Пересказки, часть 60-яя, о Зависти богов

из сборника: «Записная книжка»
Часть №60

     – Это ты о чём?
     – Ах, так ты тоже не смотрел?
     – Это… фильм?
     – Фильм, – вздыхаю, – но тоже увидел его только сейчас, спустя двадцать один год после его выхода на экран, услышав по телевизору печальнейшую весть о его удивительном создателе и посмотрев последнее интервью мастера.
     – Понятно, – вздыхает вслед за мной. – Не смотрел, – признается, – но много слышал про этот необычный и последний, кажется, фильм, снятый Владимиром Валентиновичем Меньшовым, – невольно морщится. – Читал разные отзывы кинокритиков... И как он… тебе, кстати?
     – На мой взгляд, это поистине необыкновеннейшая выдающаяся работа мастера-сценариста и кинорежиссера, которой, как и бесценным строкам Марины Цветаевой, «…Разбросанным в пыли по магазинам (где их никто не брал и не берёт!)… как драгоценным винам, НАСТАНЕТ СВОЙ ЧЕРЁД».
     – На-ста-нет свой че-ред? – вопрошающе тянет по слогам.
     – Да!
     – Уверен?
     – Без малейшего колебания!
     – И когда же… когда?
     – Думаю, как и у Марины Цветаевой…
     – Спустя сто лет!.. – перебивает.
     – Кто знает? – жму плечами. – Может и больше… В любом случае не раньше, чем мы все будем готовы принять эту его нелицеприятную… правду.
     – Какую правду?.. – саркастически цитирует незабвенную баронессу Мюнхгаузен, – «…правда – это всего лишь, то, что сейчас принято называть правдой…»…
     – «…и что она дала ему, эта ваша правда!», – заканчиваю за него всем известное.
     – А и правда: что она дала ему? – удивлённо вскидывает брови.
     – Бессмертие, – выдаю не задумываясь. – Как впрочем, и барону Мюнхгаузен.
     – О!.. Так нас, кажется, сегодня наконец-то ожидает здесь полноценная Пересказка?
     – Надеюсь, – соглашаюсь, – потому как сегодня на нашем пути действительно появилось яркое незабываемое удивление мыслями непревзойдённого мастера о мало кем вспоминаемом теперь коротком периоде первой и, вполне возможно, правильной, но, к сожалению, не случившейся и забытой ныне  Перестройки 1983 года.
     – Неужели там в этом фильме наконец-то отыскались и поиск, и сомнение, и мечта, которые, так всегда беспокоят тебя в откровениях великих мыслителей?
     – Там есть всё… и даже больше!
     – Как это больше?.. – дивится. – Этого не может быть, так не бывает, так не по правилам создания Пересказок.
     – Пожалуй, – соглашаюсь. – Но кто сказал, что правила, кстати, мной же и придуманные, нельзя чуть-чуть подвинуть ради немыслимого шедевра, встретившегося вдруг.
     – Ну, хорошо, – разводит руками, – хорошо, в конце концов, ты автор этого текста, тебе и решать, но скажи, что там, в забытом на перепутье времён сюжете есть такого необычного и удивительного, что заставляет тебя видеть больше и дальше, чем просто обычно искомые тобой сомнения, поиск и мечтания впередиидущих.
     – Там есть любовь… и справедливость.
     – Стоп, стоп, стоп! – вскакивает с места. – Какая любовь, какая справедливость?.. Там банальная страсть и её извечный спутник предательство, которые, здесь, на сколько мне известно, в этом фильме, в отличие, кстати, от классического сюжета Льва Николаевича Толстого в романе «Анна Каренина», даже не получили должного наказания. С каких пор всё это у тебя вдруг стало называться любовью, а главное справедливостью.
     – Ты просто не понял.
     – Куда уж мне… – снова саркастически разводит руками. – Ты сам просто ответь на вопрос: какую такую удивительную мечту ищет Владимир Валентинович в своём далеко несветлом произведении.
     – Ту же, что и все мы, – улыбаюсь его реакции, –человеческое счастье.
     – У-у-у!.. – тянет, усмехаясь в ответ. – Опять тебя потянуло на философию. Помню-помню: счастье – это когда тебя понимают, лучше любят, а ещё лучше – любишь сам?
     – Можно и так, – киваю, – но ещё лучше, если и любишь, и понимаешь других, прежде всего любимых, сам.
     – Ты полагаешь? – кажется, серьёзнеет. – Пусть так, но в чём, в чём  справедливость-то этого, прямо скажем, невыигрышного, никуда не зовущего, банального сюжетишка семейной драмы, разыгранного к тому же в беспутное время стагнации общества, поистине, гениальным мастером сценаристом.
     – Видишь ли, – задумываюсь, – ты, наверно прав, что в том откровенном хаосе и беспутье, сложившимся в головах нашей обласканной властью интеллигенции далёкого ныне 1983 года, которых из 2000 года с нескрываемым, на мой взгляд, презрением рассматривает Владимир Меньшов, нет, и не может быть ни какой справедливости, ни будущего. Один из редких положительных персонажей фильма, отец главной героини Сони, отставной военный, чуть ли ни под самую занавесь сюжета так и заявляет нам с экрана: «…не хотел бы я жить в таком вашем светлом будущем!..».
     – Интересно, – вскидывает брови. – А что они?
     – А что они?.. Получив от своего государства и средства к существованию, и немалые материальные блага: квартиры, машины, путешествия за границу, как та бабка из сказки А.С. Пушкина «Золотая рыбка», закономерно заразились той же опасной болезнью – манией собственного величия, где желания всегда превалируют над понятием долга и чести.
     – О-о-о! – разводит руками. – Как это понятно и знакомо…
     – Да уж!.. – вздыхаю. – Ничего-то не меняется с нами с тех пор.
     – Со времен, когда дед поймал рыбку?
     – Думаю много раньше.
     – Но неужели же и тогда, в 1983 году, в период, можно сказать, полного рассвета социализма, то есть относительного равных и братских отношений людей друг к другу, всё это было также актуально.
     – Человек всегда остаётся человеком.
     – Не может такого быть.
     – Сам поражён, – развожу руками, – всё-таки мы с тобой, как и он, во весьма зрелом возрасте тоже проходили сквозь этот необычный предперестроечный период, не видя всего этого. Правда, справедливости ради, нельзя забывать, что нам с тобой досталось куда как менее приближённая к благам аудитория нашего социума, о которой мы и теперь вспоминаем с глубокой ностальгией и… приятием.
     – А что здесь?
    – Здесь мастер рассматривает совершенно другой срез общества: творческую элиту, которая к началу восьмидесятых, получив от страны всё, что та могла ей дать, желала большего, много большего, массово перейдя в стан её ненавистников.
     – И на том основании ты утверждаешь, что первая, как ты её назвал, неудавшаяся Перестройка 1983 года, была правильной.
     – Конечно, а также и то, почему она не удалась и спустя каких-то два года, переродилась во вторую, контр перестройку, прозванную впоследствии в народе Катастройкой.
     – Ну-у, – тянет, – понять это с высоты пройденных к двухтысячному году семнадцати лет, было, не так уж трудно для гибкого ищущего ума.
     – Ты про сценарий?
     – Конечно, про что ж ещё.
     – Лично мне совсем не кажется это простым ни тогда, ни даже теперь!
     – Как так?
     – Ну, во-первых, к двухтысячному году дух эйфории от победы личных прав и свобод индивидуума над долгом перед общежитием в едином государственном пространстве достиг, кажется, апогея своего самолюбования.
     – И что?
     – Во-вторых, подавляющее большинство людей искусства всегда были и всегда будут находиться в авангарде эгоцентрично самолюбующихся собственной неотразимостью, благопристойно называемой некоторыми чувством собственного достоинства, индивидуумов, независимо от состояния и отношения к ним государства. Для них оно всегда будет оставаться неважным, ничтожным, второстепенным. Это вообще норма для отстранено, ошибочно полагающих, свободно мыслящих людей, не наделённых по различным обстоятельствам бременем ответственности за судьбы других людей, групп, масс, а уж тем более для гениев всех форм и мастей, обласканных вниманием «почтеннейшей публики». Лишь одновременное наделение творческого человека ещё и функцией управления (театра, музея, библиотеки, чего угодно) несёт колоссальный позитивный заряд для общества, да сильно трезвит опьяненное сознание и зарвавшийся рассудок. Тут нет, и не может быть, по-другому.
     – Ты думаешь? – задумывается.
     – Да ведь сказано: «Господи, не оставь меня в нищете, ибо, не сдержусь, и украду, но пуще того молю, не дай богатства, ибо забуду о Тебе…».
     – Пожалуй, но какое это отношение имеет к фильму?
     – Так ведь и сам наш уважаемый автор, во всяком случае, к двухтысячному году, уже и великий, и признанный, и обласканный, и в полном рассвете сил и стремлений.
     – И что?
     – А то, что он-то, в отличие от всех тех, великих и недосягаемых, этим незатейливым, казалось бы, банальным фильмом находит в себе силы вернуться к истокам того подлого грандиозного шабаша, случившегося со всеми нами в середине восьмидесятых…
     – Зачем?..
     – Кто знает? – жму плечами. – Возможно, даже и покаяться. А может, напротив, сказать им, нынешним и жужжащим, что дальше так нельзя, потому что подло и нечестно. А ещё обязательно найти во всёй той безнадёге их неразумения закономерную справедливость случившегося с ними, нами.
     – И как… нашёл?
     – Конечно!
     – И в чём, по-твоему, эта закономерная справедливость в сюжете гения?
     – В той невыносимой чистоте бескорыстной беспутной невозможней любви, являющейся по сути предательством своей семьи, замужней русской женщины к иностранцу, не желающей, вопреки принятым в обществе беснующихся ненавистников, по сути таких же предателей, своей родины, правилам, прятать её в себе, сохраняя вид благопристойности. Предать предателя! – это ли не сюжетище гения?!.. В общем, как не крути, но она, памятуя о судье Анны Каренина в известном романе, готовая разделить её судьбу за свою нечаянную любовь, честнее и чище всех их вместе взятых! «Эй, кто тут без греха, пусть первый кинет в меня камень?..» А это, братцы, бунт! Бунт внутри… клокочущего болота интеллигентного смрада. Во имя любви Соня кладёт голову на плаху-рельсу, но не потому, что стала никому ненужной в своем грехе, как Анна Каренина, а напротив, потому что они все, упрашивающие её вернуться, сами стали не нужны и ненавистны ей. В этой бесплатной любви Сони к журналисту-иностранцу Андрэ (между прочим, пророчески заявившему нам нынешним с экрана, мол, несмотря на то, что в русских магазинах на прилавках нет ничего, для гостей у вас на столах есть всё, в то время как у нас в Европе всё ровно наоборот – не это ль мы наблюдаем ныне у себя?) она остаётся девственно светлой и кристально праведной, не предавшей кого-то, но сохранившей...
     – И это больше чем мечта?
     – Больше!.. Много больше!.. Справедливость всегда больше мечты, она больше даже самой правды, которой, как мы помним, на самом деле нет, она больше даже… жизни, потому как без неё и жизни нет. Наша сила не в чувстве собственного достоинства и чей-то правды, а в чувстве справедливости их здесь и сейчас.
     – Так значит, фильм зовёт?
     – Без сомнения, хотя это и невероятно… для меня, прежде всего, ведь даже оценить его сходу не смог. И, как понятно теперь, почему эта работа не была оценена и принята теми, кому было положено её принять и оценить первыми. Его просто решили забыть, но «…так будет не всегда!..».
30.07.2021г.

     Автор благодарит своего критика (ЕМЮ) за оказанную помощь, а также приносит свои извинения скрупулезными лингвистами за возможные стилистические и орфографические ошибки, допущенные в черновике-рукописи, написанной на ходу по горячим следам прочтения замечательной книги, при нахождении которых предлагает просто направить их администратору группы «Питер из окна автомобиля» на любой удобной платформе (ВК, ОК, ФБ), либо оставить их прямо под текстом.
     Спасибо за внимание и… сопереживание.