Бабушкино наследство. ч. 2

2

– Гой, ты, перегной… – охнул Вася и осел на стуле. – А однофамильница, та ещё приколистка… И что с ней делать? – воззвал он к жене, потрясая в воздухе наследством.
– Что-что? Использовать, из уважения к старости и с благодарностью по назначению, – глубоко закручинилась Вика поначалу.
– От упаковки и то больше проку, чем от этой старой резинки. Может, бензин в неё наливать? Или тормозную жидкость?
– Ага, спирт ещё скажи! Или одеколон! Или жидкое мыло из прачечной на худой конец! –  съязвила Вика.
– Давай, проверим «развал-схождение», – Васька поскрёб щетину.
– Чего? Не делай из дома станцию техобслуживания. Откатал свои кэмэ, будь добр, оставляй рабочую терминологию в прихожке на вешалке.
– Викусь, да ладно тебе, узнать охота, цела ли, может, протекает. Ставь чайник, а я телик включу и окна распахну. Задохнёмся.
Вода вскипела, Вика опустила грелку в мойку и открутила крышку, тонкой струёй направив кипяток в горлышко.
В соседней комнате Василий вставлял симку в телефон, когда услышал протяжное то ли стенание, то ли взрыд супруги, и не смог его идентифицировать. Подскочил со стула:
– Я так и знал! Ошпарилась? – залетел на кухню. Но картина была ещё более необъяснимо-пугающе-удручающая. Жена стояла, будто аршин проглотила, не запивая, с вытаращенными глазами и дико ржала, как конь Пржевальского. Вся гамма и палитра (пол-литра?) чувств были в её животном нечеловечьем реготании: в нём слышалось безумие и изумление, полное разочарование, крайняя степень недовольства, грусть с тоской и презрением ко всей своей жизни и… радостное облегчение. Придерживая бабкин сувенир за горлышко, Вика приподняла его, раскачивая над мойкой, и весёлые струйки кипятка, послушно выписывая дуги и спирали, скручиваясь и раскручиваясь, дружно устремились со дна и с боков, орошая и прошпаривая пластиковые трубы системы водопровода. Грелка издевалась над семьёй Нефёдовых, однозначно!
       Васька подскочил к жене, выдернул грелку из рук, с бешенством вытряс из неё последние капли, дёрнул шпингалет окна, размахнулся и заорал, готовый швырануть дыркатое наследство псу:
– Булька! Привет от бабульки! Рви её, как Тузик!
– Нет! – гоготнула Вика и неожиданно жёстко добавила. –  Не смей! Будем использовать, как систему полива нашего огородишка. Милую, домашнюю, нежную систему ирригации, – она снова задыхалась от смеха.
– На ручной тяге от сохи? На припахе?
– Опять?!
– Снова! Очнись, Вика! Хорош! Это – хрень чистейшей слезы, которой сто лет в обед! Старейшина грелкиного рода! Аксакалка, пережившая собственную хозяйку!
– Это – твоё наследство! Вникни! Неизвестная тебе женщина по какой-то неведомой нам с тобой причине отписала тебе эту… ээээ… ммм… А что, если спросить у неё самой?
Резиновая дырявая старушка прекратила податливо телепаться в мужской мозолистой пятерне, и наследник гаркнул в горлышко:
– Бабка! Как меня слышишь? Приём! – приставил к уху. – Молчит, как в гробу! В чём прикол, Вика?
– …в гробу… в гробу… – бормотала Вика, и на лице советской прачки явно читалось рождение гениальной мысли. – Да не грелку спросить, Василий, а хозяйку её, Нефёдову Алевтину!
– Ты предлагаешь ехать на…
– …спиритический сеанс! Недогадливый мой! В народе всех однофамильцев принято считать родственниками! Повязаны мы с Алевтиной путами фамилии, как ни крути!
– В народе также известно, что после родственников самое неприятное – это однофамильцы! – парировал Васька.
                Но, как говорится, женщина знает лучше, что нужно мужчине. А уж, начали сыпать афоризмами, так добавим до кучи Жорж Сандовский: „Чего хочет женщина, того хочет Бог“.
Или какая иная сила. Поди, разбери.