Вторая родина

                Я полюбила древний город
                осенней грустною порой.
                Коллекцию златых соборов,
                набат седых колоколов.
                С провинциальным листопадом
                он стал мне родиной второй...
У Вероники трепетно билось сердце: всё ближе и ближе была неизвестность; поезд всё чаще и чаще останавливался на маленьких станциях и полустанках. Вероника смотрела на буйно-яркую в своём наряде осеннюю тайгу и душевный страх на мгновение исчезал. После огромной, гудящей, несущейся куда-то неисчислимыми толпами столицы, в которые Веронику втащило, внесло как незаметную песчинку и ей даже нравилось двигаться в этом едином, общем людском потоке, охваченной непонятной радостью, возбуждением, сопричастностью, после суетливых переездов в метро и шумных вокзалов сейчас такой целомудренной и неповторимой, такой умиротворённой и красивой была проплывающая за окном поезда природа. В вагоне оставалось несколько человек.
- Ну, братцы , скоро кончатся рельсы и кончится советская власть! - произнёс кто-то из пассажиров. Вероника оторвалась от окна и, обращаясь к дядечке неопрятного вида, наивно спросила: - Простите, а как это "кончится советская власть"?
Мужик рассмеялся. Засмеялись и в соседнем купе. Вероника покраснела и горящей щекой прильнула к прохладному стеклу.
- Да ты, детка, не бойся! Это так здесь говорят. Ну, а что дальше нашего Соликамска нет железной дороги - то правда, - мужик тронул Веронику за плечо и спросил: - А ты, невеста, к кому едешь? Да ещё с гитарой! Может, я его и знаю. Городок-то наш небольшой и довольно специф-фический...
В купе опять засмеялись. Вероника присела на краешек полки, погладила гитару, которую везла без чехла. Ей хотелось кое-что спросить, но она не решилась продолжить разговор. К мужику подсели два парня ненамного старше Вероники. Она, не показывая вида, вслушивалась в непонятные ей слова, выражения, названия сёл и каких-то поселений: Сим, Басим, Чепец... Веронике понравился "Красный берег" - красиво! Попутчики говорили о многочисленных колониях, разбросанных по всей округе и Веронику снова охватил страх. Она вглядывалась в мелькающий по обе стороны поезда лес, но не видела никаких колоний. "Куда еду, зачем? Да ещё и Артуру не сообщила! А вдруг его там уже и нету? А вдруг... может он..." - Вероника обрывала себя на этой невозможной мысли и успокаивалась тем, что в письмах Артур ждал её, звал и даже описывал, как доехать. "А может он не думал, что я решусь, сорвусь с места в такую даль?!" Перед глазами Вероники вдруг так чётко, так ясно возникло родное село. Располагаясь на среднерусской равнине, в окружении многочисленных полей и перелесков, оно не имело таких ярких красок, как пролетающая за окном уральская тайга, а по глубоким осеням окутывалось бесконечной тоской и печалью. Но сейчас далёкая родина до щемящей боли представлялась Веронике такой милой, такой дорогой! Слёзы подступили к её глазам, сомнения вновь разрывали сердце.
... Мать Вероники и мать Артура были закадычными подругами. И наверное, дружба их потому была долгой, что имели они душевные точки соприкосновения, а именно, обе очень любили кино. Девками не пропускали ни одной новой "картины", фильма, завезённого в село. Став бабами-матерями, опять же, поспешно бросали своё хозяйство, свой двор на ругающихся мужиков-мужей и, повязав чистые фартуки для утирки слёз, бежали вечерами "на кино". По причине влюблённости в киногероев и были даны необычные для деревни имена их первенцам. Мальчик был назван Артуром в честь прекрасного борца за итальянскую независимость из фильма "Овод", а девочка наречена красивым романтическим именем Вероника из "Летят журавли". Обе матери были счастливы, гордились редкими именами своих чад и втайне мечтали об их общей судьбе.
Выросший Артур, не читавший романа Э. Войнич и вообще не любивший "слюнявое кино", конечно же ничего не слышал про своего тёзку-героя, никакого Овода не знал, но, удивительно, внешне походил на исполнителя роли Овода красавца Олега Стриженова! Тонкие черты лица, горящий блеск чёрных глаз, стройный, аристократического вида Артур молниеносно покорял сердца девчонок. Немудрено, что крепкотелая, круглолицая, русоволосая Вероника - как раз не очень-то соответствующая образу киношной Вероники-Белки - в четырнадцать лет безумно влюбилась в Артура. Свою любовь она тайно берегла, хранила и только перед проводами в армию сына маминой подружки, промучившись и прострадав всю ночь, решилась ему открыться. Помимо красоты Артур выучился играть на гитаре, за ним вереницей тянулись девки и непросто было его отвлечь и завлечь в осенний ивняк. Именно туда бегала Вероника, чтобы выреветься, узнав об очередном увлечении Артура и рассказать про свою боль-любовь равнодушно кивающим ветвям ракит.
Наверное, Артуру было просто интересно узнать о чувствах ещё одной воздыхательницы и он отправился вслед за Вероникой. После того, как Вероника, "забыв про гордость и стыд", размазывая по лицу предательские слёзы, выговорилась в этом голом осеннем ракитнике-ивняке, ей стало неизмеримо легче. Она даже осмелилась дотронуться до красивого утончённого лица Артура, погладив по щеке: "Теперь иди в армию!"
Случилось же так, что Артур попал в "другую армию". Пока родня размашисто готовилась к проводам "на всю деревню", горячий неуравновешенный сын - ( вот здесь натура Артура сходилась с итальянским "Оводом") - подрался с "шефами" - студентами из области, прибывшими на уборку овощей. Несмотря на то что Артур доказывал правоту в одиночестве, отбрасывая одного за другим студентов, его обвинили в зачине драки и нанесении телесного вреда. Родители Артура вместе с военкоматом умоляли милицию как-то упростить дело. Но как упростишь, если у одного из "шефов" оказалась сломана рука и поврежден нос?! Как упростить, если именно этот парень - сынок высокопоставленного в области чина?!
Мать Артура нашла тех родителей, плакала-уговаривала: "Зачем же вы его в деревню отпустили, если он у вас такой нежный? Ведь мой-то дурак один дрался, а с вашим целая кодла!" Папочка студента ответил, что хотел показать сыну народную жизнь. Показал...
Артуру дали "химию". Сначала он работал в "родных стенах", на областной народной стройке и  Вероника каждую неделю ездила к нему. Просиживали до положенного часа у спецобщежития, затем Вероника бежала ночевать к дальней родственнице. Увидевшись утром и тут же попрощавшись, она уже ждала, торопила новую встречу. Вероника и в училище местное поступила, чтобы быть ближе к Артуру.
Но кому-то слишком лёгкой показалась расплата за содеянное и дорабатывать свой срок Артура отправили в места отдалённые, а именно, на западное Прикамье.  Вероника каждый день писала письма, Артур отвечал. В его письмах чувствовалась острая тоска от оторванности с родными местами. Она же хранила, лелеяла в памяти и душе те немногие счастливые встречи с ним, бережные прикосновения с нежными поцелуями. Несмотря на свою "востребованность" и кое-какой любовный опыт с Вероникой Артур вёл тогда себя очень скромно, даже скованно.
Потом письма пошли реже, зато стали веселее: У Артура заканчивался срок, но возвращаться он, похоже, не торопился. Писал, что решил подзаработать и даже уже нашел жильё у хороших людей: "стану на квартиру". Между тем у Вероники где-то глубоко внутри, подспудно уже зрело-вызревало решение. Ей снился загадочный, неведомый Урал со старинными городами, посадами; на память приходили сказы Бажова...
И вот сейчас она ехала через через все эти первозданные красоты. Поезд пошёл совсем медленно, резко тормознул, сдав назад и остановился. Вероника с гитарой и небольшим фибровым чемоданчиком вышла к вокзалу. Улыбнулась, прочитав табличку: вокзал оказался ровесником её матери: один и тот же год рождения. Но где же город? Кругом деревянные, тёмного дерева строения и совсем не чувствуется дыхания огромной всесоюзной стройки, о которой так вдохновенно писал Артур. Веронике объяснили как добраться до центра, а дальше советовали спрашивать у прохожих. Это очень озадачило Веронику, но она приказала себе не вдаваться в панику, а идти до конца: куда ж теперь деваться?! И вот Вероника стоит в так называемом центре города. Но уж не в сказку ли она попала?! Веронику окружали древние, неописуемой красоты соборы и церкви. В музыку золотого сентябрьского листопада вливались величавые перезвоны невидимых и неслышимых ею колоколов. У Вероники закружилась голова, когда она восхищённо смотрела на высоченный шпиль Соборной колокольни: "Господи! Прямо башня Пизанская! Также наклонилась..." С интересом Вероника осматривалась вокруг и из её души потихоньку улетучивался страх. Она прошлась по маленькой площади, оглядывая старинные краснокирпичные дома и магазинчики, наверняка, бывшие торговые, гостиные ряды и лавки. В стеклянных витринах этих магазинчиков бело-голубыми пирамидами красовались банки сгущёного молока, что очень поразило Веронику. В их местности сие лакомство являлось большим дефицитом и когда кому-то случалось быть в Москве, деревенские бабы торопились заказать для своих многочисленных чад эту злополучную "сгущёнку". Вглядевшись вдаль, Вероника увидела золотые купола ещё одного красавца собора. Они играли, переливались на солнце и своим молчанием будто манили к себе. Вероника двинулась по направлению к собору, на мгновение забыв про свой конкретный адрес. На ходу она спрашивала прохожих о названии этого собора, но к её удивлению толком сказать никто ничего не смог. "Вот в таком-то городишке, среди такой красоты, старины, тишины я и хотела бы жить!" - мелькнуло в мыслях Вероники.
Улицу, которую Артур указывал в адресе, искала долго. По подсказке горожан нашла тот район, где всё было рыто-перерыто, перемощено. Строился пятиэтажный восьми подъездный дом, со всех сторон окружённый высоким забором да ещё примыкающим к фасадной части длинным крытым переходом. Когда наконец Вероника вынырнула из этого деревянного лабиринта, рабочие на крыше стали ей что-то кричать. Она остановилась, подняла голову: вдруг, одним из этих строителей окажется Артур. Работяги-"химики" громко смеялись, выкрикивая всякие непристойности и Вероника поняв, что Артура среди таких быть не должно поспешила удалиться. Она брела дальше по холмистой улице, то спускаясь в низину, то взбираясь на небольшие взгорья - искала пристанище Артура. Ноги её гудели от усталости, даже лёгкая гитара сейчас казалась лишним грузом. Вероника задумала сюрприз: вот она найдёт дом Артура, оставит гитару  у дверей, спрятавшись за угол и будет ждать. Увидев свою гитару, Артур сойдёт с ума: откуда она здесь взялась?! В отверстие деки подаренной Артуром гитары Вероника ещё дома вложила записку с признанием в любви. Вон она, по-прежнему шуршит внутри, даже за длинную дорогу не вывалилась - крепкО  признание! Вероника поднялась ещё на одну горку и вдруг её взору открылся Белый город! На фоне прозрачно-голубого неба, смыкающегося на горизонте с тёмной стеной бескрайней тайги, высокие стройные шеренги зданий мощными белыми стрелами пронзали и расчерчивали пространство.
Вероника остановила проходившую мимо пожилую женщину, чтобы спросить об этом городе. - Чёй-но, девка, говоришь? Какой город? Пошто? А-а, так ведь, это наш новый микрайён! Клестовка называется! Поди-ко понравился? Да уж, баско там понастроили... - Женщина с интересом посмотрела на Веронику: - А ты, деушка, нездешняя видать...
Вероника с горечью призналась, что никак не найдёт вот этот дом и показала адрес женщине. Та как-то загадочно улыбнулась, щёки её вмиг порумянели, она тихонько обронила: - Дом-то мы с тобой найдём, а вот в дому-то... - и повела Веронику вверх по улице. Назвавшись Анфисой, женщина всю дорогу наговаривала с необычным местным акцентом. Подошли к большому деревянному дому. В родном селе Вероники таких массивных построек не было: хата-пятистенка уже считалась большим достатком. Этот же дом был двухэтажным, на Веронику смотрело сразу аж девять окон в ажурных резных наличниках, широкие скаты крыши были крыты красной черепицей. Всё хозяйство укрывалось за мощными воротами под узорчатым сводным козырьком и только маленькое крылечко было приветливо обращено на улицу. Возле этого крыльца росло необыкновенное, непонятное Веронике дерево - ни ёлка ни сосёнка - с пожелтевшими мягкими иголками и множеством мелких шишечек. Анфиса, заметив интерес Вероники, объяснила: - Это лиственница у нас. У вас, что ли, такие не растут? Вот из неё и выстроен дом. Я сама-то из-за Камы. Посватал хозяин уже на пятидесятом году. Я как увидела хозяйство - этакое богатство и тут же согласилась! Несмотря что сам-то, хозяин этот весь покалеченный, контуженный - всю войну прошёл! - доверительно, по-простому рассказывала Анфиса. - Ой, девка, да штой-но с тобою?
Бледная Вероника ватными ногами еле добрела до ступенек крылечка, обмякло села, гитара звенькнула у её ног. На одном из венцов сруба дома, рядом с маленькой красной звёздочкой участника войны, она увидела тот самый номер. Анфиса опустилась рядышком, обняла Веронику: - Ох, деушка, деушка! Такую дорожку ехала... - и грустно добавила: - Но что ж сделаешь, невеста ещё не жена!
Нехорошие предчувствия шевельнулись в душе Вероники, но она, всё ещё слабо надеясь, спросила: - А он на работе?
Анфиса о чём-то задумалась, потом, будто спохватившись, ответила: - Конечно на работе. Где ж ему быть. Ты, девка, особо не горюй! Тебя, как я поняла ВерОникой зовут? Рассказывал, как же... Так вот, милая ВерОника, пойдём-ка в дом да и поговорим ладом!
Произношение Анфисой её имени иначе, по-другому, с ударением на втором слоге очень тронуло Веронику. Хозяйка же провела её вверх по ступенькам, на второй этаж в уютно-опрятную горницу, выстланную домоткаными половиками. Каким родным, деревенским духом пахнуло на Веронику!
- Сейчас, девка, я тебя накормлю. Мы с дедом будто знали, вчера таких пельменей наварганили! Вот и гость к дому пришёлся!
Вероника, присев на низенький диванчик, отказалась. Сухость жёсткой коркой стянула всё во рту - от волнения и переживаний в нём не было слюны и Вероника только попросила попить. Анфиса подала ей клюквенного морса, при этом непрестанно наговаривая. Вероника никак не могла вникнуть в разговор, во всё происходящее и в какой-то момент ей захотелось одного: лечь и уснуть. Суетливая Анфиса отвела её в боковушку, маленькую узенькую комнатку, где умещались только кровать и стол, назвав её "клетУшкой для постояльцев". "Вот тут и жил Артур!" - мелькнуло у Вероники. Сейчас же в этой клетУшке было нежилО, прохладно, пусто.
- Вот, девка, тутока разболокайся да и ложися! Отдыхай! Да ты чой-но то пригорюнилась? Ни о чём не думай! Поспи! Утро, кажут, вечеру мудрёнее! - Анфиса хлопнула дверкой боковушки.
Уснула Вероника мгновенно, будто провалилась. Очнулась она от сдержанного говора, смеха в соседней большой комнате. Ей стало не по себе. "Он здесь! Наверное Анфиса сообщила Артуру. Я же не успела выставить гитару! Ну почему она меня не предупредила!"  Слёзы мочили кофточку Вероники, которую она так и не сняла, сбросив лишь юбку и укрывшись тонким покрывалом. Время от времени в боковушку старались заглядывать. Вероника оделась, припудрила щёки и села ближе к двери.
-Здрасьте! Как спалось? - задорное юношеское лицо показалось в приоткрытой двери. Затем дверь распахнулась и уже краснощёкая Анфиса весело, громко кому-то объявила: - А у нас ещё один гость имеетца! Гость далёкий, красивый! Выходи-ко к нам, ВерОника! Пошто пригорюнилась? Иди-ка к столу, а для аппетита выпей-ко пивка домашнего. На хмелю да на солоде!
Вероника вышла к людям. Застолье собралось небольшое, но весёлое и шумное. Артура не было. Вероника поняла, что здесь про неё и Артура всё знают. Без её рассказов и доказательств. А, собственно, какие доказательства? Одна гитара с любовной запиской внутри! За окном уже стояла темь, а гости и не думали расходиться. Задорный смешливый Валера оказался зятем Анфисы. Он наигрывал на гармошке, а две соседки напевали частушки. Оказалось, отмечали именины хозяина. Сам хозяин, Иван, заикаясь, пытался начать какой-то разговор, но подвыпившие соседки-певуньи перебивали его, упрашивая Валеру ещё и ещё сыграть. От густого коричневого сусла по телу Вероники разлилось приятное тепло. Сердце отпустило и она почувствовала, что страшно хочет есть. Ей сейчас такими немыслимо вкусными показались горячие пельмени, которые Анфиса почему-то называла "ушками", что у Вероники и впрямь "запищало за ушами"! Захмелевший Иван подсел к ней, заикаясь, старался успокаивать её: - Т-ты ш-шиб-бко-то не г-гор-рюй! Т-тут у нас з-знаешь к-как-кие угланы есть! О!
Какие там угланы! Что за угланы? Вероника ждала только утро, чтобы найти квартиру Артура, оставить у дверей гитару и... Но как же обратно?! С какими глазами?! Ведь бросила училище, оставила всё и назад?!
Рано утром она вышла умываться. Анфиса с Иваном чинно сидели за столом, будто и не ложились.
- Слышь-ко, девонька, поживи ты у нас. Не торопися уезжать. Ужо ты деду моему так приглянулась! - улыбалась Анфиса, поглядывая на Ивана, - У него ж своих угланов не бывало! А твой красавчик здесь совсем мало жил. Сбёг, когда женился...
- Т-ты, м-мать, лишнего н-не б-болтай!  Г-гор-рячку не п-пори! - Иван недовольно перебил жену. - Н-никто его н-не ожен-нил! Т-так, п-просто г-гуляют...
К завтраку прибежала дочь Анфисы Юлия. С интересом оглядела Веронику и когда узнала, что та хочет уехать, затараторила, будто сто лет знала её:
- Да ты что, Вероника, и не думай! Ты знаешь, какой завод у нас строится?! Не завод - махина!
У Вероники ёкнуло сердце: наверняка он работает там. Но тут Анфиса, будто подслушав мысли Вероники, с явным удовольствием обронила:
- НужОн он комбинату! Знаю я, где Артур рОбит. Дом строит на Клестовке. А ты, девка, и вправду шагай-ка на завод! А учиться можешь и вечерне. Чой-но тебе молодой-то делать-то: знай работай да учись! Замуж выйдешь - квартиру дадут!
Целый день Вероника бродила по городу. Новостройка, словно мощные волны бушующего океана захлёстывала лощины и низины, поднималась на взгорья старинных улиц. Бывшие сёла и посёлки, окружавшие город, высились сейчас новыми современными кварталами. В южной части города Веронику поразили необычные горы. На их серой пористой поверхности не произрастало ни травинки, ни кустика, ни деревца. Ей пояснили, что это солеотвалы - побочная продукция подземных выработок, поднятая "на гора". Чутким молодым осязанием уловила Вероника в воздухе и какой-то остро-пряный запах. "А это с северной части города, с Боровска несёт! С лесозаготовительного! - объяснили ей. - Там древесину перерабатывают." Веронике же этот "аромат леса" понравился.
По широкому шоссе, с мостика полюбовавшись небольшой живописной Усолкой - по реке когда-то ходили баржи с солью, пароходы - попала Вероника и в так приглянувшийся ей Белый город - Клестовку. Кругом кипела работа:  на одной стороне ковши экскаватора готовили котлованы под фундамент будущих домов, на другой - краны-великаны уже укладывали стены-панели, вырисовывая контуры будущих зданий и в целом уже просматривался двусторонний красивый проспект.  Внутренний голос подсказывал Веронике, что она никогда не уедет из этого диковинного города, так гармонично соединившем в себе старину и современность.
Обращаясь к величию древних соборов и колокольни, Вероника мысленно переносилась намного веков назад, пытаясь представить себя у тогда ещё молодых монолитных стен, но, видя перед собой  вознесшиеся ввысь современные высотные дома, слыша живой гул и грохот строительства, возвращалась в этот слаженный реальный ритм жизни.
Вначале Вероника вздрагивала при виде каждого, идущего ей навстречу молодого человека: казалось, то походкой то ростом - настоящий Артур, но потом успокоилась и даже мечтала о таком нечаянном столкновении. От своего задуманного плана Вероника не отказалась. Не без помощи Юлии она нашла новый адрес Артура. Вечером больше часа кружила возле маленького кирпичного домика, не решаясь: ждать Артура или уйти, оставив гитару. Первой в этот дом вошла высокая худенькая девушка с модной стрижкой. В глаза Вероники бросилась сильно обтянутая тонким тесным плащиком фигурка девушки и догадка острой иглой кольнула в сердце. Еле сдерживая рыдания, Вероника стала вытряхивать из гитары свою записку. Она крутила, трясла гитару и так и сяк - записка, как на грех, не выпадала. Тогда, набравшись смелости, Вероника шагнула к двери, поставила гитару и, чувствуя, как сердце забухало в груди, рванула от дома.
Ночью она проснулась от страшного шума, стука, крика.
- Заявился, красавчик! Нечего по ночам шастать, не открою! Приходи утром, а не то сейчас Иван выйдет! - зло отвечала Анфиса. За воротами не унимались. Колотили чем-то тяжёлым. Вероника услышала голос Артура. Он кричал: - Вероничка! Я знаю, это ты! Дай слово сказать! Я - гад, я - подлец, но ты только выйди ко мне!
Быстро одевшись, Вероника встала у двери. Анфиса, разгневанная, возбуждённая строго прикрикнула на неё: - И не вздумай! Он же не в себе! Глянь-те на него, люди добрые, явился кобелина!
Вероника и сама испугалась. Ей и хотелось увидеть Артура и непонятный страх сковывал всё тело. Из глубины души вновь выпрыгнула обида, страшная горечь.  Перед её глазами стояла беременная девушка. Вероника решительно разделась и легла. То ли спала то ли нет, но только чуть забрезжили рассветом окна, в ворота снова забрякали. Анфиса уже молча открыла дверь. Как не хотела Вероника показывать своих слёз, их будто прорвало. Она глядела на худого, чем-то изменившегося Артура, такого прежде желанного, жалела его и чувствовала, понимала, что он - почти чужой. Артур взял её руки в свои, ей стало ещё больнее, обиднее. Давящий в груди комок мешал сказать хоть одно слово. Казалось, что-то содрогнулось и оборвалось где-то там, в самой глубине её души. Вероника вырвала руки, и, не сдерживая рыданий, выбежала из комнаты.
Артур приходил ещё и ещё, но Вероника знала, что рядом, за углом соседнего дома стоит та худенькая девушка по имени Лена и ждёт его. Это незримое, но чувственное видение горячим огнём прожигало грудь, вызывало раздражение и ещё странную непонятную ненависть к Артуру. Вероника старалась избегать встреч с ним, но любовная заноза ( "скабка" - так произносят это слово в родном селе Вероники) ещё крепко сидела в ней и мешала забыть Артура.
В набитый битком автобус, везущий рабочих на Новосоликамский завод, Вероника втиснуться не смогла. Следом подошёл "ГАЗик" и все оставшиеся бросились залезать в него. Завод располагался в двенадцати километрах от города и всю дорогу молодые строители орали песни.  Мимо проносились огромные пышные ели с седыми космами понизу, высокие тонкоствольные мачтовые сосны.  Встречный ветер захлёстывал, забивал молодые глотки, но сильный дружный хор побеждал его. Юлия посоветовала Веронике обуть сапоги ибо эта резиновая обувь на стройке необходима. И, действительно, сапоги как нельзя вышли кстати, пригодились.
Вероника затерялась среди огромных зданий будущих цехов, связанных воздушными галереями; она затерялась в непрерывном гуле работающих агрегатов, лязге металла, фейерверке слепящей сварки; в шуме снующих туда-сюда мощных КРАЗов-МАЗов, чьи высокие крутые колёса буксовали в размочаленной глине. Водители кричали Веронике что-то весёлое и она в ответ махала им рукой. Ей нравилось вышагивать по вязкому глинозёму, с трудом выдёргивая из него сапоги, среди, казалось бы, этого строительного хаоса, на самом же деле, работе, текущей по чётко намеченному плану. Веронике нравилось чувствовать себя такой маленькой, но уже приобщённой к большому общему делу, в котором и она будет являться скромной трудовой единицей.
В отделе кадров Веронику встретили что называется " с распростёртыми объятиями". Предложили сразу две профессии.  Выбирай! Коль Вероника считала себя романтиком, то и выбрала геологию. На самом деле ей предстояло помогать маркшейдерам: носить необходимый инструмент, специальную линейку и ставить репера. Она с жадностью ухватилась за новое дело. В группе работали одни девчата. С утра уходили в так называемое "поле" - непроходимый лес, где требовались сила и сноровка для проведения зачистки, разметки, разбивки. Благо Вероника была девушкой не из слабых.
Быстро пролетела первая уральская осень. Артур будто исчез и, вспомнив его попытки сближения, Вероника загрустила. Спросить об Артуре у Юлии она не могла. Лишь однажды видела Артура. Увидела и сердце её сжалось: Артур сидел прямо у дороги, на бордюре тротуара. Лена что-то горячо доказывала ему, уговаривала, пытаясь поднять, сдёрнуть с бордюра, но Артур упрямо мотал опущенной головой, отталкивая её. Вероника не решилась подойти к ним. Она не убирала слёзы с лица и не сразу поняла, что идёт сама не зная куда.
Вероника не решилась, но решилась девушка Лена и однажды, поджидая её недалеко от дома Анфисы, стала просить о помощи повлиять на Артура. Глядя на её заплаканное лицо, вначале Вероника пожалела её, но потом своя боль, своя обида, своя любовь-ненависть потоком хлынули в неё.
- Чем я могу тебе помочь? Как повлиять? А обо мне ты совсем не мыслила? Ты понимаешь с кем говоришь и о чём просишь? - в слезах кричала Вероника. - Я, конечно, могу повлиять! Только это влияние будет не в твою пользу! Надо было думать стриженой башкой: любит он тебя или просто так. Ты что думала, что возьмёшь его своей беременностью?!
Ошарашенная Лена промолвила: -  Если бы ты не приехала...
Вероника схватила её за руку: - Пошли со мной! Я покажу тебе все его письма. Он звал, ждал меня!
Потом вдруг отпустила руку Лены и, повернувшись, медленно-медленно пошла к дому. Никогда она не чувствовала себя так прескверно. Уже не было злости на Лену, ненависти к Артуру - зато сама себе казалась такой противной, наивной неудачницей...
Зима Веронике казалась бесконечной. Морозы доходили до сорока градусов и дом Анфисы потрескивал, постреливал. Пришлось прибегнуть к валенкам! Здесь их носили все! Вероника и смеялась и умилялась, когда в кино и на дискотеку, на танцы в чёрных, серых, белых валенках топали не только девушки, но и молодые парни. Втайне она надеялась где-то здесь повстречаться с Артуром, но, оказывается, он на такие мероприятия не ходил. Это было так непохоже на того прежнего Артура, без которого не обходился ни один клубный вечер! Непроходящая сосущая боль ещё жила в душе Вероники и она ловила себя на мысли, что Артур, всё-таки, совсем для неё не чужой, он ей очень нужен. С танцев Вероника старалась уйти, убежать незамеченной: не было Артура - не было никакого интереса. Дома в жарко натопленной Анфисой боковушке давала волю слезам. Она уже знала, что Артур не живёт с Леной хотя у той вот-вот должен родиться ребёнок. Иногда среди ночи она просыпалась от пугающей мысли, что Артура нет в городе и ей тут же хотелось сорваться с места, бежать в общежитие к нему, но приходило утро, приходила ясность, приходила гордость...
Возвращаясь с "поля" на завод, в отдел, "на люди" Вероника вслушивалась в разговоры, всякие сведения-сообщения. Больше всего говорили о втором стволе, сравнительно недавно запущенном в производство. Бегая по "полю" с реперами, она знала, что там, внизу, на большой глубине работают люди, "рубят" соль комбайны, ездят специальные машины "минки". Всё это было ей непонятно и очень интересно. Неотвязная мысль не давала покоя - Веронике захотелось туда, под землю! В шахту! Вероника ничего не говорила своим подружкам-коллегам, но когда узнала, что в шахту объявлен набор девушек тут же помчалась к начальнику рудника с просьбой о переводе. Проблем не возникло.
Вечером семейство Ивана и Анфисы торжественно отметило вступление Вероники в соликамские горняки. Радовался, восхищался Валерий, молодой комбайнёр когда-то древнего пермского моря, всё время повторяя: - Ну, молоток ты, Верка! Вот это по-нашему, по-уральски! Робить так робить!
Он сократил имя Вероники до простого, привычного, за что его жена Юлия, сидевшая за столом с полугодовалым сынишкой, подтыкивала его в бок: - Называй как следует! Не коверкай красивое имя!
Вероника до слёз была тронута неподдельной искренней добротой и теплотой этих замечательных людей, их участием в её судьбе, судьбе чужой приезжей девчонки...
И вот Вероника, обмундированная в новенькую спецовку, увешанная самоспасателем и шахтёрским светильником-лампой спускается в шахту. Рядом с ней её начальник Фёдор Зотеевич. Тёмная тяжёлая клеть потихоньку набирает ход. Через узенькое отверстие клетьевой двери Вероника видит проплывающие, остающиеся на поверхности рудника коммуникации, затем клеть набирает ход и, громыхая, стремительно летит вниз. Фёдор Зотеевич включает у Вероники лампу-шахтёрку и она только успевает заметить мелькающие сырые каменные стены глубокого шахтного колодца. На какой-то миг у Вероники перехватывает дыхание и она по совету нового наставника широко открывает рот, при этом успевая сказать: "Да я не боюсь!" Внизу при выходе у неё закружилась голова и слабая тошнота подкатила к горлу, но Вероника не подала вида.
Свет ламп прорезал кромешную темноту.
- Фёдор Зотеевич! Да здесь как в метро! - Вероника восхищённо смотрела по сторонам. Каменные своды выработок влажно блестели, переливались необычным разноцветьем. Фёдор Зотеевич вёл её близко-близко к стене, объясняя это соблюдением техники безопасности, возможностью падения "заколов" с высоты цветных полукруглых выработок; рассказывал, что двести восемьдесят миллионов лет назад на этих местах бушевало пермское море и горные осадочные породы, пласты сильвинита, карналлита образовались благодаря этому древнему морю. Вероника восхищалась и удивлялась: как смогли вычислить учёные, определить такие давние сроки?! Задрав голову кверху, гадала, где же эти "заколы", которые так опасны.
- Фёдор Зотеич! А что у нас под ногами? Песок, да?
- Нет, будущая горнячка! улыбнулся начальник. -  Запомни, кроме соли и минералов в шахте ничего нет! А этот песок называется штыбом и идём мы с тобой по транспортному штреку - главной дороге в шахте.
Он продолжил рассказ о технологии превращения горной руды в каменную соль и минеральные удобрения, так необходимые нашему сельскому хозяйству, но эти процессы происходят уже на поверхности, в размольном отделении и на галургической фабрике.
Пришли в подземную электромеханическую мастерскую - ПЭММ. Вероника удивилась, что под землёй, в так называемой "нарядной" стояли столы, стулья, шкаф - совсем как в рабочем кабинете на поверхности. Она присела на крайний стул и вдруг перед её глазами всё будто затуманилось, поплыло. Вероника опять старалась не выдать своего состояния, но опытный начальник по-доброму заметил: - Ничего, матушка, это бывает в первое время!
Отныне предстояла Веронике техническая работа. Ни один комбайн в шахте не работает без мотора, а если сказать правильно, электродвигателя. Веронике нужно было овладеть мастерством замены старой обмотки статора двигателя на новую. В мастерской работало несколько девушек. Одна из них заглянула в нарядную. Фёдор Зотеевич представил её Веронике: - Знакомьтесь, это Люда. Она у нас варит.
- Ой, как здорово! Здесь даже есть столовая?! - обрадовалась Вероника. Полноватая девушка Люда в негнущейся брезентовой "робе" хмуро, пренебрежительно бросила: - Ты чё, не соображаешь?! Я - сварщик!
Затем удивлённо-строго посмотрела на улыбающегося добродушного начальника: мол, кого вы привели?! Откуда было знать сельской девочке Веронике, что есть женщины, не хуже мужчин владеющие такой специальностью! И эту Людмилу-сварщика Фёдор Зотеевич очень нахваливал, хотя Веронике она показалась высокомерной и грубоватой. "Наверное, того требует такая мужская работа!" - успокоила себя она. Кроме ремонта электродвигателей в ПЭММ занимались сборкой, наладкой комбайновых комплексов, токарными, слесарными работами; в самом конце длинной выработки находился кузнечный горн, где плавили железо, делая необходимый инструмент.
Не сразу далась Веронике новая специальность. Она состояла из двух частей: грязной и чистой. Для того, чтобы убрать сгоревшую или повреждённую обмотку статора, двигатель или "движок" - как ласково называли его девушки-обмотчицы - ставили кран-балкой в специальную печь обжига, иначе закостенелую обмотку никак не извлечь. При выгорании лака всё пространство мастерской заполнялось сизым вонючим дымом. В это время обмотчицы отсиживались в дальней нарядной. Через положенное время одна из них, закрыв рот и нос влажной рукавицей, бежала к печи, отключала её. Вентиляция работала исправно и когда весь смрад и чад вытягивался, рассеивался, девушки выкатывали тележку с обожжёнными "движками" и каждая забирала свой. На низких железных тумбах начиналась грязная часть работы обмотчиц. Они облачались в широкие брезентовые фартуки, завязывали тесёмки "лепестков" на голове, дабы защитить органы дыхания от пыли, грязи, медной окалины выгоревшей обмотки и, надев рукавицы, ловко орудовали пассатижами и кусачками. Освобождённый статор продувался из шланга сжатым воздухом и уже чистый той же кран-балкой переносился в "нишу" на рабочий стол. Нишей называлась небольшая выработка в сплошной стене общей мастерской.
Начиналась чистая часть работы, которая нравилась Веронике хотя и доставляла немало волнений и переживаний. Прежде чем уложить в пазы статора новую обмотку необходимо было сделать нужные расчёты, а именно: определить диаметр провода, его количество в секции катушки, количество самих секций и катушек и, самое главное, собрать правильную схему обмотки. Если с первыми параметрами Вероника справлялась легко, то со схемой ей приходилось повозиться. Глядя на часы, висящие на гладкой каменной стене ниши, она просила время немного замедлить ход, так как не успевала до конца рабочего дня собрать схему. Эта неподдающаяся схема снилась Веронике по ночам. Она самою первою бежала на спуск в шахту, чтобы скорее сесть за рабочий стол и найти причину: почему "не пошёл движок"?! Перепроверив схему, убедившись, что все "концы и начала" соединены верно, она вставляла стальной маленький шарик внутрь статора, включала рубильник - шарик не двигался, а должен был "бегать", крутиться. Вероника чуть не плача вновь раскручивала все пайки и тщательнее искала причину. Хуже всего было, когда этот двигатель был очень нужен. Ребята-комбайнёры приходили в нишу, стояли над душой - у них горел план. Они старались хоть чем-то помочь: выстругивали из приготовленных берёзовых чурок клинышки для пазов статора, готовили-нарезали изоляционный прокладочный материал. Более опытные обмотчицы помогали Веронике, наконец причина была найдена - проверочный шарик закрутился, движок заработал!  Случалось шарик "залипал" и тогда причина крылась в межвитковом сопротивлении проводников. Двигатель с новой обмоткой и правильно собранной схемой мужчины-электрики пропитывали специальным лаком и ставили в печь на просушку, затем собирали полностью. Комбайн был спасён, но ещё больше радовались работяги-шахтёры и с ещё большим воодушевлением "кидались догонять план". После таких нервных встрясок Вероника уходила из ниши на транспортный штрек и, выключив лампу, стояла в чёрном мраке в полном одиночестве. Она не боялась "белой бабы", которой здесь всех пугали, понимая, что это просто шутливая выдумка, горняцкий миф. Вероника думала: вот она, живая ничтожная точка, стоит в рукотворном подземном солёном царстве; над её головой сотни метров толщи земли, по поверхности которой ходят люди, едут машины; на поверхности которой растёт трава, шумит тайга, лес - кипит жизнь! В какой-то момент Веронике становилось не по себе и она, увязая в солёном сером штыбе торопилась в освещённое пространство мастерской, где работали, говорили, смеялись люди. 
Постепенно приходил к Веронике опыт и уже всё реже и реже случались неполадки в работе. Лишь однажды, после того как опять "движок не пошёл", она почти отчаялась и, стоя в чёрной мёртвой тишине штрека, подумала: "А может, перейти на конвейер - там-то и делОв всего: бери руды больше, кидай дальше! Или вернуться на поверхность к девушкам-маркшейдерам - таскай нивелир с реперами, если мозгов не хватает на схемы!.."
В эти трудные минуты она думала об Артуре: где он и что с ним. Вероника начинала винить себя в бессердечии и равнодушии. Но ведь как раз равнодушия и не бывало! Она не забывала Артура ни на миг! От грусти спасал дружный рабочий коллектив. Парни и девчата вместе проводили и выходные дни, и праздники. С энергичным, молодым душою начальником мастерской сдавали нормы ГТО: на огромном зелёном стадионе прыгали, бегали, кидали-метали ручную гранату, а после официального мероприятия всей компанией заваливались к кому-нибудь в гости - в коллективе ПЭММ были уже молодые папаши-мамаши, имеющие только что сданные "под ключ" квартиры.
Как-то Фёдор Зотеевич вызвал Веронику к себе: "Вот что, молодая горнячка, ты у нас боевая, инициативная. Сколько будешь жить у стариков? Разве не скучно? Давай-ка переходи в общежитие! Там молодёжь, настоящая активная жизнь..." Вероника и сама давно подумывала об этом. Но как сказать Анфисе и Ивану?!
В один из дней, возвращаясь с работы, уставшая, озабоченная она уснула прямо в автобусе. Такое с ней происходило часто: сказывалось постоянное недосыпание (вставала в шесть часов утра), специфические условия в шахте - подземная мастерская как длинная труба с запаянным концом, в ней не хватало кислорода. Вероника вздрогнула оттого, что кто-то старался её голову уложить на своё плечо. Сладкий сон улетучился и, очнувшись, Вероника увидела рядом сидящего с ней Артура. Вид у Артура был растерянный, смущённый. Вероника безумно обрадовалась. Там, в своём коротком сне она только что видела его, хотела поговорить с ним, посоветоваться, а он возьми да и перелети прямо в явь! Артур попросил Веронику выйти вместе с ним.
В продуваемом всеми ветрами скверике они сели на скамейку. Артур тихо промолвил: - Вероничка, я уезжаю. Поеду домой. Мне плохо тут.
У Вероники защемило в груди, твёрдый спазм сдавил горло. Она с трудом спросила: - А как же Лена? Как ребёнок? - в душе же самой бушевала досада: о каком ребёнке она спрашивает, зачем? Ведь он уезжает!
- Мы давно расстались, - ответил Артур. - Да и не жили толком. Что ж, буду платить алименты - не я первый и не я последний. Но ты, ты, Вероничка, неужели ты не можешь понять, что я и не любил её! - Артур закричал, в его глазах вскипели слёзы. -   Я же тогда был один, совершенно один молодой парень! Прости, я, конечно, подлец: не выдержал и имел связь с Ленкой, совсем короткую связь, но жить с ней я не хочу! Понимаешь, не хочу и не буду! И даже ребёнок этот мне не мил! Я его видеть не хочу!
Не выдержала и Вероника. Обняв Артура, она заплакала в голос: - Только не уезжай! Не уезжай! Не хочешь жить с ней - не живи! Я даже рада, признаюсь тебе, но не уезжай, Артур! Ты же мой друг, мой милый, любимый! Мы здесь с тобою одни!
Вероника плакала и не понимала, как она может говорить такие слова? Куда девалась нанесённая обида? Где её гордость? А в душе дотаивал последний холодный кусочек горечи и сама она как-то распустилась, расслабилась и тонула сейчас в необъяснимой неге и покое. Артур обнял её. На прижатых щеках смешались их слёзы.  И больше ничего не нужно было на белом свете! Только бы сидеть прижавшись друг к другу, только бы обнимать друг друга. Улетели, растворились мучившие раньше вопросы, сомнения, тревоги. В душах обоих воцарилась настоящая гармония!
К гостеприимному дому Анфисы и Ивана они подошли вместе. С высокого угора улицы взглянули на город. Вырисовывалась резко контрастная картина: высотные каменные здания теснили, "наступали на пятки" приземистым, чёрным, словно закопчённым, рубленым из лиственницы частным домам. Менялась картина и в природе: за тёмно-синим гребнем, окружающим город непрерывной волнистой линией тайги уже собирались молодые весенние ветра; уже витал в воздухе бодрящий обнадёживающий запах талого снега; уже совсем близко была новая весна. Первая совместная весна Артура и Вероники.