Исчезнувший мир

Нескромное обаяние еврейских местечек в Беларуси

Когда-то на улицах белорусских Воложина и Давид-Городка, Ивья и Кобрина, Мира и Новогрудка повсеместно звучала еврейская речь, чинные ребе шли в городские синагоги, а возле рынков полным ходом работали бейт-шхита – специальные места для кошерного забоя скота и птицы. Но ныне все это кануло в Лету, лишь отдельные детали архитектуры или особенности обыденного быта небольших белорусских районных центров нет-нет да напомнят о существовании когда-то такого этнографического понятия, как мир еврейского штетла. Октябрьская революция 1917 года, гражданская война 1918-1922 годов и, самое главное, Холокост второй мировой войны – все это стало историческим толчком исчезновения моноэтнических еврейских поселений на территории современной Беларуси.

Что такое штетл?

В 1952 году в свет вышла книга Марка Зборовского и Элизабет Херцог «Жизнь среди людей: культура штетла» (Life is With People: The Culture of The Shtetl). Она до сих пор пользуется большой популярностью не только среди студентовантропологов, но и среди людей, интересующихся еврейской культурой вообще. В этом фундаментальном труде на основе воспоминаний оставшихся в живых после Холокоста восточноевропейских евреев воссоздается картина жизни маленьких городков Беларуси и Украины, заселенных преимущественно лицами еврейской национальности. Именно такие городки и назывались на идиш штетл. Интересный факт – Марк Зборовский, уроженец Умани (Украина), ставший впоследствии известным американским антропологом, в 30-е годы прошлого столетия был секретным агентом иностранного отдела ОГПУ и по заданию начальства из Кремля вошел в близкий круг сына Троцкого Льва Седова. Позже Зборовский эмигрировал в США и порвал с советской разведкой. Зборовский считается первым, кто ввел понятие штетл в научный обиход.

Штетлы появились на Украине и в Беларуси в конце XVI – начале XVII веков. Размещались они на землях, принадлежавших крупным польско-литовским магнатам, на восточных окраинах Речи Посполитой. В конце XVI века польские аристократы: Радзивиллы, Потоцкие, Сапеги и другие получили от короля привилегию, то есть особое, юридически прописанное право создавать в своих владениях частные города. Жители такого города должны были платить землевладельцу специальный поземельный налог чинш (от латинского census – «перепись»). Такой частновладельческий город, обладавший особым статусом, получил в польском языке специальное название – «местечко», на идиш называемое «штетл».

Исторически сложилось так, что появление евреев в Беларуси и Украине было обусловлено сугубо прагматичными целями местной знати. Польские магнаты приглашали их к себе из Центральной Европы для экономического развития своих латифундий. Причем в многих городах и местечках, основанных польскими магнатами в XVI – XVII веках, евреи были в числе первых поселенцев. Владелец местечка выдавал его жителям специальные грамоты, в которых фиксировались их права и обязанности. Евреи получали участок земли под кладбище в бессрочную аренду, право построить синагогу и открыть микву – бассейн для ритуального омовения. И местечко начинало жить и развиваться.

В XVII–XVIII веках в штетлах жила половина евреев мира и около 80 % еврейского населения Речи Посполитой. До 1844 года штетлами управляли кагалы. Кагал – это выборная администрация, сходная с польским магистратом, где право голоса было только у домовладельцев. Кагал содержал синагогу, приглашал раввина, отвечал за сбор налогов с общины.

В Российской империи понятие «еврейское местечко» появилось после разделов Речи Посполитой 1772, 1793 и 1795 годов, когда в состав российского государства вошли западные территории, на которых жило огромное количество евреев. В 1791 году была создана черта еврейской оседлости. Эта была территория, за пределами которой евреям запрещалось жить на постоянной основе. Просуществовала черта оседлости аж до революции 1917 года. Первоначально после вхождения в состав России в штетлах сохранились кагалы, общинные налоги и раввинский суд бес-дин. Однако реформы Николая I упразднили кагальное управление, а с 1827 года штетлы были обязаны поставлять рекрутов в русскую армию. Но при этом в них сохранились раввинские суды, хедеры (начальные школы) и осталась часть особых еврейских общинных налогов.

В XIX веке традиционная жизнь штетлов начала постепенно разрушаться: население нищало, после убийства Александра II по еврейским местечкам прокатились волны погромов. Молодежь уезжала в большие города: Одессу, Варшаву, Лодзь. Многие, чтобы получить высшее образование, эмигрировали в США. В местечках все больше начало селиться не еврейского населения. Но, несмотря на это, в конце XIX века еврейское население составляло большую часть жителей штетлов: 46 % – в Правобережной Украине, 54 % – в Виленской губернии, 65 % – в Беларуси.

Когда перестали существовать Российская и Австро-Венгерская империи, большинство местечек оказалось на территории СССР и Польши. В 1923 году советские власти ввели новую систему административного деления: термин «местечко» исчез из административного словаря, а сами они получили статус райцентров или сел. Но в бывших штетлах, сохраняя  свой традиционный уклад, продолжало жить много евреев. После Второй мировой войны и Холокоста мизерная часть еврейского населения, успевшая уехать в начале войны в эвакуацию, вернулась домой, но штетлы уже было не возродить. Окончательно еврейские местечки в Беларуси, Польше и на Украине исчезли в 1980-х – начале 1990-х годов, когда началась массовая эмиграция еврейского населения в Израиль и другие страны.

«Еврейское местечко с синагогой, и с ворохом гешефтов и забот»

Практически до ХХ века типичное местечко сохраняло пространственно-планировочную структуру поселений времен Речи Посполитой XVI–XVII веков. Его даже не коснулись городские изменения XIX века: выравнивание улиц и введение регулярной планировки. Жители местечек были упрямы в своей консервативности. После пожаров и иных бедствий постройки возводились на прежних местах. Планировка была такова – в центре находился замок владельца, рыночная площадь, костел и синагога, расположенные в противоположных концах площади. Границей штетла служила река, ручей, овраг, вал или крепостная стена. Костел обычно находился в верхней части, ближе к замку, а синагога – внизу. Иногда на окраине, ближе к крестьянским предместьям, строили православную или униатскую церковь. На окраине местечка, как правило, размещались кварталы, которые больше напоминали села. В них жило полу-сельское, не еврейское население. У въезда в еврейские кварталы часто возводили символические ворота – конструкцию из стоек и перекладины. В Шаббат к ним крепили веревку или проволоку, которая создавала так называемую границу эрува – территорию, внутри которой можно было перемещаться в субботу с вещами в руках.;

Со временем плотно застроенная старая часть штетла превращалась в самый бедный район городка. В еврейской среде такой район часто называли капцановка (от «капцн» – «бедняк» на идише). В советское время главная улица в таком квартале бывшего штетла, где продолжали жить евреи, обычно носила имя Шолом-Алейхема – единственного признанного в стране классика еврейской литературы.

Знаковыми местами в штетле были: рынок, синагога, кладбище, двор цадика (духовного лидера хасидской общины), миква (бассейн для ритуального омовения), хедер (еврейский аналог начальной школы), иешива (религиозная школа, еврейский аналог семинарии), бейс-шхита (специальное место для кошерного забоя скота и птицы, оно располагалось чаще всего рядом с миквой или синагогой, а иногда и у рынка). Очень трудно сегодня найти толкование такому понятию как бейт-мидраш (в переводе с иврита «дом учения»). Это было общественное учреждение, представляющее собой что-то среднее между мужским клубом и религиозной школой. Холостые молодые люди и взрослые мужчины проводили в бейт-мидраше целый день, с воскресенья по пятницу. Внутри стояли столы, стулья, а также арон а-кодеш – шкаф со свитками Торы. Здесь до второй половины XIX века евреи самостоятельно, или объединившись в хевры (группы), изучали Священные тексты.
 
«Среди задворок каменных играл скрипач молоденький»

Бытует исторический миф, что все еврейское население белорусских, украинских и польских штетлов занималось исключительно торговлей. Да, действительно большое количество евреев из местечек было задействовано в мелкой розничной торговле и даже в оптовых международных поставках зерна, льна и леса. Но в основном местечковые евреи были ремесленниками: портными, столярами, стекольщиками, сапожниками, шапочниками. Если мы заглянем в «Ведомости о количестве синагог, кагалов, родившихся, бракосочетавшихся, умерших евреев за 1840 год» Новогрудского уезда, то выясним следующее – в это время в таком местечке, как Городище (ныне городской поселок в Барановичском районе Брестской области) евреи являлись владельцами 48 домов, в которых проживало 55 семей. В Городищах жили семьи Михеля Кроловица (ремесленник), Хаима Гудамовича (ремесленник), Беньямина Богатуна (шинкарь), Шмойлы Вонхадло (шинкарь), Менделя Молчадского (резник) и другие. То есть число ремесленников было либо на уровне числа предпринимательской прослойки, либо выше его. 

Социальная среда штетлов никогда не была однородной. Места в синагоге и на кладбище, выбор брачного партнера полностью зависели от положения члена общины на созданной веками иерархической лестнице. В штетлах проживало несколько основных групп: шейне идн – высший класс; балебатим – зажиточные евреи, («домовладельцы»); балмелохес – ремесленники; просте – низший класс. Элита (шейне идн) руководила институтами штетла и контролировала его политику – в синагоге эти люди обычно сидели около восточной стены. Средний класс (балебатим) владел магазинами или мастерскими. Ниже по социальной лестнице стояли квалифицированные ремесленники: часовщики и портные, которые шили дорогую одежду. Затем – обычные портные и сапожники. К просте относились водоносы и носильщики. Еще ниже шли нищие и маргинальные типы.

Очень колоритно описывает представительницу еврейской элиты (шейне идн) из все того же Городища известный польско-белорусский фотограф, писатель и этнограф Ян Булгак в своей книге воспоминаний «Край детских лет», вышедшей в свет в 1942 году: «На рынке было много еврейских магазинчиков с «крестьянским» товаром, это значит с изделиями из железа, селедкой и др. Среди них первое место занимал магазин Фейги – самый большой и богатый, где рядом с названными предметами можно было купить шоколад, галстук, бакалейные товары, глауберову соль. У нее же можно было узнать самые новые сплетни из окрестностей Городища. Фейга неофициально представляла местечко, и каждый приезжий заходил в магазин и считался с ней больше, чем с самим паном «исправником» – представителем российской власти… Фейга не только имела талант торговать, но и дипломатическое понимание: она знала всех в уезде, знала о каждом то, что было нужно, чтобы ему угодить, а самой воспользоваться. Она жила со всеми в хороших отношениях, выделяла помещиков, хотя в своем магазине открыто занималась мелкой торговлей, но втихаря давала деньги в рост под проценты и скупала за бесценок рожь».

В штетлах трудились люди очень редких и специфических профессий, которые были присущи лишь моноэтническим еврейским поселениям и которых больше уже никогда не будет на территории современной Беларуси. Это шойхет – человек, занимающийся кошерным забоем скота и птицы. Когда шойхет умирал, жители штетла не ели мясо до тех пор, пока эту должность не занимал другой человек. Это шадхен – профессиональный сват-мужчина, получавший гонорар от родителей новобрачных после сватовства. Сваты имели не лучшую репутацию в местечках и были предметом насмешек в еврейских фольклоре и литературе. Явным прототипом отца Бенциона Крика из «Одесских рассказов» Исаака Бабеля был представитель такой профессии как балагола – извозчик, отвозивший людей и грузы в соседние местечки, деревни и до железнодорожной станции. Их в местечках побаивались. Они имели дурную славу – считалось, что носят в голенище сапог финский нож, якобы травят лошадей конкурентов и настолько свирепы, что разбойники на дорогах боятся нападать на их пассажиров. Самыми известными и любимыми в еврейских местечках и в белорусских селах были клезмеры. Это музыканты, обязательно мужчины, которые выступали на свадьбах, в том числе не еврейских, во время праздников на городских площадях, в домах богачей и в шинках. Из-за того, что их заработок не был регулярным, клезмеры относились к самым бедным жителям местечек.
 
Среди женских профессий, распространенных только в штетлах, можно выделить бобе (повивальная бабка), шпрехалке (знахарка, на идише «шпрехалке» буквально значит «заговаривающая» – от глагола «офшпрехн» («заговаривать»), сарверке (повариха, готовившая еду на свадьбу. Она за вознаграждение не только готовила, но и накрывала свадебный стол и следила за раздачей блюд во время пира).
 
Известный белорусский этнограф, писатель и журналист Павел Михайлович Шпилевский в своей работе «Путешествие по Полесью и белорусскому краю» (1858), рассказывая о своем пребывании в Кобрине, упомянул еще одну очень интересную еврейскую местечковую профессию – нечто среднее между секретарем, экскурсоводом и торговым посредником (в современном жаргонном языке есть такое понятие «решала»).
 
В просторечии называлась эта профессия жид-фактор, и вот как ее представителя описывал Шпилевский: «Жид-фактор в Западной России для проезжего то же, что для столичного жителя газета или для археолога архив редкостей. Он расскажет вам все достопримечательности города, познакомит на словах со всеми знаменитостями его, объяснит, кто где живет, с кем знаком, что ест-пьет, на чем спит, какое имеет состояние, сколько делает долгов, чем занимается, что затевает, куда собирается ехать, как кто одевается, сколько изнашивает сапог или башмаков, откуда получает лишнюю копейку, кто когда приехал или выехал из города, когда возвратится, удачно или неудачно окончит какое-нибудь дело – словом, передаст вам все, что хотите о своем городе и, вдобавок, возьмется исполнить все ваши поручения, как бы они ни были трудны, и действительно исполнит. Но не думайте, чтоб это обошлось вам дорого: ничуть! За полтинник фактор будет бегать целый день».

«Мы дали миру много комиссаров, но слава богу больше скрипачей»

Практически каждое еврейское местечко в Беларуси имело свои особенности, свои достопримечательности как в экономической сфере, так и в сфере духовной. Сегодня это назвали бы новомодным словом «бренд». Вот лишь несколько примеров.

В 1881–1901 годах в России в свет вышло 19-томное издание «Живописная Россия: Отечество наше в его земельном, историческом, племенном, экономическом и бытовом значении» под редакцией географа, ботаника и путешественника Петра Петровича Семенова-Тян-Шанского. Третий том издания был посвящен литовским и белорусским губерниям Российской империи и не мог обойти вниманием существующие там еврейские местечки. Вот, например, что писал в 1882 году Семенов про штетл Давид-Городок (ныне город в Столинском районе Брестской области): «…главное, чем славились сапожники Давид-Городка, – это высокие, с длинными голенищами сапоги. Всё это ежегодно привозится в Вильно, Варшаву и другие города». Петр Петрович также упоминает, что местные еврейские мастера были хорошо известны искусной отделкой плетеных бричек – полукошков. Кстати, отсюда и пошла распространенная в тех местах фамилия Полукошко. 

Пожалуй, самым известным в мире белорусским штетлом был и остается Воложин (Воложинский район, Минская область). И это связано не только с тем, что в 1923 году в местечке Вишнев Воложинского повета Новогрудского воеводства тогдашней Польши родился девятый президент Государства Израиль Шимон Перес. В первую очередь это связано с тем, что на протяжении нескольких столетий, с 1803 года и вплоть до начала второй мировой войны, здесь существовала и развивалась знаменитая Воложинская иешива, называемая в иудейском религиозном мире «ЭМаЕШИВА», что в переводе означает «Мать иешив». Она стала прототипом крупных талмудических учебных заведений в Восточной Европе, Израиле и США в XIX и XX веках. Именно эта иешива сформировала религиозно-духовный облик литвацкого еврейства («литваков»).

О популярности Воложинской иешивы во всем мире писал Антон Иванович Левицкий, белорусский писатель и журналист, один из основателей белорусской прозы. В 1909–1910 годах он работал секретарем, а затем заведующим литературным отделом крупнейшей белорусской газеты «Наша ніва», выходившей в Вильно. На страницах этой газеты Левицкий отмечал такую черту евреев, как приверженность традициям своего народа: «Не толькі з усёй Расеі ды Еўропы, але і з усяго свету – з Амерыкі, нават Японіі прыязджаюць сюды вучыцца на рабінаў. (...) і жыды тутэйшыя (…) не трайкочуць яны, як тыя сарокі, чужой мовай; не, яны моцна трымаюцца сваёй веры, звычаяў, мовы…».  Основанная в 1803 году Хаимом бен Ицхак Воложинером, ведущим религиозным авторитетом ортодоксального еврейства начала XIX века, иешива к концу 80-х годов XIX века насчитывала более чем 400 учеников, стала центром религиозного движения «Ховевей Цион», целью которого являлось объединение и возрождение еврейского народа на его исторической родине – в Израиле. Во время первой мировой войны в иешиве занятия продолжались вплоть до приближения к Воложину фронтовой полосы. Иешива открылась вновь в 1921 году и продолжала действовать до второй мировой войны, когда ее последние 64 студента погибли от рук нацистов. Главой Воложинской иешивы в XIX – XX веках долгое время был Хаим ха-Леви Соловейчик, выдающийся раввинистический ученый, при жизни не опубликовавший ни одной своей работы в печатном виде. Его учение и способ преподавания передавались в литовских иешивах только из уст в уста через его учеников.

Новогрудок (Новогрудненский район Гродненской области) с 1799 по 1914 годы считался своеобразной еврейской коммерческой столицей. Исключительную роль в жизни города играли так называемые «контракты». Название происходит от тех операций, которые проводились во время торговли: продажа и покупка имений, отдача их в закладное или арендное владение, выкуп состоящих в закладе имений, отдача в рост капиталов, платеж долгов. В Новогрудке проходили два «контракта»: 19–23 марта и на десятой неделе после Пасхи (десятуха). Собирали они от 1000 до 1200 человек. Торговля велась шелковыми и льняными тканями, посудой, бакалейными товарами, рыбой, медным сосудом. Из иноземных изделий встречались чай, турецкий табак, вино на «французский манер». Определенное место отводилось оптовой продаже хлеба, водки, шерсти и смолы. По воспоминаниям Яна Булгака «контракты» собирали «всех окружающих помещиков, крестьян, а также купцов и торговцев из самых дальних закоулочков края. Съезд был такой многолюдный и великолепный..., что на контракты приезжал даже театр из Вильно... и Новогрудок становился настоящей столицей». «Контракты» были благоприятным временем для знакомства молодых людей обоих полов и заключения браков. Еврейские родители специально посылали своих сыновей на контракты, так как знали, что там собиралась как минимум окрестная элита. Лишь война 1914 года прервала эту славную торговую традицию.

Небольшое еврейское местечко Дятлово в 1900 году попало на страницы адрес-календаря «Вся Россия: Русская книга промышленности, сельского хозяйства и администрации». Там были указаны следующие предприятия, принадлежавшие дятловским евреям: медоварни, аптека, торговые предприятия по продаже бакалеи, железа, кожи, мануфактурных товаров, хлеба и яиц. Особо отмечалось, что местечко славилось выделкой паркета, известного под именем «дятловского», и что «здешние ремесленники производят наилучший паркет».

Сегодня история и быт еврейских штетлов Беларуси остались лишь в воспоминаниях старожилов местечек, которые сами потихоньку уходят в мир иной. И потому их восприятие прошлого особенно ценно. Уроженка Дятлово Чурило Артемия Михайловна, 1933 года рождения, вспоминала, что из еврейских праздников ей все больше помнилась еврейская пасха: «Называлась пэйс, они на эту пасху носили мацу. Как у нас традиция крашеные яйца дарить, так у них была традиция мацу эту дарить». Также А.М. Чурило рассказала, что на шабат в местечке были «сплошные массовые гуляния евреев – нельзя было пройти по улице, по тротуару. Молодежь толпами. И гуляли, и вечером, и поздней ночью, и все». Эти воспоминания, да многочисленные заброшенные еврейские кладбища по всей Беларуси напоминают нам сегодня об этом ярком и самобытном мире торговцев и врачей, ремесленников и музыкантов, художников и поэтов, внесшем неоцененный до конца вклад в нашу общую белорусскую культурно-историческую память.

Вместо эпилога

Около белорусского штетла Ружаны находится еврейское кладбище. На нем более 200 мацев (надгробий). Причем самая древнее из них относится к 1782 году. Советский писатель Владимир Солоухин, пораженный увиденным в Ружанах кладбищем, так описал его в своем эссе «Чаша»: «…выйдя из молодого соснового лесочка, я увидел необыкновенное зрелище. Ровное просторное поле поросло суховатой и как бы даже белесой, седой травой. (…) Из этой травы (…) торчало на большом пространстве множество невысоких, заостренных кверху камней. Восточная вязь на них. Видно, что место это давно оставлено людьми, либо переселившимися, либо вымершими. Получалось впечатление встречи с иной, неизвестной цивилизацией. Ни заборов, ни оградок, ни цветов, ни тропинок, ни даже могильных холмиков. Заостренные камни, сухая земля, седоватая травка. А еще это было похоже на то, как будто находились некогда в земле тысячи гусениц, и вот из них вывелись бабочки. Вывелись и улетели. И где они теперь, неизвестно. Оболочки остались лежать в земле. Таинственная цивилизация».

На фото: Ружаны, мацевы на еврейском кладбище.