Последняя роза лета

Кажется, сам воздух в августе меняется. Начинаешь подрезать пионы, вспоминаешь их роскошные бордовые, розовые и белые шапки, манящий аромат. И в тебе что-то очень важное, прекрасное затаивается глубоко до следующего лета. Доживём ли? Доживём, мой друг, доживём.
Выбрался из бани, в которой наслаждался паром и дубовым веником. На очереди чай, много чая. А там и неспешный вечер с бокалом домашнего вина. На ночь немного старого доброго Шерлока Холмса.
Зацвели жёлтые хризантемы – ярко, неистощимо. И разноцветные петунии по-прежнему радуют своим нежным видом. И розовая эхинацея распустилась, поддержав своих оранжевых двоюродных братьев – рудбекии.
Дождь разогнал вчерашний туман, уже само небо выглядит поднявшимся к верху сплошным туманом. Появившееся пятнышко солнца похоже на круглую луну. Но, в отличие от луны, от солнца всё равно веет теплом. Это чувствуешь даже сквозь оконное стекло.
Пилили с женой дрова. И внук Никитка целый час терпеливо ждал на лавке возле кострища, иногда, по нашей просьбе, улыбаясь.
В общем, лучшие часы нашей жизни – это те скоротечные мгновения, когда думаешь со слезами на глазах: «Как мне хорошо!» Они так глубоко запечатлеваются в нас, что всё окружающее – пейзаж, время – примешиваются к воспоминанию о нашем счастье, наподобие водорослей и сломанных кувшинок, которые рыбак вытаскивает в сетях вместе с трепещущей среди них золотой рыбкой.
Это сказал Альфонс Доде, французский классик, но какая разница, если чувствуешь и думаешь также.
Одинокая жизнь в октябрьском саду с неспешными хлопотами в винодельне, вечерним телевизором в натопленной комнате завораживает.
Но сад уходит. Приходит время рукописей. Когда хорошее уходит, всегда грустно, хотя бы его сменяло тоже хорошее.
Бывает, охватывает жалость. Не к себе. Жалость ко всему и всем. В том числе к глиняному коту Сёмке, коротающему в одиночестве долгую зиму.
Запомнилось где-то прочитанное: мы не ищем ответов на вопросы, мы ищем утешения.