Запасы несгорающей любви

День был полон мелких забот и хлопот, всяких мелочей, которые надо было успеть переделать и ничего не забыть: узнать результаты последнего экзамена в университете, где она училась на последнем курсе, забрать из ателье перчатки для свадьбы подруги, сделать кое-какие покупки, отвезти документы отца по бизнесу его клиенту и при этом к назначенному часу быть на новом месте работы.

Сверкая брызгами и каплями майского дождя, играя солнечно-золотисто-зелеными красками, улицы Донбасса словно ожили в ярком убранстве свежей пахнущей зелени; всё блестело, бежало, струилось, бурлило по новым чистым дорогам и тротуарам. И везде будто звучала нежнейшая, еле уловимая музыка весны — листвы, ветра, чириканья птиц, которую заглушил громкий звонок трамвая.

Легче ласточки она заскочила в трамвай и устроилась поближе к окну, подставив личико тёплому, льющемуся свету. “Ах, да, ещё фотографии…” — промелькнуло в голове и она улыбнулась солнечным лучам, вспоминая о том, что с подругой отправляется на каникулы в романтичную Италию, раскинувшуюся на живописных, цветущих берегах под невероятным лазурным небом, в страну, достигшую в ремесле “Прекрасного” всего, что есть лучшего — высокой моды, изысканной кухни, потрясающей живописи, — словом место, которое было удивительно красивой мечтой, становящейся явью.

Вдруг ей улыбнулся, помахал рукой какой-то молодой человек в проезжающем рядом автомобиле. Хотя мужчины часто дарили ей знаки внимания, подмечая её природную славянскую красоту, всё же это было очень приятно. И она искренне улыбнулась и подарила незнакомцу ни к чему не обязывающий ответный взмах рукой.

Будто на одном дыхании, словно майский ветерок “пролетела” она полгорода, захватив и покупки, и перчатки, и фотографии, и “пятерку” в университете, даже не заметив, как минуло два часа дня и надо было спешить на работу.

Это местечко, однако, сложно было и работой-то назвать, скорее новое, интересное увлечение, — компания, найденная по знакомству, предлагающая трёх-четырех часовую занятость в течение дня в качестве помощницы PR-менеджера с разнообразными обязанностями по проведению разных развлекательных мероприятий: придумать-разослать приглашения, согласовать сценарий вечера с участниками, выдумать розыгрыши, игры, лотереи, показать фотографу место съемки и многое прочее, — обязанности, знакомство с которыми в течение последней недели доставляло ей скорее больше удовольствие, нежели было работой. Также в приятных хлопотах и делах прошел и этот день, в завершении чего фотограф прислал пробный отснятый материал с репетиции, среди которого отчего-то оказалось много фотографий с ней, за чем последовало приглашение поужинать вместе вечером. Пришлось “отшучиваться” от неудачливого ухажера “дежурными фразами”. Неумелое ухаживание, правда, не испортило дня и она с прекрасным настроением поехала домой.

— А вот и она! — громко зазвучал бас отца.
— Инна, ты? — донесся из кухни голос матери.
— А мы как раз о тебе говорили. Ну что, как съездила?
— Да всё хорошо, документы отвезла, вот то, что вы просили купить, фотографии на визу получила… — радостно щебетала Инна, перечисляя дела, что успела сделать. — А о чём вы разговариваете?
— Да вот, тобой интересуется человек, познакомиться хочет.
— А мы обсуждаем под стать он тебе или нет…  — добавила мать, подмигнув лукаво.
— Ну я не знаю, у меня тут ещё дела, работа, а потом я же в Италию уезжаю. Я же его не знаю?
— Уже знаешь, он тебя сегодня в трамвае приметил, а ты ему ответила.
— Он что, тот самый парень? А как, откуда вы его знаете?
— Сын моей знакомой, и вот букет тебе с запиской прислал.
— Какой ловкий и быстрый, однако, да всё это не серьёзно совсем — я его даже не знаю.
— Ну и разборчивая же ты, а парень симпатичный: ещё влюбишься и в Италию не поедешь.
— Да, ладно, как знаешь… Ты ведь у нас такая прехорошенькая, не грех и повыбирать! — добавила мать. — Пойдемте ужинать, всё готово.

Тем временем долгожданное наступающее лето уже начинало свой отсчет деньков, мимолетно летящих навстречу неминуемому закату и гаснущих в серебристом холодном свете молчаливой, таинственной луны.

Инна  вздохнула, скользя мечтательно-задумчивым взглядом вдоль ряда семейных фотографий, университетского плаката, поверх стопок учебников и вверх выше над зеленеющими липами за окном, вдаль, в небо. Что-то внутри радостно стучало: “Да, так многое пройдено, впереди вся жизнь, полная приключений, путешествий, новых встреч и занятий… Как интересно было бы по миру поездить!.. Последний курс — уже не так тяжело, а сколько всего интересного впереди!”, — а сердце учащенно вторило, подсказывая предвкушение новой неведомой свободы, от чего казалось за спиной незримо начинали расти крылья.

— Господи, какие ухажеры?!.. Я так вас люблю, у меня всё ещё впереди!
— Проходи, садись же, твой любимый пирог.

***
Свадьба подруги с её участием в качестве организатора, новые проекты на работе, пёстрая мозаика впечатлений от Италии нежнейшего цвета бархатного заката над морской волной, сотканная из тёплых волокон кашемира и душистой замши последних коллекций сезона, ароматов солнечного вина и лёгких ноток серебра перламутровых устриц, ярких, словно лучистых мандариново-лазурных красок полотен итальянской живописи, — минувшее незаметно лето, казалось, не оставило в сердце свободного места для эмоций, что остановится уже не было никакой возможности и о них нужно непременно поделиться, рассказать всем.

— Господи, мама, ты не поверишь: Сикстинская капелла... я когда её увидела, — я заплакала… — взахлеб рассказывала Инна о путешествии.
— Я хочу там жить, учиться, работать!
— Не спеши, подожди, дочка, дома тоже хорошо, и для кого мы создавали наше предприятие?.. Разве ты не хотела принимать в нём участие по окончании учебы? — перебила мать.
— Да я же в этом совсем ничего не смыслю…
— Вот об этом я и хотел поговорить, — с серьёзным намереньем в голосе продолжил отец. — Как раз в пору об этом подумать.

Инна насторожилась.

— Ситуация сейчас нестабильная на рынке, сама знаешь, видишь, как я сам кручусь, да и в стране в целом. Ты девчонка смышлёная, неглупая, но как говориться один в поле не воин.
— Пап, к чему ты клонишь? Я, ты ведь знаешь, я психолог по образованию и ничего не понимаю в твоем деле?
— У меня есть один новый проект и в нём мне очень нужна твоя помощь. Мы думаем расширяться и со всем справиться я не смогу, не успею.  Но у меня есть партнёр, толковый парень. Он как-то давно приходил ко мне в офис по одному, другому делу, увидел тебя. Дело его было мне не интересное тогда, но я заметил и другое. Парень сирота, но смог выбиться, сам, своими руками сделать хороший бизнес, что ценно… — он сделал паузу. — Главное ты ему понравилась очень, наблюдая за тобой, он даже на время забыл, зачем пришел ко мне. — с усмешкой добавил он.
И видя Иннину реакцию, продолжил:
— Не смотри, что он сирота, человек хороший, и мозги на месте, и сердце доброе. Ты присмотрись к нему, он не плохой. Сама посуди, учебу ты заканчиваешь, а дальше взрослая, самостоятельная жизнь, а с годами выбора всё меньше. Но я не давлю, так, к слову… Главное, что объединив наши усилия в нашем общем деле, мы значительно сможем укрепить наши позиции, но и хлопот станет больше, и в этом деле я рассчитываю на твое участие, я конечно тебя не брошу, но и рассчитывать на меня всё время ты не сможешь, да и возраст у меня уже не тот. Так что будешь работать с Тимофеем в паре, набираться у него опыта.
А с его интересом к тебе, — так точно сказать могу, — понравилась ты ему сильно.
Инна заметно взволновалась:
— Пап, не решай за меня…
— Тихо ты, тихо… Всё понимаю. Но ты и о другом подумай, подумай как следует. Я за тебя ничего решать не буду. Ты молодая, красивая, с одной стороны — у тебя всё впереди. Но посмотри и наперёд. Юность мимолетна, завтра ты заканчиваешь институт и нужно как-то определяться. Мы уже не молоды, во всём тебе опорой быть всегда не сможем. Посмотри, что в стране происходит, что угодно может случиться сегодня—завтра. И что с тобой будет, с нами, с нашим делом?.. А сильное, надежное плечо, настоящий друг и партнер — это дорогого стоит. И в нашем деле, и в твоей жизни тоже, дочка. Правильное решение отразиться на всех, неправильный выбор тоже. Могу правда сказать, если твой выбор будет Тимофей, я буду действительно спокоен. Школа институтская закончится, начнется школа жизни, а он может быть и плечом, и наставником. Что твои сокурсники, да былые ухажёры? — за девицей приударить, пыль в глаза пустить, а без родителей ещё не известно, что из себя стоят. А нам нужно, — отец значительно посмотрел на Инну, — особенно в тяжелые времена, быть вместе, и тем мы сильнее. А жизнь у нас, — посмотри на меня, — совсем не простая. Ладно ступай, я не давлю, но подумай как следует, что я сказал.

Инна не знала, что и думать. Неожиданный разговор выбил её из колеи. От услышанного она замерла, не зная что сказать. Повисла пауза. От чего-то было грустно, неловко и как-то не по себе. Возможно потому что в этом была какая-то такая жизненная правда, о которой она знала, но предпочитала сильно не задумываться. Какой-то голос внутри сейчас ей подсказывал, что возможно что-то она действительно упустила, через что-то перепорхнула легче бабочки, не придав этому ни значения, ни оценки.  Но вскоре ей мать стала рассказывать о своей новой вышивке, и она благополучно обо всём забыла, да и столько переживаний, событий было за последнее время, что для новых серьёзных раздумий места в голове решительно не было.

Как-то, когда разговор был совершенно позабыт, вечером за готовкой ужина она увлеченно расспрашивала мать о её первых свиданиях и они вместе шутили, смеялись над забавными историями, вдруг совершенно неожиданно отец подозвал ее:
— Инна, поди сюда, надо поговорить.
— Да?
— Тима сегодня приедет, я хотел вас познакомить.
— Конечно можно, но я сегодня с подругами встречаюсь.
— Ну, с подругами можно как-нибудь в другой раз встретиться: всё-таки он специально приедет, я просил. Вам бы узнать друг друга получше. Сходили бы куда-нибудь. Я прошу, ради меня сходишь?
— Куда?
— Не знаю, в театр, кино, да хоть в парк наш? Я знаю, у тебя характер мой, не захочешь — не пойдешь, но я тебя прошу всё-таки. Заодно обсудите и дела, он тебя понемногу введет в курс дела.
— Хорошо, как скажешь.

Прогулка с Тимой в парке произвела на Инну неожиданно приятное впечатление. Молодой человек оказался учтивым, внимательным, умным. В ней он пробудил живой интерес и к себе, и к бизнесу. Правда при всём при этом, Инна не воспринимала его как своего избранника, скорее как наставника, партнера и интересного человека.

Со временем ей стали открываться интересные свойства его натуры. Инна упорно вглядывалась в его черты и движения. Тимофей казался человеком скрытным, немногословным, вдумчивым, что говорило возможно о сложном, многогранном существе его характера и личности либо, вероятно, могло быть свидетельством некоторых печальных событий и травм его жизни. При всей своей многослойности, некоторой скованности и молчаливости, его выделяли несообразно всему его внешнему обличию живые, лучистые, с некоторой необычной искоркой интеллектуального любопытства интересные глаза. В нём она обнаружила качества, до того ей не замеченные, — честность, порядочность, верность принципам, исключительное трудолюбие и доброе, открытое сердце. Она с удовольствием и большим вниманием наблюдала, как он борется за жизнь, сколько вкладывает себя в бизнес, при этом оставаясь собой и не теряя упомянутые человеческие качества.

Внешне он не производил большого впечатления. Обычный с виду парень, среднего роста и телосложения, лишь его лицо, мимику, движения покрывала напряжённая, невидимая тень многочасового труда и воспитанное ощущение ценности каждого мига человеческого бытия.  Видимая обманчивая внешняя простота его облика скрывала его сложную, многогранную, но исключительно при том тонкую, развитую, высокоорганизованную натуру. Всё вместе это вызывало в Инне чувство уважения, признательность и в чем-то даже, можно сказать, восхищение.

За всем этим она почти не замечала его попыток ухаживать, старательно выдуманные поводы, как-то, например: якобы случайным образом попавшие ему в руки билеты на её любимые спектакли, концерты, придуманная история о необходимости её помощи в качестве организатора мероприятия на свадьбе друга в течение шестичасовой поездки на теплоходе, закончившейся романтичным ужином с долгими беседами под луной. Не замечала она ни многочисленных проявлений заботы, ни тёплых улыбок, ни влюблённого, нежного, почти растворяющегося в ней взгляда. Только всё больше привыкала к нему, к его компании, ей было как-то всегда по особенному с ним уютно и спокойно.  Она слушала его внимательно, как друга, наставника, учителя, впитывая каждое слово, с интересом познавая другую жизнь, другой, неизвестный до того мир этого человека, даже не отдавая себе отчет, что проводит с ним, чем с кем-либо ещё, хоть и за делами, но всё-таки большую часть времени.

Тем временем тот самый незнакомец, который её заметил из машины, буквально засыпал Инну букетами цветов, комплементами, сладостями, мягкими игрушками. От чего-то её эти отношения не тяготили, напротив, активное ухаживание, его порой поспешные, неумелые и нелепые, но искренние поступки, коими он всячески пытался завладеть её вниманием, дарили ту беззаботную лёгкость, чувство радости и веселье, которые рождали в ней непринужденность, расслабленность ничего не обязывающего отдыха, за что она даже испытывала благодарность к нему.

И, наконец, среди прочих подарков последовало кольцо, что казалось логичным продолжением приятного путешествия в мир прекрасного, заманчивого, завораживающего, полного внимания и красивых подарков ухаживания, коим она дала волю насладиться.

Но всё решил случай.

Вскоре одним осенним дождливым вечером за ужином дома, когда к ним по обыкновению присоединился и Тимофей, Инна опять увлеченно рассказывала об Италии, Испании, где уже была, и как она ещё раз хотела бы увидеть Барселону и Рим, удивительные творения Гауди и Рафаэля. Родители лишь молчаливо, с улыбкой и довольным видом внимали, радуясь развивающемуся интересу дочери к миру прекрасного. Как вдруг Тимофей встал и, посмотрев внимательно на сидящих, осторожно, волнительно начал говорить:

— Инна, я никогда не бывал за границей. Жизнь сложилась так, что мне не приходилось иметь много свободы, в ней не было места чувствам, и успеть схватиться за жизнь, выжить было, наверное, главным, — так получилось. Хоть это и не Рим, но я надеюсь, ты разделишь со мной романтическую поездку в Париж. Я не Рафаэль, но, наверное, тоже имею некоторую пару достоинств, среди которых, наверное, главное, — и он сделал долгую паузу и, вздохнув, произнес, — что я люблю тебя, выходи за меня замуж.

Встретив его упорный взгляд, Инна растерялась, покраснела.

— Дочка, скажи что-нибудь.

Подняв глаза, она встретила совершенно счастливый взор отца и, переведя взгляд, увидела безграничную материнскую радость в глазах матери. И опять его тёплый, настойчивый, терпеливо ожидающий вопрос на лице. И её охватил прилив какого-то неведомого нежного чувства, ранее не известного, чувство надежной опоры, какого-то родного уверенного спокойного счастья и тепла. И ей вдруг так стало вмиг спокойно и хорошо.

— Да, я согласна! — неожиданно для себя самой словно выпалила Инна. И какой-то маленький молоточек в сердце стучал и подсказывал, что поспешное решение верно.

Она увидела, как родители заплакали.

— Ничего-ничего, это так, сейчас, сейчас… — пробормотал смущенно, отмахивая слезу, отец.

И действительно, казалось будто бы ничего не произошло, будто бы так оно и должно быть и было так решено давно, лишь стало известно сейчас, —  и только в душе появилось тихое чувство приятной радости и спокойствия.

Дни полетели без остановки, без какой-либо нужды в её сердце задуматься хоть на момент — любовь ли это… Путешествия, яхты, приключения, пылкие, романтичные признания в любви, со вкусом подобранные подарки — всё было словно пронизано тонким чутьем и вниманием к каждой детали её личности, её характера, каждой её потребности и желанию.

Дела обстояли хорошо, даже отлично, а потому они без оглядки и без остатка погрузились в путешествия, отдавшись водовороту новых приключений и впечатлений.

— Дочка, ты любишь его? — спросил отец Инну, которая заехала попрощаться перед отлетом на Кипр.

Но Инну, которую в минувшие дни захватила, унесла волна вдаль к её мечтам сменяющихся событий, картинок, ярких вспышек и эмоциональной красоты новых ощущений, для которой мечты и реальность волею судьбы, вдруг вот так, случайно слились воедино, — этот вопрос застал врасплох.

— Я, я не знаю… Я будто растворилась в проведенном с ним времени… Я растворилась в нём как во сне, — и подумав, продолжила — конечно, да, я думаю да, я люблю его… Мне так легко, спокойно, хорошо с ним… и у меня столько эмоций от произошедшего, столько радости в душе, словно летаю, словно летаю во сне! — быстро, звучно, нараспев щебетала Инна как маленькая канарейка, преобразившаяся, ещё более похорошевшая, вернувшаяся из путешествия на миг в свою клетку, впорхнувшая на минутку в родной дом.

— Душа моя, мне кажется, твоя черта, твое качество доставлять удовольствие, будучи любимой, тебе очень даже к лицу, кстати, ты совершенно похорошела, — улыбнулась мать.

Инна ничего не ответила. Сердце канарейки, попавшей в золотую клетку, в тепле ласкового солнца от чего-то пело, но от чего — не чуяло, не знало, да и к чему задумываться, когда жизнь как песнь льется.

***
Счастливые оба до восторга, почти до состояния детства, с небывалом азартом, они просто играли в прятки на яхте.

— Поймана! Загадывай желание.
— Яхта — это мечта!
— Яхта — это не мечта, деньги должны работать.
— Что же мечта?
— Семья, любовь…
— Тебе нужна моя любовь?
— Нужна, но мне её всегда будет мало, подари мне часть себя, роди мне ребенка.
— Но я только институт заканчиваю и только-только начинаю разбираться в бизнесе. Ты не спешишь? У нас ещё столько всего впереди, давай поживем для нас с тобой — наслаждаться этим волшебным временем, только ты и я, только море и никого. Я так счастлива, а это мы ещё успеем, всему свое время.

Но Тимофей словно спешил, гнался за временем, пытаясь ухватиться за эфемерную субстанцию счастья.

— Оставь это мне, оставь бизнес, всё. Умоляю, роди мне ребенка. — Он с горящими глазами обнял ее, поцеловал и встал на колени, — умоляю, я не могу ждать, я так люблю тебя.

Инна замерла, глядя куда-то вдаль:

— Смотри, стая дельфинов! — она перегнулась через борт, у неё слетела шляпа, упав в море, и она громко засмеялась от собственной глупости.
— Думаю, это добрый знак. — Тимофей сжал её руку.
— Наверное.

На берегу их ждала плохая весть: отец Инны сообщил о случившемся банковском кризисе как только они вошли в порт по мобильной связи. Средства на счетах недоступны, ситуация не ясна, но выглядит очень опасной и совершенно нестабильной, конкуренты разорены и, кажется, эта судьба ждет и их, в решении вопросов в прессе всё больше мелькают криминальные сводки. И надежда на урегулирование дел благополучным и мирным образом кажется слишком мала. Положив трубку, услышав тревожные, даже страшные детали происходящего, на подходе к берегу он обнял ее, и, помолчав, молвил:

— … и думал я - раньше тебя любил, но это была скорее влюблённость, сейчас я понимаю, что люблю тебя или точнее, — он обхватил её руками, — я жить не могу без тебя. У нас кризис, перспективы пока не радужные, я без тебя бы не справился, не смог, ты даже не догадываешься, какая ты мне опора, не понимаешь, какая надежда и сильная рука, — он сжал её руку. — Я люблю тебя, я так тебя люблю.

***
Случившееся не прошло бесследно для них, была утрачена часть бизнеса, по поводу денег на депозитах шли долгие переговоры, которые казалось ни к чему не приведут. Тимофей почти не спал, бесконечно обдумывая и предпринимая действия по преодолению кажущейся тупиковой ситуации.

За экономическим обострением кризиса последовал политический, военный. Их квартал был полностью разгромлен. Ежечасно город подвергался обстрелам. Неминуемо рискуя жизнью, всей семьей было решено переехать на другую сторону города, перевезти оборудование. Инну беспрестанно трясло и тошнило, с каждым днем всё больше, Тимофей боялся от неё отойти.

— Я только на склад, там проблемы с электричеством, холодильные камеры не работают, — судорожно в ночи успокаивал и целовал он Инну.
— Не уезжай!
— Не могу, у нас всё может пропасть. Я на час — на два.

Над городом всё гремело, грохотало. Стеклянная полка с сервизом не выдержала и упала, разбившись вдребезги. Лампа, покосившись, уныло скрипела, освещая то и дело пропадающим, посекундно мигающим светом груду маленьких осколков.

Инна стала собирать разбитую посуду и, поранившись, зарыдала, взвыла, как пойманный в капкан волчонок, над осколками.

Тимофей вернулся на рассвете. За окном ещё была “ночь”, полная темнота, грохот орудий смолк. В столь ранний час ему было странно услышать взволнованный голос Инны, доносящийся из её комнаты. Он прислушался:
— Нет, не уговаривай, я всё решила. У меня срок всего два месяца, ещё ничего не видно. Тогда как? У меня есть выбор? Нет, это невозможно, совершенно невозможно, нет, ни к чему это сейчас. Обсудить? Зачем обсуждать, я уже всё обсудила, то есть решила. Не уговаривай… Ты меня знаешь.

Тимофей вышел из квартиры, закрыв дверь. Сел в машину и уехал. Небо, окрасившись в багрово-пламенный цвет, опять загрохотало.

Инна только заснула, как вдруг раздался звонок, она открыла дверь.
— Вот это видела?  — в нос ей ткнулся огромный красный кулак отца. Цедя каждую букву, измеряя её сжавшуюся душёнку вдоль и поперек, словно схватив, подвесив, пригвоздив её к стене, отец безмолвно ещё пару минут смотрел на неё настойчивым, яростным, словно сжатая до красна, заведенная до предела пружина, взглядом:
— Если что-то не понятно — объясню:  только попробуй это сделать! Убью! — выдохнул, повернулся и пошел прочь.

Инна стояла, смотря в пустой коридор не в силах ни говорить, ни плакать, ни двигаться.

Лишь когда Тимофей через сутки приехал, не выдержала, расплакалась, бросившись ему в колени, будто ища то ли спасения, то ли прощения.
— Глупая, почему ты хотела меня лишить счастья? Ведь вроде всё есть, не плачь, мы справимся. А то, что сейчас — это временно. Одной этой новостью ты меня сделала таким счастливым. Да… я весь Донбасс переверну. — Он её обнял и долго не отпускал. Казалось, в этом объятии они замерли навечно, как вновь послышался грохот.
— Ну ладно, успокойся, вы через два часа уезжаете, собирайся.
Инна подняла голову:
— Куда уезжаем?
— Я всё подготовил, всё уладил, будете жить в Германии, а я пока здесь с компанией — займусь решением, что делать.

С её пылающего лица вмиг спала вся краска, она побледнела, взгляд помутнел, стал неподвижным, словно вдруг осекся, запнулся о что-то, о какой-то невидимый барьер и застыл в бессильном решении немого вопроса.
— Я увижу тебя? — Инна посмотрела куда-то вдаль, в окно, поверх открывающегося вида на город, поверх крыш домов и вершин деревьев, далеко-далеко за горизонт на запад, туда, где её будет ждать ещё пока пугающая безызвестностью весть. В голове пронеслось всё, что было за последние пару лет. — Нет… я не о том, не то хотела сказать. Я хотела… я раньше тебе не говорила, не понимала, не догадывалась, только вот теперь… сейчас ясно вижу, знаю — я люблю тебя.

Состояние Инны, обремененное неприятным токсикозом, казалось, никогда не закончится, при этом приходилось постоянно переезжать с одного места жительства на другое. К счастью это по удачному стечению обстоятельств избавляло её от ненужных гнетущих мыслей о расставании.

Вестей из Донбасса не поступало. Отец Инны и забыл, что перед отъездом Тимофей передал ему письмо для Инны с просьбой передать ей не ранее дня её рождения. О нём лишь вспомнили позднее, когда однажды на пороге появился незнакомый человек с конвертом.

Вернувшись из клиники, Инна обнаружила у себя на столе два конверта, оба подписанные “Любимой”.

Немедля вскрыв первый, она увидела родной почерк: на миг ей показалось — она услышала грохот орудий:
“Любимая, не тревожься и помни, что у нас всё хорошо. Без огонька не бывает уголька, а у нас он есть, огонёк, храни его и думай о главном, об этом светлом создании, которое ты носишь. Берегите себя. В конверте подарок ко дню рождения. Я был не прав, главное не деньги в бизнесе, главное — мечтать. Мечтай, любимая, никогда не переставай. Надеюсь, та самая яхта, которая тебе понравилась, будет не только приятным тебе подарком, но и мечтою для нашего возможно сынишки. Постараюсь сделать всё, чтобы приехать как можно скорее. Быть может, ко дню рождения мы сможем объединить наши мечты на одном берегу в нашу общую и сделать её реальностью? Целую, твой Тима.”

Спешно она схватила второй конверт, лихорадочно быстрым, резким движением вскрыла край, достала лист, исписанный в спешке косым, неуклюжим, будто детским незнакомым почерком:
“Любимая, ещё намедни я думал о предстоящем счастье, и я всё сделал, я всё подготовил. Но ты прости меня, видно не доведется встретить твой день рождения под парусом твоей мечты, не в этот раз, любимая. Пишу с трудом, почти на ощупь. Доктор, хоть и оставил уже заботу обо мне, человек добрый и дал мне эту возможность. Сосед говорит, что закат красивый, солнце уходит за чистый горизонт. А значит будет хороший день. Ты верь, ты обязательно мечтай. Мечтай, люби и выходи замуж. Всё, сил нет. Прости. Люблю. Твой Тима.”