Адрана. Хроники войны. Империя под ударом. гл. 23

Глава 23


Траян проснулся, словно от пощечины: было темно, где-то рядом звенела цепь. Он понял, что это застарелый страх, только и всего, понял, что он в трактире, открытом всем ветрам пустоши, и скоро увидит берега Северного моря. Зачем, куда он едет? И, как следовало быть, вернулась тревога и тошное, обессиливающее томление.

Траяну казалось, он проспал достаточно долго, что уже ночь и, наверное, внизу все собрались и ждут его. Он потянул за шнур, с шорохом и потрескиванием пергаментная штора ушла вверх. Был день. Было серо-голубое небо и солнце, горящее вполнакала.

Он осмотрелся: низкая узкая постель у стены, стол с пихтовыми чурками вместо ножек, камин, где за ржавой решеткой в золе кто-то попискивал и шебуршал. В жалкой каморке давно и прочно воцарился холод, на всем – пыль и запустение. И это предлагают номарху одного из самых могущественных и влиятельных номов королевства! Он даже застонал от бешенства и унижения. Попадись они ему… Попадись они ему только… Он с размаху сел на скамью. Как же это могло случиться? Всю свою жизнь быть на гребне волны и вдруг попасть в водоворот, мрачный и ревущий, и не иметь надежды на спасение.

Власть. А затем удушающее бессилие. Пожалуй, в этом есть какая-то закономерность. На гвоздях, вбитых прямо в стену, висело его платье, уже сухое, на сапогах матово отсвечивали начищенные пряжки. Траян, кряхтя, поднялся и принялся одеваться. Ему предстояло пройти по узкому, похожему на кишку, коридору, повернуть на галерею и там, вдоль частокола перил добраться до лестницы. Когда маленькая потеющая Марта вела его сюда, он подумал, что в одиночку ни за что не выберется из этого лабиринта, освещаемого лишь сальным огарком в руке толстухи.

Едва шагнув на галерею, Траян бросился к перилам. Внизу лежал обеденный зал, пустой, с неподвижным зеленоватым светом, точно вода в аквариуме. За приподнятой шторкой стучали ножом, оттуда поднималось пахнущее жареным луком тепло. На уровне ног Траяна оказалась тяжеленная лампа, висящая на цепи, с растопыренными паучьими лапами.

Он вспомнил, как она стояла здесь, прижавшись поясницей к перилам, в своем глухом платье с металлическим поясом на узкой талии. Ему захотелось получше рассмотреть ее, и он замедлил шаг. Ее височные подвески зашелестели, когда она повернула голову и окинула Траяна равнодушным взглядом. Траян задержался на этом самом месте и подумал вдруг о Дельфине, своей последней любовнице, о ее замшевом животе, коричневом исподе ее ляжек и кружеве между ног. Теряя ощущение почвы под собою, он представил, как все могло бы быть с ней, с этой незнакомкой с севера. Нет, стоп. Стоп! Далеко уже зашло.

Траян услыхал голоса. Говорили по-эгински, но не так, как в центральном королевстве – отрывисто, с раскатистыми «р». Голоса доносились сверху. Траян раздумал спускаться и загрохотал сапогами по деревянным ступеням в третий уровень, с каждым шагом все более ощущая тяжесть дохи.

Голоса были рядом. Кричали так, что закладывало уши. Траян не сразу сообразил, что происходит. Лицо его стало совсем белое, он покрылся обильным липким потом. Доски, на которых он теперь стоял, резко обрывались, а дальше была бесовская круговерть, метель, где под разными углами валил снег и рваными полотнищами уносился по ветру. Солнца не было, и спокойного холодного свечения неба, которое он видел из своей каморки за минуту до этого, тоже не было. Не верилось, что погода может так быстро меняться.

Траян увидал троих мужчин, но, судя по всему, их было больше. Все кричали. Все были заняты – вели прицельную стрельбу из арбалетов. Где-то щелкал мушкет. На мгновение Траян потерял дар речи. Он ко всему был готов. Вот именно. Вот именно! Но чтобы здесь – война… Попасть под обстрел, быть раненым, может быть даже убитым, вечные боги! Я не хочу, не хочу, говорил он себе. Ай-яй-яй, как же это я так. Ай-яй-яй, как же это я так влип.

Он качнулся назад, опрокинул какую-то штуковину и втиснулся спиной в стену. Он разглядел, наконец: там, за частоколом, в бесноватой метели маячили силуэты, цепь за цепью. Они настырно лезли к дому, а когда кто-либо из стрелков попадал, смутная фигура опрокидывалась, сворачивалась, принимая позы совершенно немыслимые, противоестественные, исчезали в снеговой круговерти. По доскам забегали, завопили, грохот сапог вонзался в мозг несчастного номарха. Мимо промчался хозяин трактира, какой-то тип в лисьем треухе, Траян узнал кое-кого из наемников Двора. Сброд… жлобье…

Он увидал, наконец, Агриппу. Тот передвигался как-то странно, боком, неся на ремне оружие с длинным дулом и оскаленной песьей головой на конце. Траян оттолкнулся от стены и схватил Агриппу за камзол. Тот немедленно обернулся. Бледное лицо с прозеленью, бархатная маска и рот, перекошенный не то страданием, не то беззвучным злобным смехом.

- Что тебе здесь надо? – заорал Агриппа. – В доме не сидится?

Траян облизнул губы.

- Кто? – Он замолчал и только пялился на Агриппу.

- Ну!

- Кто эти люди там?

- Дохлый Форос! Это не люди!

- Кто… кто… - Траян задыхался, точно выброшенная на берег рыба.

- Послушай, номарх, ей-богу, не время, - засипел Агриппа в самое ухо. – Уйди от греха, добром прошу.

Траян не отвечал. Агриппа с раздражением сбросил с себя его пальцы.

- Иди в дом, - сказал он.

- Рогатый Грум! Эрнст! Где ты там? Давай сюда огнемет! – завопил Ридик, выскочив из-за угла, веселый и страшный, как черт.

Увидав насмерть перепуганного Траяна, он оскалил свои желтые волчьи зубы.

- Нашей принцессе опять понадобилась нянька! – издевательски констатировал он. Он был разгорячен и абсолютно счастлив. В красной лапе горбун держал заряженный арбалет. Траян скрипнул зубами.

- Заткнись, - сказал он.

- Принцессам здесь не место.

- Заткнись, скотина!

Ридик сощурил красные глазки, сплюнул под ноги. Только дурак станет спорить с пустым местом, а Ридик – не дурак. Ни грамма не боялся он номарха, ни сильного, ни бессильного – никакого. На полусогнутых ногах побежал он к краю настила, выпустил стрелу и быстро перезарядил арбалет.

Траяну захотелось плакать. Он снова жалел себя, бессильно и злобно. Он совершенно отчетливо понимал, что его сломали, что уже никогда он не станет прежним, не будет воином. Эти три года в кромешной темноте, наедине со своими тяжелыми мыслями доконали его. Он сломлен, окончательно сломлен.

- Ты куда меня привез? – закричал он в лицо Агриппе. - Твое дело охранять меня. Ты головой отвечаешь за мою безопасность!

Агриппу точно ударили в подбородок. Лицо его посерело, задвигались желваки.

- Я отвечаю не только за тебя, но и за своих людей, а голова у меня всего одна.

- Да брось ты его на хрен, Эрнст! – крикнул Ридик. – Глянь, эти опять поперли, срань господня!

- Ты лжешь, Наемник! Причем здесь они, плебс, отбросы?!

Агриппа схватил его за грудки и стал подталкивать к распахнутому окну. Траян не сопротивлялся, молча пятился, выкатив глаза и тяжело дыша раскрытым ртом.

- Это что, война? – Допытывался он. – Я требую объяснений. Если мы не уберемся отсюда, я уйду сам…

- Иди. Но имей в виду, что не успеешь ты сделать и двух шагов, как окажешься в лапах тварей.

Агриппа втолкнул номарха в комнату. Он споткнулся и упал всем телом на затоптанный пол, больно ударившись коленом о какой-то ящик. Торопливо возился на полу, стараясь встать, тихо поскуливал и задыхался. Наконец, ему это удалось, и он приник к окну, расплющив нос и губы о холодное стекло.

Все, кто был снаружи, глядели в одном направлении и стреляли туда же. Агриппа завел свою машинку, и с бедра стал поливать огнем метель и мелькающие в ней силуэты. Траяну точно воды в лицо плеснули: откуда здесь огнемет?!

- Дрянь… - Траян всхлипнул. – Бессовестная чернь…

Видно стало плохо, - он надышал, стекло запотело, как в бане. Траян снова выбрался на настил. Ветер швырнул ему в лицо пригоршню колючего снега. Рогатый Грум, дьявол, бес, больная головушка! Страшно было до колик, но и уйти отсюда Траян не решался. Внезапно что-то мелькнуло и накрыло свет божий. Наемники стали стрелять вверх, что-то тяжелое с прерывистым гудением рухнуло на настил.

Когда Траян открыл глаза, мужчины стояли, опустив арбалеты. Все вроде кончилось. За частоколом лежала пустошь, занесенная сероватым снегом до самого далекого горизонта, где вздымалась и с вогнутым небом образовывала тяжелую спайку. Метель унялась, теперь то ли падал редкий снег, то ли, как мыльные пузыри, поднимался кверху.

- Я видел таких на востоке, - тихо и значительно говорил трактирщик, опираясь на арбалет, как на клюку. – До сих пор, как вспомню, так продирает аж до самых печенок.

- Ну и тварь… вечные боги!

- Интересно, мозг у нее человеческий?

- Да не, - твердо сказал горбун и сплюнул. – Был бы человеческий, оно бы перло с мечом и в доспехах, срань господня!

Траян медленно опустил глаза. На досках лежало голое существо с шестью суставчатыми конечностями, одна была задрана кверху и вяло подергивалась. Хилая грудь, шея и часть головы были покрыты редкой черной щетиной. В больших как блюдца фасеточных глазах отражалось расколотое небо и серые ряды туч. У существа было и лицо – три ряда раскрытых жвал и хоботок, похожий на обрубок шланга. Траян проглотил комок, подкативший к горлу. Ему стало совсем плохо. Он всхлипнул, и его стошнило прямо на собственные сапоги. Такая тоска, вечные боги, точно он один во всей вселенной.
Агриппа молчал и глядел на него исподлобья.

- Что, номарх, обделался? – процедил сквозь зубы горбун.

Траян подскочил к нему, хотел разбить эту мерзкую морду. Руки сильно дрожали, удар пришелся тирком по скуле. Горбун удивился и схватил его за оба запястья.

- Убью, убью… - взвизгивал Траян на разные лады и пытался высвободить руки. Но это никак не удавалось, а перед глазами как мокрые тряпки лежали скомканные крылья убитой твари, и ветер заносил их сероватым снежком.

Траян надоел Ридику, этот недоносок из Карфагосса. Лицо горбуна приняло отсутствующее выражение, он нанес номарху короткий страшный удар в живот, а когда тот согнулся, ударил в основание черепа ребром ладони, и несчастный обрушился на подставленное колено.

- Ты что, рехнулся? – закричал Агриппа.

- Надо же было его угомонить, срань господня,  – отозвался Ридик.

Он присел на корточки, повернул к себе залитое кровью лицо Траяна.

- Уйди. – Наемник оттолкнул горбуна.

Вот тебе и добрались до взморья, где сверкают льды и гуляют касатки, подумал Агриппа. Вот тебе и королева, вот тебе и посол королевский… Какого дьявола Бустаманте навязал мне этого палача, Ридика! Эрнст подхватил Траяна подмышки, помог поднятья. Хиляк оказался на удивление тяжелым. Он потерянно тряс головой и ощупывал лицо раскрытой ладонью.

- Кажется, нос сломал, сволочь, – пробормотал Траян и всхлипнул.

Во рту была омерзительно теплая, соленая каша. Что-то хотелось сделать, наказать наглеца. Его вели куда-то, и он шел, ничего толком не видя – все было в каком-то буром тумане и там, в этом тумане захлебывались лаем псы.

В себя он пришел в своей каморке, где попахивало мышами, и было сумеречно, - то ли оттого, что завершался день, или просто потому, что старая штора спустилась наполовину. Во рту была горечь, на лбу лежало свернутое влажное полотенце. Траян поднял глаза и увидел над собой побеленный растрескавшийся потолок. Трещины расходились от угла к середине, образуя смутный силуэт и, вглядевшись, Траян понял, что это орущий человеческий профиль.

Узорная каминная решетка вся в пятнах теней и солнца. Мраморные львы в розовых прожилках лежат по обе стороны лестницы, все облитые солнцем, как медом. Основание лестницы и лазуритовая площадка перед ней сплошь усыпаны лепестками жасмина, раб торопливо сметает их щеткой на длинной палке. Откуда-то издали, из глубины садов доносятся звуки киннора. Траян вгрызается в спелый гранат, рубиновые зерна лопаются, сок течет на подбородок. И как-то это все совпало, сложилось в простую формулу: и шарканье невидимого садовника, и киннор, и сладкий рубиновый сок… Много-много раз потом он вспоминал эти минуты до слез, до зуда, до ломоты в суставах. И знал, что никогда больше не повторится это чудо, что вернется лишь в мыслях, и поманит во сне. Было, что терять. А теперь? Что держит он в своей ладони?

Глядя на грязный потолок, он, наконец, сказал себе правду. Три года плена у Бустаманте уничтожили его как личность. Он больше не номарх и не воин, он такой же сброд, отбросы, что восторженным ревом встречали его, когда он, развлекаясь, выезжал из дворца и веером бросал им медяки. Такой же, как горбун, избивший его. Теперь он – трусливый пес, и он обречен. Эх, Дельфина, Дельфина, твоя кожа пахла алоэ и кедром…