Старец Варсонофий и Лев Толстой

С.В. Герасимова
Москва, Россия
«Радость совершенная» в религиозно-философских размышлениях прп. Варсонофия Оптинского и Л.Н. Толстого

Ключевые слова: Прп. Варсонофий Оптинский, Лев Толстой, радость, блаженство путь.
Аннотация: как духовный писатель прп. Варсонофий Оптинский поднимает те же проблемы, что Лев Толстой, но они получают иные разрешения. Для обоих писателей важна философия радости. Прп. Варсонофий учит, что обретение блаженства – смысл жизни человека. Способность радоваться жизни – отличительная черта положительных героев Толстого, особенно Наташи Ростовой. Однако для Толстого радость бытия основана на переживании гармонии с миром, для прп. Варсонофия – на присутствии Христа в жизни человека. Исход жизни Толстого также осмыслен в контексте бесед прп. Варсонофия.

Младший современник Толстого преподобный Варсонофий Оптинский (1845–1913) связан с литературой не только благодаря тому, что прибыл по благословению Синода на станцию Астапово, на которой 7 (20) ноября 2020 г. скончался Лев Толстой, но и потому, что в его проповедях и записках сохранены зарисовки духовных состояний Пушкина, Лермонтова, Белинского, Тургенева, Достоевского и Толстого, а также потому, что он сам был прекрасным духовным писателем, в творчестве которого поднимаются те же темы и проблемы, что и в творчестве Льва Толстого, но получают иное разрешение. Статья посвящена сопоставлению взглядов прославленного в лике святых духовного писателя прп. Варсонофия (2000) и Льва Толстого на некоторые ключевые проблемы их времени. В статье ставятся проблемы, предполагающие дальнейшее изучение.
Обратимся сперва к общей характеристике личности и творчества Льва Толстого, которую дает писателю прп. Варсонофий Оптинский.
Во-первых, в беседе 14 июня 1909 г. святой размышляет о хуле на Духа Святаго, которая выражается не в том, что христианину приходят на ум «скверные мысли» [2, с. 43], поскольку они собственно не его, но всеваются «врагом нашего спасения, которому выгоднее всего, чтобы человек впал в отчаяние, счел себя отпавшим от Бога» [2, с. 43], а в том, что он отвергает возможность бытия Божия, несмотря на чудеса и «множество фактов, неопровержимо доказывающих существование Бога» [2, с. 43]. И таким отвергшим веру становится для преподобного Лев Толстой.
В творчестве самого писателя есть указание на чудеса, способные укрепить душу в вере, - это таинства рождения и смерти. Так, о Левине, духовно сосредоточенном на родах своей жены Кити, в 14 и 16 главах седьмой части «Анны Карениной» читаем: «Он знал и чувствовал только, что то, что совершалось, было подобно тому, что совершалось год тому назад в гостинице губернского города на одре смерти брата Николая. Но то было горе, — это была радость. Но и то горе и эта радость одинаково были вне всех обычных условий жизни, были в этой обычной жизни как будто отверстия, сквозь которые показывалось что-то высшее» [Юб. Т. 19, с. 291]. И далее Толстой описывает Кити: «На ее лице была та самая перемена от земного к неземному, которая бывает на лице покойников; но там прощание, здесь встреча» [Юб. Т. 19, с. 295].
Рождение ребенка – естественное чудо, которое становится в мире Толстого «отверстием» в высший мир. Толстой верит в Бога не потому, что получил откровения свыше, а потому, что в повседневной жизни есть события, которые способны пробудить в душе веру.
О ситуациях, способных породить естественную веру, размышляет современный американский философ и богослов Алвин Карл Плантинга (1932), создавший теорию «sensus divinitatis». «Как пишет он сам: “Sensus divinitatis – это предрасположенность или набор предрасположенностей к формированию теистических убеждений в различных обстоятельствах в ответ на разного рода условия или стимулы, которые запускают работу этого чувства божественного”. Этот механизм предусмотрен Богом в качестве естественного средства богопознания и является “врожденным”» [3, с. 52].
Николай Бердяев в работе «Ветхий и Новый Завет в религиозном сознании Л. Толстого» указывает на ветхозаветность мироощущения Толстого. Можно сказать, что Толстой в своем опыте духовной жизни не только опирается на заповеди Ветхого Завета, предпочитая им новозаветное откровение, но и на здравый смысл, столь ценимый эпохой Просвещения. Он принимает только ту веру, которую одобряет здравый смысл и которая не противоречит повседневному опыту. В обыденной жизни воскресения нет, Толстой полностью основан на естественном откровении, вложенном в сами законы бытия, поэтому он отрицает краеугольный камень христианства – веру в Воскресение Христово.
Великим проповедником веры для Толстого становятся естественные ситуации счастья. Толстой ценит в характерах естественность не только как представитель эпохи Просвещения и Рационализма, но и как человек, подпитывающий свою веру переживаниями естественного земного счастья. Герои, утратившие естественность и страдающие от власти гордой цивилизации над собой и всеми людьми, показаны безнравственными и бездуховными именно потому, что они оторваны от естественных ситуаций, вселяющих в душу веру и надежду на обновление души.
Примеров, когда естественное переживание земной радости обновляет душу и настраивает ее если не на веру в Бога, то хотя бы на веру в лучшее и на духовное воскресение, у Толстого много. Приведем наиболее запоминающиеся из них.
Отправившись на Кавказ, Оленин именно не верил в то, что снеговые горы так же прекрасны, как о них говорят, ибо они лишь выдумка, как «музыка Баха и любовь к женщине, в которые он не верил» [Юб. Т. 6, с. 13]. Но, увидев горы, он осознал их громадность, бесконечность красоты, затем удивился и обрадовался им, и от этой радости «все московские воспоминания, стыд и раскаяние, все пошлые мечты о Кавказе, все исчезли и не возвращались более. “Теперь началось”,— как будто сказал ему какой-то торжественный голос» [Юб. Т. 6, с. 14].
Горы - это знак Божественного начала, присутствующего в мире. Христианин призван к таинству обожения. Если Горы – символ Творца, то у Толстого мир становится пронизанным горами и на языке символов – обоженным. Оленин видит горы в небе, в себе, в Ванюше, сопоставляет их со всем и всеми, кто и что встречается ему на пути. Обожение касается не только личности человека, но и мира. Это чисто толстовский виток в развитии христианской мысли, для которой мир лежит во зле, а чудо обожения может совершиться только с человеком.
Горы также отражают категорию возвышенного Канта («Критика способности суждения»), соотнесенную с силами хаоса и противопоставленную прекрасному. Однако у Толстого горы скорее гармонизируют душу человека, а не наполняют ее стихийной силой. Они вызывают катарсис – естественный, заложенный в природу человека аналог «метанойи», или перемены ума – покаяния. Внутренняя форма греческого слова «покаяние» - перемена ума. Ее и переживает Оленин, оставаясь в сфере естественного, а не благодатного откровения.
Горы – это естественный символ Творца, не связанный с небесным откровением. Встреча с горами обновляет душу, но не приводит ее к вере в Воскресение мертвых. В Толстовском мире нет Пасхи и Пасхальной радости – есть только ее тень, ее естественный аналог и вера в духовное воскресение и обновление, которое станет центральной темой романа «Воскресение».
Еще более известны радость и обновление, связанные с бессонной ночью Наташи Ростовой в Отрадном и со встречей Андрея Болконского с дубом на обратном пути из Отрадного, описанные в третьей части второго тома «Войны и мира». Важно и небо над Аустерлицем.
Природа у Толстого больше, чем природа. Радость, обновление и умиротворение, которые она вливает в душу героев свидетельствуют, что в этой красоте растворено нечто высшее. Не только рождение и умирание, но и красота вселенной становится для Толстого «отверстием» в горний мир.
Еще одним важным естественным «отверстием» будет у Толстого страдание. В отличие от радости оно готовит толстовского героя или героиню не только к естественному открытию бытия Творца, но и к небесному откровению. Толстой – автор самых задушевных сцен молитвы в храме. Сцены эти посвящены Наташе Ростовой, скорбящей и постепенно духовно воскресающей после попытки побега и отравления из-за Анатоля Курагина. Сцен такой силы нет больше ни у одного из русских писателей XIX в. Наташа переживает катарсис, как героиня античной трагедии, и метанойю, покаяние и обновление – как героиня жития о падении и восстании грешника. К этому жанру и духовному опыту обращался Лев Толстой и в повести «Отец Сергий».
Однако в целом Толстой остается в контексте естественного откровения и ветхозаветных заповедей. Писатель редко описывает страдание, завершающееся катарсисом и покаянием, он в большей мере поэт радости жизни, которая дает ему материал для естественных откровений, и они увенчиваются душевными, но не духовными, или мистическими, прозрениями.
Из этого не следует, что в христианстве страдание предпочтительней радости или блаженства. Певцом блаженства был прп. Варсонофий Оптинский, посвятивший ему беседу, состоявшуюся 29 марта 1912 г. – в Четверг на Светлой Седмице. В дни Пасхальной Радости преподобный проповедует, что жизнь – это блаженство, у которого «есть девять врат» [2, с. 375]. Речь идет о девяти заповедях блаженства: блаженны нищие духом, плачущие, кроткие, алчущие и жаждущие правды, милостивые, чистые сердцем, миротворцы, изгнанные за правду; блаженны те, кого поносят, гонят и злословят за Христа. Заповедям блаженств традиционно противопоставляют ветхозаветные заповеди, как Благодать – Закону. Преподобный Варсонофий ищет Благодати, Толстой – связан Законом.
Если у Толстого земные радости – часть естественной проповеди веры, которая предстает общефилософской, лишенной скрупулезной конкретности христианского знания о Творце, о чуде Его воскресения; то у прп. Варсонофия переживание блаженств открывает знание, которое невозможно получить естественным путем, проводником этого знания становится откровение, которое не опирается на естественный опыт, нарушает его логику и свидетельствует о единственном источнике знания – Святом Духе. Ему посвящает преподобный пасхальную проповедь.
Итак, у Толстого и преподобного Варсонофия ситуации радости, счастья и блаженства актуализируют веру, но у Толстого она остается естественной, не принимающей благодати Святого Духа, откровения и блаженства, а следовательно, остается хулой на Духа, при которой невозможно спастись. Писатель чувствовал, что рано прекращать духовный поиск. Он обрел веру через переживание радости, но не блаженства, и чувствовал неполноту своего духовного опыта. Символическим выражением духовной жажды становится то, что Толстой незадолго до смерти отправляется в Оптину пустынь и в Шамордино. Монах Лазарь (Афанасьев) рассказывает о последних днях Льва Толстого в 29 главе «Оптинского патерика». Символично, что Толстой прибыл в Оптину 28 октября по ст. ст. 28 – любимое число Толстого, поскольку он родился 28 августа по ст. ст. 1928 года. Мы видим, что в дате рождения дважды повторяется число «28», которое писатель считал счастливым для себя. 28 июня 1863 г. у Льва Толстого родился первенец – сын Сергей. Вот и теперь переломный момент в жизни писателя мог бы произойти 28-го. Но Толстой не побывал у старцев, навестив на следующий день свою сестру – шамординскую монахиню: «граф со слезами обнял ее; после того они долго беседовали вдвоем. Между прочим граф говорил, что он был в Оптиной, что там хорошо, что с радостью он надел бы подрясник и жил бы, исполняя самые низкие и трудные дела, но что он условием бы поставил не принуждать его молиться, чего он не может. На замечание сестры, что и ему бы поставили условием ничего не проповедовать и не учить, граф ответил: “Чему учить? Там надо учиться” – и говорил, что на другой день поедет на ночь в Оптину, чтобы повидать старцев. Про Шамордино отзывался хорошо и говорил, что и здесь затворился бы в своей храмине и готовился бы к смерти» [1].
Прп. Варсонофий Оптинский в декабре 1908 г., то есть более чем за полтора года до кончины Толстого, сообщает историю замечательного музыканта и композитора Пасхалова, у которого от веры осталась одна пасхальная фамилия. Под влиянием проповеди преодобного, он решил изменить свою жизнь: «Хорошо думал Пасхалов, только он забыл, что есть враг, которому неприятна такая перемена в нем, и что нужно подготовиться к борьбе. Все это он упустил из виду. Однажды поздно вечером он приехал домой и велел горничной расплатиться с извозчиком. Та вышла на улицу, но вместо извозчика увидела на облучке какое-то чудовище. Вид его был так страшен, что горничная упала в обморок. Куда враг возил Пасхалова – неизвестно, только на другой день он скоропостижно скончался. И погибла душа навеки. Сердечно мне его жаль» [2, с. 43].
Для русской классики характерна тема пути как следствие веры в счастливый исход. Движение – путь к счастью. В жизни Толстого и в святочной беседе прп. Варсонофия  о судьбе Пасхалова исход совершается под знаком мучительных искушений, встающих на пути человека, готового покаянием преобразить свою судьбу. Человек, решившийся резко изменить жизнь, должен быть готов к бурному сопротивлению лукавого и искушениям, которые могут прийти даже через близких родственников, как это было в жизни Иова Многострадального и Льва Толстого, к коему ближайшее окружение не допустило прп. Варсонофия Оптинского.
Толстой был носителем естественного откровения и представления о Спасителе как о естественном человеке, Которого он сопоставляет с «Сократом, Буддой, Шопенгауэром» [4, с. 101]. Князь Мышкин тоже носит имя Лев Николаевич, пребывая под знаком естественного и Божественного откровения и являясь преломлением представлений Толстого о естественном человеке Христе сквозь призму взглядов Ф. Достоевского, видящего в Нем совершенного Бога и совершенного человека. Князь Мышкин, будучи также автобиографическим героем Достоевского, отчасти отражающим личность Толстого, реализует первые шаги человека на пути обожения и жизни под непосредственным влиянием Святого Духа и заповедей блаженств.

Литература
1. Афанасьев Лазарь, монах. Вертоград старчества. Оптинский патерик на фоне истории обители [Текст]  / мон. Лазарь (Афанасьев). ( дата обращения: 14.07.2020)
2. Варсонофий, прп., Оптинский. Духовное наследие [Текст] / прп. Варсонофий Оптинский. – Москва: Альта-Принт, 2009. – 704 с.
3. Гаспаров И.Г. Sensus Divinitatis и естественное знание о Боге // Труды кафедры богословия Санкт-Петербургской духовной академии : научный журнал [Текст] / И.Г. Гаспаров. – СПб. : Изд-во СПбПДА, 2018. – С. 47–59.
4. Матвеева И.Ю. Образ Иисуса Христа в интерпретации Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого // Материалы Толстовский чтений 2018 года в государственном музее Л.Н. Толстого. [Текст] / И.Ю. Матвеева – Москва: РГ-Пресс, 2019. – С. 99 – 109.