледный Николай.

14 декабря 1825 года. Оренбург.
       Во дворце генерал-губернатора Петра Кирилловича Эссена проходили именины его дочери Александры.
      Кареты уже не подкатывали к центральному входу, а выстроились вдоль всего дворцового здания перед спуском к реке Урал. Площадь была освещена факелами и фонарями самих экипажей.
       Мело. Погода не баловала, но в зале второго этажа с большими окнами, гремел оркестр,  и было светло и жарко. Тысячи свечей освещали несколько сотен гостей, среди которых мелькали военные мундиры, фраки и женские наряды, по последней французской моде с оголенными плечами и высокими прическами. Драгоценности не уступали огню свечей и переливались радужными искрами на шеях молодых и пожилых дам, желающих показать всем свои богатства и значимость рода. В центре зала кружились пары в новомодном танце Европы – вальсе. По сторонам стояли и сидели важные сановники и военные со своими женами и детьми. Шли оживленные разговоры о столичных неурядицах во власти, местные сплетни, легкий треп о погоде, скором Рождестве и будущих балах.
      Сегодня же бал был не только для именинницы, но и для тех, кого впервые представляли свету – молодых людей состоятельных семей. И среди них была дочь майора от инфантерии Романовского  Дмитрия  Алексеевича - Дарья Дмитриевна, девица шестнадцати лет, впервые попавшая на губернаторский бал и впервые вышедшая в свет. Эта зеленоглазая шатенка, выше среднего роста, с осанкой королевы, прищурившись, осматривала ближайшее окружение. Держа под руку  отца, она ловила на себе взгляды не только молодых людей, но и пожилых мужчин и ей это нравилось. Несмотря на свои столь юные годы, она осознавала  не только свою красоту, но  и  свою незавидную долю бесприданницы. Ее отец, инженер артиллерист был из обедневшего дворянского рода, а мать свою она не знала вовсе. Та умерла родами, производя ее на свет. Отец долго горевал, но так и не женился повторно, посвятив дочери свою жизнь. Он в ней души не чаял, приглашал самых лучших учителей и нянек, одевал по последней моде и учил всем премудростям жизни. Красотой и статью Дарья пошла в мать, умом в отца. Это страшное сочетание в женском образе должно было сразить не одно мужское сердце,  и битва за оренбургскую красавицу началась 14 декабря в зале дворца губернатора Эссена. 
       Ее танцевальная книжка была заполнена мгновенно, как только майор Романовский подвел свою спутницу к его близким знакомцам, присутствовавшим в этом зале. Показывая свою  дочь, Дмитрий Алексеевич был горд,  представляя ее юным мужчинам своего полка, а также ближнему окружению генерал-губернатора.
       Дарья Дмитриевна не стояла, она танцевала и танцевала. Ее белое платье мелькало среди цветных нарядов дам и кавалеров. Ее лицо освещенное свечами, румянилось от оживления, глаза горели зеленым огнем гордости и достоинства, ее амбиции были удовлетворены, недаром много дней и месяцев перед этим вечером, она штудировала этикет придворных балов и поведения впервые представленных на них барышень. Она с честью выходила из всех словесных баталий с партнерами и танцами ныне всех известных и ей и танцорам.
       Отец не сводил с нее глаз.
        - Как же она похожа на свою мать,  - вздыхал он, приглядывая за своей Дашуткой, как любовно называл ее дома, - Та же стать, та же красота. Все же чувствуется вельможная кровь предков, - вздыхал он, потягивая лафит из бокала, поданного его близким другом и соратником полковником, бароном Виктором Ивановичем  фон Оттовичем.  Тот, склоняясь к плечу майора, говорил отцу комплементы к его дочери. Он уже танцевал с Дарьей и ожидал вновь своей очереди. Девушка поразила в самое сердце этого военного и командира артиллеристского полка, расквартированного под Оренбургом, где и служил ее отец. Он  был знаком с ним давно, но никак не мог понять, почему ему не показалась Дарья в нечастые встречи в их доме.
       - Вероятно,  я был занят другими проблемами, - усмехался про себя  полковник, - Теперь только она моя настоящая забота. Хватит легкомысленного флирта. Пора задуматься о будущем, о семье и покое. 
       Во всех своих встречах  в кулуарах и залах домов света, он был лучшим претендентом в зятья первым семьям Оренбурга. С его прошлым  героя 12 года,  именем рода  и богатством, он был лакомым куском для местных барышень. Несмотря на столь пожилой возраст, он в свои сорок лет был красив и строен, умел делать комплементы, уверенно вел светские беседы и прекрасно танцевал. А самое главное его достоинство – он был холост. Поговаривали, что когда-то в столице его сердце было отдано самОй великой княжне, за что и пострадал, и был выслан в Оренбург, подальше от императорской семьи. С тех самых пор и слыл покорителем сердец и неприступным к женской осаде. Хотя и себе не отказывал в желаниях. О его похождениях слагались легенды,  и он частенько был героем очередного салонного скандала. Не единожды дрался на дуэлях  и слыл  бретером.
          Танцуя с очередным поклонником, Дарья не знала, что рядом стоящий с ее отцом полковник  и есть ее судьба.
         А пока в зале разгорался бал.

ЧАСТЬ   ПЕРВАЯ.
Г л а в а  1.
      - Это очень большая разница в возрасте, мой друг, - взволновано отвечал Разумовский в ответ на предложение полковника фон Оттовича о женитьбе на его дочери, - при том Даша еще так молода. Ей всего шестнадцать.
      - Я буду ждать ее два года, Дмитрий Алексеевич, - с отчаянием повысил голос полковник, - Я готов ее ждать. Только при условии, что вы согласны на наш брак. Я все сделаю для Дарьи Дмитриевны. Я богат, скоро заканчивается моя ссылка и я готов увезти ее в Петербург. Там у меня дом, с выездом. Она будет представлена при дворе. Что она видит здесь, в этом захолустье? Ее молодость и красота достойны большего. Если не захочет в столицу, то под Петербургом у меня имение,  и она сможет там жить.
      - Я должен посоветоваться с дочерью, - качал головой отец, - без ее согласия не могу. Уж вы простите. Она у меня одна и я желаю ей счастья.
      - Я тоже, мой друг, - схватил его за руки и пожал их, - Я честен с вами.
     - Верю, - вздыхал майор, - и все же…
      - Прошу не отказывать мне в возможности ухаживать за Дарьей Дмитриевной. Я хочу посещать ваш дом уже в другом качестве, не как ваш друг и соратник, а как будущий муж вашей дочери.
       Дмитрий Алексеевич смотрел на подтянутого красавца полковника и не мог успокоиться. Он понимал, что тот выбрал его девочку не случайно, слухи о ее матери уже вышли из стен дома.
      Мария Сергеевна Голицына была младшей дочерью князя и самой ветреной из женщин этого рода, как говорили в салонах столицы того времени. Ее бурная жизнь со скандалами и дуэлями очередных поклонников, пересказывалась  и была у всех на устах. Неоднократно Павел Первый пенял князю на выходки его дочери и советовал выдать поскорее ту замуж. Но она уходила от пожеланий отца и доказывала тому, что все вокруг не достойны ни их имени,  ни состояния. Красивая, умная, тонко чувствующая грань дозволенного, она, тем не менее, оставляла за собой шлейф вымысла и громких скандалов. А после очередной ее связи с красавцем князем Орловым, она покинула свет и спряталась в имении на три года.  Вскоре вышла замуж за молодого капитана от инфантерии Романовского и уехала с ним в Оренбург. Там родила дочь и скончалась родами. Ее брак не одобрили в семье Голицына и не приняли участие в молодой семье Романовского. И хотя тот не был богат, но имел дворянское звание и небольшое поместье Поршнево во Владимирской губернии. Тем и кормились, кроме скромного жалования по службе.
      Прошло много лет, и много утекло воды, а до сих пор Голицыны так и не признали уже внучку от этого брака. И вот теперь эта бережно хранимая тайна вышла наружу и стала притчей во языцех в свете. Кроме того, что самый перспективный жених ускользал из рук местных барышень, так еще и майорская дочь оказалась из семьи одних из самых богатых и состоятельных родов государства. Правда, ее не признавали, но дело времени. Как только полковник вывезет свою жену в столицу, то обязательно покажет  ее родным и те вынуждены будут признать свою родственницу. То есть высший свет столицы обязательно примет ее – богатство фон Оттовичей плюс имя жены откроют им все двери и даже ворота Зимнего дворца.
      У Дарьи никогда не было подруг, с которыми она могла бы посоветоваться по-девичьи, открыться сердцем и поведать на ушко свои мысли, у нее был только друг детства, Николай, Николушка, как звала его она и их кормилица, его мать. Оставшись с младенцем на руках, Авдотья Никитовна взяла на себя не только кормление ее, и своего сына, но их воспитание.
       Выросшая в семье Дмитрия Алексеевича, крепостная Авдотья не испытывала гнета рабского труда. Горничная хозяйки, покойной матери Дмитрия, она родила от любимого ею парня, такого же холопа и вышла за него замуж по приказу хозяина. Но тот погиб во цвете лет, замерз  пьяным зимой. Она осталась одна и ее забрал к себе кормилицей Дмитрий Алексеевич,  дав ей вольную. Взяв в свои руки все хозяйство по дому, она крепкой рукой управлялась с немногочисленной дворней и съемным домом купца Завального, что сдавал его в аренду. И вот уже тот дом был выкуплен и стал своей собственностью. После смерти родителей были выписаны некоторые крепостные из поместья, где всеми делами ведал управляющий и слал молодому хозяину уже приличные деньги. Доход семьи майора повысился и так он смог осуществить свою мечту – дать дочери достойное образование. Он давно подметил в ней живой ум, неожиданные для девочки способности к инженерии. Она часто расспрашивала его о планах, что видела на картах, просила научить играть в шахматы и быстро считала в уме. Кроме клавесина, шитья и манер, она научилась скакать верхом, сидя в седле по-мужски, стрелять из пистолета и кидать ножи. Этим премудростям учил  Николая ее отец, а тот передавал тайно эти знания своей любимой сестренке. Она схватывала все на лету и уже к двенадцати годам опережала по всем позициям своего названного брата. Николай в ней души не чаял, уже в свои шестнадцать влюбился в четырнадцатилетнюю хозяйскую дочку. Она впервые поцеловалась с ним.  Их юношеская любовь была замечена отцом Дарьи,  и тот быстро определил Николая своим ординарцем с постоянным проживанием в казармах артиллерийского полка. Там он  отвык от своего любовного угара, но остался верен своей сестре. Посещая мать в нечастые свои выходные, он обязательно встречался с Дарьей и,  взахлеб,  рассказывал той о своих друзьях, службе, командирах и, конечно, о своем кумире, полковнике фон Оттовиче. Дарье было жаль, что так быстро закончились ее любовные увлечения, о которых мечтает каждая юная особа, и ей вовсе не интересен был его полковник.
      - Он же совсем старик, - кривила она губы, когда тот шепотом рассказывал о нем и его скандалах в свете, -  Как ты можешь восхищаться им. Фи!
       Ей никто не нравился, пока. Она ждала своего выхода, первого бала-показа. И он состоялся. Она готовилась к нему, перечитала много французских куртуазных книг, просмотрела последние веяния моды, замучила свою модистку и горничную, готовясь к этому вечеру. Она хотела блистать, она хотела поклонения,  и она его получила. Бал показал ей, что она может производить впечатления своим видом, а потом и умом. Сразу несколько кавалеров начали претендовать на ее руку и сердце. В дом повадились ходить некоторые молодые офицеры и даже один граф из окружения губернатора. Дом превратился в место встреч некоторых барышень с их маменьками и образовался небольшой салон, где она играла  на клавесине, пела романсы и танцевали, когда за инструмент садился Николай. Вскоре его начал посещать и барон фон Оттович. С его появлением заметно расширился круг знакомых Романовских. Их вечера по четвергам превратились в постоянные и значимые. Туда хотели попасть уже более знатные люди.
      - Ах, душенька, - шептала Дарье на ухо одна из девиц, присутствовавшая здесь, - Как мне нравится наш полковник. Но он холоден со мной и только на тебя бросает горящий взгляд. Смотри не упусти. Это такая отличная партия.
       Даша возмущалась, но иногда посматривала  на подтянутого военного, с черными глазами и легкой проседью в висках. Он притягивал взгляд, но она была к нему равнодушна и не понимала здешних барышень.
       - Зачем он мне? – думала она, прикрываясь веером и тайком разглядывая мужчину, - Хотя он действительно хорош, но не в моем вкусе. И,  при том,  староват.  Да-да, он совсем мне не подходит.  Вот если бы вот тот белокурый адъютант губернатора, что вальсирует с дочкой  купца Васильчикова. И что он в ней нашел? – фыркала она, ревниво наблюдая за улыбками обоих, - Ни кожи, ни рожи. Уже второй танец с ней, а со мной только один, - досадовала она.
      Адъютатнт остановил свой взгляд на девушке и подмигнул ей. Дарья охнула и покраснела.
      - Еще чего не хватало, - вспыхнула она, - Чего доброго подумает, что я в него влюбилась. А может это и правда?
        Она подалась вперед, когда тот шел к ней, собираясь пригласить на танец. Но его опередил полковник.
        - Боже, - скривилась она, - опять вы.
        - Дарья Дмитриевна, я хочу сказать вам одну простую истину и,  возможно,  вы ее запомните. Вы никогда не будите нравиться мальчишкам и всегда мужчинам. Поверьте. А сейчас я оставлю вас. Простите.
        Он подвел ее к отцу и откланялся.
        В течение нескольких месяцев она его не видела у себя, только пару раз на званых вечерах, куда их звали. И ни разу полковник не приглашал Дарью танцевать. Он будто и не замечал ее в кругу таких же молодых барышень.
      - У него новая пассия, - говорила все та же девица, знавшая всех и все в этом городе, - мадам Лулу из местного театра. Говорят, что приехавшая труппа наделала много шума в столице и вот теперь шагнула и к нам на окраину по приглашению губернатора. Ты видела ее в пьесе Шекспира в роли Дездемоны? Нет! Тебе стоит посмотреть. Все без ума от ее игры. И особенно наш полковник, - хихикала она.
      На следующий вечер Дарья попала на представление и была очарована игрой петербургской знаменитости. Там же она встретила и полковника. Они столкнулись в буфете. Тот поздоровался с ними и холодно,  равнодушно окинул девушку взглядом.
       - Ну, вот и все, - удивилась Дарья, - и слава Богу. А то совсем затмил своим ореолом молодых поклонников.
       И хотя мысли были искренними, где-то в душе притаился червячок сомнения и зависти к красавице актрисе.
        - Она свободна в своем выборе, - думала она, слушая монолог перед смертью героини, - а вот я осталась одна. Как-то отошли потихоньку все кавалеры без внимания полковника. Будто он был тем самым притяжением. Вот его нет,  и уже спал интерес и других. А жаль. Но не буду страдать. Просто не хочу.
        Вечером после театра, она вспоминала смуглое лицо Виктора, его чувственные губы и белозубую улыбку. А еще равнодушный взгляд.
        - Ну и пусть, - фыркала она, - подумаешь. Тоже  мне -  герой любовник. Старик, а все туда же. Очень даже похоже на мавра из пьесы.
Она хихикнула и тут же прикусила зубками губу.
        - «Она меня за муки полюбила, а я ее за состраданье к ним», - продекламировала она вслух, - Но я его совсем не люблю. И при чем здесь Шекспир!  Спать, надо спать.
        Но не спалось, то ли от представления, то ли от того холодного поцелуя. Потом, во сне он обнимал ее,  и она таяла в его руках.
        Проснулась с чувством смятения.
        - Что это было? – комкала она на груди мокрую от пота рубашку, - Совсем не хочу его. А он меня преследует. Что ему надо от меня, - всхлипывала она, пряча лицо в подушку.
        Через три дня она предстала перед отцом, который сообщил ей, что Виктор Иванович фон Оттович просит ее руки. Дарья опешила.
      - Как руки?- переспросила она.
      - Да, так и есть.
      - А ты что?
      - А я сказал, если ты сама пожелаешь этого. Я тебе не враг и не собираюсь выдавать замуж без желания. При том тебе только шестнадцать. Я просил его подождать  до твоего совершеннолетия. Тот согласен. А ты, что скажешь, девочка моя?
      - А я ничего не скажу, папА, - выкрикнула раскрасневшаяся Дарья, - Еще чего! У нас большая разница в летах. Как же его любить? Да и ничего к нему не испытываю.
      - Я понимаю тебя, дочка, но он самая лучшая для тебя партия. Обещал заботиться, перевезти в столицу и показать свету и даже двору. Как тебе такая перспектива? А по мне так и хорошо. Как говорится,  стерпится – слюбится. Но не принуждаю.
        - Я буду думать, отец, - она кинулась к нему  и спрятала лицо на его груди.
       - Только реши  и не затягивай, - погладил он ее по голове, - Все же Виктор Иванович достойный кавалер и ему надо сказать правду.
      - Я понимаю, папА, - кивнула она и притихла под руками отца.
       Через два дня она дала положительный ответ,  и полковник барон фон Оттович стал официальным женихом девицы Дарьи Дмитриевны Романовской.

Г л а в а  2.
       Два года промелькнули быстро. За это время полковник несколько раз побывал в столице,  улаживая свои дела. Он хотел ввести Дарью не только  хозяйкой в свой дом, но и в свет Петербурга. А для этого необходимо было прощупать состояние общества особенно после восстания и репрессий многих  вплоть до высших чинов армии и госучереждений. Многие знаменитые фамилии были замешаны в заговоре,  и в столице возникла сумятица: никто не мог быть уверен, что за арестом одного из членов семьи не последует ссылка или тюрьма другого. Салоны опустели, приглашения были единичными и только для самых близких и проверенных, так как многие опасались еще и провокаций и доносительства. Разговоры велись исключительно на отвлеченные темы. О внешней политике и тем более внутренней не затрагивали ни в одной из бесед, даже тет-а-тет. Полковник понял это и воспользовался ситуацией. К опальным военным царствования Александра, Николай относился благожелательно, разрешая некоторым вернуться из ссылки, если те не были сосланы по политическим мотивам. Так, при помощи своих друзей и родных получил и свое прощение полковник  фон Оттович. Ему разрешили не только вернуться в столицу, но и предложили возглавить полк артиллеристов под Гатчиной, на что тот с удовольствием согласился. Николай был доволен – он получил еще одного преданного офицера, к тому же героя 12 года и одного из знатных фамилий Петербурга. Обласканный государем, фон Оттович вернулся в Оренбург с намерением скоро жениться и покинуть навсегда степную столицу Зауралья.
       - Я рад за вас, полковник, что так скоро получили вы высочайшее прощение и даже милость императора, - пожимал ему руку губернатор, когда тот вручил ему послание Николая о переводе, - И еще поговаривают о вашем изменении в семейном положении. Так ли это?
       - Так точно, ваше превосходительство, - вытянулся полковник, - Я намерен жениться.
       - И будущая мадам фон Оттович…
       - Дарья Дмитриевна Романовская, ваше превосходительство, - продолжил полковник.
       - Рад за вас и вашу невесту, Виктор Иванович, - протянул ему руку губернатор, - поздравляю.
       
       - Спасибо,  - щелкнул каблуками и кивнул головой полковник.
         Через неделю состоялось венчание в Николаевском храме четы фон Оттовичей. Было много гостей в зале специально снятом в Гостином дворе. Приглашен весь местный свет с губернатором и его семейством. Весть о том, что полковник был принят самим императором, разнеслась со скоростью ветра,  и всем хотелось приблизиться к счастливчику,  послушать последние новости и даже сплетни, что были гораздо более интересными,  нежели истинное положение в столице. Они ахали и охали,  слушая рассказы самого полковника и его адъютанта о положении дел в Петербурге. До сих пор шли аресты и допросы заговорщиков,  и по всей империи прокатилась волна страха от  нововведенной Николаем Третьего отделения  тайной канцелярии.
       - Говорят такие ужасы про ту канцелярию, мой друг, - хваталась за рукав полковника одна из метресс оренбургского света, - неужели это правда о пытках и даже дыбе бедных заговорщиков?
        - Что вы, мадам, - высвобождал свой локоть из цепких рук женщины фон Оттович, - это все слухи. Нет никаких пыток. Эта канцелярия не возникла на пустом месте, ее еще создал Павел Первый, а его сын император Николай Первый только восстановил утраченное. Нужно отметать зерна от плевел, мадам, - закончил полковник, - И разрешите все же мне поискать свою жену.
        Он нырнул в толпу приглашенных, чтобы вновь быть остановленным уже другими любопытствующими.
       - Так не может больше продолжаться, - ругался он сквозь зубы, - Немедленно к Дарье и вон отсюда.
       Свою  жену он нашел в окружении молодых офицеров своего полка. В белоснежном подвенечном платье, что он привез из самого дорогого модного салона столицы, она была чудо, как хороша. Ее глаза сверкали от внимания, щечки розовели, улыбка открывала белоснежные зубки. Весь ее облик говорил о желании нравиться,  и она получала это. В сердце старого повесы закрадывалась ревность, смешанная с отчаянием. Все же он понимал, что огромная разница в возрасте еще не раз будет ему доставлять неприятности, а возможно и беды. Но он бросился в свою любовь, как в омут.
       - Будь, что будет, но пока она моя и я счастлив,
       С такими мыслями он подошел к своей избраннице и предложил ей свой локоть.
        - Мы благодарим всех присутствующих, которые поздравили нас с таким событием в нашей жизни, - начал полковник свою отходную речь, - И сейчас разрешите нам удалиться, чтобы мы могли отдохнуть. Вам же советую продолжить веселье.
        Взяв Дарью за руку, он вышел из здания и посадил в карету, с намерением везти свою молодую жену в отдельно снятый дом для совместного временного проживания. Их медовый месяц с согласия самой Дарьи Дмитриевны, решено было провести в Оренбурге, рядом с отцом.
       Горничная, назначенная полковником прислуживать своей жене, помогла раздеться Дарье и приготовиться к первой брачной ночи. Ей уже рассказали  о действиях  мужа   и советовали слушаться его во всем.
        - Он не обидит тебя, душенька, - говорила сквозь слезы Авдотья, - Не бойся. Виктор Иванович любовник опытный, он будет ласков и внимателен к тебе.
        Слушая эти слова и наблюдая за грустью кормилицы, Дарья не понимала ее слез и еще больше замыкалась в своей тревоге. Она не любила полковника, не испытывала к нему ничего, кроме благодарности и некоторой симпатии. И поэтому постель казалась ей чем-то вроде плахи, где будет покончено с ее юностью и наступит время семейных обязательств. А ей так хотелось страсти, такой, как пишут во французских романах: поцелуев, объятий, признаний на коленях под горящим взором таких же юных глаз. Но она получает старого мужчину, испытавшего многое, а не пылкого возлюбленного. Она проплакала всю ночь перед венчанием и встала с опухшими глазами. Авдотья только всплеснула руками, когда увидела ее утром.
       - Матушка, да где это видано, чтобы с таким лицом и под венец? -  суетилась она, прикладывая к отекшим глазам Дарьи ромашковый настой, - Что подумает батюшка, увидев тебя такой? Он и так весь извелся, отдавая за полковника. Всё его сомнения. А ты еще и заставляешь всех сокрушаться. Неправильно это. Раз дала слово, то выполни. Бог не простит непослушания. Или не хочешь замуж?
       - Нет, что ты, нянюшка, - встревожилась Дарья, откидывая ткань с настоем с лица и подскакивая с кровати, - я просто прощалась с юностью. Вот и не смогла уснуть и даже плакала.
        - А, - протянула,  успокаиваясь,  Авдотья, - ну тогда ладно. Хотя вот глазки надо было поберечь. Вишь, как повспухали. Ну, ничего. Счас поможем и им.
        Потом были торопливые сборы: одевание, прическа, фата, выход из дома и поездка к храму, где ее ожидал жених полковник фон Оттович. Он волновался и то и дело спускался со ступеней, все еще не веря, что венчание состоится,  и невеста не передумает в последний момент. Ее подавленное состояние в последнее время он видел и принимал это, как ее сомнение в  выборе. Полковник понимал, что она хотела бы видеть рядом юного кавалергарда, но  здесь и сейчас был только он и он не выпустит своего счастья и сможет сделать  ее счастливой,  в этом был уверен.
      - Она молода и неопытна, а я дам ей все:  и богатство и постель.
      Сейчас он входил в спальню к своей юной жене и сам был несколько  робок.
       - Я смущен, как в первый раз, - бормотал он, - и влюблен, как мальчишка.
       Скинув халат,  приблизился к кровати и поднял на ноги трепещущуюся от неизвестности девушку.
      - Не бойся, милая моя, - прошептал он, прижая  ее к груди, - Я не сделаю ничего такого, что тебе не понравится.
      Подняв лицо, она положила руки к нему на грудь.
      - Я не знаю что говорить, Виктор Иванович, - чуть дрожа,  прошептала она, - и я, конечно, боюсь. Но вы можете быть со мной откровенны. Меня подготовили к таинству брака. Теперь воля ваша и я ей покоряюсь.
      Он смотрел в доверчивые и немного тревожные зеленые глаза,  и сердце его бухало так громко, что отдавалось в висках болью. Склонившись к приоткрытым губам, он легко прикоснулся поцелуем и тут же вновь взглянул на нее. Ее веки прикрыли глаза и слегка трепетали. Он вновь склонился и поцелуем впился в ее рот со всей страстью, уже не боясь напугать. Подложив ладонь под затылок, другой рукой обхватив за спину, он целовал ее,  отрываясь для вздоха,  и вновь прикасался  к слегка вспухшим губам. И это его еще больше  будоражило,  и вот он уже целовал ее шею, ключицы, оголял грудь.
      Дарья стояла как вкопанная, она не понимала, чтО ей так не понравилось в его порывах, чтО напрягло. А мужчина уже повалил ее на кровать, сминая губы, целуя оголенную горошину соска и прикусывая ее. Даша почувствовала, как по телу пробежала странная дрожь, потом еще и еще и вот она уже прикрыла глаза  и ее руки сами поднялись к голове мужчины, вот она сама уже выгибалась под его губами. Рубашка сползла до талии,  и муж снял ее одним движением, потом скинул с себя все и, оставшись обнаженным, лег на нее, и она почувствовала тяжесть другого сильного тела. Это было нечто удивительное и в то же время приятное. Тут же поняла, что внизу живота ей стало как-то жарко и скользко. Туда пробралась рука мужчины и вошла в ее лоно. Она ахнула и притихла. Потом почувствовав приятную истому,   потянулась к нему и начала тихо стонать под его пальцами и руками. Губы не отпускали соски, переходя от одного к другому, ладонь ласкала кожу за спиной, спускаясь ниже к самым полушариям ягодиц. Дарья уже не принимала  его по отдельности, она прислушивалась к своим ощущениям. И это было неожиданно. А тут палец нажал на что-то внутри,  и озноб охватил все ее существо, по телу поползли мурашки.  Она со стоном выгнулась.
       - Еще, - еле вымолвила она.
     И тут же что-то другое, более крупное ткнулось в ее лоно и проникло внутрь. Она остановилась,  почувствовав сильный толчок,  и боль затопила всю ее, до самого затылка. Она закричала и попыталась сбросить тело, причинившее ей такое страдание, попыталась вывернуться и закончить это, но сильные руки удерживали бьющееся тело, а рот накрыли губы мужчины, впитывая в себя ее стон.
      - Нет, милая моя девочка, - шептал он ей в губы, - больше не будет боли. Это только в первый раз.
Она мотала головой и стонала,  ощущая там распирание и тяжесть между ног.
      - Отпустите меня, - шептала она и слезы потекли из глаз, - прошу вас. Очень больно. Прошу вас.
        Полковник замер и тут же вышел из ее лона. Опустившись рядом, приобнял за плечи, повернув к себе лицом.
      - Прости меня, ангел мой, - шептал он, целуя ее в мокрые глаза, - Я не ожидал, что будет так больно. Это бывает. Жаль, что ты так отреагировала. Если бы потерпела немного, то все прошло бы. Но я не вправе тебя неволить. Прости еще раз. А теперь пройди в умывальню. Там приготовлена лохань. Сделаешь все сама или тебе помочь? – спросил он, наклонившись к ее лицу.
- Сама, спасибо, - еле проговорила она и приподнялась.
      Он помог Дарье встать с постели и подвел к двери в туалетную комнату. Она вошла и тут же,  закрыв ее, привалилась спиной и с отчаянием охватила лицо ладонями. Нет, она не ожидала, что это так ужасно, так больно. А сейчас что-то липкое ползло по ее бедрам. Она провела концом ткани и поднесла к лицу. Это была кровь. Даша всхлипнула и огляделась. Перед ней стояла лохань и рядом ведро с черпаком. Окунув руку в воду, поняла, что та еще теплая и, присев на корточки, полила себе, смывая кровяные потеки. А по лицу ее текли слезы.
       - Неужели всем вот так в первый раз больно и неприятно? – всхлипывала она, размазывая по щекам влагу, - А я читала, что это очень приятно. Врут? Или я что-то не поняла или мой муж был груб со мной? Почему?
      Она села в лохань и умылась, полив себе на ладонь.
       - Душа моя, - услышала она осторожный стук в дверь, - с тобой все в порядке?
       - Да-да, - быстро откликнулась Даша, - я скоро.
       Ополоснувшись еще раз и проведя ладонью по своему низу, она почувствовала, как ей болезненно откликнулось внутри. Она зажалась и, завернувшись в простынь, вышла из умывальни. Около двери, уже одевшись в халат, стоял муж, заложив большие пальцы за пояс. Он покачивался на ступнях и,  прищурившись,  смотрел на девушку. Она виновато опустила глаза,  и руки ее забегали по покрывалу.
      - Я не знаю, что тебе сказать, дорогая, - проговорил через паузу полковник, - вероятно,  я был слишком возбужден, что позволил себе так быстро без подготовки соединиться с такой юной девой. Прошу прощения. Если ты желаешь, то эту ночь мы продолжим каждый в своей постели.
      - Нет-нет, пожалуйста, - пролепетала Даша, вглядываясь в встревоженное лицо мужчины, - думаю, что это все не имеет уже никакого значения. Надо быть рядом и утром проснуться вместе. Так велит мне супружеский долг.
      - Только долг, дорогая?
В его голосе слышалось разочарование.
      - Так положено, - еле слышно прошептала она, не поднимая головы.
      Виктор вздохнул и,  взяв ее холодные пальцы, поцеловал и подвел к кровати. Помог лечь и,  укрыв, лег рядом, не снимая халата. Дарья притихла и потом,  отодвинувшись к стене, опустила лицо в подушку. Она слышала его тяжелые вздохи и сама не могла уснуть, все ей казалось, что он вновь бросится ее целовать и опять ей будет больно. Тихо всхлипнув, она зарылась в подушку и,  натянув одеяло, закуталась в него с головой, чтобы не слышать дыхание лежавшего мужчины.
      Ей было и жаль его и неприятно ощущать рядом. Она прикрыла глаза,  и вскоре провалились в сон.

Г л а в а  3.
      Утром она проснулась одна, мужа не было. Села на кровати и тяжело вздохнула. Ей было неловко и даже стыдно. Оглянувшись на постель, она откинула одеяло и увидела кровавые потеки на простыне.
      - Ну, вот и моя расплата за это замужество. Пусть увидят и расскажут всем, - хмыкнула она и нахмурилась, вспоминая прошедшую ночь.
       Сжала себя  и почувствовала небольшое жжение и легкую боль внутри. Покачала  головой и вновь вздохнула.
       - И теперь так будет каждую ночь? Господи, за что, почему так-то? Неужели и все только лгут о якобы желанных ночах? А может быть это только у меня?
        С таким вопросом она и обратилась к своей Авдотье, когда приехала к той  с мужем.
        За завтраком он пытался ее развеселить, а она только односложно отвечала на его вопросы и не поднимала глаз, уткнувшись в свою тарелку. Пунцевели щеки, когда он спрашивал ее о здоровье, о состоянии после брачной ночи. Его слова доставляли ей неудобство,  и она чуть ли не плакала от сознания своей неопытности и его откровенности. Поняв ее, полковник перестал задавать вопросы, и замолчал. Так же молча он проводил ее, подсадив в карету. На лице мужа, Дарья отметила отстраненность и холодность всю дорогу пока они ехали.
      На улице было светло и по-летнему душно. Пыль, всегдашняя спутница Оренбурга, клубилась под ногами лошади и частично попадала в открытые окна. Дарья комкала в руках платок и иногда взглядывала на каменное лицо мужа.  Всю дорогу до своего дома, она сомневалась в правильности своей поездки, но обязана была задать вопросы своей няньке, женщине с опытом, при том той, которая ее любит и не обманет. И она задала. Авдотья, была откровенна по своему, по-простому.
         - Душенька моя, - обняла она ту за плечи и поцеловала в висок, - Как я тебе и говорила, нужно было слушаться мужа. Неужели он не объяснил тебе, что так бывает только в первый раз, а потом все будет хорошо?
        - Да, сказал, но только потом, когда мне было очень больно, нянюшка. Теперь я его боюсь и не хочу больше этого, - она всхлипнула и прижалась к мягкому плечу женщины.
        - Как же так-то, - отодвинула ее Авдотья и взглянула с укором, - Он же теперь твой муж, и ты должна ему повиноваться. А в постели еще будет тебе приятно. Со временем. Он мужчина опытный и поможет преодолеть все твои страхи и нежелания. Еще сама будешь хотеть этого. 
      Дарья слушала ее и все равно не могла согласиться. Она понимала, что женщина желала ей счастья, но от этой первой ночи у нее остались только боль и стыд, будто она отдалась не своему мужу, а кому-то чужому и по принуждению. Замкнувшись, она встала и, поблагодарив няньку, спустилась вниз к мужчинам, сидевшим в гостиной. Муж и отец о чем-то беседовали за рюмкой вина. Они встали, как только Дарья вошла в комнату. Присев на диванчик около окна, она с тоской посмотрела в чисто вымытые стекла. Там бушевал май.
       - Вот и мне маяться, - думала она, останавливая свой взгляд на качающиеся ветки распустившейся черемухи.
        Запах ее проникал в открытые окна,  и ветерок слегка теребил легкие шторы. Разговоры за ее спиной возобновились, но она не прислушивалась. Ей было все равно о чем те говорили, она вспоминала прошедшую свадьбу и грустно улыбалась. Вскоре с ней простился муж, сославшись на необходимость дел с переводом,  и она осталась с отцом. 
        - Ну и что ты такая странная? – опустился он к ней на диван, - Что-то не так, душенька моя, - обнял ее за плечи, - Ты какая-то грустная или мне кажется?
      - Нет-нет, папенька, - прижалась к нему Дарья, - у меня все хорошо.
      - Надеюсь, что тебя муж не обидел? – строго спросил он, отстраняя ее.
      - Нет, что ты, не обидел, - покраснела она и опустила глаза.
      - А о чем же ты шепталась с Авдотьей? Неужто нельзя и мне поведать?
     - Это по-женски, папенька, - вновь смутилась девушка.
      - Ааа…- протянул, улыбнувшись,  отец, - Тогда можно. Ты счастлива?
      - Да, конечно, очень.
      - Что-то мне не нравится твое лицо, девочка моя, - откинулся мужчина и строго взглянул в лицо дочери, - Так что же случилось? Или он обидел тебя?
      - Нет-нет, - встревожилась Дарья, - Просто мне грустно оттого, что вскоре покину отчий дом и тебя.
      - Ну, так это удел всех родителей, когда дети вырастают и вылетают из гнезда, как подросшие птицы. Не жалей меня. Я прожил свою жизнь, любил, вырастил дочь, выдал замуж. Теперь у меня одно – дождаться внуков. Надеюсь, что не придется долго ждать. Так? – склонился он к лицу дочери.
      - Я думаю,  не придется, - покраснела девушка,  и слезы выступили на глазах.
      - Ну-ну, - похлопал он по руке, - Прости, что смутил тебя. Еще не скоро сбудется сие мое желание. Тебе еще предстоит много дел и здесь и в столице. Надо освоиться в доме, показаться в свете. Я надеюсь на твой ум и сдержанность. Будь всегда осторожна и внимательна. Столичные кумушки не прощают промахов. Легко потерять честь – потом трудно ее восстановить. Да к тому же твой муж не должен ее отстаивать на дуэлях. Ты поняла меня?
      - Да, папенька, - выпрямилась девушка,  и тот час пропали слезы, - Как вы могли подумать такое!
      - Ну,  вот и высохли слезинки, - засмеялся отец, вглядываясь в возмущенное лицо дочери, - Я тебя спровоцировал, немного встряхнул. Хватит об этом. Я верю, что ты не опозоришь род Романовских.
      - Можете не сомневаться, отец, - тряхнула она кудрями и вытерла глаза тыльной стороной ладони.
      - Будешь собираться, скажи Авдотье что возьмешь. Она поможет.
      - А как же вы останетесь без меня, батюшка, - приникла к нему Дарья, охватив за шею.
      - Ничего, милая, я потерплю, лишь бы ты была счастлива, - тоскливо произнес он и поцеловал в лоб и щеки.
      К вечеру чета Оттовичей была приглашена в дом к губернатору. Там они вновь получили поздравления уже в узком кругу местного общества и были разделены по гендерному признаку: девушки окружили Дарью с расспросами о дальнейших действиях и задавали даже щекотливые о замужестве, а мужчины интересовались подробностями политической жизни столицы. Дарья, как могла, отвечала на любопытство девиц, а полковник скупо рассказывал о состоянии дел и слухов Петербурга. Потом был ужин и танцы. Дарью приглашали галантные кавалеры, и муж внимательно следил за повадками своей молодой жены. Судя по его удовлетворенному лицу, ему нравилось ее поведение,  и он не обременял ее своими нравоучениями. Она была мила,  весела и то же время не давала повода усомниться в ней.
      Уже после, в спальне, Виктор Иванович, поцеловав руку жене, поблагодарил ее за прекрасно проведенный раут и, пожелав спокойной ночи, удалился в свои покои. Дарья была приятно удивлена и, радостно прикрыв глаза, прошептала благодарствие Господу за спокойную ночь. Она очень боялась, что он вновь будет приставать к ней со своими домогательствами в постели, а она еще не отошла от предыдущей ночи. Закутавшись в покрывало, она легла и отдалась воспоминаниям о своих таких  счастливых юности и детстве, когда была одна, свободна,  когда мечтала о любви и страсти. А вот теперь получила что-то не то, о чем думала, что-то совсем ей не подходящее и ненужное. Дарья вздохнула.
      - Видимо, это и есть замужество. Терпение и послушание.
      Но вся ее сущность противилась этому. Она  не понимала, почему должна подчинить свою жизнь и молодость этому стареющему мужчине, который сделал ей так больно,  и которого ей не хотелось ощущать рядом.
      - Может быть не он такой, - уговаривала себя, - А я такая? Неумеха и русалка,  холодная и расчетливая? Может надо потерпеть и повторить с ним все сначала? Может и права Авдотьюшка, что впервые у всех так-то?
Дарья села в кровати и уставилась на дверь.
      - Идти или остаться?
      Порыв свой она уняла и вернулась в горизонтальное положение. Потом вновь подскочила и заходила по комнате. Накинув халат, отворила створки окна и быстро задышала. Ей было жарко. Тело покрылось влагой. Она оттерла лицо ладонью и присела на подоконник. Луна светила полным диском, доносился запах отцветающей черемухи и слышались трели соловьев. На душу опустился покой. Дарья вдохнула воздух полной грудью и улыбнулась. Она приняла решение – она станет любовницей своего мужа. Она постарается.
      Каждую ночь Дарья постигала премудрости плотской любви и,  наконец, поняла ее вкус и страсть. Букет любовных утех приняла она полностью и ощутила себя способной к страстным удовольствиям в постели. И не только там. Ее учитель и муж был фантазером. Они удовлетворяли свои желания где угодно и когда угодно: ночью и утром, днем и в полдник, в спальне и в саду, на природе и в конюшне, где ее один раз прихватил мужчина, когда она проведывала свою лошадь, подарок губернатора. Там, в сене, она впервые кончила и не один раз. Запахи первой оттавы, пыльность в воздухе, говор за стеной мужиков конюхов, добавила в их неожиданную страсть  немного  испуга и отчаяния. Вся эта смесь так ударила по нервам Дарьи, что она задохнулась от первого оргазма и закричала. Ее крик услышали и смокли разговоры. Поняв это краем уплывающего сознания, она вновь выгнулась под сильными толчками мужа и вновь ощутила прилив чувств и они кончили вместе. Очнулась под его поцелуями и  хриплыми словами любви. Она тоже целовала его в благодарность и желала повторить все вновь.
       И это все повторялось раз за разом каждую ночь и постоянно. Она не могла оторваться от рук и губ мужчины, она пожирала его глазами и следовала за ним по пятам. Она даже начала ревновать к его отлучкам по делам, представляя его в объятиях других дам или же барышень. Она понимала, что это какое-то безрассудство, но не могла себя взять в руки.
       Виктор был вне себя от счастья, наконец-то он получил не только молодую жену, но и страстную любовницу. Одно его смущало, что она не говорит ему о любви, только о своих желаниях и требует новых способов их удовлетворения.
      - Как из этой спокойной с виду и холодноватой девушки получилась такая пылкая любовница? – хмыкал он всякий раз, когда встречал горящий взгляд зеленых глаз и прикусывающую зубками губку в сдерживаемом движении к нему.
      - Еще немного, - мысленно ахал он, глядя на раскрасневшуюся девушку, пожирающую его глазами, - и она начнет раздеваться прямо здесь, в этом танцевальном зале. Никогда бы не подумал. Ах, как я ее люблю! Никогда и никому не отдам. Она вся моя: мое тело, моя грудь и мое лоно. Я ее владелец и все это принадлежит только мне, - задыхался он в своих чувствах.
                *  *  *
      Вот и прошел их медовый месяц. Они собирались в столицу. Поезд из двух подвод и кареты готовился к дальнему переезду. Грузились и крепились сундуки с вещами и продуктами, тюки с постельными принадлежностями и коробки подарками. Все проверялось и перепроверялось по нескольку раз. Ничего не должно задерживать молодых в пути. Сама дорога занимала около месяца,  и поэтому тщательно продумывались даже мелочи как-то умывание и туалеты, перекусы и обеды, охрана и ремонт подвижного транспорта. Возможные остановки при переменах лошадей в ямах и  ночевках на постоялых дворах. Такой переезд требовал особой тщательности и внимательного выполнения всех условий дальней дороги. Чета Оттовичей собиралась к тому же посетить и имение Поршнево во Владимиркой губернии, что отходило по обязательствам к приданому Дарьи Дмитриевне. Хотя Виктор Иванович и отказывался от этого, но чтобы не обижать тестя, скрипя сердце,  принял его и переписал в полную собственность жены, в любом случае при жизни либо при разводе. Дарья была огорошена таким заявлением мужа, но приняла, как только получила его объяснение, сопровождавшееся страстными  объятиями.
      - Душа моя, - говорил он между поцелуями, - Я готов отдать тебе все богатства этого мира, а ты сомневаешься в моем желании тебя никому и никогда не отдавать? Я убью любого, кто осмелится посягнуть на мою любовь, запомни это. А уж это поместье такая капля в том, чем я окружу тебя, что можешь не сомневаться в моем стремлении оградить тебя от любой неожиданности в жизни. Единственное имение твоего отца и я не смею ему перечить, так как уважаю его желание и его статус. Каждый родитель обязан позаботиться о своем чаде. Вот и он сполна выполнил свой долг. Так что ты должна не обижать его отказом, а принять с благодарностью. Легко отдать часть от большого, а вот отдать последнее, на то надобно иметь твердую волю и большое сердце. А оно присутствует у твоего отца. Так что ты можешь имением распоряжаться как хочешь. Можешь сказать управляющему, чтобы он высылал содержание, предположим на няню или Николая, дабы не обижать отца. А там еще посмотрим, может,  уговорим переехать к нам и заняться воспитанием наших детей.
       Дарья улыбалась на его слова и целовала, прижимаясь к сильному телу своего мужа.
       Она была счастлива.

Г л а в а  4.
      Дорога была ужасной. Жара и пыль сопровождавшие их,   вымотали окончательно. Останавливались в ямах, меняли лошадей и уже не могли дождаться окончания поездки. Ночевки в ямщицких становищах,  еда в местных трактирах и постоялых дворах, сказывалась на желудках,  и частенько Дарью мутило от нехватки воды, не только для мытья, но и питьевой. Виктор Иванович как мог,  развлекал жену на протяжении всего утомительного пути рассказами о своем военном  походе в Париж, о битвах, а также знакомил с будущим светом  малого окружения в Петербурге, в которое им предстояло влиться. Добравшись до Волги, они целый день переправлялись на пароме через широкую пойму реки. Дарья здесь впервые увидела знаменитые Самарские луку и Жигули,   плесы русской водной кормилицы. Природа и чистый воздух доставляли девушке необыкновенное удовлетворение после пыльных оренбургских степей. И хотя за Волгой тоже были степи, но они перемешивались с лесами с их прохладами. Не доезжая старой столицы, они свернули на север во Владимирскую губернию, дабы посетить имение в Поршневе, где еще никогда не была будущая ее владелица.
       К барскому зданию подъехали к вечеру, когда уже заходило солнце. Поля и перелески, окружавшие дорогу в имение, закончились как-то сразу, уткнувшись в крепкие ворота и зеленую изгородь из плотно засаженных кустов жасмина, черемухи и сирени. Встречали хозяев чинно и благопристойно управляющие и челядь, выстроившимися перед входом в приземистое одноэтажное здание из камня, беленое, с черепичной крышей и большими окнами, в которых отражался свет уходящего светила. Дарье некогда было рассматривать отцовское приданое основательно. Это она оставила на следующий день. Да и вообще-то они хотели здесь остановиться и задержаться на несколько дней, на столько, на сколько позволят обстоятельства.
       Управляющий Иван Семенович Тарабулин, встретил их ласково и тут же приказал слугам позаботиться о хозяевах, приготовив все для отдыха. К ужину обещался кое-что им рассказать, а основное отложили на завтра.   
      Дарья и Виктор прошли за слугами в барские апартаменты, где когда-то размещались все предыдущие хозяева. Это были хорошо обставленные небольшая гостиная и спальня с уборной. Горничная уже распорядилась занести вещи.  Две девушки  с баронским денщиком разбирали принесенное, в то же время,  помогая переодеться и самим хозяевам. Приведя себя в порядок, Дарья осталась отдыхать в спальне, а полковник вышел в главную гостиную, где его ждал управляющий. Обговорив неотложные дела и распорядившись по вкусам, Иван Семенович отправился на кухню, а барон вернулся в спальню. Он тоже хотел передохнуть перед ужином и принять водные процедуры.
      Дарья уже было закрыла глаза, когда муж вошел в комнату. Халат, надетый на мокрое мужское тело, был распахнут, и она видела, как возбужден ее муж, но тут же их закрыла. Сегодня она была не готова разделить его желание. Дальняя дорога и неудобства пути, не вызывали в ней страсти, но только усталость и лень.
      - Тебе дурно, душенька? – привалился он к ее боку, заглядывая в глаза.
      - Ах, оставь меня, Виктор Иванович, - вздохнула Дарья, отодвинувшись от жаркого тела мужа, - я все еще  в дороге, еще не приду в себя. Когда же, Бог мой, мы, наконец, прибудем, когда уже кончатся наши мучения.
     - Все когда-то кончается, душа моя, - погладил тот жену по плечику, - И это вскоре закончится. А сейчас отдыхай.
Поцеловав руку, он встал и вышел в другую комнату.
      - Никита, - услышала Дарья голос барона, - одеваться.
      Под негромкое бормотанье и шелест одежды, она задремала. Проснулась как-то сразу, будто от толчка. Огляделась и вспомнила, что находится в своем поместье. Потянувшись, поняла, что хорошо отдохнула. Взявшись за колокольчик, встряхнула и тут же появилась горничная.
     - Чего изволите, барыня?
     - Одеваться, милая. И где Виктор Иванович? – зевнула она, прикрыв ладонью рот.
      - Так с управляющим в кабинете, барыня, чегой-то обсуждать изволят.
      Дарья кивнула и с ее помощью надела, наконец, домашнее платье, приготовленное заранее. Так надоели одежды путешествующих, с их плотностью и цветом, уже хотелось легкости и бОльшей цветовой гаммы. Причесавшись, оглядела в зеркало и осталась довольна. Уже не было следов усталости на лице, а было любопытство ко всему, что ее окружало. Состояние новоявленной помещицы  было странным и будоражило кровь. Она читала и слышала рассказы о поместьях и их хозяевах и сейчас она начинала понимать, как приятно осознавать, что все это принадлежит тебе и повинуется твоим желаниям. Хмыкнув, девушка оправила платье.
      - Показывай дорогу, - властно кивнула она холопке.
      Та поклонилась и открыла двери. Дарья шла по коридору, освещенному  канделябрами,  и рассматривала картины, украшавшие стены. Все вокруг:  и обои и золоченые тяжелые рамы, толстые восковые свечи и паркетные полы, добавляли ей уверенности, что в будущем она будет обеспечена и у нее есть место, где можно будет укрыться от житейских бурь.
      - Прав и отец и барон, когда уверяли меня принять наследство, - улыбалась Дарья, - все-таки мне еще не хватает опыта.
      - Жизнь штука сложная, - вспоминала она слова Авдотьи, когда в последний раз, припав к плечу, жаловалась на скорое расставание, - и все может перевернуться в один присест. Так что приглядывайся, прислушивайся и мотай на ус, дитя.
       Ее слова уже начали воплощаться и Дарья готовая все принимать, вошла в гостиную. Это была довольно большая комната с двумя окнами, диванами и кушетками, креслами и столиками. По стенам также висели картины, но тут уже были представлены и портреты. Она прошла по кругу, рассматривая своих предков с отцовской стороны,  и осталась довольна. На нее смотрели лица мужчин и женщин в старинных костюмах и так похожих на отца.
       - Ах, батюшка, - вздыхала она, вглядываясь в развешенные портреты, - вот и я приобщилась к нашей семье. Теперь бы еще бы и о матушкиной узнать. И узнаю, - заключила свои мысли.
      - А вот и мы, душа моя, - услышала за спиной голос мужа и обернулась.
В двери входили барон и управляющий.
      - Рад видеть вас, Дарья Дмитриевна, во здравии, - приткнулся губами к поданной руке девушки, - Хорошо ли отдыхалось?
      - Все было нормально, Иван Семенович, и я благодарна за прием в моем имении. Надеюсь, что ужин будет вовремя?
      - О, да, обязательно, Дарья Дмитриевна, и даже по вашему вкусу.
      - Надо же, - удивилась Дарья, подняв брови, - как вы предупредительны, что даже знаете мои предпочтения.
      - Да-с, моя госпожа, - склонил голову управляющий, - и все ваш супруг. Это он надоумил меня, а я,  соответственно,  и кухарку. Все, как и заказано. Не извольте беспокоиться.
      - Ну, если только по совету моего мужа, - улыбнулась она, взглянув на барона, - то думаю, что ужин будет отличным.
      - Да, дорогая, - взял ее за руку полковник, - все, как ты любишь.
      Дарья хмыкнула и присела на кушетку, расправляя платье. Рядом присел барон и,  облокотившись о спинку локтем, расслабился, глядя на стоявшего перед ними управляющего.
      - А, вы, Иван Семенович, тоже можете присесть, - повела рукой девушка, показывая на стул напротив, - у меня есть несколько вопросов к вам.
      - Я весь во внимании, Дарья Дмитриевна, - встрепенулся мужчина, с подобострастием вглядываясь в хозяйку.
      Перед ним сидела молодая женщина, красивая, с внимательным выражением на лице. В ней угадывался острый ум и выдержка, и вместе с тем наивность и женственность. Эта смесь была опасной и притягивающей, в чем тот мог убедиться, обращая внимание и на то, как смотрел барон на жену. В его взглядах на нее, читались восхищение и обожание предметом своей любви. А уж в том, что сам предмет был того достоин, в этом уже не сомневался и сам управляющий. Он начинал понимать, что все, кто начинал с ней общение, сразу попадали под нешуточное влияние шарма молодой женщины. В ней была изюминка, которую хотелось найти и вкусить. Управляющий заерзал и покраснел от своих мыслей. Словно поняв его, девушка усмехнулась.
      - Я хочу завтра поговорить с вами о моем имении в присутствии моего мужа. У него большой опыт в таких делах и, надеюсь, с его подсказок, вы ответите на все интересующие меня вопросы.
      - Обязательно, Дарья Дмитриевна,  как прикажите. И уже на некоторые я ответил господину барону.  Если хотите, то могу повторить.
      - Нет-нет, - взмахнула та с досадой рукой, скривив губы, - только не сейчас. Я уставшая и к тому же голодна.
      - Тогда завтра, - подскочил мужчина, - а сейчас пожалуйте в столовую.
      Дарья кивнула и подала руку, поднявшемуся мужу. Взяв его под локоть, прошла в другое помещение.  Это была столовая в ретростиле: прямоугольный стол на сорок персон с белой крахмальной скатертью с вензелями по углам, мягкими стульями с высокими спинками, хрусталем и фарфором. В центре стола канделябр на пять свечей, графины и бокалы. Посадив жену в торец длинного стола, барон сел напротив и тотчас почти скрылся за подсвечником. Потом вскочил и, со смехом, подвинул тот в сторону.
      - Так будет лучше, душа моя?
      - Да, оставь так,  мой друг, - улыбнулась ему Дарья и глаза ее заблестели,  в дрожащем свете свечей. 
      Резвые слуги подавали на стол и супруги были удовлетворены не только качеством снеди, но и ловкостью подавальщиков. Было заметно, что те стараются и заслуживают похвалы. Особенно был рад управляющий, что смог угодить новым хозяевам, особенно хозяйке. После обильного ужина, поблагодарив всех за работу, супруги удалились отдыхать.
      Лежа в кровати, после любовных практик, баронесса убеждала своего супруга погостить здесь с недельку. Она хотела бы освоиться и показаться не только своим людям, но и пригласить ближайших соседей, для представления и знакомства.
      - Это пригодиться всегда, - предварила она отказ полковника, - мало ли что случится.
      - А что может случиться, мой друг, - целовал тот шейку и покусывал ушко своей молодой любовницы, - Что такое, что я не могу исправить?
      - Не знаю, дорогой, - вывертывалась та из крепких объятий, - всяко бывает. Чует мое сердце, что все это было не зря. Не может же быть такого, чтобы отец последнее мне отдал просто так. Видно тоже чувствует что-то серьезное.
      - Ах, перестань, душенька, - притянул вновь ее барон, - это лишь твоя усталость говорит. Поспишь,  и все пройдет.
      - С тобой выпишься, - усмехнулась девушка и прижалась к сильному телу мужа, - я права?
      - Как всегда, - шептал мужчина, покрывая жаркими поцелуями обнаженное тело своей жены.

Г л а в а  5.
      Дни пролетали за днями,  и Дарья познавала все премудрости правления под бдительным оком барона и управляющего. Они объездили почти все земли, просмотрели все отчетные книги, перезнакомились с поставщиками и перекупщиками уезда. Кроме того, что Дарья обошла свой дом, она еще обошла и своих приписанных к поместью крепостных. Посмотрела на их работу, осмотрела жилье, дала необходимые замечания управляющему по содержанию своих людей. Отметила его хорошую работу  и определила тому дальнейшую деятельность и свое к нему расположение и доверие. В конце их появления  объявила прием всех окружных помещиков и богатых купцов уезда.
      Разослав приглашения, она принялась за оформление и подготовку своего первого раута в жизни. Барон увидел в новом свете свою юную жену и не переставал удивляться. Ее подвижный и цепкий взгляд, острый ум, быстрая реакция и аналитические выводы, поражали даже его, привыкшего рассуждать, что женщина способна на многое, но такого он даже не встречал. За несколько дней баронесса побывала во всех местах, где необходим хозяйский взгляд, посмотрела все, что касается ее нового приобретения и по-хозяйски распорядилась даже там, на что он мало обращал внимания, как-то на людей и их быт, их здоровье и работу. Объявила, что укорачивает до четырех дней в неделю барщину и сняла оброк с семей, потерявших кормильца, обязавши свыше платить тем, кто имел больше земли в аренду, и мог помогать бедным.
      - Смотри, Иван Семенович, - постоянно  твердила она в разговорах с управляющим, - чтоб люди были здоровы и сыты. В этом мое богатство, ибо без них не будет работы, а без работ и прибыли.
      Тот только кивал и суетился возле девушки, преданно заглядывая в глаза. Он уже был покорен и согласен служить не на жизнь, а на смерть.
      - В этом и есть вся юная баронесса, - думал полковник, наблюдая за действиями своей жены, - И это только начало, - вздыхал он.
      Наблюдая за ней, он вначале давал советы, поправлял и пытался даже направлять, но потом оставил свои попытки, так как понял, что она, схватывая на лету, уже имела свои измышления и советы его принимала нехотя. Барон вначале улыбался, а потом уже начал серьезно приглядываться к ее приказам и наставлениям.
      - Если и дальше так пойдет, - хмыкал он, - то у меня будет самая жесткая и самая умная жена. Думаю, что и в свете ее примут такой же. И я не завидую тому, кто встанет у нее на пути.
      А эти мысли пришли к нему, когда он увидел ее прием. Это убедило его еще раз, что выбор супруги им сделан был правильно. Именно сейчас, он понял, как будут поставлен его дом и те необходимые приемы уже в самом Петербурге. Сейчас и здесь ему показана генеральная репетиция,  и он принял у своей жены  этот экзамен на зрелость.
      Дом был выскоблен и вымыт, паркет натерт до зеркального блеска, свечи заменены и канделябры зачищены, рамы и сами картины, засаженные мухами, отмыты и даже как-то засияли новыми красками, шторы заменены, очищены банкетки и диваны, приготовлены ломбреные столы и приглашены музыканты. Столовая сияла чистотой и крахмальными скатертями, были вытащены фамильное серебро и хрусталь, запахи кухни будоражили желания и  возбуждали аппетит. Кругом вазоны с цветами, и легкие закуски с напитками на просторной веранде в сад, где и должны приглашенные насладиться аперитивом, новомодным в этом году действием перед кушаньем, и подышать свежим воздухом, напоенным запахами яблонь и жасмина.
     И вот все гости собрались, представились и огляделись.
      - Ах, душенька, Дарья Дмитриевна, как у вас все замечательно, несмотря на почти запущенность поместья. Я восторгаюсь вами. Помню вашего папеньку. Довольно странно распорядилась с ним жизнь. Судьба, она такая жестокая,  - цеплялась за локоть соседка по землям помещица Сибирцева, которая прибыла со своими двумя переростками дочерью двадцати пяти лет и двадцатичетырехлетним сыном, который,  со слащавой улыбкой,  не отрывал глаз от хозяйки.
      Он почти раздевал ее, на что уже обратил внимание и муж. Барон тщательно отслеживал поведение некоторых молодых людей и тут же пресекал поползновения  непристойного содержания.
      - Что вы, Мария Егоровна, - сухо отвечала Дарья, пытаясь вывернуться из ее рук, - Мне не на что жаловаться. Мой отец дал мне все,  и я была им обласкана всегда. А что до его личной жизни, то не я ему судья. Он счастлив со мной, а я с ним. Вот и имение получила в наследство. И все он.
      - Да-да, - притворно вздыхала,  прицепившаяся к ней  мадам, - А ваша маменька уж так жалела, так жалела, что пришлось покинуть свет, и уехать в Тьмутаракань.
      - А что до маменьки, не могу сказать, так как она умерла, подарив мне жизнь,  и я всегда буду помнить ее и почитать.
       - Кончено-конечно, Царствие ей Небесное, - бормотала она, все еще следуя за Дарьей.
       Но тут ее отвлекла собственная дочурка,  и Дарья поспешила к другим гостям.
       Столовая была оценена сразу всеми и по убранству и по изумительным запахам. Здесь уж Дарья постаралась и угощала даже необычными блюдами оренбургской кухни, как-то мантами по-татарски и пловами по-узбекски. А еще был подан охлажденный кумыс, который, по рассказам уже самого полковника,  ставил в разы быстрее  на ноги и болящих и раненых. Целебные свойства кобыльего молока оценили даже те, кто и не знал и не пробовал такого ни разу. Кроме того, Дарья приготовила небольшие подарки всем присутствующим в виде расписных казахских пиал, из которых те смаковали необычный напиток, кто с интересом, а кто и с возможной необходимостью, после повествований барона о его целебности.
      - Я хотел бы основать там конеферму, - говорил любопытствующим полковник, - и думаю, что  мои планы будут исполнены. А с этим и кумыс, как лечебное питье, предложу даже царскому двору.
      Местные помещики смотрели на него и недоумевали, как военный человек, прослуживший в инженерных войсках, мог рассуждать о делах, да еще с купеческим размахом. Они просто не знали характер барона,  его цепкий ум и аналитический дар.  Эта мечта давно зрела у него,  и он намеривался ее исполнить.
      - Вот определюсь с отставкой и займусь делом, - жмурился он от удовольствия, представляя бескрайние просторы оренбургских степей и конные табуны,  пасшиеся на них.
       Он любил этих животных и знал в них толк. Кто, как ни артиллерист мог побеспокоиться о живой силе при артиллерии. Ими же и были лошади. Каждый служащий, при этом, обязан был разбираться не только в пушках и рекогносцировках, но и в передвижении орудий по заданному плану.
      После утоления пищи, гости разделились на группы: мужчины оккупировали ломберные столы с крепкими напитками и картами, дамы диваны и кушетки, где им подался чай с пирожными и ликером, а молодежь на площадке перед домом, где играли музыканты. Там,  на импровизированном  танцполе,  уже кружились пары. Солнце еще освещало веселящуюся толпу, но вскоре они перешли в гостиную, где продолжили свои танцы уже под светом канделябров.
                *  *  *
        - Ты была великолепна, моя хозяюшка, - целовал барон руку  жене после отъезда последнего гостя, - Я поражен и оценил твой талант по высшему балу.
      - Да, конечно, я понимаю твою заинтересованность, мой друг, но я сегодня не годна для любви, - устало говорила Дарья, прикрывая глаза ладонью, - И мне приятна твоя оценка. Я старалась.
      - Я этого не заметил, - хмыкнул он, откидываясь на спину, - По крайней мере,  все было так, как будто ты проводила не  первый свой прием, а уже умелицей в этом деле. Рад, рад и горд тобой.
       - Что-то  ты меня хвалишь уж больно, - повернулась набок Дарья, - уж не желаешь ли услышать и мое мнение о твоем поведении.
      -А что такое, дорогая? В чем я провинился? – усмехнулся тот загадочно.
      - Ах, в чем? А то ты не знаешь? А твои ухаживания за этой дочкой Сибирцевой? Ты давал ей какие-то намеки. Я видела ее пунцовые щеки и преданный взгляд. А та молодая дама, жена нашего дальнего соседа Воробьева? Она просто преследовала тебя. Что ты ей обещался? Чем так привлек? А еще та девица, дочка купца Баринова, что плакала в углу, после разговора с тобой. Я слышала,  как она говорила своей подруге, что влюбилась в тебя с первого взгляда. С твоего взгляда, мой дорогой муж.
      Полковник  хохотал на слова Дарьи. Его грудь ходила ходуном,  и он ловил кулачки жены, которая вошла в раж и била его по плечам, груди, рукам.
      - Я делал это специально, чтобы ты ревновала меня, - смеялся он, - и добился своего.
      Обхватив ее в кольцо рук, неистово целовал и,  подмял под себя,  и она со стоном выгнулась  под его телом. Их любовные игры не прекращались до утра.

       Через два дня они уже ехали по направлению в Санкт-Петербург, оставив позади имение и рассказы своих соседей  на многие месяцы после местного приема четой фон Оттович.
      Впереди их ждал высший свет столицы и новая жизнь.
   

Г л а в а  6.
      Четыре дня пути и они въехали в столицу.
      Петербург встретил их пылью и жарой. Камень стен зданий и мостовых отдавал тепло, напитавшись за день. Было душно. И только ветер, дувший с Финского залива, временами разгонял духоту, давая роздых усталым путешественникам.
      Фон Оттовичи прибыли в свой дом на улице С. и въехали в открытые ворота. Их ждали. Посланный вперед вестовой полковника, предупредил о скором приезде барина с супругой,  и дом был подготовлен к приему. Набранная еще ранее челядь, встречала на пороге по английскому образцу, выстроившись на высоком крыльце. Двухэтажный особняк барона, сложенный из камня, вывезенного из Карельского края, был в желто-белом цвете. Крыша выделялась коричневым покрытием, да черненные печные трубы по ее ряду. Портик над высоким крыльцом поддерживался четырьмя колоннами в стиле ампир и по краям ступеней  стояли в прыжке каменные львы, с раззявленными пастями, придерживая передней лапой по шару.      
       Дарья с интересом оглядывалась вокруг. Тут она  заметила высокие кованые ворота, с фамильным гербом Оттовичей, аккуратные присыпанные желтым песком дорожки, огражденные белым камнем, подстриженные в том же английском стиле кусты и лужайки.
      - А я ведь еще так мало знаю своего мужа, его пристрастия и вкусы, - удивлялась Дарья, посматривая на спокойное лицо Виктора.
      Пока ей все было впервые и все понравилось, особенно  вытянувшиеся и с поклонами слуги, чисто одетые в одинаковые ливреи мужчины и в платья с белыми фартуками и чепчиками на головах  женщин. Распахнув тяжелые входные двери, лакей поклонился.
      - Рады приветствовать вас,  хозяева, - проговорил тот, улыбаясь, - милости просим в свой дом.
      Кивнув, барон подхватил под локоть свою ошарашенную жену, двинулся вовнутрь, раздавая по ходу приказания прислуге, тут же стремительно исчезавшей.
      - Как ты их вышколили, - улыбалась Дарья, развязывая шляпку и оглядываясь вокруг.
      - Разве это плохо, мой друг? – усмехнулся барон.
      - Конечно хорошо,  и я с тобой согласна. Ты должен все мне показать и рассказать.
      - После отдыха я представлю тебя  хозяйкой перед всеми слугами,  и тебе всё будет подчиняться в этом доме, всё, вплоть до найма новых слуг или необходимость выписать кого-то из твоего имения или нашего, что  под Петербургом. Кстати, мы должны будем и его посетить, дорогая, так что на этом поездка не окончена. Ведь мне вскоре необходимо показаться и на службе, а то наверно  забыли мои артиллеристы своего командира, - усмехнулся барон.
      Они прошли на второй этаж,  и муж показал жене ее апартаменты. Это была женская половина с будуаром, спальней и умывальной. Гардеробы для мужской и женской одежды, канапе с креслами и столиком, письменная стойка между двух окон. Стены, отделанные светлым штофом, были новыми и слегка поблескивали золотистыми искрами в лучах заходящего солнца, что светило прямо в боковое узкое окно. Ваза с цветами, стоявшая у туалетного столика, притягивала взгляд. Расписанная в китайском стиле, она казалась хрупкой и нежной. Цветы же, белые лилии, были свежи и пахли сладостью. Тонкие шторы,  подвязанные атласными лентами, слегка вздувались и колыхались от воздуха, вливавшегося в открытые створки окон, а темные тяжелые отороченные золотистыми кистями, придерживали их. Высокая кровать на двухступенчатом пьедестале, поражала простором и количеством разновеликих подушек, которые также были разбросаны по креслам и на подоконнике.
      - Там я буду читать иногда, - усмехнулась Дарья, высмотрев для себя укромный уголок.
      - Тебе нравится, дорогая, - обнял полковник жену, забирая у той шляпку и кидая ее в кресло.
      - Да, очень, - прижалась к груди девушка, положив голову ему на плечо, - Ты поразил меня своим вкусом, который свойственен и мне. Цветовая гамма, и весь антураж  взволновал и потом успокоил. Я дома.
      - Я рад, - прикоснулся он губами к ее виску, - очень хотел угодить.
     - Тебе это удалось, Виктор Иванович, - прошептала она и потянулась к его губам.
Они долго и со вкусом целовались.
      - Переодевайся, дорогая, сейчас придет твоя горничная и поможет. Если понравится, можешь оставить. Она же проведет тебя в столовую. А я покину на время. Надо распорядиться и сообщить в полк о приезде. Уже завтра мне необходимо показаться там.
      - А это надолго? – встревожилась Дарья.
      - На пару дней, - ответил муж.
      - А как же я? – вцепилась она в его рукав.
      - А ты будешь знакомиться  домом и хозяйством, - усмехнулся он, глядя в ее испуганные глаза, - У тебя будет много дел и моя отлучка пройдет незаметно.
      После плотного ужина, сидя в саду за белым ажурным столиком в таких же креслах, они пили чай с вареньем и сухим французским печеньем.
     Легкое муслиновое платье, отороченное зеленой атласной лентой и домашняя прическа с буклями на висках, делали Дарью такой нежной и ранимой, что буря желаний вспыхивали в душе у полковника. Он и жалел ее и желал. Особенно теперь, здесь, в своем родовом гнезде, где еще не бывало ни одной из его любовниц. Дом был предназначен для семьи: женЫ и детей. Так учил его отец, а того дед,  и прапрадед, выписанный еще императором Петром Первым из Голландии. Он был инженером по артиллерии, что и продолжали все его внуки и правнуки. Вот и Виктор Иванович чтил профессию своего рода по мужской линии, хотя русской крови было уже более, нежели голландской. От прадеда осталась фамилия и титул, дарованный царем Петром за вклад в оружейную обеспеченность русской армии. Богатство же досталось от женитьбы на русских боярышнях с их приличным состоянием. Кроме того, фон Оттовичи были всегда приближены ко двору, как при Петре, так и при его приемниках. Вооружение и инженерия всегда необходима любой армии, а уже русской и подавно. На флоте и в пехоте были нужны пушки и фузеи, особенно после войны с Бонапартом, где показали себя с наилучшей стороны. И  барон был участником этих сражений, награжден, как многие другие. Сам Александр вручал ему во дворце орден Святого Георгия второй степени за заслуги перед Отечеством.
      После скандала с великой княжной, его сослали в Оренбург на пять лет, где он пробыл целых восемь. И вот сменился царь, и он снова был обласкан милостью уже другого государя. Теперь полковник инженерных войск барон фон Оттович был назначен командиром  Третьего гвардейского полка, расквартированного под Гатчиной, любимого полка самого Николая. Только такому военному и специалисту, еще и не вовлеченному в заговоры, мог доверить свой полк и знамя Николай Первый, что и сделал. Кроме того, обязал его при первой же необходимости появляться запросто и даже с женой.
      Барон был в фаворе и этим воспользовались некоторые представители петербургских фамилий, заранее обязавшие его не отказывать им своим  посещением по прибытии. Тот обещался и теперь размышлял, кого осчастливить первыми то ли Дашковых, то ли Голицыных. И те и другие были косвенно причастны к неудавшемуся дворцовому перевороту. Сидели тихо, старались лишний раз не показываться, чем могли вызвать неудовольствие государя. Но,  прошло уже более двух лет, а страх расправы остался. Салоны столицы только-только начали разворачиваться во всей своей красе. Поменялись адреса и хозяева. Если ранее были в фаворе Голицыны,  Дашковы и Волконские, то сегодня подняли головы из ближнего круга Николая из военных фельмаршалы Дибич и Пасевич, по личной преданности императору, а также Бенкендорф и Уваров. Из старинных родов остались Воронцовы, Шуйские и Орловы. 
      Вот и сейчас с самого утра, барон перебирал  ворох пригласительных конвертов, поданных слугой к завтраку. Он просматривал их и откладывал несущественные,  пока не спустилась жена.
      - Доброе утро, Дарья Дмитриевна, - приветствовал он, входящую в столовую молодую особу, - Ты с утра особенно хорошо выглядишь, - улыбнулся он, целуя протянутую руку.
      - Доброе, Виктор Иванович. А вы как и всегда ранняя пташка. То-то я смотрю,  вы заняты. Уж не приглашениями ли? Познакомите?
      - Обязательно, мой друг, как только переберу, чтобы не отнимать у вас лишнего времени. Пока сам, а потом и вы также сможете.
      - Доверяю и повинуюсь, - насмешливо склонила голову девушка и махнула рукой к подаче на стол.
      Забегали слуги, понеслись запахи. Дарья наблюдала за выражением лица своего мужа и понимала, что он читал в этот миг. Она уже достаточно изучила его и могла угадать его эмоции по движению глаз, по морщинке, появившейся внезапно, по легкому искривлению губ.
      - Вот сейчас он удивлен, вот слегка ошарашен, вот удовлетворен, - усмехалась про себя Дарья.
      Она давно начала замечать за собой такое интересное свойство, как чтение по лицу, особенно в то время, когда визави не видит смотрящего,  и поглощен своим делом. Эмоции выдают и в то же время дают пищу уму в его оценке, и в этом ее преимущество. Она тут же подстраивалась под собеседника и этим могла гасить любые состояния собеседника. И если ранее она не понимала этого, что теперь пользовалась постоянно.  Правда, пока это выливалось в действиях на мужа и домашних, но она знала, что воспользуется непременно, когда придет время, чтобы обезопасить себя. И сейчас она улыбалась и видела, как бы читала по лицу, чем был доволен или неудовлетворен сидящий напротив мужчина.
      - Скорее доволен, - сделала заключение Дарья и продОлжила завтракать.
      Вскоре ей предстояло знакомство с домашними делами, а это требовало и сил и выдержки, так как, по предварительной договоренности с мужем, она решилась многое переделать в самом здании и за его пределами.
      - Все в твоей власти, душа моя, ты здесь хозяйка и вольна распоряжаться самостоятельно. Я не буду против, однако оставь мой кабинет в том состоянии, каков он сейчас. Это моя епархия и я хотел бы видеть его прежним. И библиотеку.
      Дарья кивала и соглашалась. Хотя и кое-что хотела изменить и там, например тяжелые шторы или ковер, истертый за много лет или даже веков. Кроме того она хотела прибраться в библиотеке по своему вкусу, так, чтобы там сделать свой уголок и прятаться от всех при случае, дабы успокаиваться, подумать и читать…читать…
      Полковник уехал.  Поцеловав на прощанье,  приказал дождаться его и обязательно соскучиться, на что Дарья не возражала и обещалась.    Вернувшись в столовую, собрала все конверты с приглашениями и прошла в гостиную, пристроившись на кушетке перед окном.
      Было душно уже с утра. Ветер с залива еле колыхал занавеси. Дарья перебирала конверты, едва заглядывая в содержание. Перед ней открывались фамилии, о которых она слышала и даже представляла, и которые были неизвестны. Сложив такие в сторону, она нашла конверт с именем Голицыных,  и сердце ее сжалось, рука дрогнула,  и она судорожно вскрыла его. Там, на плотной бумаге с гербом семьи, витиеватым почерком, скорее женским, было  написано, что по улице М. в доме номер 15, по пятницам их ждут и надеются на положительный ответ. Дарья замерла. Сейчас в руке, она держала отступную грамоту, прямое согласие на встречу с родственницей. Семья звала ее на знакомство и признание.
      - Это мы еще посмотрим, - прикусив губу и  сощурившись, прошептала девушка.

Г л а в а  7.
       Два дня пролетели в хлопотах и Дарья основательно устала. Гостиная, столовая, гостевые комнаты, зала приема, а также спальня и будуар, все это требовало внимания и некоторой замены, всего чуть-чуть, оставляя в основе своей то же положение, как и при прежних владельцах. Когда полковник прибыл, то был поражен вкусу и вниманию к родовому гнезду его новой хозяйки.
      - Я рад, что не ошибся, предоставляя тебе полную свободу, душа моя, - поцеловал он руку жены.
      Дарья закраснелась от поощрения и признания ее заслуг и,  прильнув к телу своего любовника, мурлыкнула:
      - А я тебя ждала.
      - Очень? – взял ее за щеки барон, заглянув в зеленые колдовские глаза.
      - Очень, - подтвердила она и потянулась к его губам.
      Ночь была страстной. Проснулись поздно. Дарья встала чуть раньше, для хозяйствования. Завтракали в спальне. Показав на большую пачку конвертов, она спросила:
      - Что ты думаешь обо всем этом? Кого посетим первыми?
      Она отводила глаза, она боялась, что муж скажет о Голицыных, но он, улыбнувшись, успокоил ее.
      - Думаю, что первыми посетим тех, кто первыми и вернется в город, любовь моя. Сезон начнется с первыми заморозками, то есть на Николая, вот тогда и будем думать. Но скорее всего, это будут именины царя и первый выезд в Зимний, как и всегда. Мы приглашены, об этом загодя известил меня адъютант императора, когда я получал документы перед поездкой в полк. Так что, у тебя есть в запасе два месяца на наряд к этой дате. Все для такого случая тебе покажет горничная, она в курсе. Остальное на твой вкус, а он у тебя отменный, судя по тому, что ты успела за те два дня моего отсутствия. Я поражен. Я удивлен. Я восхищен. Что ты еще хочешь услышать от меня, дорогая? – склонился он над рукой, целуя пальчики.
     - Твоей похвалы достаточно, мон ами, - усмехнулась Дарья, целуя того в голову, - вот видишь, я уже начала выражаться по-французски, как того и требуется в свете.
    - Ах, оставь эти императифс, мадам, - хмыкнул он, поднимая голову, - если бы ты слышала, как некоторые дамы высшего света ругаются как конюхи, если  обозлены. По-русски, но с французским прононсом. Так что можно говорить и так и этак, главное не переборщить и чаще молчать, нежели говорить.  А ты способная, моя душенька. Я видел, как ты можешь  слушать,  и это многое значит, но твой талант в том, что ты,  слушая,  не слышишь. Это может пригодиться в петербургском свете, этой клоаке подхалимства и злословия. Еще не раз будешь горевать и даже плакать, пока не обрастешь броней,  и не проявится ярче твой дар. Тогда, ты сможешь блистать и в этом я уверен. Поэтому будем все делать постепенно, начиная от  бОльшого к мАлому. Сначала в  скопище придворных, где можно затеряться, а уж потом выйдем и на те, которые будут нам выгодны. Иначе никак, - предварил он своим объятием вопрошающие телодвижения своей жены.
      Дарья затихла,  как и всегда принимая его руки и растворяясь в нем без остатка. Она понимала, что лучшего советчика и друга она не приобретет, особенно сейчас, когда ей предстоит встреча с самым строгим, даже самым ужасным обществом Петербурга – его высшим светом. И как она себя покажет сразу, так и будут о ней думать.
      - Хорошо, что есть еще два месяца, - пришептывала она, роясь в библиотеке Оттовичей, разыскивая следы рукописей и генеалогических древ тех родов, которые были ей интересны.
      Залежи, нет, горы бумаг, карт и записей оказались под ее рукой. Она уже месяц изучала всех нужных семей вплоть до пятого колена. Особенно Голицыных. Там она и нашла младшую ветвь, от которой  шла ее мать и которую теперь продолжила она. Теперь была во всеоружии, была подготовлена, многое знала, и многое хотела узнать.
      - Ну, это не сразу, - приговаривала она, перелистывая желтые страницы, - Будет время и будет пища.
      Кроме того она знакомилась и с модой столицы. Французские веяния пробавлялись английским стилем. Так, длина платья достигала щиколоток, нежели закрывала носки туфель и в этом была свобода дамского туалета, кроме обнаженных плечей и украшений на прическу из естественных волос, без подкладок и шиньонов. Каштановая копна Дарьи как  никогда подходила к этому веянью,  и она радовалась, как ребенок, рассматривая последние журналы, что показывала ей и предлагала модистка, приглашенная для создания платья для первого выхода в столице, тем более на именины императора. Она хотела быть уверенной не только в своих познаниях света, но и в своем наряде.
      - По одежке встречают, - повторяла она, поворачиваясь под руками швей. Долговременные примерки не раздражали ее, ей нравилось смотреть, как рождается ее фантазия и как смотрится она сама. Новое платье должно стать тем самым взрывом, который откроет глаза и уши всех, кого она хотела удивить. А пока готовилась, прилежно выполняя все советы своих помощников.
                *  *  *
      И вот пришло время. С самого утра, дом гудел от сборов и приготовлений на николаевский бал. Суматоха настраивала на предвкушение чего-то фантастически неизвестного и приятного. Дарья была уверена, что именно сегодня, она получит то, о чем мечтала:   внимания  самого первого мужчины империи – царя. И пусть это было смешным и милым мечтанием: принца на белом коне, который все еще присутствовал в сознании юной девы. Она хотела блистать и собиралась добиться этого. Как и тогда, при первом своем появлении на балу в Оренбурге, была подготовлена и внешне и внутренне. Как натянутая струна, стояла она перед выходом на смотрины мужа. Только в его взгляде, на его лице она сможет прочитать свой сегодняшний приговор. И не только потому, что ценила его вкус, или знала, что «во всех ты, душенька, нарядах хороша», но ей нужно было увидеть  первое впечатление искушенного мужчины. И она не прогадала. То, как открылся рот и увеличились глаза, она поняла, что была права, когда уходила от ответов на вопросы о наряде.
      Платье,  из  легкого шелка бирюзового цвета, собранного в мелкую густую складку,   на плотной основе того цвета,  без задних подушек и каркасов, опоясанное плотной лентой чуть темнее основного. Спуск мысом ниже талии, подчеркивал ее тонкость и, в то же время,  округлость бедер, а высокие пышные рукава,  в таком же стиле, показывали длинную шейку и покатые плечи.  Под грудью,  и вдоль по бедру, шло украшение из бутонов бело-розовых бархатных роз, руки затянуты в белые шелковые длинные перчатки. На голове уложены кверху волосы, с длинными локонами вдоль спины и цветным страусовым пером, кокетливо свисающим на одну сторону, добавляли наряду воздушность и праздничность. На открытой груди  и  шее нет никаких украшений. Алебастровая кожа и покатые плечи манили свежестью и чистотой. В  зеленых глазах девушки, отражались золотистые искры  огней,  и создавался образ водяной нимфы, готовой втянуть в свои волны любого, на нее смотрящего.  Сказать, что барон был поражен, ничего не сказать. Он был ошарашен и на некоторое время лишился дара речи.
      - Ах, как она  хороша! И это моя жена! Царица! Королева!– крутилось у него в голове, - Что же мне делать? Как бы не пришлось кого-то вызывать на дуэль!
      Проглотив непроизнесенные слова восхищения, он опустился на колено и поцеловал край платья.
      - Ты прекрасна, любовь моя! – только и смог произнести.
      Царственным жестом,  веером,  слегка стукнула его по плечу.
       - Не перехвали! И сплюнь! – засмеялась она и закуталась в легкую шубку, поданную лакеем.
      - Тьфу-тьфу! – улыбнулся полковник, - Теперь мне следует быть более бдительным. Еще неизвестно, кто тебя захочет похитить. А уж этого невозможно допустить. Я прав, душа моя? – приобнял ее за плечи и приник губам к оголенному ушку.
Мороз пробежал по коже Дарьи,  и она дернулась от него.
      - Не искушай бедную девушку, соблазнитель, ведь могу все бросить и вернуться с тобой в спаленку.
      - Неужто  так и сделаешь? - вновь припал к ней мужчина.
      - Могу, но не буду, - хихикнула она, отодвигаясь от горячего тела мужа, которое чувствовала даже сквозь его черный фрак и белую рубашку, кружева которой выступали из-под обшлага и касались длинных нервных пальцев барона.
      Эти-то пальцы и были самым смелым и фантастическим возбуждением для Дарьи. Она не только не могла спокойно чувствовать их на себе, смотреть на них ей было всегда трудно и соблазнительно. Что только он не делал этими пальцами! Ее слегка передернуло,  озноб пополз по коже, и  она отстранилась.
      - Ты готов, мон ами? - взглянула она в черноту его глаз.
Тот вздохнул и,  кивнув, предложил локоть.
      - Ну, Господи, благослови, - прошептала Дарья и перекрестилась.
                *  *  *
      Уже было достаточно темно и слегка морозно. Первый снег все еще не растаял,  и колеса слегка увязали на нечищеной дороге. Подъезжая к Зимнему, Дарья испытала странное волнение, не потому, что впервые видела его, она и раньше была на Дворцовой площади,  посетила  Исакиевский собор и постояла на месте расстрела мятежных полков, а потому что здесь и сейчас решится ее дальнейшая жизнь.
       - Аут кум скуто аут ин скуто (Со щитом или на щите) – прошептала на латыни Дарья, поднимаясь по мраморной лестнице в  Малый зал дворца, где собралось самое близкое окружение императора.
      И все же таким он ей не показался. Высокие потолки с лепниной и большими окнами с легкими занавесями, создавали воздушность и легкость, несколько хрустальных люстр со множеством свечей, канделябры на простенках и светлые обои, создавали  ощущение свободы, неограниченной рамками условностей. И на душе у Дарьи было таково. Она влилась в толпу приглашенных,  естественным и непреднамеренным способом, просто держась под руку с высоким и сильным мужчиной. Он как таран, следовал к месту дислокации и все расступались перед ним. Некоторые, узнавая, кланялись, другие  удивлялись, но равнодушных не было. Их пару провожали взглядами и мужчины и женщины.
      Они остановились перед одним из кружков,  в котором преобладали военные мундиры. Это были сослуживцы полковника со своими женами. Представившись, приняли в свой круг и чету Оттовичей. Дамы с удивлением и некоторой завистью рассматривали наряд Дарьи, мужчины смотрели на нее с чуть затаенной печалью. Дарья принимала все эти взгляды с достоинством и мягко:  дабы не злить женщин и не чураться мужчин.
      - Во всем должна быть золотая середина, - постоянно твердила она себе, за что бы не бралась.
      Вот и сейчас, привлекая внимание, она скромно опускала глаза и чаще отступала за плечо мужа. И слушала. Она уже начала замечать  блеск дорогих украшений и дороговизну тканей, парадные мундиры и ордена. Волны запахов разных оттенков прокатывались по залу и также катились шумные разговоры и раскатистый смех. Все было готово к приему главы государства. Все ждали его появления. И особенно Дарья. Она попросила мужа, подвести ее ближе к проходу, по которому пройдет царская свита. Ей хотелось рассмотреть Николая и составить  о нем своЁ представление, а не по парадным портретам, развешенным по магазинам и частным лавочкам столицы, где ей пришлось побывать.
      - Его величество император Николай Первый, - возвестил церемониймейстер,  и побежали впереди слуги и лакеи, освобождая проход для шествования царского выхода.
      Дарья протиснулась в первые ряды и чуть вытянула шею. На нее двигалась толпа во главе с императором. Высокая фигура атлетически сложенного мужчины, с гордо поднятой головой, вызывала трепет,  и чувствовалось  обаяние власти, что так ценится женщинами. Склонившись в поклоне, она все же приподняла голову и ее глаза встретились с голубыми, чуть выпуклыми,  глазами императора. Буквально на миг. И этим решилась ее судьба. Девушка была замечена и Николай остановился. За ним остановилась и свита.
      - Виктор Иванович, - улыбнулся царь, хотя взгляд был холоден, но  цепок, - рад видеть вас. А это ваша жена? Представьте ее.
      - Дарья Дмитриевна Оттович, мой государь, - поклонился барон,  и присела  Дарья.
      - Мила-мила, - окинул взглядом ее царь, - А почему это вы в партикулярном платье, полковник? Разве не хотите показать свои ордена? Вы заслужили их в честном бою.
      - Вы правы, государь, я рад, что вы знаете про мои дела, и прошу прощения за свой сегодняшний вид. Очень хотелось вот так по-простому, без парадности поприветствовать вас в день Николы Угодника и вашего Покровителя.
     - Ну, что же и вам это удалось, - смягчил свой тон и маску на лице правитель, - хотя я желал бы видеть вас в ином обличии. Запомните, полковник.
      - Неприменно, государь, - склонился барон,  и тут же вновь присела Дарья, прикрыв веером загоревшийся взгляд.
      - Позвольте пригласить вашу жену на тур вальса, полковник?- и властно протянул руку к девушке, не дожидаясь согласия ни того ни другой.
      - Как можно вам отказать, ваше величество, - слегка улыбнулся барон и подал царю руку жены.
      Приняв ее в свою ладонь, он вывел Дарью в центр зала и,  махнув рукой музыкантам, сделал первый оборот. Почувствовав на талии широкую ладонь императора, свою положила на золотой эполет и качнулась в сторону. Николай придвинул тело девушки ближе и сжал ее пальцы.
       - Вы же из Оренбурга? И как вам Петербург? – улыбнулся он.
       - Я еще мало что видела, ваше величество, - ответила она не глядя на него, - но и то,  что посмотрела,  мне понравилось. Столица России не может не нравится русскому человеку.
      Она попала в цель. Николай тяготел ко всему русскому и даже наказал во дворце говорить по-русски, так что многим царедворцам пришлось даже заучивать фразы, чтобы не оскандалится перед царем. А его взрывной характер был известен. Не терпел неуважения ни к его приказам, ни к его желаниям. Французский уходил в историю, особенно это стало актуальным после 12 года и причастности старинных родов к участвовавшим в восстании «декабристов».
      - Мы победили этих французиков, - наставительно говорил он, своим сподвижникам, -   Русский флаг был водружен над аркой в Париже, и русское оружие явило миру характер и волю народа-победителя. Почему же двор русского императора говорит на их языке? Только на своем и пора к этому привыкнуть. Вся Россия говорит на русском,  и вы все обязаны делать также.
                *  *  *
      - А вы очаровательны, мадам и скорее всего,  знаете об этом, - усмехнулся Николай, - и ваши зеленые глаза,  вероятно, смутили не одно мужское сердце. Я прав?
      - Не знаю, ваше величество, - потупила взгляд девушка, - вам видней.
      Николай хмыкнул и закружил Дарью в вихре вальса. Больше не было сказано ни слова. Даже тогда, когда он подвел ее к мужу и поцеловал пальцы. Кивнув,  согнувшимся в поклоне стоящих рядом, он повернулся и прошел к своему кругу. Больше он ее не приглашал, но его внимательный взгляд она чувствовала, когда очередной танцор проводил ее рядом с царем. Дарья понимала, что понравилась Николаю,  и что своим вниманием он уже сделал ее первой дамой начавшегося сезона. Этого она и добивалась. Теперь онА будет диктовать моду и свои правила в свете, правда при этом часто будет фигурировать и на устах всех сплетниц столицы,  и за ней будут вести самое пристальное наблюдение. Любой промах, любое отступление от правил, вменят ей в поражение и даже в оскорбление. Вот уж этого она не могла допустить, зная вспыльчивый характер своего мужа. И хотя дуэли были под запретом указом царя, все еще себя не изжили и продолжали существовать. Честь защищали они всеми способами.
      - Это не защита чести, - кричал вздернутый император, выслушивая сообщения работника Тайной канцелярии об очередном дуэлянстве, - это дурость и убийство. Карать и карать обоих, чтобы неповадно было.
                *  *  *      
     - Душа моя, - целовал неистово барон свою уставшую жену, лежа в супружеской кровати, - ты была прекрасна и в наряде и в поведении. Произвела впечатление не только на царя, но и на его окружение. Теперь тебе несдобровать.
       - Ах, оставь  слова, мой друг, лучше займись делом, - дурачилась она, притягивая сильное тело мужа.
      И они занимались делом достаточно долго и без перерыва. Уснули в объятиях. А утром Дарья обнаружила, что опять пришли ее женские непорядки. И хотя она умела удовлетворить мужа и в таком состоянии, но все равно вздыхала, видя огорчение в его глазах. Он ждал сына. Он жаждал его и надеялся на молодую супругу. Но пока Бог что-то тормозил с подарком, видимо не пришло время.
      - Ничего,  родная, - прижимал к себе трепещущее тело Дарьи, - у нас все впереди. Я уверен, что ты подаришь мне еще и не одного наследника. Я умею ждать.

Г л а в а  8.
      Утром следующего дня их завалили приглашениями. Виктор,  рассматривая их за завтракам  смеялся,  отбрасывая в сторону.
        - Вот уже, сколько желающих приобщиться к новой пассии его величества.
       - Что ты говоришь, Виктор Иванович, - тушевалась Дарья, фыркала и мотала головой, - при чем тут пассия. И танцевала только один раз. Подумаешь. Некоторых он приглашал и по два.
       - Так ты следила за ним, душа моя? – ахал муж.
       - Не сказать, что следила, но видела и оценивала увиденное. А еще поняла, что государю я понравилась… как женщина.
       - Немудрено, - смеялся барон, - мне же понравилась. Почему и ему не оценить тебя. Помнишь, я говорил тебе, что ты всегда будешь нравиться мужчинам. А он настоящий мужик, хоть и царской породы. Кстати говорят, что у него много любовниц. Ты хочешь быть одной из них?
      - Нет, конечно, - улыбалась та таинственно, - мне тебя достаточно. Да и кто может сравниться с тобой? Ты первый и последний мой муж.
      - Но не любовник, - усмехался горестно он про себя, - такова участь всех мужей хорошеньких женщин.
      И он качал головой, вспоминая себя в этой роли, когда смеялся над неудачливыми мужьями.
      - Теперь и мне придется узнать их чувства, - хмыкал он, глядя на раскрасневшуюся мордашку своей женушки, - недаром говорится, что женщине для счастья нужно всего лишь одного несчастного влюбленного. Хотя пока мне это не грозит.
      Сегодня откликнулись на приглашение к Белосельским. Сама княгиня прислала личное приглашение на вечер в кругу семьи, как было написано на плотной бумаге с фамильным гербом. Семья, по утверждению геральдики, насчитывала несколько поколений военных и госчиновников. В эти годы они были в фаворе императора и гордились этим. После посещения их Оттовичи могли рассчитывать уже на благосклонность одного из ведущих семейств Петербурга. Дарья и там привлекала внимание не только своим внешними данными, но и разговорами по проблемным делам света и столицы:  кто кого продвигает и почему, кого надо привечать и кому отказывать, что в последнее время было в моде в литературе и другом искусстве. И во всех этих разговорах Дарья имела свое суждение. Это привлекало внимание к ее уму и разносторонним знаниям. Кроме того, она читала все газеты, которые приходили на адрес барона. Тот всегда советовал, что ей почитать и в чем-то они могли даже поспорить.
      А через месяц, перед самым Рождеством были получены извещения от Голицыных.  Они приглашали на семейные рождественские торжества. Дарья держала письмо,  и руки ее подрагивали. Она краснела и бледнела от возбуждения и трепета. Барон приобнял ее.
      - Сколько можно бояться, милая. Теперь необходимо решиться и сделать шаг. Они прислали весть о примирении, а ты можешь либо отказать,  либо принять. Все в твоих руках. Если, конечно, сочтешь нужным.
     - Я хочу этого, - вымолвила она с мучительной улыбкой, - Моя мать с небес взирает на меня с требованием восстановления чести отвергнутой и непонятой. И мой отец. Они достойны этого.
      Барон прижимал к себе стройное тело молодой женщины,  и жалость заполняла его от вида ее женской слабости и гордости. Хотелось,  и утешить ее и защитить от всех бед мира. Он понимал, что восстановив родственные связи, она приобретает имя семьи и уже, в любом случае, не останется одна, чтобы ни случилось. А случиться может всякое. Уже поговаривают в военных кругах о возможной войне с турками. Еще не оправились от персов, как назревал конфликт с другим врагом, притом пребывающим в постоянной вражде к России. Конечно,  султана подталкивали к этому и Англия и даже едва восстановившаяся от Бонапарта Франция, но и сам Махмуд Второй затаил зло за последние свои поражения на Балканах. Там до сих пор шли бои местного значения с переменным успехом. Пока они не превращались в войну между государствами и не требовали много живой силы  и оружия, но все к этому шло. Нужны были всем проливы Босфора и Дарданелл, как Западу так и Востоку, и  здесь расходятся любые договоренности, когда дело касается экономики и торговли. Прибыль и обогащение решаются на полях сражений, а еще власть, власть над миром. Соблазниться такому могут любые государства, тем более что противники ослаблены и победа видится очевидной.
      Николай Первый не мог оставить славян без поддержки из-за прежних общих договоренностей,  и русские дипломаты едва сдерживали турецкий натиск на международной арене. Ему надо было закончить войну с Персией и закрепиться с этим фронтом. Воевать на два не могло быть и речи. Поэтому дан был приказ по Балканам не провоцировать Порту и в то же время не отдавать занятые позиции. Трудно приходилось русским войскам на этом рубеже, много погибло народа и еще больше мирного населения. Пользуясь осторожностью русских, турки грабили прибрежные города и поселки, угоняли в рабство, насаждали свою веру. Николай все оттягивал и медлил. Россия была не готова к полномасштабной войне, но все же настроения в войсках были боевые и слухи о скором выступлении уже  очевидны.   
       Таким образом,  и в полку полковника Оттовича готовились к выступлению. Проводились маневры и переоснащение, пополнялись арсеналы и продовольственные закупки.
      Дарья, зная от мужа о возможной войне, тревожилась и боялась.
      - Может ли такое случиться? – часто задумывалась она и сама себе отвечала, что все может быть.
      Уж ее муж ни за что не отступится,  будет «впереди на лихом коне». А что она будет делать без него, в неведении и страхе, даже не представляла. Барон, как мог, успокаивал ее.
      - Душенька, - целовал ту  в минуты отдыха от любовных утех, - Разве Бог позволит нас разлучить, ежели,  соединил? Нет, конечно. И тебе не о чем беспокоиться. Тревожная обстановка постоянно вокруг государства, многим не дают покоя наши победы и наши богатства. Так что,  не обращай внимания. А ежели,  будешь волноваться, то запрещу читать прессу, особенно западную. Мало ли что пишут. На то они и писаки, чтобы писать. А ты волнуешься зря. Успокойся и живи. И  у меня есть самое большое дело – мы еще не родили наследника.
      На этом месте Дарья возмущенно фыркала.
      - Охальник, - смеялась она, отталкивая руки мужа, - и ты все об этом.
      - Я всегда об этом и всегда готов для новых побед, - подминал он жену.
                * * *
      На днях они получили приглашение на  Рождественский бал в Зимнем дворце. Это было постоянным делом для многих фамилий Петербурга, а также купцов Первой гильдии и известных банкиров. Там также присутствовал дипломатический корпус и военная элита государства.
      К этому балу готовились заранее, еще с начала сезона, сразу за именинами Николая. Те были,  словно  репетицией и там же намечалась  новая фаворитка царя. Приписали ее к молодой жене барона фон Оттовича Дарье Дмитриевне, урожденной Романовской-Голицыной.  Да-да, уже ползли по столице слухи, что семья приняла ее и даже с  восторгом.
      - Как же, - шептались зло кумушки по углам салонов, - сам государь уделил ей свое внимание и даже танцевал свой первый танец. А не это ли повод к представлению новой фаворитки? Что-то будет, - потирали они руки, предвкушая удовольствие будущим кулуарным новостям фривольного содержания.
      Дарья ничего такого еще не знала и готовилась к балу. С тех самых пор, как она приехала в Петербург, у нее все было здесь впервые: и выезды, и знакомства с местным бомондом, и балЫ в Зимнем. А уж знакомство с самим царем вообще вскружило голову. Она ждала новых впечатлений от предстоящего торжества, вкупе с расположением государя.
      - Что ж, - думала она, разглядывая последние журналы мод, - моя гордость удовлетворена, а сейчас надо закрепить начатое. А ежели,  царь видит ее фавориткой, то кумушки ошибаются, она никогда не изменит своему мужу и своей фамилии. Обсуждать или осуждать - две большие разницы. Пусть будет разговор о ее победах, а не о мужском тщеславии быть побежденной. Она так просто не сдастся, и при том, скоро станет матерью.
      Дарья улыбалась загадочно и молчала, все выбирала время и место, когда сообщит мужу новость, которую тот уже и перестал ждать. Еще недавно она заметила за собой странность в теле и уже не сомневалась, когда не пришли ее женские дни. Потом обратилась к доктору, пожаловавшись на недомогание и тошноту по утрам, а после долгожданной новости, просила того не докладывать мужу, когда он спросит, придумать что либо, а ей предоставить такую счастливую минуту. Тот  соглашался.
      - Да, мадам, - понимающе улыбался он, - так будет лучше. Вы вправе первой сообщить о такой приятной новости.
      И вот, как-то после вечернего ужина, сидя в кабинете, как всегда у них было принято, она встала перед ним и просто сказала:
      - Я беременна.
      Барон чуть не поперхнулся, дернулся,  и вино пролилось ему на домашнюю куртку и брюки.
      - Что ты сказала? – вскинул тот тревожное лицо.
      - Я беременна, - засмеялась она,  и начала стряхивать с его одежды  винные потеки.
       Барон отвел ее руки и схватил за плечи.
      - Это верно? – серьезно взглянул в ее глаза, - Ты не шутишь?
      - Так же верно, как и эти следы на одежде, - хихикнула она, упираясь ему в грудь, - не замажь и меня.
       - Как же долго я ждал и  уже перестал и надеяться, - шептал он и жаркие губы целовали лицо женщины.
      Она смеялась и уже сама подставлялась под его ласки.
      - Спасибо, спасибо, - говорил он, между страстными поцелуями, - спасибо Господу и тебе, любовь моя.
                *  *  *
      Дарья чувствовала себя  нехорошо всего немного времени. Тошнота прошла вскоре,  и ее появление в салоне на дневном приеме у Трубецкой прошло обычным образом. На отказ от предыдущего посещения, она сослалась на легкую простуду и оттого не смогла быть. Ей поверили,  и разговор повелся о больном поветрии в столице. Это уже обсуждалось в салонах и даже остерегалось в приглашениях.
      - Ах, милочка, - жаловалась княгиня, - эта «инфлуэнца» поразила многих. Как бы не заразиться до бала. Говорят, что государь сам недавно переболел ею. И вот вы также. И правильно, что лечились дома. Она так заразна.
      Дарья качала в согласии головой и усмехалась про себя, что этот ее секрет не раскрыт, как если могли бы рассказать о любом чихе любопытствующие и всезнающие салонные обывательницы.
      - Их хлебом не корми, дай только перемыть косточки своим же, - хмыкал барон, на слова Дарьи о неизвестности ее положения в обществе, - и ты молчи об этом. Знаешь, зависть будет похлеще заразы, выест всю душу и тело. Зачем тебе нервничать, надо беречься. От этого зависит и твое и его здоровье, - поглаживал он жену по животу и счастливо жмурился при этом.
      - Ну, почему ты думаешь, что будет мальчик? – удивлялась каждый раз Дарья, - А может быть дочка?
      - Я и дочке буду рад, если пойдет в тебя во всем, а уж потом, после нее, обязательно будет сынок.
       Дарья смеялась и прижималась к нему.
       - Ну, вот и я влюбилась, - счастливо замирала она в его объятиях, - к этому все и шло.
       Она успела написать о волнующем событии отцу,  и тот прислал ответ, полный счастья и поздравлений. А еще приписку от няни, чтобы дождалась и не рожала без нее.
       - Вся может быть, - читала она каракули Авдотьи, - А я уж смышлена и помогу всегда. Уж моих-то силенок не занимать и умелости тоже. Я тебе не дохтура столишные, а всё по жизни известная. И к тому же нянька, все об тебе знающа.
      Поговорив с мужем,  и обсудив письмо, решили отложить проблему на некоторое время и пригласить всех перед родами. К тому же, барон часто задавал вопрос об оставлении службы тестю и переезде в имение, можно и в Поршнево, на что тот сомневался вначале, а потом дал согласие под нажимом дочери.
      - Ну, почему в Поршнево, - кипятился он, когда узнал, что появиться на свет его первенцу предстоит именно там, - А мое имение здесь? Все Оттовичи на этот свет появлялись здесь. Почему ты хочешь сменить адрес?
       - Потому что я …боюсь, - шептала она и слезы катились по щекам, - моя мать…она умерла родами.
      - Что за страхи, - утирал барон слезы и целовал, посадив к себе на колени, - Здесь есть хорошие доктора и к тому же столица это тебе не Оренбург.
Но она настаивала,  и барон соглашался, пока.
      - Есть еще время, - думал он, поглаживая ту по спине и целуя в висок, успокаивая и качая на коленях, - можно и согласиться. Все равно, надо переводить сюда поближе отца, довольно видеть вздыхающую жену, при каждом поступлении от него писем.
      Это, довольно хлопотное дело, он оставил на после праздников, а сейчас занимался тайными и трудными подготовками к предстоящим военным событиям. Николай приказал не выпячивать и в то же время быть готовым к возможным военным действиям.
        А пока Петербург готовился к встрече Рождества Христова.

Г л а в а  9.
       Погода под праздники подвела,  и состояние петербуржцев было такое же слякотное, как и хмарь за окнами. Неожиданное потепление превратило улицы и площади столицы в мокрое жижево, в котором вязли колеса и ноги,  как животных,  так и людей. Дул пронзительный ветер, выхолаживающий до нутра,  и лили теплые дожди. Нулевая температура не способствовала праздничному настроению, но народ  сопротивлялся и настраивался на Рождество. А перед самым праздником ударил мороз. Все застыло и замерзло. Такой внезапный переход доставил еще больше хлопот, как хозяевам, так и слугам. Все больше заполнялись больницы с ушибами и сломанными конечностями, все больше ломались кареты, и скользили неуправляемые санки, сбивая и калеча прохожих. И все-таки это не могло испортить предстоящих новогодних хлопот и ожидания праздника. Народ веселился и сновал по магазинам и рынкам в поиске новых товаров и подарков для себя и своих родных. Елками пахло даже на улицах. Из постоянно хлопающих дверей кондитерских тянуло выпечкой и молотым кофе. Все это создавало веселое праздничное настроение и таинственное ожидание новогоднего чуда.
       В семье Оттовичей также готовились к Рождеству: привезли из имения высокую ель и поставили в зале, где весь день, под руководством Дарьи ее наряжали. Она суетилась и смеялась, отдавая приказания слугам и те в свою очередь веселились, глядя на свою юную хозяйку. Из кухни тянулись запахи выпечки и ароматы ванили, закупались свежие овощи и фрукты, а также конфеты и печатные пряники, так назывались фабричные иностранные печенья, обычно французского, а теперь и английского производства. Вводилась мода на такое лакомство и его стали часто подавать на чаепитиях при дневных приемах в домах и салонах, вместе с выпечкой собственной кухни.
        В доме на у Оттовичей подавали в первый раз их приема. Дамы столицы были удивлены и осторожны, пробуя такие гастрономические изыски.
      - Не бойтесь, кушайте, - улыбалась хозяйка, подвигая вазочки с разноцветными и разной формами печеньями, - вам понравится. Тем более что  вся Европа уже переходит на такую кондитерку. Теперь модна не домашняя выпечка, а  покупная, и их уже начинают делать и у нас в городе.
       Дамы изумлялись вкусу и уже претворяли эту моду и у себя.
      - Что ни говори, - вздыхала Мария Алексеевна, вдова генерала Головина, пробуя маленькое печенья, прихватывая губами крошки, - а Европа все же остается законодательницей не только платья, но и едой. Даже такой. Хотя куда им до моей кухарки Аксиньи. Вот кто печет, так печет. Тает во рту, а не крошится, как этот.
      Она стряхивала пальцы   и утирала их платочком. С ней соглашались лишь пожилые матроны, а вот молодые похахатывали и брались за следующую восхитительную кондитерскую мелочь, пахнувшую  гвоздикой и медом, усыпанную орехами и  шоколадом. Так и вводилось в моду столицы  угощение ароматными покупными печеньями
      Новогодние хлопоты по дому, не отвлекали и в приготовлении к Рождественскому балу в Зимнем дворце. Шился наряд,  и готовились бальные туфли к нему и не одни. Всегда дамы везли с собой и запасные, дабы не опозориться, когда могут слететь или не дай Бог, стоптаться задники туфель. Танцевать необходимо, если у тебя заполнена книжка, и отказаться, в связи со стоптанной или потерянной в толпе обувью, было моветон. Служка дожидался с запасом необходимых пар у дамских комнат, и иногда даже засыпал на кушетках в огороженных местах, для такого случая.
      Все в доме Оттовичей делалось с внимательного позволения Дарьи Дмитриевны. Она успевала кругом: на кухне, в примерках, в поездках по магазинам. Барон часто сетовал, что не может сопровождать ее в этом мероприятии и безумно боялся перемен в погоде, но барыня лишь отмахивалась и смеялась на его переживания.
      - Я всегда осторожна, мон ами, - целовала она, мужа, - и не хмурь брови. Я рассержусь. Ты мне не доверяешь.
      - Как же, не доверяешь, - спорил с ней полковник, - не тебе, а санкам или карете, которая будет тебя возить.
      И приставлял к ней двух крепких слуг, с наказом следить за передвижением хозяйки и отвечать будут, если что, строго и серьезно. Те и так, влюбленные в красивую и доброжелательную баронессу всегда следили и помогали ей и даже без принуждений.
        Так в хлопотах и подошел день икс – бал во дворце. После обеда и отдыха засуетилась прислуга, наряжая свою хозяйку на праздник. Приглашенные куферы и модисты превращали Дарью в ослепительный образ юной богини, с помощью платья, зеленого с золотом, открытого и пышного, высокой прически с фероньеркой из небольшой жемчужины, и завитыми локонами, спадающими на спину. В этот раз ей вменялось надеть фамильные драгоценности,  и она с удовольствием застегнула на шее и в уши крупные изумруды в золотой оправе с алмазными соединениями. Длинные белые перчатки и  веер-опахало  из белых страусиных перьев дополняли наряд. А вот танцевальной книжки у нее уже не было. Только супруг, мог разрешить своей жене танцевать с тем или иным соискателем, в его ведении находилась рука жены и только он мог отказать или согласиться с приглашающим.

      Чета Оттовичей входила в огромный зал под их оглашение и тут же встроилась  в тысячную толпу. Гул голосов стоял над всеми и делился на отдельные звуки смеха, разговоров и восклицаний. Сверкание драгоценностей и орденов, все оттенки цветов нарядов дам и кавалеров, мелькание слуг и распорядителей, все сливалось в одно большое скопище тел, запахов, звуков. Найти кого-то было делом немыслимым, поэтому зал предварительно был разбит на сектора,  и каждый приглашенный знал свое место или ему показывали на него специальные слуги, которые вели гостей.   
       У Оттовичей также было свое,  и они направились было туда, но у входа перехвачены адъютантом царя и препровождены в ближний царский круг. Здесь находились семьи приближенных и сюда же подведены были и Оттовичи.  Дамы  удивлялись, мужчины слегка кивали. И только супруга Бенкендорфа, Елизавета Андреевна протянула руку полковнику.
      - Рада видеть вас, барон,  и вашу супругу, - проговорила она, улыбнувшись смущенной Дарье, - давненько не встречались. А это ваша супруга?
      - Да, Елизавета Андреевна, позвольте представить вам Дарья Дмитриевна Оттович-Галицына.
      Дарья присела.  Дама  взглянула в напряженное лицо жены полковника и протянула той ладонь. Дарья пожала пальцами. Итак, знакомство состоялось.
      - Приглашаю вас с супругой к нам на святки. Приходите запросто, - усмехнулась она, взглянув в заалевшее лицо Дарьи, - мой Александр Христофорыч всегда рад видеть новые лица. А вас тем более, полковник. Герои 12 года всегда в почете.
      Барон раскланялся и обещался посетить их семейство и, конечно, просил о непременном их ответном визите. На что дама дала положительный ответ. Их разговор прервало оглашение о выходе царя.
      - Его императорское величество Николай Павлович  с ее императорским величеством Александрой Федоровной.
      В зал вступила царская чета со свитой из фрейлин и личных слуг. В белом военном френче с злотыми эполетам и аксельбантами, с голубой лентой через плечо, высокая фигура Николая была видна всем присутствующим, даже тем, кто стоял у самой стенки зала и тянул шею, дабы увидеть  государя. Он шел,  и скупая улыбка трогала его губы. Держа на локте руку жены, он кивал тем, кого узнавал и кого видел впервые.
      - Все подданные должны знать своего владыку и быть им обласканы, - говорил Николай, когда жена пеняла ему на ненужные, как ей казалось, экивоки. Николай смеялся и продолжал свои прежние маневры, особенно когда находился в хорошем настроении. А сегодня у него было оно отменным – сегодня он хотел встретиться с той, образ которой преследовал его вот уже более нескольких месяцев, чьи зеленые глаза оставили в его сердце царапину,  и хотелось ее еще больше разбередить. А уж целовать эти алые губки и трогать языком жемчуг зубов, так и вовсе захватывало дух.
      Не ведала баронесса Дарья Дмитриевна,  каковы планы государя и поэтому была взволнована и несколько напряжена. И только спокойный взгляд и твердая рука мужа, давала ей защиту и чувство безопасности.
      После поздравлений государя с Рождеством, начались танцы. Дарья очень боялась, что император вновь пригласит ее на открытие бала, но он танцевал с императрицей и она  свободно вздохнула.
      - Ну и,  слава Богу, что с супругой, - повеселела девушка и даже заулыбалась серьезным мужчинам, в окружении  царя.
      Здесь были фельдмаршалы, послы и дипломаты, высшие чины государства, а также фрейлины ее величества. Дарья словно растерялась в таком  окружении, но вот барон предложил ей руку,  и она вошла в круг танцующих первых пар. Черные глаза супруга смотрели на пылающие щечки взволнованной жены,  и сердце его сжималось от нежности.
      - Как же он любил ее, эту юную красавицу, как страстно ее желал. Боги, - шептал ей на ушкО, когда прижимал к себе в повороте танца, - за что мне такое счастье.
      Она слегка откидывалась и улыбалась, глядя в его чарующие глаза. От этой улыбки она становилась еще краше, еще желаннее и, конечно, это заметили все, кто следил за этой парой, в том числе и Николай. Он,  прищурившись, наблюдал,  и легкая усмешка не покидала его лицо.
      - ЧтО с вами, мой государь, - хмыкнула первая леди империи, - новая фаворитка?
      - Не ваше дело, милая, - усмехался царь, - вы себе слишком позволяете. Ведь знаете же, я не люблю, когда мне указывают.
      - Как я могу, ваше величество, - слегка картавя, с легким немецким акцентом, говорила женщина, глядя в каменное лицо супруга, - просто вы иной раз забываете, что не все дамы государства ваша собственность.
      - Вы ошибаетесь, мадам, - сквозь зубы ответил Николай, -  все дамы мои. Даже те, кого вы мне иногда подсовываете. И не забывайтесь. Я все же мягок к вашим «авантюр амур». Так что мы оба свободны в выборе, не так ли?
      Царица замолчала, прикусив в досаде губу. Больше они не говорили. Танец закончился,  и Николай втянулся в беседу с испанским послом. Они говорили о Новой Америке, где сходились их интересы. Им обоим не нравилось усиление Англии и Франции в этом регионе. Но пока это не являлось первостепенным для Николая. Он, опираясь на донесения своих посольств в Испании, прощупывал их отношения с другими западными державами, особенно сейчас, когда назревал конфликт с Турцией. Невмешательство  Испании, позволило бы русскому флоту спокойно сопровождать войска на Балканах.
      Не сказать,  что уж Николай был увлечен разговором с посланником, краем глаза, он следил за парой Оттовичей и когда они остановились недалеко, направился прямо к ним.
     - Государь, - склонился барон,  и присела Дарья.
      - Поздравляю вас с Рождеством, - улыбнулся царь и уставился на вспыхнувшую лицом девушку, - и вас, баронесса. А как подарок вам от меня?
      - Я признательна вам, ваше величество, - вновь присела девушка, краснея щеками и опуская глаза, - Ваше внимание к моей семье безмерно. Я рада, что вы соединила меня с моими родственниками и дали мне фамилию рода. Заверяю вас, что не посрамлю ее.
      - Надеюсь, - усмехнулся Николай, - и разрешите пригласить вашу даму, барон? Позвольте.
      Он подал руку,  и рука Дарьи легла в руку императора. Николай вывел девушку в центр зала и заиграл вальс. Пара танцевала изящно, быстро. Партнеры удачно подходили друг другу: рост, молодость, яркость глаз – все говорило о том, что вскоре при дворе появится новая фаворитка императора и на ней уже строились планы не только местных царедворцев, но послов разных стран.
      Они кружились одни, а остальные внимательно наблюдали за ними и шепоток скользил по залу, вытягивались шеи, прикрывались веерами дамы.
      - Дарья Дмитриевна, вы так напряжены, - склонил мужчина к ней голову, - в чем дело?
      - Мы танцуем одни и это так странно, - прошептала девушка и взглянула на Николая.
      - Что же тут странного, - усмехнулся тот, заглядывая в ее глаза, - мы самые главные на сегодняшнем празднестве.
      - Мы? – удивилась Дарья, - При чем тут я? А ваша супруга, императрица?
      - Моя супруга  есть Первая в империи, но здесь и сейчас именно вы самая главная, - уверенно сказал царь, - Я так хочу.
Дарья кивнула и улыбнулась.
     - Как скажите, ваше величество. Ваше слово для всех нас закон.
     - А для вас, Дарья Дмитриевна, закон?
      - И для меня, мой государь, - прикрыла она глаза.
      - Я могу это воспринять как согласие?
      - Согласие в чем, ваше величество?
     - В вашем понимании моих чувств к вам, высоких чувств, Дарья Дмитриевна, - и он слегка прижал ее к себе.
      Дарья от неожиданности поддалась,  и щека  ее коснулась губ Николая. Чуть-чуть, и она тут же отстранилась. Все произошло мгновенно,  и только сузились глаза барона,  и злая ухмылка промелькнула на его лице.
      - Ни за что вы не получите мою супругу, ваше величество, - прошептал он, скрестив руки на груди и тут же его отвлекли стоящие рядом Бенкендорф и Уваров. Завязался разговор, но барон упрямо следил за парой. И вот музыка закончилась, а жена все еще стояла рядом с императором. Они о чем-то говорили, и потом Николай проводил девушку к мужу. Увидев своих придворных, Николай остался в этом же кругу и уже не сводил глаз с Дарьи. Наступала неловкая пауза. Она грозила перерасти в «инкомфорт» и тут вмешалась все та же графиня Бенкендорф.
      - Ах, уж эти мне мужчины, - воскликнула она,  приобняв за плечи бледную Дарью, - Все о делах и о делах. Рождество. Надо праздновать. Полковник, почему стоит ваша очаровательная жена? Пригласите же ее, пора и танцевать.
      Барон поклонился находчивой женщине и повел жену к танцующим. Положив руку на талию, он втянул ее в середину и прижал к себе.
     - Я так люблю тебя, моя дорогая, что уже не могу смотреть, как некоторые мужчины поедают тебя глазами.
      - Под некоторыми, ты подразумеваешь государя? – усмехнулась она, кокетливо поведя глазами.
      - И его в первых рядах, - склонился к уху и слегка поцеловал.
      - Не ревнуй меня, дорогой, просто верь, - откинулась она и посмотрела прямо ему в глаза, - я никогда не позволю себя скомпрометировать. А если что и говорят, то путь. Канис баркс вентум портат, как говорили древние. (собака лает – ветер носит)
      Барон прижал ее крепче к себе,  и они понеслись в танце. Дарья порхала в его объятиях, ей было хорошо и спокойно в его сильных и теплых руках,  и она знала, что так будет всегда.

Г л а в а  10.
     - Я ревную тебя, - шептал барон, прижимая расслабленное, после любовных утех, тело жены, - и это очень больно.
      - Ты меня ревнуешь? – прошептало она устало, - и к кому же?
      - К кому? И ты еще спрашиваешь? – возмутился он.
      - Эй-эй! – уперлась кулачками девушка ему грудь, - Что ты себе напридумывал? Я все же мать твоего ребенка. Как ты можешь?
      - Мне ужасно больно и стыдно, -  откинулся на спину полковник, - Но я же видел, как он на тебя смотрел, а потом  даже посмел прижать к себе и коснуться щеки!
      - Так это же было  в танце, - нависла над ним Дарья и начала целовать его в шею, грудь, живот и ниже.
      Барон стонал от ее ласк и придерживал голову, направляя на нужные точки страсти. Скоро не стерпев, перевернулся, судорожно выцеловывая гибкое тело и,  подмяв под себя,  соединился с ним. Их единение было бурным и быстрым.
      - Не смей меня ревновать, - проговорила она ему в губы, когда тот склонился над ней в благодарном поцелуе.
         А в это время Николай  тоже имел любовную игру с одной из фрейлин императрицы. Он обнимал молодую женщину, а видел зеленые глаза другой. Получив свою потребность, выпроводил ее из спальни и, накинув на плечи халат, плеснул в стакан английского бренди. С некоторых пор он полюбил этот напиток.  Он  добавлял ему в кровь огня,  его терпкость давала ощущение свежести,  а  это всегда кружило голову,  и его расслабляло.
      Вот уже более десяти лет он был женат, родились дети, и теперь, в связи с болезнями супруги, позволял себе легкие, ни к чему не обязывающие отношения с другими женщинами. В связи со своим властолюбивым и скрытным характером самодержца, он не терпел  отказа  от своих подданных ни мужчин, ни женщин, хотя понимал, что все должно быть в пределах разумного. И все же не терпел вольнодумства и разнузданности, но не мог отказаться от волокиты за хорошенькими женщинами. Его либидо было мощным и требовало удовлетворения, а если кто-то и отказывал ему в его притязаниях, то гневался и злился. Он не терпел неудач ни в войне,  ни в любви. И там и там только победы. Глядя же на юную жену полковника, он надеялся на легкую интрижку, но наткнулся на броню. Ее-то он сразу почувствовал, лишь только приблизил к себе. Взгляд, рука, тело – все сказало ему – НЕ твоя.
      - Это мы еще посмотрим, - ухмыльнулся мужчина и плеснул в стакан тяжелую жидкость.
                *  *  *
      Борьбу за юную баронессу он начал на другой день прямо после завтрака. Вызвав в кабинет сестру, ту, из-за которой и был сослан полковник в Оренбург, он поинтересовался ее настроением, преподнес подарок, паюру с сапфирам, и спросил, так, между прочим.
       - У маман  все заполнено в свите фрейлин?
      - А кого надо пристроить? – усмехнулась она, понимая, что его приглашение не зря.
      - Жену твоего знакомого фон Оттовича, - и взглянул пристально ей в лицо.
От неожиданности, она побелела и качнулась. Потом взяла себя в руки.
      - Могу, найдем, - после паузы произнесла хрипло.
      - Вот и замечательно, - подошел к ней Николай и поцеловал в висок, - Пошли им приглашение на свой вечер. Кстати, когда ты его планируешь?
      - Через три дня, в пятницу, ваше величество, - присела женщина.
     - Ну, к чему такие реверансы, просто брат, - взял ее за руку и поцеловал холодные пальцы, - думаю, что и тебе будет интересно видеть своего прежнего визави. Я ясно выражаюсь?
Она кивнула и вновь присела.
      -Можешь идти, - выпустил ее руку  и проследил за чуть дерганой походкой двоюродной сестры.
       О ее связи с молодым Оттовичем говорил весь Петербург. Молодой  повеса, чуть старше  своей пассии, вскружил ей голову. Она даже была готова выйти замуж за него, да Александр быстро пресек сей адюльтер и их связь прервалась. Вскоре ту выдали замуж,  и она замкнулась в своем горе. Семьи не получилось, детей не было.  Муж погиб в персиянской компании, а ее вновь приняла вдовствующая мать Николая императрица Мария Федоровна. Так та и осталась фрейлиной при дворе. Вот уже восемь лет она вздыхала по своему герою. Сначала были письма, а потом и их прекратили. Она следила за скудными вестями о своем любовнике, но по извещению, что тот женился,  оставила все попытки вернуть утраченное, особенно после того, как увидела юную красавицу.  И вот сейчас в ее сердце поселилась надежда. Сам император ее дал, польстившись на молодую особу.
      - Что-то будет, - упала она на кровать, закрыв лицо ладонями.
      Потом резко подскочила и ринулась к зеркалу, внимательно вглядевшись в свое лицо.
      - Те же глаза, что так любил он, те же губы, что страстно целовал, но уже слегка увядшая кожа и морщинки, - хмыкала она, разглаживая их пальцами, - все же не девятнадцать, как той, а на целых двадцать лет старше. Это кое-что значит.
      Но ее взгляд тут же сосредоточился на мысли, что не все потеряно.
      - Не замуж, так хоть в постель, - хмыкнула она и потянулась, - Еще помню его руки и губы. Все может повториться, если постараюсь.
      Вскоре на адрес четы Оттовичей пришло письмо с приглашением от старой знакомой. Прочитав его, барон все понял и скривился.
      - Не мытьем, так катаньем, ваше величество? Посмотрим.
      - Что там? – выглянула из-за его плеча улыбающаяся девушка.
      - Приглашение на литературный вечер, мон ами, к сестре императора.
      - Надо же, как замечательно, - вскрикнула она, выхватывая из рук мужа бумагу с гербом Романовых, - там самый лучший салон во всем Петербурге и  туда практически не попасть. А тут такое! – и она закружилась по комнате.
      - Чему так радуешься, душа моя, - он грустно посмотрел на танцующую супругу. 
      - Так там собираются самые известные литераторы столицы, да будет тебе известно, - продолжала она кружиться и напевать что-то.
      Он не мог огорчать отказом, как бы ему не хотелось, своей  любимой женщине, притом беременной, но был неприятно взволнован, и  тем, что это его прежняя визави и тем, что здесь чувствовалась рука императора. А это был ход конем.
      - Что же, ваше величество, - сквозь зубы прошептал он, сощурившись, - теперь мой ход.
                *  *  *
      Санки с четой Оттовичей остановились перед дворцом генерал-фельдмаршала Осиповича, чье имя носила Елизавета Кирилловна, двоюродная сестра по материнской линии, присланная еще маленькой девочкой из отчего дома в Шттетине. Она выросла при дворе, была крещена и получила образование, вместе с детьми Павла. Они считали кроткую, белокурую и синеглазую девушку своей сестрой и любили ее. Императрица,  ее тетка и  мать Николая и Александра, не раз пыталась выдать ту замуж, но не находилось подходящей пары: царствующие дома Европы не считали ее достойной, а своих  она не жаловала. Да и брат Александр не притеснял, желал видеть ее счастливой. А вот связь с бароном, пресек и не позволил случиться неудачному, с его точки зрения,  союзу. И хоть по крови они были схожи, да титул маловат, не позволил, а на высказанные слова сестры о диктате, вспылил и обозлился. Вот и получилось то, что получилось: она в слезах и вскоре в замужестве, он в ссылке и далеко, в Оренбурге.

      Дом был расцвечен огнями. За большими окнами угадывался зал,   и даже снаружи слышались смех и музыка. Поднявшись на второй этаж, барон почувствовал раздражение,  скулы свело от напряжения, руки похолодели и сжались в кулаки. Вся его фигура говорила, что он готов к бою, к сражению за свою любовь. Дарья же была весела. Ее любопытство читалось на юном личике и глаза сверкали от удовольствия. Их встретила  хозяйка,  и барон успокоился, увидев лишь любезность на ее лице, вкупе с равнодушием. Оглядев зал, он не увидел императора и тоже успокоился.
      - Может,  все мои мысли были лишь больным воображением, - корил он себя, наблюдая, как Елизавета знакомит жену с молодыми литераторами, успевшими нашуметь в салонах и театрах своими произведениями и своими выходками.
       Слухи шли за ними веером и даже опережали их. И при том они были вольны, язвительны и веселы. Их настроение передавалось присутствующим,  и тут гуляла волна открытых чувств, желаний и ярких эмоций. Это захватывало и придавало вечеру вкус  страсти и ощущение наслаждения. Танцы под пианино, слуги с подносами с бокалами шампанского и фруктов, смех и легкие разговоры,  споры о литературе и  тут же стихи и мадригалы. Каждый кружок быстро образовывался и столь же быстро разбегался. Новые ощущения требовали и новых лиц. И уже разбрелись кто куда пары, пришедшие вместе, общались друг с другом еле знакомые и вовсе незнакомые. Все это создавало какой-то конгломерат легкой взаимосвязи и соприкосновений и это очаровывало и увлекало.
      Где-то в этой толпе была и его жена. Вначале барон отслеживал ее знакомства и слушал ее беседы с молодыми литераторами, а потом потерял из виду и лениво наблюдал за хозяйкой.
      Елизавета была все также хороша, несмотря на прошедшие годы. Та же стать, фигура, не испорченная родами, пепельные густые волосы и фиалковые глаза. Немного морщинок только придавали ей таинственности и шарма. Затянутая в черное бархатное платье с белыми кружевами, она вскидывала голову, когда смеялась и показывала крупноватые белые зубы. Когда-то он любил ее и даже хотел жениться, а теперь благодарил Бога и Александра, что это не случилось, потому что он был серьезно влюблен в свою юную жену. А вот Елизавета его все также любила. Об этом и поведала она барону, когда тот прошел в мужскую комнату,  и поймала его на пороге в залу.
      - Ты все тот же, - проговорила она, глядя на него, - совсем не изменился. Лишь седина слегка в висках, - коснулась она его волос.
В этом жесте было столько ласки и желаний, что он смутился.
      - Возможно.  Но и тебя лета мало коснулись, Лиззи, - поцеловал он, пойманную руку, - Все также прекрасна.
      - Куда уж мне против твоей юной жены, - грустно улыбнулась она, проведя ладонью по его щеке, - А все тебя помню. Каждый взгляд, каждую черточку. Помню и все также люблю.
      Она смотрела в растерянное лицо мужчины и видела в нем замешательство, он не знал что говорить, что делать. Ее откровенность шокировала, сбивала с мыслей, озадачивала.
      - Я уже не тот молодой человек, каким был прежде, Лиззи, и я женат. Может быть,  вскоре буду отцом. И в этом теперь вся моя жизнь. Прости.
     Он прихватил ее ладонь и прижался губами, пристально вглядываясь в лицо. Она встрепенулась и прижалась к нему.
      - Поцелуй, как тогда, на прощанье, прошу тебя, - заглянула в него просящими глазами.
     Он поколебался немного и, прихватив за талию, прикоснулся к губам. Она прижала его к себе и впилась в его рот страстно, отчаянно. Он  вдруг почувствовал,  как из под ног уходит пол,  потом он качнулся.  Барон   вздрогнул и припал к ее губам. Они  целовались яростно, будто хотели отомстить за что-то,  наказать или вознаградить себя за утраченные годы любви.  Вскоре голова протрезвела,  и он оттолкнул от себя женщину. Они стояли друг против друга и часто дышали.
      - Что это? – услышали они взволнованный женский голос и барон в ужасе повернулся на него.
     У входа в зал стояла Дарья и смотрела на них удивленно. Она была  ошарашено. Ее лицо выражало гнев, растерянность и обиду.
      - Это не то, что ты думаешь, дорогая, - кинулся к ней муж, хватая за руки, - Я все тебе объясню.
      Она вскинула руку,  и звук звонкой пощечины огласил этот укромный уголок. Схватившись за лицо, барон все же ухватил ее за руку и попытался поцеловать, но Дарья вырвала ее,  и резко повернувшись, быстро вышла из темноты.
      - Прости, - тронула его за плечо Елизавета, - глупо все получилось. Наверно не надо было вас звать. Мне трудно смотреть на тебя, и трудно забыть. Прости.
      Она погладила по его,  покрасневшей от удара,  щеке и вышла вслед за Дарьей. Постояв еще немного, Виктор вздохнул, потер щеку и усмехнулся невесело. Ему предстояло объяснение с Дарьей.

      Ссора вышла чудовищной. Жена не хотела слышать никаких объяснений и возражений по поводу увиденного. Кроме того она знала об их бывшей близости и его ссылке за эту связь. И это была не интрижка, это были любовные отношения, которые никогда не забываются и всегда возможны их повторения.
      Дарья и сама не знала, что может так ревновать. Ее сердце разрывалось от несправедливости,  и волна упреков захлестнула поникшего барона.
      - Вы, Виктор Иванович, показали себя с такой стороны, с которой я не могла и подумать, - раздраженно ходила по гостиной Дарья, - Как вы могли так низко пасть? Как, при живой жене целоваться и при том с таким жаром? Вы все еще любите эту женщину? Только не врите мне, - кричала она, и слезы текли по щекам, злые, отчаянные слезы.
     - Я могу тебе ответить лишь то, что сам испытал и почувствовал: НЕ знаю, что на меня нашло. Может наваждение какое-то. Сам не понимаю и каюсь. Прости, если можешь. Больше это не повторится, поверь.
      Он упал перед ней на колени и схватил за руки. Прижался к ладоням, целуя пальцы. Потом встал и рывком  притянул к себе рыдающую Дарью. Она,  уткнувшись в грудь лицом, все говорила и говорила, как он ее совсем не любит, как поменял на другую, как ей тяжело и горько. Он соглашался и повторял, целуя в мокрые глаза и щеки, что он дурак, подлец, негодяй и она права, и только так его теперь нужно называть. Она,  в конце концов,  согласилась с этими эпитетами и затихла в его объятиях.
      В эту ночь они безумствовали, то ли от бурной ссоры, то ли от происшедшего на вечере. Их тела взлетали в огне желаний и сплетались в вожделении. Потом Дарья заснула, закинув ногу на его бедро и охватив рукой за грудь, а он прижал ее к себе, закрыв глаза от нежности и умиления.
      Он лежал и не мог уснуть, вспоминая сегодняшний вечер и ее, свою бывшую любовь. И  понял себя, понял, почему тАк целовал эту женщину. Он прощался, прощался со своей молодостью. 
      Дарья заворочалась, замычала и прижалась к нему, почти перебравшись на грудь. Он тихо поцеловал ее в висок.
      - Спи, любовь моя, и пусть тебе приснится только самое хорошее.

Г л а в а  11.
      Полковник Оттович был в полку, когда пришло уведомление о его командировке на Урал к Демидову. Он должен проинспектировать поставку пушек, что отливались по госзаказу. На это должно уйти месяц.
      - Дорогая, - целовал он мокрые щеки встревоженной жены, - дни пролетят быстро, ты и не заметишь.  Я не могу отказаться -  приказ императора, к тому же я военный и приказы обязан выполнять. А ты  жди меня. Обещаю, что не задержусь и буду вовремя, может даже с опережением, как пойдут дела. И привезу тебе подарки.
      - Ты мой единственный подарок, - всхлипывала Дарья, цепляясь за теплый плащ мужа, - очень буду скучать.
      - Я тоже, - шептал он и вытирал слезы тыльной стороной ладони, - Береги себя и нашего ребенка.
      Она кивала и плакала. Он уезжал с тяжелым сердцем, будто чувствовал что-то нехорошее. Сел в санки и накрывшись пологом крикнул:
     - Трогай!
      Ворота закрылись,  и Дарья осталась у окна, утирая слезы. Она не знала, что ей делать, как-то все здесь было связано с ним, с его запахом, с его вещами. Она бродила по дому и повторяла, что нельзя так горевать, чай, не на войну, всего месяц. Он пролетит незаметно,  и муж вернется и все будет,  как и прежде, везде его улыбка, чуть хрипловатый смех, чарующая голос. И еще его объятия, мягкие губы и сильное тело. Дарья всхлипнула, качнула головой  и передернула плечами. Вытерла слезы и направилась в кабинет, чтобы разобрать письма и отписаться от приглашений в связи с командировкой мужа. Оставила только несколько: от Галицыных, от Бенкендорф и … от Осипович Елизаветы Кирилловны. Она посетит их одна на дневном рауте. Голицыных, так как обещалась в прошлый их визит на святках, Бенкендорф, так как притулилась к этой милой женщине и полюбила ее с первого раза, а к бывшей любовнице мужа … потому что хотела убедиться, что Виктор ей не врал и она действительно тогда прощалась с ним. Не надо  было бы терзать себя, но какая-то сила гнала ее туда, где она получила укол ревности, до сего момента не испытанного ею.
      У родни было все по-прежнему:  холодноватый прием, несколько отчужденный, не родной. Чай со сплетнями и слухами о предстоящей войне. После этого она пила лавровишневые капли и плакала, пока не уснула.
       У Бенкендорфов смеялась и рассказывала, как показывала своим знакомым дамам  кондитерские новинки и как те удивлялись и боялись их пробовать. Сейчас же мода на печенье пошла гулять по домам и даже вышла за пределы столицы.
      - Что и требовалось доказать, - подытожила Дарья, откликаясь на улыбки присутствующих здесь дам.
      А вот в дом к бывшей, как называла ее девушка, ехала с оглядкой и осторожностью. Она не знала, что ее ждет и как будет с ней общаться. Но любопытство ее вторая натура и она решительно вошла в открытую дверь. Сняв шубку и капор, прошла за слугой в малую гостиную, и присела на диванчик, ожидая хозяйку. Ее бил озноб и холодели пальцы.
      - Зачем я здесь? – уже теснились вопросы в голове,  и хотелось… бежать.
     Она порывалась вставать и потом вновь садилась. И так несколько раз. Потом  прошла к окну. Придерживая тонкую штору, выглянула и тут же услышала за спиной дыхание. Резко обернулась и уткнулась в грудь мужчине. Подняла глаза и обомлела – перед ней стоял император! В партикулярном платье, который туго обрисовывал его фигуру, с еле видимой улыбкой на лице. Глаза внимательно вглядывались в лицо девушки.
      - Я вас напугал, простите Дарья Дмитриевна, - чуть отступил он и протянул руку, - прошу вас,  садитесь.
      Он посадил растерянную Дарью на диван и сел рядом.
      - Хотите чаю? – склонился он к ее лицу.
     - Нет…да…нет…не знаю, - пролепетала она, испуганно глядя на царя.
Она все еще не пришла в себя, потому что эта встреча была громом среди ясного неба, фантастическим стечением обстоятельств.
      - Тогда я распоряжусь, - и хлопнул в ладоши.
Влетел с поклоном слуга.
      - Чаю нам, - бросил он небрежно и повернулся к Дарье.
      - Я понимаю ваш вопрос и понимаю ваше положение, но наше свидание тайное и никто об этом не узнает. Верите мне, Дарья Дмитриевна?
Она кивнула.
      - А у нас свидание? – еле разлепила она губы.
      - Самое настоящее, - улыбнулся он,  взял ее за руку и поцеловал сначала один палец, затем второй.
     Руку она резко выдернула, чем удивила Николая, но он тут же сменил выражение на лице, и легкая ирония сквозила в его глазах.
      - Вы меня, почему-то, боитесь?
      - Нет, ваше величество, - наконец к ней вернулся дар речи, - просто я еще ни разу не была на свидании с таким высоким мужчиной.
И ту же сбилась и покраснела.
      - В смысле с царем,  а не по росту, - и тут вновь спуталась и слезы показались в глазах.
     - Ах, как вы чисты и наивны, Дарья Дмитриевна, и ваши глаза от влаги стали еще зеленее, похожи на озера, глубокие и таинственные.
      Он вновь взял ее за руку,  и она уже не отнимала ее. Она слушала. Еще никто не говорил так с ней, даже ее муж, который был для нее верхом ума и такта.
      - Ваши пальцы, тонки и кожа шелковиста, ваши локоны тяжелы и ласкают руки, ваши губы притягивают и заставляют задыхаться от желания их целовать.
      Он наклонялся все ниже и ниже, говоря хриплым шепотом, полным еле сдерживаемой страсти. Просунув руку за голову, рывком притянул к себе и впился в чуть приоткрытый рот Дарьи. Она даже не поняла, как это случилось, только почувствовала, что она в объятиях и тут же чужие губы накрыли свои. Жесткие, суховатые, властные. Язык раздвинул их и проник в рот, лизнув зубы,  и сделал движение вперед-назад, как при слиянии тел. Она опешила и застыла в удивлении новых ощущений. Они были странными, полными азарта, будто мужчина получил,  наконец,  свой приз и теперь смаковал победу. Выдержав его эмоцию, она отстранилась и всмотрелась в лицо императора.
      - Что это было, ваше величество? Я не поняла. Что этим вы хотели сказать?
      - Скажу, что я покорен тобой, ты моя повелительница, ты моя фея. Будь моей фавориткой,  и ты познаешь всю царскую милость. Я осыплю тебя драгоценностями и  мехами, ты будешь сиять на всех балах и  на всех приемах. О тебе заговорит Европа. Тебе будут завидовать все женщины во всех странах мира. Рядом со мной тебе покорятся народы, преклонят колени и падут ниц. По одному твоему слову я развяжу войну и кину к твоим ногам побежденного врага. Будь моей и ты узнаешь, как может быть счастлива женщина. Перед тобой откроются все дома и дворцы, ты сама выберешь, где будешь жить, с кем водиться, а кого карать. Ты, согласна?
     Дарья была в ступоре. Она слушала его голос  и ей казалось, что все это происходит не с ней,  с кем-то другой,  а она только зритель.   
      Очнулась на его вопрос.
      - Нет, - покачала она головой, - простите, ваше величество, но я отказываюсь. Если бы я не была замужем, если бы была одна, возможно, рассмотрела бы ваше предложение. Вы мне нравитесь, вы очень интересны и обаятельны, но я мужняя жена и клялась перед Богом, что буду с мужем и в радости и в горе. Так что простите и отпустите меня. Мне очень тяжело вам отказывать, но это правда.
      Николай слушал ее и удивлялся трезвому уму и выдержке юной девы.
      - Такая неискушенная и в то же время стойкая и прямая, - молча разглядывал он ее, ракрасневшуюся и немного смущенную, -  Трудно заслужить даже благосклонность императора, а тут он предлагает ей все богатства мира, а она отказывается. Тем более  что он ей  видится, значит,  не совсем слепа и глуха к его речам. Ах, да, муж! Но это поправимо. Раз - и ты свободна, моя пташка, - ухмыльнулся Николай, - Нет-нет, я не буду вызывать его на дуэль, просто пошлю в одно самое жаркое место. Выживет – получит награду и свою жену, не выживет…то его проблемы.
      Если бы Дарья могла услышать его сейчас, то она бы ужаснулась. Сейчас она своей рукой подписала ему приговор.
      - Нельзя отказывать царю, - мысленно ухмыльнулся Николай, откинувшись на спинку дивана.
      Они замолчали. Повисла пауза. Николай рассматривал растерянное лицо девушки и наслаждался ее мимикой лица,  на котором было написано сомнение, тревога и даже испуг.
      - Она чертовски хороша в своих эмоциях,  – наслаждался он ее замешательством, - вот бы сейчас да в постель. Ах, какая бы была любовница! А почему «бы»? Будет. Она сейчас не понимает, но скоро поймет и сама придет ко мне.
      Их свидание закончилось, как только вошла хозяйка,  и слуга подал чай. Была беседа на разные темы, и Дарья отошла, успокоилась, начала отвечать и даже улыбаться. Вскоре Николай встал и простился с ними. Поцеловав каждой руку, он резко повернулся и вышел из комнаты. Дарья  еле выдохнула. Елизавета прищурилась и спросила.
      - Надеюсь, что вы все поняли, дорогая. Если только проговоритесь где- либо или когда-либо об этой встрече, то будет все очень плохо и в первую очередь вашему мужу.
 Дарья нахмурилась.
      - Если мне не так много лет и у меня нет жизненного опыта, это не говорит о том, что я безмозглая курица, ваше высочество. А встречу с его величеством я не ожидала. Тем и поражена.
      - Ну, вот не надо мне ставить это в вину, - скривилась она, - Мой брат император знает что делает, а я только подчиняюсь, как,  впрочем,  и все вы.
      Она склонила голову набок и ухмыльнулась, зная или догадываясь, что здесь произошло. Дарья покраснела и встала.
      - Простите, но мне пора. Не скажу, что мне было приятно ваше общество, но случилось что случилось. Прощайте.
      Она кивнула, присела и быстро покинула дом, где была дважды гадко обескуражена: сначала при виде целующегося мужа, теперь целующего ее императора.
                *  *  *
       - Боже, а что теперь он сделает с Виктором? - в отчаянии она бросилась к письменному столу и схватилась за перо.
      - Срочно отписать ему, про сегодняшний разговор с царем и его предложением.
Она обмакнула перо в чернила и написала.
      « Дорогой мой, единственный и любимый!» Потом задумалась и отбросила перо в сторону. Схватившись за лицо, вздохнула.
      - И что я напишу? Что была на свидании, что слушала сладкие речи, что целовалась с другим? Нет, ничего такого писать не буду. Просто была там-то и там-то, виделась с тем-то и с тем-то. А про императора ни слова. Была, конечно, у Елизаветы, но была не одна,  а кто, тех не знаю. Немного посидели и ушла.
      - Боже, - всхлипнула она, - я уже начинаю врать своему мужу. А когда-то вменяла ему такое в обиду, что целовался с другой.  А я? Теперь мы квиты, выходит?
     Она опустила голову на сложенные руки и разрыдалась.

Г л а в а  12. 
      Двумя неделями позднее, в самый разгар дня, подкатила повозка и в воротах раздались возгласы прислуги.
      - Хозяин приехавши…
      Дарья быстро сбежала со второго этажа, и бросилась в объятия мужа. Зарылась в его плащ и  крепко прижалась.
      - Что ты, что ты, дорогая, - шептал он, склоняясь,  и целуя ее  глаза, щеки, губы, - Я здесь и, наконец,  с тобой,  любовь моя.
      Она все прижималась и прижималась, водила руками по лицу и смотрела в глаза.
      - Позволь уж мне раздеться, дорогая, - улыбался он, пытаясь сдерживать порывы девушки, - я еще весь в морозе. Простынешь.
      Она мотала головой и,  притягивая к своим губам, целовала. В конце концов,  он все же смог с ней договориться,  и они прошли в комнаты. Там она помогала ему раздеться,  и он ушел в туалетную, привести себя в порядок. Дарья ждала его у раскрытой постели и сама была готова. Застав такую картину, барон хмыкнул, и повалил жену на спину.
      - Я ужасно скучала, - прошептала она мужу в губы.
      - И я…очень, - хрипло откликнулся тот.
      После часового любовного соития, они, наконец, могли поговорить.
      - Я должна рассказать тебе многое, что было за это время, мой дорогой, - приподнялась она локте, заглядывая в удовлетворенное лицо мужчины.
       Тот прикрыл глаза и накрыл рукой ладошку жены, поглаживающей его по груди.
      - Слушаю тебя, родная, - улыбнулся он.
      И Дарья рассказал ему без утайки все, что приключилось, вплоть до своих ощущений от царевых поцелуев. Виктор замер. Он подавился от ее слов и  еле откашлялся.
      - Как? – прохрипел он, поднимаясь и садясь на кровати, - Как он посмел притронуться к тебе? Я убью его.
      - Нет-нет, дорогой мой, - засуетилась Дарья, видя его перекошенное от злобы лицо, - Нельзя даже такое говорить. Не подвергай свою и нашу с ребенком жизнь такой опасности. Умоляю. Иначе я могу пожалеть, что все рассказала тебе.
      - Что рассказала, молодец. Но все же я не могу оставить все так.
      - Можешь и сделаешь, ради нас, ради нашей жизни. Пойми, что никто об этом не знает,  и с меня взяли слово, что и я буду молчать. Но ты мой муж, мой друг, и я была с тобой предельна откровенна. Знаешь, сделать вид, что не знаешь, труднее, чем ответить, что тебе все известно. Молчание – золото.
      Они еще долго шептались в кровати о случившемся, пока не заснули, уставши, в объятиях.
      Следующим утром их ждало приглашение во дворец. Обоих. Его к военному министру, ее к императрице Марии Федоровне.
     - Зачем? – взволновано смотрела Дарья на задумчивого мужа.
      - Не знаю, - протянул он, нахмурившись, - Если по поводу твоих с ним амуров, то странно, почему министр.
      - Каких амуров? Побойся Бога, Виктор Иванович, - обиделась Дарья.
      - Ладно, прости, это я не со зла, - приобнял ее за плечи и прижал к себе, - И все же странно это.
      К объявленному времени каждый из них находился в приемной: барон у министра Орлова, а Дарья в комнате для посетителей вдовствующей  императрицы Марии Федоровны. 
      Министерство занимало дом со львами напротив Исакиевского собора, Дарья же проехала к спец воротам Зимнего дворца.  Полковник вскоре был приглашен к министру, для отчета по инспекторской поездке на Урал, а Дарью пригласила к себе статс-дама  императрицы. Там она предложила ей должность и место фрейлины и предупредила, что это высокая милость и не стоит от нее отказываться. Дарья обещалась ответить скоро, как только переговорит с мужем, ибо без его согласия она не может принять высочайшее предложение. Статс-дама кивнула и ушла в покои хозяйки.
       Дарья вышла  из царской половины и встретила мужа, ожидавшего ее. Увидев бледное ее лицо, встревожился и подхватил под локоть.
      - Что случилось, дорогая? – проговорил тот в полголоса.
      - Мне предложили место фрейлины при матери-императрице. Я обещалась посоветоваться с тобой и дать ответ. При этом он должен быть положительным. Так мне показалось. Что же делать, Виктор? 
      - А ты сама что думаешь? Желаешь ли сама получить это место?
      - Я еще не определила, чем нам всем это может грозить. Давай подумаем вместе и решим.
      Вечером они закрылись в кабинете барона и сели за маленький стол в кресла. Мужчина налил в бокал вина, Дарья сложила руки в замок на коленях. Они молчали.
      - Я думаю, - начал барон, - что тебе следует согласиться, на первое время. Затем сама увидишь. Что не понравится, сразу же подавай рапорт об увольнении и ссылайся на беременность.
      - Почему?  Обоснуй, - откликнулась на его предложения Дарья.
      - Ну, во-первых ты будешь в курсе всех дворцовых событий, так сказать держать руку на пульсе. Что-то там затевается по отношению к тебе и ко всем нам, какая-то грязная интрига и только ты с твоим умом и наблюдательностью можешь быть полезна нам. Каждый раз, мы будем вместе разбирать любой эпизод, слух или скандал, что будет пред твоими глазами или же услышишь от кого-то. Бабья глупость и болтливость тебе в этом поможет. Ну, не обижайся, это к тебе не относится, - погладил он руку жене.
      - Я и не обижаюсь. Но бабий ум изворотлив,  и  они  способны   на странные и страшные игры. Я боюсь.
      - Не бойся. Если они не направлены на нас, то и будь к ним равнодушна, а вот если к нам, то тот,  кто извещен, тот и вооружен. Уверен, мы найдем выход из положения и у тебя,  всяко,  есть отходный маневр.
      На том и решили. И уже через день пришло письмо-приглашение на первое знакомство с принимаемой  должностью. Там Дарья узнала, что и как должна делать и ее представили императрице и ее кругу. В общем,  ей вменяли в обязанность совсем немногое: дежурство в приемной, письма-сопровождения, почта и возможные чаепития, если государыня будет здорова. Правда, кроме этого посещение еще балов, назначенных императором, если сама императрица будет там присутствовать. Свита хорошеньких женщин всегда составляла часть приемов официальных встреч на высшем уровне.
      Поведав все это мужу, Дарья сказала, что пока ей все это показалось незначительным.
      - Тут возможны подводные камни, дорогая, - хмурился барон, - будь внимательна и осторожна. Не люблю дворцовые игры. Все в них  гадко, всегда пахнет грязной закулисной возней. Но такая практика тебе пригодится, мало ли что.
      - Что значит твое «мало ли что»? Ты меня пугаешь.
      - Лучше если я пугаю здесь, нежели ты испугаешься там, - привлек к себе он тело жены, - мы вместе,  и мы выстоим. Веришь мне?
      - Верю, - откликалась она на его поцелуи.
                *  *  *
      Дни тянулись за днями,  и Дарья постепенно втягивалась в свои обязанности. Пока ничего ее ничего не тревожило, пока она разбиралась в самой  работе, но все же постоянно была настороже. Ее даже начало все это интересовать,  и она приглядывалась и прислушивалась. И появилась приятельница, такая же жена одного из сотрудников министерства иностранных дел. Она была мила, наивна и болтлива. Так Дарья получила надежный источник всех слухов и сплетен не только дворцовых, но и тех, которые та слышала у себя дома от мужа или в салонах, которые посещала. Сама же она ссылалась на якобы занятость и малое время для знакомства, но той и не нужно было ее рассказов, она охотно делилась своими, найдя в Дарье нужную отдушину для своих эмоций. Так что Дарья получала известия первой  всего, что творилось во дворце и за его стенами. А самое главное, как и что,  делал Николай и его окружение в личном плане. Все считали, как ей доложила все та вездесущая фрейлина, что Дарья первая в фаворитки царя.
      - Первая – не главная, - хмыкала она и продолжала наблюдать.
      Пока никаких поползновений со стороны государя она не видела, все было спокойно и даже несколько однообразно: императрица болела, выходила мало, приемы велись скудно, просящие переходили в приемную к жене царя Николая. Там было шумно и весело. И оттуда иногда доносились скабрезные слухи и о фрейлинах и о самой молодой императрице. Хотя слухами земля полнится, как говорится.
      - О ком только не говорят, - вздыхала старая императрица, когда ей сообщали о происшествиях в той половине, - и что с этого. Плохо, когда перестанут говорить. Вот я тому пример, - устало прикрывала она глаза.
      - А ведь она мудра, - задумывалась Дарья,  прислушиваясь к словам старой женщины.
                *  *  *
      Через неделю приехали отец с братом Николаем и Авдотьей. Было много шума, радостных слез, объятий и рассказов. Как и обещал, Виктор посодействовал в отставке тестю и тот покинул Оренбург навсегда, предварительно побывав в Поршнево. Там они разместились основательно, а сюда приехали по приглашению барона на Масленицу и далее на Пасху. К концу весны уже должны будут уехать в имение, забрав с собой Дарью и там дождаться родов и пережить первые месяцы после них. Так постановили на семейном совете, ссорясь и мирясь одновременно, но решение приняли, устраивавшее и отца и зятя. Николая же, полковник забрал к себе вестовым, а тот аж запрыгал от счастья, определяясь к любимому и обожаемому им полковнику. Дарья, конечно, взяла с него слово сообщать обо всем тайно, что с мужем будет происходить,  и тот клятвенно обещался.
       А пока все были счастливы и радость не покидала дом Оттовичей несмотря на слякотную погоду столицы.
      - Не поймешь здесь, то ли снег, то ли дождь, - ворчал отец, выглядывая в окно, - мерзопакостная погода. То ли снега в Оренбурге или же в Поршнево, красота. А здесь только мороз да ветер. Беда-а-а…- тянул он и уходил к голландке печке греть руки. Потом садился в кресло и потягивал портвейн, который предложил ему полковник. В этом их вкусы сходились, кроме, пожалуй, оценки внешней политики России. Романовский порицал царя за развязывание конфликта на юге, а полковник заступался за желания государства иметь в своей власти проливы и черноморские крепости.
      Дарья чувствовала себя хорошо, сидя с ними, занимаясь шитьем или же вязанием приданого для малыша. Нежный взгляд мужа показывал ей, что она любима и это давало ей силы и спокойной радости в сердце. Она получила все, что хотела: любящего супруга, теплый дом, отца и Авдотью, что так же была принята в их общество. На этом настояла Дарья, когда та спешила вечерами покинуть гостиную, чтобы хозяевам не мешать. Дарья прекратила ее отговорки и силой принудила остаться, а потом и сама Авдотья привыкла сидеть в теплой комнате, видеть свою Дашутку и радоваться ее счастью. А также своего любимого мужчину. Уже никто не удивлялся особому положению этой женщины в семье майора. Еще ранее, когда Дарья была мала, Дмитрий Алексеевич приглядел в молодой вдовушке-кормилице женщину, которая стала ему и женой. Он принял ее и ценил, и никому не позволял обижать. А она прикипела к своему Мите, как ласково называла тайно, и души в нем не чаяла. Так что здесь и сейчас все было чинно  и мирно,  по-семейному. Иногда чета Оттовичей покидала их, посещая салоны и театры, но чаще сидели дома  и были тем довольны.
       Прошла Масленица, наступил предпасхальный Великий пост. Императрица Мария Федоровна сообщила, что к весне надо готовиться навсегда перебраться в Павловск в дом ее мужа, а  до этого начались постепенные сборы и частичные перевозы вещей. Кроме того, стали назначать из фрейлин дежурных для читки ее любимых книг. Не многие знали немецкий,  и эта привилегия теперь вменялась и Дарье.  Ей, конечно, уже было сложно проводить долгие посиделки в замкнутом помещении, но она терпела и никому не жаловалась. Ей хотелось продлить все только до Пасхи, а уж потом предъявить свое положение.
      В один из таких вечеров, когда Дарья, расположившись в кресле с книгой в руке, читала женщине, появился слуга и сообщил, что ее пожелал видеть император. Мария Федоровна заволновалась.
      - Еще чего? В такое время? Уж не случилось ли что?
      Дарья тоже была взволнована. Она уж было,  совсем  привыкла, что ее здесь никто не требует,  и она тихо сидит и не высовывается, получая всю нужную информацию, а тут вновь всколыхнулись прежние воспоминания и сердце забилось в испуге. Отойдя в тень алькова спальни, она затаила дыхание, когда мужчина вошел и огляделся.
      - Как себя чувствуете, маман, - склонился он к руке матери, - надеюсь,  ваше здоровье позволит мне посидеть с вами и поболтать.
      - Поболтать? – удивилась императрица, - О чем?
       - Ну, хотя бы о том, что приказали готовить дворец в Павлово. Зачем? Вам здесь не нравится?
       - Я хочу встретить свою кончину в том месте, где умер мой муж и твой отец, если ты, конечно, помнишь, - скривилась женщина, - и мое слово последнее. Не думаю, что ты откажешь умирающей матери.
      - Ни  в коем случае, маман, - нахмурился Николай, - Только вы зря пеняете мне на забывчивость. Я все помню. А вот вы лишаете меня посещения вас.
       - Уж не так и часто ты это делаешь, - вздохнула она, - и это твое посещение также странно, как и многие другие твои поступки, сын.  Хотя, не мне тебя судить, ты император и ты взрослый мальчик,  делаешь что считаешь нужным. А я хочу  покоя. Надоели вечные интриги, сплетни, - махнула она рукой,  и устало прикрыла глаза.
      - Я не задерживаю вас, маман, и желаю здоровья от души. Жена и внуки тебе кланяются. Дарья Дмитриевна, прошу, проводите меня, - и успокоил мать, взволнованно глядевшую на нее, - Я забираю твою фрейлину всего на два слова.
      Он поцеловал руку старой женщине и вышел. Дарья прошла за ним. Как только дверь закрылась, мужчина резко обернулся и схватил ее в охапку. Прижал к себе и впился  поцелуем. Он терзал ее рот, мял ее тело, охватывая грудь и ягодицы,  и даже через платье Дарья чувствовала, как напряжено его мужское достоинство и как тверды его губы. Она молча пыталась высвободиться из жестких объятий мужчины и не могла, потом решила дождаться конца и не сопротивляться, так как понимала, что этим распаляет его еще больше. Получив обмягшую, равнодушную Дарью, Николай остановился и,  откинув голову, посмотрел в ее бледное лицо. Поняв, что отклика он не получит, хмыкнул и отступил.
      - Вы не хотите стать моей фавориткой, как я понял. Что же, я не неволил женщин никогда. Но уверяю вас, пройдет немного времени,  и вы сами придете ко мне и попросите моей ласки.
      Дарья стояла у стены, к которой он ее прижал, и молчала. Она смотрела в злое лицо Николая и понимала, что тот не оставил ее, как она думала, что своим поведением, то есть отказом, еще больше его возбуждала. Но как поступить в этом случае, она не знала.
      - Надо уходить, и как можно скорее, - шептала она, поправляя  платье и прическу после того, как Николай, смерив ее с головы до ног, ушел, хлопнув дверью.
      - Что с вами, милочка? – скривилась императрица, увидев ее помятый  вид, - Думаю, что вам пора уже к своему мужу, хватит мне вами любоваться. Утрите губы и запомните, мой сын император и женат  и его не стоит соблазнять. А вот вам надо подумать. Хотя куда там, с куриными-то мозгами, - махнула она рукой,  презрительно скривившись, - Можете быть свободны.  Идите.
      Дарья присела в поклоне и медленно вышла. Она чуть не плакала.
      - Гадкий Николай, - шептала она, и ее передергивало, - Из-за него получила выговор ни за что.  И еще целовал, - она резко вытерла платком губы.
                *  *  *
      Дома, в тишине спальни, она рассказала все мужу. Его реакция была странной, он как будто замер, его взгляд был мрачным,  тяжелым и таил в себе смертельную угрозу. Еще никогда барон не испытывал такого оскорбления, которое граничило с бесчестием. Он поднялся с кровати и надел халат.
      - Ты куда? – всполошилась испуганная Дарья.
     - Спи-спи, - отрешенно сказал он, не глядя не жену, - Мне надо подумать.
Дарья тяжело вздохнула и рухнула на подушки.
      - Что делать? Как предотвратить надвигающуюся беду?
А она это чувствовала, всем сердцем, всем своим существом и боялась.
      Полковник заперся в кабинете и налил бренди. Сжимая стакан, встал у окна. Там было темно и холодно и также было у него на душе. Тяжело двигались мозги, трудно.  Он растерялся. Впервые не зная, что делать, задохнулся от негодования.
      - Принять мою жену за свою шлюху! – застонал он, прикрыв глаза, - Мою любимую за свою подстилку! Никогда! Пусть я буду убит, уничтожен, пусть сошлют или посадят в тюрьму, но я вызову его и убью. Рука не дрогнет. Ну и что, царь! А сам поступает как последний цейхвартер! Нет у него ни чести,  ни совести! Я обязан смыть позор его или своей кровью!
      И он опрокинул коньяк в рот.
***********************************
продолжение: здесь - https://litnet.com/ru/book/favoritka-b404290
             здесь - https://author.today/work/218851