Где живёт хамство

                ...посвящается работникам прилавка социалистического отечества.

Люди, которым довелось пожить в социалистическом отечестве, хорошо знают о  местонахождении, о месте постоянной прописки хамства и подавляющим большинством своим, если не единогласно,  укажут точный адрес. Так же единогласно (или почти), как при голосовании за власть советов.
В Киргизии зимой бывает холодно. В отличие от лета, когда очень редки осадки в виде дождя, зимой они в виде снега не редкость. Снежный покров тоже имеет прописку на пару месяцев, в иные зимы поболее (или менее). В день, о котором речь, шёл мелкий колючий снег, сопровождаемый крепким, пронизывающим насквозь, холодным ветерком. При такой погоде руки просятся в перчатки или хотя бы в карманы, а лицо — в вортники и шарфы. Неприкрытые места обжигаются ветром. На открытом воздухе находятся лишь по нужде, которую справляют по возможности быстрее и скорей обратно под крышу, под защиту стен, к тёплому очагу. В такую погоду, очевидно, родилась пословица, что путёвый хозяин при таком её раскладе и собаку на улицу не выгонит.
Мы с моей дорогой скоренько возвращались домой и по пути её приспичило:
Зайдём в магазин, - сказала она голосом не терпящим возражений. Командирский тон ей не надо было вырабатывать, с ним она родилась.
Если бы не собачья погода, я бы остался на улице перекурить, а тут предпочёл последовать за своим генералом.
Магазин — приземистое здание с относительно большими стёклами-витринами. Давно не мытыми и оттого словно запотевшими, пропускающими наверное лишь половину света. В пустом, без посетителей помещении у прилавка стояла продавщица спиной к нам, полуусевшись-полуприслонившись на него (соответственно к нему), не ответившая на приветствие и не обернувшаяся. Никак не отреагировавшая. При этом она ничем видимым не занималась, разве что мечтала о тёплых краях.
Обычно, в магазины и прочие подобные общественные учреждения я инстинктивно не любил заходить и заглядывал только в случае крайней необходимости и если — то, подсознательно стараясь избежать предполагаемого хамства, которое неизменно сопутствовало процессу купли-продажи в сфере государственного и социалистического обслуживания. Я надевал угодливую улыбку, мобилизовал свой словарный запас на предмет самых изысканных вежливых словечек, а названия обильно украшая уменьшительными суффиксами (сырочек, колбасочка, маслице...). Кроме того съёживался, втягивал голову в плечи, вобщем старался как можно меньше занять места. Однако в присутствии дамского пола моё подсознание заставляло меня оставаться мужчиной, что само по себе было неслыханной дерзостью в заведениях подобного социалистического рода. И теперь, живя на западе, в стране, где в сфере торговли тебя любят искренне и нежно, лишь бы ты что-нибудь купил, я до сих пор хожу в магазин только в случае необходимости, раз в неделю. Так глубоко проникло чувство вины за то, что благородные социалистические особы вынуждены были меня отоваривать колбасочкой.
К несчастью, супругу приспичило купить пресловутой колбасы, и она спросила:
А какая цена этого продукта?
Находящееся возле прилавка, габаритами заднего вида напоминающее шкаф, не оборачиваясь ответило:
У вас чо, глаз нету?
Я решился на отчаянный поступок и вступился за мою половинку, что стало роковой ошибкой:
А Вы сказать, значит, не хотите...
В следующую минуту я горько раскаялся, что впрёгся в неравное ярмо. Надо было отдать жену на съедение этому монстру, дабы избежать эксцессов...
Шкаф медленно начал разворачиваться, по пути с шумом набирая воздух в свои могучие лёгкие, отчего объём существенно увеличился, а бюст приподнялся до горизонтального положения. Воздух нужен был как воздух для того, чтобы как можно больше слов выдать за один присест. Когда манёвр с поворотом на 180 градусов был завершён, одновременно с этим вместительность лёгких была использована до отказа. Начался выдох, и он начался повторением уже сказаной фразы, но на три октавы выше, а дальше пошёл сплошной фольклор, причём фальцетом. Продавщица изрыгала из своего нутра длинными пулемётными очередями. Просто нажимала на гашетку, магазин становился пуст, она перезаряжала и опять спускала курок. Она, видимо, выдала весь лексический запас за один раз, потому что при следующей очереди начала повторяться. Я с такой лексикой сталкивался крайне редко, а некоторые обороты речи мне были совершенно незнакомы. Моя продвинусть в русском фольклоре дала мне общую картину, о чём шла речь, но никак не деталей. Это было крайне эмоциальное изложение о гениталиях, мужских и женских, а также о других органах, потенциально могущих с ними контактировать; соответствующие глаголы глаголили об их взаимодействии, а также упоминались близкие родственники, в промежутках между этими глаголами.
Патроны не обязательно были холостыми, даже если не принимать во внимание яд слов: самые изысканые (ей самой) и лестные (для меня) эпитеты, вместе с остатками последнего обеда вылетали из промежутка, окаймлённого двумя ярко-красно напомаженными, местами мимо, пухлыми губами. Через это же отверстие она вложила солидный капитал накануне в своё жировое предприятие. Из её последнего меню легко узнавался украинский борщ с красной свёклой и чесноком. При желании (которого не возникло) можно было определить  всё меню и даже десерт. Я стоял от прилавка на расстоянии трёх-четырёх метров, и до меня долетали лишь крохи со стола. Моей спутнице повезло больше. Её обдало взрывной волной, как если бы по луже рядом с ней проехал грузовик. Мне показалось, что она даже зажмурилась.
Форму губ извергающегося вулкана я даже не сделал попытки угадать,  потому как они в естественное состояние покоя больше не приходили. Над верхней губой я успел заметить скромные усики, которым мог бы позавидовать и джигит (преувеличил). Щёки, которые соединялись между собой зыбким киселём тройного подбородка, на начале выдоха были бесцветные, но уже к концу повторённого предложения записанного выше, опунцовелись от такой быстрой «ходьбы», равно как и тройное соединение.. Нос на этом фоне вообще не стоит упоминания, он был такой манюсенький, что совершенно не ломал ландшафта. Дышал этот организм чем угодно, но только не им. Карнизом надвисал лоб заканчивающийся кустистыми бровями, сквозь которые пуговки глаз метали молнии и были исполнены огнедышащим благородным и справедливым гневом. Пропорцию ко всей остальной территории циферблата карниз имел полтора-два процента. Такое гордое соотношение я ни до, ни после не встречал.  Причёска была..., а как же..., но так давно, так давно. Волосы имели цвет... очевидно, в то же время. Голова опиралась на торс щеками, которые едва ли не превосходили его по ширине, и, наверно, на них и держалась, во всяком случае другой видимой опоры глазу угадать не удалось.
Теперь о бюсте: он был упакован по случаю зимы в телогрейку, называемой в народе фуфайкой, а этим объектом — кухвайкой, лет шашнацать так уже называемой. Наверх был натянут из самых чистых побуждений и больше с кухвайки не снимаемый халат, предположительно некогда белого колора, возможно чистого, как и сами побуждения. Сказанное о халате «грязный», можно  считать комплиментом. Это по цвету, а по форме — со следами для или от пуговиц, функцию последних выполняла проволока, различных дат изготовления, наверное по мере увеличения объёма и улёта пуговиц в небытие. Если на этот бюст поставить ведро с водой, вода не перельётся без каких-либо усилий со стороны  его обладательницы. Она каким-то чудом умудрилась скрестить коротенькие и пухлые ручонки на груди (точнее под выменем). От этой операции она бы попунцовела, если бы уже не была таковой. Вроде зап


 Вся она — сплошное оскорбление органов зрения и слуха, а так же некоторых других органов восприятия. Да простится мне предвзятость в описании этой фауны.
Остальное я рассмотреть не успел, а то, что успел, стоит перед глазами до сих пор, будто это было вчера, хотя прошло уже лет тридцать. И это при том, что подобные заведения отличались однообразием приёма посетителей. Этот случай оказался более выдающимся.
В. Набоков, преподавая в американском университете славистам, пытался объяснить слово хамство английской аудитории. Ему это не удалось. Я бы даже не взялся объяснять немцам  значение этого уникального слова. Слова «хамство» в русско-немецком словаре нет, а хам переводится как grob, gemein. В обратную сторону в немецко-русском словаре, слово grob переводится как грубый и т.п., как и слово  gemein, чем угодно но не хамом. Примечательно, что хам в русском языке не имеет женского рода, что само по себе предполагает, что хамить исключительно мужская прерогатива, а женщины изначально к этому не способны. Во всяком случае так было в то время, когда слово хамство вошло в русский язык. Однако эмансипация проникла в эту сферу раньше, чем во многие другие, что очень печально. И это немудрено, ведь в социалистическом отечестве женщины эмансипировались несколько иначе, чем на западе. Скажем путём обретения мужских профессий. Например, укладчица рельсов или шпал. Да и профессия штукатура в СССР была женской, а на западе я не встретил ни одной женшщины с такой профессией, хотя был близок к строительству какое-то время.
Позволю себе слишком длинную цитату для столь короткого сочинения. В том же произведении, где о потугах В. Набокова, упомянул С. Довлатов,  которыми я воспользовался не спросясь, второй замечательно сформулировал это понятие: хамство есть не что иное, как грубость, наглость, нахальство вместе взятые, но при этом - умноженные на безнаказанность. Именно в безнаказанности всё дело, в заведомом ощущении ненаказуемости, неподсудности деяний, в том чувстве полнейшей беспомощности, которое охватывает жертву. Именно безнаказанностью своей хамство и убивает вас наповал, вам нечего ему противопоставить, кроме собственного унижения, потому что хамство — это всегда «сверху вниз», это всегда «от сильного — слабому», потому что хамство — это беспомощность одного и безнаказанность другого...
Эпилог истории похода в магазин следующий: я опустил уши, и, как побитая собака, убрался восвояси, не проронив ни звука, сопровождаемый отборной лексикой, исходящей вдогонку из бюста, заведённого мной с полоборта и не желающего останавливаться. Маховик останавливается всегда медленно. Я позорно и трусливо дезертировал, оставив на съедение супругу. Но может быть не совсем так. Супруга — женщина серьёзная.  Закалённая в подобных сражениях. Закалённая и натренированная. Ей не надо давать команду «фас», достаточно просто спустить поводок, и враг получит достойный отпор. Хотя она не обладала во время нашего сожительства столь солидными габаритами, но ведь «маленькая блоха злее кусается» (или «мал клоп, да вонюч»).
Продавщица выгравировалась в моей памяти, как памятник самой себе. И от этого образа так же трудно отделаться, как от порнографии, случайно попавшейся на глаза в интернете. Она как один из многих однообразно-одинаковых бездарных памятников, которыми были наводнены все города и сёла страны советов, вроде одного из многочисленных бюстов Ленина... Хотя нет, скорее как уникальная, несуразная громадина в Волгограде с мечом. Этакая визитка социалистического дебилизма. Далеко не всё было при социализме из рук вон. Многое чего стоило взять из него в демократию или в другой какой -изм, или -кратию, да только мало чего поместилось в багаж. По моим наблюдениям и такой памятник самой себе не поместился тоже. И слава Богу.