Хозяин безлунной Москвы. Глава 30

                Глава 30.
         Угрожающе клацая остроконечными зубами, выплёскивая вместе с пенистыми струями слюней желчь, смешанную с вероятными пошлостями на своём непонятном даже потомку загадочного пса языке, ощетинившись, нещадно взрывая присыпанную опилками плотную землю, Пьеро и Арлекин готовились к смертельной схватке за право обладания телом весьма сомнительной красоты, к тому же, далеко не первой свежести, не раз имевшего неосторожность понести, знатно потрёпанного ветрами, возрастом и плёткой дамы сердца. Конфликт между обычно не разлей вода друзьями возник ещё вчера, когда плешивая Коломбина заблагоухала особыми ароматами, свидетельствующими о том, что она та ещё штучка, вроде немолодая, но не растерявшая в прозе жизни своей женской сущности, и по сему торжественному поводу отправившаяся, от греха подальше, сопровождённая бдительным Герой, в отдельные покои, грустно взирая большими навыкате глазами на привычный для неё весьма скудный мир, ограниченный непрочными матерчатыми стенами, сквозь тонкие решётки. Прошлым днём ухажёры удовольствовались только взаимными оскорблениями и демонстрацией внушительных клыков. Сегодня же кавалеры распалились не на шутку, забыв в порывах страсти о былых добрых приятельских отношениях, безапелляционно ступив на тропу войны. Атаки, перемежающиеся недолгими трусливыми ретировками, длились с самого утра, потихоньку раздражая распалённый последними событиями мозг. В итоге, более крупный и увесистый Арлекин не вынес нервного напряжения и вцепился в белоснежные кудри недавнего товарища. Пьеро взвыл от дикой боли, подпрыгнул и, изогнувшись, ответил смачным укусом в пёстрый бок нападающего. Соперники повалились наземь, сомкнувшись в плотный клубок, и покатились мимо апартамента возлюбленной, наблюдающей с восторгом за рыцарским турниром, напрочь о ней забыв.
- Пошли вон, - некогда изувеченная огнём ладонь подхватила валяющийся рядом сапог и запульнула что есть мочи в смачно грызущих друг друга самцов. Взвигнув, собаки взмыли в воздух, расцепившись, и ринулись наутёк, распахнув на мгновение взъерошенными лбами портьеру, прикрывающую вход в соседнюю комнату.
- Эх-ма, ублажил, - взмахнув солидного размера крылами, спустившись с кривого притолока крошечного оконца, скозь которое лениво накрапывал тоскливый сентябрьский дождь, протянул удовлетворённо разноцветный, нещадно покоцанный, видимо, в суровой природной жизни ара, обнаруженный и бережно заловленный давеча участливым Георгием среди стаи суетливых воробьёв. – Мякишечки мягенькие, бёдрышки, словно блинчики горячие, потаскушка, сама напросилась, сама, - сурово забормотал он, деловито расхаживая взад-вперёд мимо клетки, мрачно косясь на разочарованную Коломбину, тоскливо заскулившую и свернувшуюся в рулет, словно знающий толк в полицейских делах старый и опытный ищейка, забавно раскачивая крупным птичьим телом, заставив Бодончара печально хмыкнуть. Где-то он уже слышал подобные отвратительные интонации.
- Ах вы, бедолаги мои, - засочился сквозь тканевую стену низкий прокуренный женский голос, – девицу не поделили. Ну, пойдёмте, я вам косточки дам, несчастные, остужу пыл лакомством. Видно, сбылось моё пророчество, - голос повысился, зазвучав победными нотками, - как собаки возбудятся, потеряешь покой и сон, псовый сын. А ещё издевался, утверждая, что шарлатанка, - неровные шаги зашаркали прочь, уводя за собой подскуливающих животных. – И отчего это ко мне жаждущие правды вереницей тянутся? – раздался осиплый смешок.
     Как же его бесила эта, испокон века, знающая всё наперёд ведунья, с которой приходилось на протяжении стольких месяцев ложится в одну постель! Её отвратительный голос, шершавое, пахнущее дымом скособоченное, хотя и далеко не старое, приветливое тело, тёмный, вечно ершисто вздыбленный пушок над верхней потрескавшейся губой и ежедневные пророчества, правда, в отличие от нагаса Мунхэ, простые и понятные, без всяких закидонов. К примеру, неделю назад, накануне встречи с тем самым заветным камнем, Вадома изрекла, сосредоточенно раскинув карты на столе, уверенно ткнув пальцем в червовую даму:
- Найдёшь, наконец, своё сокровище в казённом месте, только счастья тебе оно не принесёт, одни беды. Не ходи за ним, оставь пока не поздно тщетные попытки вмешаться в ход предначертанной свыше судьбы.
    Тогда её слова показались ему полным бредом сумасшедшей, но ныне выходило, что карты знали больше, чем вечно расслабленный, давно оглохший к просьбам, Тэнгри... Выудив из кармана с трудом раздобытый перстень, потомок великого рода Борджигин принялся его в который раз рассматривать, раздумывая параллельно в сотый раз: а не стоит ли рассказать цыганке всю правду о прочестве Духа гор? Вдруг, подсказку важную даст? Но страх вспугнуть и без того постоянно стремящуюся прочь от него удачу сковывал язык. «О предсказании никто знать не должен», - настойчиво нашёптывал на ухо поэтичный покровитель. И без того она слишком близко подобралась к сокровенному, разглядев на истерзанной раскалёнными углями ладони неожиданно проявившуюся морду собаки, обозвав его особенным носителем древних знаний, по какой-то нелепой кровавой причине, неукоснительно теряющего дар. Опять эта кровавая составляющая! Что за глупость? Да не убивал он никого! Хотя ныне, после стремительно пронёсшихся вблизи раскосых ястребиных очей происшествий, Бодончар не был полностью уверен в своей невиновности. Камень, как камень, вполне себе обычный минерал. Отпрыск доблестных цонгоолчууд яростно растёр его пальцами, сотряс в воздухе, постучал тупо о деревянную балку, всматриваясь с пристрастием в равнодушное нутро, ожидая некого непонятного знамения. И оно явилось! В виде испуганных, глубоко разочарованных изумрудов, отчаянно прожегших кольцо и моментально покинувших сладкое томительное видение. Такое чудо он не встречал никогда: ни в поместье отца, ни в долгом странствии к Первопрестольной, ни в самой Москве, славящейся пригожестью коренных жительниц, до недавней поры. Духовный наследник верховного шамана Чингисхана всегда считал самой красивой и желанной собственную сестру, но неожиданно узрев в самом центре Белокаменной стройную белокурую Туя-Хатун, владычицу переливающихся под холодным Сибирским солнцем водоёмов, с нестерпимо нежными чертами фарфорового лица и белокурыми волосами, понизил Гоа-Марал до звания всего лишь второй жены, едва вдохнув на расстоянии сладкий аромат атласной кожи с примесью тонких дорогих духов. Такую бы прижать к себе, забыв о всех невзгодах, и ласкать целый век, наслаждаясь пьянящим запахом. В жутко ноющей от искренних переживаний голове возникла чудесная картина, будто он, повелитель многочисленных российских народов и пророк восседает на золотом троне свергнутого по воле покровителя царской власти, белого божества Нойон Сагаан Тэнгэра, Александра, кажется третьего по счёту, издавая новые, невиданные доселе указы, укутавшись в горностаевую шубу, в шапке с лисьими хвостами, спускающимимся на спину и плечи, украшенной спереди голубым алмазом, снятым некогда предками в походе со лба богини Шивы, а рядом, скромно потупив огромные изумруды, возлежит она, пусть даже в сарафане и кокошнике с перекинутой через плечо толстой белокурой косой. Чем плохи яркие славянские наряды? Криво подлатанные провинциальными докторами зубы осклабились в весьма откровенных мечтах, дрожащие в бешеной страсти изуродованные в раскалённых углях персты стащили за ненадобностью надетое чужаком обручальное кольцо с тонкого пальчика правой руки. Саданув по ноге, будто тяжеленная мраморная плита, оно заставило воспалённый мозг несколько угомониться, забыв на время о мучительном вожделении и, восстановить, наконец, цепь свалившихся на него событий по порядку.
      Коли эти две неуёмные свербигузки не собрались, неожиданно, с ним посетить «расчудесный город, особо сверкающий сусальным шиком в осенние дни», по заверению одной из них, вряд ли случилось то, чего теперь категорически не исправить. Правда, к его вящему удовлетворению, пока совершенно не проявивший себя минерал, наконец, тускло мерцал в опалённой ладони, но какой жестокой ценой оказался добыт! Всё началось с нечаянной встречи на забитом до отказа народом, бешено орущем базаре давно не видевшихся подруг, а может, судя по спонтанному холодному расставанию, и врагинь (кто этих баб разберёт?), принявшихся нарочито приветливо лобызаться и визжать, словно недорезанные овцы. Бодончару, вынужденно сопровождавшему одну из товарок, пришлось раздражённо притормозить, рассмотреть с неприязнью незнакомую, пышно и безвкусно разодетую титёшницу с внушительной родинкой на правой щеке, бросить кокетливый взгляд на застывшую поблизости круглолицую миловидную горничную, едва удерживающую в подрагивающих от напряжения руках громоздкую и явно тяжёлую корзину, набитую доверху далеко не бесплатными дарами природы, и, от нечего делать, прислушаться вполуха к глупейшему диалогу, сводящемуся к восторженным восклицаниям: «А помнишь? А знаешь? Ах, какая беспросветная дура, эта Эмилия!», уставясь на крепкие пятнистые ножки ладных боровиков, выложенных аппетитной горкой на обширном прилавке с грибами. Он почти забылся, погрузившись в омут хмурых мыслей, и чуть не подпрыгнул, услышав хвастливое изречение грудастой визави:
- А это – новый минерал из Сибири, Еремеевит. Название, так себе, в честь учёного его исследовавшего. Но цена, ого-го! Наравне с алмазом, слишком редок. Да ещё с каким-то там электрическим эффектом, категорически незамеченным мною, - раздался глупый раздражающий смешок. – Перстень сей мне Морданшин намедни подарил, приобретя по случаю в Петербурге. Балует любимую жену, потерять боится. Ты слышала, милая, какая громкая история с первой партией только обнаруженных и добытых самоцветов произошла прошлой весной неподалёку от Первопрестольной? Чуть не украли! – далее, таинственно понизив голос, дама с родинкой поведала подруге о наглом нападении на караван на подступах к Белокаменной отъявленными головорезами и спасении оного бесшабашными орловскими стражами. Осторожно выглянув из-за плеча своей временной госпожи, будущий пророк пробежал хищными глазами ястреба-тетеревятника по возбуждённо размахивающей короткопалой руке, безошибочно вычленив среди отвратительно слепящей россыпи пошлых драгоценностей так нелепо упущенный им камень Мудрости, очевидно, не добавлявший ума богатой расщеколде. С орловских стражей диалог плавно перетёк на тему некого «самого Орлова», вероятно приятного им, поскольку голоса у собеседниц заметно повысились в тональности и защебетали. Но, как только мадам Морданшина  с небывалым энтузиазмом и странными издевательскими интонациями принялась вещать о его скоропалительной женитьбе на неземной красавице, ухватившей удачно за хвост Жар-птицу, в отличие от некоторых, не таких везучих, сопровождаемая им барыня странно передёрнулась и, пробормотав несвязно прощальные слова, бросилась стремительно вдоль базарного ряда, расталкивая сотрясающимися плечами толпу покупателей и праздно слоняющихся зевак, не оглядываясь на еле поспевающую за ней, промолчавшую в течение всего странного диалога, спутницу.
      Постояв в замешательстве с минуту, раздумывая, за кем из удалившихся болтушек стоит последовать, Бодончар, решив, что Тэнгри даёт ему второй шанс, пустился догонять исчезающих среди смачно бранящейся русской орды, несправедливо одарённую волшебным минералом пышногрудую особу с семенящей позади горничной.
      Несправедливости, кстати, как он успел заметить, осев недавно в Первопрестольной, в этом центре удивительной роскоши и ужасающей нищеты обнаруживалось гораздо больше, чем в простых провинциальных городах, не говоря о его скромной Родине. Средства на достойное существование здесь имели либо богатые наследники, либо те, кому элементарно повезло незаметно украсть, обмануть, обсчитать, по званию - чиновники, по поведению – обычные воры. Ужасно хотелось внести положительные коррективы в незаслуженный расклад. А почему бы и нет? Он же – не простой смертный, он – официально объявленный шаманом спаситель рода человеческого!
     Выяснив без труда истинное, наиглупешее, по его мнению, имя-отчество-фамилию владелицы особого минерала, звавшейся Пульхерией Власьевной Морданшиной, продолжатель династии Чингисхана и Батыя, жестоко забросив, сочинив на ходу нелепейшую причину, весёло щебечущих спутниц, пустился в очередную слежку, не такую долгую и обременительную, как в путешествии из Сибири в Москву, но несказанно раздражающую. Всего-то требовалось, дабы грудастая тупица забрела в какую-нибудь безлюдную подворотню или плюхнулась в тёмном сквере на пустующей лавочке. А он вежливо бы подсел рядом, да и попросил миролюбиво, сверкнув ненароком перочинным ножиком, поделиться всего одним колечком, нисколь не претендуя на остальные драгоценности, ни в коем случае не проливая кровь. Так нет же! Сия трындычиха, истинная находка для шпиона, упорно разъезжала в собственном экипаже или шастала исключительно в многолюдных местах, заговаривая абсолютно с каждой встречной, распахивая сорочий рот, выливая последние сплетни, словно вонючие помои на мостовую. Шурша сапогами по опавшим золотистым листьям, отражающим скорбно тускло-розовый осенний закат, Бодончар провожал её, кроя последними словами припозднившихся прохожих, до ладного двухэтажного особняка в Мерзляковском переулке, идеально подходящем названием живущей здесь скверной барыне, с надеждой заглядывая в сияющие канделябрами окна, разочарованно наблюдая, как стягиваются с коротких рук кольца и запираются в массивный сейф.
     Казалось, скоро от этой бесплодной слежки он помутнится разумом, но благородный покровитель судеб монгольских народов Дзаячи соблаговолил смурым утром стуком массивной двери разбудить подопечного, прикорнувшего с вечера на скамье, и указать длинным сияющим пальцем на нарядное крыльцо аккурат в тот момент, когда титёшница в алом пеньюаре, торопливо сунув в руку круглолицей горничной записку, сурово и тихо, оглядываясь напряжённо на спящий дом, повелела исполнить поручение. Отчего-то девушка испуганно затрясла головой и попыталась возразить, но получила от моментально разъярившейся барыни смачную затрещину. Не смея более спорить, служанка спустилась по ступеням и, покрепче завернувшись в потёртую турецкую шаль, ссутулившись, поёживаясь и негромко всхлипывая, побрела вдоль застроенного роскошными особняками переулку, не оглядываясь, не пытаясь обнаружить слежку. С полчаса горничная вихляла по ярким улицам Первопрестольной, одна – краше другой, затем боязливо замерла супротив мглистой дыры, завершившей приятный и вполне безопасный путь, и несмело ступила в неухоженную и мрачную часть древнего города. Миновав устремившуюся в небо пожарную каланчу, освещённую единственным неразбитым фонарём, она углубилась в такие жуткие дебри заводских строений с торчащими из крыш ржавыми, а изредка и блестящими новизной трубами, словно скованными цепями пленниками, наказанными за неповиновение вечным запретом на сон грозным Батыем, что даже отпрыску ста пятидесяти отважных воинов стало не по себе. «Она просто боялась сюда идти, - догадался он, - поэтому и попыталась возразить жестокой госпоже». Остановившись возле очевидно в спешке возведённого неровного здания с потрескавшимися стёклами мутных окон, с готовностью выпускавшими наружу нескончаемые потоки русской брани, девушка подскочила к покосившемуся крыльцу, вынула сбоку от двери кирпич, сунула в проём записку, задвинула и, сделав пару шагов назад, подобрав из зловонной лужи увесистый камень, весьма ловко и метко кинула его в окно второго этажа, добавив ещё одну трещину в чудом не рассыпавшееся стекло, к счастью, моментально ретировавшись. У него имелась максимум минута. Подбежав к крыльцу, Бодончар поспешно вынул, развернул и попытался прочитать письмо, но, вот незадача, оно было зачем-то написано не по-русски. Это показалось ему курьёзным: в такой дыре и на иностранном. Ужель в сей клоаке французы или немцы обитают? Тем не менее, он успел вычленить из череды заморских слов и запомнить главное, суть послания:  «Kokorevskoe» и «20 sent., №211, a 6 heuresdusoir». Вернув записку на место, будущий пророк отступил в темноту, рассудив, что местонахождение некоего Кокоревского и перевод белиберды после цифры «6», удастся выяснить без труда, учитывая временно сложившиеся связи с так называемой элитой, и изготовился ждать. Спустя пару минут на крыльцо неспешно выплыл, покачиваясь, сонно ероша рукой густую пшеничную шевелюру, высокий статный мужчина приятной наружности в прохудившемся дырявом халате, затянулся папироской, выбросив окурок на дорогу и только решился отодвинуть кирпич, хищно улыбаясь своим мыслям, как следом выскочила возбуждённая и заплаканная, довольно смазливая девица, вцепившись остервенело в рваный рукав кавалера, простонав, наигранно и неискренне всхлипывая:
- Не надо, Веня, не надо, прошу! Не бери его, не читай! Чую сердцем, в беду попадём, коли встретишься с ней.
- Да погоди, краса моя, умерь истерику. Таких гадов наказывать надо. Успокойся, справимся, - вытащив послание из тайника, прочитав, не по-доброму ухмыльнувшись, сверкнув в просветлевшее на мгновение рассветное небо синими глазами, он ласково подхватил девушку за талию и удалился в дебри неухоженного дома.
     Похоже, дело касалось необычной интрижки между обеспеченной, не слишком привлекательной дамой и бедным, но лакомым во внешней пригожести малым. Вот оно – самое бескровное и безобидное средство добывания заветной вещицы – шантаж! До чего хорошо всё выходило! Один в один! Оставалось только настроить одну из известных особ на соучастие в мелком преступлении (он догадывался, как это сделать), а там, пусть хоть великий потоп, камешек уже будет у него в кармане. Дальше, поминай, как знали. Кто же мог помыслить, что всё так отвратительно сложится?
       С самого утра знаменательного дня Бодончар носился в наёмных пролётках и вышагивал за беспокойной дурой по пятам, в первую очередь, отойдя от крыльца в Мерзляковском, осторожно заглянув над пышно разодетым плечом в волнении, проверив, на месте ли кольцо. Она нанесла визит кому-то на Сретенке, ненадолго исчезнув в крепких стенах ухоженного дома, затем, покинув его, заворожённо уставилась на гиганта в кофейном пиджаке, привязывающего огромного вороного коня возле входа в роскошное заведение терпимости, ярко обозначенное красным фонарём, зачем-то бросившись с ним здороваться, обождала недолго, минут пять, не более, дабы с ним же, покинувшим здание, попрощаться, и поплелась, отпустив кучера, по московским улицам, словно не разбирая дороги, бесконечно останавливаясь супротив знакомых дам, выливая на них помои из сплетен. Интересно, по какой пикантной причине, явно исключая сладострастие, рослый богатырь посетил сие особое учреждение?
        Во второй половине дня, когда у потомка Чингисхана, излазившего с детства пешком добрую часть Сибири, ноги разъезжались от усталости, а сей неуёмной трындычихе всё было не по чём, словно ведьме, нежданно появилась ОНА, сверкающая загадочной мечтательной улыбкой златокудрая повелительница рек и озёр в дорогом одеянии, собирающаяся посетить волшебный мир детских игрушек. Её кожа сияла лёгким ровным загаром, аристократичной полупрозрачностью и атласной гладкостью, очевидно, не тронутая суровыми испытаниями не то, что тайги, как у крепкой толстокожей в прямом и переносном смысле Гоа-Марал, а даже окрестных завьюженных по зиме полей Московской губернии, её белокурые волосы, уложенные в аккуратный узел под маленькой синей элегантной шляпкой, переливались холодными лучами стремительно погружающегося в прозрачные воды Байхола равнодушного к страстям земным солнца, её огромные прозрачно-зелёные очи и немного  оттопыренные ушки, придающие лёгкий оттенок хулиганства слишком правильной совершенной красоте, украшенные мастерски огранёнными, оправленными в тонкое ажурное золото сапфирами, тревожили в восторженном сознании память о безвременно утраченной матери, поведавшей некогда ласковым шёпотом маленькому сыну о главных отличительных признаках таинственной властительницы водной глади Туя-Хатун, виденной ею единожды – маленьких, но несколько отступающих от изящного черепа ушках и прожигающих насквозь изумрудных глазах. Но главным являлось не всё вышеперечисленное, главным был сводящий с ума аромат, окутывающий хрупкое тело, смешанный с утончёнными, видимо, заморскими духами, но всё же легко распознаваемый человеком с многолетним опытом охоты, а значит, с отменным нюхом. Многострадальный отпрыск ста пятидесяти воинов, не покорившихся власти Цинской империи, не раз слышал от старейшин улуса, с которыми в своё время не брезговал потрепаться о жизни, что мужчина, дескать, влюбляется в женщину не по причине выдающейся красоты или соблазнительной фигуры, а по зову особого неповторимого запаха. Тогда он не мог понять смысла странных и немного, как ему казалось, смешных и наивных изречений. Теперь впервые осознал. Она пахла полевыми цветами и мёдом, и ещё, пожалуй, Сэсэгэн Ногоон, богиней весны и горным дурманящим воздухом. Она пахла жизнерадостностью и лёгкостью. Она пахла предвкушением острого наслаждения. Она пахла опасно для представителей сильного пола. Будь он её супругом, ни на шаг бы не отпустил от себя, избегая беды.
        Зачем дама с глупой фамилией Морданшина наплела молодой барыне такую чудовищную неправду? Он же сам видел, как её, теперь понятно, именно её исполинский супруг в кофейном пиджаке покинул публичный дом, не успев пробежать по этажам и насладиться грязными телами. Ему хотелось крикнуть, разглядывая через отвратительно напрягшееся в сплетнях плечо, моментально поникшей очаровательной незнакомке: «Не слушайте эту тупицу, муж вам верен! Я свидетель!», - но коварный Эрлэг – Каан, владыка подземного царства, шепнул в возбуждённое ухо: «Помолчи! А вдруг она оставит его и будет навеки твоей». Аргумент был серьёзнейший. Красавица зачем-то уставилась бездонными изумрудными глазами на тот самый перстень, хотя вся рука расщеколды была усыпана драгоценностями, затем бросила рассеянный взгляд на мостовую, словно минерал отвалился от короткого пальца, и, пробормотав слова прощания, поплелась, опустив точёную головку, вдоль нового пассажа.
        Напрочь забыв о Пульхерии, будущий пророк, как зачарованный, устремился за манящей богиней. Пройдя каменный мост и набережную, красавица, неожиданно затормозив перед Кокоревским подворьем, разглядывая его, будто в забытьи в течение четверти часа, решительно устремилась к казённому подъезду, роясь на ходу в расшитом ридикюле и исчезла в недосягаемых номерах, не оглянувшись на будущего вершителя судеб человеческих, попросту его не заметив.
        Словно заворожённый, Бодончар смотрел на окна гостиницы, укрышившись в сомнительной тени частично оголившегося дуба, выискивая средь залитых вырвавшимся на свободу из плена туч осенним солнцем стёкол волшебный изумрудный взгляд. Но он так и не появился. Зато, спустя пару часов, в подворье уверенно ворвалась Морданшина, а через несколько минут за ней последовал тот самый мужчина, получивший записку. Стоило покинуть опасное место наблюдения, пока на него, замеревшего в восторге никто не обратил пристального внимания, но тут псоголовый наследник Чингисхана замешкался и забылся. С ним  впервые случилось эмиричанье, удушающий припадок, свойственный народам, наблюдающим из года в год колдовское северное сияние. Стукнувшись головой о ствол дерева, он внезапно  законвульсировал, ощущая во рту вкус рвущейся наружу пены, и свалился наземь, ободрав о ребристую кору сквозь сукно зипуна спину. Очнувшись, страшась бросить взгляд в сторону коварной гостиницы, потомок рода Борджигин поспешил прочь от неё, хватая судорожно ртом прохладный воздух, дабы укрывшись в надёжном месте, где ему всегда были рады, как ни странно, легко выяснить, в ожидании трофея, что Хозяин безлунной Москвы и есть тот самый, оказавшийся яблоком раздора для неуёмных свербигузок Орлов, тот самый, чьи люди пресекли весеннее ограбление, тот самый, которого так ловко и низко оклеветала, невозмутимо взирая в огромные разочарованные изумруды, гадкая Морданшина.
        Вырвавшись из тревоожного забытья на рассвете в объятиях хромоногой Вадомы, он подумал снова, как и намедни, что всё случившееся позавчера ему только приснилось, примял покрепче подушку, дабы попытаться заснуть, звякнул ногтем обо что-то стеклянное, подскочил, выудил на свет кольцо с жёлтым камнем и рассеянно уставился на него.
- Я предупреждала, - прохрипела цыганка, стянув с поджаристого тела лоскутное одеяло, вырвавшись на секунду из объятий Морфея. – Потеряешь покой, псоголовый, как только встретишь червовую даму!
- Даму? – удивлённо обернулся он на постылую любовницу. – Мне показалось, речь шла о казённом доме и сокровище.
- Так она, червовая, и является сокровищем, - цыганка хмыкнув и смачно зевнув, захрапела.
- Погодите, погодите, - Бодончар вскочил, вытащил из-под кровати пыльное тельце давно заброшенного онгона Эргил Буга, изготовленного из шкуры вонючки, потёр его и, нахмурив опалённые брови, принялся вспоминать предсказание Мунхэ, вернее некоторые его части: «Встанешь вслед большого человека, Силу великана обретёшь... К дочке колдуна не приближайся, Благородная с волшебными глазами не твоя, Царевна рек – судьба богатыря! Коль хочешь жить, не прикасайся к ней, В ней твоя смерть, потонешь в омуте очей». Так вот же, всё, как на ладони – богатырь и его прекрасная супруга. Он подошёл совсем близко к разгадке предсказания, настолько близко, что подпрыгнул и выкрикнул тривиально русское: - Ура! чмокнув  полинявшую фигурку божества.
     У входа в шатёр раздалась громкая возня и кашель, послышался нерешительный стук сапог. Вадома, проснувшись, нацепив на голое тело бархатный пеньюар, тихо бранясь и прилизывая рукой спутавшиеся волосы, выскочила наружу, тупо и сонно распрашивая, чего изволят господа полицейские.
- Не волнуйтесь, сударыня, - послышался приятный уверенный тенорок, - не про вашу честь прибыли. Не находится ли часом на вашей территории человек с монгольскими чертами и жёлтыми глазами? Он разыскивается по подозрению в преступлении.
      «Причём здесь я?» - мелькнуло в вспыхнувшей горькой несправедливостью голове. Но размышлять о превратностях судьбы было некогда. Схватив суму, бросив туда перстень и онгона, разбежавшись, выпрыгнув в крошечное окно, взлетев на первую попавшуюся лошадку, потомок Чингисхана прошептал: «Поддержите, огненный Улаан Атай и свирепая Бабушка Маяс, не дайте животному споткнуться», втопив пятки в крепкие бока, и был таков.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...