Старые фотографии

   Фотографий было немного, а удачных еще меньше: то пленка засветится, то  фотографии неважно отпечатаются, то просто кадр плохо получился. Поэтому хорошие фотографии бережно хранили в специальных альбомах, или просто в пакетиках от фотобумаги, и рассматривали, и показывали друзьям и знакомым, приходившим в гости. Сейчас, в эпоху цифры и соцсетей, эти альбомы лежат где-нибудь на дальних полках или в ящиках шкафов. Их редко достают. Но как же это интересно – их разглядывать! За каждой стоит своя история…



Ребята нашего двора.
Групповая фотография – вся наша компания: Андрюшка Михеев, Вадик Бородко, я – старшие, семиклассники; Инка, двоюродные братья Севка и Валик (Валька, но его всегда звали именно так), Светка Бородко и моя подружка Иринка и почти сестра (наши родители дружили семьями) – младшие, четвероклассники. Вот сейчас удивляюсь: в том возрасте три года – огромная разница, а ведь нам было интересно вместе! Инка со Севкой и Валиком вообще воспринимались как ровесники, а Иринка со Светкой были приняты в компанию на правах младших сестер.

С Иринкой мы дружили давно, с ее совсем уж мелких лет. Наши мамы работали вместе в яслях. Однажды, перед Новым годом, все женщины (ну, а кто в яслях работал – одни женщины) собрались, как теперь бы сказали, на «корпоратив»: просто принесли из дома всякие вкусности собственного приготовления, пили чай и немножко вино, разговаривали, пели… Детей, у кого не было с кем дома оставить, тоже взяли. Только взрослые сидели за столом, а нас быстренько покормили и отправили гулять на ясельный участок. Там в дальнем углу была сделана довольно-таки большая ледяная горка. Ребятишки собрались 3- 4-5 лет, я была самая большая: еще бы, 7 лет, уже в первый класс ходила!

Малышня принялась кучей залезать на горку и съезжать тоже кучей, толкаться, падать.  Кто-то уже подрался, кто-то  уже готовился зареветь… Я на правах самой старшей быстренько навела порядок, выстроила ребятишек в очередь, кому-то пальцем пригрозила. Так что скоро все весело и дружно катались.

Мне очень понравилась одна девочка лет четырех: вся она была какая-то ладненькая – шубка, аккуратно повязанный шарфик, который почему-то совсем не сбивался, из-под шапки ничего не торчит. Она спокойно дожидалась своей очереди, а когда съезжала вниз и даже падала, то так заразительно хохотала, что смех тут же подхватывали все дети. И вообще, от нее веяло какой-то спокойной радостью. Но поразили меня ее глаза: на солнце они становились ярко-синими!

У Иринки на всю жизнь сохранилась эта особенность: обычно темно-серые, на солнце ее глаза сияли яркой синью! Никогда ни у кого такого цвета глаз я больше не встречала, да и не только я – многие люди до сих пор интересуются у Ирины, где она купила такие красивые линзы. Уже взрослой я искала в Интернете такой оттенок в природе, нашла только у ляпис-лазури.

Потом, когда дома я рассказывала маме про славную девчушку, она сказала:
- А, так это Ирина, дочка нашей медсестры тети Али! Да Аля и сама такая же – веселушка. А ты бы знала, какие вкусные булочки она печет!
- А ты откуда знаешь?
- Она приносит иногда к чаю, угощает. Да она сколько раз меня к себе приглашала уже! Вот сходим как-нибудь, попробуешь.

Потом наши мамы, а за ними и папы, как-то сдружились: папы ездили на рыбалку, мы семьями отмечали праздники, да и просто так частенько мамы вместе с нами ходили друг к другу чайку попить, поболтать. Идем мимо их дома – обязательно заглянем хоть на пол часика. А потом мы с Иринкой уже сами друг к другу бегали. Однажды – Иришка уже в первом классе училась – мы с мамой и братом пришли к ним в воскресенье. Мы, конечно, в их дворе играли, а мамы сидели в комнате – пили чай и разговаривали.

 Мы забежали с улицы – попить. Пока Иринка наливала нам из банки гриб, я увидела на столе бутылку с чем-то коричневым и, по всегдашней своей привычке читать все и везде, прочитала на ней: «Гематоген». Как так? Гематоген – это же как шоколадки, мы их иногда покупали полакомиться.
Спросила. Иринка скривилась:
- Да врач сказал, что у меня железа в крови мало, и выписал его пить. А я не могу, это такая гадость, фу!
- Странно. Гематоген же вкусный!
- Да я его и твердый-то терпеть не могу, а этот – вообще!
- Ты что, гематоген не любишь? – изумился Димка. – Так может, и этот вкусный, просто тебе не нравится?
- Ну хочешь, попробуй, - Иринка достала столовую ложку.
Димка взял ложку, попробовал.
- Слушай, давай еще, мне понравился!
- Да на!  - Иринка налила еще. Димка с удовольствием выпил.
- Дайте-ка мне попробовать! – не вытерпела я. – Вкусно! Как обычный, только жевать не надо!
- О! Я знаю! Вы выпейте еще немножко, и вообще, как будете к нам приходить, потихоньку будете отпивать,  а я скажу маме, что это я! – обрадовалась Иринка. – А то она ругается, а я не могу!
-Да мы с удовольствием, - засмеялась я. – Вот только кровь-то твоя от этого лучше не станет.
- А ты думаешь, так станет? Все равно я его пить не буду, лучше в туалет вылью, а так хоть вам вкусно будет.
- Ну, раз в туалет, тогда лучше нам, конечно, - снова засмеялась я.
- Слуууушайте… - протянула Иринка. – Мне еще хлористый кальций выписали, он еще хуже. А вдруг вам тоже понравится? – она с надеждой посмотрела на нас.
- Давай! – Димка уже предвкушал очередную вкуснятину. Но, едва попробовав, начал плеваться: - Фу, ну и дрянь! Нет, это я точно пить не буду!
Я тоже чуть-чуть попробовала.
- Да, дрянь! Ир, но если надо тебя выручить, я по одной ложке, так и быть, буду пить, только заесть потом чем-нибудь надо будет.
- Нетушки! Гематоген пейте, раз вам нравится, а это я буду понемножку в раковину выливать! Вот так! – она подошла к раковине и немного вылила. – И все!
На том и порешили.

Иринка и правда, была очень худенькая, при этом всегда веселая, подвижная, легкая. Мне она напоминала стрекозку: длинненькая, глазастая, того и гляди – раскинет тонкие прозрачные руки-крылышки, застрекочет и полетит куда-нибудь над травой, над цветами, в голубые небеса…

Еще две фотографии из моего альбома: на первой Иринка в тот самый первый день, когда я ее увидела, на той самой горке – стоит в цигейковой шубке и такой же шапке, в руке лопатка. Кто фотографировал –  не помню, наверное, я тогда еще не вышла на улицу.

И вторая. Уже потом, тем летом,  в яслях ждали фотографа, а так как это тогда было редкостью, то многие работницы захотели и своих детей сфотографировать. Иринку принарядили в новую кофточку и повязали большой бант. Вот тут-то она и взбрыкнула: всегда покладистая, она сорвала бант с головы, надулась и наотрез отказалась фотографироваться. Закрывалась руками, отворачивалась. Уговорить не мог никто – ни тетя Аля, ни моя мама, ни фотограф, ни другие женщины, никак – ни с бантом, ни без банта… Наконец, уже почти смирившись, тетя Аля придумала: - Иринка, а с Леной будешь фотографироваться?
Та, глядя исподлобья, кивнула.
- Леночка, - попросила тетя Аля, сфотографируйся с Иринкой, пожалуйста!
Я с готовностью согласилась. Нас посадили рядом. Чтобы Иришка была повыше, подложили ей под попу какие-то книги, а чтобы не упала, прислонили покрепче ко мне. Тетя Аля даже злополучный бант успела ей на голову приложить. Так мы и сидим на этой фотографии: тесно прижавшись друг к другу, я в «баранках» на коротких волосах, своей любимой тогдашней прическе, а Иринка – с большим белым бантом на голове.

Для меня она всегда была младшей сестренкой, да и она меня любила, как сестру. В нашей компании ее сразу приняли, ну  а как могло быть иначе с Иришкиным легким и открытым характером? Только Светка ее терпеть не могла, всегда старалась в ее отсутствие сказать что-то плохое. Завидовала, конечно: Светку-то у нас никто не любил, так, терпели как Вадькину сестру,  по необходимости.

Наш двор образовывался тремя деревянными двухэтажными, в каждом три подъезда и 12 квартир, домами. Детей, конечно, было полно, но все остальные – мелюзга, не стоящая нашего внимания. С четвертой стороны двор замыкали сараи и дровяники (в домах было печное отопление) и штук пять гаражей (для редких везунчиков, имеющих мотоцикл с коляской, а машин в наших домах не было тогда ни у кого). За сараями начинались картофельные поля (у каждого жителя был собственный надел), дальше с одной стороны – совхозные поля, а с другой – длинный овраг, еще дальше – лесок, переходящий совсем уж на горизонте в настоящий лес. О, поля, овраг и лесок – это были наши земли! Зимой – лыжи, санки, возведение снежных крепостей  и просто лазание по пояс, по грудь в снегу, в конце весны и начале лета – «экспедиции» в лесок за подснежниками, ландышами, черемухой  и просто так,  в начале осени – за брусникой и сыроежками. Почему-то другие грибы там не попадались. Летом в овраге рвали одуванчики для кроликов – у некоторых родители их держали,  а снабжение одуванчиками было нашей обязанностью. Более поздней осенью и весной поля превращались в непроходимую грязюку, а в овраге можно было по-настоящему утонуть в снежной каше пополам с водой. Ну, а летом во дворе обычно никого из детей не оставалось, разъезжались кто в пионерские лагеря, кто в деревни к бабушкам-дедушкам, кто в родительский отпуск куда-нибудь в другие города. На море? – нет! Я росла в достаточно обеспеченной семье, и каждое лето мы ездили к дальним родственникам то на Украину, то в Белоруссию, то в Волгоград, но на море я впервые побывала уже совсем взрослой. Так что море из нашей компании видел только Андрюшка, и то - Балтийское, северное, а значит, как бы и не настоящее.
И в то лето, когда я перешла в шестой класс, мы всей семьей в июне ездили в Волгоград к папиной сестре, в июле мы с братом отбыли смену в пионерском лагере (куда, надо сказать его не хотели брать, так как в школу не ходил пока, а потом маме как-то удалось через РОНО пристроить), а август должны были провести дома. И все хорошо, но уезжала я в лагерь из одного дома, а вернулась в другой! Переехали! Без меня! Старый дом был восьмиквартирный с небольшим, зеленым и очень уютным двориком. В каждой квартире – по двое детей. И вот так совпало, что в каждой семье старший ребенок – девочка! Так что нас, девчонок, с разницей в возрасте один-два года, была целая большая компания. Конечно, дружили-ссорились-мирились, но всегда было с кем играть. На улице пропадали, друг у друга часто играли…

А тут – смотрю в окно кухни новенькой квартиры – ни-ко-го! Два дома, третий строится и пустынный двор. Несколько дней я бесконечно читала, сходила как-то в старый двор – там тоже никого, все разъехались на лето. Сестры двоюродные тоже в деревне. На нашей площадке в соседней квартире – вообще семья с малышкой в коляске…  Скучновато.

Вдруг как-то по привычке выглянула – мальчишка гуляет! Да какой – прямо из детских фильмов. Наши мальчишки как выглядели, когда гуляли? Старые растянутые треники, футболка, на ногах – обычно кеды, чтобы и в футбол играть, и на велике гонять, да и просто бегать удобно. Прически… Мелких мальчиков стригли «под бокс» - наголо, «полубокс» - с чубчиком. Постарше – «канадка» - по всей голове оставлялись волосы примерно 2 сантиметра длиной, на челке 3-4 см. Летом, конечно, никто не стригся, так что к августу все ходили просто одинаково лохматые. А у этого настоящая прическа, с зачесанной на бок челкой, совсем как у Геши в «Бриллиантовой руке». А одет! Сандалии, рубашечка на пуговицах и – шорты! Ну, точно, примерный пионер из кино! Вдобавок ко всему в руках его был лук. Мальчишка неторопливо целился в столб посреди двора, стрелял, шел за стрелой и опять: цель – выстрел – идет за стрелой. Мне прямо тоже пострелять захотелось! Пойти, что ли, познакомиться да попросить? Правда, он, похоже, на пару лет младше меня, ну и пусть, все равно никого другого-то нет.

Я быстренько переоделась в платье, сунула ноги в босоножки и выскочила во двор.
- Привет!
- Привет! – Мальчик опустил лук.
- Слушай, дай пострелять!
- А ты умеешь?
- Да что тут уметь? Натягивай тетиву да целься.
- Ну да, в общем-то. Главная ошибка: локоть надо поднять.
Я попробовала:  здорово! Тетива тугая, стрела ровненькая, да еще и наконечник усилен – обернут тоненькой железкой. Поэтому стрела летит далеко, не то что у тех луков, которые обычно мальчишки делают.
- Ух ты, здорово! – Я подняла стрелу и прицелилась еще раз. – Суперский лук! Отец делал или брат?
- Я сам. А брата и отца у меня нет, мы с мамой вдвоем живем.
- Сам? – Я недоверчиво сощурилась. – Не обижайся, но ты еще маленький, чтобы сам такое сделать.
- Да ладно, не обижаюсь. Во-первых, я делал по описанию в журнале. Во-вторых, как ты думаешь, в каком я классе?
- Ну,… наверное, в четвертый перешел?
- Нет, в шестой.
- Ого! Как и я! Извини, но… - я не знала, как сказать дальше, чтобы его не обидеть. И так про отца уже ляпнула, а вдруг он умер?
- Что я роста маленького? – он пожал плечами.  – Просто в 5-6 классе девочки быстро вырастают, а мальчики – потом. Вот ты уже вымахала, а я тебя догоню через год или два, - улыбнулся он.
- Откуда ты знаешь? – удивилась я.
- А ты вспомни свой класс.
Да, это так. Раньше я на физкультуре стояла в середине шеренги, а за прошлый год так выросла, что стала первой. И многие девочки выросли, а мальчики остались какими-то мелкими. Я жутко стеснялась своего роста, и даже сутулиться стала, чтобы казаться пониже.
- Слушай, а и точно! Хорошо, а то я в классе себя прямо Гулливером чувствую…
- Ну и зря. Это пока. И вообще, какая разница – высокий человек или нет, главное, что он из себя представляет. – Мальчик явно повторял чьи-то слова, но какие же они были правильные! – Кстати, мы же с тобой даже не познакомились. – Он подал ладошку: - Андрей.
- Лена. – Ладонь у него была неожиданно твердой, крепкой и какой-то царапучей.
- Ой, твоя рука царапается! – засмеялась я.
- Это мозоли. – Он перевернул ладонь. – Я люблю строгать и с напильником тоже. Разные штуки делаю.
- Какие штуки? – загорелась я.
- Как-нибудь покажу. – Он опять улыбнулся.
 
Мы еще постреляли просто так, потом посоревновались на меткость, а потом, уже вечером, когда ушли рабочие, решили поиграть на стройке в «Нитку-иголку». Он не знал про эту игру, а у нас в старом доме мы часто играли, особенно когда по весне привозили кому-нибудь из соседей бревна на дрова и сваливали их во дворе. Это очень просто: один человек – «иголка», остальные – «нитка». «Иголка» бегает, прыгает, забирается куда-нибудь, а остальные друг за другом гуськом повторяют. Кто ни разу не ошибся, тот становится «иголкой». Здесь главное – скорость,  и еще  чтобы было побольше препятствий. Мы бегали по крышам сараев, по бревнам, на худой конец – по детской площадке, а вот на стройке стоило попробовать!

Андрюшка оказался очень ловким и проворным. Что только он не вытворял! Ни  в чем не уступала, только страшновато было бегать по одной доске над первым этажом, где на втором еще не было пола: он-то легкий, бежит, как на крыльях летит, а подо мной доски сильно прогибались. Но потом я заметила, что он чуть-чуть мне уступает: там, где он бы протиснулся, а мне не влезть, он не лазает. Так мы и водили по очереди, пока не стемнело.

Дома рассказала про нового приятеля. Мама уже тоже познакомилась с его мамой. Они недавно переехали из Калининграда, потому что ее по работе к нам перевели. И еще, что она – следователь! Я очень удивилась, что бывают женщины-следователи, оказывается – бывают. А папы у них просто нет. И еще она сказала, что в квартире под нами живет семья с тремя детьми: двое малышей, а старший в четвертый класс перешел. Видела я этого пацана в окно -  деловой такой: то дрова тащит, то воду из бочки, то помойку выносит, то траву рвет за сараями (мама сказала, для поросенка, он у них в сарае! Не успели переехать, а уже поросенка завели). И родителей его тоже видела, они какие-то странные: мама высокая и очень худая, даже тощая, а папа маленький, тоже худенький и сильно хромает, причем как будто бы сразу на обе ноги. Странность еще вот в чем: все взрослые на работе днем, а они – нет. Правда, может, в отпуске?

На следующее утро Андрюшка сидел во дворе на чурбане для колки дров и что-то строгал; лук лежал рядом. Показал: кинжал делает. Ну, это не новость, у многих мальчишек были такие, сделанные с разной степенью искусности. И наждачкой их зачищали, и лупой узоры выжигали. Мы опять немного постреляли, потом поболтали. Он рассказывал про Калининград, про море, а я -  про Волгоград и Мамаев курган, как там все здорово, красиво и страшно. Хотели во что-нибудь поиграть, но в «Нитку-иголку» просто во дворе – неинтересно, на стройку не пойдешь, пока там рабочие, а в остальные игры вдвоем тоже неинтересно.
- А у тебя велик есть? – спросил Андрюшка.
- А…, «школьник», - махнула рукой я. Он мне уже маловат, брату отдала. Родители обещали «Орленок» купить, но в этом году с отпуском да переездом не получилось, еще ведь мебель новую покупали. Теперь, наверное, к следующему лету.
- У меня тоже пока нет. Но я «Орленок» не хочу, сразу взрослый.
- Так тебе же он большой будет, как ездить-то?
- Ну, к следующему лету хоть немного подрасту. Сиденье опущу. Ну, в крайнем случае, сначала можно «под рамкой» ездить, или стоя на педалях.
- Да… Мне бы тоже взрослый хотелось! Но родители не согласятся, «Орленок»- то потом тоже брату будет.

Тут я заметила в окне мальчика из нижней квартиры и сказала:
- Вон пацан в окне, видишь? Он в четвертый класс перешел. Может, позовем, можно будет в «Кислый круг».
Мы замахали мальчишке руками. – Эй, выходи!
Через минуту мальчик был рядом с нами. На голове у него почему-то была тюбетейка.
- Привет! Я – Андрей, это – Лена, а тебя как зовут?
- Валик.
- Как-как? – мы от неожиданности дружно рассмеялись.
- Ну…, - смутился мальчишка. – Валентин вообще-то, Валя, но это как «тетя Валя», все смеются.
- Валик, так Валик, - сказала я. – Давайте в «Кислый круг»?
- Ага, только я не умею, - сказал Андрюшка.
Я стала объяснять правила, но он меня перебил:
- Так это же «Вышибала»!
- Ну, может быть.  У нас называется так. А у вас с «запасками» играют?
- Конечно!
Мы поиграли, но недолго: с Валиком было неинтересно. Если он был «в кругу», то быстро вылетал – ни «запасок» не ловил, ни уворачиваться не умел, если «за кругом» - бросал мячик не туда, куда надо. Даже мой шестилетний брат играл бы лучше, да он в детском саду. Потом перебрасывались мячиком. Потом сидели на чурбачках.

Валик сказал:
- А я знаю, кем у вас кто работает! Твоя мать – в яслях, а отец начальником на стройке, а твоя мать – следователь, и еще, вы приехали из Калининграда!
Мы удивились: - Откуда ты все знаешь?
- Да мой батька в газету заметки пишет, он все про всех знает!
- А, он корреспондент! – догадалась я.
- Да нет, он сторожем работает по ночам, а в газету просто пишет.
- А, вот почему он все время дома, просто работает ночью! – заметила я. – А мама? В отпуске?
- Нет, она по вечерам работает, уборщицей в стройконторе, где твой отец.
- Ты не обижайся, Валь, а почему твой отец так странно ходит? – вдруг спросил Андрюшка.
- Да он в детстве болел этим… как его… полинитом, что ли?
- Полиомиелитом? – догадалась я.
- Да, этим самым. У них тогда ребята даже умирали, а он выжил, только хромать стал.
Мы стали придумывать, во что бы еще поиграть, но тут Валика позвал отец, а я пошла в магазин.

В магазине встретила Райку из параллельного класса. Мы с ней не то, чтобы не дружили, а даже и не общались никогда, а тут обрадовались. Она сказала, что тоже вернулась из лагеря и тоже все подружки разъехались. Мы договорились пойти вместе на речку. Так что я до самого вечера пробыла на реке, там много народу, и знакомых ребят тоже, так что было весело.

А вечером, когда мы уже поужинали, меня вызвал на улицу Андрюшка.
- Ты велик хочешь? – спросил он.
- Ну да, я же тебе говорила.
- А хочешь сама заработать?
- И как? Тебе-то можно у моего папы на стройке, но на велик сложно, если только родители добавят. А меня туда не возьмут,  только мальчиков.
- Нет. Маме знакомая предложила. В лесничестве берут ребят на прополку посадок сосны, отвозят туда на автобусе и даже кормят. Там как раз еще двоих могут взять, остальные-то уже сегодня  работали. Оплата аккордно-премиальная.
- А что это значит – «аккордно-премиальная»?
- Не знаю, мама велела тебе так сказать, чтобы ты родителям сказала.
- А когда?
- Завтра уже надо быть у первой школы в 8 утра.
- Ого, рань какая! Ну ладно, все равно дома скучно. Давай. А что с собой брать?
- Ничего, если только пить. Там же накормят. Да, обязательно на голову что-нибудь. Ты спроси у родителей, если они разрешат, спустись, скажи, я тут подожду.
- Да  я знаю, что они согласятся! Так что давай сразу договоримся.
- Ладно, давай здесь в 7.30. Кстати, и школу мне покажешь. Не проспи, смотри!

Дома я рассказала родителям об Андрюшкином предложении.
- Ого! – присвистнул папа. - Аккордно-премиальная! Я своим рабочим столько не плачу, даже когда аврал!
- А что это значит?
- Ну, сдельная – это сколько сделал, столько и получил по расценкам. Сдельно-премиальная – сколько сделал плюс премия. А аккордно-премиальная – это расценки очень завышены, да еще и премия! Например, сделать ящик стоит 10 копеек. Так по сдельной ты за 10 ящиков получишь рубль, по сдельно-премиальной рубль и 15 копеек, а по аккордно-премиальной – 5 рублей.
- О! Мне нравится такая расценка! – засмеялась я.
- Я тоже с тобой пойду ящики делать! – Братец был тут как тут. – Мама, пусть Ленка меня тоже возьмет! Я себе на ласты с маской заработаю настоящие! А гвозди я получше нее забивать умею!
Мы все засмеялись.
- Ну, во-первых, про ящики я для примера говорил. Там полоть надо. На солнышке, на жаре. А ты вон в Волгограде целыми днями то в ванне с водой сидел, то в доме от солнца спасался, - поддразнил папа.
-  Ну и что, я потерплю!
- Да не дразни его, Витя, – вмешалась мама. - Не берут туда маленьких, только с шестого класса. Так что подрасти еще. А потом вон, и к папе на стройку сможешь пойти.
- Ну вот, опять подрасти… - брат ушел в комнату.
- А ты-то зачем решила пойти? Просто за компанию? – спросила мама.
- Нет, я подумала – а может, немного заработаю, и вы дадите сколько не хватит, и велик купим? Только уж тогда взрослый!
- Ладно, ты поработай, а там посмотрим. Может, после первого дня бросишь.
- Хорошо. Тогда, мам, разбуди меня завтра, а то просплю.

В автобусе, когда мы с Андрюшкой пришли, уже сидели ребята. Какая-то тетенька проверила по тетрадке наши фамилии (оказывается, Андрюшкина мама нас уже вчера записала!). Набралось человек 10 ребят, все какие-то незнакомые, и двое взрослых: эта тетенька и еще хмурый дядька, одетый совсем не по жаркой погоде: в брюках, сапогах и рубашке с длинным рукавом. Ребята переговаривались, подшучивали друг с другом, смеялись. Только две девочки-близняшки примерно лет 14-ти молча смотрели в окно.

Привезли нас на огромное песчаное поле, где редко росла трава. И правда, среди травы проросли малюсенькие, сантиметров 5-10 высотой, сосенки!
- Занимайте грядки, ребята! – сказал хмурый дядька. – Напоминаю: грядка – три рубля. Работаем до половины первого. В 10 часов – полчаса перерыв на завтрак. Кто захочет пить – вода и кружки будут тут. Кому плохо от жары станет – скажите сразу! Сильно не спешите, работу буду проверять. Головные уборы у всех есть?
- Есть, дядя Федя, - загалдели ребята.
- Ну, вот отсюда начинайте.

Сестры-близняшки уже выбрали: - Так, вот эти четыре – наши! И только попробуйте кто-нибудь занять!
Они встали по обе стороны грядки и уже начали проворно работать.

Все тоже побежали к грядкам, нам с Андрюшкой достались две в середине. Потом я поняла, что на них больше всего травы. А у близняшек было почти чисто. Их склоненные туловища уже были довольно далеко.

Да, это было тяжеловато! На ярком солнце, ни тенечка, да еще все время согнувшись в три погибели. А грядка – шириной два метра, а длиной – ого-го! Конца не видно! Как мы с Андрюшкой ни пыхтели, а до перерыва еле успели по полгрядки прополоть. Ребята все ушли вперед – кто немного, а кто и значительно. Близняшки же уже сделали свои четыре! Перекусывали мы чаем с печеньем и карамельками  и бутербродами с колбасой. В конце работы подводили итоги: все сделали по грядке (кто закончил раньше, не захотели взять еще, а просто валялись потом в тени рядом в лесочке).  А близняшки – восемь на двоих! Вот роботы! Да и то сказать – следующие четыре грядки они опять выбрали себе самые чистые от травы, те шли хоть и подряд, но не сразу за уже сделанными. И ни дядька, ни тетенька им не возражали. Тетенька сказала: – А эти завтра сделаем.
Я про себя возмутилась: - Ага, завтра они опять себе чистенькие выберут! Конечно, так можно заработать!

Дома я с негодованием рассказала о противных девчонках маме.
- Представляешь, мама, я сегодня три рубля еле-еле заработала, а они  - по двенадцать!
Она сказала: - Не завидуй. Знаю я этих девочек, у них родители оба пьющие. Они так себе зарабатывают, а потом форму, обувь с одеждой  и учебники к школе покупают. Ты вот на велосипед зарабатываешь, а им на одежду надо. Так что, конечно, им надо побольше успеть заработать, вот и стараются, как могут. Они так каждый год ездят. А эта тетенька знает, жалеет их, поэтому и не запрещает грядки выбирать.
- Да?.. Тогда, конечно. Понятно, они и грядки выбирают почище. Ну, пускай тогда. А ты откуда это все знаешь?
- Да на работе сегодня рассказывала, что ты поехала в лесничество, женщины мне и рассказали. Ребята так каждый год ездят, только туда не попасть – с такой-то оплатой! А берут  всего 10 человек.  Это вам еще повезло, что Андрюшина мама сумела вас записать.

Назавтра всем попались почти чистые от травы грядки, так что сделали побольше – кто по полторы, кто, как и мы с Андрюшкой, даже по две. Правда, у меня в середине одной были такие заросли, что я сильно отстала от остальных, Андрюшка даже вернулся и мне помогал, хотя я очень против была. Не ушел на свою, пока не сровнялись с его сделанной! Я его сначала прогоняла, потом сказала: - Ладно, у тебя заросли будут, тоже буду помогать.

В общем, так мы ездили еще несколько дней (кроме выходных, конечно) – на это поле, потом на другое. Делали по-разному – когда по грядке, когда по полторы, а когда и по половинке: было там такое противное место – сплошная трава! По две больше не получалось. А потом тетенька сказала: - Ну вот, ребята, все сделали. Теперь на следующее лето приходите. (На следующее лето мы, кстати, не попали. Мама Андрюшкина сказала, что там все распределено, и ездят всегда одни и те же. А те двое ребят, вместо которых нас с Андрюшкой взяли,  сами поехали, это нам просто повезло.)

 Мы подсчитали, что заработали  по 30 рублей. На велосипед, конечно, мало, но все равно, здорово! А когда пришли за деньгами, получили  по 45!
- Ну вот, это и есть «аккордно-премиально», - сказал папа. – Это вам премию начислили.

Так что через несколько дней мы с Андрюшкой ездили на новеньких взрослых великах – и мне, и ему родители добавили недостающую сумму.

А к середине августа стали приезжать из деревень да лагерей ребята. Я пропадала у двоюродных  Маринки с Милочкой, гоняла на велике, съездила в старый двор к подружкам, к школьной подруге Тане… И во дворе стало уже веселее: к нам часто приходила моя подружка Иринка, иногда выходил Валик, а еще он познакомил с нами своего двоюродного брата Севу. Тот, как и Валик, тоже был четвероклассником, но в играх почти не уступал нам с Андрюшкой, поэтому воспринимался на равных. Так что можно было уже и в «Кислый круг» играть, и в «Штандер», и в «Нитку-иголку» на стройке по вечерам. На стройке, кстати, было уже не так интересно: настелили полы, застеклили окна, убрали строительные леса. Да и темнеть  стало раньше.

В один из субботних сентябрьских вечеров, мы втроем – Андрюшка, Валик и я – сидели во дворе на чурбанах. Мяч пинать надоело, в «Нитку-иголку» или в «Кислый круг» втроем можно, конечно, да не с Валиком.
- Эх, скорее бы новый дом заселили, - вздохнул Андрей. – Может, там будут ребята.
- Папа сказал, к ноябрьским сдадут, - ответила я.
- Еще больше месяца, - опять вздохнул Андрюшка.
Мы еще помолчали. Я уже хотела уходить домой – как всегда, ждала очередная интересная книга.
- Слушайте! – вдруг воскликнул Андрей, - а давайте, завтра пойдем в экспедицию!
- Экспедиция? – здорово! - оживилась я. – А куда?
- Да вон в лесок за полями!
- А чего там есть-то? – пробурчал Валик. – Я сто раз там был.
- Ну, какой же ты неинтересный человек, Валька! – возмутился Андрей.
- Че это сразу – неинтересный-то? Просто что там смотреть? Трава да деревья.
- Ну, тебе нечего, а я бы посмотрел. Ты как, Лен, пойдешь?
- Конечно, я там тоже еще не была! – согласилась я.
- Ну что, тогда давай завтра с утра!
- Ладно.
- Я тоже пойду, раз вы хотите. Покажу вам, где брусника есть, она, наверное, уже созрела.
- Ну вот, а ты говоришь – ничего интересного!
- Сапоги только обуйте резиновые, там сыро может быть.
 - Да, - согласился Андрюшка. – И вообще, если это экспедиция, я рюкзак возьму – бутербродов положу, воду. Носки запасные возьмем – вдруг кто-то ноги промочит.
 - Я тоже поесть и чаю возьму, и носки. И еще пакетики целлофановые для брусники. Только у нас рюкзак очень большой, папин.
- Да не надо рюкзак, в один все поместится, мы же ненадолго, - сказал Андрей. – Мы его с Валиком по очереди будем нести, а ты, как девочка, освобождаешься.
- Здорово! – я даже растерялась от такой заботы. – Хорошо, тогда до завтра!

Экспедиция вышла отличная! Мы все, даже Валик, воображали себя настоящими путешественниками. Пацаны притворялись, что видят то медведя, то волка, «стреляли» в них, те, конечно, убегали. То увидели ручеек и объявили, что это бурная опасная река. Андрюшка придумал веревочную переправу,  и мы переправлялись на другой берег «с риском для жизни». Мальчишки нашли себе и мне по крепкой палке раздвигать траву – грибы искать. Но никаких грибов, кроме сыроежек, не было. Моя  мама их и за грибы-то не считает. Да и то, какие сыроежки, когда в выходные родители привезли три ведра отборных белых, подосиновиков и маслят! Так что те сыроежки, что я находила, отдавала Валику, он сказал, что его мама варит из них суп. Зато он хотел отдать мне свою бруснику, да я не взяла: пусть его братишки полакомятся. Объяснила, что папа с мамой скоро поедут в лес и наберут.
В лесочке было замечательно: вкусно пахло грибами, птицы щебетали, даже комаров почти не было – август ведь! Через час примерно перекусили и пошли обратно. Я боялась заблудиться, но Андрей показал компас на руке, а Валик снисходительно заверил, что все тут знает.

Следующую экспедицию договорились совершить по оврагу. Валька тоже сначала бурчал, что неинтересно, но когда мы сказали, что он может и не ходить, сразу замолчал.

В овраг с нами пошли и Севка, и мой младший брат Димка, и Иринка: она с раскрытым ртом слушала мой приукрашенный рассказ о прошлом походе. В овраге было еще интереснее: приходилось перебираться и через «бурную реку», и через почти настоящую «пропасть», и через «джунгли», и крокодилов ловить (бревно на дне оврага), и слабым помогать. В «слабые» попали Иринка (после долгих препирательств с ее стороны) и Валик. Димка ни за что не хотел, чтобы ему помогали. И то, он был еще и половчее некоторых! Севка промочил ноги, «зачерпнул» краем сапога из ручейка, так что и сухие носки по-настоящему пригодились!

В конце октября наконец стали переезжать люди в новый дом. На ноябрьских каникулах выпал снег. Он появлялся и раньше, но сразу таял, а тут был уже по-настоящему зимний: вечером подморозило, а за ночь насыпало прилично снежку. Конечно, мы с братом (он хоть и ходил пока в детский сад, но на каникулах оставался со мной дома) взяли лыжи и санки  и выскочили  на улицу.  Сначала катали друг друга на санках, потом к Димке подошел один из его многочисленных приятелей, а я вызвала Андрюшку в окно. Мы с ним прокатились на лыжах по полям возле домов, но снега все-таки было еще маловато. Решили занести лыжи домой и просто побродить по оврагу. Тут к нам подошла девочка из нового дома. Зовут ее Надя, учится в третьем классе. Мы спросили, есть ли ребята постарше, но она ответила, что нет, только маленькие, но есть еще одна девочка из их класса, Инна. Кстати, и Валик, и Севка тоже учатся в ее классе. Надя предложила сходить за Инной.

Нам, конечно, было жалко, что не оказалось ребят нашего возраста, но что поделаешь!

Девчонок пришлось ждать довольно долго, мы успели уже вовсю накататься на санках по двору. Наконец, идут: уже знакомая Надя и с ней девочка, высокая, ростом почти как Андрюшка, и… очень красивая! Лицо – как на картинках рисуют, из-под шапочки выбиваются пшеничные кудряшки… А ресницы! Длиннющие, загнутые кверху! И было их столько, как будто взяли от нескольких человек! Светлые серо-голубые глаза от них казались пушистыми. Я посмотрела на Андрюшку – он, похоже, тоже был ошарашен. Это и была Инна. Я удивилась, почему раньше ее не видела (в нашем маленьком городке не заметить такую красоту было бы трудно!), а оказалось, что они раньше жили в деревне, но теперь ее папу перевели работать в город, вот и квартиру дали. Так что теперь они с родителями и младшей сестрой живут тут.

Вот так в нашей компании появилась Инка. Она явно нравилась Андрюшке, поэтому, как только мы собирались вместе, он тут же просил меня сходить за Инкой. Вот Надя не пришлась ко двору, вернее, это мы ей не подошли. Почему-то на наши игры и затеи она смотрела чуть ли не с ужасом и выходила только тогда, когда Инке приходилось тащить за собой трехлетнюю сестренку Ирочку. Вот тут Надя и появлялась: Ирочка крутилась рядом, а Надя ее нянчила: на санках катала, летом присматривала, как она катается на трехколесном велосипеде, играла в мячик, лепила куличики… Видно было, что Наде это доставляет настоящее удовольствие, а мы и рады были – никто под ногами не путается. Надо сказать, что Ирочка была ужасно избалованной и капризной: то ей попить, то пописать - непременно дома,  то игрушку или велосипед из дома принести, то унести, то еще что-нибудь. Играть Инке, она, конечно, не давала бы совсем, так что Надино нянченье устраивало и нас, и Инку, и Ирочку, а главное, почему-то саму Надю.

Инка была компанейской, веселой и даже смешливой, но характерец у нее был тот еще! Чуть что не по ней – даже объяснять ничего не будет, развернется и уйдет домой. Правда, и отходила тоже быстро.
Как-то раз я зашла к ней домой, чтобы позвать на улицу. Она сказала, что пока не может – ей надо вымыть посуду и полы.
- Давай, я вымою посуду, а ты быстренько мой прихожую и кухню, - предложила я, - тогда скорее пойдем.
- Так не только прихожую и кухню, еще и в комнатах, - ответила Инка.
- А в комнатах-то зачем? – удивилась я. – Мы комнаты только раз в неделю моем.
- Вы раз в неделю, а мы каждый день, – отрезала Инка.
- Зачем? И так ведь чисто!
- Не знаю, как у вас чисто. Мы каждый день всю квартиру моем, - она еще больше надулась.
- Ну знаешь! – тоже вспылила я. – Конечно, в прихожей и кухне мы тоже каждый день протираем, но уж в комнатах – нет!
Мы помолчали.
- Слушай, да какая разница, - пошла я на примирение, - вы так привыкли, мы так. Давай уже сделаем, да пойдем гулять.

Я помыла посуду, смотрю, а Инка еще только одну комнату до половины не вымыла. Оттирает каждую досочку, как будто невесть какая грязь! Ну, тут уж я не стала ее дожидаться, сказала, что придет сама, когда закончит. В тот день Инка так и не вышла. А на следующий пришла после обеда и говорит:
- Я маме сказала, что не надо каждый день все полы мыть, что ты мне так сказала.
Я ахнула: - Разве я так тебе говорила? Я сказала, что мы не моем, а вы как привыкли, так и делайте! Теперь твоя мама будет на меня из-за этого сердится! Еще и отпускать тебя не станет!
- Да нет! Она сначала сердилась, а потом папа сказал, что ты права и что ты очень умная девочка. И что мама зря заставляет меня все время мыть, и что я не уборщица, а должна с друзьями гулять, вот!

Я только руками развела. Но и правда, Инка потом говорила, что теперь она только посуду моет и в магазин иногда за хлебом или молоком ходит, а остальное делает мама. И полы у них теперь моются тоже раз в неделю. Ну, иногда мама еще прихожую и кухню протирает. Просто раньше, в деревне, у них было грязно на улице, вот и в дом таскалось, а маме приходилось в огороде много делать, поэтому Инка и помогала.

Инка меня поражала тем, как трепетно она относилась к своей внешности. Например, теплушку (такую нижнюю одежду, которую у нас тогда надевали под форму все школьники: в школе было не жарко, а кофты и свитера поверх формы носить не разрешалось) она надевала наизнанку, швами наружу. Чтобы швы кожу не натирали, объяснила она. Я озадачилась – вроде, и так не натирают. Или волосы. Почти все девочки тогда к школе отращивали косички – у кого какие получались. После мытья или купания мы, чтобы волосы поскорее высохли, изо всей силы терли их, выкручивали в полотенце. И обязательно расчесывали, пока еще мокрые, иначе знали, что потом придется нещадно драть их расческой. Инна же всегда только аккуратно промакивала волосы полотенцем и расчесывала их, только когда высохнут, медленно отделяя по прядочке. После мытья посуды или полов она – невиданное тогда даже у наших мам дело! – обязательно мазала руки кремом, а если на улице был мороз, то перед выходом из дома смазывала губы топленым маслом. И это в третьем-то классе! И не где-нибудь за границей или хотя бы в Москве, а у нас! Наверное, не будь Инка такой красивой, мы бы над ней насмехались, но тут мы понимали: такую красоту надо беречь.

Поначалу несколько раз мы с Инкой вместе ходили в школу. Но с ней вдвоем оказалось неинтересно: говорить нам в общем-то не о чем было. Книжек она почти не читала, нигде дальше своей деревни не была, ничем не интересовалась. Всех ее разговоров только и было, что про мальчиков в деревне и прежней школе: кто на нее как посмотрел, кто портфель до дому нес, кто какую записку написал… Так что вскоре я стала ходить в школу и обратно с одноклассницей Галкой, которая жила через несколько домов от нас, а она – с Надей.

А вот по вечерам в том ноябре и декабре частенько была одна и та же картина: Андрюшка бросал снежок в мое окно, я выходила, потом шла за Инкой. Мы гуляли втроем. Андрюшка без конца нас смешил, так что у меня уже щеки болели от смеха, и приходилось держать их руками, Инка через хохот стонала, что у нее от смеха болит живот, сгибалась пополам и садилась в сугроб, мы начинали ее поднимать, падали сами, хохотали еще сильнее… Инка явно нравилась Андрюшке, и однажды я сказала ему, чтобы они гуляли вдвоем. Но он ответил, что ничего подобного и что ему нравится, когда мы в компании. Конечно, он просто стеснялся – ведь Инка была намного младше, а по тогдашним нашим, да и не только нашим, понятиям, такая дружба вдвоем была бы и странной, и смешной.

Меня же Инка почему-то считала чем-то вроде второго сорта. Не знаю, чем это было вызвано: и в школе, и многочисленные друзья и приятели меня всегда ценили и уважали, и советов даже часто просили, и просто отлично дружили. Может, все дело было в ее красоте – а я была самой обыкновенной, к тому же высокой, что тогда у нас было совершенно не популярным и вообще некрасивым. К тому же, у нее всегда было много воздыхателей, которые оказывали всяческое внимание, а я, несмотря на то, что была старше, никогда ни с кем не «встречалась» и даже в кино ходила с нашей компанией или подругами. Наверное, в этом и было дело. Я это видела, но относилась к этому совершенно спокойно.

На зимние каникулы к Маришке и Милочке приехала еще одна наша двоюродная сестра из другого города, Марина-маленькая, так что мы с братом тоже пропадали там. Что только мы не вытворяли, даже устроили театр для всех ребят из их двора, используя при этом все, что находили в шкафах и вообще в квартире! Хорошо, что их родители целыми днями были на работе, дядя Коля, когда приходил вечером, не обращал на нас никакого внимания, а тетя Нина нисколько не сердилась на нас, а только помогала потом все убрать на место. Ну, и стирала, конечно, если мы пачкали очередное покрывало или простыню. Только ее и дяди- Колину одежду просила использовать аккуратно.

А после зимних каникул произошло еще одно событие: наши соседи по лестничной площадке переехали в другой дом, поближе к своей работе и друзьям, а к нам вселилась семья Бородко с двумя детьми – шестиклассником Вадиком и опять-таки третьеклассницей Светой. Я была очень рада такому соседству, и как оказалось потом, преждевременно.

Приехали они с Украины и почти все их вещи пока ехали в контейнере, так что первое время пользовались нашей посудой, подушками, одеялами. Да это все абсолютно в порядке вещей, если бы и одеяла, и подушки, когда их вернули потом, не оказались совершенно грязными, как будто по ним топтались уличной обувью. Может, так оно и было? Ну хорошо, но можно же было как-то постирать, почистить, перед тем, как возвращать? Каждый раз, когда тетя Ганна (она велела называть ее именно так) заимствовала что-нибудь, она говорила, что отблагодарит нас: вот в контейнере у них едут «мочёники», так это так вкусно, так вкусно, и она нас угостит!

Мы с ребятами, естественно, сразу познакомились, и Светка, как только я приходила из школы, тут же появлялась. Я, конечно, понимала, что ей одиноко на новом месте, что дома даже мебели нет, кроме стола, стульев и кроватей, которые им привезли из больницы (оба ее родителя работали врачами) и старалась ее как-то развлечь, но ее бесцеремонность быстро стала надоедать. Ладно, за ужин или чай – как мы, так и она – это было в порядке вещей, но ни почитать спокойно, ни уроки сделать. Самое главное – лазала по всем моим полкам как по своим, и чуть что понравилось (карандаши, альбомы, мелкие игрушки, вообще всякая мелочевка), сразу: - Подаришь?
Сначала многое отдавала, но когда она добралась до книг, - сказала нет. Почитать – бери, а насовсем не отдам. Она никак не могла понять, почему мне жалко отдавать детские книги. А как объяснишь, что книжки эти – читанные-перечитанные вдоль и поперек, некоторые вообще выученные почти наизусть – мои друзья?

Такая же бесцеремонная была ее мать. Почему-то она решила сделать из меня бесплатную рабочую силу. Мы с Вадькой были ровесниками, он даже постарше на полгода, но я была почти на голову выше и покрепче, вообще девочка такая – «кровь с молоком», так вот тетя Ганна все время не то чтобы просила меня помочь, например, принести дров, а вроде это было само собой разумеющимся. При этом я и сама помогла бы с удовольствием, но когда тебе говорят в приказном тоне, да еще каждый раз добавляют, что, мол, Лена, ты же такая сильная, а Владику нельзя тяжелое…

У Светки оказалась больная нога, что-то врожденное с суставом. Потом-то я поняла, что она этим умело пользовалась,  как что не хочет делать – сразу страдальческая гримаска и тянет: - Ногааа… А пока, как только их записали в школу, мать пришла вечером и говорит:
- У вас санки есть?
Что за вопрос, конечно, у всех детей они были, а у нас вообще отличные, папа только в начале зимы купил – с разноцветным сиденьем, со спинкой, положение которой можно было менять.
- Свете тяжело до школы ходить, - говорит она, - нога может заболеть, надо ее на санках в школу возить. Вадик повезет, а ты, Лена, портфели понесешь!
Я сначала оторопела от приказного тона, потом отмерла.
- На наших санках?
- Конечно! У нас же нет!
- Так можно купить, они же продаются!
- Ну ты же видишь, не купили пока!
- А где их оставлять? Возле школы украдут.
- Ну а где же их оставишь? Ничего, не украдут, может быть. А ты их подпиши. – И ушла.
Я беспомощно посмотрела на маму.
- Мам, ну ладно, Светку я помогу возить, мне не трудно. Вот только интересно – а кто ее из школы будет увозить? Я точно не собираюсь. И потом, если санки украдут, они потом нам такие же купят?
Мама пожала плечами:
- Не знаю я, Лена. Но помочь-то все равно надо, у Светы действительно с ногой проблемы.

Ладно. Дня три-четыре я добросовестно таскала портфели. Дорога в школу шла почти все время под горку, так что Вадьке не составляло никакого труда катить сестрицу. Он и сам не прочь был усесться с ней, но: - Ногаааа…! А уж как они из школы добирались – не знаю, тоже, видимо, кто-то помогал. И, конечно же, санки все-таки украли. Когда я через несколько дней спросила тетю Ганну (кататься-то не на чем!), когда она купит нам новые, она ответила, что и не собирается – ведь не она же украла, в самом-то деле! Вмешалась мама, которой хоть и неловко было, но пришлось объяснить взрослому человеку, что взятые чужие вещи надо отдавать. Принесла с поджатыми губами и, конечно, не такие, как наши, а похуже – подешевле они стоили. Объяснила, что тех в магазине нет. Хотя я прекрасно знала, что как раз эти-то, дорогие, редко покупают, так что они там бывают всегда. Ну ладно, хоть какие-то, в конце концов, кататься можно на любых. Своим она тоже купила санки. И, как вы думаете, сколько раз на них ездила в школу Светка? Ни разу! Прекрасно ходила пешком, и нога не мешала!

Наконец привезли их вещи. Конечно, мы по-соседски, даже младший брат,  помогали разгружать контейнер и заносить все на второй этаж (какие грузчики, что вы!). Я  хватала какие-то вещи, тащила в квартиру, бежала вниз по лестнице вприпрыжку… Это было очень весело! – ровно до того момента, когда тетя Ганна распорядилась: - Так, Вадик, ты неси настольную лампу, а ты, Лена, сильная, неси ящики от шкафа, а то ему тяжело будет.

 Надо было видеть торжествующее выражение лица Вадика! Конечно, я продолжала таскать, но радость почему-то как будто выключили. А «мочёники», когда вечером гордая тетя Ганна принесла нам их в миске, оказались просто яблоками, мокрыми и снаружи, и внутри, какими-то рыхлыми, к тому же невероятно кислыми. Никто из нас не смог съесть ни одного, так они и лежали в миске на столе.  Мама, кстати, была очень удивлена: я не то что кислые яблоки – клюкву без сахара по большой кружке преспокойно съедала, а тут – яблоки пропадают. Мы, конечно, хвалили и благодарили, но пришлось их потихоньку выбросить, когда испортились наконец-то. Правда, Светка успела съесть несколько штук во время ежедневных своих посиделок у нас.

На продленку Светка с Вадиком, как и я, не ходили. А обедали очень просто: Светка дожидалась, когда я приду из школы, как будто под дверью караулила, и шла к нам. Ну, приходилось и ее кормить обедом – не буду же я одна есть, когда ребенок голодный! А Вадька ел сам, дома. Правда, потом все изменилось. Однажды я чуть ли не с ужасом увидела, как он это делает: зашла зачем-то к ним, а он сидит на полу в кухне, кастрюля стоит между ног, и он прямо из кастрюли хлебает холодный суп! На мои возмущенные расспросы ответил, что греть ему незачем, и так вкусно, тарелку не берет, чтобы не мыть, а на полу сидит, чтобы не набрызгать на стол – вытирать же потом. Я не знала, смеяться или плакать. Вернулась к себе и возмущенно описала эту картинку сидящей у нас Светке. Та вспыхнула и умчалась. Надо отдать ей должное – какой бы Светка ни была, но брата очень любила и всегда заботилась о нем. С тех пор она стала ждать Вадьку к обеду, грела еду на плитке и ему, и себе, и даже как-то умудрялась уговорить его вымыть посуду!
Вот еще пример Светкиной заботы. Что-то мне понадобилось, пришла, а Вадька лежит на кровати под одеялом. Я спросила, мол, заболел? А Света сказала, что он получил двойку, и что от отца сильно влетит, может быть, и ремнем. Поэтому Вадька притворяется, что заболел.

Я говорю:
- Ну и как вы это сделаете? У него же даже соплей нет!
- Ну и что, - говорит Светка. – Температуру на градуснике горячей водой нагрели, вон стакан, сейчас щеки натрем, - и показала шерстяной носок в руке. Она поминутно выглядывала в окно, не едут ли родители (их с работы возили на больничной машине).
- Так у вас же родители оба врачи! – изумилась я. – Неужели не догадаются, что Вадька здоров?
- Нет, не догадаются! Я уже сколько раз так делала! – похвасталась Светка. Она опять выглянула в окно. – О! Едет машина! Давай, щеки натирай, градусник под мышку! - И побежала на кухню уносить стакан.
Мне очень хотелось посмотреть, как это будет. Вскоре зашли их мама с папой. И тут Светка с настоящей тревогой в голосе и чуть не плача по-правдашнему (вот это актриса!), кинулась к ним:
- Вадим заболел! У него такая температура, мама, ужас, и глаза блестят, и щеки красные!

Дальше слушать я уже не стала, ушла, чтобы не засмеяться. А Вадик, действительно, неделю в школу не ходил!

Я же совершенно не умела врать. Лучше правду сказать, чем потом мучиться! Иногда и нужно было бы соврать – но, нет, не получается! Так вышло и с тетей Ганной. Несколько дней она занималась устройством новой квартиры и как-то вечером пришла к нам позвать маму оценить ее красоту. Видно было, что она сдерживается от хвастливых слов, но при этом в ее глазах, в тоне, в самодовольном выражении лица так и сквозило: «Вот я сейчас вам, провинциалам, покажу, как должно быть в квартире!». Мама домывала посуду и сказала, что придет минут через десять, но соседке было явно невтерпеж похвалиться, поэтому она позвала пока меня.
Это был такой ужас! Темно-красные с огромными разляпистыми золотыми цветами шторы, такие же шторы висели на всех межкомнатных дверях, да  еще и сверху горизонтальные полосы такой же ткани (мама потом сказала, что это называется «ламбрекены»).  На стене – ковер (ну, это у всех тогда было), а на противоположной – коврик с какими-то оленями и озером. На креслах и диване – тоже «ковровые» накидушки, на полу – ковровые дорожки, и все это обилие ковров и ковриков каких-то темных, мрачных тонов. И так-то не очень большие комнаты стали совсем от этого тесными, темными  и даже как будто душными.

Я ошарашенно осматривалась, а тетя Ганна самодовольно спросила:
- Ну как? Нравится тебе?
Я поспешно замотала головой, думая, как бы так сказать, чтобы ей было не обидно – ведь видно, что она всем этим прямо гордится, что человек старался! Я уже понимала, что вкусы у людей разные.
- Нет? – удивилась она. – А почему?
- Ну…. Вот эти занавески сверху на дверях и окнах я бы не стала вешать. Они зрительно делают потолки низкими и уменьшают пространство, - вспомнила я рекомендации из какого-то журнала.
Тетя Ганна ошарашенно смотрела на меня, не зная, что сказать. К счастью, тут пришла мама, так что я потихоньку улизнула к себе. Но уходя, еще успела услышать соседкино возмущенное: - Валя, твоя Лена…
Что там мама ей сказала, не знаю, но через несколько дней я зашла к ним и увидела, что ламбрекены сняты.

Вадька тоже, в общем-то не врал, а вот Светка  на каждом шагу – нужно, не нужно… Кроме того, оказалась  она еще и вороватой: много раз я замечала, что у меня после Светкиного прихода какая-то мелочь пропадает из тех, что я ей почему-либо отказалась «подарить». Но я не могла подумать на Светку и даже ругала себя за излишнюю подозрительность, списывала на то, что сама куда-нибудь задевала. Примерно в феврале мой папа ездил на учебу в Москву и привез оттуда неслыханное богатство: разноцветные пасты к шариковым ручкам. Про фломастеры мы еще тогда даже не знали, а если что-то надо было украсить, в «песенниках», например, то обычно это делали красной пастой. Если кому-то удавалось раздобыть зеленую – это уже был шик! А папа привез не только красные какого-то невиданного, почти розового оттенка, и зеленые, но и коричневые, и голубые, и фиолетовые, и даже желтые! И их было очень много, каждого цвета по десять штук! Конечно, я половину сразу раздарила – и сестрам, и подружкам, да той же Светке дала всех по одной. Остальные  - их все еще оставалось много! - поставила у себя на столе в стаканчике и прямо любовалась этим богатством. Светка тоже на них косилась, но я делала вид, что не замечаю. Как-то увидела, что вроде бы их поубавилось, но подумала, что показалось – куда бы им деваться? На всякий случай спросила брата, он возмутился, что ему мои пасты совсем не нужны!

Раз я мыла на кухне посуду, а Светка сидела у меня в комнате за столом. Прихожу, она говорит: - Я в туалет хочу, сходи со мной. (Почему-то она боялась ходить в наш туалет одна, хотя был он совершенно таким же, как и у них. Каждый раз я ее спрашивала, почему же тогда она в свой не пойдет – площадку же только перейти! Но она отнекивалась и все равно шла в наш, таща меня с собой.) Ну, пошли. И вот спускает она трусики, а оттуда мои пасты так и посыпались! Я, конечно, глаза вытаращила, а она покраснела до слез, но тут же стала плести какую-то ерунду, что это ее пасты, что им знакомый привез из Москвы (ну, ясно, откуда же еще!), что в трусы она их спрятала от Вадима…
- Хорошо, - говорю. – Вот только я сейчас свои пересчитаю – а у меня они все сосчитаны (ну нет, конечно, ничего я не считала, но она-то этого не могла знать)! И если это мои, всем расскажу – и ребятам, и родителям, что ты их стырила.
Тут он, конечно, стала просить, чтобы я молчала, что она отдаст и больше не будет…
Говорю: - Отдашь, конечно! Вот только как я их после твоих трусов в руки-то брать буду?
- Ну вот и отдай мне! – с надеждой отвечает она.
А мне и правда так противно было – и что украла она, а я ей верила, и из-за трусов. В общем, отдала. Но сказала, чтобы ко мне больше вообще не приходила.

Валик был в нашей компании, пожалуй, самым каким-то «чемоданом без ручки» - выбросить жалко,  а нести тяжело. Бегал-прыгал хуже всех, в «экспедиции» если и ходил, то с явной неохотой, в играх всегда отстающий – например, в «Кислый круг» никто не хотел быть с ним в одной команде. Относились к нему все по-разному: мы с Андрюшкой понимали, что вот такой он, зато не предатель и не трус и принимали его таким как он есть, Севка защищал – брат ведь! Инке с Иринкой он был совершенно безразличен – есть, нет, какая разница. А вот Вадим и Света откровенно его невзлюбили и не упускали случая поиздеваться. То прозвище придумают обидное, то высмеют за что-нибудь, а Вадька и толкнуть, ударить мог вроде как нечаянно. Валик обижался, конечно. Доходило бы  и до слез, да мы с Андрюшкой не давали сильно им расходиться – то он, то я вступались.

Как-то, уже снег растаял, наблюдаю из окна кухни картину: Светка с Вадькой бросают что-то друг другу и весело хохочут, а между ними мечется Валик, пытается это что-то забрать. И видно, что он уже плачет, лицо рукавом вытирает. А эти знай хохочут и какое-то слово странное выкрикивают, что-то вроде «батитюйка». Ну я, конечно, быстренько оделась и выскочила.
Говорю: - Давайте, что там у вас.
Вадька со смехом отдает ту самую тюбетейку. Валик схватил ее и домой убежал. Я стала ругаться, что довели его до слез, а они глазки невинные делают:
- Да никто его и не доводил! Мы просто хотели в «собачку» поиграть, а мяча нет! Ну, и взяли у Валика тюбетейку! Он сам согласился!
- А почему тогда Валька плакал?
- Да кто виноват, что он играть не умеет! Я, когда вожу, плачу, что ли? – еще более невинно таращится Вадька.
- И водил он по-честному, мы считались, - добавляет Светка.
Ну, я-то знаю, как Светка умеет «по-честному» считаться: всегда только в свою или Вадькину пользу.
- Ладно. Ну, вы же видели, что он уже плачет, так могли прекратить, а вы еще и «батитюйкой» обзывались
Они опять от хохота давятся:
- Да потому что «батитюйка» - дурацкая! Зачем он вообще ее носит! Уж лучше бы так ходил!

Я только рукой махнула. Сказала только еще, что они сами дураки, да им разве докажешь что. А Валик тоже хорош: и тюбетейку зря надевает – знает же, что смеяться будут, и с этими зачем играть согласился? Ведь тоже знает, как они к нему относятся. Может, в другой раз умнее будет.

Но, несмотря на все эти «закидоны», компания наша все-таки здорово выросла! Теперь интереснее было и играть, и на лыжах-санках кататься. Правда, Вадька на лыжах не умел (после Украины-то), а Светка в шумных играх не участвовала – и из-за больной ноги, да и вообще она была неуклюжей и плаксивой. Не дай Бог, например, мячиком задеть хоть чуть-чуть – слезы, обиды. Но если мы ходили куда-то – на речку, в «экспедиции» - стойко ходила со всеми вместе и даже не пикнула ни разу. И в игры играла, мы ей обычно скидки делали,  и на великах каталась. По вечерам или выходным теперь так и собирались чаще всего компанией: Андрюшка, я, Инка, Вадька, Светка, Севка, иногда – Иринка и Валик (тот то по хозяйству занят был, то с братьями сидел). «Штандер», «Кислый круг», походы то за подснежниками, то за черемухой, то просто в овраг за одуванчиками – у меня и Валика были кролики, остальные ходили так, за компанию, - то на речку… Андрюшка был неистощим на выдумки, на шуточки – мы постоянно хохотали. Светка тоже веселилась: заталкивала в замочную скважину Валику фантики от конфет. Отец его каждый раз громогласно ругался, вытаскивая их, грозился «поймать и жопу надрать», Светка хихикала – не узнает, мол, что это она. Я ругалась – и пакость зачем делать, и на нас с братом могут подумать – мы же тоже на втором этаже живем и мимо их двери ходим. Бесполезно – как говорит моя мама, «хоть кол на голове теши»!
А распалась наша компания после одного неприятного случая.

Тем летом, когда мы с Андреем и Вадиком перешли уже в восьмой класс, а наши младшие – в пятый, в самом его начале, мы часто уходили на поля. Была там в окружении кустарников такая уютная полянка – и бревнышки были, чтобы посидеть, и от домов недалеко, и за кустами все-таки, а то во дворе, как на ладони – все из окон видно. Нет, ничем предосудительным мы не занимались, просто нравилось, что никто не пялится. А самое любимое место там была такая железная конструкция, видимо, остаток бывшей качели: наверху перекладина вроде турника, которая опирается на еще две с каждого края, расходящиеся к земле под углом и служащие ей опорой; на земле же они соединяются тоже железной трубой диаметром сантиметров пять. Мы почему-то любили забираться на верхнюю трубу и сидеть там, как на насесте. Но если собирались всей компанией, то места на всех не хватало, поэтому кто успел первый залезть, тому и досталось, остальные сидят на бревнышках. Болтали, пересмеивались, пересказывали друг другу фильмы, в общем, просто общались. Внизу обычно оставалась Светка и Валик. Что ему вздумалось полезть наверх в этот раз? Полезть-то он полез, но по боковым трубам не получилось, как ни пыхтел, а уж подтянуться на руках, чтобы ногу подтянуть – и тем более не смог. Так и повис на вытянутых руках. Висит, а дальше никак. Иришка, которая лезла за ним по боковой трубе, терпела-терпела, да и возмутилась, мол, давай быстрее, или спрыгни уже! Валик – ни туда, ни сюда. Иринка его и шлепнула по пальцам, вроде бы, легонько, но этого хватило Валику сорваться. И все бы ничего – высота-то никакая, от ног до земли от силы полметра, но он умудрился упасть животом как раз на нижнюю перекладину, которая наполовину выступала из земли. Раздался такой звук, как будто мешок шлепнулся, а Валька остался лежать на земле лицом вниз.
Светка с братцем, конечно, тут же принялись его высмеивать, а я как-то сразу поняла, что дело неладно. Спрыгнула, наклонилась, заглянула в лицо, а оно странно-красное и выражение такое страдальческое, видно, что ему больно. Ну, тут уж я испугалась, спрашиваю:
- Валька, ты что лежишь? – молчит. – Встать можешь? – молчит. – Болит что-нибудь? – молчит, только глазами моргает.
Ребята тут тоже притихли, поспрыгивали, тоже в лицо ему заглядывают. Иринка перепугалась: - А если он умер? А я его столкнула! – и глаза «по семь копеек».
- Ну, во-первых, ты его не толкала, он сам не удержался, - говорю, - а во-вторых, вот же он глазами моргает и дышит, значит, живой.
- А почему тогда молчит и не встает? – чуть не плачет она.
- У него от удара, наверное, дыхание перехватило, так бывает, вот и не может говорить, - сказал Андрюшка.
- А вдруг он что-нибудь сломал? – встревожилась Инка. - Может, врача вызвать?
- Ну как ты сюда врача-то вызовешь? Адрес – поля? – возмутился Севка.
- Я знаю! – говорю. – Вы с ним будете, а я домой побегу, потому что ни у кого больше телефона нет. Дождусь «скорую» и сюда врачей приведу.

Все промолчали – что тут возразишь. Но вдруг Валик подтянул ноги к животу и стал потихоньку садиться. Делал он это очень медленно и неуклюже, пыхтел, но наконец-то встал. Правда, стоял он согнувшись и прижимая руки к животу, и по-прежнему ничего не говорил, но – стоял!
- Валька, давай, мы тебя будем с двух сторон держать, а ты попробуешь потихонечку идти, - предложил Андрюшка. Валик слабо кивнул. Мы подхватили его за талию, положили его руки себе на плечи и потихоньку, маленькими шажочками, стали продвигаться к дому. Остальные так же медленно шли рядом, без конца перемалывая одно и то же – как он упал да  что с ним. Мы с Андрюшкой молчали. Во-первых, тащить Вальку, да еще и удерживая, чтобы он не упал, было довольно-таки тяжело: он совсем повис на нас и только еле перебирал ногами, а во-вторых, я понимала, что на нас, как на старших, лежит вся ответственность за случившееся, что придется отвечать перед его родителями. А самое главное – Вальку было очень жалко: ему действительно было плохо. 
Так мы вошли, наконец-то во двор. Тут выскочил Валькин отец, видимо, увидел нашу процессию в окно. И сразу стал орать:
- Ах вы гады! Сволочи! Что сделали, ребенка угробили! Да я вас всех посажу в тюрьму! И вас, и родителей ваших посажу!

Он орал и бегал вокруг нас, а мы продолжали под эти крики тащить Валика. Ребята пытались сказать, что Валька сам упал, но отец ничего не желал слушать. Вдруг уже у самой двери подъезда Валик снял с нас руки и медленно, но довольно ровненько пошел сам. Мы с Андрюшкой переглянулись и пошли за ним. Валькин отец обернулся:
- А вы куда? Еще не совсем убили, добить хотите???  - продолжал вопить он.
- Может, «скорую» вызвать? – виновато предложила я.
- Я сейчас сам приду и вызову! – проорал он. – Вызову и им скажу, как вы тут над детьми издеваетесь!

Он зашел домой, потом пришел и велел вести к телефону. Я открыла нашу квартиру. Отец Валькин довольно спокойно назвал данные и заявил, что его сын не может говорить, дышит с трудом, и что его избили дружки.

Вадик со Светкой смылись самые первые, потом ушли и Инка с Севкой. Иринка долго шмыгала носом. Наконец, я тоже велела ей идти домой.
- А как же вы? Он же сейчас врачам скажет, что это вы и вас в тюрьму заберут! А это я виновата, пусть меня и забирают тогда.
- Никого никуда не заберут. Врачи только посмотрят, что с ним. Может, и нет ничего страшного – вон же он домой-то сам уже шел. Просто сначала больно было, ушибся, да и все, - сказала я.
- И вообще, чтобы в тюрьму забрали, сначала должен быть суд, - сказал Андрюшка. - И все он врет. Детей в тюрьму не сажают. И родителей не посадят. В крайнем случае, штраф дадут. – Андрюшка вздохнул.
- Так что иди домой и не переживай. А когда узнаем, что с Валиком, я приду к тебе и скажу, - добавила я.
- Нет уж, - вздохнула Иришка. – Я лучше с вами подожду.
«Скорая» приехала быстро. Врачиха пробыла у них дома минут двадцать, наконец, вышла к машине. Мы подбежали к ней.
- Это вы, что ли, «дружки, которые избили ребенка»? – хмыкнула она.
- Да не бил его никто! Он просто упал животом на такую железную трубу, - наперебой заговорили мы.
- Да вижу я, что его никто не бил. Папаша только у него больной на всю голову! Требовал у меня, чтобы я ему тяжелые побои написала.
- А вы что написали? – мы затаили дыхание.
- То и написала, что на самом деле – небольшой ушиб.
- И все? А почему он тогда идти не мог? Мы его еле дотащили! – удивилась я.
- Вы что, его тащили? – тоже удивилась она. – Откуда?
- Да мы на полях были, вон там, - я махнула рукой. - Мы там на трубе сидели, а Валька упал животом на такую же трубу, только на земле. А потом лежал и встать не мог, а потом идти, вот мы его и тащили.
- Нет, ничего страшного не случилось. Он больше испугался, чем ушибся, а тут, видимо,  вы стали над ним причитать, он и испугался еще больше, вот и все. А что же, тащат тебя, так зачем самому-то идти? – засмеялась она. – В общем, вы, по-моему, больше пострадали, чем он. Вон малышка-то какая напуганная, - кивнула она на Иринку.
- Так Валькин отец как стал орать, что мы ребенка убили и что он всех посадит – испугаешься тут! – ответил Андрюшка.
Врач наклонилась к Иринке: - Не бойся. С другом вашим все в порядке, справку я написала, а отца его слушать никто в милиции не будет. Его уже там все знают.
- Почему? – удивилась я.
- Думаешь, он на вас только жалуется? Да на всех подряд, и на врачей тоже. И на меня вон грозился написать, что я справку не такую дала. Так что пусть пишет. А вам нечего бояться, - повторила она.

Конечно, мы с ребятами еще не раз все это обсуждали. Единодушное мнение было таким, что Валик сам виноват: трус и слабак, а Иринка действительно до него дотронулась совсем чуть-чуть, упал он сам. То, что животом ударился – ну, так это с каждым могло случиться, и дыхание могло перехватить, но никто так малодушно себя не повел бы. И перед родителями крепился бы, хоть бы и правда больно, изо всех сил.
- Даже я, - самокритично заметила Светка, - поплакала бы только.
С этим трудно было не согласиться: действительно, уж напоказ перед взрослыми, так, чтобы остальных подвести – никто из нас, даже Светка, на такое был бы не способен. Знали, что разбираться между собой надо самим. Поэтому решено было больше его в нашу компанию не принимать (хоть я и была против и говорила, что надо простить).
- Ага, - высказал общее мнение Вадик, - он опять упадет где-нибудь или стукнется - а мы виноваты будем. Пусть со своими братиками играет, в самый раз ему.
Да Валька и сам не выходил. Пытался, правда, подойти один раз, но получил дружный совет играть с малышами, а то вдруг мы его нечаянно заденем? Что тогда – папа его опять «скорую», или сразу милицию вызовет?

А скоро Инку с сестрой увезли на все лето в деревню к бабушке, Светку с Вадькой – на Украину к родственникам, Севку заперли на три смены в пионерский лагерь… Мы пока оставались в городе – ждали отпусков родителей. Потом брата тоже отправили на смену в лагерь, а я не захотела.
Однажды мама сказала:
- Тетя Аля очень беспокоится за Иринку. Она сидит дома и никуда не выходит, даже во двор. Тетя Аля спрашивает, почему, а Иринка молчит как партизан. Может, ты попробуешь узнать?
- Мам, да это, наверное, все из-за Валика! – ахнула я. -  Она же втемяшила себе в голову, что это она его уронила! Да хоть и так – врач говорила,  что с ним все в порядке, но она, видно, все равно боится! Я сейчас пойду к ним, попробую ее уговорить.
- Давай вместе сходим, может, всех вместе послушает, - предложила мама.
Мы пришли. Иринка, и правда, выглядела какой-то запуганной и сникшей, как будто стрекозка под холодным дождем.  На все наши уговоры она кивала головой, но видно было, что они на нее не действуют. Так было ее жалко!

Перед уходом я пыталась ее соблазнить то новыми марками, то письмом, которое прислала моя подружка по переписке из ГДР, но Иринка только жалко улыбалась и говорила, чтобы я ей все это принесла или потом показала, но ко мне она не пойдет. Даже на речку наотрез отказалась: - А вдруг меня милиция там заберет?
И опять все по второму кругу. Не помогали даже доводы, что я спокойно хожу по городу, и никто меня не трогает, что у Андрюшки мама сама работает в милиции и уже сказала бы нам, если что-то было… так и ушли мы с мамой с тяжелым сердцем.
- Ну, ничего, - сказала дома мама. – Дети быстро неприятности забывают. А Валькиному отцу я все выскажу!
- Да не трогай ты его, Валя, - возразил папа. – Ничего ты ему не докажешь, только вонь поднимется!
- И то правда, - вздохнула  мама.

А потом мне по почте пришла повестка из детской комнаты милиции. Меня туда назавтра вызывали! Я не испугалась – знала, что ничего плохого не делала, но было ужасно неприятно и противно. В детскую комнату вызывали совсем уж хулиганов, с которыми не могли справиться ни родители, ни учителя. Пожалуй, я только слышала о таком, но у меня не было ни одного знакомого, который там побывал бы. Пошла к Андрюшке – ему тоже принесли такую же. Конечно, мы поняли, что это Валькин отец постарался, написал все-таки заявление, но что делать, не знали. Решили родителям на работу пока не звонить, а дождаться их.

Родители посоветовали спросить у Андрюшкиной мамы, все-таки она работает в милиции и все знает.
Тетя Алла категорически сказала:
- Андрея я туда не пущу, нечего ему там делать.
- А как же повестка? – возразила я.
- Ну и что? – пожала плечами тетя Алла. – Придурок невесть что написал, а вас вызвали ни за что, ни про что. Ему делать нечего, вот и пишет – в милиции уже надоел всем своими жалобами.
- Так Андрей точно не пойдет?
- Точно. И тебе советую не ходить. А я сама им позвоню и все скажу.
Дома я передала слова тети Аллы родителям. Папа сказал:
- Ну и правильно, нечего тебе туда ходить. Я, пожалуй, сам после работы зайду.
Я подумала.
- Знаешь, папа, если никто из нас не придет, получится, что мы испугались. А никого сейчас нет, кроме меня, Андрюшки и Иринки. За Андрюшку мама заступится, за меня – ты, а за Иринку кто?
- Ну, я могу и за нее заступиться. Она же вообще маленькая!
- Все равно, не хочу, чтобы Валькин отец радовался, что напугал нас. Так что я пойду. И расскажу все по правде. И про Иринку скажу, как она дома сидит, даже гулять боится.
- Хорошо, сходи. Только не волнуйся и не бойся. Говори только правду, ничего не придумывай. А я все-таки вечером тоже зайду.
- Пап, ну ты же знаешь, что я врать не умею. Но бояться, наверное, буду.
- Не бойся. Там тоже люди работают. Им пришло заявление – теперь они должны разобраться. Ну вот, ты им в этом и поможешь. Ну, в тюрьму же тебя не посадят, - улыбнулся он.
- Если не вернусь, значит, посадили! – засмеялась я.
- Тогда будем тебе передачи носить, - папа тоже засмеялся.
Тут вмешался брат, который принял, похоже, все всерьез:
- Ленка, не бойся! Если тебя в тюрьму посадят, я могу через решетку все тебе передавать! Встану на что-нибудь и руку туда просуну! И вообще, я соберу пацанов, мы туда нападем, двери сломаем и тебя выпустим!
Тут уж мы все засмеялись. Мама объяснила Димке, что к чему. Он даже немного разочарован был, что его подвиги не понадобятся. Но когда я решила пойти вечером к Иринке, чтобы успокоить ее, тоже улизнул из дома – похоже, пошел все-таки «пацанов» собирать.

Иринка была немого повеселее, чем неделю назад: сказала, что тетя Аля тоже решила  ее не пускать в милицию, а отпроситься с работы и сходить сама.
Я рассказала о том, что сказала тетя Алла и мой папа, и как меня собирался спасать Димка. Иринка даже посмеялась с нами. Тетя Аля сказала:
- Ну, вот и хорошо. Я тогда с работы не буду отпрашиваться, а тоже вечером зайду. Так что, Иришка, видишь – тебе и не надо ходить. Да и ты бы, Лена, не ходила, раз папа пойдет.
- Нет, я все-таки пойду и все расскажу, как было.
- Давай тогда и я с тобой пойду, - Иринка подняла на меня огромные глаза – за эти дни она, кажется, похудела еще больше, одни глаза и остались на лице.
- Нет, Иринка. Если ты будешь, я стану за тебя переживать, а мне надо спокойной быть. Так что сиди лучше дома, а я схожу и потом к вам зайду и тебе все расскажу.
- А ты правда не боишься? – она снова виновато взглянула на меня.
- Правда, не боюсь. Неприятно немного только.
Иринка вздохнула: - Ладно. Только если ты передумаешь утром, заходи за мной, я с тобой пойду.
- Договорились. Если что, позову тебя. Но все-таки думаю, что одна пойду.

Назавтра я надела свое самое лучшее платье: оно было достаточно нарядным, но сдержанным, как сейчас бы сказали, «в деловом стиле». Димка убежал еще раньше меня. Он все-таки собрал мальчишек: я заметила какую-то суету вокруг, а оглянувшись, увидела, что за кустами то там, то тут высовываются мальчишеские головы. Я сделала вид, что их не заметила – объясняться было некогда. Да и пусть развлекаются, решила я. Им это все равно, что игра в войнушку или казаков-разбойников. Так что так я и шла в тайном сопровождении «пацанов», только уже перед самой милицией подозвала Димку (он был очень разочарован, что я их обнаружила) и попросила пока не ломать двери, а подождать хотя бы час, пока я выйду. Велела спросить у кого-нибудь время.

Хоть я и храбрилась дома и перед Иринкой, все-таки оказалось, что ужасно волнуюсь, так, что даже руки вспотели - пришлось незаметно вытирать их о платье. И сердце где-то в горле колотилось.
В комнате за столом сидела женщина в форме, а у стены на стуле – еще один милиционер. Я поздоровалась и подала женщине повестку.
Она внимательно посмотрела на меня: - Так. Лена С. (она назвала мою фамилию). Ты же дочка Виктора Николаевича?
- Да, - кивнула я.
- Что ж ты, дочка такого человека известного, и так себя ведешь, что заявление на тебя написали? – грозно спросил милиционер.
- Подожди, Николай. Не пугай девочку, вон, на ней и так лица нет, - остановила его женщина. – Заявление действительно написано, но не на нее одну. И мы сейчас разберемся, что случилось. Так ведь, разберемся? – снова обратилась она ко мне.
Я кивнула.
- Ну вот, ваш сосед, Г. (она снова назвала фамилию), написал заявление, но не на тебя одну, а на всех ребят с вашего двора и из соседних. А почему же ты одна пришла?
- Просто все уже разъехались, кто куда. Андрей Михеев здесь, но его мать не пустила, сказала, что сама вам позвонит, а Ирину тоже мама не пустила, хотела сама прийти сегодня после работы.
- Ага, их, значит, не пустили родители. А тебя пустили.
- Мой папа тоже не хотел, чтобы я шла, но я сама решила.
Она удивилась: - Почему?
- Потому, что я самая старшая из всех. И еще, чтобы Г. знал, что мы его не боимся и что мы ничего плохого не делали.
- А вот он тут много чего написал: и что вы всегда издеваетесь над его сыном, Валентином, что тюбетейку у него отбирали, что избили его, даже пришлось  «скорую» вызывать, что фантики в замочную скважину Светлана и Вадим Бородко ему постоянно засовывают…
Я покраснела – мне было очень стыдно за Светку.
- Про фантики я знаю, это Света. Я ей много раз говорила, что этого делать нельзя.
- А она что, не послушалась?
Я пожала плечами и помолчала.
- То, что мы издевались – это неправда. Мы с Валей, наоборот, дружили, всегда вместе и на лыжах ходили, и в «экспедиции», и играли!
- В экспедиции? – заинтересовалась женщина. – Как это?
Я рассказала и про наши «экспедиции» и игры. И про случай с тюбетейкой тоже рассказала, и добавила, что это было всего один раз. И что вообще, это была просто игра, а Валик расстроился  потому, что никак не получалось не водить.
- А вот он пишет, что не один. Ну, может быть, ты просто не видела. Ну, а что же за случай с вызовом «скорой»?
Я рассказала и это – и как мы забирались на перекладину, и как Валик висел, и как Иринка шлепнула его по руке (и показала на столе, как легко), и как он упал, и как мы испугались, и как вели его.
- А Г. написал, что вы смеялись.
- Ну, что вы! Мы сначала очень испугались, что он лежит. Иринка даже думала, что он умер! А потом нам его жалко было – он ведь идти не мог. И мы с Андреем его до дома тащили. И «скорую» я предложила вызвать, потому что думала, что он что-то сломал. А врач из «скорой» сказала, что Г. велел ей написать «сильные побои», а она написала «легкий ушиб», потому что так на самом деле было!
Я старалась говорить спокойно, но руки опять сильно вспотели, и пришлось незаметно снова вытирать их о платье. Но женщина это все-таки заметила и как-то по-доброму сказала:
- Ты не волнуйся, Лена. Я звонила на «скорую» и узнавала об этом случае. Просто мне нужно было знать, как все случилось. И вообще, - улыбнулась она, - я вижу, что ты девочка разумная. Наверное, главная в вашей компании?
- Да нет… не главная…просто стараюсь, чтобы все было справедливо, - смутилась я.
- Ладно. С родителями Бородко мы еще потом поговорим, когда они приедут. А в общем-то уже ясно, что Г. сильно преувеличил. Видимо, припугнуть вас решил.
- Да, припугнуть… - горько усмехнулась я. – Так припугнул, что Ирина с тех пор на улицу не выходит, даже на речку или к себе во двор – боится.
- Да? – удивилась она, – боится Г.?
- И его тоже, а главное, что ее в милицию заберут и в тюрьму посадят – Г. же кричал, что он так сделает.
Она опять улыбнулась: - Ну ты уж ей скажи, что никто ее никуда забирать и не собирался, пусть спокойно гуляет. - Она помолчала. - Хорошо, спасибо тебе, что не побоялась прийти и обо всем честно рассказала. Ты молодец.  Считаю, что мы во всем разобрались. А теперь можешь идти и успокоить свою подружку.
- До свидания! – Я пошла к выходу, но обернулась: - А вы не могли бы какую-нибудь справку для Ирины написать? Ну, что мы ни в чем не виноваты?
Они оба засмеялись.
- Нет, таких справок мы не даем. Пусть ее родители позвонят, если захотят, мы им скажем.
- Ой… извините… - смутилась я. – До свидания!

На улице увидела мальчишек – они сидели на куче дров возле соседнего дома. Увидев меня, тут же подбежали и стали расспрашивать, что я там делала. Я сказала, что просто поговорила, и что зря они хотели  ломать двери – никто меня никуда сажать и не собирался. Ребята, по-моему, были сильно разочарованы, что им не пришлось совершать подвиги, но решили тогда уж на речку сходить и умчались. А я поняла, что у меня с души свалился большущий груз – было так легко, как будто и правда избежала какой-то огромной опасности.

Пошла, конечно, к Иринке. Та дожидалась меня, сидя на подоконнике. Я все ей подробно рассказала и даже немного приукрасила, сказав, что милиционерша возмущалась, что Г. много наврал. И что мама ее может позвонить туда и все сама узнать. А потом передала, что ей лично велела сказать милиционер.

Иринка сияла, видно было, что с ее души тоже свалился огромный камень. Наконец -то она снова стала той веселой стрекозкой! И мы, конечно, тут же договорились сегодня же пойти на речку.

А вечером папа рассказал, что сходил в детскую комнату милиции.
- И знаешь, Лена, - он посмотрел мне в глаза, - тебя там очень хвалили. Сказали, что ты умная, честная и вообще хороший человек. Так что, дочка, я тобой горжусь!
Я опять покраснела.
- Да обыкновенный…
- Вот, правильно! Такими и должны быть все! – сказала мама.
Папа ничего не ответил, только пожал плечами и улыбнулся мне.

Наконец к концу июня разъехались и мы. А когда вернулись к началу учебного года, оказалось, что семья Бородко переехала – им дали квартиру в новом благоустроенном доме. Мы как-то не горели желанием с ними встречаться, так, виделись иногда то в школе, то на речке, то в кино. Ну, скажем друг другу «привет», и на этом все. Тем более что тетя Ганна, как-то встретив меня, стала обвинять в том, что я «наговорила» на ее детей.
- Тебя уж больно в милиции хвалили, что честная да умная, а моих только ругали!
- Что именно я «наговорила»? – нахмурилась  я.
- Ты зачем сказала, что Света фантики им в замок пихала? – она возвысила голос.
- А что, я должна была сказать, что это я или Димка? Потому, что она пихала! И я видела, и она сама хвасталась и хихикала к тому же!
- Так ты бы ей просто объяснила, что нельзя, раз уж такая умная!
- Объясняла, и не раз, да разве она послушалась?
- Ну, мне бы сказала!
- Да? Чтобы Вы так же точно сказали, что я «наговариваю»?
- А что Вадим со Светой над Валиком смеялись, обзывали его?
- Это тоже правда. Меня обо всем расспрашивали. Я что, в милиции должна была врать? И вообще, вы-то уехали, а мне за всех одной пришлось отдуваться. Еще скажите спасибо, что я их, наоборот, старалась выгораживать. Говорила, что они не со зла, просто играли.
Она помолчала. – И все-таки, ты должна была сказать, что Валик сам во всем виноват.
- Я сказала, как было.
С тем мы и расстались.

Светка, подрастая, становилась симпатичной, только вот прихрамывала. А потом, когда Вадим окончил школу, они и вовсе вернулись на Украину. И вообще, как-то наша компания распалась: Валька, понятное дело, теперь  выходил только в школу или по делу, Севка сдружился с мальчишками его возраста из нашего микрорайона и гонял с ними в войнушку с самодельными ружьями, которые стреляли пульками из гнутой проволоки. Мы с Андрюшкой были загружены в школе – начинался восьмой класс и нас серьезно готовили к первым в нашей жизни экзаменам: помимо ежедневных шести уроков, еще два раза в неделю были обязательными консультации. Да домашние задания… Кроме того, и он, и я занимались в спортивных секциях и загружены были общественной работой. Времени на прогулки совсем не оставалось, разве что иногда вечером мы выходили погулять втроем с Инкой. Иринка же, если и приходила ко мне, то мы сидели дома, на двор у нас она так и не хотела выходить.

Андрей с мамой после того, как он окончил школу, вернулись в Калининград. Он там поступил в свой корабельный институт, я тоже стала студенткой. Первое время мы еще переписывались, рассказывая друг другу о студенческой жизни, а потом переписка как-то сама по себе заглохла.

Валик учился в училище, а потом уехал в деревню и стал фермером. Не очень крупным, но все-таки. У него свое хозяйство с трактором и прочей техникой, и он даже продает продукцию в крупный магазин. Женился, дети – в общем, все хорошо у него сложилось.

А с Инкой вышла целая история.
Я окончила институт, вышла замуж и родила дочку. Жила теперь в Ленинграде. Тогда это было круто, как если бы сейчас переехать куда-нибудь в Европу. Когда дочке было полгодика, на работе у мужа появилась возможность поехать в турпоездку в ГДР. Сейчас и страны-то такой нет, и ездят все кому куда захочется. А тогда выезд за границу был доступен редким счастливчикам, ну, вот моему мужу повезло. А я, чтобы не сидеть одной, решила поехать к родителям в город моего детства. Мы пробыли там две недели, муж вернулся из поездки и приехал за нами.
Начинался уже ноябрь,  лежал неглубокий пока снежок, подмораживало, а муж приехал «из европ» одетый в джинсы и тоненькую ветровку. Поэтому мой папа где-то раздобыл супермодный тогда полушубок и собственноручно в ванне покрасил его в красивый терракотовый цвет.

Добираться нам нужно было сначала на теплоходе, потом на поезде. На теплоходе были места третьего класса – общие в трюме, восьмиместные каюты второго класса и двухместные первого класса. Мы обычно всегда покупали билеты второго класса. Но тут моя тетушка возмутилась:
- Лена, зачем ты с грудным ребенком поедешь в общей каюте! А помыть ее, если понадобиться? В общем туалете?
- Ну, а что делать? И потом, это же всего одна ночь!
- Так что, что ночь, мучиться с ребенком, что ли? Бери в первый класс!
- Но в первый класс – дорого…
- А ты так сделай: один билет возьми в первый, а один в третий – по цене будет то же самое. А муж просто придет в вашу каюту, да и поедете вместе в нормальных условиях!
- Ну да, кто же ему разрешит! Проверят, да и выгонят. И потом, на втором месте все равно кто-нибудь будет, а как мы все вместе на одном?
- Никого там не будет. Эти каюты никто не покупает, а уж если и купит кто, так ему отдельную дадут.
- А откуда Вы знаете?
- У меня подруга в этих кассах работает, вот она мне и подсказала. Мы всегда с тетей Юлей так ездим: берем один билет в третий и один в первый, а едем вдвоем в первом. И никто нас не проверяет, и никого не подселяют! Попробуй, вот увидишь. Ну, уж если – вдруг! – кто-то придет, поедет муж на своем месте. Ты-то с ребенком хоть нормально проедешь.

Так я и купила билеты. И была очень благодарна тетушке потом – мы действительно были втроем в каюте, и как же это оказалось удобно с маленькой! В каюте были два полотняных дивана, столик, маленький шкафчик для одежды и даже раковина в уголке! Сначала, правда, муж старался не выходить лишний раз, но потихоньку осмелел.
Но это было потом, а сначала нам нужно было добраться до теплохода. Туда ходил битком набитый автобус, но, к счастью, как раз незадолго перед этим мой папа исполнил свою многолетнюю мечту – купил машину – «Москвич»! Конечно же, до теплохода он нас на ней и повез. Но так как водитель был неопытный, а за ночь подморозило и дорога стала очень скользкой, да к тому же вдруг посередине дороги кончился бензин (хорошо еще, что ему удалось остановить какого-то водителя и тот поделился бензином с нами), то на пристань мы выехали уже тогда, когда теплоход от нее отходил. Муж в запале выскочил из машины и стал кричать и махать вслед теплоходу, но тот, конечно, продолжал уплывать, только пассажиры, толпившиеся на палубах, махали в ответ.
- Ничего, - папа виновато посмотрел на нас, - мы его в следующей деревне догоним.
Догнали, к моей радости: теплоход был последним в этом году перед закрытием навигации, и нам пришлось бы лететь самолетом-«кукурузником», а я их ужасно переносила.

Расположились в каюте, я покормила доченьку и развлекала ее игрушками. И вдруг за окном услышала знакомый голос (окна кают выходили на палубу). Разговаривали две девчонки, и одна из них явно была Инка! Я посмотрела – и точно, она! Приоткрыв  окно, я позвала ее. Инка обернулась и тоже узнала меня.
- Ой, привет! – вдруг глаза ее округлились от удивления: - Ты что, в первом классе?
- Ну да, - кивнула я.
- А… здорово… от родителей едешь?
- Да. Ты тоже? На праздники ездила?
- Ну да. А ты вообще сейчас где?
- Слушай, не могу окно держать открытым, дует. Лучше заходи, поболтаем!
- Ну, я не одна. С подружкой вот. Неудобно.
- Да вижу! Заходите вместе. Тут только мы! Идите в дверь, вон в ту, налево, а там – каюта два.

 Девчонки, переглянувшись, пошли, а я сказала мужу, что мы с Инкой жили в соседних домах и дружили в детстве, и чтобы на всякий случай молчал, что у нас только один билет.
Девчонки зашли и с восхищеньем огляделись, потом взгляд Инки остановился на дочке, которая с улыбкой и воркованием занималась погремушками. Глаза ее опять стали круглыми.
- Это что, твой ребенок?
- Ну мой, конечно. Это ребенок, а это муж. Познакомьтесь.
- Меня Катя зовут, - кивнула Инкина подружка. – Мы учимся вместе.
Муж предложил попить чаю и пошел в буфет. Инка пыталась удержать его:
  - Да не надо ничего! Здесь в буфете очень дорого!
- Ну и что, вы же у нас в гостях, - улыбнулся муж.
Он вышел из каюты, а Инка вдруг обратила внимание на полушубок на вешалке. Брови ее опять поползли вверх:
- Так это что, твой муж был?
- Где? – тоже удивилась я.
Подружки наперебой стали рассказывать, как они с другими пассажирами во время отплытия стояли на палубе – ну, провожающим махали, как всегда. И вдруг видят такую картину: к причалу подлетает новенькая машина, из нее выскакивает высоченный симпатичный парень (да, муж мой таким и был!) в джинсах и красивом полушубке и машет вслед теплоходу.
- Ты представляешь, вот все девчонки, что там были, только и говорили, про этого парня, какой он классный, модный, симпатичный, и как жалко, что он опоздал, а вот если бы был здесь, то можно было бы с ним познакомиться! А это, оказывается, твой муж! А как вы здесь-то оказались? А машина где?
-Да все очень просто, - засмеялась я. - Машина папина, это он нас привез. А догнали мы вас в деревне.
- Да уж, везет тебе… - протянула Инка. - Такой муж! Слушай, а почему ребенок не плачет? – вдруг удивилась она.
- А почему она должна плакать? – тоже удивилась я. – Сухая, накормлена, игрушкой играет.
- Ну как же? У нас Ирка все время ревела, надо было ее на руках носить. Да и я, мама рассказывала, тоже если не на руках, то плакала.
Я пожала плечами. Тут, как специально, малышка закряхтела и смешно наморщила носик.
- Что она? – подозрительно спросила Инка.
- Писать хочет. – Я взяла дочку и подержала над раковиной. Та сделала свои делишки и опять была посажена с игрушкой.
- Что??? Она еще и писать просится? – изумлению девчонок не было предала. – А сколько ей?
- Семь месяцев. Да она как-то давно уже научилась.
- Ну у тебя и ребенок! Не плачет, играет сама, да еще и просится! Разве так бывает? – Инка покрутила головой. Я опять только пожала плечами.

Тут вернулся муж. Он еле протиснулся в дверь с подносом, на котором стояли чашки с чаем, тарелка с горой пирожных и другая тарелка с бутербродами с сыром и копченой колбасой и горкой лежали шоколадные конфеты. Я внутренне ахнула, представляя, сколько денег он за все это заплатил, а девчонки заахали вслух.
- Ой, долго я? – улыбнулся муж. – Пришлось ждать, пока они чайник вскипятят, да поднос не хотели давать. Говорят, только здесь, на вынос чай не даем. Пришлось уговаривать, - подмигнул он. – Пойду поднос отнесу, а вы пока угощайтесь.

Мы пили чай и болтали. Инка оканчивала техникум - после школы ей не удалось поступить, поэтому сначала она работала, а когда заработала год стажа, то уже стала учиться. Я же рассказала, что только в этом году окончила институт, а раз ребенок маленький, то пока не работаю.
- Так, где вы живете-то? – спросила Инка.
- В Ленинграде. В коммуналке, правда, но, представляешь, на самом Невском проспекте! Мужу жилье от работы дали. Вот, кстати, адрес тебе напишу. Будешь в Питере – заходи в гости. – Я достала из сумочки бумагу и ручку и записала адрес.
Она стала рассказывать о себе – как ее хвалят в техникуме, как ее все любят, сколько парней добиваются ее внимания…

 Мы еще немного поболтали под чай, а потом я сказала, что уже поздно и что надо укладывать ребенка. Теплоход прибывал рано утром, нас должны были встречать родственники, так что мы распрощались, а я еще раз напомнила, чтобы Инка пришла, когда будет в Ленинграде и вообще писала письма.

Когда девочки ушли, я все-таки попеняла мужу, что он потратил много денег, мол, хотя бы бутерброды не покупал – ведь у нас с собой они тоже были.
- Нет, - протянул муж, - у нас-то колбаса обычная, а тут копченая. И знаешь, почему я так раскошелился? Я же видел, как эта Инна на тебя смотрела – как будто сожрать была готова. Вот я и решил – а пусть-ка позавидует еще больше. Пусть хоть обзавидуется, как у тебя все хорошо.
- Да? – Я с сомнением вспоминала Инкины жадные взгляды. – А пожалуй, ты прав. – И я рассказала, как она всегда свысока относилась ко мне.
- Ну вот, значит, я все правильно сделал.
- Правильно-то правильно, только вот как мы теперь, протянем?
- Протянем. И вообще, у меня же скоро зарплата!
- Ну, тогда ладно. Слушай, да ты же еще не все знаешь, - вспомнила я. – И рассказала, как все девчонки  теплохода возжелали принца на зеленом «Москвиче», и с каким ажиотажем рассказывала об этом Инка. И как потом наша умница-дочка подбавила дровишек в костер Инкиной зависти.
- Ну и отлично! Теперь она знает, что не она тут королева,  - муж чмокнул меня в щеку. – А и получше ее найдутся! Да и фиг с ней. Давай уже ложиться, правда, а то вставать рано.

Инка так и не написала ни одного письма. В следующем году, когда летом опять поехала к родителям, спрашивала маму о ней. Но мама знала только, что у Инки недавно скоропостижно умер отец и ее мать с сестрой перебрались жить в соседний город, к Инке.

Прошло, наверное, уже лет десять. Я опять возвращалась из летнего отпуска от родителей. Поезд что-то долго не подавали, и я вышла на перрон – посмотреть, не едет ли он. На соседней платформе, через пути, стояла электричка. Народу на той платформе почти не было  - кто же едет на дачу на ночь глядя? Вдруг на платформу из перехода выбежала женщина с пакетами в руке; за вторую руку держался мальчишка лет пяти-шести. Рядом бежал второй мальчик, чуть постарше. Женщина обернулась к нему, и я увидела, что это Инка! Чуть пополневшая, но такая же красивая, и светлые кудрявые волосы как всплеск волны вокруг головы.
- Инка! – я замахала рукой.
Она приостановилась, всмотрелась.
- О, Ленка! Привет! А мы на дачу едем! Опаздываем! Ладно, бежим, - обратилась она к мальчишкам. Они пробежали еще два вагона и заскочили в дверь. Тут подошедший поезд скрыл от меня их электричку.
Больше я Инку не встречала. Пыталась отыскать ее в соцсетях, но не нашла.
А вот с Иришкой мы и сейчас живем в одном городе и продолжаем дружить, только вот видимся, к сожалению, реже, чем хотелось бы. У нее очень ответственная работа в большой компании, внуки; у меня тоже работа, внуки, дача… Но я знаю, что моя Иринка осталась все тем же славным человеком, который не предаст, не обманет и готов прийти на помощь, если надо. И там, в глубине души, она все та же стрекозка…