Былое пережитое

Это было в 1987 - 1994 годах. Кто был в те годы взрослым и жил на постсоветском пространстве, помнит многие и многие проблемы того времени. Страна разваливалась в течение нескольких лет, а когда оказалась на краю катастрофы, её технично спихнули в пропасть. И мы оказались в полном дерьме. Нас крутило, как в барабане стиральной машины, и выкручивало нам все суставы центрифугой хаоса.

 Нет, не всех, конечно. Были в те времена персонажи и личности, быстро соображающие без сомнений совести и оглядки на социалистические принципы бытия. Они сориентировались в мешанине событий и оказались в выигрыше. Кое-кто из них смог усидеть на безумном мустанге глобальных перемен до сего дня, кое-кого этот мустанг сбросил, а кое-кого и копытами до смерти затоптал. Но  не о них речь.

 Мои воспоминания связаны с судьбами тех, кто в разгаре событий не понимал, куда всё катится. Тех, кто продавал свои ваучеры за копейки, не получая месяцами зарплаты. Тех, кто продавал свои квартиры за бесценок, в поиске лучшей доли за пределами родных мест. Тех, для кого пустой чай становился завтраком и ужином, а кофе - обедом. Кофе без сливок и сахара, черный, как беззвездная ночь, не сладкий, как бессонница, и едва теплый, как постель под утро в нетопленой квартире зимой. Тех, кто со страхом подходил к входной двери, когда в нее стучал случайный гость. Или не гость.

 И не гость чаще.

  Эти люди, кто был в те годы рядом со мной, знали, что такое "нет света". Что такое - замерзшая вода в трубах водопровода. Знали, зачем надо срезать батареи парового отопления. И почему на кухне на газовой плите стоит керосиновая лампа, а около плиты - дровяная буржуйка или иранская керосинка. И те, у кого была иранская керосинка и, О чудо конца 20 века!, газовая, свистящая фальцетом, лампа, дающая мистически синий неясный свет, те, у кого было это чудо, были счастливчиками. Потому что у большинства были свечки для освещения убогого быта и буржуйки для приготовления еды на дровах. А дровами служили старые стулья, паркетные доски и обломки турецких фруктовых ящиков.

 У нас дома были и лампы, и керосиновые печки, и даже генератор. Правда, бензин для генератора был не всегда. Точнее почти никогда. Очереди на редкие работающие бензоколонки занимали за сутки-двое. В этих очередях случались убийства. Грабежи были делом привычно-обычным.

 Мне не хватало времени на эти опасные приключения в очередях, а муж мой в те годы работал в шестистах километрах от дома. Он приезжал только  на выходные. Один-два раза в месяц. И вместо гостинцев детям привозил бензин для генератора, керосин для печки и газовый баллон для отопления. А еще много-много мандаринов зимой. Потому что работал в Озургети, где у каждого дома своя мандариновая роща. К слову, я с тех пор не воспринимаю мандариновый аромат в качестве новогоднего и праздничного. Слишком много хорошего и вкусного - тоже не хорошо. Он уезжал на работу в полной уверенности, что у нас всё тип-топ. Но запасов бензина хватало на несколько дней, и мы вновь оказывались в темноте. А газовая лампа давала такой неверный и тревожный свет и так громко гудела, что ее не хотелось зажигать.

 Трое наших детей делали уроки по вечерам, с трудом разбирая буквы в учебниках. К ним на огонек и за компанию набивалось в нашу квартиру еще человек пять-шесть их одноклассников. У нас было почти тепло, почти светло, всегда были торт Сигуа, о котором надо бы замолвить отдельное слово, яблоки и печеный картофель. А главное, мне хочется думать, именно это было главное, у нас было весело. Впрочем я знаю, что у нас было весело потому, что у нас всегда было скопление детей и подростков, прибивавшихся к нашим теплу, свету и еде. И главным угощением был упомянутый торт Сигуа.

 Сигуа был премьер-министром при первом грузинском президенте, а потом стал премьер-министром при втором президенте Грузии, которого, так сказать, пригласили на родину из России после позорного изгнания и убийства первого. Как Сигуа сумел совместить этих двух антиподов - история совсем другая. Для моей истории важно то, что и при первом, и при втором президентах, как и всех последующих, впрочем, население не каталось сыром в масле. Население голодало, замерзало в нетопленых квартирах, травилось газом неизвестного происхождения и боролось за жизнь всеми доступными и не всегда достойными способами, потому что хотело жить. И хотело жить красиво.

 Еще свежи в памяти были дни с частыми застольями и ароматные восточные сладости. Концерты, кино и театры почти восполнялись домашними концертами, благо живет в Грузии удивительно музыкальный и артистичный народ. А воздушно невесомые шу, тающая во рту пахлава, пропитанные нежнейшим кремом бисквиты и наполеоны, суфле в шоколаде под названием "птичье молоко" - эти вкусняшки снились по ночам не только детям. Но сделать их было не из чего. Муки в продаже нет. Сахара в продаже нет. Вкус сливочного масла забылся, подмененный маргарином.

 Не знаю, кто была та очумелая домохозяйка, но рецепт ее безумного торта разлетелся по Тбилиси в одночасье. Для его приготовления требовались сухарная крошка, размоченная чайной заваркой или остывшим кофе и остатками сиропа от любого варенья. Полученное тесто откладывали "подышать" на несколько часов, потом добавляли, если достаток позволял, тертые яблоки, формировали корж, запекали в сухой сковороде и украшали чем придется. Или не украшали. Неизбалованным и неискушенным детям этот торт казался настоящим лакомством. И я его делала ежедневно. Чем-то надо было угощать всех этих детей, собиравшихся у нашего огня.

 Но это не важно, почему они собирались у нас. Важно то, что им было хорошо в то время, когда вокруг было ужасно плохо.

 Мы жили так не год и не два. Кризис длился более десяти лет. Люди вокруг нас постепенно привыкали к новым реалиям, приспосабливались. Осваивали новые профессии. Физики и философы, химики и экономисты, юристы и инженеры становились продавцами на рынке, перекупщиками валюты и антиквариата, массажистками и няньками... Те, кто не приспосабливались - опускались на дно и умирали. Кладбища вокруг Тбилиси росли с первой космической скоростью. На надгробиях редко можно было увидеть цифры, разделяющие даты рождения и смерти более, чем тридцать лет. Чаще двадцать. Черная одежда на почти всех женщинах Тбилиси - это была не мода. В Грузии сохраняли традиции. В том числе на ношение траура после смерти близкого человека. Огромные черные глаза на осунувшихся лицах встречных женщин спрашивали меня безмолвно и укоризненно. Спрашивали не "что ты тут делаешь?" или "За что это мне?" и не "Когда это кончится?", и не "Кто виноват?", а - "Почему ты не в черном?". И мне нечего было им ответить. Я принципиально носила яркую одежду. Я могла себе это позволить. Я оставалась последней русской на нашей улице.

 Это вызывало определенное уважение. Если в советские годы я была одной из очень многих, то теперь мое появление во дворе было заметно всем. Я была как бенгальская курица в стае черных кур. Вроде своя, намелькавшаяся за долгие годы совместного пребывания на земле, но другая. И со мной стали здороваться все. Даже те, кого я видела, едва ли, не впервые. А те,  с кем я здоровалась и ранее, теперь при встрече норовили подойти поближе, обнять и поцеловать (в Грузии это принято, но я всегда избегала этого, не по мне такое приветствие), расспросить о здоровье детей, мужа и свекрови, посетовать, что редко общаемся, словно раньше мы общались плотнее, чем обычное "здравствуйте/гамарджобат", пожелать всяческих благ и сказать, как меня любят. Это было приятно. И странно. Потому что это было демонстративно. Мне словно хотели показать, что замечают мою особость, но прощают мне её.

 Новшеством было и то, что теперь со мной все говорили только по-грузински. Я отвечала по-русски. Тоже принципиально. Глупый принцип колонизатора в освободившейся стране. Но я не могла иначе. Если бы жизнь в Грузии после развала нашей общей страны стала хоть в чем-нибудь лучше, чем прежде, я признала бы в душе правоту ее жителей и могла бы говорить на языке свободной страны. Но в те годы не было ничего, что можно было бы назвать "хорошо" и "лучше". Было хуже абсолютно всё. А моя Родина - Россия - оказалась в глазах местных жителей колонизатором... Так вот, раз я колонизатор, то и говорить я буду только так, на своем родном языке! Этот подтекст многими не считывался, но вызывал также некое подобие уважения. И самые отчаянные головы переходили на русский язык, общаясь со мной. Но, словно тестируя, каждый раз заговаривали по-грузински, чтобы через фразу или две говорить со мной на моем языке оккупанта.

 А может быть со мной просто не считали нужным связываться, избегая лишних разборок. И без выяснения политических пристрастий жизнь была не мед. Достаточно припомнить только очереди за хлебом, когда надо было отстоять целую ночь на улице ради одной буханки хлеба на человека по карточкам... или ночные бдения у костра в очереди за молочными продуктами с неизвестным результатом - привезут - не привезут, хватит или не хватит... или ночные перестрелки на улицах...  ежедневные разговоры об ограблениях... нищих на каждом перекрестке... ночные улицы без света... давку в метро... эпидемию самоубийств и самосожжений...  палатки протестующих на Руставели... изнасилования... горы мусора во дворах и увешанные рваными пакетами кроны деревьев...

 Мне было легче, чем многим. Я даже водила детей в музыкальную школу, бассейн, театральную студию и на ипподром для занятий выездкой. Это была непозволительная роскошь! Это тоже вызывало неподдельный интерес и определенное уважение. Но было это крайне утомительно. Ведь все эти секции, кружки, школы находились в разных местах довольно далеко от нашего дома, а добираться до них надо было пешком. Общественный наземный транспорт не работал или работал с перебоями, а метро тоже работало с перебоями и пассажиры, не сумевшие втиснуться в переполненные вагоны, устраивались на сцепках, рисуясь перед остающимися на переполненном перроне и рискуя. Иногда этот риск оказывался смертельным. Я предпочитала самый древний вид транспорта - свои ноги. Дети успевали немного отдохнуть от бега на занятиях и вечерами дома. Мне не удавалось отдохнуть ни разу в течение дня, потому что помимо их учебы в разные смены, на мне были все покупки, уборки-стирки-готовки еды и одежды для занятий детей, ежедневное посещение заболевшей родственницы с авоськой диетического питания, приготовленного опять-таки мною. Я уставала так, что падала в постель под утро уже в спящем состоянии, если не стояла в очереди за хлебом или молоком. Еженощно выдержать эти бдения было бы нереально. Выручало то, что мы сговаривались с соседями по подъезду и подменяли в очередях друг друга.

  Так мы прожили некоторое время в независимой Грузии и однажды наступило ощущение, что я больше не выдержу. Беличье колесо забот укатало меня. Я решила сказать мужу в его ближайший приезд:"Хватит! я уезжаю с детьми в Россию".

 
 Но как уехать? Самолеты не летают. Поезда через Абхазию не ходят, а через Азербайджан лишние сутки езды при очень ограниченном времени и то при условии, что повезет купить билеты до Москвы в Баку, прямого поезда или возможности купить билеты заранее в то время не было.  Оставался только полулегальный автобус до Владикавказа, а там, как повезет.

 Нам повезло. Мы отправились в путь. Всей семьей. И это было первое чудо. Потому как впервые за несколько лет мой муж смог поехать с нами.

 Он уволился со своей замечательной работы, где перестали платить зарплату из бюджета с предложением перейти на самообеспечение. Это было неприкрытое предложение жить за счет взяток с местного нищего населения, жившего еще совсем недавно не по-советски роскошно благодаря мандаринам, продававшимся в Россию к каждому Новому году по ценам многократно превышавшим не только себестоимость всех издержек, но и всех возможных в разумных пределах прибылей. Короче, за несколько лет до того жители Гурии шиковали круглый год с единовременной продажи. Но с тех пор Грузия стала свободной, с Россией оборвались все хозяйственные связи, мандарины стали никому не нужны, а других доходов у населения Гурии не осталось.

 Итак, мой муж стал безработным и свободным. И мы поехали все вместе. Сначала мы решили, что на нашей машине это невозможно ввиду недостатка и дороговизны бензина. Но потом мы посчитали и поняли, что только так мы сумеем доехать до Питера. Бензин в России стоил, сравнительно грузинских цен, дешево. А нас много. Билеты на пятерых в оба конца на любом виде общественного транспорта оказывались дороже проезда самоходом.

 Нет, я не стану сейчас рассказывать как мы провели в России то лето. Об этом иной рассказ. Я лучше расскажу, как мы вернулись в Тбилиси.

 Итак, нас не было целое лето. Мы вернулись в конце сентября. Мы даже опоздали к началу учебного года. В школе наших детей уже не ждали. Все, от директора школы до одноклассников, решили, что мы уехали навсегда. Не ждали нас и во дворе нашего дома. Соседи тоже решили, что мы уехали насовсем.

 Наша машина с глухим урчанием вкатилась в жаркий, пустой и пыльный двор в середине ночи. Вокруг была непроглядная темь. Свет фар нашей "Волги" ярко прорезал эту тьму и сразу раздались со всех сторон радостные крики: "Шуки мовида!(свет пришел!)". Но тут же смолкли. Наши соседи поняли свою ошибку. Свет не пришел. И мы испытали чувство стыда за их нереализованную надежду. Потихоньку прокрались мы к своей квартире, потихоньку улеглись в темноте спать. Прямо в одежде, не умываясь с дороги, все в одну кровать. Ну, во-первых, мы валились с ног от усталости после трудной дороги, а во-вторых, не было не только света, но и воды. Кран только сипло засвистел в ответ на мою попытку вымыть руки.

 В таких условиях приходится смирить свою чистоплотность и для начала просто попытаться отдохнуть, с тем, чтобы наутро, на свежую голову, принимать решение, что с этим безобразием делать и где брать воду для нужд личной гигиены такого большого семейства. Вот так мы и устроились на ночь в родной квартире. Без света, газа и воды. Без этих обыденных явлений, ставших вновь привычными за лето, без которых мы уже жили, и замену которым уже умели находить. За лето мы отвыкли решать задачки по устройству быта без элементарных удобств с минимальными потерями цивилизованного образа жизни. И  теперь нам надо было снова приспосабливаться. Но для начала - спать. Ночь для того и темна.

 А утром мы увидели, что в нашей квартире за время нашего отсутствия побывали непрошеные гости. Из квартиры исчезли все металлические предметы - ложки-вилки, ножи и кастрюли, газовая лампа, люстра и кованый сундучок с письмами моего свекра родным с фронта. Пропал телевизор. И исчезло все постельное белье. А книги оказались скинутыми с полок на пол. Только буржуйка, пропыленная и проржавевшая сиротливо жалась в своем углу в лоджии. И это было похоже на полный разгром. Зачем мы вернулись?

 Мы молча собрали книги. Дети тоже молчали. Им было понятно, что произошло в квартире за время нашего отсутствия. Молча поели привезенную из России колбасу и пошли сдаваться, в школу.

 На лестничной площадке нас поджидала пожилая соседка. "О, вы приехали! Как хорошо! А мы все думали, что вы уехали совсем. Очень переживали. Дайте я вас обниму! Молодцы, что вернулись!"... Беседа с ней заняла минут десять. Мы молчали. Она причитала радостно. На её причитания вышли еще соседи. Нас обнимали, целовали и радостно размахивали руками. Они были искренне рады нашему возвращению. А я думала: "Кто из них? Кто искал у нас своего счастья?" Наконец, нас выпустили из плотного кольца окружения: "Ой, да вы же в школу, наверное опаздываете?! Ну, идите-идите. Теперь мы сможем встречаться и сможем поговорить в любой момент". Это было мило. Но я думала: "Кто из них раскидывал наши книги? Кто унес фронтовые письма деда? Кто тот гад?", и криво улыбалась им всем. Гад был один, а все остальные тут ни при чём. Все остальные реально рады нам. Но кто-то из них был-таки гадом.

 Только потом, спустя пару дней, мы узнали, кто был тем гадом. И это был не сосед. Это был парень из дома напротив. Мы его даже немного знали. Окна его квартиры были чуть наискосок и выше наших окон. И он часто стоял у окна своей комнаты и курил, выкидывая окурки на улицу, не взглянув никогда вниз, нет ли там прохожих. Этот парень залез на рассвете на наш балкон, не зная о нашем возвращении, прошел, крадучись, из лоджии в  гостиную и замер, увидев, что в комнате все вещи расставлены по своим местам. Тут мы с мужем его и застали. Он метнулся в лоджию. Споткнулся. Упал. Закрыл лицо руками. И заплакал. Мой муж прошел мимо него. Открыл входную дверь нараспашку и тихо произнес: "Вон! Вали отсюда!" Парень вскочил на ноги и бросился на лестницу. Мой муж тихонько прикрыл дверь, обнял меня и сказал: "Ну, вот и всё! можно не переживать больше".

 А до того у нас была еще одна нечаянная радость. Радость от встречи наших детей их одноклассниками и учителями. Это было так приятно, что мы решили устроить праздник в честь нашего возвращения в школу. И через два дня мы понесли в школу три настоящих торта. Из-за этих тортов мы и не спали с мужем на рассвете, когда увидели вора. Три бисквита спечь на керосинке - это, я вам доложу, времени занимает не три часа, а все двенадцать. А тортов надо было сразу три. Детей-то трое. В трех разных классах. И всем троим рады все. Три торта для трех классов. Не"Сигуа" и не из вафельных коржей, а настоящих, бисквитных, с кремом из сгущенного молока!

 Ну, мы же приехали из России. На машине. С багажником, забитым продуктами. А сами торты из российских продуктов сделал мой муж. Он, в отличие от меня, не забыл за годы тотального дефицита, как выпекать бисквит. Я только крем для этих тортов взбивала. Эти торты спустя много лет при нашей случайной встрече припомнила одна из учительниц моих детей: "Боже мой! Ниночка! Это было как в сказке! Вдруг, в этой разрухе и торт с кремовыми розочками! Незабываемо!"

 Продукты из багажника закончились неожиданно быстро. Работы, и зарплаты, не было. Всю зиму мы питались тем, что могли купить на деньги от продажи части мебели, ковра и чешского сервиза, подаренного нам на свадьбу. А еще нас выручала машина. Когда удавалось купить бензин, муж таксовал. Мы не голодали. Но и не видели выхода из ситуации.

 И тогда мы вспомнили о том, что у нас есть заброшенный огород. Весной, в начале марта мы посеяли кукурузу и посадили картофель. Так мы стали фермерами. Но это тоже другая история. История тяжелого труда, недовольства собой и непрерывного желания изменить свою жизнь к лучшему. Зачем мы учились столько лет? Зачем нам даны мозги? Бездарно пахать и питаться мамалыгой может любой неграмотный товарищ. Мы можем делать то, что дано редко кому.

 Мы нашли выход в очередной раз. Этот выход привел нас к совершенно новому опыту, к новым возможностям и новым друзьям. В конечном итоге он вывел нас в другую страну. Мы навсегда покинули Грузию и наши дети выросли и стали квалифицированными специалистами в стране, где никогда не было энергетического кризиса, голода и тотальной безработицы.

 Теперь мы приезжаем в Тбилиси только в качестве туристов. Иногда. Раз в год. В сентябре. Когда спадает летняя жара, теплое солнце ласково греет, улицы полнятся праздной публикой и ароматами свежемолотого кофе, фруктов и овощей.

 Приезжаем потому, что Грузия нас не отпускает. Здесь остались наши сердца. И наши воспоминания о том, как мы преодолели все трудности и выжили. Выжили вопреки всем невзгодам. Выжили благодаря тому, что нас окружали хорошие люди.