Викинг поневоле

Пролог
Швеция. Стокгольм. Первая половина 1990-х

Полицейские ожесточенно ломились в дверь. Добротная, металлическая, сделанная явно на заказ (надо ж как мне повезло, что именно она оказалась открытой), эта дверь надежно держала удары тяжелых полицейских ботинок и хлипких прикладов их автоматов. Это значило, что у меня есть чуток времени, чтобы отдышаться и подумать, что делать дальше. В «беретте» был полный магазин, но что можно сделать с одним стволом против автоматов полиции? Да и не было у меня намерения никого мочить. К тому же это форменное самоубийство. Хотя и теперешнее положение не намного лучше. Сам же запер себя в этой бронированной мышеловке. Такую внушительную дверь им, конечно, не удастся высадить с наскока, но в конце концов они могут использовать какую-нибудь специальную «пиротехнику» и вынести дверь к чертовой матери вместе с косяком. Но сейчас у них ничего подходящего при себе нет, - вот и долбятся прикладами от бессилья.
Такого поворота они явно не ожидали. А я тем более. Еще полчаса часа назад я готовился спокойно сесть на паром «Викинг-лайн» и покинуть берега Швеции, ставшие для меня небезопасными. Но они уже поджидали меня, готовясь взять без шума, прямо у трапа. То, что я обнаружил их присутствие раньше — чистая случайность. Благодаря этому я успел благополучно выскочить из портового терминала и рвануть к жилым кварталам Сёдермальма. Надеялся запутать следы в жилом массиве. Но всерьез оторваться от них не удалось. Здорово бегают, спортсмены чертовы. Да и у меня форма уже не та. Вот если бы лет десяток скинуть, да по горам, да по жаре, тогда бы я их точно сделал. А теперь что ж!? Сам запер себя в квартире этого дедка, который невольно стал моим заложником.

Я отошел от двери и окинул взглядом квартиру. Она была большой, но вся, от пола до потолка, забита какими-то громоздкими приборами, соединенными мощными кабелями, сферическими зеркалами, толстостенными сосудами с разноцветными жидкостями и прочими загадочными устройствами, словно ее хозяин средневековым алхимиком, перенесенным в XX-й век, или сумасшедшим инженером Гариным шведского разлива.
Я стоял у сотрясающихся от мощных ударов дверей с пистолетом в руке и лихорадочно соображал, что мне делать. Из маленького легкого рюкзака за спиной я вынул контейнер, замаскированный под большой грейпфрут (не отличишь) и, аккуратно разломив, извлек из него маленькую ручную гранату. Граната была всего лишь дымовая, но, увидев ее, дедок не на шутку разволновался.
–Вы что … Вы тут … собираетесь стрелять и взрывать все это? – с тревогой спросил он, уставившись на гранату, которую я положил на туалетный столик в прихожей.
–Если они и дальше будут так долбиться и выломают дверь, то, наверное, придется, - невесело ухмыльнулся я. -А ты бы не путался здесь под ногами, папаша. Иди, закройся в ванне, целее будешь, - ответил я.
Он, однако, не двинулся с места. Помолчав некоторое время, он вдруг решительно произнес: -Я бы очень просил вас не делать этого. У вас, как я понимаю, проблемы с полицией, молодой человек! И вы, вероятно, хотели бы отсюда вырваться, верно?
-Ты догадлив, папаша, А у тебя что, есть варианты? Тайный ход в квартиру твоей подружки из соседнего подъезда? – неуклюже попытался сострить я.
-Кое-что получше. Если вы мне обещаете отказаться от стрельбы и взрывов в моей квартире, я  попытаюсь вам помочь беспрепятственно исчезнуть отсюда туда, где вас долго никто не найдет.
Предложение дедка выглядело смешным, но … утопающий хватается и за соломинку. Я решил его дослушать. Именно с этого странного предложения все и началось ...

Глава 1.

Я открыл глаза. Огромная голова дракона с разинутой клыкастой пастью смотрела прямо на меня. Дракон укоризненно покачивал головой с боку на бок, словно упрекая меня в чем-то. Его голова с оскаленной пастью покоилась на ... грубо обструганной деревянной шее. Утолщаясь книзу, шея расширялась, образуя нос большой лодки, размером с городской автобус. Лодку мерно покачивало из стороны в сторону в набегавших волнах прибоя, отчего спросонья деревянный дракон показался мне живым.
Услышав звук шагов за спиной, я резко обернулся. Рука метнулась к поясу, ожидая поймать рукоять пистолета, но … поймала пустоту. Невысокий коренастый человек лет сорока в сером плаще подбитом то ли собачьим, то ли волчьим мехом, в толстой домотканой рубахе до колен остановился в нескольких шагах от меня и, почтительно склонив голову с нечесаной гривой засаленных темно-русых волос, чуть виновато улыбнулся.  Низким, хрипловатым голосом он произнес несколько слов на неведомом мне языке, но, что удивительно, я почему-то без труда его понял.
-Прости, конунг, что потревожил твои думы, - сказал он, но я искал тебя. Скоро начнется отлив, пора грузиться. Воины ждут, конунг.
-Иду – машинально ответил я… но  ответил голосом незнакомого мне человека … и тут же поразился тому, как у меня это вышло. Словно бы ответил не я сам, а кто-то другой за меня.
Исчезновение ствола не давало мне покоя, и, не выпуская из виду незнакомца, я опустил глаза и вновь потянулся к поясу. Пистолета там не было. Больше того, на мне была не моя одежда, если это можно было назвать одеждой в привычном смысле слова. У правого бедра, на поясе из металлических блях висели тяжелые деревянные ножны, из которых торчала массивная костяная рукоять меча. -Хоть какое-то оружие, - успокаиваясь немного подумал я, - но почему справа,  вытаскивать же не с руки. Я потянулся к мечу и неожиданно легко, привычным движением, словно с рождения был левшой, выдернул его из ножен. Поколебавшись, я решил оставить меч на прежнем месте.
С момента пробуждения со мной происходило что-то непонятное: я говорил на неизвестном мне языке и легко понимал чужую моему уху речь. Буквально все повергало меня в смущение: странные, явно вручную пошитые одежды, невесть откуда взявшийся меч. Больше того, само лицо и тело были как будто не мои. Вместо привычной короткой стрижки бобриком, на голове у меня развевались длинные, светло-русые и не слишком очень чистые патлы, перехваченные на лбу кожаной тесемкой. Таких причесок я сроду не носил. Меня всегда раздражали длинногривые мужики, похожие на баб.
Незнакомец вопросительно глядел на меня. Как будто ждал чего-то. Затем, чуть помедлив, решился спросить.
-Ты говорил с богами, конунг? Сулят ли они нам богатую добычу?
-Пойдем к людям, Олаф - сказал я ему вместо ответа.
Но, черт возьми, это был не мой голос! Словно кто-то чужой сидел во мне и знал, что ему говорить, а все необходимые слова были словно заранее записаны на магнитофон.
Вместе с тем, тот, кого я назвал Олафом мы с полчаса молча шли по каменистому, покрытому мшистыми валунами берегу, то поднимаясь на невысокие холмы, то вновь  спускаясь почти к самой воде. Я лихорадочно пытался понять, где я и как я здесь очутился. Мысли путались, но умиротворяюще-монотонный плеск волн и почтительное молчание моего спутника позволили мне кое-как восстановить цепь последних событий.
В голове тяжело бухало, словно кто-то далеко стучал кувалдой о тяжелую железную дверь. Дверь, дверь.... В дверь действительно бухали, но не кувалдой, а тяжелыми полицейскими ботинками и прикладами полицейских автоматов. Копы! За дверью были копы.
-Вспоминай, вспоминай, - приказывал я себе. Да, это были копы. Они ждали меня у причала «Викинг-лайн», когда я собирался сесть на паром до Таллина. А за три дня до этого мы с ребятами лихо распотрошили инкассаторский броневичок с кругленькой суммой. Для тихой Швеции это было громкое событие, о нем написали почти все газеты. Копы встали на уши, и вскоре почти полностью перекрыли нам кислород. Вокзалы, дороги, аэропорты все оказалось под плотным полицейским контролем. На выездах из города стояли усиленные посты дорожной полиции с нашими фотороботами. Но мне почему-то казалось, что есть еще шанс уйти морем. Валить я собирался в Эстонию, в одну из этих новых прибалтийских республик с их опереточной полицией и детским пиететом перед шведским паспортом. Там можно было временно отсидеться, а потом потихоньку ускользнуть через их прозрачные границы, хоть в Россию, хоть в Польшу, а дальше хоть в Гондурас или какую-нибудь Буркина-Фасо, лишь бы подальше.
В парике, с наклеенными усами, я стоял недалеко от стойки паспортного контроля и ждал Оскара, но вместо него возникли несколько типов в штатском.  Я сразу вычислил — копы, уж больно цепко они всех рассматривали и при этом несколько раз покосились на меня. Похлопав себя по карманам, я сделал вид, что забыл что-то и стал потихоньку выбираться из очереди, ожидавшей посадки. Я был уже у выхода из терминала, когда типы в штатском перестали топтаться на месте и направились прямиком ко мне. До меня дошло, что Оскар меня сдал. Бросив чемодан, я что было сил рванул по тоннелю терминала на улицу, расталкивая встречных пассажиров. С набережной я помчался прямо к ресторану «Кристина», в котором, я это знал, был служебный выход на другую улицу. Однако дорогу мне буквально перерезала полицейская машина, а за плечами уже пыхтели, догоняя, трое копов. Ничего не оставалось как свернуть влево, в  жилые кварталы Сёдермальма, где я отчаянным усилием немножко оторвался от преследователей и, надеясь, что они потеряли меня из виду, заскочил в первый же подъезд многоэтажного дома. Не вызывая лифт, я помчался наверх по лестнице.
На четвертом этаже одна из дверей оказалась открыта. Седой сухопарый старик, наклонившись над терпеливо стоявшей у входа собакой, тщательно вытирал ей тряпкой лапы и ворчал на нее вполголоса. Решение, как тогда казалось спасительное, пришло мгновенно: втолкнув старика с его собакой в квартиру, я захлопнул за нами дверь.
Я надеялся, что отсижусь здесь до темноты, а к ночи уйду. Но куда там! Копы быстро меня вычислили и скоро стали ломиться  в дверь. Их машины стояли под окнами, мельтеша проблесковыми маячками. Похоже, ребята оцепили весь квартал.
Так, а что было дальше? Ах да … Дальше были эти дурацкие переговоры с полицией… по поводу захваченного заложника. А потом, этот дед, предложил мне усесться в его гребаный «электрический стул», пообещав, что с его помощью я смогу легко ускользнуть из рук полицейских, незаметно исчезнуть из этой квартиры. Исчезнуть …
И тут я, кажется, вспомнил все, хотя что-то постороннее постоянно сбивало мне мысли и мешало думать.
Да, старик предложил исчезнуть. Говорил что-то про какие-то фантомы… биоэнергетические. Впрочем, к черту фантомы! Главное, он сказал: -У вас будет возможность оказаться там, где вас никто не найдет. Или что-то типа этого. И я-таки сел в его чертово кресло, начал переключать тумблер на подлокотнике и стал ждать, пока он включит свои рубильники.
Но дальше в памяти был провал. Я ничего не мог вспомнить. Вообще ничего! Как я сюда попал? Кто этот человек, одетый словно манекен из краеведческого музея? Откуда я знаю, как его зовут? Я ведь вижу его впервые, а разговариваю с ним так, как будто знаю сто лет. Давай, Гога, вспоминай!
Старик говорил что-то вроде:  -Вы окажетесь в другом месте и даже времени ... Ну, полный бред! А, может, я просто сплю? – ухватился я за спасительную мысль. Вот сейчас проснусь, и все встанет на свои места. Я потряс головой, собираясь протереть глаза, и тут же обратил внимание на свои руки. Черт подери! Новый сюрприз! Это были… не мои руки. Эти большие, обветренные лапы с нечистыми ногтями не могли быть моими. А, может, это не сон, а такой гипноз? Может, этот старикан меня каким-то образом загипнотизировал?
Как-то раз я наблюдал на сцене загипнотизированных. Им говорят: «Вы плывете», и бедняги бродят по сцене, фыркая и старательно разводя руками, словно и впрямь плывут. Со стороны выглядит смешно. А если я уже того… на том свете. При моих разнообразных грехах в рай я, конечно, не попал. Но на ад с жаровнями это тоже не походило: морская бухта, скалы, темные угрюмые леса по ту сторону залива. И выглядит все очень натурально.
Тропинка начали спускаться с холма к воде. Взгляду открылась небольшая бухта. В ней стояло несколько  лодок с такими же «драконьими мордами», какую я только что я видел. Возле них суетились люди. Завидев нас, они загалдели и сразу несколько двинулись нам навстречу. Не зная, чего от них ждать, я непроизвольно замедлил шаг.
-Заждались тебя,  конунг,  - прозвучал рядом голос моего спутника.

Глава 2.
Стокгольм. Центральное полицейское управление.
Кунгсхольмгатан, 39.

-Вы верите в сказки, Юхансон? Лично я - нет. Я даже в детстве сказки особо не читал, ну если не считать «Эдду» , которую пришлось изучать по школьной программе. Я больше увлекался научной фантастикой.
Комиссар Юхансен мрачно взглянул на своего собеседника. Начальник криминальной полиции был моложе его на десять лет, и это обстоятельство почему-то раздражало Юхансена. «Еще помнит, что проходили в школе! А меня, наверно, считает замшелым старым пнем, которому пора  на пенсию», - думал он, а вслух спросил: -Вы считаете, что я недостаточно хорошо смотрел? - в его тоне явственно звучала досада.
-Упаси бог, дорогой Юхансен. Я знаю вас, и поверьте, очень ценю. Тем более, что Ваши слова подтверждаются показаниями других коллег. Но мне кажется, вопрос тут закономерен. Вы руководили операцией по освобождению заложника. Провели ее чисто, без единого выстрела. Уговорили гангстера добровольно сдаться, вошли в квартиру, заметьте, заранее открытую изнутри, но… но не обнаружили никого! Ни гангстера, ни заложника! По-вашему, они испарились? Ведь все, говорите вы, было блокировано – мышь не проскочит! А в результате исчезло из-под носа два человека! Поэтому давайте-ка еще раз восстановим последовательность событий.
Юхансен, вздохнув, уже в третий раз за сегодняшний день начал пересказывать, как все было: -Налетчик этот, Харальдсен, объявив, что взял хозяина квартиры в заложники, попросил в ответ на мой вопрос о выдвигаемых им условиях время подумать. Дали ему 30 минут. Но когда через условленные полчаса мы позвонили вновь, трубку почему-то поднял не Харальдсен, а хозяин квартиры, профессор Бъерклунд. Он представился и сказал, что гангстер решил сдаться без всяких условий, но требует гарантий, что не будет застрелен снайпером при выходе из квартиры. Я, конечно, такие гарантии дал, хотя и удивился, почему Харальдсен не взял трубку сам. Впрочем, я был уверен, что он стоит рядом и подслушивает.  Договорились, что налетчик выйдет из квартиры ровно через четверть часа, а я буду ждать его на лестничной площадке у двери. Но ни через 15, ни через 20 минут из квартиры никто не вышел, на наши повторные звонки никто не отвечал, и тогда я решился войти сам. Дверь выбивать не пришлось, она оказалась открыта.
-Отдаю должное Вашему мужеству, Юхансон, но должен заметить, что вы действовали опрометчиво и необоснованно рисковали собой.
-Почти никакого риска, шеф, предварительно я принял некоторые меры предосторожности. Впрочем, они оказались излишними. В квартире никого не оказалось.
-Да уж! Могу представить ваше изумление, Юхансен! Но как вы можете это объяснить, комиссар? Вы должны меня понять, - я санкционировал операцию по освобождению заложника, вы ею руководили, - а в результате у нас нет ни налетчика, ни заложника.
-Я понимаю, шеф, но в квартире ровно никого не было, хотя мы сразу же прошерстили ее всю, буквально сантиметр за сантиметром, хоть это и оказалось нелегко. Там столько наворочено! Никогда бы не подумал, что городскую квартиру можно превратить в гибрид физической лаборатории и медицинского изолятора для психов, да еще и с «электрическим стулом» в одной из комнат.
-Да, я читал ваш отчет. Но вы понимаете, что это значит?! Да, мы вошли в злополучную квартиру без единого выстрела. Однако не можем предъявить общественности и прессе ни растроганного от благодарности заложника, ни налетчика в наручниках, ни даже их трупов. Как прикажете это объяснять? Одна из газет уже озвучила версию, что гангстер и заложник, вероятно, убиты при штурме, но полиция намеренно прячет их тела, не желая признавать своего конфуза.
Юхансен зябко повел плечами. Он понимал, что начальник криминальной полиции Нильсен говорит вещи очевидные, на которые ему, комиссару Ларсу Юхансену, тридцать лет отдавшему службе в полиции, возразить нечего.
- Кстати, комиссар, Вы знаете что-либо об этом профессоре Бъерклунде?
-Он не из тех, кем обычно интересуется полиция, - уклончиво отозвался Юхансен. –Соседи, говорят, что он был нелюдимый и несколько странноватый. Всегда вежливо раскланивался, но в гости никогда никого не приглашал. Только гулял с собакой.
-А что собака, кстати? Она-то не пропала?
- Не пропала, пес был заперт и скулил в ванной. Когда я его выпустил оттуда, он сначала бодренько выскочил, но потом вдруг поджал хвост и завыл, как по покойнику.
-Да, любопытно. Кстати, пока вы обыскивали квартиру, я запросил кое-какие сведения о ее хозяине, об этом профессоре Бъерклунде. Оказывается, крупнейший специалист в области биофизики, биохимии и квантовой механики. Работы переведены на десятки языков. Словом, гордость нашей маленькой страны. Лауреат премии Йерана Густафсона, а кое-кто из его коллег говорит, что его научные открытия вполне достойны Нобелевской премии. И в то же время все в один голос отмечают его странности. В последние годы профессор прекратил преподавать, ушел из университета и вообще, говорят, сильно изменился. Ни с кем не дружил, никого из коллег не приглашал к себе домой. Полагали даже, что он серьезно заболел, - Нильсен покрутил головой у виска, намекая на характер болезни. Один из его бывших коллег сказал, что пару лет назад в их академическом сборнике вышла статья нашего профессора, в которой тот развивал мысль о принципиальной возможности перемещения во времени. В академии ее, естественно, восприняли как первоапрельскую  шутку (она была опубликована как раз в конце марта) А Бъерклунд, говорят, сильно обиделся и с тех пор совершенно перестал общаться со своими коллегами. Больше того, ушел из университета, перестал ездить на научные конференции, заперся дома, сделав из своей квартиры некое подобие крепости, словно боялся чего-то.
Начальник полиции взглянул на комиссара, желая увидеть его реакцию. Но тот лишь пожал плечами: -Честно говоря, шеф, не возьму в толк, какое это имеет отношение к нашему делу. Но мне кажется странным и даже подозрительным, что последние разговоры со мной вел не Харальдсен, а Бъеклунд. Такое впечатление, что Харальдсена уже не было в квартире, а профессор хотел скрыть этот факт и просто тянул время. Как вы думаете, шеф, террорист и «жертва» могли быть в сговоре? Может быть, налетчик заранее бежал туда, где наверняка мог скрыться? Вот только как?
-Сговор между профессором-биофизиком и грабителем банков? Маловероятно, да и слишком уж спонтанно все случилось. Впрочем теперь, после их одновременного исчезновения, даже такую версию отбрасывать нельзя. А то, что на последнем этапе переговоры с  полицией вел не сам гангстер, а якобы от его имени заложник, действительно выглядит подозрительно. Но, как я понимаю, у нас пока нет конкретных версий. Пока постараемся выстроить и осмыслить все известные факты. Выводы — потом.
- А что мне, шеф, говорить этим журналюгам, которые подстерегают меня даже у подъезда моего собственного дома?
-Нужно, Юхансен, во что бы то ни стало от них отбиться. Тяните время, скажите им, что пока дело расследуется, все комментарии прессе на данную тему мною запрещены. Надеюсь, что через пару недель у них уже найдутся новые темы для сенсаций. А нам придется еще раз самым тщательным образом осмотреть квартиру Бъерклунда. Мне кажется, разгадка должна быть там. Не буду скрывать от вас, Юхансен, министр предупредил меня, что будет держать это расследование под личным контролем.

Глава 3
-Мне кажется, наш конунг заболел. Ты видел, как сегодня он неловко уронил за борт секиру и утопил ее как малое дитё, словно у него враз ослабели руки.
-Да, я тоже заметил, что сегодня его движения были не так ловки, как обычно, он едва не оборвал стеньгу. Может, у него опять началась эта проклятая лихорадка, которой наградили его духи болот, когда он служил у ромеев? Говорят, время от времени она вновь возвращается к нему, отнимая силы.
-Не похоже. Когда у него лихорадка, он лежит в лежку и стучит зубами. Здесь что-то другое. Его словно что-то тяготит. Будто тяжкая дума гнетет. Может, он не верит в успех нашего  похода? Тогда, признаюсь, Сигурд, и мне тревожно.
-Не бойся, Эйнар – удачливый конунг. Ему всегда сопутствует удача.
-А, может, это думы о той эринской  княжне с глазами цвета моря. Может, это она околдовала его?
-Может и она, но только способна ли женщина, будь она хоть дочерью эринского короля и первой красавицей северных морей, быть так властна над Эйнаром-конунгом?
Я лежал в специально раскинутой для конунга небольшой палатке на корме большой лодки – драккара (так называли его эти люди) и слушал тихий ночной разговор бородатых воинов, доносившийся сквозь мерный плеск волн за бортом. Они говорили вполголоса, чтобы не потревожить мой сон. Однако мой конунг спал крепко. Зато, пока он спал, я мог, наконец, спокойно поразмышлять.
Днем, когда ум его бодрствовал, этот неугомонный предводитель бородачей постоянно мешал мне сосредоточиться и понять, что же со мной произошло. Однако постепенно, пусть и урывками, я все-таки вспомнил практически всё. Вывод, к которому я пришел, нормальный человек счел бы бредом.
Однако каким бы бредом это не казалось, но после того, как мои пальцы перещелкнули тумблер на подлокотнике кресла в квартире профессора, я, Эрик Харальдсен, оказался в мгновение ока не только в другом времени, но и лишился собственного тела. Моим новым телом стало тело вождя этих косматых сумрачных дикарей, которые гордо называли себя викингами.
Нельзя сказать, чтобы новое тело было плохим. Нет, оно было ладно скроенным, сильным, даже мощным, но мое собственное нравилось мне больше. Однако, в конце концов, к новому телу можно привыкнуть. Я ведь ощущал каждую его клеточку, и, казалось, мог владеть им почти также как своим. Но не тут-то было. Очень скоро выяснилось, что я не могу себе этого позволить! Как только я пытался пошевелить хотя бы пальцем, происходило нечто непонятное. Тело впадало в какой-то ступор и мои руки и ноги двигались заторможено, словно в воде. Самые простейшие движения давались мне страшным напряжением воли, словно кто-то противодействовал мне. И скоро я понял, что в этом теле я не один, нас двое. Две души, два сознания, но только одно тело.
Как там было в известной пиратской песенке: «Пятнадцать человек на сундук мертвеца…». Если бы мертвеца... Но мой викинг был совсем не мертвецом. Напротив, он был весьма деятелен и непоседлив, а жизненная энергия била в нем с такой силой, что он не только мешал мне самостоятельно действовать, но даже мешал думать; он словно все время мне сопротивлялся. Понятное дело, он желал сам безраздельно владеть своим телом. Владел он им, надо признать, достаточно умело: двумя ударами тяжелого секирного топора он одной левой рукой перерубал дерево толщиной с футбольную штангу. Если … я не мешал ему! Но если я пытался сделать что-то сам, у меня - или у хозяина моего нового тела - все буквально валилось из рук, вызывая недоуменные взгляды его сотоварищей. Это ведь я «помог» ему утопить секиру. Я видел, как это его смутило, как происходящее с ним тревожит моего викинга. И я буквально нутром ощущал эту его тревогу.
Я понял, что каким-то образом существую, по существу, паразитирую в его теле. Интересно, а он сам о чем-нибудь догадывается? Судя по тем обрывкам мыслей, которые проносятся в его (или в моей?) голове, пока нет. Он видит, что с ним что-то неладное, но ничего не понимает. Зато я чувствую, как нарастает в нем гнев. Как он бранит себя за собственную неуклюжесть. Не зная его языка, я все же легко понимаю слова его молитв, которые он обращает к своим богам.
Сейчас, когда он спит, я пользуюсь его телом и, отчасти, сознанием, без труда понимая говор его воинов. Но когда он проснется, вновь начнется вчерашний кошмар. Нет, мне надо научиться сидеть в нем тихо, как мышка. Ни во что не вмешиваться. Все моё существо, мое сознание, или как там обозвал все это чертов профессор - «биоэнергетический фантом», до сих пор хранят рефлексы моего прежнего тела, хотя его тут больше нет. Ничего другого мне не остается, кроме как начать привыкать к этому новому телу, учиться новым для меня навыкам и рефлексам. Если не научусь, мы с этим парнем погубим друг друга в первой же серьезной переделке. А то, что переделки нам предстоят, я уже понял. Из разговоров его воинов и из его собственных распоряжений я уже знал, что целью нашей небольшой экспедиции является набег на сакские земли.
Вот ведь дурацкая ирония судьбы! Там, в моем настоящем, меня преследуют копы за нападение на инкассаторский автомобиль. Я удираю от них в какое-то далекое прошлое… и тут же принимаюсь за старое: отправляюсь грабить… теперь уже во главе целого отряда. Разница лишь в том, что там я преступник и беглец, а здесь – вроде как вождь и пример для подражания! Но, хочешь - не хочешь, а играть придется теми картами, которые тебе сдали. Приняв это решение, я завернулся в волчью шкуру и, наконец, тоже задремал.
Мой сон был коротким, прерывистым, а сновидения странными, непохожими на прежние. Мне снились горящие города, вереницы полуголых пленных: мужчины, женщины, дети, в глазах которых застыл ужас. Вдруг в мой сон влетала откуда-то музыка «Аббы», возникал смеющийся Оскар со своими бесконечными тюремными байками (он успел посидеть в каталажках половины европейских стран), его сменял сарацин в белой чалме, который летел на меня, размахивая окровавленной саблей, но когда он приблизился, я узнал в нем копа, который почти догнал меня в порту.
Проснувшись на рассвете следующего дня, я понял, что мое тело уже бодрствует. Неугомонный конунг был уже на ногах. И, похоже, что без меня он чувствовал себя великолепно. Негромким, не привыкшим к возражениям голосом, он отдавал короткие приказания. Вдали уже маячила полоска земли, к которой направлялась наша маленькая флотилия.
Воины напряженно вглядывались в приближавшийся лесистый берег, стараясь не пропустить там какое-нибудь движение. Конунг приказал держать наготове щиты и луки. Однако все было тихо, лишь журчала  вода, разрезаемая носом драккара, да где-то в глубине леса куковала кукушка.
До поросшего хвойным лесом берега оставалось метров пятьдесят. Конунг приказал убрать парус, и судно, скользя по мелкой воде, уже по инерции приближалось к берегу. Вон оно зашуршало днищем по прибрежному песку и замерло. Следом пристали другие два драккара.
Разобрав оружие, викинги мгновенно повыскакивали на берег и собрались вокруг своего вождя, ожидая его приказаний. Я затаился, стараясь не шевелить ни рукой, ни ногой и даже попытался ни о чем не думать. Осознав за несколько дней плавания свое положение пленника в чужой и еще непривычной мне оболочке, я дал себе зарок не мешать конунгу, превратившись отныне только в наблюдателя.
***
Из разговоров на борту я знал, что целью набега этих бородатых рейнджеров было какое-то большое поселение саксов, находящее неподалеку от побережья. Для начала конунг решил сориентироваться на местности и изучить подходы к городку. Сформировав несколько групп разведчиков, конунг отправил их в разные стороны. Им было велено разведать обстановку и, если получится, захватить в плен кого-нибудь из местных.
Примерно через полчаса одна из групп привела к конунгу двух пленников: седого как лунь высокого худощавого старика и пацаненка лет семи-восьми. Старика волокли под руки двое молодых викингов, голова его бессильно свешивалась на грудь, длинная борода едва не волочилась по земле. Мальчонка пытался вырываться, но его крепко держал за шиворот высокий рыжий воин, слегка подталкивая коленом в зад.
-А вот и еще двое в придачу, - со смехом сказал разведчик, шедший последним, и вытряхнул из кожаного мешка под ноги конунгу двух жалобно скулящих полуторамесячных волчат. –Там же были, в землянке, где мы нашли и этих.
-Жив? – спросил конунг, указав глазами на старика.
-Жив, но уж больно прытким оказался - пришлось успокоить… – сказал один из разведчиков, продемонстрировав конунгу массивную рукоять своего тяжелого кинжала.
 –Едва мы заглянули в землянку, вскочил и сразу за нож.
-Приведите его в чувство и позовите Кнуда.
Старика окатили водой. Он очнулся, застонал и медленно сел, обхватив  руками голову.
Допрашивал старика один из старших воинов дружины по имени Кнуд, владевший языком саксов. Услышав знакомую речь, старик немного оживился. Похоже, начал соображать и оценивать ситуацию. Явного страха в его взгляде не было, разве что тревога, да и то, заметил я, скорее не за себя, а за мальчишку, который, получив несколько увесистых затрещин от державшего его здоровяка, больше уже не брыкался, а только всхлипывал, размазывая кулаками слезы по испачканному лицу. Старик что-то негромко сказал ему и, всхлипнув еще пару раз, мальчик примолк, закусив губу и насупившись. Волчата тихо поскуливали и сиротливо жались к его ногам.
-Маугли! – почему-то вспомнилось мне имя, знакомое с детства.
-Что ты сказал конунг? –вскинул на меня взгляд Олаф.
-Черт, - мысленно выругался я, - кажется, я нечаянно произнес это слово вслух, и тем привел в недоумение не только Олафа, но и самого предводителя викингов, который почувствовал, что с ним вновь произошло что-то непонятное. Он озабоченно нахмурился и поигрывал желваками. Долю секунду он пребывал в замешательстве, пытаясь осмыслить произнесенное им (а, вернее, мной) слово. Я что называется «прикусил язык» и трижды мысленно приказал себе «Молчи, молчи, молчи, дурак! Ты в этом теле всего лишь наблюдатель!».
Впрочем, долго раздумывать над произошедшим конунгу было некогда, и мгновение спустя, мотнув длинноволосой башкой, словно стряхивая наваждение, конунг строго приказал толмачу: -Спроси у него, Кнуд, как далеко до ближайшего селения, как оно называется и велико ли. Дан перевел, и старик ответил, что до селения примерно тридцать стрелищ (т.е. полетов стрелы), называется Торхау, укреплено бревенчатым тыном и насчитывает тысячи две жителей. Во время допроса старик с тревогой глядел на мальчонку и каждый раз болезненно морщился, когда рыжий Торстен грубо встряхивал его при малейшей попытки пацана высвободится из его грубых лап.
Конунг заметил это, приказал рыжему не слишком усердствовать, а старику сразу обозначил, что если он скажет правду и окажет нам содействие, то ни мальчишке, ни ему самому ничего худого не сделают. Кнуд принялся было переводить, но старик ответил на ломаном норманнском, что он понял. Дальше говорили без переводчика.
Из дальнейшего допроса выяснились следующие любопытные вещи. Мальчишка оказался старику не внуком и даже не племянником, а младшим сыном бывшего правителя Торхау графа Альберта, коварно убитого на охоте больше года тому назад его младшим братом Гуго, который теперь сам сделался графом. По словам старика, Гуго убил и всех сыновей Альберта, кроме младшего — Отона. Его старик (состоявший при нем вроде воспитателя и наставника) сумел спасти, бежав с мальчиком лес, где они скрываются уже больше года. Их землянку, удачно прикрытую толстым стволом поваленного дерева, люди конунга обнаружили совершенно случайно, да и то лишь тогда, когда подошли к ней совсем вплотную.
Конунг спросил о численности воинов гарнизона. Старик оценил ее сотен в шесть или семь, но сказал, что сотню или две граф Гуго отослал пару недель назад в помощь герцогу Мариенбадскому, который затеял этой весной поход на фризов.
Судя по тому, в каких выражениях старик говорил о графе Гуго, он ему очень не симпатизировал, и явно не огорчился бы, если бы тот лишился своей графской короны, причем вместе с головой. Старику, который при прежнем правителе занимал высокое положение, это позволило бы вернуться домой, а не скитаться по лесам на старости лет, как бродяге. Комбинация складывалась для нас довольно благоприятная. Из нее, подумал я, можно извлечь кое-какую выгоду. И тут же убедился, что так подумал не я один.
-Хочешь сказать, что этот оборвыш – сын убитого графа Альберта? - переспросил конунг, с недоверием косясь на мальчишку, одетого в лохмотья и выглядевшего и впрямь сущим босякомю Старик кивнул и развел руками, как бы извиняясь за внешний вид своего воспитанника.
-Хорошо, старик, если ты незаметно приведешь нас к стенам города, и Один дарует нам победу, то пусть этого малыша назовут вашим новым графом, если он и вправду сын графа Альберта. А если попытаешься обмануть, мальчишка умрет первым, долго мучась на твоих глазах.
 -Я поведу вас самой скрытной дорогой, - ответил, не дрогнув, старик. -Но когда по лесу идут разом много людей, нельзя ручаться, что им удастся пройти совсем незамеченными, - резонно добавил он.
***
Старик провел нас глубоким оврагом, заросшим по краям густым кустарником, и уже через час, никого не встретив по пути, мы оказались на опушке леса, откуда хорошо были видны бревенчатые стены Торхау. Сгущались тучи. Чувствовалось приближение дождя. Я подумал, что нам это на руку: дождь ухудшит видимость и, возможно, сгонит дозорных со стен под навесы, если, конечно, защитники крепости не ждут нападения. Я уже начал продумывать план нападения, как вдруг спохватился: -Ишь,  стратег доморощенный, с тремя месяцами сержантской учебки, где учат командовать флажком, свистком и матом, - подумал я, разозлившись на себя за то, что вновь собираюсь планировать что-то за конунга. -Не суйся со своей стратегией, - повторял я себе, этот парень без тебя разберется, что ему делать. Сиди и помалкивай. Целее будешь.
Осмотрев крепость, конунг знаком велел подвести ему пленника.
-Ты не обманул, старик, - сказал он ему, -Сколько, говоришь, осталось в крепости воинов, если часть ушла с герцогом? Старик пожал плечами. По его разумению сотен пять или, шесть должны были остаться, притом из лучших, поскольку герцогу Гуго отсылает всегда тех, кто поплоше.
Задав еще несколько вопросов, конунг знал теперь про крепость и ее гарнизон  все, что ему было нужно. Кроме воинов графской дружины в городе насчитывалось еще несколько сот мужчин из числа жителей, которые в случае нападения на город врага, вооружались, кто чем мог, и образовывали городское ополчение. Судя по реакции конунга, ополченцы его не волновали. Численный расклад, при котором на каждого нашего воина приходилось по меньшей мере два графских дружинника, конунг находил, видимо, вполне благоприятным.
От опушки леса до восточных ворот Торхау было метров шестьсот-семьсот голого, кочковатого поля. Одним стремительным броском оказаться у стен крепости можно было всего за несколько минут, если бы не речка, которую пришлось бы по пути форсировать. Стены Торхау были хоть и невысокие: не больше пяти-шести аршин , но и такую стену с кондачка не возьмешь. Штурмовых лестниц у нас собой не было. Как они собирались брать крепость, мне было пока непонятно.
Осмотрев крепость, конунг приказал разведчикам обойти Торхау с юга и осмотреть его западные стены, чтобы оценить, не лучше ли атаковать город оттуда. Основную часть дружины он отослал с Олафом подальше в лес, велев укрыться на время там и огня не жечь. Оставаться на опушке с большим отрядом было опасно. Нас могли случайно заметить со стен крепости. Беспокоили также птицы, кружившие у нас над головами и громко кричавшие, вспугнутые большим количеством людей, что тоже могло выдать наше присутствие. К тому же с огородов или крестьянских хижин, окружавших крепость, в нашу сторону в любой момент мог направиться кто-нибудь из местных, хоть бы и за хворостом.
Олаф увел дружину, на опушке остался лишь сам конунг с дюжиной воинов, дожидаясь возвращения разведчиков и обдумывая план нападения.
Небо все больше хмурилось, затем начал накрапывать дождь, мелкий и редкий. Вскоре вернулись посланные разведчики. Они донесли, что в полутора верстах к югу отсюда они обнаружили на дорогу, которая вела к Торхау. Конунг велел выставить вдоль дороги дозоры и глядеть в оба. Не прошло и часа, как к конунгу со всех ног примчался один из дозорных и сообщил, что на дороге замечен медленно движущийся к Торхау обоз. Новость эта несказанно обрадовала конунга. Он велел дозорному вести нас  к дороге кратчайшим путем. Двигаясь стремительными, но мягкими, почти кошачьими прыжками, стараясь не наступать на сучки и не задевать веток, дюжина воинов вместе со своим предводителем помчалась вглубь леса.
Успели как раз вовремя. Молодой викинг вывел наш маленький отряд к дороге всего метрах в трехстах впереди головы растянувшегося на треть версты обоза. Дважды крикнув вороном, разведчик подозвал двух своих сотоварищей, которые оставались наблюдать за обозом, незаметно следуя за ним под покровом леса, росшим вдоль дороги.
Груженый сеном, бочками и еще какими-то припасами, прикрытыми от дождя дерюгой и бычьими шкурами, обоз медленно тащился по мокрой дороге. Тяжелые, без спиц,  колеса повозок издавали разноголосый скрип. Волы, шумно пыхтя ноздрями, медленно вышагивали по раскисшей от дождя дороге, меся копытами скользкую глинистую грязь. Груженые телеги оставляли глубокие колеи.
Обоз сопровождали всего десяток воинов. Впереди на рослом вороном жеребце ехал всадник одетый и вооруженный лучше других. Сразу за ним еще двое, в одежде попроще. Вдоль обоза, по обочинам дороги - еще несколько воинов пеших и конных. Замыкали обоз еще двое конных.
Конунг решил атаковать. Численно нас было примерно столько же (возниц-крестьян можно было не брать в расчет), и на нашей стороне был эффект внезапности. Выбрав место, где дорога делала крутой поворот, конунг дал сигнал к атаке. Каждый заранее наметил себе цель, держа стрелу на тетиве. Первый залп, сделанный почти по команде конунга с дистанции тридцати-сорока шагов сразу свалил половину воинов охраны, - некоторые были убиты наповал, двое тяжелораненых корчились на земле. Второй залп, последовавший почти сразу за первым, оставил в живых лишь троих. Их велено было не трогать. Четверка норманнов выбежала на дорогу наперерез обозу, еще четверо отрезали ему путь назад.
Уцелевшие всадники саксов успели обнажить оружие, но увидев наше преимущество, даже не попытались пустить его в дело. Это спасло им жизнь. Обоз остановился. Крестьяне в ужасе метались меж возов, ожидая смерти, двое возниц в начавшейся суматохе попытались ускользнуть в лес, но быстроногий молодой викинг, выведший нас к дороге, в несколько прыжков догнал и преградил им путь, поигрывая секирой на длинной деревянной рукояти. Обоз был захвачен без единой потери со стороны северных разбойников. Не было и убитых крестьян. Двое незадачливых беглецов вернулись к своим возам и вместе с другими стали дожидаться своей участи. Предводитель отряда, умышленно, как я понял, оставленный конунгом в живых, и еще двое уцелевших воинов, сдались нам без боя.
Тяжелораненых, громко стонавших, норманны добили на месте. Пленных конунг приказал разоружить и взять под охрану. Он также распорядился не упустить ни одну из оставшихся без всадников лошадей, метавших вдоль обоза, но одной норовистой кобылке удалось все-таки ускакать в лес к досаде конунга, опасавшегося, что лошадь без всадника выдаст нас. Оставалось надеяться, что лошадка не поскачет к Торхау.
Дорога, по которой следовал обоз, выводила нас прямиком к Торхау, но не с востока, где прятались наши люди, а с юго-запада, то есть почти с противоположной стороны от той опушки, где находился наш отряд. У конунга немедленно созрел в голове хитроумный план, он тут же послал гонца к Олафу, и я уже знал, что он задумал.

 
Глава 4.
Стокгольм. Кунгсхольмгатан, 39.
Центральное полицейское управление.

-Ну, выкладывайте, что вы там накопали? - Юхансен недовольно взглянул на инспектора Бергмана и лейтенанта Густафсена. Комиссар вместе с начальником полиции только что побывали у министра внутренних дел, и это посещение не оставило ни у того, ни у другого приятных воспоминаний.
Министр вывалил перед ними целую пачку свежих газет, поочередно брал их со стола, зачитывая подчиненным выделенные желтым маркером места, где говорилось о серьезном провале и даже о «вопиющей некомпетентности стокгольмской полиции». Авторы статей в выражениях не стеснялись, и Юхансен, хоть и отмалчивался, чувствовал себя виноватым за всех собак, которых вешали на стокгольмскую полицию злорадные журналюги.
Нильсен, стараясь не раздражать министра, пытался все же убедить его в том, что делается все возможное. Но тот все равно остался не в духе, поскольку «провальной акцией», пропажей гангстера и профессора Бъерклунда уже интересовались в риксдаге. Дело могло кончиться и отставкой. И Юхансен понимал, что тогда полетят головы не только министра.
 - Вот подробный рапорт, господин комиссар с поминутной хроникой событий и фотографиями квартиры, лестничной площадки и подъезда — отрапортовал лейтенант Густафсен. Юхансен поморщился и отодвинул папку в сторону - он уже и так знал наизусть каждую деталь.
- А здесь - подробная биография Харальдсена, шеф, - сказал Бергман, который держал себя более раскованно в силу своего давнего знакомства с комиссаром - для этого пришлось связаться с немцами и русскими.
- Он, кажется, русский, этот Харальдсен?
- Не совсем. Он немец, но его молодость прошла именно в России.
Юхансен по диагонали пробежал биографию. «Настоящая фамилия Гульм. Родился в 64-м, в 82-84-м служил в советской армии, в парашютно-десантных войсках. Воевал в Афганистане». Комиссар подумал, что еще лет 10-15 назад в его практике было в диковинку читать о человеке, что он где-то "воевал", но сейчас появилось столько этих чертовых иммигрантов - белых, черных, желтых, которые, в отличие от шведов, знают о войне не понаслышке.
После армии учился в университете, но после трех курсов, когда началась «perestroika», эмигрировал в воссоединенную Германию. Сначала работал на автозаправке, потом механиком в гараже, а затем получил  год тюрьмы за жестокое избиение турка - гастарбайтера. После досрочного освобождения два года был безработным, познакомился с гражданкой Швеции Линдой Харальдсен, женился, взял ее фамилию и перебрался в Швецию. На новом месте он сначала вел себя примерно, работал в порту, довольно быстро получил гражданство. Но на честной дорожке все же не удержался — как видно, дурные наклонности дали о себе знать. Сошелся с шайкой, которая занималась угонами дорогих автомобилей, а затем и грабежами. С женой развелся.
- С его женой говорили? - спросил Юхансен.
- Говорили, - толку от нее никакого, - Бергман махнул рукой. Лечится от алкогольной зависимости в наркологической клинике. Мужа не видела больше года. Говоря о Харальдсоне, то клянет его за то, что он, якобы, упек ее в эту клинику, то вдруг начинает плакать и говорить, что он «хоть плохой, но добрый».
Юхансен многозначительно кашлянул: - Хорошенькое определение для гангстера.
- Что сообщники?
- Никаких серьезных подробностей о нашем фигуранте. Говорят, встречались только, когда выходили на дело. О встречах договаривались условными сообщениями на пейджер. Ближе других с ним знаком норвежец Оскар Свенсен, рецидивист со стажем.
- Что говорит?
- Говорит, что Харальдсен был неразговорчив, о себе рассказывал мало.
Юхансен продолжал задавать вопросы о подельниках и связях Харальдсена, местах, где он любил бывать. Комиссар пытался нащупать хоть какую-то связь между Харальдсеном и Бъерклундом. Но никто из подельников первого не знал и никогда не слышал о втором. Похоже, до той самой минуты, когда гангстер ввалился в квартиру профессора, они  нигде и никогда не пересекались. Но как он туда попал. Дверь-то такая, что плечом не выбьешь?! А, может, Бъерклунд ему сам открыл или она случайно оказалась в тот момент открытой? А если все-таки не случайно? Если он бежал туда целенаправленно? Нет, надо продолжать искать связь!
Хотя, может быть, они напрасно теряют время, пытаясь искать черную кошку в темной комнате, а искать надо в другом направлении? Но в каком? Да, давно уже в его округе не было таких странных дел. На минуту комиссар даже пожалел, что полиция оказалась столь расторопна, и Харальдсену не удалось уйти на пароме. Пусть бы теперь им занимались прибалты, русские, да хоть папуасы. Тем более, что вся остальная банда поймана, большая часть денег возвращена, а те 200 тысяч крон, которые они, видимо, успели потратить, то, ей богу, «Хандельсбанк» без них не обеднеет. Кто же думал, что этот Харальдсен окажется таким безбашенным, что решится захватить заложника и дело перерастет в разряд особой важности и примет едва ли не политическое значение! К тому же и заложник, как на грех, оказался известной персоной. Не Альдо Моро, конечно, но и не рядовая личность.
При всем при том Юхансену почему-то казалось, что в таинственном исчезновении этой парочки именно фигура Бъерклунда играет ключевую роль. Он вновь вспомнил профессорскую квартиру, заставленную какими-то непонятными агрегатами, емкостями с химическими реактивами, мощными аккумуляторами, сферическими зеркалами и прочим  лабораторным и инженерно-техническим арсеналом.
По собранным о нем сведениям, профессор Бъерклунд был закоренелый холостяк, жил совершенно один. Два раза в неделю к нему приходила домработница, но как раз за пару недель до этого она заболела, и профессору пришлось заботиться о себе самому, что видно по  беспорядку, который царил в квартире. Но весь научный инвентарь блестел у него как пряжка солдатского ремня, ясно обозначая профессорские приоритеты.  Разговор с домработницей ничего не дал — Харальдсена она никогда у профессора не видела. Она и с самим профессором общались мало: приходила, мыла полы и окна (к приборам он ее не подпускал), готовила ему нехитрую снедь сразу на несколько дней и уходила. Она, кстати, сказала, что одна из комнат все время была закрыта, и что в ней находилось, она не имеет понятия.
Да, с этой комнатой, настоящим бункером с заложенным окном, стенами, облицованными толстыми титановыми пластинами, и доверху заставленную приборами и аппаратурой, не мешало бы разобраться. Что это за странное кресло с высокой спинкой, приделанными к ней шлемом, пультом управления и другими соединенными с ним агрегатами непонятного назначения?
Приглашенные из института Бъерклунда специалисты ничего не прояснили. Для них этот технический монстр был диковиной не меньше, чем для полицейских, которые в разговоре между собой сразу прозвали это сооружение «электрическим стулом». Ученые просили комиссара разрешения демонтировать и взять кресло на техническую экспертизу, но Юхансен пока не позволил. Во-первых, это вещдок -  на одном из подлокотников кресла были обнаружены отпечатки пальцев Харальдсена (интересно, что ему там понадобилось?), а во-вторых, все-таки частная собственность. Завтра профессор вдруг отыщется, заявится в полицию и предъявит иск за ущерб. Надо подождать.
Бывшие коллеги Бъерклунда из Нобелевского физико-химического института, приглашенные на квартиру профессора в качестве экспертов, комиссара тоже разочаровали. Они походили по квартире среди приборов, полистали его тетради, пока, наконец, один из них не покачал головой и категорично резюмировал: "Бедный Карл! Уйдя из университета, он докатился до какой-то средневековой алхимии", показав на лежавшую на рабочем столе профессора книгу, на обложке которой было написано: Уильям Батлер Йейтс "Видение".
- А о чем она? спросил эксперта Юхансен.
- Это книга одного ирландского поэта о реинкарнации, переселении душ. Кстати, заметьте, сколько пометок на полях!
- Хотите сказать, что у профессора Бъерклунда было не все в порядке с головой?
; Ну, я этого не утверждаю. Все же Бъерклунд был крупным ученым. В Королевской академии наук, членом которой он является, все обсуждают его исчезновение, о котором узнали из новостей.
Вспоминая беседу с учеными, комиссар задумался и не обратил внимания, что Бергман уже закончил доклад и молчаливо ждет реакции шефа.
; Так какие у вас версии, коллеги? – спросил он
Инспектор и лейтенант переглянулись. - С версиями туго - честно признал Бергман - Я уже думал о какой-нибудь нише в стене, где они могли укрыться или потайной двери. Но мы прощупали каждый сантиметр, простучали стены — ничего! Разве что профессор изобрел шапку-невидимку.
; Ну да, а второй комплект одолжил, налетчику, - хмыкнул Юхансен.
-А может, он проникся симпатией к человеку, захватившему его? — полушутливо предположил Бергман.
-Только не говорите мне банальностей про «стокгольмским синдром», инспектор, - поморщился  Юхансен. - Там, знаете ли, заложников удерживали 4 дня, а тут и часа не прошло.
Ох, как не любил он вспоминать ту историю, прославившую на весь мир христианские добродетели шведских женщин. И тогда, и сейчас он был уверен, что та операция была проведена блестяще. Все четверо заложниц оказались живы-здоровы, а преступники схвачены. И надо же, эти клуши, четверо суток просидевшие под прицелом, вдруг заявили, что преступники обращались с ними хорошо, и что полиции они боялись больше, чем террористов. От таких слов поневоле усомнишься, тому ли делу ты посвятил свою жизнь.
; Хоть что-то полезное для следствия вам в этой квартире найти удалось? - раздраженно спросил Юхансен
- На столе профессора мы нашли  визитку его лечащего врача. Кстати, он нам сообщил, что у профессора был рак, и ему оставалось жить от силы год-два.
;А круг его общения, коллеги, друзья?!
;Ничего! За последние несколько лет весь круг его общения — это лечащий врач и домработница, не считая, собаки, конечно, - усмехнулся Бергман.
;Как бы то ни было, коллеги, а дело на контроле у министра и от нас ждут скорейших результатов расследования. Инспектор, побеседуйте еще раз с врачом и прислугой. Каждая мелочь, каждая деталь в поведении и в словах Бъерклунда может оказаться полезной. А вас, Густафсен, я попрошу еще раз поговорить с соседями. Может быть, кто-то из них видел, как они выскользнули из квартиры. Я не исключаю, что здесь мы имеем дело с каким-нибудь иллюзионистским эффектом в духе Дэвида Копперфильда. Говорят, что Гарри Гудини, знаменитый искейпист начала века, еще и не такое проделывал. Профессор же Бъерклунд, судя по его квартире, не только теоретик, но и в техническом отношении весьма подкован. Хоть и не знаю зачем, но, возможно, такой трюк оказался ему вполне по силам. Я почти уверен, коллеги, что они покинули квартиру еще до того или в первые минуты после того, как туда вошли Юхансон и наша спецгруппа антитеррора. И не исключаю того, что Харальдсену помог исчезнуть именно профессор.
;Но зачем самому профессору-то было исчезать? - недоуменно пожал плечами Густафсон.
;Когда тебе угрожают оружием, не особенно думаешь зачем! И хорошо, если старик сейчас еще жив.
;Думаете, Харальдсен уже убрал свидетеля?  «Мокрые дела» - не его профиль, комиссар, - возразил Бергман.
;Но на захвате заложников, инспектор, он ведь тоже раньше не специализировался, - парировал Юхансон.
;А, может, и не было никакого заложника? Может, Харальдсен вовсе не случайно оказался в этой квартире? – неожиданно предположил Густафсон.  –Что если он именно сюда и бежал? Бежал как раз для того, чтобы получить шанс незаметно отсюда скрыться, а вся история с захватом заложника – просто инсценировка для нас, чтобы выиграть время и подготовиться к фокусу для зрителей? А!?
;О-очень правдоподобная версия, лейтенант, - отозвался, немного подумав Юхансен. Она бы многое объяснила, например, то, как легко этот парень проник в эту квартиру, снабженную дверью едва ли не бронированной. Но если ваша версия верна, то наши фигуранты непременно должны были быть знакомы раньше. Что ж, продолжайте искать связь! Поднимите всю их подноготную! И разошлите фото обоих по всем отделениям полиции, вокзалам и аэропортам. Если они ушли, значит, непременно где-то должны всплыть. Не забудьте про порты и яхтенные стоянки. Не исключено, что они пытаются уйти на чьей-нибудь частной яхте.

Глава 5.
Глава 5.
Обоз не спеша приближался к южным воротам Торхау, преодолевая последние метры открытой местности, отделявшей лес от крепостной ограды. Вилланы привычно понукали волов, которые, несмотря на это, нисколько не ускоряли шага, да и всадники в красно-серых плащах с закинутыми за плечи щитами, на которых был изображен раскинувший когти кречет – герб графа Торхау – казалось, тоже дремали в своих седлах. Когда до ворот оставалось шагов пятьдесят, с надвратной башни окликнули: - Адемар, ты что ль? Чего задремал? Поди, хорошо к бочке-то приложился по дороге? – хохотнули на башне.
-Отворяй! – буркнул всадник, - ноне дани довольно собрали, и тебе попировать достанет.
Кованные железом ворота крепости, заскрипев, начали отворяться. Первой в них вкатилась большая телега, груженая целой копной сена. За нею вторая, с составленными пирамидой большими бочками. Немногочисленная охрана, стоявшая у ворот, посторонилась, пропуская обоз. Пожилой воин, поприветствовав въехавшего первым Адемара, поинтересовался: Что это за парень с тобой? Не припомню его что-то.
-Виллан из Мидля, напросился с нами, хочет быть ратником у нашего графа.
 -Из Мидля? - Неужто сам захотел? - изумился стражник. Али община его сдала за недоимки?
Ответа он не услышал, потому что большая копна сена на переднем обозе вдруг опрокинулась набок, из нее выскочили пятеро норманнов, каждый из которых был вооружен секирой и мечом, и набросились на вратную стражу, которая была перебита за считанные секунды, не успев даже выдернуть мечи из ножен. В то же мгновение из бочек, которым был гружен вторая телега, повылетали днища. Оттуда выскочили еще несколько викингов с секирами и мечами наизготовку и кинулись к надвратной башне, наверху которой находилось еще несколько стражников. Через несколько минут и там все было кончено. Я поразился их сноровке Эти ребята владели холодным оружием с виртуозностью цирковых жонглеров.
Из толпы горожан, собравшихся у ворот, чтобы поглазеть на прибытие обоза с данью, раздался истошный крик: - Измена!! Норманнские дьяволы! Толпа дрогнула и обратилась в бегство, сбивая с ног и топча друг друга.
Ворота крепости остались открытыми: закрывать их было некому, да если бы кто и решился, застрявшие в воротах возы помешали бы ему. Из бревенчатых бараков, расположенных близ ворот, спешили на шум свободные от караула стражники, еще не понимая, в чем дело. Были они без доспехов, некоторые даже без оружия – нападения никто не ждал: прибытие обоза с данью – повод для радости, не для тревоги. Несшаяся навстречу им обезумевшая от страха толпа горожан отбросила ратников назад, не дав пробиться к воротам. Некоторые из них, сообразив из выкриков, что в город ворвался враг, и сами уже не спешили к воротам, решив подождать подкрепления. Другие же помчался в замок – предупредить графа.
Между тем, воины конунга, захватившие южные ворота, воспользовались общей суматохой и дали сигнал своим товарищам, которые ждали на опушке леса. Когда он прозвучал, в отворенные настежь ворота ворвалась еще сотня викингов во главе с самим конунгом. Другая сотня – под командой Олафа - ждали сигнала к нападению у северных ворот. Осторожный предводитель, не полагаясь вполне на задуманную им хитрость с обозом и на купивших себе жизнь ценою предательства троих оставленных им в живых сакских стражников, не показал им всю силу своего войска и не привел к южным воротам весь свой отряд.
Но экспромтом с обозом сработал отлично. Ни один из захваченных в плен на дороге саксов, которым была обещана жизнь, даже не попытался дать своим товарищам сигнала тревоги, и ворота были взяты без потерь. Теперь эта сакская троица понуро топтались у ворот, ожидая своей участи. Конунг решительно подошел к ним и, взмахом руки подозвав толмача, объявил им: -Я обещал вам жизнь и держу слово. Вы свободны и можете идти.
Саксы нерешительно переглянулись. -Но куда же мы пойдем? - спросил один из них. Конунг равнодушно пожал плечами: -Мне все равно, но если увижу вас под знаменами Гуго, я убью вас без всякой пощады. Лучше позаботьтесь о своих близких. Спрячьте или уведите их из города, пока есть такая возможность.
-По крайней мере гуманно, - подумал я, начиная испытывать уважение к вожаку этих головорезов.
С момента взятия ворот прошло не более пяти минут. Но нельзя было терять времени. Следовало действовать, пока враг ошеломлен и растерян. У конунга был выбор: либо попытаться атаковать врага с имеющиеся у него сотней, либо сначала прорываться к северным воротам, чтобы впустить в город остальную часть дружины, которая там ждала сигнала. Он решил не терять времени и воспользоваться паникой в городе. Два десятка бойцов во главе с Кнудом он отправил к северным воротам, с остальными быстро двинулся к дворцу графа, возвышавшемуся в центре города на небольшом холме и окруженному  внушительным бревенчатым палисадом.
В городе, между тем, подняли тревогу, где-то забили в набат. Звук его был хоть и гулкий, но какой-то неровный, торопливый, блямкающий, словно кто-то отчаянно лупил в чугунную плиту. Надо полагать, это призывали к оружию городское ополчение. Следовало поторопиться, пока защитники города не вооружились и не приготовились к обороне, и конунг стремительным шагом повел свой небольшой отряд прямо к графской резиденции.
На улицах, примыкавших к воротам, им не встретилось ни души, если не считать женщины, в голос рыдавшей над телом лежавшего на земле ребенка. Очевидно, его затоптала бежавшая от ворот толпа. Поглощенная своим горем, женщина не повернула головы в сторону пробежавших мимо нее викингов. Ее они не тронули.
Большинство улиц в городе были такими узкими, что шесть или восемь, стоящих плечом к плечу, легко перегораживали улицу от стены до стены. Ворота стоявших вплотную друг к другу домов были наглухо закрыты. Но чем ближе мы подходили к центру городка, тем явственнее ощущалось близкое присутствие людей. На одном из перекрестков нас осыпали дождем стрел из бокового проулка, но стрелы были посланы наспех и большого вреда не причинили. Конунг велел не отвлекаться на погоню за стрелявшими, пустившимися наутек, а продолжать движение кратчайшим путем к палисаду внутренней крепости.
Но уже у следующего перекрестка, когда дорога пошла немного в гору, взбираясь на холм,  викингов встретил заслон. Перегородив улицу плотным строем сомкнутых щитов и ощетинившись длинными копьями, нас ждал большой отряд графской дружины. Сосчитать, сколько их было, не представлялось возможным, - узкая улица скрывала количество оборонявшихся. Впрочем, по тем же причинам, и наша неполная сотня, вытянувшаяся вдоль узкой улицы длинным червем, могла показаться неприятелю довольно большой армией.
У меня, как всегда бывало перед боем, засосало под ложечкой. Я пожалел, что  у меня нет «Калашникова», чтобы длинными очередями разнести эту сбившуюся в плотную кучу толпу. Но здесь назревала жестокая рукопашная, перспектива которой особого восторга у меня не вызывала.  Честно оттрубив два года в одном из полков Псковской воздушно-десантной дивизии, из них одиннадцать месяцев – в Афгане, я, конечно, овладел основными приемами рукопашного боя и очень недурно научился метать ножи, но все же предпочитал воевать на расстоянии стрелкового огня. Драться стенка на стенку, размахивая друг у друга перед носом топорами, словно на мясобойне, мне совсем не хотелось. Однако чувства, которые испытывал в эту минуту мой конунг, были явно иными. Он был прямо сам не свой от предвкушения грядущей схватки. Он жаждал этой битвы, испытывая почти животный восторг. Адреналин из него так и пёр. Ноздри раздувались в ожидании боя, мускулы напряглись.
Саксы встали по восемь человек в ряд, наглухо перегородив улицу, ведущую к замку. Первая шеренга, сомкнув щиты, была вооружена топорами мечами. Вторая, подпиравшая своими щитами первую, выставила вперед длинные копья, не подпуская норманнов на короткую дистанцию. При виде широких лезвий сакских копий, кровожадно тянувшихся к нам, мне стало не по себе. Я представил себе жуткую боль, если жало копья вонзится мне в живот или в пах.
Пусть буду ранен не я, а он, конунг. Корчится от боли мы будем оба. И то, что до сих пор мне казалось немного забавным, вдруг предстало в ином обличье - я осознал наконец, что очутился не просто в чужой шкуре, но в шкуре человека, который постоянно ходит в обнимку со смертью.
Два отряда стояли друг против друга на расстоянии десяти шагов. – Первая, со мной! – выкрикнул вдруг мой конунг и шагнул  вперед навстречу саксам. Первая дюжина норманнов выстроилась в две шеренги по шесть человек (конунг посредине в первой шеренге), и двинулась навстречу саксам. Каждый из викингов был вооружен тяжелым секирным топором и обоюдоострым мечом, довольно широким, но не слишком длинным, около метра вместе с рукоятью.
Остановившись в двух локтях от ощетинившихся сакских копий, конунг привычным движением забросил за спину щит, и правой рукой выдернул из-за пояса боевой топор. В левой у него был меч. Воздев обе вооруженные руки вверх, он неожиданно прокричал ревуще-зычным, откуда-то из глубины глотки клокочущим голосом, напоминавшим медвежий рев: «Ты с нами, Один!!!». После чего, стремительно сделав полшага вперед и ловко уклонившись от выставленного сакского копья, тут же зацепил его наконечник тыльной стороной своей секиры и чуть отклонив древко вправо, хлестко рубанул по нему мечом. Грозное копье превратилось в бесполезную палку.
Обезопасив себя от удара копья, он бросился на стоящего против него молодого сакса, почти наглухо укрывшегося за большим прямоугольным щитом. Лишь с левой стороны серебрилось обнаженное лезвие выставленного вперед меча. Без труда отбив клинок противника своей могучей левой, он приблизился к нему почти  вплотную и с правой рубанул секирой в верхнюю часть щита. Тяжелый топор легко пробил толстую кожу, обтягивающую щит, застряв в его деревянной основе. Именно это конунгу было и надо. Резко дернув застрявший в щите топор на себя, он заставил своего противника немного приоткрыться и тут же, стремительно перебросив левую руку с мечом через  верхний край щита, коротким точным движением вогнал клинок прямо в межключичную впадину сакса.
Мгновенно выдернув меч, он успел отмахнулся им налево, полоснув по шее соседнего сакса, поглощенного поединком с Эриком, состоявшим при конунге чем-то вроде его личного оруженосца и телохранителя. Уложив, таким образом, в несколько секунд двух врагов, конунг мягко отскочил назад, готовый к новой схватке.
Между тем, остальные пятеро норманнов также успешно справились со своими визави. Саксы, стоявшие слишком плотно друг другу, оказались лишены маневра и часто мешали в бою друг другу. В результате первой короткой схватки пятеро наших противников из первой шеренги были убиты на месте, а трое тяжело раненых со стонами корчились на земле. Вторая шеренга саксов спешно обнажала мечи, готовясь к схватке, а стоящие за ними торопливо опускали вперед копья. Но теперь этот стальной частокол уже не казался мне таким уж опасным. Воспользовавшись замешательством противника, потрясенного плачевным для него исходом первой стычки, конунг, не сбавляя темпа, повел викингов в новую атаку. Вторая шеренга саксов продержалась немногим дольше первой и восемь новых противников рухнули под ударами секир и мечей викингов. Но на сей раз не обошлось без потерь и у нас. Наш правый крайний, которому пришлось сражаться сразу против двух саксов, получил тяжелую рану. Сосед слева его подстраховал, но продолжать бой этот воин уже не мог. В первой шеренге была еще пара легкораненых, но на конунге и его телохранителе не было ни царапины.
Тела сраженных саксов, мертвых и раненых, еще копошащихся под ногами, на время разделили сражающихся. Несколько секунд две шеренги бойцов смотрели друг на друга, тяжело дыша и не решаясь наступать. Раненые саксы, не желая быть затоптанными, со стонами протискиваясь между ногами товарищей, стараясь уползти прочь. В это мгновение Эрик медленно поднес ко рту свой окровавленный меч и демонстративно, на глазах у саксов, слизнул с него еще теплую кровь врага. Затем, вытерев лезвие ладонью, он провел пальцами по лицу, оставляя на нем длинные кровавые полосы, и явно довольный собой, захохотал во все горло.
Конунг вновь воздел над собою меч и секиру и повторил боевой клич викингов. Однако на сей раз он не ринулся в бой сам, а неожиданно для меня резко отступил назад (а с ним и пятеро остальных), дав место второй шестерке, стоявшей за нашей спиной.
–Скандинавы производят смену составов по ходу встречи, - не к месту вспомнилась мне скороговорка спортивного комментатора Николая Озерова. Вот только встреча, подумалось мне, получилась не совсем товарищеская!
Обновив фронт, норманны снова ринулись в атаку. Размашисто орудуя секирами и мечами и почти не пользуясь щитами, вторая шестерка действовала почти так же успешно, как и наша: четверо саксов оказались убиты на месте, четверо ранены. Из шестерки норманнов ранен был только один воин, копьем в бедро (саксы из задней шеренги начали действовать своими копьями более активно).
Закончив эту схватку, норманны вновь четко сделали перестроение, и сейчас против саксов сражалась уже третья свежая шеренга. Между тем наши противники, раз за разом теряя бойцов, не меняли тактики, а по-прежнему толпились в тесноте узкой улочки, не предпринимая новых попыток наступать. Их тактика и построение были рассчитаны на бой стенка на стенку, где они могли бы задавить нас численностью, физической массой. Такая тактика хороша для разгона протестующих горожан, но не для боя с профессиональными воинами.
Страх, охвативший меня перед боем, прошел как-то сам собой. Теперь, пребывая в шкуре своего конунга я чувствовал себя так же спокойно, как блондинка из торта за спиной у бравого Стивена Сигала . Впрочем, сам конунг, показав на личном примере, как надо драться с саксами в городе, пока в битву больше не ввязывался. Только внимательно следил за ходом боя и, словно тренер, отдавал четкие и быстрые команды «по смене составов».
Когда под ударами викингов рухнула на землю третья шеренга саксов, а с нашей стороны был ранен только один воин, в рядах противника начала нарастать паника. Умирать словно овцы, обреченные на заклание, им явно не хотелось. Но тут среди их предводителей нашелся, как видно, кто-то порешительнее. Он что-то громко крикнул им, и саксы, вновь сомкнув щиты и выставив копья, сначала медленно, а затем все быстрее двинулись на нас, стараясь не снижать темпа, не ломать строя и не размыкать плотного ряда щитов. Они теряли людей, но продолжали наступать на нас, потому что на передних напирали задние.
 Увидев, что нас теснят, конунг взревел, словно медведь, получивший пулю, и вновь сам рванулся на врага. Мне казалось, что и мне передается тот же неистовый жар ярости, который он изрыгал из себя. Незаметно для себя я и сам вошел в подобное же состояние, когда забываешь о страхе, когда любые эмоции, мысли, ощущения подчинены единственному – азарту боя, когда ты ощущаешь себя продолжением своего оружия и видишь только  цель, которую надо поразить.
Конунг с хрустом вломился во вражеский строй, словно лось в лесную чащу. Направленное прямо ему в лицо вражеское копье он в последний момент успел отбить древком секиры и тут же обрушил на сакса свой меч. Противник хоть и успел прикрыться щитом, но от сокрушительного удара потерял  равновесие и опустился на одно колено. Этого мига было достаточно – секира предводителя викингов тут же размозжила ему череп.
Копье другого сакса все же слегка достало грудь конунга, но крепкая кованая бирма  выдержала удар железного наконечника, а его меч ударом снизу, под щит, вспорол живот еще одному противнику.
Из-за большого количества убитых и еще большего раненных наступление сакской колонны вновь замедлилось. Вповалку лежащие на земле тела мертвых и еще живых образовали баррикаду, которая вновь на время разделила противников. Появились первые убитые и среди викингов. Мы отступили на несколько шагов и вновь перестроили ряды, выдвинув вперед свежие силы. Саксы такому маневру обучены не были, а потому даже лучшие их воины, принужденные биться в первых рядах без отдыха, не могли долго выдерживать напряжения ожесточенной схватки. Они выдыхались в противоборстве со свежими силами норманнов, которых численно было гораздо меньше.
Время от времени конунг возвращался в первую шеренгу, поддерживая боевой дух и задор своих бойцов. Он, казалось, не чувствовал усталости, продолжая раздавать удары направо и налево, словно гидравлический молот. Уложив не менее пяти противников, он по-прежнему не получил ни одной царапины, хотя и был весь в крови. Но это была кровь врагов. Крупный и мощный, он, когда надо было увернуться, передвигался стремительно, словно боксер-легковес. Топор сакса взметнулся над его головой, не успел я испугаться, как он упредил этот удар: подставленный клинок, хруст перерубаемой кости, и кисть сакса вместе с топором отделилась от предплечья, упав на землю, а следующим движением меча Эйнар снес бедняге голову.
Эрик, державшийся рядом с конунгом, в  исступлении рубил секирой и мечом, не позволяя подобраться к своему вождю сбоку. Он тоже был весь в крови.
Продолжая напирать на нас всей своей массой саксы ценой огромных потерь все-таки вытеснили нас с узкой улицы на более просторный перекресток. Но когда им это удалось, конунг не растерялся и велел своим воинам разомкнуться, пропустить голову их колонны чуть вперед, а затем  атаковал противника еще и с флангов. Строй саксов распался, и битва превратилась в ряд мелких схваток, в которых норманны легко брали верх – в бою один на один они были заметно сильнее, а теснота улиц не давала саксам использовать численное преимущество. Да его, преимущества, кажется, уже и не было. Против нас бились теперь едва ли сотни полторы саксов. Остальные полегли в схватке или разбежались, рассыпавшись по переулкам.
Викинги сражались в строю сплоченно и дружно, словно римские манипулы, каждый воин четко знал свой маневр, держа в поле зрения своего хёвдинга . Впрочем, на перекрестке двух городских улиц и наши фланги тоже оказались открытыми, и нас теперь обстреливали из луков и пращей городские ополченцы. Они, впрочем, держались на расстоянии и опасались подходить близко, видя, как перемалывает лучших дружинников графа кровавая мельница норманнов.
Саксы явно выдыхались. Потеряв в бою на перекресте еще человек двадцать убитыми и раненными, они больше не пытались наступать, а вновь начали пятиться назад к палисаду, окружавшему графскую резиденцию. Мне показалось, что сражение было уже выигранным. Но, повернув голову назад, я увидел небольшой отряд всадников, человек двадцать, готовых врезаться нам в тыл. Очевидно, они подошли по одной из параллельных улиц.
Однако конунг тут же сориентировался. Приказав двум хёвдингам построить свои дюжины в полукаре, он велел остальным продолжать теснить пехоту к палисаду. Навстречу коннице норманны выставили длинные копья, брошенные саксами и в изобилии валявшиеся  прямо под ногами. Конунг и Эрик встали впереди каре.
Во главе всадников, держа наперевес тяжелое и очень длинное копье, скакал на рослом вороном коне широкий в плечах воин. Судя по его доспехам, человек это был знатный.
«Уж не сам ли граф Гуго» - мелькнуло у меня в голове. Стремительно несущиеся всадники были уже рядом. Казалось, их напор не сдержать. «Ну, сейчас раздавят, к е… матери» - шевельнулась во мне трусливая мысль, но сразу же утонула в море адреналина, который буквально кипел в крови конунга.
Эрик, весь сизо-красный от крови, пыли и пота, выскочил навстречу всаднику в богатых доспехах и замахнулся своей секирой, готовясь метнуть ее в коня, но длинное копье сакса настигло его раньше и поразило Эрика точно в голову. Оруженосец не успел или не захотел отклониться и рухнул, обливаясь кровью, прямо под копыта лошади, которая, перескочив через него, влетела в каре норманнов, легко обломив грудью, защищенной нагрудником, выставленное копье, но тут же остановилась, налетев на сомкнутые щиты викингов.
Следуя за своим предводителем, другие всадники тоже попытались преодолеть частокол выставленных против них копий. Вышло не столь удачно. Их лошади были не защищены. Древки копий хоть и ломались иногда от их напора, но оставляли глубокие рваные раны или даже наконечники в теле животных. Раненные кони вставали на дыбы, били задом, сбрасывая всадников, - упавших тут же настигал удар норманнской секиры или меча. Конная атака захлебнулась, завязнув в норманнском каре, а обойти нас с флангов им помешала теснота улицы.
Первый удар сакской кавалерии был отбит. Потеряв четырех всадников, саксы во главе с закованным в броню предводителем, развернули коней, ускакав в сторону торговой площади, видимой в проеме улицы. Но и мы в этой схватке потеряли сразу трех человек: Эрика и еще двух.
Очевидно, следовало было ждать повторной конной атаки. Однако в этот момент ситуация приняла иной оборот. Уже выстроившая для нового натиска конница саксов вдруг резко развернула коней и стала отходить по улице, параллельной палисаду, куда-то влево, к западным воротам города. Увидев неожиданное бегство своей кавалерии, пешие дружинники тоже перестали сражаться и в беспорядке бросились бежать с поля боя. Через мгновение мне все стало понятно. В шуме боя я не сразу услышал далеко в тылу врагов боевой клич викингов - «Один! Один!».
-Это Олаф, - понял я с облегчением. Значит, Кнуд благополучно добрался до северных ворот и впустил в город основные силы викингов.
Теперь Кнуд и Олаф, двигались по городу нам навстречу, не оставляя обороняющимся никаких шансов. Они бросали строй и улепетывали с поля боя, как зайцы, скрываясь в лабиринте улиц. Другие, оказавшиеся между наступавшими навстречу друг другу отрядами викингов, - бросали оружие, падали на колени и просили пощады. Я думал, что им это не поможет, - озверение бойцов нашего отряда, казалось, достигло предела. Но я оказался не прав, - едва конунг скомандовал, как норманны тут же прекратили избиение и не трогали просивших пощады.
Пленных насчитали с полсотни. Разношерстная толпа. Кто-то в полном вооружении и металлических доспехах, а кто-то лишь с плотницким топором и в одной рубахе, - видно тревога застала их врасплох.
Олаф и Кнуд соединились с нами и рассказали, как было дело. Собственно, рассказывал больше Кнуд, - именно его удачный рейд к северным воротам позволил нам одержать столь быструю победу. По пути к воротам, он встретил лишь несколько разрозненных групп дружинников и ополченцев, которые обстреливали его отряд из луков, но тут же разбегались, не принимая боя, а у северных ворот их встретил только слабый отряд дружинников, с которым они быстро расправились.
Открыв ворота остальной дружине, они вместе с Олафом, быстро двинулись к замку графа, почти не встречая никакого сопротивления. Как видно, атаки с северной стены в городе, никто не ожидал.
Кнуд весь светился от восторга, хвалил своих данов и явно считал себя героем дня. Меня раздражала его шумная похвальба, но конунг лишь добродушно улыбался сквозь спутавшиеся, испачканные кровью усы, а когда Кнуд закончил рассказа, одобрительно двинул дана кулаком в грудь, отчего тот просиял еще больше.
 Вскоре он заметил в рядах воинов, пришедших с Олафом, белую хламиду старика. – А этот тут зачем? – коротко бросил его конунг, мгновенно смыв с лица улыбку.
-Умолял взять его с собой! – извиняющимся тоном ответил за него Олаф. -Сказал, что поможет нам опознать графа Гуго. А еще он желает поговорить с людьми графа, надеется склонить его дружину встать на сторону своего волчонка. Ну, я решил, пусть попробует, если это нам поможет взять город. Я же не знал, конунг, что ты его уже взял, - закончил ярл, польстив своему предводителю.
  -Ты правильно сделал, Олаф, - смягчился Эйнар, - пусть попробует, и он знаком указал старику на пленных, разрешив подойти к ним.
–Сам Гуго, скорее всего, ушел… туда… - махнул он в сторону западных ворот. Кажется, я его видел. Не думаю, что он еще в городе, хотя проверить не мешает. Пусть старик расспросит пленных.
А Дагоберт уже подошел к пленным и оживленно говорил с ними. Многие, я заметил, были удивлены, увидев его вместе с нами. Что он говорил, я не слышал да и не понял бы. Однако один из молодых саксов что-то дерзко и громко ответил старику и презрительно сплюнул ему под ноги. Впрочем, он тут же получил по затылку от другого, более старого воина и понуро свесил голову. Старика слушали сначала хмуро и молча, затем в толпе пленных стало расти оживление, раздались выкрики, но уже не злобные, а скорее, удивления и даже радости. Старик отделился от толпы пленных, вернулся к отряду Олафа и из глубины его рядов вывел мальчишку, совсем растерявшегося и с ужасом таращившегося на окровавленные трупы, валявшие повсюду. Увидев мальчишку, хоть и перекошенного от страха, саксы явно повеселели и даже на нас смотрели теперь уже не так затравленно и злобно, а с некоторой даже надеждой.
Конунг приказал собрать всех убитых. Отыскали четырнадцать мертвых тел викингов. Я глядел в их мертвые лица, у одних умиротворенно спокойные, у других -  искаженные мукой или яростью борьбы, и вспоминал страшно далекий теперь от меня тысяча девятьсот восемьдесят третий год. Афган. Панджерское ущелье. Покрытые красными флагами гробы, салют взводным залпом - скупые воинские почести тем, кто еще вчера делил с тобой последнюю пачку сигарет, травил анекдоты и мечтал вернуться в Союз с боевой наградой и контрабандными «Сейко» на запястье. Я глядел на павших воинов глазами конунга и вновь испытывал чувство щемящей тоски, которое, казалось, навсегда оставил там, в далеком Афгане.
Трупы саксов сложили отдельно. Их насчитали восемьдесят шесть.
 Похоронить своих конунг велел за городом. Но прежде надо было решить, что делать с Торхау и его жителями. Угадав, о чем раздумывает предводитель викингов, старик попросил дозволения говорить. Начал он довольно дерзко, хотя и не без доли лести.
-Достойный, конунг, сказал он, ты великий воин, и надеюсь, твое слово будет так же крепко, как твоя рука. Торхау – твой, эти люди – он показал рукой на пленных – готовы тебе подчиниться, как господину. Но когда ты возьмешь дань и соберешься покинуть город, ты ведь не откажешься передать титул графа Оттону, сыну графа Альберта, как ты обещал!?
-Я держу свое слово… Дагоберт, сказал конунг, вспомнив имя старика. Но не рано ли ты об этом заговорил? – спросил конунг. Ты поговорил с полсотней безоружных пленников, которые сейчас готовы присягнуть на верность кому угодно. А Гуго еще жив, и не собирается умирать. Ты сказал, что у него шестьсот или даже больше воинов. Где они эти воины? Здесь, даже вместе с пленными, - он обвел рукой место недавнего побоища, - не более двенадцати дюжин. Не рано ли ты начал делить шкуру? Медведь-то еще не убит.
-Достойный конунг, сказал старик, не стушевавшись. Я пришел к тебе с просьбой. Я прошу тебя отпустить со мной пять пленников. Мы пойдем по дворам и убедим народ не бежать в леса, а дружинников не поднимать оружия против твоих воинов, если ты пообещаешь им поддержать маленького графа Оттона!
-Ты думаешь, что я пролил кровь своих воинов ради того, чтобы посадить в Торхау твоего мальчишку? Нет, старик, сначала Торхау должен будет заплатить мне большую дань, если ты хочешь, чтобы я не отдал его на разграбление своим воинам. Ты сам воин и знаешь ….
-Да, конунг, я знаю законы войны. Победитель получает всё. Но позволь сделать то, что я прошу, и ты получишь не только достойную дань, которую твоим воинам будет не стыдно увезти домой, но и верного вассала в лице молодого графа Оттона… по крайней мере… до тех пор, пока буду жив я. И тогда каждый год ты можешь дань с Торхау.
-Тогда я бы предпочел, чтобы ты был помоложе, - расхохотался Эйнар. Ладно, попробуй уговорить своих, старик. Но по дворам с твоими саксами пойдет Кнуд, а с ним дюжина моих воинов. Они позаботятся о том… чтобы ты не умер раньше времени от рук своих добрых соплеменников. Мальчишка пока останется у меня. Он будет в безопасности. Но если мои воины попадут в засаду….
-Достойный конунг, – сказал старик, - не сочти мои слова за дерзость, но присутствие твоих воинов помешает мне говорить с жителями. Я не смогу поручиться, что кто-нибудь из графской дружины не задумает напасть на них и отплатить за смерть родных и близких. Если ты хочешь отправить со мной своих людей – отправь одного Кнуда, он знает наш язык и поймет, что я говорю людям.
Конунг задумался. -Соглашайся, старик дело говорит, - мысленно внушал я ему. Помолчав несколько секунд, конунг произнес: -Хорошо, Кнуд пойдет с тобой один. Но если он погибнет, мальчик тотчас умрет… и все, что есть живого в Торхау…. тоже.
Пятерым саксам, пошедшим с Дагобертом, конунг даже разрешил вернуть оружие. Не всем норманнам это было по нраву, но возражать никто не посмел.
Напутствуя Кнуда он сказал ему: –Будь острожен, никого не задирай. Сам без нужды не говори, только смотри и слушай. Почуешь опасность, дай знак, - сказал на прощание конунг, протягивая дану большой боевой рог. Затем он обернулся он к своим воинам и, указав рукой в сторону палисада, весело крикнул:- Ну, а мы пока посмотрим, кто прячется за этой стеной.

Глава 6.
Комиссар Юхансен положил на стол свежий номер «Свенска Дагбладетт», отчеркнув красным маркером заметку в рубрике «Любопытные происшествия». Заметка называлась «Загадочное исчезновение из морга». В ней говорилось, что родственники умершего два дня назад от передозировки наркотиков Керка Улофсена не смогли получить из морга больницы тело покойного, по причине его там отсутствия. Дежурный врач-реаниматолог Karolinska Hospital, Крис Адлерберг, руководивший реанимационной бригадой, заявил, что молодой человек был доставлен в больницу уже в состоянии клинической смерти, и предпринятые его бригадой усилия не дали, к сожалению, положительных результатов. После того, как были испробованы все предусмотренные в таких случаях меры, и врачебная бригада вынуждена была констатировать смерть пациента, тело молодого человека было отправлено в морг для последующего анатомического вскрытия. Однако, когда тем же вечером патологоанатом госпиталя пришел делать вскрытие, тела покойного там не оказалось. Вместо покойника на каталке под одеялом (!) лежал санитар больницы Урхо Пекконен, в одном нижнем белье. Последний утверждал, что не помнит, как он оказался лежащим раздетым на покойницкой каталке. Он заявил, что когда он вошел в помещение, какой-то прикрытый простыней труп вроде бы лежал на столе для вскрытия. Куда мог деться «мертвяк», и как он сам оказался лежащим на каталке, да еще и без одежды, господин Пекконен совершенно не помнит. Он лишь смутно припоминает удар по голове, после которого он, по его словам, «отключился».
При этом санитар утверждает, что он «практически не пил перед дежурством», хотя, по словам администрации больницы, этот гражданин соседней страны, отличался излишним пристрастием к спиртному, на что ему уже дважды было строго указано, но его держали, поскольку найти желающего работать санитаром морга не очень-то легко, а этот эмигрант из Турку хоть и любил выпить, отличался покладистым характером и был вполне добросовестным работником. Сам он искренне недоумевает, как такое могло с ним случиться, и очень сожалеет о пропаже своей форменной одежды, приличной суммы денег и, особенно, исчезновения его удостоверения личности и других документов, восстановить которые ему, проживающему сейчас не на родине, будет не так-то легко».
В конце заметки говорилось, что родственники Керка Улофсена собираются подать в суд на руководство больницы за пропажу трупа их молодого родственника, предполагая, что органы его, возможно, были использованы незаконно, как донорские, а история про исчезновение трупа от начала до конца выдумана якобы больничной администрацией, чтобы скрыть преступление. Они намерены обратиться в полицию для расследования этого вопроса.
-Интересное кино, - подумал Юхансен, снимая трубку телефона и набирая номер. Буквально через минуту в дверях показался лейтенант Густафсон. - Звали шеф? - заглянул он, не входя в кабинет.
 – Входите, входите, Густафсон. Вот, почитайте-ка!
Лейтенант быстро пробежал заметку, потом принялся читать ее еще раз, более внимательно, после чего недоумевающим взглядом уставился на комиссара.
- Не кажется ли вам, лейтенант, что всего за один день, 13 сентября, в нашей маленькой тихой Швеции случилось слишком много пропаж или, может быть,  похищений людей или, возможно, их трупов?
- Вы думаете, шеф, что это исчезновение как-то связаны с нашим делом?
- Откровенно говоря, пока у меня нет никаких оснований так думать. Только вот интуиция… моя старая, но беспокойная и вредная интуиция шепчет, что наличие такой связи совсем исключать нельзя. Хорошо бы порасспросить еще разок этого санитара. Правда, наш интерес к этому делу надо как-то замотивировать перед руководством. Пока не знаю чем, не моей же интуицией, в самом деле? Впрочем, почему бы не пробросить версию, что этот случай может быть как-то связан с делом нашего профессора? Следствие по делу пока все равно топчется на месте. Нет даже рабочих версий. А тут хоть какой-то шанс. Надо же  выяснить, куда они в конце концов пропадают. Прошу вас, Густафсон, возьмите это на себя. Голова у вас молодая, авось что-то и накопаете. Но в госпиталь сходите один, по-тихому. Аккуратненько порасспросите там всех, кто может что-то знать. К руководству госпиталя пока не суйтесь, наверняка этим делом уже занимаются территориалы из Сольно .

Глава 7.
Самые молодые и нетерпеливые бойцы из отряда Олафа, еще не вступавшие сегодня в бой и стремившиеся выказать свою ретивость, тут же побежали к тяжелым воротам палисада и начали крушить их ударами тяжелых боевых секир. Полетела щепа, однако, сделанные из добротного дуба и обитые медью, ворота подавались с трудом. Окрик конунга остановил эту азартную работу.
-Довольно!! – рыкнул он во всю мощь своих легких. Оставьте в покое ворота! Грохот тут же смолк. Во внезапно повисшей тишине стало отчетливо слышно деловитое жужжание майских жуков и тонкое позвякивание кольчужных колец на затыльниках шлемов воинов, когда они дружно повернули голову в сторону своего предводителя.
- Остановитесь, эти ворота могут нам еще пригодиться. Сигурд, загляни-ка за заборчик, обратился он к уже знакомому мне воину из числа разведчиков.
Сигурд подошел к молодым воинам, взял у троих из них секиры и отойдя чуть в сторону от ворот, туда, где бревна палисада возвышались ровным частоколом высотой в два человеческих роста. Встав шагах в семи от палисада, он начал метать в стену один топор за другим. Первый вонзился на высоте аршина от земли, глубого войдя в толстое бревно под углом 45 градусов. Второй — немного правее и на полметра выше, и тоже под углом, но рукоятью уже в другую сторону. Третий со звоном влетел в твердое дерево еще на полметра выше и левее второго. После чего, выдернув из-за пояса уже собственную секиру, Сигурд, не целясь, послал ее в аккурат на одну высоту с третьей, но на полметра правее. -Все гениальное просто, - подумал я, увидев получившуюся лесенку из ловко вонзенных в бревенчатую стену боевых топоров.
Норманнская молодежь, стоявшая у ворот, одобрительно загалдела. Сигурд уже легко взлетел по топорам на стену и, твердо опершись обеими ногами на два верхних, свободно заглянул внутрь, за частокол заостренных бревен и изумленно присвистнул.
- Что там, Сигурд!? – поинтересовались снизу
-Людей не видно, но но стеночка с секретом. Я таких еще не видел. Она двойная, за ней еще одна.
-Далеко? – деловито осведомился Эйнар.
- Да нет, почти рядом, всего в полутора саженях и на пол-аршина пониже. Дайте-ка мне пару копий, ребята! - крикнул он стоящим под стеной воинам. –Те, что подлиннее и покрепче.
Ему протянули два длинных и толстых саксонских копья. Он пропихнул их внутрь между заостренными кольями палисада и удовлетворенно крякнул: - В аккурат достают. Выдержали бы только.
Он подтянулся, взобрался на частокол и попытался опереться на древко. Но гладкое древко тут же заскользило внутрь, в сторону более низкой стены и Сигурд едва не сорвался, с трудом удержавшись в нелепой позе на остро оструганных бревнах стены.
Внезапно снизу из-за забора раздался яростный и хриплый собачий лай.
-А вот и стража - весело отозвался он сверху.
Кто-то из норманнов уже было встрепенулся, однако по беззаботному тону Сигурда стало понятно, что опасность, если она и есть, не слишком велика.
- Что там Сигурд? – спросил Олаф, который тоже взял в охапку несколько секир и так же сноровисто, но без лишнего эффекта, вонзал их в стену одну за другой на манер «елочки» Сигурда.
-Псы, Олаф! Здоровые как телята!
- Сейчас отгоним. Дайте-ка лук, ребятки! – сказал Олаф, легко взбегая на стену по лесенке из топоров.
Ему протянули лук. Поудобнее устроившись на глубоко вонзенных в дерево верхних секирах, Олаф не спеша прицелился и отправил вниз, под стену, одну за другой два стрелы. Где-то там, в пространстве, не видимом глазу, раздался сначала визг, а потом злобный, задыхающийся хрип.
- Одного завалил, второго ранил. Теперь вряд ли сунутся. Однако на всякий случай он положил на тетиву еще одну стрелу и подождал, но звуков собачей возни за стеной больше не слышалось. Мне ужасно хотелось посмотреть, что там происходит, но конунг равнодушно стоял в пяти шагах от стены и лишь велел еще не двум воинам подняться на стену тем же манером.
- Сигурд, разверни копья, тогда они соскальзывать не будут, - подсказал ему Олаф. –И верно, не смекнул както сразу, - смущенно  ответил Сигурд, переворачивая копья лезвиями к себе и досадуя, верно, что раньше не догадался сделать это сам. Прочно закрепив древки копий между остриями бревен паралельно друг от другу на манер спортивных брусьев, Сигурд оперся на них обеими руками, повиснув в пространстве между двух стен, а затем, ловко перебросив тело ногами вперед съехал по копьям вниз, к внутренней стене. Через несколько мгновений, уже невидимы для нас, он весело прокричал оттуда: - Во дворе никого нет. Собак тоже не видно!
 За Сигурдом по импровизированному мосту из копий соскользнули внутрь еще двое воинов, а еще через пару минут ворота широко распахнулись, а их створки наглухо перекрыли с обеих сторон узкий коридор с собачей стражей.
Первым в распахнутые ворота вошел конунг. Оглядев широкий двор, он решительным шагом направился мимо амбаров и хозяйственных построек прямо к высокому крыльцу господского дома, обнажая на ходу меч. Олаф, Сигуд и воины из числа ближней дружины шли следом, чуть поотстав.
Когда до крыльца оставалось чуть более двадцати шагов, двери на веранде парадного крыльца вдруг разом распахнулись и оттуда спешно стали высыпать люди, которые, видно, уже давно наблюдали за приближением викингов. Оказавшись на крыльце, каждый из них падал на колени, а некоторые даже растягивались плашмя на животе, демонстрируя безоружные руки и всем своим видом являя покорность. Людей оказалось немало, но среди них не было ни одного с оружием: только старики, бабы и дети.
Конунг остановился, привычным движением, не глядя, вогнал меч обратно в ножны и стал медленно подниматься на крыльцо.
Поднявшись, подошел к стоящему на коленях старику и сказал ему по-сакски: «Встань!» Тот медленно поднялся и принялся монотонно повторять: «Молим о пощаде тебя и твое войско, великий воин. Молим о пощаде!». Судя по тому, что я тоже худо-бедно понимал его речь, выходило, что мой Эйнар все-таки знал немного по-сакски.
Прервав монотонные причитания, он спросил старика: «Кто еще есть в доме?».
-В доме только слуги и челядь, воинов в доме нет, великий воин. Граф Гуго бежал и графиня бежала с ним, и все его нобили и дружина. Во дворце только челядь, великий воин!
-Зови меня конунг Эйнар. А кто ты?
Старик что-то ответил, но конунг (а значит и я) ответа не поняли, видно, все-таки запас саксонских слов у моего конунга был не слишком обширен. Он повернулся назад и попросил Олафа найти ему толмача. Быстро кликнули кого-то из данов. Когда тот подошел, Эйнар повторил вопрос.
- Старик вновь ответил, на сей раз более длинно.
- Он говорит, что он конюх и коновал, что граф зовет его, только когда нуждается в его услугах.
- Что ж, возможно, и мне ты пригодишься. Много ли в конюшне лошадей?
- Что вы, великий господин! (называть викинга просто конунг Эйнар старик не осмеливался). Лошадей-то и вовсе нет. Всех добрых коней и даже вьючных мулов граф взял с собой. Остались только старый мерин, да белая кобыла графа, которая днями вывихнула на охоте ногу. Из-за нее меня сюда и позвали.
- Кто эти люди? – спросил конунг, широким жестом указывая на остальных.
- Дворовые девки, младшая прислуга графа и графини, поварята, псари, сапожники, шорники. Всех-то я не знаю, господин, я ведь не из дворцовой челяди. Меня зовут, только когда во мне есть нужда, - повторил он.
Я с любопытством смотрел на склоненных саксов, которые не осмеливались подняться. Особенно на женщин. Так случилось, что с начала моего необычного превращения в конунга,  я практически не видел вблизи женщин, и теперь жадно вглядывался в их лица. Среди них были и хорошенькие. Особенно одна, с золотистыми густыми, волнистыми волосами и большими серыми глазами, которые смотрели на конунга без робости и даже с известным достоинством.
- Кто такая будешь? – спросил конунг, заметив ее. Толмач перевел вопрос и ее ответ.
– Она говорит, что она златошвейка… из прислуги графини.
- Как тебя зовут, спросил конунг по-сакски.
- Меня зовут Бригитта, господин.
- Хорошо, Бригитта. Будешь мне прислуживать сегодня за ужином.
Брови ее едва заметно сдвинулись к переносице, щеки порозовели,  но она успела опустить ресницы и чуть слышно произнесла: «Слушаюсь, господин».
- Ступайте все к своим местам, - велел он остальным. Повара среди вас есть?
- Я повар графский, - почему-то радостно отозвался пожилой толстяк в кожанной безрукавке поверх рубахи.
- Собирай, повар, свою кухонную рать, вынимай графские припасы и чтобы еще до заката все мои воины были накормлены! Со двора никому не отлучаться. Я и мои люди останемся здесь,  - и он небрежным взмахом руки распустил графскую челядь, приказав остаться возле себя только конюху.
- Тебе, я думаю, найдется работа уже сейчас. И действительно, совсем скоро у ворот замка показался обоз, влекомый быками, и десяток лошадей, которых норманны вели под уздцы.
Так называемый «дворец» или терем графа был всего лишь большим, но довольно неуклюжим и  угрюмым на вид двухэтажным строением, срубленным из толстых бревен.
Обернувшись к сопровождавшим его, Эйнар сказал одному из них, рыжему длинногривому малому с красным шрамом на щеке : - Интересно,  Хокон, где  Гуго прячет свое золото?
Тот широко улыбнулся, продемонстрировав выбитые передние зубы:
- Если оно здесь, конунг, то мы его найдем. Ни разу еще не было, чтобы не нашли, - добавил он под смех своих товарищей.
-А вот мы сейчас спросим об этом золотошвейку. Раз речь зашла о золоте, то не конюха же об этом спрашивать.
Из внутренних покоев вновь позвали сероглазую блондинку.
- Скажи-ка, милая, верно ли, что ты была графской златошвейкой?
-Случалось и золотом вышивать, но больше прислуживала госпоже.
- Так почему ты не убежала из замка вместе с госпожой?
- Мне некуда бежать. Да и незачем.
- А где же твой муж, женщина? Или нет его у тебя?
- Моим мужем был лучший воин Торхау! Но его больше нет на этой земле. Будь он сейчас жив - вам бы не удалось так легко взять город.
- Ого-го! Считаешь, твой муж в одиночку мог удержать мою дружину - рассмеялся Эйнар.
- Не в одиночку, но смог бы - коротко ответила женщина.
- Ладно, женщина, - сказал конунг, смягчив тон. По речам твоим видно, что не простой служанкой ты была. Так не знаешь ли, где граф Гуго хранил свою казну?
- Гуго жаден и прячет от чужих глаз свои богатства.
- Может, ты поможешь их нам найти? - спросил Эйнар с улыбкой.
- С какой стати? - с вызовом, в котором послышалось, впрочем, что-то похожее на кокетство, ответила Бригитта.
- Хотя бы для того, чтобы сохранить себе жизнь и, может быть, свободу и честь - пожал плечами конунг.
- Умереть мне не страшно, - отозвалась женщина, - все, кого я любила на этой земле, уже мертвы и я буду рада встретиться с ними на небесах.  Лица викингов, которые сначала со смехом наблюдали за беседой, стали серьезными. Дерзость красивой саксонки вызвала у них любопытство и уважение.
- Тогда что ты хочешь за помощь? Я готов щедро наградить тебя, если поможешь отыскать казну Гуго.
- Хорошо, конунг, но у меня будут два условия.
- Целых два!? Ну, говори свои условия, женщина!
- Первое, ты не отдашь меня на позор своим воинам. Я уже теперь вижу их похотливые взгляды и прошу, конунг, твоей защиты.
- Хорошо, я принимаю это условие. – Эй, все слышали, что я обещал этой женщине, возвысил он голос, повернувшись к воинам. –Надеюсь, златошвейка, что сокровища Гуго того стоят?
- Нет, конунг, поклянись, поклянись своими богами, что выполнишь эти обещания.
Эйнар вспыхнул
-Мое слово – это слово конунга. Оно прочнее моего меча. Если я обещал, что никто из моих людей не тронет тебя пальцем, то так оно и будет.
Женщина поколебалась немного и кивнула головой:
 -Хорошо, твоего слова мне достаточно. А теперь идем со мной, достойный конунг. Мое второе условие я скажу тебе наедине.
- Ты пойдешь с ней один, конунг? - подал голос Олаф. Мы еще не проверили дом. Вдруг там ловушка. Позволь сопровождать тебя?
Эйнар встряхнул гривой волос: - Ничего, Олаф, я справлюсь. Если там и ловушка, то первой в нее попадет она, - и он красноречиво дотронулся до рукояти меча.
Блондинка хоть и прекрасно расслышала эти слова, но даже бровью не повела и, отвернувшись от толпы ухмыляющихся викингов, направилась, не оглядываясь, в сторону графского дома с башенками-надстройками. Эйнар не спеша, последовал за нею.
По узкой дубовой лестнице мы поднялись на второй этаж графского терема, прошли длинным темным коридором, завернули за угол и еще раз поднявшись на несколько ступенек вверх, оказались в крохотной узкой светелке, расположенной, очевидно, в одной из надстроек. В углу ее висело тяжелое медное распятие, слева к стене примыкало широкое ложе, справа - высокая деревянная скамья. Женщина присела на нее и, выразительно глянув на  Эйнара, спросила по-норманнски.
-Скажи, конунг, верно ли говорят, что ты убил Гуго? Или ему удалось уйти?
- Нет, женщина, говорят, он уже бежал из Торхау. Но если он задумает вернуться, я точно убью его.
Женщина поморщилась.
- Значит, он жив? Нет, он не вернется, пока не убедится, что ты ушел из Торхау. Проклятый трус!
- Э-э, да ты, похоже, не очень-то чтишь своего господина?
- Чтить собаку – бесчестить себя! Я отдам тебе свои сокровища, но ты должен мне дать обещание убить его! Это и есть мое второе условие!
- И за что ты так его не любишь? Может, все это женские игры? Так оставь их для другого случая! Где же эти сокровища?
- Отодвинь от стены ложе.
Ложе было на вид очень тяжелым, но Эйнар взял его за угол и одной рукой легко отшвырнул его от стены.
- Теперь поддень эту половицу.
Вынув из-за пояса секиру, конунг загнал ее в щель, поддел, а затем легко выдернул на себя указанную ему половицу.
    - Теперь достань, конунг, оттуда ларец - указала Бригитта на открывшийся темный проем.
Через минуту конyнг держал в руке небольшой  деревянный ящичек. Когда он его открыл, у меня в глазах зарябило от сверкания драгоценных камней, жемчугов и золотых ожерелий. Экое богатство, - подумал я!
Но у Эйнара на этот счет было, похоже, другое мнение. Он нахмурился, повернулся к женщине и сердито произнес:
- Ты хочешь сказать, что эти жалкие женские цацки и есть сокровища Гуго!? Что-то не больно богат ваш граф!
- Нет, конунг, это не сокровища Гуго. Это мои украшения.
- Твои украшения? Тогда что-то многовато для служанки!
- Мой покойный супруг был храбрым и удачливым воином, и он щедро одаривал меня, - уклончиво ответил Бригитта.
- А где же казна Гуго, где его золото и серебро? Неужто все успел увезти с собой?
- Откуда мне знать, конунг? Я ведь только служанка. Говорят, что богатства свои он прячет не здесь, где так много людей, а где-то в лесном замке на болоте, что милях в 20 отсюда.
- Но зачем ты отдаешь мне все это? Ведь ты бы могла скрыть.
- Вы все равно бы нашли, а я хотела отблагодарить тебя, конунг, за убийство Гуго… но ошиблась… ты не убил его. Все равно забирай, мне это теперь не нужно. Позволь оставить только это … на память … - она показала на колье из крупного жемчуга и изящную брошь с изумрудом.
- Что ж, возьми, это немного.
- Остальное возьми себе или отдай своим воинам.
-Если ты и впрямь так ненавидишь Гуго, то почему?
- У меня есть на то причины, конунг.
- Что ж, красавица, мне кажется, что с твоим ненаглядным Гуго мы еще повстречаемся, и я непременно убью его.
Эйнар взял колье, подошел к ней вплотную и приложил его к высокой груди прекрасной блондинки. Его ладонями я ощутил упругую плоть. Лица конунга и служанки почти соприкасались. Он провел ладонями вниз и почувствовал пальцами ее твердые соски.
- Ты клялся, что не тронешь меня! - сказала она, отстраняясь.
- Я поклялся, что тебя не тронут мои воины, коварно улыбнулся конунг и внезапным движением легко поднял Бригитту на руки. Она слегка вскрикнула, но не сопротивлялась, только торопливо прошептала, глядя прямо нам в глаза, мне и конунгу: - Поклянись, что убьешь Гуго?
- Как ты любишь клятвы, женщина! Мой бог – Один, а твой – он кивнул головой в сторону распятья у изголовья – Христосус. Я могу клясться тебе сколько угодно, а потом обмануть. Но так и быть, если я встречу Гуго, я снесу ему башку и принесу ее тебе в подарок. -Клянусь в этом тебе на своем мече, -сказал он, прикоснувшись к рукояти. Эта клятва стоит десяти ваших - добавил Эйнар, бросив женщину на ложе и снимая с себя длинную, доходившую почти до колен кольчугу.
Страсть, забушевшая в эту минуту в конунге, отчасти передалась и мне. Он взял эту хрупкую женщину с яростью дикого зверя, не тратя время на ласки и даже не сняв с себя полностью одежды. Задрав ее длинное платье он без всяких прелюдий вошел в нее. Она вскрикнула, вероятно от боли, но он, не обращая на это внимания, снова и снова вонзался в ее лоно, почти тотчас ставшее горячим и влажным. Женщина стонала под его мощными ударами, которыми он вгонял в нее свою плоть. Сначала это был стон боли и страха, но затем, как-то незаметно он сменился стоном наслаждения.  Его дикое, несдерживаемое желание передалась и ей, она начала отвечать ему, сначала робко, а затем почти с такой же страстной нетерпеливостью. Внезапно обняв его талию ногами, она вдруг почти повисла, просунув руки под его холщевую, пропитанную потом рубаху и впилась ногтями ему в плечи. Не замечая боли, он продолжал вбивать ее в ложе. С каждым его ударом ее стоны усиливались, и когда уже казалось, что этому неистовству плоти не будет конца, раздалось его рычание и ее крик сладострастия, одновременно похожий и на стон, и на всхлип. Когда все закончилась, и он, перевернувшись на спину, лег рядом, она даже не шевельнулась, чтобы подвинуться. Так и осталась лежать в той же позе, безмолвная, с согнутыми в коленях голыми ногами, со скомканным платьем возле подбородка, прикрыв глаза длинными ресницами. Ее лоб, грудь и живот были покрыты бисеринками пота, по лицу блуждала безумно-блаженная улыбка. Парочка явно ловила кайф. Мне же оставалось облизываться и досадовать потому что я, увы, не почувствовал ничего. Все удовольствие, все эмоции досталось ему, хозяину моего нового тела. Я же был только наблюдатель.
 Внезапно за дверью послышались голоса. Женщина мгновенно очнулась от оцепенения, съежилась и, изменившись в лице, тревожно приподняла голову.
- Это мои - лениво отозвался конунг, - мы тут слишком задержались, - хохотнул он. Бригитта села на постели и стала спешно одергивать свое задранное наверх платье, а вернее длинную тунику с широкими рукавами, но до конца сделать это не успела, - на пороге без стука появились Олаф, Кнуд и старик сакс, этот Дагоберт.
Увидав возлежащего на кровати Эйнара и полуодетую Бригитту, торопливо оправляющую на себе одежду, викинги ничуть не удивились, а лишь добродушно ухмыльнулись и, дружно отвернувшись, дали конунгу и женщине время привести одежду в порядок.
Но вот Дагоберт, тот вовсе и не думал отворачиваться. Напротив, он смотрел на Бригитту во все глаза, словно видел полуобнаженную женщину впервые жизни. Его сощуренные старческие глаза, казалось, увеличились вдвое, рот раскрылся в изумлении. Увидев его, женщина слегка покраснела, но, продемонстрировав отменное хладнокровие, неторопливо закончила приводить в порядок свой туалет и лишь затем произнесла другим, каким-то неожиданно величавым и повелительным тоном:
- Рада тебя видеть, Дагобер, в добром здравии! Рада, что хоть ты остался жив. В Торхау шептали, что ты убит по приказу Гуго.
- О, моя госпожа,  - только и смог выдавить старик, медленно опускаясь перед ней на одно колено и низко склоняя голову.
Услыхав слова старика и увидев его почтительную позу, норманны с недоумением переглянулись. Эйнар тоже с любопытством взглянул на коленопреклоненного сакса, а затем на женщину.
- О, да вы знакомы! Кто она, старик? Почему ты назвал ее госпожой?
Старик растерянно смотрел то на конунга, то на Бригитту, видно не смея решить, имеет ли он право отвечать на этот вопрос, но женщина сама пришла ему на помощь:
- Я его бывшая госпожа, супруга, а ныне вдова графа Альберта – ответила за него блондинка, величавым жестом откидывая за спину свои пышные волосы и одевая на высокую шею возвращенное ей конунгом колье. Потом, повернувшись к Эйнару, одевавшего кольчугу, она  почти тем же повелительным тоном добавила: -Помни, конунг, ты обещал мне голову Гуго! А ты, Дагоберт, надеюсь, так же будешь верен мне, как был верен моему покойному мужу, и поможешь достойному конунгу найти убийцу своего графа!
- Вот так поворот, - подумал я. – А тебя, брат Эйнар, похоже связывают обещанием преподнести ей скальп этого Гуго, даже если тебе придется бегать за ним по всей Саксонии.
- Госпожа моя, - ответил старик, поднимаясь с колен. Рад буду служить тебе, как в прежние времена, но я хочу сообщить тебе радостную весть: я сберег от смерти твоего младшего сына.
- Мой сын Оттон, жив! – воскликнула женщина и без сил опустилась на ложе.
- Да, он жив, госпожа, и находится под защитой конунга Эйнара, который пообещал вернуть ему графский трон, если мы поможем ему покончить с Гуго. Вот почему я решил пойти с ним и привел с собой часть наших людей. -Ну, вот, братуха Эйнар, - мысленно прокомментировал я, теперь ты вроде как и этому должен. Еще ничего не получил, а уже кругом должен.
-По этой же причине, Дагоберт, и я с ним! – ответствовала экс-графиня.
Я мысленно апплодировал тому, как ловко эта только что взятая завоевателем грубой силой женщина повернула в свою пользу довольно неловкую ситуацию, в которой ее застали. Сказанное ею было произнесено с такой величественностью, что почти никто не бы заподозрил в ее словах лукавства. Кажется, даже Эйнар был слегка в замешательстве от такой наглости. Воины, толпившиеся в дверях, пусть и не сразу, но все же правильно уяснили себе смысл двух последних сказанных фраз. Они переглянулись, пробормотали что-то невнятное и, коротко поклонившись, не то конунгу, не то экс-графине, не то уже им обоим вместе, пятясь назад и тесня друг друга в узком коридорчике, удалились из светелки, прикрыв за собой дверь. Про сокровища Гуго, за которыми вроде бы направились конунг и золотошвейка, никто почему-то и не вспомнил.
Но когда дверь закрылась, Эйнар вновь взял прежний суровый тон и, словно не замечая более присутствия женщины, коротко спросил старика: - Так ты говоришь, Дагоберт, что убедил жителей Торхау покориться мне миром и привел сакских мужей, готовых служить мне. Где они и сколько их?
-Да, достойный конунг, я призвал жителей, которые еще помнят меня, не бросать свои дома и не бежать в лес, а признать твою власть, сказав, что ты лишь возьмешь положенную дань и уйдешь в свои земли, утвердив графом Торхау младшего сына графа Альберта - Оттона. Я привел с собой почти две сотни сакских воинов, но я был столь дерзок, достойный конунг, что посулил им твою милость и награду тем, кто вступит в ряды твоего войска и поможет тебе найти и схватить братоубийцу Гуго.
- Старик, ты берешь на себя большую смелость, раздавая обещания от моего имени! Другому бы я этого точно не спустил. Но тебя оберегают твои седины и твоя верность своему покойному господину. Впрочем, ты доказал, что твоему слову в Торхау верят. Признаюсь, я не слишком верил в успех, но ты это сделал. Один пленный ромей, одно время служивший у меня, любил повторять: «Помните, конунг, победителей никто никогда не судит». Я тоже не буду судить тебя за эту дерзость. Ведь еще ни одного города мне не удавалось взять такой малой кроовью как это вышло с Торхау! И еще, старик, - с иронией добавил норманн, - мне очень понравилась твоя госпожа, - и резко повернулся к Бригитте, словно только сейчас обнаружил ее присутствие в комнате. –Так почему бы мне не поддержать ее сына? Она ведь была готова отдать мне все свои сокровища.
 – Возьми их назад, женщина! Я мало смыслю в женских украшениях, но, мне кажется, что матери будущего графа Торхау не к лицу выглядеть нищенкой, а вашим подданным думать, что ее ограбил конунг Эйнар, которому она доверилась и поклялась вместе с ее сыном быть ему верными вассалами. Ведь вы же поклянетесь мне в верности, Бригитта?! – усмехнулся Эйнар.
- Ради моего сына я готова даже стать твоей рабыней, конунг, но и ты ... сдержи … свое… слово.

Глава 8.
Господин комиссар – вы гений, - воскликнул влетевший в кабинет Юхансона лейтенант Густафсон. Он весь сиял от восторга.
-Я всегда это подозревал, коллега, - хмыкнул комиссар. –Но не прочь получить еще одно тому подтверждение, - вы нашли что-то интересное?
-Да, очень интересное, шеф!
-Что, этот финский санитар сообщил вам какие-то любопытные подробности.
- Да нет, он как раз ничего нового не сказал. Не больше того, что напечатано в газете. Божился, что ни в чем не виновен, а узнав, что я из полиции, слезно просил походатайствовать, чтобы его не увольняли, просил помочь восстановить документы, вернуть украденные у него деньги и все такое.
- Так чему же вы радуетесь?
-А тому шеф, что профессор-то наш был постоянным пациентом как раз той клиники, откуда исчез труп! Это я в регистратуре выяснил.
-Забавное совпадение, конечно, но что с того, Густафсон? Клиника хорошая, с репутацией. Не стоило и справляться в регистратуре, на визитке его лечащего врача, кажется, прямо указано название госпиталя, хотя, конечно, и не обязательно, что он обследовался и лечился именно там.
-Совпадение, говорите! Не скажите, шеф. Вы просто недооцениваете своей проницательности! Вот! – и с этими словами он положил на стол бумажку с цифрами.
-Что это?
-Распечатка телефонных звонков, поступивших на сотовый телефон профессора за последний месяц. Догадался запросить! Спросите, шеф, зачем? А затем, что сразу принял вашу версию за основную. И пошел самым прямым и примитивным путем. Если связь между двумя исчезновениями существует, она должна где-то как-то проявиться.
- И что, проявилась?
- Не сомневайтесь, шеф, притом самая прямая!
- Неужели нашли действительно что-то любопытное, лейтенант?
- Не то слово! Вот видите этот номер? Это профессору звонили из Каролинска госпиталя. А теперь спросите, когда звонили?
- Вижу, 13 сентября в 14.44.
- Теперь понимаете, шеф?
-Да, ровно за 16 минут до того как я лично вошел в квартиру профессора… уже пустую.
-Именно шеф! И звонок был принят. Видите, продолжительность разговора 2 минуты 17 секунд!?
-И кто же звонил?
-Ну, с этим пока загвоздочка! Звонили не со служебного телефона, а из автомата, что висит в коридоре, они у них на каждом этаже, ну, знаете, для пациентов. Звонили с автомата на втором этаже, у палаты интенсивной терапии.
-Операционное отделение у них тоже на втором этаже?
- Нет, на третьем, но это ведь не так важно, шеф! Я выяснил, когда точно проводилась реанимация Керка Улофсена, так вот позвонили примерно через десять минут после того, как его тело увезли из реанимационной в морг. Его доставили в больницу в 13.50, а в 14.32, реаниматолог приказал отключить аппаратуру.
- Но ведь звонить профессору мог, в принципе, кто угодно, и некто из медперсонала, и кто-то из пациентов. Причем тут реанимация Улофсена и его смерть? Звонивший вообще мог об этом не знать и уж тем более не говорить об этом с профессором.
- Это конечно! Но, согласитесь, когда три таких совпадения! Это уже не совпадения! - радостно закончил Густафсон любимой фразой самого комиссара.
-Пожа-а-алуй… задумчиво протянул Юхансон. -Но тогда, лейтенант, логично предположить, что звонил скорее всего лечащий врач профессор.  Кто там еще мог знать его сотовый телефон? Но почему из коридора, а не со служебного?
 -Я тоже сначала подумал на лечащего врача, шеф, но тут осечка. Он работает в другом корпусе – в онкологическом. Да и в тот день его не было в клинике.
-Вот как! Вы… вот что, Густафсон. Проверьте-ка звонки профессора и профессору за последние месяца два-три. Отметьте все, которые могут иметь связь с больницей и ее персоналом. И пробейте на всякий случай все подозрительные номера. Вдруг отыщется еще и связь с Харальсоном. И еще, лейтенант, я думаю, нам нужен повторный обыск квартиры Бъерклунда, самый тщательный. Только искать мы теперь будем не людей, а бумаги.
-Какие бумаги, шеф?
-Все, лейтенант, все. Все до мельчайшей квитанции из химчистки. А который сейчас час? - машинально спросил Юхансен, хотя часы висели у него прямо перед глазами, над входной дверью.
- Без четверти восемь, шеф.
- За санкцией на повторный обыск квартиры обращаться поздновато, - цыкнул зубом комиссар. -Ну, да бог с ним, в квартире все равно никого нет, она опечатана, а мы официально ведем это дело. Поедем-ка прямо сейчас, Густафсон. Немножко нарушим инструкции. Но мне что-то не терпится посмотреть.
-Едем шеф, только сделаю звонок жене, с готовностью отозвался Густафсон, вытаскивая из кармана мобильник последней модели и набирая номер: - Стелли, дорогая, ужинай без меня. Мне сегодня опять придется задержаться по работе…. Ну, ты не права… Ну, не дуйся, пожалуйста, милая… обязательно сходим.
Юхансен посмотрел на явно смущенного и мямлящего извиняющимся тоном Густафсона, покосился на служебный телефон у себя на столе и тоже набрал домашний номер. На том конце подняли трубку, знакомый голос произнес «Слушаю вас».
-Мэгги,  не жди меня к ужину. Просто оставь что-нибудь в микроволновке и ложись.
- Завидую, шеф! – откомментировал только что закончивший разговор с женой лейтенант. Умеете вы с женщинами разговаривать!
Юхансен хмыкнул, но промолчал. Он-то хорошо помнил, какой Мэгги была в молодости.
***
К дому профессора они подъехали, когда уже совсем стемнело. Поднялись на третий этаж и подошли к знакомой квартире. Густафсон деловито сунул руку в карман, загремел ключами, заранее захваченными в полицейском управлении, но Юхансен перехватил руку и крепко прижал ее к бедру. Лейтенант недоуменно взглянул на комиссара  … но тут же все понял. Полоска бумаги с полицейским штампом, косо наклеенная на косяк и край двери, была надорвана.  Это означало, что за последние двое суток в квартире кто-то побывал. Юхансен уперся взглядом в  подмышку лейтенанта. Густафсон понял, медленно вытащил из подмышечной кобуры пистолет и снял его с предохранителя.
- Свой я оставил на работе, - одними губами произнес он. В случае чего…. придется вам.
Густафсон повернул ручку и плавно нажал плечом на дверь, держа пистолет наготове. Она бесшумно подалась, - была не заперта.
В коридоре было темно, но из-под двери одной из комнат в глубине большой квартиры просачивался снизу слабый свет – словно кто-то поставил ночник на пол. Густафсон, стараясь двигаться бесшумно, прошел несколько шагов вперед к источнику света, осторожно, держа оружие наготове, повернул за угол и через секунду Юхансен услышал громкий окрик: -Не двигаться! Стрелять буду!
Комиссар быстро подошел к комнате, откуда доносился свет. Повернул за угол и увидел сначала спину Густафсона, а левее и ниже - сидевшего на полу человека, который испуганно смотрел на них.
Прищурившись, чтобы адаптироваться к полумраку, Юхансен тут же узнал его: - Здравствуйте, профессор! Видимо, вы тут что-то забыли?
***
Лейтенант Густафсон медленно оглянулся и недоуменно посмотрел на Юхансена: «Какой еще профессор?»
- Да-да лейтенант, - подтвердил комиссар, - профессор! Прошу познакомиться, профессор Карлсон из Стокгольмского университета, наш позавчерашний научный консультант. - Так что Вы тут забыли, профессор, в чужой квартире? Я смотрю у Вас в руках тетради!? Видимо, бумаги вашего коллеги профессора Бъерклунда все же представляют некий интерес, а не такая уж безделица и чушь, как вы пытались мне позавчера внушить? Что скажете?
- Вы, вы, вы позволите мне встать, господин комиссар? – попросил наконец сидевший. Руки его тряслись. Открытая тетрадь, которую он держал, выскользнула и упала на пол.
- Да-да, вставайте и присаживайтесь, господин Карлсон, -  сказал Юхансен, включая верхний свет и пододвигая поднимающемуся с пола человеку кресло.
– Лейтенант, - сказал он Густафсону, пистолет уже можно опустить. А то господин профессор нервничает.
Юхансен шагнул в глубину комнаты, наклонился, поднял с пола ручной электрический фонарик, лежавший поверх в беспорядке валявшихся кругом тетрадей и бумаг, выключил и отдал сидящему в кресле: -А то еще батарейки сядут, - сказал он нарочито нравоучительно.
- Так что же Вы тут забыли, профессор Карлсон? Только давайте не придумывать больше небылиц. А ведь то я поначалу вам поверил.
- Понимаете, э….
- Комиссар Юхансен.
- Да-да, понимаете, комиссар. Это действительно какая-то фантастика. То, над чем работал Бъерклунд, достичь принципиально невозможно, это противоречит и теории, и здравому смыслу. Но если он достиг этого, то он гений. Истинный гений.
- Что-то подобное я уже сегодня от кого-то слышал… верно Густафсон? – спросил он, повернувшись к лейтенанту, который убирал пистолет в кобуру. - А скажите-ка, профессор, работа Бъерклунда никак не связана с … с перемещением человека в пространстве?
Карлсон с изумлением взглянул на инспектора: - Откуда вы знаете? Вы догадались? Сами!!!? Но как?? Или вы тоже смотрели бумаги профессора Бъерклунда? Так вот почему я не могу най…
-У меня, знаете ли, дорогой профессор, свои методы, - перебил его Юхансен. Дедукция и все такое. Слышали про такое? – сыронизировал он. -Но сейчас я как раз пришел взглянуть на бумаги профессора.
- Кажется, это напрасная затея. Я тут уже два часа и ничего не нашел. Вернее нашел, но только его конспекты: по физической химии, специальной и общей теории относительности, по квантовой механике, генетике. По ним едва ли можно понять, над какой темой в действительности работал Бъерклунд. А это перемещение материи в виде контролируемого сильным полем энергетического потока в пространстве, а, возможно и не только в пространстве, но и во времени. Он занимался этим все последние годы. Химера, конечно, но мне все же любопытно было посмотреть, как далеко он продвинулся
- Однако моя интуиция меня не подводит, то продвинулся он, похоже, далеко. Настолько, что пора уже вмешаться полиции. Вы, конечно, уже исследовали «бункер»?
- Бункер? Вы называете ту комнату, где стоит кресло? – уточнил Карлсон.
- Да, где стоит этот …. «электрический стул». Что вы думаете по этому поводу? Для чего оно там?
- Комната, к сожалению, закрыта. Я туда не попал.
- Будто бы?!
- Да, она заперта, а ключа у меня нет.
- Разве она закрыта? Не припомню, чтобы я ее запирал, когда последним уходил из квартиры, - удивился комиссар. Там же колесо, шлюзовой замок, знаете, как в подводных лодках: повернул - открыл, повернул - закрыл. И в то же время герметичность обеспечена. Кстати, а как вы попали в квартиру, профессор? Неужели, вскрыли отмычкой? Уважаю ученых! Ладно, расскажете позже. Раз уж вы здесь, пойдемте, посмотрим.
Юхансен пересек коридор, взялся за колесо замка, но оно не поддавалось.
-Видите, комиссар, я же говорю, тут сложный замок, - подтвердил Карлсон.
- Юхансен недоуменно оглянулся к лейтенанту: - Густафсон, не посмотрите?
- Лейтенант подошел к двери, посветил лучом фонарика на колесо, чем-то щелкнул, колесо легко завращалось влево. - Там был простенький блокиратор, - небрежно бросил Густафсон и толкнул открытую дверь.
-В прошлый раз, лейтенант, - сказал, войдя в комнату Юхансен, - мы не знали, что искать. Теперь, по крайней мере, догадываемся. Но если человек намерен путешествовать в пространстве и даже, как вы сказали, ВО ВРЕМЕНИ, значит, у него должен быть какой-то компас, система навигации. Вероятно, ее и следует искать.
Карлсон подошел к креслу, покрутил головной шлем, напоминавший по форме дамскую парикмахерскую фен-сушку, потрогал провода, ведущие от него к блоку питания компьютера, и нажал кнопку Start. Компьютер включился, но не загружался, курсор мигал на пустом черном поле монитора. Карлсон подождал немного и нажал кнопку перезагрузки – результат был тот же.
- Кажется, в компьютере нет жесткого диска, - заключил он.
Густафсон, который слыл в управлении весьма продвинутым в компьютерной технике, выдернул процессор из утопленной ниши под сиденьем кресла, - задняя крышка, едва наживленная, но не привинченная, громко звеня, грохнулась на пол. Густафсон перевернул процессор и сморщился:
- Точно, шеф. Винчестера нет. Оперативку, кстати тоже выдернули.
- Интересное кино, - хмыкнул Юхансен и повернулся к Карлсону.
- Ваших рук дело, профессор?
- Да вы что, инспектор, я сюда даже не заходил.
- Не заходили, говорите? А как вы попали в квартиру? – вновь спросил инспектор, выйдя с Карлсоном из комнаты в коридор. Густафсон остался в «бункере», с любопытством изучая массивные подлокотники и боковины кресла.
- Ключом открыл, я его нашел в верхнем правом ящике галошницы в прихожей.
- Нашли? Вы что тут позавчера вместо просмотра переданных вам бумаг свой частный обыск проводили? – возвысил голос Юхансен и вперился прищуренными глазами в переносицу профессора.
- Нет, я … не то что бы нашел. Не обыскивал я … А просто проверил… лежит или нет. Он, т.е. профессор Бъерклунд туда его обычно клал. Запасной ключ. Вот я и решил проверить… Может, привычки не изменились. Проверил … ну, и повезло.
- Повезло? Не думаю. Вы у нас теперь не как эксперт и даже не как свидетель проходите, а как подозреваемый. Вы это понимаете?!
- Подозреваемый, но в чем?! Я ведь никого не ограбил, не убил и даже ничего не взял отсюда! – испуганно залопотал Карлсон. – Я даже ключом не воспользовался – дверь почему-то оказалась не заперта. Пришел, вижу, ваша бумажка на двери надорвана. Ну, думаю, кто-то есть. Позвонил, никто не отвечает. Позвонил еще, звонил долго. Потом только слегка нажал на дверную ручку, а дверь сама открылась. Ну, я подумал, зайду на минутку, возьму тетрадку и назад. А тетрадки нигде нет.
- Какой такой тетрадки, господин Карлсон? – заинтересованно спросил Юхансен.
- Простой такой толстой тетрадки в малиновом коленкоровом переплете. Старая, с клееным переплетом. Теперь, кажется, таких и не продают, все больше на проволочных кольцах. Там были записи результатов экспериментов с энергетическим полем. А теперь ее нет! Я начал ее искать и застрял здесь. Я еще тогда думал ее взять, но при Рубенсоне не хотел. А теперь вот думаю, а не он ли и взял?!
- Рубенсон – это кто, шеф? – спросил вернувшийся в гостиную из «бункера» Густафсон, он не слышал начала разговора
- Это второй эксперт из университета, они работали тут вдвоем. И, кстати, никто из наших за ними не присматривал. Тогда нам было не до бумажек и железяк.
- Кстати, шеф, там, в правом подлокотнике кресла, явно стоит GPS-система, причем, из самых навороченных. Знаете, сейчас уже сейчас такие, которые могут определять местоположение объекта с точностью до 20 сантиметров. Но блок памяти из агрегата вынут. А под левым подлокотником у него было что-то еще похитрее. И, судя по пустой нише, явно больше размерами.
- Мне уже ясно, лейтенант, что мы опоздали. Все самое ценное из этой квартиры уже изъяли. Но кто? Этот ученый мазурик, прикидывающийся невинной овечкой? Его коллега Рубенсон? Или кто-то еще? Юхансен взял Густафсона под локоть и вывел его на кухню.
-Я думаю, что мы оба думаем об одном и том же человеке. О хозяине этой квартиры, - сказал он лейтенанту, - но этому, он кивнул головой в сторону гостиной, - лучше ничего не знать. Пусть пока считает себя виноватым. В конце концов, в квартиру-то он влез за тетрадкой, Сальери хренов! Нужно вызвать криминалистов и везде снять тут пальчики, все, какие найдем. А этого, я думаю, пока можно отпустить, но пальчики вы ему предварительно откатайте. Если мы обнаружим их на оборудовании, значит, все-таки демонтировал он. Но, похоже, что он не врет, и до него тут побывал некто третий. Тот, кто закрыл дверь на блокиратор, ведь когда я уходил, она была открытой. И нам желательно бы найти какие-нибудь следы этого третьего.

Глава 9
- Сделать тебя рабыней я мог и так, не спрашивая твоего согласия,  - ухмыльнулся Эйнар. -Но пока попрошу о немногом. Велите-ка, сударыня, согреть мне воды. Желательно бочку, из тех, что побольше... вот такую, - указал он, проведя ребром ладони на своей груди невидимую черту, которая оказалась как раз на уровне глаз Бригиты.
- Будет исполнено! – ответила она смиренным тоном служанки. - Но позволишь ли ты увидеть мне моего сына, достойный конунг?
- Это успеется. Тебе не о чем беспокоится, он под охраной моих воинов. Вечером ты его увидишь, а сейчас оставь нас вдвоем с Дагобертом.
Когда дверь за графиней-златошвейкой закрылась, конунг вновь уселся на ложе, указав старику на лавку, но тот остался стоять в дверях в почтительной позе.
- Так, говоришь, ты привел две сотни воинов?
- Да, конунг, вместе с теми, которые уже прежде сложили оружие, будет даже более.
- Что ж, хорошо. А что в городе говорят о Гуго?
- Гуго из города ушел… через западные ворота. С ним не больше трех десятков всадников и около полусотни пеших стражников его личной охраны. Вместе с ним ушли и несколько его ближайших нобилей и аделунгов .
- Куда он мог уйти?
- В одну из своих вотчин или, скорее всего, в охотничий замок графа Альберта. Думаю, он надеется переждать там, пока ты, опустошив Торхау и взяв добычу, не уйдешь восвояси.
- Что ж, неглупо. А где он хранит казну?
- Это мне не известно, я уже почти два года как я живу в лесу.
- А эта золотошвейка, … ах, прости, Дагоберт, мать Оттона, она сказала мне, что Гуго прячет казну где-то в лесу, милях в десяти от Торхау.
- Если это так, то это и будет то самое место, охотничий замок графа Альберта. Место укромное и достать там Гуго будет нелегко.
- Почему?
-Это самое надежное убежище графа. Там кругом топи, непроходимые трясины.
- А как же он сам туда доберется... да еще с лошадьми?
-Есть тайная тропа, по которой могут пройти люди и, при известной сноровке, можно провести и лошадей. Но лошадей, я думаю, они не поведут, спрячут где-нибудь в лесу.
-А ты сможешь провести нас по этой тропе?
-Я – нет. Я давно там не был, конунг, и боюсь, что не смогу указать тропу. У графа Альберта там всегда были проводники, которые постоянно жили в замке, выходили на условный зов, обозначали тропу вехами, а потом их убирали. К тому же тропа каждый год, в зависимости от того, сколько выпало зимой снега или летом дождей, немного меняет направление. Поэтому проводникам приходится ежегодно, а то и чаще, разведывать и прокладывать новую.
-Тогда распорядись немедленно же отправить к этому охотничьему замку полсотни своих саксов, пусть они перекроют дороги к нему, а если Гуго уже там, не дадут ему выйти. Вместе с ними я отправлю и полсотни своих вместе с Кнудом. Кажется, вы с ним сумели поладить?
- Благодарен тебе, конунг, за этого дана. Он не только доблестный воин, но также умеет хранить молчание и спокойствие, когда это надо.
- На этот раз, старик, ты сам не пойдешь. Ты мне нужен здесь, в Торхау. Выбери из своих саксов того, кого-нибудь потолковее. Поставишь его во главе полусотни, и пусть они отправляются немедля. Ступай, старик, и позови мне Кнуда.
Кнуд появился тотчас, будто ждал за дверью, а, может, и ждал. Его глаза горели азартным блеском, этот парень явно жаждал подвигов. Видимо, конунг хорошо знал, кому какие поручения давать.
- Кнуд, мне опять нужна твоя помощь. Нужно найти Гуго и не дать ему уйти. Если он уйдет в Мариенбург к герцогу, нам его не достать. Но, думается мне, он не ушел, и искать его нужно там, где его казна. Разве не за этим мы сюда пришли? – улыбнулся Эйнар.
-Конечно за этим, конунг. Мои даны уже ропщут, что еще не добыли в Торхау ни одного золотого динария, ни одной марки серебра, а ты не велишь им грабить у саксов.
- Успокой своих людей, Кнуд, и скажи им, что всему свое время. Ты ходил в город со стариком, и тебе, как никому другому, известно, что разграбить Торхау сейчас, после того как саксы выразили покорность и готовы сами стать нашими данниками, будет не только недостойно воинов Одина, но и просто глупо.
- Да, конунг, я примерно так и объяснил им. Ропщут лишь самые жадные и глупые. Мои ветераны спокойны, они помнят, что с тобой они еще ни разу не возвращались домой с пустыми руками.
- Хорошо, Кнуд, возьми с собой Лейфа, отбери с ним полсотни воинов из тех, кто хорошо ездит верхом, возьмите всех лошадей, сколько найдете, и немедленно отправляйтесь к лесному замку. С тобой отправятся полсотни саксов, они и покажут дорогу. Если Гуго уже в замке, заприте его там и дайте мне знать. И еще… присматривай в дороге за саксами, если вдруг дойдет до стычки с Гуго. Саксы – есть саксы.
-Все будет исполнено, конунг! - коротко ответил дан и вышел из светелки.
Оставшись один, Эйнар с хрустом потянулся, вспомнив о Бригитте, улыбнулся, и вновь  надев доспехи и опоясав себя мечом, вышел из комнатки.
Спускаясь по лестницы, он уловил острый запах крови и сырого мяса, доносившийся с улицы. Слуги графа Гуго уже забили быка и нескольких баранов и свежевали их на дворе, готовя вечернюю трапезу.
Во дворе детинца толпились приведенные Дагобертом воины-саксы. Старик ходил меж ними и выбирал, кого направить к лесному убежищу Гуго. Мне тоже было интересно, кого он выберет им в командиры. В итоге выбор пал на невысокого, хмурого, лет сорока, воина, с покрытыми оспинами лицом и сивой бородой.
- Это Хротгар, - сказал Дагоберт, подведя его к конунгу. Много лет назад я учил его воинскому мастерству, но теперь он сам научит, кого хочешь. Но главное, Хротгар был недавно на Торбухских болотах и примерно знает, где начиналась тропа, ведущая к замку.
Лошадей привели всего с дюжину. Маловато, но искать других было некогда. Двое саксов, в том числе Хротгар, и десять норманнов во главе с Кнудом и Лейфом сели верхом и направили коней к западным воротам города. Остальные воины быстрым шагом поспешили за ними.
Дагоберт глядел им вслед сощуренными, слезящимися от старости глазами, а когда они скрылись в лабиринте узких улиц города, перекрестил ушедших широким жестом, но тут же смутился и опустил руку, заметив устремленный на него пристальный взгляд конунга. Однако Эйнар не произнес по этому поводу ни слова. Напротив, он подозвал старика и сказал ему: «Передай родичам тех, которые убиты в сегодняшнем бою, что они могут похоронить павших как положено по вашему обычаю. Управьтесь с этим до заката. После заката я жду тебя и твой отряд здесь. Твой мальчишка пока останется со мной», - и он отвернулся, дав понять, что разговор окончен.
К скорбному занятию саксы приступили немедля: сложенная возле бревенчатого тына гора трупов являла тягостное зрелище. Пришедшие с Дагобертом дружинники и ополченцы старались на них не смотреть. Однако нет-нет, а все же мельком косили глаза и тут же отворачивались – кто хмурясь, кто с тоской во взоре. Все понятно, ведь там лежали их мертвые родичи и сотоварищи, над которыми в этот жаркий майский день уже кружились рои больших черно-зеленых мух, а с дальнего края, косолапо подпрыгивая на когтистых лапах и с опаской косясь на стоящих неподалеку людей, подбирались большие черные вороны.  Трупов викингов среди них уже не было – сразу после боя норманны  собрали своих покойников и сложили их отдельно – в сенном сарае графского замка, в ожидании часа погребения.
С дозволения конунга саксы уложили своих мертвецов в разгруженные телеги обоза, стоявшие на  графском дворе, и, прикрыв тела холстиной и рогожами, повезли в сторону невысокой приземистой церкви, крыша которой возвышалась над домами неподалеку от детинца. Вслед за телегами направился в сторону церкви и собранный Дагобертом сакский отряд.
Мелькнула заполошная мысль, что саксы могут и не вернуться, а, похоронив своих, ворвутся ночью в детинец в жажде отомстить. Но конунг оставался спокойным. То ли он был уверен в Дагоберте, то ли в абсолютном превосходстве своих воинов. Ответ на свой незаданный вопрос я получил неожиданно из уст Сигурда, когда один из молодых викингов прямо спросил об этом у хёвдинга.
-Те, кто желал биться, Керк, уже мертвы, - спокойно ответил ему Сигурд, - те, кто предпочел бежать, уже сбежали, те, кто предпочел покориться — покорились, ну а те, кто пожелают мстить, должны прежде подумать об участи первых и о том, что месть, подобно мечу — оружие обоюдоострое.
Не знаю как Керка, но меня эта высокопарная тирада не убедила. Не так уж редко доводилось мне терять однополчан в «мирных и дружественных» афганских кишлаках. И я в очередной раз убеждался в том, сколь дешево стоят приветливые улыбки и страшные клятвы «мирных» туземцев в верности.
Эти невеселые мысли были прерваны появлением во дворе Бригитты. Она успела переодеться. На ней была длинная туника с широкими, отделанными бисером, рукавами и лазоревой вышивкой на груди. Поверх туники был одет василькового цвета хитон, перехваченный под грудью яркой лентой, а ниже на талии – пояс из золотых колец. Ее светло-золотистые локоны были собраны в высокую прическу, которую сзади удерживала гнутая черепаховая заколка, а спереди обруч, украшенный мелкими камнями. Короче, златошвейка преобразилась в благородную даму. Видно было, что возвращенная конунгом шкатулка с драгоценностями сыграла тут немалую роль.
- Вода согрета, достойный конунг, - сказала она, подойдя.
Эйнар медленно повернулся на зов, словно только что ее увидел, хотя еще издали заметил ее приближение.
-Пусть бочку с водой отнесут во-он туда, - показал он на дальний конец двора, где стояли амбары и риги, - и прикажи поставить над ней какой-нибудь шатер, добавил он, после чего позвал Олафа.
- Олаф, - сказал он своему ярлу, - пошли людей к драккарам, пусть корабли приведут и поставят в устье реки. И нужно подготовить все нужное для погребения и тризны. Начнем на закате.
Олаф молча поклонился и ушел исполнять приказание.
Между тем, в дальнем конце двора началась необычная суета. Сначала двое подростков из дворни потащили из кухни, которая размещалась в одноэтажной постройке рядом с господским домом, большую бочку. Водрузив ее на две жердины, они, мелко семеня и приседая под тяжестью груза, потащили ее к указанному конунгом месту, где уже копошились несколько мужиков из графской челяди. Они раскладывали по земле толстые длинные шесты и раскатывали широченную холстину. Несколько минут спустя они, ухнув, дружно потянули за веревки, и между амбаром и ригой вырос большой шатер, в который легко могли поместиться человек тридцать.
Наблюдая за этими приготовлениями, я готов был поклясться, что мой конунг собрался не иначе как принять ванну. И точно, когда ему доложили, что повеление его исполнено, и бочка с водой установлена в шатре, он кликнул Сигурда. Когда тот подошел, конунг сказал кратко: «Сегодня будет тризна… после заката».
- Я понял, конунг, немедля распоряжусь. Кто сегодня будет удостоен чести второй воды?
- Пусть сегодня это будет Гуннар, а после него - хёвдинги из каждой дюжины. Ворота запереть и выставить охрану. Быть начеку.
- Думаешь, Эйнар, саксы захотят мстить? Не веришь старику?
- Дагоберту…? – задумался конунг. –Пока мальчик с нами, Дагоберту я верю, но саксы – есть саксы. Вместо головы у них котелок с горячим варевом, который беспрестанно бурлит. Сегодня они покорны, а завтра, глядишь, воткнут тебе нож в спину. Королю франков они присягали трижды и трижды обманывали его . Так что заприте ворота и будьте настороже.
Сигурд поклонился и быстрым шагом пошел к воинам, которые, расположившись группами вокруг вынесенных из графского дома и постеленных прямо на земле ковров, утоляли голод разнообразной снедью, извлеченной из кладовых графа Гуго.
Конунг не спеша направился к шатру, вошел, потрогал воду в бочке, и, не торопясь, принялся раздеваться. Снял и положил на лавку широкую перевязь с мечом, кованый нагрудник, наручи и поножи, расстегнул пояс, стянул с себя тонкую, но, как я смог сегодня убедиться, прочную кольчугу с двойным рядом колец, снял поддетую под нее плотную холщевую рубаху без ворота, изящные узкие сапожки зеленого сафьяна с короткими голенищами, размотал ремни, которыми были оплетены его икры от колен до щиколоток, и остался в одних широких неказистых полотняных штанах с большим разрезом спереди, прикрытым плотным кожаным передником, который защищал пах и от ударов и от трения о длинную - почти до колен - железную кольчугу.
За пологом, у входа в шатер вежливо кашлянули. Получив разрешение войти, в палатку зашел Сигурд в сопровождении Гуннара, того воина, который уложил сегодня в бою семерых саксов. Затрапезный вид, в котором предстал перед ними их конунг, хёвдингов, очевидно, не смутил. Сигурд доложил, что люди за драккарами посланы и вышел, Гуннар же остался в палатке.
- Благодарю за оказанную честь, конунг! - пробасил он. - Позволь прислуживать тебе!?
Эйнар молча кивнул, - видно такая была у них традиция. Скинув порты и оставшись, в чем мать родила, конунг скользнул в бочку, погрузился в горячую воду с головой, вынырнул, шумно выдохнул и, опершись затылком о край, блаженно прикрыл глаза. «Хорошо, после баньки, особенно первые два-три месяца», - вспомнил я веселую шутку геологов из моей прежней моей жизни. Впрочем, в отношении моего конунга эта шутка была не столь уж и уместной. Ведь не прошло и двух недель, как я жил в его шкуре, а он уже решил ее освежить. Что ж, мне явно повезло с моим «хозяином», он, по крайней мере, хоть иногда моется.
Пока я раздумывал о том, чем и как он (и я) будем мыться, Гуннар тоже успел раздеться до портов. Я уж было испугался, что тот тоже полезет в бочку, но нет, он развязал принесенный с собой кожаный мешочек, достал оттуда внушительный комок драного лыка, пучок сухой травы, какой-то голубовато-зеленый гладкий камень и глиняную миску, в которую насыпал пригоршню невзрачно-серого порошка, сел на лавку и принялся ждать.
Вода, сначала горячая, понемногу остывала. Хорошенько отмокнув, Эйнар открыл глаза и повернулся к Гуннару. Тот, ни о чем не спрашивая, поднялся с лавки, насыпал в ладонь порошка, во вторую руку взял камень, намочил его в воде и стал растирать им порошок в ладонях. Довольно быстро образовалась обильная голубовато-серая пена, которой он стал мазать мне (т.е. конунгу) волосы. Пена оказалась вполне мылкой, хотя сам порошок напоминал на ощупь мелкий песок. Присмотревшись, я увидел, что это обыкновенная зола с водой, только почему-то необычайно мылкая. Хоть и не шампунь, но намылиться сгодится. Поливая из ковша мне на головы, Гуннар еще и натирал мне волосы пучком какой-то мягкой и душистой травы, а когда дошло до тела, в ход пошло лыко.
Растерев тело конунга докрасна, Гуннар вышел из палатки и через минуту вернулся с новой бадьей горячей воды. Долив ее в бочку, он, как бы между прочим, сказал: -Графская золотошвейка велела тебе поклониться и спросить, не изволишь ли ты принять от нее подарок?
-Какой еще подарок? – удивился Эйнар.
- Вот этот, - отвечал с ухмылкой в голосе Гуннар, развернув перед конунгом просторную тунику пурпурно-алого шелка и длинные замшевой кожи штаны. Поверх платья, завернутого в чистую тряпицу, лежал черепаховый гребень, в широкой изогнутой рукояти его было проделано отверстие, в которое был вдет изящный плетеный шнурок для ношения гребня на поясе.
Было видно, что подарок конунгу понравился. Особенно, как мне показалось, штаны. Пощупав их мокрыми пальцами, он сказал Гуннару:
 -Изрядные порты, добрая кожа, и выделана тонко.
-Да, конунг, порты добрые, а платье, по всему видать, ромейское? Уж больно тканина-то дивная.
- Только шито по ромейской моде, а сама ткань из сарацинских земель, - возразил Эйнар. Ее ромеям возят… откуда-то издалека, с земель, что далеко на восходе, - добавил конунг, вылезая из бочки и обтираясь.
- Сказывали, такую тонкую нить не люди, а пауки прядут. Верно ли?
- Может, Гуннар, и пауки, а кто и вовсе говорит, что некие диковинные черви, сие мне не известно. Только кольчужный доспех на такую не наденешь. Больно тонка ткань, враз изорвется.  Да не помогай, лезь уже сам, Гуннар, вода стынет, я сам оденусь.
;;;
Появление конунга в роскошной красной тунике, умытого и расчесанного на прямой пробор новым гребнем, вызвало среди викингов оживление. Скоро, однако, выяснилось, что дело не в его наряде, а в помывке, до которой норманны оказались большими охотниками. Увидев, что конунг закончил омовение, часть старших воинов, сидевших за едой на коврах, направились к шатру, бесцеремонно задрали полог и тут же принялись раздеваться, не стесняясь заголяться на виду у всех и поддразнивая сидевшего в бочке Гуннара, удостоенного сегодня почетной «второй воды». Раздетые до портов, а иные и вовсе до гола, они посылали дворовых девок и кухонных мальчишек за новыми бадейками горячей воды, пугая их своим видом и во все горло хохоча над собственными грубоватыми шутками.
После Гуннара бочка еще долго не пустела, пропустив через себя немалое число желающих принять ванну. Кухонная прислуга едва успевала греть и таскать к шатру бадьи с водой. Норманны влезали в бочку по очереди, наскоро мылись и выскакивали, уступая место следующему. Примечательно, что среди мывшихся в бочке я не увидел ни одного молодого викинга. Молодежь довольствовалась холодной колодезной водой, которой они щедро поливали друг друга из ведер, смывая кровь и пот недавнего боя. Видно, горячая баня была в походах только привилегией хёвдингов.

Глава 10
Он вышел из клиники через служебный вход отделения морга. Оказалось, сделать это можно было практически незаметно. Приземистое, темно-коричневого кирпича одноэтажное здание стояло во дворе госпиталя вдали от лечебных корпусов и имело отдельный выход прямо на улицу. Сделано это было, очевидно, с умыслом. Чтобы здравствующие еще пациенты не наблюдали из окон своих палат печальных процессий. Это обстоятельство было ему на руку. Одежда санитара пришлась более-менее впору. Ботинки, правда, немного жали, а штаны были коротковаты. Последнее компенсировалось тем, что они оказались к тому же несколько широки и сползали на бедра. В одежном шкафчике санитара обнаружилась не только его личная одежда, но и - неожиданная удача - бумажник с  документами (парень оказался финном), а также деньги, довольно приличная сумма – четыре тысячи крон (видимо, санитар банками не пользовался и предпочитал держать деньги в своем шкафчике на работе). Да, и правда, железный шкафчик для одежды в прозекторском отделении морга был, пожалуй, не хуже банковской ячейки. Кому придет в голову грабить морг? Лежащим тут «клиентам» деньги уже были не нужны. Откуда бедняге-санитару было знать, что на всякое правило находится исключение, и отдельно взятому покойнику денежки могут очень даже понадобиться. Он думал сначала оставить половину денег в ящичке (старомодное интеллигентнское чистоплюйство), но потом решил, что излишняя щепетильность ему сейчас ни к чему. Потом, когда все устроится, он ему все вернет, решил он.
Бедного Урхо (так звали злополучного санитара) он оглушил, огрев по голове большой бутылью из-под формалина, обнаруженной на передвижном стеклянном столике возле большого паталогоанатомического стола, на котором, очевидно, ему предстояло оказаться через несколько часов. Шарахнул его «от души», как следует, чтобы тот уж наверняка отключился на несколько часов, но бутыль заранее обернул полотенцем, болтавшимся на крючке возле умывальника.
Уложив оглушенного санитара на каталку, он снял с него форменную одежду: бледно-голубую хлопчатобумажную курточку с вышитой на нагрудном кармане большой буквой «К» (Каролинский госпиталь), такого же цвета штаны и шапочку, а затем заботливо укрыл раздетого одеялом, обнаруженным на стуле в углу (в помещении было прохладно).
Переодевшись, он выглянул из помещения в коридор. Там не было ни души. Осторожно обследовав коридор в обе стороны, и обнаружив, что из помещения есть выход прямо на улицу, он вернулся в анатомичку, одел в верхнюю одежду, оставив на голове только санитарскую шапочку и сунув в карман служебный беджик, который был на форменной курте.
Несколькими минутами позже он уже шагал вдоль глухого госпитального забора, быстро удаляясь от ворот и стараясь унять дрожь в руках и дурноту, которую почувствовал, едва выйдя за ворота. Мутило его прилично, а еще болело справа внизу, там, где печень. Но все это было терпимо, главное, что он был жив. А это значило, что у него все получилось! Это значило, что двадцать два года работы были потрачены не зря, а его расчеты, вопреки опасениям, оказались верными.
Перейдя улицу и повернув за угол, он стянул с головы шапочку, вытер ею испарину со лба и, скомкав, сунул в карман, - надобность в конспирации отпала, теперь такой наряд только привлекал бы внимание - и наткнулся взглядом на телефон-автомат. -Надо позвонить Ингрид, - подумал он. Пошарил по карманам куртки, но подходящей мелочи в них не оказалось, телефонной карточки тем более. -Ладно, позвоню из кафе, - решил он. -Все равно надо зайти в туалет, очень уж мутит.
Он зашел в первое попавшееся кафе, попросил чашку крепкого кофе, стакан молока и пару таблеток аспирина. Молоко почти сразу произвело нужный эффект, его мутило все  сильнее. Он закрылся в туалете, засунул пальцы в рот и попытался вызвать рвоту. Когда после долгих усилий ему это удалось, из желудка вместе с только что выпитым молоком потекла какая-то лиловая с чернотой слизь. Рвало его долго, но когда позывы, наконец, закончились, сразу полегчало, голова прояснилась.
Он наклонился к умывальнику и тут… Тут он впервые увидел в зеркале свое лицо, свое новое лицо! Профессора Бъерклунда больше не существовало! На него из зеркала смотрел долговязый белобрысый хлыщ с темными кругами под серо-голубыми глазами, пухлыми чувственными губами, испачканными липкой послервотной слюной, стекавшей на тяжелый квадратный подбородок с ямочкой посередине, поросший двухдневной светлой щетиной. Это был шок! Все произошедшее с ним еще предстояло пережить и осознать.
Он тщательно вымыл лицо, прополоскал рот и вернулся в зал. Кофе остыл, рядом с блюдцем лежала пластинка фольги с двумя аккуратно отстриженными таблетками аспирина. Он выдавил их на ладонь, бросил в рот и запил большим глотком кофе, залпом опустошив маленькую чашечку. Его длительное пребывание в туалете не прошло незамеченным. Подошла официантка и спросила: «Молодой человек, вам нехорошо? Может, вызвать врача, тут недалеко клиника, хорошая клиника».
Он вздрогнул, удивившись непривычному обращению «молодой человек», но больше из-за упоминания клиники, попасть в которую он хотел меньше всего.
-Нет-нет, спасибо. Со мной все нормально. Просто вчера перебрал немного, - сказал он небрежно, сделав жалкую попытку спародировать молодежный жаргон. -Лучше принесите мне еще кофе и порцию водки.
- Водки!? – удивилась она. -Но мы не продаем водку. У нашего кафе нет лицензии на торговлю спиртным.
-Что совсем ничего нет?! – почти жалобно спросил он.
Официантка немного подумала. –Могу добавить вам в кофе немного «Гаммель данск» .
-Отлично, пусть будет «Гаммель данск». Только не наливайте его в кофе, принесите  отдельно, - я сам налью сколько нужно.
Она ушла, а он старательно повторил вслух свою последнюю фразу, удивляясь непривычному звучанию своего голоса. Вместо старческого немного дребезжащего, вечно раздражительного дисканта он слышал мягкий баритон с небольшой хрипотцой (которая могла быть вызвана недавней рвотой).
Вернулась официантка, принесла новую чашку кофе, маленький бутерброд с ветчиной (которого он не заказывал) и крохотную рюмочку светло-коричневого бальзама. Улыбнулась, пожелала приятного аппетита.
Он не стал добавлять спиртное в кофе и выпил его залпом, как лекарство. Несмотря на мизерность дозы, он как-то сразу захмелел. Но зато дурноты больше не было. Наоборот, внутри стало тепло и приятно. Допив кофе, и пожевав бутерброд, он вспомнил, что надо  позвонить Ингрид. Телефон стоял прямо на стойке бара, но по нему уже добрые четверть часа трещала какая-то длинноволосая девица. Судя по ее позе, - нога на ногу и томно возведенные к потолку глаза, - это было еще надолго. Он помахал рукой официантке, а когда та подошла, расплатился, положив на блюдечко две стокроновые купюры и попросив принести ему на сдачу пару телефонных карточек.
Выйдя из кафе и дойдя до ближайшего телефона-автомата, он, уже вставляя карточку в прорезь, вдруг в нерешительности задумался.
-А что он скажет Ингрид? «Спасибо, вам, фрекен, эксперимент удался, я теперь в другом обличии и гораздо моложе»? -Чушь какая-то! Ладно, по ходу соображу.
Он снял трубку и набрал служебный номер Ингрид. Ответили почти сразу, приятный женский голос на другом конце провода проворковал:
-Каролинска госпиталь, отделение реанимации, слушаю вас!?
Ее голос он сразу узнал: -Фрекен Ингрид? Это я!
- Простите кто? – перепросил голос
- Это профессор Бъерклунд, Ингрид!
- Ой, профе-ессор! Я Вас не узнала, - заворковала она. –Как ваше самочувствие? Простите меня за сегодняшний звонок, я была, наверное, такой дурой, что позвонила вам, но было так жаль этого юношу, которого сегодня привезли, я сразу вспомнила про вас и про наш с вами разговор, ну, тот недавний … очень секретный разговор, ну, вы помните … про только что умерших? Вы и правда могли бы попробовать что-то сделать? Его уже два часа как увезли в морг. Теперь уже, наверное … уже наверное поздно?
- Ингрид, милая, спасибо вам за тот звонок, но я … я уже сделал.
На той стороне воцарилось молчание. Оно длилось так долго, что профессор не выдержал и спросил: - Алло, Ингрид, вы еще там?
- Да-а, - ответила она медленно и не слишком неуверенно. -И что…? Получилось?
- Думаю, что получилось. А сколько ему было лет?
- Ему? Сейчас посмотрю в карточке… Керк Улофсен, 27 лет… А… он что, правда, может, ожить?
-Боже, она ничего не понимает, - подумал он, но осекся. Да и кто бы на ее месте поверил!?
–Слушайте, милая Ингрид, мне с Вами надо встретиться. Когда заканчивается ваше дежурство?
- Я сегодня до 23.00, - ой, ну совершенно не узнаю вашего голоса, профессор!
- Так поздно? Ну, хорошо, ночью уже, пожалуй, не удобно, давайте тогда увидимся завтра. Ингрид. –А вы сейчас одна? Вас никто не слышит?
-В кабинете? Да, одна, а что?
- Тогда слушайте! Слушайте внимательно и, пожалуйста, не перебивайте и ничему не удивляйтесь. Ваш сегодняшний пациент благополучно ожил и …
- Он что живой лежит в морге? – все-таки перебила она его - Ужас!
- Черт возьми, - не сдержался Бъерклунд, - нет, он уже благополучно оттуда ушел. А кстати, отчего он умер? Когда вы звонили, вы не успели сказать.
- Ой, что вы, профессор, я так боялась, я звонила с телефона в коридоре, а по коридору ко мне уже кто-то шел, ну, я почему-то испугалась и быстренько повесила трубку. Передозировка наркотиков, вот отчего он умер.
- А, тогда понятно, почему меня так мутит и болит печень.
На том конце опять воцарилось продолжительное молчание.
-Простите, а кто это все-таки звонит? Я решительного не узнаю вашего голоса. Меня кто-то разыгрывает, да? Ответьте! – продолжала она настаивать.
-Вы не только голоса, но и внешности моей не узнаете, Ингрид! Профессора Бъерклунда больше нет на свете. Теперь я – это он, как вы его назвали? Керк Улофсен? Высокий такой белобрысый детина. Он, ну, то есть я… только что ушел из морга и сейчас звоню вам из телефонной будки на Каролинска вэган. Ингрид, я и сам еще не до конца в это верю, но теперь я – это он. Это я разговариваю с вами его голосом. Я оживил только его тело, не его самого, понимаете. В этом теле теперь живу я!
- Боже мой! Какой ужас! – в телефоне раздались короткие гудки - на том конце бросили трубку.

(продолжение следует)