Глава 6. Кто старое помянет...
Вкушать пищу надо медленно и желательно соблюдать старое правило: когда я ем, я глух и нем. Совсем немой оставаться не получится – все-таки гость рядом. Это на мужа можно дуться и с тарелкой в другую комнату убежать, а Сталин не каждый день в гости захаживает. Надо отвечать на его вопросы, непонятки объяснять. Но как объяснить современную жизнь? Одно то, что Советский Союз, созданный им с товарищами по партии на крови гражданской войны, перестал в одночасье существовать, благодаря предательству его же однопартийцев, внушает страх. Кто знает, как он отреагирует на такую новость? Сам сойдет с ума или меня, как гонца с плохой вестью, на месте прикончит? Пистолета в кобуре я не заметила, но сила-то в руках есть. Все варианты нужно просчитывать, прежде чем рот открывать. Поэтому тормози, Ирина, перед каждым словом. Лучше на ржавых тормозах тихонько ехать, чем на скоростном Порше по кочкам бездорожья мчаться и шею ломать.
Есть понятие бытовая сообразительность. Оно предполагает быстро и толково применять умения и навыки, полученные в семье, школе и других учебных заведениях. Соображалка у меня всегда работала отлично, но сейчас случился сбой. Мысли расползлись киселем, извилины в голове размякли и потекли из носа. Во-первых, неизвестно, на какой срок товарищ коммунист поселился в моей квартире и как его послать куда-нибудь подальше, не умаляя великого достоинства. Послать не просто так, а ради безопасности обеих сторон. Во-вторых, гость непростой и любознательный, уж точно захочет новости последних десятилетий узнать. Но самое главное – как он отреагирует на все услышанное? Рассказывать обо всем подробно – нельзя, только в общих чертах и без деталей. Окочурится от правды, не дай бог, прямо у меня в квартире. И что муж скажет? Разве нормальный немец поймет, что покойный товарищ Сталин вдруг ожил, побывал у меня в гостях, да тут же скоропостижно второй раз скончался? Семьдесят три года спустя.
Несмотря на все западные демократии, вместе взятые и мой персональный голос тоньше писка, меня наверняка до конца дней запрут в сумасшедший дом. Или на анализы в расход пустят. Особо любознательные ученые и политики захотят узнать, каким образом какая-то русская мадам сумела вождя всех народов домой заполучить. Вероятно, у нее какой-то хитрый секрет, незнакомый специальным разведывательным службам, имеется. Многим точно захочется кого-нибудь еще оживить по моему методу. Если уж не Адама и Еву, то, может быть, Наполеона, Эйнштейна или даже Адольфа нашего Гитлера. Капиталистам палец в рот не клади – лучше сразу место на кладбище заказывай. У них хитростей напридумано – на всю планету хватит. Особенно, если врать умело. А уж искусство вранья они с рабовладельческих времен совершенствуют. У них один ответ с улыбочкой: не любо, не слушай, а врать не мешай! Такие башни лжи языками наворочают, мама не горюй. Отморозки девяностых молча в сторонке с паяльниками и утюгами в портфелях покуривают.
В сумасшедший дом не хочу, на анализы тоже. Надо быстро искать выход из положения. Время поджимает, суп в тарелке заканчивается, желудок заполнен до краев. Сейчас вопросы начнутся.
Лучшая защита – нападение.
Надо первой стартовать, чтобы к финишу живой доползти. Начать с второстепенных событий, с мелочей, тогда главное покажется не таким значительным. Только вот по какой формуле главные котлеты от второстепенных мух отделить? Точно знаю – на распродаже качество продукта не меняется, только цена ниже, но вот как это на практическую часть разговора перенести, чтобы самой умом не повредиться? Начну с безобидных нейтральных фактов. Конь о четырех ногах и то спотыкается, так что до свадьбы заживет, если что.
– Вам, Иосиф Виссарионович, наверняка интересно о современной жизни узнать. Все же после вашего ухода больше семидесяти лет прошло... До сих пор миллионам людей не понятно, зачем было ваше тело тайно из Мавзолея выносить и ночью перезахоранивать? Ни родственников не пригласили на церемонию, ни прощального обеда по христианскому обычаю не собрали. Ночью с фонарями, втихую, чтобы никто не увидел... Прям как вражину какого-то, а не бывшего лидера государства. В Мавзолей «Ленин-Сталин» очереди никогда не заканчивались. Люди со всей страны специально приезжали на двух вождей мирового пролетариата посмотреть. Кому ваше тело в Мавзолее помешало, кто позавидовал? Если меня спросите, я бы лично не стала ваше тело из саркофага в деревянный гроб перекладывать – в нем бы и похоронила, с почестями, при дневном свете. А еще с вашего кителя золотые пуговицы с погонами не стала бы спарывать и на латунные менять. Варварство, право слово! Никакого уважения к великому человеку! Пуговицы им золотые помешали, жадность над разумом верх взяла. Мародерство тогдашние коммунистические деятели учинили. Ужас какой-то три раза...
Начитанность хотела показать, а вышла неловкость. Сталин побледнел, кулаки сжал, аж костяшки побелели, глаза от гнева искры мечут и чуть из орбит не вылезают. Беда! Тормози, Ирина, приехала! Вот уж точно: волос долог – ум короток. Знаю, что нельзя лишнего болтать, но вечно в одно и то же вляпываюсь. Слово не воробей, вылетело – не поймаешь. Точно у меня язык без костей, хоть завязочки пришей, только на холодец годится. Про холодец это моя фантазия разыгралась, беда... Исправлять положение надо.
– Вы не переживайте сильно, товарищ Сталин! Дело давнее, уже почти забытое. Те люди, что вас перезахоранивали, в голос плакали, жалели. Они люди подневольные – им приказали, они сделали. Поверьте, если б тогда народ о таком крохоборстве и политической мелочности узнал – смёл бы все политбюро к чертовой матери. Решения не народ принимает – те, кто у власти стоят. У простого народа о вас память хорошая до сих пор осталась. Пуговицы заново ни одна власть не распорядилась вернуть, хотя все, как один, генеральные секретари знали об этом. Так с латунными и лежите...
Как-то не получилось от пуговиц оторваться – меня они тоже за живое задели. Это ж каким моральным уродом надо быть, чтобы над покойником такое мародёрство учинить? На Руси за такое вешали, руки отрубали, к смертной казни приговаривали, а здесь без приказа генсека точно не обошлось. Беда...
Гость как сидел молча, так и остался сидеть – новость переваривать после супа. Вместо десерта. Я ему тихонько стакан с водой пододвинула, аспирин бы принесла от волнения или валерьянки, но встать опасалась. Пусть волнение уляжется – после бури море всегда спокойно плещется. Сталин еще посидел, выпил воду, пальцами по столу постучал от переживаний.
– Всегда знал: мал клоп, да вонюч. Добился-таки своего, последыш... Когда перезахоронили и куда?
– У Кремлевской стены на торжественном месте положили – хоть за это не переживайте, место самое почетное. Памятник мраморный. Цветы всегда свежие лежат. Не от правительства, люди приносят. До сих пор ваши достижения помнят, все, что вы для страны сделали, как войну великую выиграли. А когда? Кажется, в шестьдесят первом. Точную дату в интернете уточню, если надо.
– Далеко твой интернет и когда работает? Дату мне важно точно знать.
– Интернет в соседней комнате работает круглосуточно... Вы же о нем ничего не знаете. Хотите, в двух словах объясню техническое чудо? Сегодня практически любую дату или информацию в течение минуты получить можно. Конечно, если сведения не содержат государственной тайны – секретные документы по-прежнему в закрытых архивах хранятся.
Уловив кивок гостя, я в течение получаса пыталась объяснить, что такое компьютер. Специальных технических заморочек сама не знаю, но на пальцах и методом тыка объяснять сложную тему получается неплохо. Не знаю, понял или нет меня гость, но воспользоваться компьютером не отказался. Кажется, сдвинулось с мертвой точки. Сижу, живая-здоровая. Первый блин с пуговицами подгорел, но ничего, лиха беда начало.
Пойду посуду помою после обеда, следующую тему для разговора придумаю, чтобы самую опасную стороной обойти. Не уверена, что после новости о гибели Советского Союза он побледнеет или покраснеет. Как бы не прибил гостеприимную хозяюшку или не зарезал. Кавказцы – народ горячий. Им плохие новости все враз говорить не следует. Постепенно надо выкладывать. Пока на кухне возиться буду, успею все ножи подальше заныкать. На всякий случай.
– Я вам семейный фотоальбом сейчас принесу посмотреть, а сама стол от посуды освобожу. Нехорошо в неубранной комнате разговаривать.
Две тарелки помыть – не в Берлин слетать. Время быстро выгнало меня с кухни и усадило рядом с гостем. Я рассматривала его исподтишка и радовалась, что мы худо-бедно понимаем друг друга. Говорит он вдумчиво, медленно, каждое слово ценит. Поучиться бы у него некоторым политикам, у которых не речь, а словесный понос. Вроде и говорят русскими словами, а смысл уловить невозможно.
– Симпатичный у тебя муж, но на русского не похож. Кто он по национальности?
– Как кто? Чистокровный немец. Он и слов-то русских не знает, кроме давай работай, в России один раз со мной был в путешествии...
Холодный пот мгновенно потек по спине. «Штирлиц еще никогда не был так близок к провалу! – мелькнуло в голове, – зачем про Россию сказала, балда, неужели эту тему нельзя на кривой козе объехать? Выпутывайся быстрее, чтобы он не заметил!» И я затарахтела:
– Мы из Берлина сразу в Москву прилетели, там красота неописуемая. Домов новых понастроили, высотки зеркалами отсвечивают, широкие мосты, улицы плиткой выложены – все современное, красивое, зелень кругом, цветы насажены, люди нарядные, приветливые. Ханнесу так понравилось, что он еще раз хочет туда слетать, или на машине съездим, пока не решили... Вам интересно, товарищ Сталин?
– Конечно, интересно. Но вот почему ты, Ирина, немца в мужья взяла, неужели русских мужчин в Советском Союзе не хватает?
Ну что мне гостю ответить? От сумы да от судьбы не зарекайся, как-то так. Рано или поздно придется рассказать ему правду про развал Советского Союза. Что ж, бог не выдаст, свинья не съест – где наша не пропадала. Потихоньку, не все сразу, человека подготовить надо. Слова хоть не оружие, а ранить не хуже ножа могут.
– Мы в конце восьмидесятых по карточкам жили, ни работы, ни денег не было. Муж тогда мой, русский, водкой паленой отравился, я работу потеряла. У меня мать больная, ребенок маленький на руках, еще и собака. Семью спасать надо, с голоду не умереть. Вот замуж в Германию и вышла. Хорошо, муж-немец добрый попался. Маму брат к себе забрал, а муж из Германии в Россию деньги регулярно им переводил. Соседка-медсестра за мамой до самой смерти ухаживала. Вот так я здесь оказалась. Жизнь наладилась, а я не шустрик, туда-сюда прыгать. Здесь прижилась: дом, работа, муж.
Гость долго молчит, о чем-то крепко думает. У меня от его молчания настроение портится. Не к добру. Сталин своим поведением на президента Путина показался мне похож. Тот тоже все молчит-молчит, зато как скажет или сделает – весь Запад трясти начинает, как в лихорадке. Как минимум неделю после его слов отходят. Как бы меня тоже лихорадить не начало... Лихорадку пронесло мимо фанерным листом – гость оказался с понятием.
– Не понимаю, Ирина! Мы отменили карточную систему в тридцать пятом году. Народ вздохнул, мог свободно покупать продукты и любые товары. Во время войны нам пришлось вернуться к карточной системе. Вся страна работала на победу, продовольствия не хватало. После нашей Великой Победы многое изменилось. В тысяча девятьсот сорок седьмом мы провели денежную реформу, чтобы не дать нажиться спекулянтам, даже снизили цены на многие продовольственные товары и отменили карточки. Отменили! К концу шестидесятых годов мы планировали перейти к последней фазе развитого социализма – коммунизму. И что – в восьмидесятых годах опять ввели карточки? Что случилось с великой страной? Я оставил ее в полном порядке: промышленность работала без перебоев, сельское хозяйство обеспечивало все регионы страны продовольствием. Как можно про...ть, спустить в канализацию такое огромное, хорошо налаженное хозяйство? Не понимаю!
Слова Сталина отлетали во все стороны чувствительными молниями, раня кожу и душу. Явно запахло грозовым озоном. Мне сказать нечего, да он сейчас, наверняка, и не ждет от меня слов. Гость вываливал наружу ярость, недоумение и ожесточение по отношению к однопартийцам, допустившим карточную систему. Ему хотелось понять, где же он сам совершил ошибку. Почему после его смерти страна не продвинулась дальше в своем развитии, десяток лет спустя остановилась, а потом и вовсе начала откатываться назад. Фамилии, знакомые и незнакомые, сыпались из уст гостя на мою бедную голову, как гречневая крупа в кастрюлю. Каждая крупинка снабжалась эпитетами, редко положительными, в основном, ругательными. Матерных слов вождь не употреблял, но при описании некоторых персон обычные слова звучали приговором: негодяи, двурушники, подлецы, лизоблюды, холуи, прихвостни, предатели. Он разбирал всех вместе и каждого в отдельности, вспоминал их поведение на заседаниях политбюро, их согласие со всеми его предложениями, интриги за спиной, игнорирование его приказов, распоряжений, просьб. Перед моими глазами открылась панорама послевоенной политической жизни Советского Союза. Не всей страны, а только ее политического руководства. То, о чем я не знала и, честно говоря, знать не хочу. Жизнь предателей и лизоблюдов, облеченных властью, меня никогда не интересовала.
Сталин говорил долго и подробно. К концу второго часа речь его стала замедляться, а у меня язык прилип к нёбу. Не знаю, по какой причине больше: то ли страха, то ли удивления. Скорей всего, и от того, и от другого. Нет худа без добра – много неизвестного узнала я из тайной истории своей страны. Одно хорошо: самый горячий пар вышел, теперь не так жарко будет. Можно париться дальше без боязни.
– Вы, Иосиф Виссарионович, не берите все так близко к сердцу. Дело прошлое, ничего исправить нельзя. Многих из тех, кто разваливал Советский Союз, нет в живых. Ошибки совершает каждый...
– У каждой ошибки есть имя и фамилия. Ошибка ошибке рознь. Волосы криво в парикмахерской постричь – это одно, а страну продать, идеалы предать – совсем другое. У нас, политиков, большие полномочия, но и большая ответственность перед народом. Если уж тебя поставили во главе государства, нужно прежде всего думать не о себе, а о стране. В этом наша цель и наша работа. Много нам бед принесли хан крымский да папа римский, но еще больше – предатели народа и интересов страны. Ты, женщина, многого не знаешь, а мне нужно знать всё. Каждое событие, каждое имя, каждый закон. Можешь ли достать мне документы из архива, помочь встретиться с нужными людьми? Как сегодня люди узнают о прошлом? Не только ведь из книг, да и архивы, как всегда, не все открыты. Поройся в своем интернете – надеюсь, что-нибудь выудишь полезного.
Глаза Сталина, похожие на черные оливки, светились добром, но где-то глубоко скрывались неуверенность и страх. Он хотел и боялся узнать всю правду, но желание дойти до истины было сильней. Голос вождя народов звучал спокойно. Фигура источала силу глыбы.
– Получить информацию сегодня несложно. Компьютер знает почти все. Вы посидите, я найду нужные материалы, распечатаю, с листа читать удобней.
Мне не хотелось, чтобы гость заглядывал мне через плечо и наткнулся раньше времени на горячие материалы по развалу страны, которую он с товарищами собирал воедино многие годы по кусочку, по народу, по человеку. Всему свое время. Нельзя неподготовленного человека окунуть в ванну с цементом и сверху водой поливать. Семь раз отмерь – один раз отрежь.
– Пойду с тобой. В кабинете мне думается лучше, чем на диване. Места у вас много, посижу за столом твоего мужа. Пока ты разыскиваешь материалы, почитаю книжку. Есть у тебя в библиотеке Горький, Чехов, Булгаков? Очень люблю этих писателей. У меня в Кремле была большая библиотека. Книга – маленькое окошко, через которое весь мир увидеть можно. Мне по заграницам ездить некогда было, изучал жизнь других стран и людей по книгам. Хорошо бы узнать, что с библиотекой случилось? А впрочем, не стоит. Хорошие книги и большие библиотеки нужны только грамотным правителям. Бездари и посредственности живут без книг и не скучают. Не хочу себя еще и этим расстраивать.
От сердца отлегло. Моя библиотека не сравнится с Кремлевской, но Чехов и Булгаков есть – их я тоже люблю. Горький прошел пешком мимо меня в школе и институте. Учить – учила, но близко к сердцу не приняла. Книга книгой, да и своим умом двигай. Радует, что гость читать любит. Хотелось бы верить, что ни один книголюб злым не бывает.
Мы подошли к книжным полкам, гость получил в руки трехтомник Булгакова с томом рассказов Чехова. Мы прошли в рабочую комнату. Компьютеру с принтером предстояла работа.
Глава 7. С больной головы на здоровую
Передо мной лежала стопка отпечатанных листов. Здесь только малая толика информации. Для первого раза достаточно: материалы ХХ съезда КПСС, список генеральных секретарей, рекорды Советского Союза в мире – от полета Гагарина в космос до ракетно-ядерного паритета c США, повышение пенсий в два раза и пятидневная рабочая неделя, провал кукурузной политики. Самое интересное в этой пачке – текст полного доклада генсека Никиты Хрущева о так называемом культе личности Сталина. Интересно потому, что текст доклада в СССР держался от народа в секрете. Говорить – говорили, но очень осторожно, тихонько, чтобы народ не спугнуть. Люди верили в Сталина, любили его, и такую критику могли бы революцией встретить. Тогдашнему главарю политбюро лучше было не рисковать.
В Советском Союзе доклад Никиты опубликовали только в 1989 году, а в США его можно было прочесть сразу по горячим следам, в 1956 году. Встает нешуточный вопрос, даже два. Первый: для кого доклад писан, если в Соединенных Штатах он был опубликован на тридцать три года раньше, чем в СССР? Второй: для кого затеяна десталинизация? Вероятно, доклад был заказан из-за лужи и оплачен сполна зелеными Франклинами? У кого своих мозгов не хватает, а денег полные чемоданы, обычно чужие мозги и правительства покупают. Неужели продажа страны коммунистами в девяностые – эхо предательства шестидесятых? Вот так театральное представление в двух отделениях! Пьеса с медленным стриптизом без музыки... Ой-ой, что будет...
Ныряльщик, стоя на вышке высоко над бассейном, вдыхает полную грудь воздуха перед тем, как бухнуться вниз и уйти под воду. И нам с гостем не мешало бы воздуха поднабрать, прежде чем с головой окунуться в глубины времени.
Куда ныряем?
Ну я-то знаю, куда, просто слово назвать не могу по причине правильного советского воспитания, но очень хочется. Ладно, приведу цитату классика марксизма, Владимира Ильича. Согласно его мнению, интеллигенция – не мозг нации, а говно (орфография автора-классика сохранена). Мнение хотя и спорное, но отчасти верное. Отвлекаясь от интеллигенции, вот в этой субстанции по уши окажешься, когда доклад Никиты нашего Сергеевича прочтешь – он-то хуже ленинской интеллигенции во много раз оказался. Это я еще про подаренный Украине Крым материал заныкала, только доклады о разоблачении сталинизма и кукурузе распечатала. Конечно, кто старое помянет, тому глаз вон, а кто забудет – тому два.
Глаза лишаться не хочу даже одного – жалко. К зрению отношусь трепетно, поэтому ничего не забываю. Про прошлые грешки горе-коммунистов погожу все наружу вываливать из стратегических соображений. Господи, слова-то какие знаю, самой страшно становится... Пора на землю спускаться, пока в высоких политических облаках не заплутала.
– Товарищ Сталин, давайте я вам город наш покажу. Погода, как в сказке – ни дождя, ни снега, небо сплошь в синих заплатах. Совершим послеобеденный моцион, и вы со свежими силами за чтение распечаток приметесь. Не отказывайтесь, я вам о себе расскажу, о стране. Вы ведь за границей так и не сподобились побывать – страну строили, от троцкистов и фашистов защищали, после войны города отстраивали. Не то, что ваш коллега Никита Сергеевич – тот в заграницах когда по три месяца, а то и дольше, отсиживался. Непонятно, когда работать успевал... А домой прилетал – там другая забота. У сынули четыре легковых автомобиля, у дочки с зятем еще три, и у жены для престижа. А если куда по делам – за свежей селедкой или там за мороженым сгонять, за семьей еще четыре персональных автомобиля с шоферами закреплены. Ах да, у него ж немерено домашней прислуги было – вот головная боль! Дела-заботы, некогда о государстве подумать. И все заботы под лозунгом о благосостоянии народа. Свою семью всем народом, похоже, заменил...
Что ни говори, а у меня временами голова как лукошко, а ума ни крошки. Ну зачем завела разговоры про придворные богатства, кто вообще за язык тянул? Пусть Иосиф Виссарионович вначале познакомится с материалами, потом и подискутировать можно. Пока его внимание отвлечь надо – прогулкой. Глядишь, и мне какая умная мысль в голову закатится. Главное – казнь свою оттянуть на подальше. Про окончательный развал, вернее, откровенную продажу страны напоследок сказать. Все, Ирина, ни слова больше о генеральных секретарях, развлекай гостя бытовыми темами!
Гулять, так гулять!
На удивление, гость сразу согласился выйти на свежий воздух, на заграницы и машины никак не отреагировал. Хороший знак, но не все коту масленица. Возникает важный вопрос – как он на улицу пойдет в таком виде? Передо мной стоит крепкий мужчина на голову выше меня, одетый довольно странно и точно не по западной моде. Потертый френч защитного цвета, штаны-галифе, заправленные в старенькие сапоги. Ну разве можно с таким мужчиной в нашем городке прогуливаться? У нас даже бомжи лучше одеты, хоть их одежка и погрязней будет. Да ладно, не в тряпках счастье, но меня ж тут многие в лицо знают. Неудобно получится – мало того, что не с мужем гуляю, так еще и типчика себе не местного приискала – курам на смех. Люди ведь по одежке встречают, по уму провожают. Разговаривать или общаться ни с кем не планирую, так что им остается только на одежду смотреть.
Выйдем в таком виде – очередь точно за нами потянется, на забаву глянуть. Развлечений во время пандемии нет, все массовые мероприятия отменили: ни концертов в парке, ни разговоров задушевных в пивнушках, ни кофеек попить за столиком на улице. Все заведения закрыты даже для тех, кто руки с мылом помыл и кофе через дырку в маске пить готов. Говорят, первая волна пандемии унесла в безбрежный океан часть мирового потребления, вторая на подходе. Банкиры точно подсчитали убытки, остались недовольны результатом – мало еще, маловато будет!!! – и продлили масочный цирк шапито. Несет коронавирус легким ветерком по планете, тыкается он в закрытые двери, ан нет, не на тех напал – мы защищаемся, двери на замке. А тут вдруг выплывает на неширокую немецкую улицу карнавальщик в русской одежде. На безрыбье и рак – рыба. Хоть и не пир во время чумы, но какое-то развлечение. Сегодня всяких чудес полно: по улицам бородачи в женских платьях слоняются, восьмидесятилетние дамочки в мини-юбках еле ноги волочат, девушки без царя в голове голую грудь напоказ выставляют, а то и п;па из дырявых штанов выглянет – цирк в клинике для душевнобольных! У нас городок маленький, зеленоволосые чудеса на ходулях редко встречаются, так что любому лучу света в темном царстве карантина народ рад. Так, брякнула про прогулку, теперь с одеждой бы выкрутиться, чтобы лишний раз не выпячиваться. Хвост вытащу – голова увязнет, голову вытащу – хвост увязнет, все не слава Богу!
– Иосиф Виссарионович, неувязочка небольшая с одеждой, исправить бы надо. У нас давно военную форму не носят, ни советскую, ни немецкую. Как бы неприятностей не вышло. Местные власти после войны очень нервно на все военно-русское реагируют, могут ваш прикид неправильно понять и расценить как тайный захват русскими войсками невоенного городского объекта в обход местного НАТО. Зачем людей провоцировать? Не хотелось бы ни вас, ни меня в смешное положение ставить. Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути. Незачем им наш бронепоезд показывать: и у них нервы целей, и мы довольны – хорошо укрылись. Лучше в цивильное переодеться. У мужа есть вещи новые, не надеванные – брюки, футболка, пуловер, и куртка найдется. Вам как раз – у вас размер один и тот же. Главное, чтобы костюмчик сидел... И по сезону, и по моде. А вместо сапог у него ботинки зимние есть – принесу померить. По сырой погоде ноги в мех засунете – тепло и приятно! Мне так спокойней будет – не простынете.
– Права, Ирина: в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Неси одежду, устроим с тобой показ новой сталинской моды!
Шутка – минутка, а заряжает на час. Со смешками оделся гость в новые вещи. Совсем другой человек – выглядит современно, но по лицу узнать все равно можно. Даже в нашем маленьком городке метра не пройдешь, чтобы русской речи не услышать – занимаем потихоньку мировые позиции. Настоящий русский везде патриот, лицо вождя народов от любого другого усатого гражданина отличит. Опасно, а нам проблемы лишние не нужны. Одно радует – вовремя заставили на улице маски носить, под ней любое лицо скрыть можно. Брэд Пита от Хабенского или преступника Интерпола не отличить. Теперь бы мне в двух словах ситуацию правильно объяснить гостю.
– Еще одна важная деталь, Иосиф Виссарионович. С весны этого года в мире объявлена пандемия коронавируса...
– Что это за зверь такой? Из ряда тифа или чумы?
На лице гостя явно читался неподдельный интерес. Он перестал поглаживать кашемировый пуловер мужа, удивляясь его мягкости, и уставился на меня.
– Не тиф и не чума. Говорят, этот вирус лет пять назад вывели в одной из американских секретных лабораторий где-то около Китая, как биологическое оружие. Тайное всегда становится явным. Вирус утек то ли по недосмотру, то ли специально, разлетелся по всей планете. Смертность от него ниже одного процента, дети и подростки им не заражаются. Группа риска – люди с хроническими заболеваниями и те, кому за шестьдесят. Статистику каждая страна ведет свою – как фишка ляжет или правительство скажет, так что особой ясности по летальности нет. Самое интересное: анализ показывает – вирус есть, даже если симптомов болезни нет. Так что каждый здоровый теперь не просто здоровый, а бессимптомный носитель вируса. Вот и разбирайся с этим, как хочешь. Мой племянник в России заболел, неделю с температурой ходил, пока не упал. Определили вирус, вылечили, выписали. А вот его родственники и коллеги по работе, с кем он эту неделю общался, – ни один из них не заболел. Чудеса! Выходит, дома вирус не передается, зато на улице намордник надевай. У кого-то из высокого начальства, кто отдает такие приказы, с логикой явно не в порядке. Или с головой.
Гость внимательно слушал и о чем-то размышлял. Сделал несколько шагов по комнате, остановился, уставился в окно. Голос его звучал негромко, каждое слово имело вес.
– Помню эпидемию испанки в восемнадцатом году. Тысячи советских граждан умерло, больше двух процентов населения – очень опасное заболевание было. Спасибо медикам – с первого дня людей лечить начали, спасать от заражения. Не всем странам так повезло – мировая статистика показала смертность от испанки около пяти процентов. У нас в стране в два с лишним раза меньше. Видимо, тогда тоже надо было всем маски надевать? Не надевали. Только врачи в масках ходили. Да и масок на всю страну не было. Сейчас уже поздно горевать или размышлять – что надо было бы... Еще довоенную эпидемию менингита помню, много людей унесла с собой, но намного меньше, чем испанка. Чума с Волжского региона в двадцатых годах пришла, на другие районы перекинулась. С ней справились быстро, умерших не много, несколько сотен. Конечно, жаль всех, но в масштабах страны это небольшие цифры. Спасибо нашим эпидемиологам – они быстро победили заболевания, не допустили распространения на всю страну. Мы тогда масок не носили и ничего, одолели напасть. Если нет особой опасности, зачем всем носить маски – разве они так уж эффективны? Понимаю, в помещении они, может быть, и нужны, для медицинских работников обязательны, но на улице – что за глупость? Я не врач, но знаю: свежий воздух даже самым больным людям полезен. Таких вождей, которые запрещают людям дышать свежим воздухом, расстреливать надо.
– Ой! Может, и надо расстреливать, но в Германии смертная казнь отменена сразу после войны, а в России с конца девяностых, – после слова расстрел у меня мурашки по телу побежали и докатились до самых пяток – неприятное ощущение, – сама я в экономике не очень разбираюсь, но умные люди говорят любопытные вещи. Этот вирус не столько болезнь, сколько экономическое оружие Соединенных Штатов. Они объявили холодную войну Китаю, и пандемия – хороший повод снизить мировой покупательский спрос. Доля промышленного производства Китая в реальном секторе экономики мира более пятидесяти процентов, вот Америка и давит на него, остальные страны на подхвате. На всякий случай и их попугать. Кстати, в Китае уже нет вируса – они справились с ним быстрым революционным методом. На остальной мир надели намордники. Кто надел и на какой срок – можно только догадываться. Самое печальное в навязанной человечеству истерии, что рано или поздно коронавирус закончится и начнется коронакризис. К гадалке не ходи!
Банкиры сегодня весь мир поставили на паузу…
Экономическая модель капитализма больше не работает. Нужна новая. Какая – пока никто не знает. Наверняка, будет передел мира по зонам влияния, но меня об этом не спрашивайте, не знаю кто кого, чем и как. Это мужские игры. А пока нам нужно с вами надеть маски, идти гулять и дышать свежим воздухом. Пойдем в парк. Там есть тайные тропки, и нас никто не увидит. Снимем маски, вдохнем поглубже и поговорим.
– Так есть вирус или нет, что-то я не понял? Или много шума из ничего?
– Вирус есть однозначно. Но не так страшен черт, как его малюют. Вирус вывели в колбочках особо продвинутые ученые-разведчики. Развезли по планете быстроногие и любознательные туристы. В больницах умирают в основном старики, у которых своих болячек хватает. А пользуются всем этим беспределом особо богатые банкиры и бизнесмены от медицины. Лично мне во всей этой свистопляске на костях умерших жаль прежде всего врачей и медсестер – они работают на износ и тоже погибают, исполняя свой долг. К сожалению, на войне – как на войне. Капитализм не щадит никого, у него нет деления на своих и чужих. У капиталистов-банкиров все – чужие. Свои только деньги. Но это всё потом, потом. Сейчас – гулять.
***
Свежий октябрьский воздух охладил голову, принес успокоение в душу. Мы шагаем с гостем по неширокой тропе через лес, начинающийся за городским парком. От дома до парка минут десять ходьбы. Ежедневно я оздоравливаюсь здесь быстрым сорокаминутным шагом, поэтому знаю каждый кустик, каждое дерево. Дальний лес мне тоже знаком. Там, на высоком холме, в километре от границы парка, за высокой металлической оградой разлегся могилами мавзолей. По-русски мы называем такие захоронения кладбищем, но потомки спецом прибили табличку: Мавзолей. Приходится уважать чужие традиции. Место мавзолея, как и лес – частная собственность. Могильные каменные плиты в два ряда, между ними посередине – дорожка к часовенке. Мавзолею наверняка больше двухсот лет. Вход на территорию мертвых закрыт, а на близлежащих плитах можно с трудом рассмотреть последние даты: 1913 – 2005, 1901 – 1990. Здесь лежат предки ныне здравствующего графа. Территория парка и часть леса принадлежат семье. Ей еще много чего принадлежит – дом-усадьба в самой середине огромного парка; большой отель с дорогими прибамбасами типа открытого бассейна с подогревом и саун на двух этажах; лечебная клиника с грязевыми ваннами; корпуса; реабилитационных центров; целый штат садовников, ухаживающих за окружающей природой; поголовье диких олешков, свободно пасущихся в графских угодьях – их можно обозревать с разных фотографических точек. И много еще интересного и секретного, о чем простым смертным знать не обязательно.
Гость охотно слушал мои объяснения, сопровождаемые взмахиванием рук. Надо же показать здания, о которых рассказываю. Или объяснить, когда и какие кусты и деревья цветут – сейчас они стоят озябшие, безлистные, сиротливо прижимаясь ветвями друг к другу.
Возле кладбищенской решетки у мавзолея мы стоим молча. У обоих в голове одна и та же мысль: построили его надолго. Похоронили один раз и не перезахоранивают, значит, чтут прошлое. Пусть граф с графиней и подрастающим графином считают себя старомодными, все равно почет им и уважение. Мы бредём дальше. Завязочки масок сиротливо торчат из карманов. Рассказываю про себя. Про библиотечное образование, про работу на общий семейный котел, про любовь к истории и детским книжкам. Последняя любовь рвет сердце и выворачивает душу.
– Детские книжки сейчас особенно актуальны. Впрочем, воспитание подрастающего поколения актуально всегда. Если все объяснять, не выдержу, расплачусь... Так всё плохо, неправильно, страшно, – глаза непроизвольно наполняются слезами. Русская душа дрогнула, уши похолодели. Накинув капюшон до самого носа, я остановилась и взяла гостя под руку. Мне нужна сейчас, как никогда, опора на сильного мужчину. На кого еще опираться, как не на русского человека, спасшего и свою страну, и всю Европу от фашизма? Немец русскую душу не поймет. И даже если поймет, то не так. И если даже поймет как надо, не кинется ни помочь, ни утешить. Здесь жалеют друг друга в основном на словах. Редко помогут делом – за доброту не платят, а где лишнего времени на добрые дела взять? Много горбушек, хотя не все горбушки черствые. Есть добрые души. Подозреваю, они наверняка достались немцам от смешанных браков с русскими. Когда-то давным-давно, с царя Петра. Это он начал импорт немцев в Россию. И пошла писать губерния. Екатерина манифестом поманила немцев в Поволжье. Те и рады стараться – приехали, завели семьи. Десятки лет прошли, выросли поколения. Кому не понравилось, вернулись назад. Семьями уезжали, зато в детях половину России увозили.
Русская душа бессмертна – уж в ком если родилась, не изжить ее ничем, не вывести ни дустом, ни новичком. Душу нашу только убить можно. Ну, до этого, слава Богу, не дошло. У ворогов столько убийц не найдется, хотя опыты в этом направлении давно ведутся...
Мысли толкались, слезы текли, жалость зашкаливала. Надо дальше про книги объяснять, а не могу – заело. Дома мужу не наплачешься – ему все равно, что в России делается, а у меня кровью сердце обливается. Наконец-то появился благодарный слушатель. Но ведь на него нельзя весь ушат помоев, что в душе накопился, за один раз вылить. Все Ирина, тормози, а то врежешься на полной скорости в воздушную подушку без маски. Шагнула в сторону, отвернулась, привела лицо и настроение в порядок: Москва слезам не верит, ей дело подавай.
– Так вот, о книгах. У меня в Германии две детских книги вышло на немецком языке. Глупая я тогда была, наивная. Хотела деткам немецким рассказать умные сказки, научить их, как жизнь правильно строить, родителей слушать и уважать, душой не черстветь. Картинки сама к книжкам рисовала. Издателям, видимо, картинки понравились, книги издали. Много лет с этими книгами к российским издателям стучалась – не слышали, видно, уши золотом завешаны. Нашла свободное время, поискала детские книги на русском языке – интересно, что сегодня деткам родители читают. Только вы, товарищ Сталин, не смейтесь и не ругайтесь. Я, как прочла, день говорить не могла, чаем со сгущенным молоком два дня отпивалась, горечь с языка снимала. Сегодня на детском книжном рынке новая мода – переводные зарубежные книжки. И названия у них очень специфические, с фекальным душком: «Все мои друзья мертвы», «Приключения какашки», «Бычок-дристунок», «Как царь ушел в девочки», «Книжка о какашках», «Капитан-подштанник и ужасные унитазы-убийцы». Это только несколько названий...
По мере перечисления названий детских книг лицо гостя менялось в цвете. Вначале оно побледнело, потом начало наливаться краской и стало ярко-пунцовым. Усы встопорщились от возмущения, вытянулись стрелкой. Стало страшно, что его придется уложить рядом с могилами графских предков. Места здесь не густо, а умерших графов двигать никто не разрешит – Хрущевых здесь нет. Пришлось на время заткнуть фонтан красноречия. В свое время я не меньше его пережила целую гамму разнообразных чувств – от ненависти к издателям гадостей до ярости к чиновникам министерства культуры, допустивших издание такого уровня пошлятины в России.
Пошлятина – еще мягко сказано.
Самая настоящая информационная атака на подрастающее поколение. Настоящее вредительство. Вместо самостоятельного мышления – готовый рецепт для развития тупого мировоззрения ниже пояса. Чувства гостя я хорошо понимала. И ничем помочь не могла. Раз уж решил ожить – пусть тоже черпает полной ложкой сегодняшнюю реальность. В конце концов это его товарищи по партии сотворили с Россией такую страшную метаморфозу. Узнает больше – наверняка, поможет найти какой-то выход. Нельзя же в самом деле так дальше жить.
– Ирина, мы общаемся недолго. Вижу, ты неглупая женщина, и верю тебе. То, что сказано про детские книжки, русскому человеку придумать нельзя. Это идеологическая вылазка врага. Он хочет завоевать детские души развратом, низменными чувствами, примитивными инстинктами. Капиталисты – люди неглупые, но меряют все только на деньги: услуги за деньги, чувства за деньги, отношения за деньги. Они боятся коммунистических идей. Боятся честных людей. Защищают потребительскую идеологию. Наивный человек, я всегда думал, что демократия – это власть народа, но товарищ Рузвельт мне доходчиво объяснил, что демократия – это власть американского народа. Запад всегда ненавидел нас и будет ненавидеть дальше. И всегда валил с больной головы на здоровую. Врал, врет и будет врать. Ни слова правды от них не дождешься. Что нашим врагам нравится, то нам вредно. Поэтому они и посылают нам книжки про какашки и унитазы – чтобы загадить нашим детям мозги. Это очень серьезная проблема. Про нее нужно говорить громко.
Ее нужно решать.
Я, Ирина, не гений зла, как меня называли и называют наши противники. Мне пришлось встречаться со многими известными на весь мир писателями. Бернард Шоу, Герберт Уэллс, Анри Барбюс, Ромэн Ролан, Лион Фейхтвангер. Они своими глазами видели наши достижения, боялись наступающего на Европу фашизма. Не обязательно быть русским, чтобы объективно судить о советской жизни. Эти люди – классики. Они писали про достижения Советского Союза и никогда не стали бы писать про какашки. Поэтому их книги останутся в мировой истории. Та мелочь, что пишет всякую гадость, так называемые детские писатели – не писатели. Они – политические приспособленцы, продающие свой талант за три копейки. Если вообще у них талант имеется. Описывать фекалии таланта не требуется. Наоборот, нужны бесталанные, обиженные или жадные, готовые за кусок хлеба писать гнусь и свинство.
С другой стороны, много и русских, кто огульно критикует все, что есть на родине. В мое время тоже были такие люди. Наделенные различными талантами, они больше других пользовались благами, и больше всех были недовольны. Такие всегда были на Руси. Самые известные из них – декабристы. Чего они хотели? Отменить крепостное право. Соглашусь – идея хорошая и прогрессивная для того времени. Но почему бы не начать с себя? Ни один из декабристов не дал свободу своим крепостным, хотя каждый имел их в большом количестве. Им не свобода крестьян нужна была, а власть. Критикуя власть, они сами рвались к власти. Свергнуть царя, самим сесть на трон. Вот такое их буржуазное либеральное кредо – всех расстрелять и самим править. Не нужна им свобода для других, им нужна свобода только для себя. Поэтому их, таких реакционеров, можно сравнить с террористами. Это политические террористы. Они есть везде, в том числе среди талантливых литераторов. Взять хотя бы поэта Демьяна Бедного. Критика власти обязательно нужна. Без нее власть превратится в сладкую тянучку. Демьян Бедный критиковал власть поначалу метко и умело. Мы прислушивались к его замечаниям. Исправляли, что действительно нуждалось в исправлении. Со временем товарищ Бедный увлекся не на шутку, стал вместо критики клеветать на СССР, на его прошлое и настоящее. Нельзя терпеть такой лжи. Пришлось выселить его из Кремля, где он жил припеваючи на всем готовом. Что ж, человеческая неблагодарность бесконечна, как и человеческая глупость...
Положение с детскими книгами действительно критическое. Его необходимо срочно исправлять. Почему бы не издавать Агнию Барто, Чуковского, Михалкова и прочих замечательных писателей-патриотов, с новыми иллюстрациями, понятными сегодняшним детям? Тексты их книжек никогда не утратят своей актуальности. Это мой взгляд на вещи. Уверен, что это правильно.
Предлагаю теперь закончить дискуссию о детских книгах и идти домой, читать те материалы, что ты нашла для меня. Когда у меня будет перед глазами полная картина сегодняшней жизни, тогда и решу, что делать дальше. Договорим о литературе потом. Заодно прочту хоть одну твою книгу и скажу – правильно ли ты пишешь для детей. А то размахивать руками и красиво говорить мы все умеем, а вот дело делать – только единицы.
Вот и получила спасибочки на свою голову. Не обиделась. Прав Иосиф Виссарионович: доверяй, но проверяй! И вообще, доверие еще заслужить нужно. Его ответ меня взбодрил. И даже пришедшие в голову слова из переводной книжки: Он надел на голову нарядный бант, купил платье и ушел из царей в добрые девочки, не испортили настроения. Рядом со мной был настоящий мужчина и почти друг. Если уж не друг, то толковый критик. Только лодыри и нытики не выносят критики. Писателю критика всегда к месту.
Глава 8. А был ли мальчик?
Дома каждый занялся своим делом. Иосиф Виссарионович уселся бумаги изучать, я пошла думать, как половчей к вопросу о подлом убийстве Советского Союза подойти. С точки зрения писателя, процесс этот можно обозначить как политический детектив. Его писали не одно десятилетие, и за час вряд ли объяснишь, кто главный убийца. Их целая группа, подельников – предателей в законе. Писательское ремесло не шаляй-валяй: все по главам разложить, главных действующих лиц обозначить, раскидать по тексту правдивые декорации, каждое событие вытащить на свет Божий и опис;ть со всех сторон, даже если у медали сторон всего две. В книге есть три составляющих: сюжет, идея и язык. Язык подлого политического детектива понятен – английский с вкраплениями иудиных ноток. Идея: расчленение Советского Союза и превращение его в сырьевой придаток Запада. Сюжет, то есть ряд событий: десталинизация, дефицит товаров, ошибки кукурузного планирования в экономике, очернение истории страны, застой, низвержение идеологии советского человека, и завершающий удар под дых – гласность, перестройка, перестрелки, прихватизация, уничтожение здравоохранения, образования, армии, культуры. Вот так, в общих чертах. Политический детектив по уничтожению Советского Союза не только написан, но и претворен в жизнь.
Хотя вряд ли мне удастся все объяснить.
Господь не сподобил меня творить историю. Я не автор убийственной книги, не интимный орган теневого правительства, а зритель и участник драмы: видела готовящиеся преступления, страдала вместе со всеми от голода, холода, безысходности, несправедливости, грабежа страны. Подстрочник в этой кровавой драме нам, народу, известен не был. Все решала заграничная политическая элита и купленная советская камарилья. Камарилья, это те, которые эй вы там, наверху! Эх, товарищи с партийными билетами, что ж вы со страной сотворили? Со СВОЕЙ страной! Продали ни за грош, предали, обворовали, изнасиловали. Креста на вас нет, супостаты...
Думается хорошо на кухне.
Пока мысли отлавливала, в кучки собирала, почти все печенье съела. Непорядок! Что гостю к вечернему чаю предложить? Судя по разговорам, уходить он отсюда пока не собирается, так что печенье лишним не будет. Быстро крошки смахнула и новое печенье затеяла – на кефире. Готовится быстро, на языке тает – как раз то, что надо. И себя умением удивить, и гостю приятное сделать.
В октябре смеркается быстро. В пять часов уже темнеет. К шести часам стол в гостиной накрыла к чаю. Жду, когда гость освободится. Жду и боюсь. Думать тоже боюсь. Как бы и эту порцию печенья не съесть от волнения. Лучше из гостиной уйти и на кухне у окна волноваться.
– Прохладно у тебя дома, а пуловер хорошо греет, – голос гостя заставил вздрогнуть от неожиданности.
– Это еще тепло, а вообще экономим изо всех сил. Можно вентиль на батареях на всю ивановскую раскрутить, только потом придется только на тепло работать – невыгодно. В Германии настоящих морозов нет, как в России, а то бы валенки и шубы дома носили. Это в России октябрь мосты без топора наводит, а у нас жить можно, зимы стабильно мало морозные. Да вы не расстраивайтесь за нас, Иосиф Виссарионович, мы привыкли дома с холодным носом жить. В холоде, говорят, живут дольше, вот мы и стараемся, продлеваем жизнь. Пойдемте горячий чай пить – согреваться! А вентиль я специально для вас повернула, минут через десять намного теплей будет.
– Муж не заругает за неэкономное расходование энергии? – Сталин с некоторой долей ехидства прищурил глаза.
– Пусть привыкает. Жена у него родная, не двоюродная. Захочет мои пироги дальше с удовольствием есть – ругать поостережется.
После первой чашки лицо гостя чуть порозовело. Значит, тепло стало, отогрелся. И печенье понравилось. А что, хочешь быть сыт, садись подле хозяйки – верно народ говорит.
– Ты хорошие материалы подготовила, Ирина, думать умеешь. Если хочешь – обращайся ко мне на ты. Ты не школьница, а писатель, да и разница в возрасте у нас с тобой не такая большая.
– Не могу, Иосиф Виссарионович. Меня с детства учили уважать старших. Посчитайте сами – вы родились в 1878 году и сегодня вам сто сорок два года – солидный возраст! Не могу, хоть убейте...
Сталин засмеялся и от избытка эмоций захлопал себя по коленкам. Ладно, хоть не обиделся за долголетие. Согласился с моей арифметикой.
– Убивать не буду, за шутку хвалю. Сам любил товарищей разыгрывать. А теперь давай поговорим серьезно. У тебя ведь есть что сказать, хотя ты не политик.
– Не политик, простой человек, зато неумная политика каждый раз больно бьет то по голове, то по карману. Да вы любого русского спросите – он вам расскажет то же самое, что я, мы ведь все думаем о некоторых событиях одинаково. Весь народ, наши отцы и деды строили и защищали с вами великую страну, а кучка неумных правителей все развалила...
– Подожди, а как же Германия? Разве она не в составе Советского Союза?
– Да вы что, товарищ Сталин, даже Германской Демократической Республики больше не существует. Как началась катавасия с перестройкой на капиталистические рельсы, последний генсек нашей коммунистической партии и отдал ГДР Западной Германии. Просто так. Бесплатно. Сделал личный подарок себе ко дню рождения. Отдал то, что не создавал, что ему лично не принадлежало. Все военные базы закрыл, армейских до последнего солдата домой без выходного пособия отправил. Никто тогда ничего так и не понял – зачем, почему, с какой целью? Многие люди открыто вывод войск предательством называли. Но ведь против лома нет приема, против власти не попрешь. Недовольных быстро успокоили. Кто из окна выпал, кто застрелился, кто вообще пропал...
У гостя открылся рот и остановилось дыхание. Наполнив чашку свежим чаем, я заставила его сделать глоток. Пришла беда – отворяй ворота. Да, довела гостя до шокового состояния… Все равно шила в мешке не утаишь. Запинаюсь дальше.
– Я почему обо всем знаю? Партийные архивы понемногу открываются, люди там грамотные работают. Они материалы публикуют, а мы читаем и соображаем. Немцы хотели за вывод войск из ГДР Советскому Союзу больше ста миллиардов марок предложить – на современные деньги даже и не пересчитать – ум за разум зайдет. Они приготовились вообще любую цену заплатить, лишь бы своих сограждан обратно забрать из советской зоны, от русских избавиться. Цифру точную не назвать – кто знает, что там у немцев в голове варится? Но то, что они готовы были на любую цену – совершенно точно! И что? Получили бес-плат-но! Прям подарок с неба – бац по голове! У немцев клинически-политическое сотрясение мозга от такого подарка случилось, еле очухались. Вместо того, чтобы миллиарды платить, бесплатно целую страну назад получили. До сих пор, наверное, опомниться от счастья не могут.
Так и это еще не всё. Войска Советский Союз вывел, а пиндосы с друзьями-англичанами на немецкой территории остались и пальцем у виска вслед победителям повертели: мол, дуракам закон не писан, если писан – то не читан, если читан – то не понят, если понят – то не так. Они до сих пор в Германии харчуются – в год чуть ли не миллиард евро, как копеечку, отдай на их содержание. Война семьдесят пять лет назад закончилась, французы с русскими ушли, а англоязычные друзья со своими военными базами и ядерным оружием остались. Понятно же, что и этот шаг – самое настоящее предательство и плевок в советский народ, победивший фашизм...
По мере моего рассказа спина Сталина распрямлялась. Он сидел теперь неестественно прямо, как кол проглотил. В напряженной позе явно виделось волнение. У кого как оно сказывается – кто печенье ест горстями, кто столбиком вверх тянется.
– Хочу спросить: почему англичане дружат с пиндосами и кто вообще эта неизвестная науке популяция – пиндосы?
Смех-смехом, а объяснять придется. Угодила нелегкая незнакомым словом выразиться. Для ушей Иосифа Виссарионовича слово наверняка звучит матерщиной. Беда! Нет, чтобы мне культурно выразиться и американцев американцами, а не пингвинами-идиотами назвать – образованность всё надо показать. Теперь выкручивайся, как знаешь, Ирина: научись тормозить вовремя. Не затормозила – готовься въехать в очередную неприятность.
– Вообще-то я имела в виду американцев, товарищ Сталин. Пиндосами их называют только русские люди, да и то последние двадцать лет. Раньше мы то ли страх, то ли уважение к Америке имели, а после того, как они Союз разрушили и на голову нам пытаются сесть, уважение как ножом отрезало. Понесло их вразнос, ну и заработали они себе подходящее имечко. Этимология слова примерно такая. В Греции пиндосами называют вьючных лошадок, а в Сербии пиндос – пингвин. Ах да, в испанском языке слово пендос означает идиота. Вот если эти три слова сложить, как раз характеристика для американцев-военных и получится: пиндосы. А что, вполне подходит – как на них сшито!
Сталин помолчал, пригладил аккуратно лежащие на голове волосы. Привыкать к современным словам и их значению так быстро пожилому человеку сложно – это и ежу понятно. Про пиндосов он понял правильно, но даже не улыбнулся. Американцы в свое время вождя тоже достали своими выкрутасами. Запомнил слово – и ладно.
– Всегда знал, что сионизм, рвущийся к мировому господству, будет жестоко мстить нам за наши успехи и достижения... И мое имя тоже будет оболгано, оклеветано... Давно говорил, почти сто лет назад. Все сбылось – слово в слово. Оскорбление является обычной наградой за хорошую работу. Не предполагал только, что капиталисты, чтобы свалить ленинцев, привлекут к этой работе товарищей-коммунистов... Больно, как мне больно...
Мужчины не плачут, они молча переживают.
Особенно эмоциональные люди при сильных переживаниях могут накричать или даже стукнуть того, кто рядом. Рядом я. Попасть вождю под руку не хочется. Простота, конечно, хуже воровства, если она не от ума, а от заумия. Видимо, мина про ишаков-пингвинов на соседнем поле взорвалась, его не задела. Рискну, чтобы предотвратить катастрофу.
– Про ГДРовское присоединение мы поговорим позже, Иосиф Виссарионович. Материалы я распечатала не все, только об основных событиях сразу после вашей смерти. Надо же знать, как страна жила, чтобы понять, как мы докатились до жизни такой.
– Катились-катились и докатились. Любишь кататься, люби и саночки возить... – улыбнулся гость.
Все-таки стальной у него характер. Гнев спрятал за улыбкой – хороший знак. Расслабилась я от хорошего, и тут меня понесло...
– Разгонялись постепенно, зато скатывались с завидной скоростью – как на санках с горки. В пятидесятых экономика СССР росла до пятнадцати процентов в год – это при вас. К концу шестидесятых рост экономики съежился до пяти процентов. В детали вдаваться не буду – вы сами об этом прочли и знаете, что причиной тому – необоснованные амбиции вашего преемника. Если бы так пошло дальше, в Советском Союзе начался бы голод. Бог не Тимошка, видит немножко. К счастью, нашлись трезвые головы, сместили этого генсека. Не хочу ни на кого кивать, но ведь при вашей власти, товарищ Сталин, каждый год первого апреля в стране снижались цены на товары и услуги. Не успели Сталина похоронить, как начался обратный процесс: цены стали расти. У нас в стране с тех самых времен первое апреля Днем смеха называют, или Днем дурака. Как вспомним про снижение цен раньше и подорожание сегодня – сразу себя дураками чувствуем. Так хоть раз в году от души посмеяться. Только над кем смеемся, над собой и смеемся. Беда! Дурной тот правитель, что цены поднимает. Нельзя же народ до бесконечности дурить...
– Точно сказано! В корень зришь, Ирина! Разве можно было после Великой Победы цены поднимать? Неправильное, вредоносное решение! Мы в политбюро делали все возможное и невозможное, юлой крутились, но цены оставили довоенные. Ты еще не все знаешь. Хрущев тогда против снижения цен выступал и давил на меня, чтобы я квоту смертных приговоров увеличил. Я сказал: уймись, дурак! Дурак он и есть. Наворотил дел, до сих пор страна плачет...
– А так называемый культ личности? Через три года после вашей смерти Никита Сергеевич объявил все вами сделанное неправильным, а партия поддержала. Никто из ваших бывших соратников не остановил, не возразил, за вас не вступился. Индустриализация, ударные комсомольские стройки, освоение Сибири, отмена карточек, снижение цен, атомные проекты, Великая Победа в мировой войне – что, все оказалось неправильным? Такой антисоветской пропаганде из Кремля покойный Геббельс наверняка из могилы аплодировал. Кто говорил про культ личности? Известная личность. Кстати, за год до вашей смерти газета Правда разместила на своих страницах ваш портрет в течение года шесть раз. А десять лет спустя портретов Хрущева в той же газете сто сорок семь! раз только за год высветилось. Так про чей культ личности говорить нужно? Того, кто страну строил, или того, кто разваливал? А еще ваш товарищ по партии, Никита Сергеевич, товарища Мао Цзэдуна публично старой калошей назвал. Разве можно коллег так обзывать? Не по-мужски, не по-человечески. Оттолкнул от себя коммунистическую партию Китая, предал вашу дружбу с Мао Цзэдуном...
Великое искусство – вовремя заткнуть фонтан.
Куда меня понесло? Кроме чая, ничего не пили, а монолог, как после стакашка с огурчиком: ты меня уважаешь? Нудела и жаловалась, будто роль почтальона Печкина репетировала. Вроде почту на велосипеде не развожу, в театр играть не приглашали, стыдновато должно быть. Еще бы кого земляным червяком назвала с разбега. Ох, как некрасиво. Хотела ведь как лучше, а получилось как всегда, прям по-черномырдински. Все, молчи, Ирина. Тормозить поздно – приехала. Теперь уши приготовить – и слушать, слушать. Рот на паузу ставить самое время, а то ведь укатают сивку крутые горки. Да уж, скажешь – не воротишь; напишешь – не сотрешь; отрубишь – не приставишь.
Молчание – золото. Оно сейчас повисло по всей квартире. Осенние мухи давно издохли, моль молча трудится в шкафу, мышей не завели, других домашних животных тоже. Хозяйка молчит, гость смотрит в окно и думает. Как же неловко, что я так резко о товарище Хрущеве отозвалась. Все-таки государственный человек был, хотя многие достижения Сталина именно он обнулять начал. Он – пионер, всем плохишам пример. Как же далеко зависть и глупость человека завести может.
Гость кашлянул и протянул руку к чайнику. Налил мне, потом себе. Выпили молча. Опять посидели. За столом раздался спокойный голос Сталина. Не сердится. Значит, не так уж коряво я историю изложила. Зачет себе молча поставила.
– Хорошо сказал о товарище Хрущеве наш китайский товарищ, настоящий коммунист, Мао Цзэдуна. Он думал дальше меня, раскусил лживую суть ненастоящего коммуниста. Я нашел его речь в распечатанных документах и прочту тебе полностью – там немного.
Сталин читал размеренно, с выражением. Ему доставляло удовольствие подтверждения правильности своих действий на посту генерального секретаря партии, но эхом в голосе звучали разочарование и боль за утраченные достижения страны: «Преступные действия Хрущёва и его сподручных будут иметь долговременные последствия... Либо Советский Союз под руководством хрущёвцев превратится в бюрократическое социал-империалистическое государство, а КПСС станет номенклатурной надстройкой, либо их ... политика приведёт к распаду КПСС и СССР, к превращению его республик в колонии и протектораты западного империализма. Товарищ Сталин неоднократно предупреждал об опасности, исходящей от скрытых, внутренних врагов, действующих по заданию империалистических разведок. Сегодня эта опасность стала реальной».
– Так всегда получается, когда брюхо сыто, да глаза голодны. Всего мало, все хочется себе забрать, только себе. Ну вот зачем одному человеку три машины? А тридцать костюмов? Разве может он съесть больше, чем входит в желудок? Не может. Коммунистом должна владеть идея, как сделать свой народ счастливым, а не как его обобрать и за счет народа обогатиться. Это уже не коммунисты, а капиталисты. Но это длинный разговор, Ирина, а я хочу узнать, кто конкретно развалил СССР. Не надо мне никаких материалов распечатывать. Расскажи своими словами, я послушаю.
Понеслась душа в рай.
Придется рассказывать. Назвался груздем, полезай в кузов. Хорошо, что уже поздний вечер, скоро спать. Вообще-то, хороший гость – на три дня гость. А завтра уже муж приезжает. Что он, интересно, скажет? Мы, русские, к неожиданностям привыкшие, а вот немец удивляться не любит. Ему заранее все по полочкам разложи, распорядок дня составь, список покупок приложи. Вот так, с панталыку, немец только от инфаркта свалиться может, все остальное – строго по плану. Товарищ Сталин своим появлением ни одному немцу в план не влезет – застрянет. Ладно, утро вечера мудренее, что-нибудь придумаю. Теперь про лихие девяностые вспоминать придется. Про то, как рука руку моет, вор вора кроет. Как полпроцента новых русских и других новых республиканских деньги килограммами отсчитывали, а остальной народ с голодными спазмами в животах спать ложился. Как перестройщики всю страну в стоимость одной небольшой фирмы оценили, ваучер каждому в руки сунули, на который и купить-то нечего было. Ни Богу свечка, ни черту кочерга...
Беру паузу на подумать и с новыми силами ползу на следующую главу. Гость терпеливо ждет.
Глава 9. Странный предмет – был и нет
Вечером кое-как отделалась от серьезной дискуссии. Сон – дело святое. Не знаю, как покойникам, а живым без сна никак. Гость со мной согласился. Постелила ему в гостиной. Не знаю, спал-не спал, утром опять встретились.
Погода удивила: небо голубое, как с юга прикатило, солнце таращится ярким глазом. Неужели Крым в Германию на время переехал? Вот и хорошо, опять погулять можно, гостя от неприятного разговора отвлечь. Дождь падает на злых, а мы сегодня добрые – не вымокнем.
Завтрак получился семейный, без изысков – хлеб из тостера, колбаса копченая и вареная на хлеб с маслом, большой помидор на двоих и зеленый чай. Гостю – сладкий хоть с медом, хоть с вареньем, мне – без сладостей. Колбасу я тоже не ем, для меня кусок сыра. Гость завтраком доволен – для хозяйки главное. После завтрака товарищу Сталину захотелось узнать, как он провел последние дни до смерти, от чего точно умер.
Сам ничего не помнит.
Если он не помнит, не знает, что случилось, как мне-то знать? Я не личный врач, не член политбюро и не генерал КГБ – у постели больного вождя не сидела. Побежала к компьютеру – там обязательно что-нибудь правдоподобное найдется. Через десять минут мечта сдулась. Серьезные историки, допущенные к работе с архивами, печатают скупые и неутешительные выводы. Их книги под рукой не валяются, в компьютере высвечиваются только огрызки. Хотя и из огрызков можно картину маслом слепить. Кое-что нашла.
Находка не утешает.
В хранилищах тайн документы о последних днях жизни Сталина лежали в полном беспорядке. Обрывки разговоров, старые записи Поскребышева, личного секретаря Сталина – ничего конкретного. Современные исследователи не нашли в открытых ныне архивах ни записей полного распорядка дня вождя, ни рекомендаций врачей – более чем странно. У любого руководителя государства обязательно ведется его секретарем дневник дня: встречи, разговоры, распоряжения, все досконально фиксируется не то что по часам, по минутам. А тут – гробовая тишина с похоронной лапшой на уши. Что произошло? Вероятно, всесильный кукурузник поработал с архивом, привел его в правильное состояние. Это значит, документы были, но им приделали ноги. Забираться в такие размышления страшновато – тайны не мои. У меня, простого человека, не каждая мысль долетит до середины архива... Поэтому лучше помолчу – пусть товарищ Сталин думает, что хочет. Он наверняка намного больше знает, чем его потомки. Только факты позванивают однозначно о принудительной смерти Сталина: яд на выбор. Но: чем богаты – тем и рады. Пусть сам справляется – на то вождям власть дана.
Как на духу, поведала гостю об отсутствии документов за последние дни его жизни. Он покачал головой и неожиданно согласился с тем, что утрата их выглядит подозрительно. С этим вопросом мы закончили. И как главную тему ни отодвигать, вот она, на пороге. Просится на язык.
– А теперь, Ирина, рассказывай все по порядку. Хуже, чем сейчас, мне уже не будет. Готов выслушать любую правду. Только правду. Врали мне часто и немало – этим не удивишь. Правду сказать намного трудней. Ты женщина не из трусливых, а смелому и море по колено. Начинай!
Ему хорошо говорить – начинай! А с чего начать, если всего не знаешь? Не историк, не политик, я – часть народа, пережившего на своей шкуре развал огромной империи. Могу дать свидетельские показания. Вот она – спасительная мысль! Пожалуй, самая правильная сейчас – позиция свидетеля. Что видел, что слышал, что пережил. Выводы пусть делает слушатель.
– Ценю ваше доверие, Иосиф Виссарионович. Кстати, о последних двух неделях вашей жизни наверняка в закрытых архивах информация имеется. Наверняка не все так просто, раз после семидесяти лет после вашей смерти многие документы не разглашаются. Так что не обессудьте, порадовать нечем. О распаде страны рассказать могу много. Здесь тоже одни слезы. Если сумбурно выйдет, не обращайте внимания. Всегда писала лучше, чем говорила. Что ж, не соловей, трелями ни свистеть, ни подсвистывать не научена...
С тех пор, как СССР развалили, прошло почти тридцать лет, но воспоминания никуда не деваются. Бьют больно, и все по голове. Их в подвал под старые газеты не спрячешь. Рано или поздно они то пропавшим болгарским лечо за стол присядут, то страданием мирных жителей Донбасса эхом в сердце отзовутся. До сих пор плачем всей Россией о жертвах террористических атак. Разве в СССР были банды вооруженных террористов? Нет! Страха ходить вечером по улицам не было. Стабильность была. Зарплату получали два раза в месяц точно день в день. Тридцать лет назад бесплатные советское образование и медицина, и все другие завоевания социализма, канули в Лету. Остались в воспоминаниях.
Продали Иуды-правители Союз ни за грош.
Пропили. Протанцевали. Даже воздух был наполнен тогда безысходностью и агрессией. На развалинах Советского Союза расцвели махровым цветом невиданных масштабов бюрократия и коррупция. Воровать стали не рублями, а вагонами, предприятиями, золотыми слитками. Где боком, где скоком. Размах нешуточный: продать – так всю империю, иметь – так миллионы. Не рублей, понятное дело. Ленин в свое время целые тома борьбе с бюрократией посвятил. Он правильно считал: бюрократизм – это действия управленцев в личных интересах, прямо противоположных интересам дела. С тех пор ничего в стройных рядах допущенных к кормушке власти не изменилось. Как думали не дальше своего кармана, так и думают. Им дай с ноготок, запросят с локоток.
Не все из руководства продали идеалы коммунизма, с которыми жила страна, но больше, чем хотелось бы. Весы справедливого управления страной со стрелки вперед к коммунизму соскочили, скатились на вперед к капитализму и рыночной экономике. Кому пахать, а им бы руками махать. Беда...
Сегодня можно купить все, если есть средства, а они есть не у всех. Не все могут в кресло бюрократа сесть, кому-то и работать надо. Равенство, за которое вы, товарищ Сталин, боролись, уничтожено. Как до революции семнадцатого года, появились бедные и богатые. К сожалению, первых становится все больше. После распада из страны утекло более миллиона не самых худших умов – активных молодых людей с профессиями, полученными в Советском Союзе. Теперь они работают на медицину, экономику, физику, химию и другие перспективные направления западного капиталистического хозяйства. Кстати говоря, очень даже успешно работают. То есть Запад не мытьем, так катаньем вытягивает из России различные ресурсы. И природные, и человеческие.
Вот взять такое явление, как русофобия. Страшной и разрушающей заразной хворью болеют многие бывшие республики Советского Союза – Прибалтика, Украина, Грузия, на подходе остальные. Надели на головы кастрюли и долбят по ним ложками. Дятлы какие-то. Хотя нет, дятлы умнее – они по дереву стучат, или на соседа, а не себя по голове колотят, последний умишко выколачивают. Тут, скорее всего, пациенты для тихой медицинской помощи. Вполне определенные пациенты для Зигмунда Фрейда и Владимира Бехтерева – без анализов их прямиком на исследование в больницу Кащенко, палату №6, направлять нужно. Там что-то количество Наполеонов резко уменьшилось. Судите сами: потенциальные пациенты психиатрической лечебницы запрещают здоровым людям разговаривать на родном русском языке, закрывают русское вещание, русские школы, сносят памятники советским солдатам, освободивших их от фашизма...
– Расстрелять! – голос Сталина прозвучал громко и категорично.
– Кого, меня? – Ирину перебили в самом интересном месте, да еще неожиданным приговором. Не в Соединенных Штатах живу, где смертная казнь – дело житейское, но как-то неуютно стало.
– Всех кастрюлеголовых, запрещающих русский язык и разрушающих историческую память о Великой Победе советского народа над фашизмом. Вот кого расстрелять!
– А-а-а, – отлегло от сердца: пуля пролетела мимо. – Расстрелять нельзя, Иосиф Виссарионович, – людей лечить надо, или объяснять, что такое хорошо, а что такое плохо. Объяснять постоянно, регулярно и терпеливо. Многие не ведают, что творят, им тридцать серебряников заплатили, вот они и орут непотребное. Многие из них, бывших наших друзей, одним долларом довольствуются, лишь бы поорать всласть. У каждого свой интерес. Умными бы были, кабы не дураки...
– Здесь тоже понятно. Говори дальше, – руки Сталина легли на колени, поза выразила дальнейший интерес. Несмотря на оптимистическую осанку вождя, в голосе его звучали печальные нотки.
– Не одна я такая, у кого память не отшибло. Помним, все до мелочи помним. Нас – двести девяносто миллионов. Почти все население бывшего Советского Союза. Почему почти? Туда не включаю особенно ярких представителей продажной политической элиты, которые громче всех орут и русофобствуют. Они – идейно-шкурные. Им бы страну предать, самим повыше сесть, и с вечно протянутой рукой сидеть, от заокеанских кураторов новые методички получать. Вот и получается, что на одного орущего продажного дурака сотни тысяч нормальных людей – Ив;нов, родство свое помнящих. Так что этих рептилий, против Союза слюной брызгающих, на всех просторах бывшей империи, может быть, тысяч десять наберется, пусть даже пятьдесят или сто – капля в море. Но за этой каплей внимательно наблюдает дядя Сэм с мешком денег и не дает ей засохнуть. Он щедро сует особенно горластым доллары в карманы, чтобы капли-амебы надувались и размножались квадратно-гнездовым способом. Там, где деньги, там власть и сила. Плетью обуха не перешибешь... Может, чайку свежего заварить? – Пришлось резко прервать длинный монолог – горло пересохло. Забыла, когда я так много говорила. Голос бы с непривычки не надсадить.
– Хорошая идея, Ирина. Только завари черного чаю – я к зеленому не привык. Люблю черный грузинский, с сахаром и с лимоном.
– Грузинского нет, но мой черный вам понравится, – донеслось до гостя уже из кухни. Короткая пауза кстати: мысли по полочкам разложить, ноги размять, себя хорошей хозяйкой показать.
Не успел чайник на плите свистнуть, мы с дивана перебрались за стол. Наш взгляд радовал пузатый керамический чайник на подставке со свечкой. Из чашек поднимался аромат крепко заваренного чая. Рядом стояла сахарница, пара не съеденных вчера печенюшек, интенсивно выделяли слюну во рту разложенные на тарелке ломтики лимона. Обстановка располагала к дальнейшему общению.
– Что обидно, Иосиф Виссарионович – вы с товарищами собирали Советский Союз в крепкий кулак десятилетиями. Сколько жизней отдано, сколько энергии! Просуществовал Союз семьдесят пять лет. Одна человеческая жизнь. Много это или мало? Мало, очень мало, хотя за это время успели сделать столько, что некоторым странам и за триста лет не осилить...
Страну разваливали коммунисты постепенно.
Никто не скажет, откуда в человеке берется предательство. Из-за нехватки любви в детстве, из-за неудач в учебе, в профессии или зависти к более талантливым друзьям? Наверное, собрались все причины в одну кастрюлю, завыли жалобными голосами и стали пузырьками рваться на свободу.
Первый шаг к большому предательству был сделан сразу после вашей смерти, товарищ Сталин. Скосили ваши продолжатели глаза на заграницу, растопырили карманы, себя к небожителям приравняли. Им – можно всё, а народ пусть на них работает, исправно налоги платит и ушами хлопает. Это у вас да у Владимира Ильича по два затертых костюма было для работы, один – для парада. Ни квартир личных, ни машин, дачи казенные. После вас в политбюро борьба не за идеи началась, а кому чего побольше урвать. Казачки купленные строем в Кремль потянулись – они не о стране думали, а о том, как доллары отработать. Всю историю пересказывать не буду, времени столько нет. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Созрели коммунисты и до откровенного предательства. Хотя коммунистами их назвать давно язык не поворачивается. Перерожденцы, вероотступники, продажные шкуры, одним словом – иуды либерального толка. У Иуды, правда, только дырявый хитон был, а у этих – и счета за границей, и в Союзе добра навалом: воруй – не хочу. Так что их с Иудой сравнивать – вроде даже его обидеть. А хуже названия и нет кажется.
Особенно последний генеральный секретарь КПСС отличился. Приехал в Ленинград, решил себя Ильичом в революции показать. Взобрался на трибуну, как Ленин на броневик, поднял руку и провозгласил три волшебных слова: перестройка, гласность, ускорение. Революция, о необходимости которой мечтали его заграничные кураторы, свершилась. Смысл партийно-предательской революции народ понял не сразу, зато потом расшифровал правильно.
Про перестройку сложил народ такие вирши:
Перестройка, перестройка – нет ни мяса, ни муки.
Как бы с этой перестройки не ослабли мужики.
Про гласность: Гласность, это когда вы всё в стране критикуете, и вам за это ничего не будет – ни еды, ни отопления, ни работы, ни зарплаты.
Ускорение: Когда спрашиваешь в столовой: почему котлеты недожаренные? Отвечают: работаем с ускорением.
Есть вопросы? У матросов нет вопросов. Нет, один все же есть. Не является ли распад СССР запланированной целью, хитро спрятанной в громко провозглашенные перестройку, демократию и гласность? Перед тем как умереть, СССР наделал в три раза больше внешних долгов и сократил в десять раз золотой запас страны. Не сам. Для этого есть генеральные секретари, министры и прочие коррупционеры. Куда и в чьи карманы осели миллиарды – отдельная песня. Я не акын – пою, что читаю и помню.
Про вывод советских войск из ГДР, то есть такой милый подарок Западу ценой в миллиарды долларов, вы знаете, возвращаться к этой теме опасно для здоровья. Ах да, еще про один подарок лично от генсека его карман греющим американским друзьям забыла. В 1990-м году главный меченый коммунист от имени Советского Союза безвозмездно подарил Соединенным Штатам Америки 46,3 тысячи квадратных километров нашей территории от Берингова моря до Чукотского. Безвозмездно, то есть даром...
Площадь шельфа, отошедшего к США, в десять раз превысила долю оставшейся в нем территории СССР. Нам, вернее стране, осталось ютиться на каких-то жалких 4,6 тысячах квадратных километров. Для российских моряков, да, пожалуй, для каждого россиянина линия новых границ между Россией и США так и звучит: линия предательства. Недополученная прибыль от ведения промыслов – миллиарды долларов. Получилось, как в песне: Мы не сеем, не пашем, не строим, мы гордимся общественным строем... Так загордились, что народ в выгребную яму окунули, а сами на золотой унитаз уселись. Беда... Оба подарка – Западной Германии и США – означали однозначную перестройку границ влияния Советского Союза, и были вручены товарищем Меченым врагам СССР без гласности, зато с видимым ускорением...
Всё, сдулась, не могу больше.
Извините, товарищ Сталин, пошла на кухню котлеты жарить. У меня от этих вражеских действий зубы свело, пришло время воды в рот набрать. Если не замолчу, через полчаса обернусь красным флагом и выйду на улицу Интернационал петь. До сих пор эмоции зашкаливают, русская душа от пережитого страха в пятки уходит, покоя не находит. Предательство вроде далеко, а так близко – только руку протяни, будто вчера случилось... Я вас к компьютеру посажу, покажу, как информацию искать, а сама к плите встану. Женщине полезно на кухню время от времени забегать, паузы в разговорах делать, а то как бы умом не тронуться. Много думать не всегда полезно...
И тут торкнуло мне в голову, тело жаром от стыда обдало от макушки до самых пяток. Сидела, языком молола, а гостю даже слова не дала сказать. Невежливо, некрасиво. Осознала две грубые ошибки. Первая: нет опыта общения с гостями высокого ранга. Вторая: перехлест эмоций в разговоре. Забыла золотое правило Феликса Дзержинского: у чекиста должна быть холодная голова, горячее сердце и чистые руки. Я, конечно, не чекист, но правило есть правило. Горячее сердце в наличии имеется, голову постараюсь быстро охладить, остается руки с мылом помыть. На ошибках учатся.
– Товарищ Сталин, извините за невнимательность. У вас, наверное, есть вопросы. Мне как шлея под хвост попала – не остановить. Очень уж тема больная, до сих пор при слове Советский Союз икается, а от боли ишаком орать хочется.
По лицу Сталина проскользнула понимающая улыбка. Выдержке его можно позавидовать. По виду никак не понять, какие эмоции внутри у него бушуют – вот так глыба! Он, видимо, смог все услышанное быстро переработать. Ни румянца нездорового на лице, ни руки не трясутся, спокоен, как профессиональный разведчик. Ему бы Штирлицем работать в Семнадцати мгновениях весны. У обоих железная выдержка. Оба беспощадны к врагам России и в порочащих связях не замечены. Правильно: волнуйся – не волнуйся, сделанного не вернешь. О будущем думать надо.
– Вопросов много, я их буду задавать постепенно. На ум вот что пришло. Как-то в разговоре Лаврентий Берия мне сказал, что хорошо бы ФРГ и ГДР под нашей крышей объединить. Нам в политбюро тогда идея понравилась. Мы посмеялись и разошлись – время для ее реализации не пришло, других забот полон рот был. Я, как мы встретились с тобой, поначалу подумал, его идея осуществилась и Германия стала республикой в составе Советского Союза. Жаль, не получилось. Вот бы Лаврентий порадовался...
Да, беда случилась огромная.
Потерять Советский Союз для меня такая же невосполнимая потеря, как если бы во время войны битву за Сталинград проиграть, даже хуже. Деды Сталинград отстояли, а внуки СССР прос... извини, предали. Вот так взять и отдать наше, завоеванное кровью, ни за понюшку табака – нож в спину каждому советскому человеку. Если бы кто-то в политбюро только заикнулся, чтобы хоть сантиметр страны врагу отдать – расстрелял бы, как изменника Родины. А тут получается, что иуды покупают виллы в Америке, Испании, Германии, в Подмосковье, и ничего страшного не случается: ни суда, ни тюрьмы, ни срока с конфискацией. Непонятные времена. Несправедливые. Разобраться надо, не все мне пока ясно. Ты иди, Ирина, готовь свои котлеты, я посижу, материалы нужные поищу в твоей умной технике. Показывай, на какие клавиши нажимать...
Показать умному человеку элементарные манипуляции с компьютером – времени занимает немного, а пользы цельный вагон. За десять минут Иосиф Виссарионович понял, где и что искать. Я с неуравновешенной душой отправилась на кухню готовить обед и думать. Муж должен вечером вернуться из командировки, и надо найти объяснение нахождения в доме более чем странного гостя....
***
– Вообще-то я шашлык больше люблю, чем котлеты, – гость откинулся на спинку стула и хитро взглянул на хозяйку, – но за такой обед я бы назначил тебя своим поваром. Вкусно, хотя и многовато.
– Добрый портной с запасом шьет, – похвала легла бальзамом на душу, – но я бы отказалась от такого предложения.
– Почему? – у гостя удивленно поползли вверх густые брови. Ему самому нравилось свое предложение, и отказа он явно не ожидал.
– Родилась не поварихой. Не люблю посуду мыть, кастрюли драить, сковородки чистить. Лучше напишу главу к книге или рассказ. Писательство в меня до рождения заложено, правда, поздновато я спохватилась. Но – талант не пропьешь, он так или иначе наружу вылезет. Лучше поздно, чем никогда!
– Выпить любишь? Нехорошо для женщины – слишком много выпивать. А кастрюли повара не моют – для этого есть посудомойки. Так пошла бы ко мне в поварихи?
– Пью мало, почти ничего, а про выпить поговорка такая... – сказала, а в голове промелькнуло: «Поосторожней с современными присказками, можно и схлопотать ненароком», и продолжила: – второй раз отклоняю ваше предложение, не пойду в поварихи даже к президенту. У меня много что получается хорошо делать – готовить, шить, цветы выращивать, фотографировать. Делаю все это охотно, но для души. Профессией ни одно из этих занятий я бы не сделала. Так что не уговаривайте – в поварихи не пойду. Я из тех коней, что без уздечки скачут. Работать люблю без принуждения, сама себе планку устанавливаю. Не перепрыгну – снова и снова пробую, пока не получится. Мне такая жизнь нравится, и надевать на себя хомут никому не позволю.
– Хм, вот вы какие, современные женщины. Похвально. Хотя не уверен, что ты одна такая. Люди все и везде разные. Самостоятельность – хорошо, но нужно уметь и приказам подчиняться. Иначе не страна будет, а стадо диких коней. Нет, все в меру должно быть. Не все могут сами свою деятельность планировать, не все и руководителями рождаются. Кто-то диктует, кто-то выполняет. Каждый должен делать свою часть работы хорошо, тогда везде порядок будет.
Мы жили в непростое время, хотя любое время можно непростым назвать. У каждого времени свои проблемы. Помню подвиги женщин в тяжелые годы войны. Много их было отважных: Марина Раскова, Валя Гризодубова, Лида Литвяк, «Белая лилия Сталинграда» – единственная женщина, которую дважды посмертно повысили в звании. Погибла, не дожив до двадцать третьего дня рождения. Тысячи, сотни тысяч, миллионы замечательных женщин живут у нас в стране. Героини, победительницы, матери и жены...
Сталин замолчал. Взгляд его уперся в окно. За ним на широком подоконнике каменного балкона весело прыгал дрозд. Он скакал от одного цветочного горшка к другому, то ли еду искал, то ли лапки разминал. На человеческий взгляд бестолковые скачки, но внимание притягивают. Глаза вождя следили за птицей, но мысли блуждали где-то далеко. Наверное, вспоминал подвиги тех, кем должна гордиться страна. Или, может быть, думал о жене Надежде или дочери Светлане. Кто знает? Воспоминания не закажешь по телефону, как пиццу или новое платье. Тишину в комнате прервал звук отодвинутой тарелки.
– Давай будем потихоньку собираться. У меня определился конкретный план, и ты мне поможешь его осуществить. Но вначале доскажи до конца историю предательства страны.
Иметь план – всегда хорошо. Интересно, что лично мне принесет незнакомый план? Да ладно, пан или пропал. Думаю, вождь не хуже меня в жизни разбирается. Надо набраться терпения.
– Мы где-то на ускорении остановились. Так вот, народ – не самолет, не надо его ни ускорять, ни на прочность испытывать. Такая истина не доходила до мозгов руководства страны в конце восьмидесятых. Снабжение для огромной страны организовали гениально: все товары везли в Москву, а оттуда люди сами развозили по всему Союзу. В чемоданах, рюкзаках, а то и в котомках. Москва была тогда как большой базар. Туда – с деньгами и надеждами, обратно – с мешками, облегчением или разочарованием. Те, у кого денег на Москву не было, впроголодь жили, с огородов питались. Со своих или чужих – тоже не в новинку.
Насчет поесть – понятно. Насчет выпить – тоже руководство страны расстаралось. Виноградники, выращиваемые поколениями, по приказу клейменого из Кремля вырубили. Вместо этого стали завозить иностранный спирт самого низкого качества. Явно не для укрепления здоровья, а чтобы споить страну. А что – идея зарубежных кураторов была не так уж плоха. Работы нет, продуктов нет, денег нет, кругом разруха, разгул преступности, передел страны, захват государственной собственности кучкой вскормленных Америкой будущих олигархов. Что остается делать от безнадеги, как не пить? В общем, попировали тогда – на несколько поколений вперед достанет.
Говорят, большому уму и в маленькой голове не тесно, но вот маленький ум последнего генсека где-то в Америке заблудился. Он залезал в душу каждому из нас, миллионов жителей Союза, своей загребущей рукой и выскребал оттуда все традиции и духовные ценности, которые передавали нам наши отцы и деды в течение многих поколений. В общем, и так все ясно – нет повести печальнее на свете, чем байки Михаила в Моссовете... Народ наш, Иосиф Виссарионович, всегда ясным умом отличался. Вот, послушайте, какую награду за свой труд каждый правитель получил:
Ленин доказал, что управлять страной могут и кухарки.
Сталин доказал, что управлять страной может один человек.
Хрущев доказал, что управлять страной может и дурак.
Брежнев доказал, что страной можно вообще не управлять.
Андропов доказал, что страной можно управлять кнутом и пряником.
Черненко хотел доказать, что стране не нужна перестройка. Не успел.
Последний правитель доказал, что страну можно перестроить, ускорить и продать втихую по дешевке...
Теперь уже я уставилась за окно. Дрозд улетел: еды не нашел, а кто же без стимула танцевать и прыгать будет? Дрозд хоть и птица, а мозг какой-никакой имеет. Он не скачет, чтобы доллар заработать, не прыгает на потеху публике, да и кружевное белье ему без надобности. Вот и улетел... На душе тошно. Кто жил в СССР, точно поймет мои чувства. Что уж говорить, обманули, предали, обворовали. И кто? Наши избранники. Те, кто обязан по долгу службы народ оберегать, защищать, обучать. Наверное, никогда я не смогу понять, для чего человеку нужно так много всего? По три-четыре виллы, на которых никто не живет; миллионы на счетах, лежащие без движения; украшения, которыми можно нарядить не одну елку; триста пар обуви для хромоножек; сто пятьдесят шляп, чтобы прикрыть пятно на лбу. Сюда подходит, скорее всего, медицинский диагноз aeger avaritia – болен жадностью. Это по-научному, а по-простому – тупой хапуга или расхититель обыкновенный. Иначе не объяснить. Вот, пожалуй, и все. Как говорил известный русский таможенник: я мзду не беру, мне за державу обидно. Его слова бы да тамошним правителям в уши. Нет, у них уши золотом завешаны, не докричаться...
Гость молчал и крутил вилку.
В голове заскреблось: крутить вилку – к дождю или к снегу? Дождя достаточно, два дня назад лил, к вечеру, может, опять соберется. Насчет снега туманно – то ли будет в этом году, то ли нет. По всей видимости, вилка все же к дождю. Погода не так важна – можно дома отсидеться. А вот интересно, какой план у вождя? Не исчезнет ли он сегодня так же внезапно, как и появился? Или, не дай Бог, решит у нас остановиться на неопределенный срок? Нет, у нас надолго не останется. Мы – не тот уровень общения для него, да и наша квартира мала для троих взрослых. Боливар троих не выдержит.
Вилка упала на салфетку, а показалось, будто кто из пистолета с бракованным глушителем выстрелил. Что-то я вздрагиваю часто. Страшновато от последних событий становится, а тут еще гость незваный. Пуганая ворона и куста боится. Даже если голос у куста, вернее, у гостя, добрый.
– Задаю себе странный вопрос: существовал ли СССР на самом деле? Были ли миллионы людей, построившие эту страну? С одной стороны, да, были, и до сих пор живут. Разве можно забыть тех, кто жизни отдавал на комсомольских стройках, строил Днепрогэс, осваивал целину и Сибирь? Люди не думали о себе, работали для будущих поколений. Как оказалось, для будущих воров и предателей, – Сталин отложил вилку в сторону. Мне стало намного спокойней. – Теперь я думаю, действительно ли существовала шестая часть планеты? Создали ли мы Советский Союз? Был ли мальчик? Или это всё гипнотизерские штучки и мои фантазии? Может быть, зря я прожил жизнь, полностью отдав ее служению светлым идеалам советских людей?
Нет, не зря!
Миллионы честных коммунистов и беспартийных выросли с Лениным в сердце. Людям до сих пор д;роги наши идеалы, заветы предков. Нам нужно беречь людей от тлетворного влияния Запада сегодня даже больше, чем раньше. Сегодня нельзя выстроить железный занавес – политическая обстановка изменилась радикально. Сидя дома, человек может через ваш интернет гадить на свою страну, организовывать митинги, натравливать людей друг на друга. Очень плохой знак, хотя технический прогресс достоин всяческих похвал. Но что такое технический прогресс? В свое время ученые научились управлять атомной энергией. Несомненный прогресс. Но вместо того чтобы развивать это направление на благо народов планеты, капиталисты стали запугивать мир атомными бомбами и даже продемонстрировали на территории Японии, как они работают. Большая беда, если ядерная энергия оказывается в руках безответственных людей, дорвавшихся до власти...
– Мед – это очень странный предмет, вот вроде он есть, а вот вроде и нет...
– Какой мед? – гость отодвинулся от меня вместе со стулом.
– Извините, фразу из известного мультфильма вспомнила. Ни к селу, ни к городу. Аналогия с Советским Союзом на ум пришла. Он, как мед, вроде был, а его уже нет... Мало того, что СССР развалили, эти же приверженцы западной демократии пытаются дальше развалить Россию. Вы правильно про интернет сказали. Либеральные элементы трансатлантической власти давно отработали методику по свержению законных правительств – управляемый хаос называется. Устроить майданную революцию сегодня просто – напек печенюшек, напечатал пару тысяч долларов, кинул клич молодежи через продажные либеральные издания, поманив их мнимой свободой, – и готово. Завести, то есть спровоцировать толпу на разбой всегда было не сложно, сложней ее организовать. Многие идут на улицу по бесшабашности – лишь бы поорать, энергию скинуть. Другие по глупости – глядишь, при новой жизни кредит простят. Часть студентов хотят подзаработать, не напрягая мозги, и получить за выкрикивание лозунгов пару долларов. Полуголым девицам стремного поведения лишь бы сиськами потрясти – хоть у Кремля, хоть в церкви. Особо продвинутые приколачивают свои фаберже к мостовой. Мародеров тоже хватает, которые под шумок и кошелек стянут, и машину угонят, и стекла в ювелирном магазине выдавят. Беда!
– А где настоящие революционеры, которые за идею? Есть такие или их всех, как тараканов, дустом вывели?
– Обязательно есть – их идеи и кормят! Только идеи у них революционно-либеральные, особенные, цветные: по ссылкам эти дамы и господа не сидят, умные книги не пишут, лично на улицы не выходят. Сидят они комфортно по заграницам и дирижируют стадом, лишенным музыкального слуха. Одно стадо или несколько, в зависимости от потребности проекта, им организуют – за немалые деньги! – их подопечные в отдельно взятой стране или регионе. Кукловодов за ширмой никогда не видно – им достаточно легко перебирать в пальцах ниточки на палочке и поворачивать время от времени эту палочку-управлялочку в нужном направлении. Работа не пыльная и, главное, денежная – марионетками управлять. Субсидируют таких либеральных борцов за идеалы демократии западные кураторы очень щедро. Конечная цель цветных революций – подчинить весь мир власти банкиров. Под раздачу слонов попадают все страны. Несогласных давят, убирают, шантажируют, свергают или просто на улицах отстреливают. Методов много, цель одна – мировое господство. Только вот Россия мешает. Не согласные мы в овечьем стаде барахтаться. Хотим своей головой думать, свои традиции сохранять и духовные ценности детям передавать.
Сталин пошевелился на стуле. Слушал внимательно, о чем-то своем раздумывал.
– Какой совет можешь дать? Ты из рядов интеллигенции, Ирина, голова у тебя на месте, думать умеешь.
– Ну уж нет, я не интеллигенция, у меня профессия есть. На это слово у меня аллергия. Все время ленинское определение интеллигенции вспоминаю и коричневой субстанцией быть не желаю. Что касается советов, раздавать их не могу по причине отсутствия руководящего опыта. У нас интернетовских советчиков-аналитиков диванными экспертами называют. Проще простого лежать на диване, почесывать голое брюхо и давить на клавиши компьютера, выдавая уцененные советы. Я не из этой оперы: с чужими нотами на сцену не лезу, сама сочиняю, сама и пою. Вам не я, а дирижер нужен, что оркестр правильно мелодии играть заставляет и каждую ноту в партитуре знает.
– Вот ты меня к этому дирижеру и отвезешь. Собирайся, поехали!
– Ничего себе заявки! Куда поехали? – меня как будто мешком из-под муки огрели – вроде не больно, зато пыльно-очумело.
– Мне обязательно в Москву надо к вашему президенту. Он хорошо играет в шахматы, и я не хуже. Проведем с ним шахматный турнир.
– А я, простите, что – жена президента России или меня Раисой зовут, чтобы двери в Кремле пинком ноги открывать? Кто меня в Кремль пустит? И как мы вообще в Россию попадем? Ладно, у меня российский паспорт есть, а у вас какие документы – лапы, усы и хв... ой!? – ладно хоть вовремя язык прикусила и про хвост не ляпнула, а то бы точно по полной за оскорбление вождя огребла. Неловко получилось.
– Поеду по документам твоего мужа. Ты же не одна в Россию катаешься, вместо него и поеду.
– А говорить в аэропорту на чистом немецком тоже вместо него будете? А если вас кто узнает? И вообще, в связи с пандемией коронавируса, у нас авиарейсы в Россию только из Мюнхена и Берлина. Берлин – столица страны, это понятно. Мюнхен — столица американской европейской разведки, тоже понятно. В оба города отсюда одинаково по шестьсот километров. Могу вас на машине до аэропорта подбросить и билет купить. А там – уж сами. У меня другие заботы – вечером муж приезжает.
– А, так ты хорошо на машине ездишь, раз шестьсот километров для тебя не дорога? – губы Сталина расплылись в широкой улыбке. Он ободряюще хлопнул меня по плечу и от радости притопнул ногой в теплом ботинке. – Поедем, Ирина, на машине. Ты меня довезешь до Кремля, а там посмотрим. И давай поедем через Берлин. Мне, кстати, очень хочется хоть одним глазком на Рейхстаг взглянуть. Мы его в сорок пятом взяли, а вживую увидеть не пришлось. Заодно сравню, как народ в Германии и России живет. Доставай карту, определим маршрут.
Голос вождя звучал непререкаемо. Под гипнотизирующим взглядом я встала со стула и заячьей походкой – вприпрыжку – отправилась искать атлас дорог. Из-за капающего на мозги наркоза властного голоса вылетело у меня из головы, что в машине есть навигационная система. Мысль о том, что я вообще никуда не собиралась ехать и уж точно не за полторы тысячи километров, растворилась в тумане.
«Мужу записку оставить или не оставлять? – резво выскочившую мысль еле удалось запихнуть обратно. – Не буду писать: меньше знаешь – крепче спишь. Приеду в Москву – позвоню. Скажу, что к соседке на пару минут ушла и вернусь завтра к вечеру. Пусть ценит отзывчивую русскую душу!»
Глава 10. Мы едем, едем, едем в далекие края
Атлас нашелся быстро. Муж, по семейной немецкой традиции, мало что выбрасывает. Привычка – вторая натура: по его мнению, в хозяйстве и гнутый гвоздик пригодится, а сервировочной салфеткой можно рот неделю вытирать. С другой стороны, за пятнадцать лет, что атлас пролежал на полочке, дороги и страны остались те же, так что пусть гость развлекается. Пока Сталин водил пальцем по дорожным картам, переворачивал страницы и пытался понять немецкие слова, я сходила в рабочую комнату, дала задание Яндексу и вернулась с распечатанным маршрутом поездки в Москву. Схема легла на стол, и мы склонили над ней головы. Возразить против поездки мне и в голову не пришло: партия сказала – надо, комсомол ответил – есть! Хотя мне эта поездка в общем-то не горит.
– Вначале едем шестьсот километров до Берлина, – объясняю я маршрут, – любуемся на побежденный Рейхстаг. Оттуда до Франкфурта-на-Одере еще сто, и граница с Польшей. Там придется переночевать. Целую ночь ехать я не нанималась: отдых даже коню нужен, не только чувствительному женскому организму. На следующий день проедем Польшу и Белоруссию. Через Польшу до Минска отмахнем примерно тысячу километров, и окажемся почти у границы с Россией. Всего мы должны проехать тысячу восемьсот километров. Это, не считая семисот км до Франкфурта-на-Одере. Вот такая длинная задачка с одним водителем женского пола. Одной справиться трудно. Весь день сидеть за рулем не смогу, нужен хоть какой-то передых. А вы умеете водить машину? – главное в разговоре – вовремя перевести стрелки на собеседника. Я уставилась на гостя. Вопрос задала для проформы, потому что догадывалась – я умею делать то, чего он не умеет – рулить. Хотя без его поддержки справиться сложно. И потом, я не его шофер или солдат – приказам не подчиняюсь. Меня можно только просить, да и то вежливо. Вот если меня правильно попросить... Видимо, мои мысли вылезли на лицо, потому что голос гостя зазвучал мягче обычного.
– Меня всегда возили шоферы. Но если ты мне покажешь... Может быть, сумею. Как думаешь – справлюсь?
– Вообще-то ездить не так сложно. У меня машина на автоматике, всего две педали – газ и тормоз, четыре колеса. Ах да, еще руль. Умею включать дальний свет, печку и навигационную систему, дисплей показывает температуру за окном, текущее время и сколько бензина в баке осталось. Это все, что женщине нужно знать о машине. Зато правила движения я выучила назубок. Сложно ехать только по автобану – машин полно, фуры потоком идут, туда-сюда перестраиваются. Не заметишь – въедешь сам или в тебя влипнут. Беда! Но это в Германии. Надеюсь, в Польше и Белоруссии не такое интенсивное движение. Вообще-то за десять лет езды у меня аварий не было.
Ни я, ни в меня.
Только раз права на два месяца забрали за езду под красный светофор ночью на пустой улице. Дело давнее и сильно обидное. За одно нарушение сразу три раза наказали: взяли огромный штраф в половину минимальной месячной зарплаты, отобрали права на два месяца, и еще штрафные очки записали на два года. Да ладно, лучше не вспоминать. Зато наука на всю жизнь. Как увижу желтый свет, быком реагирую: резко останавливаюсь и землю копытом бью, пока зеленый не загорится.
Так вот, товарищ Сталин, до Франкфурта доедем часов за пять, к ужину успеем, – продолжила я планировать наш маршрут. – Дороги на Берлин хорошие, можно все время сто сорок и даже сто шестьдесят гнать. Сделаем две или три короткие остановки – кофе попить, ноги размять, мозги проветрить. На следующий день встанем рано поутру и поедем. Кто рано встал – того и тапки. Доеду с утречка даже до границы с Белоруссией, а там все, нужна остановка часа на два. Я не машина, но сломаться могу. Пока будем через Польшу к Белоруссии ехать, поучу вас за рулем сидеть. Проедете пару сотен километров по полупустой дороге – мне легче будет. Можно даже не разгоняться, под сотку ехать, лишь бы не стоять. Как план?
Сталин сидел, нацелившись взглядом на карту, и размышлял. Густые темные с рыжинкой волосы, тронутые сединой, были красиво зачесаны назад и больше походили на шевелюру молодого мужчины. Никто и никогда не дал бы моему гостю его возраст.
Сто сорок два года.
Голова вождя шевельнулась, он захлопнул толстый атлас, свернул распечатку маршрута, сунул ее в карман и с серьезным выражением лица обратился ко мне:
– Ирина, будем рассматривать наш вояж как операцию по кратковременной оккупации Германии и второму взятию Берлина. Цель: через дружественные нам страны с победой возвращаемся домой.
– Товарищ Сталин, Польшу и Белоруссию сегодня нельзя рассматривать однозначно как дружественные страны, – мне не хотелось разочаровывать вождя, но и лгать смысла не было – все равно до всего дознается.
– Что, они тоже нагадили России, как братья-украинцы?
– Да нет, наверное. Хотя нельзя однозначно отрицать что-то похожее, – такой ответ мог вывалиться только из русского менталитета. Ни на один из известных языков эта фраза не переводится, и понять ее может только истинно русский, – просто политическая обстановка в мире очень сложная, окутанная парами коронавирусной инфекции, ослабленная допинговыми скандалами и расшатанная фальсификациями на выборах. Но народ, в отличие от правительства, в этих странах на нашей стороне. Может, не весь, но большей частью. Так не я говорю, а те, кто там был и с народом за кружечкой пива общался.
На лице Сталина проступило явное недоумение: он мало что понял из моего словесного заскока. Умный человек, он не стал просить перевода с русского на русский или дополнительных объяснений, просто кивнул, соглашаясь.
– Что ж, обстановку проясним на месте. Учиться водить машину попробую, но лишний раз рисковать не буду. Получится – хорошо, а на нет и суда нет – поедешь сама. После ночевки лучше сделаем две длинных паузы по два часа для отдыха и двинемся дальше. В Москве отдохнешь как следует, я устрою. А сейчас собираемся и едем. Хочу попасть в Берлин засветло, на Рейхстаг взглянуть.
– Была охота на него смотреть, он и ночью светится, не хуже здания налоговой инспекции, – пробормотала я и отправилась одеваться. Сталин натянул на пуловер мужа свой старенький френч и взял с вешалки военную фуражку со звездой и пуговичками по бокам, в которой появился в квартире. Стало боязно, что даже в маске его узнают – не узнать живого вождя народов невозможно.
***
Берлин нас встретил на удивление ясной погодой. Машину я приткнула на небольшой улочке между Рейхстагом и Бранденбургскими воротами. В обе стороны между достопримечательностями не больше километра. Раз уж вождь собрался брать Берлин еще раз, пусть посмотрит на знаковые объекты города. Сталин оценил Бранденбургские ворота, но и его узнаваемую внешность народ оценил. Стали что-то подозревать. Несмотря на вечер и резкий отток туристов из-за пандемии, площадь перед Бранденбургскими воротами не пустовала. Тут и там мелькали вспышки айфонов, раздавался смех, слышался разговор на разных языках народов мира. Тусовщикам и гуляющим определенно понравилась необычная одежда вождя. Его если не явно, но исподтишка и с удовольствием фотографировали. Особенно всех привлекали фуражка со звездой и большие усы, смутно кого-то напоминающие. В Берлине, в отличие от нашего городка, нравы были посвободней, и люди масками лица не закрывали. Только очень послушные.
– Неужели люди узнают меня? Странно, столько лет прошло, а здесь в основном молодежь. Все равно, пойдем отсюда, я достаточно посмотрел.
– Как вам здесь вообще – нравится?
Мы шагали по направлению к Рейхстагу по широкой, хорошо освещенной улице. Слева от нас мелькали богато оформленные витрины магазинов, затемненные окна неработающих офисов, закрытые кафе. Краем глаза я посматривала на светящиеся окна и искала какую-нибудь турецкую забегаловку – голодному Федоту и репа в охоту.
– Заметно, что Германия оправилась от разрухи, – поделился своим мнением мой попутчик, – все здания крепкие, немцы даже старую архитектуру сохранили – похвально! Хорошая страна: чистота кругом; вечером светло, как днем; магазины полны приличных товаров – через витрины видно; машин полно, значит, богато народ живет. Одно непонятно: нам, в основном, навстречу попадаются бородатые арабы, женщины-мусульманки, полно молодых негров, а между ними так скромно и быстро мелькают немногочисленные немцы. Куда коренные жители подевались? Коронавируса боятся и дома сидят? Почему тогда другие не боятся? – Сталин удивленно оглянулся на двух молодых негритянок, увешанных поверх теплых курток рядами ярких бус. Навстречу нам шагала следующая экзотическая пара с чалмами на головах. Следом за ними семенили женщины в никабах – им маски по определению не нужны, вот радость-то!
– Те, другие, которые не немцы, вообще ничего в Германии не боятся – ни вирусов, ни полиции, ни атомной войны. Мигрантов-иностранцев в Германии официально от двенадцати до пятнадцати процентов, а неофициально не меньше двадцати процентов от общего числа жителей страны. Статистику по мигрантам здесь публикуют неохотно, ее стыдливо прячут, как любовника в шкафу. А статистику о том, что около четверти миллиона молодых специалистов ежегодно эмигрируют из Германии в другие страны, вообще зажимают. Ее можно найти только в малотиражных специализированных изданиях. Зато по телевизору – сплошное разноцветное раздолье и однополое семейное счастье.
Что касается меня – живая жизнь немецкой семьи перед глазами каждый день мелькает. Из семейных хроник информацию полными пригоршнями черпаю. Много дальних родственников мужа из старшего поколения, много и семей с детьми, так что картинку вполне себе составить можно, чем народ сегодня живет. Немцам даже если что-то не нравится, особо не выступают. Законы здесь строгие. Хочешь выступить на митинге – подай заявку на пяти листах, ее в течение месяца рассмотрят, резолюцию вынесут. Можно – иди, кричи в микрофон. Нельзя – значит, сиди дома.
После войны, как Гитлера похоронили, немцы притихли, уши прижали, думать самостоятельно боятся. Это и понятно. Весь мир на них пальцем показывает, мало приятного. Подрастающее поколение с детского сада в послушании воспитывают, чтобы рот поменьше открывали. В школах учат детей не рассказывать родителям, что в школе происходит. Неправильно это. Но – со своим уставом в чужой монастырь...
У немца особая генетика: до дома добежать не успеет, как донос на всякий случай готов, только имя вписать. На работе друг друга подсиживают, начальству докладывают. Не хочу жалобой себя выставлять и на людей ярлыки навешивать. Здесь работает особая система. Не я ее придумала, не мне ее осуждать. Не зря же до сих пор английские и американские солдаты здесь живут на широкую ногу. Расползлась по всей стране незаметная глазу идеологическая надстройка к немецкому менталитету, чтобы те из штанов не выпрыгивали, а старшего брата слушались. Жалко мне их. Задавили совсем. Под оккупацией живут, вряд ли выберутся.
Мигранты последней волны, независимо от того, из какой страны приехали, все темпераментные, громогласные, с ножиками по улицам ходят. Если что не так – бойся! На немецком не говорят, а нож – язык интернациональный, даже безъязыкий поймет. Вот и сидят немцы по домам, чтобы лишний раз не нарываться.
– Гитлера похоронили? Где, интересно? Мне об этом ничего не известно, – Сталин резко остановился посередине улицы и от удивления сдвинул фуражку на затылок.
– Вы, товарищ Сталин, странные вопросы задаете. То вам расскажи, как вы умерли, то где могила Гитлера скрывается. Откуда мне знать? Вы – вожди, это ваши тайны. Простым смертным только мозги пудрят, а правды никогда не скажут. И вообще, я голодная, живот к спине прилип. Сейчас перекусим и быстрым шагом к Рейхстагу. Мне еще до Франкфурта ехать, гостиницу искать, и выспаться надо, чтобы со свежей головой дальше за рулем сидеть. Извините, я человек практичный, мне кусок шаурмы сейчас важней могилы Гитлера.
– Хорошо, я понимаю. А что такое шаурма, которая важней могилы?
– Это еда, типа турецкой пиццы.
– Ага. А что такое пицца?
– Ох, забыла, что семьдесят лет назад таких блюд в СССР не знали. Ну, про лаваш в Грузии точно знают. Так вот, шаурма – это или лаваш, или твердый постный блин с начинкой. В них заворачивают кусочки зажаренного на вертеле мяса и всяких овощей с соусом. Лично мне очень нравится шаурма с телятиной. С куриным мясом тоже вкусно. Вот киоск, вам с чем заказать?
– Покажи на картинке. Что здесь написано? – Сталин выглядел растерянным. Он снял фуражку и посмотрел на меня. Я протянула ему пачку одноразовых платков, вытащила один и осторожно промокнула его взмокший от непоняток лоб. Отец народов никогда не питался в турецких киосках быстрой еды, находящихся на чужих территориях. Он вообще с трудом воспринимал горячую немецко-турецкую дружбу и разноцветный интернационал на улицах Берлина. Его чувства я очень хорошо понимала. Мы уже привычные – и не такое в заграничной жизни повидали. Прошли огонь и воду, медных труб, правда, не слышно, но и без них музыки хватает. Так, наверное, чувствовали себя наши космонавты в открытом космосе – все кругом незнакомое, чужое, опасное. Ну, я-то, в отличие от космонавтов, иностранный абориген, меня едой из турецких рук не напугаешь.
– По-немецки – это D;ner, по-русски – шаурма. Так вам с курицей или телятиной?
– Мне так же, как тебе. Доверяю твоему вкусу. И выпить чего-нибудь послаще, а то горечь во рту от увиденного.
***
На сытый желудок шагать легче. Вот и Рейхстаг сверкает высоким ярким куполом. Для посетителей вход уже закрыт, но народу на площади около здания толчется много. Туристы так же, как у Бранденбургских ворот, фотографируют, общаются, смеются.
– Отстроили Рейхстаг, как будто он не был разбомблен. Да, флаг не наш висит, а жаль. Хоть надписи наших солдат не стерли? Память о войне должна какая-то остаться, – Сталин вроде меня спрашивал, а вроде вслух думал. Разбираться в чужом внутреннем мире мне сейчас не хотелось, поэтому ответила прямо, что знала.
– Здание Рейхстага два раза восстанавливали. В первый раз его на двадцать лет на ремонт поставили. Посольство Западной Германии в Бонне тогда находилось – спешить было некуда. Тогда все надписи советских солдат под белые панели поместили, сохранили. Когда Германия объединилась, часть надписей с нецензурными выражениями была убрана. Остальная часть сохранена, и даже следы от пуль можно видеть.
Интересно получается.
Лет двадцать назад, уже во время второй реставрации, в Бундестаге ставили вопрос об удалении всех надписей. Кому-то они очень сильно покоя не дают. Даже догадываюсь – кому. Надписей-то на английском на Рейхстаге не нашли ни одной. Так что вы думаете? Оба раза большинством голосов депутаты предложение отклонили. Здесь странность и зарыта. Правительство страны-победительницы добровольно отказалось от ГДР, то есть отдало б;льшую часть своей победы побежденному врагу. А бывший враг более семидесяти лет бережно охраняет автографы-доказательства победы над собой. Получается дубинка-парадокс о двух концах! Каким концом по голове ни получишь – горькой правдой умоешься. Вот и думай после этого, к кому лучше относиться – к коммунистам или капиталистам...
Мы стояли перед входом в Рейхстаг с западной стороны, как два суслика на задних лапках, и изредка поворачивали головы. Вид его завораживал. Искусно подсвеченное здание казалось намного величественней, чем при дневном свете. Дышало историей. Каменные ступени Рейхстага помнят шаги последнего германского императора, кайзера Вильгельма ll. Несколько лет по ним шагал начищенными до блеска сапогами Адольф Гитлер со своей камарильей, пока их не скинул на свалку истории советский солдат-победитель в боевых кирзачах. Теперь по широким лестницам шагают только туристы. Члены парламента спешат на важные заседания по другим ступенькам.
Смотри – не смотри, а пора дальше ехать. Но перед этим не забыть бы о маскировке.
– Иосиф Виссарионович...
– Да-да, пойдем, Ирина. Нам рано вставать и тебе нужно выспаться перед трудной дорогой – я помню.
– Кстати, про рано вставать. Нам придется встать раньше, чем запланировано. Вам нужно будет замотать горло и придать лицу больной вид... Нет, лучше больной вид придавать не будем, а то через границу не пропустят. Еще заподозрят что-нибудь.
– А горло зачем заматывать? – Сталин смотрел непонимающе и ждал объяснений.
– Интересно, как вы собираетесь с паспортом коренного немца и внешним видом точно не немца объясняться с пограничниками? На чистом русском языке? Они вас точно не поймут. На Ханса Ханнеса Хельмута Шлегеля вы точно не похожи. На границе народ работает внимательный и очень вежливый. Они обязательно задают проезжающим вопросы, а уж со своим соотечественником точно захотят двумя словами переброситься. Как говорил Александр Суворов, опасности лучше идти навстречу. Вот мы и пойдем сразу по нескольким направлениям. Главное в дороге – быть здоровыми. На лице здоровье не написано, нужно подтверждение. Без бумажки я букашка, а с бумажкой – человек. Немца на жалость не возьмешь, ему бумажный факт подавай, с подписью и печатью. Дома я подделала два бланка моего домашнего врача. Его именем подписалась под текстом о сдаче теста на коронавирус. Результаты анализов отрицательные, у вас лишь только воспаление голосовых связок. Не заразно. Пройдет дня через два-три. Мы с вами здоровы, а подделка подписи врача – не такое уж большое преступление.
Теперь – внешний вид. Повязка на горле подкреплена, так сказать, справкой от доктора. На паспортной фотографии у мужа усов нет. Их, конечно, можно отрастить, но мы рисковать не будем и ваши усы спрячем на всякий случай под маску. Придется маску с повязкой на горле через две границы провезти. Усыпим бдительность таможенников неприметным внешним видом. Никто не должен на границе догадаться, что вы не немец, а вождь народов, отправляющийся в Россию с секретным заданием. Да, и фуражечку с френчем спрятать в сумку придется. В машине тепло, в пуловере не замерзнете, и голову не продует.
Двадцать лет назад я дважды ездила автобусом Берлин-Москва, так что пограничные заморочки хорошо знаю. У них если не понос, так золотуха. Ко всему нужно быть готовыми. Как пионеры. Не думаю, что правила сейчас кардинально изменились. Кому – коронабесие, кому – бизнес, а нам стабильность нужна. За меня не беспокойтесь: я за рулем, поэтому сама с пограничниками буду разговаривать. Ваше задание: кивать головой, как будто понимаете, о чем речь идет. Ну вот мы и до машины добрались, поедем с ветерком.
Сталин молча сел в машину и надвинул фуражку глубоко на лоб. Идея прятать любимый головной убор в сумку ему явно не понравилась.
Глава 11. Жди меня, и я вернусь
Идея со справками оказалась блестящей, и главное – своевременной. Двое немцев-погранцов взяли паспорта и бумажки от доктора, внимательно изучили каждый документ, с жалостью посмотрели на завязанное горло пассажира, задали мне пару ничего не значащих вопросов и поставили штампы. Наши честные глаза, выглядывающие из-под масок, внушили им доверие. Поляки оказались еще добросердечней. Въезду немцев в страну они вообще не препятствовали. Кто знает, может, на обратном пути увезут иностранцы из страны килограммов десять ароматных польских яблок – явная выгода народному хозяйству. Погранцы глянули в паспорта, покачали головой, показывая на завязанное толстым слоем бинтов горло безголосого немца, и дали нам зеленый свет. По-немецки они разговаривать не могли, по-русски не захотели. Каждому свое счастье.
Надо было отмотать половину Польши, чтобы найти тихое место. Без непрерывного потока автомашин, без выхлопных газов, без любопытных глаз. Не совсем законные дела требуют, как деньги, тишины. Здесь началось время учебы. Мой ученик, как и я, знал про машину, что у ней есть руль, четыре колеса и педали. Разительное отличие – он ни разу не ездил самостоятельно.
Не знаю, кто виноват – то ли я никудышний учитель, то ли мой гость плохой ученик, – но после безуспешных попыток научить вождя водить машину оба решили не испытывать судьбу. Неумёхе выезжать, что безногому бежать. Нельзя обучить человека за полчаса всем премудростям вождения. Вернее, научить можно, но вот победить страх перед самостоятельной поездкой, да еще по шоссе с оживленным движением, сразу невозможно. Риск – дело хорошее, но от глупого риска до беды близко. Поэтому сама, всё сама.
Дороги в Польше хорошие, ехать – одно удовольствие. Вокруг расстилаются бесконечные поля, мелькают сельские дома с палисадниками и фруктовыми деревьями. Радио в дороге я слушать не люблю, музыку тоже. Говорить самой не хочется – отвлекает. Машин хотя и немного, но расслабляться нельзя. Хорошо, пассажир понятливый оказался. Он будто услышал мои мысли и заговорил первым.
– Эту ночь, Ирина, я не спал – думал. Мне не дает покоя мысль о том, почему и с какого времени начал разваливаться Советский Союз. Для сознательного или даже неосознанного уничтожения сильной империи, а СССР являл собой сильную империю, нужны причины и механизмы. Всю ночь об этом размышлял. Думал о том, откуда у предательства ноги растут. Не с убийства ли моих товарищей по партии и друзей, Серго Орджоникидзе и Сергея Кирова, началась измена делу коммунизма? Твоего, между прочим, однофамильца. А, может быть, вы родственники? – уловив отрицательный кивок, Сталин заговорил дальше. Медленно, с расстановкой, будто размышлял сам с собой. – Или этими убийствами мои враги, троцкисты и реакционеры, хотели продемонстрировать свою силу? Да, так и было. Убийства показали, что у меня есть враги на самом верху власти. Они лишили меня тех, кому я доверял больше, чем другим, кому безраздельно верил. Врагов было много. Больше, чем хотелось бы. Они приходили ко мне на прием, сидели рядом на совещаниях в Кремле, громко хлопали в ладоши на съездах, врали в глаза, саботировали за спиной важные указы и законы. Это они начали в тридцать шестом году террор, вину за который до сих пор пытаются взвалить на меня. Но у них не получится до самой смерти отсидеться в кустах. Правда рано или поздно выйдет наружу и назовет поименно каждого, кто повинен в массовой смерти людей.
И это буду не я!
Один человек не может уследить за всем, даже если обладает огромной властью. Владимир Ильич говорил правильно: социализм – это контроль и учет. Но как контролировать все и всех? Очень трудно, почти невозможно. Рядом единомышленники, но как распознать тех, кто тянет одеяло на себя? Приведу тебе, Ирина, пример. Ты – человек творческий, поймешь правильно.
В моей библиотеке были собраны книги Михаила Булгакова. Всегда нравилось его творчество, особенно роман Белая гвардия. По мотивам романа было принято решение написать пьесу и поставить Дни Турбиных на сцене МХАТа. Постановка очень понравилась не только мне. Я лично смотрел пьесу раз пятнадцать, и всегда театр был полон. Но вот критики имели другое мнение – им пьеса почему-то не нравилась. Подозреваю, здесь не обошлось без вмешательства товарища Луначарского. Нарком просвещения тоже писал пьесы, но на них зрители категорически не ходили. Луначарский знал, что я часто посещаю МХАТ и смотрю с удовольствием именно Дни Турбиных.
Что он делает?
Организует критику на пьесу Булгакова, а через два года после первой постановки запрещает ее якобы по просьбам трудящихся и из-за пропаганды в ней белого движения. Организованные им критические письма не оправдали надежд, пришлось мне немного власть показать. Тогда я намекнул товарищу Луначарскому на неправильное решение. Как могут трудящиеся выступать против спектакля, если зал театра всегда полон, а за билетами – очередь? Не понял нарком, оставил запрет в силе. Не стал выполнять просьбу непосредственного партийного начальника.
Почему лично мне нравилась пьеса? Потому что там показаны люди, любящие Россию, защищающие ее и идущие за нее на смерть. Да, все они белые офицеры, но Родина для каждого из них священна. Именно любовь к Родине, а не цвет погон – вот в чем сила этого произведения. Книга эта о патриотизме, о мужестве, о любви к Родине. Пришлось приложить много усилий, чтобы показ пьесы восстановили. Понимаешь, Ирина, с каким мракобесием приходилось бороться? Свои же коммунисты не понимали текущего момента, пытались власть свою показать, а то, что народу нравилось – запретить. Патриотизм нельзя запрещать. Людей нужно уважать за любовь к Родине, а не за принадлежность к партии.
Сталин вытянул вперед ноги и медленно разматывал повязку с шеи, о которой я совсем забыла. Дитя не плачет – мать не разумеет. Бинты он аккуратно свернул и положил на колени. Пауза в разговоре предназначалась не для него – для меня, чтобы от дороги не отвлекаться: слушать – слушай, а сметану кушай, вернее, за руль держись!
– Примеров саботажа за тридцать лет управления страной можно привести сотни. Но надо ли это нам? Нет, не надо. Будем смотреть в корень проблемы, а не вспоминать ежедневную рутину. Главная проблема вероломства так называемых коммунистов-революционеров заключалась в том, что товарищ Сталин покусился на самое святое – на их власть. Из власти идеологической они превращали ее постепенно во власть партийных стяжателей и подлецов. Перерожденцы и предатели всегда были и будут во власти. Всегда. Надо с этим явлением бороться, а не сидеть сложа руки. Я постоянно указывал партии ее законное и единственное место – идеологический фронт. Дело партии – претворение в жизнь идеологии марксизма, учения товарища Ленина. Вот этим надо было заниматься, а не лезть руководить хозяйством. Для успешного решения народнохозяйственных задач нужны специально обученные кадры, а не недоучившиеся колхозники.
С чего мы начинали? После революции к любому руководителю даже среднего звена приставляли коммуниста-комиссара –именно для контроля за идеологией. Тогда это решение было абсолютно верным. Постепенно роль комиссаров свелась к нулю.
После революции наши партийные начальники получали меньшую зарплату, чем беспартийные на такой же работе. Спрос же с коммуниста-большевика был выше. Они не имели права отказаться от любой работы в любом месте, куда посылала партия. Ворчали, но делали. Война закончилась, пришли другие проблемы. Некоторые партийные работники на самом верху расслабились, разнежились, стали почивать на лаврах победы, а это плохой пример для рядовых коммунистов. Пришлось сосредоточиться на том, чтобы выявлять и лишать власти зарвавшихся партийных чиновников. Многим коммунистам захотелось есть послаще и спать помягче, лучше, чем всему советскому народу. А это – несправедливо! И вот результат – партия пятидесятых годов не простила мне честности в отношении своих же товарищей. Начали игнорировать приказы, исподволь собирать вокруг себя недовольных товарищем Сталиным. Богатыми захотели стать. Идею предали. Правильно Владимир Ильич сказал: богатые и жулики – это две стороны одной медали.
Мы, настоящие коммунисты-ленинцы, мощно разогнали положительную энергию сотен миллионов людей. Создали для страны гигантский запас прочности. Нас не сломили, мы прожили вместе с народом, проработали с ним пятьдесят лет за десять – иначе стране было бы не выжить. Советский народ сделал невозможное – выиграл самую кровопролитную войну и создал сверхмощную индустриальную державу. Ни одна страна в мире не прошла через такое огромное число испытаний, не потеряла столько людей, не показала всему миру новую социальную справедливость.
Мы – единственные.
Советский Союз стал примером для рабочего класса капиталистических стран. Глядя на нас, правительства Запада поневоле изменили свою социальную политику, им пришлось вводить восьмичасовой рабочий день, а затем пятидневку, предоставлять оплачиваемые отпуска, частично сделать здравоохранение и образование бесплатным, дать больше свобод женщинам. В противном случае у них тоже произошли бы революции.
Огромного потенциала наших свершений от революции до времени моей смерти стране хватило, как оказалось, на следующие сорок лет. Из архивных материалов, которые ты мне показала, я узнал, что Советский Союз двигался вперед и развивался, вопреки дурацким ухищрениям Никиты. К сожалению, капля камень точит. Его самодурство и откровенная продажность последнего генсека Советского Союза аукнулись людям в девяностые. Рыба гниет с головы, а чистить ее начинают с хвоста. Умный у нас народ, всегда в корень зрит...
Знаешь, Ирина, рождение и развитие страны – та же диалектика. Мы, ленинцы, долго пестовали идею новой страны, нового мира. Мы ее зачали и выносили. История явилась повивальной бабкой младенца – родился Союз Советских Социалистических Республик.... Сто-о-о-й!!
Я рухнула с дуба. Перед глазами весело кружились звездочки, правая нога выжала до упора педаль тормоза, пальцы вцепились мертвой хваткой в руль, левая нога тряслась мелкой нервной дрожью. Машина встала на обочине, почти свесившись передним правым колесом в параллельную дороге канаву. Монотонный рассказ Сталина успокаивал, за длинную поездку без остановок навалилась усталость, и я на секунду отключилась. Если бы не окрик пассажира, я бы точно съехала с дороги в канаву.
Сонливые, как и счастливые, часов не наблюдают.
– Извините, Иосиф Виссарионович, устала. Дальше не поеду, пока не отдохну. Штирлицу хватало полчаса сна на оба глаза, мне нужно не меньше часа.
– Какому Штирлицу? Он тоже водитель? – вождь без улыбки смотрел на меня и ждал объяснений. Дернул черт за язык, еще бы Мюллера и Кальтенбруннера с радисткой Кэт помянула.
– Нет, не водитель. Штирлиц – герой известного фильма про русского разведчика.
– Наши разведчики молодцы... Ты подремли, я пока в лес схожу, погуляю, воздухом подышу. Погода хорошая, не холодно, – Сталин открыл дверцу машины.
– Вы, Иосиф Виссарионович, далеко в лес не заходите. До Белоруссии отсюда с гулькин нос. Вдруг здесь в лесах еще партизаны водятся? Они могут не знать, что война закончилась и за милую душу нас ухлопают: у нас и машина немецкая, и номера такие подозрительные. Беда!
Сталин заулыбался – шутку он понял правильно. От сердца отлегло, глаза сами собой закрылись. Тепло в машине приятно окутало со всех сторон. Я стащила с шеи большой шарф и положила под голову. Где-то рядом хлопнула дверца машины. Мозги без всякого снотворного прыгнули в кратковременную спячку и затихли.
***
Через полтора часа мы двинулись дальше. Границу в Бресте пролетели без задержек. Темнота стремительно упала за землю. Машин на трассе почти не осталось, свет фар выхватывал из мрака сплошной туннель из деревьев. От черноты заболели глаза. Хорошо, хоть луна ровным ярким блином приклеилась к небу. Ее свет рисовал причудливые силуэты, но и придавал уверенности. На всякую темноту страха не напасешься. Руки сжимают руль, нога жмет педаль газа. Наша машина – одна на многие километры. Интересно, а у Сталина есть пистолет? Вроде не видела, а хорошо бы иметь на всякий случай. Случаи в дороге бывают разные...
– Иосиф Виссарионович, объясните один феномен, мне непонятный. Вы родились на Кавказе, но почитают вас только в Осетии. Там до сих пор берегут ваши памятники и бюсты, около них всегда живые цветы, как у Кремлевской стены. Это ли не народная любовь? Почему же в других республиках не ценят вас так же высоко, как в Осетии? По всей России ваших памятников или просто напоминаний о великом вожде раз-два и обчёлся.
– Кто кому надобен, тот тому и памятен. Объяснение, Ирина, простое: семейные корни. Мой отец родился в Южной Осетии, мама грузинка. Наверное, предки огрузинились, и сегодня не хотят знать своего земляка. В отличие от Осетии. А может быть, причина в том, что родину моей матери захватили американцы, а они точно не разрешат чтить память человека, им не подчинившегося и выстроившего крепкую империю. Они так и будут разрушать все республики бывшего Советского Союза, вытравлять из людей память о стране, обо мне. Жаль... Что касается Осетии, даже еще при жизни мне жители этой маленькой страны посылали письма со словами: вернись, Коба, без тебя, без твоей твердой руки мы не справимся...
Каждый народ чтит меня по-своему, некоторые обижены. Да, были какие-то перегибы, но общая политика была все равно правильной. Иначе нам бы не построить такую великую страну. То, что в Осетии меня любят – приятно. Нужно чтить земляков. Чтить свою историю. Нельзя быть беспамятными, как кукушки. Сталин – история не только Советского Союза, но и история России. Тебе этого пока не понять, но я смотрю намного дальше любого обычного человека. Не зря меня называли при жизни вождем всех народов. Это не мое хвастовство, а мудрость народная. За долгую партийную жизнь я победил много врагов. Тайных и явных. Идя к цели, не нужно громко говорить о своих планах, лучше притвориться непонятливым. Зато, когда чего-то достиг – ори погромче и почаще об этом на каждом углу. Такой метод давно применяют наши противники с Запада. Вставляют каждое лыко в строку. Они видят на одежде русского человека пятнышко с булавочную головку, зато, когда хотят нагадить, не замечают ни один международный закон, как будто так и надо. Это их метод – сила и наглость. Смирение и молчание всегда принимаются за слабость, особенно в международной политике, а России не пристало показывать себя слабой...
Сталин замолчал и, кажется, задремал. Машина мчалась через освещенное луной шоссе по белорусской земле. Не знаю, как других шоферов, а меня надо развлекать, чтобы я ночью за рулем не заснула. Спать дома я ложусь рано – в десять, полчасика читаю и сразу засыпаю. Встаю по будильнику без пятнадцати семь. К такому ритму за годы работы дома привыкла и, если поздно вечером откуда-то возвращаемся с мужем, за руль после десяти не сажусь – засну.
Сейчас вообще исключительная ситуация. Время позднее, а постели в темноте не видно. И неизвестно, когда удастся на подушку голову положить. Ладно, придется развлекать себя самой, лишь бы не заснуть. Печку включила, выключила. Опять включила, опять выключила. Дальний свет раз десять включила – выключила. Чем еще развлечься – не знаю. Песни петь без голоса не с руки: не одна еду, стихи декламировать – пассажира неловко отвлекать от размышлений. Как бы опять вовлечь Сталина в разговор для нашей общей пользы? Глаза-то не казенные, устали, а если мозг занять чем-нибудь, то и глаза пошире откроются. Эх, где наша не пропадала!
– Люди боятся... – из горла вылетел неуверенный писк. Кашель – не вирус, бояться нечего. Пришлось пару раз кашлянуть, как будто горло сухое. Жду аплодисменты, хотя выход на сцену не очень удачный.
На соседнем сиденье послышалось движение, и вслед раздался вполне бодрый голос:
– Чего они боятся? Честному человеку бояться нечего. Вот ты, Ирина, может быть, украла в своей жизни государственные деньги, выдала секрет страны, убила или довела до самоубийства кого-нибудь?
– Побойтесь Бога, Иосиф Виссарионович! Разве можно так думать об обычном человеке? Ничего такого я не только не сделала, даже не думала никогда. Я ж не либеральный банковский рупор, чтобы народу наобещать, а потом ограбить под дудение волынки.
Вытаращенные глаза и дрожащие от возмущения руки выдавали высокий градус волнения водителя: у немецкой машины качество, у меня свои чудачества. От душевного смятения скорость по мановению ноги переключилась со ста двадцати на сто шестьдесят.
– Но ведь если ты не делала ничего дурного и даже не думала об этом, с какой стати тебе бояться? Нужно не бояться, а жить спокойно, растить детей, работать...
– Люди боятся репрессий тридцать седьмого года. Память еще жива о расстрелах, да и газеты огонь поддерживают, не дают затухнуть воспоминаниям, – волнение потихоньку начало утихать, мозги заработали, глаза открылись на максимальный размер.
– То, что воспоминания живы – совсем не плохо. Другое дело, ЧТО говорят и пишут о прошлом. Правда всегда неоднозначна. Не зря говорят, что у каждого человека своя правда. Почему? Очень просто. Каждое событие люди видят с высоты своего опыта, воспитания, образования. Персональная ценка события – это и есть правда каждого из нас. Солнце, например, дает здоровье, а может испечь человека, как блин. Это пример немного примитивный, зато каждому понятный. Конечно, политика – не природа, но здесь особенно нельзя смотреть однозначно на любое, повторяю, любое событие политической жизни. Вот я тебе отвечу коротко, но, чтобы понятно было. Мир готовился к войне. Посмотрим ;же – готовился не мир, а конкретно Советский Союз. Мы с товарищами прекрасно понимали, почему так быстро вооружается и набирает силу Гитлер. У него была цель подчинить себе нас. Его подкармливали и поддерживали финансовые силы Запада.
Европа никогда не была проблемой для завоевателей. Под Наполеона легли добровольно практически все европейские страны – им достало от двух дней до месяца, чтобы перед французом снять шляпу и бухнуться на колени. Только Россия не сдалась и Европу заодно от французского тирана освободила. Чтобы не вставать на колени, Россия еще до наполеоновских времен сама избавилась и Европу избавила от османского ига. Европа добра никогда не помнила, и помнить не будет, поэтому и в сороковые годы на нее рассчитывать не приходилось. Но как готовиться к войне, когда в стране еще полно людей, мечтающих о возвращении царского режима, мечтающих отдаться любому завоевателю, лишь бы вернуть старую жизнь? Германия постоянно вербовала людей, неуверенных в себе и со слабой психикой, покупала их за деньги или засылала шпионов. Когда Отечество в опасности, со шпионами и предателями нужно бороться радикальными методами. Советский Союз с первой минуты своего существования стал костью в горле у Запада, остается и до сих пор, когда и Союза-то нет... – Сталин замолчал и задумался. Правая рука поднялась к лицу и стала осторожно поглаживать усы.
– И мы взялись предателей выявлять и наказывать. Наказывать сурово, вплоть до расстрела, чтобы другим неповадно было. Да, признаю перегибы в работе товарища Ежова. Он требовал с подчиненных план по шпионам, а разве может быть такой план? Шпионы – не грибы на полянке, их не соберешь за раз в одну корзину. Искать и находить шпионов и предателей – долгая, кропотливая работа. А времени нам не хватало, вот и перестарался товарищ Ежов. Стал применять пытки, чтобы выбивать из людей признания. Старался выслужиться перед товарищем Сталиным. Хотел если уж не своим маленьким ростом в полтора метра, так хоть громкими делами дотянуться до вождя. Правильно говорит русский народ: заставь дурака Богу молиться – весь лоб расшибет. Товарищу Ежову я доверял, но он испугался, что я назначу другого на его место, и побежал впереди паровоза. Как можно уважать человека, не сумевшего отличить шпиона от честного человека, лично замучившего сотни неповинных людей, отравившего жену? Нарком Ежов опозорил звание коммуниста, опозорил имя мужчины, когда признался в мужеложстве с многочисленными любовниками. Считаю, что партийный суд ему вынес правильный приговор. За свои ошибки он был расстрелян. Суровое время – суровое наказание.
Но вот ответь мне на такой вопрос, Ирина, – резко сменил тему разговора Сталин, – в Германии на автобане мы видели две аварии, в Польше три, в Белоруссии одну. Сколько же людей погибают в год в автомобильных катастрофах?
– Вопрос с языка сняли, Иосиф Виссарионович. Перед поездкой я как раз статистику смотрела по авариям – ехать-то далеко, хоть теоретически себя подковать. Так вот, в Германии аварий на треть больше, а смертельных случаев в ходе арий меньше в несколько раз, чем в России. Видимо, потому что пьяного немца за руль не усадишь? Если поймают – срок до года и прав лишают лет на пять, а то и на всю жизнь. С этим строго. В России только штраф и права года на два забирают. Слабовато. Но вообще-то...
– Ты мне статистику по погибшим скажи. Пьяные меня не интересуют – пусть пьют, если жизнь не дорога. Кто много пьет – долго не живет.
– Сведения разные, но в среднем за год в Германии погибают около четырех тысяч от аварий, в России – около шестнадцати тысяч. Много. Всех жалко...
– Не забывай, в Германии живет в два раза меньше народу, чем в России, значит дели шестнадцать на два. Даже если посчитать четыре тысячи к восьми, все равно много...
В машине звякнул сигнал, на дисплее показался значок заправки. Ехать можно еще километров пятьдесят, за это время обязательно встретится на пути бензоколонка. А пока можно дальше послушать. Сталин даже усом не повел, на дисплей не глянул – своя тема для него интересней. Он немного повозился в кресле, уселся поудобней, достал из кармана листок. Очень похоже на мою распечатку.
– А теперь я покажу тебе твою же статистику. Да, это твои листочки. Я их внимательно изучил. Что интересно, я взял информацию из опубликованных архивных данных и от службы БиБиСи. Они разительно отличаются. Согласно архивным данным МВД СССР, с 1921 по 1953 год было расстреляно 642 980 человек за контрреволюционные преступления, 2 369 220 человек посажено в тюрьмы. В течение тридцати двух лет, не за один год! А иностранные службы эти же цифры преподносят, как статистику 37 и 38 годов. Почему же они не не пишут рядом, что в Китае и сегодня расстреливают коррупционеров и предателей? Почему бы им не сообщить, что по количеству тюрем и заключенных в мире лидируют Соединенные Штаты Америки, а не Россия? Вот это и называется – у каждого своя правда. Как удобно, так ее и преподносят.
Да, много людей погибло по приговорам. Очень много. Были и невиновные, случайно попавшие под молох. Но чистку верхушки необходимо было провести, иначе Советский Союз оставшиеся враги сдали бы врагу за неделю. Так, как это делали страны Европы. Зато перед войной мы точно избавились от предателей. Да, было среди жертв много старых большевиков-коммунистов, тех, кто придерживался реакционных взглядов, принадлежал к группам Троцкого и Зиновьева, а, значит, разделяли взгляды наших врагов. Мы ведь так и не узнали настоящую фамилию Зиновьева, вот ведь замаскировался вражина! Целью этих людей было взять власть у большевиков-ленинцев и заставить страну жить по чужим, а не по советским законам. Это и есть прямое предательство.
Так что, если иностранные журналисты талдычат о миллионах загубленных жизней – не просто вранье, а откровенная клевета. Пусть эти люди обратятся к архивам – там учтена каждая жизнь, велась точная статистика. Допускаю погрешность статистических данных в десять процентов в любую сторону, но ведь не в сотни же процентов! Впрочем, хватит об этом. На товарища Сталина много наговаривают, приписывают ему злодеяния, которые он не совершал. Да, были ошибки и просчеты, признаю. Но нельзя сбрасывать со счетов созданное и построенное, нельзя забывать о подвиге советского народа.
И руководил им я.
Остается большой вопрос: смог бы другой руководитель на моем месте добиться таких же впечатляющих результатов? Уверен – не смог бы! Президент Соединенных Штатов Америки мистер Теодор Рузвельт сказал о победе советского народа в Великой Отечественной войне: под руководством маршала Иосифа Сталина русский народ показал такой пример любви к родине, твердости духа и самопожертвования, какого еще не знал мир. К этим словам необходимо прислушаться, ведь их сказал не друг, а враг.
Сталин замолчал и задумался. Он молчал, а я смотрела вперед в надежде найти заправочную станцию. Ночь отлетала назад, впереди на горизонте лениво прорезался пока не видный рассвет. Приближалась граница с Россией. Иосиф Сталин – на пути в бывший Советский Союз. Ждут его там с распростертыми объятиями или с камнем за пазухой?
Глава 12. Там русский дух, там Русью пахнет
– Скоро граница с Россией!
– Как граница? А Минск? Было бы любопытно взглянуть на город-герой хоть одним глазком. Белоруссия первой приняла на себя удар врага, Минск организовал самое крупное подполье на оккупированной территории. Интересно, как выглядит сейчас эта республика, что изменилось за семьдесят лет. Как сейчас живет этот трудолюбивый народ?
Сталин с интересом смотрел за окно, но, кроме темноты, ничего не видел. Потемки нагло лезли даже в уши и только снопы света от машины сияли лучом света в темном царстве на несколько метров. Глаза мои слипались от усталости, мелкие мошки дремоты прилипли к лицу, грозя отключить сознание. Следующую остановку с пересыпом я наметила сделать не здесь, а на территории России. Все-таки родную мать никем не заменишь – на родине и лук сладкий, и сон крепкий. Срочно нужно что-то говорить, только не молчать, иначе угроза отрубона станет реальной.
– Даже не знаю, что вам и ответить. Месяца два уже в Белоруссии народ бунтует. Протесты оранжевые, на полноценную революцию не тянут. Их президент давно мостится на двух стульях, пытается элегантно на них усидеть и услужить и нашим, и вашим, да постоянно соскальзывает. Мне кажется, он хочет остаться на троне, пока память не потеряет, а потом сына подрастающего рядом усадить. Да что-то ничего в волнах не видно. Социализм уничтожили, а капитализм на каждом углу оружием бряцает и печеньки дуракам раздает. Так что нужна определенность – кого в партнеры выбирать. Москва ждет, пока Минск точно определится, так ли уж многовекторность для белоруссов привлекательна.
Нет, в Минск нам сейчас никак нельзя.
Вот представьте: сейчас в белорусской столице все зыбко, непонятно, кругом молодежь с листовками, бабки с кастрюлями, а тут вы выходите на площади из немецкой машины в фуражке, френче и с усами. Народ же с ума сойдет. И так которую неделю непонятки творятся, а тут сам Сталин из иностранного облака соткался. Одно знаю – нельзя сильно страуса в зоопарке пугать: пол-то у него в клетке бетонный. Захочет голову спрятать – зашибется. А народ при любых массовых непонятках на страуса похож. Так что нам провокацию с вашим публичным появлением лучше не устраивать – у них свои устроители по польшам да прибалтикам сидят, слабые головы морочат. В Москву ехать не опасно – там люди понятливые, на революциях собаку съели и не подавились. Недалеко уже, с рассветом там будем. Поверьте на слово: Минск проскочили, и ладно. Какие ваши годы: будет время, и туда доберетесь.
Сталин сидел молча. То ли не знал, что ответить, то ли переваривал чуть ли не вражескую информацию. Конечно, приятного мало: Союз развалился, все новые правители, как один, от России только чего-то требуют. Ни одна из бывших республик руку помощи России не протянула, не поддержала, всем только давай-давай! Мало того, что Россия все долги республиканские себе на шею взвалила, так друзья из прошлого еще о всяких поблажках канючат, а объединяться в один Союз никак не хотят. А те, кто объединились, все равно пытаются свою выгоду поиметь, а Россию кинуть. Как глаза в сторону Запада скосили, так косоглазыми и живут. Санкции европейские поддерживают, Крым не признают, Россию из каждого утюга критикуют. Зато вечно стоят с протянутой рукой: кредит дешевый дай; на газ цену снизь; пошлины на товары скинь; помидоры и мандарины подороже покупай, зерно по себестоимости продай! Россию за беззубую Матрену принимают, у которой три класса образования и никакой гордости, зато себя в королевусы записали. Беда!
Опять у меня эмоциональный фон зашкалил, без кофе сон пропал.
– В Минск не попали, Ирина, но в город-герой Смоленск заедем обязательно. Этот город – ключ к воротам Москвы. Со времен отца Ивана Грозного, Василия lll, охраняет он Русь от набегов с Запада. Эта крепость спасла Русь в свое время от польского нашествия, повернула войско шведское на гибель под Полтавой, Наполеон потерпел здесь первое поражение. Не говорю уже о начале Великой Отечественной войны. Именно смоляне в 1941 году сорвали немецкий план молниеносной войны против Советского Союза. Хочешь ты или не хочешь, а поворачивай на Смоленск!
– Мне поворачивать не надо – маршрут как раз через Смоленск проходит. Там остановимся и перекусим. Чай в термосе давно выпился, польские яблоки пролетели пулей, а белорусских креветок по окончании отпускного сезона купить не удалось. Как бы с голода не загнуться. Вот уже огоньки виднеются – по всей видимости к городу подъезжаем. Передохнем, заправимся все – мы и машина.
***
Из Смоленска дорога ведет прямиком на Москву. Остался совсем небольшой отрезок пути. Отвезу гостя и отправлюсь домой. Как добираться буду, пока не знаю. Ясно одно – без непростого пассажира на соседнем сиденье ехать будет намного легче. Остановлюсь, где захочу и на сколько хочу, могу даже на ночь где-нибудь в придорожной гостинице приткнуться.
Чем ближе к Москве, тем настроение лучше. После отдыха да на сытый желудок дорога короче кажется. И поговорить можно без напряга, с удовольствием. Гость опять услышал мои мысли, прежде чем я рот успела открыть.
– Мне понравилось, как ты написала о Иване Грозном.
– Откуда...
– Прихватил бумаги с твоего рабочего стола. Часть прочел ночью, пока ты спала, остальное во Франкфурте. Я верну тебе рукопись позже – хотелось бы еще раз почитать.
– Можете оставить себе. Оригинал сохранен в компьютере, а этот текст я распечатала, чтобы перед глазами иметь – так лучше править. Роман вообще-то не дописан, в процессе работы находится...
– Это я понял, но все равно интересная история получается. Знаешь, Ирина, а ведь Иван Васильевич – мой любимый исторический персонаж. Ценю заслуги его, крепкий царь был, хорошо правил... Что мне в рукописи понравилось, ты ни на шаг не отступаешь от исторических событий. Во всяком случае, в том объеме, что я знаю. И язык той эпохи сохранила. Я не специалист, но для художественного произведения вполне правдоподобно. В Москве я похлопочу, чтобы тебя в государственный исторический архив допустили. Тебе обязательно нужно будет познакомиться с документами той эпохи – так книга получится правдивей. Возможно, что-то исправить придется: исторические факты – вещь упрямая. Их, конечно, можно в романе маленькими сценами переиграть, но суть должна остаться нетронутой. На царя Ивана lV наверняка ушаты грязи вылили, а он ведь не за себя, за Русь радел, землями ее обогатил. Что-то есть у нас с ним в судьбах общее...
Любому автору приятны положительные отзывы о его творении. Критика тоже принимается, лучше от специалистов, объективная, а не на уровне сам дурак. Товарищ Сталин – первый читатель моего незаконченного романа, а столько хорошего наговорил. Мне на всю оставшуюся жизнь воспоминаний хватит.
И тут воображение Ирины сорвалось с цепи.
Эх, тройка, птица тройка, кто тебя выдумал? Спина электрическим разрядом торкнулась вверх, в голове забрезжил рассвет фантастической писательской карьеры. Как же: ведь даже слабенькая книжонка, увенчанная добрым словом вождя, наверняка найдет отклик у миллионов читателей. Тем более, про главного персонажа точно подмечено: он весь такой внезапный, такой противоречивый весь. Перед глазами замелькали залы, задохнувшиеся от аплодисментов; теплое солнце юга, падающее на плечи без сарафанных лямочек; скромный двухэтажный особнячок с колоннами на опушке леса; отдельная от мужа спальня с окном в сад; ножки обеденного стола подламываются от ананасов с рябчиками, типичной буржуйской еды. С головы на уши потекла лапшой манна небесная. Приятность разбухла до ужаса, нога утопила от счастья педаль газа, машина едва заметно дернулась и помчалась под сто восемьдесят. Русские долго запрягают, да быстро ездят!
– Ирина, не гони так сильно. Мне-то давно ничто не страшно, а вот тебе живой до места добраться нужно. Мысли в голове у тебя правильные, но сам собой з;мок не построится – руки приложить придется. Пока едем, попробуй в голове вопросы сформулировать для запроса документов в архиве – что для тебя в эпохе Ивана Грозного наибольший интерес представляет?
Это точно: з;мок воздушный в голове построился, корона на голову без скрипа упала, губа раскатилась до немыслимых размеров. Но ведь от великого до смешного один шаг. Нет, вроде от смешного до великого... Неважно, сейчас действительно важней вместо бального зала на катафалк не угодить. Чем черт не шутит, пока Бог спит! Нога медленно отпустила педаль газа, скорость машины уменьшилась. Тормозить резко нельзя – тормозные колодки вежливое обращение с собой любят.
– Не знаю, Иосиф Виссарионович, попаду ли в исторический архив. Времени свободного нет – домой надо обратно. Все равно спасибо за заботу.
– А ты не езди домой, вызови мужа по телефону. Приедет, покажу вам настоящий Кремль, секреты кое-какие открою.
– Как же он приедет, если его паспорт у вас в кармане лежит?
– Да, как-то не учел. А запасного нет?
– Не смешите меня, он же не немецкий шпион и не партайгеноссе Шелленберг. У нас паспорта на выбор в тумбочке не лежат.
– Верю! Ну что ж, тогда хоть одна пару дней отдохни в столице, прежде чем назад ехать. Дорога дальняя, дорога долгая...
– А в небе пасмурном горит заря… Спасибо, я подумаю, как время организовать, хотя остаться на два дня вряд ли получится. Вы мне лучше еще что-нибудь полезное расскажите, пока до Москвы едем. Учиться всегда пригодится. Наша встреча мне до конца жизни не забудется. Господи, за что мне такое счастье?!
Глаза зажмурились от райского блаженства, душа замерла от счастья, на сердце легла неизъяснимая радость, как от сладкого мармелада. Кому из смертных приходилось с вождем встречаться, в гостинице через стенку спать, в одной машине рядышком ехать и свободно общаться? Мало таких окажется, а то и вовсе я одна. Это уже не гордость, а мания величия какая-то получается. Да ладно, мысли пока читать не научились. Зато сколько я нужного и важного от него услышала – роман с продолжением, сага о правителе Советского Союза на бумагу просится. Гори, гори, моя звезда... Виртуальная слава растворилась вместе с голосом Иосифа Виссарионовича.
– Говорить, Ирина, можно долго. Главное ведь не как долго разговаривать, а о чем и что говорить. Болтать и попугаи умеют, а говорить по сути не всякий человек может. Я вот иногда о советском, русском человеке задумываюсь. Есть в каждом из нас нечто загадочное, глубинное, неизученное. Оно, это таинственное, готово внезапно выплеснуться изнутри самыми разными чувствами – от страха и любви до надежды и ожидания. Это загадочное ждет от любого руководителя страны не слова; за справедливость и лучшую жизнь для народа, а дело. Я атеист, хотя не могу отрицать, что это таинственное русской душой зовется. Любой русский человек стремится жить свободно, боится попасть в рабство дураков, желает правильной власти. Справедливой власти...
Сталин замолчал. Что в этот раз означала пауза в разговоре? Сложно сказать. Возможно, ему для озвучивания мудрых мыслей недоставало публики? Один водитель, тем более женщина, не заменит благодарную публику целого съезда или скромного заседания политбюро из одиннадцати человек. Вождь как человек воспитанный не станет молчать всю дорогу, показывая свое пренебрежение ко мне. Вероятно, готовится сказать что-то важное, чтобы я запомнила и поделилась его мыслями с другими. Кто их знает, этих вождей. Нам, смертным, их трудно понять: у нас нет огромной ответственности, какую они несут за страну. С другой стороны, сколько было их, безответственных по отношению к интересам России, безалаберных, без царя в голове... Не отвлекаться, Ирина, притормози фантазии! Следи за дорогой и слушай важного пассажира: пауза в разговоре закончилась.
– В наших рядах тоже были не совсем правильные люди. Не сразу, постепенно мне стало понятно, сколько необразованных бедняков осело во власти. Хорошие люди, коммунисты, но образование – пять классов, а то и три. Много ли можно сделать в культуре или металлургии без образования, без опыта? Ничего... С опытом пришло откровение: рано или поздно именно часть из них начнет жадно распахивать глаза на сокровища страны и, возможно, желать их только для себя. У малограмотных людей, да еще выросших в бедности, мало или совсем нет опыта партийной работы. Они активно участвуют в строительстве коммунизма, поддерживают более грамотных товарищей, но они не могут видеть процесс воспитания человека в целом, не могут ответить на простой вопрос: как и когда в стране создались условия и возможности для использования власти с целью обогащения? Впрочем, на такой сложный диалектический вопрос даже образованному человеку сложно ответить.
Не хочу огульно всех товарищей одним аршином мерять, но много таких было, что на богатства страны заглядываться стали. Сами богатыми стать захотели. Пусть в мелочах – там иконку в карман положить, здесь что-то прикарманить. Я ведь тоже университетов не заканчивал, зато по книгам хорошую теоретическую подготовку марксизма получил. Практика ссылок и общение с образованнейшим Владимиром Ильичом во многом помогли. В этом мое существенное отличие от некоторых других товарищей. Я тоже вырос в бедной семье, но никогда не ставил перед собой задачи стать богачом. Да, видимо, не в бедной семье дело, а во внутреннем устремлении коммуниста. В том, чего человек хочет от жизни и ждет от партии.
В отличие от многих товарищей, моей целью было не личное обогащение, а создание сильной богатой страны с развитой промышленностью, медициной, наукой и образованным народом. Наверное, поэтому мне близки персонажи пьесы Булгакова. Турбины не станут убивать или пытать людей за золотую монету или лишнюю звездочку на погоны. Они идеалисты и патриоты Родины. Жили не бедно, имели всего вдоволь, но во время революции довольствуются малым и ради б;льшего не станут изменять себе, не станут ни рвачами, ни палачами, ни предателями. Такие люди имеют стержень, их сломить никому не удастся. Они – истинно русские люди. Настоящие патриоты своей страны.
В тридцатые годы, перед войной, нельзя было менять суровые законы на более мягкие. Иначе вся та людская пена, которую всколыхнула революция, жила бы еще привольней. Да, за украденную буханку хлеба хлебопеку давали год тюрьмы. Зато директору хлебобулочного предприятия, отпускающего продукцию на сторону, грозил расстрел. В тюрьмах сидели сторожа, министры, артисты. Закон был один для всех. Стране недоставало специалистов. Те, кто нужен был революции, почти все служили при царском режиме. Кто знает, что у этих людей в головах? Среди них было много троцкистов и зиновьевцев, желающих разорвать Россию на части ради интересов Запада. Попадались приспособленцы, были и откровенные палачи. Приходилось работать со всеми – других не было. Приходилось строго относиться к людям – иначе стране было бы не выжить.
Чтобы воспитать идеологически устойчивого человека, патриота страны, требуется время. С годами такие люди выросли в Советском Союзе, и не одно поколение! И это, может быть, одно из самых главных достижений социалистического строя. Но среди тех, кто по должности обязаны были служить примером, часто оказывались нечистоплотными. Все они были передо мной. Практически о каждом своем соратнике по партии я знал, что у него внутри. Но нельзя одному человеку уследить за всеми. Одернуть одного, похвалить другого, дать выговор третьему. Для тотального контроля не хватит ни времени, ни человеческого потенциала...
Важный гость повернулся вполоборота ко мне. Испугаться или что-то сказать я не успела: он опять сел ровно, уставился на дорогу и продолжил откровенничать.
– Времени у нас, Ирина, не так много, но хочу успеть донести до тебя одну важную мысль. Думаешь, почему на меня выливают ушаты грязи, особенно за рубежом? Да потому, что нам с Владимиром Ильичом удалось вычистить из власти основную массу троцкистов-реакционеров, которых вы сейчас либералами называете. Не всех, но большинство. За тридцать лет моего правления вражеская пятая колонна в стране научилась молчать, боялась поднять голову. Сидела тихо и рот не разевала. Да, были у меня в окружении люди с сильной поддержкой из-за границы – патриоты не советской, а чужой родины. Одно из условий политики – вынужденная необходимость контактировать с потенциальными врагами. С двумя-тремя такими можно жить и работать, если вовремя и умело нейтрализовать их вредоносные действия. А если их намного больше? Нужно крепко подумать, как поступать со скрытыми врагами, и не нажить себе еще б;льших врагов. Политик должен быть талантливым дипломатом. Без этого никуда – съедят противники. Каждый шаг необходимо тщательно просчитывать, каждому протянуть руку, заглянуть в глаза.
У меня многое получилось.
Кого из открытых вредителей отправил за границу послом, кого – на почетную пенсию без права вмешиваться в политическую жизнь страны. Таких людей, не буду называть их фамилии, под суд не отдашь – слишком сильные покровители у них за границей. Человеку с улицы не понять всей многогранности работы политика. Она просто архисложная, похожа на необъятное незасеянное поле, где сплошные загадки и сюрпризы. Приходится работать в такой обстановке, где мало кому можно доверять. Предатели живут и трудятся совсем рядом. Когда таких людей много – работать против них в открытую просто физически опасно. И все же борьбу с противником останавливать нельзя. Это тоже диалектика. Запомни: умение ждать – основа успеха. Этой мудрости я следовал всю жизнь. И у меня все всегда получалось.
Сталин вынул из стояка для бутылок дорожный термос, отвинтил крышку. Неспешно прихлебывая сладкий чай, налитый в смоленском кафе, он молчал и смотрел в окно. Что можно увидеть в темноте, кроме собственных мыслей, непонятно. Вопросов у меня больше не было, а высказать свое мнение очень хотелось. Когда у женщины язык чешется, ни остановить, ни вылечить этот зуд невозможно. Поерзав немного на теплом сиденье, бухнула на одном дыхании:
– Моего мнения никто не спрашивает, а жаль. Если придет такое счастливое время, скажу так: хватит уже России отсиживаться в танке. Почему, например, Ленину можно было пальцем на Европу с броневика показывать и даже речи произносить, а нам нельзя? Очень даже можно. Екатерину Великую возьмите. Она вообще на мнение Европы с высокой башни чихала, а уже как в ее время Россию грязью поливали, не меньше, чем сегодня, разве что без интернета...
Вот если бы президент России дуло танка Армата на Запад направил, а сам уселся на башню – вполне бы хватило. А еще лучше подошел бы для этой цели танк Бумеранг, но это дело вкуса, я ведь не инженер-бронебойщик. Президенту ни говорить ничего не нужно, ни танк снарядами заряжать – просто на броню сесть и улыбнуться. Можно не улыбаться, легкой издевочки на лице хватит. Когда российский президент долго молчит, Запад запасается памперсами – на всякий случай. А уж если он что скажет, памперсы сразу в дело идут. Так что с танком дело такое – его показать вовремя надо, дуло в правильном направлении развернуть, сесть сверху и – молчать.
Остальное все само случится.
А уж если на танк президент с министром обороны усядутся и шуточки между собой шутить начнут, у российских, так называемых, партнеров точно диарея случится.
От гордости за ораторский талант у меня зачесалось между лопатками. Неужели крылья начали прорастать? Сомнительно. Надо печку отключить – наверное, спина вспотела.
– Да, интересные у тебя фантазии. Думаю, согласно современным реалиям, вполне осуществимые. На страницах книг. Политика – дело не такое простое. И не президентское это дело – на танках рассиживаться. Президент в первую очередь дипломатом быть должен. А, кстати, что такое памперсы? Новая химзащита, консервы, оружие поражения?
– О, памперсы – американское изобретение. Точно не скажу, может быть, опять стащили у кого-нибудь и за свое выдали, не суть важно. Это такие трусики для детей с толстой прокладкой внутри, горшок заменяют. Что хочешь делай, все в трусах останется. Очень практично – не видно, не слышно, запаха почти нет. Сегодня выпускают памперсы больших размеров – на взрослых. Когда очень страшно и до горшка не добежать, лучше памперсы под рукой иметь...
Все, Иосиф Виссарионович, говорить не могу – слишком активное движение. Для меня по четырехполосному автобану в Германии со скоростью сто двадцать проще ехать, чем по трехполосному шоссе в центре Москвы шестьдесят километров в час. Хаосно как-то без привычных разделительных полос, непривычно, а потому боязно. Я уже к немецкому порядку привыкла: там даже на сантиметр от законных рамок лучше не отступать. В Германии на раз-два всех в шеренгу строят, не пикнешь, за каждый вздох не в ту сторону – штраф. Ничего не поделаешь – многолетний немецкий менталитет за горло берет. Так что буду молча парковку искать, а вы столицей любуйтесь – соскучились, наверное. Вон она какая красивая, чистая и высокая стала, не узнать.
Рот закрылся сам собой, пальцы еще крепче вцепились в руль, как будто от их крепости зависела безопасность езды. Навигатор показывал – до Красной площади около полутора километров. Пора где-то искать стоянку, ближе припарковаться наверняка не получится. Город незнакомый, огромный, а потому мне немного страшно. Ничего, прорвемся, не впервой!
***
Погода тепло зажала – не май месяц. Дождь где-то собирался с силами, чтобы неожиданно вылиться на незащищенные головы прохожих. По небу лениво ползли темные тучи, регулярно прикрывая широкими бедрами слабенькое солнце. Ветерок сцеплял хмарные заплаты облаков вместе и грозил сверху непогодой. Теплая куртка на межсезонье грела мои косточки хорошо – русская кость тепло любит. Мой гость надевать утепленную куртку Ханнеса наотрез отказался. Не помогли ни уговоры, ни просьбы. Хозяин – барин! Так и подошли к Красной площади: на голове моего спутника известная всем жившим в СССР военная фуражка с пуговичками, потертый френч, надетый на теплый пуловер Ханнеса, офицерские галифе, заправленные в сапоги. Сапоги, надо отдать должное, ярко блестели, как лысина негра. Еще перед отъездом из Германии товарищ Сталин попросил меня взять с собой щетки для чистки обуви. На парковке в Москве он снял теплые ботинки Ханнеса, достал сумочку со щетками и кремом, начистил до блеска сапоги и обул их, довольный проделанной работой. Честно говоря, я тоже люблю чистую обувь, особенно мужские туфли и ботинки. Женские босоножки крема не требуют.
Пока шли до Красной площади, все время ловили на себе любопытные взгляды попадающихся навстречу прохожих. Время ранее, но народу на улицах хватает. Практически все прохожие замедляли шаг, чтобы внимательней присмотреться к знакомому по картинкам лицу – точно ОН или очередной розыгрыш? Ноги Сталина вышагивали ровно, держа на себе неподвижный корпус. Голова гордо сидела на развернутых плечах, глаза внимательно смотрели на людей, не пропускали ни одной мелочи. Единственный в своем роде, быстро узнаваемый облик сильного мужчины притягивал к себе взгляды, будил любопытство. Уже на первом камне Красной площади к нам подошла средних лет женщина и без обиняков спросила:
– Извините, Иосиф Виссарионович, можно с вами сфотографироваться? Вот дети обрадуются! У меня младшая дочь в Тбилиси с мужем живет, они вообще счастливы будут!
Ни удивления на лице, ни сомнения в том, что не может живой Сталин по Москве две тысячи двадцатого года прогуливаться – только радость. Искренняя, кстати.
Глядя, как какая-то женщина фотографируется с вождем, начала подтягиваться к нам другая публика, независимо от возраста. Многие вытаскивали смартфоны и издалека щелкали знакомый профиль. Другие удивлялись, переспрашивали, кто такой, по какому поводу тусовка. Таких, незнающих, было мало. Услышав знакомую фамилию, они тоже вытаскивали айфоны-смартфоны, делали фото и снимали на видео. Молодежь тусовалась небольшими стайками. Люди в возрасте не боялись подходить по одному. Какая-то старушка без фотоаппарата взяла Сталина за рукав и протянула ему гвоздику, купленную где-то недалеко. Говорить она от волнения не могла, по морщинистым щекам катились слезы, но рукав не отпускала, держала крепко.
Сталин приобнял ее, стал успокаивать:
– Не плачь, мамаша, все хорошо будет. Теперь я здесь, ни за что не переживай. Если несправедливость какая с тобой случилась или случится, пиши в Кремль, Сталину. Там разберутся. Обещаю тебе!
В центре странной карусели мы шли по направлению к Кремлю. Люди, окружающие нас, отходили, приходили и исчезали, им на смену появлялись новые.
Круговорот людей в природе.
Все они разговаривали тихо, кто вообще шепотом, но не переставали фотографировать и снимать московского гостя на видео. Группа двигалась медленно, поэтому я успела отойти и быстро купить с рук два билета на вход в Кремль: стоять в очереди времени не было.
– Иосиф Виссарионович, нам нужно к Боровицким воротам двигаться, там вход в Кремль. Дальше вы уж сами разберетесь – там ведь ваша бывшая резиденция.
Чувствительные уши сопровождающих четко расслышали мои слова. Часть людей отпала и кинулась к кассам за входными билетами, где сразу послышались недовольные крики: «В очередь! Вы здесь не стояли! У кого есть лишний входной, плачу вдвое...» Люди чувствовали – предстоит редкий исторический спектакль, пропустить который никак нельзя. Они жаждали идти с нами до победного конца. Жаждали стать зрителями, а, возможно, участниками чего-то необычного, великого и точно – захватывающего.
Через электронный контроль билетов мы прошли без проволочек. Мой знаменитый спутник удивленно пожал плечами, оглядел с интересом непонятные сооружения, но не задал ни одного вопроса. Мы шагали молча по брусчатке, вокруг негромко, но весело жужжала толпа. На территории Кремля грусть опустилась мне на голову шапочкой с завязками. Вот и подошло к концу мое фантастическое путешествие. Оно принесло много познавательного и полезного, что еще предстояло разложить в голове по полочкам, напрячь извилины и выдавить какой-то итог.
Перед нами встало во всей красе светлое красивое строение. Здание Сената – рабочая резиденция президента России. Сюда и направлялся мой гость. Тут хотел остаться и завершить незавершенные дела. А может быть, начать новые или дать ценные советы руководителю страны. Не знаю... Простому человеку не дано заглянуть за кулисы власти. Да и не надо. Каждый должен находиться на своем месте, чтобы хребет от непосильной ноши не переломился, а уши не отвалились от тяжести навешанной лапши. Дальше заграждения идти вместе мы не могли. Сталин поставил меня перед собой, взял за плечи и уставился прямым взглядом прямо в душу.
– Здесь мы расстанемся, Ирина. Обо мне сейчас доложат куда надо, и я смогу идти дальше. Ты – нет. Не переживай. Езжай домой, как хотела. Передумаешь – дай знать, мое предложение – помочь получить доступ к закрытым архивным данным – я сдержу. Ты же знаешь, товарищ Сталин – человек слова. Что-то мне подсказывает, мы больше не увидимся. Не переживай – я никуда не уйду из твоего сердца. Был бы верующим человеком, сказал бы – из души. Ты – часть великого народа. Все люди Советского Союза помнят меня, помнят мои, вернее, наши свершения. Я тоже неотделимая часть народа, поэтому меня забыть невозможно. Имя Сталина останется в истории нашей великой страны с положительным знаком. Как бы ни хотели мои противники поменять его на отрицательный, им это не удастся. Английский премьер-министр Черчилль написал в мемуарах правду, не побоялся: История западной демократии – это сплошные преступления против человечества. Англичане всегда были и остаются врагами России, но за эту истину перед английским премьером стоит снять шляпу.
Покаялся.
Наверное, совесть заела. Хотя откуда у капиталистов совесть? Нет ее. История Советского Союза открыла людям мира глаза на преступления западной демократии. Как люди захотят использовать эти знания – зависит от них. Не знаю, чего хотят сегодня народы разных стран, к чему стремятся, какие выбрали для себя цели. Вижу ясно: как сто, и двести, и триста лет назад, Европа не любит Россию и делает все, чтобы ее обмануть, расчленить, ограбить, превратить русский народ в рабов. Это их радужные мечты, но им не суждено сбыться.
Русский народ не победить.
Еще не было в тысячелетней истории Руси такого, чтобы враг одержал победу. Победа всегда была и будет за нами...
Сталин по-прежнему смотрел мне в глаза и крепко держал за плечи. По моим щекам текли слезы, глаза видели мир сквозь пелену расставания. Толпа, окружившая нас, молчала. Фотокамеры выносили мозг тихими щелчками, но ни единого слова, даже шепот не нарушали тишины. Слова он говорил мне, но слышали их все, и каждый принимал на свой счет. Соглашались, может быть, не все, но внимательно слушали все до единого.
– Люди меня не забудут. Я бессмертен, потому что бессмертна истина, бессмертна правда. У русского человека обостренное чувство справедливости и потребность в правде. Он хранит эти чувства в душе и несет через все невзгоды, из поколения в поколение. Вместе с ними русский человек хранит в душе воспоминания обо мне. Воспоминания о наших общих свершениях. Так же, как и воспоминания о предательстве страны, построенной руками предков. Воспоминания о предательстве партией великого народа. Мои ошибки забудутся. Останется все хорошее, что я сделал для людей, каждое свершение, каждая мелочь. Потому что большие свершения и самые маленькие победы – все делалось вместе с народом, для народа и во имя народа.
Русская душа никогда не забывает добро и никогда не прощает предательства. Не хочу говорить о предателях, которые еще живы, – их души завоевал дьявол. Русские они только по паспорту, а не по принадлежности к великой нации. Русская душа в них умерла под звоном злата. Я, в отличие от других правителей Советского Союза, предателем никогда не был, народ это видел и точно знает. Ему есть с кем сравнивать работу товарища Сталина на благо народа. И это сравнение в мою пользу. Без Сталина у русского народа не будет полной и правдивой истории так же, как без Ивана Грозного. Для лживого Запада мы оба – тираны, для русского народа – созидатели и собиратели земель русских. В каждом настоящем русском человеке находится наш ген. Ген царей русских врос в меня. Мой ген врос в каждого советского, русского человека заветами предков, традициями дедов и отцов, верой в справедливость, крепкой семьей, любовью к России.
Пока живы гены эти – будет жить земля русская...
Сталин резко, но не сильно оттолкнул меня, еще раз внимательно посмотрел на притихшую толпу и ровным шагом пошел в сторону здания Сената. Впечатлённые речью вождя, люди забыли о своем желании фотографировать всё и везде. До их сознания стало доходить, что мужчина, так похожий на Сталина – отнюдь не карнавал. В извилинах осторожно зарождалась мысль: а зачем сегодня вернулся в Россию Сталин? Неужели... Остальное каждый додумывал для себя сам.
Глава 13. Тормози, приехали
Что-то я все лежу, да лежу… Просыпаться вообще не хочется. Голова, как чугунок из печи – звенит разными колокольчиками. То большим набатом, то перезвонами с трезвонами, а то сушеным писком. Надо полежать и подумать – к празднику звон или к заупокойне? Вчера ничего не отмечали, значит, к перемене погоды.
– Вставай, соня, а то ночью не заснешь, – голос мужа слышался будто сквозь вату. Тут же промелькнуло: «Так я же дома! Быстро из Москвы доехала, сама не помню, как. Интересно, давно ли Ханнес приехал и когда я успела заснуть? Удастся ли мне скрыть от него путешествие в Москву? Все как-то туманно, расплывчато. Никак не ухвачу мысль, что же произошло на самом деле. И голова болит, как с глубокого похмелья, хотя пила только чай, точно помню...»
Ханнес с интересом уставился на меня, когда я зашла на кухню. Судя по темноте за окном и зажженной лампе, наступил вечер. Хотя и говорят, что ужин лучше отдать врагу, мне такая постановка вопроса не нравится. Без ужина подушка под головой вертится. Да и желудок песню пропел, надо что-то приготовить. Работа у плиты и сытый организм от головной боли отвлекают.
– Если будешь вино открывать, я приготовлю ленивые хачапури на сковородке. Горячий сыр хорошо подойдет и к чаю. Будешь?
Ханнес с задором потер ладошки и отправился в кладовую выбирать вино: моя кулинарная идея ему явно понравилась. Сковородка в умелых руках хозяйки быстро прыгнула на плиту, сыр натерся в миску, туда же бухнулось яйцо, пролилось немного кефира, добавилась мука. Быстрое тесто растеклось по горячей сковородке и обжарилось с двух сторон. Вкуснота, хоть и называется ленивой, – пальчики оближешь. Пока хозяйка колдовала у плиты, хозяин не спеша открыл бутылку красного итальянского вина и начал дегустацию. Меня не пригласил по причине отсутствия аппетита на вино – я уж лучше чайком побалуюсь, если для шампанского повод не наступил.
– Завтра у меня срочной работы нет, значит, и ты свободна. Поездка сильно утомила. С одним клиентом из Висбадена маята – все никак не решится, заказывать экспертизу для зубного кабинета или нет. Жадина, одним словом. Заработать хочет, а деньги платить за ценные советы жмется. Да ладно, сам прибежит когда-нибудь – я такой сорт врачей знаю. Зато второй клиент попался – лучше не бывает. Сразу договор подписал, и, как только счет получит, так всю сумму переведет. Завтра счет и выставим. Порядок! Давай устроим себе выходной в середине недели и съездим на озеро, километрах в двадцати отсюда – мы там ни разу не были. Озеро, правда, небольшое, зато чистое. Там наверняка и рыба водится. Воздух свежий, красота вокруг. По берегу прогуляться – счастье! Озеро обойдем два раза, оно маленькое – вот и разминка, опять же польза для здоровья.
– Озеро? Да какое же это озеро, если другой берег без бинокля видно и для здоровья его два раза обходить нужно? Лужа какая-то. Что за счастье – вокруг лужи кругами ходить? Маразм какой-то, а не прогулка.
У Ханнеса красиво изогнулись и поднялись вверх неширокие прямые брови – он удивился моему резкому агрессивному тону. Предложение казалось ему самым обычным, и почему оно вызвало такую странную реакцию жены – напрягало.
– Конечно, из России наши озера лужами кажутся, а Северное море трезвому русскому вообще по колено. В Германии нет ваших просторов. Что имеем, то имеем, другого-то нет. Пешую прогулку по Крыму предложить не могу, извини, дорогая. А ты что бурчишь – не выспалась, что ли? Раньше ты после обеда не спала. Как себя чувствуешь – не заболела, случайно? Или коронавирусный зверек незаметно подкрался?
Убирая тарелки со стола, я буркнула в ответ что-то нечленораздельное, не реагируя на плоскую шутку. Ярко выраженное бухтение удивляло не только мужа, но и меня. Откуда появилось желание весь мир послать к чертовой бабушке, никого не видеть и не слышать? И зачем только на диван легла? Видно, и правда не выспалась. Спросонья и пень за волка примешь.
– Кстати, я тебе подарок привез – новый утюг. Знаешь, насчет подарка на Рождество я передумал, как-то неловко домашнюю утварь дарить, пользуйся сейчас! К празднику что-нибудь поинтересней утюга придумаю.
Ханнес бодро соскочил со стула и через пару минут вернулся с разноцветной коробкой. Он гордился любым своим подарком, сделанным с любовью и вниманием. Пять лет назад он подарил мне набор из двух кастрюль, и очень радовался удачно выбранному стальному цвету и прозрачным крышкам. Три года назад я получила к Рождеству кухонный мини-комбайн с напутствием освоить его как можно быстрее. В прошлом году он подарил мне проспекты пылесосов, чтобы я сама выбрала, какой мне подойдет по техническим параметрам и понравится своим дизайном. Пылесосить квартиру – единственное домашнее задание, выполняемое мужем, и даже от него он решил отлынить, сделав мне подарок. Не на ту напал. Мы, женщины, тоже иногда думать умеем и мужские хитрости за километр чуем. Подаренные проспекты я вернула ему с кривой ухмылкой и замолчала на два дня. Ни тебе празднично сервированного ужина, ни уютных разговоров за столом. Муж не дурак попался – все правильно понял. После праздника молчания быстро сбегал в магазин и купил мне дорогие электронные часы с шагомером, навигацией и еще какими-то прибамбасами, которые мне вообще даром не нужны. Подарок так себе, но хоть на руку, а не в руку, как кастрюля или терка. Сердце женщины отходчиво, а дареному коню в зубы не смотрят. Часы приняла, от пылесоса категорически отказалась.
Тут тридцать первое декабря дождем капнуло. На Новый год гордо надела новую золотую цепочку на шею, окончательно простила мужа и передарила ему электронные часы. Мне они не нужны, да и вообще оказались мужские – не пропадать же подарку. Опять же экономия семейного бюджета – на новый подарок мужу к Новому году не тратиться. С тех пор о пылесосе Ханнес не заговаривал.
Про подарочный утюг к Рождеству муж вспомнил вовремя. С хозяйственным подарком ему грозило опять остаться на праздник без сладкого. Нельзя дарить кухонную или домашнюю утварь любимому человеку на праздники. Женщина ведь может психануть и вместо праздничного обеда начнет мыть окна по всей квартире. Что кушать семья будет – хлеб с маслом? Мне оконный психоз не грозит, но могу что-нибудь другое, пострашней придумать: ну хоть генеральную уборку в Рождество. Мужу знать обо всем не обязательно. Он вообще на окна не смотрит и не знает, как часто я их мою. По мне раз в год достаточно, но это секрет. Вот если он меня как следует разозлит, так я могу и два раза помыть. Незнание закона не освобождает от ответственности. Муж научен, поэтому теперь правильные подарки выбирает. На всякий случай.
И почему умные мужчины до сих пор не придумали для домашнего хозяйства функцию сохранения порядка, как в компьютере: пыль стерла – дом в своей памяти это сохранил, пол помыла – опять сохранил, не говорю уже про погладил – сохранил. Не на всю жизнь, ну хоть бы годика на два. Или хоть на пару месяцев...
– Спасибо за утюг, я как раз... – рука невольно легла на затылок. Пальцы нервно поползли снизу вверх и прикоснулись к небольшой твердой шишке. Кажется, забрезжил свет в конце туннеля, то есть в моем сознании. Я взяла мужа за руку и повела в гостиную. Мы подошли к гладильной доске, напротив нее в стене была розетка.
– Знаю, Ханнес, ты меня предупреждал, чтобы я не гладила. Не послушалась. Контакты отошли, я пробовала соединить провода. Пришла из кухни, руки от одноразовых перчаток отсырели и вот... Меня, скорее всего, шибануло током, я отлетела на диван, ударилась головой о деревянный подлокотник, потеряла сознание, а потом заснула. Иначе откуда у меня шишка на затылке и почему я так долго спала? Голова до сих пор болит...
– Покажи! – Ханнес раздвинул волосы на голове, осторожно прикоснулся к шишке рукой, покачал головой. – Да уж, стукнулась ты хорошо, с неделю точно заживать будет, если не больше. Хорошо, если сотрясение мозга не получила. Запишись к врачу на обследование – мало ли что. Погладила белье, называется! Ведь говорил же, говорил: не лезь к утюгу. Женщин вообще нельзя к технике подпускать, а тебя – тем более...
Ханнес еще что-то говорил, то ругал, то жалел, но все это протекало мимо. Меня интересовало только одно. Задать-не задать – вот в чем вопрос. Эх, однова живем!
– Слушай, а ты Сталина не видел, когда приехал?
Муж прекратил словесные экзерсисы и уставился на меня настороженными глазами:
– Ты имеешь в виду того самого Сталина? И где, по-твоему, я должен был его видеть?
– Здесь. Вернее, он был здесь. Извини за вопрос, ты не мог его видеть, глупость какая! Я же его сама в Москву отвезла. Ты прости, пришлось взять твой паспорт напрокат и кое-что из твоей одежды. Не могла же я его через четыре границы в военной форме везти – нас бы обоих еще в Германии в сумасшедший дом упекли...
Речь пришлось прервать на полумысли. Как бы меня саму за такие откровения Ханнес в тихий дом не определил. Но ведь высказаться надо, не зря я два дня с великим человеком вместе была, столько нового узнала, такого опыта набралась! Неужели все впустую?
– А ты что, на машине его везла? – Ханнес осторожно подошел ко мне, взял за плечи, усадил на диван и сел рядом. – И как ты назад добралась, если твой Сталин в Москве остался? Или ты его здесь спрятала?
– Глупости! Зачем бы я его прятать стала? Там он остался. Привезла его на машине. Из Берлина прямиком через Польшу и Белоруссию отвезла. Но вот как назад вернулась – не помню. С головой что-то...
– Ирина, ты устала, иди отдыхать, а завтра с утра поговорим. Все вспомнишь, подробно расскажешь. Мне интересно, что Сталин в Германии делал, да не только в Германии, а прямо у меня дома. Иди ложись, а я посижу еще. В кухне надо прибрать, да и вообще подумать. Не каждый день такие сюрпризы случаются.
Пришлось согласиться на разумное предложение. Сталин никуда не убежит, про него и завтра рассказать можно, а сейчас принять аспирин и – спать. Тормози, Ирина, приехала – конечная станция. Я побрела в спальню, мечтая о мягкой подушке.
***
– Голова больше не болит? – Ханнес неторопливо намазывал масло на хлеб, как обычно делал по утрам. Ему очень хотелось услышать объяснения вчерашних не совсем понятных событий, но торопить собеседника было не в его правилах. Каждого немца с детского садика учат толерантности. После многолетних активных тренировок муж научился прекрасно толерантиться.
– Понимаешь, какая беда...
Часов с пяти утра я лежала в кровати с открытыми глазами, но не вставала, а раздумывала, каким образом преподнести события вчерашнего дня. Признаться в том, что Сталин приходил ко мне во сне, категорически не хотелось. Но и в реальность событий верилось с трудом. Даже если предположить, что мы совершили со Сталиным автомобильный пробег из Германии в Москву, то каким образом сумела я вернуться назад? Получается, как у Степы Лиходеева: он моментально пошел к черту из Москвы в Ялту. Нет, не получается. Я, в отличии от Лиходеева, не пью стаканами, а Сталин – не Воланд, чтобы отправить меня из Москвы домой силой духа. Выходит что-то, воля ваша, несусветное. Настоящая чертовщина. Что касается меня, я с охотой поверила бы в сверхъестественные силы вождя народов, но вот интересно, как объяснит все происшедшее муж с его немецким менталитетом. Он ведь, как истинный немец, верит в официальные новости, а написанное в книгах принимает за чистую фантастику. За исключением книг известных людей, которые, конечно, врать не будут. И даже если авторы так врут, что читать тошно – верит. Верит чистым помыслам и профессионализму женщины-гинеколога, что сидит в кресле министра обороны страны и ни разу не военная. А вот русской жене везде и во всем верит с большим трудом, а то и вовсе не верит. Даже в реальность моих чебуреков не очень верит, хотя всегда просит добавки. Менталитет такой особенный. Его ведь даже морем вина не зальешь, все равно кривыми берегами из каждого залива выёживаться будет.
Придется виниться во всем, без утайки, как перед НКВД, не к ночи будь оно упомянуто. И начала я мужу рассказывать, как собралась гладить белье; как меня торкнуло током; как появился в квартире Сталин и слезно уговорил отвезти его в Москву; и про взятие Сталиным Рейхстага; и про ночь во Франкфурте-на Одере в соседних номерах гостиницы; про длинную поездку через три страны в четвертую; про Красную площадь и Прощание славянки, которая звучала в голове все время, пока Сталин не исчез из вида. Про длинные разговоры о политике и политиках, о преимуществах социалистического строя перед капиталистическим пришлось смолчать: такие темы немецкому менталитету чужды идеологически. Попробуй женщина пискнуть свое мнение, тут же подвергнется опасности нарваться на лекцию, как себя вести при неожиданных встречах и какие темы в разговоре не задевать. Лучше не надо.
Пока я рассказывала, Ханнес сжевал третий бутерброд. Процесс пищеварения помогал ему усваивать услышанное в полном объеме. Наконец, он отхлебнул из четвертой чашки кофе, убрал салфеткой кусочек масла с рубашки и спросил:
– А что, в Москве тоже масочный режим, как у нас?
Что это – издевательство или насмешка? Неужели больше не о чем спросить? А, может быть, поверил? Да нет, скорее всего издевается. Ну, погоди!
– В Москве говорят, на подходе новый коронавирус-мутант. Появится – придется не только руки дезинфицировать, но и ноги. Там уже устанавливают автоматы: обувь снимаешь, тебя лазером обрабатывают, дальше обувь несешь в руках. Нет ног, нет проблем...
Ханнес уставился на меня, забыв допить кофе.
– Ты так шутишь?
– Конечно, шучу. А у тебя нет вообще никаких вопросов по поводу всего, что я тебе рассказала? Только маски интересуют?
– Извини. Я думал, ты мне рассказываешь новую книгу. Что с писателей взять? Они такого насочиняют, диву даешься.
– Ну, знаешь... – гормоны злости подскочили к горлу и выплеснулись наружу, – а сломанный утюг и шишку на голове я тоже сочинила?
– Да, и утюг, и шишка имеют место быть. А при чем здесь Сталин? Ты ударилась головой, и у тебя случилось сотрясение мозга. Ты, кстати, не забудь записаться сегодня к врачу. На озеро не поедешь – полежи денек дома, вдруг с головой что-то серьезное. А я, пожалуй, съезжу один. Погода ясная, дома сидеть неохота. Сегодня отдохну, завтра за работу примусь, да и тебе полегче станет. Догладишь завтра белье, выпишешь счет, приготовишь обед, и за отчет сядешь. К врачу постарайся попасть на следующей неделе – на этой некогда, дел накопилось, без твоей помощи не справиться. Так что давай выздоравливай, я отдыхать на озеро поехал...
Да уж, мужчина, он и в Африке мужчина, а немецкий – только в Германии такой. Внимательный до тошноты. Пусть едет, вокруг лужи шаги отмеривает, такие озера не для широкой русской души. Нам если уж мерять, так не меньше моря, что уж мелочиться! В доме меньше народа, больше кислорода. Полежу, пока муж на кухне после позднего завтрака чистоту наведет – у меня же голова болит, сам сказал. А у меня время для раздумий появится – не все же белье гладить да обеды готовить.
***
Муж уехал, есть время о себе, любимой, поразмышлять. О важном в жизни. Из головы визит Сталина не выходит. Пусть мы с ним два дня где-то в виртуальной реальности общались, но встреча эта глубоко меня задела, а подумать лишним никогда не будет...
Опять голова заболела.
Много думать не всегда полезно, особенно после травмы от внешнего вмешательства утюга. Но все же додумать жуть как хочется: а был ли мальчик, вернее, Сталин? Наверняка был. Из истории Советского Союза он перебрался в историю России, потому что история одной страны, даже с разными названиями, продолжается. Поколение, знавшее Сталина не понаслышке, живо. Живы их дети и внуки. И память никуда не деть. Сталин показал людям, что такое социальная справедливость. Люди видели его скромную одежду, знали, что в личной жизни вождь жил без излишеств. Чувства справедливости много не бывает. При Сталине была справедливость, и люди ценили это.
Стоп! Да, все правильно. Вождь народов – был. А шишка на голове у меня – есть. И головная боль вот она. Странно, что такой необычный сон приснился. Ни темы из того времени, ни героев брать для следующей книги не собиралась. Никто из родственников или президентов не преставился. Соседи живы-здоровы. Ну да ладно, у мозга свои хитрые загадки. Приснилось, и приснилось. Ан нет, вот оно, залетела-таки одна умная мысль в голову. Помню, бабушка всегда поучала: «Приснится какой покойник, Ирочка, ты не бойся его. А чтоб отвадить неприятное чувство, на следующий день зажги свечу в церкви за его упокой, или дай печенюшек детишкам, или просто помяни преставившегося по русскому обычаю, как на поминках».
Вот она – мудрость наша!
С чего бы начать? В католическую церковь идти как-то не с руки. Там за здравие или упокой отдельно свечи никто не зажигает. Заходишь туда, покупаешь свечку и желание бормочешь – здоровья себе желаешь, нового начальника , жениха или мужа богатого. Ближайшая православная церковь от меня в Висбадене, а это триста километров по автобану отмотай, не греши. Далековато для одной свечки.
Детишек знакомых по соседству у меня нет. А к незнакомым детям с пачкой печенья на улице не сунешься – опасно для жизни. За ребенка родитель обидеться может и своих печенюшек крепким кулаком отвесит, а потом и добавит, если мало покажется. А то и в полицию доставит за приставание. Детишки тоже отпадают. Пусть печенье из родительских рук кушают – так всем спокойней будет.
Остается помянуть. Ну это мы со всей русской душой! Водочка хоть от ангины горло полечить, хоть с днем рождения мужа поздравить, хоть преставившегося помянуть – для всего сгодится. Прям на душе спокойней стало. Сегодня вечером с Ханнесом и помянем. Супругу все равно за кого пить, лишь бы человек хороший был и напиток соответствующий.
Поминки поминками, а все же любопытство разбирает. Представляю, как великий Сталин заходит сейчас в кремлевские коридоры, пронзает резким взглядом каждого чиновника. Всем ли будет уютно под таким взглядом? У вождя народов свои методы борьбы с врагами. Мне, простому человеку, мешаться в них не след, да и не по статусу. Вот полежу, пойду блины печь – самое женское дело. Мужчины сами пусть разбираются в сложных политических вопросах. В России, слава Богу, женщин-гинекологов не назначают министрами обороны. И в кресле президента сидит правильный человек, который печется об интересах России и российского народа. Пожелаю ему, от русской души – русской душе, здоровья и удач.
От автора. Курсивом обозначены:
цитаты, пословицы и поговорки, афоризмы, фразы из известных фильмов или книг, литературные персонажи, а также придуманные автором слова и выражения (цензурные).
Декабрь 2020 — февраль 2021
Русская душа - Тормози, приехали! Часть 2
© Copyright: Лин Хэндус, 2021
Свидетельство о публикации №221080101147
Свидетельство о публикации №221080101147
Рецензии