Остановки в пути или рассказы моего попутчика

Редактор и корректор Степанова Ю.Н.


















ПРЕДИСЛОВИЕ

      Как рассказчик, Леонид Александрович Ячменев, удивительный человек! Начав свое всегда эмоциональное повествование об одном, он, словно б путник в дороге, заметив знакомого встречного, делал остановку, начинал рассказывать о нем, а затем, заметив за обочиной покосившуюся избушку, принимался в подробностях описывать, какой она была раньше, и кто ее был хозяин. А когда возвращался на прежнюю дорогу, заметив у обочины трухлявый пень, вспоминал о той поре, когда они с матушкой сиживали в тени этого дерева, вытянув усталые ноги да пообедав щедро посыпанной солью краюхой хлеба, огурцом да парой всмятку свареных яиц. После чего, как ни в чем не бывало, вернувшись к началу своего повествования, о котором бы другие уже давно позабыли, продолжал шагать к намеченной цели.
       Но если я этому, уверенно и бодро подбирающемуся к своему восьмидесятилетию, убеленному сединою человеку, предлагал изложить свое увлекатетелльное повествование на бумаге, он, уже однажды попытавшийся это сделать, говорил мне: «Когда я пишу о своем пережитом, мои мысли всегда бегут впереди того, о чем я должен рассказать. Отчего мои строчки путаются, наползая одна на другую».
       А поскольку мне очень хотелось сохранить жувую речь Леонида Александровича, я стал во время наших бесед включать хорошо замаскированный под моим рабочим столом диктофон. А потом, прослушивая его запись, записывал услышанное или на бумагу, или сразу же на компьютор, иногда редактируя Ячменевские, похожие на дорогу-серпантин, рассказы.
      А что из этого получилось - судить вам, мой уважаемый читатель, после прочтения этого переизданного и щедро дополненного новыми главами и фотографиями документально-художественного произведения.
                Александр Шатрабаев
               


               



              остановка главная. авторская.

      В этой книге будет немало глав – остановок, когда или автор книги, или один из ее главных героев, Леонид Александрович Ячменев, рассказывают читателю о своих наблюдениях из своей жизни и жизни страны, где им посчастливилось родиться.
         Но эта остановка – рассказ является самой важной, ибо не будь таких людей, подобных отцу Ячменева-младшего, погибшему во время Отечественной войны, возможно, не было бы ни моих документальных героев, ни самого автора этого дукоментально-художественного повествования, за чье существование на этой земле, они заплатили высокую цену, которой является человеческая жизнь.   
        Если обратиться к архивной справке от 25.04.2018 30485/спз, которую получил Ячменев-младший после запроса в государственный архив Свердловской области, то можно узнать, что «в документах архивного фонда «Объединенный военный комиссариат г. Верхняя Салда Свердловской области Уральского военного округа» есть сведения, сообщающие нам, что Ячменев Александр Степанович, 1918 года рождения, место жительства Н. Салда, ул. Войкова, 7. Место работы: Нижнесалдинский металлургический завод, жена 1920 г., мать 1882 г., был призван на фронт 30 сентября 1941 года».
                .
Рабочий НСМЗ Александр Ячменев (справа) и его брат Василий с женой

                ДОРОГАМИ ВОЙНЫ
        С пушечно-артиллерийским полком 76-го артиллерийского дивизиона дошел до Латвийской ССР уроженец города Нижняя Салда Сведловской области ефрейтор Александр Ячменев. Отследить его боевой путь по опубликованным министерством обороны документам довольно сложно, так как журналов боевых действий полка и дивизиона на сайте нет. Однако по отдельным приказам командования и спискам погибших и похороненных в братских могилах на территории сегодняшней Калининградской области и Латвийской ССР, можно понять, где проходили самые кровопролитные бои, в которых участвовал уральский артиллерист-разведчик.

Братья Ячменевы, Василий и Александр (справа), призванные в Красную Армию



                Гумбинненский прорыв
         Полк Ячменева, перешедший через хорошо укрепленную границу Восточной Пруссии, в октябре 1944-го столкнулся с ожесточенным сопротивлением гитлеровцев в районе Гумбиннена и Голдапа. Как следует из донесения штаба 76-го артиллерийского дивизиона, бойцы 48-й гвардейской стрелковой дивизии, наступление которой поддерживали артиллеристы, бились с частями парашютно-танкового корпуса «Герман Геринг». В частности, полк Ячменева поддерживал огнем 138-й гвардейский стрелковый полк, атаковавший немцев в районе деревни Губени Латвийской ССР - теперь одно из прибалтийских государств.
         Несмотря на то, что первая попытка советского командования разгромить восточно-прусскую группировку противника своей окончательной цели не достигла, советским войскам все-таки удалось прорвать оборонительные рубежи немцев и глубоко вклиниться в территорию врага. Более того, командование 33 гвардейской артбригады в середине ноября отчиталось о том, что со всеми боевыми задачами артиллеристы справились полностью. Зиму ефрейтор Ячменев и его однополчане встретили, усиленно готовясь к новому наступлению.
         В феврале самые серьезные бои артиллеристы вели в районе Цинтена (Корнево). Сопротивление во время продвижения частей было встречено еще 2 февраля в поселке Ромиттен (Славяновка), где 76 артиллерийский дивизион лишился двоих бойцов. Чем ближе части подходили к Цинтену, тем больше людей они теряли. Всего за февраль, судя по отчетам командиров, в полку были убиты 13 человек, но и немцы, оттесняемые все ближе к Латвийской ССР, согласно докладу начштаба 33-й артбригады майора Александра Тропанова, несли тяжелые потери. С 1 по 28 февраля бригада уничтожила 1030 солдат и офицеров, 1 танк «Пантера», 11 противотанковых орудий, 119 пулеметов, а также несколько машин и подвод с грузами.

                АРТИЛЛЕРИЙСКИЙ РАЗВЕДЧИК
(из газеты «Комсомольская правда» февраль 2019 г.)
       «Войсковая артиллерия – «бог войны». Служить артиллеристом было почетно и в русской, и в Советской Армии. Но быть артиллерийским разведчиком было престижным вдвойне, ибо он, рискуя своей жизнью, должен находиться на переднем крае, точно выследить и занести на карту координаты вражеских дотов, всех огневых точек и траншей противника. Только при этом случае артиллерийский огонь становится точным и эффективным.

Фронтовой снимок. Ефрейтор Александр Ячменев (в полушубке)

        Таким разведчиком в годы Великой Отечественной войны пришлось быть Ячменеву Александру Степановичу. После трехмесячной учебы его назначили старшим третьей батареи 76 артиллерийского дивизиона. Осенью 1942 года Калининский фронт начал подготовку к крупной наступательной операции, целью которой был разгром немецко-фашистской группировки «Центр» и освобождение города Великие Луки.
       Разведчики с наблюдательного пункта (НП) день и ночь заносили на карту передвижение танков, расположение артиллерийских и миномётных батарей, замаскированные пулеметные гнезда, пехотные укрытия немцев.

                из письма А.С. Ячменева домой на урал:
       «… Пехотинцы часто спрашивали нас: готовы ли артиллеристы их поддержать? Не подведем, пехота! Не отставайте только за валом нашего арт-огня. Ранним утром 24 ноября вздрогнула земля, загрохотали сотни артиллерийских орудий. Тишину утра разрезали резкие, громовые хлопки наших 76 мм батарей, потом заухали гаубицы, подали басовитый голос тяжелые пушки-гаубицы, пронзили воздух огненные стрелы реактивных снарядов “Катюш”, заговорили на своих языках разнокалиберные минометы. Эта мощная артиллерийская симфония артподготовки запомнилась мне на всю жизнь. Цепи пехоты пошли вперед с криками “Ура!”. Наше отделение разведки также устремилось вперед за наступающей пехотой, но вдруг нарушилась связь с батареей. Я взял нитку провода и под градом пуль побежал по ней, чтобы выявить и устранить разрыв. В лощине увидел нашего связиста Шамиля, сраженного пулей, но державшего в руках провод. Быстро соединил разрыв – связь с огневой позицией была восстановлена. Сражение продолжалось. Ветер и снег слепили глаза. На поле боя лежали трупы фашистов и наших солдат, искореженные остатки немецкой техники...»
       28 ноября немецкая группировка в Великих Луках была окружена. Немецкое командование любой ценой хотело разомкнуть кольцо окружения и прорваться к городу.
        «Нам, - писал далее Ячменев, - был передан приказ: идти с пехотой и с ходу передавать на огневую позицию обнаруженные огневые точки противника, что мы и делали с моим помощником Ваней. При подходе к населенному пункту рота стрелкового батальона попала под плотный пулеметный огонь, который исходил из амбразуры замаскированного дзота. Пехота залегла. Дело решали минуты. Мы с Ваней поползли в обход дзота и добрались к нему с обратной стороны, где была дверь. Одновременно бросили две гранаты в проход и пулемет замолчал. Войдя в дзот мы увидели трех убитых фрицев...»
        За участие в Великолукской наступательной операции Ячменев был награжден медалью «За отвагу».


Сын - Леонид Александрович Ячменев, кавалер ордена «Знак почета»

                НАГРАДНОЙ ЛИСТ №5750
Фамилия, имя и отчество. Ячменев Александрр Степанович.
Ефрейтор.
Должность, часть: разведчик-наблюдатель, старший 3 батареи 76 пуш. арт. бригады 27 ад рук. представлен к награждению межалью «За отвагу».
Год рождения 1918.
Национальность: русский.
Партийность: чл. ВЛКСМ
Участник отечественной войны с июня 1941 года
Имеет ли ранения? Не имеет.
С какого времени в красной Армии? С 1938 года.
Каким РВК призван? Нижне-салдинским РВК Свердловской области.
Чем ранее награжден (за какие отличия)? Наград не имеет.
Место жительства с. Н-Салда,ул. Войкова. дом 7.
Краткое конкретное изложение личного боевого подвига или заслуг:
……..Ефрейтор Ячменев в бою смел и решителен. Хорошо овладев своей специальностью, старательно разведывает артиллерийские батареи и огневые точки. Ефрейтор Ячменев, перед началом операции 13.08.1943г. обнаружил 2 артбатареи и засек их. Не смотря на сильный арт. обстрел противником района нп, он, пренебрегая опасностью, сумел обнаружить и засечь стрелявшую батарею противника. Все эти три батареи противника, засеченные ефрейтором Ячменевым во время операции с 18 по 22 августа, были подавлены огнем дивизиона. За время подготовки и проведения операции с 1. по 22.08.43 г. ефрейтор Ячменев обнаружил и засек 7 арт. батарей. В период затишья обнаружил и засек 6 арт. батарей противника. Ефрейто Ячменев достоин правительственной награды – медаль «За отвагу».
4 ноября 1943 командир 1го дивизиона капитан /Стознов/

           «За отвагу» — высшая медаль в наградной системе СССР.
       17 октября 1938 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР учреждена Медаль «За отвагу» и Медаль "За боевые заслуги".
       Медаль «За отвагу» — государственная награда СССР для награждения за личное мужество и отвагу, проявленные при защите Отечества и исполнении воинского долга.


Медаль «За отвагу»

       В Положении о медали говорится: «Медаль “За отвагу” учреждена для награждения за личное мужество и отвагу, проявленные при защите социалистического Отечества и исполнении воинского долга.
       Медалью “За отвагу” награждаются военнослужащие Красной Армии, Военно-Морского Флота, пограничных и внутренних войск и другие граждане СССР».
       «За отвагу» — высшая медаль в наградной системе СССР.
       Среди первых, награждённых этой медалью, были пограничники Н. Гуляев и Ф. Григорьев, задержавшие группу диверсантов у озера Хасан.
      До начала Великой Отечественной войны за мужество и отвагу при защите государственных границ СССР и в советско-финской войне медалью было награждено около 26 тысяч военнослужащих.
       Во время Великой Отечественной войны за период с 1941 по 1945 год было произведено более 4 млн. награждений.
       В ходе Великой Отечественной войны некоторые красноармейцы были удостоены четырёх, пяти и даже шести (С.В. Грецов) медалей «За отвагу».
        Одновременно была учреждена медаль «За боевые заслуги», которая также вручалась военнослужащим и гражданским лицам, которые «в борьбе с врагами Советского государства своими умелыми, инициативными и смелыми действиями, сопряжёнными с риском для их жизни, содействовали успеху боевых действий на фронте».
       Фактически это были первые советские медали, не считая учреждённую несколько ранее юбилейную медаль — к 20-летию Рабоче-Крестьянской Красной Армии.
       Медаль «За отвагу» с момента своего появления стала особо уважаемой и ценимой среди фронтовиков, поскольку ею награждали исключительно за личную храбрость, проявленную в бою.
       Это главное отличие медали «За отвагу» от некоторых других медалей и орденов, которые нередко вручались «за участие».
       В основном медалью «За отвагу» награждали рядовой и сержантский состав, но также она вручалась и офицерам (преимущественно младшего звена).
        Бойцы, воюющие в штрафных частях РККА, на время отбытия наказания лишались воинского звания и наград, которые восстанавливались после освобождения. За проявленные отвагу, мужество и героизм бойцы штрафных подразделений могли быть награждены. Почти все награды, полученные в штрафных частях, были медалями «За отвагу».
       В песне В. Высоцкого «Штрафные батальоны» есть строки:
«… И если не поймаешь в грудь свинец,
Медаль на грудь поймаешь “За отвагу”».
       В соответствии с Постановлением Президиума Верховного Совета СССР от 7 июля 1941 г. медаль «За отвагу» после смерти награждённого возвращалась в Президиум Верховного Совета СССР. Удостоверение к медали могло быть оставлено в семье награждённого (постановление Президиума Верховного Совета СССР от 13 июля 1943 года).
       Медаль изготавливается из серебра 925 пробы. Общий вес серебра в медали (на 18 сентября 1975 года) — 25,802±1,3 г. Общий вес медали без колодки — 27,930±1,52 г.


Бережно храня память о своем дяде-фронтовике А.С. Ячменеве, не раздумывая пошли служить в советскую армию его племянники Герман и Владимир.




















                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

                ОЛЬГА


         От автора
        Ни для кого не секрет, что наибольшую долю населения Артемовска составляют дети бывших каторжников еще царской России и политзаключенных времен ГУЛАГа СССР, кто, оказавшись в здешних местах на поселении, так и остался в Сибири. Одни не уехали до своих, остающихся где-то в европейской части страны, малых родин, не имея средств для столь далеких перемещений из глухих и необъятных просторов сибирской тайги и болот; другие же, подобно так малоизвестному своим детям главе разветвленного родового древа (или дерева) Алексею Ефимовичу Емельянову, успели вблизи от мест своего тюремного заключения обзавестись собственными семьями и глубоко пустить корни на сибирской земле.
       С далеких пор всегда обросшая тайнами, как пышной бородою российских старцев, Сибирь, приучила своих бывших каторжан и политзаключенных «врагов народа» держать язык за зубами. И они, порой всячески скрывая свою биографию, плодили вокруг нее недомолвки и сплетни, отчего многие их родственники подчас ничего не ведали о зачинателях своего рода и племени.


ОСТАНОВКА ПЕРВАЯ
 (рассказывает Л.А. Ячменев)

ЕМЕЛЬЯНОВЫ

1

       «Не знала бы, моя будущая жена, а в ту пору, школьница Оля Емельянова о прошлом своих родителей, если бы не случилось то самое время, когда ее решили принимать в комсомол. А там зачастую спрашивают не только устав ВЛКСМ, но и о судьбе своих предков. Зная это, Оля попыталась что-либо выведать у своей матери, домохозяйки Надежды Петровны, а та лишь устало вздохнула и указала в сторону своего “золотых дел мастера” мужа:
“С этими вопросами приставай к отцу, поскольку он у нас все видит и знает не только при солне чном свете, но и, как крот, под землею”.
       Да только ничего не ответил отец своей быстро взрослеющей восьмикласснице ни в первый, ни в десятый раз. И она, уже после принятия ее в члены ВЛКСМ, сама забыла о своих “приставаниях с глупыми вопросами”.


Сестры Емельяновы. Галина и Ольга (справа)

Родители большой семьи Емельяновых на нижнем снимке:

Борис Алексеевич с супругой Надеждой Петровной

       Но однажды, первомайской порой, когда в шахтерском городке прошли праздничные демонстрации и гуляния, вернувшись домой «навеселе», отец Ольги, Борис Алексеевич, усадив свою дочь за другой край стола, начал неожиданный разговор.
     - Нашу большую семью, мой милый оловянный солдатик, напрямую затронули сталинские репрессии, о которых тебе вряд ли расскажут ваши школьные комсомольские активисты и преподаватели. Когда мне было пять лет от роду, арестовали твоего деда Алексея Ефимовича. Он тогда, если верить слухам, работал председателем одного из уральских сельсоветов, а бабушка твоя была учительницей начальных классов. После этого для нашей семьи наступили черные времена.
     Через год после заключения отца в тюрьму Иркутской области твоя бабушка, как “декабристка”, собрав нас с сестрой, твоей теткой Лизой, отправилась вслед за мужем в Сибирь, где и дождалась его, по состоянию здоровья определенного на поселение в здешние места. Вот таким образом мы, Емельяновы, и появились здесь, в Артемовске.
      Не смотря на отъезд в Сибирь, а затем и полное, после смерти Сталина и реабелитации, освобождение отца, на нас с Лизой еще долго висело клеймо детей “врагов народа”.
       Если ты спросишь, как мы существовали в ту пору на практически чужой нам стороне, скажу одно: перебивались как могли. Трудно, но выживали. Недоедали, да и одежду с обувью, если на них еще можно было ставить заплаты и подошвы менять, передавали друг другу по мере взросления. Всякое бывало…»

2

      «Маме Ольгиного отца не сразу разрешили работать по специальности - учить детишек, чужих и своих. Когда Борису пришла пора собирать учебники, он, пошел в их семейную, “мамину” школу, где под постоянным материнским приглядом он и окончил семилетку.
     Много разного случилось за эти годы. На долгие годы врезался в память Бориса Алексеевич тот случай, который произошел с ним еще в начальных классах. Однажды во время урока у него хватило ума спросить, что будет со страной, если умрет Сталин? Учитель тогда просто остолбенел от такого вопроса, но затем ответил что-то типа “Сталин никогда не умрет!”, а на перемене отвел слишком любопытного ученика к директору, где взрослые дяди и тети долго допытывались, кто именно его надоумил про “это” спрашивать – мама или кто-то другой? Маму тогда чуть было не выгнали с работы, вызывали куда-то не раз, возможно, в КГБ…
      После учебы в Иркутском горном техникуме мой будущий тесть, как и следовало ожидать, не попал на руководящую должность и долгие годы продолжал трудиться, простым шахтером на одной из золотодобывающих шахт Артемовских рудников.
      А почему он был не особо разговорчивым, так это оттого, что на нем еще долго лежала печать прошлых времен…
     А, вообще-то, если вспомнить русскую пословицу, гласящую о том, что “молчание — золото”, так она как раз о Борисе Алексеевиче, поскольку он работал в нерасполагающих для разговора шахтах, да еще и был сыном “врага народа”».


ОСТАНОВКА ВТОРАЯ
(рассказывает Л.А. Ячменев)

ОДИН НА ОДИН С АБАКАНОМ

1

       «После окончания средней Артемовской школы бывшая десятиклассница Ольга Емельянова, дабы не сидеть на шее у многодетных родителей, решила отправиться в город-спутник столицы Хакасии – Черногорку к проживающей там тете Лизе.
       Здесь следовало бы сказать, что в только что упомянутом мною населенном пункте, скорее поселке городского типа, чем городе, проживала и проживает теперь большая часть емельяновского рода. А потому в городе Абакане Оле случалось бывать не однажды, но всякий раз она не могла насытиться его утопающими в зелени достопримечательностями, по-сибирски просторными улицами и площадями, а также близлежащими природными ландшафтами.
       Продолжая любить свой родной Артемовск, Оля Емельянова, уже успевшая вышагнуть из той самой временной полосы, “когда деревья были большими”, вдруг осознала, что на самом деле некогда считавшаяся рекою Ольховка оказалась всего-то лишь речкой, а притесняющие этот изученный вдоль и поперек городок Саянские горы потеряли свой великанский рост. Сам же Артемовск за последние годы ее с ним совместной жизни как бы окончательно поседел от пыльных бурь, иногда поднимающихся со стороны горных отвалов.
       Поездке в Абакан способствовало и то, что всю жизнь прожившая в одиночестве тетка Лиза, в последнее время стала сильно и подолгу болеть. Ее преклонные годы и прогрессирующий недуг требовали пусть еще не постоянного, но необходимого ухода. Ольга была уверена в том, что в Абакане для вчерашней школьницы, несомненно, отыщется то учебное заведение, которое будет ей по душе. У нее на этот счет уже были свои наметки и планы. Поступит в техникум или куда выше, а там, чтобы не обременять тетку, попросится в общежитие. А еще, если будет возможность для заочного обучения, она непременно переведется… и пойдет работать. Так девчонка и себя оденет и прокормит, и старую родственницу не оставит один на один с ее многочисленными болячками…
      Узнав о дочкиных намерениях, родители особо и не возражали, разве что мать, для которой любая поездка дальше Артемовска вызывала лишь охи да ахи, волновалась и с тревогой смотрела на своего мужа. А тот сказал, как отрубил: “Пусть едет, мать, не сидеть же ей возле твоего подола да младших нянчить в свободное от занятий время. Ни тебе танцев, ни посиделок на соседской завалинке”… После такого “благословения” отца на пути к Абакану у вчерашней школьницы уже не оставалось каких-либо непреодолимых преград…
      Молодому, а Ольга уже в ту пору была хороша собой, созданию отныне хотелось простора и перемен, которые ей мог дать Абакан. А посему, даже не смотря на недалекое присутствие родных лиц, эту вырвавшуюся из семейной клети голубку было трудно уберечь от уже вскоре обступивших ее соблазнов, при наличии которых любой необдуманный, отечески не обозначенный запретным знаком поступок грозил если не перевернуть все планы с ног на голову, то заметно повлиять на все дальнейшее пребывание среди людей. И первое, что “сотворила” с собою вчерашняя школьница – позволила своему “неотесанному” жизнью сознанию безрассудно влюбиться, что на самом-то деле оказалось пустопорожним увлечением, а проще сказать, игрою в любовь. А она, как известно, бывает особенно увлекательной, когда твой более опытный в амурных делах партнер начинает забавляться имитацией любви. И то, что объект Ольгиного обожания был на пяток лет старше ее, ничуть не пугало девчонку, которой местная цыганка однажды предсказала быть чуть ли не в дочерях у собственного мужа…
      Молодых особ зачастую тянет к более зрелым созданиям, как шестиклассниц к выпускникам средней школы. В примелькавшихся за много лет соседей по парте влюбляются лишь в кино. По крайне мере так всегда казалось беззаботно и весело порхающей голубке. И как итог, законный брак уже вскоре окажется ярко выраженным “браком”, который еще никогда не приносил семье любовь и достаток.
       Еще не успевшие устареть в своем новом жизненном звании “молодоженов” супруги в один из моментов очередного “короткого замыкания” интеллектов разбегутся в разные стороны без официального развода, надеясь на то, что со временем, будучи по отдельности и вдали друг от друга, они, почувствовав и осознав непридуманную тягу друг к другу, сумеют-таки создать “взаправдашнюю” семью.
       Тогда, оставив мужа в Абакане, а проще говоря, сбежав от него, Ольга Емельянова переехала в Черногорку, в частный окраинный деревянный домик своей любимой тетушки Лизы».


ОСТАНОВКА ТРЕТЬЯ
(рассказывает Л.А. Ячменев)

ОТ РАДОСТИ ДО ПОТРЯСЕНИЙ

      «Я много раз бывал в Абакане. Но каждое мое посещение этого своеобразного города, легко и вободно распростершегося в широкой речной долине, позволяло взглянуть на него по-новому, сделать для себя открытие. Природа щедро одарила Абакан обилием водных источников, удобным рельефом местности, а люди сделали город зеленым, красивым и гостеприимным. А по-особому прелестен Абакан в пору короткого бабьего лета, когда природа и жители города особенно трепетно относятся к каждому погожему деньку и тихо грустят под воедино сливающейся позолотой осенней листвы и заката.
      Вот и у Ольги Емельяновой в эту самую пору ее первых учебных дней в Абаканском торговом училище на душе и грустно, и светло. Казалось, что для переступившей порог самостоятельной жизни студентки наступила вдохновенная пора…
      Однако уже во время первого зимнего месяца маленький деревянный домик на краю города-спутника Абокана, Черногорки, облюбует беда. После продолжительной болезни, когда Ольга, пропуская занятия, не отходила от постели родного ей человека, пошедшая было на поправку тетя Лиза умерла прямо на пороге собственного дома, расплескав по полу воду из оброненного ведра. Слетевшиеся на похороны родственники до поры до времени решают оставить “беглянку-жену” и студентку Емельянову для пригляда за осиротевшей избой. Но как жить и учиться на одну стипендию? Снова просить помощи у родителей? Или ползти на коленях к нелюбимому мужу? Это не в ее характере...
       Ей бы перевестись на заочное отделение и пойти работать. Да только заочников у торгового училища нет. И тогда, оставив учебу, Ольга оформляется учеником кассира в Центральный абаканский гастроном.
      И все бы хорошо, но, чем ближе приближалось время оформления наследства теткиных “хором”, тем острей она, “приживалка Емельянова”, чувствовала за своей спиной крысиную возню своих разношерстных родственников за эту насквозь прогнившую избу и небольшой огород.
       Эта скверная процедура дележа наследства своих почивших в мир иной близких, словно лакмусовая бумажка, всегда способна показать истинную цену родственных отношений. В такую пору прежде добропорядочные по отношению друг к другу родственники становятся кровными врагами или, в лучшем случае, начинают здороваться друг с другом сквозь зубы.
       Ни раньше, ни позже обострения родственных отношений на работе у Ольги появляется свора неподкупных и принципиальных советских ревизоров, подгоняемая, наверное, самыми страшными на ту пору после КГБ сотрудниками ОБХСС (отдел по борьбе с хищениями собственности и спекуляцией).
        Выявленная крупная недостача вкупе с межродственными тяжбами и столь же непредвиденным оставлением учебы стала тогда для Ольги большим потрясением, после которого немногим удается “удержаться в седле”.


ОСТАНОВКА ЧЕТВЕРТАЯ
(рассказывает Л.А. Ячменев)

ОТ ПЕРЕМЕНЫ МЕСТ…

       «Очередное перемещение Ольги Дулесовой (Емельяновой) по берегам рек Красноярского края было похоже на побег без разбора путей и тропинок: лишь бы, выбравшись из одного человеческого “болота”, не угодить в другое, еще более безнравственное и тупиковое.
       Когда огляделась, оказалось, что попала в Лесосибирск. Слышала она, что и здесь, если хорошо поискать, приютились представители емельяновского древа. Да только каким бы оно ни было ветвистым и плодовитым, надеяться на его помощь у Ольги отныне не было ни малейшего желания, поэтому рассчитывать приходилось лишь только на себя. Дала о себе знать пора раннего взросления, особым сортом зерна которого, рассчитанного на быстрое созревание, стала жизнь в многодетной семье, где ей за особо упрямый характер доставалось и от больших, и от маленьких членов семьи. Ольга Емельянова уже тогда стала принадлежать к типу людей “кто везет — на том и едут’, называемых в народе “простодырами”, то есть всегда готовыми отдать последнюю рубаху…
       С годами Оля уже не плакала от обиды, а загоняла ее в какоелибо занятие, коих в многодетной семье всегда предостаточно, дабы не озлобиться от затаившейся мести, а лишь стать “оловянным солдатиком” — игрушкой, у которой непросто оторвать лапу или, как из мячика, выпустить воздух…
      Суровый в делах, мой будущий тесть – отец свою среднюю дочь любил тайно, но всем сердцем. Надо сказать, что в пору рождения Оли было не принято растить в многодетной семье показного любимчика. Вместо этого можно было называть свое чадо какимнибудь ласковым и не очень прозвищем. Для Оли им стал “оловянный солдатик”, в образе которого она и марширует до сих пор. Перемена места жительства, как правило, приносит обновление жизни. “Случится ли оно со мною? – думала Ольга Емельянова. – Что ждет меня на берегах реки Енисей?”
       Сколько их на Земле, этих самых вопросов, простых и сложных, неожиданных и медленно вызревающих, и на все из них, если не сегодня, то непременно завтра предстоит давать ответ…»


ОСТАНОВКА ПЯТАЯ
(рассказывает Л.А. Ячменев)

НАГАДАЛА МНЕ ЦЫГАНКА…

1

       «…Наши отношения развивались настолько стремительно и необъяснимо, что все близкознающие меня и Ольгу люди говорили: “И бывает же такое”!
       На свадьбе в закрытом городе Железногорске, куда нас с Виталием Эльманом, командированных из Томского НИИ электромеханики, пригласил сослуживец, словно заведенная на все пружины, то кружилась в танце, то приставала погадать праздно беседующим гостям наряженная цыганкою молодая босоногая бестия…
       Не обошла она вниманием и меня. Осторожно, как будто в бездонный колодец, заглядывая в мою ладонь, “цыганка” постоянно менялась в лице, то пугаясь, как от страшных видений, то загораясь от заманчивых перспектив. А когда она, не без волнения прочитав в моих глазах лишь одной ей понятный текст, принялась сличать свою и мою ладони, я не выдержал такой близости и поцеловал ее. И тогда эта “бестия”, смутившись, исчезла…
      Я нашел ее на берегу Енисея. С той поры, с 1984 года, очень много воды утекло в покинутой мною с Ольгой реке Енисей. А этот процесс гадания, он все еще стоит перед глазами. Возможно, она уже тогда смогла разглядеть во мне и свою, и мою дальнейшую судьбу. Я же видел на тот момент лишь одни ее губы, и мне было совершенно неважно, какие они произносят слова…»

2

 От автора.
       То было чудесное майское время, когда весна, словно сон, растворяется в лете, а влюбленные люди, всецело отдавшись друг другу, не замечают ее тихий и чуточку грустный уход.
       Лихо закрученная на чужой свадьбе любовная история, если на нее смотреть глазами сорокадвухлетнего Леонида, высокого и статного усатого красавца, развивалась по известной полководческой схеме: пришел, увидел, победил! Да только вряд ли эта «битва» была столь скоротечна и непредсказуема для его избранницы.
     То, что двадцатипятилетняя Ольга Дулесова (Емельянова) уже на другой день без раздумий отправится вслед за совершенно незнакомым ей человеком, хоть и было столь нехарактерно для советской поры, но зато подтвердило то давнее предсказание базарной цыганки, с которой Оле случилось столкнуться еще в школьные годы.
     Цыганка, конечно же, не Ностердамус в юбке. И скорее всего, они оба первостатейные шарлатаны. Да Бог им судья! И все же кто-то будет рассматривать этот поступок нашей героини как крайне безнравственный, а кто-то – восхитится смелостью и решительностью Леонида и Ольги, рискнувших в один день так круто поменять свою жизнь.
      Этот явно не Богом написанный драматичный сюжет, вопреки всем предсказаниям родственников и друзей, однажды превратится в необъяснимо счастливый спектакль…
       А «битва» эта, о которой я упомянул выше, если учитывать импульсивный, но при этом всегда рассудительный характер Ольги Борисовны Ячменевой, продолжается и по сей день с переменным успехом. И это хорошо, поскольку в подобном «противостоянии» двух незримых «фронтов», имеет быть место маневру, когда, согласно складывающимся обстоятельства, не похожие на позорное отступление уступки друг другу мужа и жены не наносят им ни морального, ни экономического ущерба, сохраняя тем самым семью и построенное на взаимной любви и доверии счастье.


ОСТАНОВКА ШЕСТАЯ
(рассказывает Л.А. Ячменев)

ТОМСК. ПОСЛЕДНИЙ ПОВОРОТ?
      «После Железногорска новым, но очень кратковременным обитанием для Ольги Дулесовой становится город Томск, место моей работы и жительства.
      Что могла чувствовать еще не моя законная жена и уже совсем не любовница Ольга, буквально затаившаяся от всех, в снятом мною для нашего временного обитания жилище, когда лаская чужого мужа, она испытывала ощущение занимающегося воровством человека, чувствовала угрызения совести перед той, законной супругой уже дорогого для тебя человека? Да и сама она еще оставалась замужней женой, а, следовательно, и тот, кто теперь очень часто бывал с нею рядом, он ведь тоже занимался воровством. Но разве это могло послужить ей оправданием и хоть как-то смягчить эту выворачивающую наизнанку вину?!
       И все это, вкупе с годами метаний по Красноярскому краю в поисках своего места в жизни, под которым подразумевается выбор работы и надежного семейного угла, вполне могло изувечить эту, по существу, одинокую в своих “странствиях” женщину.
       Но, не смотря ни на что, Ольга, на удивление всем, кто ее знал, продолжала оставаться стойким “оловянным солдатикам” из многодетной семьи, где очень редко отыщется место для эгоизма и предательства.
       И пусть Оле больше всех из своих сестер и братьев доставалось тумаков и шишек за свои мальчишечьи проказы, она, не поступаясь своими принципами, закаляла свой характер. Тому способствовало и занятие спортом, которое позволяло ей становиться еще более “жилистой” и терпеливой. Не случайно же отец всегда ставил ее в пример своим старшим и младшим детям, которых было четырнадцать человек».



ОСТАНОВКА СЕДЬМАЯ
(рассказывает Л.А. Ячменев)

СУРОВЫЙ СТАРЕЦ — ДЕДУШКА УРАЛ

       «Из Сибири мы с Ольгою уезжали еще не свободными от предыдущих брачных уз.
       Впрочем, уже никакие штампы в паспортах не могли послужить нам препятствием для налаживания совместной жизни.
      Возможно, последним “шлагбаумом” на пути отбывания Ольги в “чужие края” стала одна из ее старших сестер, ни раньше ни позже возвращавшаяся поездом к себе домой в Красноярск-26. Встретив “беглянку” на железнодорожном вокзале и узнав о ее столь поспешных намерениях отбыть на Средний Урал, она почти насильно попыталась уберечь ее от неразумных решений…
      Настроения Ольге не добавил и тот случай, когда мы, уже оказавшись в Свердловске, сошли с поезда без “парадной одежды” и денег, оставив все это их бывшему соседу по купе, в спешке перепутав его такую же красную объемистую сумку со своей…
     Ничего хорошего не услышал теперь уже и я от проживавшей в столице Урала сродной материнской сестры. Мельком взглянув на молодую избранницу своего племянника, она всыпала ему “по самое не хочу”, давая понять, что ей противно разговаривать с “изменником своей собственной семьи”.
      Уже по дороге в город Алапаевск Свердловской области к еще одной из числа широко расселившихся по Советскому Союзу Ольгиных родственниц, я задумался над тем, где найти теперь для своей будущей жены хотя бы какое сносное платье? Впереди ожидалась встреча с моими отцом и матерью, можно сказать, смотрины…
      Оказавшись в провинциальном уральском городке, мы, “красноярские беглецы”, первым делом отправились в местный универмаг, а не к родственникам. Не появляться же перед ними на самом-то деле в затрапезной дорожной одежде…»

От автора.
       Вот тут-то не имеющему в своем нищем кармане нужной суммы денег на необходимую покупку, но обладающему хорошо подвешенным языком Леониду Ячменеву и пригодился весь его пробивной напор неподражаемого краснобая. И он посредством драматического описания их с Ольгой приключений по пути от Енисея батюшки до дедушки-Урала сумел убедить продавщицу дать наполовину раздетой «невесте» (с оплатой всего одолженного сразу же после родительских «смотрин»), можно сказать, «предсвадебную одежонку».
      В ту первую ночь, проведенную хоть и не в чужом доме, но в совершенно незнакомом и, что самое главное, на кровожадном Урале (это мнение у заезжей сибирячки сложилось после хмельных рассказов родственников об убийстве в здешних местах царских особ) Ольге приснился страшный сон, будто ее, еле живую, здоровенные и бородатые красноармейцы волокут на какой-то заброшенный рудник. Она что есть мочи упирается и кричит, но ее все равно бросают в ненасытную пасть подземельного ада... Проснувшись от Ольгиных вскриков и содроганий, Леонид принимается трясти ее за плечи, пытаясь разбудить и успокоить: «Что с тобою, золотце мое? Ты так кричала и билась…» И тогда прижавшаяся к нему Ольга начинает рассказывать, свой сон, как достигнув дна на две трети заполненной водою шахты, она нащупала рядом с собою чье-то мертвое тело. И когда в страхе поспешно вынырнула на поверхность воды, то увидела вблизи себя двух еще живых людей, чьи окровавленные руки едва держались за обломки плавающих на воде деревянных креплений шахты. И что самое поразительное — их испещренные осколками гранат лица излучали сверхъеестественный свет!
       В божественных лучах, проходящих через каменную горловину шахты небесных сияний это были уже не лица, а лики икон, смиренные от своей святости и уже неземные.

Из рассказа Ольги Ячменевой, (на ту пору еще Дулесовой):

      «Еще мгновение… и я была уже рядом с ними. И что удивительно, мое тело больше не уходила на дно, поддерживаемое неведомой силою на плаву… Я видела их оживленные молитвою губы. И тоже принявшись шептать Слово Божие, стала касаться их раздробленных пальцев и порезанных рук, время от времени пытаясь зализать их кровоточащие раны.
      Еще через некоторое время на поверхность уже не мертвой, как прежде, а живой воды стали всплывать озаренные жизнью еще какое-то время назад мертвые мужские тела. А когда над головами живых и воскресших среди старой шахты людей появились светящиеся обручи, я решилась позвать на помощь всех тех, кто, по моим предположениям, должен был оставаться наверху…
       Я очень долго кричала. Но, не дождавшись ответа, из пределов каменной горловины, осенив себя крестным знамением, полезла вверх, на свет зовущей к себе на ночном небе очень яркой звезды.
      Я лезла, разрывая до крови колени и руки, хваталась за давно прогнившие бревна и камни до тех самых пор, пока вновь не полетела назад, но… уже в кромешную тьму. И если бы не Леонид, который меня в это время суме таки разбудить, то я бы, наверно, умерла…»

Из воспоминаний автора о родной стороне:

       В отличие от ячменевских, у которых, как гласит история, «одних кирпичных зданий имелось восемь штук и два дома с кирпичным низом, деревянным верхом», наша «покосившаяся» деревня Луговая (Копчик), расположившись на двух берегах Чусовой, объединяла и вогульских, и кержацких ее основателей. И еще, если у ячменевских было прозвище «палочники и хвастуны», то нашу деревню называли «стяговой», а ее жителей — «вогулами», среди которых «хвастунов» никогда не водилось. Так уж повелось в их роду-племени: утопят за «брехню» в Чусовой без раздумий. А вот что нас роднило с ячменевскими, так это наше оружие драк. Вроде бы и не велика разница, когда одних называют «палочниками», а других «стяговыми». Поскольку если ячменевские во время драки выдирали из огорода колья и прясла, то луговские вырывали из своих конных возов тяжеленные оглобли, и айда махать...
      Таковы мы, уральские люди, на века объединенные славою, прошедшей по Чусовой и Тагил-реке в сторону Сибири ее покорителями — дружиной Ермака.
      Однако, коль мой маршрут намного короче ермаковского, я поспешу вернуться на уральскую поселковую дорогу, где, куда ни глянь, везде родные места…
      Ну вот, к примеру, село Махнево.
      Леониду Ячменеву памятно, как его молодые земляки, жители его родной деревни Кишкинское, любили выбирать отсюда невест… Что, конечно же, не обходилось без драк, когда «махневские лиходеи» иногда и взаправду обещали соседям «выпустить кишки». Вылавливали их по дороге от станции «Октябрь» до села Кишкинское, которая неминуемо проходила через Махнево. Не ходить же стороною? Это значит, через тайгу и вонючие болота, от которых одни болезни и непредсказуемый страх.
       Об этом, невесть по какой причине одолевавшем людей страхе и болезнях писали древние монашествующие летописцы времен восемнадцатого века. В сетевой паутине Интернета при желании об этом факте можно выловить пару-другую строк.
       Со слов Леонида Ячменева: «Драки эти происходили лишь между не знающими, кому показать свою удаль, хорошо захмелевшими молодцами. Но когда махневские и кишкинские объединялись в семьи, а это происходило регулярно, особенно в период советской власти, соседствующие села все больше становились родные друг другу.
      А что теперь? Теперь иные времена, да будь они неладны! От постоянного насыщения Махнево и Кишкинской среднеазиатскими гастарбайтерами все больше выветривается из этих сел истинно русский дух. И здесь совсем недалеко от того, чтобы стать националистом…. А как иначе? Что делать, если, как недавно случилось в Махнево, начнут насиловать твоих детей, грабить твои хозяйства и присваивать твою землю?.. Нет ответа на вопрос».


ОСТАНОВКА ВОСЬМАЯ

ДВЕ КОЛЕИ ОДНОЙ ДОРОГИ

1

От автора.
       Уже на другой день после приезда и ночевки в Алапаевске Леонид Ячменев повез свою наряженную в новое платье Ольгу к родителям «на смотрины» до станции «Октябрь».
       Событие это, надо признать, очень волнующее даже для взрослых людей, уже успевших к этой поре обзавестись собственными семьями и оставить их по объективным или субъективным причинам…
       В отличие от легкого на подъем и бесповоротного после принятия тех или иных судьбоносных решений Леонида, Ольга, возможно, была еще не в состоянии навсегда отрезать свое прошлое семейное положение и «прирасти» к своему новому, более взрослому, чем она, избраннику. Поскольку столь неожиданное изменение ее жизненных ориентиров можно было сравнить с переводом железнодорожных стрелок с алапаевской узкоколейки на обеспечивающие более устойчивое положение подвижного состава всесоюзные широкие рельсы.
       Тогда, в середине девяностых годов минувшего века, советским людям еще были в диковинку неравные в смысле возраста браки даже зарубежных артистов эстрады и голливудских кинозвезд. Это теперь, при нашем, как видно, неизлечимом нравственном упадке, предтечей которого стала идеология денег и наживы, глядя на экраны телевизоров и читая «желтую» прессу, мы уже не удивляемся своим доморощенным любителям эпатажных обручений, когда невеста жениху годится разве что только во внучки.

В.Я. Ячменева

      Старенькие родители Ячменева на ту пору проживали на железнодорожном разъезде «Октябрь» знаменитой Алапаевской узкоколейной железной дороги, упомянутой в предыдущей главе.
       Леонид, известный любитель появляться среди своих друзей и родственников «как снег на голову», на этот раз просчитался. Его отчим Николай Романович Бесслер, который заменил мальчишке погибшего в 1944 году в Прибалтике отца, Александра Степановича Ячменева, встретил их на перроне. Много лет разносивший газеты и письма обитателям станции, а посему привыкший приходить к прибывающему сюда почтовому вагону, он встретил «красноярских беглецов» на самом пороге, коим для любого станционного поселка является вокзал.
       В отличие от жены своей, Валентины Яковлевны Ячменевой, которой на тот момент не было дома (уехала в соседнее село), отчим, вытащив из валенка припрятанную «на черный день» «четушку» и, как говорится, «не отходя от кассы», благословил «молодых». Зато явившаяся к вечеру мать, удалившись с сыном на двор, устроила ему непоказательную выволочку. И ведь было за что: бросить семью и престижную работу в обмен на годящуюся ему в дочери чужую жену.
       После столь «любезного» приема, уже на другой день, утром, Леонид решил отправиться на свою малую родину, в село Кишкинское, с единственной целью: побывать на местном кладбище у похороненных там деда и бабки.
       Еще с вечера повстречавшийся Ячменеву постоянно приезжающий к поезду его бывший одноклассник, да еще и при собственной машине, так похожей на совхозный кишкинский самосвал, обещался доставить дорогих гостей «до родных палестин».
       И вот, стало быть, поехали…
       Куда ни глянь – везде родные места, а за рулем разговорчивый однокашник, решивший не вдруг, а по причине присутствия рядом с ним Леньки Ячменева вспомнить очередную «ячменевскую быль» постоянного автора местной районной газеты, «алапаевской сказительницы» Валентины Григорьевны Пыриной. Вот ее пересказ:

ПРО ДЕРЕВНИ И ПРО ДЕВОК

А в округе все деревни хороши.
Расскажу я вам про это от души.
А еланские девки — сплетницы,
Монастырские — рукодельницы.
А в Бобровке девки жито жнут,
А останинские — песенки поют.
Бабиновские — крупу толкут.
Первуновские — пироги пекут.
Махневские — валенки катать,
А маньковские — живицу собирать.
Девки буньковские — ниченки мотать,
Голубковские — в Ирбите торговать,
А Клевакина — деревня богатА,
А у Кочневой — широки воротА,
Сохаревские девки — лыко драть,
Бутаковские-то — веники вязать.
Ну, а Костина — туда-сюда стоит,
Посреди ее большой ручей бежит.
А фоминские девки — плешницы,
Охлебалися горошницы.
Молоковские — просмешницы,
На федосовских — толстые дубасы.
А ячменевские девки — хороши.
Да и парни у нас тоже молодцы,
Ходят с палками - большие хвастуны,
Но зато они красивы, молоды!

Редактор текста «алапаевской сказительницы» из деревни Ячменевой Ольга Симонова


ОСТАНОВКА ДЕВЯТАЯ

От автора

Кишкинское село и его историческое описание начала двадцатого века
       «Кишкинское село, находящееся в глухой и отдаленной местности, расположено на правом берегу реки Тагил. Многочисленные и довольно пространные болота производят здесь вредные испарения, вызывая эпидемические болезни. (В этом отношении больше всего страдают жители деревни Ложкиной). Название свое село получило от своего растянутого положения вдоль реки Тагил. (Узкой и длинной чередою домов, похожей на кишку. — А.Ш).
       Расположенные близ храма два каменных памятника свидетельствуют о том, что здесь ранее существовали и другие храмы, но о дате основания этих храмов в церковном архиве нет никаких сведений.
       Нынешний каменный одноэтажный храм в честь Введения во храм Пресвятыя Богородицы построен в 1837 году, а в 1887 году он был расширен и исправлен. В храме есть две особо чтимые народом иконы Божией Матери: Абалакская и Казанская, приобретенные в недавнее время (1887 год).
      Прихожан, в настоящее время, числится 1008 человек мужского пола и 1043 женского пола. — Главное занятие их — земледелие; побочными занятиями являются продажа леса и лесных изделий, в частности, кедровых шишек и их орехов, а также перевозка хлеба из городов Ирбита и Туринска в северные места Верхотурского уезда.
       В состав прихода входят деревни: Луговая, Пурегова, Балакина, Казарина, Ложкина, Турутина, Каганова, Дедюхина, Боровская, Поткина, Кокшарова, Копырина и Милеева. В селе есть земское начальное смешанное училище, открытое в 1887 году».

НА КЛАДБИЩЕ ЗА БЛАГОСЛОВЕНИЕМ
(рассказывает Л.А. Ячменев)

       «Когда насыпная поселковая дорога увязла в тени от кедровых рощ, у меня заблестели глаза. Незаметно смахнув слезу и обернувшись к молчавшей всю дорогу Ольге, я не без гордости сказал: “Вот они - наши кишкинские окрестные кедровники — самый настоящий ботанический памятник природы. А кедровнику этому, как говорил мой дед, уже боле полутора сотен годков...”
     Подле кедрача оказалось и кладбище, я попросил своего бывшего однокашника, высадить нас.
       Долго мне пришлось искать могилы своих предков. А когда нашел и вырвал вокруг приплюснутых земляных бугорков и покосившихся крестов полынь-траву да репейник с крапивою, разложил нехитрую снедь да откупорил бутылочку вина, сказав при этом: “Давай, Оля, помянем деда с бабкой. Да попросим у них благословения…”
      Засыпав обе могилки “фирменной” ячменной крупою, поставив к изголовью деда рюмку с вином, прикрытую корочкой хлеба, а бабке предложив горсточку конфет, я еще долго сидел неподвижно, курил и посматривал на небеса. А затем, указав на один из могильных крестов, рассказал Ольге, как мы с братом когда-то ходили в лес по грибы.
— На ту пору мы с Вовкой уже успели разменять второй десяток лет и считали себя достаточно взрослыми людьми, чтобы слушать всякие там наставления. И все же, пришлось внимательнейшим образом выслушать бабушкин наказ. А она, вручив нам по корзинке, строго-настрого наказала, чтобы мы, значит, до заката домой вернулись. Мало ли, кто поздним вечером по лесу шастает?..
      Взяли мы корзинки, идем, о чем-то своем разговариваем. Грибов не так много, но изредка попадались, то белые грибы, то лисички. Шли, шли и свернули не туда: вышли на старое кержаковское кладбище, что расположено на другой стороне нашего Кишкинского.
      Мы тогда решили через кладбище дорогу сократить и до заката домой вернуться.
      Идем и замечаем, что уже смеркаться начало. А тут еще тучи затянули все небо, едва кресты разглядишь…
      И вдруг видим мы, как над одной из могил появилось какое-то необычное свечение. Вовка тогда сказал, что не надо пугаться. Это, мол, фосфор из тела выделяется. А выделяется он потому, что, по всей видимости, ког-то здесь недавно тайно закопали убитым.
      Брат мой уже в детстве был большим фантазером и любил рассказывать страшные истории. Но не здесь же, на кладбище! Поскольку и без его сочинений мне уже становилось не по себе… Бродили мы тогда около 20 минут, но тропинки обратно не могли найти. Брат велел мне подождать его, а сам пошел в кусты по нужде. Не прошло и минуты, как он с криком и воплями прибежал обратно. Он кричал мне: “Беги, беги, не оглядывайся!” Мы со всей дури побежали вдоль оградок и крестов и наконец-то нашли забор, отделяющий кладбище от кедрового леса. Брат моментально перескочил через забор, а я начал карабкаться и увидел, что нас преследует какое-то светящееся облако. От страха я тогда и не запомнил, как преодолел забор. Когда мы побежали в потемках в лес, я обернулся, и увидел, как это святящееся облако, пару раз ударившись о забор, стало, медленно затухая, отползать назад, откуда явилось.
      У нас уже не было сил бежать, и мы с братом буквально ползли. И, к счастью, добрались до избушки здешнего лесничего, который, впустив нас к себе, долго отпаивал чаем. После чаепития, немного придя в себя, Вовка рассказал, что с ним случилось.
      Как я уже говорил он в потемках пошел по нужде и совершенно случайно уронил памятник, памятник упал на соседнюю могилу и раскололся, и тут из могилы появилось это самое светящееся облако…
      Наутро лесничий отвел нас в деревню и вместе с нами зашел к нам домой, чтобы навестить бабушку. Она была его знакомой. Когда мы ступили за порог, то увидели ужасающую картину. Бабушка лежала на полу вся синяя. Она, оказывается, умерла от сердечного приступа.
     Бабушку хоронили без нас, потому что мы боялись идти на это самое кладбище даже днем.
— Похоже, что и ты такой же, как твой братец, фантазер… — только и сказала тогда почему-то вдруг спешно засобиравшаяся в обратную дорогу Ольга.
     Когда мы покидали кладбище, неожиданно с солнечного неба просыпался теплый и ласковый дождь.
      Догнав торопящуюся Ольгу, я тогда сказал: «Не знаю, как там у вас в Сибири, но только в наших краях дождь при солнечной погоде народ почему-то называет “цыганским дождем”. Но сейчас дело не в названии дождя, поскольку я считаю, что его появление сегодня, совсем не случайно. И мне очень хочется верить в то, что этим самым, освященным небесами дождевым плачем, мои добрые предки шлют нам с тобой благословение…»
       Я тогда очень сильно расчувствовался… И, прежде чем выйти на дорогу, осенив себя крестным знамением, еще долго бил поклоны широкому кишкинскому полю, его стекающим по ветру травам до самой реки Тагил.
      Поскольку Оля, на тот момент, очень торопилась покинуть мои родные места, мы, даже не побывав в селе, поймали первую попутную машину и торопливо уехали назад, на железнодорожную станцию “Октябрь”, чтобы успеть к прибывающему поезду. По гостям ходить было уже некогда: впереди ожидало свидание с городом Свердловском, где, может быть, мечталили, наконец-таки, бросить якорь теперь уже нашего общего корабля».


ОСТАНОВКА ДЕСЯТАЯ
(рассказывает Л.А. Ячменев)

ИЗДЕРЖКИ ОБУСТРОЙСТВА

1

       «Оказавшись в Свердловске, нам, вчерашним обитателям земли Сибирской, пришлось помыкаться, проживая то в гостиницах, то на съемных квартирах, параллельно занимаясь поиском работы.
     В советскую пору середины восьмидесятых годов минувшего века население страны не знало демографических ям. В постоянно строящихся детских садах и яслях всегда испытывали нехватку нянь и воспитателей. Не потому ли, в отличие от меня, более месяца, искавшего соответствующую моим знаниям и прежней должности работу в Свердловске, Ольге, в трудовой книжке которой значилось, что она уже успела попробовать себя в роли помощника воспитателя, достаточно быстро удалось устроиться в детский сад № 317. Правда, прежде чем стать воспитателем, ей, на тот момент уже поступившей в педагогическое училище, пару месяцев пришлось поработать в этом дошкольном учреждении прачкой.

Ольга Борисовна – воспитатель детского сада

      После нашего весеннего бракосочетания, в 1985 году, жизнь у моей, теперь уже законной жены, наполнилась новыми красками, обусловленными чередою жизнеутверждающих событий. И самым главным из них, безусловно, следует считать ее беременность, первую и такую долгожданную для человека, наконец-то поверившего в свое счастье.



Леонид Ячменев и его наследник Саша

      Я к этому времени уже стал трудиться на Свердловском машиностроительном заводе им. Калинина, где и зарплата повыше, а должность и характер работы соответствовал моей прежней занятости в засекреченном Томском научно-исследовательском институте электромеханики.
       После смерти Николая Романовича Бесслера, в котором я всегда видел отца, а не отчима, в кооперативную квартиру я переселил оставшуюся в одиночестве родную мать, Валентину Яковлевну, которая, к слову сказать, помогла внести за эти «хоромы» первый взнос в размере пяти тысяч рублей.
      На новом месте жительства, пусть не сразу, но по мере взросления младенца Саши, между так еще и не признанной моими родственниками снохой и свекровью все чаще начинают пробегать черные кошки…»

2

(Отрывок из статьи «Ошибки невестки и свекрови»)

      «Свекрови нередко, сами того не зная, служат “громоотводом” для невесток. Они должны “расплачиваться” за все, что случается в доме плохого. Как бы невестка ни злилась на мужа, она не допускает конфликтов с ним, зато жестоко “отыгрывается” на его матери. Живется такой свекрови, прямо скажем, несладко. У сына нет претензий к жене: направив всю негативную энергию на свекровь, с ним она почти никогда не ругается. Женские распри он считает обычным “бабским делом” и знать не хочет, какие баталии из-за него разыгрываются».

Комментарий психолога:

      «Винить в своих неудачах других — признак психологической незрелости. Вы сами выбрали человека, за которого вышли замуж, поэтому должны нести за это ответственность, так же, как и за свою семейную жизнь. Если свекровь слишком бурно вмешивается в вашу жизнь, попробуйте ограничить ее влияние на семью, и ей самой психологически станет легче. Сын и внуки будут больше уважать маму и бабушку, у которой есть свои интересы».

От автора.

       Когда сын у Ячменевых подрос и перешел в старшую группу детского сада, Ольга Борисовна решила продолжить учебу, успешно сдав экзамены в Уральский государственный педагогический университет на вечернее отделение.
       «Я поступила учиться в возрасте 29 лет, имея детей-школьников и работу в детском саду в качестве воспитателя. Я училась заочно, выходя на сессии два раза в год и посещая вечерние занятия по вторникам в межсессионный период. Одновременно я работала с детьми на группе, получая ставку воспитателя 100 рублей, и успевала подрабатывать еще дополнительно на других группах, когда не хватало педагогов, увеличивая свой заработок до 120–130 рублей в месяц. Это было не очень много, но мне нравилось работать, и я окончательно приняла решение остаться в этой структуре»(Из дневника студентки-заочницы УрГПУ).
       Надо признать тот факт, что для семьи Ячменевых, широко известный в России педагогический вуз, в какой-то мере стал если не вторым домом, то очень значимым местом на их многотрудном, но счастливом пути. Судите сами: УрГПУ окончили сын и мать, а их отец и муж более десятка лет проработал в нем главным энергетиком.
       Ольга Борисовна после окончания вуза осталась работать в родном ей коллективе воспитателем детского дошкольного учреждения.
      Воспитаннице многодетной семьи Емельяновых сам Бог велел заниматься воспитанием детишек. Вот и ее любимый сын Саша после окончания УрГПУ отслужил срочную и явился педагогом в свою родную школу. Да и куда иначе? Сюда он пришел из детсада в первый класс, и здесь же получил аттестат зрелости выпускника средней школы. И все это разве не убедительнейший пример выпускникам педагогических университетов, куда направить свои знания в пору жесточайшей нехватки преподавательского состава начальных и средних российских школ?
      После нескольких лет работы преподавателем в своей альма матер, Александр Леонидович Ячменев станет директором одной из школ Екатеринбурга.


ОСТАНОВКА ОДИННАДЦАТАЯ

ПРИШЛА ПОРА ПОФИЛОСОФСТВОВАТЬ

От автора.

1
      Если верить научным трудам всегда дополняющих друг друга психологов и социологов, человек – существо сугубо общественное, не мыслящее своего существования без других людей. Он больше всего боится одиночества, отчуждения от близких и дорогих ему людей, он боится покинутости. Поэтому быть любимым и почитаемым близкими людьми – весьма сильная гарантия того, что опасности одиночества, отчуждения и изоляции практически нет. Таким образом, потребность быть любимым выражает психологическую нужду человека быть объектом внимания, заботы, заинтересованности, быть желанным, полезным и нужным его близким и родным.
     По мнению семейного дуэта психологов В.А. и А.В. Дранковых, «нужность – это условие полноценной жизни. Когда я нужен, со мною ум, сила и обаяние. Тогда я тверд и уверен в своей правоте. Когда я не нужен, я слаб и беспомощен, плохо действует мой ум и способности, я чувствую себя жалким, виноватым, сам не зная в чем… Лишь одна мысль о твоей нужности другому… придает тебе силы, уверенность».
      Одно из самых тяжелых и мучительных чувств, когда человек чувствует бесполезность и ненужность собственного существования. Например, трудности и проблемы пожилого человека часто заключаются в том, что, уйдя на заслуженный отдых, он вдруг чувствует, что в нем не нуждается родной коллектив бывших сослуживцев. Более того, случается и так, что у пожилого человека складывается ощущение, что он уже не нужен своим взрослым детям, не говоря уж о женах и мужьях собственных детей.

2

       Читатель, наверное, уже догадался, к чему я клоню, цитируя выдержки из работ ученых, изучающих повадки и склонности людей. Мой дальнейший рассказ пойдет об уже упомянутом мною выше конфликте в семье Ячменевых. И случился он не по причине пристрастия одного из супругов к спиртным напиткам, не от обвинений в измене на почве неудовлетворенных сексуальных потребностей, и даже не из-за финансовых разногласий. Все значительно проще: в их доме поселилась уже старенькая родная матушка Леонида. А кто не знает, насколько неуживчивыми бывают снохи и свекрови?
      И разве ты докажешь этой прожившей свой век женщине, что твоя профессиональная деятельность воспитателя детского сада связана с большой затратой нервно-психических сил, которых ни на что больше не остается, что любая конфликтная ситуации в семье оказывается чрезвычайно неблагоприятной для супружеских отношений? Потому как именно в семье, дома, супруги восстанавливают силы, затраченные во время работы в общественном производстве. А если в семье «не все дома», то ни о каком «восстановлении» не может быть и речи. Более того, нервное напряжение возрастает. Психическое напряжение от конфликтной ситуации накладывается на напряжение от трудовой деятельности. Их общий суммарный уровень бывает настолько высок, что неизбежно приводит к эмоциональному срыву. Трудности контроля собственного поведения возникают и в ситуациях постоянного переутомления. Чаще всего это наблюдается у женщин.
       Тому пример: Ольга Борисовна Ячменева, которой на тот момент приходилось разрываться на три фронта: работа, учеба, семья. В домашней среде у нее подчас возникали неадекватные, вызывающие взрывную волну ситуации, связанные не с мужем и тем более не с маленьким Сашей, а со «всюду лезущей со своим длинным носом» свекровью
      Как утверждает в большинстве своем цитируемый мною психолог В.А. Сысенко: «Все зависит от умения быть тактичным и дипломатичным, от умения пойти на компромисс. Личная тактика супругов в конфликте зависит от тех качеств характера, который способствует кооперации и сотрудничеству или препятствует таковому».
       У Сысенко есть, на мой взгляд, очень емкое определение, которое характеризует взаимоотношения Ольги Борисовны и Леонида Александровича в ту нелегкую пору их проживания. В своей многократно переизданной книге «Супружеские конфликты» Сысенко пишет: «Естественно, что в процессе совместной жизни супруги постепенно становятся терпимее друг к другу, и это неизбежно сказывается на ходе и развитии конфликтов… Они порою теряют свою остроту, супруги как бы смиряются с несовпадением взглядов на те или иные стороны жизни, иногда происходит и молчаливое признание права на автономность, независимость. Более того, в процессе продолжительной совместной жизни супруги влияют друг на друга, так что их автономные взгляды в свою очередь также претерпевают значительные изменения. Супруги часто бывают сами поражены тем обстоятельством, что крупнейший разлад и ссора, казалось бы, произошли по сущему пустяку…»


ОСТАНОВКА ДВЕНАДЦАТАЯ
(рассказывает Л.А. Ячменев)


О ТЕСНОТЕ В БОЛЬШОЙ КВАРТИРЕ

1

       «Чтобы загасить конфликт, обещавший стать непоправимой драмою, в которой в качестве актеров семейной сцены выступали сноха, свекровь и я – муж и сын в одном лице, мне пришлось задействует все свои силы и связи, чтобы произвести размен этой, будь она неладная, четырехкомнатной кооперативной квартиры.
Шли недели и месяцы. Год миновал, и другой… Но размен не получался никак! А обстановка в семье между тем раскалилась добела. Уже было страшно за сына Сашу, пусть еще школьника первых классов, но, как известно, в таком возрасте более восприимчивого, чем взрослый человек».


Семья Ячменевых

От автора.
       По мнению психологов, существует прямая связь между ребенком и взаимоотношениями его родителей со своими родителями. Речь идет о том, что характер ребенка складывается в семье, и психологический климат представляет для него среду ближайшего социального окружения. Он формирует навыки, те или иные черты характера, устойчивые эмоционально-познавательные структуры.
      «В конфликтной, проблемной семье, — пишет В.А. Сысенко, — вполне возможны случаи патологического развития характера ребенка… В условиях конфликтной семьи ребенок приобретает отрицательный опыт общения, он видит, чувствует враждебные, недружелюбные взаимоотношения между родителями. Он перестает верить в возможность существования дружеских и нежных взаимоотношений между людьми. Он преждевременно разочаровывается в человеческих взаимоотношениях вообще и не приобретает положительного опыта сотрудничества и кооперации, столь необходимого для дальнейшей жизни, в том числе и брачной».

2

Рассказывает Л.А. Ячменев:

      «Как воспитатель детского сада и выпускница Уральского государственного педагогического университета, моя супруга, Ольга Борисовна Ячменева, не могла ни придавать значения подобным высказываниям… А потому попыталась оградить нашего любимого и единственного Сашеньку от грозящих ему последствий, готовая на все: проживать у родственников в Алапаевске, снимать вдвоем с сыном хоть какую комнатенку, но непременно где-нибудь подальше от их прежнего места жительства… и даже без меня.
       Дошло до того, что я сорвался и уехал на Украину, к проживавшей там Ольгиной сестре. Бросил интересную, связанную с оборонной промышленностью страны работу в одном из закрытых цехов Машиностроительного завода им. М.И. Калинина, чтобы на новом месте, в Броварах, найти другую работу и жилье, и со временем перевести в пока еще не самостийное государство Украину, сына и жену».


ОСТАНОВКА ТРИНАДЦАТАЯ

УСТАМИ РОДСТВЕННИЦЫ МУДРОЙ…

1

От автора.
      В летнюю пору, если не одолевает зной и походка, не отягощенная усталостью, еще свежа, а вокруг – приятные для глаза пейзажи и музыка леса, полей с перелесками навевает душевный покой, двум путникам, покоряющим дальную совместную дорогу, всегда найдется, о чем поговорить.
      Зная о том, что мой попутчик и основной герой данного повествования Л.А. Ячменев не так давно побывал на Украине, у проживающей в Киеве старшей сестры жены, я не мог не спросить о том, что думают простые русскоязычные украинцы, в лице своей родственицы, о последствиях Майдана для самой процветающей, в пору СССР, тогда еще республике, а теперь страны?

2

       Рассказывает Л.А. Ячменев:
      «Надо признать, что тот резковатый тон старшей сестры жены, который был хорошо заметен при прошлых моих посещениях Киева, когда мы вели разговоры о непростых отношения наших «братских» стран, утратил былую враждебность, не только к России, но и ко мне.
      На мой вопрос, что, на ее взгляд, изменилось в стране, за семь лет после Майдана? - родственица сразу указала на то, что резко поменялось душевное состояние мирного населения всего государства. Население по-прежнему опасается вспышки нового военного конфликта на Юго-востоке страны. Страшно представлять очередной майдан, люди окончательно потеряли веру в завтрашний день. Большая часть населения ждет мир, но, к сожалению, у нашего правительства другие планы – окончательно добить государство.
       Когда я ее спросил о том, а не планирует ли она перебраться к нам, в Россию? - она, не задумываясь, дала мне понять, что Украина – это ее страна, где похоронен ее муж и проживают родственники, и никуда она из нее уезжать не собирается. Уточнив при этом: “Даже если и соглашусь на переезд к сестре, то свою квартиру не смогу продать, уж больно она мне дорога, а если оставлю жилье без присмотра, то останутся только стены. Конечно, Майдан был большой глупостью украинцев, после этой внушительной акции страна потеряла душу. Есть миллионы случаев, где украинцы уезжали в поисках лучшей жизни в Европу, Россию, уезжали безвозвратно. Но это все молодые люди, у них вся жизнь впереди, а мне-то что? Я уже большую часть своей жизни прожила, на пенсию заработала, страну люблю, родной дом бросать не буду, пусть даже наш теперешний президент Зеленский не политик, а, всего-навсего, – говорящая голова. В нашей стране всем заправляют олигархи, никакие законы их не остановят на пути развала Украины. Если посмотреть на Петра Порошенко, то он стал безумно богатым человеком. Новоиспеченный президент страны тоже будет стараться прибрать все к своим рукам. Когда становишься у серьезного руля, у каждого начинают чесаться руки, от этого сложно уйти. Не было еще такого президента в нашем государстве, который бы хотел процветания Украины. У всех большие аппетиты, но пирог-то маленький. Бубнеж об окончании боевых действий на границах с непризнанными республиками – это просто слова молодого, смешного президента. Он не решает. Война как шла, так и будет идти. На войне многие зарабатывают, остановить боевые действия – это оторвать от кормушки олигархов, политиков, офицеров и даже солдат”.
       По мнению моей хорошо образованной родственницы, способной отличить зерна от плевел: “В Киеве молчат, никто не хочет рассказывать о большой экономической яме после потери Донецка. Территория Юго-востока кормила большую часть западной Украины, там такие были отчисления в казну страны, что Украина, можно сказать, жила и процветала за счет шахтеров и металлургов. Политические игры с войной приведут к развалу, дальше может быть еще хуже, ведь Харьков и Одесса – одни из крупнейших и главных городов Украины – тоже захотят уйти, а это уже будет печально. Грубо говоря, - последний гвоздь в крышку гроба Украины. Все верили и мечтали, что Зеленский будет решать вопросы молниеносно, четко и правильно, но на выходе народ получил бестолкового президента, который своими поступками добивает остатки Украины. Сейчас Донецк пребывает в жалком состоянии, война и неспокойное время сказалось на регионе, но, если Украина его потеряет, я думаю, скорее всего, Россия поддержит территории и восстановит заводы, предприятия, добычу угля, вдохнет жизнь в брошенный Украиной кусочек земли. Печально будет наблюдать за развалом, я бы не хотела, чтоб Донбасс ушел из состава, но с такими правителями в Киеве, можно спокойно рассуждать о полном развале некогда передовой страны. А наша родственная связь?! Люди ездили и продолжают ездить к родным, друзьям… в Киеве, правда, всячески усложняют народу поездки в РФ, но людей не остановить. Мы с Россией связаны историей, даже можно откинуть экономику, хотя это очень сладкий кусок. У нас по «телеку» такого не говорят, но мы связаны историей, наша родственная связь тянется глубоко в прошлое, никто такой историей не сможет похвастаться, как Россия и Украина. Существовать за разрушительные кредиты Запада наша страна не сможет, нить между Киевом и Москвой никто и никогда не сможет разорвать. Все это временно, пусть и очень болезненно. Каждый украинец ощутил на себе денежные подачки так называемых «друзей» из западных стран-соседей и Америки. У них одна цель – разрушить братскую историю, а это уже не купить ни за какие деньги”.
       Когда я спросил родственницу про Крым, она словно б начисто забыв про слово “аннексия”, мудро ответила: “Жители полуострова быстро среагировали на угрозу со стороны Украины и воспользовались шансом стать частью РФ, что тут может быть плохого? Понимаете, в Крыму, как и на Украине, и на любом другом клочке земли, люди хотят мира, спокойно растить детей, зарабатывать деньги, наслаждаться жизнью. Но есть нелюди с большими деньгами, решающие что они “пуп Земли”. Они внесли разлад и войну в мирную жизнь народа. Как реагировать на такое могут жители Крыма? Ну, конечно, они не хотят всего того, что происходит на Украине. Выход был найден. Референдум и уход под защиту России. Это прекрасный ход, по прошествию семи послемайдановских лет я стала уверенной на все сто процентов, что каждый крымчанин в своей голове отказался от такого государства, как Украина. Это неотъемлемая часть, одна земля, один народ, с одной историей и очень тяжелой судьбой. Россия, Белоруссия и Украина – вместе сила! Запад испытывает на прочность, глупые политики ведутся, раскалывают страну, но со временем многие поймут, что Россия хотела только добра. Как ни крути, худой мир лучше доброй войны”.
      Таким было мнение моей родственницы, прожившей почти всю свою долгую жизнь сначала в Украинской социалистической ресбулике, а теперь – в “самостийной державе”.
       Никакая пропоганда нациских властей Украины не способна задурманить головы простого люда. А если и удается ей это сделать на местячковом уровне, то дурман этот с годами выветривается. Ибо у каждого здравомыслящего человека, есть свои, а не чужие, глаза и уши. Да и рот всем не заткнешь…


ОСТАНОВКА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
(рассказывает Л.А. Ячменев)

КОГДА В СЕМЬЕ ПОКОЙ И ЛАД

        «В один из чудесных дней украинского бабьего лета я, уже успевший за время своей добровольной ссылки в городе Бровары определиться с работой, а свое новое место жительства наполнить заготовленными впрок вареньями и соленьями, получаю из Свердловска телеграмму из трех слов: “Возвращайся, мы помирились”. Это означало конец войны между снохой и свекровью.
      Если бы это было всего лишь перемирие, Ольга вряд ли написала бы так, — подумал тогда я и, мысленно перекрестившись, стал собираться в дорогу.
      Уже вскоре после возвращения на Урал мне удается разменять, можно сказать, пустующую (Ольга с сыном некоторое время жила в стороне от Свердловска) четырехкомнатную квартиру на две “двушки”».


От автора.

      На мой взгляд, самой объективной оценкой родительского воспитания всегда были и будут поступки их детей.
       Саша окончил школу, университет, а когда пришел срок надевать армейскую форму, пошел служить с благословения родителей, которым и в голову не приходила мысль избавить сына от службы в армии.

Александр Ячменев:
       «Говорили мне отец с милой матушкой: “Раньше считалось: если парень не прошел армейскую срочную службу;— ЗНАЧИТ, ОН УЩЕРБНЫЙ (то есть больной человек), такого “белобилетника” опасались брать на работу, а девки обходили стороной, как прокаженного”…»
       Невесть почему, но уже вскоре после демобилизации сына из армии, в ту пору, когда он пошел работать в свою родную школу №128, а в будущем лицей, преподавателем, задумал Леонид Александрович «на старости лет» обвенчаться со своей благоверной Ольгой Борисовной.
      «Дело серьезное, это поважнее чем в ЗАГС сходить, — ответила мужу жена на его предложение. – Здесь нужно все обдумать. Так что не торопи…»



ОСТАНОВКА ПЯТНАДЦАТАЯ
(рассказывает Л.А. Ячменев)

И ПРИСНИЛОСЬ МНЕ…

      «Однажды после семейного застолья, которое было организовано по случаю дня рождения Ольги Борисовны, позвал я своего сына на кухню поговорить. Саша уже знал, что сейчас я, уже будучи захмелевшим, вновь примусь уговаривать его “надавить на мать” с единственной целью: убедить ее пойти в церковь и обвенчаться с отцом.
       Сидели долго, говорили много, при закрытых дверях. А, ночью мне приснился сон…
      Как будто поднимаемся мы с Ольгой по пустынным ступеням мимо отлитых в металле изваяний царской семьи в верхний придел екатеринбургского Храма на Крови.
       Долго крестимся и кланяемся над порогом изображению Христа и видим, как сами по себе открываются церковные двери, словно небесные врата…
       В Храме так тихо, что слышно, как горят свечи и падает расплавленный воск. Пахнет ладаном и запах этот поднимается вверх, под самый купол Храма, туда, где большое и красочное изображение лика Христа.
       От завороженного взгляда в Господние глаза у меня начинает кружиться голова, а за моею спиною и у лопаток жены вырастают… крылья. И бесцветные ангелы вокруг нас Ольгой уже машут нам крылами, и голос плывет, исходящий от Самого Сына Господнего!
       “Боже пречистый и всея твари содетелю...” – говорит Христос, то понижая, то повышая голос, – “Иже раба твоего Авраама благословивши и разверзши ложесна Саррина... иже Исаака Ревекце даровавши... Иакова Рахили сочетавши... подаждь рабам твоим сим Леониду и Ольге живот мирен, долгоденствие, целомудрие... снодоби я видеть чада чадов... и даждь има от росы небесныя свыше... исполни домы их пшеницы, вина и елея... возвыси я яко кедры ливанские...”
       Мне неловко и боязно придерживать одним крылом на неподвижной голове своей царский венец – медный огромный венец с крестом наверху, свободно надетый глубоко, по самые уши. Поскольку в другом крыле моем – дрожащая от волненья рука дражайшей Ольги Борисовны, казавшейся в венце еще красивей прежнего.
      И от красоты этой, как и все божественное, неброской, но наполненной глубоким смыслом, я в смирении опускаю глаза и вижу, как воск тающей свечи начинает капать на волнистые оборки откуда-то взявшейся на его спутнице жизни ярко-пестрой и пышной цыганской юбки.
       “Боже Святый!” — начинаю волноваться я, загодя пугаясь: а вдруг да вместо молитвы венчальной очень гулкое храмовое эхо разнесет до небес святотатственное гадание цыганки…
       Я с еще большим усердием принимаюсь креститься на образа, не замечая, что теперь у меня вместо крыльев снова выросли руки…»

От автора
       Если венчание рабов божьих Леонида и Ольги Ячменевых, состоится не во сне, а наяву, я первый поставлю свечу «Во здравие…» их окончательно сроднившихся душ.

               





















                ЧАСТЬ ВТОРАЯ

                ЛЕОНИД
 
От автора.
       Когда говорят, что «жизнь прожить — не поле перейти», я почему-то сразу начинаю вспоминать некогда располагавшуюся по обеим сторонам реки Чусовой деревню Луговую.
      Теперь на ее месте — огромный для моего сознания пустырь, похожий на одну из вселенских черных дыр, год от года поглощающую и мою‚ и моих земляков светлую память о прошедших здесь отроческих годах. О времени, когда не деревья, а обычные для среднеуральских мест небогатые черноземом поля казались огромными, и перейти их от перелеска до перелеска способен был лишь твой папа. Но даже он, крестьянской души человек, не пройдет по нему и метра, дабы не примять поднимающейся в рост или уже вызревшей пшеницы или ячменя.
      Немало больших полей и в окрестностях расположенного на берегу реки Тагил селения Кишкинское - малой родины Леонида Александровича Ячменева. И пусть со своей чисто крестьянской фамилией он не стал хлеборобом, корни его, которые позволили этому человеку подняться и дать добрые всходы, я думаю, никогда не оборвутся и не сгниют в уральской земле…
      Много в России людей, много в России полей, которые кормят нас, и полей судьбы, которые можно попытаться измерить лишь после твоей жизни, если эта жизнь достойна внимания потомков. Но и они, пусть и хорошо знавшие тебя, не способны разглядеть (даже если им не мешает сорная трава чьих-то наветов) каждую былинку и стебелек на неповторимом поле человеческой Судьбы.
…...Ячменев не принадлежит к числу космонавтов, о которых слагают песни, хоть он и был в свое время причастен к их полетам. Однако писать о нем, как и о любом рядовом гражданине России, намного трудней, чем о герое. Зная это, я не ставил целью подробно исследовать его судьбу — непростую и по-своему интересную. Будь я даже семи пядей во лбу, мне не по силам «перейти»- пересчитать каждый колосок его родового ЯЧМЕНЕВА ПОЛЯ.



ОСТАНОВКА ПЕРВАЯ (авторская)

ЛЕНЬКА
отрочество

1

       Редко, когда весна на Среднем Урале начинается сразу. Она начинается несколько раз, но сперва у нее получается все не так, как, к примеру, на южной части уральских гор. То она забудет закрыть в свое царство северную дверь, и студеный ветер все заморозит, то по ошибке выпустит из своего домашнего холодильника серебристый иней, который за ночь выбелит едва оттаявшую землю. То совсем перепутает весенний распорядок дня, когда вроде бы и солнце светит ярко, и почки набухли на деревьях, а щеки румянит мороз. Только люди забудут об этих «весенних неполадках» уже вскоре, когда распустятся кусты и деревья, а стайки весело щебечущих пичуг заполонят леса, сады и даже просторные палисадники уральцев. У нас на Урале особенно любят зеленые насаждения — может, потому, что вырастить их труднее, чем в теплых краях.
       Из окон второго этажа просторных «хором» стариков Анны Прохоровны Болотовой и Сергея Афанасьевича Россихина, где проживает тоже в гражданском браке дочь хозяйки дома Валентина Яковлевна Ячменева со своим сыном Ленькой и мужем Николаем Романовичем Бесслером, видны макушки рябины и черемухи.


Когда деревья были просто огромными

       В отличие от этих, своих, для Среднего Урала деревьев протиснувшийся между ними тополь — явный чужак, завезенный сюда человеком. Во время ветра или даже легкого ветерка он то громко, то тихо стучит в оконные стекла ветвями в первых липких листочках, словно бы заманивая на свою крону любознательного мальчугана, большого любителя лазить по деревьям и чужим заборам.
      Маленький, юркий, как ящерица, ловкий и цепкий, как обезьянка, продолжатель рода Ячменевых – шестилетний Ленька, чей отец Александр Степанович погиб смертью храбрых в 1944 году, кроме этого тополя уже успел облазить все окраинные деревья старинного села Кишкинское, широко расположившегося на высоком скалистом берегу реки Тагил.
       Заберется, бывало, дошколенок на такую высоту, что его матери вместе с отчимом уж лучше и не пытаться гнуть шеи свои — голова закружится и дух захватит…
       Особенно любил Ленька старый и редко рождающий шишки кедр, одиноко стоящий на пригорке подле голубоглазого колодца. Мальчишка мог часами сидеть, спрятавшись в его густой кроне. Иногда его замечали и пугались сельские женщины, ходившие сюда с ведрами на расписных коромыслах за водой. Вместо них нередко на колодец бегали по воду их дети, рано подросшие помощники и помощницы.
      Не в пример сегодняшней поре, в советское время в каждом крестьянском доме водился и скот, и птица, и это хозяйство требовало заботы всей семьи — от большого до малого. А потому и дети вырастали хозяйственными, и куда бы их судьба потом не закидывала, вдали от отчего дома они не боялись самостоятельной жизни.



Ленька Ячменев с подружкой

       Таким, видно, будет и Ленька Ячменев. Он еще и в школу не ходит, а уже пытается дрова колоть. Летом, в дневную жаркую пору, когда не грех лишний раз искупаться в Тагил-реке, он сено поворачивает да гребет легкими грабельками, специально сделанными под его детскую руку дедом Сережей. Каждый вечер в любое время года с бабушкой Анной таскает дрова к печи да очагу. Помогать стареньким — святое дело.


ОСТАНОВКА ВТОРАЯ (авторская)

В НАЧАЛЕ ПУТИ

1

       Первый раз — в первый класс. Это столь знаменательное событие в жизни маленького человека забыть невозможно, потому и всплывает в памяти оно очень часто — до самого преклонного возраста…
       Еще задолго до первого сентября у тебя уже собран портфель. Каждая книжка осторожно пролистана: не дай бог замарать какую-либо страничку. В пенале лежат по отдельности металлические писчие перья «звездочка» и деревянная, золотистого цвета ручка с серебристым железным мундштуком. А подле них стирающая даже кляксы светло-розовая резинка, которую в школьную пору Леньки Ячменева, в конце сороковых — начале пятидесятых годов, никто «ластиком» не называл. Еще лежат в красивой бумажной коробочке, ряд к ряду, ровные по длине, чем-то напоминающие боевые патроны цветные карандаши, еще не заточенные, источающие аромат свежего дерева и краски. Пуста и стеклянная чернильница в холщовом мешочке. Все это ждет первого урока и пахнет ожиданием больших перемен в твоей еще только разворачивающейся жизни. Этот запах так же памятен и неповторим, как и первый в жизни школьный день, с которым тебя познакомила твоя первая учительница.
      В тот день, когда в селе началась уборка картофеля, Ленька, как-то разом повзрослев, отправился в первый класс начальной Кишкинской школы. С той поры хлопот у него прибавилось в разы…

2

      Много дней в году! Но еще больше дел у школяра, которые необходимо успеть сделать за день. И дела-то все такие, что их не бросишь, не отложишь на потом: очень уж все важные и интересные дела. Тут тебе и школа, и приготовление уроков. Чего стоит одно чистописание — в тетрадке в наклонную линейку палочки выводить. Даже если ты от усердия высунешь язык и наклонишь голову параллельно этим палочкам, все равно они норовят убежать из расчерченных синими линиями квадратиков. А разве бросишь рисование, которым ты занимался с младенческого возраста, расписывая поначалу пеленки, а затем уже всегда чисто выбеленные печки в доме, будь то у матери на втором этаже, или у деда с бабкой на первом. А еще, и это самое главное, нужно сбегать на улицу, с приятелями-одноклассниками повидаться, в школе на них времени совсем не хватает. И это все не считая постоянной помощи старшим по хозяйству! Вот и получается, что хоть дней в году и много, но пролетают они прямо-таки невероятно быстро! Не успеешь оглянуться, а уже подходит срок, и ты, получив хорошие оценки за свою учебу, поднимаешься еще на одну ступеньку выше — переходишь в очередной класс, а в школьном ранце появляются новые учебники. Проходит еще год-другой, и сам ранец приходится менять на что-то более солидное, например, на полевую сумку отчима. Она все еще крепкая, хотя отчим с ней не расставался даже на работе.
       Отчим был пастухом, пас большое стадо совхозных телят. Зимою этих «рогатых бестий» кормят и холят на ферме, поместив в деревянные стайки, а с середины мая до первых недель октября, если позволяет погода, отчим пасет их на заливных лугах подле реки Тагил или в березовых рощах у самых отрогов старых, местами плешивых уральских гор.
       Телят много, а Николай Романович Бесслер — один, ему трудно управиться. Не потому ли он так рано стал брать в подпаски стремительно подрастающего Леньку, рано научив его уважать любой труд, любить природу и держаться в седле — в прямом и переносном смысле…


ОСТАНОВКА ТРЕТЬЯ
(рассказывает Л.А. Ячменев)

В ПЕРВЫЙ РАЗ – В ПЕРВЫЙ КЛАСС

1

       «Школа!.. С того самого дня, когда мама отвела меня в первый класс, школа занимала в моей жизни очень большое место. Со школой у меня было связано представление о долге. Я рассуждал так: “Я должен хорошо учиться, чтобы, когда вырасту, хорошо работать, принося пользу стране, родителям и себе…”
      В мои первые годы учебы, я шел в школу всегда с радостью. Зная, что в школе встречу друзей, в школе узнаю много нового, интересного, в школе научат тому, чего я не знаю.
      Манила меня школа еще и тем, что там была моя любимая учительница Анна Викторовна – маленькая, сухонькая женщина в очках, иногда резковатая, очень требовательная, но в душе безгранично добрая, целиком отдававшая себя “своим ребятишкам”.
      И, все-то было хорошо у меня, тому свидетельство – четверки да пятерки в дневнике. Но однажды я заболел и провалялся в постели целый месяц! А это слишком много, чтобы успеть наверстать упущенное – догнать ушедших вперед одноклассников. Бежать позади всех я не привык. На всех школьных соревнованиях по бегу неизменно был первым! А тут совершенно другая “дистанция”.
       Начал спешить, хватаясь то за один‚ то за другой учебник, хотел все разом выучить, все равно как если б захотел угнаться не за двумя, а за целым десятком зайцев…



Мама всегда плечо подставит. Валентина Яковлевна и Ленька

      Может, усидчивости не хватило вместо вечерних прогулок сидеть часами за учебниками. Или лень осилила, или соблазн для меня, мальчишки был слишком велик – бросить все это и убежать играть с друзьями. Только ничегошеньки у меня не получилось на этих трудных и непривычных “соревнованиях”» …

2

      «Вызвали в школу Валентину Яковлевну. ‘Ленится ваш сын, – говорит учительница, – мальчик способный, а ленится!”
        Побеседовали со мной родители, и даже дед с бабкой пожурили: “Учись, внучек, а то будешь, как мы с бабкой, безграмотным. Правда, нас с нею сама жизнь научила… Но ведь не для всех она добрый учитель, иной раз научит такому, что из тюрьмы не выйдешь. Так что учись…” Им в ответ я дал слово больше не носить “колов для изгороди”. Да только уже вскоре о своем обещании позабыл…
      Вот однажды приходит к нам домой девочка. Худенькая, шустренькая такая, стриженная под мальчика. Мама в ту пору на кухне была. Я сидел на диване в прихожей, читал.
 - Здравствуйте, – сказала девочка. – Меня зовут Настя. Я из соседнего с тобой, 3б класса. А тебя как зовут?
 – Леня, – сказал я, зачем-то протянув ей в ответ руку, растерявшись.
- По поручению пионервожатой я пришла с тобой заниматься – сказала гостья вышедшей из кухни маме.
- Заниматься?! Как это за-ни-мать-ся? – еще больше прежнего растерялся я, посматривая на мать, словно взывая о помощи…
- Очень просто. Разве ты не знаешь, как люди занимаются? – строго спросила девочка. – Ты ленишься, плохо учишься. Мне поручено взять тебя на буксир.
- Ты?.. На буксир?
 - Ну да! Я – круглая отличница и должна помочь отстающему. Я буду помогать тебе делать уроки. Вы не возражаете? – сказала коротко подстриженная девчонка, обращаясь к маме.
     Я тогда покраснел, как помидор, отвернулся, чтобы не смотреть на мать. Позорное слово “буксир” меня обескуражило. Как же так? Я ведь тоже отличник, пусть даже вчерашний…
       С той самой поры я стал учиться “на всю катушку”, делал все, чтобы больше никогда не слышать о буксире. Что это за штука, в нашем селе Кишкинка едва ли знали, никогда не видывали настоящий буксир, даже в пору полноводия, когда по реке Тагил, казалось, могут пройти пароходы…»


ОСТАНОВКА ЧЕТВЕРТАЯ (авторская)

ПОСЛЕВОЕННОЕ ВРЕМЯ

        Родился Ленька Ячменев в суровую пору первых лет Отечественной войны, в феврале 1942 года. Отца его уже к этому времени не было дома, он ушел воевать.
        Где-то там, на передовой, возможно, под грохот бьющей по фашистам артиллерии или под свист вражеских пуль, читал новоиспеченный отец дорогую весточку от жены о рождении сына. Радостно было на душе у бойца, даже несмотря на то, что смерть ходила рядом: то в окоп заглянет, то в землянку постучит…
      Немало в ту пору в СССР народилось мальчишек и девчонок с такой, как у Леньки, судьбой. Отцы и матери их словно бы торопились перед войной оставить после себя наследство, зная о скорой войне с фашистами. Ожидали, конечно, войны недолгой и большей частью проходящей на территории противника… Да только пришедшая с Запада беда оказалась немеренной и конца и края ей было не видно… И если кто-то из солдат, узнавших на фронте о том, что стали отцами, не хотел умирать, не повидав дитя, то другой, которому жить хотелось не меньше, после такого известия переставал пугаться, когда глядел в глаза слоняющейся по передовой старухи-смерти. Ведь теперь у него было продолжение, теперь после него оставался наследник рода…
      Пришла мирная жизнь, радостная и голодная. Тяжело было всей огромной стране подниматься среди пепелищ. Получив похоронную на своего мужа Александра Ячменева в марте 1945 году, когда до Победы было рукой подать, Валентина Яковлевна еще не один послевоенный год вдовствовала и постоянно ходила на проселочную дорогу, встречая на станции поезда: а вдруг чего перепутал в суматохе военных дней штабной писарь, указал не ту фамилию в похоронке?..
       Николай Бесслер, полгода еженедельно ходивший к Ленькиной матери за тридцать верст, из села Махнева в Кишкинское, все же добился своего, став ее пусть гражданским, но истинным мужем. Только вот рожать от него новых детей Валентина Яковлевна не захотела, словно б не желая будить ревности в муже законном, Александре, не по своей воле и раньше срока переселившемся в иной мир…
      Затаил ли обиду Бесслер на взятую «с довеском» вдовушку тогда, но только сыну ее единственному, дабы тот рос самостоятельным мужиком, однажды посоветовал «не сидеть больше на печи, поджидая в тепле блинов да оладий…»
       Хоть и пошумели дед с бабкой по поводу этого решения, однако дядя Коля настоял на том, чтобы малец шел хотя бы гусей пасти…


ОСТАНОВКА ПЯТАЯ (авторская)

ОТЧИМ

1

       Забегая вперед, скажу, что до сегодняшнего дня, а это видно из воспоминаний Ячменева о Николае Романовиче Бесслере, у пасынка сохранилась светлая память об этом, может быть, подчас резковатом, но всегда справедливом человеке, мастере — золотые руки.
      «Я никогда не чувствовал в нем человека чужих кровей», — с уважением и скрытной мужской любовью говорит о Бесслере Леонид Александрович. И вовсе не потому, что ему не довелось встретить вернувшегося с войны отца, познать родственную с ним связь…
      Неведомо, с каких пор и по какому такому случаю, да только в разговоре о пасынках и отчимах в народе у нас утвердилось выражение: «не тот отец, кто сделал, а тот, кто вырастил и воспитал». Я думаю, никто не мог сказать подобного о погибших на фронте или при трагических обстоятельствах в мирное время отцах — это было бы кощунственно и противно Богу. Но вот потом, когда появилось много безответственных «летунов», плодящих и бросающих детей по всей огромной стране, поговорка зазвучала со всей справедливостью.
      Не знаю, к месту ли будет сказано, но у нас с героем этой книги очень много общего. Начиная с того, что у наших мам одно имя — Валентина. И родились мы оба в сельской местности, у реки, у меня — Чусовая, у него — Тагил. У того и другого были отчимы. Оба мы, окончив начальную школу, учились и жили в интернатах. После службы почти в одно время появились в Свердловске, и даже на одном Машиностроительном заводе работали, пусть в разных цехах и в разное время, а затем — в Уральском государственном педагогическом университете. И если бы у нас с Ячменевым еще и возраст был одинаков, то я бы подумал, что пишу не о Леониде Александровиче, а о себе. А может, так оно и есть на самом деле?.. Но вернемся назад…

2

      Как-то раз выгнали Леньке на жнивье громко гогочущих больших белых птиц, местами похожих на лебедей, что изображены на цветастом коврике, висящем над его кроватью. Выгнать-то выгнали, да только забыли предупредить, что рядом с убранным полем есть поле с некошеным овсом.



А у бабушки, в деревне, был когда-то патефон

\       Ну, гусям, конечно, не захотелось бродить по пустому жнивью, они и двинулись на овес под предводительством огромного гусака. Ленька тогда выбился из сил, бегая и гоняя гусей хворостиной, чтобы выдворить их с овсяного поля. Кончилось тем, что старый гусак рассердился. Бросился на Леньку, сбил с ног, вскочил ему на спину и, вцепившись клювом в плечо, стал избивать крыльями мальчугана. Да так сильно, что Леньке показалось в тот миг, будто его бьют палкой по голове, по спине, по бокам. Вчерашний первоклашка долго кричал и плакал, пока уже не осталось сил даже для крика. Спасибо оказавшемуся рядом соседу, который отбил мальчугана от гусака и отнес его, в синяках и ссадинах, к деревенскому ветеринару.
      Долго болел Ленька, лежал один на первом этаже, поскольку дедушка Сережа не позволил его родной матери даже приблизиться к сыну. Домочадцы после несчастного случая с гусями очень сильно переругались между собой:  старики винили во всем Ленькину мать и отчима…
      Почему один? — спросит читатель. — А где же были дед и бабушка? В страдную пору все взрослые жители села Кишкинское, включая стариков и старух, были в поле на работе. Полей было много, а работать после войны было некому. Даже дед с бабкой, и те на совхозном току лопатили зерно. И лежал Ленька целыми днями на широкой лавке, оставшейся от родного деда Якова Васильевича Болотова, погибшего в Отечественную войну, без присмотра. Ему бы доктора позвать да в больнице полежать, где вместо бабушкиных снадобий есть настоящее лекарство. Правда, что полезнее, на ту пору мальчугану было не ведомо.
       Своего фельдшера в послевоенную пору в селе Кишкинском не имелось. До ближайшего большого села Махнева нужно было добираться или пешком или, даст Бог, на подводе…Господь тогда с подводою не помог — успеть бы урожай убрать, чтобы рабы его божьи с голоду не умерли.
       Впрочем, тогда даже никому в голову не приходило «по таким пустякам» лечиться где-то на стороне. Все лечились дома — лекарственными травами, собранными в поле и в лесу, или медвежьим жиром, добытым на охоте.
       Поднялся Ленька только осенью… Слабенький был, еле на ногах держался. Но его уже вскоре опять пристроили к делу. Целый день на побегушках, да и ночью покоя нет. Только, бывало, задремлет, как вдруг толкают в бок: «Ленька, сбегай, посмотри, не случилось ли чего с коровой?..» Или: «Почему гуси забеспокоились?» Ну и бежит вновь полусонный мальчишка на двор, а уж холода наступили, лужи покрылись льдом. Обувка у Леньки — та, что дед сошьет. Чаще босиком бегал. Выскочит, бывало, ночью на двор, дрожит весь от холода…
      Ранней весной, когда Ленька уже заканчивал третий класс, послали его пасти деревенских коров. Местный старик пастух заболел, ну вот и пристроили родители сына ему на замену. Дали ему рваную куртку да кнут отчима, дяди Коли, который на ту пору уже не пас совхозных телят, а подался в лесничество. Там заработки были выше прежних…
       Утром на заре выгонят после дойки скот к реке Тагил, на широкую поляну, что вблизи от старой, уже давно заболоченной протоки. Скажут: «Смотри, чтобы коровы не лезли в болото, а то утонут в трясине…»
      Хоть Леньке и поручали очень важную в крестьянском хозяйстве работу — пасти стадо, кормили его все так же плохо. Дадут утром хлеба с мякиной, и это на целый день. Не вытерпит Ленька, хлеб-то сразу и съест, а затем голодает до вечера. Иногда ловил в реке пескарей да мальков, чтоб поджарить или ушицы сварить — не помирать же на самом деле с голоду!
       Наверное, с той самой поры, хоть и жить потом приходилось в достатке и в тепле, не покидало Леонида Александровича Ячменева ощущение постоянного холода и голода.


ОСТАНОВКА ШЕСТАЯ (авторская)

КОГДА СЫН ВЗРОСЛЕЕТ НА ГЛАЗАХ

1

       Жизнь людская — как вода в реке. В большинстве своем стараясь придерживаться однажды определенного ей судьбою русла, она во время «половодья чувств», связанных с каким-то из пережитых тобою стрессов, разрывом с любимым человеком, гибелью друга или родственника, меняет твои взгляды на былое и настоящее. И сам ты, это особенно заметно со стороны давно знавших тебя людей, становишься другим по отношению к своим былым увлечениям, открываешь свои доселе нигде и никем не выделенные способности.
       Не стал исключением и Леонид Ячменев. Если опираться на воспоминания с детских лет знавших его людей, в свои школьные пионерские годы Ленька был тихим, спокойным мальчиком. Ростом был не обижен. Но особой надежды дожить до нынешнего юбилейного восьмидесятилетнего возраста родственникам не давал, поскольку школьником он рос худеньким и болезненным.
       Мать всегда тревожило его здоровье. Возможно, ее вечная тревога передавалась сыну, а может, и сам он питал некоторую обиду на свою детскую не очень счастливую судьбу. По словам свидетелей того времени, Ячменев производил тогда впечатление застенчивого, даже несколько замкнутого подростка. И это удивительно для меня, знающего Леонида Александровича вот уже второй десяток лет как человека общительного, душу компании, мастера рассказывать, шутить, размышлять вслух…



Когда Ленька Леонидом стал

      Но и тогда, в отроческие годы, стоило только затронуть какуюнибудь из заветных струн его души, заговорить с ним о том, что он любил, что его живо интересовало, как он тотчас преображался. И те, кто знаком был с ним ближе, чем я теперь, очень скоро обнаруживали, что под внешней оболочкой кажущейся замкнутости таилась живая, отзывчивая, горячая душа.
      Товарищи любили Леню, уважали, и не только за то, что он всегда и охотно становился для них «буксиром». С ним можно было обо всем поговорить, посоветоваться. Но вот родственных его душе людей у него как в детстве, так и теперь, было мало. Наверное, потому, что друзей он выбирал как старатель: искал крупицы золота в тщательно промываемом песке.
       Близких товарищей Ячменеву заменяли книги. Не случайно еще в детские годы его называли «мальчик с книжкой». Теперь же, когда книг прочитано множество и багаж знаний сформирован, он старается заменить книги живым общением с интересными людьми, посещением выставок, музеев и православных храмов. Все остальные увлечения, как бы Ленька серьезно к ним ни относился в школьные годы, со временем проходили. Так оно и бывает чаще всего в этом возрасте. А вот любви к книге — горячей, преданной и благородной любви — он остался верен всю свою жизнь.

2

       Нередко, глядя на сына, когда он задумывался, сидя с книгой на коленях и подперев голову рукой, Валентина Яковлевна старалась понять, какие мысли бродят в его голове, какие чувства тревожат его душу? Хотелось помочь ему разобраться во всем, что волновало его. Хотелось завоевать его доверие, быть ему другом, старшим товарищем. Мать радовалась, когда Леня обращался к ней с какимнибудь интересовавшим его вопросом, когда он открывал перед нею свою душу.
       И чаще всего наиболее задушевные разговоры матери с сыном были связаны именно с прочитанными Леней книгами.
       Первыми самостоятельно прочитанными им книгами были сборники сказок: русских сказок и сказок Андерсена.
      Он любил книги о путешествиях и приключениях. «Таинственный остров» Жюля Верна долгое время был одной из любимых книг. Леню захватывало увлекательное повествование о смелых и деятельных людях, вступивших в единоборство с природой и вышедших победителями.
       Позднее с неменьшим увлечением прочитал он «Тараса Бульбу», «Записки охотника», «Капитанскую дочку». В этих книгах его поразила и заставила задуматься правда жизни. Многократно перечитывал Ячменев книгу «Овод» Войнич. Это произведение привлекало Леню судьбой гордого, непреклонного человека, не склонившего головы перед самыми тяжелыми испытаниями. Но вот попала в руки Леньки Ячменева новая книга — «Чапаев» Дмитрия Фурманова. Удивительная это была книга! Во всех книгах говорилось о замечательных людях. Но они жили в далекие времена и потому не всегда могли быть до конца близкими и понятными. А в этой новой книге рассказывалось о самых простых, близких и понятных людях, которые жили совсем недавно, их мог лично знать его дед, отец и даже отчим. И потому подвиг жизни этих людей, сражавшихся за свободу родной земли, был в его глазах прекрасней самых смелых поступков и героических приключений героев других книг.
       Чапаев был настоящим героем, первым нашим героем, с которым Леня познакомился. Безграничная смелость Чапаева, его несгибаемая воля, несокрушимая преданность народу — все это были неотъемлемые качества героя. Но вот что удивительно: порой этот человек из-за чрезмерной своей горячности совершал ошибки, порой заблуждался, и это нисколько не мешало любить его. Наоборот, черты, свойственные каждому человеку, делали легендарного Чапаева необычайно живым! А потому он и был, и остается таким близким, понятным, родным для российских людей, какая бы власть ни мельтешила за нашими окнами.


ОСТАНОВКА СЕДЬМАЯ (авторская)

О СЕМЬЕ

1

       Присматриваясь к Леониду, скромному, углубленному в себя юноше, Валентина Яковлевна невольно думала: счастлив ли ее сын? Он рано развился, был не по годам серьезным, требовательным к себе, и невзгоды раннего детства не ожесточили его души. Был он хорошим, ласковым сыном, был добр и внимателен к людям. А теперь в нем пробуждалось и крепло страстное, жаркое стремление определится в этой жизни, да не на второстепенных ролях, когда человек просто отбывает отведенное ему Господом время, а не использует его во благо общества, близких родных и себя любимого. Именно «любимого», ни больше ни меньше, поскольку если ты сам себе противен, значит ты совестлив, а это значит, что есть надежда поправить свое положение и манеру жизни. В противном случае ты будешь нелюбим окружающими тебя людьми.
         Однажды мать застала Леонида в непривычном для нее расположении духа. Отодвинув в сторону недопитый стакан чаю, собрав в стопку всегда разложенные по столу книги, брошюры и тетради, он, как если б смутившись от еще не заданного вопроса, укладкою посматривал то на Валентину Яковлевну, то на Николая Романовича, желая, по-видимому, поделиться каким-то решением. Но заговорил не сразу.
    - Мама… Я хочу тебя о чем-то попросить… Ты знаешь, я занимаюсь на подготовительных курсах, так вот, кроме них‚ я хочу пойти работать на завод, в один из станочных цехов.
      - На завод? Какой завод? А как же курсы? – обеспокоено спросила Валентина Яковлевна.
        Дело в том, что Леонид поступил на вечерние курсы по подготовке в вуз. Он должен был закончить их к осени, сдать экзамены и поступить в институт. Круг его интересов был очень широк, но вопрос о выборе специальности бы решен давно: он хотел стать конструктором машин.
     - Ну мамочка, неужели ты думаешь, что я брошу курсы? Конечно, нет!.. Ведь курсы-то вечерние, целый день у меня свободный. Вот днем я и буду работать на нашем металлургическом заводе.

2

       Здесь следовало бы сказать, что на ту пору, в середине пятидесятых годов минувшего столетия, Леонид с родителями уже уехал из села Кишкинское и стал жить в одном из небольших поселков Свердловской области, в Верхней Синячихе.
       Валентина Яковлевна решительно запротестовала. Леонид только что окончил восьмилетку. Все лето ему предстояло учиться на курсах. И вдруг еще работа на заводе!
    - Я считаю, что это тебе просто не по силам, – сказала она. За лето ты должен отдохнуть.
    - Ну, прямо-таки, он у нас весь изработался, – недобро усмехнулся отчим, попытавшийся приобщиться к разговору.
- Да у меня железное здоровье! Вы не смотрите, что я худой, – сказал Леонид, едва взглянув на отчима. – Чувствую я себя великолепно: горы своротить могу! А мне очень надо поработать несколько месяцев в хорошей инструментальной мастерской на заводе. Как будущий конструктор я должен знать производство сам и не по книгам, а по мозолям на руках. Ведь такой должна быть наша рабочая интеллигенция, не правда ли?..
       В общем, не без помощи отчима он сумел убедить мать, и меньше чем через неделю, уже работал учеником слесаря в инструментальной мастерской Верхнесинячихинского металлургического завода.


ОСТАНОВКА ВОСЬМАЯ
(рассказывает Л.А. Ячменев)


ЭВОЛЬВЕНТА

1

       «С радостью и увлечением работал я в мастерской, попав в хорошие, заботливые руки. Моим наставником был старый опытный слесарь-инструментальщик Илья Кузьмич, которого заводская молодежь любовно и уважительно называла “дедушкой”.
      Будучи требовательным, болеющим за производство человеком, он был строг, но справедлив. К тому же он был старым членом партии, горячо любил молодежь, видел в ней достойную смену, которой нужно передать свои знания. Он старался привить нам, молодежи, не только любовь и уважение к мастерству, но и воспитать в ней гордость за свою принадлежностью к рабочему классу.
      Молодые ребята души не чаяли в старом мастере, и самым горьким было для них заслужить его неудовольствие за небрежную работу, за легкомысленное поведение.
   - Сегодня я за плашки взялся, – говорил я, бывало, матушке, после работы за ужином. И она, моя трепетная хозяйка нашего семейного гнездышка, которая после переезда работала теперь заведующей заводским детсадом, понимала, как много скрыто для меня за этими простыми словами. Это значило, что “дедушка” поручил ее сыну самостоятельное изготовление плашек – режущего инструмента для винтовой нарезки на болтах, шпильках, трубах.
    - Сегодня за метчик принялся, – скажу я ей в другой раз, обращаясь к отчиму, – и, знаете, Николай Романович, метчик этот с очень мелкой резьбой.
      Метчик, для тех, кто не знает это инструмент для винтовой нарезки в отверстии. В гайке, например (А.Ш.)
    - А ну-ка‚ скажи, – оживляется обычно молчаливый, а тут вдруг решивший проэкзаменовать меня отчим, – что такое маточник? Знаешь?
- А как же! Это первый метчик, который начинает делать резьбу, самый грубый и меньшего размера. – Я, отложив ложку и перестав жевать, с увлечением начинаю рассказывать, как нарезаются вручную гайки, как метчик зажимается в тисы и как с помощью гаечного ключа навертывается на него гайка».

2

       «Мой отчим был мастером на все руки.
       Зная себе цену, Николай Романович Бесслер никогда не кичился, не выпячивал свое я. Но, когда ему предлагали работу, потраченное время на которую, не заслуживает того, чтобы он мог сделать нечто достойное его таланта, он мог обратиться прямо к директору завода. К которому в то послевоенное время ему не надо было предварительно записываться на прием. То уважение, которое Николай Романович заслужил за многие годы работы на инструментальном предприятии, когда его имя всегда было на слуху, давало ему право запросто звонить директору завода, коль в этом была острая необходимость. Как это случилось однажды, когда новый начальник инструментального цеха попытался отправить Бесслера на сенокос.
       Пожилой директор завода, фронтовик-орденоносец, прихрамывая на изрубленную осколками ногу, прошел из одного конца завода в другой, чтобы парой фраз, на всю жизнь вразумить молодого начальника инструмантального цеха, сказав этому “незнайке” о том, как он бездарно распыляет дорогое время высококлассных мастеров:
- Вместо Николая Романовича на сенокос поедешь ты, да не на один день. А Бесслер тебе за это время выточит такую сложную деталь к “англицкому” насосу, которые ты теперь, когда наши бывшие союзники повернулись к нам спиной, не купишь у них, ни за валюту, ни за кусок золота. У нас насос, который как артерия к сердцу подает для завода дистилированную воду, на ладан дышит. А ты! Ты, не подумавши, не разобравшись в том, кто в твоем коллективе чего стоит, решил отправить Николая Романыча на заготовку сена. Завтра не поленюсь, лично проверю, взял ли ты косу с граблями, не забыв снять при этом свой дорогой костюм, галсук и фетровую шляпу?
       Всыпав по полной своему неопытному подчиненному, директор, добавил:
    -Да не забудь, вместе с косой и граблями, посетив заводскую техническую библиотеку. Дабы взять там ту книгу, в которой описывается эвольвента. Намахавшись литовкой, да поужинав, вечер другой проведешь с этой книгою у костра…»

От автора.
      Эвольвента – это траектория точки прямой линии, перекатывающейся без скольжения по окружности.
      Эвольвентное зацепление, если заглянуть в Википедию, это ни что иное, как зубчатое зацепление, в котором профили зубьев очерчены по эвольвенте окружности, что позволяет передавать движение с постоянным передаточным отношением. Для этого необходимо, чтобы зубья зубчатых колёс были очерчены по кривой, у которой общая нормаль, проведённая через точку касания профилей зубьев, всегда проходит через одну и ту же точку на линии зацепления, называемую полюсом зацепления.


3

       Шестнадцатилетний Ленька Ячменев быстро продвигался вперед в овладении мастерством. Вот он уже работает над изготовлением кронциркулей и различных штампов, занимается ремонтом манометров, контрольно-измерительных приборов. Он приобрел квалификацию слесаря-инструментальщика, которая, кстати, очень пригодилась ему в самом скором будущем.
       Так, по теперешним временам – еще мальчишка, а в послевоенное время – полноценный рабочий человек вошел в прекрасный и светлый мир труда и полюбил его на всю жизнь. Но того, что он приобрел, работая в инструментальной мастерской Верхнесинячихинского завода, ему было мало. Он чувствовал себя в силах совершить нечто большее, чем рядовой труженик, порадовать своих близких, укрепить основание родового корня. Он хотел быть инженеромконструктором, и с этой целью упорно учился на курсах по подготовке в вуз.
       И еще кое--что Леонид приобрел, работая в инструментальной мастерской завода. Впервые в жизни вошел он здесь в большой рабочий коллектив, сплоченный, объединенный общим делом, общими интересами. В школе, конечно, тоже был коллектив, но ведь заводской коллектив был не только больше, но и интересы его были шире и глубже, теснее связаны с жизнью страны. В этом коллективе Леонид нашел друзей, хороших славных ребят, таких же, как он учеников или только что закончивших ученичество молодых рабочих.
       Он скоро стал своим в дружной компании молодежи, хорошо работавшей, горячо всем интересовавшейся, стремившейся к знаниям, любившей и умеющей повеселиться на досуге.

* * *

      Курсы по подготовке в вуз закончены. Леонид Ячменев хорошо сдает экзамены, но не в Уральский политехнический институт, а в Алапаевский станкостроительный техникум.
       В Алапаевске в ту пору тяжело заболела одинокая родственница, мамина сестра. Леонид решил, что будет правильно, если он станет учиться и работать в этом небольшом городе, а жить будет у тети, заодно помогая ей по хозяйству и с лечением. А институт? Он от него никуда не уйдет…


ОСТАНОВКА ДЕВЯТАЯ
(рассказывает Л.А. Ячменев)

АНЯ

1

Леонид Ячменев – студент Алапаевского
станкостроительного техникума

       «Среди моих однокусников по техникуму было немало девушек, у одной из которых была подруга Аня моложе меня на два года. Прознав о тетином недуге,она изъявила желание вместе со мною ухаживать за моей больной родственницей: ходить в аптеку за лекарствами, покупать продукты, прибирать дома.
      Уже скоро, из моих писем, матушка поняла, что ее сына и Аню связывает крепкая и верная дружба, что они, наверное, любят друг друга.
      Летом, после окончания очередного учебного года, будучи на каникулах и в отпуске (я в ту пору еще и работал на одном из Алапаевских предприятий), мы приехали с Аней в мой родительский дом.
      Сразу же понравившаяся маме живая и веселая, сердечная и отзывчивая девушка при разговоре один на один поведала ей, как она познакомилась со мной.
      “Встретились мы в библиотеке. Я очень люблю книги, – рассказывала Аня, – и, встречая такую же любовь у других, всегда радовалась, что нашла родственную душу. Леонид оказался для меня находкой: это был человек, который так же, как и я, любил книги, с ним я могла поделиться всеми своими мыслями о прочитанном, и он хорошо понимал меня, хотя и не всегда соглашался со мной…”
      У меня даже замирало сердце, когда кто-нибудь из моих товарищей или подруг кричал мне: “Аня, иди, твой любимый книгочей пришел!”»

ЯЧМЕННОЕ ПОЛЕ

Так хороши пшеница, рожь
Во дни уборки ранней.
А как ячмень у нас хорош,
Где был я с милой Анни.

Под первый августовский день
Спешил я на свиданье.
Шумела рожь, шуршал ячмень.
Я шел навстречу Анни.

Вечерней позднею порой —
Иль очень ранней, что ли? —
Я убедил ее со мной
Побыть в ячменном поле.

Над нами свод был голубой,
Колосья нас кололи.
Я усадил перед собой
Ее в ячменном поле.

В одно слились у нас сердца.
Одной мы жили волей.
И целовал я без конца
Ее в ячменном поле.

Кольцо моих сплетенных рук
Я крепко сжал — до боли
И слышал сердцем сердца стук
В ту ночь в ячменном поле.

С тех пор я рад бывал друзьям,
Пирушке с буйным шумом,
Порою рад бывал деньгам
И одиноким думам.

Но все, что пережито мной,
Не стоит сотой доли
Минуты радостной одной
В ту ночь в ячменном поле!

Роберт Бернс


От автора.
       Весна была в разгаре – на редкость чудесная уральская весна. Буйно цвела и источала ароматы черемуха и дикая яблоня. Даже в городе воздух был насыщен нежным, пьянящим ароматом, и на тротуары осыпались белые и розовые лепестки. В эти дни Леонид и Аня жили в каком-то тумане, в предчувствии радости и счастья, когда хочется ночи напролет бродить по городу, залитому лунным светом… С большим трудом заставляли они себя браться за работу. А работы как раз было много: у Ани и Леонида надвигались весенние зачеты.

2

Рассказывает Л.А. Ячменев:

       «Ближе к концу необычайно жаркого для уральских мест, сопровождаемого сильными грозами июня я успешно закончил четвертый курс и первую неделю заслуженного отдыха решил провести в родных краях, у реки Тагил, в селении Кишкинском. Вот и матушка моя уже неоднократно писала в Алапаевск, просила меня съездить ко второй бабушке, проведать болеющую старенькую женщину, потерявшую единственного сына в войну, а не так давно схоронившую еще и мужа.
       В другой раз я поехал бы не раздумывая, а тут сразу же после сдачи последнего зачета моя любимая Аня слегла в больницу. Заплаканная мать ее при встрече со мною, сказала, что дочь сильно простудилась. И подозрительно быстро попрощалась, словно бы выпроваживая прочь.
      На душе у меня стало противно пасмурно, а голову посетили дурные мысли. Вспомнились тайные перешептывания и быстро прячущиеся взгляды однокурсниц, когда я проходил мимо них или удалялся после разговоров с ними. А однажды я нашел в одном из своих учебников записку следующего содержания: “Она безнадежно больна”.
       Сразу же после визита к Аниной матери я поспешил в больницу и очень удивился, когда встретил любимую девушку в больничном саду. Словно бы она уже давно поджидала меня.
      Яркое, еще не жаркое утреннее солнце, облетевшие черемухи и яблони с крошечной завязью, наполненный птичьим гомоном сад и слегка нарумяненные, много раз целованные щеки девушки поменяли у меня настроение в лучшую сторону. Да и в разговоре Ани нельзя было уловить отголосков незримой болезни, разве что редкий кашель да платочек в руках убеждали меня в том, что девушка простудилась. И попрощалась она со мной хорошо, с пожеланием доброго пути и скорого возвращения.
- Низкий поклон твоей бабушке, – сказала Аня, помахав мне в след платочком».


ОСТАНОВКА ДЕСЯТАЯ
(рассказывает Л.А. Ячменев)

СОН

1

       «Из реки Тагил, которая местами стала “курице по колено”, я, можно сказать, не вылезал целыми днями. Словно пытался наверстать радости тяжелого, но все равно памятного светлым своего детства. Тогда купаться мне не давали то сенокос, то отчим со своим многочисленным стадом совхозных телят. А вечерами, когда спадает жара, я чинил крышу бабушного дома, поправлял забор палисадника, изгородь огорода, окучивал картошку и колол дрова. На работу в бабушкином хозяйстве не хватило бы и целого отпуска.
       За делами да заботами не забывал об Анне, но здесь все же меньше думалось о плохом — о ее здоровье. Зато в моем собственном состоянии появилось что-то странное. Уставал так, что, казалось, прислонись к подушке – и ты уже спишь, но сон не шел ко мне. Вместо сна стали одолевать плохо различимые тени и звуки, наподобие того, что случилось в этот раз.
        За неполную неделю моего пребывания в Кишкинском, мне бы уже стоило привыкнуть к тому, что по ночам, не включая света, который в селе отключался регулярно, моя бабушка ходит по избе. Да не на ощупь, а совсем как ее старая кошка, которой, как известно, темнота нипочем. Бабушка бродила, с трудом волоча по полу ноги, шурша сбитыми ковриками или громко роняя стоящий у печки ухват».

2

      «В этот раз звук ночных шагов словно бы вернул меня из мира грез на землю. Но это были не те знакомые шуршащие бабушкины шаги с остановками, заполняющими паузы тяжелым дыханием.
       Я некоторое время вертел головой, пытаясь различить в темноте, какой неожиданный гость появился в моей маленькй спальне. Я так напряженно всматривался в ночь, что заболела голова. И все равно не заметил, как невысокая тень приблизилась ко мне и села на постель.
— Здравствуй, любимый, — тихо сказала тень. В тот момент, когда я узнал Анин голос, у меня на мгновение замерло сердце. А потом застучало гулко и быстро, словно я только что вбежал на высокий скалистый берег реки Тагил.
— Ты?! – я дернулся всем телом, желая заключить ее в объятия.
— Не шевелись, — резко сказала она.
— Но почему?!
— Не спрашивай меня… Просто не двигайся. Мне так будет легче разговаривать с тобой.
— Ты что, не любишь меня больше? — спросил я.
— Глупый, – тень рассмеялась. – Я люблю тебя еще больше… Разлука не всегда убивает любовь. Иногда она, наоборот, усиливает ее.
— Как ты оказалась здесь? Тебе нельзя уходить из больницы… Или ты уже вылечилась?
— Теперь можно, любимый. Теперь можно… — В ее голосе прозвучала горечь.
— Что случилось?..
       Аня долго молчала, прежде чем ответить. Чем дольше длилось это молчание, тем страшнее становилось мне. От предчувствия чего-то ужасного и непоправимого сжалось сердце.
— Я умерла, любимый, – едва слышно прошептала тень.
       На меня словно вылили ведро ледяной воды. Я потерял дар речи. В голове все смешалось.
— Приходи на мою могилку, любимый. Да почаще…
       Тень шевельнулась. И я почувствовал, что лица моего что-то коснулось… Неуловимое, легкое, прохладное… Словно дуновение долгожданного остывшего к рассвету ветерка.


ОСТАНОВКА ОДИННАДЦАТАЯ (авторская)

ПРИЗЫВНИК ЯЧМЕНЕВ

1

       Ночь была на исходе, когда Ячменев проснулся. В ушах звучал Анин голос… Что это было? Сон? Видение?
        Леонид лихорадочно перебирал в голове все возможные объяснения. Он не верил в вещие сны. И еще меньше верил в привидения… Но тягостное предчувствие не покидало его. Как бы там ни было, он сегодня же должен отбыть в Алапаевск.
        Ячменев пробыл на свежей, усыпанной цветами Аниной могиле три дня. Он не плакал, не кричал, не посылал небесам проклятия, не разговаривал с ней. Он просто сидел и смотрел в одну точку. Неподвижный, будто надгробие. Иногда ему казалось, что умер он сам. Мир перестал существовать. Вокруг была лишь пустота. Такая же пустота была внутри его.
       Еще продолжался весенний призыв в армию. А потому, можно сказать, прямиком с алапаевского кладбища Леонид отправился в военкомат…
       Пришлось писать заявление. Просить рекомендации с места работы и учебы. В послевоенные годы, с огромной армией, но все еще со следами разрухи, СССР нуждался не в защитниках, а в специалистах мирных профессий. В техникуме тоже недоумевали: осталось окончить пятый курс. Куда же ты, Ячменев?.. А он шел напролом – служить, добровольцем, да как можно дальше от этого проклятого места, где теперь проживает его горе.
       Леонид даже родителям не сообщил о своем решении, написав им уже с места службы, из города Ачинска Красноярского края.

2

       Долго везли с Урала призывников – почти через всю страну. Не сразу сообразило наголо стриженое «население» железнодорожного состава, что направляют их в сторону Сибири. Только вот в каком месте их конечная станция и в каких войсках служить будущим защитникам Отечества было неведомо.
       Под монотонный стук колес смотрел Ленька Ячменев в вагонное окно и поражался, насколько же оказывается огромна его страна — Союз Советских Социалистических Республик. Есть чем гордиться и есть что любить. А сколько всего интересного есть в ней! Величие рек и гор, безмерность тайги, национальные особенности проживающих вдоль дороги всевозможных народностей и племен, о которых ранее приходилось только в книжках читать. Но не видеть, потому что телевизора в каждом доме во времена Ленькиной юности еще не было. Зато теперь все это можно было созерцать наяву, пусть даже и через вагонные окна…
       После этой поездки даже в запертых вагонах многое вспоминалось детям войны, призывникам шестидесятых годов, мужавшим в то время, которое все еще слегка пахло порохом. Все меньше остается людей той поры, чей взгляд на сегодняшнюю действительность в корне расходится с поколением девяностых годов, в чьих глазах хорошо заметен холодный хищнический отблеск любителей легкой наживы. Впрочем, у некоторых из них заместо глаз давно уже блестят долларовые или иные иностранные монеты…
       Но до этих размышлений убеленного сединою человека Леониду еще нужно было дожить. Отстоять срок своей службы на наблюдательной вышке, возвышаясь над окруженною высоким забором с колючей проволокой тюремной зоной. В зимнюю пору там завывают сдувающие с ног метели, а по ночам слышно, как трещат от лютых морозов деревянные углы бараков для заключенных…
        А пока Ячменев едет в теплом вагоне, за окном которого простирается еще не скукожившаяся в границах, да не от сибирских морозов, а от пьяной дури первого российского президента, еще огромная и великая страна СССР.


( - )  ОСТАНОВКА ДВЕНАДЦАТАЯ

 О ДЕЛАХ АРМЕЙСКИХ

1

От автора.
       После двухмесячного пребывания в учебном подразделении, которое находилось в границах города Красноярска, Леонид Ячменев с товарищами был отправлен в пригород Ачинска, где в ту пору разворачивалось событие большой важности и масштаба: строительство глиноземного комбината. Как и на многих больших стройках страны, основной массой рабочих тогда были густо населяющие сибирский край заключенные исправительно-трудовых лагерей.
      В чем заключалась «особая важность» строящегося предприятия, Леониду Ячменеву было невдомек, а вот что касается объемов развернувшейся стройки — это он мог видеть собственными глазами…


      Рядовой Леонид Ячменев

       В неохватной для взгляда, пустынной на момент начала службы молодого бойца местности, под раскрасневшимся от мороза солнцем можно было с трудом разглядеть щиты сборных домов, занесенные снегом; едва приметную средь сугробов начатую каменную кладку; кучи земли от многочисленных траншей, вырытых, по большей части, вручную…
      Но еще прежде этой стройки, в голом поле, в увалах снежных надо было заключенным ямы копать, столбы ставить и колючую проволоку для себя самих натягивать, чтобы не убежать.
       «Ямки, — как описывал А.И. Солженицын, — нужны невелики: пятьдесят на пятьдесят и глубины пятьдесят, да земля та и летом, как камень, а сейчас морозом схваченная, пойди ее угрызи. Долбают ее киркой — скользит кирка, и только искры сыплются, а земля — ни крошки. Стоят ребятки каждый над своей ямкой, оглянутся — греться им негде, отойти не велят, — давай опять за кирку. От нее все тепло».
       И сколько пройдет еще времени? И трех лет службы не хватит Ячменеву, прежде чем с этой проклятущей вышки, где даже в тулупе и в валенках стоять холодно, будут видны прежде всего высокий забор, а уж затем весь набор жилых и служебных помещений, вроде штабного барака внутри лагерной тюрьмы или пекарни, огороженной от заключенных колючей проволокой.
       Иногда это однообразие утомляло охнанников настолько, что они придумывали, совсестно с зеками, которых снабжали чаем, развлечения, подобные этому.

2

Рассказывает Л.А. Ячменев:

       «Однажды, за три пачки чая, переброшенные через каменный забор знакомому зеку одним из моих сослуживцем, ему предоставили возможность, отличиться на службе, а заодно и немного пострелять из автомата. Когда мой сосед по кровати дежурил на соседней вышке, его знакомый зек, ранним зимним вечером забросил на проходящие рядом с колючей проволокой, идущие к столбам освещения электрические провода… телогрейку, и стал тянуть ее, привязанную к веревке, вдоль забора.
        Сослуживец, оставив от нее лишь клочья, расстрелял из автомата половину патронов, да еще и получил благодарность от командования, в виде отпуска. Который ему заменили пятью сутками гаупвахты, когда узнали про его совместное с зеком “мероприятие”.


                И как отсюда можно убежать?
        А еще при мне случилось два побега, об одном могу рассказать коротко, но правдиво, поскольку сам был участником задержания сбедавшего из тюрьмы, расположеннной, как у нас в Екатеринбурге, почти в центре города, рядом с рекой Чулым заключенного.
       Именно эта река, была тем местом, на берегах которой, если ее переплыть, можно было для начала хорошо спрятаться, а затем и уйти подальше от места своего заключения.
       Беглый не делал подкопов под каменной тюремной стеной, ни резал колючую проволоку, специально приготовленными с помошью друзей ножницами. Нужно было просто хорошо знать “географию” своего места заключения, а если быть точнее, охраняемой зоны. Беглец нашел такое, казалось находящееся на самом виду, а поэтому, плохо охраняемое место. И не без помощи находящихся на свободе друзей-товарищей, сумел почти беспрепятственно перемахнуть этот высоченный забор.
       Пора была летняя, теплая, но, оказавшийся в одних трусах, переплывший Чулым беглец, не учел того, что в эту пору, особенно в ночное время, вдоль берегов реки очень много гнуса, способного сожрать застрявшую в прибереговом болоте корову, что уже случалось не раз. Комары, пауты да мошки, оказали добрую службу в поимке сбедавшего узника красноярской тюрьмы.
       Мы с соседом по кровати стояли уже третий день в оцеплении, вдоль берега реки и дороги, недалеко от этого самого болота, где попытался скрыться беглец. Гнус сделал свое дело, к моменту его поимки, он уже сам был готов сдаться, будучи голодным и распухшим от укусов этих самых комаров, паутов и мошек.
       Мой напарник решил оправиться в ближайхих кустах, и уже было собрался освободить свой мочевой пузырь, как заметил лежавшего под ветками беглеца…
       Я за участие в поимке заключенного получил благодарность от командования, а мой товарищ – отпуск на родину.
       О втором побеге, я ничего рассказывать не буду, поскольку о нем даже писали в краевой красноярской газете. Я очень долго хранил вырезку со статьей из нее, да со временем потерял, но запомнил содержание статьи достаточно хорошо. Не помню только фамилий беглецов, да и некоторые даты запамятовал. Вот что в ней писалось: “Побег четырех матерых уголовников в августовскую ночь, наделал много шума. Все они были осуждены на довольно большие сроки лишения свободы (24–30 лет) за совершение тяжких и особо тяжких преступлений. На момент побега все они находились в тюрьме по 2–3 года. 20 августа около полуночи в камеру, где содержались трое заключенных, по их просьбе вошли двое сотрудников тюрьмы. Преступники, набросившись на милиционеров, ранили одного из них заточенным электродом, выпущенным из… самодельного арбалета, а второго избили металлической трубой (охранник впоследствии скончался). Расправившись таким образом с конвоирами, беглецы взяли их форму и связку ключей и, оставив раненых в камере, ринулись вперед – к свободе, которой им на законных основаниях пришлось бы ждать еще очень и очень долго.
      По пути преступники заглянули в другую камеру, где содержался их приятель. Тосковавшего по воле товарища они взяли с собой. Затем беглецы устремились прямиком к выходу из тюрьмы. По дороге им встретилась вахтерша, которая, посмотрев на форму, а не на лица, приняла преступников за надзирателей. Таким образом, под видом сотрудников охраны, беглецы беспрепятственно покинули территорию тюрьмы.
      Уже через несколько минут после дерзкого побега был объявлен план-перехват. По всму красноярскому краю оперативники выставили заградительные пикеты, усилили посты ГАИ на дорогах.
      Всего в операции по задержанию особо опасных преступников было задействовано более ста человек личного состава ОВД и УИН, а также 29 единиц автотранспорта. Но все поиски были безрезультатными. Хотя стоит заметить, что в ночь своего побега заключенные столкнулись с нарядом патрульно-постовой службы. Но беглецы не растерялись: они наставили на сотрудников охраны правопорядка искусно изготовленные муляжи пистолетов и, угрожая открыть стрельбу, растворились в ночи…”
      После неудачного поиска беглецов по горячим следам оперативники провели работу по вычислению возможных адресов, где могли бы скрываться преступники. Дело в том, что один из них впопыхах обронил записную книжку с адресами своих приятелей по криминальному миру. Причем, судя по записям, дружки его обитали в нескольких регионах страны, что, естественно, не облегчило работу сыщиков…
      Их, конечно, всех поймали. Но как именно, я об этом не помню».


ОСТАНОВКА ТРИНАДЦАТАЯ

ИНОГДА СНЫ БЫВАЮТ ПРОРОЧЕСКИМИ
1

От автора.
      Три зимы и три лета, если не на вахте, то в голом поле, смотреть-охранять заблудший советский народ пришлось Ячменеву то с вышки, то вдоль забора или в составе конвоя.
       Подойдет поутру или вечером к воротам бригада заключенных, и начинаешь вместе с сержантом считать по головам.
      Сержант конвоя выкрикивает не то для стоящего рядом помощника начальника караула, не то самому себе, чтобы лучше запомнить:
— Первая! Вторая! Третья!
       И как пятерку назовут, та вперед проходит метров на несколько.
       Одна за другой, отделяясь от колонны, идут пятерки за ворота. Никак нельзя ошибиться. Каждый человек, если даже в нем не осталось ничего человеческого, для конвоя дороже золота. Одной головы за проволокой не достанет — свою голову туда добавишь.
       Утром проверить надо, не надет ли костюм гражданский под зековский. Не несет ли кто письма, чтобы через вольного на волю отправить. Положено заключенному две рубахи надевать в холода, значит‚ так и должно быть. Задирай телогрейку, показывай, даже если на улице за минус пятьдесят.
       После выхода из тюрьмы, смешав бригады, конвой еще раз пересчитает отправляющихся на строительство Ачинского глиноземного комбината зеков. А начальник караула прочтет ежедневную утреннюю «молитву».
— Внимание, заключенные! По ходу следования соблюдать строгий порядок колонны! Не растягиваться, не набегать, из пятерки в пятерку не переходить, не разговаривать, по сторонам не оглядываться, руки держать только назад! Шаг вправо, шаг влево — считается побег, конвой открывает огонь без предупреждения! Направляющий, шагом марш!
       И пошли передних два конвоира по дороге. Колыхнется колонна им в след. И справа, и слева от колонны – шагах в двадцати и друг за другом — на расстоянии десяти шагов тоже люди из конвоя, в полушубках и с автоматами наготове…
       И так каждый день, до самого дембеля, которого ждешь не дождешься, считая дни, мечтая о гражданской жизни, о том, что непременно продолжишь учебу в институте, может быть, даже в местном, сибирском, а после будешь работать и заведешь семью, но пока все это лишь в розовых казарменных снах.

2

Рассказывает Л.А. Ячменев:

        «Иногда сны бывают пророческими.
       Не в пример своему соседу по комнате Виктору Эльману, у которого с третьего курса весь образ его студенческой жизни был подчинен интересам научной работы, ради которой он приучил себя ложиться спать в 10 часов вечера, а вставать в 5 часов утра, лишь по воскресеньям предпринимая загородные поездки для прогулок по живописным гористым окрестностям закрытого города Томска, я закрутил очередной любовный роман. Этот роман обновил на время не только место жительства, но и сам ход моей студенческой жизни.
       Однажды, когда обе половинки дверей Малой лекционной аудитории были распахнуты, я, спускаясь на нижний этаж института, словно б споткнулся о невидимое препятствие и задержался, чтобы узнать, чем без меня занимаются студенты моей группы.
       Когда я оглядел зал, то вдруг увидел впереди‚ слева от окна‚ незнакомую студентку, видимо, только что пришедшую на факультет переводом. У нее были очень приметные волосы: белые, лоснящиеся, напоминающие оттенком гладко оструганную сосновую доску, с толстыми косами, соединенными на затылке в пухлый калач.
       Поймав мой бесцеремонный взгляд, студентка застыла, потупившись, и шум зала, как начинающаяся метель, словно засыпал ее снегом. Пристально поглядев на нее, я решил: ”то судьба…”»


ОСТАНОВКА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ (авторская)

ЛЕТНИЙ РОМАН

1

       Через неделю после стремительного знакомства, на которое был способен только Леонид, они уже шли по институтскому парку, то обгоняя, то отставая друг от друга.
       Елена Вяткина — так, оказывается, звали новенькую факультетской группы Ячменева, в которой он был старостой, — шла впереди, иногда оборачиваясь и предлагая больше не молчать, отыскав тему для разговора. Он же любовался ею, ее особенной женской мощью, которая так и заявляла о себе.
       А на самом деле это была маленькая‚ веселая и недоступная крепость. Лишь взглянув на эту девушку в очках, мужчина должен был отступить, угадав в ее натуре требования, соответствовать которым в состоянии далеко не всякий. Не потому ли он еще вчера с первых же минут навсегда отказался говорить ей безответственные приятности, которые, как и цветы, принято подносить молоденьким девицам. Строжайшее предупреждение на этот счет прочитал он в ее сдвинутых бровях. В них и была вся сила. И сегодня эти брови хоть и разошлись, но все время были готовы к жестокой расправе.

2

       Обойдя почти половину парка, носящего имя «Лагерный сад», Леонид и Лена задержались на ажурном мостике, соединяющем два края оврага, по дну которого всегда весело бежал к реке Томь родниковой воды ручеек. Здесь, как ни в одном из уголков парка, ощущалось дыхание любимой горожанами реки, что незримо присутствовала за кронами деревьев и выстроенными подле самого берега многоэтажными домами.
       Когда позади уже — как знать? — влюбленных друг в друга молодых людей остались еще не тронутые первым дыханием осени, не осыпавшиеся желтой листвою аллеи и все так же ярко цветущие клумбы, а впереди обозначились первые городские многоэтажки из серого кирпича, Елена, даже не поворачиваясь к своему провожатому, неожиданно сказала:
— Дальше меня, пожалуйста, не провожайте…
       Взглянув на ее строгие брови, Леонид, конечно, и не подумал показать ей свое удивление. Он тут же скомкал все свои заготовки для беседы и даже отступил на полшага.
      Решительно направившись к автобусной остановке, Вяткина вдруг замедлила шаг и вдруг обернулась. Она неожиданно поменяла свое решение:
— Может быть, с моей стороны это будет опрометчивым и не красящим меня поступком, но я решила познакомить тебя со своей бабушкой.
      Прошло еще немного времени, когда они, миновав входную парковую арку, оказались среди нескольких по-городскому плотно согнанных в один двор насыпных неоштукатуренных зданий, напоминающих солдатские казармы из воинского городка. В одном из этих одинаковых домов на втором этаже и жила в двухкомнатной квартире Елена Вяткина со своей седой маленькой бабушкой.
       Они добрых два часа пили чай, сидя за большим столом вокруг старинного, отлитого из олова и посеребренного чайника, качающегося в ажурной оловянной и посеребренной подставке. Говорили всяческую чепуху и смеялись. Иногда Ячменев ловил на себе изучающий взгляд бабушки и думал: «Когда уйду, они будут говорить обо мне», — и от этого ему почему-то становилось еще легче и веселей.
      А когда с чаем было покончено, Елена поманила его в другую комнату. Здесь была чистенькая постель под бледным пикейным покрывалом, а у стены стоял громоздкий, темный шкаф, сильно затемняющий и без того едва освещенную комнату.
       Не успев ничего сообразить, Леонид оказался подле хозяйки комнаты, уже ожидавшей его в своей постели. Она отгородилась от молодого человека расшитыми подушками, сливаясь с которыми, струились белые волосы из невероятно быстро распущенных кос.
      …Утром, попив чаю, они вышли на улицу. Занятий в этот день почему-то не было, или они просто забыли про них, так что до трех часов дня, когда должно было начаться собрание факультета, оставалось еще много времени. Беседуя, они побрели по парку. Миновав знакомый мостик, свернули к набережной реки Томь. Они были одного роста, оба одинаково молоды, но разного уровня интеллекта. Если прислушаться к ним, можно было подумать, что это беседуют не студенты-однокурсники, а приехавший из провинции к уже давно живущей в Томске сестре ее родной брат, который только что закончил восьмилетку.


ОСТАНОВКА ПЯТНАДЦАТАЯ
(рассказывает Л.А. Ячменев)

ПРОДОЛЖЕНИЕ РОМАНА

1
       «На следующий день я пришел в институт с опозданием — чтобы не встретиться с Еленой. Неразбериха, которая поселилась в моей голове после незапланированной, но прожитой с ней ночи, заставила меня сжаться и уйти в глубокую тень, чтобы там, выждав, постепенно прийти в себя. Сам я не был уже способен внести ясность в свои дела, все должно было прийти извне. Но так как ничто извне не приходило, я и на следующий день скрывался, и на третий не пришел на занятия. А потом я сообразил, что такое поведение может привлечь внимание, что оно может быть истолковано не лучшим для меня образом как среди однокурсников, так и у преподавательского коллектива.
      Поэтому я изменил линию поведения и, как ни в чем не бывало, появился в одной из лабораторий практической электромеханики в ту самую пору, когда там за одной из прозрачных пластиковых перегородок, за четырьмя тесно стоящими столами собрался почти весь состав моей группы, давно уже потерявшей своего старосту. Все листали журналы, приводили в порядок свои вчерашние лекционные записи.
      Я зашел к ним как бы мимоходом, словно бы собираясь вновь уйти по неотложным делам. Елена, будучи за дальним столом, повернула ко мне сияющее лицо и поздоровалась, задержав на мне взгляд, полный счастья. Потом отвернулась — видимо, обиженная холодностью моего взгляда, и больше я не видел ее лица, только белый лапоток на затылке, сплетенный из кос. Было бы нелепо и бессовестно подойти и спросить, что делала она без меня все это время, пока я скрывался после того, как мы, не постеснявшись бабушки, провели первую совместную ночь. Но все же после занятий, столкнувшись в одном из институтских коридоров, мы мгновенно договорились встретиться вечером».

2

      «Когда мы вышли на высокое многоступенчатое крыльцо центрального входа в институт, уже горели желтые фонари. Среди быстро густеющей вечерней синевы темнела хмурая туча парка. Желая, чтобы мы остались незамеченными, Елена решительно потянула меня за рукав. Лишь только когда мы почти перебежали открытое место, оказавшись в теплом мраке под деревьями, девушка замедлила шаг. Еще через какое-то время рука Вяткиной вкрадчиво забралась под мою руку, и я чуть не умер от волнения. Но, сделав несколько шагов, оправившись от этой раны, я сам нанес себе следующую: я обнял ее за то место, о котором мечтал — за самое тонкое место, где врезался в гибкое тело узенький белый поясок. Хотя нельзя было этого делать. Но обнял так, что моя обвившая женскую талию рука коснулась пальцами своей собственной груди. Я почувствовал‚ что Елена вся напряглась, как от удара. Поняв это, я свободной рукой взял ее за руку, и мы молча побрели в сторону недавно выкошенного, а потому пахнущего по-деревенски сенокосом парка.
— Леночка! — шепнул я ей прямо в волосы, туда, откуда шел запах свежего сена, которое мы уже успели измять…
- Леночка! — шептал я, все сильнее поворачивая ее к себе, и осторожно поцеловал — сначала пустое пространство, потом очки, потом что-то маленькое, живое и горячее — это были губы. Я так и припал к ним, но тут ее руки с неожиданной силой оттолкнули меня.
— Тьфу! Ужасно! — волны отвращения сотрясли ее. — Какая конюшня! Бр-р! Ты, оказывается, куришь?! — закричала она со слезами, отплевываясь. — Не думала никогда, что это такая гадость!
      С того момента она шла впереди, не оборачиваясь и ни о чем больше не говоря. В убитом молчании я поплелся за нею через парк, чуть различая впереди себя в темноте маленькую сердитую тень. Миновав знакомый парковый мостик, Елена ускорила шаг — она спешила куда-то.
      Не проронив ни слова, мы, миновав выполненную в форме большой подковы парковую арку, зашагали по освещенной улице. Добравшись до первой остановки, Елена остановилась.
— Дальше я буду добираться до дома одна. На сей раз уже точно одна. Иначе бабушка меня убьет, и останетесь Вы один на целом свете.
      Я, было, хотел что-то сказать, наверное, о том, что автобусы уже не ходят, но, услышав, что ко мне обращаются на «Вы», повернул назад, в сторону давно осточертевшего общежития».


ОСТАНОВКА ШЕСТНАДЦАТАЯ
(рассказывает Л.А. Ячменев)

В ОЖИДАНИИ СВИДАНИЯ

1
       «За последним свиданием вновь случилась полюбившаяся мне “игра в прятки”.
      …Лишь на третий день в институте, проходя мимо одной из учебных лабораторий, я увидел через открытую настежь дверь Вяткину. Как если бы между нами ничего не случилось, обыденно и мимолетно кивнул ей. Кивнула и она, продолжив свой разговор с облаченными в белые халаты однокурсницами. Больше я ее в этот день на занятиях не видел.
       Направляясь домой, в общежитие, я ломал голову: придет ли? Ведь я ее сегодня пригласил запиской, а записку эту, не мудрствуя лукаво, оставил среди ее конспектов. А вдруг она ее вытряхнет, незамеченную? И еще: нужно ли покупать цветы? Нет, после всего, что ему стало известно, нельзя. А известно ему со слов все о всех знающего Эльмана, что у нее аллергия на цветы, причем на все виды…
       Поразмыслив немного, я засомневался: а может быть, все это просто очередные приколы Виталика? Любит этот товарищ разыгрывать или беззлобно насмехаться над однокурсниками. Без таких, как Эльман, в любой группе установится тоска…
      “А может быть, и вправду аллергия?.. — продолжал сомневаться я. — Вот увезешь ее, к примеру, за город, да предложишь развлечься среди цветущего луга… Нет, врет, наверное, Эльман...”
       …Однако цветов я так и не купил, чтобы еще раз, как это было с запахом курева, не попасть в пренеприятное положение. Я просто на все свои студенческие сбережения взял торт и то, что нельзя выставлять перед гостями на стол, но всегда необходимо для скромной студенческой жизни. А что — нет нужды перечислять, потому что большинство из нас, когда-то были студентами и жили в общежитии или гостили у таких друзей-студентов…»

2

       «Теперь я сидел у широко распахнутого окна с видом на песчаную дорожку, ведущую к общежитию, и чувствовал частые, сильные удары сердца‚ как будто выпил несколько чашек крепкого кофе. Минут двадцать высматривал знакомую Леночкину фигуру. А затем, не вытерпев, стремглав сбежал с пятого этажа и уже начал ждать, усевшись на разбитую и исписанную студентами скамью.
       Много народу, даже не смотря на позднее вечернее время, прошло мимо меня, а я все ждал, ругая себя за то, что не имею возможности сходит с дамой в кафе‚ потому что денег нет, а нет их‚ потому что лень лишний раз сходить вместе с Эльманом на железнодорожную станцию да разгрузить парочку вагонов муки или еще чего-нибудь…
       И вот показалась она — в знакомой вязаной кофточке, маленькая, полная тайн. Чуть было не пробежала мимо меня, о чемто мечтая, влекомая какой-то манящей целью… Наверное, той самой, которой не было у меня. И немудрено. Мне даже сейчас не было понятно, с какой целью я решил устроить эту встречу: то ли оправдаться за позавчерашний день, то ли ждать, куда подруга повернет разговор? Однако состоится ли он, разговор этот?..
       Увидев торт, Лена рассмеялась виновато. Обслюнявив его тщательно выбритую щеку, сказала:
— Прости.
— За что? Ведь виноват тогда был я, — неведомо для кого тихо пробормотали мои губы. Я смущенно улыбнулся, подставляя гостье единственный прочный стул во всей комнате…»

3

       «Когда мы уже были средь любимых очертаний городского парка, Вяткина, глядя на звездное небо, произнесла тихим молитвенным голосом невесть для кого предназначенный монолог:
— Бывает в любви зенит. И ночь зенита. И большей частью мы в лицо эту ночь не узнаем, она захватывает нас врасплох, и мы оказываемся не готовы к тому, чтобы принять ее всю в себя, рассмотреть и запомнить навсегда все ее мгновения. Сохранить в себе все‚ что можно. И потом она живет — уже в грустных воспоминаниях об упущенном, не увиденном, не оцененном...
      Сказав это, Лена, как и в прошлый раз, словно б забыв обо мне, поспешила домой. Она уходила все дальше и дальше. А я вновь недоуменно смотрел ей вслед…
      Когда фигура Вяткиной появилась подле хорошо освященного, возвышающегося над всей территорией “Лагерного сада” монумента — памятника жертвам Отечественной войны, я увидел, как она, резко повернувшись, вдруг бросилась обратно.
       Она бежала ко мне, словно испугавшись уже совсем близко к ней подступивших нематериальных существ. Тех самых, что бывают скроены из сомнений и вины перед брошенным тобою человеком».


ОСТАНОВКА СЕМНАДЦАТАЯ (авторская)

ЛЕОНИД АЛЕКСАНДРОВИЧ

1

      В один из обычных для сотрудников засекреченного заведения дней, в назначенное время 18 июля 1969 года‚ в уставленном высоченными тяжелыми шкафами кабинете директора Томского научно-исследовательского института электромеханики Петра Васильевича Голубева появится Леонид Ячменев. Но сначала ему придется более полутора часов просидеть в приемной, то разглядывая все еще молодящуюся, с крашеными волосами, не жалеющую на себя губной помады, духов и румян секретаршу, казалось бы, не один век охраняющую директорскую дверь, то пытаться прочесть тексты многочисленных Почетных грамот, размещенных на стене наподобие иконостаса‚ областного, республиканского и союзного значения.
      Все это время за той самой дверью в просторном кабинете сидели, раскинувшись в креслах и на стульях, руководитель отдела № 36, профессор Александр Иванович Чернышов, ведущий инженер отдела, кандидат наук Виктор Эльман и научный сотрудник, старший лаборант проблемной лаборатории № 384 Тамара Измайлова. Она, как и Эльман, еще не заслужила того, чтобы при общении среди высоких институтских чинов ее называли по имениотчеству.
      Над столом директора‚ справа, над большой картиной‚ изображающей космический корабль, висел портрет Королева. За его спиною, ненамного меньше, чем картина, — портрет Л.И. Брежнева, а на правой стороне кабинета было три больших окна, убранных голубыми бархатными занавесками.
      Директор, недавно заступивший на новую должность, мужчина средних лет, но уже с поседевшими висками, был похож на монаха в своей черной мантии с узким белым воротничком, которая ему полагалась как почетному профессору Томского политехнического института. Он восседал на своем «троне», время от времени посматривая сквозь приспущенные на кончик носа очки то на своих подчиненных, то на раскрытую бухгалтерскую папку с документами.

2

      В кабинете были уже сказаны первые слова о начавшейся ревизии не только в отделе по разработке источников питания для бортовой и наземной аппаратуры, но и во всем институте. Теперь наступила пауза, все задумались, прихлебывали минуту назад принесенный секретаршей кофе.
— У вас все в порядке в ваших записях? — спросил директор, зацепившись взглядом за Чернышова. — Имейте в виду, вы сильно под боем.
— Я все проверил еще раз, — сказал Александр Иванович‚ полноватый и низкорослый брюнет с длинными нитями седины в непричесанных лохмах. Он был одет по-летнему: в белой рубахе с засученными рукавами.
— А что‚ разве проверять нас нынче будет кто-то другой? — спросил Эльман.
— Другой, но тоже молодой пострел, — пробурчал Чернышов.
— Объездим и его, — усмехнулся Эльман. И все посмотрели на Тамару Измайлову.
       И пока она, неожиданно смутившись, хаотично перебирала принесенные с собой бумаги, Голубев сообщил секретарше, чтоб она пригласила заждавшегося Ячменева. А когда тот появился из-за спины напрасно молодящейся женщины, сказал, не здороваясь с посетителем:
— Вот вам обещанная подмога... Прошу любить и жаловать, как вас там?…
— Леонид, — смутившись, сказал «подмога», в растерянности протягивая руку Эльману, сидящему ближе всех.
— Ну, вот и ладненько… — поспешил подняться из-за стола директор. — Я вижу, кое-кто из присутствующих здесь его уже
знает. Это хорошо…
— Однокурсник мой, — сказал Эльман, пожимая руку Ячменеву.
— А я вот собрался в ваш — наш с вами политехнический институт, пригласили, понимаешь ли, на торжество, — сказал директор, показывая рукою на выход из кабинета…
       Таким был последний этап приема на работу в Томский НИИ электромеханики нового сотрудника Леонида Александровича Ячменева.

ОСТАНОВКА ВОСЕМНАДЦАТАЯ (авторская)

В НИИ ЭЛЕКТРОМЕХАНИКИ

1

        Вечерело. За расписанными стеклами окон НИИ электромеханики, в подсобном помещении лаборатории анализа новых разработок собралась небольшая компания сотрудников отдела № 36, допоздна колдовавшая над одной из недавно разработанных схем.
       С незапамятных пор неведомо кем принесенный по случаю и оставшийся навсегда в помещении, пропахшем канифолью и кислотой, среди припоев‚ паяльников и кучи разноцветных проводов, на многократно прожженном столе стоял с виду настоящий самовар, но переделанный местными «кулибиными» на электрическую тягу. Все ждали, когда это чудо техники с петушиным гребнем на ручке крана наконец-то зашумит прорывающимся наружу паром.



В лабратории одного из советских НИИ

      Пройдет еще некоторое время и все четверо расположатся по трем сторонам припертого к стенке, накрытого по случаю клеенкою лаборантского стола, на котором Измайлова уже успела расставить стаканы и блюдца.
      Усевшись напротив лаборантки, Виктор Эльман вновь, как в первый раз, посмотрел на недавно пришедшую в институт уже не первого цвета женщину. Он успел приметить, но толком не разглядел ее красивые темные, но не черные волосы, которые были гладко начесаны на уши и заплетены сзади в хитрый лапоток. Карие глаза его посмотрели на нее в упор через очки. Еще приметил Виктор ее широкие честные брови. «Она, должно быть, на редкость чистая душой, что ни подумает — сразу выдает движением» — такая мысль вдруг пришла ему в голову. Заметил он и чувственную пухлинку маленького розового рта. Но тут же увидел бритвенное движение губ и переносицы, отвергающее плоть. И подумал: «Ишь какая...»

2

       Сегодняшний вечер был посвящен столь редко случающемуся в отделе весьма необычному чаепитию, заведенному бог знает кем и когда, среди «избранного» коллектива инженерно-технических служащих отдела № 36.
— Нам бы с вами на кофейной гуще гадать, коль не умеем этого делать на картах, — предложил страшный враг всех консерваторов, вечно что-то изобретающий Эльман. — А мы, словно желая выделиться, изводим стаканы. Александр Иванович, вы в нашем институте ветеран, может‚ расскажете коллективу, кто изобрел это священнодействие?
— Я уже и не помню, кому взбрела в голову такая забава, — ответил Чернышов, стоящий подле долго не закипающего самовара. — Но это все-таки лучше, чем изображать из себя увешанного паяльниками и цветными проводами изобретателя-колдуна.
— Вашей иронии, Александр Иванович, можно только позавидовать, — стараясь не показывать своего раздражения, улыбнулся Эльман.
     Он только что получил в свой огород кирпич, но это его не смутило — он всегда знал, что ответить.
      Все сделали вид, что не заметили, как мимо них пролетел «кирпич». А когда Эльман одним из первых наполнил свой стакан кипятком, то сказал окружающим:
— Я загадаю на то, что если стакан мой останется без дна, то руководство института отправит меня в зарубежную командировку на всемирный конгресс дураков.
      После этих слов все весело зашумели. А Чернышов, покачав убеленной сединами головой, сказал:
— Сейчас все полезут гадать, опережая старика. А посему, Тамара, наливайте и мне. Загадаю: выдвинут ли меня на Нобелевскию премию?
      В тишине запела струя кипятка. Стаканы не лопались.
— Не видать Вам, Александр Иванович, премии, — сказал Ячменев, склоняясь над стаканом Чернышова. — Держит температуру, однако…
— А вы будете гадать? — спросила Измайлова, подвигая к Ячменеву готовое упасть со стола блюдце.
— Только если прикажете. А вообще-то я даже не верю в судьбу...
— А во что же вы верите?
— Ни во что не верю. Впрочем, налейте, загадаю одну штуку. В виде исключения.
— И что ты изволил загадать? — спросил Эльман.
— Тайна.
       «Если лопнет стакан, то, что мне кажется, — правда, и я на ней женюсь», — загадал Ячменев, осторожно взглянув на Измайлову, подавая ей свой стакан.
— Между прочим, я тоже загадала на этот стакан, — сказала Тамара и повернула кружевной гребень крана. Заклокотал, заиграл в стакане кипяток.
       Все молчали. Подождав — может быть, лопнет? — Тамара не вытерпела, поставила стакан на блюдце Ячменева и торжествующе улыбнулась — словно знала все, что между ними произойдет. Леонид шевельнул густой бровью и, несколько разочарованный, принял свой чай.
— Нальем теперь мне, — сказала Измайлова.
      И пока она подносила свой стакан к «носику» самовара, тут-то и раздался сухой щелчок.
       «И кому это повезло с гаданием?» — заинтересованно подумал. Ячменев, не сразу заметив, что это эльмановский стакан целиком отделился от донышка и по клеенке, прямо на брюки его хозяину начал литься кипяток.
— Кому гадание, а кому страдание! — вскрикнул от боли Виктор, выскакивая из-за стола. — Заглянул, называется, в будущее!
— Терпи, Витюша. За то чтоб попасть за рубеж, можно пожертвовать не только обожженной ногою. А пожелание твое обязательно сбудется, — сказала Измайлова. — Это тебе говорит квалифицированная гадалка. Но приготовься. Будет страдание.
— Так как же у вас все-таки обстоит с верой? — спросил, видимо, сразу всех Чернышов, глядя в свой стакан.
— Есть, Александр Иванович, три вида отношения к будущему и к настоящему, — с такой же серьезностью сказал Ячменев, выставляя вперед три пальца. — Первое — знание, — он загнул палец, — основывается на достаточных и достоверных данных. Второе — надежда. Основывается тоже на достоверных данных. Но недостаточных. Наконец, третье, что нас сейчас интересует, — вера. Это отношение, которое основывается на данных недостаточных и недостоверных. Вера по своему смыслу исключает себя.
       Выслушав этот монолог, Чернышов как бы ненароком взглянул в сторону Эльмана. Тот пристально изучал его. И тут же, немного запоздав, опустил глаза.
      Чтобы не смущать его, Александр Иванович отвернулся и встретил серьезный, несколько угрюмый взгляд Ячменева. И этот опустил задрожавшие веки. «Они все боятся меня», — подумал Александр Иванович. А когда поднял взгляд, наткнулся на строгий, внимательный взгляд Тамары.
      «Похоже, весь этот вечер Измайлова устроила по заказу Эльмана и Ячменева? — подумал Чернышов. — А может и правильно? Надо же хоть как-то отвлечься… Уже неделю не выходим из лаборатории…
      Опять прозвучал хрустальный сигнал. На этот раз треснул стакан у Ячменева.
— Извиняюсь, — сказал он и тоже, как Эльман, покинул стол.
      Наступило долгое молчание.
— Александр Иванович… — осторожно проговорила Тамара. — И часто вы здесь гадаете?
— Часто, но все больше над схемами… А так, я никогда не гадаю. Даже в шутку.
       После этих слов вся компания «гадальщиков», отдаленно напоминающая чиновников из чеховского рассказа «Винт», поспешила разойтись по домам.
       Так закончился очередной день, точнее уже поздний вечер в одной из лабораторий Томского научно-исследовательского института электротехники.

ОСТАНОВКА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ 

НА БАЙКОНУРЕ

1

От автора.
      Леониду Александровичу Ячменеву наравне с другими ведущими специалистами Томского НИИ электротехники по роду своей службы приходилось очень часто «гостить» в близких им по профилю научной деятельности учреждениях Балашихи, Свердловска, Харькова и Днепропетровска. Не раз и не два приходилось работать и на Байконуре, когда случались всевозможные нестыковки институтских изделий в виде наземных блоков питания агрегата форсированного разгона (АФР) с новыми видами ракет военного и гражданского назначения.
       Впрочем, командировки случались разные. Порой приходилось мотаться по Союзу, добывая для НИИ, казалось бы, совершенно не связанные с их основной работой материалы.
       Взять, к примеру, шестидневную командировку Ячменева в Ереван за туфом для облицовки фасада только что построенного на территории Томского НИИ нового производственного здания. Это была весьма памятная история о том, как, не смотря на официальную разнарядку, согласованную «на уровне министерств», товар пришлось буквально выбивать…
      Сначала взамен за туф — это такой красивый природный камень розового цвета, распиленный большими алмазными пилами на еще более красивые плиты и плитки, — потребовали вагон леса, потом еще и еще чего-то, чего нет в Армянской Советской Социалистической республике. И все это было обильно увлажнено литрами совместно с представителем заказчика, то есть с Леонидом Александровичем, выпитого коньяка, и не только…
       Ячменев тогда вернулся в Томск загорелым, словно бы побывал не в изнурительной командировке, а в отпуске — на берегу южного моря.
      Но если подобное мероприятие стало некоторым исключением из правил, то все остальные, в которых Ячменеву пришлось участвовать в качестве руководителя группы специалистов, как правило, были особой государственной важности.
      Нечто подобное произошло восьмидесятых годах минувшего века.
      Накануне очередной годовщины Великой Октябрьской социалистической революции готовился военными глубоко засекреченный от граждан своей страны подарок Генеральному секретарю Л.И. Брежневу и иже с ним — в виде шести совершенно новых разработок стратегических ракет. И этот подарок не пожелал оторваться от стартовых площадок…
       Вызов пришел незамедлительно!
       Срочно пришедший в кабинет директора НИИ Голубева начальник отдела № 36 Чернышов тогда еще не знал, что без раздумья доверит выполнение столь важного задания перспективному ведущему инженеру отдела, уже заслужившему на тот момент, чтобы его называли по имени-отчеству, Леониду Александровичу Ячменеву.

2

Рассказывает Л.А. Ячменев:


Орден «Знак Почета»

       «Прилетев спецрейсом в город Ленинск, мы в тот же день — не то что без раскачки, но даже без обеда — с военным представителем встречающей нас стороны отправились в прокаленном солнцем вагоне до станции Тюра-там, к месту предстоящей работы — на предпусковую площадку Байконура.
      По моей команде все изъятые наземные блоки питания были доставлены в монтажно-испытательный комплекс (МИК), где по моему письменному запросу нам был представлен весь необходимый для успешного ремонта источников питания материал.
       В течение трех суток непрерывной работы все шесть источников питания были восстановлены и возвращены на пусковые площадки. А уже вскоре досрочно были запущены все шесть ракет, после чего нас вновь спецрейсом возвратили в Томск.
      Вскоре я узнал, что по результатам этой чрезвычайно важной командировки члены моей группы‚ в составе которой, кроме меня, ведущего инженера комплексной лаборатории отдела № 36, находились инженер Дмитрий Разгонов и монтажница из лаборатории № 384 Тамара Измайлова, были представлены к правительственным наградам.
       Поскольку ранее заложенные в агрегате форсированного разгона (АФР) конструктивные разработки в связи с произошедшими видоизменениями запуска ракет не стали стыковаться с обновленными условиями управления полета, нашей Тамаре, специалисту высокого класса, тогда пришлось весьма изрядно поработать паяльником…
      Но, как я уже успел сказать, нам хватило и трех дней, чтобы, опережая отведенное нам время, отправить боевые ракеты в акваторию Тихого океана…
      Именно после этого случая, когда меня представили к ордену “Знак Почета”, я стал на две должности выше нашего неугомонного изобретателя и‚ в отличие от меня, хорошего семьянина Виталия Олеговича Эльмана, который до сих пор работает на прежнем месте в НИИ электротехники города Томска и не хватает с неба звезд. Да и зачем, если они, как ко времени поспевшая ягодная гроздь, висят на его парадном костюме…»


ОСТАНОВКА ДВАДЦАТАЯ
(рассказывает Л.А. Ячменев)

СЛУЖЕБНЫЙ РОМАН

1

       «Даже за шесть месяцев работы в НИИ, сознавая, что мое новое место службы — закрытое оборонное заведение, мне все равно не удается избавиться от ощущения, что я каждый день, кроме редких выходных, нахожусь в заключении. На память приходят годы армейской службы во внутренних войсках СССР.
       Преодолев проходное “сито” с колючей проволокой вокруг служебных и испытательных корпусов НИИ, я, вдыхая полной грудью прозрачную свежесть первого в этом году раннего октябрьского снега, шел, думая о своем. И вдруг‚ словно сквозь сон‚ услышал позади себя хрипловатый, будто простуженный голос:
— Леонид Александрович...
      Ко мне обращалась, быстро обогнавшая меня, некая особа. Она явно прогуливалась здесь по дорожке, поджидая момента, чтобы заговорить со мною. На ней было короткополое, оголяющее колени осеннее пальтишко, из-под стоящего воротника которого то и дело вырывались две худенькие, но достаточно длинные упругие косички, что делало ее похожей на девчонку. На самом же деле это была сотрудница нашей лаборатории № 36, известная монтажница и лаборант Измайлова Тамара Васильевна».

2

       «Тамара тогда не могла сказать, знаю ли я, что она в меня влюблена, или нет? Сам я никогда никаких авансов ей не делал. Мне нравилось ее общество, и‚ когда мы оказывались в компании, я почти не отходил от нее. Иногда нас приглашали в воскресенье в гости, на обед или на холодный ужин, и мне казалось вполне естественным, что мы идем туда вместе и вместе уходим. Я даже иногда целовал ее… в щечку, как всегда, прощаясь на бегу.
      Измайлова не могла не видеть, что она для меня всего лишь товарищ. Однако Тамара знала и то, что ни в кого другого я тоже не влюблен, даже в собственную гражданскую жену Вяткину. Как и то, что я живу с ней, поскольку где-то надо жить уставшему от школьных интернатов, армейских казарм и студенческих общежитий, может быть, от всего этого так быстро повзрослевшему человеку.
      Хотя Тамаре было известно, что я ни во что не ставлю знаки внимания молодых сотрудниц НИИ, она все равно злилась и ревновала.
      Если ей вдруг не удавалось видеть меня каждый день, она не находила себе места. А во время моих служебных командировок вообще забывала о своем существовании.
     Не буду скромничать, но, похоже, ее сердце таяло в груди, когда она смотрела на меня. Трепетала от восторга, когда любовалась моей идеально сложенной фигурой, и почему-то всегда воображала прикосновение моих озорных усов, до сих пор украшающих мое лицо, так часто освещенное улыбкой. Похоже, уже на тот момен, она была готова отдаться мне, без размышлений и сомнений…
      На мой взгляд, она сделала все, чтобы меня соблазнить, разве что не затащила в свою постель, и то лишь по одной причине — не представлялось удобного случая».

От автора.
      Со временем Измайлова стала опасаться, что они с Ячменевым уже чересчур хорошо узнали друг друга, а потому их отношения вряд ли смогут теперь принять другой характер и упрекала себя за то, что не довела дела до конца, когда они только познакомились. 
      Ячменев, после их столь значимой для государства совместной поездки на Байконур теперь еще больше вырос в должности, чтобы стать ее любовником.
      Размышляя так, Измайлова то как будто отступала от него, то с еще большим рвением делала очередную попытку завоевать этого человека. Вот как в этот раз…


ОСТАНОВКА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
(рассказывает Л.А. Ячменев)

ОТКРОВЕННЫЙ РАЗГОВОР

1

      «Тамара окликнула меня, но шагу не прибавила, чтобы сократить расстояние. А потому, развернувшись вполоборота, я остановился, поджидая свою подчиненную.
— Я прямо из дирекции, — проговорила она глухим, словно простуженным голосом. — Читала приказ о вашем назначении. Только вот радости на вашем лице я не вижу совсем. Словно бы повышение в должности вас тяготит…
— Между прочим, Тамара Васильевна, бывает и такое, когда награды и должности похожи на петлю, накинутую руководством на шею подчиненного, а конец ее привязан к тяжелому валуну. Хочешь выжить — таскай валун на руках, которые и связывать не надо, чтобы лишить человека творить этими самыми руками во благо общества и себя.
— Вы находили в своем кабинете записку, — неожиданно перебила меня Тамара.
— Да. И надо признаться, я тогда сразу догадался, что это ваших рук дело…
      В этот самый момент нашего, почти интимного разговора, Тамару вдруг качнуло ко мне, она порывисто подалась…
— Это, наверно‚ так глупо, Леонид Александрович?
— Ничуть, — ответил я ей, равнодушно, как если б все‚ что сейчас происходило, не касалось меня. — Более того, коль уж вы меня вычислили за проходной, я готов пригласить вас в ресторан, отметить мое повышение. Но знайте, что я не один, пусть даже это и называется “гражданским браком.
       “А коль этот брак называется “браком”, почему бы мне не порадовать себя, побывав в объятиях этой аппетитной во всех отношениях дамы?” – подумал я на тот момент».

2

      «Как-то так получилось само собой, что я оказался впереди Тамары на узкой дорожной колее, выбираться из которой у идущей следом не было никакого желания. Более того, эту женщину-девочку совершенно не пугало, что ее “ведущий” был жесток и не замедлял шага, чтобы дать ей поравняться.
      Так мы оба долго шли в полной неопределенности.
— И как же вы угадали, кто писал? – спросила Измайлова.
— Чего тут угадывать... Конечно, угадал.
      После моего ответа, на неопределенное время наступила гнетущая пауза.
— Что же вы молчите, Леонид Александрович? — сказала она, стараясь не отстать. — Надо отвечать, что нам делать?..
— У меня больная жена, хоть и скрывает это. И будет непростительным свинством бросить ее в эту пору...
— Я знаю об этом и несу на себе тяжкий грех, даже если и желаю ей скорой и легкой смерти…
      После этого, мы вновь надолго замолчали. Потом сзади опять послышался ее убитый голос:
— Леонид Александрович... я ведь не в жены... Я согласна на второстепенное... Вы не почувствуете предательства... Куда я без вас?
— Это невозможно.
— Это возможно! Это возможно! Это невозможно для тех, кто идет по ровному тротуару. Там невозможно, там закон. А Вы — по воздуху, Вы летите... От должности к должности... от женщины к женщине. Я все знаю о Вас, но меня это не пугает… Иногда мне кажется, что Вы не существуете, как существуем мы все. Вы — сон! И я буду для вас — короткий сон… А может быть… Я буду ждать, когда освободится место и для моего счастья!
       В этот момент я резко оглянулся. Она догнала меня. Уже держала за руку, а я смотрел ей в накрашенное лицо. Да, она накрасилась! Эта уже в годах, но похожая на десятиклассницу женщина хотела выглядеть взрослее своего возраста, но чтобы это было красиво, а значит‚ привлекательно. Зачем? Вот уже она и плачет, и делает это тоже как-то по-детски…
— Ну, полно вам, —  улыбнулся я. — Служебные романы еще не вышли из моды, не правда ли? А посему выше голову… Может быть, что-то у нас и сложится?..
       Дальше мы шли уже рука об руку: то, медленно, сквозь аллею парка, то перескакивая через дорожное месиво растоптанного колесами быстро таявшего снега.
      Но как будет долог наш совместный путь и будет ли вообще‚ не знали тогда ни я, ни Измайлова».

От автора.
       В 1984 году в закрытом городе Железногорске Красноярского края на чужой свадьбе у знакомых людей произошла судьбоносная встреча ранее не знавших друг друга Ольги Борисовны Дулесовой и Леонида Александровича Ячменева.
       Только я вам этого события во второй раз пересказывать не буду, поскольку оно мной описано в книге «Нагадала мне цыганка». После выхода в свет в 2014 году этого документальнохудожественного повествования, где немало места отведено моему теперешнему попутчику Ячменеву, я‚ с вашего позволения, читатель, в описании его послесибирского периода жизни ограничусь лишь несколькими зарисовками, касающимися перестроечной, постперестроечной и нынешней поры.
       И делаю я это с неохотой, поскольку‚ еще раз перечитав все написанное мною о Ячменевых, Ольге и Леониде, вижу, что они получились у меня довольно блеклыми фигурами. Мне не удалось придать им ни одной из тех характерных черт, которые заставляют персонажей книги жить своей собственной, реальной жизнью. Полагая, что это моя вина, я долго ломал себе голову, стараясь припомнить или выпытать у знакомых или близких им людей какие-нибудь особенности, могущие вдохнуть в образы супругов Ячменевых неприметные даже для них самих жизнеутверждающие краски.
      Я больше чем уверен, что, обыграв какое-нибудь излюбленное словцо или странную привычку, мне бы удалось сделать своих героев куда более значительными. А так они‚ точно выцветшие восковые фигуры в тумане, да еще и на расстоянии, вовсе утратили свой облик и воспринимаются лишь как приятные для глаза легковесные мазки.
      Единственным моим оправданием служит то, что я был ограничен во времени при написании вчерашнего и сегодняшнего повествований, а также отсутствие полновесных биографических данных моих героев и биографий их близких родственников. К этому следовало бы добавить и то, что в семейных отношениях Ячменевых присутствует расплывчатость, свойственная людям, которые, являясь частью социального организма, чьи корни глубоко уходят в советскую пору, существуют лишь в ней и благодаря ей. Эти люди напоминают клетки в тканях нашего тела, необходимые, но, пока они здоровы, не замечаемые нами.
       Если подытожить все сказанное мною, выходит, что в Ячменевых не было ничего такого, что могло бы привлечь внимание любопытного. А может, в этом виновата моя «куриная слепота», на которую я готов свалить свою творческую неудачу, рассуждая о том, что писать о так называемых простых людях труднее во много раз, чем о настоящих героях или «героях» бульварных газетенок или телепередач.



ОСТАНОВКА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ (авторская)

ВОЗВРАТИВШИСЬ НА УРАЛ

1

       Оказавшимся в 1984 году Свердловске вчерашним обитателям земли Сибирской Леониду и Ольге пришлось помыкаться по гостиницам, по съемным квартирам, параллельно занимаясь поиском места работы.
       Намотав немало километров по уральской столице и изрядно надоев всем сотрудникам бюро по трудоустройству, Ячменев остановил свой вынужденный выбор на заводе железобетонных изделий, поскольку только за работу на этом предприятии (а народ туда не шел совсем) ему обещали через шесть месяцев служебную комнату в строящемся «на всех парах» общежитии.

2

       Три года глотал цементную пыль Ячменев, работая старшим инженером контрольно-измерительных приборов и автоматики, чтобы в 1987 году уволиться по «собственному желанию».
      В этом же году Леонид Ячменев устраивается на службу в близкий ему по условиям секретности, которые были в Томском НИИ электротехники, Свердловский машиностроительный завод им. М.И. Калинина, поначалу на должность инженера электронных технологий, а затем мастером одного из закрытых цехов.
      Работу выбирал с прицелом на улучшение жилищных условий, поскольку с рождением сына Саши в общежитии ЖБИ стало тесно... А на ЗИКе сразу же предложили четырехкомнатную, пусть даже кооперативную квартиру. Но… с условием, что он станет одним из прорабов на строительстве этого самого дома, где ему предоставляют жилье.
      Не смотря на то, что имеющаяся у Ячменева специальность не соответствовала прорабской деятельности, отказываться не было смысла.
      В конце восьмидесятых годов крупные свердловские заводы начали строить жилье для своих рабочих и служащих своими силами. Так что ситуация у Ячменева уникальной не была.
      К моменту получения жилья (первый взнос за которое в размере пяти тысяч рублей помогла сделать сыну Валентина Яковлевна) умер Николай Романович Бесслер. А потому, чтобы не оставлять состарившуюся мать в одиночестве, Ячменев вселил и прописал ее в только что полученную квартиру.
       «Все какая-то помощь недавно родившей жене», — подумал Ячменев и очень сильно ошибся в своих предположениях…
        На новом месте жительства пусть не сразу, но по мере взросления Саши между «разбившей прежнюю Ленькину семью» снохой и свекровью все чаще начинают пробегать черные кошки…
       Чтобы загасить конфликт, обещавший стать непоправимой драмой, в которой в качестве актеров на семейной сцене выступали сноха, свекровь и ее сын, Леонид Ячменев задействует все свои силы и связи, лишь бы произвести размен этой, будь она неладна, четырехкомнатной кооперативной квартиры.
       Шли недели и месяцы. Год миновал и другой, но размен не получался никак! А обстановка в семье между тем раскалилась до бела. Уже было страшно за сына Сашу, в то время школьника первых классов. Как известно, в таком возрасте ребенок более восприимчив, чем взрослый человек.
       После одной из наиболее ожесточенных семейных ссор, когда казалось‚ что все идет прахом, Леонид Александрович, ничего не придумав лучше, уехал к сестре жены, в Киев. И там уже‚ вскоре после заочного увольнения с машиностроительного завода им. Калинина, нашел новую работу и жилье. Если верить словам Ячменева, он планировал перевезти на Украину сына и жену.

3

       Как оценить этот на самом-то деле не красящий Ячменева поступок?..
      Учитывая, что человек — сугубо противоречивое существо, в натуре которого смешаны в самых разных пропорциях положительные и отрицательные качества: мораль и аморальность, честь и бесчестие, щедрость и жадность, можно все эти качества найти и в Ячменеве. Но не для того, чтобы, выступая здесь в качестве адвоката, оправдать своего «героя», заключив его в кавычки или оставив без оных…
      Противоречивость человеческой природы превосходно описал французский мыслитель, ученый и писатель Блез Паскаль: «Мы не довольствуемся нашей подлинной жизнью и нашим подлинным существом, — нам надо создать в представлении других людей некий воображаемый образ, и ради этого мы стараемся казаться. Не жалея сил, мы постоянно приукрашиваем и холим это воображаемое «я» в ущерб «я» настоящему. Если нам свойственно великодушие, или спокойствие, или умение хранить верность, мы торопимся оповестить об этих свойствах весь мир и, дабы украсить ими нас выдуманных, готовы отнять их от нас подлинных; мы даже не прочь стать трусами, лишь бы прослыть храбрецами. Неоспоримый признак ничтожества нашего „я” в том и состоит, что оно не довольствуется ни самим собою, ни своим выдуманным двойником и часто меняет их местами!.. мы тщеславны, что хотели бы прославиться среди всех людей, населяющих землю, — даже среди тех, что появятся, когда мы уже исчезнем; мы так суетны, что забавляемся и довольствуемся доброй славой среди пяти-шести близких нам людей».
      К сожалению, в характере практически всех людей имеются те или иные недостатки, влияющие на супружеские отношения. Не стал исключением и Ячменев, бросивший на произвол судьбы жену, сына и родную мать. Хорошо, если я ошибаюсь…
      Тогда, после «бегства» мужа на Украину, ушла из дому и Ольга, перебравшись с сыном в Алапаевск, к родственнице.
      Разъехались все, даже Валентина Яковлевна не вытерпела одиночества и перебралась на другой край города Свердловска, к своей верной подруге.
       С того момента большая квартира Ячменевых стала похожа на все еще пахнущий стружками гроб, из которого совсем недавно выбросили мертвеца. А на этого мертвеца, в свою очередь, все больше и больше становилось похоже великое государство СССР, с пустующими прилавками и полными отчаяния глазами, потерявшими надежду и веру в будущее советского строя.



ОСТАНОВКА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ (авторская)

ИСПЫТАНИЕ НА ПРОЧНОСТЬ

1

       В стране СССР — перестройка. На заводах шумят, даже на оборонных. У нас теперь гласность. Но рты, как и прежде, не разучились затыкать…
      В августе 1991 года, когда была предпринята попытка сместить первого президента СССР М.С. Горбачева с его поста, а в составе ГКЧП оказался генеральный директор Свердловского машиностроительного завода им. М.И. Калинина А.И. Тизяков, некоторые рабочие и служащие его предприятия принялись митинговать в поддержку Б.Н. Ельцина.
      «В первую очередь было уволено руководство взбунтовавшихся цехов, — рассказывает Леонид Александрович Ячменев. — А работяг стали вызывать по одному на ковер. Кто продолжал гнуть свою демократическую линию, тех выбрасывали за проходную. Других запугали всевозможными карами: вывести из очереди на жилье, лишить всевозможных представляемых по талонам благ, оставив пролетариату и без того пустой карман. С каждым месяцем стал уменьшаться и мой оклад…»
       Когда дома и на работе разруха, жизнь теряет свою прежнюю цену, имевшую место быть в ту самую «застойную пору» советского государства, когда идеология была пусть утопической, но в нее верили. А теперь, в конце восьмидесятых и в начале девяностых, верить было не во что…
       Для молодой семьи Ячменевых перестроечные годы в СССР стали испытанием на прочность их, казалось бы, вечной любви. Но так ли это? Может, всему виною не «лихие девяностые», а нечто большее, которое не стало той лакмусовой бумажкой, где бы можно было разглядеть далеко не праздничное будущее разбалансированной по вине кого-то из супругов семьи.
      Даже после размена и переезда Валентины Яковлевны в собственную квартиру, оставшиеся «при своих интересах» супруги Ячменевы не смогли осознать тот факт, что человеку крайне необходимо интимное, эмоциональноположительное, доверительное общение, предполагающее сочувствие, сострадание, понимание, вхождение в психический мир другой личности. Что только лишь брак и семья, где партнеры проявляют друг к другу неподдельный интерес, дают человеку именно такое общение, которое максимально откровенно и доверительно.


ОСТАНОВКА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ (авторская)


ДВА БРАТА

       Было время, когда в нашем университете работали рядом два «брата», теперь остался один, к которому в гости приходит другой, а это значит, что между ними никогда не прерывается связь. Но это теперь, а тогда, в конце 2001 года, когда в УрГПУ появились главный инженер Владимир Александрович Мелкозеров и главный энергетик Леонид Александрович Ячменев, они еще не были «братьями» — ни в кавычках, ни без них. В ту пору они лишь присматривались к друг к другу и к новому месту работы, тщательнейшим образом изучая его хозяйство вдоль и поперек. А иначе было нельзя: если ты пришел дело делать, а не лишь бы день прожить, значит, засучи рукава, да не до локтя, а до самых плеч, и паши, не разгибая спины. Дел накопилось — выше самых высоких крыш УрГПУ.
       После «лихих девяностых» даже недавней постройки здания общежитий и главного учебного корпуса, что на проспекте Космонавтов, 26, не говоря уже о тех, что располагаются в самом центре Екатеринбурга, где и начиналась судьба тогда еще Свердловского педагогического института, стала разъедать не всегда приметная для глаз, но беспощадная ржавчина безответственности и тлетворная идеология. И если бы не прочные, еще советской поры, основы Уральского государственного педагогического университета, которыми служат семейные — в хорошем смысле этого слова — отношения всех многочисленных структур, в состав которых входят как учебные, так и хозяйственные подразделения, ни Мелкозерову и ни Ячменеву даже при поддержке ректората УрГПУ не удалось бы справиться с порученным им делом — вернуть вуз в число первых образовательных учреждений поднимающейся с колен России.
      В ту пору было не до высоких слов, но слово «брат» стало им хорошим синонимом.

2

       Пришедший первым и по должности выше своего товарища, братом 1 стал Мелкозеров, выпускник УПИ, где его помнят по кличке Белый, данной ему в то время, когда он был душой коллектива, заводилой всех дел художественной самодеятельности, поющим гитаристом и, наконец, комиссаром студенческого отряда «Эридан». Не это ли помогло Владимиру Александровичу без раскачки разобраться во всех коммуникациях УрГПУ и легко «прописаться» в среде его студенческопреподавательского коллектива, параллельно работе учась на факультете психологии? Закончив его, он смог не только получить второй, после УПИ, диплом выпускника вуза, но и использовать полученные знания для работы среди людей, а это так непросто…


Ведущие сотрудники хозяйсвенного управления УрГПУ
В.А. Мелкозеров (слева) и Л.А. Ячменев (справа)
)
       Глядя на подаренную мне В.А. Мелкозеровым фотографию, подписанную просто: «Брат 1 и Брат 2», невольно начинаешь размышлять на тему, кем же нужно быть и какими обладать способностями, чтобы соответствовать званию брата не по родству, а по делам и моральной поддержке своего товарища по службе?
      Иные, бывает, не один пуд соли съедят вместе, а тех взаимно заинтересованных отношений, которые сложились между Мелкозеровым и Ячменевым, как не было, так и нет…
      Сменил место работы Ячменев, ушли из университета и другие специалисты своего дела — кто на заслуженный отдых, кто по состоянию здоровья, но добрый след их заметен в университетских зданиях до сих пор. Не пропала и уверенность в том, что в нашем университете, пусть не на каждом факультете, но они есть, эти самые БРАТЬЯ и СЕСТРЫ. Иначе наш вуз не оставался бы той самой семьей, которая всегда открыта для тех, кто входит в нее с добром и полезными начинаниями, но за версту чувствует временщиков и накрепко закрывает перед ними свои еще никем не запачканные двери.


ОСТАНОВКА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ (авторская)

И ВНОВЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ ЖИЗНЬ

1

       В отличие от своих сверстников с более чем пятнадцатилетним пенсионерским стажем, которые оставшуюся часть отпущенной им жизни проводят на диване у телевизора, Леонид Александрович Ячменев, дабы не стать похожим на того молоденького солдата, которого «долг перед Родиной» принудил охранять заключенных, уволившись с последней службы вахтера-охранника в тот самый момент, когда его стали заставлять обыскивать своих же собственных сотрудников, и теперь параллельно с активным отдыхом занимается поиском новой работы. И по большей части делает это на своих двоих: перемещаясь по Екатеринбургу без помощи общественного транспорта. Это позволяет ему, сбросив лишние килограммы и ощутив в себе прилив сил, заново открывать для себя за делами да заботами прежде спрятанные от него городские достопримечательности и насквозь пропахшие стариною городские проулки и дворы.
       Без какоголибо определенного плана и выбора натыкаясь на всевозможные организации и мелкие предприятия, Ячменев вдумчиво и с присущим только ему «нюхом» на добрых и отзывчивых людей, предлагает им воспользоваться его неиссякающей энергией, жизненным опытом и умением общаться с людьми.
      В перерывах между поисками работами и открытием имеющихся в любом большом городе «неоткрытых островов», Леонид Александрович заходит в лицей № 128 к своему сыну Александру‚ преподавателю, который когда-то сам был учеником этого учебного заведения, в ту пору называемого школой.
       После успешного окончания Уральского государственного педагогического университета Ячменев-младший теперь работает по специальности в давно уже родных ему пенатах.        Еще совсем недавно Александр Ячменев учил детишек начальных
Александр Леонидович Ячменев, на школьной линейке

классов, но с 2015 года, словно бы воспользовавшись плодами акселерации, теперь работает с лицеистами старших классов. Работает плодотворно, особенно с тех самых пор, как нашел здесь свою любовь. И теперь у преподавателя Натальи Викторовны — родовая фамилия Ячменевых.

2

       Однажды на урок под названием «День науки», который ежегодно проводят для учеников начальных классов, Ячменев-младший пригласил своего отца. Зная, быть может, лишь краем уха о работе Леонида Александровича в Томском научно-исследовательском институте электротехники, попытался заранее обрисовать ему тему занятия. Немало пришлось поволноваться тогда Александру Леонидовичу за своего выступающего в роли преподавателя отца. Он и сам, как первоклашка, делая вид, что чем-то занят, тихо перебирая бумаги на задней парте, увлеченно слушал о том, какими средствами обеспечивается исполнение заданного с Земли маршрута для боевой или несущей космонавтов ракеты.
       Поначалу никто из первоклашек не мог понять, зачем этот усатый дядя положил перед каждым из них по детскому волчку. Но когда пожилой «преподаватель» стал рассказывать им о своей работе в НИИ далекого от Урала сибирского города Томска, малыши начали понимать, что неведомые им прежде гироскопы — это всего-то навсего игрушкиволчки. Но именно они, если их хорошо раскрутить по определенной программе, удерживают ракету, не давая ей сбиться с пути. Догадались вчерашние детсадовцы и о том, что вот этот дядя с давно поседевшею головой разрабатывал для этих гироскопов-«волчков» специальный источник питания — уложенный в металлическую коробку и чем-то напоминающей мороженное в шоколаде, но без палочки, столь необходимый для космических путешествий.
       Весело и быстро пролетели два урока. Иным школярам, кто уже успел, пусть даже мысленно, представить себя космонавтом, даже не хотелось вновь «приземляться» в свой класс.


ОСТАНОВКА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
 (рассказывает Л.А. Ячменев)

               
КОСМОДРОМ

1




Дошколята строят космодром

От автора.
       Узнав о том, что супруг провел у сына, в лицее, для учеников одного из начальных классов открытый урок, его супруга, воспитатьельница детского сада, Ольга Борисовна Ячменева, решила на День космонавтики пригласить Леонида Александровича в свой детский сад № 317.
       В году, начиная с 2018 , в дошкольных учреждениях города Екатеринбурга, а это 190 воспитанников из 33 дошкольных учреждений, подходил к концу конкурс, посвященыый теме «Человек. Вселенная. Космос».
      Космос… Есть в нем что-то мистическое, таинственное, неразгаданное, неизведанное… Он манит людей своей загадочной красотой. Чего только стоит чистое звездное небо? Оно завораживает. На нем миллиарды звезд. А что там дальше, в глубинах космоса?
        Дошколятам, из разных взрастных групп следовало построить ракету и макет комодрома. Ракету предстояло собирать из нескольких частей, точно так же, как и сам космодром. Можно было пойти очень простым путем. Купить настольную игру «Космодром» и поделить маленких космонавтов-конструкторов, на три группы. Одни «работают» в сборочном цехе, другие на испытательно стенде, а третьи строят стартовый стол. Работают, развивая внимательность, системное мышление и волю к победе. А все это, в коплекса, приведет, в любом случае к успеху и подарит дошколятам уйму удовольствия от этого захватывающего процесса.
      Но изобретательная Ольга Борисовна, решила добавить в эту игру свою «изюминку». Настольную игру «Космос» объединить с ручными поделками космического «оборудования» из подручных материалов. Благо такого добра, в детсадовских кладовках всегда хватало.
      Работа строилась с опорой на имеющиеся у детей навыки, полученные на занятиях лепки и конструирования.
     Для работы понадобились корзиночки из фольги «Ягодное лукошко», компьютерные диски, крышки от банок разного размера, бутылочки от йогурта, зубочистки, трубочки от сока, пластилин, пуговицы, двухсторонний скотч, ножницы и два листа черного картона формата А3.

2

Дедушкин рассказ о космосе

(рассказывает Л.А. Ячменев)

       «Свою беседу с собравшимися в спортивном зале дошколятами,я начал весьма неожиданно. Посадив подле себя и перед товарищами, воспитанниками детсада №317, своего внука Сережу, повел с ними ранее отрепетированную беседу:
— Скажи, Сережа, у тебя столько машинок дома, целый гараж! Наверно, когда вырастешь, станешь водителем?
— Деда, я хочу водить самый большой грузовик на свете, карьерный самосвал! — ничуть не смутившись ответил внук.
— Хорошая мечта. А в моем детстве все мальчики и девочки мечтали стать космонавтами.
— Почему, деда? Ведь водителем намного интереснее?
— Тогда, как раз первый человек в космос полетел. Он был героем для всех людей. Никто не знал, сможет он туда долететь и вернуться обратно или нет? Он был смелым и настоящим героем. Перед взлетом улыбался и шутил, хотя, наверняка, боялся неизвестности.
— А что там, в космосе, деда? – спросил Сережа.
— Садись поудобнее, сейчас расскажу.
      Ты наверняка уже знаешь, что мы живем на планете Земля. То, чем мы дышим, воздух, есть только рядом с планетой. Чем выше над землей поднимаешься, хоть в горах, хоть на воздушном шаре, тем меньше воздуха и сложнее дышать.
      А в космосе воздуха нет вообще.
      Если космонавт выйдет из космического корабля без специального защитного костюма — скафандра, в который через шланг подается воздух для дыхания, то сразу же умрет в вакууме.
      И если корабль получит даже маленькую пробоину, через нее быстро выйдет весь воздух и люди тоже погибнут. Поэтому в космонавты идут только самые смелые люди. Люди, которые могут быстро устранить любую неполадку на корабле. Для этого их очень долго обучают на Земле, на точной копии космического корабля.
      Это только в мультфильмах космонавты садятся в летающую тарелку без скафандра и мигом долетают до другой планеты. На самом деле туда добираются несколько лет. И люди до сих пор побывали только на Луне, спутнике нашей планеты. До других планет космические аппараты долетали без людей. Ученые изучают другие планеты по снимкам и анализам, передаваемым с космических аппаратов. Для того, чтобы первые люди, которые отправятся их покорять, были в безопасности.
      Еще тогда, когда первый космонавт Юрий Гагарин пролетел вокруг Земли и вернулся обратно живым, люди мечтали о покорении космических далей и чужих планет. Сочиняли фантастические рассказы, снимали мультфильмы и фильмы о космосе.
       Мы с радостью впитывали в себя всю информацию о космосе. И хором пели песню о том, что и “на Марсе будут яблони цвести”.
      Нам казалось, что пройдет еще несколько лет, и мы сможем побывать в этом загадочном космосе. Но космонавтика — слишком дорогое удовольствие, тем более, что пока людям хватает ресурсов и места на своей планете. Поэтому ученые не спешат покорять чужие миры. Хоть и планируют, строят, экспериментируют.
      Ты знаешь, Сережа, что уже много лет ученые проверяют возможности людей и растений для выживания на Марсе? Хотят высадить там лишайники — самые неприхотливые растения, которые за годы и десятилетия подготовят почву для более сложных растений, которые смогут высадить колонисты.
       Первые люди, которые полетят на Марс, останутся там навсегда. Поэтому ученые-психологи проверяют людей на совместимость, закрывают несколько человек в небольшое помещение, чтобы понять, как они смогут там существовать вместе, не ссорясь. Это важно для подбора первой команды, которую отправят на Марс, так как людей в ней будет мало.
       Пока у человечества нет таких космических аппаратов, которые могут взлететь повторно с чужой планеты и довезти людей и грузы до Земли. А это значит, что людям придется очень долго жить вместе, то есть всю жизнь. И вместе строить, и выживать на чужой планете.
      Первые колонисты будут ученые, испытатели. Они построят базу для исследований, вырастят растения и животных, чтобы было что кушать. У них появятся там дети, а потом внуки, которые тоже станут учеными. И постепенно люди покорят эту далекую планету.
— А чтобы строить дома на Марсе, там будет нужен карьерный самосвал?! – спрашивает меня внук.
— Нет, Сережа, самосвал там не сможет ездить. Он работает потому, что горит бензин. А бензина и воздуха, без которого гореть ничего не может, на Марсе нет. Для покорения космоса строят специальные машины. Они работают на солнечных батареях. Светит солнце — они работают. Наступила ночь, кончился заряд — отдыхают, ждут новой подзарядки от солнечных лучей.
— А если не успеешь доехать до дома, то где спать? В аппарате? – не унимается, хорошо отрепетировавший свою роль Сережа.
— Эти аппараты пока ездят без людей. Управляются дистанционно, как телевизор от пульта. Сидишь на диване, нажимаешь кнопочки, телевизор показывает местность, по которой движется аппарат, а он едет туда, куда ты захочешь.
— Дед,в это же можно и без Марса, дома поиграть. Папа на компьютере танки, машины и самолеты водит.

Совсем недетский космодром

— То игра, а здесь все по-настоящему. В игре можно врезаться в стену и тебе ничего не будет. А если в космосе аппарат из-за тебя сломается, то получишь от начальства выговор. И больше никто тебе управлять им не даст.
— Значит, папу в космонавты не возьмут.У него постоянно машинки ломаются.
— Не возьмут, но не только из-за этого. В космонавты берут молодых, сильных и здоровых ученых. Людей, которые любят физику, химию, астрономию и другие науки. А твой папа, после того, как оставив должность директора школы, собирается стать или строителем, или уйти в торговлю, к физкультуре и наукам уже никак не относится. Он уже видит себя продавцом. А продавцов туда не берут, не нужны они там, как и деньги.
— В космосе не нужны деньги?
— Да, там работают для того, чтобы деньги были, когда вернутся на землю. А в космосе все уже куплено. Еда доставляется вместе с космонавтами за счет работодателя. Одежда тоже лишняя там не нужна. Так что в космосе ни деньги, ни те, кто их забирает, не нужны.
— Как интересно, деда… А меня в космонавты возьмут?
— Если будешь делать зарядку, заниматься физкультурой в детском саду и школе, хорошо учиться и стремиться всей душой в космические дали, то все может быть.
— Попрошу папу найти мультик про космонавтов. Вдруг и правда мне понравится быть космонавтом.
     Так закончилась моя беседа с дошколятами, которые, вместе с моей женой Ольгой Борисовной и другими воспитательницами, а также нянечками, наградили меня дружными и продолжительными апплодисментами».


ОСТАНОВКА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

(PS)

 ПО РОДНОЙ СТОРОНЕ
(рассказывает Л.А. Ячменев)

1

       «Эта поездка по родной среднеуральской стороне была для меня похожа, не только на возвращение в свое полузабытое прошлое, но и на поиск могилы своего родного отца, Александра Степановичи Ячменева, погибшего смертью храбрых в 1944 году, на полях Великой отечественной войны.
      Я долго собирался в эту дорогу, но всегда чего-то нехватало, в последний момент, когда уже оставалось выйти из своего жилища: то порог становился высоким, то дверной замок не открывался. Словно б предлагая посидеть на табуретке да подумать хорошенько, все ли ты взял, чтобы не возвращаться назад, с полпути? Еще раз проверить, прочны ли подошвы на обуви, в пору ли поясной ремень, не прохудилась ли одежда?
      “Спусковым крючком” для посещения времен своего детства, юности и становления на ноги, послужила поездка в г. Березовск. Родственники жены, в лице давно повзрослевших и уже ставших дедушками и
бабушками племянников и племанниц, “завели” меня на все пружины… Указав на то, что мне, в пору своего восьмидесятилетия, Сам Господь Бог повелевает посетить родные места и своих родных, по отцу, людей, яченевского корня и крови.
      И ведь действительно, после возвращения в Екатеринбург, и незамедлительных сборов, словно рука Самого Всевышнего повела меня теми “стежками-дорожками”, без заминок и непредвиденных остановок,
прямиком туда, где мне следовало быть.
       Уже ночью я был в Алапаевске.
       Прибыв поздним поездом, долго ходил по пустынным летним улицам своей юности, то совершенно не узнавая город, то радуясь старинным зданиям, запомнившим меня в ту пору, когда я здесь учился в Алапаевском станкостроительном техникуме. Вспоминая о студенческих буднях и праздниках, о своей первой любви, о заводской практике и своем мудром наставнике. А уже с первым утренним автобусом отправился в Нижнюю Салду, в свое “родовое гнездо”. Туда, где родился и жил родной отец. Туда, откуда он уходил на фронт, туда, куда пришла на него похоронка.
       Первое, куда повели меня не только Господь Бог, но и мои ноги, это была улица, где стаял дом, в котором жили братья Ячменевы. Теперь там вместо барака стоит красивый многоэтажный дом. Только красота его совсем не обрадовала меня. Посколько под собой он навечно похоронил мою память, которая долгие годы хранила эти ячменевские окна, с наличниками, калитку и палисадник, и то деревце, которое тогда казалось большим.
    
2

       Прежде чем постучаться в дверь к родственникам, попытался найти и, о чудо, нашел тех людей, которые еще помнили, пусть не братьев Ячменевых, а их, уже упокоившихся на городском кладбище детей. Само приведенье Господне вывело меня на жильцов соседнего с отцовским бараком дома.
      Далее, рука Всевышнего направила меня в местный музей, где чудесным образом оказался корреспондент “Городского вестника”. Узнав, кто я и что ищу, этот добрый и отзывчивый человек, выступив в роли гида, провел меня по музею, рассказав о том, что его газета и местные краеведы готовят серию книг о погибших в Великую отечественную фронтовиках-нижнесалдинцах. Одна из этих книг будет и о моем отце, Александре Степановиче Ячменеве. А я, как если бы в самую пору, появился в Нижней Салде. Отчего корреспондент долго и дотошно расспрашивал меня об отце, о том, что говорила моя матушка о своем муже да многочисленные родственники той давней, уже послевоенной поры.
       Проходя мимо очередного музейного стенда, сотрудник “Городского вестника” сообщил мне, что готовится стенд о временах гражданской войны, которая не обошла стороной и Нижнюю Салду, интересовался, не участвовали ли в боях за советскую власть или против нее Ячменевы?
       Корреспондент показывал мне какой-то стенд с именами погибвих, в интересующую его пору, но я уже, с головой переполненной всевозможною информаций, если честно признать, ничего не мог разглядеть в этом списке погибших. Но пообещал себе, что непременно, уже через негкоторое время, обязательно вернусь в Нижнию Салду.
      А затем была встреча с хлебосольными, можно сказать “зажиточными” родственниками, проживающими в просторных коттеджах, в подвалах которых, солений и варений, мясных и ягодно—овощных ни на один год. А в гараже стоят дорогие машины. На одной из этих машин, мне с мужем племянницы, уже на другой день, утром, предстояло отправиться в родное село Кишкинское, где я учился и куда затем приежал к бабушке.
       Очень разочаровало меня то, что некогда центральная, хорошо ухоженная, асфальтированная улица, стала похожа на полигон для испытания на прочность автомобильной техники. То ямы, то колдобины… Чуть было не похоронили на этой центральной улице дорогой внедорожник племянника.
      А когда я увидел, вместо старой мельницы и запруды, пустырь и заболоченность да высоченную каменную стену, отгораживающую цепь коттеджей, я понял, что богатство и нажива убивает не только историю села Кишкинское, но и всей страны. Местную нищету оттеснили целые улицы представителей поселковой власти и ее подкармливающих местных царьков.
       Посетив это, из бетона и стекла, сверкающее здание поселковой власти, я попытался навести справки о том, не осталось ли в селе тех жителей, которые еще помнят мою бабушку, а быть может и меня самого? На что, красивая, как и само здание женщина, посоветовал съездить в ближайшую деревню, где еще проживают мои сверстники. До деревни той мы не доехали, зато встретили на обочине древнюю старушку. И хоть она плохо помнила бабушкину родню, зато фамилию их вспомнила без труда. Поговорив о делах сельских, о нововведениях, я попросил племянника отвезти меня на местное кладбище, да и отправиться в обратный путь, в Нижнюю Салду.
       Как и следовало ожидать, среди покосившихся, а то и давно сгнивших и заросших бурьяном крестов, я не нашел могил зачинателей Ячменевского рода, перед которым я теперь в неоплатном долгу…
       Мое огорчение скрасило то, что я из поездки по родным местам, привез немало старинных фотографий прабабушек и прадедушек, мамы и папы, их братьев и сестер. Нашел и себя, пацана – “штаны на лямкаx”.
       Домой в Екатеринбург приехал не с пустми руками и полный очень важных открытий.
       Одним словом, не смотря на отдельные “шероховатости” от новых местячковых властей, безжалостно закопавших историю села Кишкинское в небытие, я остался доволен поездкою по родным среднеуральским местам».

       От автора.

       Много дел у все еще скучающего по работе Леонида Александровича Ячменева. А потому для зарядки ума или душевной разрядки после ежедневных «экскурсий» по городу он ходит в шахматный клуб.
      Делать шах и мат он научился давно, но как говорит их главный шахматный «запевала», организатор шахматных клубов в Екатеринбурге, Михаил Александрович Егоровский: «За последнее время, пока Вы ищете работу, Ваши, Леонид Александрович, шахматные позиции укрепились настолько, что вам не страшны теперь даже чемпионы мира...»
       За время наших с Ячменевым последних встреч я узнал этого человека больше, чем за десятилетний период нашей с ним совместной работы в Уральском государственном педагогическом университете.
      В биографии Ячменева, как и у большинства из нас, если целенаправленно в поисках компромата хорошо «порыться в белье», можно отыскать и белые, и черные пятна. Да и как же иначе? Даже среди «героев нашего времени», будь они в кавычках или без кавычек, в этом грешном мире вы никогда и нигде не найдете святых, поскольку они все на небесах. А потому я больше чем уверен, что среди тех, кто прочтет настоящее документально-художественное повествование, кроме добрых и понимающих людей‚ найдутся и злопыхатели. И они, те, кому Ячменев давно не подает руки, скажут, что он в свое время был весьма неравнодушен к спиртному, женщинам и ко всему тому, о чем можно сказать «на грани фола». И будут правы…
       Вот и я, грешный, вовсе не писал его портрет для иконостаса. Не ретушировал его «фотографий», пусть не всегда благообразных, зато живых. Я просто накануне его предъюбилейного Дня рождения попытался до прихода гостей подмести и несколько облагородить его «дом»характер. Так сказать, украсил всегда широко распахнутые для общения окна новыми занавесками, а на полу в прихожей, где он любит встречать гостей, расстелил домотанные половики. И никаких излишеств!
       К сказанному могу добавить еще несколько слов. Все наши недостатки — это оборотная сторона медали. Применительно к Ячменеву — это оборотная сторона не медали, а его честно заработанного ордена.
       И пусть мое мнение будет для кого-то спорным, но я его все равно «озвучу», сказав, что без недостатков и герой – не герой, и страна – не страна.

               


               

















 








                АВТОРСКОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ

       Со времени издания «Нагадала мне цыганка», «Ячменево поле» и «Ячменевы»  уже прошло семь лет. На первый взгляд, казалось бы, не так уж и много времени, если на жизнь семьи Ячменевых смотреть со стороны, несколько отдаленно. А на самом-то деле перемены происходят регулярно. Чего стоит только появление любимого внука! Сереже уже пять годиков, и он, как и его родители, бабушки и дедушки, тоже «ходит на работу» – в детский сад. А там не успеешь повернуться – уже и школа ждет. Правда, если он пойдет в ближайшее от его места жительства учебное заведение, в лицей №128, там папа уже не преподает. Дело в том, что за вышеуказанный отрезок времени, Александр Леонидович Ячменев, покинув альма-а-матер, уже успел поработать директором одной из Екатеринбургских школ, совершенно в другом районе города. А недавно, оставив эту должность, ушел на «каникулы», в поисках нового места работы.
       Мама Александра – Ольга Борисовна Ячменева, продолжает вот уже не один десяток лет «нянчиться» с детсадовскими ребятишками, являясь многоуважаемым воспитателем, а ее первые маленькие подопечные, сами став родителями, уже водят в детский садик своих малышей.
       Если вести речь о моем попутчике и главном герое теперешнего, дополненного и переработанного повествования, Леониде Александровиче Ячменеве, здесь одной или парой строк не отделаешься. О нем так же, как и он любит сам увлеченно рассказывать о людях, можно говорить очень долго. Но я этого не буду делать, сказав лишь одно: Леонид Александрович – это вовсе не пенсионер, а разносторонне увлеченный «живчик». Он анекдоты на завалинке да в обществе бабусь не рассказывает, семечек не щелкает. Ячменев в свободное от работы время едет на «Плотинку», в центр города Екатеринбурга, или в любой клуб по интересам – поиграть в шахматы, где по-гроссмейстерски «щелкает» своих товарищей-соперников. Уже одно это говорит о том, что у моего героя, готовящегося встретить свое восьмидесятилетие, все еще светлый ум и многоходовые размышления о жизни. У него по-прежнему много друзей и знакомых, а это – не сто рублей иметь… Одним словом – жизнь у Леонида Александровича «бьет ключом». И он все еще в дороге.
       После плодотворного посещения своих родных мест, ему еще есть что поведать своему сыну и внуку, друзьям-шахматистам, ну и, конечно, мне, его «летописцу» и давнему виртуальному попутчику, на его проложенных и проторенных жизнью тропинках и дорогах.

                Александр Шатрабаев –
                автор не одного десятка книг
                прозы и стихов. 
               

                11 июля 2021