О царском селе

Было лето 1947 года. В Ленинграде было очень голодно. Я каждое утро бегал в булочную на улице Ракова рядом с тыльным  входом в магазин «Пассаж» и получал на наши семейные карточки полбуханки хлеба на всех нас. А было нас четверо: мама 35 лет отроду и три брата. Мне, старшему было 12 лет. На улице Ракова, так же как и на нашей Инженерной, еще удаляли следы войны, заравнивали воронки, укладывали вкусно пахнущий горячий асфальт. Но есть было совершенно нечего, кроме этого небольшого куска хлеба. Осенью станет легче, появятся овощи, а пока в городе можно было раздобыть для еды только так называемые «шроты», это были жмыхи из сои. Да можно было еще достать соевый так называемый кефир, мало привлекательный на вкус, но внешне очень похожий на настоящий.
И вот в какой-то летний месяц, наверно в начале лета, наша классная руководительница, она же преподаватель литературы и русского языка Эдя Александровна собрала наш класс для поездки на экскурсию в г.Пушкин. Беззаветно любившая Пушкина и многое знавшая наизусть Эдя Александровна любила и нас, маленьких и тощих пятиклассников, её единственных детей. Помню, что с собой из еды в Пушкин мы взяли трёхлитровую бутыль соевого кефира.
Пушкин нас встретил полной тишиной, безлюдьем и совершенно разбитыми строениями когда-то прекрасных творений зодчих, имена которых мы пока не знали. Мы шли по зарослям бурьяна вдоль ободранных стен Екатерининского дворца с зияющими оконными проёмами, с обваленными кирпичными внутренностями и читали на фанерных табличках предупреждения, что близко к стенам подходить опасно.
 Из всех рассказов учительницы мне запомнились только два момента:
На восстановление дворца правительство страны выделило 12 килограммов золота.
В Москве будет построен прекрасный дворец, через стекла которого снаружи не будет видно ничего, а изнутри наружу будет всё видно.
Уверен, что Эдя Александровна много рассказывала нам о Лицее, о Пушкине, о красотах Царского Села до войны, но у меня в памяти от этой поездки осталось только золото на восстановление и Дворец в Москве.
Я прекрасно знаю Екатерининский и Александровский сады в Пушкине, и сам город Пушкин. Я знаю Большой Каприз, Адмиралтейство, Башню Руину, Китайский дворец, Эрмитаж, Агатовые комнаты, Турецкую Баню, Мраморный мостик, Шапель, гору Парнас, Розовое поле и кое-что еще, но тогда я этого ничего не знал. Однако, почему-то поездка в разрушенный Пушкин запомнилась на всю оставшуюся жизнь.
А Эдя Александровна каким-то странным образом внешне, образно слилась в моем воображении с живым Пушкиным. Их лица совместились в моей памяти не случайно. Оба они, на мой взгляд, родственники, семиты: он эфиоп, она иудейка. Хотел сказать еврейка, с некрасивым, слегка усатым лицом, но воздержусь. Воздержусь потому, что лицо это становилось привлекательным своим вдохновением и любовью к жизни, когда она нам читала наизусть стихи Пушкина или рассказывала о прекрасной русской литературе. А было ей тогда лет 35, она была худа, только что пережила блокаду, но вместе с нами во дворе школы на занятиях по физкультуре прыгала с разбега в длину. Она водила нас в ТЮЗ на Моховой на спектакли и делала мне в антракте замечание на немытые грязные руки. С нею мы ходили в Дом Журналиста на Невском, что был в красивом красном здании прямо напротив тоже красного дворца князей Белосельских-Белозерских, в котором тогда был Куйбышевский райком партии.
После школы я виделся с Эдей Александровной всего раза три-четыре с многолетними перерывами. После окончания военного училища лейтенантом в 1954 году. Два раза в Москве в семидесятые годы.
Много-много лет спустя, примерно через 35 лет после описываемой поездки в Пушкин я с женой Клавой был в Ленинграде, и мы побывали в гостях у Эди Александровны на Кировском проспекте. Встреча была очень тёплой, Эде Александровне, как я заметил, очень понравилась Клава, мы много говорили, Клава даже прослезилась. Мы с Клавой были на машине и, возвращаясь в Москву, с удовольствием ели на ходу прекрасные бутерброды с килькой, которыми нас обильно снабдила моя старая учительница.