Уход. Часть вторая

   С неба посыпал пушистый снег, укрывая худенькую фигуру старика. Набросало на неподвижное тело сугроб и под снегом тепло расползлось по организму. Ноги и руки его не чувствовали, а вот грудь, голова ощутили прилив крови. Мысли приобрели четкость и рассуждения покатились осмысленно. Не отпускает его жизнь. Не дает преодолеть переход из одного мира в другой, задержался  в узком месте, соединяя воспоминаниями миры прошлого и будущего. Тонка нить момента настоящего. Песок солнечных часов пересыпается из верхней части в нижнюю. Будущее становится маленьким, а груз прошлого прибывает. Чтобы изменить ситуацию, нужно перевернуть часы. Раньше ему удавалось продлить течение времени. Ныне и сам этого не желает, видно, кто другой старается за него…

   Амыр с бабушкой стояли и ждали своей очереди в погрузке. Глядя на такое большое скопление народа, им, не видевшим никогда такого в своем горном поселении, казалось ужасным. Как можно так много людей согнать в такое маленькое пространство баржи?  К плавучей тюрьме причален маленький пароходик. Подумалось, сможет ли он управиться с такой махиной. Это как мараленок против горы. Но персонал видимо знал свое дело и не первый раз занимался такой перевозкой. А арестованные все прибывали на пристань, затем стояли и, совсем обессилившие, сидели на стылых досках причала. Как только поступала команда на погрузку очередной партии, охрана, так же измотанная долгим ожиданием, принималась подгонять людей. Выражалось это в вялом понукании при помощи мата, в случае если кто зазевался и притормозил движение, в ход шли серьезные и довольно убедительные меры. Кому-то доставался пинок тяжелого ботинка, кому еще хуже – прикладом в спину. Ну не желала так долго охрана торчать на погрузке при ветре и холоде от воды.

   Мальчик помог бабушке спуститься в трюм, та вовсе ослабела и двигалась с большим трудом. Словно боялась преодолевать последний путь в своей жизни, это чувствовалось по ее поведению. В сумраке помещения, свет проникал через люки и прикрытые створки боковых щелей, которые носили громкое название иллюминаторов. Понимая, что излишний шум может разозлить конвоиров на пристани, говорили вполголоса и шепотом. Но все же вспыхивали в разных концах ссоры с криками. При дележке удобного места, без взаимных претензий не обходилось.

   Произошедшее вконец утомило старую женщину, не поднимало настроения и Амыру. На берегу он с любопытством осматривал местность, пока не получил затрещину от стрелка: не осматривайся, не готовь побега, знай теперь свое место. Река несла большие и спокойные воды. Половодье в самом разгаре. Такого у себя в горах не видел. От того и интересно наблюдать за громадами пароходами, так называли эти огромные лодки. Чуть ниже по течению виднелись железные гусаки, грациозно изогнувшие шеи, портовые краны, как разъяснили знающие люди. Баржа для ссыльных находилась на самом конце пристани, поэтому праздно шатающийся народ не мог видеть картины, удручающей своей жизненной откровенностью. Большинство прибывших в колоннах не имели с собой вещей, в чем взяли при аресте, в том и шли. На сто рядов обысканные ранее, они не имели элементарных вещей для обеспечения жизни. Нет ножа, ложки и кружки, минимум одежды, разбитая обувь. Наблюдавший со стороны, мог подумать, что собрали всех нищих по городам Сибири и решили освободить от них населенные пункты.

   Наконец в тесноту помещения впихнули сверху последних сидельцев, и люк загремел, умело и сноровисто закрываемый командой. Забегали матросы по палубе, закричали, выполняя команды. Натужно заурчал буксир, и баржа отвалила от причала. По дну зашуршала вода, люди разом угомонились и, преодолевая первые минуты неудобства, вповалку заснули, кто, где нашел место. Амыр осматривался. Видимо ему придется ухаживать за бабушкой, остались вдвоем в этом большом мире и надо же случиться –  совсем не в лучшем положении. Старая во сне пыталась что-то говорить, голова ее горела огнем. Как долго это продлится, мальчик не знал, и происходящее тревожило его непривычностью и жестковатостью происходящего.
Народ попался в трюм самый разный. Направлялись в ссылку для единого дела в основном семьи: хозяин и все домочадцы: жена, дети от подростков и до грудничков. Не довелось уйти от правосудия Советской власти и возрастному населению. Старые мужчины и женщины, встали на одну плаху с молодыми, чтобы до дна испить чашу ссыльного. А там как придется: кто в первые месяцы душу отдаст, а кто потянет несколько лет, поднимая народное хозяйство.

   В дальнем углу, в самом неудобном месте, сидел дед старообрядец. Коренастый  мужчина, широк в плечах, крепок здоровьем, нелюдим. Вся семья старалась держаться подле него и слушала с одного слова. Орава  большая: сыновья да снохи, ворох детишек,- привычные к трудностям и невзгодам, словно в крови заложено стойко переносить все лишения. По крайней мере, не выносить слабость «на люди». Хороший кряж выдернула власть из старообрядческого поселения. Рядом с ними расположились еще несколько таких же родов, они, не сговариваясь, разместились около, давая окружающим понять, что испытания переносить должны всем миром. Вместе-то вместе, только вот какие планы на них власть имеет. А власть сейчас для них – тот молоденький лейтенант в форме, обосновался в палубной надстройке. Не покажись ему что – даст команду высадить на любом берегу.

   Рядом со старообрядцами заняли места крестьяне, далеко незажиточные. А может, не успели во время ареста, собрать какой-никакой скарб, чтобы налаживать жизнь с каким-то багажом. Один вертлявый мужичок все пытался угодить всем. Даже разговаривал заискивающе, в обыденной жизни ему это не помогло, оставалась надежда, что здесь сложится иначе. Его сотоварищи принимались окружающими, как люди прижимистые -у таких водицы попросить не захочешь. Только время всех обломает, много событий впереди ожидалось!

   Во всей этой массе не наблюдалось людей интеллигентного вида. Не попали в этот трюм лекари и учителя, машинистки и служащие. Все больше люди от земли, ну да проще, когда одного сословия. Повезло с отсутствием уголовников, те по рассказам очевидцев, сразу устанавливают свои правила и измываются над слабыми духом, пользуясь молчанием остальных сидельцев не сумевших  сориентироваться и приспособиться к условиям жизни.

   Скученность давала себя знать, и даже при низкой температуре за бортом, местами на островах поблескивали залысины снега, в помещении душно. Люки охрана приоткрывала днем, а на ночь во избежание побега, закрывала вовсе. Сколько придется терпеть такое положение, не мог сказать никто. Судя по работе буксира, он еле справлялся с баржей по своей малосильности и работал только при совершении поворотов на фарватере. Баржа проще сказать, сплавлялась по реке, и сколько будет продолжаться свободное плавание – не знали, по всей видимости, ни капитан, ни команда.

   Скоро в трюме образовался смрад от пота, мочи, немытого тела. Четыре двухсотлитровых бочки, поставленные за перегородкой,  играли роль туалета, отгородить их от  расположения людей не представлялось возможности из-за отсутствия любого материала. Сидельцы, расположившиеся рядом, вскоре почувствовали все «прелести» такого соприкосновения. Глаза слезились, дышать нечем и после первых трех дней шуток и усмешек, любое хождение по нужде вызывало неодобрительные возгласы.

   Просьба к команде опорожнить емкости ни к чему не приводила. Ответ на все один у старшего охраны

- Ходите реже. Чего расповадились нырять по поводу и без оного?

- Так, гражданин начальник, дети же. Да и желудку не прикажешь, как припекает, так и бежим.

- Много говорить будете, поставлю дежурного,  перемешивать будете. А часто бегаете, так что ж, жрать меньше будем давать.

   Кормили и так, не утруждая себя. Горячего не готовили, подадут через люк кипятка, хлеба черного, соли, - на том и будь доволен. От такого пропитания и житья-бытья вскоре люд мереть начал. Первой с жизнью распрощалась в трюме старуха, которой говорят, за девяносто лет перевалило. Следом ночью отдал душу младенец грудной у маленькой худенькой молодухи. Молоко пропало, и кормить нечем, как не крутились с жевушками, а только не уберегли. Покойников велено складывать у люка, до поры и времени. А когда настанет черед придать земле, не ведомо никому. Вскоре утром приходилось проводить перекличку по покойникам.

   Умерла бабушка Амыра. Вечером долго не могла найти место и устроиться на ночь все ворочалась с боку на бок, пока не отвернулась к металлической стенке борта и не принялась шептать тихо в бреду слова разные: путая алтайские и русские. Получалось, что молится, непонятно только какому Богу. Мальчик сел рядом, она взяла его за руку, закрыла глаза и уснула. Так и пролежала до утра. Лишь с рассветом, который угадывался в щели люка несмелыми лучами солнца, почувствовал, что холодная рука. Он не плакал, не подал никому виду, ведь он – мужчина и должен переносить события жизни, как линию судьбы, написанную свыше.

   Лишь через два дня баржу причалили к берегу, оказалось остров, посреди большой реки. Назначили команду, вытащившую на веревках и опорожнившую бочки. Набрали и похоронщиков, которые вынесли покойников наверх, спустили на берег. Заставили рыть ямы, чтобы придать земле умерших. Амыра не хотели выпускать, пока начальник не дал добро на прощание с покойной.

- Пусть похоронит бабку. У него никого не осталось. Убежать, не убежит, а коль появится такое желание, останется на острове – через неделю с голодухи помрет.

   На могилу Амыр закатил камень, положил несколько поменьше, чтобы приметнее было. А на куст, стоящий рядом повязал ленту «дьялома», исполняя обычай. Будет у бабушки вода в том мире, жаль горы далеко, их заменит камень. Совсем один на этом свете остался мальчишка, как ему выживать в таком сложном мире? Не понятно.
Появилась мысль шальная, спрятаться на острове, как начальник говорил. Лучше умереть, чем одному остаться. Шагнул несколько шагов и оказался вне пределов видимости, за кустами укрылся с верой – его точно искать не станут. Еле слышно заперебирал ногами сквозь кустарник, обходя большой валун, и совсем уж невидим стал. Голову повернул в сторону от берега и обомлел: за небольшими деревьями увидел огромное и черное тело зверя исполина. Лосиха смотрела в его сторону, понимая, что ее движение может обнаружить команда с судна. Как она оказалась на острове? Разбираться некогда. Самка смотрела на мальчика большими выпуклыми глазами. В них отражался весь окружающий мир, земля. Вода и небо. Облака, проплывавшие в голубизне белыми лоскутами. И страх. Не в состоянии показать свою силу, боясь обнаружить себя, животное стояло и молчало.  И тут мальчик заметил, своим телом прикрывает маленького лосенка. Дитя несмышлёное. Мать готовая  в один момент сорваться и ломиться через кустарник, но куда уйдешь с острова. Потому и стояла в надежде не быть обнаруженной.

   Амыр сделал шаг назад, другой и выбрался к людям. Надо выживать в любых условиях, пусть мучительны и несносны они. Наперекор. И по команде с группой похоронщиков уныло побрел к барже. В душе остался, однако, порыв к жизни. Стремление терпеть и искать способ побега. Что бы не случилось, мир вокруг него жив, и он постарается оправдать надежды отца и матери, видевших в нем большого человека. Рано уходить в безмолвие, шагнул на первую ступеньку трапа, и вскоре оказался в опостылевшем трюме.

   Забившись в самый дальний угол кормы, обняв голову руками, мальчишка думал о своей участи. По  стечению обстоятельств, менее чем за месяц остался один, потеряв родных и близких людей. Пальцы нервно перебирали кожаный мешочек от которого исходил запах дома: можжевельник, травки, кусочек гранита и земля. Вот все, что связывало теперь с родиной. И, конечно же, воспоминания. Рука отца твердо придерживающая карабин, когда он прицеливался на охоте; ласковые, теплые, пахнущие кобыльим молоком руки матери; и все больше угасающий запах бабушки, терпкий травами. Так согнувшись, чтобы быть неприметным, незаметно задремал, проснувшись от прикосновения к плечу твердой руки. Перед ним стоял молодой мужчина, и внимательно смотревший из-под нависших бровей старый дед. Трудно даже назвать возраст, так изрезано лицо морщинами. Парень держал кусок хлеба и кружку с кипятком. Амыр отрицательно покачал головой, не до пищи сейчас. Старик тихо и спокойно не сказал, а попросил:

- Нужно покушать, силы понадобятся. За всех теперь жить должен парнишка, а без сил не получится. Силы они с хлебушком приходят, кипяточек – он душу согреет. Поешь.

   Не ощущая вкуса, пришлось давиться скудной пайкой, чтобы не обидеть внимательных товарищей. Ближе к вечеру уложили спать рядом с собой. Не спалось, но вскоре тишина трюма и равномерный шелест волны по днищу, усыпили.