Записки со Старой площади. Генсек и партия противо

Махов Е.Н.

Записки со Старой площади.
Генсек и партия: противостояние и последствия
               

 
      В своей книге автор делится своими воспоминаниями по-существу о последнем времени существования партии и ее кончине. Ценность воспоминаний в том, что Махов Евгений Николаевич дает материал не из трудов других авторов, а делится личными впечатле-ниями и размышлениями. Он участвовал в работе съезда не будучи делегатом, но тем не менее Махов Е.Н. при выборах был «под одоб-рительный шум зала», без голосования избран в состав Центральной Контрольной Комиссии. С назначением Председателя ЦКК Бориса Пуго на другую работу Махов Е.Н. занимал пост руководителя но-вой структуры – Центральной Контрольной Комиссии КПСС.
             Этот орган был воссоздан по образцу ленинской ЦКК на по-следнем XXVIII съезде КПСС. Организация была наделена больши-ми полномочиями, в частности подотчетности только съезду КПСС и правом проверки деятельности всех органов партии, включая По-литбюро, Секретариат и всех структур партии. В связи с этим автор делится впечатлениями о проведенной работе по проверке работы Политбюро и подотчетных органов. Впервые за историю партии ра-бота этих высших органов признана неудовлетворительной. Это но-вое явление в партийной жизни, но партия просуществовала после этого съезда по существу один год и была разгромлена. Причины развала парти и немощность руководителей КПСС показана в книге довольно убедительно.
       Надо отметить, что книга насыщена не только документами и ма-териалами, но и личными откровениями автора. Все это создает ин-терес к ней.

Подошли к рубежу с неизвестным будущим
 Если бы знать, куда упадешь, подстелил бы соломки. Такая есть русская пословица. Я вообще не предполагал, что моя служба из войско-вой переместится в аппарат ЦК, а по времени совпадет с событиями кон-чины партии и окончательного разрушения государства.  Два с половиной года мне пришлось работать на Старой площади и за это короткое время я многое открыл для себя о внутренней жизнедеятельности штаба партии, о ее руководителях, их взаимоотношениях, методах партийного влияния на политическую и экономическую жизнь страны. Вот почему этот опус я от-даю своим впечатлениям о работе в ЦК КПСС. Более того, даже возьму на себя смелость поделиться личными впечатлениями о деятельности Полит-бюро, руководителей отделов и даже Генерального секретаря ЦК КПСС. Подчеркну, не руководителя страны в должности Президента, а именно первого лица в партийной номенклатуре СССР, т.е. Генерального секрета-ря, того, кому съезд поручил заниматься партийной деятельностью.
Полагаю, что для этого у меня есть основания и возможности. По-следняя моя должность была связана с Центральной Контрольной комис-сией (ЦКК КПСС), избранной на XVIII съезде партии и эта комиссия обла-дала полномочиями проверять работу любых органов партии, даже таких как Политбюро и Секретариат. ЦКК единственная структура в партии, ко-торой не имели право руководить ни Политбюро, никакой иной партий-ный орган, кроме съезда.  Всего год просуществовала партия после прове-денного съезда. К тому же в запутанной политической обстановке, когда непонятно было кто с кем и кто за кого.  Кое-кто в вихре политических со-бытий не успел даже понять, откуда в партии вдруг появилась новая, ле-нинского образца партийная структура. Вот я и поставил перед собой за-дачу рассказать про короткий, но исторически значимый отрезок времени завершения существования ЦКК КПСС, приведшее к развалу Советско-го Союза


Порой кажется, что не было 70 лет Советской власти, не было той жизни, о которой чаще и чаще вспоминают не получающие зарплату шах-теры, выброшенные за ворота разрушенных предприятий рабочие, разо-ренные колхозники, униженная офицерская гвардия. Не было героических свершений и трудовых подвигов, которыми гордилась вся страна. О том времени и осталось, дескать, в памяти только несколько драматически – печальных по последствиям дат: 19, 20, 21, 22 августа 1991 года и емкое определение короткого (к счастью) периода жизни – «девяностые».
Удивительно, но как много вдруг оказывается желающих «прило-жится» к этим датам со своими впечатлениями, воспоминаниями, попыткой чем-то новым, «свежатинкой», а точнее «тухлятинкой» удивить некоторую не притязательную публику. Бурный, чаще мутный поток писанины о тех памятных августовских днях иногда и спадал, но отдельные всплески, бурные ручейки, как в весеннее снеготаяние, всегда появлялись и, как пра-вило, к определенным датам.  Писаки спешат как на отходящий поезд. А вдруг не успею влепить свою статейку. Пройдет горячка и …гонорар про-пал. Так и живет от даты до даты, от события до события, от скандальчика до катастрофы с человеческими жертвами некая (не лучшая, на мой взгляд)  прослойка из числа пишущей, говорящей, негодующей, поднато-ревшей на политических шоу братии, пытающейся «затмить» своими по-знаниями и открытиями других единоверцев. Но с какой стороны не по-смотри на этих подкормленных «демократических народников», вся эта вольерная семейка по крови, по нутру похожа друг на друга. Дети «рево-люции» 1991-го.
Хорошо журнальным боссам и тем, кто «застолбил» себе программы в «Зеркалах», «Сферах», «Моментах истины»  и им подобных, кто полу-чал в программах престижное время, имел сильных покровителей. А вто-рому, третьему и последующим  эшелонам? Этой серенькой массе завид-но, но жить тоже хочется хорошо, к хлебу желательно иметь кусочек мас-ла. Да пожирней. Вот и приходится им, высунув язык гоняться за «оче-видцами», выуживать фактики, да такие, чтоб похлеще, погрязнее. Можно и со скандальчиком. Иначе не опубликуют, не выведут на экран или в эфир, ибо конкурентов как на псовой охоте, и кто-то обязательно опере-дит. Поэтому надо спешить, спешить, спешить… Свежесть и достоверность не главное. Главное – успеть выложить свой товарчик на прилавок.
Такая горячка присуща, как правило, тем, кто знает меньше, порой сам не является участником того, о чем пишет, но стремится на «первый черпак». При отсутствии порядка и элементарной морали в этом амплуа, вседозволенность расходится метастазами. Вспоминается эпизод, расска-занный давным – давно кем-то из военных журналистов. Якобы, Сталину сообщили, что два полковника сразу после окончания Великой Отече-ственной войны опубликовали мемуары с попыткой дать историческую оценку тем памятным событиям. Сталин спокойно воспринял эту инфор-мацию и сказал:
– Что они могут написать? Великое оценивается со временем. А что полковники могут рассказать сейчас?
Возможно, в реальности и не было такого разговора, но смысл до-статочно понятен. В то время в обществе чувствовалась потребность обра-титься к итогам прошедшей войны. Бум мемуарной литературы пришелся на 60 – 70 годы. Мне почему-то запомнились одни из первых мемуаров «Генеральный штаб в годы войны» генерала армии Штеменко С.М. Эта книга была воспринята в народе очень хорошо, Я уж не говорю о долго ожидаемой книге воспоминаний маршала Г.К. Жукова. За ней стояли в очередях, продавали из–под полы или по знакомству. После войны поде-лились своими размышлениями и воспоминаниями практически все из-вестные военачальники – участники Великой Отечественной.
В 90-х т.н. «демократия» нагло властвовала над умами людей. Ме-муарами были забиты книжные развалы. Чего только не найдешь здесь. Но отечественных авторитетных авторов фактически не было. Их потесни-ли мемуары американских, английских, французских генералов, вплоть до высшего командования гитлеровского рейха. В канун 60-летия Победы в Великой Отечественной войне выбросили в продажу мемуары Геринга, Гесса и др. лидеров гитлеровского рейха. Даже Майн Кампф лежал на книжных развалах. Просто насмехательство над нашей святыней – Днем Победы.
Из отечественных тоже появлялись новинки. Воспоминаниями о войне начали делиться все, кому не лень. Даже те, кто не имел к какому-то событию никакого отношения. Бывшие командиры рот, взводов рассуж-дали  об армейских и даже операциях фронтов. Даже солдаты давали оценку действиям высших военачальников. При всем уважении к фронто-викам, я не могу читать перепевы из разных источников некоторых от-ставников о стратегических замыслах Ставки, оперативных планах фрон-тов, армий и личной оценки великих событий. Напиши свои личные вос-поминания о боевых действиях, подвигах товарищей. Это будет на много ценнее переписанного с кого-то.
Постоянно, к августовским событиям копаются, как бомжи в мусор-ных баках, будто бы интеллигентные по форме и образованию писаки. Наблюдается та же тенденция – пока есть ниша, пока есть спрос, надо успеть вбросить и свой протухший товар на прилавок. За пошлятину, от-кровенную историческую гадость и фальшь сейчас платят хорошо. Очень слабенько выглядят те, кто пытается сказать правдивое слово. Когда же это закончится?
Не с моими писательскими возможностями встревать в дискуссию с корифеями литературных пасквилей. Но почему-то захотелось высказаться и изложить на бумаге что-то свое, поделиться с современниками (а воз-можно и потомками) лично виденным и пережитым.  Поделиться только фактами. Не давать ничего вымышленного. Показать время, в которое жил, с позиций, как прекрасно назвал свою книгу Константин Симонов «Глазами человека моего поколения». Пусть читатель по фактам разберет-ся сам. А поделиться есть чем. С позиций почти трех десятилетних раз-мышлений и раздумий (после 1991 года – авт.) и имеющегося за плечами опыта работы на достаточно высоких и авторитетных должностях пола-гаю, что имею право высказать свое суждение о некоторых событиях, участником которых был лично. 
Естественно, я не буду беспристрастен. Не обойдусь без упоминания лиц. Более того, я полагаю и согласен с теми, что историческое время сле-дует показывать и через человеческие судьбы, через портреты деятелей каждого исторического периода.   Александр Невский, Петр Первый, Ека-терина Великая, Александр Третий, Ленин, Сталин, Хрущев, Брежнев, Горбачев, Ельцин – каждая личность через свое деяние олицетворяет свою эпоху. 
В феврале 2019 г. опубликована статья экс-помощника Президента России Суркова В.Ю «Долгое государство Путина», где он историю Рос-сийского государства видит в 4-х моделях: Ивана III, Петра Первого, Ленина, Путина.  И аргументирует свои выводы. Он утверждает, что мо-дель Путина, независимо от времени пребывания его на посту главы госу-дарства, будет длительной, пока не возникнет более совершенная.
Я не берусь судить по этой теме. Тем более не претендую на какие-то попытки поговорить на научном языке. Это не мой профиль.  Я буду да-вать  только некоторые факты из событий действительности, в которых я жил и работал. На мой взгляд многие важные одиночные факты помогают отражать общее, что было характерно для моего времени.
Крутой поворот в службе
В феврале 1989 года мня прикомандировали в аппарат Комитета Партийного Контроля (КПК) при ЦК КПСС, где председательствовал Бо-рис Карлович Пуго.   Кто-то сказал мне: Круто! Да это было для того времени высоким назначением. Кое-кто мне завидовал. Но прошло немно-го времени до событий августа 1991 года и я по другому оценил этот пе-риод.
Я, как и миллионы моих сограждан, не отходил от экрана телевизора и смотрел все, боясь пропустить даже детали разворачивающейся драмы моей страны. Большинство эпизодов отпечатались в моей памяти как кад-ры на фотопленке. Что-то буду давать без какой–либо хронологии, без строгой последовательности. Отдельные факты машинально возникают, цепляются один за другого, за одним событием тянется следующее и так разматывается клубок воспоминаний не такого уж далекого прошлого.
Кажется, совсем недавно было время, когда я пришел на Старую площадь (так именовался Центральный Комитет партии в простонаречии). Пришел не по своей воле. Так надо было партии. А тогда назначения не обсуждались. Партия сказала надо – коммунист отвечает есть! Меня при-гласил на работу в КПК при ЦК КПСС Борис Карлович Пуго, назначен-ный на должность Председателя этого Комитета годом раньше. Моему назначению предшествовали разные очень осторожные намеки. Пуго, ви-димо, уже для себя принял решение. Но не такой Борис Карлович, чтобы сразу бухнуть в колокола. Он долго ко мне присматривался, не сомнева-юсь, наводил справки обо мне у военных. Как человека он меня, семью знал хорошо, а вот армейские отзывы были бы не лишне.
Окончательное решение для себя он принял 1 декабря 1988 года. Потом он мне сказал об этом. Я, будучи начальником Политического управления – членом Военного совета Прикарпатского военного округа, прибыл в этот день в Москву на традиционное ежегодное Совещание ру-ководящего состава Вооруженных Сил по подведению итогов года. Как обычно, прилетев в Москву, сразу из гостиницы позвонил Борису. Сооб-щил о приезде. Короткий разговор и он:
– Давай, после совещания ко мне. Встретимся, поговорим.
Встреча состоялась, но я не ожидал, что этот наш разговор будет иметь для меня такие судьбоносные последствия.
На встречу с Пуго я приехал, мягко говоря, в плохом настроении. Валя уже приготовила ужин и справедливо отчитала нас за опоздание и не уважение к ее хлопотам. Изобразив виноватые лица, мы сели за стол. По моему лицу и настроению он понял, что-то не так.
– Что с тобой? Ты чего такой взвинченный?
А где быть хорошему настрою? На Совещании руководящего соста-ва Вооруженных Сил наш округ опять подвергся суровой критике. Все сказанное в адрес войск округа воспринималось мной болезненно и близко к сердцу.
Сидели долго и продолжали разговор о том же. Я рассказал Борису обо всем. О несправедливости лично Министра Обороны СССР Язова Д.Т. к командованию округом, порой хамском отношении лично его к генера-лам и офицерам. Руководству округа надоело работать под таким прес-сом, когда личные антипатии Министра к командованию округа негативно отражаются на всем личном составе, сводят на нет усилия тысяч офицеров и солдат. В таком огромном хозяйстве, как перворазрядный округ, повод для разноса всегда можно найти и исполнителей замысла тоже. А здесь яв-ные придирки, не прикрытая травля. Я сказал Борису, что собирался вы-ступить на совещании с критикой лично Язова, но мне не дали слово.
Борис был очень осторожным человеком. Во всем. Решения с ходу не принимал. Категоричных ответов, заверений не давал. Хорошо все продумает, просчитает – потом скажет свое мнение. Здесь он меня пытался, прежде всего, успокоить.
Прошло немного времени. Я уже забыл о разговоре, да и должност-ная суета захлестнула – завертела. И вдруг звонок. Борис Карлович сооб-щает, чтобы я был готов к вызову на беседу в ЦК.
В указанное время прилетел в Москву. Зашел, как и договорились, сразу к Б. Пуго. Он меня ошарашил:
– Тебе предложат перейти на работу в КПК при ЦК КПСС. Не взду-май отказаться. С ним (понимай, Горбачевым – авт.) вопрос согласован. Он дал добро. Ты как раз по всем требованиям подходишь. На военный сектор в КПК нужен генерал с большим опытом работы и положительны-ми характеристиками. Тебя изучали (в административном отделе ЦК – авт.), советовались с ГлавПУром, с другими товарищами. Везде о тебе хо-рошо отзываются.
Я спросил, а почему не спросили моего мнения?
Борис улыбнулся своей, только ему присущей скрытой, мягкой улыбкой и сказал:
– Я за тебя поручился и прошу при беседах не высказывать свое мнение. Так надо в интересах дела. Кстати, тебя рекомендовали и наши работники.
Несколько позже я узнал, что мою кандидатуру обсудили в военном секторе КПК и за меня очень ходатайствовали генералы Виктор Василье-вич Федосов и Иван Федорович Косов (кого я сменил – авт). Добро на ме-ня дали и в ГлавПУре.
Пришлось подчиниться. Первый раз я, получая такое высокое назначение, не обрадовался. Эта должность, конечно, престижная. Но, я привык к армейской службе, она мне нравилась. К тому же пройден боль-шой, интересный и нелегкий путь от командира взвода до должности чле-на Военного совета – начальника политического управления перворазряд-ного округа. Армейская служба на последнем этапе, хотя трудная и с каж-дой ступенькой более ответственная, но нравилась мне возможностью про-являть самостоятельность в работе, инициативу в решении проблем. Я должен уйти из коллектива, которому отдал много сил и энергии. В руко-водстве округа с приходом нового командующего Скокова В.В. сложилась крепкая и сплоченная команда с хорошими служебными и личными отно-шениями, что не везде встречается.  К тому же я, по-существу, был вторым лицом в руководстве округом после командующего. Перейдя в аппарат КПК, я потерял все это – самостоятельность, независимость. Даже ухуд-шилось материальное положение. Я потерял более чем 300 рублей в окла-де. В то время, когда инженер получал 120 рэ, это были большие деньги. У меня не стало дачи. За мной, в новой должности, не была закреплена машина и я стал довольствоваться метро и автобусом. Машина, дача – все это пришло потом, когда я стал заместителем председателя ЦКК. Я, как и все, теперь стал стоять в очередях в цековской кулинарии, чтобы помочь семье с продуктами. Но это я все принял как должное и даже без пережи-ваний.
Я не имел права возмущаться. На таком уровне просто не было при-меров, чтобы кто–то (я говорю про военных) отказался от таких предло-жений. Мне же предложили не «к черту на кулички», а в Москву. Причем в высший партийный орган. Единственно, что не постеснялся попросить – дать мне квартиру. За свою службу я более 15 раз перевозил свои вещи, порой в одном городе по 2-3 раза. Моя дочь и сын по нескольку раз сме-нили детские садики и школы. Дочь Римма после девятого класса со сле-зами переезжала в другой город и, соответственно, переводилась в вы-пускной класс в другой, незнакомой школе. Представьте ее слезы.
После прохождения всех бесед мне сказали: возвращайтесь на служ-бу, ждите решения. Ждал, но опять, как всегда, звонок последовал неожи-данно. Звонил Б.К. Пуго:
– Евгений Николаевич! Ты должен быть в КПК на важном совеща-нии 22 февраля (1989 г. – авт.). Приезжай. Распоряжение поступит в округ.
Я прибыл в указанное время на совещание уже в штатской одежде. Для меня это стало своеобразным рубиконом, когда прошел водораздел между любимой мной военной и будущей неизвестной чиновничьей служ-бой.
Помню день, когда я пересек проходную 3-его подъезда на Старой площади. Поднялся на 3-ий этаж. Мне показали кабинет. Какое-то невзрачное, с высоченным потолком, давно не ремонтированное помеще-ние. Я высказал свое удивленное впечатление. Сотрудники согласились, но сказали, что в этом здании мы работаем последний месяц и уже заканчи-вают строительство специально для КПК нового корпуса. Действительно, вскоре так и произошло. Для этой партийной структуры было построено новое, прекрасно оснащенное всем необходимым, современное здание.
На совещании аппарата КПК Борис Карлович представил меня со-трудникам. Так начался мой очередной период службы, хотя, оставаясь в армии (я был прикомандирован к ЦК КПСС), я мог бы ходить в военной форме. Я всегда ходил в военной форме, гордился ею. Не понимал пози-цию руководства Вооруженными Силами, которые поощряли, что офице-ры в городе стеснялись ходить в военной форме и переодевались в штат-ское в кабинетах. Но в ЦК, даже в высоких генеральских званиях, все хо-дили в цивильной одежде.
Поработать в КПК, а потом в ЦКК , пришлось не долго. Всего 2 с половиной года. В августе 1991 года произошли известные события, после которых я написал рапорт о выходе в запас. Но годы работы в КПК–ЦКК дали мне много в плане расширения кругозора и опыта партийной работы в высших эшелонах. Что-то для меня было совершенно новым. Пришлось учиться принимать решения на общепартийном уровне, общаться с руко-водителями республик и регионов. Новым было и разбирательство по фактам нарушения партийной этики или злоупотреблением властью со стороны высших должностных лиц государства.
В мое направление (кураторство) входили партийные организации Украины, Молдавии и Вооруженных Сил. Положение дел в Украине, а точнее в ее десяти областях, на территории которых дислоцировался Прикарпатский военный округ, я знал не плохо. Был знаком со всеми пер-выми секретарями обкомов партии. На моих глазах в 1985–1989 г.г. резко менялась политическая ситуация в ряде областей.  Обострялась ситуация в некоторых областях Западной Украины. Особенно во Львовской, Терно-польской, Черновицкой, Ивано–Франковской. Состояние партийной рабо-ты в Вооруженных Силах я знал лучше. Сам варился в этом соку. К тому же частые общеармейские совещания руководящего состава, заседания Военных советов войск Западного направления давали мне основания су-дить об обстановке на партийном поприще.
24 февраля я приступил официально к работе в КПК и присутство-вал на узком совещании, которое проводил Борис Карлович. Здесь я впер-вые узнал о планах по реформированию КПК на предстоящем съезде пар-тии. Но КПК сейчас продолжал функционировать по-старому и мне при-шлось вникать в незнакомые мне стороны деятельности.
Не могу не сказать о маленьком эпизоде в самом начальном периоде моей работы в новом аппарате. Спустя полмесяца после моего назначения в ЦК КПСС приходит из Львова жалоба лично на меня. Суть жалобы: – Кого вы взяли для работы в ЦК? Такие как Махов недостойны…
И в ЦК стали проводить проверку письма. Тогда к письмам и жало-бам еще относились серьезно. Тем более на нового работника ЦК. Написал некто Тарасов из Львова. Я плохо знал этого Тарасова. Он был уволен с должности начальника Бюро военного туризма его начальниками из Москвы и к политуправлению никакого отношения не имел. Работал Тара-сов плохо, но значился как великий жалобщик. Проверяющие рассказали о его деяниях.  Я не вмешивался в эти разборки и не поддержал Тарасова. В глаза не видел этого Тарасова. Не встречался с ним. Его организация не входила в круг моего прямого подчинения.  Он это вспомнил и излил в письме всю злость на меня. Когда проверка жалобы на меня закончилась, мне принесли извинения. Вот так я и начал работу с проверки меня самого на «вшивость».
Впереди новая, неизвестная работа и новая жизнь для меня и семьи.
Вошло в привычку делиться настроением с личным дневником и за-писывать туда памятные события. Это очень помогает. Все, что я буду из-лагать в этой книге, будет даваться по собственным дневниковым записям. Даже орфографию кое-где умышленно оставляю без правки. В очень не-больших объемах будут даваться ссылки на других авторов или информа-цию в СМИ.
Вот первая запись от 9 марта 1989 г. Наступил новый период моей служебной биографии. Работаю в аппарате ЦК КПСС. Хотя теперь хожу в штатском, но я остаюсь в кадрах армии и нахожусь на правах прикоман-дированного к ЦК. Никогда не думал, что окажусь в таком положении. Здесь атмосфера не та, что в армии. Там сейчас «дурдом». «Дурдом» – это слово ныне в обиходе у офицеров. А здесь обстановка совсем иная. Работа спокойная, но, и это мне сразу стало понятно, ответственна. Главное бума-ги, а за каждой бумагой или человек, или событие и ты должен предло-жить свое решение. Объективно разобраться, довести дело до логического конца – вот смысл работы цековца. Кому-то воздать по заслугам, а кого-то спасти от несправедливости. Эта работа мне по душе. А главное – отвеча-ешь только за себя.
Даже не вериться, что сейчас не надо переживать о случившемся происшествии и предстоящем докладе Министру. Не надо засыпать с ду-мой о возможном подъеме по тревоге и выходе в поле. Я теперь не смотрю со страхом на телефоны, откуда может поступить неприятная информация. Теперь на работу иду к 9 часам утра, а вечером спокойно закрываешь ка-бинет и без забот идешь домой. Суббота и воскресенье твои, ты с семьей планируешь отдых. И знаешь, что тебя никто не потревожит, не вызовет.
Получил приглашение на первое (кстати, закрытое – авт.) совещание, которое проводил Секретарь ЦК Чебриков Виктор Михайлович. С такого ранга людьми встречаюсь первые раз. В ЦК он пришел с должности Председателя КГБ. Понравился мне Чебриков. По-моему, мудрый мужик, ясное мышление, несмотря на возраст. Обсуждались вопросы совершен-ствования правовой деятельности и состояния преступности в стране. Осо-бенно молодежной. Подняты проблемы и причины резкого увеличения националистических и экстремистских проявлений.
Из его доклада: 1988 год – резкий рост преступности по всем направлениям. По стране в целом на 3,8 % (1.867.233 случая), а по Москве рост на 5,9%. Январь и февраль 1989 г. дали вспышку: в целом на 32,3%, по тяжким – на 40%, в т.ч. по линии уголовного розыска на 48%. Уличная преступность возросла на 78%. Грабежей стало больше на 89,1%, разбой-ных нападений на 79%, краж личного имущества на 66%, изнасилований на 23,8%.
Я сидел, внимательно слушая доклад и еле успевая записывать ос-новное. Я-то думал, что беспорядки только в армии (дезертиры, хищения оружия, «дедовщина»). Это всегда было. Но не в таких размерах. А кар-тина преступности по стране меня просто потрясла. Я раньше не слышал такого. Я не знал гражданской жизни, обстановки в целом по стране. Те-перь придется заниматься и этими проблемами.
Первые контрольные поручения
В КПК мне доверили руководить т.н. сектором, т.е. небольшой группой инструкторов. Это обязывало знать общее состояние на поручен-ном участке. В круг обязанностей входили Украина, Молдавия и Воору-женные силы. При необходимости я мог лично выезжать для изучения во-проса на место или направлять инструктора. Помню, что одним из первых поручений, которое дал мне Пуго, была жалоба 64 ветеранов войны и труда на Министра Обороны маршала Язова Д.Т., на некоторых его заместителей и других военных по поводу строительства дорогостоящих служебных дач. Не могу назвать конкретно имена тех, кто подвизал вете-ранов на такую жалобу. Но явно, выполнялся чей–то политический заказ.
Вот ведь как получается. То Язов, как Министр обороны, «душил» меня, а теперь я должен проводить проверку его деяний?! 
Борис Карлович зачитал мне письмо-жалобу и посоветовал предва-рительно ознакомить проверяемых. Я ему ответил, что или надо браться решительно и доводить дело до логического конца, или не браться совсем и отдать эту проблему контрольным органам Минобороны.  Борис долго думал, потом сказал: – Браться и решительно! Давай, приступай!
Я подобрал бригаду, составили план проверки. Доложил Пуго. Он оставил документы у себя, намеком дал понять, что ему, дескать, надо по-советоваться. Я понял с кем. Еще бы? Проверять кандидата в члены По-литбюро, Министра Обороны и без ведома Генсека… Через день – два он пригласил меня в кабинет и наряду с другими вопросами сообщил, что по-ставит сам Язова в известность по поводу жалобы и проверки. Спустя ка-кое-то время опять пригласил меня и сообщил о просьбе Язова Д.Т. направить жалобу лично ему для проверки и подготовки ответа в ЦК.
Я опешил: – Как же так? – Мне, конечно, легче. Не надо копаться в грязи. Не надо ломать отношения с высшим руководством армии. Но…
Зашел к Манякину С.И., тогдашнему первому заместителю председа-теля КПК, попросил его убедить Пуго не делать этого. Ответ:
– Два кандидата в члены Политбюро говорили между собой, а я вмешиваться не буду.
Манякина можно понять. После нахождения более четверти века в должности первого секретаря обкома партии он получил по милосердию Горбачева фактически рядовую работу в КПК. На большее ему претендо-вать было нечего. Ему ли сейчас скрещивать копья с начальством.
По поводу письма – жалобы на Язова Д.Т. я опять пошел к Борису Карловичу. На мои доводы, что даем «демократам» лишний повод для нападок на ЦК, он предложил мне лично встретиться с Министром, пере-говорить и взять на контроль это письмо. Что я и сделал.
Позвонил Дмитрию Тимофеевичу, договорились о встрече. Я прие-хал в Министерство обороны. Начиная от входа в здание (Советский Пен-тагон) я ощутил, какие были даны из высокого кабинета указания. Внизу встречал полковник. Вежливо препроводил до лифта. Нажал нужные кнопки. Жестом указывал направление движения до самого кабинета Ми-нистра.
Там меня уже ждали. Сразу прошел в кабинет. Язов вышел из – за стола, подал руку с любезностью на лице и подобающими словами на устах. Вежливо вел разговор, но чувствовался холодок, неискренность, напряженность. Язов поднимал проблемы, как бы советовался со мной. Я решил не продолжать сюсюкания и сразу приступил к делу. Прочитал ему жалобу. Лицо моментально изменилось. Приняло знакомый вид. Колючие, злые глаза. Сжатые челюсти. Лоб как – будто опустился. Завел разговор о необходимости строительства объектов управления, а дач обеспечением руководства Министерства обороны спецсвязью. Пообещал разобраться и дать ответ. Пригласил участвовать меня в заседаниях Коллегии и других крупных мероприятиях.  Незаметно, но в общей сложности я пробыл у не-го более 40 минут. Ну, на первый раз достаточно и этого. Попрощались в приемной уже без его улыбок. Однако, до машины меня провожали так же, с почтением.
А нападки на армию, по существу, начались с этого, с генеральских дач. Тогда «демократы» искали любой повод для наскоков. Как же не вос-пользоваться таким подарком? Новый министр, его замы начинают с при-вилегий. Привилегии тогда были наиболее ходовым словом у «пятой ко-лонны». Сюда тянули любую сплетню. Но «генеральские дачи» попали на первую полосу.
 Не дождались мы вразумительного ответа или действий. Дачи по-строили. Вбухали громадные деньги. Если память не изменяет, что-то око-ло 400 тысяч рублей. Но Министерство обороны сослалось на необходи-мость, якобы, иметь такой современный командный пункт и стоимость определялась созданием дорогостоящей системы связи. В то время деньги, выделяемые Министерству обороны, по – моему, никто не считал. Не безызвестная 32 статья, выделяемая на боевую подготовку, была бездон-ная. Ее многие войсковые соединения не осваивали. Я уже упоминал, что на некоторых полигонах возводились курганы, богатые по оборудова-нию смотровые вышки, каждая из которых по стоимости, вероятно, равня-лась маленькой квартире. На войсковых стрельбищах модно было иметь только кирпичные сооружения. Даже места для заряжания оружия соору-жались с шиком. Среди военных округов незримо присутствовало сопер-ничество за лучшее обустройство учебных центров, полигонов, стрель-бищ, танкодромов. Коэффициент использования этих объектов от учения к учению снижался.
Однако результатов проверки и информирования нас, т.е. КПК, не было и все спустили на тормозах. Не сомневаюсь, Борису Карловичу что-то сказали и… мы тихонько передали материалы для проведения рассле-дования партийной комиссии Главного политуправления СА и ВМФ. Там его даже рассматривать не стали. Таким приемом тихонько закрыли этот вопрос.
Не воспринимали серьезно нас, КПК, и военном ведомстве. Через не-сколько дней, а точнее, 2 марта я участвовал уже в новом качестве как официальный представитель КПК, в работе конференции, проводимой ГлавПУром. Там тоже обсуждались наметки на перспективу реформации внутрипартийной работы в армии. Слушал внимательно доклад, выступ-ления и понимал, что-то у нас не сходилось. Когда я попытался в перерыве  конференции разъяснить руководству ГлавПУра о сути будущей пере-стройки контрольной работы, мне дали понять, что все документы по ар-мейским партийным организациям отработаны и уже направлены в ЦК. Намекнули, что дескать, не надо вмешиваться. ГлавПУр работает по своим канонам.
Я доложил об этом Б. Пуго. Тот тоже сделал вопросительную грима-су на лице: дескать, куда они торопятся? Будущий съезд примет основопо-лагающие документы – Устав КПСС и Положение о ЦКК. На основе этого будут пересматриваться все, в том числе и армейские партийные директи-вы и инструкции. А они уже внесли свои проекты. Как по той поговорке: «Поперед батьки в пекло». Борис Карлович переговорил с Лизичевым, со-славшись на информацию от меня. 
Боже мой! Что здесь было? Значит, все, что ГлавПУр наработал, со-баке под хвост? Но какой позор! Что значит отозвать документы из ЦК? Целый аппарат ГлавПУра работал, а Махов, тоже умник, пришел и уви-дел?
Начали искать выход, решение. Надо было как-то деликатно ото-звать документы? Здесь Пуго очень помог Лизичеву.  Я полагаю, что при Епишеве таких ляпов бы не допустили. А допустили бы с потерей карьеры для некоторых виновных. Но я лично почувствовал, что Лизичев А.Д. и другие руководители управлений, а также некоторые работники Админи-стративного отдела ЦК на меня обиделись. А я-то при чем? Надо бы ска-зать спасибо, что не успели рассмотреть в ЦК. Вот такая произошла ситу-ация.

Авторитет Комитета партийного контроля уже не тот
За короткий срок пребывания на новой должности я все более убеж-дался, что КПК порой занимается не своими делами. В Комитет передава-ли поручения, которыми должны заниматься другие органы: специализи-рованные отделы ЦК (сельскохозяйственный, промышленности, идеологи-ческий и т.п.), но работники отделов научились «сплавлять» свои дела в другие инстанции. Больше всего в безропотный Комитет партийного кон-троля. Руководители отделов, а это секретари  ЦК, видимо, под нажимом подчиненных,  заручались высокой подписью с резолюцией Генерального и бумага для исполнения ложилась на стол Председателя КПК, а потом передавалась нам для исполнения. Как будто, кроме отделов ЦК, не было Прокуратуры, Народного Контроля, Правительственных структур, разно-го рода надзорных органов. Вращаясь среди рядовых работников КПК мне чуть ли не с первых дней пришлось слышать откровенные разговоры о непопулярности Комитета Партийного Контроля и неэффективности решений после его проверок: «когда же КПК хоть кого-то привлечет к от-ветственности?». Первых секретарей обкомов партии вообще не трогали, не говоря уж о республиках. Вторых, если приглашают, что случалось редко, то в их адрес чаще ограничиваются формулировкой «обратить внимание».
А у большинства людей вопросы: куда мы идем? Разваливается гос-ударство. Власти не могут навести порядок. Национализм захлестывает республики, а словами о дружбе набиты многие выступления.  Но на такие факты уже не обращали внимания. 
Вот и я занимался проблемами, которыми должны были решать другие.  Многие поручения исходили от «самого», т.е. Генерального сек-ретаря. Горбачев отписывал, как мне казалось, излишне много бумаг в КПК. А Пуго Б.К. перепоручал их направленцам.  Некоторые уже со своей резолюцией адресовал лично мне. Диапазон проверок был широкий: от молока до бриллиантов. Приведу для подтверждения своих слов несколь-ко поручений, отписанных для проверке лично мне.
Дело доходило до курьезов. Помню, Борис Карлович вручает мне жалобу с личной резолюцией Горбачева М.С. и поручением разобраться почему Лианозовский молокозавод длительное время не вступит в строй. Я пошутил: «Борис Карлович! Я боевой генерал и никогда не занимался проблемами сельского хозяйства. А здесь – молоко. Может быть кому-то другому поручить?».
Он, как всегда, с улыбочкой глазами показал чья резолюция начер-тана на уголке, добавив, что это находится на личном контроле Генсека и надо быстро и главное, квалифицированно (опять улыбка!) запустить ме-ханизм (?), чтобы быстрее завершить работы на стройке. Какой у меня ме-ханизм? Только партийное воздействие! Для уровня номенклатурных ра-ботников тогда партийное взыскание означало возможное завершение ка-рьеры.
Я ему пытаюсь убедить, что в ЦК есть член Политбюро, который за-нимается сельским хозяйством, а при нем отдел, по численности едва ли не вдвое больше нашего аппарата. Но… резолюция начертана, а кто пойдет снова передокладывать. Кстати, оказывается, что 29 декабря прошлого года некоторые конкретные лица официально отрапортовали о заверше-нии строительства завода и его, якобы, посетили члены Политбюро ЦК то-варищи Никонов В.П. и Лигачев Е.К., ответственные за сельское хозяй-ство. И когда я начал готовить группу к проверке, мне даже намекнули (а я не придал значения – авт.): – Ты не очень-то…Ведь завод смотрели са-ми!
Подобрал я помощников из компетентных инспекторов КПК. Кстати, некоторых из работников сельскохозяйственного сектора. Почему-то, Пу-го не доверил эту проверку самому заведующему сектора, а поручил мне. Я провел короткий инструктаж и выехал с ними на место. На проверки у меня рука набита по армейским делам. К примеру, я никогда не ходил ту-да, где готовили встречу и показуху. В солдатской столовой я первым де-лом заходил в кладовку с продуктами и если видел, что после завтрака оставлено сливочное масло, задавал прапорщику, заведующему столовой, самый неудобный вопрос:
 – Почему осталось масло? – Сливочное масло солдатам было поло-жено только на завтрак и никаких остатков не должно было быть. Иначе ничем ситуацию не объяснишь, как попыткой украсть с солдатского стола. Тоже самое, если после обеда в кладовой оставалось мясо. Мясо выдава-лось только на обед. Но такие тыловые тонкости надо было знать. Я их знал. Вот почему для меня проверки были знакомым делом.
И в данной ситуации я поступил также. Мои помощники, якобы ожи-дая меня, прибыли к парадному подъезду. Там уже собралась и встреча-ющая меня внушительная группа. А я подъехал с тыльной стороны, к за-водским воротам, куда должны были подходить молоковозы. Пока встре-чающих не было, я успел поговорить с приемщиком молока. Через не-сколько минут те, настоящие встречающие, спохватились и ко мне подъе-хала небольшая кавалькада «Волг».  Представились. Группа солидная, представляющая руководителей многих подразделений, вплоть до гене-рального директора молокозавода и кого-то из Министерства сельского хозяйства. Сразу наперебой, настойчиво предлагали осмотреть новинки, в т.ч. зал компьютерного управления процессами. Я вежливо отказался и попросил вместе пройти по всему циклу производства, начиная от про-ходной, от того места, куда будут подъезжать цистерны с молоком и до погрузочного цеха готовой продукции. На лицах вижу недоумение. Еще большее разочарование постигло их, когда я попросил сливщика молока соединить шлангами стоящий молоковоз (правда, без молока) и принима-ющую систему.
Вот здесь был «цирк». Этот рабочий, сливщик молока, никак не мог самостоятельно проделать эту операцию, несмотря на многочисленные подсказки руководства завода. А он уже более 6 месяцев стоял на этой должности и получал соответствующую зарплату. Здесь он пытался оправдаться тем, что напарник здесь главный, но он отошел. В этом эпи-зоде проявилась вся работа администрации завода по подготовке кадров – специалистов, которая по плану и финансированию продолжается уже около года.  Деньги расходовали, а специалистов не готовили.
Дальше – больше. Вопиющая безответственность всех лиц, включая министерских чиновников. Оказалось, что импортное дорогое оборудова-ние закупили и завезли в Москву задолго до строительства необходимых помещений и складов.  Это оборудование несколько лет пролежало на воздухе. Многие детали вышли из строя, кое – что было разворовано. За-просы о поставке запчастей не могли быть решены, ибо французская фир-ма перестала выпускать эту модификацию оборудования для молокозаво-дов, ввиду ее морального старения. Вот и пришлось, как кто-то выразился, в иностранный компьютер вставлять русский болт.
Путешествуя по заводу, я уже даже не удивлялся. Просто еще раз встретился с таким безобразием. Я же не знал гражданского производства. Мне человек десять сопровождающих пытались показать что-то хорошее. А я шел туда, куда хотел. Пытались показать, что часть линий конвейера уже работает. Конвейер, как дельта Волги у Астрахани, по мере продви-жения продукции разветвляется на ряд направлений: для творога, для мо-лока, для сметаны и т.д. Все не показывали. Очень хотели вести меня туда, куда хотели. А я шел, куда хотел. Ну, естественно, натыкался на безобра-зия. Например, я забрел в цех, где идет творожная масса. Вижу: у обрыва конвейера стоит дородная женщина и вручную перекрывает поток тво-рожной массы. Куча творожной массы падает в подставленную ею тележ-ку, типа садовой, но, почище. Женщина втыкает в творог деревянную ло-пату, берет тележку и катит ее метров десять до начала другой линии. Там опрокидывает тележку с творогом на линию расфасовки. Лопатой зачища-ет остатки с тележки и опять идет за очередной порцией. Автомат опять выдает очередную порцию массы.
Задаю вопрос: – Почему в конвейере недостает нескольких метров транспортера. – Все молчат, переглядываются. Директор что-то бубнит о непредвиденном разрыве.  Ужас! Где-то потерялись несколько метров ав-томатической линии транспортера.
Идем далее. Мне по ходу рассказывают, какая будет перспектива у завода, какие новейшие компьютеры приобретены на Западе. Я попросил показать, где они будут поставлены. Завели в помещение для этих новей-ших автоматов. Боже мой! Здесь так и хочется выругаться. Опять сделано все наоборот. Большие шкафы компьютеров поставлены на пол неподго-товленного помещения. Пол цементный, не подготовлен, не выложен плит-кой. Даже от ходьбы поднимается цементная пыль. Стены не облицованы кафелем. А здесь должна быть стерильная чистота. Мне уже не хочется дальше ходить.
Причина была предельно ясна – личная безответственность конкрет-ных должностных лиц. А посему, я предложил Пуго Б.К., пригласить в КПК несколько руководителей – коммунистов самого высокого ранга. Начиная от Министра сельского хозяйства. Пришли все приглашенные. Семь человек, включая Министра. Я с ними не проводил воспитательных мероприятий. Не много заняла моя речь перед ними. Просто обрисовал еще раз увиденную ситуацию. Пригласил всех за стол, перед каждым по-ложили по чистому листу бумаги, шариковую ручку и я попросил каждо-го персонально письменно ответить всего на три вопроса:
1. Как такое могло случиться?
2. Кто персонально и в чем виновен за такое положение с заводом?
3. Что необходимо срочно сделать для выхода из прорыва?
 Здесь не было чего-то необычного. Типовой прием партийного спроса за личные упущения. Возможность получить партийное наказание в КПК в то время было равносильно потере карьеры. Поэтому КПК назы-вали партийной инквизицией. Но бояться ее следовало только нерадивым и злоумышленникам. С честными коммунистами разговаривали по – доб-рому. Нередко
ограничивались беседой. Для семерых отобранных беседы уже не помогали. Они, занимая высокие государственные посты, просто утратили чувство личной ответственности и полагали на вседозволенность и безна-казанность. Напомню, это были уже годы бездарной перестройки и разва-ла всего, включая трудовую дисциплину. 
Министру и иже с ним не приходилось бывать в роли обвиняемых. Они стали просить меня разрешить не писать сейчас личные объяснения, а прислать в КПК на следующий день обстоятельные доклады. Я повторил еще раз: никаких официальных докладов. Только лично письменно отве-тить на поставленные вопросы и можете быть свободны до очередного приглашения в КПК. Это для высокопоставленных чиновников оказалось очень трудным делом. А возможно, боялись наделать грамматических ошибок.
Дальнейшую партийную оценку каждому и меры по завершению ра-бот на Лианозовском заводе мы попросили определить Московской кон-трольно – ревизионной комиссии. Там были принципиальные работники, а руководителем была Низовцева Алла Афанасьевна, женщина твердой ру-ки. Мы же взяли вопрос на контроль. Как бы то не было, а через пять – шесть месяцев лианозовские молочные продукты стали поступать в мос-ковские магазины. Я иногда вижу по телевидению одного из тех персона-жей, кто стоял во главе всего этого. Холеное красивое лицо, правда уже не молодого чиновника. Прошло много времени, но сейчас он опять на пла-ву. Где-то в больших чиновниках ходит.
Аналогичная картина наблюдалась и на строящемся многие годы Краснодарском комбинате детского питания. Опять мне хотели подсунуть аналогичную проверку, только под названием «Азов».  Принятое по просьбе партийного руководства края еще при Леониде Ильиче Брежневе решение о постройке крупнейшего в мире комбината по производству фруктовых консервов для детей было сорвано по всем статьям. Даже в конце 80-х годов о выходе на проектную мощность не было и речи, а прошло уже более 10 лет. Схема строительства такого гиганта была та же, что и в Лианозово: на выпрошенные местными партийными боссами у Москвы деньги закупили дорогостоящее оборудование, разгрузили его в поле, по существу бросили его в степи. Оборудование стало ржаветь. Ухлопали 120 млн. рублей, более 70 млн  инвалюты, а конца строитель-ства не видно. 
Сначала выпросили деньги, закупили оборудование. Только потом стали соображать. Ведь такой стройке нужны и другие компоненты: про-изводственные корпуса, жилье для рабочих, подготовка кадров, строи-тельство. Всего этого не было. Оказалось даже, что местные хозяйства бу-дут не в состоянии обеспечить комбинат необходимым количеством фрук-тов.  Поэтому встала даже проблема посадки фруктовых массивов. КПК пришлось также вмешаться своими методами. К моему удовлетворению Борис Карлович внял моей мольбе не поручать мне проверку этого дела. Поручили специалистам.
Одной из крупных акций, которую доверили моей группе, было партийное расследование аферы с продажей военной техники так называе-мой фирмой «АНТ». О ней я хочу рассказать подробнее, ибо эта акция была по – существу прародительницей будущих криминально – финансо-вых махинаций и комбинаций в стране.
С принятием Постановления Правительства (на мой взгляд, крайне не продуманного! – авт.) о разрешении заниматься кооперацией, как гри-бы после дождя, полезли отростки фирм и фирмочек по продаже всего и вся. Один из таких ретивых фирмачей заручился поддержкой аж замести-теля председателя Совета министров СССР и пытался вывезти из страны эшелон с танками. Эшелон остановили бдительные пограничники в Ново-российске. Доложили первому секретарю Краснодарского крайкома пар-тии Полозкову И. К., а тот со своим ретивым характером раскрутил про-блему. Поднял всех вплоть до ЦК. Уверен, что информация дошла до Горбачева, ибо поступили указания о проверке. Начали разбираться по всем инстанциям, в том числе по линии КПК. Эту проверку поручили воз-главить мне. Более того, я должен был подготовить записку на заседание Политбюро по этому вопросу. Слишком силен был в стране резонанс от этой махинации. Советские люди еще не привыкли к таким аферам.
Первый сигнал мне поступил от первого секретаря Краснодарского крайкома партии Полозкова Ивана Кузьмича. Сходу, не дав мне опом-ниться, он кричал в трубку не лицеприятные обвинения в бездеятельности власти и попустительстве проходимцам.
На мой нелепый вопрос: – В чем дело? – Полозков кратко прояснил ситуацию, не преминув сделать с сарказмом кивок на верхние эшелоны. Требовал немедленно провести расследования по партийной линии. Пола-гаю, что от него поступила шифровка и в ЦК, а это означает на имя Гор-бачева. Вот почему вопрос готовился на Политбюро. Мы забросили большую сеть. В КПК по этому вопросу давали объяснения более 40 от-ветственных работников Министерств и ведомств. И здесь мы ощутили уже не ростки, а раскинувшуюся по стране сеть коррупции и криминала. Но дело АНТа опять спустили на тормозах. Исключили из партии одного ге-нерала и двух чиновников внешнеэкономического ведомства, а в отноше-нии главного виновника – зам. Предсовмина Гусева В.К. ограничились формулировкой «строго указать».
В этом деле я почувствовал сильнейшее давление на нас. Нам просто не дали до конца довести это дело, т.е. до партийного разбирательства непосредственно в КПК. Был нажим по всем линиям, включая партийную. Я понимаю, что для того, чтобы спустить вопрос на тормозах, включились крупные фигуры. Явно здесь не обошлось без Горбачева. И я был прав. Кто-то из членов Политбюро вспомнил, что лично видел, как Михаил Сер-геевич подписывал рассмотренное Постановление Политбюро о разреше-нии «АНТу» продать танки. 
В одном из номеров газеты «Московская правда» ,  Полозков Иван Кузьмич по делу «АНТ» высказался так:
«А АНТ – это так, частности, хотя, кстати, и в этом деле до сих пор ясности нет. Я даже не беру криминальные аспекты, а только политиче-ские. Ведь Горбачев знал о создании АНТа! На заседании Политбюро он председательствовал, когда рассматривался вопрос о выделении АНТу во-енной техники для продажи за рубеж. Позже Михаил Сергеевич от всего отказался, когда я задал ему прямой вопрос с трибуны съезда. Сказал мне: я ничего не знал. Но потом я своими глазами видел протокол заседания Политбюро с подписью Горбачева».
       Неформалы сразу же воспользовались этим в целях очернения партии, не способности ее бороться с криминалом. Но, если искать первоисточник развития коррупции, то надо обратиться и к Председателю СовМина Рыжкову Николаю Ивановичу. Это он поставил окончательную подпись под Постановлением Правительства.  перечисляющее виды и перечень разрешенных товаров для коммерческой торговли. Там идет перечень то-го, что разрешено для коммерческой продажи, а в конце стоит одно, но решающее слово «и другие». Когда разбирались с «Антом», я запросил и читал этот документ. Понимаю, что Николаю Ивановичу просто подсуну-ли этот документ. Но в таком органе, как Совет Министров, должна же присутствовать кая-то система контроля и ответственности за всем, что идет на подпись первому лицу?
Разворовали «Алмазный фонд». Спустили на «нет» и дело в отно-шении разворовывания «Алмазного фонда». Я не буду описывать все без-образия, какие были обнаружены в этом хранилище богатств страны. Об итогах и выводах этой проверки в архиве есть справка, подписанная пред-седателем комиссии от КПК.  Вначале руководителем проверочной группы назначили меня. Но потом (я значительно позже понял почему –авт.) меня тихо вывели из состава комиссии. Возглавил комиссию мой предшественник, первый зам. председателя КПК Петр Яковлевич Слезко.  Я не изучал эту проблему ни дня, но прочитал итоговое заключение. Читал я справку, и волосы, как говорят в таких случаях, встают дыбом.   Да! Разворовывают наши богатства в открытую
Слезко мне рассказал, что пропали 16 произведений искусства, в т.ч. некоторые знаменитые «Яйца Фаберже». Алмазы уходят из хранилища как песок из рук. Не достает многих раритетов царских времен. В период проверки выяснилась, например, такая картинка. Из хранилища отправи-ли по какому-то контракту (куда, не могли сказать) несколько килограм-мов алмазов. В записке есть, что речь идет о семи холщевых мешочках. При выдаче товара записано, что в мешочках были алмазы достаточных размеров в каратах (не обработанных). А в аэропорту таможенники отме-тили, что в отправлениях был алмазный песок, который определяли на вес. Везли алмазы на простой «Волге» (а не в спецмашине, как положено). Ви-димо, пока везли, подменили содержимое. Вот такие порядки были у нас.
Я уж не упоминаю о сплетнях, шепотах сотрудников фонда нашим товарищам, но многие говорили, что жены высоко поставленных руково-дителей страны, приходили в Алмазный фонд, как в бутик, что за послед-ние годы (при Бычкове – авт.) в Гохран зачастили без меры иностранные делегации. Петр Яковлевич рассказал о том, что в Гохране разведена не прикрытая семейственность. Родственник на родственнике.  После опубли-кования в газете «Советская Россия» материала о проверке Гохрана и о допускаемых лично Бычковым безобразий, в коллективе состоялся «сти-хийный митинг против клеветы на начальника Гохрана». В дополнение можно сказать, что в Гохране не было инвентаризации имущества более 30 лет и неизвестно, какие ценности и достояния государства уплыли за ру-беж за это время.
 Когда 11.05. 1990 г. рассматривали в КПК персональное дело Быч-кова Евгения Матвеевича (он когда-то сменил фамилию – авт.), то были потрясены тем, что творилось в нашей алмазной промышленности. Вот некоторые зарисовки: – Положение с алмазной промышленностью у нас на уровне самых неразвитых стран. А СССР занимает 2– 3 место в мире по добыче алмазов;
– У нас в стране 3000 огранщиков, а в Индии, к примеру, 500 тысяч;
– Через кооператив «АНТ» продали 130 кг алмазов. Государство по-теряло при этом 22 миллиона долларов;
– Мы обрабатываем только 5% бриллиантов, а Бельгия, Израиль по-лучают громадные барыши, скупая у нас сырые алмазы. Есть такой доку-мент: «Дело – 140- 1/5982 за 1985 год» и там прямо записано, что за раз-ницу в ценах мы (т.е. СССР – авт.) поддерживаем иностранные фирмы. Назывались фирмы «Векслер» (Англия) и «Оппенгеймер» (ФРГ), которые, якобы, имеют монополию на алмазы и все забирают у нас.
Честно сказать, таких, не свойственных деятельности КПК поруче-ний, было довольно много. По многим надо бы разбираться в судебном порядке, а здесь ограничивались порой только партийными формулиров-ками. Но никто не возражал и не поднимал этот вопрос.  А с решениями Комитета партийного контроля уже не считались. К тому же, как правило, о принятых решениях, особенно о наказаниях информации не давали, во-круг решения такого высокого органа как КПК работы не велось. Секре-тили, что надо и не надо. Чем выше ранг был у наказанного, тем закры-тость информации возрастала.

Мы защищали людей от клеветы
К поручениям с поездкой в низовые партийные организации я от-носился положительно. Узнаешь много нового, встречаешься с интерес-ными людьми. Виктор Федосов, сотрудник моего сектора, как-то угово-рил меня проехать в Монголию. Я, ссылаясь на занятость к съезду, от-казывался, но Виктор не хотел, чтобы изучать вопрос с резолюцией Ге-нерального поехал кто-то из гражданских заместителей. Жалоба была серьезная: на командующего армией генерал – полковника Майорова Леонида Сергеевича. А среди заместителей Председателя КПК с соот-ветствующим воинским званием никого кроме меня не было. Поводом командировки в Монголию стало письмо группы жителей Улан Батора на имя Горбачева о недостойном поведении советских военных. Кстати, в это время интенсивно проводилась акция по выводу советских воин-ских контингентов из Монголии на Родину. Воинские части освобожда-ли военные городки, парки, квартиры и все это обязаны были по акту передать местным властям.  Авторы письма с гневом обрисовывали об-становку. Дескать, военные грабят местных жителей, насилуют, воруют скот, освобожденные квартиры разрушают, выбивают рамы, обрывают электропроводку и т.п.
Командовал Армией, дислоцированной тогда в Монголии, гене-рал-полковник Майоров Леонид Сергеевич. Хороший, подготовленный военачальник, требовательный, справедливый. О нем всегда хорошо от-зывались. А здесь вдруг скандал на межгосударственном уровне.
Мы направились в Монголию вдвоем с Федосовым Виктором Ивановичем. Он один из тех, кого Борис Карлович оставил в аппарате ЦКК. Он тоже, как и я, генерал, прикомандированный к ЦК, с оставле-нием в кадрах армии. Его я считаю своим крестником на работу в КПК. Мы впервые познакомились во Львове. Он, будучи работником админи-стративного отдела ЦК КПСС, приезжал ко мне в Прикарпатский воен-ный округ по вопросу готовности партийной конференции. Друзьями мы тогда не стали. Я не знаю, почему я произвел на него хорошее впе-чатление, но, когда встал вопрос о моем назначении в КПК, он был ярым моим сторонником. Хороший характер, всегда в добром настрое-нии, отзывчивый. Одним словом, очень порядочный и подготовленный офицер. О таких говорят: – Я бы с ним в разведку пошел
 Почти неделю были там. Разобрались. Ничего не подтвердилось. Эту надуманную кляузу послали лично Горбачеву новоиспеченные мон-гольские «демократы», копирующие приемы российских бунтовщиков. Даже монгольские товарищи, работающие с нами, были возмущены та-кой клеветой. А я узнал о жизни монгольского народа. Тоже смута.
Вывод войск из Монголии шел организованно. Объекты, особенно жилье, тщательно готовилось к сдаче и передавалось по актам. Правда, со стороны монгольской стороны мы встретились с фактами затягивания сроков приема жилья, не желания брать под охрану освобожденные до-ма и военные городки. Здесь действительно были факты разграбления военного имущества., безобразного отношения к жилому фонду, но со стороны монгольских жителей. Мы с представительной группой сопро-вождающих осмотрели несколько из переданных по акту жилых домов. Прошло немного времени. Многие из домов были заселены неполно-стью. Въехало по несколько семей. Семьи как правило, многочисленные. В нескольких квартирах, по русским меркам, черт что твориться. Вы-ключатели сорваны, лампочек нет. Весь скарб лежит кучей. О туалетах и говорить нечего. Некоторые забиты. Ну, это их уклад и возмущаться здесь нам нельзя. В одной из квартир обнаружили посредине комнаты подобие места для разжигаемого костра.
Сопровождающие нас монгольские товарищи многократно повто-ряли, что жалоба не имеет под собой оснований, что разрушаемые квар-тиры – это вина самих жильцов, что у местных властей не хватает воз-можностей для охраны принятых объектов и т.д. и т. п.      
  В данном случае, мы опять взяли под защиту наших советских граждан, нашу армию. Записку, написанную нами по итогам проверки, одобрили в руководстве ЦК КПСС. Мы спасли от наветов и наказания командующего армией и его помощников. Прежде всего многочислен-ную армию офицеров тыловых служб и военно-строительных частей. После этого, кажется, клеветнические письма из Монголии прекрати-лись. Политическая обстановка в этой стране во многом напоминала нашу конца 80-х годов. С улиц и площадей убиралось все, напоминаю-щее о совместной жизни, дружбе и сотрудничестве. Повсеместно восхва-лялось прошлое, поднималось имя Чингисхана.


Впервые встречаюсь с шахтерами   
В связи с подготовкой съезда не часто, но приходилось выезжать в подопечные партийные организации Украины и Молдавии. С каким-то добрым чувством я вспоминаю о своей поездке в Донецк, к шахтерам. Это было в дни, когда проходил референдум «быть Советскому Союзу или нет». Я умышленно поехал в шахтерскую столицу. Очень важно было узнать мнение горняков. Они уже бурлили. Голос Воркуты, Донецка, Куз-басса в те дни много о чем говорил. Здесь были главные очаги недоволь-ства положением в стране. И я с определенной долей боязни (не физиче-ской, а встречами с людьми) поехал в тот регион. Хотя я находился в Дон-бассе, я имел возможность связываться с Киевом и знакомиться со сводка-ми о голосовании на Украине по перспективе «Советского Союза». Цифры были хорошие. Большая часть голосующих желала сохранения СССР.
Мне очень хотелось побывать на рядовой, не показной, шахте. Това-рищи из Донецкого обкома партии откликнулись на мое пожелание. Шах-та была не очень далеко от центра области. Меня доброжелательно встре-тило руководство шахты. Предложили на выбор несколько вариантов. Я попросил, чтобы только не в лучший, не в показной забой. Наши мнения с директором совпали. 
Приехал я в Донбасс даже без сопровождения из Киева. Это уже сыграло позитивно на меня. Встретил меня директор шахты (к стыду, не записал фамилию). Он предложил программу: спуститься в забой, а в за-ключение посетить жилой городок. Никаких больших сходок (собраний) не проводить. Обстановка в стране и в Донбассе горячая. Уговоры не при-нимаются, а посулы тем более. Идет референдум в стране.
Этот вопрос согласовали. Подъехали к шахте. Мой сопровождаю-щий говорит: – Какие пожелания? Посетить по парадному варианту, как делают большинство высших чиновников?. Или по шахтерской?
Я уточнил, что это такое, по шахтерской?
– А это где работают шахтеры. На нижнем срезе.
Я, естественно, настоял на втором.   
Меня завели в предбанник шахты, в раздевалку, где предоставили всю одежду: чистое нижнее белое белье, шахтерскую робу, каску, резино-вые сапоги. Переодевшись, мы пошли к очередной смене спускавшихся и вошли с ними в клеть. Спускались долго. На нас лились струйки воды, но одежда была продумана и можно было спастись от этого.
Долго спускались. Как сказал директор, здесь глубина, на которой работают сейчас шахтеры, 665 м. По моей просьбе мы пошли непосред-ственно туда, где рубили уголь. Сначала шли в полусогнутом положении под сводами вырубки, потом наклонялись все ниже и ниже. В конечном итоге поползли на корточках, а далее по–пластунски. А в конце еле-еле передвигались на боку.
Добрались до крайней группы. В глубине, освещаемой шахтерскими лампочками на касках, вижу еще фигуры. Шахтеры лежали на боку и сби-вали уголь на плывущую ленту транспортера. Высота забоя была не более 40 см. Мы подползли к этой группе и я все-таки решил пообщаться с пер-вым шахтером. Второй был подальше метров на пять-шесть и просить его возвратиться к нам не было смысла. Несколько стандартных вопросов, но к моему удивлению и удовлетворению (хотя директор назвал меня по должности и подчеркнул, что я из ЦК КПСС), отрицательного отношения не последовало. Шахтер, с кем я завел разговор, откровенно отвечал на мои вопросы и задавал тоже свои.
Я извинился, что задержал его работу на несколько минут. Отполза-ли обратно с чувством уважения к работягам. Выползли с директором до уровня, когда можно было чуть приподняться, а потом до полного роста. Вышли в раздевалку. Переоделись. В раздевалке директор подарил мне свою каску, которая сейчас у меня стоит на видном месте.
Потом я попросил показать мне, где и как живут шахтеры. Увиден-ное меня потрясло. Что это? Поселок или городок?  Какие-то жалкие дере-вянные лачуги. У одного дома я увидел, как жена помогает мужу вымыть-ся после работы. Корыто стоит около дома, шахтер стоит голый, а супруга поливает его из ковшика. Такие вот коммунальные услуги.
Я был потрясен увиденным и долго не мог это забыть. Возвратив-шись в Киев, я рассказал это членам Политбюро ЦК КПУ. Особого удив-ления моя информация не вызвала. Здесь мне более понятно стало, отчего шахтеры негодуют и высказывают негодование существующей власти. От-чего они приезжают в Москву и стучат касками на Горбатом мосту? Демо-краты и бросили факел в это бушуещее негодование, выдвинув шахтеров на передний край борьбы с режимом.
Было еще несколько поездок работников КПК по жалобам. Но не каждая из них предполагала какого-то результата. Выезды на места орга-низовывались, но, в большей мере для проверки жизнедеятельности пар-тийного органа, чем для желания что-то по-настоящему проверить, попра-вить. В преддверии съезда партии Старая площадь и ее многочисленные кабинеты перешли в режим ожидания. Да и Комитет партийного контроля, в моем понимании, был похож на дряхлого старика, немощного, непо-движного, не желающего двигаться, даже выходить на улицу. Состояние в ожидании летального исхода или чудесного воскрешения.  Оживление бу-дет возможно, если на предстоящем съезде партии произойдет что-то не-обычное, революционное, что стряхнет отупелось и безразличие.

В преддверии предстоящего съезда партии
У меня же лично в памяти первое предсъездовское полугодие 1990 года зафиксировалось как наиболее плодотворное в поисковой и аналити-ческой работе. Видимо, не только у меня? А потому, что к этому ожидае-мому событию готовилась вся страна, партия. Советские люди видели и понимали, что не все хорошо в стране. Со съездом ожидали и перемен к лучшему. 
Находясь в армии, как-то меня не всегда интересовало, а что делает-ся в стране, в республике. Армейские заботы всегда были во главе всех раздумий. Даже не особенно интересовали домашние разговоры о том, что якобы в магазинах плохо с продуктами, где-то не выдают зарплату и т. п.   
Первые сомнения, а все ли нормально «в датском королевстве» и размышления по этой проблеме появились еще во Львове. Бывая в обко-мах партии (повторю, что округ дислоцировался на территориях 10 обла-стей), я чувствовал беспокойство некоторых руководителей, беспомощ-ность что-либо сделать своими силами. Со стороны Киева решительных мер не было. Всеверие в возможности Щербицкого кое у кого снимало напряженность. Более того, в норму прочно вошло приукрашивание ситу-ации. Возникающие острые проблемы замалчивались. Я столкнулся с от-крытым обманом руководства Киева со стороны Львовского обкома пар-тии при информации об истинном положении в области.
                Я служил в Львове до февраля 1989 года.  В это время кое-где, особенно в западных областях, открыто стали заявлять о себе РУХовцы. Вначале события ограничивались территорией 3–4-х областей Западной Украины с центром Львов. Далее их активность и масштабность территории возрастала, но местные партийные и советские власти как-то на это не обращали внимания и противодействия этому не находили. Во Львове уже «витал дух» национализма и русофобии.
              Я, занимая высокую должность начальника Политического управления военного округа, понимал, что надо что-то делать. Но, как я со своими малень-кими возможностями, не получая никакой поддержки местных властей, могу переломить ситуацию хотя бы в одной области? К тому же, это не входило в мою компетенцию. Я встречался на каких-то городских мероприятиях с отдель-ными «руховцами».  Большинство представляли творческую интеллигенцию. Многих знал в лицо.  Беседы были мирными. Не встречал с их стороны откры-тых выпадов в адрес армии. Как-то даже организовал хорошую встречу воинов с представителями львовской интеллигенции, теми, кто открыто выходил на сцену политической борьбы. Это были литераторы, художники, заметные ораторы на разного рода встречах (митингов тогда не было).
Сейчас более ясно представляешь, что бездействие партийных вла-стей, местных, да и республики, было более чем очевидным.  Более того, некоторые партийные руководители, занимая страусиную позицию, не хо-тели и слышать о каких–то там митингах и лозунгах. Они бодро доклады-вали о порядке в подопечных регионах, о принимаемых мерах по недопу-щению каких-либо проявлений инакомыслия, даже о якобы имеющихся успехах, выводя на первый план собственные усилия в этом деле. Яркий пример – деятельность Львовского обкома партии, членом бюро которого я имел честь состоять, и позиция его первого секретаря Якова Петровича Погребняка.
Яков Погребняк фигура сложная. Выходец из аппарата ЦК КПУ, по – моему, обласканный Первым лицом, он старался копировать методы ра-боты аппарата ЦК КПУ и партийных чинуш. Замкнутость, недоступность людям, выпячивание своей личности, открытое пресмыкательство перед верхними начальниками ЦК, заброс в «верха» неправдивой, даже хвалеб-ной в свою сторону информации – все это просматривалось в его поведе-нии.  Вспоминаю один из примеров, когда он оказался, мягко говоря, в очень неудобном положении. 
По решению Обкома партии готовился многолюдный митинг, по-священный завершению работы XIX партийной конференции. Митинг должен был состояться на львовском стадионе и по замыслу партийных организаторов, продемонстрировать единство партии и народа, солидар-ность с партийными решениями, поддержку ЦК КПУ и лично Первого секретаря ЦК КПУ Щербицкого В.В. Но готовились, причем пока впер-вые, показать себя на публике и другие силы. Ходили слухи о готовящейся крупной идеологической акции против ЦК компартии Украины и лично против Щербицкого В.В. Полагаю, соответствующие органы информиро-вали партийное руководство Львовского обкома КПУ о намечавшейся по-литической акции. Я решил лично убедиться в достоверности информации. Собрал большую группу офицеров из политуправления, пригласил офи-церов – политработников частей Львовского гарнизона и попросил побы-вать на стадионе, на этом «мероприятии». Естественно, в штатской форме. Мне нужна была информация очевидцев, как говориться, из первых рук. Хотя мне не составляло труда запросить об этом КГБ, где одной из ключе-вых фигур был мой друг полковник Безгодов Геннадий Михайлович. Я собрал более 100 человек политработников гарнизона. Разъяснил задачу и офицеры мне очень помогли. К тому же, они сами поняли в какой обста-новке они сейчас работают.
На следующий день после проведенной акции я собрал всех офице-ров и заслушал многих.  Все уяснили, какой уже размах получило под-польное Руховское движение. Больше всего в выступлениях, выкриках до-сталось первому секретарю ЦК КПУ Щербицкому. Лозунги и транспаран-ты антипартийного содержания произносились в открытую. Чувствовалась хорошая организация и координация действий.
Шифровкой на имя Министра Обороны СССР и начальника Главно-го политического управления СА и ВМФ я подробно изложил о проис-шедшем на стадионе. В том числе, все, что касалось лично Щербицкого В.В.
Вдруг вечером мне раздался звонок по «ВЧ» из обкома. Попросили срочно прибыть на внеочередное заседание бюро областного комитета партии. Надо так надо. Но вопрос: – По какому поводу? – не сообщили. Быстро доехал. Захожу в кабинет первого и не узнаю коллег. Некоторые почему-то отворачивают лица, смотрят куда-то в сторону, в пол, потолок. Яков Петрович Погребняк подчеркнуто сухо поздоровался и сразу начал речь.
Сижу и не пойму: кажется, меня судят. Самыми примитивными при-емами меня «разделывают под орех» за, якобы, клеветнические доклады в Москву о событиях на стадионе и об обкоме партии. Теперь я понял при-чину: Моя шифровка Министру обороны и начальнику ГлавПУра! После продуманного заранее сценария разноса со стороны Первого секретаря обкома на меня «тявкнули» только двое жалких подпевал из членов бюро. Другим я просто не дал возможности продолжать читать мне нотации. Я перехватил инициативу и бросаю в лицо Погребняку:
– Яков Петрович! По какому праву вы здесь устроили судилище над членом Военного совета – начальником Политического управления При-карпатского военного округа? Я что? Подчинен вам? Состою на партий-ном учете в вашей партийной организации?
Меня пытались приструнить:
      – Вы член бюро обкома и обязаны согласовывать свою информацию в Москву с обкомом.
– Я не обязан это делать. Я не знаю, что Вы сообщили в Киев о со-бытиях на стадионе, но я доложил мнение Политического управления округа, основанное и подкрепленное фактами. Вам я не докладывал и это не входит в мои обязанности. Я подотчетен только перед руководством Министерства Обороны и Главным политуправлением и докладываю о том, о чем обязан информировать, неся за это ответственность. 
Далее я делаю мастерский заход, которого они даже не предполага-ли. Поднявшись с места, иду к рабочему столу первого, где стоит тот, главный телефонный аппарат «ВЧ» и бросаю Погребняку:
– Я сейчас прошу разрешения соединиться с начальником Главного Политического Управления и в Вашем присутствии сообщу, что вы здесь устроили. Заодно Вы услышите, о чем бы я проинформировал лично мое руководство о происшедшем на стадионе. Я ведь все равно доло-жу…Поэтому послушайте из первоисточника
У Погребняка и членов Бюро шок. Такого они не ожидали. Некото-рые мерили по своей мерке – поджимали лапки при общении с Яковом Петровичем. А тот держал их в страхе.
Погребняк овладел ситуацией первым:
– Ну, Евгений Николаевич! Зачем же так сразу. Давайте спокойно разберемся. Пригласим ваших офицеров, наших работников, тех, кто был на стадионе и послушаем.
И так далее. Он начал, как говорится, тормозить на повороте и отра-батывать назад. Я поднялся, сказал еще несколько слов в плане воспитания их в понимании роли и места Политического управления в жизни области и внутрипартийных делах. Сразу отверг предложение, чтобы наши офи-церы отчитывались в гражданской организации. И ушел с заседания. Представляю, с какими минами на лице сидели члены бюро.
А ларчик просто открывался! Оказывается, Погребняк тоже подпи-сал донесение Щербицкому В.В., но со своими оценками. Я не читал доку-мент, но, как узнал позже, в обкомовском донесении были только позитив-ные и успокаивающие выводы. И уж тем более не упоминалось об откры-той и резкой критике с трибун и с лозунговых полотнищ лично в адрес Щербицкого Владимира Васильевича. А Щербицкий, как член Политбюро ЦК, в свою очередь проинформировал ЦК КПСС в разрезе полученной шифровки от Львовского обкома партии. Министр Обороны и нач. ГлавПУра, со своей стороны, доложили в ЦК о моей информации. Есте-ственно, в ЦК положили два донесения рядом и, как мне потом сказали, спрашивают: кому верить? 
Я довольно подробно описал данную ситуацию из тех соображений, что она была довольно типичной для того времени. Некоторые партийные комитеты областей и даже республик, как видно из приведенного примера, или недооценивали опасную складывающуюся обстановку вокруг партии, или не хотели это воспринимать. А ситуация в стране усложнялась с каж-дым днем. К тому же, главная беда не только Погребняка, а большинства партийных руководителей – приукрасить сложную создавшуюся ситуа-цию, не справившись с нею, смолчать, а потом выкручиваться. Этим са-мым, по медицинскому выражению, болезнь не лечили, а загоняли внутрь. Наибольшая активность против партии проявлялась в западных областях Украины, а центром был Львов. Правда, упреков и недовольства в адрес военных пока не проявлялось нигде. Да и мы, военные не давали повода для этого.
Недовольство людей нарастает   
Мне выпала возможность принять участие в большом партийном со-бытии в стране.  Состоялась XIX Всесоюзная партийная конференция. От этого мероприятия союзного значения осталось в памяти много. Здесь я впервые услышал смелые, критичные, даже обличительные против пар-тийной власти выступления. В армии такого еще не наблюдалось. Хотя в низовых структурах есть отдельные примеры критики собственных начальников, но пока никто не рискует затронуть военное руководство. Тем более московское. Я очевидец, когда на большом армейском меро-приятии нескольких младших офицеров пытались выбраться на трибуну, но их не допускали до микрофона. В войсковых партийных организациях все чаще раздаются предложения о проведении Всеармейской партийной конференции, где можно бы было высказаться по армейским проблемам. Под этим подразумевались «темные углы», не освещенные лучом критики, проблемы, разрушающие войсковую структуру: уравниловка, коррупция, протекционизм, невнимание к нуждам офицеров и их семей и многое дру-гое.  Министр обороны грубит и хамит, ГлавПУр увлечен призывами и увещеваниями. К сожалению, такая обстановка сдерживания негативных мнений и пресекания возмущений просуществовала в армии фактически до разрушения СССР.
Прошло пять лет. Я стал работником аппарата Центрального коми-тета партии и, естественно, обязанность   получения и обобщения инфор-мации о состоянии политической обстановки на местах теперь уже входили в круг моих обязанностей. Страна уже кипела и бурлила негодованием, страстями, митингами, идеологическими столкновениями. Всем тем, что случается при потере управления государством. Я уже перестаю близко воспринимать события, которые раньше вообще были бы не возможными.
Листаю свои блокноты. Вот, к примеру.
15 мая 1989 г. Члены Политбюро Лигачев Е.К. и Соломенцев М.С. обратились в Прокуратуру СССР с просьбой (!?) защитить их от злонаме-ренной лжи следователей Гдляна Т.Х. и Иванова Н.В., обвинивших их в причастности к взяточническому делу в Узбекистане. Естественно, бросить в народ такой лакомый для смакования факт – это воспользоваться «эф-фектом толпы». Проглотят и, более того, будут ждать «крови». Народ и так подогрет, и так недоволен всем и вся. А этим нужны жертвы, фактики, компромат на партию, чтобы прорваться в знаменитости. И добились сво-его. Иванов пролез в народные депутаты. Никто обвинений не подтвердил. Все тихо закрылось. Правда, на заседании Верховного Совета СССР при-няли «Постановление о выводах комиссии для проверки материалов, свя-занных с деятельностью следственной группы Прокуратуры СССР, воз-главляемой Т.Х. Гдляном». Верховный Совет легко пожурил следовате-лей, «предупредил их», «дал согласие на их увольнение из органов про-куратуры». И здесь же «отклонил представление Генерального прокурора СССР о даче согласия на привлечении к уголовной ответственности народных депутатов СССР Т.Х Гдляна и Н.В. Иванова» Вот и все. Но де-ло сделано. И на этих волнах критики властей столько пролезло во власть, в народные депутаты откровенных экстремистов, крикунов и не имеющих заслуг шарлатанов.
В эту кампанию по расследованию фактического положения были втянуты крупные фигуры, отвлечено внимание многих руководителей си-ловых структур. Создана комиссия во главе с Пуго Б.К. Подключили КГБ во главе с Председателем. В какой-то мере Прокурору пришлось оправ-дываться, что следователи грубо нарушили законность в проведении след-ствия.  На вопрос Прокурору, как же так, работники прокуратуры нару-шали законы, а их выдвинули в депутаты, тот цинично ответил:
  – У меня характеристики на них не требовали.
Еще вопрос Прокурору:
 – Есть ли основания в обвинении Лигачева, Соломенцева, Рекунко-ва, Теребилова, Романова  во взятках? – Прокурор ответил: – Прокурату-ра никаких данных не имеет.
Это я записал со слов Бориса Карловича. Он доверительно поделил-ся со мной ходом расследования. Вот на этом все и закончилось. Винов-ных нет. Все осталось на своих местах. Извинений публичных не было. Еще мне поведал Борис Карлович, что фактически «хлопковое дело» рас-крыла не прокуратура, а КГБ СССР. Об этом на слушаниях (?) сообщил Председатель КГБ Крючков В.А. Это уже потом дело передали следовате-лям Прокуратуры СССР Гдляну и Иванову. А те сделали то, что сделали. Сейчас они будоражат массы. Организуют массовые манифестации в свою защиту и с обвинением властей в том, что, дескать, на 5 году перестройки власти сворачивают борьбу с мафией.
Как же довели страну до ручки, что после 70-ти лет Советской вла-сти наступила такая анархия в стране, открытое беззаконие, бесправие, беззащитность. Полки магазинов пустые, не купить нужной вещи, сахар, мыло, табак дают по талонам, открыто растет спекуляция, преступность. У большинства людей подорвана вера к руководителям страны, партийным и государственным чиновникам. Даже на улице бывают выпады. Мне уже стыдно ходить в галстуке на работу. Около ЦК много случаев оскорбле-ний прилично одетых людей.
14 ноября 1989 года. Обстановка в стране не хорошая. Очень ак-тивно работают т.н. неформалы. Академик Сахаров уже старик, а мотается по стране. Забастовка в Воркуте – он там. А наши партийные функционе-ры из Москвы – никуда. Идут открытые призывы к ликвидации руково-дящей роли КПСС, идет борьба за власть, за массы. Бурлит Москва. В от-крытую на митингах выкрикивают о смене власти. Долой КПСС.  А ЦК?  Ничего. С кем не поговоришь, все спрашивают: – Что думает Горбачев?
А Горбачев все трындит: – Перестройка! Не останавливаться! Не по-ворачиваться к старому! Идти вперед!
Об этом мне и военные, и друзья, и даже дома говорят. Трудно отве-тить, но действительно кроме «призывов действовать» ничего реального нет. «Демократы» (так теперь их повсеместно называют – авт.) наглеют. В Кишиневе 10 ноября разгромили здание МВД, освободили бузотеров. Опять ничего, никакой реакции, кроме ввода в столицу 2000 чел. войск МВД. Повсюду порядок хотят навести с помощью военных. В Тбилиси по-гибли 19 чел., пострадало более 300 чел. Законы принимаются в Верхов-ном Совете СССР, но не выполняются. Например, о забастовках. Прибал-тийские республики – Латвия, Литва, Эстония в это время проводят сессии и принимают кучу антиконституционных законов. Эстонцы признали, что в 1940 г. республика незаконно была присоединена к СССР. И опять до-стойного ответа нет.
Куда идет страна? А в странах Варшавского Договора что делается? Венгерская народная республика стала просто Венгерской республикой, ликвидировала компартию, устранила политорганы в армии. Теперь все взоры Венгрии направлены на Запад. В Польше примерно такая же обста-новка. В ГДР, этом бастионе социализма, 11 ноября 1989 г. открыли гра-ницу и народ хлынул в Западную Германию. Политбюро, Правительство ГДР низложены, многие руководители арестованы. Зато наш Верховный Совет вчера принял Закон о праве выезда из страны.
Что творится? Страшно за будущее, за семью.
Вот еще одна запись от 29.01. 1990 г. В стране происходят неверо-ятно опасные события. В Азербайджане пролилась кровь. В том числе во-енных и русских женщин. В Баку введен комендантский час. Из военных городков вывезены все семьи военных. Женщины размещены были в ка-зармах, где не было горячей воды и удобств. А многие были с грудными и малыми детьми. Я написал острую Записку о виденном в пересыльных го-родках. Борис Карлович быстро среагировал. Позвонил нескольким крупным руководителям в СовМин, ВЦСПС. Что-то сдвинулось. Управле-ние Делами ЦК отдал санаторий «Поляна» местным властям. Детский Фонд передал 50 млн руб. И другие Министерства подключились.  Это маленькие попытки и желание что-то сделать полезное.  КПК тоже что-то делает. Главным образом успокаивающими мерами. Но за разбойные дей-ствия никто не понес наказания. Опять на стрелочниках отыграются.
Армию шельмуют все, кто только может. События в Тбилиси, избие-ние мирных жителей  саперными лопатками мусолят на всех перекрестках. Армию шельмуют многие СМИ. Армия расслаивается, а значит разлагает-ся. Но не заметно, чтобы со стороны Министра обороны и ГлавПУра и имеющихся в их распоряжении средств было какое-то противодействие. А государственной защиты военных вообще нет. Лишнее подтверждение, что сейчас у нас в стране самое неавторитетное руководство. И если уже поку-сились на армию, и ее не защищает тот, кто обязан это делать, то дела плохи.
В аппарате ЦК КПСС непонимание и растерянность   
Как-то шел на работу с соседом по дому Лобко Виктором Николае-вичем, работником ЦК. Знаю его еще с комсомольской поры, он был пер-вым секретарем Ленинградского обкома комсомола. Сейчас он зав. секто-ром в ЦК КПСС, в отделе партийной и кадровой работы.  Пока шли, опять разговор о делах политических. У него ярко выраженный песси-мизм, полное неверие в руководство партии и принимаемые решения, по-зицию и деятельность лично Горбачева.  Его слова: «идет полный демон-таж» – как нельзя лучше отражают действительность. 
А Лобко крупная фигура в аппарате ЦК. И такое настроение у мно-гих аппаратных работников. Что же говорить о низах (обкомах, райкомах партии), если в аппарате ЦК, в сердце партии такие раздумья.? Я впервые слышу такие негативные речи из уст ответственного партработника. Но эта позиция характерна для аппарата ЦК. В целом в аппаратной среде расте-рянность, упадок духа, неуверенность в руководстве и страшная неиспол-нительность. Постановления ЦК просто игнорируются внизу. Аппараты ряда райкомов, обкомов парализованы. А исполкомы в большинстве ре-гионов вообще бросили работу, зная, что их, нынешних руководителей на предстоящих выборах не изберут.
Наш аппарат КПК тоже в режиме ожидания съезда партии, мрачных раздумий. У тех, кто по объявленным параметрам явно не будет пригла-шен на работу, просто на лице написано настроение.  В целом у людей не чувствуется, как ранее, рабочего напряжения. Практически все заместите-ли Председателя и руководители секторов уяснили для себя, что им не бу-дет места в новой структуре. Борис Карлович открыто объявил, что в предполагаемой структуре работу найдут только те, кто будет избран на съезде. А избираться на съезд необходимо в низовых организациях. Ука-зания, которые раньше воспринимались как обязанность к исполнению, сейчас не работает. Заместители председателя все великовозрастные, при-шедшие в КПК еще при Брежневе: первый зам. Густав Иван Степанович 1911 г. рождения, второй заместитель Воропаев, почти ровесник. Кто-то даже подсчитал, что из 11 членов руководства Комитета на пенсию срочно надо отправлять больше половины. Это при том, что Борис Карлович, ра-ботая уже год, освободился от значительной части «непотопляемых». А раз активность руководителей резко спала, то это сказалось на всем кол-лективе. Энтузиазма нет, сократились командировки, выезды были только по не терпящим времени сигналам.
Все находятся в каком-то ожидании. Принципиальное решение, что  Комитет партийного контроля при ЦК должен будет трансформироваться в совершенно новый орган партии – Центральную Контрольную Комис-сию (ЦКК) КПСС было принято на XIX Всесоюзной партийной конферен-ции. Понятно, что требования к назначению на должности будут иными. Времени остается все меньше. И к съезду партии эту работу надо завер-шить. Поэтому Борис Карлович лично руководил небольшой группкой. Торопил. Подталкивал. И вместе с тем просил о нашей работе не давать информацию на сторону.
Пуго Б.К. лично определил небольшую группу разработчиков принципиально нового документа, который должен быть принят на съезде и как бы приблизил этих людей к себе. А большинство вопросов текущих дел передал первому заместителю Густову И.С.  То, что нарабатывалось нашей закрытой группой, не должно было доходить до сведения тех, кто мог бы препятствовать нашей работе и помешать осуществить замысел. Откровенно говоря, в закрытом от всех, напряженном режиме трудились только 5–7 человек (костяк), а остальные были предоставлены своим сек-торальным руководителям. В нашей группе мы даже не были в курсе, чем конкретно занимается КПК. Даже заместители и руководители секторов не посвящались в то, что разрабатывалось в кабинете у Пуго. Они знали о своей личной обреченности и бесперспективности в будущем и уже смири-лись, что их обходят.  В таком полурабочем режиме находилось основное количество сотрудников аппарата. По моему, аналогичное положение бы-ло и отделах, в целом в аппарате ЦК КПСС. Я уже упоминал, что работ-ники ЦК практически перестали выезжать в местные партийные органы. Настроение у многих аховое. В Молдавии прошло почти 70% отчетно – выборных собраний, но ни один работник ЦК не побывал там.  Такого раньше не было. А мы находили возможность бывать в низовых органи-зациях, и в меру возможностей привозили полезную,  чаще негативную информацию.
Как-то я ехал в одном лифте с зав. сектором теле-радиовещания Ту-пикиным Анатолием Петровичем, моим старым знакомым. За короткое время, что шел лифт, обменялись понятными только нам репликами:
Он: – Как жить-то будем?
Я: – Паралич? (имея ввиду, что аппарат не работает – авт.)
Он: – Полный! – и добавил: – Организуемый руководством.
Молодец Толя. В самую точку попал.
        Пуго медленно, но настойчиво проводил свой замысел в реальность, возглавил организаторскую и мыслительную работу, а нас просил смелее вносить предложения. Я уже говорил, что фактически о создании будущей организации я узнал чуть ли не с первого дня пребывания в Москве. Но тогда говорили об этом шепотом. Борис Карлович очень не хотел, чтобы идея о создании новой структуры разнеслась по аппарату ЦК, чтобы ее мусолили все, кому не лень. и тогда можно ожидать всего неприятного.
       Вот почему Борис Карлович сузил круг посвященных до минимума и лично руководил процессом. Забегая вперед, скажу, что нам удалось реа-лизовать все наши задумки, все планы. Съезд принял наши документы и узаконил новую структуру. Мы боялись противодействия со стороны де-легатов, но все обошлось. Ведь ленинские идеи и документы фактически перестали быть основными руководящими в деятельности партии, а мы разработали наше Положение на основе только ленинских идей.
          Проектируем новую партийную структуру
Задумка была оговорена задолго до моего вхождения в коллектив КПК. Идея Бориса Карловича обрастала предложениями и идеями со-трудников. С первого моего участия в совещании я понял, что допущен-ные к разработке документов съезда работники КПК просто жили этой за-дачей. Как правило, каждое утро собирались у Председателя, докладыва-ли о сделанном, о возникающих проблемах. Иногда кто-то включался в разговор:
– Вот я вчера нашел интересную статью (услышал разговор, поду-мал, натолкнули на мысль и т.п.) … И излагает какое-то предложение. Это значит и после работы в его мозгу крутятся идеи. Если это представляло интерес, сразу же обсуждали.
Да, действительно люди работали с упоением. Здесь же первый совет дал мне Борис Карлович: – Мы все начали с изучения ленинских рекомен-даций по созданию ЦКК. Материала очень много и все ценное. Начни и ты с этого…
Я убедился, что никому не надо было об этом напоминать. Часто возникали споры. Случалось, кто-то обратит внимание на какую-либо ле-нинскую позицию, слово, идею, которую, якобы, необходимо учесть и яростно защищает свою позицию.  Порой в некоторых ленинских фразах видели другое толкование. Честно скажу, я не встречал ранее ни в одной аудитории таких словесных дуэлей по ленинским работам. 
Все разговоры, действия, возникающие дебаты даже вне кабинетов  подтверждали, что к подготовке съездовских документов все относились очень серьезно. Тщательно разбирали те позиции, где Владимир Ильич высказывал свои рекомендации по функциям и правам контрольных орга-нов. Это было основой принципов работы будущего контрольного органа. Работа «Как нам реорганизовать Рабкрин (предложение XII съезду пар-тии)» стала для нас одним из важнейших пособий.
Мне кажется, здесь уместно будет познакомить читателей хотя бы кратко с биографией и историей существования этого контрольного орга-на партии.  Созданная в 1920 г. и до крушения партии как таковой в авгу-сте 1991, наверное, ни одна структура не перенесла столько «измыва-тельств» как ЦКК. Не всем руководителям партии она пришлась «по ду-ше». Мешала многим в личных намерениях. Вот поэтому ее и не жалова-ли. Порой просто игнорировали и в конце концов ликвидировали этот ор-ган партийного контроля, выхолостив из нового Положения фактически главные задачи.
 Литературы по этому вопросу не очень много, поэтому при-шлось собирать материал из разных источников. Мы понимали, что необ-ходимо создать «Положение о ЦКК КПСС» не как временную инструкцию от съезда к съезду, а как фундаментальный партийный законодательный трактат. Залогом живучести документа будут ленинские положения, а не цитаты из высказываний вождей.  К этому необходимо создать и соответ-ствующую структуру. Борис Карлович все время повторял, чтобы были воспроизведены принципиальные ленинские постулаты.
Партия существовала уже несколько лет и формировалась в условиях существования различных течений и групп, а потом в условиях однопартийности – РКП (б). Поэтому начали проявляться негативные яв-ления, на которые надо было реагировать. В.И. Ленин, заметив это, вы-двинул идею о создании в партии еще одного органа управлени, а IX Всероссийская  партийная конференция (1920 г.) приняла решение о со-здании наряду с ЦК РКП(б) Контрольной комиссии, которая должна иметь право принимать всякие жалобы и разбирать их…Как видите, первона-чальные проблемы были самые элементарные: жалобы и разбор их.
       Конференция, приняв эти пожелания вождя и временно, даже до съез-да партии, сразу сформировала Контрольную комиссию в составе 7 чело-век. Этой Контрольной комиссии давалось право контроля за работой По-литбюро, Оргбюро и Секретариата ЦК , что являлось важнейшей функци-ей.
              Вот эту ленинскую принципиальную функцию XXVIII съезд пар-тии восстановил спустя почти 60 лет в новом документе партии – Положе-нии о Центральной Контрольной Комиссии.
Проходящий в марте 1921 г. X съезд партии подтвердил решение IX партийной конференции о необходимости создания контрольных комис-сий. На этом и последующих съездах партии уже заслушивались отчеты ЦКК.  На контрольные комиссии решением X съезда, кроме ранее сфор-мулированных, возлагались новые обязанности – изучать причины от-рицательных явлений в партии и добиваться их устранения.
Забегая вперед, скажу от себя, что вышеназванную часть той, ле-нинской задачи (право проверки работы высших органов партии), мы постарались вскоре реализовать, опираясь на принятое на XXVIII съезде Положение о ЦКК КПСС. Специально созданной комиссией ЦКК прове-рили работу Политбюро, Секретариата и пяти ведущих отделов ЦК, дали им оценку на нашем Пленуме в марте 1991 г. Но вторую задачу (доби-ваться причины устранения недостатков в партии) мы не выполнили. Не могли, не хватило времени, устранить то зло, которое привнесли в пар-тию Горбачев и его соратники: Яковлевы, Шеварднадзе, Медведевы и иже с ними.  Да никто и не собирался отчитываться перед нами за свою дея-тельность.
          Проектируем новую партийную структуру

Здесь кое-что даю по Интернету. Создание (в 1920 году – авт.) органов партийного контроля обуславливалось рядом обстоятельств, в т.ч. необходимостью контроля исполнения директив ЦК и Политбюро ЦК РКП (б), моральной деградацией членов низовых партийных организаций, коррупцией, пьянством, шкурничеством, злоупотреблением властью. Со-гласно принятому Уставу, состав ЦКК избирался Съездом партии. Члены ЦКК не могли быть одновременно и членами ЦК. Это было сохранено и в документах XXVIII съезда партии.
В 1934 началась реструктуризация, а точнее ломка ленинских установок. Была создана Комиссия партийного контроля при ЦК ВКП(б), подчиненная ЦК . С 1952 г. Комитет партийного контроля при ЦК КПСС. В 1962—1965 гг. произошло объединение КПК при ЦК КПСС и Комитета государственного контроля Совета министров СССР в Комитет партийно-государственного контроля ЦК КПСС и Совета ми-нистров СССР. Непосредственно делами КПСС в этот период занималась Партийная комиссия при ЦК КПСС. В отличие от прежней, ленинской  ЦКК, состав КПК не избирался на съезде, а утверждался ЦК КПСС (фак-тически — Секретариатом ЦК КПСС).
КПК при ЦК КПСС являлся Центральным Контрольным орга-ном партии. По Уставу КПСС этот орган проверял соблюдение членами и кандидатами в члены КПСС партийной дисциплины, привлекал к ответ-ственности коммунистов, виновных в нарушении Программы и Устава партии. Одной из форм деятельности КПК при ЦК КПСС было рассмот-рение на своих заседаниях персональных дел коммунистов.
До 1934 г. на должность Председателя ЦКК назначался кто-либо из авторитетных членов Политбюро сроком на 2-3 года (поскольку член-ство в ЦКК нельзя было совмещать с членством в ЦК). В 1934—1946 гг. Председатель КПК был по совместительству секретарём ЦК ВКП(б) и чле-ном Оргбюро ЦК ВКП(б).
В 1920—1923 г. г. должности руководителя ЦКК не существова-ло, её деятельность на общероссийском уровне курировал нарком РКИ (И. В. Сталин).
В дальнейшем Председателями ЦКК РКП(б) — ВКП(б) были:
• Куйбышев Валериан Владимирович (1923—1926)
• Орджоникидзе Григорий Константинович (1926—1930)
• Андреев Андрей Андреевич (1930—1931)
• Рудзутак Ян Эрнестович (1931—1934)
Председателями Комиссии парт. контроля при ЦК ВКП(б) были:
• Каганович Лазарь Моисеевич (1934—1935)
• Ежов Николай Иванович (1935— факт. до1938)
• Андреев Андрей Андреевич (1939—1952)
На съезде мы хотели вернуть принципиальные ленинские положения,  они нам были понятны. Но опыта создания структур такого масштаба у нас не было. К тому же неизвестно, как воспримут ленинские идеи о кон-троле за деятельностью высших органов партии современные партийные реформаторы в ЦК? А как отнесутся к этому в низовых партийных орга-низациях? Кстати, вот этого и опасался Борис Карлович.
Пуго попросил направленцев переговорить, по возможности при личном общении, но не по телефону, с руководителями курируемых пар-тийных организаций республик и областей, с председателями КРК об идее создания контрольных комиссий нового типа. Помню сказал:
 – Мнение парткомиссий знаем. Они будут «За». А как отнесутся к этому партийные руководители? Это же контроль над ними.
 И эту работу мы провели. Я лично разговаривал по этой идее со вторым секретарем ЦК КП Украины и первым Молдовы, руководителями ряда областей, где был в командировках. Обобщили все и написали Запис-ку. Отразили мнение большого количества партийных руководителей ран-га республик и областей. Борис Карлович одобрил проведенную работу.
Весь коллектив старался, в меру своей доступности к задаче, рабо-тать на совесть. Забегая вперед, скажу, что не кое-что у нас получилось, а получилось то, что мы хотели вложить и вложили в Положение о Центральной Контрольной Комиссии КПСС (в дальнейшем ЦКК КПСС).  Наша редакция была принята съездом фактически без правок.  Это был большой успех.
Не продумали, к сожалению, только один вопрос: – А как должны поступить с созданием аналогичных контрольных комиссий в республи-канских, краевых и областных партийных организациях? Ведь там уже до съезда провели свои съезды и конференции и не сформировали независи-мые контрольные органы по типу нашего ЦКК. Не знаю, догадался ли еще кто-нибудь об этой серьезной ошибке, но эта мысль пришла ко мне туже тогда, когда все закончилось. Мы вели работу скрытно, заботясь о себе, ни с кем из местных коллег не советуясь, поэтому и не предусмотрели этот вопрос. Не дали в Положении никаких рекомендаций. Короче, забыли про своих ближайших помощников. Бросили их на произвол. Дескать, решайте сами. На местах поступили так: созданные в ходе своих выборных кампа-ний контрольно-ревизионные комиссии были вновь переутверждены на соответствующих Пленумах в республиках, областях. Но статус остался прежний – они остались в подчинении партийных комитетов. Мне сейчас, как одному из соавторов наших документов, стыдно за такие проколы. А тогда, упоенные нашей победой, мы даже не вспомнили про своих под-опечных.
Для карьеры надо избираться на съезд
Я уже ранее говорил, что Пуго предупредил всех, прежде всего за-местителей, что в будущей структуре ЦКК руководящие должности могут занимать только те, кто будет избран на съезде. Следовательно, каждый должен позаботиться о своей судьбе и определиться с партийной органи-зацией, из которой он будет делегирован и избираться на съезде. Это еще больше добавило пессимизма и уныния. Естественно, у кого была надежда, стали вести переговоры с первыми секретарями обкомов, откуда они были направлены для работы в КПК, надеясь на поддержку в данный период. Но никому из руководителей секторов не удалось получить приглашение на конференции в свои бывшие вотчины.
Я тоже высказал Борису Карловичу свое пожелание избраться на съезд от армейцев. К тому же у меня была большая уверенность, что при-карпатцы меня поддержат. Для этого надо было попасть в число делегатов на окружную партийную конференцию. Пуго Б.К. хорошо воспринял эту идею и при мне позвонил Лизичеву А. Д.:
– Алексей Дмитриевич! Ситуация такова, что только избранные на съезде партии в Центральную Контрольную Комиссию могут в дальней-шем работать в ней. Можете ли Вы включить в списки кандидатов от ар-мии Махова?
– Да какой вопрос, Борис Карлович?! – сходу ответил начальник ГлавПУра. Его знают в округе и он будет баллотироваться по Прикарпа-тью.
Пуго поблагодарил его и я успокоился. Тогда согласие такой вели-чины, как начальник ГлавПУра, было гарантией решения вопроса. Но Ли-зичев меня предал самым настоящим образом. Обратное делалось за моей спиной.  Оказывается, это место им уже было обещано другому. Я об этом не знал до последнего момента. 
Более того, из Москвы, т. е. из ГлавПУра, в политуправление При-карпатского военного округа дали команду поставить мне заслон при вы-движении снизу, если такое состоится. Эту задачу возложили на первого заместителя начальника Политуправления округа генерала Тимина. Тот рьяно взялся за исполнение. Пошли угрозы в адрес тех политработников, где намеревались это сделать. Тем не менее, коммунисты учебного танко-вого полка учебной танковой дивизии в Ивано–Франковске на партийном собрании назвали мою кандидатуру и избрали делегатом на дивизионную партийную конференцию. Та, в свою очередь, имела право избрания деле-гатов на окружную партийную конференцию. Окружная партийная кон-ференция формировала состав делегатов на общепартийный съезд.
Для меня было очень дорогим сообщение, что люди меня помнят. Достаточно было Андрею Суханову, замполиту танкового батальона, назвать мою фамилию, как коммунисты поддержали ее и тайным голосо-ванием провели меня в число делегатов на дивизионную конференцию: из 67 голосовавших было: 64 – «за», против – 3. Повторяю, тайным голосо-ванием и в мое отсутствие. Для меня это самая дорогая награда – уважение сослуживцев, доброе их отношение.
Но начальнику политотдела дивизии полковнику Василию Балакире-ву открытым текстом было сказано, что если он и далее будет двигать на выборах мою персону (а труда это бы не составило), то он может рас-статься с должностью. Таким образом, вопреки воле коммунистов меня от-сеяли. Даже на окружной партийной конференции, куда я прибыл как представитель ЦК, т.е. в качестве гостя, мои бывшие сослуживцы, началь-ники политорганов округа, в перерыве окружили меня и предложили вы-двинуть мою кандидатуру прямо из зала. Но ко мне подошел заместитель Министра Обороны СССР генерал армии Лушев Петр Георгиевич, отвел в сторону и попросил уступить ему это место и не допускать моего инициа-тивного выдвижения. Видимо, кому-то донесли, что Махов общался с начальниками политорганов и те хотят выдвинуть его кандидатуру из за-ла. Дескать, инициатором и был Балакирев.
Кстати, при выборах кандидатов на XXVIII съезд партии, уже грубо нарушалось принятое в Комиссии ЦК КПСС положение о «Порядке из-брания делегатов на XXVIII съезд КПСС. В проекте (к сожалению, не знаю, был ли принят он на Пленуме? –авт.)  прямо сказано: «В бюллетень для тайного голосования по выборам делегата XXVIII съезда КПСС вно-сятся все кандидатуры, выдвинутые в первичных партийных организациях округа…» .
Но это как-то не дошло до всех низовых партийных органов и кое-где было сделано по ранее принятому порядку: делегатов долж-но быть внесено в списки столько, сколько требуется для тайного го-лосования. В данном случае, по кворуму только шесть человек должна была делегировать на съезд партийная конференция При-карпатского военного округа.  Седьмая кандидатура выбивала бы кого-то. В данном случае все понимали, что это коснется генерала армии Лушева П.Г. Я очень уважал Петра Георгиевича и, понимая, какой урон его авторитету нанес бы «прокат» на партийной конфе-ренции, попросил начальников политорганов не выходить с моей кандидатурой. От души поблагодарил их за доброе отношение ко мне, но просил поддержать генерала армии Лушева П.Г. В конечном счете Петр Георгиевич, хотя  и тяжело (против его кандидатуры про-голосовали 241 делегат из 535), прошел в число делегатов на съезд. Московских военачальников ныне не уважают в войсках просто по-тому, что они из Центра. А вот командующему войсками Прикарпат-ского военного округа подчиненные доказали уважение, несмотря на его порой резкую тональность в разговорах. Мне лично приятно, что за Скокова Виктора Васильевича проголосовали 505 человек из 535 участвующих в голосовании. Браво, Виктор Васильевич! Это показатель высокого личного авторитета командующего войсками округа.
Здесь же, в ПрикВО, фиаско на выборах потерпел член Военного со-вета – начальник политуправления Западной Ставки генерал Самойленко Виктор Григорьевич.  Крупная должность. Он тоже пожелал избираться на съезд в ПрикВО. Переоценил себя. Его не поддержали. Я знал Виктора с лейтенантских времен. Он приехал в Группу войск в 1963 году, на заме-ну помощником по комсомольской работе вместо Валентина Серебрякова. И я попал в его подчинение буквально на три месяца. У него всегда было в крови высокое самомнение о собственной персоне и он не сомневался в ре-зультатах его избрания на съезд. Здесь, в ПриКВО, для него тоже был хо-лодный душ. Мне кажется, больше до конца службы он не пытался выхо-дить на какие-то государственно-политические орбиты и уволился с дан-ной должности. Когда я перешел на работу в ЦКК, он неоднократно про-сил меня позаботиться о нем. Но это было невозможно. Да, честно, я и не хотел ничего делать для него.
Как «катят» на выборах кандидатов от КПСС
Политическая обстановка в стране изменялась очень быстро и порой становилась не предсказуемой. Особенно заметно это было в выборных баталиях. Сейчас «катят» многих кандидатов от партии на выборах депу-татов в высшие органы власти. Это уже наблюдается и при выборах на предстоящий съезд партии. Раньше как было? Из ЦК давали разнарядку и фамилии. И все! Дальше беспокоится не надо. Соответствующие партий-ные органы и организации были обязаны исполнить это решение.
Ныне многое изменилось в поведении людей. К некоторым высоким начальникам относятся плохо. Особенно, если эта кандидатура к тому же исходит из высоких партийных инстанций. Люди обозлены на начальство. Если ты не пользуешься доверием людей – это уже отрицательный момент для тебя.
Не показывали примера в активности высшие органы государства – ЦК партии и Совет Министров. В ЦК на поток поставлено производство постановлений, указаний, распоряжений, но редки стали случаи, когда бы к массам, к рабочим вышел партийный руководитель. Привыкли быть только на трибуне или за красным сукном.  Будто бы на некоторых вы-борных мероприятиях появлялся член Политбюро, главный идеолог пар-тии В.А. Медведев. Мне сказали, что его уже «катанули» в нескольких (го-ворили о 7 ) первичных организациях по выборам делегатов на съезд пар-тии. Якобы, даже выборная конференция Академии общественных наук (его вотчина), тоже дала пинка своему шефу.
Момент интересный! Все члены Политбюро должны избираться на съезд в низовых организациях. Как это получится у некоторых, не могу судить, но пример с Медведевым не был единственным.
Я разговаривал с одним ответственным работником ЦК компартии Молдавии и он поведал мне следующее. Раздался звонок из ЦК КПСС:
– Надо избрать на съезд такого-то (называют фамилию члена ПБ).
– Нет, этого коммунисты не изберут. В лучшем случае гарантируем только Горбачева.
– Нет, Горбачев уже избран.
– Ладно, давайте Яковлева, но, если он не появится на съезде, успех не гарантируем.
 Вот такой торг партийным сырьем шел перед съездом. А раньше каждая республика, край, область считали за честь, если у них баллотиро-вался кто-либо из членов ЦК, не говоря уже о членах Политбюро.
По Медведеву хотел бы еще пару фраз. Он типичный представитель того состава Политбюро ЦК, которое уже давно работало в отрыве от жизни и даже как партийная личность, была вне уважения. Вчера (23 ап-реля 1990 г.) я побыл полдня на Всесоюзном совещании идеологических работников, проводимом ЦК. А точнее – идеологическим отделом ЦК. Нужное, но запоздалое мероприятие. Собрался весь цвет союзной пропа-ганды. Но совещание многих обескуражило. Вместо четких идеологиче-ских ориентировок в это сложное для партии время была представлена ка-кая-то демагогия. Тон задал совещанию доклад Медведева. Пустые и рас-плывчатые формулировки. Размазанные призывы. У многих возмущение. Пригласить в такое смутное, сумбурное и опасное время тысячи работни-ков идеологической сферы и не дать ориентацию к действию!? Умысел или уже не способность понимать ситуацию? Не знаю, чего здесь больше. Ка-жется, второго.
И это не только моя оценка совещания. Я встречался и разговаривал со многими своими знакомыми и почти все возмущались проведенным ме-роприятием. Один высокопоставленный работник идеологического отдела пояснил: – Что мы ему (Медведеву – авт.) не напишем, он не берет. У него есть заготовки на пять – шесть блоков. Он их везде и вставляет в свои ре-чи.
Позор! Вот откуда в партии затхлость в теории и практике. Новой, соответствующей моменту дня идеологии в партии нет, а старые тезисы уже не годятся. Порадовало, что выступления с мест были острыми. До-сталось хорошо и главному идеологу.  Но, мне кажется, он уже не воспри-нимает критику. Приелось.
Такая обстановка сложилась в 1990 году не только в стране, но и в армии. Громко стали кричать на собраниях капитаны и майоры. Иногда возмущаются полковники, но это более характерно для научной среды. Генералы возмущаются тихо, в своем окружении. Как говориться – на кухне. На людях молчат. Боятся получить сдачу. А к дебатам с аудиторией многие просто не готовы.
«Прокатили» на выборах в Верховный Совет СССР генерала армии Архипова Владимира Михайловича, тогда заместителя Министра Оборо-ны. Та же участь постигла генерала Бенова Геннадия Матвеевича, началь-ника Политуправления Военно – Воздушных Сил округа, некоторых дру-гих высокопоставленных военных. Я уже упомянул о провале Самойленко В.Г.
На случае с Архиповым В.М. хотел бы остановиться несколько по-дробнее. Эти выборы были первыми и отличительны тем, что в таких вы-борных кампаниях перестали слушаться и подчиняться указаниям сверху, аппаратчикам и даже звонкам из ЦК КПСС. Раньше в ЦК определяли на каждую область фамилию кандидата в тот или иной орган и он проходил безальтернативно и с гарантией. На примере Архипова В.М. можно уви-деть ростки самосознания народа. Это стало типичным в выборных кам-паниях 90-х годов.
Генерал армии Архипов Владимир Михайлович замечательный че-ловек. Профессионал своего дела, грамотный, пользуется авторитетом среди сослуживцев. Он – заместитель Министра Обороны по тылу, был, как говорится, на своем месте, пользовался уважением в войсках и у офи-церского состава Вооруженных Сил.
Но его подставили подхалимы. Они сделали то, о чем Архипов не мог даже подумать.  Представьте себе такую картину. Я подробно изложу, как все происходило, чтобы было ясно о нарождающейся ситуации в стране.
Баллотировался он по Тверской области. Для этого надо было встречаться с избирателями, выставлять свою кандидатуру и оглашать программу. Архипов должен был встречаться с избирателями на местах, в т.ч. на одном из крупнейших заводов страны, Ржевском крановом. Его из-бирательная команда, возглавляемая одним из генералов ГлавПУра, при-была заранее для подготовки этой встречи. «Мальчики» не придумали лучшего сценария, как они обставили этот приезд заместителя Министра. В заводскую столовую, где должен был обедать Архипов, привезли спец-продукты для приготовления обеда. Даже своего повара. Потребовали на кухне выделить отдельную варочную плиту. Дальше больше.  Потребова-ли к тому же выделить персональную комнату, куда бы он, т.е. Архипов В.М., мог бы пригласить «откушать» с ним генерального директора заво-да. Такой комнаты в столовой не оказалось, ибо директор питался в общей столовой, с рабочими. Когда этому воспротивились в столовой, организа-тор этого пассажа настоял, чтобы освободили одно подсобное помещение в столовой, а комнату привели в приемлемый вид. В конце концов, капри-зы представителя были выполнены. Кастрюли, утварь, одежда были выне-сены, комната прибрана и приготовлена.
К чести Владимира Михайловича, он не знал об этой комедии (но за-то молва об этом пронеслась по всему предприятию, весь завод ожидал финала).  Владимир Михайлович отверг настойчивые приглашения своего доверенного лица зайти в отдельную комнату и сходу, с удовольствием принял предложение директора завода пообедать вместе со всеми в общей столовой. Архипов даже не знал о закулисном спектакле. Не знаю, сказали ли ему? 
Сам приезд кандидата в депутаты на завод тоже не отличался скром-ностью. Архипову была по служебному статусу положена «Чайка». Он на ней и приехал (хотя, по-моему, можно было бы взять машину поскромнее). Но плохо то, что его сопровождал длинный кортеж персональных машин из Минобороны, обкома, горкома, исполкома Ржева и прочих лиц, счита-ющих для себя обязательным быть на этой встрече (как сказали, около 40 машин). Архипов сделал сам ошибку, прося директора прервать работу и собрать большую аудиторию в одном месте. На это директор не пошел и предложил встретиться с рабочими в одном из крупных цехов. Собрали, как могли довольно большую группу людей.  К тому же чтение выступле-ния, где звучали высокопарные партийные лозунги, написанные тем са-мым генералом-руководителем выборной кампании, не воспринималось аудиторией.  Архипов не относился к людям с ораторским мастерством. Короче, полный провал. И его прокатили на этом крупнейшем, а потом и на других предприятиях области. Народ проголосовал за неизвестного вначале полковника Цалко Александра Валериановича, командира одной из авиационных воинских частей. В отличие от первого, тот приехал на за-вод без окружения, на командирском УАЗике, с 2-3 помощниками. Он хо-дил по цехам, беседовал с людьми на рабочих местах. Набрав абсолютно больше голосов, чем Архипов, он и  стал представителем Тверской обла-сти в  Верховном Совете СССР.
Эту историю мне рассказали на этом же заводе год спустя, когда я сделал ненужную попытку заручиться их поддержкой при выборах меня в Верховный Совет РСФСР. Навязал мне эту идею тот же Цалко А.В., с ко-торым у меня были дружеские отношения. Полк дислоцировался в г. Торжке, где я родился и жил до армии. Уже работая в ЦК КПСС, я часто бывал у матери. Уговорил меня Цалко, а я послушался его (сейчас осо-знаю, что зря!). Цалко гарантировал мне победу. Он создал команду и те носились по избирательным участкам. Я применил тот же прием, как и Цалко. Больше старался общаться с рабочими в цехах. И получил на трех крупнейших заводах Твери большинство голосов. Был по итогам предвы-борной кампании, третьим из 11 кандидатов. Не учел двух вещей. Первое: Я был представителем ЦК КПСС, т. е. выдвиженец из Москвы. Второе: На выборы оказывается, нужны еще и средства. Которых я не имел и, о необ-ходимости которых, тогда еще не все имели представления. Мне об этом намекнули после выборов. А подспудно уже работали законы капитализ-ма, где даже все продается и покупается.
Депутатом стал законный представитель области, который здесь ра-ботал на сельскохозяйственном поприще более 30 лет. Его знали в обла-сти. Село его здорово поддержало. Но для меня это было хорошей наукой: не зная брода, …

Предсъездовские раскаты возмущений
Политическая обстановка в стране неуклонно идет по пути напряже-ния. Не нравится мне все это. Главное, что нет никакого противодействия. Воспроизвожу события по личным дневниковым записям. Их много. Вот некоторые.
29.8.1989 г Подозрительная тишина в Москве, когда окраины (При-балтика, Молдавия, Азербайджани др. республики) бурлят национализ-мом. Вышло Заявление ЦК КПСС по событиям в Прибалтике. Но в нем нет ничего определенного. Только фотография событий да некоторые раз-мышления. А название документа «Заявление!» претендует на большее. Но здесь ни предупреждений, ни направлений деятельности, ни мер преду-преждения об ответственности. Ничего конкретного. Многие газеты уже пишут открыто, что со стороны партийного и государственного руковод-ства страны нет определенности.
У людей вопрос: что делать? Будут ли приниматься меры к оголте-лой разнузданности, национализму и экстремизму?  Народ уже устает от бардака в стране: практически в магазинах нет нужного, нет порядка на улицах, нет порядка в прессе. Что это? Горбачев устал? Или это тактика? Тогда она непонятна народу. Все развалить, что было возможно, а по-том…Мне мои друзья и знакомые задают вопрос: – Что вы там (в ЦК) ду-маете? К чему ведете? Я не могу дать ответа. Сам не знаю. Но понимаю, что дела плохие.
7.09. 89 г. День ото дня положение ухудшается. Интуитивно чув-ствую, что исподволь (кем? Не знаю) готовится какая-то крупная акция.
Был у Бориса Карловича. По его состоянию понял, что он тоже в этих думах. Меня спрашивает: – Что будет? 
 Борис! Зачем задаешь вопрос? У тебя же информации больше.
2.10. 1989 г.
Вчера по телевизору показали Ельцина Б.Н. в Америке. Позор. Пья-ный выступал перед студентами крупнейшего университета. До этого, где-то дней за 15, в «Правде» была перепечатка из итальянской газеты о Ель-цине: сплошное пьянство, крохоборство. Ельцинская группировка сразу бросилась в бой: дескать, это организованный поклеп. «Правде» пришлось приносить извинения за пользование сомнительными источниками. Пошли митинги неформалов. У издательства сжигали газету «Правда». 
Ельцин собрал в Лужниках «своих» и рассказал о поездке в Амери-ку. То, как он вел себя, противно было не только смотреть, но и слушать ересь типа: «Я взял с собой партбилет, чтобы не забрали, пока я в поезд-ке…». В жестах, поведении было все, кроме воспитанности. Непрерывно пил воду из большого бокала, доливал себе сам из кувшина. Видимо, раз-лил воду на трибуну и сам вытирал рукой. Здесь же утер лицо, нос. Не хватало, чтобы еще высморкался пальцем. И это политический деятель, член ЦК. Кто-то мне сказал, что за эти выступления он получает солидные гонорары.
Мне кажется, уже народ начинает разбираться, что к чему. Демагоги воспринимаются уже не так, как полгода назад. Надоели крикуны. От вла-стей  ждут решений, но никакой реакции нет. Нужных товаров в магазинах нет. Продуктовые полки пустые. 
Газет начитаешься, тоже не знаешь, чему верить, в какой стране жи-вешь. Преступность растет, спекуляция пухнет от денег, рекетиры, прости-тутки, кооператоры забрали все позиции, национализм доведен до преде-ла. Прошла информация о 300000 беженцев. И это в СССР?
Борис Карлович провел совещание с аппаратом. Всегда ровный, спокойный, а здесь какой-то необычный. Корректно, но с некоторым воз-мущением высказался, что мы не подпитываем его фактами, особенно по безобразиями в экономике и он, дескать, на совещании у Рыжкова Н.И. ему нечего было сказать. Обсуждался вопрос об экономических преступ-лениях в стране. Кооператоры обнаглели. В прессе подогреваются стра-сти.
Борис здесь не прав. У нас, в КПК, всегда была информация по лю-бому вопросу. И здесь бы его подпитали. Но он понадеялся на себя и не попросил помочь материалами. Пошел на совещание без подготовки. Та-ких проколов он не допускал раньше.
26 ноября 1989 года. Пуго пришел с Политбюро какой-то расстро-енный, озабоченный, даже хмурый. Такое настроение у него проявлялось все чаще. В данном случае он довел до нас информацию о положении в партийных организациях Литвы и Латвии. В Литовской компартии нарас-тают негативные явления. Открыто идут призывы к разрыву с КПСС. Идет размыв принципиальных позиций, проявляется разделение по националь-ному признаку. Образовывается второе, параллельное Бюро ЦК КП Лит-вы, т.е. вторая компартия.
Отдельно мне он дал еще одну информацию, сопроводив словами: для внутреннего потребления. Сейчас, перелистывая собственные записи, читаю: «Тяжело складывается обстановка в Компартии Латвии. На днях к Вагрису (первому секретарю ЦК КП Лат) заявилась делегация 23 (из 39) секретарей районных комитетов партии фактически с ультимативным тре-бованием созвать съезд. Цель та же – выход из КПСС. Примечательно, что эту группу – «Платформу 23-х», возглавила Марите Рукмане, ранее руко-водившая комсомолом Латвии.
Можно понять душевное состояние Бориса Карловича. Его родная Латвия бросает вызов Москве. Националисты понимали, что рушить надо с фундамента. Удары следовали и справа, и слева. Партия напоминала боксера в нокдауне. Еще один сильный и точный удар и …конец. Вот это-го–то и нельзя было допустить. Необходимо было собраться с силами. Выработать стратегию и тактику борьбы. 
Благодаря попустительству и заведомо ошибочной политики Горба-чева, его личной возни с перестройкой взошли как на дрожжах антипар-тийные силы в Москве и Ленинграде, ряде других крупных городов. А в республиках подняли голову националисты. И это на фоне резкого ухуд-шения экономического состояния страны, обнищания народа. По стране звонили не только колокольчики. В некоторых местах бухали колокола.  Но этой опасности со стороны ЦК просто не придавали должного значе-ния.
7.03.1990 г.
Не пойму, что делается. Ельцин разошелся во всю. Какой-либо чет-кой программы нет, а вот злости, ненависти к руководству ЦК полно. У него в лексиконе только и звучат слова: «привлечь к ответственности» и…перечисляются фамилии Горбачева, Лигачева, Романова, Шеварднадзе и др. Народ поддерживает его на митингах. В феврале у него и соратников в Ленинграде полный успех. В газетах замелькали новые лица. Из неиз-вестных рядовых следователей в героев общенационального звучания превратились следователи Иванов и Гдлян. Они завернули круто, пошли ва – банк, обвинив даже Горбачева во взяточничестве. В аппарате ЦК и в низах растет недоумение: почему Горбачев терпит? что он думает делать? куда ведет страну? Развалил социалистический лагерь, развалил Варшав-ский Договор, разваливается наша страна. От одного уважаемого мною человека из его ближайшего окружения слышал, как якобы, возмущался Горбачев: «Они (то есть Ельцин и компания – авт.) хотят, чтобы я стукнул кулаком. Хотят спровоцировать. Не дам им такого подарка».
Тогда я записал в дневнике: «мне трудно судить, нужна ли такая вы-держка, если живем хуже не куда, а они разваливают, что могут». Сегодня, с позиций прошедших трех десятков лет, я пришел к однозначному выво-ду: все позиции сдавались добровольно с ведома ЦК, а точнее лично Горбачева. Люди теряли уверенность. Все рушится. Авторитета власти фактически нет. Армию поливают грязью и она выглядит беззащитной. В выборах в Верховный Совет РСФСР военные кандидаты впервые в боль-шинстве пошли «под откос».

11. 03. 1990 г.
День за днем проходят якобы в духе подготовки к XXVIII съезду. Но настроение у многих аппаратных работников неважное. Такие настроения есть и у нас в КПК. Это предчувствие, что скоро многие станут безработ-ными. Люди начинают «сбегать с корабля», искать работу. Пока неболь-шая, но паника уже есть. Ходят разные слухи о сокращении, о ликвидации отделов и т.п. Как я узнал, в ЦК уже нет плана работы, нет планов в отде-лах ЦК. Паника идет сверху. Естественно, первыми паникерами стали ве-ликовозрастные аппаратчики. Они разносят слухи и вызывают неуверен-ность в завтрашнем дне. Некоторые работники ЦК стали переходить к по-борникам деморализации общества. Их с принимали, так как многие дей-ствительно были ценными кадрами и больше информированы.

14.03.1990 г.
Решил пойти на вечернее заседание съезда Народных депутатов СССР. Утренее пошло не по графику. Получился сбой. Должен был со-браться Пленум по выдвижению кандидатуры на пост президента СССР. Знают, что Горбачев пока единственный кандидат, но должна быть аль-тернатива.
Вчера один из выступающих назвал еще две кандидатуры: Рыжкова Н.И. и Бакатина В.В., Министра МВД. Полагаю, главная баталия развер-нется по предложению кандидатов от МДГ (межрегиональная депутатская группа). Эта группа проиграла один раунд в результате явно неудачного выступления своего идеолога Ю. Афанасьева. Выступление откровенно антикоммунистическое, злобное, с нападками на Ленина, сказав, что он яв-ляется творцом идеологии насилия. Зал отреагировал в большинстве от-рицательно, хотя были и аплодисменты.
Еще одна новинка. Литовский представитель заявил о независимости Литвы и о желании вести переговоры между Литвой и СССР. Здесь Горба-чев хорошо отреагировал: «Мы ведем переговоры только с иностранными государствами».
На заседаниях съезда уже раздаются предложения об устранении из Конституции СССР термина «КПСС», о запрещении деятельности партий-ных организаций в армии, КГБ, прокуратуре. Значит, оппозиция стала выдавать свои заготовки. Бросила семя. Теперь будет взращивать. А ком-мунисты? Хоть бы кто пошел в атаку в защиту партии! Кроме некоторых военных и Полозкова И.К. Возмущаются в своем кругу. Но не более. Вот уж правда, что бойцов мало. Партийный аппарат ЦК не гож для политиче-ской борьбы. Не умеют и не хотят. А оппозиция с завидной наглостью напирает и увеличивает свои ряды, не стесняясь в компроматах на любого неугодного им (следователь Иванов обвинял Горбачева и Лигачева во взя-точничестве).
Из членов Политбюро на съезде никого, кроме преснословного Во-ротникова В.И. Извиняюсь, виноват. Тихонько сидел Медведев В.А., член Политбюро, секретарь ЦК КПСС. Одна из самых непопулярных лично-стей в народе (я уже говорил о нем). Этот идеолог сдал все, что мог не-формалам и сейчас показывает полное бессилие.
Сегодня решающий день – выборы Президента СССР. Быстрее бы хоть кто-нибудь взял в твердые руки власть в стране и навел порядок. Уже надоело жить в неизвестности перед будущим. Все негативное возрастает, вплоть до хулиганья.  Народ об этом говорит: устали! А руководству страны хоть бы что.
Рыжкова Николая Ивановича я вначале уважал, считал его государ-ственной личностью. Мнение как о порядочном человеке до сих пор со-хранилось, но как к руководителю государства поменялось на полный оборот назад. Возможно, он как экономист силен, но в лидеры не годится. Наверное, и из этого тоже беды для страны. Более того, он зависим от сво-его окружения. Хотя бы, для примера, по тому же кооперативу «АНТ». Мне это хорошо известно. Его замы творят безобразия, а он не может да-же примерно наказать подчиненного. А продажа алмазов за рубеж коопе-раторами? Это тоже не без его участия. Когда мы проводили расследова-ние этого безобразия (больше некому было доверить, даже прокуратуре не верили – авт.), наши контролеры получали опасные предостережения: – Не туда лезете, ребята. Ходите по острию ножа.
Сейчас, по прошествии почти трех десятков лет, Николай Иванович пытается отмежеваться от Горбачева в провалах экономической политики. Не далее, как 6 августа 2019 г., в телепередаче «История» Николай Ивано-вич объяснял аудитории причины экономических неудач. То, что эконо-мические реформы необходимы, понимали все. Николай Иванович расска-зал, что с этой целью была создана группа из трех членов Политбюро: Рыжкова и еще  кого-то еще назвал. Им было поручено и они подготови-ли, со слов Николая Ивановича, хорошую экономическую программу. Можно было приступать к реализации, но вдруг Горбачев ни с кем не со-ветуясь (Сомневаюсь. По этому вопросу у него были квалифицированные советники – авт.) на в докладе на партконференции на первый план поста-вил политические реформы «Перестройка и ускорение». Николай Ивано-вич, якобы, резко возражал, даже ставил перед Горбачевым вопрос о сво-ей отставке, если подготовленный им экономический план не пойдет в реа-лизацию.
Но, я, как видимо и другие, что-то не заметил бунта на корабле. Возможно, хорошему экономисту Рыжкову Н.И., не хватило силы воли, чтобы настоять на своем. А он же заглавный экономист, второе лицо в государстве и несет полную ответственность за состояние дел в стране. А в 90-х годах произошел полный крах экономики. Уже большинство продо-вольствия стали закупать за рубежом.
16.03. 1990 г.
Вчера закончился 3–й Внеочередной съезд народных депутатов. Первым Президентом страны избрали М.С. Горбачева. Я был в зале в числе приглашенных, когда Президент принимал первую Присягу.
Избрали. Но доверия у народа к нему осталось мало. На съезде пришлось ему поволноваться. Много было неудобных оценок. Горбачев порой еле сдерживался. Так он резко, грубо, бестактно ответил Саже Ума-латовой. Эта мужественная женщина бросила Горбачеву предложение уй-ти в отставку. Симпатии к Рыжкову Николаю Ивановичу сохранялись. Но они, т. е. два оппонента, Рыжков и Бакатин, сняли свои кандидатуры в пользу Горбачева. Иначе бы ему не пройти. Их поступок говорит о том, что по их вине, а возможно и советам «кое-кого», был потерян еще один шанс освободиться от Горбачева. Опять был разыгран спектакль.
Вынес я со всех заседаний окончательный вывод: того авторите-та, с каким Горбачев пришел к власти первый раз, уже нет. Я сам ра-довался приходу к партийной власти молодого, грамотного руководителя. Верил, на первых порах, каждому его слову, обещанию. Сейчас же, в стране, многие слои населения им недовольны – и рабочие, и пенсионеры, и армия. А сейчас, при обсуждении его кандидатуры на Президента, ему открыто говорили: «как же избирать его Президентом, если он за 5 лет все развалил, включая и армию». В декабре 1989 г. состоялось Первое Всеар-мейское офицерское собрание.  Организаторы этого мероприятия не ожи-дали, что в армейской среде появятся неформалы. В выступлениях некото-рых молодых военных делегатов (Цалко, Мартиросян, Лопатин и др.– авт.) в адрес Горбачева, Язова и др. генералов звучала едкая критика. Горбачев уже не слышал ожидаемых слов преданности и верноподданиче-ства. Армия для него стала оппозицией.
Горбачев лично обманывал военных, включая руководство Мини-стерства обороны. Один пример.  В то время, когда Президент собрал в кулуарах съезда нас, руководителей политорганов, делегатов съезда и за-верял в поддержке, в ЦК была уже подготовлена (уверен, не без ведома Горбачева) так называемая «Записка Павлова» о необходимости решить судьбу политорганов.  Зав. государственно–правового отдела ЦК КПСС Павлов А.С. предложил, по существу, лишить финансирования должно-стей политработников. Я узнал о «Записке» даже раньше Язова и Лизиче-ва. Но Борис Карлович, зная мое умение «распоряжаться» информацией, дал почитать этот «труд» и просил никому пока не говорить. Если есть со-ображения, высказать только ему. Что я и сделал.
Парадокс! Начальник Главного политуправления Советской Армии и Военно – Морского Флота, член ЦК КПСС только что выступил в «Правде» о незыблемости политорганов, а, оказывается, их судьба уже предрешена в кремлевских и цековских кулуарах. В ЦК при подготовке этого документа даже не сочли нужным посоветоваться с Министром Обо-роны и начальником ГлавПУра. Только потом, когда информация просо-чилась наружу, сформировали группу, куда вошли член Политбюро, сек-ретарь ЦК КПСС Медведев В.А., Павлов А.С., Язов Д.Т., Лизичев А.Д. и Пуго Б.К. и ей было поручено представить свои соображения в ЦК по по-воду предложений из Записки. Борис Карлович рассказал, как бушевали Язов и Лизичев: «это прямой развал армии!».
Такая двойственная позиция Горбачева проявлялась во многом. А это порождало у неуверенность, сомнения.
В «Литературной России» опубликована превосходная статья А. Проханова «Достаточная оборона» (на мой взгляд, как публицист он во-обще превосходен!). Меня привлекли пророческие слова: – «Поразитель-на, трагична судьба партии…утратив интеллект и теорию, теряя из вида грядущее, многократно перерождаясь… и сегодня по воле своих собствен-ных лидеров приходит к драматическому финалу». А вот армию Проха-нов всегда брал под защиту.
Трусливость партийного и государственного руководства чувство-влась во всем. Идем к очередному съезду партии и боимся (в том числе в КПК) как бы не обидеть оппозицию. Сегодня собрал нас, руководство КПК, первый зам. Председателя Манякин Сергей Осипович. Задал один вопрос:
– Что делать с Юрием Афанасьевым?
Ю. Афанасьев, на мой взгляд, играл роль лидера – провокатора и идеолога от «Демократической платформы». Он вбрасывал самые острые проблемы, открыто высказывался в адрес партии и ее руководства, при-зывал к радикальным действиям. Пример грубого наскока на Ленина был на съезде народных депутатов СССР. В другом месте прозвучала фраза, якобы приписываемая  Афанасьеву:
– «А почему мы должны сдавать партбилеты, а не вы (т.е. сторонни-ки КПСС)».
Это уже призыв к партийным организациям, поддерживающим МДГ, к исключению из своих рядов честных коммунистов. Поэтому воз-мущаться стали даже некоторые из руководителей КПСС. Афанасьев не стеснялся выражений. На одном из собраний высказал оскорбительные слова в адрес В.И. Ленина, на другой встрече сказал, что СССР это крова-вая помойка. Но что с ним делать? Вот этот вопрос и поставили перед нами.
Не случайно Манякин нас собрал. Сергей Осипович принес явно эту мысль от Горбачева. То, что исключать надо – мнение единое. Но! Кто это будет делать? Никто не хочет связываться с такой фигурой. Все знают, что отлуп будет мощным, а запах долго не проветриться.
Совещаемся. Размышляем. Райком партии ушел в сторону. Не хочет связываться. Поручить первичке? Ничего не получим. Ясно, как божий день, что первичка не исключит, там почти все на платформе Афанасьева. Московский горком партии тоже стыдливо отворачивается, дескать, со-блюдайте партийную субординацию. Вы (ЦК) инициируете дело, вы и ре-шайте.
В КПК разгорелись не шуточные дебаты. Мнения разделились. Не-которые категоричны – исключить сразу на КПК. Другие более осторож-ны: рассмотреть по инстанции. Я предложил, чтобы, прежде всего, опре-делилось само ЦК, а нам дали поручение со своим мнением, если не хотят это сделать сами.
Помню, долго обсуждали эту проблему. Раньше, когда была моно-полия на партийную власть, столько бы не обсуждали, а решения прини-мались росчерком пера. А здесь вдруг возникла неразрешимая проблема. Почему? Да потому, что многие уже за полтора года (до ГКЧП) стали ис-кать себе запасные пути отхода. А вдруг (и это уже звучало!) завтра власть будет у них? Тогда вспомнят всех, кто как работал. Вот что отразило это совещание.
Пришли к согласию, что надо доложить Горбачеву и выяснить его точку зрения.
– Без него мы не решим, – заключил Манякин.
Вот тебе и самостоятельность! Вот тебе и принципиальность КПК! Не простят коммунисты нам на съезде партии, узнав о такой бесхарактерно-сти. Кстати, Афанасьев сам помог нам разрубить этот узел: он написал за-явление о добровольном выходе из партии. Многие с облегчением вздох-нули.
4.05. 1990 г. Сегодня с сыном побывали на Красной площади, где проходила генеральная репетиция военного парада. Не чувствуется праздничного настроения. Какая-то тревога на душе. Уже военные опаса-ются, не сорвут ли парад «неформалы». Опыт уже есть. 1 мая по Красной площади прошли неформалы и экстремисты. Они свистели, улюлюкали, бросали обидные фразы в адрес стоящих на трибуне членов Политбюро и Правительства. Те вынуждены были уйти с трибуны. Небезызвестный Гдлян с рупором выкрикивал призывы (почти дословно): «Люди. Они по-казывают нам старые зады. Они не хотят говорить с народом». Много бы-ло лозунгов типа: «КПСС в Чернобыль», «КПСС на свалку», «Партию Ленина – на обочину». Достаточно было и в адрес Горбачева: «Долой са-мозванца Президента».
Кстати. По первой программе телевидения «события» 1 мая на Крас-ной площади комментировали член Политбюро Яковлев А.Н. и Министр Внутренних Дел Бакатин. Первый высказался примерно так: «Не надо преувеличивать эти события, но нельзя и недооценивать». Второй меня удивил: «А в общем-то все нормально, ничего такого не произошло». Ни-чего себе выводы. Это же официальные люди. Вот тебе бабушка и Юрьев день!
Не думаю, что это повторится на военном параде. Но …все-таки. Сейчас время непредсказуемых действий. И все из-за нерешительности ру-ководства и по – существу потаканиям ельцинскому окружению. Мы с сы-ном пошли к большой группе стоящих около трибуны военных. Здесь не велись разговоры о политике. У генералов главная забота – о параде. Как бы его достойно провести. Это типичная позиция военных.
В это время в КПК Борис Карлович провел совещание, где еще раз обсудили подготовку к съезду партии. Борису Карловичу было задано много вопросов, на некоторые он не мог даже ответить. Например, о Рос-сийской компартии. Это значит, что в верхних эшелонах партии нет еди-ной позиции. Поэтому и Б.К. не готов давать ответы. А может быть, поду-мали мы, и не хочет. Более того, возникла мысль, что Пуго как и Горба-чев, решили бросить партийные дела. Видимо, Президент дал понять ему, что подберет для него что-то. Поэтому у людей такая реакция. «Каждый умирает в одиночку» – эта формула, видимо, присуща этому времени.
Те заместители и руководители секторов нынешнего КПК, кто не пойдет на съезд, уже подбирают себе должности. Каждый в одиночку сек-ретно ищет себе работу, но старается делать это скрытно. Я тоже стал по-думывать (а кто-то мне даже намекнул) о должности секретаря Партийной комиссии ГлавПУра. А что? Если предложат – пойду.  Остались только надежды на съезд. Если он состоится. Даже такие размышления возникают.
10. 05. 1990 г. Празднование Дня победы прошло нормально. Мы семьей, включая дочь и внука ходили на Красную площадь, прошли вдоль Кремлевской стены, возложили цветы к памятнику Неизвестному солдату. Постамент памятника Сталину завален цветами. По несколько живых цве-точков лежат у постаментов Андропова, Брежнева, около ниши Буденного. Еще у кого-то. А в основном пластмассовые, положенные не известно ко-гда.
На сквере у Большого театра люди поют, танцуют. На лицах ра-дость. Не чувствуется озлобленности, нет провокационных речей. Вот так бы и жить.
26. 05. 1990 г. Друг за другом идут сессии Верховных советов СССР, России, Москвы. Все дебатируют, говорят, спорят, а дела в стране все хуже и хуже. С сегодняшнего дня в Москве торгуют только для моск-вичей. Продают по паспорту. Дожили.
В Армении боевики открыто ходят по городу с оружием, убивают русских военных. Вчера убили 4-х человек, многих ранили. Реакции пра-вительства Армении никакой.
В Молдавии «избиратели» выбрали чисто националистическое пра-вительство. Ни в один руководящий орган не избрали ни одного русского. Я был на 17 съезде Компартии Молдовы. Он прошел по их оценке хоро-шо. Но вдруг сообщают, что только что убит русский парень. Пред. Сов. Мина Снегур М. назвал это подготовленной провокацией.
Больше того. Толпа с национальными флагами встретила выходящих с заседания народных депутатов и стала их избивать. Получили серьезные травмы и доставлены в медучреждения 16 человек.  А всего пострадали более 40 человек. Русские депутаты отказываются ходить на съезд. Вот так!
Горбачева клянут везде, где только поднимают эту тему. Вот в такой обстановке подошли к XXVIII съезду КПСС.

Съезд …пошел, но не так
Обозначилось противостояние мнений Генерального и делегатов
XXVIII съезд КПСС открылся 2 июля 1990 г. От этого главного пар-тийного форума ожидали многого. Даже простые люди, беспартийные. Это мероприятие было основным в деятельности ЦК партии и на подго-товку его длительное время работал весь аппарат ЦК, все республиканские и областные партийные комитеты. Работали и мы нашим маленьким кол-лективом.
Начался съезд как обычно. Как все съезды. Все, что надо было ска-зать и как сказать, сказано. Первый день дебатов (это пятый день заседа-ний) прошел по намеченному замыслу. Чувствуется, чиновники партийных аппаратов добросовестно отработали свою задачу и помогли тем, кто го-товился к выступлению.
Однако, последующие дни работы отчетливо показали, что даже среди делегатов чувствуется разнопонимание в оценке политической и экономической обстановки в стране. Я не аналитик и не претендую на ка-кое-то право навязывать свою позицию по этому вопросу. Но высказать свое мнение могу.
Если в предсъездовский период негативные проявления в стране рассмат-ривались как эпизоды, и не вызывали опасения, то на съезде с первого дня и по ходу его работы все отчетливее проявлялось противостояние мне-ний большинства делегатов и лично Генерального. Стало понятно, что Горбачев ведет какую-то свою, только ему ведомую игру.
Я не делегат съезда, но имел пригласительный билет на все дни его работы, поэтому был свидетелем происходящего в зале. К тому же я могу опираться и подкрепить свои наблюдения и выводы ссылками на Стено-грамму съезда КПСС. По ситуации в зале было заметно, что делегаты с особым вниманием слушали начало доклада и особенно первый раздел – Политический отчет Центрального Комитета КПСС. В этом разделе долж-на быть дана политическая оценка обстановки в стране, тому, что волнует сейчас людей. Я тоже полагал услышать что-то кардинальное по этим проблемам. Но Горбачев, вопреки ожиданиям, оценивал ситуацию в стране в смягчающих тонах, не высказывал тревоги, не  замечая пассивно-сти органов государственной и партийной власти, а кое-где пытался даже идти в наступление против тех, кто выступает против перестройки, кто драматизирует обстановку. 
– Ведь сейчас раздаются голоса, да что там! – сформировалась свое-го рода позиция: мол, во всех нынешних бедах повинна перестройка. Из-вините за резкость, но это просто чепуха. И говорят так от нежелания взглянуть открытыми глазами на факты, которые у всех на виду .
Горбачев пытался перевести критику за положение дел в стране на предыдущих руководителей: «Нам досталось крайне тяжелое наследие …(привел примеры) разве это не последствия политики, проводившейся в последние десятилетия».
Михаил Сергеевич продолжал обвинять руководителей всех рангов во всех бедах: «Одна из серьезных причин того, почему многое нам дается с таким трудом, – противодействие переменам со стороны бюрократиче-ского слоя в управленческих структурах и социальных сил, с ним свя-занных… Нынешняя позиция части руководящих кадров, которые при-вержены старому и никак не могут интегрироваться в перестроечные про-цессы». Вот так! Оказывается, во всем виноваты «бюрократические слои в управленческих структурах».
А по провалу в межнациональных отношениях отделался одной фра-зой, опять кивая в прошлое: «А все то, что выплеснулось сегодня в межна-циональных отношениях, – разве не уходит корнями в прошлое»?   
Докладчик пытался назвать некоторые вещи своими именами, но ни-как не желал ответить на вопрос, почему эти проблемы обострились за прошедшее пятилетие, срок его пребывания на руководящем партийном посту. Далее шли призывы: «Мы должны объединить все здоровые силы… Нужны неотложные меры по стабилизации политической и социальной об-становки…Мы должны сделать все, чтобы перестройка развивалась как мирная революция…и т.п.».
Интересной получилась трансформация содержания выступлений делегатов. Я уже упомянул, что выступления делегатов с мест начались только с пятого заседания съезда. Четыре дня ушло на все процедурные вопросы, заслушивание политических отчетов ЦК КПСС и членов Полит-бюро, секретарей ЦК и председателей комиссий.  На пятый день начались выступления делегатов.  Целый день Горбачев М.С. слушал ласкающие его ухо речи. Сказалась, видимо, предварительная профессиональная ра-бота аппарата по подготовке выступающих. Все так, как было раньше.
В этот день выступали такие крупные партийные руководители как Каримов И.А. (Узбекистан), Назарбаев И.А. (Казахстан). Об ошибках лично Горбачева они не говорили, формулируя критику партийной и гос-ударственной деятельности общими фразами. Но оба вбросили, правда не в лоб, а заувалированно, с большим намеком предложение делегатам съезда, что Михаил Сергеевич незаменим и кроме него другого кандидата на должность Генерального они не видят. Но надо бы кого-то и покрити-ковать. Партийный лидер Казахстана поэтому обрушил свой гнев на «пас-сивные, даже трусливые действия работников идеологического фронта во главе с членом Политбюро ЦК КПСС товарищем Медведевым В.А., кото-рые деморализовали партийные силы и нанесли урон идейной убежденно-сти советских людей ». Побоялся товарищ Назарбаев сделать прямой упрек за провалы в идеологической партийной деятельности лично Миха-илу Сергеевичу и главному идеологу и разрушителю партии Яковлеву А.Н. А Медведев – это не авторитетная фигура, которую можно безбояз-ненно критиковать. Своеобразный мальчик для бития.   
Просьба прекратить восхваление Горбачева
Но вот уже на вечернем заседании первого дня, произошло то, чего не ожидали, что было новым, непредвиденным. Председательствующий тов. Каримов И.А. вдруг прекращает дебаты и объявляет, что в Президи-ум поступило много записок, в т.ч. и по ведению, и по содержанию. Мно-гие действительно были по порядку обсуждения, по процедурам ведения съезда. Но он зачитал несколько записок иного содержания:
«Прошу предупредить последующих выступающих в прениях не упоминать имя Генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Сергеевича Горбачева в восхвалительном тоне. Это напоминает застойные времена и вызывает обратную реакцию делегатов», 
«…просьба к выступающим прекратить панегирики в адрес Михаила Сергеевича Горбачева»,
«Михаил Сергеевич! Просьба к Вам – обратиться к выступающим, чтобы они не возвышали Вас, не делали из Вас икону, потому что это вы-зывает ответную противоположную реакцию в зале и у коммунистов стра-ны…».
«Просьба к Президиуму – направить работу съезда на поиск реаль-ных путей выхода из кризиса страны и партии. Не терять времени на об-щие фразы.»
 «Председательствующему!...Убедительно прошу обратить внимание выступающих на обилие громких фраз, бездарной, неконструктивной кри-тики, коньюктурных призывов, рассчитанных на аплодисменты, и почти полное отсутствие деловых предложений…
Вот те раз! Явный перебор получился в восхвалении Генерального. И это уже в первый день дебатов. Делегаты расходились и было заметно, что в каждой группке уже началось обсуждение этих предложений.
На следующий день и далее выступления заметно пошли по другому маршруту. В адрес ЦК, лично Горбачева пошла, с нарастающей жестко-стью критика и обвинения в неспособности ЦК и Политбюро решать поли-тические задачи. А делегаты – это представители парии со всей страны.   
Суровую критику выслушал и сотоварищ Медведева по Политбюро Лигачев Е.К. Первому и второму пришлось, наверное, впервые услышать с каким «уважением» относятся к ним партийцы. После выступления Мед-ведева в Президиум съезда сразу поступило несколько записок и все одно-го направления: всем, кто делает отчет, надо говорить о своем личном вкладе, а не о задачах подчиненного отдела. Медведев В.А., как всегда, и здесь занимался демагогией.
А Лигачеву раскрыли глаза и показали какой он имеет авторитет в партии. Его и на этом съезде выдвигали в списки кандидатом на несколько должностей, в т.ч. Председателя ЦКК, но ни на одну должность он не был избран. Ряд выступающих на съезде партии называли его фамилию в нега-тивном плане. Произошел такой эпизод:  при обсуждении кандидатуры Пуго Б.К. на роль Председателя ЦКК к микрофону прорвался (у микро-фонов стояли очереди – авт.) делегат Дальневосточного института профес-сор Поляков В.В. и дословно почти прокричал:
–«Хочу сделать вот такое заявление. Коммунисты, которые послали меня сюда, коммунисты, перед которыми я выступал, ставили вопрос только так: ни в коем случае Егор Кузьмич Лигачев не должен быть нашим секретарем. Любым…».
Его резко прервали, что он выступает не по теме.  Но даже обрывок речи вызвал бурное сочувствие зала. Вот какой авторитет у члена Полит-бюро, вершившего вместе с Горбачевым партийную политику в стране. Далее я не буду загружать читателей цитатами и выдержками из выступ-лений на съезде. Полагаю, что даже из приведенного выше понятно, что большинство выступающих коммунистов заговорили своими словами, вы-сказывали не то, что некоторым написали, а то, что действительно наболе-ло.
По Горбачеву было видно, что он порой с трудом сдерживает гнев. Его фамилия или понятные намеки на его личную позицию уже много-кратно произносятся делегатами. Многие не могут понять, почему Гене-ральный с сотоварищи пытается навязать по ряду принципиальных вопро-сов позицию отличную от мнения большинства. На XXVIII съезде впер-вые, по–существу, четко обозначился раскол в партии. Подтверждаю-ще об этом  говорят цифры голосования при избрании Генерального и за-местителя.
Кстати, на самом съезде творились, прямо можно сказать, безобра-зия, которых раньше не было. Это свидетельствовало не только о недоб-росовестности некоторых работников аппарата.
Председательствующий на съезде Лукьянов А.И. обратил внимание Счетной комиссии и доложил съезду, что «в зарубежных средствах массо-вой информации сегодня появилось сообщения о том, кто избран. Это бы-ло сделано раньше, чем объявлено на съезде. Президиум считает, что это совершенно недопустимая вещь» . Кто-то, видимо, решил подзаработать даже на этом. До такого безобразия раньше в истории партии не доходи-ли.

Избран в ЦКК КПСС непосредственно на съезде
Я уже упомянул, что не был избран на съезд партии на партийной конференции округа. Моя дальнейшая судьба стала для меня не предска-зуемой. Куда мне теперь? Опять в армию? На какую должность? Рассказал все Борису Карловичу. Возмущения его Лизичевым не было предела. По телефону он при мне, по сути, отчитал начальника ГлавПУра:
 – Как же так, Алексей Дмитриевич?! Вы же меня заверили, что все будет в порядке. Я бы принял свои меры, но я понадеялся на Вас. – И бро-сил трубку.
Лизичев что-то лепетал в оправдание. Но дело уже не поправишь. Я не знал всей тонкости подковерной борьбы.  Лизичев, очевидно, кому-то (я об этом узнал позже – авт.) уже пообещал, но сознаться в этом Борису Карловичу побоялся. Он сам подал рапорт об уходе в отставку с должно-сти начальника ГлавПУра за два дня до окончания съезда. Срочно был назначен другой начальник Главного политического управления СА и ВМФ генерал Шляга Николай Иванович. Как раз в эти заключительные дни должны были проводиться выборы в центральные органы партии, в том числе впервые и в ЦКК КПСС. Борис Карлович, очень желая найти решение вопроса обо мне, спрашивает меня:
 – Ты Шлягу хорошо знаешь?
На мой утвердительный ответ, он сказал:
– Организуй завтра мне с ним встречу до начала работы съезда.
Договорились встретиться в фойе гардероба Кремлевского Дворца Съездов. Пуго без вступления спросил Николая Ивановича: – Если из зала выдвинут кандидатуру Махова, может ли вся армейская и флотская деле-гация поддержать его? – Ответ был утвердительным.
 А далее все шло как при лучшей организации. Шляга Н.И. собрал представителей всех делегаций от Видов Вооруженных Сил, представил меня и задал тот же вопрос, что и Пуго. Я честно, чуть не прослезился, услышав слова поддержки.  Тогда Николай Иванович задал следующий  вопрос:
– Кто возьмет это на себя (миссию выдвижения из зала)?
Несколько человек подняли руки. Я попросил доверить это дело мо-ему давнему и знакомому политработнику (фамилию умышленно не назы-ваю), того, кого в свое время выдвигал на должность помощника по ком-сомольской работе военного округа.  К моему удивлению тот попросил самоотвод: испугался выступать на такой громадной аудитории. Тогда не-сколько человек вызвались это сделать и одному из них, генералу Нико-лаю Марьяшину, начальник ГлаПУра поручил от имени представителей военных делегаций выдвинуть мою кандидатуру из зала при формирова-нии списка для тайного голосования будущего состава ЦКК. 
В день формирования центральных органов партии, включая Цен-тральную Контрольную Комиссию, я (имея только пригласительный билет на съезд – авт.) сел вместе с делегацией на балконе и рядом с Николаем Марьяшиным. Вдруг, на случай, если придется подниматься и представ-ляться залу. А далее цитирую по стенограмме 28 съезда КПСС :
«Марьяшин Н.А. (в микрофон) с балкона, где мы сидели:
– Уважаемый Михаил Сергеевич! В рамках существующей квоты от имени делегатов Вооруженных Сил предлагаю ввести в список кандидатов в члены Центральной Контрольной Комиссии коммуниста Махова Евгения Николаевича, недавно прикомандированного в аппарат Комитета партий-ного контроля.  Высокоэрудированный, грамотный, политический работ-ник. Товарищ Пуго хорошо знает его деловые, моральные, человеческие качества. Спасибо».
Горбачев заерзал, начал крутить головой, ища помощников по разъ-яснению внезапно возникшей ситуации:
– Да, я хочу уточнить, что это за квота, кто ее вычислил?
Марьяшин Н.А.: – Уважаемый Михаил Сергеевич! Партийная орга-низация Вооруженных Сил насчитывает более 1 млн. 100 тыс. коммуни-стов, поэтому мы имеем право еще на одно место в аппарате Центральной Контрольной Комиссии. Прошу понять нас правильно.
Горбачев М.С. повернулся к Пуго (сидящему рядом) и что–то спро-сил у него. Тот ему, видимо, сделал разъяснение о правоте постановки во-проса. Ведь Борис все это и срежиссировал. Получив поддержку Пуго Б.К., Генсек подвел черту. Далее опять даю по стенограмме:
– Ну, в общем-то мы с вами еще о количестве не договорились, и так сказать, мы можем пойти навстречу нашим военным (Голоса одобрения). …вот товарищи посчитали, что военным не додали. Я не знаю, кто это может справку дать, правильно ли они посчитали или те, кто, так сказать, готовил предложения по квоте. А?
Голос. (Неразборчиво.)
Горбачев М.С. (дословно привожу его несвязные слова): – А вот что касается этого, тут что, применили, наверное, к организациям точно, а к армейским коммунистам труднее это сделать. Да? (Шум в зале.) Если про-порционально численности все-таки взять, тогда давайте мы примем пред-ложение как квотное – 164 , вот. (Состав ЦКК предполагался первона-чально в количестве 163 чел.–авт.)
Голоса. Да! (шум в зале.)
Горбачев М.С. Все, да?
Голоса. Да! (шум в зале).
Военные делегаты с разных мест криками выражали свою поддерж-ку, а ощущение было такое, будто весь зал голосует за меня. Я встал и по-клонился залу. Вот так меня, не делегата съезда, избрали в состав ЦКК КПСС и я имел теперь полное право работать в этой организации.
Центральная Контрольная Комиссия КПСС избрана
В соответствии с резолюцией XIX партийной конференции было предложено в целях совершенствования контрольно-ревизионной работы в партии, обеспечения надежных гарантий против субъективизма, само-управства, влияния личных и случайных обстоятельств на партийную по-литику создать единый контрольный орган — Центральную Контрольную Комиссию КПСС, упразднив КПК при ЦК КПСС и Центральную Ревизи-онную Комиссию КПСС».
Эту задачу поручалось выполнить проходящему ныне съезду КПСС. Длительная и кропотлива работа по подготовке всех необходимых документов, в том числе и по созданию нового органа, была закончена. Осталось их принять, что и сделал съезд. Центральная Контрольная Комиссия КПСС была сформирована  и утверждена на этом съезде КПСС. Председателем ЦКК КПСС на съезде партии единогласно избран Пуго Борис Карлович. Его кандидатура была предложена лично Гене-ральным секретарем.
Читаю стенограмму заседания съезда от 11июля 1990 г. Заседа-ние ведет Горбачев М.С.: «Товарищи, на Совете представителей делегаций мы обменялись мнениями относительно предложений по кандидатуре на пост Председателя Центральной Контрольной Комиссии КПСС. У нас бы-ла одна  безальтернативная кандидатура – Пуго Борис Карлович, кото-рый от Латвийской партийной организации пришел на пост Председателя Комитета партийного контроля, где и работает в настоящее время. В по-рядке преемственности считаем возможным его рекомендовать» .
Что означал этот жест – личное представление кандидатуры – не могу понять. Возможно, Михаил Сергеевич хотел подчеркнуть свое лич-ное отношение к Пуго? Горбачев это уже делал. Помните, приехал лично в Ригу поздравить Пуго с днем рождения и вручить орден Ленина? И вот теперь этот прием. Но Горбачев, видимо, не продумал как правильно ска-зать и предложил делегатам съезда проголосовать за кандидатуру ПУГО Б.К. без альтернативы. Не думаю, что это было сделано по незнанию. Возможно, торопился как иногда, не заботясь о сказанном. Но делегаты потребовали сделать все по Уставу. Поэтому пришлось выполнить всю процедуру обязательного выдвижения дополнительных кандидатов в спи-сок для голосования. Из зала назвали дополнительно 4 фамилии, в т.ч. се-бя выдвинул некто Прохоров В.А., секретарь парткома Научно – исследо-вательского института дальней радиосвязи, г. Москва. Три человека по-благодарили тех, кто их выдвинул, но избираться на должность Председа-теля ЦКК отказались. Я знаю хорошо этих достойных людей и то, что их отказ запрограммирован заранее – тоже факт. Настаивал на своем избра-нии только Прохоров, но в адрес его были высказаны нелицеприятные слова нескольких делегатов. Понятно, что хотя он и был включен в список для голосования, результаты были предопределены.
Борису Карловичу были заданы несколько вопросов, в том чис-ле:
 – Борис Карлович, зная возраст работников аппарата КПК, если Вы будете избраны председателем, собираетесь ли Вы омолаживать кад-ры?
Ответ: – Ну, я должен сказать вот что: за эти полтора года, пока я работаю, у нас пенсионного возраста работников почти не осталось. Счи-таю, что и дальше это процесс должен идти.  – Таким образом, Борис Карлович сразу отчитался и определил свою кадровую линию. 
Мне приятно было и после съезда слышать комплименты в наш ад-рес, в том числе и как легко проходили на съезде наши вопросы. Я имею ввиду и избрание Председателем ЦКК Бориса Карловича Пуго, и приня-тие основного документа для работы ЦКК – Положения о Центральной Контрольной Комиссии КПСС, и выборы членов ЦКК.
 Я, возможно, ошибусь, но мне лично представлялось, что нам уда-лось так легко пройти с документами потому, что никто не интересовался, чем мы занимаемся. Комиссии по разработке документов съезда было «до лампочки», что там надумали и что будет предложено съезду по будущей контрольной организации партии. Под словом «до лампочки» я подразу-меваю равнодушие аппаратчиков, безразличие, безответственность, преж-де всего ведущих отделов ЦК: оргпартработы, общего, идеологии, науки. Не знаю, где обсуждался будущий Устав КПСС, но наши, т.е. документы КПК, не помню, чтобы проходили какое-то обсуждение в какой-либо ко-миссии. Что мы предложили съезду («Положение о Центральной кон-трольной комиссии КПСС»), то и прошло без правок и добавлений. Про-ект Положения о ЦКК вручили только делегатам съезда. А читали ли его? Это мне не известно. Острых дебатов ни на каком уровне не было. Допол-нительных предложений не поступало.
Достаточно было бы до съезда шепнуть Горбачеву, что Пуго подго-товил проект документа о ЦКК, где в правах этого контрольного органа предусмотрено право проверки работы Политбюро, Секретариата и лю-бого члена партии и все это опасное было бы убрано из проектов доку-ментов. К нашему счастью, видимо, никто кроме группы разработчиков не смотрел проект.
Вторая причина, на мой взгляд, почему документ не обсуждался до съезда, состоит в том, что авторитет Бориса Карловича Пуго и доверие к нему были на очень высоком уровне в аппарате ЦК.  Его уважали, знали о хорошем к нему отношении Горбачева и, поэтому, возможно, никто не хо-тел с ним связываться. А когда решение съезда состоялось и документ был принят, уже поздно было размахивать руками.
                Положение о Центральной Контрольной Комиссии КПСС об-суждалось и принималось на последнем заседании съезда 13 июля 1990 г.  Пояснения и ответы на вопросы давал сам Пуго Борис Карлович. Он настолько аргументировано и доходчиво рассказал о целях и задачах, ко-торые будут решать новые органы партии, что резких высказываний, не-согласий практически не было.  Речь его была продумана до мелочей. Он не заострил внимание делегатов на том, о чем я сказал выше. Ему задали вопрос всего 6 делегатов съезда, которые, не ставя под сомнение отдель-ные формулировки, предлагали свои редакции отдельных фраз. По прин-ципиальным позициям, в частности по пункту первому, вопросов не было. Все предложения Борис Карлович отводил достаточно убедительно и ни одно не прошло.
               Полагаю, здесь будет уместно маленькое, но важное   пояснение. Я неоднократно упоминал до этого, что к работе над проектом съездов-ских документов специальную группу лично сформировал Пуго  Б. К. Во-первых, подбирал компетентных для этой работы людей, во-вторых, уме-ющих «держать язык за зубами».  Как это не покажется странным, но необходимо было обеспечить скрытность того, что предполагалось вло-жить в содержание документа. «Редакторы», корректоры, разные помощ-ники, советники или еще кто-то могли исказить текст, не придать значения какой-то ленинской формулировке, или выхолостить ее смысл. Этого до-пускать было нельзя.            
                В прошлом остались наши переживания при обсуждении съез-дом Положения о Центральной Контрольной Комиссии КПСС . Как легко мы «прошли» с принятием на съезде нашего основного документа! Как блестяще провел свой «раунд» Борис Карлович, защищая каждую букву, не допуская искажения смысла! Причем он поставил себя не в положение просящего, уговаривающего, а в позу настойчивой уверенности и право-ты. Попытки шести выступающих внести какие-то дополнения в текст нашего документа им решительно отвергались: – Мы рассматривали этот вопрос и настаиваем на нашей формулировке.
Теперь все волнения позади. Документ принят!
Об авторитете Пуго Б.К. в партии убедительно говорят итоги вы-боров. За избрание его Председателем ЦКК КПСС проголосовало абсо-лютное большинство делегатов съезда. Против его кандидатуры было только 42 делегата. Для сравнения: против избрания Горбачева М.С. Ге-неральным секретарем ЦК было 1116 голосов, а Ивашко В.А. заместите-лем Генерального   – 1309.  Фактически каждый третий голосовал против избранных руководителей. Эти цифры  тоже не свидетельствуют о един-стве в партии.
              Не хотелось бы давать самооценку работе нашему коллективу по подготовке к съезду и тем более сравнивать с кем-то. Это не моя функция. Но для объективности (не похвальбы, но с гордостью –авт.) следовало бы сказать и об этом.  Я кратко рассказал о процедуре принятия  «Положения  о ЦКК КПСС». Как легко и с чувством уверенности выступал Пуго Б.К.  И как, к примеру, тяжело проходил новый Устав партии. Представьте, как «корчились в муках» Орготдел и содействующие с ним отделы ЦК, вы-слушивая многочисленные замечания по главному документу – «Уставу КПСС». Я участник съезда и помню те бурные длительные дебаты.
        М. С Горбачев, понимая какую угрозу для принятия новой редакции Устава представляют отдельные положения, брал председательство и за-щиту некоторых положений в свои руки.   До этого он сообщил, что про-ект Устава КПСС был опубликован за три с лишним месяца до съезда для всеобщего обсуждения. Только в ЦК поступило свыше 200 тыс. предложе-ний, а также 50 альтернативных проектов…Перед съездом, доработанный с учетом всех поправок, был вновь опубликован в печати…И даже по это-му варианту от делегатов вновь поступили тысячи замечаний. Всего полу-чено более 500 документов, содержащих около 6 тыс. предложений и за-мечаний. Поступило также 7 альтернативных проектов Устава…Кроме то-го, в адрес съезда поступило свыше ста телеграмм, содержащих поправ-ки... 
      Ну, что сказать? Разразиться аплодисментами? Дескать, вот какая активность, заинтересованность партийцев! А я воспринял эту бумажную круговерть, наоборот, с долей возмущения. Во-первых, зачем издеваться над партией? По чьей инициативе забиваются почтовые ящики ненужной макулатурой? Я разговаривал с друзьями и мне в унисон ответили, что это активность показная, это – организованная работа самих аппаратчиков, не исключено по указаниям обитателей высоких кабинетов. Дескать, надо по-казать активность. Но больше эта статистика подтверждает, что это не инициатива партийных низов, а негласная установка и разнарядка. И, не исключаю вариант оказания «дружеской» помощи со стороны некоторых партий и Движений, которые провели своих представителей на съезд. Че-рез них пытались вбросить свои «идейки» для реализации их коммуниста-ми.
Например, Шостаковский В.Н., ректор Высшей партийной  школы представитель Демократической платформы был гостем съезда. Ему предоставили трибуну. К чему он призывал? Вот краткие выдержки из его речи:
 – Я уполномочен говорить о разделении КПСС и намерении сфор-мировать самостоятельную демократическую парламентскую партию. Мы призываем не выходить из КПСС поодиночке, не сдавать партийные биле-ты, а регистрироваться на Демократической платформе как политической, экономической и организационно самостоятельной платформе.
– Мы призываем все демократические партии и движения к консоли-дации… и провести осенью 1990 г. Демократический конгресс с целью со-здания широкой политической коалиции.
Выступали и другие представители оппозиции. Оказывается даже функционировала Московская межклубная партийная организация Демо-кратическая платформа в КПСС и выступал ее представитель как делегат съезда.
Как и почему оказались на съезде члены КПСС, открыто заявляю-щие о себе как представители других партий и Движений? И явно их было много и видимо это они повлияли на вброшенные в Программу и Устав предложения, направленные на разрушение КПСС, на результаты голосо-вания. Более того, ведущий заседание Горбачев М.С. сообщил съезду, что в списки нового состава ЦК включены представители Марксисткой плат-формы и Демократической платформы.  Это мне лично не понятно.
Делегаты критиковали многие формулировки, обратили внимание на разночтения, противоречивые положения и трактовки Устава, порой не соответствующие Программному заявлению. Раньше такого не было, до-кументы отрабатывались более тщательно. Ведущий съезд Лукьянов А.И публично согласился с замечаниями и предложил свести вместе Председа-телей Уставной и Программной комиссий. Дескать, пусть они сами разбе-рутся. Этот факт уже говорит о серьезных провалах в организационной работе. Многое, что уже проверено, оправдано жизнью, стало обычным делом в партии, вдруг ставиться под сомнение. Видимо, кто-то опять хочет высветиться, попасть в эфир, в Стенограмму. Вот и пошли ненужные деба-ты, кто-то, что-то настаивают  пересмотреть. К примеру, о знаке «50 лет в партии». Разве потребность в этом возникла? Все привыкли к этой наград-ной дате, а здесь вдруг развели ненужные споры о новых стажах: 35, 40, 45, даже 30 и 25. К чему это? Понятно. Некоторым очень хочется попасть в историю или на экран телевизора.
К Уставу партии надо бы относиться как к армейским уставам. Что-то должно оставаться незыблемым, стабильным, устойчивым. Воинские Уставы написаны кровью и проверены временем. Поэтому и устойчивы. В политической жизни страны также есть постулаты, достойные сохранения и преумножения.
Но, основное, что подчеркивали некоторые выступающие, заключа-ется в том (это и мое личное мнение – авт.), что проект нового Устава во многом не отвечал современному моменту жизни страны и партии. А неко-торые положения были просто опасны для партии. К примеру, принятая ст. 22, которая, по – моему, прямо направлена на развал партии.
Первым поднял этот вопрос и показал возможные «действия» по этой формулировке Первый секретарь ЦК КП Эстонии Аннус Л.Э.. В рес-публике фактически образовались две компартии. Лембит справедливо подчеркнул, что данная трактовка Устава предполагает систему федераль-ной партийной системы. Но тут встрепенулся Горбачев, быстренько овла-дел микрофоном и долго убеждал всех в целесообразности этого введения. Делегаты съезда почему-то не воспринимали его увещевания. Проголосо-вали за изменение формулировки. Но не хватило 10 голосов. Такого давно не было. Зал требовал повторного голосования. Опять подключился Председательствующий. К сожалению, после второго голосования все осталось по старому. 
Здесь я невольно поразмышлял. Несомненно, в число делегатов по-пали сторонники иных партий и движений. Например, Движения «Дем. Россия». Оно считается самым авторитетным среди других. Там яркие и сильные личности: Афанасьев, Собчак, Шостаковский, туда сразу вошел Шеварднадзе после нашего «общения» с ним. Раньше такого, по – моему, не наблюдалось, чтобы на съезды коммунистов проходили представители антикоммунистических течений. Значит политическая борьба принимает новые формы. Через своих представителей лидеры оппозиции будут ста-раться вносить в партийные документы нужные им положения. Пример – обсуждение 22 параграфа. Уже через несколько месяцев после принятия Устава с этой статьей почувствовали, какая мина заложена в уничтожение партийной деятельности. Произошла на глазах разобщенность республи-канских организаций и их взаимодействие с ЦК КПСС. Не ставлю задачу разъяснение всех огрехов от этой статьи, но факт налицо.
           После формирования нового состава Центрального комитета пар-тии на съезде была избрана Центральная Контрольная Комиссии КПСС.  Произошло это быстро. Фактически без обсуждения, списком был избран состав нового партийного органа. Были внесены несколько замен, в т. ч. внесена и моя фамилия . Поздно вечером, когда стал известен новый со-став ЦКК КПСС, мне позвонил Борис Карлович. Полушутя справился о самочувствии. Я поблагодарил его, а он мне:
– Завтра будь готов сказать несколько слов на первом пленуме ЦКК.
Борис больше не стал разъяснять. Он положил трубку. Какие слова? О чем? Я не мог даже предположить, что произойдет завтра.
Ночь прошла в беспокойном сне. Как тут уснешь, когда такие звонки раздаются. Знаю, что по мелочам Пуго звонить не будет. К чему быть го-товым?
Незабываемое лично для меня событие
А на следующий день стало ясно. В 10 часов утра в Большом Крем-левском Дворце (сейчас он не существует – авт.) состоялся первый (орга-низационный) Пленум принципиально новой партийной структуры – Цен-тральной Контрольной Комиссии КПСС. Все избранные члены ЦКК сели на первый – второй ряды левого сектора, если смотреть из Президиума громадного Зала. Заранее не заказывали аудиторию, но Пуго здесь быст-ро договорился с кем-то о месте, где бы можно было собраться. Большой Кремлевский зал был свободен и нам разрешили там собраться.
После краткой речи и поздравления всех с избраним в состав Цен-тральной Контрольной Комиссии, Борис Карлович предложил Пленуму избрать Президиум ЦКК и заместителей. Неожиданно он предложил мою кандидатуру на должность первого заместителя.  Это, по – честному, ска-жу, было для меня полной неожиданностью. Он даже утром не намекнул мне об этом. Я встал, повернулся к товарищам, поблагодарил за столь вы-сокое доверие.  Борис Карлович спросил, хочу ли я что-то сказать? Это был не вопрос, а больше напоминающий протокольную обязанность. И жестом показал, куда следует идти. Пришлось выходить на известную по многим кинофильмам Главную трибуну страны.  Я не мог представить се-бе, что я, вдруг окажусь на этой трибуне и мне предстоит что-то говорить? За спиной пустые ряды Президиума для всех мероприятий союзного зна-чения и громадная мраморная скульптура Владимира Ильича Ленина. Передо мной слева сидит горстка людей. Это и есть вновь возрожденная Центральная Контрольная Комиссия партии.
Да, я оказался в ситуации, когда необходимо было спонтанно произ-носить «программную» речь. Никакой бумажки я не приготовил, ибо со-всем не предполагал к чему надо было готовиться. Борис Карлович в раз-говоре накануне вечером даже намека не сделал. Мое состояние надо по-нять, ибо я некоторое, но короткое, время был как в прострации.  Но быстро взял себя в руки. Долго работая с коллегами по созданию ЦКК, участвуя в детальной отработке документов, я хорошо знал основные принципы и направления будущей работы, поэтому, как мне кажется, ерунды не нес.   
Сейчас иногда показывают в исторической хронике этот знаменитый зал партийных и депутатских съездов и трибуну, всем известную по кино-фильмам и телепередачам. С этой трибуны выступали все руководители сталинской и послесталинской поры, включая Иосифа Виссарионовича, и тысячи известных все стране людей. Этот психологический фактор я ощу-щал и тогда.  До сих пор в деталях помню те волнительные минуты и себя на этой трибуне.
На этом Пленуме сформировали необходимые органы: Президиум и Бюро Президиума ЦКК. Членами Бюро Президиума и заместителями Председателя ЦКК КПСС были избраны:
Махов Евгений Николаевич — первым заместителем Председателя ЦКК КПСС
Веселков Геннадий Гаврилович — заместителем Председателя ЦКК КПСС
Елисеев Евгений Александрович — заместителем Председателя ЦКК КПСС
Кодин Михаил Иванович –заместителем Председателя ЦКК КПСС
            Членами Президиума ЦКК КПСС, кроме названных лиц, избрано еще 12 человек, которых делегировали партийные и контрольные органы республик и областей:
Ананян Джемма Гургеновна (Армения), Бабаев Агаджан Гельдыевич, Президент Академии наук (Туркмения), Бахтадзе Михаил Отарович (Азербайджан), Дуйшеев Эсенбек (Киргизия), Ежиков-Бабаханов Евге-ний Георгиевич (Казахстан), Клауцен АрнольдПетрович (Латвия), Ку-билюс Константинас Мотеевич (Литва), Радугин Александр Львович (Москва), Санчуковский Александр Александрович (Белорусия), Тодо-ров Петр Прокофьевич (Украина), Фейзуллаев Рафик Бабаш оглы (Азербайджан), Юлдашев Шавкат Мухитдинович  (Узбекистан) .
В последующем происходили замены. На Пленуме ЦКК КПСС, со-стоявшемся 23 апреля 1991 г. в состав Президиума ЦКК дополнительно, в том числе взамен выбывших, избраны:
Гриенко Александр Иванович (МВД СССР)
Кораблев Николай Николаевич (Ленинградская обл.)
Хочу (с большим удовлетворением!) сказать о качественном со-ставе нового партийного органа. Напомню, что еще Ленин В.И. предло-жил XII съезду РКП(б) «выбрать 75 – 100 новых членов ЦКК из числа рабочих и крестьян… которые не взирая на лица… будут следить за тем… » .  Идет длинный перечень задач для контролеров. Мы исполнили и этот наказ вождя.
Вот состав ЦКК КПСС, избранный на съезде 
Всего членов ЦКК КПСС                165 чел.
Из них:
Рабочих                57 (35%)
Колхозников                14 (14%)
Руководителей производ. коллективов        29 (17%)
Вместе                100 (60,6 % )
Кроме того:
Работников советских,
профсоюзных органов и др. организаций    22 (13%)
Представит. творч. интеллигенции              10 (6%)
Депутатов Советов всех  уровней                64 (39%)
Женщин                22 (13%)
          Уже на первом Пленуме ЦКК КПСС (об этом ниже и подробнее), слушая выступления коллег, Борис Карлович и мы, его заместители, убе-дились в смелости, принципиальности, партийной грамотности посланцев от местных партийных организаций.      
Борис Карлович, видно было по его лицу, был очень доволен, что на съезде партии все получилось так, как задумывали. Аппаратом под-готовили добротный документ – Положение о ЦКК КПСС, которое было утверждено съездом без правок и добавлений. Хотя они (всего 6) пред-лагались. На все предложения у Пуго были обоснованные ответы типа: «это само собой разумеется», «вопрос рассматривался. Просим сохранить формулировку в том виде, как она вноситься», «Здесь это записано…», «в этом просто нет необходимости». Поэтому ни одно предложение не было принято съездом.
Формирование аппарата ЦКК КПСС
В заслугу Борису Карловичу можно отнести и подбор кадров как в новый состав аппарата ЦКК так и в руководящий орган ЦКК – состав Президиума.  Партийные организации республик и областей подошли се-рьезно к делегированию своих представителей в состав Центральной Кон-трольной Комиссии. Из состава ЦКК были выдвинуты и избраны члены Президиума и заместители Председателя ЦКК. 
Из прошлого состава КПК при ЦК, в новом маленьком аппарате ЦКК, значительно меньшем, чем бывший КПК, остались лучшие сотруд-ники, на деле доказавшие свой профессионализм. Ни один из бывших за-местителей Председателя КПК и заведующих секторами не были избраны на съезд (а такие попытки были) и таким образом они остались вне нового органа и им пришлось самим позаботиться о месте работы. В аппарате ЦКК остались наиболее профессиональные кадры из КПК и дополнитель-но пополнились новыми, квалифицированными работниками.
Из подчиненного мне сектора были достойны работать в новом органе: Московцев В.В, Славиков В.В., Долгушкин Н.К., Обручев А.И., Пасов А.Е., Федосов В.И. Вот они и другие действительно были профес-сиональной основой Комитета. Все они бывшие секретари райкомов (горкомов) партии. Молодые, подготовленные, грамотные, порядочные. Жаль, что и их карьера прервалась из-за ГКЧП.
Появились новые фамилии. К примеру, пришел в коллектив новый работник – Резник Николай Иванович. Его тоже пригласили в аппарат, но уже в формируемый ЦКК на должность помощника Председателя, т.е. непосредственно в подчинение к Пуго Б.К.  Резник был начальником поли-тотдела мотострелковой дивизии.
Я вначале не понял, почему Борис Карлович так настойчиво ре-комендовал кандидатуру Николая Резника. Кстати, эту кандидатуру под-держал бывший первый зам. Председателя КПК И. С. Густов. И они были правы. Потом мне сказали, что по каждой кандидатуре, подбираемой в аппарат ЦК, собиралась информация из многочисленных источников.   
       С Николаем Ивановичем мне пришлось работать в ЦКК КПСС до последних дней.. Он сразу согласился на должность «помощ-ника». Я позже, когда мы уже были в дружеских отношениях, иногда в порядке шутки вспоминал ему, как я был против его назначения. И те-перь мне стыдно, что такой человек мог бы потеряться для большой ра-боты.
           Один эпизод я буду вспоминать всегда, когда представляет-ся возможность сказать о Николае Ивановиче. Он показал себя с самой замечательной стороны как офицер, человек в очень критической ситуа-ции. Николай отказался оставить меня в тот, драматический августов-ский день, когда улюлюкающая, пьяная толпа проводила осаду здания ЦК (как теперь известно, руководимая из штаба во главе с Гавриилом Поповым, о чем я прочитал в воспоминаниях помощников Горбачева). Я приказал всем сотрудникам аппарата покинуть здание по ультимату-му толпы, ибо по внутренней громкоговорящей связи раздавались такие угрозы:
– Всем покинуть здание до 17 часов. Те, кто не выполнит это, бу-дут рассматриваться как вне закона.
Все покинули здание, кроме Николая Ивановича. Я приказал ему убыть, но Резник мне ответил:
– Евгений Николаевич! Я Вас не оставлю. Я буду с Вами.
           Так и выходили мы вместе, но он рисковал больше, пряча мою папку с документами и прикрывая меня со спины от возможного нападения. Такие поступки не только сближают людей, а они заклады-вают большую дружбу. С этого момента мы и держались вместе до по-следних дней его жизни. Конечно, весовые (должностные) коэффициенты в разное время у нас были разные. Начали с того, что я был его началь-ником.  А потом я был на пенсии, а он взлетел на высшую ступень поли-тической работы в армии, стал генерал-полковником. Но он всегда вел со мной себя скромно, как-то даже с позиций подчиненного.  Поэтому мне стыдно, когда я вспоминаю свое сопротивление его назначению в ЦКК.
В трудные 90-е и нулевые годы Резник Николай Иванович, хоро-шо показав себя на ряде должностей в армии, был назначен в аппарат кадровой службы Министерства обороны России. Там тоже оценили его профессионализм и другие качества. Знающие его по службе некоторые руководители в первые месяцы после августовских событий скрывали его цековское происхождение, а потом помогли ему в служебном росте. Его из Управления кадров ВС взяли на работу в Совет безопасности. Таких профессионалов в армии в 90-е и нулевые годы осталось мало.
Поэтому я не удивился, что через несколько лет он был назначен начальником Главного управления воспитательной работы. Получил звание генерал-полковника. Я очень рад был за карьеру этого человека. Справедливо, что его назначили на эту должность в то время, когда нормой продвижения являлись не личные достижения, не ум, не профес-сионализм, а личная близость к шефу, преданность ему, подхалимство и даже взятки за должность по своим, не писанным расценкам и оценкам. Резнику это не свойственно.
Мы были друзьями. Периодически он просил подъехать к нему. Вопросы касались оказания ему помощи в выработке предложений и отработке документов на рассмотрение Министра обороны Иванова С.Б. Мне казалось, что Министр обороны прислушивался к разумным советам начальника политического органа. Потом пришел другой Ми-нистр обороны Сердюков. Как я понял, этому начальнику советы были не нужны.
К сожалению, Николай Иванович ушел из жизни в расцвете лет. Его зверски убили на пороге своей квартиры. Ссылаюсь на информацию в Ин-тернете. (Мнение 12 января 2009 Newsru.com vazhno.ru). Вот дословно: Избитого генерала Резника убили из-за передела сфер влияния в армии».  Вот все, на что я могу сослаться.
Трагическое событие, случившееся с Николаем Резником, яркое свидетельство бытовавших нравах не только в стране, но и в армии.
Пуго Б.К, пригласил для работы в аппарате ЦКК хорошего жур-налиста из газеты «Правда» Усанова Владимира Ивановича. Его публи-цистика и отработка документов достойна похвалы. Он до последних дней существования ЦКК добросовестно исполнял свои не только жур-налистские обязанности, но активно участвовал в редакционных правках исходящих из ЦКК документов. Владимир Иванович пользовался большим авторитетом у коллег. Вот такие работники были в нашем ап-парате.  Не случайно, вот уже прошло почти три десятилетия с момента разрушения страны, а Владимир Иванович до сих пор на своем журна-листском посту. Он был на расхват. Его приглашали советником, по-мощником к депутатам, руководителям ГосДумы. В настоящее время работает в аппарате Совета Федерации. Несмотря на возраст ему не предлагают уйти на отдых. Такие кадры сейчас редкость.
Я дал подробнее только о двух работниках ЦКК, но этот перечень можно было расширять. Хороший получился коллектив. И то, что мы успели сделать, достойно признания.
Теперь, когда съезд партии узаконил новый орган в партии, необхо-димо было его сконструировать, утвердить и приступить к новой, по со-держанию, работе. С этого момента началась другая, более интересная и насыщенная даже историческими фактами партийная работа.
Через пару дней после съезда собрались у Бориса Карловича и у всех, видно по глазам, один вопрос: – А что дальше?
Вопрос не из легких. Как поступить с аппаратом, т. е. с работниками бывшего КПК? Надо срочно всех выводить за штат и определять будущий состав. Сколько человек можно оставить нам в новой структуре?
Борис Карлович успел уже пообщаться с Горбачевым и поставил ряд вопросов. Не знаю, какие были другие, но один ответ Горбачева меня, мягко говоря, разочаровал. Пуго, рассказывая Генсеку о будущей струк-туре ЦКК, предложил и штатную численность. Я помню, что мы обгова-ривали небольшую цифру. Где-то в пределах 150 – 170 человек.  Бывший Комитет партийного контроля был солиднее. Но Горбачев сходу отрезал:  Сократите на 50%.
Для Бориса Карловича это был неоспариваемый приказ. Это была установка не для обсуждения. Это был первый, но серьезный удар по нашим задумкам. Спорить тогда было бесполезно. Это ведь финансовая сторона, которой полностью управлял Генеральный.
Начали опять «кроить» структуру. Да, пришлось сократить больше работников, чем предполагалось. Еще раз напомню, что если аппарат ЦК был более 2000 чел, то наш маленький коллектив не выходил за пределы 90 – 95 человек, включая технический состав и большой архив.  И эту сложную задачу мы решили не в одночасье, но не торопясь и без обиды людей на бездушие.
Большинство эпизодов формирования аппарата отпечатались в моей памяти как кадры на фотопленке. И я их буду давать без какой-либо хро-нологии, без строгой последовательности. Ибо факты машинально возни-кают, цепляются один за другим, за одним событием тянется следующее и так разматывается клубок воспоминаний не такого далекого прошлого.
Мне кажется, что Горбачев уже не взлюбил только что рожденное дитя, хотя повода мы ему еще не давали.  Очередной некрасивый жест по-следовал вскоре. Так, на первом после съезда Пленуме ЦК он лично «за-был» пригласить Пуго Б.К. в Президиум Пленума. Борис Карлович сидел в зале, на первом ряду. Это что? Забывчивость? Затурканность после съезда или… умысел? Думаю, первое, но не исключаю и последнее. Хо-рошо, что О. С. Шенин напомнил об этом Горбачеву, когда тот уже шел к трибуне делать доклад. Бориса Карловича пригласили в Президиум. А то, что Генсек сразу обрубил наши предложения по количественному составу ЦКК, говорит об этом же.
Пуго Б.К. тоже после съезда стал каким-то другим. Получив само-стоятельность, кажется, надо бы расправить плечи. А он стал ходить в ро-ли просителя по разным инстанциям, особенно по отделам Управления Делами. Все время советовался с Кручиной Н. Е. Однажды я слышал, что он выпрашивал даже то, что нам было уже определено.
Я бы на его месте где-то «хлопнул дверью». Но не такой был Борис Карлович. Осторожный до предела. Эта его черта. Поэтому его уважали все, включая Горбачева, за неторопливость в принятии решений. А ему, наверное, и нужен был такой заместитель, как я. Как бы подталкивающий его, торопливый. А он в роли амортизатора будет упреждать от возмож-ных ошибок.
Сегодня (4.08.1990 г) т.е. через месяц после назначения в ЦКК, мне определили оклад в 800 руб. и кабинет. Машину со спецсвязью я уже по-лучил..
Почти месяц я у «руля» новой организации. Борис Карлович с семь-ей уехали на юг отдыхать. В августе, как правило, Генеральный убывает в отпуск. За ним следом убывают многие руководители партии. В этом ме-сяце партийная жизнь как бы приостанавливается.
При прощании я ему:
– Бросил в воду, учись плавать? – Он, улыбнувшись, поддержал афоризм.
Действительно, эти первые дни самостоятельной работы мне многое дали. Сразу пришлось выходить по ряду вопросов на членов Политбюро, секретарей ЦК. Жизнь-то не останавливалась. С мест нас уже начали тор-мошить, задавать вопросы. А мы еще сами не оперились.

Первое выступление в новом качестве
Самый тесный контакт я установил, по совету Бориса Карловича, с членом Политбюро Олегом Семеновичем Шениным. По-моему, самым ав-торитетным работником ЦК партии. Вот как я описал нашу первую встре-чу в дневнике:
«На второй день самостоятельной работы позвонил Шенину О.С. Попросил принять.
– ¬Никаких вопросов, Евгений Николаевич. Жду.
Я сразу пошел. Он тепло приветствовал. Как-то по особому жестко пожал руку, несколько сдавливая и задержав в своей руке, смотря цепко в глаза. Взгляд открытый, честный. Глаза красивые. Светло голубые. Вот это у меня сразу, как на фотографии отложилось.
Пригласил за маленький столик на двоих. Внимательно выслушал. Все поддержал. Понравился он мне с первого раза. Я его раньше не знал. Слышал о нем добрые слова, но общаться не приходилось. Кстати, его тоже включали на прошедшем съезде в список кандидатов на пост Гене-рального. Но, Горбачев был предопределен на избрание.
Борис Карлович отдыхал. Мне вдруг позвонили из Секретариата и предложили выступить на днях по повестке дня. Я дал согласие. Очень тщательно готовился к выступлению. Изучил проблему, советовался со своими сослуживцами. Материала по сельскому хозяйству у нас было много еще с КПК. Тщательно прошелся по проекту Постановления. На полях документа сделал много пометок типа: «лозунг», «нереально», «ну и ну» и т.п.
29.08.1990 г.  состоялся этот Секретариат. Вел заседание Дзасохов А.С. Я с самого начала поднимал руку, показывая желание выступить. А он делал вид, что не замечает мои сигналы (просьба дать слово) и вдруг решил свернуть дебаты.  Вот здесь на меня посмотрел Шенин, мы обменя-лись взглядами, он понял меня и что-то начал говорить Дзасохову. И не дожидаясь его ответа же сразу представил:
– Тов. Махов. Первый заместитель Председателя Центральной Кон-трольной Комиссии  КПСС.
Удивительно, но я в этот раз не очень нервничал. Я не сорвался на резкость, что иногда со мной случается, «не завелся». Хотя материал к вы-ступлению был острый. Понимал, в каком ДОМЕ я нахожусь. Ведь здесь, в этом зале, решаются самые важные вопросы жизнедеятельности партии и государства.  Но по ходу дебатов я сразу уловил, что здесь не произносят резких слов, обвинения ограничивают расплывчатыми примерами без упоминания фамилий виновных. Вместо конкретных виновников называют только регионы, где, с чем-то плохо, где люди бунтуют и выходят на ми-тинги. Я подумал: а почему здесь, в этом зале не называют фамилии, а обходятся такими фразами типа: «отдельные партийные комитеты, отдель-ные руководители…».? Может быть так принято в высоких сферах? К та-ким формулировкам, видимо, уже привыкли и на местах, и аппаратчики, которые готовят речи для своих патронов. 
Вот об этом я и высказался. И меня сразу поддержал Олег Семено-вич. На данном Секретариате обсуждали проблемы, связанные с плохой поставкой сельхозпродуктов. С отчетами выступали высокие начальники (Никитин В.В., первый зам. Предсовмина СССР, Воронин Л.А., Предго-скома по заготовкам, Скиба И.И., первый зам. Предсовмина, зав. сельхо-зотделом ЦК).  Их выступления были приглажены, ничем бы не отлича-лись от выступлений на сельхозфоруме или конференции. Опять отговор-ки, опять стенания, опять объективные причины, опять не дают валюты и т.п. Люди кричат, бунтуют, требуют отставки правительства даже от то-го, что уже и табака нет в стране, курят чай и листья. Не говоря уже о продуктах питания. Полки в магазинах пустые. «За семь месяцев текуще-го года население недополучило картофеля, овощей и фруктов по сравне-нию с запланированными объемами на 1 млрд. руб. ». А эти государ-ственные мужи здесь выдумывают причины, обвиняя кого-то, но не свои промахи.
Я говорил где-то 7–8 минут. Но довольно резко отзывался о некото-рых руководителях страны. Назвал около десятка конкретных фамилий министров, заместителей.  Даже Рыжкова Н.И. вспомнил. А Никитина В.В., как стоящего во главе этой проблемы и лично виновного во многом, я разделал «под орех».
Обратил также внимание Секретариата, что проект Постановления тоже следует доработать. В Записке, представленной сельхозотделом ЦК названы некоторые фамилии, а в Постановлении их почему-то нет. Зато полно пустых фраз типа «усилить, обеспечить и т.п.»
Шенин О. С. в своем выступлении поддержал меня в том, что надо не только вскрывать недостатки, а называть конкретно виновных в них и не только тех, кого нет в зале. Я не ожидал, что председательствующий на за-седании Дзасохов А.С. тоже поддержал меня. Он раскритиковал проект Постановления, обязал переделать и внести в документ фамилии виновных в положении с продовольствием.   
А вот то, что завертелось после заседания, не мыслилось даже в моих ожиданиях. Полагаю, что Дзасохов, а он находился в числе приближен-ных к Генеральному, сразу проинформировал Горбачева о состоявшемся заседании Секретариата. Возможно, и о моем резком выступлении. Но тем не менее, на следующий день (30.08. 1990 г.) в газете «Правда» в одном номере сразу появились два сообщения.
Первое: под заголовком «Крепить веру в перестройку» был дан ко-роткий отзыв о заседании Секретариата, где нашлось место и для моей фамилии.  Газета дала выдержку из моего выступления, выделив тезис о необходимости повышения исполнительской дисциплины самих руководи-телей-коммунистов и персональной требовательности к ним.
Но другой документ меня приятно удивил. В газете был опублико-ван Указ Президента СССР «Об ответственности должностных лиц за не-удовлетворительное состояние снабжения населения табачными изделия-ми» . Я же как раз и говорил о проблемах с табаком. Но главное состояло в другом. В пункте первом Указа сказано: «За непринятие мер по предот-вращению снижения производства табака, допущенный срыв в работе та-бачной промышленности, приведшие к перебоям …и т.п., освободить тов. Никитина Владилена Валентиновича от должности»….
Да! Круто, Михаил Сергеевич! А что, до Махова никто в ЦК не знал о безобразиях с табаком?
Короче, мой первый выход в «большой свет» кажется удался. На другой день после Секретариата мне звонит первый заместитель Главного редактора «Правды» и ссылаясь на якобы мою договоренность (не помню такого) с Фроловым И.Т., Главным редактором газеты, просил дать ин-тервью газете. Я согласился. Приехал спецкорреспондент «Правды» Пет-рушев Альберт Владимирович и «снял» с меня интервью. Я здесь немного распалился, за речью особенно не следил. Он, заодно, просил дополни-тельно рассказать, как я в свое время, еще в КПК, расследовал историю с Лионозовским молочным делом и пригласил на беседу высоких начальни-ков из Министерства сельского хозяйства, включая Министра. Здесь Пет-рушев меня подсадил. От себя в текст влепил, якобы, «мои живые словеч-ки»: «на беседу они пришли холеные, гладенькие». Я прочитал гранки и попросил заменить эти слова другими: «самоуверенные, вольяжные». Спецкор очень просил оставить «холеные и др.», но я настоял и не подпи-сывал гранки. Я не хотел обижать людей. А он, видимо, хотел.
Я так подробно осветил свой первый выход на высочайшую трибуну Коммунистической партии потому, что у меня было прекрасное настрое-ние от того, что я возможно хоть чем-то помог своему народу. Хотя бы потому, что убрали с должности одного из бездельников. Кажется, появи-лись курительные товары. Потом, за время пребывания в аппарате ЦКК мне приходилось часто выступать. Но такого ощущения, какое я испытал в этот раз, больше не было.
 Рассказал о выступлении прибывшему из отпуска Пуго Б.К. Он уже знал о реакции. Похвалил. Другие работники тоже передавали мне сооб-щения, отклики о моем выходе на трибуну ЦК.
Почти месяц я у руководства ЦКК. Один, с правом подписи важных документов. Кажется, проколов не допустил. К тому же у меня после того заседания Секретариата, испарился ореол высокого мнения о членах По-литбюро как о каких-то божествах, каком-то неземном могуществе и силы.  Увидел, что сидят самые обыкновенные, простые, доступные люди. Я не со всеми еще познакомился, но о некоторых слышал. Состав Политбюро и Секретариата обновился почти полностью. Некоторых я знал еще по сов-местной работе в комсомоле: Гиренко А.Н., Рубикса А.П.
Будучи длительное время на армейской службе я, как и многие, вос-питывали у военнослужащих уважение к членам высшего партийного ор-гана. Доходило до того, что на занятиях по политической подготовке сол-даты были обязаны зубрить фамилии членов Политбюро и членов Высше-го командования Вооруженных Сил, их должности. Их цветные портреты висели во всех ленкомнатах, на плацу, в клубах. Некоторые призывники даже писать не умели, по-русски плохо говорили, а мы, политработники, заставляли их заучивать фамилии наших руководителей. К моему удовле-творению, в последние годы перестали этим заниматься. Как-то, без дирек-тив это сошло на нет.
Мы с Пуго только двое узаконенные работники. Елисеев Е.А. забо-лел  и на долго. Двое других заместителей еще не переехали в Москву. Бо-рис Карлович возложил на меня все организационные вопросы, а главное дорабатывать предложения по структуре, бюджету, штатам. Вот этим я и занимаюсь с узким кругом лиц, что вызывает недовольство других, осо-бенно тех, кто догадывается о своей отставке. Люди нервничают, идут до-мыслы, распространяются разные слухи. Двое свалились с инфарктами. Но Председатель требует: пока не разносить никакую информацию. Я предложил: – Может быть собрать народ?
Он категорически:  – Нет.
Тяжело идет структура ЦКК. Переделали с Борисом уже с десяток вариантов и схем. Каждый раз Борис Карлович вносит что-то свое.
Политическая обстановка в стране накаляется
     Все чаще и мне, думается убежденному партийцу, становится страшно. Страшно за страну. За дела, за то, что творится. Не ускользает ли власть из рук партийного и государственного руководства? Прибалтийские рес-публики требуют выхода из СССР. Закавказье тоже бурлит националисти-ческими схватками. Вчера обострились отношения в Грузии и особенно в Сухуми. Два батальона десантников улетели туда.
Все чаще применяют метод забастовок рабочие. Недавно тысячи так-систов потребовали оградить их от рэкета. Стыд! Государство не может справиться с бандитизмом. Преступность растет. Куда идем? См. Прило-жение 4.
Кто же довел такую страну до ручки, что через 70 лет после револю-ции по талонам выдают сахар, мыло, водку, другие товары. Не купишь нужной вещи. Растет спекуляция, преступность. Вера подорвана у боль-шинства людей к руководству
Настроение у низовых партийных руководителей архиплохое. Сек-ретариат в растерянности. Состоялось еще одно заседание. Вопрос о под-держке и развитии культуры. Ну, явно вопрос не к месту. А посему так, поговорили ни о чем. Обсуждали и еще какие-то вопросы. Но…ощущение такое, что люди высокого ранга собираются, чтобы обозначить свою дея-тельность, принять какое-то решение. К этому обязывает положение. То, что оно не будет выполняться, знают.
О чем может идти речь, если уже прошло два месяца после съезда, а аппарат ЦК КПСС, да и наш, Центральной Комиссии, еще не утвержден. Кто-то, где-то тормозит.
А в это время другая сторона активнейшим образом действуют. Они разослали документ «Программа–90». Здесь даже дана ориентировка на то, чтобы уже в 90-м году сменить власть. Документ очень агрессивный. Планы и замыслы: поднять студенчество, повторить румынский, чехосло-вацкий, болгарский варианты свержения власти. На октябрьские праздни-ки планируется грандиозная манифестация до 100 тысяч участников. Это же открытый призыв к смене власти. Но противоядия никакого.
А в ЦК (якобы, инициатива Горбачева – авт.) решили на эти дни разослать членов Политбюро по стране с выступлениями. Они что, хотят оголить Москву? А с чем выступать? Какую линию проводить? Ведущий Секретариат Дзасохов А.С. не мог ответить на эти вопросы. Строев, член Политбюро привел цитату из выступления Г. Попова, мэра Москвы, при-зывающего к возмущению людей через разрушение торговли. Полозков И.К. прямо сказал: – Это (Программа–90) призыв к перевороту. Так и надо говорить людям.
Янаев Г.И.: – В очередях грозят открыто вешать на фонарях комму-нистов. – Но у руководителей партии, как кто-то выразился: симптон уда-ва и кролика. Какая-то растерянность.
Я ушел сразу с объявлением перерыва, а Борис Карлович задержал-ся по просьбе Горбачева. Потом пришел хмурый. Вид какой-то растерян-ный и вдруг выплеснул: – С удовольствием бы ушел в МВД или КГБ. Та-кая обстановка, а всех членов Политбюро рассылают по стране. Что дела-ется? – Я понял, что он что-то знает, но мне пока не говорит.
 Далее цитирую по дневнику от 13.09. 1990 г. Я зашел к Пуго. Его настроение было еще хуже, чем накануне. В разговоре я предложил устроить в ноябре учебу для членов ЦКК. Он вдруг буркнул:
–  Будем ли мы в ноябре? Неизвестно, что с нами будет завтра…
И засмеялся каким-то коротким смехом. Просто хмыкнул. Я понял, что в Политбюро дела не лучше. Мне не стал разъяснять. А я не спраши-вал.
Интуитивно чувствую, что Борису что-то предложат (если уже не предложили).  От меня он фактически не скрывал, того, что касалось слу-жебных   отношений. Здесь что-то не то. Решил вывести его на открытый разговор:
– Борис!  У нас возникли проблемы. Работа стоит. Как минимум срочно надо утвердить аппарат. Люди в ожидании кадровых решений. «Ветераны» пытаются как-то самостоятельно подыскивать работу. Их знают, они вхожи ко многим руководителям. А вот молодые работники?
Послушался. Но, видимо, все-таки советовался с НИМ и кое-какие подвижки наметились. Мы провели свой Пленум. Утвердили аппарат. И это спустя более двух месяцев после съезда.
Жизнь не только течет. Дни мелькают как вагоны в метро. Каждая неделя по политическим страстям равна месячной нагрузке.
Ноябрьские праздники прошли так как и ожидали. Кто-то выходил с красными знаменами на митинги. Кто-то без флагов, но с грозными реча-ми и угрозами в адрес властей. У гостинницы «Россия» разбросили пала-точный городок. Два месяца неизвестная по взглядам и убеждениям пуб-лика чего-то требовала. Дошло до Горбачева. Тот поручил Б. Пуго (опять Пуго?) разобраться. А разве у Генсека нет других источников информа-ции? Я поручил нескольким инструкторам походить, потолкаться в топе зевак. Скоординированная, управляемая провокация. Кто-то собрал бом-жей, предоставил палатки, им поставляли какие-то продукты, а те демон-стрировали недовольство властью коммунистов. Как стало холодать, они убрались сами.

Руководство партии пока в каких-то выжиданиях
После съезда в жизни партии не очень-то заметны какие-то подвиж-ки. Снизу, из первичек, постоянным потоком идет критика. Не чувствуют в низах, что аппарат ЦК после съезда начал раскручивать свою деятель-ность (как раньше). Секретариаты, какие-то совещания проводятся регу-лярно, но по повесткам не видится продуманности, последовательности и целевой направленности.  Многое делается спонтанно. Я почти на всех ме-роприятиях присутствую и тоже  не уловлю изменений. 
Оправился от болезни Ивашко В.А. Ивашко подлинным партийным лидером (второе лицо!) не становится, порой показывает себя  безвольным руководителем, не способным освоить возложенные на него задачи. Но любитель поговорить. А сейчас не время заниматься бесплодными разго-ворами, анекдотами. Нужны решительные действия и жесткий контроль.
Владимир Антонович порой делает не плохие заключения из дискус-сий на Секретариате. К бумагам требовательный, но к аппарату не очень. Это при нем заведующие отделами стали набирать себе кадры, без уве-домления Секретариата. В документах Ивашко может уловить важную суть. Так, мы, т.е. ЦКК, внесли в Секретариат Записку о том, что в ВУЗов-ских партийных организациях участились случаи самороспуска. Идею уловил, она его захватила. Попросил доработать этот вопрос для вынесе-ния на обсуждение. Покритиковал нас за аморфность примеров, за то, что у нас тоже много фраз типа «некоторые, отдельные» и т.п. Согласен. Во-прос доработали. На Секретариате получился хороший разговор. Приня-ли совместное Постановление ЦК И ЦКК. В целом получился не плохой документ, хотя бултыхались с ним долго.  Но кому он теперь нужен. Мно-гие из ВУЗовских и научных партийных организаций делают то, что хотят, порой приноравливаясь к антипартийным лозунгам.
На съезде существенно обновился и расширился состав Политбюро и Секретариата ЦК. По решению съезда в состав Политбюро влились все первые руководители республик. Участвуя на каждом заседании мне при-шлось знакомиться, общаться с коллегами. Для себя уяснил, что прежде всего это обыкновенные, смертные люди. Не божки, как раньше мне тоже представлялось, и что, якобы, были наделены особой мудростью, особым талантом. Нет, просто от того, что раньше Секретариат и Политбюро ра-ботали, как мне казалось, солиднее. Повестки заседаний, наверное, были покрупнее, продуманнее. Сейчас эти новые не глупее, а возможно, даже наоборот. Свежие, только из масс, как говорится, от сохи и от станка. От них еще пахнет атмосферой толпы. Они выдвинуты съездом, а не назначе-ны. Я почувствовал желание многих «сдвинуть дело», но руки связаны, обстановка другая. Им бы продолжать работать в духе статьи 6 Конститу-ции СССР, где записано: «КПСС является руководящей и направляющей силой общества».  Но ее убрали под натиском Ельцина и его сторонников во власти.
Абсолютное большинство членов Политбюро, избранных на XXVIII cъезде КПСС, молоды, просты в общении. Не привыкли пока к пресмыка-тельству и созданию собственного пьедестала. На Секретариатах выступа-ют просто, доходчиво, часто без заранее написанных текстов. Порой спо-рят. Из всех с лучшей стороны заявляет о себе Олег Семенович Шенин. Явный лидер. Умный, с хорошей профессиональной подготовкой, смелый в суждениях, требовательный к подчиненным, вместе с тем доступный лю-дям. Откровенны, прямолинейны Янаев Г.И, Бакланов О.Д., Фалин В.М ,  Рубикс, А.П., Гуренко С.И. Не понятен порой Прокофьев Ю.А., первый Московского ГК партии. Не поймешь иногда, чью сторону он занимает.  По-моему, не всегда к месту выступает Галина Семенова. Россия.
Долго не мог понять, но все-таки вырисовалась политическая пози-ция члена Политбюро Фролова И.Т. Этот представляет другую кампанию. Часто обрушивается на представителей партийной прессы, присутствую-щих на заседаниях Секретариата – «Рабочей трибуны», «Советской Рос-сии». Фролова в открытую критикуют за несдержанность и грубость. Его критика порой не вяжется с логикой. Так, он, я сам слышал, к примеру сказал: – Зачем пропагандировать Пленум, ибо он ничего не дал. – В ка-кой-то мере я с ним согласен, но он должен помогать  выполнять принима-емые решения, раз они приняты. Порой вносил «революционные», по его мнению, предложения, но не желательные для нынешней обстановки. Он же отвечает за партийную прессу, которая тоже мечется из угла в угол. С некоторыми предложениями, по-моему, можно согласиться. К примеру, выступил против опубликования традиционных праздничных Тезисов. Отменить легко, а что предложить по форме? Надо бы придумать что-то иное, чтобы привлечь массы на поддержку партии.  Он также предложил не устраивать на Мавзолее стояния государственных мужей. Я с этим со-гласен. Дождались, когда, их освистали и они неуклюже покинули Трибу-ну. На военном параде 7 ноября уже стояла малочисленная группка пред-ставителей партийной и советской власти: Горбачев, Лукьянов, Рыжков, Ельцин, Силаев, Нишанов, Попов. Военные были представлены в обычном формате.
Влились в наши ряды члены вновь возрожденной Компартии Рос-сийской Федерации. Мы стали чаще общаться на многих совместных ме-роприятиях. Представители ЦК компартии участвовали в работе Секрета-риатов. Нравились мне своей позицией представители вновь образованной Коммунистической партии РФ – второй секретарь ЦК РСФСР Купцов В.А., секретарь ЦК КП России  Мельников И.И. Эти люди принимали уча-стие в работе Секретариата ЦК КПСС и вносили свежие, смелые предло-жения, идеи. Кстати, по возрождению Компартии России, сроках проведе-ния Российского съезда неоднократно поднимался вопрос, обращались к Горбачеву, но он почему-то уходил от проблемы. Настойчивость россий-ских коммунистов взяла верх. Состоялся съезд, избраны руководящие ор-ганы. Штаб ЦК КПРФ разместился в нашем здании, руководство на нашем этаже и поэтому мы имели возможность чаще общаться. Даже столовая была общая.
Я не буду давать какие-то комментарии по этой новой организации. Эта тема претендует на отдельную, солидную информацию, а я не распо-лагаю должным материалом. Поэтому я и не ставлю перед собой такую задачу. Я часто общался с некоторыми работниками ЦК КПРФ. Мне нра-вились смелые, разумные выступления Зюганова Г.Н., Купцова В.А., Мельникова И.И. До сих пор я нахожусь в дружеских отношениях со мно-гими работниками ЦК КПРФ.  Проявились молодые яркие личности. К примеру, секретарь ЦК КПРФ Афонин Юрий Вячеславович, который очень достойно представляет партию на разного рода политических дис-куссиях. Ныне входит в состав комиссии по реформированию Конституции России. Коммунистическая партия России, по моему мнению, стала до-стойным преемником и продолжателем лучших традиций Коммунистиче-ской партии Советского Союза.
Я выше назвал несколько фамилий тех, кто пришел к руководству партией на последнем съезде. Про первых секретарей республик ничего сказать не могу. Близко с ними не общался. Когда я был введен в состав Политбюро на правах члена этого органа, не помню заседаний, где бы они участвовали все вместе. Как правило прибывали в Москву несколько од-них и тех же членов Политбюро.  Руководство партией понимало, что у людей еще теплилась надежда на работоспособность старых партийных лидеров, но, кажется, уразумели, что многое уже не в их силах. Не могут развернуться, разобраться с проблемами в своих вотчинах.  И пример ак-тивности не дает Политбюро, Секретариат ЦК. Уже прошло почти четыре месяца после съезда, а аппарат ЦК КПСС еще не утвержден полностью. Это значит парализован. Ясно, кто-то тормозит. Вот здесь и надо бы устроить «бунт на корабле».
Это при Сталине, да и при Брежневе, Андропове Ю.В. аппарат рабо-тал как часы. А сейчас неуверенность в завтрашнем дне. Нет должного контроля, требовательности. Решения Центральных органов не проталки-ваются вниз. Многое повисает в воздухе и остается на бумаге. Из партии уходят люди. Почти полтора миллиона покинули партию за девять меся-цев 1990 г. Даже съезд не повлиял на эти процессы. Идет вал дезоргани-зующих мероприятий со стороны разных партий и течений. Особенно от «Демократической России». Она сейчас пытается привлечь партийные мас-сы на свою сторону и возглавить всю оппозицию. И это во многом удается. Уже к ноябрю 1990 г. в работе Всесоюзной конференции сторонников де-мократических движений в КПСС приняли участие:
– Демократическая платформа – коммунисты – реформаторы;
– Демократическое единство;
– Левый центр:
– Молодые коммунисты;
– Марксизм – XXI век:
– Марксистская платформа в КПСС и много других помельче.
В целом после XXVIII съезда КПСС, по мнению ученых, можно вы-делить три главных течения в партии:
1. Реформаторы. Во главе с М. Горбачевым
2. Ликвидаторы. Во главе с Афанасьевым, В. Шостаковским, В. Лысенко и др.
3. Ортодоксальное течение. Истоки ее из статьи Нины Андреевой («Правда», 5 апреля 1988 г.). Получив серьезный отпор руко-водства КПСС, общественных сил, ее единомышленники пове-ли себя осторожно .
А сколько выбрасывалось на стихийных сходках антипартийных призывов, выкриков, лозунгов.  Все чаще призывы к суду над КПСС, ото-брания имущества. И много критики в адрес Горбачева, что он не занима-ется партией. Более того, порой Михаил Сергеевич демонстрирует народу единство с партийной оппозицией.
На 7 ноября еще не было такого, чтобы проводились две альтерна-тивных демонстрации. А ведь в канун праздника психоз достиг своего накала. Распространялись слухи, что люди будут бросаться под танки, чтобы не допустить военного парада.  Возможно, то-то и то-то.
Ельцин и Попов пришли сюда после демонстрации на Красной пло-щади. А там (показали вечером по телевидению) состоялось (как в про-шлые времена) шествие москвичей. И на этой демонстрации Горбачев и Ельцин шли рядом, даже брались за руки и вскидывали их вверх. Показы-вали единство. Какое-то фарисейство. Как всегда, было много лозунгов и большинство в защиту Горбачева и партии.
Пуго тоже прошел в колонне одного из районов. Со многими бесе-довал. Вернулся с хорошим настроением, поделился впечатлениями. В де-монстрации участвовали, как ему сказали, все руководители предприятий. Пуго вынес твердое убеждение, что московская парторганизация «далеко шагнула» (в правильном направлении). Меня пытался в этом убедить. Да-же назвал в увиденном «ростки партии нового типа».
Наивный человек! Знал бы ты, что демонстраций больше не будет, а ты сам не доживешь до 7 ноября 1991 г.
В ЦК было организовано дежурство по 10 человек от отдела с не яс-ными задачами. Зачем? Ведь ЦК, якобы, охраняется спецслужбами.
Накануне праздника я был дежурным по ЦКК. Такая служба, воз-можно была в военное время, а сейчас это новшество ввели в ЦК «в связи с политической обстановкой». Со мной было 10 человек. И во всех отделах ЦК такие же дежурства и группки «быстрого реагирования» были введены специальным распоряжением. Людей расставили в коридорах, у окон и все это было на полном серьезе.  А что делать, на это рекомендаций не было.
 Оставив за себя у телефонов Резника Николая Ивановича, я пошел в кабинет Шенина с каким-то вопросом. Он тоже был дежурным, но ответ-ственным по всему ЦК. У него два угловых окна на 3 этаже выходят на Новую площадь. Я увидел в окно сравнительно небольшое столпотворе-ние. Зеваки подходили, постоят и уходят. Митинг, явно с попыткой переве-сти в шабаш, проводил священник Глеб Якунин. Моссовет, якобы разре-шил проводить митинг, но не под окнами ЦК. Поэтому проводили на Но-вой площади. Что там говорили, не знаю. Увидел всего три транспаранта. На одном написано: «Старушка КПСС – пора на покой». Намного толпа увеличилась, когда пришли Ельцин с Поповым. Провели, видимо, панихи-ду со свечами «по убиенным и жертвам политики КПСС». Ельцин Б.Н. и Попов Г.Х. выступили. Что говорили, не знаю, но речи были очень корот-кие.
По случаю 73-й годовщины Великой Октябрьской Революции от имени Президента СССР, Совета Министров СССР 7 ноября был устроен прием в Кремлевском Дворце съездов. Я получил персональное пригла-шение от Президента,  Президиума Верховного  Совета СССР и первый (и последний раз!) отметил в официальной аудитории годовщину социали-стической революции. Военные заняли один из столиков и я присоединил-ся к ним. К нам подошел Лукьянов А.И. со словами: – Вот здесь я себя чувствую не в напряжении, спокойно.
Мы подняли тост за его здоровье, пожелали сохранить нервы и дружно выпили. Все подметили, что стопки наполнены водкой и пошути-ли: – Что? Постановление отменили? 
К нашему столику подошел Патриарх Алексий с помощником. Вы-пили с его благословением. Увидя за нашим столиком высокопоставленно-го священника, к нам потянулись другие гости. Вскоре образовалась до-вольно солидная компания. 

Неожиданное назначение Пуго Б. К.
Еще 4 декабря вечером звонит мне на квартиру Борис Карлович и говорит:
  –  Смотри программу «Время». – Я уже догадывался, о чем идет речь. О его назначении Министром Внутренних Дел. Но я ответил так:
– Я уже знаю. У меня разведка тоже работает.
 А на самом деле я догадывался. Слушок шел. Но Борис даже не намекал. Мне вспомнилась брошенная им раньше фраза: – Хоть бы куда уйти. В МВД или КГБ. – Значит тогда, когда Горбачев закрыл Политбюро и попросил остаться только несколько человек, видимо, решался и этот вопрос.
Слухи о смещении Бакатина В.В., действующего Министра, давно уже ходили. Было много телеграмм в ЦК, лично Горбачеву с требованием убрать его. Литовцы (КП Литвы) возмущались, что местная милиция ак-тивно борется только с коммунистами. Аналогичного плана телеграммы поступали из Латвии, Армении. Авторитет Бакатина вначале был высокий, но он милиции ничего не принес, а ущерб нанес большой. Преступники чувствовали себя вольготно. Многие помнят факт передачи Бакатиным американцам секретной системы прослушивания в американском посоль-стве. 
Итак, я опять остался без шефа. Как теперь быть без Председателя ЦКК? Ведь эта фигура прерогатива только съезда партии. Не предусмот-рели в Уставе партии возможность таких ситуаций. Но съезд партии никто собирать не будет ради избрания Председателя ЦКК.
Пуго Б.К. фактически все дни бывает в МВД. Как-то приехал к нам, разбирался с бумагами. Дождался его, зашел к нему после 8 часов вечера и увидел на письменном столе стопу рваных бумаг. На другом столе стоп-ки блокнотов с грифом «Политбюро ЦК».
Я не успел поговорить, уточнить некоторые проблемы, как зашел член ПБ Гиренко А.Н. Посидели, попили чай, долго разговаривали. Но прощаясь, Пуго мне сказал:
– Давай принимай руководство. Я обговорил этот вопрос с Горбаче-вым и Ивашко. Они поддержали…
Первое, что мне напомнило о новых обязанностях, это куча почты, которые я раньше не получал напрямую: от Президента, от Генерального, от Предсовмина, от каких-то других организаций. Дополнительно Инфор-мационный бюллетень, который кратко освещает важные мировые ново-сти. Хочется хотя бы пролистать, но некогда. К тому же текущая работа. Прием своих сотрудников, выслушивание докладов, постановка задач. Конечно, я расписываю многие поручения другим заместителям, но на бу-маги уходит много времени.
Сегодня 5 декабря 1990 г. Опять на заседании Секретариата я один. Борис Карлович осваивает свою новую должность. Обсуждался главный вопрос: «О позиции КПСС в отношении к Союзному Договору». Это сей-час любимый документ Президента. Сам Договор еще не готов, а об от-ношении к нему уже обсуждают. Я услышал от некоторых участников это-го совещания, ничего полезного и конкретного они не уяснили. У меня та-кое же мнение. Обговорили также вопрос о 4 Съезде Народных депутатов СССР. 
Что-то сегодня на меня повеяло холодком от позиции лидеров пар-тии за наше будущее. Говорят то, что надо в таких случаях, но проскаль-зывают нотки неуверенности. Какая-то обреченность у коллег перед напо-ром антисоциалистических сил и радикалов. А те еще больше наглеют. Они жмут, а мы жмемся. ЦК, Секретариат, аппарат пока не могут найти нужных рецептов для деятельности партийных комитетов в такой ситуа-ции. Те стонут, массово идет поток информации и обращений в свой глав-ный штаб. А штаб молчит.
Борис Карлович тоже не совсем уютно чувствует себя. Назначен Президентом 1 декабря прошлого года, а до сих пор (сегодня 17 января 1991 г.) еще не утвержден.  «Завалил» его Собчак А.А., задавая вопросы на какой-то Комиссии Верховного Совета:
– Почему Бакатина назначал Верховный Совет, а освобождает Ко-митет?
– А есть ли Заявление самого Бакатина об отставке?
         – Почему нет отчета Бакатина и т.д.
Борис Карлович «завис». Мы его тоже не выводили из Председате-лей. А вдруг вернется?  Я бы очень хотел этого. Был у Ивашко В. А. Он говорил с Горбачевым при мне и обо мне. Оба настаивают, чтобы я занял место Председателя ЦКК. Я ответил отказом. Еще раз нарушать Устав КПСС и Положение о ЦКК, я не буду. Я высказал свои мотивы:
1. Я генерал. Приучен к дисциплине. А нарушив партийные доку-менты, значит дать еще один повод для критики партии;
2. Я не знаю специфику гражданской партийной работы;
3. Я не знаю экономику;
4. Я люблю работать как профессионал, а не дилетант.
Все эти мои доводы не были приняты. Мне сказали, партии нужны дисциплинированные, твердые люди, а это есть у военных. Высказал эту же точку зрения и Борис Карлович. Он тоже отверг мои доводы и предло-женные мной кандидатуры из состава заместителей и членов ЦКК на ме-стах. Среди них было несколько вторых секретарей обкомов и ЦК респуб-лик. Неожиданно для меня Пуго, как-то даже со злостью, так отозвался о вторых секретарях ЦК республик, обкомов партии, что это было для меня новым:
– Их назначали вторыми секретарями потому, что от них хотели из-бавиться в ЦК и направляли в республики. – Вот те на? А я-то был уверен, что вторыми секретарями назначались особо талантливые работники.
Даже по этому поводу (назначения Пуго Б.К. Министром – авт.) много критики было в адрес Горбачева. Возмущенную записку передал Горбачеву лидер движения «Инициативный съезд» Тюлькин В.А., член ЦК КПРФ: «это очередное игнорирование мнения коммунистов, всей пар-тии»… 

В новой должности
Собравшийся в январе 1991 г., Пленум ЦКК КПСС избрал меня с формулировкой: «исполняющий обязанности Председателя ЦКК КПСС».
Теперь я должен был представиться совместному Пленуму ЦК и ЦКК в новом качестве. Понимал, что это такое. Это экзамен. Это смотри-ны новичка в должности. Б.К. Пуго  был известен в этих кругах, а я еще не выходил на эту трибуну. Естественно, я тщательно готовился к выступле-нию на предстоящем двумя днями позже Пленуме ЦК партии. Хотелось выглядеть как-то получше. Это естественно для новичков.
Началось с того, что опять Горбачев допустил тяп-ляпу. Меня уже утвердили в новой должности, а в Президиум партийного Пленума при-гласили Пуго Б.К., как, якобы, представителя ЦКК. Борис Карлович понял неловкость своего положения, но почему-то промолчал. Мы, заместители, сидели на первом ряду в зале. Горбачев уже вышел на трибуну, но здесь к нему быстро подошел Шенин Олег Семенович и что-то шепнул на ухо. Горбачев, стоя за трибуной и уже открыв доклад, закивал головой и при-гласил нас, т.е. меня и трех заместителей в Президиум. Вице-Президент Янаев Г.И. встал, пересел на второй ряд и пригласил меня занять его место в первом ряду Президиума. Горбачев хоть бы извинился, что допустил та-кое. Но с него как с гуся вода.
Когда пошли прения, Михаил Сергеевич повернулся ко мне (я сидел через одного от него)  и я понял, что он хочет что-то сказать мне. Слышу не громко: 
– После Гуренко выступаешь ты.
 – Я кивнул головой и ответил: – Да! Я готов.
Горбачев: – Давай! Набирайся кислороду и вперед…
Эта дословная фраза должна была мне показать его поддержку и пожелание успеха. Так я понял. Когда же я стал выступать и критиковать тех, кто «работает против партии» Горбачев резко развернулся в мою сторону и я понял, что он этого не ожидал. Зал стал шуметь и требовать называть фамилии. Этим я скомкал свое выступление, об этом мне многие потом говорили, подразумевая в трусости. Я назвал только одну фамилию академика Шаталина С.С., но зал требовал каждую позицию, каждый факт подтвердить фамилией. А у меня не было уверенности в каждом деянии. Но зал шумел. Горбачев постучал по микрофону и просил:
– Дайте же закончить.
Я завершил свою речь. Расстроен. Но здесь ко мне наклонился си-дящий рядом Пуго и сказал: – Правильно, что не назвал фамилии. Высту-пил нормально. Не переживай.
После этого Пленума мы приступили к делу, о котором раньше даже и не думали. Но послесъездовские «каникулы» аппарата ЦК (по четыре месяца некоторые не были утверждены в должностях– авт.) подтолкнули нас: надо что-то делать. Начали советоваться, все ближе приближались к мысли разобраться с обстановкой в самом ЦК. Желание было единодуш-ным у членов Президиума. Но мы не имели опыта, как это лучше и пра-вильнее осуществить. Потом как-то быстро пришли к единому выводу: надо бы познакомиться, в первую очередь, с работой самого Политбюро, Секретариата и ряда отделов ЦК КПСС. 
После съезда прошло больше шести месяцев, а на секретариатах за-меститель Генерального секретаря равнодушно воспринимает сообщения, что необходимые планы не доработаны, кадры не полностью подобраны, многие поручения не выполняются, выезды в низовые организации стали редкостью. К тому же основные мероприятия, которые обязаны были про-вести Политбюро и Секретариат по реализации решений съезда не состоя-лись. По многим признакам было заметно, что Генсек больше занимается другими проблемами и почти не уделяет работе Политбюро. Даже сам не присутствует там, где ему просто необходимо было быть. Заметно было, что после съезда аппарат ЦК фактически стал работать с меньшим напря-жением. Такого, как вспоминают старожилы, в этом заведении раньше не наблюдалось. В аппарате КПК я застал одного инспектора, которого взя-ли в ЦК еще при Сталине. Так он болью вспоминал, какой слаженный был аппарат в те и последующие годы и как он «разболтался» ныне. Даже ин-формацию специально не надо было собирать. Все наяву. Под крышами многочисленных цековских зданий работали тысячи людей. Многие были хорошо знакомы между собой и сталкиваясь в коридорах, переходах, приемных использовали эту возможность просто поговорить, узнать что-то новенькое. Один вопрос волновал людей: – Что же будет дальше? – И на внутренних совещаниях тоже поднимался этот вопрос. Расходились по кабинетам, но продолжали размышлять, дискутировать. Неопределен-ность! Вот это слово как бы давлело над всем прочим. 

Реализуем полномочия, данные нам съездом
 В Президиуме ЦКК все-таки единогласно приняли решение ознако-миться с деятельностью Политбюро, Секретариата, ряда отделов аппарата ЦК КПСС.
Нам было понятно, что надо воспринимать и как-то откликаться на все, что происходит в партии, в самом штабе. Надо было как-то реагиро-вать на обращения и возмущения из низовых организаций. И большая часть возмущения была с упоминанием фамилии Горбачева. Поэтому Пре-зидиум ЦКК решил как-то включиться в проблемную ситуацию, показать коммунистам, что созданный на съезде новый орган функционирует.  Бо-лее того, решили начать изучение вопроса с верхних эшелонов. Это реше-ние не скажу, что далось легко. Впервые мы не должны были испрашивать у кого-то разрешения. Информация или советы с кем-то просто сорвали бы наши планы. Нас бы втянули в ненужную дискуссию, согласование и просто увели бы в сторону. Возможно, нас бы и уговорили..
В феврале 1991 г., когда сформировалась наша структура, когда утвердили штаты, мы стали прогнозировать свою деятельность. Восполь-зовались открытыми возможностями нашего «Положения» и начали под-готовку того, о чем думали и до этого. А задумали большое: изучить в ме-ре доступности работу и деятельность аж! самого Политбюро, Секретари-ата и отделов ЦК.  Это было первой серьезной проверкой нашей принци-пиальности и способности на самостоятельность действия.
 Нас, как новую структуру в партии, а точнее в самом ЦК, после съезда просто не признавали. И это непризнание имело начало с кабинета Генерального. Не было ни одного жеста, где бы Горбачев поздравил нас после съезда с избранием, обратил бы внимание руководителей партийных организаций на новую структуру, ее задачи и возможности, дал бы какие-либо советы. Ни в одном выступлении даже не упомянул об этом.  Даже на встрече с ним, о которой даю подробно, не прозвучали пожелания, кото-рые даются в таких случаях.  Поэтому такой «выход» ЦКК на арену пар-тийной работы для многих был просто непонятен. Даже руководители от-делов ЦК (а это секретари ЦК –авт.) не могли уяснить с какой целью, а главное, с чьего разрешения вдруг к ним «нагрянули» с проверкой. У не-которых, кого мы поставили в известность о таком заходе, округлялись глаза и на их лицах было написано: – Вы что, мальчики? Того?
Да, дело доходило до того, что нам, начиная с Общего отдела ЦК, подчиненном только Генсеку, вначале не давали даже документов. Тем бо-лее не подпускали к ЦКовским материалам членов созданной комиссии, прибывшим из местных партийных организаций. Я, занимая должность первого лица в ЦКК, понимал свое положение и поэтому мне лично при-шлось проводить «ознакомительные» беседы с отдельными секретарями ЦК, заведующими отделами и зачитывать им выдержки из Положения.  Некоторым пришлось процитировать последнюю фразу «Положения о ЦКК КПСС», которая сформулирована так: «Члены ЦКК КПСС вправе пользоваться всеми документами партии».
Да, мы хорошо представляли, на что мы замахиваемся, какое дело затеваем. Не скажу, что проверке предшествовала широкая реклама. Де-лали все спокойно, в разумности объема информирования каждого участ-ника проверки. Сформировали квалифицированную работоспособную ко-миссию. Возглавил ее Алламурадов Бари Алламурадович, Председатель Совета федерации профсоюзов Узбекистана, член ЦКК КПСС. Собрали всех членов комиссии в Москве. Надо было основательно посоветоваться по проблеме. Провели что-то похожее на инструктаж, но не поверхност-ный, а квалифицированный, фактически с нового, глубокого изучения По-ложения. Так же внимательно просмотрели и новый Устав КПСС. Я и за-местители хорошо знали эти документы. Положение о ЦКК КПСС сами разрабатывали. Я вот некоторые посланцы республик и областей, как убе-дились, еще не глубоко вчитались в эти путеводители.   
Наконец-то, взялись за серьезное дело! Дело-то новое. Впервые в истории партии Контрольная Комиссия проверяет ее высшие руководящие органы. Мы не торопились.  Рассматривали и решали возникающие про-блемы постепенно, не торопясь. Тщательно отработали методику провер-ки. Разделились на группы. Одну, небольшую часть комиссии оставили здесь, в Москве, для изучения работы выбранных отделов ЦК. Большин-ство же разъехались в республиканские и областные организации, наме-ченные для изучения. 
Я умышленно не включил в рабочие группы своих заместителей. Чтобы не было давления. Мы взяли на себя задачу постоянного общения с контролерами, держать все нити управления и контроля в Центре. Мы не могли допустить, чтобы где- то возникли конфликты, чтобы проверяющие показали свою некомпетентность. Я лично убедился, что все члены группы подготовлены хорошо. 
Работали члены комиссии не спеша, основательно вникая во все ин-тересующие нас проблемы. Периодически мы созванивались, обсуждали проблемы, предварительные результаты. Чтобы не уходила информация на сторону, мы даже все комиссии заслушивали раздельно. Каждая группа не была посвящена в проблемы другой, особенно по итогам проверки высших органов партии. Это потом, в узком кругу, обобщалось все, нара-ботанное мелкими группками, в единый, цельный документ.
 Ближе к окончанию работы становилось ясно, что картина вырисо-вывается не радужная. У нас день ото дня появлялось большое разочаро-вание от деятельности высших руководящих органов партии, как на ме-стах, так и в центре. Нет Политбюро как эпицентра политической мысли. Видна ошибочность формирования этого органа на последнем съезде, ко-гда в состав Политбюро по положению входили все первые секретари ЦК компартий республик. Секретариат не стал органом исполнения решений партии.
Сформировали редакционную комиссию с участием наиболее квали-фицированных работников аппарата ЦКК. По итогам проверки была под-готовлена Записка, которую несколько раз «прокрутили» и просмотрели по каждому эпизоду, по каждому выводу.
Мы отдавали себе отчет и уровень ответственности за каждый факт, за каждое предложение, за каждое слово, каждый вывод. Комиссия шли-фовала и редактировала каждую фразу. К спорным умозаключениям воз-вращались не однократно.  Здесь все было важно, вплоть до расстановки запятых.
Когда Записка была готова мы теперь уже не стали скрывать матери-ал от Секретариата ЦК. Я настолько хорошо знал итоговый текст, что в любой момент мог встречаться с любым оппонентом и вести конкретный диалог. Договорился о встрече с Ивашко В.А. Прежде чем направлять За-писку по официальным каналам, просто необходимо было ознакомить его. Заодно я проинформировал и Олега Семеновича Шенина.
Владимир Антонович прочитал очень внимательно. После этого со-стоялась не простая беседа «тет а тет». Он очень болезненно воспринял в целом негативный тон Записки, резко выразил несогласие по принципи-альным вопросам, стал рассуждать, что больше получит партия – вреда или пользы. Опять намек на усложняющуюся политическую обстановку в стране: «О ней же узнают. У нас  (в ЦК – авт.)  много информаторов. Ее же не скроешь…».
Позвонил при мне по громко говорящей связи Олегу Семеновичу:
 –  Ты читал?
 – Читал. Я не согласен по ряду позиций.
         А иного я и не ожидал. Ведь он (Ивашко В.А.), как второй секретарь, отвечает персонально за организацию работы прежде всего аппарата ЦК. Понятна и реакция О.С. Шенина, члена Политбюро, отвечающего за пар-тийную работу. Я обещал еще раз обсудить спорные вопросы с коллегами и, если у нас не хватит аргументации, эти позиции снимем. Ивашко был не согласен с тем, что Секретариат слабо руководит работой комиссий ЦК, что отсутствует система выступлений членов Политбюро ЦК и что–то еще. 
       На финальной стадии мы стали чаще собираться более узким кругом (заместители председателя, руководители подгрупп комиссии – авт.), За-писку несколько раз обсудили по частям. Я рассказал коллегам о встрече с двумя руководителями ЦК, их реакции. Мы прислушались к возражениям секретарей ЦК, Ивашко и Шенина. Где-то чуть-чуть подправили редакци-онно, где-то смягчили оценки. Но не по принципиальным оценкам. Ребята хорошо поработали на местах и у нас был бесспорный материал. Я знал, что на нас жалобы были из республик и областей. Звонили, будто бы и Ге-неральному. Там тоже не ожидали такого захода на них. А как же само-стоятельность компартий союзных республик, записанная в новом Уставе? 
Интересно, что и к нам не обращались за разъяснениями. Просто возмущались. А мы делали свое дело и редактировали итоговый документ. Потом, как полагается, этот документ на определенное время был положен на «вылежку» в сейф. В аппарате ЦК традиционно не делали торопливости при подготовке важных документов. Любой документ должен «отлежать-ся».  Под этим понималось время, когда еще и еще раз авторы и лично от-ветственный за документ анализировали его в целом и по частям, возвра-щались к каким-то отдельным позициям, уточняли факты, окончательно редактировали текст. Когда уверенность в качестве документа была пол-ная, его направляли адресату для принятия решения.
Впервые за историю коммунистической партии
Вот дословный текст препроводительной записки. Как видите, адрес коротко: ЦК КПСС, без указания должности и фамилии получателя. По партийной процедуре для такого органа как ЦК формулировки документа должны быть очень емкими, аргументированными. У нас, полагаю, это получилось. Записка была убедительная, доказательная.
                ЦК КПСС
Направляем записку «О некоторых результатах ознакомления с ме-рами ЦК КПСС по укреплению дисциплины в партии»
Исполняющий обязанности
Председателя ЦКК КПСС                Е. Махов
6 марта 1991 г.

 По установленному внутрипартийному делопроизводству если за-трагивались интересы Политбюро, даже Секретариат не имел права ее рассматривать без первоначального ознакомления Генерального Секрета-ря. Право первого чтения и наложения резолюции принадлежало только Генсеку. В последующем, как это и было принято, он должен был ее направить со своим мнением и решением членам Политбюро и Секретарям ЦК. Возможно, еще кому-то. Но обязательно с резолюцией и подписью. Это означало, что дальше принимать решения было в компетенции ниже-стоящей инстанции. Как правило, второго секретаря.
Однако, эта Записка без резолюции пролежала долго. Я подписал ее 6 марта и до июльского Пленума ЦК реакции Горбачева не было (а фак-тически она так и не увидела света). На неоднократные мои обращения к помощникам Генерального, ко второму секретарю ЦК Ивашко В.А. вра-зумительных ответов не было. Я хотел просто уточнить, доложили ли Ге-неральному секретарю ЦК КПСС эту Записку. Такой важности документ длительное время лежит без решения, без резолюции первого лица.  Есте-ственно, Секретариат тоже не мог выработать позицию, ибо не знал мне-ния Горбачева. Ведь речь шла, по существу, об отрицательной оценке деятельности Политбюро и аппарата.
Что же мы отразили в Записке?
Сама записка получилась по меркам ЦК большая. Не буду утомлять читателя всем текстом, приведу только наиболее существенные выдержки из этого документа. Сейчас он в Архиве. У меня сохранился ксероксный полный вариант этого послания. Делаю это впервые. Когда-то приходит срок открывать неизвестные страницы истории. В помощь читающим за-мечу: все, что в кавычках – это из подлинного документа, выделенное счи-таю наиболее важным.
Во–первых, о названии. Почему «не о недостатках в работе ПБ, Сек-ретариата, а «О некоторых результатах ознакомления с мерами ЦК КПСС по укреплению дисциплины в партии»?
Надо знать, как говорится, требования к психологии документов ЦК для «внутреннего потребления». Этот фолиант адресован ЦК КПСС, что означает лично Генеральному. Поэтому лаконичность не есть свидетель-ство противоположное сущности.
Почему «результаты ознакомления», а не изучения, не проверка? Повторюсь. Для такого уровня мы не могли взять на себя смелость напи-сать: «изучили», ибо это слово претендует на многое. А вот «ознакоми-лись» – это и тактично и солидно. Впервые в истории партии кто-то позво-лил себе «ознакомиться» с вопросом, а как же работает наше любимое По-литбюро? «Изучили», «проверили» – это любимый и избитый лексикон тех, у кого возникает желание создать видимость жесткого документа, а аргументов не достаточно.
Почему «по укреплению дисциплины», а не деятельности ПБ и дру-гих? Да потому, что деятельность этих крупнейших органов настолько обширна, что это не входило в цели проверки. А под словом «дисципли-на» предполагается дисциплина партийная, дисциплина по выполнению основных партийных документов – Программы и Устава партии. Под сло-вом «дисциплина» подразумевается личная дисциплинированность выс-ших руководителей по выполнению возложенных на них обязанностей партийным съездом. Это же предполагает личную ответственность за ис-полнение предписаний основополагающих партийных решений.
И, в конечном счете, препроводительная не для глаз тех, кто обраба-тывает документы, регистрирует, раскладывает по папкам, разносит по кабинетам, подшивает (технические работники). Она не должна привлекать внимания посторонних. Главное содержится в основном документе. А его читать всем не полагается.
Теперь смотрим сам документ. Здесь идут уже более прямолинейные формулировки.
«Центральная Контрольная Комиссия проанализировала прово-димую ЦК КПСС работу по укреплению дисциплины в партии после XXVIII съезда. Изучено состояние внутрипартийной дисциплины в ряде районных, городских, областных, краевых партийных организациях Ком-партии РСФСР, Украины, Белоруссии, Узбекистана, Казахстана, Туркме-нии».
Как заметит читатель, мы бросили широкую сеть, охватили с про-веркой крупнейшие партийные организации страны снизу до верху. Начинали изучение с первичек и шли до верхних эшелонов.  Как было то-гда принято, что-то надо отмечать и позитивное. Без этого не формируется ни один солидный документ. Ведь не бывает такого, что все черно. Где-то должны быть проблески. Разве вся жизнь в партии встала? Такого не мо-жет быть. Поэтому ограничились обтекаемыми фразами: «что, Централь-ный Комитет партии, его Политбюро и Секретариат, четко следуя полити-ческому курсу, выработанному  Съездом КПСС, проводят большую орга-низаторскую и политическую работу по практической реализации Про-граммного Заявления, решений и резолюций съезда, положений Устава КПСС, направленных на обновление партии». 
Для грамотного партийца фразы «четко следуя» (а разве можно иначе?), «проводят» (а как проводят? результативно или нет?) не несут никакой оценочной нагрузки. Обыкновенная дань вежливости. Что, к при-меру, означает такая запись: «Прошедшие Пленумы Центрального Коми-тета  КПСС, на рассмотрение которых вносились актуальные вопросы жизни партии, отличаются конкретностью и деловитостью». Даже самый острый разговор – это еще не свидетельство партийных достижений. Принципиальность и остроту вносили в еще теплящуюся жизнь партии прежде всего участники Пленумов, боевые руководители региональных партийных комитетов: Иван Полозков  (РСФСР), Борис Гидаспов (тогда еще Ленинград), Альфред Рубикс (Латвия), Станислав Гуренко (Украина), Анатолий Малофеев (Белоруссия), Миколас Бурокявичюс (Литва)  и неко-торые другие из областей и краев. Но ЦКК не могло в лоб сразу начинать с недостатков. Вот поэтому и пришлось заниматься словесной эквилибри-стикой.
А далее и начинается то, ради чего мы (Президиум ЦКК) и подняли бучу. В Президиуме хорошо знали о положении дел в руководстве пар-тии, а от наших членов ЦКК – в местных партийных организациях. Но нам надо было провести свое изучение вопроса на местах, дабы не быть обви-ненными в пользовании только бумажной отчетностью. 
Читаем дальше Записку: «Практически во всех звеньях партийной структуры снизился уровень исполнительской дисциплины, неудовлетво-рительно выполняются постановления партийных органов (понимай – ЦК КПСС) и свои собственные. Многие постановления Политбюро и Секретариата не доходят до местных организаций, ознакомление с ними ограничивается узким кругом партийных работников областного и крае-вого уровня».
Позволю кратко прокомментировать выше написанное.
«Практически во всех звеньях неудовлетворительно выполняются постановления...». Это же – коллапс партии! Что же это за партия, если перестали считаться со своими партийными обязанностями на всех уров-нях?   Первые секретари читают постановления Политбюро или Секрета-риата, а потом их подшивают в архив. Не только не организовав работу, но даже не доводя до низовых организаций. Когда такое было?  Да за это немного раньше (не намекаю на 1937 год) не одна голова бы «слетела с плеч», т.е. с должности. И далее в нашей Записке дается удручающая кар-тина состояния партийных дел, как результат деятельности ЦК. 
«В ряде мест свертываются партийные структуры. Количество пер-вичных партийных организаций в 1990 году сократилось на 16, 5 тысяч, цеховых – на 63 тысячи, партгрупп – почти вдвое. Продолжается выход коммунистов из КПС, ее численность уменьшилась на 2,7 млн. человек. Резко сократился прием в партию, особенно из числа рабочих, колхозни-ков и молодежи».
Теперь конкретно по каждой проверенной структуре ЦК.
Как же выглядят Политбюро и Секретариат?
О Политбюро ЦК запись такая: «Нет четкого разграничения функ-ций между Политбюро, Секретариатом и Комиссиями ЦК КПС, не разра-ботаны регламенты их деятельности. В организации работы Политбюро отсутствуют должная системность и плановость. За истекший период на пяти заседаниях Политбюро рассмотрено всего 4  вопроса, имеющих общепартийное значение.  Решения по остальным 115 приняты опросом, в том числе постановление об итогах XXVIII съезда КПСС, требовавшее коллективного обсуждения. Осталось не выполненным решение о прове-дении в сентябре – октябре 1990 г. Пленума ЦК по рассмотрению задач, вытекающих из документов XXVIII съезда партии».
Далее: «Недостаточная требовательность предъявляется к подготовке документов. Допущена волокита при доработке мероприятий по реализа-ции предложений и критических замечаний, высказанных делегатами, ко-торые поступили в комиссии и отделы ЦК КПСС для исполнения лишь в декабре 1990 года (напомню, съезд состоялся в июле и на эту работу отво-дилось три месяца).
И эти партийные срывы сразу после съезда!? Хотя Уставом партии не оговорено о периодичности заседаний Политбюро ЦК, но в той поли-тической обстановке по крайней мере раз в месяц Политбюро должно бы-ло бы собираться. Таким образом, к моменту проверки должно быть про-ведено минимум 7 заседаний.
План реализации критических замечаний и предложений? Да на это дается максимум месяц! Это первое, с чего начинает работу любой вновь избранный партийный орган.
Мягкую мы сделали формулировку: «недостаточная требователь-ность к подготовке документов Политбюро». ЦК партии во все времена задавал хороший пример работы с документами. Это была высшая школа делопроизводства! И…вдруг такое состояние? Хотя аппарат не претерпе-вал разительных перестановок. Видимо, дело упирается в спрос.
По Секретариату ЦК КПСС даю без комментариев, полагая, что и так все ясно: «В работе Секретариата ЦК КПСС организация исполнения партийных решений еще не стала важнейшей функцией (По Уставу КПСС это главная и важнейшая функция этого органа – авт.). Почти 80% принимаемых им постановлений не имеют конкретных сроков испол-нения, не содержат поручения членам ЦК. По состоянию на 1 января 1991 г. на контроле находилось 12 постановлений Политбюро, по девяти пору-чениям в них сроки  исполнения истекли. Из 104 стоящих на контроле постановлений Секретариата ЦК по 14 сроки нарушены. Каждое четвер-тое поручение секретарей ЦК исполняется более трех месяцев. Доку-менты о выполнении партийных решений вносятся, как правило, без про-верки фактического положения дел на местах». 
По комиссиям ЦК КПСС не буду давать цитаты и загружать читате-ля. Что спрашивать с комиссий, которые хотя и избраны съездом, но рабо-тают на общественной основе, если безобразия творятся непосредственно в Политбюро и Секретариате?
Фактически, комиссией ЦКК была дана отрицательная оценка ра-боте Политбюро и Секретариата. Кстати, такое же предложение «признать работу ЦК, Политбюро и Секретариата ЦК за отчетный период неудовле-творительной» делегаты съезда (Родионов А.В. (Москва) и др. вносили в резолюцию XXVIII съезда. Но этот пункт не прошел при голосовании .   
Оценка отделов не лучше.
Доведу коротко, выдержками. В целом характерным для стиля ра-боты аппарата ЦК КПСС стало бумаготворчество, работа на себя. Ап-паратом «тратиться много сил на составление многочисленных справок, докладных записок, проектов документов, по которым не принимается ни-каких решений и они не получают практической реализации. Работники отделов ЦК мало бывают в партийных комитетах, первичных организаци-ях, трудовых коллективах. За 1990 г. некоторые из них не более двух раз побывали в командировках, а половина вообще не выезжала на места. Уровень исполнительской дисциплины в отделах не отвечает возросшим требованиям.
Организационно – партийный отдел (ведущий!) медленно пере-страивает стиль и методы работы в новых условиях…К примеру, по суще-ству, пущено на самотек проведение зональных совещаний секретарей первичных партийных организаций (а это решение съезда!). В работе 400 из них приняли участие лишь 18 работников аппарата ЦК.
В деятельности идеологического отдела «не стало главным выпол-нение поручения XXVIII съезда по разработке проблемы обновления идеологической работы». Дальше продолжать перечислять недостатки этого отдела нет смысла. Их полно по всем основным направлениям. Если посмотреть Стенограмму съезда, то больше всего острой, предметной кри-тике подвергся этот отдел и его руководитель член Политбюро т. Медве-дев В.А. А за спиной Медведева скрывается деятельность господина Яко-влева А.Н., о котором ныне в прессе открыто говорят как о предателе Ро-дины, наставнике и помощнике Горбачеву в развале СССР.
Серьезные замечания, а главное, по приоритетным, важнейшим направлениям деятельности высказаны также в адрес отделов Социально – экономической политики КПСС, Аграрной политики КПСС, Управления делами, Общего отдела ЦК КПСС. Эти ведущие отделы и взяты нами не случайно для проверки. Не привожу здесь примеры, дабы не увеличивать объем документа.
Боже мой! Если бы так работала какая-либо первичная  партийная организации, секретаря при первой же проверке сняли бы. А здесь Полит-бюро ЦК, Генеральный секретарь, заместитель Генерального Секретаря ЦК КПСС, заведующие отделами ЦК позволяют себе так относиться к сво-им обязанностям.
 На этом изложение Записки в сокращенном варианте закончу. До-бавлю только по парткому аппарата ЦК КПСС. «Партком не оказал существенного влияния на ход реорганизации структуры аппарата, созда-ние необходимого морального климата, по существу самоустранился от решения судьбы коммунистов, высвобождаемых в результате сокращения штатов. Партком слабо руководит работой парторганизаций отделов… В ряде отделов по полгода не проводятся партийные собрания». И т.д. и т.п. Остается только назвать фамилию секретаря парткома ЦК КПСС: Ря-бов В.В. – заведующий Отделом гуманитарных наук. Это он выступил (не помню в какой-то газете) в августе (сразу после ГКПЧ)  и обличил лично меня в неправомерности исключения Яковлева из партии и личной пред-взятости. А ведь он присутствовал при рассмотрении персонального дела Яковлева А.Н. в моем кабинете. Молчал. А здесь сразу вылез на страницы прессы. Но …бог ему судья. Он был работником идеологического отдела ЦК и отсюда «бегут все провода». Яковлев был секретарем ЦК, ответ-ственным за идеологическую работу. И этому яковлевскому выкормышу было доверено руководить работой большого партийного коллектива на Старой площади? Когда он опубликовал свою статью, для меня все встало на свои места. Вот уж действительно по пословице: у чужого соломинку в глазу …
Генеральный секретарь игнорирует новый орган в партии
Повторюсь. По этому документу (Записке) решения принято не бы-ло. Горбачев ее скрыл от членов ЦК КПСС. Он сам Записке не давал хода.
Хотя я точно знаю, что он ее смотрел. Мне об этом сказал позже, уже после ликвидации ЦК, заведующий Общим отделом Валерий Болдин. Он находился, как бы сказать, ближе всех к Горбачеву, в доверительных от-ношениях. Горбачев доверял ему самые секретные вопросы.  Вот здесь бы нам проявить побольше решительности, воспользоваться положением, что «ЦКК по итогам ревизий составляет акты и доводит их до ЦК КПСС и ру-ководителей ревизуемых учреждений и предприятий, которые обязаны сообщить в ЦКК КПСС о принятых мерах». Но так как сроки для отве-та не были нигде обозначены, Горбачев и не давал ответа. А мы не про-явили настойчивости.
Я не могу согласиться, что о нашей работе по проверке Политбюро, Секретариата и отделов ЦК не знали в низовых партийных органах. Зна-ли. Мы провели специальный Пленум ЦКК, о проведенной работе я про-информировал аппарат ЦК КПСС на специально созванном активе, члены ЦКК, представители местных партийных органов довели материалы про-верки до местных руководителей. Но заметно было, что включились некие неизвестные силы и, как говориться, «перекрыли кислород». Явно не без советов таких как Яковлев, Фролов как по команде почти все партийные средства не заметили такого события. Многие не дали ни строчки.
Записка есть. Факты, мягко говоря, не благозвучные. Реакции со сто-роны проверенных инстанций никаких. Что же делать?
Добрые и умные советы я всегда получал от члена Политбюро, сек-ретаря ЦК КПСС Шенина Олега Семеновича. По моему мнению, в Секре-тариате кроме него и Фалина, ну еще двух– трех человек не было, с кем бы можно было посоветоваться, даже по закрытым вопросам. Например, по безучастности Генерального секретаря в связи с какими-то принятыми ре-шениями. Поэтому с Олегом Семеновичем я советовался наиболее часто. Он всегда рекомендовал наилучшие пути решения вопроса.  Конечно, многое упирались в необходимость доклада Первому. Эту задачу брал на себя О. Шенин. Никто из состава Политбюро, включая второго Секретаря ЦК, не решался побуждать Генерального к какому-то решению.
Записку (мое сообщение) обсудили  на Секретариате. В более откро-венной форме я здесь высказал все, что касалось работы организационно-партийного  отдела. Олег Семенович, как член Политбюро, хотя и был от-ветственен за многие провальные позиции, но, как говориться, не боялся переводить огонь на себя. А Горбачев, если он способен понимать, должен был увидеть себя в этой критике.
Итак, Записка была озвучена, принято постановление. Я выступал и детализировал некоторые проблемы. Секретариат находился в глупейшем положении, ибо для принятия полновесного решения многое не входило в его компетенцию. Надо бы принимать кардинальные решения, а Генераль-ный не реагирует, молчит. Поэтому приняли какое-то Постановление с оценкой работы Секретариата. Понимая, что это полумера, Ивашко, в по-рядке компромисса, предложил мне на первый случай, проинформировать об итогах проверки партийный актив аппарата ЦК, сделать более развер-нутые сообщения в каждом проверенном отделе. Так мы и сделали. Но ап-парату не была доведена Записка в той части, где раскрывалась деятель-ность Политбюро и Секретариата. И так было много нападок на штаб пар-тии, а здесь еще и этот неприятный документ.
Партийный актив аппарата ЦК состоялся 10 апреля 1991 г. Я доло-жил то, что считал нужным для этой аудитории. В основном о недостатках в работе отделов ЦК. Разговор получился хороший. Выступивший здесь же член Политбюро Шенин Олег Семенович поддержал меня, выводы ко-миссии   ЦКК и самокритично отозвался о сотрудниках подчиненного от-дела. Он образно довел до аудитории что такое Центральная Контрольная Комиссия, ее функции, партийные полномочия.  Я был ему благодарен за эту информацию, ибо некоторые, даже из числа руководителей отделов, не поняли принципиальных отличий и возможностей в деятельности между КПК и ЦКК. Отзвуки с этого партийного форума были позитивные.
Заведующие отделами (а это в основном Секретари ЦК –авт.) болез-ненно восприняли сам факт проверки. Им было просто не понятно, что та-кое возможно внутри ЦК. Заведующий Общим отделом ЦК КПСС Вале-рий Болдин, опытнейший и честнейший партийный аппаратчик, извинился за то, что первому визиту членов проверочной комиссии просто не придал значения и не позволил им начать работу. В дальнейшем таких казусов не возникало и работа шла по плану. После августа 1991 года Болдин тоже попал (не знаю, за что?) в Матросскую тишину вместе с группой ГКЧП. Его освободили раньше других по состоянию здоровья.
Я встретился с Валерием Ивановичем в конце 1996 года в одной из коммерческих фирм, где он трудился. Выглядел он не важно. Болезненный вид лица. Какая-то старческая походка. Подкосила его тюрьма. Даже глаза потускнели.
Встреча состоялась теплая, как будто мы были очень близкими дру-зьями. Действительно, мы ранее встречались, когда Борис Карлович уже работал Министром. У них с Валерием Ивановичем, как я тогда еще по-нял, действительно была крепкая дружба. Редко было, но иногда Борис Карлович только понятным условным шифром давал мне понять, что ве-черком подъедет и не один. Бутылка хорошего коньяка у меня всегда была в сейфе. Закрывались втроем – четвером у меня в кабинете и вели более чем откровенные разговоры о наступивших временах, о беспомощности руководства ЦК и лично Горбачева. И о чем-то другом обменивались мнениями, но разговор возвращался в рамки переживаний за ситуацию в стране.
За то короткое время, что я находился у Валерия Ивановича в офисе, к нему заходили люди, часто звонил телефон. Он успевал и ответить, и ве-сти беседу. Как и пять лет назад, был не многословен, собран. Давал отве-ты умно, лаконично, четко, деликатно. Чувствовался профессионал – управленец высокого класса. Он мне подарил с теплой дарственной надпи-сью свою книгу «Крушение пьедестала». Ох, и досталось же в этой, инте-ресно читаемой книге, Михаилу Сергеевичу, а еще больше его супружнице Раисе!
Мы вспоминали наши встречи в ЦК, все те опасения, которые в дальнейшем свершились. В ЦК хорошими аналитиками были Шенин О.С., Пуго Б.К., Болдин В.И., Бакланов О.Д., Фалин В. М. Занимая высокие должности, эти люди понимали о грозящей стране опасности, но сделать что-то не могли.
Фундамент партии под воздействием «пятой колонны» стал давать трещины. Списки разрушителей КПСС пополнялись членами ЦК, начиная с Архитектора перестройки Яковлева А.Н. Отдельные решения ЦК КПСС игнорировались не только некоторыми членами ЦК, но и целыми партий-ными организациями. Центральную Контрольную комиссию такое поло-жение заставило задуматься о своем месте и роли в данной ситуации. Раз-вернуться в полную силу Центральная Контрольная Комиссия просто не успела. Не было опыта и времени.
Но и довольствоваться проведенной работой мы не хотели. Вот по-этому после долгих внутренних дебатов, обсуждений с руководителями республиканских Контрольных Комиссий и решили вынести на повестку дня Пленума ЦКК вопрос «О дисциплине в КПСС». Формулировка по-вестки шла тяжело. Склонялись даже к повторению ленинской «О единстве партии». В Секретариате ЦК (мы советовались и с ними и не делали секре-та из предполагаемого обсуждения) тоже не во всем соглашались с нами. Мне с товарищами из руководства ЦКК пришлось выдерживать и аргу-ментированно отражать многие предложения. Крепко нас поддерживал О.С. Шенин. Практически я опирался в большинстве случаев на него. Я знал, что, если с ним проблемы согласовал, это гарантия дальнейшего по-ступательного движения и нам никто не помешает. Как ни странно, но пал-ки в колеса больше всего вставлял Секретарь ЦК КПСС Манаенков Ю. А., ответственный за оргпартработу.  Может быть потому, что я не считал его авторитетом в партийной работе и к нему просто не обращался.
Горбачев «удостоил чести» встретиться с Президиумом ЦКК
Я с сарказмом сделал такой подзаголовок потому, что Генеральный Секретарь ЦК КПСС, а точнее Горбачев М.С., равнодушно, как бы не за-мечал, что в партии образовалась новая контрольная структура, со специ-фическими задачами и достаточно широкими полномочиями и свободой действий в своем направлении.
Кстати, Горбачев, уже после того, как мы разобрались с Шеварднад-зе, видимо понимал, что и до него может добраться Центральная Кон-трольная Комиссия. Просуществуй партия еще несколько месяцев и персо-нальное расследование вслед за Яковлевым, было бы возбуждено против Генсека. Общеполитическая и партийная обстановка в стране была накале-на до предела и виновником происходящего открыто называли М.С. Гор-бачева. Перелистываю дневниковые записи, читаю о прошлом. Если еще в январе 1990 г. у меня оставалась маленькая надежда, что Горбачев (судя по речам) сможет навести порядок в стране, то уже к июлю этого года и таких надежд не осталось. Кровавые столкновения после Азербайджана, пошли по республикам. Ему говорили, особенно на XXVIII съезде партии нелицеприятные слова. А с него как с гуся вода. Практически на каждом Пленуме ЦК, на большинстве последних заседаний Политбюро и Секрета-риата имя Горбачева называлось только в отрицательном плане. Он даже однажды как бы обиделся, изобразил сцену недовольства и, якобы, добро-вольного ухода с поста.  Но это была проверка на реакцию членов ЦК на его капризы. Актеришко и не больше.
Мы, члены Президиум, имели свое мнение по Генеральному. Здесь собрались люди не робкого десятка. В душе все хотели бы освободиться от такого партийного лидера. Среди членов ЦКК было много смелых и инициативных людей и они разделили бы, если бы мы приняли такое ре-шение. 
Вспоминаю гневные тирады одного из членов  ЦКК КПСС (по мое-му, это был Алексеев Артур Николаевич, первый секретарь Якутского горкома) который доказывал, что надо удовлетворить «просьбу» Горба-чева (разыгранный им спектакль об уходе на одном из Пленумов ЦК – авт.) и отстранить его от партии. По-честному, многие в душе были такого же мнения, но партийная дисциплина обязывала нас поступать иначе. Пар-тию надо было сохранить. После проверки работы руководящих органов ЦК КПСС нам просто необходима была личная встреча с Генеральным секретарем ЦК.
Все-таки мы добились встречи членов Президиума ЦКК с Горбаче-вым. Она состоялась 1 марта 1991 года. ЦКК КПСС готовилась провести свой расширенный Пленум с приглашением членов Политбюро, руково-дителей партийных организаций союзных республик. В Уставе КПСС и Положении было заведено так. Если собирался Пленум ЦК КПСС, то в работе его имели право с совещательным голосом присутствовать любой член ЦКК и тем более члены Президиума ЦКК. Если же мы проводили собственный Пленум, т.е. Пленум ЦКК КПСС, то приглашения рассылали членам Политбюро и секретарям ЦК. 
Определившись с повесткой дня и организационными проблемами, мы, в данном случае, решили ограничить гостевое присутствие на нашем Пленуме ЦКК только членами Политбюро. Но по участию этой номенкла-туры в работе нашего Пленума необходимо было согласие Генерального секретаря. Для этого необходимо было послать телеграмму за двумя под-писями: Горбачева и Махова. К тому же накопилось ряд вопросов по предстоящему Пленуму ЦКК (прошел 4 марта 1991 г. – авт.), о которых было необходимо проинформировать Генерального секретаря. Хотя бы по повестке дня: «О дисциплине в партии». У нас все было готово. И доклад, и резолюция, и другие документы. Готовя этот Пленум, мы, естественно, по ряду вопросов советовались с Секретарями ЦК. Нашим незаменимым помощником выступал всегда и активно член Политбюро, секретарь ЦК КПСС Шенин Олег Семенович. Не без его помощи удалось «вытащить» Горбачева на это рандеву.
И вот наконец-то встреча состоялась. Члены Президиума ЦКК со-брались в известном по телепередачам в малом круглом зале Кремля. С Красной площади виден только купол этого здания. Здание, где был спу-щен флаг Советского государства и поднят флаг России.
Участники встречи с нашей стороны расселись. Разложили справки. Слева от меня оставили место для Горбачева. Справа сидел Пуго Б.К.  Мы, проявляя уважение к Борису Карловичу, приглашали этого человека на все ЦККовские мероприятия.  Мы не поднимали даже вопроса о выводе его из состава Президиума ЦКК, а он сам не проявлял инициативы. Мне лично было неудобно напоминать ему об этом. Посему он формально до марта 1991 г. считался Председателем ЦКК. Этот вопрос поднял второй секретарь ЦК Владимир Антонович Ивашко и он посоветовал Борису Карловичу написать заявление об отставке. Тот обратился с просьбой к Пленуму и она была удовлетворена. На Пленуме ЦКК 4 марта 1991 года я был утвержден исполняющим обязанности Председателя ЦКК до очеред-ного съезда КПСС (по Положению о ЦКК я не мог быть избран Председа-телем ЦКК, так как это прерогатива только съезда партии – авт.). Но, по-вторяю, мы приглашали Пуго Б.К. на все проводимые нами мероприятия. Как и в данном случае. 
Итак, долгожданная встреча назначена на 12 часов. За 10 – 15 минут мы, члены Президиума, подъехали к подъезду у Никольских ворот. Про-шли к лифту, поднялись на 3 этаж. Один из помощников Горбачева сопро-водил нас и вскрыл опечатанный кабинет. Перед кабинетом остался только начальник личной охраны Горбачева Медведев Владимир Тимофеевич.
 До прихода Генсека сидим, болтаем о том, о сем, но определенное внутреннее напряжение присутствовало у всех. Встреча неординарная. Время для партии тревожное. Горби почти отошел от партийных дел, за-нимается больше своим президентством.  Встреча с Первым лицом госу-дарства и партии – это ответственное мероприятие. Это не посиделки с се-мечками. Понимаем серьезность предстоящего разговора. Я прокручиваю в голове первые фразы. Занятый этими мыслями не заметил, как вошел в зал Горбачев. Встали. Поприветствовали. Он предложил сесть и сразу, не успев сесть, с ходу начал говорить. И первые его слова были:
–  Ну, что, контролеры? Пришли исключать…
Вот те раз! Мы готовились к определенному серьезному разговору, а здесь вопрос – шутка? Или действительно он так воспринял просьбу встретиться с полным составом Президиума ЦКК? Если бы стоял вопрос об исключении, мы бы к нему не пришли. Пригласили бы. Предваритель-но побеседовали бы. 
Только я успел еще раз напомнить о цели нашей встречи и предсто-ящем Пленуме с обозначенной повесткой, как Горбачев перехватил у меня инициативу и сел на своего любимого конька (демагогию). Он сразу овла-дел креслом председательствующего и пошел – пошел говорить. Сказать, что это была какая-то программная речь или пожелание собрату по пар-тии – не могу. Я пытался записывать за ним. Не успевал за обрывками мыслей. Какие-то рваные куски фраз. При попытке потом сложить во что-то цельное, получился полный винегрет. Не было не то, что стройности в размышлениях. Не было логики. Видимо, только одна мысль не давала ему покоя. Чаще других звучало слово – централизм. Надо де, найти ка-кую-то золотую середину в политической линии. С кем? С чем? Он не уяс-нял. 
Вот некоторые дословные фрагменты из его рассуждений (что уда-лось мне лично записать): «Политический централизм – это сейчас надо…», «это плод долгих размышлений», «что я должен сам доказывать, что я коммунист», «самый яркий пример самоедства – съедать собственно-го секретаря», «мы не хотим называться парламентской партией, но это не значит, что мы отрицаем парламентские методы», «политический центр – вот вокруг чего надо объединяться».
Михаил Кодин, один из заместителей Председателя ЦКК, выпустил книгу «Трагедия Старой площади», где также вспоминает об этой встре-че : 
 «Четверть часа без перерыва длился монолог Генсека на тему: как меня, горячо любимого всем прогрессивным человечеством, только что встречали в Белоруссии! Как восхищались моими выдающимися способ-ностями! Как мудро проводил я, ваш бесценный Генсек и Президент, среди тамошних коммунистов и простого народа взвешенную центристскую по-литику! По частоте упоминания этого термина – «центризм», тотчас стало ясно, что Генсеком завладела новая квазиидея». 
Не обижайся, Михаил Иванович, но, читая твои мемуары, мы с кол-легой по Президиуму ЦКК Евгением Елисеевым усмотрели там непомер-ное возвеличивание и своего «Я». По книге получается, что и в идее, и в организации встречи, и по всему ходу переговоров центральной  фигурой был только Михаил Иванович. Он вел диалог, он задавал тон, он…. Дру-гих коллег просто не видно было на этом поприще.  Зачем же так, уважае-мый коллега? Каждый из нас внес свою лепту в этот разговор.
«Центризм, центризм, центризм…» это слово порхало над столом эфемерно невесомой бабочкой, отзывалось в мозгу шаманским заклинани-ем…Вот одна дословная фраза: «Политический центр! Вот вокруг чего надо объединять…Ничего нового. Все для объединения».
Где и когда у Михаила Сергеевича возникла мысль о Центризме не знаю. Но он проводил ее повсюду при очередных выступлениях.  Так, при посещении японского парламента 17.04. 91 г. он сказал: «Центристская политическая линия, которую я отстаиваю, – это ориентация на ответ-ственность, устремленную к новому»   
Подали чай, традиционные сушки. Перед Генсеком, как повелось, поставили чашку с тонизирующим травным отваром. Горбачев прервал словоизвержение, отхлебнул коричневатую жидкость. Этой секундной па-узой я и не замедлил воспользоваться».
Вот здесь Кодин прав. Все так и было. Михаил Иванович начал за-давать неудобные вопросы, в том числе и о личном отношении Горбачева к новым контрольным органам партии. Тем самым органам, за которые высказалась XIX Всесоюзная партийная конференция и которые XXVIII съезд сформировал на выборной основе.
– Как и повелось, – пишет далее М. Кодин, – и на сей раз Михаил Сергеевич увильнул от прямого конкретного ответа на четко поставлен-ный вопрос, начал широкими словесными пассами перемещаться вокруг темы».
Я привел эти слова в плане подкрепления моего мнения, что не толь-ко у меня осталось неудовлетворенность от этой беседы. Кодин М.И. в той же книге пишет об этом с тем же чувством:
      «Разговор в преддверии Пленума с Генсеком, по общему мнению, по-лучился содержательным, принципиальным. Моему примеру (Ну, Миха-ил! Лишнее подтверждение, что от скромности ты не умрешь!) последова-ли другие руководители ЦКК, задали Горбачеву новые нелицеприятные вопросы. Попытались буквально выдавить из него признания по принци-пиальным вопросам. К сожалению, в полной мере сделать этого не уда-лось, ибо он, подобно ужу, ускользал от конкретных оценок, предпочитал обтекаемые, ни к чему не обязывающие формулировки ».
Иногда Горбачев шел в наступление на нас (здесь цитирую по соб-ственным записям): – О Единстве? Хотят поставить вопрос в духе X съез-да? Это не верно. Так нельзя!.
Он даже здесь не постарался правильно назвать повестку дня. При-шлось мне ему тактично напомнить, что повестка «О дисциплине в пар-тии»:
      –  Во – первых, Михаил Сергеевич не о единстве, а о дисциплине в партии. Во – вторых, почему «так нельзя?». Почему «это не верно?»
Тогда, он произнес несколько тирад, также записанных мною до-словно.  Представляю читателям самим разобраться в них. Дословно: 
– Не заформализуйте. Видение дисциплины как результат формиро-вания позиции. Мы должны изменить внутренний облик партии и ее имидж.
Или еще такая его подлинная словесная абракадабра:  «Нам в смыс-ле политики как в Чернобыльской трагедии. Там нужна ясность. Как в Чернобыле люди говорят: Вы нам скажите, там где до 15 бэр, можно жить? Будем жить. До 30 бэр? Можно делать и то, и то? Если только сеять будем, сеять…Так и нам должно быть ясно. К чему зовем людей?» – Вы что-нибудь поняли из сказанного? Я лично нет.
Но две здоровые мысли у него прозвучали:
 – Нам сейчас очень важно вытянуть, поднять экономику и объеди-нить здоровые силы, развалить все, что вокруг Ельцина. С этой стороны опасность.
Газета «Правда» на следующий день дала небольшую ТАССовскую информацию под заголовком: «Не упускать политическую инициативу». Но меня удивила реакция Горбачева на оперативность прессы. На следу-ющий день, т. е. 2 марта у Горбачева был день рождения. Мне позвонили и просили в такое-то время быть в зале заседаний Секретариата. Собра-лись все, кого пригласили. Пришел Михаил Сергеевич, обошел всех, со всеми поздоровался, а мне сказал:
 – Успели же быстро написать и дать. Я вчера слушаю, уже дают по телевидению.
Я спросил:  – Хорошо написали?
Он: – Хорошо! Как так вы успели?
Пользуясь возможностью, я сказал несколько слов и вручил папку с нашими поздравлениями к дню рождения от ЦКК. К нему подходили дру-гие участники сбора с поздравлениями. Потом вошли две девушки с под-носами. На них бокалы с шампанским. 
Вышеописанная встреча с Генеральным Секретарем ЦК в преддве-рии Пленума ЦКК нам была нужна. Я уже предполагал, что Горбачев лично не примет участие в работе нашего Пленума. Но и скрывать наши намерения не имело смысла. Мы хотели открыто заявить о нашей позиции, о планах и наше отрицательное восприятие некоторых действий со сторо-ны ЦК. Поэтому возникла эта идея встретиться с Генеральным, рассказать ему о замыслах Пленума, в целом о работе ЦКК после съезда партии, вы-слушать пожелания для нашей совместной деятельности.
Мы умышленно не довели до встречи с Горбачевым результаты про-верки деятельности Политбюро, Секретариата и отделов ЦК. Если бы «За-писка» легла на стол Генерального перед этой встречей, встречи с ним, да возможно и Пленума ЦКК бы не было. Этот документ я подписал и напра-вил ему 6 марта, т.е. на 5-й день после встречи.
Проработка вопроса о встрече с Генеральным Секретарем велась за-долго. Где-то около месяца, до того, как она состоялась. Первый разговор у меня состоялся с Борисом Пуго. В самых общих чертах. Хоть он уже был в должности Министра Внутренних Дел более трех месяцев, но мы его не обходили. По всем крупным вопросам советовались. Борис Карлович поддержал идею. Я сказал ему, что этот замысел был плодом коллектив-ного размышления членов Президиума. Ни у кого не возникло возраже-ний. Вторым, кому я рассказал о нашей идее, был Олег Семенович Шенин. Тот с ходу поддержал. Вместе с ним пошли к Ивашко Владимиру Антоно-вичу, второму секретарю ЦК. Если не считать нескольких маленьких ор-ганизационных уточнений и сомнений с его стороны, он тоже не возражал против такого шага. Это дало нам, а мне в первую очередь, право заняться очень основательно подготовкой к встрече. На таком уровне вопросы ре-шаются серьезно, продумываются до деталей все аспекты, все возможные вопросы. Я должен быть готов к ответу на любой вопрос деятельности ЦКК и потому Положение о Центральной Контрольной Комиссии знал как «отче наш». Поэтому немного не прав здесь М. Кодин, когда пишет в сво-их мемуарах :
– «Незадолго до Пленума Олег Семенович Шенин, который к тому времени фактически исполнял в КПСС обязанности второго секретаря ЦК (??? – это что-то новое! Он член Политбюро, курирующий вопросы орга-низационно-партийной работы в партии – авт.), сообщил нам, что 1 марта с руководством ЦКК желает (?) встретиться М.С. Горбачев..». Зачем же Михаил, ты отдаешь приоритеты тому, кто боялся этой встречи, долго не понимал замысла этого мероприятия, пытался как-то свести на нет значе-ние данной акции ЦКК. Надо бы написать, что нехотя принял предложе-ние, и под давлением…согласился.
Или запамятовал Кодин, или не известно почему, но здесь он умаля-ет роль Президиума ЦКК в этом мероприятии. Инициаторами встречи был не Горбачев и Шенин, а в силу возможностей участвовали все члены Пре-зидиума ЦКК. Я тоже вел долгие переговоры с Шениным О.С. и Ивашко В.А. о порядке и вопросах встречи.  Время шло, а ответа и решения не было. Посредником в наших переговорах был О. Шенин. Он чаще других заходил к Горбачеву, он был более авторитетным в Аппарате ЦК. Я знал, что Ивашко этот вопрос не решит, у него не хватит настойчивости. А Олег Семенович твердый человек. Он додавит Горбачева. И когда Горбачев все-таки согласился (а точнее сдался под аргументами Шенина), я вздохнул с облегчением. Пленум на носу, а с Генсеком лично не встретились, не про-информировали, не оговорили позиции. Элементарная культура обязыва-ет это сделать, не говоря уж о партийной этике. Вопрос принципиальный, поэтому я и хочу разъяснить, как все было на самом деле. Горбачеву навя-зали эту встречу, возможно, вопреки его желанию.
Почему я сам не пошел к нему? Две попытки были с моей стороны. Я просил помощника Горбачева доложить о моем желании встретиться. От-вета на последовало. Напомнил ему еще раз. Тот пожал плечами. Больше я не делал попыток стоять у него в приемной. Попросил Ивашко В.А. и Ше-нина О.С. доложить Горбачеву наши предложения. Михаил Сергеевич, как я полагал, не принимал меня. Президентские дела, видимо, отнимали у него много времени, а партийными проблемами якобы занимается его за-меститель Ивашко В.А.
Я уже знал некоторые свойственные Генеральному секретарю ЦК КПСС «причуды» и, честно, боялся их проявления в данный момент. Нам надо было во чтобы то ни стало провести наш Пленум ЦКК, а поэтому до Пленума лично встретиться с ним. Если бы мы направили ему письменно свои намерения, он бы мог наложить письменную резолюцию с предложе-нием о переносе этой встречи или даже Пленума ЦКК. Даже я не решался на прямой телефонный разговор. Не смотря в глаза, можно замотать раз-говор. Вот тогда все станет сложнее. Этого я и боялся. Причину он найдет всегда. Тогда все наши старания сдуются как воздух из проколотого ша-рика. Начинай сначала. Ведь Олег Шенин несколько раз ему говорил о встрече и все вхолостую.
Потом, прочитав воспоминания бывшего ГКЧПиста Г.И. Янаева, я натолкнулся на фразу, которая объяснила многое в характере Горбачева. Михаил Сергеевич мог отказать не только в решениях, но даже в разгово-ре ближайшему по должности к нему человеку, такому как вице – Прези-дент. Такого в практике взаимоотношений высоких руководителей трудно предположить. Читаю в воспоминаниях Геннадия Ивановича: «…я попы-тался дозвониться Горбачеву, дабы узнать его мнение по одной из жарких дискуссий на заседании Верховного Совета, но он на мои звонки не от-вечал ». 
Да! Такого не встретишь в практике общения государственных дея-телей. Президент не принимает вице – Президента? У меня тогда еще стоял прямой с ним телефон, но я не имел даже намерений о чем-то просить его по телефону. Заранее знал об отказе. Вот поэтому о помощи в организа-ции встречи мы просили Олега Семеновича Шенина, по-моему, единствен-ного, кого Горбачев  воспринимал.  Олег Семенович все-таки додавил Ген-сека.
Спросите, почему мы решали вопрос не через второго секретаря ЦК, а через Шенина О.С? Объясню. Через Ивашко В.А. решать проблемы бы-ло бесполезно. Очевидно, тот не пользовался авторитетом у своего патро-на, хотя тот его выпросил у съезда в свои заместители. Не знаю, ставил ли какие проблемы Ивашко В.А.  перед Горбачевым? Полагаю, их встречи были больше одностороннего информационного характера. А Олег Семе-нович имел волю и самообладание ставить вопросы и настаивать на их разрешении. Как жалко Олега Семеновича. Наверное, тюремное заключе-ние возымело свое действие. Он умер в молодом возрасте, вскоре после выхода из тюрьмы. У меня возник вопрос: почему после выхода из заклю-чения большинство, если не все члены ГКЧП, спустя некоторое время умерли?
После встречи Горбачева с Президиумом ЦКК, где мы посвятили его в содержания предстоящего нашего Пленума, у нас руки были развязаны и мы шли на свой Пленум с чувством исполненной обязанности.

Исторический для партии Пленум ЦКК КПСС
Состоявшийся 4 марта 1991 года Пленум Центральной Контрольной Комиссии КПСС – это, по существу, был первый наш «выход в свет», первое публичное заявление о себе. Этот новый по задачам и функциям партийно – контрольный орган показал коммунистам и партийным орга-низациям страны огромные потенциальные возможности во внутрипар-тийной деятельности партии. На наш взгляд, Пленум ЦКК, воскресивший ленинские принципы контрольной работы в партии, можно отнести к ис-торическим по новизне действиям.
Мой доклад, даже, несмотря на смягчение некоторых формулировок и выводов, произвел впечатление на присутствующих в зале. Мне об этом лично говорили некоторые участники Пленума. Впервые за всю историю нашей партии ее руководящим органам, как-то Политбюро, Секретариату, ряду отделов ЦК КПСС давались оценки их работы. Пленум обнажил многие слабые позиции руководства партии, раскрыл миллионам комму-нистов истинное состояние дел в партийном общежитии.
Сознаюсь. Где-то в доклад были вставлены фразы притянутые, фальшивые. Готовя доклад, мы советовались по отдельным формулиров-кам с секретарями ЦК, особенно со вторым – Ивашко Владимиром Анто-новичем. Некоторые, в том числе нижеприведенные, фразы в большей ме-ре принадлежат ему. Не все же в партии в черном цвете. Надо дать что-то хорошее. Так, дескать, полагается.
Вот некоторые из принятых нами формулировок (подчеркнутое):
«В товарищеском обмене мнениями с Генеральным секретарем ЦК, другими руководителями КПСС мы стремимся обсуждать самые острые проблемы жизни партии»
– «Центральный Комитет партии, его исполнительные органы, следуя политическому курсу, выработанному XXVIII съездом КПСС, сосредоточили усилия на практической реализации Программного заявления, решений и резолюций съезда, поло-жений Устава КПСС,  направленных на обновление партии».
Мой комментарий к этому абзацу: Как сосредоточили усилия, если с 13 июля, дня окончания съезда, до декабря в ЦК даже не сверстали план по реализации критических замечаний и предложений со съезда? Поло-женный срок – три месяца. В первичной парторганизации за это уже бы наказали секретаря.
Продолжаю цитировать предложенное и принятое нами:
– «В партийных организациях с одобрением воспринята активизация дея-тельности Секретариата ЦК КПСС, более системное рассмотрение про-блем, волнующих общество».
 – «В последнее время коммунисты почувствовали больше четкости, ясно-сти, определенности в работе Центрального Комитета.
В этих выдержках все, что подчеркнуто, навязанная нам фальшь. Надо понять наше (в Президиуме ЦК –авт.) возмущение, но отказать и пойти на открытую конфронтацию с секретарями ЦК мы просто не могли. Ненужные и не своевременные домашние разборки были бы кое–кому на руку.
Поэтому, если внимательно посмотреть доклад, можно увидеть, что эти формулировки были локализованы нашими выводами и особенно принятой Резолюцией.
Процитирую еще несколько выдержек из своего доклада и, полагаю, станет ясно, где правда.
Из доклада: «В условиях обострения идеологической и политической борьбы коммунисты остро ощущают свою идейную разобщен-ность…Немало коммунистов находится на распутье, не определились в своих идейных воззрениях. Во многом это связано со слабой научной проработкой проблем перестройки, размыванием социалистических иде-алов, раскольническими течениями…Спрашивается: – А чья в этом вина?   
   «Изучение реального положения дел на местах свидетельствует, что коренного перелома в организационном укреплении и идейном спло-чении партийных рядов пока не произошло. Это подтверждают результа-ты проведенного по просьбе ЦКК социологического исследования в вось-ми союзных республиках».
«По существу, в партии разладился механизм контроля и проверки исполнения. Многие документы ЦК поступают в местные партийные орга-ны с большим опозданием и практически не доходят до первичных орга-низаций, зачастую оседая в обкомах и крайкомах».
«Принятие нового Устава партии не повлияло на улучшение работы партийных организаций… реальностью стало принятие одиннадцатью компартиями союзных республик собственных уставов…парад сувере-нитетов и правовой нигилизм перешли в нашу практику».
А теперь наложите эти выводы на те, предложенные победные фан-фары.
В докладе некоторые деятели партии (прежде всего Горбачев М.С. и  Ивашко В.А., ) не смогли не усмотреть прямого упрека в свой адрес. Не им ли  адресованы слова: «А кто по-настоящему встал на защиту Ивана Кузьмича Полозкова – первого секретаря ЦК крупнейшего в партии отря-да коммунистов? …чтобы оградить от травли члена ЦК Леонида Петро-вича Кравченко? …от оскорблений, которым подвергался второй секре-тарь ЦК компартии Литвы Владислав Николаевич Швед?». Это отрывки из моего доклада. Травлей этих партийных руководителей занимался лич-но Михаил Сергеевич.
Больше не буду цитировать свое выступление. Фактически весь до-клад был острым, поднимал фундаментальные недостатки в партийной ра-боте, называл причины раскола в партии, разрушения первичных органи-заций, даже самоликвидации отдельных (к примеру, в Москве – авт.). К чему можно призывать, если в самом аппарате ЦК затянулась внутренняя реорганизация, не были утверждены положения и регламент работы ряда отделов и подразделений. Руководители и работники отделов ЦК практи-чески не выезжали в партийные организации. Повторюсь: за 1990 год по-ловина работников фактически не выезжала на места. А это зависело толь-ко от руководителей подразделений Центрального Комитета – заведую-щих отделов и секретарей ЦК. 
Острыми были все выступления. В большинстве случаев критике подвергся прежде всего ЦК партии, его отделы, политика, которая выра-батывается на Старой площади, слабость контроля за деятельностью пар-тийных органов и исполнения решений партии на местах.
Выступили члены ЦКК, представители местных партийных и кон-трольных органов: Н. Ю. Селезнев (Свердловск), Н.Т. Князев (Кустанай),  Н.Н. Кораблев (Ленинградская обл.), А.А. Ружицкий (Черкасы), А.Ф. Ко-линиченко (Оренбург), К.М. Кубилюс (Литва), А.Н. Умаров (Узбекистан), О.С. Шенин (член Политбюро ЦК), Н.С. Столяров (Пред. ЦКК РСФСР), М.А. Чартаев (Дагестан), П.М. Краснов (командир мотострелкового пол-ка),  А.С. Савкин (Калининград), С.Г. Гоибназарова (Таджикистан), Г.Д. Табунщик (Молдова), Н.И. Калинина (Волгоград), К.А. Вельц (Эстония), С.М. Нестеренко (Туркменистан).
В принятой Резолюции, в частности, отмечается, «что сложившееся положение дел в партии, низкий уровень внутрипартийной дисциплины во многом объясняются недостаточной теоретической, идеологической, поли-тической и организаторской работой ЦК КПСС, его Политбюро, партий-ных комитетов, систематическим запаздыванием с политическими оценка-ми, выработкой адекватных мер и упреждающих действий по устранению негативных явлений в жизни партии и общества». Это открытая негатив-ная оценка деятельности ЦК, Политбюро, Секретариата ЦК.  Да и Ге-нерального секретаря лично!.
Ожидали реакции Генсека, Политбюро на наш Пленум. Но ее не бы-ло. Мы в одиночку боролись за свое самоутверждение, не получая одоб-рения от ЦК. Не желали «фроловские»  идеологи и журналисты даже да-вать материалы Пленума без купюр в открытой печати. Нам пришлось са-мим заботиться, чтобы итоговые печатные материалы как можно меньше подвергались «шлифовке». Опять ссылаюсь на М. Кодина , которому бы-ло поручено довести этот вопрос до логического конца:
 «По итогам Пленума мы издали брошюру, опубликовали в «Прав-де» доклад.  Лично я провел в редакции несколько часов, следя за тем, чтобы в процессе редактирования из доклада не оказались выхолощенны-ми его основополагающие моменты. В результате доклад был опублико-ван в должном виде, но, к сожалению, тогдашний главный редактор «Правды» И.Т. Фролов, угоднически ориентированный на Горбачева, ка-тегорически отказался публиковать выступления в прениях, опасаясь не-удовольствия сановного патрона…». Здесь очень заметно, что запрет на публикацию был дан сверху. Но обстановка  была такая, что разбираться было не ко времени.
После Пленума у меня (полагаю и других моих коллег) наступило какое–то необыкновенное состояние глубокой приятности, облегчения. Та-кое состояние известно, к примеру, лыжникам длинных дистанций. Прохо-дя трудную лыжню, подчас, кажется, силы тебя покидают, руки ноги не подчиняются. Но на каком–то финальном участке вдруг открывается «второе дыхание», ты финишируешь  легко и размашисто. Нагрузки как не бывало.
Так и у меня. Перед Пленумом я очень волновался. Еще бы? Мне до-верено, как руководителю ЦКК выступать с таким острым докладом?! Надо было привести себя в состояние спокойности. Удалось ли мне это внешне показать – не знаю, но, полагаю, что да. На трибуне я уже чув-ствовал себя уверенно и твердо. Делать доклады и сообщения на больших аудиториях для меня было не ново. Начиная с комсомольских форумов привык к общению с коллективами. Но здесь положение было иное. В ком-сомольских речах мы состязались друг перед другом в словословии и вос-хвалении родной партии, его штаба – ЦК, лично руководителей партии и государства. Здесь же приходилось бросать руководству того же родного ЦК нелицеприятные обвинения и упреки.
Интерес к Пленуму ЦКК был большой. На Пленум из республик прибыли и приняли участие с правом совещательного голоса первые сек-ретари партийных организаций республик, члены Политбюро ЦК КПСС Л.Э. Аннус (Эстония), М.М. Бурокявичус (Литва), А.М. Массалиев  (Кир-гизия), С.К. Погосян (Армения), Ю.А. Прокофьев (Москва), А.П. Рубикс (Латвия), некоторые секретари центральных комитетов компартий союз-ных республик, секретари краевых и областных комитетов партии. Непо-средственно из аппарата ЦК КПСС на Пленуме были член Политбюро, секретарь ЦК КПСС О.С. Шенин, секретари ЦК КПСС В.А. Купцов, Ю.А. Манаенков, заведующие отделами ЦК КПСС. Однако, если бы Горбачев хотел по–настоящему поднять авторитет ЦКК, он бы поручил проследить за исполнением телеграммы. Ведь телеграмма о приглашении на Пленум ЦКК была не только за подписью Махова, но и за подписью Горбачева. Прими участие Горбачев и за ним потянулся бы на Пленум весь шлейф руководителей партийных органов. Но Горбачев не пожелал этого сде-лать. Поэтому не посчитали нужным откликнуться на приглашение первые секретари компартий крупнейших республик: Украины, Белоруссии, Ка-захстана, Узбекистана. Кстати тех, где нам удалось поработать.
Большую группу участников мероприятия составляли представители партийных организаций и политических органов Вооруженных Сил, уче-ные, работники центральных партийных газет и журналов.
Этим Пленумом, полагаю, мы стремились подчеркнуть роль, значи-мость и место Центральной Контрольной Комиссии в структуре партии. По залу даже было заметно оживление по ходу изложения фактов по ре-зультатам проведенной проверки работы Политбюро и Секретариата ЦК КПСС. Это было что-то новое. Проверить работу Политбюро? Да!? Тако-го не было за всю истории партии.
Я повторюсь: авторитет Центральной контрольной комиссии под-нялся бы еще выше, если бы наши действия были поддержаны лично Гор-бачевым.  А здесь, на мой взгляд, делалось все наоборот, чтобы затуше-вать, умалить то, что мы сделали. Тому были причины. Например, Миха-ил Сергеевич, будучи Генеральным Секретарем ЦК, являясь по положе-нию гарантом соблюдения Устава КПСС, понимал провальную политику Политбюро, начало развала в партии, но в этом он боялся признаться да-же себе. К тому же, он соизволял лично грубо нарушать положения осно-вополагающего партийного документа, т.е. Устава КПСС. Примеры? Он длительное время не собирал заседания Политбюро, пускал на самотек работу Секретариата. В факте единолично принятого им решения о назна-чении Пуго Б.К. Министром МВД было вообще пренебрежение всеми нормами партийной этики. Бориса Карловича Пуго знали в стране по пар-тийной работе. Его уважали. Положительные высказывания о нем и ре-зультаты голосования при выдвижении на пост Председателя ЦКК говорят сми за себя. Вне сомнения. Он был достоин назначения на пост Министра. Но есть какие-то правила игры и культура разрешения таких проблем.
Даже Генсек не имел права делать такие назначения без согласова-ния, хотя бы с Президиумом ЦКК КПСС, ибо Пуго Б.К., как Председатель ЦКК, избирался на съезде партии и освобождать его от этой партийной должности мог только съезд. Уставом КПСС другие варианты не преду-сматривались. В порядке исключения можно было поставить вопрос о его освобождении хотя бы на Пленуме ЦКК КПСС. Здесь же было просто са-мовольное решение Президента СССР. И все проглотили это самоуправ-ство в партии. Президентство и партийная деятельность – это разные обла-сти. Шушукались в кулуарах, а громко никто не высказался. Пленум ЦКК КПСС собрался спустя почти пять месяцев после этого события и кричать мне вослед, я полагал, уже было ни к чему.
Это не единственное нарушение уставных и программных требова-ний партии со стороны руководства партии. Партийные «своеволия», а правдивее сказать аппаратная разболтанность чувствовалась во многом. С просроченными сроками выполнялись, а порой и не выполнялись поруче-ния Секретарей ЦК. На это не реагировали.  Работники аппарата ЦК КПСС халатно занимались курируемыми партийными организациями, резко сократили выезды на места, порой просто не реагировали на жало-бы, заявления и запросы. На Секретариате констатировали и без обсужде-ний сообщали об отсутствии каких-то необходимых планов. Многие про-блемы ограничивались безадресной критикой. Как можно, к примеру, пройти мимо такого факта, что с июля и до декабря месяца не был свер-стан и не рассмотрен план реализации критических замечаний и предло-жений делегатов съезда? Складывалось мнение, что чиновники аппарата ЦК приходили на работу, но занимались незнамо чем, в лучшем случае куда-то звонили, досиживали до конца рабочего дня и убывали. Чтобы не думали, читая эти строки, что я безосновательно обливаю несправедливо-стью аппарат и его руководителей, посмотрите краткое изложения фактов из нашей Записки по проверке работы Политбюро.
Вот почему мы, то есть Президиум Центральной контрольной ко-миссии, дошли до согласованного решения заглянуть в святая святых – в главный штаб партии: в главные структуры ЦК во главе с их руководите-лями.  Что же там делается?
Такими приемами, как возможность проверить работу центральных органов партии, естественно поднимался статус и авторитет Центральной Контрольной Комиссии РКП(б) еще в ленинские времена. 
Конечно, с усилением личного влияния и роли Сталина в партии и государстве многие полномочия ЦКК стали неудобными и даже не прием-лемыми. В 1934 г. на XVII съезде партии независимость и самостоятель-ность аналогичного партийного органа была ликвидирована и создан из-вестный своей репрессивностью Комитет партийного контроля при ЦК КПСС: «Преобразовать Центральную Контрольную Комиссию в избирае-мую съездом партии Комиссию партийного контроля при ЦК ВКП (б)».   И далее: «руководителем Комиссии партийного контроля назначить од-ного из секретарей ЦК ВКП (б)».
Вот этой приставкой «при» и назначением (не избранием!) руково-дителя, ее полностью подчинили Центральному Комитету партии и пере-именовали. Первым руководителем КПК при ЦК стал небезызвестный Лазарь Каганович. Таким образом, у партийного контрольного органа отобрали независимость и оставили только функции проверочно – кара-тельные: рассмотрения персональных дел и проверки по поручению ЦК. В чем она печально и преуспела. В таком виде она просуществовала до июля 1990 года. 
         
Вот почему создание на съезде партии дополнительного, но необходимого для нормальной деятельности органа партии, стало большим событием.
ЦКК КПСС – орган новой формации и ориентации
                Сформированная на XXVIII съезде КПСС Центральная Кон-трольная Комиссия КПСС – это орган совершенно новой формации и ори-ентации. Все принципиальные ленинские идеи и полномочия были прове-дены в принятых документах. Важнейшим и принципиально новым для работы было положение, что Контрольная Комиссия не подчинялась ЦК, подотчетна была только съезду КПСС. Над ЦКК не было структуры про-веряющей, контролирующей, поучающей. Поэтому мы хотели аккуратно перевести нашу деятельность на эти рельсы. Для подтверждения сказанно-го, приведу преамбулу из Положения «О Центральной Контрольной Ко-миссии КПСС:
«Центральная Контрольная Комиссия КПСС (ЦКК КПСС)  из-бирается съездом партии в целях осуществления со стороны коммуни-стов и парторганизаций контроля деятельности центральных органов партии и их аппарата. Комиссия руководствуется Уставом КПСС и настоящим Положением, самостоятельна в своей деятельности, подот-четна съезду и конференции КПСС».
Вот такими большими полномочиями наделил ее XXVIII съезд КПСС. В вышеприведенных строках нет ни одного лишнего, свободного слова, но каждое из них несет большую нагрузку. В целом в Положении о ЦКК даже ничего не надо выделять шрифтом или курсивом, как наиболее важное. Абсолютно все важно. Все, как в часах, находится в функциональ-ном зацеплении. Выброси один элемент и – не будет проворачиваться ме-ханизм. Так и здесь, в Положении о Контрольной Комиссии. Продумано до деталей, до мельчайших подробностей. Не буду утомлять читателя пе-речислением основных функций, ибо они охватывали достаточно широ-кую сферу интересов партийной деятельности. Напомню только один те-зис: ЦКК КПСС «осуществляет контроль за выполнением программных документов и Устава КПСС, решений партийных съездов и конференций, за соблюдением … демократических принципов в деятельности Централь-ного Комитета КПСС, его исполнительных органов, опротестовывает их решения, если они не соответствуют программным и уставным положени-ям…».
Мое мнение и меня никто не переубедит,  что принятие такого силь-ного для партии документа легко и без обсуждения прошло на съезде по-тому, что, во–первых, Горбачев и его аппарат, занятые больше тревогой за личную судьбу Михаила Сергеевича, до съезда просто не вчитались в строки Положения. Хотя бы в статью №1, которую я процитировал выше. Представляю себе, если кто-то из советников шепнул бы Горбачеву:
    –  Михаил Сергеевич! А ведь они (т.е. ЦКК – авт.) будут иметь право проверять работу Политбюро, Секретариата и Вашу, как Генсека! 
Прошел бы этот документ без сучка – задоринки? Уверен, нет. Гото-вили Положение еще в структуре КПК при ЦК КПСС. А это совершенно другой орган, полностью подчиненный и работающий под руководством ЦК КПСС. У КПК было всего две функции: 1) проверять соблюдение чле-нами и кандидатами в члены КПСС партийной дисциплины, привлекать к ответственности коммунистов, виновных в…и 2) рассматривать апелля-ции (ст. 39 Устава КПСС). Поэтому в аппарате ЦК при подготовке к съез-ду партии была возможность выхолостить самое опасное. Но аппаратным работникам в ту пору было не до этого. Здесь уместно будет еще раз от-дать должное уму и дальновидности Пуго Бориса Карловича, ему как ав-тору этого поистине неповторимого по значимости документа для партии. Эх, если бы такой документ принять до начала перестройки! Может быть тогда и Михаил Сергеевич, прежде чем начать ломку партии через колено, призадумался бы. Но, как звучит банальная фраза, у истории не бывает сослагательных наклонений.
При подготовке материалов и, особенно Положения о ЦКК работали мы, несколько человек, много и с вдохновением. Еще бы? Возрождаем ле-нинские замыслы!  Генератором замысла и идей был Борис Карлович. Помню, как он меня просил еще и еще раз вчитаться в ленинские работы, стенограммы съездов, касающихся Контрольной Комиссии партии. Как бы что не упустить важное. Он первый проштудировал все по этому вопросу, поэтому с ним иногда разговаривать было не легко. В отношениях с ним было все, вплоть до элементарной проверки знания какого-то принципи-ального положения из ленинской работы. Сколько раз мы с Виктором Фе-досовым, моим другом и коллегой, перелистывали ленинские работы, уточняли смысл написанного. Всем, кто разрабатывал эти документы, па-мятны те напряженные дни. Брали работу даже на дом. Бывало, идешь пешечком домой, а в голове крутятся какие-то формулировки.
Но мы получали наслаждение от творческой работы, понимая зна-чимость для партии будущего документа. Знали на что замахнулись. Кро-ме содержательной части (главная задача!) надо было решить другие, не менее важные задачи: а) сконструировать простую, но мобильную и легко управляемую по структуре организацию; б) предусмотреть минимальный по численности аппарат; в) руководящий состав (5 - 6 человек) должен быть достоин избрания на съезде партии. Все эти проблемы нами были успешно решены.
Но вернусь к Пленуму ЦКК. За работой и содержанием нашего Пле-нума следили и, я уверен, оперативно информировали о наших действиях Горбачева. Буквально через день после Пленума я почувствовал реакцию. Во-первых, ему, очевидно, не понравилась встреча с нами 1 марта и наше «вольготное» поведение с неприятными, острыми вопросами. Там не было привычного для него чинопочитания, покорного выслушивания устано-вок. Более того. Он получил в какой-то мере даже назидания. Но сдержи-вал себя, видимо, понимая, что это не Пленум, не Политбюро и здесь ка-призничать нежелательно. При расставании по его лицу было заметно, что нервы у него на пределе.
  Ко всему этому, на следующий день после Пленума (5 марта) на за-седании Президиума ЦКК мы приняли решение об исключении его друга академика С.С. Шаталина из партии. Здесь я убедился, что эта информа-ция мгновенно дошла до Михаила Сергеевича. И обычным путем, через все того же Ивашко, вернулась ко мне.
Ну, а главное, что не мог простить мне Михаил Сергеевич, это «За-писка», которую мы подготовили по итогам проверки Политбюро и Сек-ретариата. Такого захода явно он не ожидал. Мы послали этот документ 6 марта через Общий отдел ЦК (таков порядок передачи информации пер-вому лицу).  Тот ее явно просмотрел. И не сомневаюсь – сразу. Я с зав. Общим отделом ЦК Валерием Ивановичем Болдиным был в доверитель-ных отношениях. Когда я задал вопрос, он кивнул головой.
Представляю состояние возмущения, а возможно и гнева Генераль-ного? Не многовато ли только за неделю столько нежелательных выпадов со стороны ЦКК? И Горбачев дал понять, что я «не человек его коман-ды». Полагаю, какой-то разговор состоялся Горбачева и с Пуго.  Борис Карлович тонко намекнул мне, что надо умерить скорость.
В подтверждение сказанного не замедлила первая реакция Горбаче-ва. Вдруг состоялось внеочередное и внезапное заседание Секретариата с участием Горбачева, а мы, члены Президиума узнаем об этом только на следующий день из газет. Даже меня не пригласили. Что это такое? Я вы-сказал это Ивашко. Тот что-то хотел сказать в оправдание, но я уловил, что по списку приглашенных прошелся сам Михаил Сергеевич.
Одна из причин, когда пытались проводить эти заседания без уча-стия нежелательных лиц, по-моему, состояла в том, что эти громко назы-ваемые и официально оформляемые протоколом Секретариаты и Полит-бюро не готовились, проводились спонтанно, аудиторию собирали по звонку. Кстати, в «Комсомольской правде»  от 14. 4 1991 г. дали интер-вью с членом ПБ Назарбаевым, который с возмущением констатировал, что заседания Политбюро не проводятся и он не присутствовал на некото-рых. Как я понял, он тоже полагает, что причина в плохой подготовке этих мероприятий и попытке скрыть это даже от ближайших соратников.   
Я напрямую поставил перед Ивашко В.А. вопрос о статусе ЦКК в принятых съездом документах. Секретариат должен был принять офици-альное решение по этому вопросу. Только я начал развивать тему, Влади-мир Антонович поднял руки:
– Дальше не продолжай. Согласен.
На очередном заседании Секретариата было сделано то, что должно быть сделано раньше. Отдельные позиции из Положения о ЦКК были до-кументально оформлены. Статус Президиума ЦКК был приравнен к ста-тусу Секретариата, заместители Председателя ЦКК имели право участво-вать на заседаниях Секретариата ЦК КПСС как секретари ЦК с правом совещательного голоса, а и.о. Председателя ЦКК на правах члена По-литбюро участвовать в заседаниях Политбюро тоже с правом совеща-тельного голоса. Все члены Секретариата ЦК единогласно проголосовали за этот документ. Конечно, нам надо бы позаботиться об этом самим, раньше. Но какая-то ложная скромность удерживала нас. Борис Карлович не поднимал этот вопрос, а я, только что был назначен и не осознал сразу необходимость решения этой проблемы. Пока нас не начали игнориро-вать.
Кратко об итогах проделанного
Забегая вперед, скажу, что несмотря на короткий, всего только годичный срок деятельности (после ее создания на XXVIII съезде КПСС)  молодой, только что созданной Центральной Контрольной Комиссией КПСС удалось провести несколько крупных и полезных для партии акций. К сожалению, находясь в состоянии беспомощности и  бездействия со сто-роны ПОЛИТБЮРО, ОНИ НЕ БЫЛИ ПОДДЕРЖАНЫ соответствующими действиями.
Первая и полагаю, по значимости главная. На съезде была создана совершенно новая структура в партии – Центральная Контрольная Комис-сия КПСС. Не только создана, но мы успели даже провести первую акцию – ознакомились с работой Политбюро, Секретариата  и ряда отделов ЦК. Этот факт имеет историческое значение. Такого не было за всю историю партии. Впервые мы «поворошили», точнее профессионально ознакоми-лись с организацией работы Политбюро, Секретариата и ведущих отделов аппарата ЦК КПСС. Этим органам была дана фактически неудовлетвори-тельная оценка и прямо указано на недопустимую бездеятельность и без-ответственность в такой сложной внутриполитической обстановке в стране (см. Записка в ЦК КПСС. Архив ЦК– авт.). Горбачев за все время ни слова не сказал по поводу новой структуры, а Записку по результатам нашей работы скрыл от партии.
Второе. Президиум ЦКК сразу дал понять, что, располагая возмож-ностями, он будет решительно бороться с теми, кто встает против линии партии на единство, сплоченность. Не спрашивая согласия, даже не ин-формируя руководство партии Президиум сам принял решение и для примера исключил из членов КПСС такие одиозные фигуры как члены ЦК КПСС академик С. Шаталин, экс-член Политбюро Э. Шеварднадзе и член Политбюро А. Яковлев.  Это был серьезный звоночек тем, кто начал дис-кредитировать партию и ее политику. Обстоятельства и время не предо-ставили нам возможности продолжать эту работу. К тому же реальной поддержки, хотя бы одобрения со стороны Горбачева М.С. и Ивашко В.А. нам не  было.
Третье.
Мы информировали партийную общественность о грубейших нару-шениях норм партийной жизни, партийной дисциплины, Устава КПСС в силу наших возможностей. Мы видели, что сразу после съезда стали игно-рироваться некоторые важные решения. Дисциплина и ответственность ап-паратных работников желали быть лучше. Отлаженный за десятилетия ме-ханизм внутри аппаратного управления явно давал сбой. Этим вопросам был посвящен специальный Пленум ЦКК. Но наши усилия упирались в глухую стену. Горбачев не реагировал на нашу информацию, а Секрета-риат не мог из-за этого принять какое-либо решение. Записка о недостат-ках в работе Политбюро, Секретариата, отделов ЦК была доложена Гор-бачеву в марте 1991 г. и он так и не принял по ней решения до разгрома партии.
Четвертое. В партийном порядке реабилитированы сотни предан-нейших партии и народу коммунистов – жертв политических репрессий сталинского и после сталинского периода. Большую работу успели прове-сти по жалобам  исключенных из членов КПСС, якобы за пьянство (в ходе известной антиалкогольной кампании Горбачева–Лигачева), и обратив-шихся в адрес съезда и ЦКК КПСС. По справедливости  большинство бы-ли восстановлены в партии и им сохранено доброе имя. Не реабилитиро-вали только привлеченных к ответственности судами.
В этих вопросах была наша прерогатива. Здесь мы были полномоч-ны самостоятельно решать вопросы, не оглядываясь на ЦК. Принимать организаторские решения и вмешиваться в функции ЦК мы не имели пра-ва, как и они в наши. Большего мы сделать не успели. Слишком корот-ким отрезком времени оделила нас история.
Но главное состояло в том, что новый партийный орган ЦКК КПСС заявил сразу о себе, как о дополнительной, но так необходимой партии структуре. Проводимые совместные с ЦК КПСС Пленумы были новым методом в партийной деятельности и должны были способствовать активи-зации всей партийной работы. Но, получалось не всегда так, как задумы-валось. Конечно, оправдываться – это всегда плохо воспринимается. Я предоставлю ниже только факты. Уверен, что люди сами поймут, почему в партии дела становились день ото дня хуже. О некоторых деяниях руково-дителей партии  коммунисты узнают впервые.
Мы не обошлись без ошибок
Перечитываю сейчас стенограмму нашего Пленума ЦКК, воспроиз-вожу в памяти весь ход подготовки и проведения его и кое-где становиться стыдно за себя и товарищей по работе. Прежде всего, я осуждаю себя. Мне было доверено исполнять обязанности Председателя ЦКК. С меня и спрос за все. Доклад готовился коллективно, читался и перечитывался, правился неоднократно, из него порой убирались острые оценки и выводы. Но мы, просто по принятому обычаю, но более по хорошим и добрым отношени-ям с членами Политбюро Ивашко В.А. и Шениным О.С., дали им наш до-клад Пленуму ЦКК для ознакомления. Конечно, последовали дополнения и предложения, даже возражения по отдельным формулировкам.
И вместе с тем же задаю себе не первый раз вопрос: почему не полу-чился широкий резонанс в партийных организациях от раскрытой приме-рами бездеятельности Политбюро, Секретариата, отделов ЦК? Почему со-гласились с предложениями уважаемых нами коллег приукрасить работу ЦК КПСС и Секретариата.? Ведь по итогам нашей проверки деятельность Политбюро, Секретариата ЦК КПСС была оценена фактически не удо-влетворительно. До сих пор злюсь на себя, за то, что я на Пленуме о не-которых провалах говорил несколько в другом плане, а точнее, по пред-ложенному Секретариатом тексту. Привожу по стенограмме: 
«Анализ деятельности ЦК дает нам все основания не согласиться с теми, кто утверждает, что Центральный Комитет якобы бездейству-ет, что у Политбюро и Секретариата нет ясной позиции по злободнев-ным вопросам жизни общества». И далее: «Работа Секретариата ныне характеризуется демократичностью, коллегиальностью, широким плюра-лизмом». Опытный аналитик сразу определит, что фразы безликие, не кон-кретные. Как говорится, «напустили тумана».
Почему мы согласились запустить в доклад эти расплывчатые фор-мулировки?  Почему мы не среагировали на то, что Генеральный так и не высказал своего отношения к итогам проверки. Боязни здесь не было, хотя Борис Карлович мне дважды произнес одну и ту же фразу: 
– Ты что делаешь? Тебя размажут. – Второй раз он мне сказал эти слова, когда мы занялись персональным делом Шеварднадзе. Он КГБеш-ник, хорошо знал, что делается в недрах ЦК. Но я не мог поверить в это.   
Хорошо заниматься самобичеванием сейчас, когда ситуация измени-лась кардинально. А тогда многие, в т. ч. и мы, члены ЦКК, тешили себя надеждой, что партия еще живет и разрушать ее изнутри не желательно.
Конечно, в заслугу можно возвести даже сам факт – проверку, ин-спекцию, а по-военному, атаку на неприступную крепость – Старую Пло-щадь. Повторю, раньше никто даже не предпринимал попыток заглянуть в высокие кабинеты с вопросами по существу. Наоборот, туда вызывали только для указаний.
Сделаю попытку порассуждать с позиций прошедшего времени о том, что было бы полезнее для партии в целом в те месяцы (даже не го-ды!): сказать горькую правду или что-то утаить. Однозначного ответа у меня нет и сейчас. Я сам себя еще я не разубедил.
Вывернуть наизнанку подноготную цековской кухни было не слож-но. Материала для конкретной разоблачительной критики было более чем достаточно. Но…
Во – первых, надо задать себе тогда и сейчас вопрос: А кому было бы это более выгодно? Истинным коммунистам или «демократам» – раз-рушителям партии?
Во – вторых, мы в ЦКК работали одной дружной командой, согла-совано и выходить кому-то на обочину, выпячивать свое мнение, очевид-но, не следовало. Решение по докладу, его содержанию, структуре прини-малось коллективно после глубокого анализа. Каждый, кто имел особое мнение, мог выступить с ним на Пленуме ЦКК. Кстати, большинство вы-ступлений с мест были острыми. Выступали некоторые члены комиссии, участвовавшие в проверке деятельности Политбюро, Секретариата и отде-лов ЦК. Они приводили дополнительные факты. На это и был расчет.
Ну, и не скрою того факта, что я лично закрывал глаза на некоторые, мягко говоря, неточности. Одна из главных причин – не выносить сор, не лить воду… .  Во-вторых, я лично очень уважал Олега Семеновича Шени-на за помощь нам в становлении, помощи во всех делах. Отвечать ему не-благодарностью, я лично не мог. А Олег старался перевести наш гнев на спокойный разговор. Он отвечал за состояние внутрипартийной работы. И критиковать эту часть партийной деятельности, значит критиковать Олега Семеновича. Честно, мы этого не хотели. Многое зависело лично от Гор-бачева и его бездеятельного, безвольного помощника Ивашко.
К тому же, если посмотреть резолюцию нашего Пленума, то здесь достаточно выдержанных, но резких упреков в адрес Политбюро и Секре-тариата.
В-третьих, на предстоящем Пленуме ЦК КПСС мы донесли до чле-нов ЦК тревогу за ситуацию в партии и ее руководстве. Но, повторюсь. Надо было хорошо представлять себе обстановку в то время в стране и партии. Косность аппарата ЦК и его бездействие осложняли обстановку. Да, «маразматичное» (так называли его некоторые–авт.) Политбюро до Горбачева не позволяло делать какие-то реформы. Но куда повел Горба-чев страну? Теперь многие начали понимать.
Кстати, после Пленума ЦКК только Владимир Антонович Ивашко сквозь зубы выразил свое неудовольствие Резолюцией нашего Пленума, ее «несправедливостью» в оценке работы ЦК. Я скромно ответил, не влезая в оправдания и дебаты, примерно так:
 – Владимир Антонович! Но ведь Резолюцию готовили не в кабине-тах Старой площади, а избранной комиссией непосредственно на Пленуме ЦКК. И она была принята Пленумом с одобрением и почти без добавле-ний. Очевидцем является присутствовавший на Пленуме член Политбюро О.С. Шенин.
Да, Олег Семенович Шенин участвовал в работе, и на мой взгляд, я это чувствовал, внутренне одобрял то, что мы принимаем и делаем. Он не противился многим нашим инициативам.
Ну, и надо честно признаться, что Президиум ЦКК с самого начала деятельности вел себя скромно, не торопился широко заявлять о своей де-ятельности. Мы даже не старались «шуметь» о наших первых шагах через оставшиеся подчиненные партии средства массовой информации. К при-меру, в СМИ скромновато сказали о нашей проверке деятельности Полит-бюро и самого ЦК КПСС на Пленуме ЦКК. Всего одну небольшую ин-формацию опубликовали в «Правде». Основная партийная печать дружно отмолчалась. Руководители прессы получали указания что давать и как давать. А надо было бить во все колокола. Разъяснять и разъяснять. Но мы еще наивно размышляли: обращаться ли нам напрямую к партийным ор-ганизациям, если Политбюро не показывает примера?
Да, сильна была старая психология деятельности КПК, что кон-трольные органы только выполняют установки ЦК. Мы, а особенно виню себя, что не заняли ту необходимую позицию, чтобы потребовать отчета Политбюро о принятых мерах по результатам нашей работы. Это право записано в Положении о ЦКК. Сейчас хорошо бить себя в грудь. Но то-гда, сразу после съезда, пока мы сформировались (на это ушло более 3 ме-сяцев), пока определились с первоочередными задачами и сделали первые шаги (проверили работу Политбюро и иже с ними) время уходило, а по-литические процессы в стране и партии проходили с возрастающей скоро-стью и интенсивностью. По –существу руководство партии было обезору-жено напором антипартийной деятельности и пытаясь хоть как-то вялыми жестами показать сопротивление, наоборот демонстрировало бессилие и неспособность работать в такой сложной обстановке. Антипартийные всплески и выбросы нарастали. Особенно с начала 1991 года.   
Руководство партии имело информацию не только от компетентных органов, но и свою собственную. Не требовалось даже запрашивать ин-формацию с мест.  Все проходило открыто, здесь же, в Москве. Уже, не скрываясь, собирались в здании Мосгорисполкома, в кабинете нового мэ-ра Москвы Г.Х. Попова «лидеры» оппозиции. Вырабатывали свои дей-ствия, открыто озвучивали в поддерживающих их СМИ и методически проводили их в жизнь. Они, как модно сейчас говорить, уже перешли красную черту. Чего только стоит призыв Ельцина  в текущем, т. е. в 1991 г. году сменить власть. Это же открытый призыв к перевороту. А Михаил Сергеевич? ОН просто молчит. Реакции никакой.
Для начала можно было хотя бы пригласить некоторых, наиболее активных членов ЦК из той команды в здание ЦК, совместно с Президиу-мом ЦКК послушать, о чем они там договорились и попросить (!) нас, т.е. Президиум ЦКК  продолжить исследование этого вопроса. Мы бы тогда развернулись по нашим возможностям. Но этого не было сделано.  При-мер наступательности, решительности должен был показать Горбачев, как Президент. Ему подчинялись все силовые структуры и надо было исполь-зовать свои права. А он даже на Последнем Пленуме, когда партии оста-лось жить ровно месяц, даже не ответил на многочисленные запросы чле-нов ЦК о мерах противодействия «Демплатформе».
Невольно напрашивается еще одно размышления. «Демплатформа» открыто обозначила срок смены власти – 1991 год. События августа 1991 года тоже свершились в этот промежуток времени. Что это? Случайность? Совпадение? Возможно. Демократы воспользовались всем тем, что так мило предоставил им Горбачев: вседозволенность и невмешательство. А если вспомнить слова Горбачева, высказанные на Пленуме ЦК о возмож-ности ввести Чрезвычайное положение?
Я далек от мысли, что между Горбачевым и Ельциным было какая-то связь по этому событию, но… почему бы не поразмышлять.
Противодействовать развалу партии было некому
Как-то уже вошло в привычку постоянно делать пометки в дневнике. Перелистываю свои наброски 90 – 91-х годов и воспроизвожу их в той же, первозданной редакции.
Да! Партия выродилась. Особенно заметно в кадровой сфере верх-них эшелонов партии и Советов. Если ранее (при Сталине, Хрущеве, осо-бенно при Брежневе) эта сфера была закрыта от народа, то сейчас ее ак-тивно мусолят все, кому не лень. Существует (и явно не бедствует – авт.) откровенная оппозиция, т.н. 5-я колонна, прилагающая огромные усилия для заявления о себе. Возникали партии и Движения, группы и Общества. Большинство из них заявляют о своей политической позиции открыто, не боясь отпора. Знают, что сопротивление если и будет, то слабое, а пресле-дования не будет.
Нет лидеров. Общепризнанных, авторитетных. Как в партии, так и в органах советской власти. В лице Горбачева страна получила тип руково-дителя, которого уже через пять лет правления иметь было не желательно. Это поняли не только члены партии, но и простые люди. Открыто бросают упреки ему в лицо даже его соратники, члены Политбюро и Секретариата. Я выше приводил некоторые примеры. Если уж в высших эшелонах пар-тии коллеги ему открыто высказывают недовольство, то, что говорить о «кухонных посиделках». К тому же все активнее и нахальнее работает Ельцинское окружение.  Тяжело фиксировать все, что происходит вокруг меня, но приходиться записывать. Листаю дневниковые записи. Они дати-рованные. Поэтому, легче (и болезненнее) сейчас воспроизводить обста-новку того времени.
В ЦК занимаются болтовней, в дебатах предлагают принимать какие-то решения, типа о размежевании. Какое размежевание? С кем? Не легче бы  просто освободиться от пока небольшой части коммунистов? Освобо-диться от тех, кто открыто борется с партией коммунистов? Те в открытую критикуют хозяев Старой площади, их неспособность навести в стране по-рядок и обеспечить устойчивость в межнациональных отношениях.  Собы-тия в Грузии, Литве, Карабахе и жертвы беспорядков преподносились как необузданность действий военных против народа. Особенно часто на ми-тингах звучат фамилии Горбачева М.С., Рыжкова Н.И., Язова Д.Т., других руководителей страны.
Просто потрясающие некоторые из решений принимает Секретариат ЦК. Ничего, кроме улыбки, у меня и еще некоторых членов Секретариата не вызвало, к примеру, призыва об участии работников аппарата ЦК в уборке моркови и картофеля в подмосковных колхозах. А еще ранее Сек-ретариат ЦК обсудил вопрос о концерте для делегатов съезда. Вот будет концерт для скрипки с оркестром, если съезд пойдет в раскол да не в поль-зу сторонников нынешнего положения. Не к месту и не ко времени выно-сились многие вопросы.  Об этом подробно ниже.
Пока не называются фамилии Яковлева А.Н., Шеварднадзе Э.А. и их соратников. Но все чаще мелькают новые имена, ранее не очень известные публике фамилии: Афанасьев, Шостаковский, Травкин. На сцену полити-ческой борьбы открыто против руководства КПСС выходит бунтарь Ель-цин Б.Н.   
А из здания ЦК, а точнее из отдельных маленьких (не высоких по рангу) кабинетов, робко звучат призывы – надо активизироваться! Надо активизировать работу аппарата! Смех. В резиденции ЦК работает аппа-рат, где-то более 2000 политических и технических сотрудников. Они призваны осуществлять на практике политику, определяемую решениями Центрального комитета. Но Политбюро и Секретариат низвели Цен-тральный комитет до положения поддакивающего органа. Да и само По-литбюро уже давно как перестало быть истинным форумом для выра-ботки коллегиального мнения. От съезда к съезду численность его росла. На последнем съезде в Политбюро избрали буквально всех первых секре-тарей компартий союзных республик, независимо от их стажа, заслуг пе-ред партией, даже мировоззрения. Это слишком много, чтобы плодо-творно вести дискуссии, в которых сталкиваются мнения. Отсутствует альтернативное мышление. Приложение  1. 
Наверное, некоторые прочитав эти строки, согласятся со мной. Но, разочарую читателей, признав, что выделенные курсивом слова вовсе не мои оценки. Это слова Эгона Кренца, из его книги  с оценкой положения дела в компартии Германской Демократической республики. Я добавил только фразу об избрании всех партийных лидеров союзных республик. Но как точно легли слова немецкого коммуниста на нашу действитель-ность. Мы что, жили и работали по одному лекало?
Штаб ЦК КПСС после только что прошедшего съезда представлял собой большую группу людей, приходящих на службу и не всегда знаю-щих, чем надо сегодня заняться. Разве не об этом свидетельствует тот факт, что после съезда несколько месяцев не были утверждены штатные распи-сания. В стране и партии с каждым днем обострялась политическая обста-новка, а Политбюро не собиралось месяцами. Секретариат занимался ча-ще не свойственными проблемами. Партийным организациям не ставили задачи, работники аппарата перестали выезжать в регионы. Деятельность местных партийных организаций уже не обсуждается в партийном Доме.
В Москве, Петербурге уже идет смена власти. Мэром Москвы избра-ли Г. Х. Попова. Все знают какой он партийной ориентации. Это означает, что столица уже вне влияния коммунистов. Вскоре Попов четко обозначил свои взгляды. Мэрия, по-существу, стала штабом контреволюции.
Некоторые известные и вновь заявленные лидеры готовили, а кое-где уже провели свои съезды, массовые мероприятия, манифестации, публично призывали к партийным схваткам и разгрому КПСС. К примеру, истин-ные коммунисты, как себя называли Нина Андреева и ее соратники, гото-вили свой XX съезд ВКП (б) для «восстановления подлинно большевист-ской партии». С другой стороны «раздаются призывы развалить партию изнутри, отказаться от ленинского наследия и социалистического выбора, реформировать КПСС в партию социал – демократического толка..». Большой резонанс получили демарши бывших коммунистов (многие из них члены ЦК КПСС  – авт.), а позже лидеров оппозиции Ю.Н. Афанасье-ва, В.Н. Лысенко, В.Н. Шостаковского, Н.И. Травкина. Они решили объ-единить всех: номенклатурную элиту, капитанов промышленности, куми-ров демократических митингов. И здесь же в прессе задают вопрос: «Кому не достанется места в новом «ноевом ковчеге»?
Вышла большая статья в одном из подчиненном им издании . Начи-налась так: «Свершилось? Многодневное сгущавшее ожидание, совпавшее с удушливой московской жарой, наконец, разрешилось  «Декларацией о создании Объединенной демократической партии». Она появилась на свет под покровом глубочайшей тайны и охраной милиции в парчовом кабине-те Гавриила Попова, а плавившимся в моссоветовском дворике корре-спондентам «НГ» было позволено лишь пронаблюдать за разъездом высо-ких гостей. Эдуард Шеварднадзе, Александр Яковлев, Аркадий Вольский и Анатолий Собчак субботним вечером покидали Моссовет с лицами более чем удовлетворенными». Видите? Открыто названы имена лидеров. Оста-лось только захватить здание  ЦК КПСС и переворот налицо. Что и про-изошло через месяц.
Эта публикация не случайно была предназначена предстоящему 24 июля 1991 г. совместному Пленуму ЦК и ЦКК КПСС .  Здесь все было поставлено на свое место, названы главные организаторы будущего поли-тического переворота, командный пункт – Моссовет. Брошен открытый вызов партии. Здесь будет уместен фрагмент из обращения этой группы: «Мы призываем к созданию в самое ближайшее время оргкомитета по подготовке к середине сентября 1991 года Учредительной конференции для объединения демократических движений и партий в республиках и ре-гионах».  Подписались: А. Вольский, А. Яковлев, Г. Попов, Э. Шевард-надзе, А. Собчак, С. Шаталин, И. Силаев, Н. Петраков, А. Руцкой.   А они, в большинстве, члены ЦК КПСС.
Это же открытый призыв к свержению власти. Но ни лично Генсек, который одновременно является Президентом, никто из партийного руко-водства даже не поднял голос, хотя бы возмущения. Одновременно и я за-даю себе вопрос:
  – А как быть нам, т. е. ЦКК? Ведь этот орган создан как опора Цен-тральному комитету в укреплении боеспособности партии.
Я не могу ответить даже самому себе. Конечно, в первую очередь, проявилась моя неопытность, неумение решать такие вопросы в сложной обстановке. Контрольные органы были приучены к указаниям ЦК, кото-рые бы четко исполнили. А сейчас хотя бы проявили интерес к тому, что мы делаем в интересах сохранения партии, моральной поддержке. Но ни-чего не менялось. Михаил Сергеевич своим спокойствием и бездеятельно-стью довел народ до кипения, а Партию низвели до инфарктного состоя-ния и паралича. Он и как Президент не давал возможности соответствую-щим структурам (КГБ, Прокуратуре, МВД и другим правоохранительным органам) выполнять свои обязанности.
А была возможность нанести хотя бы контрудар. Когда сброшены маски и противник обозначился, надо было бы поступить по такой, совер-шенно законной схеме действия в партии:
– Собрать совместное заседание Политбюро и Президиума ЦКК;
 –  Пригласить не него только членов ЦК, участников антипартийных действий (хотя бы часть из перечисленных выше);
– Не спеша, но обоснованно рассмотреть ситуацию. Материалов по этому вопросу было уже предостаточно и в ЦК и ЦКК и опубликованных в открытой прессе;
 – Здесь же попросить  (а не поручить –авт.) нас, т. е. Президиум ЦКК, рассмотреть персональные дела некоторых лидеров в установлен-ном партийном порядке.
– Поставить вопрос о целесообразности занимать должности некото-рыми работниками, находящимися в номенклатуре ЦК.
Конечно, без сомнения, мы бы их исключили из партии. За этим должны последовать увольнения с работы других государственных слу-жащих, которые получили должности благодаря партии. И не надо было бояться, что завопят на Западе их покровители.  Не надо бояться волнений в стране. Их не будет, если правоохранительные органы выполнят свою миссию. Но благоприятное для этого время было безвозвратно потеряно.
По-моему, лучшим было бы время сразу после проведенного съезда. Получила право на жизнь новая партийная структура – ЦКК КПСС и ей тогда под силу были действия по изгону из партии некоторых личностей. Готовился совместный Пленум ЦК и ЦКК. Хорошо бы было доложить участникам этого Пленума о принятых мерах и утвердить здесь решение. Не сомневаюсь в поддержке этого мероприятия большинством партийных организаций. Они бы поддержали возможно крутые, но законные дей-ствия. А у некоторых любителей покуражиться над партией, которая дала им многие блага, возможно, возникли бы другие мысли.
Но это пустые размышления вослед событий. Я и мои коллеги тоже уповали на какие-то решения ЦК, которых не последовало. В аппарате со-хранилась психология равнодушных исполнителей, которая превуали-ровала над смелостью, самостоятельностью, инициативой.
Вспомните, я выше приводил логику размышлений первого замести-теля КПК С. Манякина и поучение нас по поводу привлечения к партответственности Афанасьева.
– Не наше это дело….
Сергей Иосифович Манякин очень тонко «поучал» нас, молодых и ретивых контролеров, как вести проверочную работу даже в предсъездов-ский период: «…уточнить план, убрать острые факты из проверки, не стремиться выставлять на взыскания обкомы. Иначе «взрываем» обкомы нашей работой, т. е. даем горючий материал для митингов». Мы поняли его предосторожность и смысл сказанного в таком плане, что надо ездить, изучать, писать…но отдавать материалы проверок самим проверяемым по их просьбе: «сделать так, чтобы они (обкомы – авт.) попросили «Записку» у нас и… сами обсудили». Вот такая психология давлела над нами и мы так поступали.
Далее. Предположим, что мы самостоятельно приняли меры партий-ного воздействия к тем, кто разваливал партию. Поддержал бы нас Горба-чев? Я в этом не уверен. В самом ЦК началась бы подковерная борьба, ко-торую бы с удовольствием наблюдали наши недоброжелатели. Личные отношения еще бы более обострились. Горбачев не реагировал даже на наши самостоятельные действия по проверке работы Политбюро и др. ор-ганов ЦК, игнорировал  проведение Пленума ЦКК. 
По всему было видно, какая сложная внутриполитическая обстанов-ка была в тот период и в стране, и в партии. По нашей (ЦКК) оценке, а мы это еще раз акцентировали на Пленуме ЦКК, «коммунисты остро ощуща-ют свою идейную разобщенность. По ряду принципиальных вопросов в их умах наблюдается разброд. Немало коммунистов находятся на распутье, не определились в своих идейных воззрениях. Во многом это связано с усиливающимися раскольническими течениями, антикоммунистическими выступлениями и пассивностью руководителей партии» .
Еще несколько цитат – упреков в адрес ЦК  в дополнение к сказан-ному: «…коренного перелома в организационном и идейном сплочении партийных рядов пока не произошло», «В потоке всевозможного «инфор-мационного дурмана», обрушившегося на умы и сердца людей, коммуни-сты не часто слышат нашу четкую, идеологически аргументированную по-литическую позицию», «Фактически отсутствует система обратной связи между первичными парторганизациями и центральными органами пар-тии», «Характерным стало хроническое запаздывание не только в сборе необходимой информации, критическом анализе событий и тенденций, но и особенно в выработке адекватных решений и рекомендаций по преодо-лению кризисных явлений ». И так далее. Ссылок можно дать много. И каждая из них – упрек в адрес лично Генсека, членов Политбюро, Секре-тариата, аппарата ЦК.
Разве это не публичная оценка неудовлетворительной деятельности Центрального Комитета и его штаба – Политбюро? Разве не стыдно было это слышать от имени ЦКК Горбачеву и его ближайшим соратникам – со-ветникам, что они довели партию до такого состояния и не могут (или не хотят) искать выход.
Появились и правые, и левые. Те и другие были бы довольны любой дополнительной официальной информацией, тем более если ее им подно-сят на блюдечке из высоких кабинетов ЦК КПСС. Не сомневаюсь, многие были бы благодарны нам, Президиуму ЦКК, за подаренные факты безоб-разий в партии (по другому не назовешь), за конкретные примеры внут-ренней разобщенности даже в ЦК. У них появились бы мощные аргументы для усиления антипартийной деятельности. Возможно, меня бы даже при-гласили выступить на страницах их прессы. Несомненно, поаплодировали бы! Ну, и что?
Вот почему еще перед совместным Пленумом ЦК и ЦКК я совето-вался с Ивашко В.А., Шениным О.С. по выше названным проблемам, о нашей позиции. У нас с Олегом Семеновичем часто были откровенные разговоры. Мне нравилось, что Шенин шел на это. Мое мнение порой не сходилось с его позицией. И я понимал его. Он единственный в Политбю-ро авторитетный человек, к кому прислушиваются, уважают. Но открыто возглавить оппозицию Горбачеву внутри Политбюро он не решался.
Ивашко же убеждал и довольно долго (а фактически до конца –авт.) придерживался позиции, что пока рано выносить сор из избы. Давайте сами разберемся в своем хозяйстве. Дескать, готовится очередной Пленум ЦК КПСС, там и надо бы выработать меры выхода из кризиса. А то, что кризис в партии назрел – уже никто не отрицал. Вот и дотянули до того, что нас просто силой выбросили из кабинетов здания ЦК.
 Я и члены Президиума понимали, что Горбачеву нужен компро-мисс. Вот почему кое–где мы даже поддерживали руководство партии. Тоже возлагали надежды на предстоящий июльский Пленум.  А там спо-койно поговорили, Горбачева легонько пожурили.  Как будто ничего в стране не произошло существенного. А ведь в канун Пленума Ельцин из-дал так называемый Указ о департизации в организациях и учреждениях РСФСР.
Жалко рядовых, преданных партии коммунистов и руководителей низовых партийных организаций, которые, если проводить параллель, были сродни матросам, оставшимся при шторме на корабле с оборванны-ми парусами, неисправным штурвалом и к тому же с бездарным капита-ном. Им-то можно и нужно было говорить всю правду, но десятилетиями воспитываемое чувство партийной дисциплинированности и доверия выс-шему руководству делало массы людей пассивными и инертными.
Не было того, кто готов был в разумном состоянии отстранить капи-тана, крепко взять руль и ответственность на себя. Правда, один взял, но спьяну разбил корабль в щепки.
Для примера остальным
Ну, а перебежчиков было много в те послесъездовские месяцы. При-мечательно то, что во главе тех, кто собирал силы против партии были многие именитые члены Центрального Комитета партии: А. Яковлев, Э. Шеварднадзе, А. Собчак  и др. Не лучше обстояли дела в регионах. Надо было принимать какие-то меры. В том числе и Президиуму Центральной Контрольной комиссии. Мы посчитали, что если мы начнем самостоятель-но разбираться в партийном порядке с предателями партии в верхних эшелонах, то это будет своевременно. Начали с Э.А. Шеварднадзе
Я не предполагал, что мне лично придется разрешать не только ру-тинные жалобы, проводить хозяйственные проверки, но и персонально разбираться с людьми, которые были широко известными в стране, а не-которые даже вершили судьбу страны (академик Шаталин С.С., Шевард-надзе Э.А., Яковлев А.Н.).
Если бы четыре – пять лет назад кто-то допустил бы критику в адрес любого члена Политбюро, это не пропустили бы в печать, это был бы хлопок в воздух, а, главное не считалось бы героическим морально-профессиональным поступком. Ну, пополнился бы стан диссидентов еще одним членом, еще не известно какого качества.
Ситуация в плане разрушения партии стала меняться с конца 80-х годов. Тогда она не имела широкой огласки, соответствующие партийные и государственные «заслоны» выполняли свою работу. А потом протечек стало больше. Вот я думаю, а не произошло ли это после незаметного, но умелого входа в идеологическую борьбу господина Яковлева А.Н.? До определенного времени скрытно формировались чуждые партии силы. А перед июльским 1991 г. Пленумом «демократическое движение» заявило о себе, о целях, открыто встало на путь конфронтации с КПСС. Именно в июле 1991 г. в печати замелькали «боевые» лозунги и известные в стране лица, некоторые члены ЦК КПСС открыли свои карты. Они собирались своим кругом, откровенно выносили на страницы свои суждения и призы-вы, вели открытую агитацию против не только Горбачева М.С., но в целом против КПСС, предсказывая скорый ее конец.  Контрпартийная деятель-ность достигла апогея.  В первом эшелоне оппозиции шли ранее незамет-ные, но достаточно подготовленные Афанасьевы, Шостаковские, Лысенки, имея за спиной авторитетные силы поддержки.  В их ряды, сообщив об этом в своей прессе, вошел незаменимый Шеварднадзе Э.А. Этот раздавал соответствующие интервью направо и налево, особенно, когда бывал за рубежом. Вот с этим человеком мы, т.е. члены Президиума ЦКК, решили, никого не ставя в известность, побеседовать на партийном языке.
 Тогда это было мое первое дело по персоналиям такого масштаба. По моей неопытности, и опираясь на пресловутый новый Устав КПСС, мы сделали небольшие организационные ошибки и не смогли довести де-ло до логического конца. Выскользнул неуловимый. Новый Устав КПСС давал такие лазейки, через которые могли выскочить кандидаты на пар-тийные наказания.
Более того, я не мог даже предположить, что с закрытого заседания Президиума ЦКК, где в узком кругу обсуждалась эта проблема, может быть утечка информации, которая оперативно и услужливо была достав-лена до адресата, находящегося в это время за рубежом. А тот, т.е. Ше-варднадзе, естественно, ею сразу воспользовался и сделал то, что полага-лось в таких случаях.
Кто конкретно наушничал? Не хочу называть «стукача», хотя пред-положить с абсолютной долей уверенности, могу. Это один из приглашен-ных на то заседание. За работников ЦКК я могу поручиться. Но факт оста-ется фактом. Совещание членов Президиума (лето 1991 г.)  с вердиктом по Шеварднадзе закончилось где–то в районе 16 часов, а через час он, уже прекрасно информированный о заседании, выступал на пресс – конферен-ции в Вене и громил тех, кто посмел покуситься на его партийную честь. Поэтому я и полагаю, что его «стукач» быстро донес до него эту весть, а тот среагировал немедленно, громогласно заявив миру, что, дескать, сам он добровольно выходит из рядов КПСС.
Такую лазейку для Шеварднадзе предоставил ему Устав КПСС, при-нятый  XXVIII съездом КПСС. Это мы учли в последующем, при рассмот-рении вопроса об исключении члена Политбюро Яковлева А.Н. Возмож-но, даже, мы нарушили Устав. Но тот факт, что неприкосновенного и все-могущего экс-члена Политбюро, ныне члена ЦК КПСС господина Ше-варднадзе «поставили в угол для наказания», уже перекрывает все наши ошибки.
По моему убеждению, этот последний в истории Коммунистической партии Советского Союза Устав КПСС стал основой для уничтожения партии изнутри. Принятый на форуме коммунистов–делегатов XXVIII съезда, он давал возможность развития анархии и безнаказанности за дей-ствия, направленные против единства и дисциплины в партии. Чего только стоит параграф 22, где черным по белому записано: «Компартии союзных республик самостоятельны. В случае не согласия с принятым решением (понимай Политбюро ЦК–авт.), Центральный Комитет компартии союзной республики имеет право, не принимая к исполнению (!?) это решение, тре-бовать рассмотрения спорных вопросов на Пленуме ЦК КПСС или объ-единенном Пленуме ЦК и ЦКК КПСС». Полагаю, комментарии излишни. Новый Устав давал полное право не подчиняться решениям партийного Центра. Представить даже трудно, сколько бы претензий к ЦК набиралось ежемесячно. И что же? По каждому запросу созывать Пленумы ЦК? 
Такое же право не принимать во внимание решения верхов было в вопросах исключения из партии. У ЦКК по этим вопросам руки были свя-заны. Мы тоже были обязаны доводить наше решение до первичной орга-низации и ждать их согласия. Цитирую выдержку из Положения: «Реше-ния ЦКК об исключении из партии доводятся до соответствующей пер-вичной партийной организации, в случае ее возражений – вторично рассматривается с участием представителей этой парторганизации, после чего считается принятым». Эти положения были рассчитаны на дисциплинированную партийную аудиторию, но к этому времени обста-новка была другая.
Применительно к Шеварднадзе мы обязаны были наше решение до-вести до первичной партийной организации МИДа, а в случае ее возраже-ний – вторично рассмотреть с участием представителей этой парторгани-зации.
Мы поступили здесь совершенно верно, что попросили секретаря первички предварительно рассмотреть этот вопрос в своем кругу. Как и предполагал, ответа не получили. Мы правильно поступили, что не поста-вили вопрос в лоб: «Об исключении». К тому же, в отсутствие разбирае-мого, это делать было нецелесообразно. Поэтому было решено «возбудить партийное разбирательство». Могут и справедливо задать вопрос: А по-чему не расследование?
Президиум ЦКК впервые столкнулся с таким вопросом и понимал, какое положение в партии занимал обвиняемый. Поэтому и такт формули-ровки здесь имел значение. С такими фигурами следует обращаться взме-ренными приемами. Каждое слово должно быть выверено. Не скрою, по окончательной редакции я посоветовался еще с двумя членами Политбю-ро. Тех, кого мы ценили за мудрость и опыт. Принимаемую формулиров-ку (провести разбирательство–авт.) посоветовал лично мне один из членов Секретариата Фалин Валентин Михайлович.
 Но это не было и перестраховкой. Мы не поставили в известность не только Горбачева М.С., но даже и второго Секретаря ЦК КПСС Ивашко В.А. Даже не посчитали необходимым с ними советоваться. Знали заранее о противодействии. Поэтому я встретился только с членом Политбюро Шениным Олегом Семеновичем и Секретарем ЦК Фалиным Валентином Михайловичем, самыми авторитетнейшими для меня (и не только) людьми. Нам, молодым руководителям такого авторитетного органа как ЦКК, не следовало на первых порах делать ошибок.
У нас в аппарате ЦКК были свои умудренные и опытные партийные работники как Афонин Владимир Александрович, Перун Николай Самой-лович, Севастьянов Валентин Степанович, Славиков Валерий Владимиро-вич и другие.  Они раскручивали самые сложнейшие партийные дела, де-лали обстоятельные доклады. Но с Шеварднадзе был по – существу пер-вый опыт привлечения к ответственности партийца такого ранга, как экс-член Политбюро, ныне член ЦК. Здесь ошибки просто исключались.
 Если кто–то сейчас из читателей посчитает наше поведение недоста-точно решительным (почему не исключили сразу?), я просто обязан встать на защиту нашего небольшого коллектива. Я бы хотел, чтобы мне повери-ли и в том, что работать методами прежнего КПК мы уже не стали. Кстати, КПК раньше работало по указанию ЦК и никогда не замахивалось на сек-ретарей и членов ПБ.
Вот и с Шеварднадзе. Главное – цель была достигнута. Этот непри-касаемый, зацелованный руководитель был привлечен к моральному нака-занию. Впервые его вытянули на свет, или как говорят в народе «за ушко да на солнышко». И то, что он первым покинул ЦК не по своей воле, да-ет основание говорить о достигнутом результате. Для него это стало хо-лодным душем. Он не понял, кто дал команду «ату его» и, естественно, в одном из выступлений у него выскочило и он нелицеприятно отозвался о Мише (так он назвал Генсека в разговоре – авт.). Теперь станет понятным, почему он упредил надвигающийся и здесь импичмент своим доброволь-ным уходом и с должности Министра Иностранных Дел СССР.
 Причина нашего партийного разбирательства? Интересный вопрос.
Как раз, когда я работал над материалами первой книги , нашел ци-тату о событии далекого от партийной жизни. Дело было в 2004 году. Та-ким образом, прошло более десятка лет после «дела Шеварднадзе», а па-раллель с другим фактом напрашивалась сама собою. Из нашей сборной по футболу после первого проигрыша на чемпионате Европы исключили одного из самых сильных игроков – полузащитника Мостового. На вопрос корреспондентов: – За что? – Старший тренер пояснил: – За отсутствие веры в перспективу команды. (ТВ, 15.06. 2004 г.).
Мостовой дал интервью одной из зарубежных газет, где высказал эту мысль. Убрать из команды ведущего игрока к тому же на чемпионате мира – такое решение равносильно невосполнимой потери. Но именно та-кое решение принял старший тренер сборной России. В обоих решениях (футбольном и нашем) есть общее. Это – отсутствие веры в победу. В нашем случае – отсутствие веры в партию и, к тому же, клевета на нее.
Так и с Шеварднадзе. Он, будучи ранее членом Политбюро, а сейчас членом ЦК, обязан был все делать для укрепления партии. По крайней ме-ре, быть честным с ней. Но он не боролся за партию, ту партию, которая дала ему больше, чем полагалось такому двуличному человеку. По подха-лимажу ему, наверное, нет равных
Приведу только одну выдержку из его выступления на XXVI съезде партии. Это образчик и стандарт большинства его выступлений и в даль-нейшем на крупных форумах. Постоянное словословие и подхалимаж: «Доклад Леонида Ильича Брежнева – великого революционера–ленинца – это мысли и чаяния всего нашего советского народа». И так много – много раз он произносил здравицы в честь партии и ее вождей. О Горбачеве скромнее, но с похвальбой. А за пазухой носил камень. И давно.
 Он не предлагал открыто каких-либо мер и не принимал усилий по укреплению партии. Он не высказывался откровенно на Пленумах или за-седаниях Политбюро. На этих трибунах он представлялся самым верным членом партии и народу. Вот, к примеру, только две фразы из его отчета на XXVIII съезде  КПСС: «Именно как коммунист, четко ощущавший ги-бельность доапрельского пути (на  Апрельском Пленуме ЦК КПСС  1985 г. провозглашен курс на Перестройку и Ускорение – авт.),   понимавший, что так дальше жить нельзя, я принял перестройку…И без консолидации здоровых сил партии на платформе ее обновления нам не обойтись»  .
Как видите, все правильно. Не придерешься. А на самом деле он уже кучковался с теми, кто разрушал страну. Стоило ему выехать куда-нибудь за рубеж, и он щедро раздавал интервью с попреками на партию, которая дала ему с избытком и привилегии, и положение, и ордена не по заслугам. Мои помощники к данному заседанию Президиума ЦКК, где рассматри-вался вопрос о Шеварднадзе, подготовили интересный материал – под-борку фраз из его речей за последние несколько лет. Наглядно видно по-литическое двуличие этого партийного деятеля. Так, на заседании австрий-ских промышленников в Вене (там он узнал о нашем решении по нему – авт.) он уже откровенничал об идее создания какой–то общенациональ-ной, оппозиционной КПСС партии, строящейся на конфедеративной основе:
 – Членами этой партии могут быть все демократически мыслящие люди, независимо от того, в каких партиях они состоят или состояли.  – И даже хотел скорее стать ее членом.
Вот ему очень подошла идентичная Мостовому формулировка. В этом плане и хотели задать зацелованному партийцу в Центральной Кон-трольной Комиссии несколько нелицеприятных вопросов. Мы, то есть Президиум ЦКК, имели право «привлекать к ответственности любого коммуниста, подрывающего своими действиями авторитет партии». В дан-ном случае у нас было намерение уточнить его партийную принадлеж-ность, его политическую ориентацию. Но он срочно передал в партком МИДа СССР, где он стоял на партийном учете, письмо, в котором сооб-щил о направлении в ЦКК письменного заявления о выходе из КПСС. «Комсомольская правда» дала краткое интервью с Шеварднадзе по этому вопросу.
Кстати, если проанализировать отношение партии к таким людям как Шеварднадзе и другие, можно найти аналогию в истории
Постановление Политбюро ЦК ВКП (б) о нарушении единства от 4 октября 1926 года: «…это нарушение партдисциплины Политбюро счита-ет особенно вопиющим со стороны т .т. Троцкого, Зиновьева и Пятакова (в их выступлении на «Авиаприборе») потому, что означенные товарищи яв-ляются на только ответственными работниками, но и членами ЦК, эле-ментарной обязанностью которых является защита решений ЦК».
Примерно так мы и рассуждали при рассмотрении дела члена ЦК КПСС Шеварднадзе.
К этому следует добавить, что господин Шеварднадзе не был мо-рально честен перед партией. Мне лично рассказал Б. Пуго, что Шевард-надзе имел вторую зарплату по линии КГБ, где он раньше работал, но и до последней поры утаивал это от партии и не платил членских партийных взносов.
Честно признаюсь, что я даже не предполагал, что у него такая кри-минальная биография. Что произошло, я, готовя этот материал, узнал многое из СМИ, Интернета.
В одной подборке под заглавием «Лучший друг – в тюрьме» гово-риться: «Сулико Хабеишвили прилетел в Москву, звонил Шеварднадзе, просил о помощи. Они были не только сослуживцы, но и близкими друзь-ями. Солико не сомневался, что он, Эдуард Амвросиевич, спасет его. Он же член Политбюро и так близок к Горбачеву. Но Шеварднадзе даже не захотел встречаться и ответил по телефону, что очень занят».
В другой подборке: «В 1992 году, т.е. после возвращения Э. Ше-варднадзе к власти в Грузии, Солико Хабеишвили стал председателем фонда Шеварднадзе, т.е. практически распорядителем внебюджетных фон-дов». 
А вот выдержки из интервью, которое взял Андрей Караулов у бывшего Министра безопасности Грузии Игоря Гиоргадзе. Опубликовано в «Новой газете» 03.11. 1998 г. и тоже дано в Интернете.
На вопрос Караулова о судьбе Хабеишвили, Гиоргадзе ответил так: «Я вам отвечу так, как знаю достоверно. Шеварднадзе дал молчаливое со-гласие на это убийство. Солико Хабеишвили был убит группировкой, ко-торая имела претензии на детище Солико – Гудаури (богатый санаторный комплекс – авт.) Руководитель этой группировки Дато Саникидзе, по кличке Дато Московский. Позже был убит. Это было сделано по приказу Шеварднадзе».
В то время, как мы пытались только поговорить с Шеварднадзе о его партийной честности, мы еще не знали перечисленных выше деталей из жизни члена Политбюро.  Мы только легонько потрепали его за ушко. А надо бы…
Конкретно подготовкой вопроса на разбирательство в ЦКК по Ше-варднадзе занимался Михаил Иванович Кодин, один из заместителей. Он возглавлял комиссию ЦКК по соблюдению требований Устава и Про-граммы партии. У него был подобран довольно богатый материал, сразу скажу, достаточный для привлечения не только к партийной ответственно-сти.
Так, он, в частности, пишет в своих воспоминаниях:
«Став первым секретарем ЦК КП Грузии, Шеварднадзе быстренько и на 100% заменил первых секретарей горкомов и райкомов Грузии – естественно, своими людьми. Таким образом была создана широкая и надежная сеть взяточников – мафиози по Грузии… «Царьку» советской Грузии удались многие иные грязные делишки, в том числе и кровавые. Так, с именем Шеварднадзе знающими людьми связывается целая серия автокатастроф, убийств и самоубийств в среде грузинского руководства, случившихся в 1970 – 1980 г.г. Якобы покончил с собой секретарь ЦК КП Грузии М. Гогичашвили, погиб в «автокатастрофе» премьер – министр республики З. Патаридзе, при весьма загадочных обстоятельствах ушли из жизни секретарь Аджарского обкома КП Б.Папунидзе, прокурор респуб-лики А. Барабадзе, лидер национально-освободительного движения М. Костава» .
 Возмущение Горбачева нашим «самовольным» решением по Ше-варднадзе я ощутил на следующий день по звонкам его помощников.  Им не было предела. Только я вошел в кабинет, звонок по «вертушке». «Вер-тушка» – это спецсвязь для обслуживания руководителей высшего пар-тийного и государственного эшелона. Даже не удосуживаясь назвать себя по фамилии, некоторые представляясь просто, с вызовом: «это говорит помощник Михаила Сергеевича» и в не очень корректной форме требова-ли объяснить суть происшедшего, якобы, … для доклада шефу. Таким я отвечал, что Михаил Сергеевич может сам снять трубку, а через кого-то такого рода информация не передается и что Постановление Президиума ЦКК КПСС направлено всем членам Политбюро, начиная с Михаила Сер-геевича.
Я умышленно не информировал Горбачева. Руководитель Цен-тральной Контрольной комиссии не подотчетен Генеральному секретарю ЦК КПСС. В данном случае, я руководствовался поговоркой: «если тебе надо, то и спрашивай сам». Горбачеву М.С. этого не надо было. Поэтому он и не поинтересовался сам, а поручал своим клеркам. Вот почему он ни-где по Шеварднадзе не высказался, не прояснил свое мнение. Эта позиция его вполне устраивала. Ему, как показали дальнейшие события, предать друзей, соратников ничего не стоит. Неотразимый пример – Лукьянов Анатолий Иванович. Был его ближайшим другом, а как он с ним посту-пил? Так стоило ему ли бороться за какого–то Шеварднадзе, фамилию ко-торого с проклятиями озвучивали на каждом коммунистическом собрании, митинге?
Я лично у Горбачева в приближенных не числился. На XXVIII съезде партии меня «представил» Горбачеву Борис Карлович, предложив из-брать меня из зала в состав ЦКК фактически без голосования (под шум де-легатов). Но первые мои шаги, с претензией на самостоятельность, видимо не понравились Генсеку. Наше предложение Пленуму ЦК КПСС об ис-ключении из партии его друга академика Шаталина С.С., организация разбирательства по Э. Шеварднадзе и отказ дать для Горбачева информа-цию по этому вопросу через его помощников вывели Горбачева из себя. Ко всему этому, несогласованная с ним и проведенная Комиссией ЦКК КПСС проверка работы Политбюро, Секретариата и иже с ними 5 отделов ЦК, видимо, довели его до внутреннего бешенства. Сам ничего не говорил, но его «мальчики» делали свое дело. Пошли булавочные уколы. Напри-мер, у меня в кабинете сняли прямой с ним телефон с позолоченным гер-бом и надписью «Горбачев». Неделями он не принимал меня, хотя его по-мощники докладывали ему о моих визитах. А потом я решил больше его не беспокоить.
Долго не решался вопрос о встрече Генсека с Президиумом ЦКК. Отсутствовал он на наших Пленумах. Ну и другие знаки безразличия к нашей работе, о которых я говорил. А то, что мы «сотворили», пока он отдыхал в Форосе (исключили из партии Яковлева), уже вывело его из се-бя. Он уже не мог сдержаться. И у него это выплеснулось, когда прилетел из Фороса и у трапа самолета дал короткое интервью. Последними были такие слова:
– Не успел я убыть в отпуск, как начали исключать из партии (имел в виду Яковлева – авт.)…Ну, мы с этим разберемся.
Слова предназначались только мне. Я это уловил. Больше, сколько не показывали этот фрагмент по телевидению, этой фразы больше не по-вторяли. Те, кто хочет в этом убедиться, поищите этот эпизод в архиве ТВ.
Исключаем Яковлева А.Н. из рядов КПСС
Да, действительно, 16 августа 1991 года, за 2 дня до ГКЧП, Прези-диум Центральной Контрольной Комиссии КПСС исключил из членов КПСС аж самого Александра Николаевича Яковлева, «архитектора на развалинах перестройки», как окрестил его бывший в то время секретарем ЦК КП России по идеологии Геннадий Зюганов. Это сейчас можно пинать политический труп. А тогда эта фигура была вне досягаемости любого партийного органа. Но очень коварная и обладающая безмерными права-ми карать или миловать.
К этому моменту мы уже сделали выводы из ошибок, которые допу-стили при разбирательстве персонального дела Шеварднадзе и, поэтому, не могли допустить второго прокола.
Я хорошо, до деталей, помню то многочасовое заседание Президиу-ма ЦКК. К тому же остались пометки в блокноте. На повестку дня постав-лен был лишь один вопрос: – О партийной принадлежности А.Н. Яковле-ва. Председательствовал на этом заседании я, в то время исполняющий обязанности Председателя ЦКК КПСС. 
Член Политбюро ЦК КПСС Александр Николаевич Яковлев настолько одиозная фигура в истории Советского государства и КПСС, что заслуживает отдельного исследования. Причем, я уверен, оценки могут быть крайне полярные. Большинство работающих или общающихся с ним на вопрос об отношении к нему займут позиции по разным сторонам бар-рикады. У нас средины в отношении к нему нет. Для «дерьмократов» (рас-хожее клеймо, прилепившееся к горстке известных личностей – авт.) он патриарх, отец родной. Для всех, кто воспринял трагедию с Советской страной как личную трагедию – злой демон. В замысел моих воспомина-ний не входит рассказывать об этой личности. Я нахожусь среди тех, кто проклял и проклинает этого человека. И буду защищать свою позицию перед любым оппонентом. Трудно найти равного ему по коварству, ци-низму, методам деструктивной работы в масштабах государственной и партийной системы. Если раньше, при Горбачеве, говорили и то только шопотом о том, что Яковлев – это подготовленный в США агент, то ныне в разных средствах информации о его предательстве, продажности и службе иностранным разведкам, о пагубном влиянии на Горбачева, о последстви-ях его деяний идут даже дискуссии . Ученые – политологи на одной из дискуссий сошлись во мнении, что крах Советского Союза произошел из-за «предательства руководящей злиты», из-за «русофобии правящего класса» .  Господин Яковлев лично формировал мировоззрение этой ру-ководящей элиты. 
Мы помним, что на XXVIII съезде КПСС все члены Политбюро, не-которые члены ЦК в должностях Министров выходили на съездовскую трибуну с отчетами о проделанной работе в своей области. Наряду с дру-гими слово было предоставлено и Яковлеву А.Н. Его «отчет», если его речь можно так назвать, не содержала того, что следовало бы сказать: о своей деятельности как члена Политбюро, отвечающего за идеологию. Он ответил только на некоторые, не очень острые вопросы, адресованные ему лично.  А записок было много.
Вот выдержка из его речи :  «Из Секретариата, а также лично мне передано в общей сложности 155 записок. В них содержится более 250 во-просов… Подавляющая часть вопросов изложена, мягко говоря, в острой форме..». Как видите, сам оратор показал этими цифрами отноше-ние лично к нему представителей народа, коммунистов страны, делегатов съезда.
Из направленных ему письменных вопросов он отвечал только на удобные для себя. Яковлеву из зала, прямо от микрофонов бросили едкие упреки еще несколько человек. Помните, делегат генерал А. Лебедь спро-сил у Яковлева: – Сколько у Вас лиц? – Тот завертел головой, как бы по-казывая, что не понимает, о чем речь и просит разъяснить. И ответа не по-следовало.
Делегат съезда Зеленьков Н.П. (Алтайский край) остался недоволен ответами Яковлева, и также спросил, «на какой он платформе? ЦК КПСС или на другой, которую в душе разделяет?»
Поэтому к Александру Николаевичу у нас, в ЦКК, накопилось много вопросов. Подготовкой материалов к заседанию Президиума ЦКК по во-просу партийной принадлежности Яковлева занималась небольшая, но очень профессионально подготовленная группа наших сотрудников. Воз-главлял эту команду Михаил Иванович Кодин, один из заместителей Председателя ЦКК. Я не имею подлинных материалов (при разгроме ЦК КПСС документы не разрешили выносить и часть моего архива исчезла – авт.), поэтому кое-где буду ссылаться на отдельные примеры из книги Ми-хаила Ивановича .
Кодин называет Яковлева А.Н. «черной личностью» и далее ссылает-ся на воспоминания бывшего председателя КГБ СССР Владимира Алек-сандровича Крючкова, который образно и емко окрестил этого человека «послом беды».  Еще резче и определенней высказался о нем Юрий Вла-димирович Андропов, назвав Яковлева «проходимцем». Это высказыва-ние относиться еще к 1983 г. 
Прочитал книгу-воспоминания Альфреда Рубикса «Требую признать невиновным!» о его судебном процессе. Бывший Первый секретарь ЦК компартии Латвии в 1991 году угодил за решетку только за то, что был честным коммунистом и до последних возможностей выполнял свой пар-тийный долг. Он один из немногих членов Политбюро ЦК КПСС выска-зывал Горбачеву прямо свои суждения по тому или иному вопросу, в том числе и оценку его деятельности. Осужденный на 8 лет, он не согнулся под наветами и ложью, остался предан своим убеждениям и чести. Мне прият-но было получить книгу воспоминаний из рук «непокоренного Рубикса» (как его зовут друзья – авт.), и, особенно, тронут надписью: «Верному то-варищу Махову Евгению на память об оном комсомольце. А. Рубикс. 9. 10. 03». Получить от такого человека звание «Верного товарища» для ме-ня дороже всяких подарков.
Наше знакомство с Альфредом относится к временам комсомольской деятельности. Я был назначен в Ригу на должность помощника начальника Политического управления Прибалтийского военного округа по комсо-мольской работе, а Альфред в эти же годы избирался первым секретарем Рижского горкома комсомола, секретарем ЦК комсомола Латвии. Все го-ды мы пронесли наши искренние, добрые отношения и я просто горжусь дружбой с этим человеком.
Читая книгу, я и здесь увидел проклятия в адрес Яковлева и иже с ним. Альфред пишет: «Раскол Компартии Латвии, как и всей КПСС, был умышленно задуман А. Яковлевым – членом Политбюро ЦК КПСС, глав-ным идеологом партии, и одобрен М. Горбачевым – Генсеком ЦК КПСС. Правда, узнали мы все – члены КПСС, об этом предательстве поздно. Предательством это я называю потому, что делалось это втайне от партии, от ее руководящих органов и рядовых членов партии. Об этом пишет уже сам А. Яковлев в своих воспоминаниях ».
Сколько бед принес партии и народу этот закордонный выкормыш, не счесть. Вот мы, члены ЦКК и решили хотя бы освободить разваливаю-щийся   партийный корабль от этого дурно пахнущего груза.  Поздно взя-лись. Недавно вылетел из состава ЦК его друг, бывший член Политбюро Э. Шеварднадзе.  Очередником стал Яковлев. В перспективе сам Михаил Сергеевич явно бы занял за ним очередь.
Мне до деталей памятно то заседание Президиума ЦКК КПСС, где рассматривалось персональное дело Яковлева. Готовили материалы заго-дя, не спеша, не привлекая широкий круг людей. Мы знали, что в аппарате ЦК были его «сексоты», поэтому все готовилось в строжайшем секрете. Понимали, что стоит отдать в машбюро какой-либо серьезный  материал, как его содержание может попасть к «отцу демократии» и тот быстро при-мет решение.   
Но и терпеть было нельзя.  Вопрос слишком серьезный и решать его с кавалерийским налетом, не следовало. Чем сильнее противник, тем тща-тельнее надо было готовиться. А Яковлев был не ровня пустышке Ше-варднадзе. Приходилось тщательно анализировать действия Яковлева, его выступления. Наученные опытом с Шеварднадзе, когда «стукачи» доноси-ли до него практически в реальном времени наши разговоры, я решил по-ступить иначе.
Практически в полном объеме о замысле провести заседание Прези-диума знали только руководство ЦКК и крайне ограниченный круг ответ-ственных работников. Все же, несмотря на все предпринятые нами меры, Яковлеву, видимо, сообщили о готовящемся исключении, после чего он оказался попросту недоступным нашим усилиям «выудить его на дневной свет». Затаился в здании Моссовета, где тогдашний мэр Москвы Г. Х. По-пов выделил ему кабинет с правительственной вертушкой. Яковлев никого не принимал, на телефонные звонки отвечал выборочно. Молчали телефо-ны дома и дачи.
Расчет Яковлева нам был понятен. Он ожидал первого решительного шага с нашей стороны, чтобы затем в выгодном для себя свете отреагиро-вать на него.
Тем не менее, утром 16 августа (фактически за два дня до ГКЧП, о чем я и другие даже не подразумевали) у меня в кабинете собрались те, кто был нужен для такого разговора. Присутствовал и тот, кого я подозревал в утечке информации по Шеварднадзе, а сейчас по служебному положе-нию – подчиненного Яковлеву. Когда все собрались, я предупредил секре-таря приемной, чтобы меня и других участников совещания ни с кем не со-единяли и никого не вызывали.  Предупредительно закрыл дверь на ключ, а присутствующим сказал примерно следующее: «Вынесенный для обсуж-дения сегодня вопрос чрезвычайно важный и никто не покинет этого каби-нета, пока его не разрешим полностью. Работать будем без перерыва, столько, сколько потребуется. Бутерброды, чай и все необходимое нам принесут сюда. Моя комната отдыха с туалетом и умывальником в распо-ряжении участников. Телефоном можно  пользоваться только у меня в ка-бинете». Это напоминало в чем-то атмосферу секретности как при избра-нии Папы Римского.
У некоторых участников, кроме сведущих по делу, вытянулись лица. Что-то новое, неожиданное придумал Махов. Но я пошел умышленно на эти предупредительные и необходимые меры для сохранения в тайне нашего разговора. Нельзя, чтобы и этот зверь выскочил из западни. 
Когда огласил повестку – в аудитории молчание. Кто–то (не помню сейчас) спросил, а нужны ли такие меры осторожности. Когда все вопросы были сняты, стал советоваться, как сообщить Яковлеву о заседании и при-глашении на него. Речь шла либо о нарочном с письмом, либо о телефон-ном звонке.  Сошлись на втором варианте.
Я поднял трубку телефона с гербом СССР (спецсвязь) и попросил оператора соединить с Яковлевым Александром Николаевичем. Мы знали, где он находился в настоящее время. В здании Моссовета. У него там, кроме Старой площади, тоже имелся рабочий кабинет. Видимо тот «пар-чевый кабинет», который расписывала «Независимая газета» и где соби-рались заговорщики– «демократы».
Некоторое время в трубке было тихо. Обычно соединение проходи-ло быстро или оператор связи сразу отвечал, что абонент отсутствует. Вдруг на другом конце провода женский голос:
 – Кто спрашивает Александра Николаевича? – По такой связи этого не может быть. Или отвечает лично абонент, или телефонистка говорит, что он отсутствует. Третьего не дано. Никто не имеет права разговаривать по этой сети. А здесь вдруг женский голос (видимо, секретарь).
Я прошу ее соединить с Яковлевым. Медленно и четко назвал себя: исполняющий обязанности Председателя Центральной Контрольной Ко-миссии КПСС Махов Евгений Николаевич. Видимо, она тщательно запи-сывала, потом отошла от телефона. Не сказала сразу, что его нет. Этим она выдала его. Значит, он на месте, но трусливо побоялся ответить сам и поручил секретарю вести переговоры. К тому же, раз по спецсвязи сразу набрали его, значит, он вел из этого кабинета разговоры и телефонистки уже соединяли его с кем-то.
Через какое-то время последовал ответ той же женщины – помощни-ка или секретаря, не знаю, и между нами состоялся маленький диалог:
– Александра Николаевича нет.
– А где можно его найти?
– Не знаю.  – И положила трубку.
Я вновь попросил оператора связи найти Яковлева.  Он действитель-но, может быть в другом месте, дома, на даче или в машине, но по спец-связи всегда на контроле. Оператор сообщила, что телефон не поднимают.
В кабинете все смотрят на меня. Можно представить мое состояние. От меня ждут решения. Правильного решения. Ждут, какой выход из по-ложения я могу предложить. На карту поставлена и моя репутация как ру-ководителя, и авторитет самого контрольного органа.  Коллектив отклик-нулся на предложение начать партийный суд над Яковлевым заочно. А дальше, Евгений Николаевич, давай разворачивайся.
В такие моменты (а их по жизни было много) я вспоминал классику военной процедуры при принятии военного решения. Оценить противни-ка, оценить собственные возможности, оценить сложившуюся ситуацию и т.д. Вся эта военная наука побеждать моментально встает в памяти. Не раз это выручало меня из сложных ситуаций. Здесь я оказался в положении, когда надо (в плане масштабности) планировать стратегическую опера-цию. Ошибки должны быть минимальные. 
Я сижу в своем кресле. Вся аудитория за длинным столом. Молчу. Обдумываю. Сижу, как мне показалось, долго. Тишина в ожидании даль-нейших действий. Все смотрят на меня. Это я инстинктивно чувствую, хотя мой взгляд уперся в лист бумаги с повесткой дня. Очень бы не хотелось рассматривать вопрос без обсуждаемого. Вдруг один из сидящих за сто-лом, видимо из побуждения помочь мне, говорит:
– Евгений Николаевич! Позвольте, я сделаю один звонок.
– Пожалуйста.
Он подошел к моему рабочему столу с кучей телефонов. Я уступил ему кресло. Кому звонил наш коллега? Не знаю. Но он коротко изложил собеседнику на другом конце провода суть проблемы. Тот просил пере-звонить через минуту–другую. Опять позвонили. Получили ответ: Яковлев в своем кабинете в здании Моссовета.
Я опять прошу оператора спецсвязи соединить с кабинетом в здании Моссовета. Ответ тот же. Не отвечают. Я прошу понастойчивей и подоль-ше дать сигнал. Наконец к телефону опять подошла, видимо, та же дама. Ответ тот же. Я еще раз убедительно прошу соединить с Яковлевым, со-общив ей, что он на месте и нам об этом известно.
Молчание. Но длительное. Видимо, опять докладывает шефу о нашей настойчивости. Потом следует ожидаемый ответ:
– Александра Николаевича нет.
Ну, что же. Больше мы ее мучить не собираемся. Все ясно. Затаился зверек. Забился в нору. Трусит. Спрашиваю коллег:
 – Что будем делать?
Ответ однозначный: рассматривать без него, заочно.
Мы дискуссировали долго. Спешка при таком деле не позволитель-на. Ошибок быть не должно.
Заслушали сообщение тех, кто готовил вопрос. Уточняли позиции. Заседание продолжалось несколько часов, а точнее с 12 до 16 часов. За это время опять были попытки с моей стороны переговорить с Яковлевым. Безрезультатно. Стали формулировать решение. Здесь, как говорится, взвешивали каждое слово, искали место каждой запятой. Яковлев грамот-ный, его голыми руками не возьмешь. Все должно бить в точку. Фразы постановления не должны быть расплывчатыми. Никаких личных эмоций. Только факты и выводы.
Завершили отработку решения. Несколько раз сверились. Все! Не оставили ни одной шероховатости. Секретарь Президиума вышел в при-емную и напечатал текст Постановления Президиума Центральной Кон-трольной Комиссии. Я подписал документ. Несколько экземпляров сразу же нарочным направили в газету «Правда» и некоторые другие СМИ для немедленной постановки в номер. Мы не могли даже доверить этот мате-риал рядовому курьеру. Повез Постановление ответственный работник ЦКК, а точнее Виктор Васильевич Федосов.
Все, что мы направили для публикации, свет не увидело. Во–первых, я полагаю, из редакции «Правды» «верные люди» немедленно сообщили об этом Яковлеву и он, видимо, наложил вето. К тому же я понимал, что главный редактор газеты Фролов Иван Тимофеевич находится если не в приятельских отношениях с Яковлевым, то одного мировоззрения. Во – вторых, 16 августа пришлось на пятницу. Печать в воскресные дни не вы-ходила. А в третьих, и это самое главное, в понедельник весь мир узнал о ГКЧП. Здесь было не до Яковлева. Но решение состоялось и о нем Яко-влев узнал.
Как мы и ожидали, Яковлев следил за нашим заседанием. Но его «разведка» оказалась локализована нашей продуманной мерой защиты от утечки информации. Он узнал о принятом решении, но было уже поздно. Материалы уже были в редакции.
К концу дня, а точнее часа не прошло после окончания заседания, как ко мне нарочной почтой с грифом «Срочно. Спецсвязь» поступил па-кет. Вскрываю – рукописное заявление Александра Николаевича о добро-вольном выходе из рядов КПСС. Ознакомил товарищей. Улыбки на ли-цах.
Поздно, не уважаемый Александр Николаевич! Постановление уже скреплено моей подписью и печатью ЦКК КПСС. Здесь ты опоздал. Из разбора персонального дела Шеварднадзе мы кое-чему тоже научились. Не считай нас за лохов. А твою бумажку оставим на память потомкам.
Увидел на полках новую книгу А. Яковлева «Сумерки». Покупать не стал. На такую литературу мне жалко тратить деньги, но полистал. Нашел на 531 странице, то, что хотел увидеть: «…решение ЦКК (об исключении – авт.), подписанное неким Маховым…». Кривишь душой, Александр Нико-лаевич! Ты прекрасно знаешь, кто такой по должности Махов. Твоя аген-тура в наших рядах давно все рассказала и о ЦКК, и о каждом из нас.
Да и мы в ходе расследования узнали много нового об этом «архи-текторе» перестройки. Как-то я был в феврале 1991 г. в командировке и принимал участие в работе Пленума Ленинградского обкома партии. По-знакомился с замечательным человеком, секретарем обкома КПСС по идеологии Беловым Юрием Павловичем. Этот человек очень много рас-сказал о Яковлеве негативного. В частности, сказал, что сейчас занимается анализом его деятельности «как теоретика социал – демократии».
Люди уже открыто говорят, что Яковлев агент иностранной развед-ки. Один высокопоставленный чиновник сказал, я лично слышал:
– Это разведчик и агент №1 в мире. Без автомата развалил мировую систему, Варшавский Договор. Советский Союз низвел до уровня афри-канской страны.
Помню, где-то в те же дни, моя дочь показала мне в журнале «Моло-дая гвардия» № 2 фотоснимок, где Яковлев, тогда молодой ученый в США, снят в группе разведчиков. Дана краткая аннотация. За опублико-вание этой фотографии редактора американской газеты сняли с работы.
Почему так американцы забеспокоились? Не их ли это кадр развед-ки, которого они готовили долго – долго и подарили нашей стране? Такой вопрос звучит между строк в статье. 
Ушел из жизни этот «архитектор» крушения жизненных судеб мил-лионов советских людей. Мне понравился некролог на его смерть, напи-санный Владимиром Бондаренко под заголовком «Хороним Геббельса» . Приведу только одну цитату: «В списке соболезнователей ни одного при-личного человека – одни ненавистники России и разрушители ее».
Прав экс – Глава советского государства Николай Иванович Рыжков, признавшийся в своих мемуарах, примерно такими, запомнившимися мне словами: «Да, перестройка, считаю, была предана. Нами предана! Теми, кто ее задумывал, кто начинал, кто осуществлял и кто хоронил. И себя от этих процессов не отделяю…(листал в книжном магазине, но стр. не пом-ню – авт.)» . С признанием государственного лица такого ранга нельзя не считаться. Рыжков тоже как одну из причин называет безволие крупных руководителей и себя лично: «Я мог и должен быть твердым и несгибае-мым, …но не сумел выдержать характер» .  А противоположная сторона, видя беспомощность руководства КПСС, расширяла свою территорию влияния, активно проводила свои акции, укреплялась молодыми, энергич-ными кадрами.
Исключение из партии таких одиозных фигур как Шеварднадзе Э.А. и Яковлева А.Н. было первым и единственным проявлением борьбы против тех, кто партию разрушал и создавал основу развала Советского Союза. Президиум ЦКК провел эту работу, не ставя в из-вестность и не испрашивая разрешения у Руководства партии. В про-тивном случае были бы предприняты все усилия, чтобы сорвать эти акции. Генеральный секретарь Горбачев М.С. не обмолвился ни сло-вом, но все было сделано так, чтобы никакая информация не просо-чилась к людям, чтобы коммунисты не узнали о решительности ново-го партийного органа. Все СМИ уже были под контролем антипар-тийных сил. Прошла только краткая информация в «Правде». 
Все упиралось в Горбачева
Я не предполагал, что, присутствуя (с правом совещательного голо-са) на заседаниях Политбюро и Секретариатах ЦК КПСС и, ведя для себя короткие записи, так интересно будет вернуться к ним спустя десятки лет.  Возможно, для потомков будет интересно узнать о том, как решались важ-нейшие вопросы жизни партии и государства в штабе руководства, а для партийцев прошлого – возможно открытие для себя чего-то нового, каких-то неизвестных страниц. Для будущих лидеров, руководителей каких-либо организаций возможно тоже что-то будет поучительным. Чтобы так безот-ветственно не относиться к подбору кадров. 
Пробегусь коротко по своим наброскам. Вот целая стопка спецблок-нотов. Большая часть с корешком зеленого цвета и тиснением «ЦК КПСС». Эти «зеленые» блокноты раскладывали на столах для участников Секретариата ЦК. А вот эти с красной оборкой и золотым тиснением «По-литбюро» – для совещаний, заседаний с участием Горбачева, включая за-седания Политбюро.
Сохранил их все. Как сейчас интересно их пролистывать. Разложил по датам, начиная с первого моего присутствия. В такой последовательно-сти и буду раскрывать их «тайну», проводя читателя по закоулкам закры-тых партийных совещаний. Несомненно, у меня и тогда сложилось, а сей-час закрепилось негативное мнение о работе ЦК конца 80-х – начала 90-х годов XX столетия. И здесь я буду выделять, прежде всего, упущения, ошибки, промахи лично руководства ЦК в лице его двух главных фигур – генерального секретаря Горбачева М.С. и его заместителя Ивашко В.А. Они стояли у руля, от их личной позиции многое зависело. Кому много дано, с того и спрос.
Очевидное, о чем я буду дальше повествовать, будет подтверждени-ем и других высказываний о беспомощности, неспособности высшего партийного руководства управлять страной. Это и было одной из пер-вопричин развала Коммунистической партии и, как следствия, госу-дарства. Причем развала партии изнутри. Развала партии сверху. Раз-вала, ввиду неспособности отдельных личностей быть руководителями та-кого ранга. Они, по-существу, потеряли управление не только партийными структурами, но и страной. Сейчас по этой проблеме (причины и виновни-ки распада СССР) идут многочисленные дебаты. Центральной фигурой и основным виновником большой беды со страной однозначно называют Горбачева М.С.
Ведя свою, только ему известную игру, Горбачев М.С.  умело ис-пользовал два важных фактора партийной традиционности. Во–первых, партийная масса была воспитана в достаточной степени доверия к руково-дителям партии, ибо до Горбачева большинство членов Политбюро были, что бы о них не говорили, колоритными фигурами. Не будем сейчас под-нимать проблемы возраста или их старческие капризы.  Но это были про-веренные практикой профессионалы, преданнейшие своему долгу и делу люди, ставившие на первое место благо Советского государства. Во-вторых, кадровые промахи. Конечно, их вина, что к подбору своего окружения и лизоблюдству они оказались не на высоте. Но ведь СССР в их правление было сильнейшей державой мира! А потом началось из-мельчание, в руководящие кресла усаживались карлики от власти, в ос-новном «протеже» и не далекие политики. Горбачев подбирал людей под себя, под свой не высокий профессиональный уровень.
Геннадий Иванович Янаев, вице – Президент СССР, в своих воспо-минаниях пишет: «Все шесть лет перестройки под руководством М. Гор-бачева были временем большой болтовни и поистине вселенского обмана. Ни одна из заявленных целей перестройки не была реализована. Жизнь народа стремительно ухудшалась…Повсеместный саботаж, коррупция, рост антиобщественных проявлений усугублялись параличом власти на всех уровнях .
Верно подметила «Российская газета»: «Каждое время востребует своих людей. Как следствие этого процесса, появляются люди типа Иваш-ко, Полозкова, Янаева, характеризующие снижение интеллектуального уровня политического руководства».  Горбачеву были нужны люди тако-го склада.
Здесь не безынтересно вернуться к стенограмме съезда партии, на ко-тором избирали Ивашко В.А. Предлагал его кандидатуру на пост замести-теля Генерального Секретаря ЦК на совещании представителей делегаций сам Горбачев М.С. Вот его речь : «Ясно, что выбор надо сделать с учетом многих моментов…Естественно, чтобы эти два человека (имеется ввиду Генеральный и второй секретарь ЦК – авт.) были близки по взглядам, да-же по своему, скажем, стилю, чтобы у них было общее понимание, чтобы не тратилось время зря, а еще важнее – не появились трещины, которые могут обернуться потерями для партии, да еще в такой момент.
Исходя из этого и посоветовавшись с первыми секретарями ЦК со-юзных республик (а у нас был такой разговор), я сделал окончательно свой выбор и предложил для избрания на пост заместителя Генерального секретаря   ЦК КПСС товарища Ивашко Владимира Антоновича…».
Вот так. Под себя и …для себя.
Горбачев не ошибся в выборе. Владимир Антонович – это добрей-ший, человечный, честный, безотказный работник. К нему можно было зайти в любой час, он никогда не поднимет голос, всегда проявит внима-ние. Он брал на себя очень большую нагрузку, от чего и сгорел быстро. Буквально вскоре после окончания функционирования партии, он умер. Но для Горбачева это был удобный во всех отношениях помощник. 
С Владимиром Антоновичем у нас сложились хорошие личные от-ношения. Он доверял мне, а я порой высказывал ему неприятную лично для него информацию. Он с пониманием воспринимал ее. Как-то мы сиде-ли у него в кабинете, обсуждали политическую обстановку. Я возвратился из командировки и рассказал ему о ситуации на местах. Сказал: – Как только где-то произносится имя Горбачева, народ злобно гудит. Критика идет везде. Беспощадная, злая. На одной из моих встреч с активом во Львове собеседник так сказал:
– У нас два человека, которые разваливают страну и партию. Пер-вый – Президент, второй – Генеральный Секретарь.   
Сказал я эту фразу Владимиру Антоновичу. Тот согласился: – Да! Повсюду Генсека критикуют.
Здесь у нас (апрель 1991 г. – авт.) получилась маленькая беседа и я тонко начал говорить ему то, что уже накопилось не только у меня:
 – Владимир Антонович! Надо и Вам лично, другим секретарям ЦК выходить чаще в эфир. Вас не знают в партии. Лидеры оппозиции знакомы всей стране: Афанасьев, Бурлацкий, Шаталин, Лысенко, Травкин. А у нас нет никого, кто был бы популярен.
Здесь Владимир Антонович разоткровенничался:
 – Ты знаешь (он со мной был на ты – авт.) я тебе скажу доверитель-но. Я знаю, что Генсека везде ненавидят. И в этой ситуации набирать себе очки, выходить вперед – он не одобрит. Да и люди подумают, что на волне критики он (т.е. Ивашко) хочет нажить себе популярность. А это я знаю…Я ведь выступал в «Правде».
Я сразу перебил его:
 – Вы же знаете, что «Правду» не читают. Надо выступать по телеви-дению. И не стесняться в оценках. «Они» же лезут в любой эфир, экран, а мы скромничаем. Поэтому и нет популярных личностей в партии, которых бы знали. Знают Полозкова. Но у него нет партийного авторитета.
Долго мы тогда вели разговор. Прямой, честный. По всем позициям Ивашко со мной соглашался. Такие события за кадром, как бы написал журналист, но это внутренняя жизнь высшего органа и одного из руково-дителей партии. Я почувствовал какую-то обреченность, обесточенность воли. А ведь от заместителя Генсека, второго лица в партии, от его дей-ствий зависит пульсация жизни всей партии.
Другая причина упирается в большие промахи кадровой политики. Гнилость и сырость партийного аппарата чувствовалась на всех этажах, снизу доверху. Продвигаясь не по заслугам, а подчас не по правилам, в высокие партийные кабинеты лезла зеленая молодежь, часто чванливая, падкая на комплименты, на подношения. Я много раз в приватных и пуб-личных беседах бросал тезис: «партию разложил комсомол». Возмуще-нию «старых комсомольцев» на мою реплику не было предела. Мне тыка-ли на ту же принадлежность.
На все мои «обвинения» в клевете на комсомол, я, улыбаясь, приво-дил убийственной силы аргументы – Горбачев, Шеварднадзе и их сорат-ники, руководители многих республиканских и областных партийных ор-ганизаций. 
Откуда они вышли? Каков их «боевой» путь?
Вот, к примеру, Михаил Сергеевич Горбачев.  Свой трудовой путь  по окончании университета начал в ставропольской прокуратуре. Прора-ботал на этой должности 10 дней. Отказавшись от полученной специаль-ности по распределению, упросил перевести на комсомольскую работу. Пошли навстречу, назначив руководителем в отдел пропаганды крайкома ВЛКСМ. Прошел основные ступени, включая должность первого секрета-ря ставропольского крайкома комсомола. А это хороший кадровый трам-плин. В последующем перешел на партийную работу, занимая должности первого секретаря горкома, а затем и крайкома партии.
В 1978 г. секретарь ЦК КПСС. В 1980 г. стал членом Политбюро. В 1985 г. избран Генеральным секретарем ЦК КПСС. В 1990 г. Горбачев, не по-кидая пост Генсека, был избран президентом Советского Союза
Как-то я прочитал в одной авторитетной статье (записал слова, но источник по неопытности не записал – авт.),  что «Главнокомандующий Вооруженными Силами Советского Союза М.С. Горбачев от армии «отко-сил»,  а в составе последнего Политбюро только 2% ее состава служили в армии. Остальные «белобилетники». Но все они имели звание полковник». Не ручаюсь за подлинность информации, но, видимо, это имело место.
Путь по ковровой дорожке прошли тысячи партийных руководите-лей. Типовая схема карьерного роста партийного чиновника выглядит примерно так: студент – аспирант – секретарь комитета комсомола - ин-структор райкома комсомола – завотдела райкома комсомола – инструк-тор райкома партии – секретарь райкома партии – инструктор обкома партии и т.д. А уж если дошел до заведующего отделом обкома партии, то дальше пошло – поехало самотеком.  Комсомольские работники старались понравился «Первому». Если здесь все получалось, остальное все идет ав-томатом (по ковровой дорожке, не заходя в проходную завода).
Эту традицию – «понравиться Первому» – представители бывшей комсомольской плеяды перенесли на партийную кадровую политику. Так формировалась мощная прослойка в партии и государстве, которая вы-брасывала на властную поверхность людей типа Михаила Сергеевича.   
В телепередаче 28 марта 2000 г ведущий программу (кажется НТВ–авт.) рассказал, что бездарного Горбачева очень полюбил Ю. Андропов, который ежегодно по приглашению Горбачева отдыхал только в одном санатории. Андропов любил прогулки в сопровождении Горбачева, ноч-ные беседы у костра, шашлыки на природе. Он то и «продавил» своей во-лей Михаила Сергеевича на пост Генерального. Занимаемая Горбачевым должность первого секретаря крайкома была потолком его карьеры. Об этом говорили многие. Возможно поэтому Горбачева избрали первый раз не на съезде, а на Пленуме ЦК, что противоречит Уставу партии.  Но такое было послушное Политбюро.
Повторюсь: абсолютное большинство партийных и комсомольских кадров были порядочными людьми, честными работниками, выдвигались по уму и способностям. Но не редко прорывались карьеристы, как прави-ло, речистые, типа Шеварднадзе (почитайте его речи на съездах). Талант славословия и славославия – вот их главное оружие успеха.
У таких не было должной партийной закалки. Не было должной по-литической подготовки и политической грамотности. Многие держали нос по ветру, устанавливали парус под направление политических перемен. С годами настоящих политических бойцов в партийных рядах становилось меньше, а коньюнктурщики росли не по дням, а по часам. Они заполняли властные структуры, подбирали в помощники себе подобных или друзей. Лесть, подношения, подарки, а в ряде случаев взятки стали непременной атрибутикой кадрового движения. Как метастазы росли ряды будущих гробокопателей страны Советов.  Вот почему я лично не высокой меркой оценивал интеллектуально–профессиональный уровень даже некоторых членов последнего Политбюро и Секретариата.
К тому можно добавить и то, что над разложением морально – лич-ностных качеств высшего уровня руководства квалифицировано и не без-успешно работали внешние силы. Сейчас уже не секрет, что часть верхнего слоя руководящей элиты к концу 90-х годов составляли русофобы, часть из них откровенные предатели. Не касаюсь и не вторгаюсь в эту проблему, так как не знаю ее и опираюсь только на слышанное в СМИ. В частности, на дебатах в авторитетной программе ТВЦ «Право голоса» от 14.03.2019 г., где сталкиваются мнения квалифицированных политологов о причинах развала СССР прозвучали такие фразы (дословно): «Вверху скапливается большое количество предателей», «Среди руководящей элиты много ру-софобов» и т.п.
Слабыми, применительно к занимаемым должностям, оказались и некоторые руководители партии и государства, обладающие огромными полномочиями: В.А. Ивашко, В.А. Крючков, Д.Т. Язов. Г.И. Янаев. Дру-гие ниже рангом. Невольно на ум приходят слова басни Крылова: «беда коль пироги…». Вместе с тем, скромность некоторых и, не побоюсь слова «порядочность», но не ко времени, принесли известные беды партии.
Вот почему в высших эшелонах партии складывалась ситуация, ко-гда в  руководстве не в состоянии были выработать соответствующую стратегию и тактику партийной работы в условиях усложняющейся внут-риполитической обстановки. Вместо принятия необходимых, своевремен-ных мер, подменяли мнимую активность работы заседаниями и совещани-ями, на которые выносились подчас не реальные, не актуальные для вы-полнения вопросы. ЦК и аппарат работал на себя, переводя тонны доро-гостоящей бумаги на никому уже не нужные указания и задачи.
Мне хочется поделиться своими записями, где достаточно много ме-ста отведено ранее закрытым для широкой публики фактам внутрипар-тийной жизни. Хочется показать фигурантов этого процесса. Ниже по тек-сту, даю только то, что лично видел, слышал. Полагаю, каждый, кто прочтет мои наброски, поймет все сам, без разъяснений. Самое главное, что можно рассмотреть в собственноручных записях «с натуры» – это бес-плодность деятельности высших партийных органов, оторванность от жизненных проблем страны. За год пребывания в должности и посещения заседаний Политбюро и Секретариатов я не помню, чтобы обсуждались важнейшие и крайне необходимые для страны проблемы. А если и выно-сились, то или не своевременно, или не на тот уровень решения. Предла-гаю читателям самим оценить написанное. Итак, кратко даю в той орфо-графии, как я записал тогда, непосредственно на заседаниях высших орга-нов партии – Политбюро и Секретариата.

О заседаниях ПБ и Секретариата ЦК КПСС (заметки очевидца)
Борис Карлович начал меня «обкатывать» на такого рода мероприя-тиях с августа 1990 г., т.е. с того времени, как меня избрали первым заме-стителем Председателя ЦКК КПСС. На Политбюро ходили вместе. Высту-пал он. Я учился. Иногда он посылал меня одного на заседания Секрета-риата.  Если требовалось мне выступить, мы вдвоем набрасывали тезисы.
Теперь хочу сделать краткий экскурс на основе личных наблюдений (за время моего пребывания в должности) по заседаниям Политбюро и Секретариата ЦК КПСС. Это не стенограмма. Это моя редакция. Буду да-вать немного, но только, на мой взгляд, самое характеризующее работу этого органа. Хотел бы еще раз подчеркнуть, что нижеперечисленные ме-роприятия проходили сразу после прошедшего в июле 1990 г. XXVIII съезда КПСС. Оставшиеся до разгрома КПСС месяцы характеризовались наивысшим напором деструктивных сил, подготовкой и открытыми при-зывами к захвату власти. А что было противопоставлено этому со стороны руководства партии, государства, имеющим пока еще в своем подчинении органы защиты Конституции?  Я предлагаю некоторые личные пометки с последних партийных мероприятий, а о своевременности и целесообразно-сти выносимых для обсуждения проблем в то время пусть читатель судит сам.
07. 08. 1990 г. Заседание Секретариата ЦК КПСС.
Председательствует Дзасохов А.С., член Политбюро (не буду за каждой фамилией называть партийный пост. Все имена известны, все они члены Политбюро или секретари ЦК)
Вопросы: 1. О плане мероприятий ЦК (после съезда). Информирует Шенин О.С. Я у себя пометил: Грамотные, умные предложения. Но почему бы не обсудить это на Политбюро?
2) Об участии ЦК, ОК, РК КПСС в уборочной страде. Докладчи-ки: Строев Е.С., Манаенков Ю.А.
Акцентирую внимание на втором вопросе. Вот сейчас я бы тоже навел критику на Секретариат и вынесенную проблему. Особенно на без-адресные  рассуждения, решения. Ну, к примеру, звучали такие умные предложения: «надо закупать бензин. Правительству выполнить свои обе-щания…, Минторг ничего не делает для уборки…, надо пойти на комис-сарские методы…, надо обратиться к журналистике…, надо рассмотреть на Секретариате действия должностных лиц и т.п».
Я так и не понял, речь идет о стратегии уборки и сохранения урожая или формах и методах пропаганды и призывах. Как ЦК будет решать эту проблему? Решили сделать Обращение к народу. Кому оно нужно? Но «галочка» в активности сельхозотдела ЦК проставлена – вопрос обсужден на Секретариате.  Выполнение не обязательно. Почему не пригласили на обсуждение вопроса ответственных работников Министерств и ведомств Правительства? За сельское хозяйство отвечал Горбачев при переводе его в ЦК. Здесь он не присутствовал.
Сейчас я пишу об этом даже с долей сарказма, насмешки. А тогда я, еще не опытный аппаратчик, был уверен во всесилии указаний родного ЦК. Всю сознательную жизнь у меня воспитывали чувство беспрекослов-ного подчинения решениям партии. До Горбачева фактически все решения партии были обязательны к исполнению. В описываемое мною время пар-тийные чиновники уже разбаловались. Партийную дисциплину подменили умением болтать и наводить тень на плетень. Спроса не было. Вина за от-бор темы  обсуждения и проработку вопроса полностью ложится на соот-ветствующих руководителей аппарата, т. е. секретарей ЦК, но прежде все-го на второго секретаря ЦК. Он утверждает Планы.
На этом Секретариате одобрили высказанное кем-то предложение и ничего умнее не придумали, как принять предложение, чтобы  всем аппа-ратом ЦК выйти на уборку урожая. Похвально. Следуя Постановлению указанного заседания, я лично «вдохновил» аппарат ЦКК на уборку мор-кови в одном из подмосковных колхозов. Только колхозников почему-то на полях я не увидел в субботний день. Выехали всем составом во главе со мной. Работали по – ударному. Даже заслужили благодарность председа-теля колхоза и тот разрешил каждому взять с собой домой моркови.
Здесь же произошел казус, за который мне в то время было стыдно. Я, обдумывая, как бы откликнуться на партийное решение, принес Борису Карловичу проект телеграммы, адресованной низовым контрольным ор-ганам. Вот ее начало:
«Обращаемся к вам, членам ЦКК, избранным съездом КПСС с просьбой включиться в общенародное дело – спасение богатого урожая, сохранение всего, что выращено нелегким трудом тружеников села.
Поступающая с мест информация свидетельствует о ложной ситуации с уборкой из-за непоставок топлива, запчастей, транспорта и т.п. Прези-дентом СССР, Правительством СССР, республик, ЦК КПСС принимаются решительные меры по устранению недостатков.
Но многое могут сделать и народные избранники, общественность. В том числе члены Центральной Контрольной Комиссии КПСС».
Дальше эту «галиматью» не буду цитировать. Сейчас мне стыдно за такую инициативу. Хотя Президиум ЦКК (это не только моя глупость!) принял решение направить эту телеграмму в низовые контрольные орга-ны, но Пуго Б.К. наложил на этот опус очень разумную резолюцию: «Не надо. Смеяться будут!».
Борис Карлович! Дорогой Борис! Как же ты умно мыслишь!
Эта непродуманная бумага с жестокой резолюцией отложилась у ме-ня сразу и надолго (резолюцию помню до сих пор) как напоминание о ме-сте такого органа в системе партии и высокой ответственности руководи-телей, принимающих в этом органе документы для низовых структур.
Я дал более подробно об одном заседании. Далее буду перечислять только обсуждаемые вопросы и пусть каждый сам даст оценку своевре-менности и целесообразности выносимой проблемы в это сложное время.
16. 10. 1990 г. Секретариат ЦК КПСС (ведет Ивашко В.А).
Обсуждались вопросы о выполнении плана работы ЦК. Планы не выполнили ряд отделов. Реакции не последовало. Простая констатация факта.
Далее о работе правоохранительных органов, о результатах и влия-нии на них деполитизации, департизации. Толкового Постановления не сформулировали. Складывается впечатление, что в аппарате ЦК разучи-лись готовить документы на заседания Политбюро и Секретариат. Секре-тари ЦК, Заведующие отделами лично не работают над ними, не требуют с подчиненных, а те представляют суррогат. А возможно такая работа неко-торым не по силам?
24. 10. 1990г. Объединенный Пленум ЦК и ЦКК КПСС
При мне это первый Пленум после съезда. Видимо, десяти дней съез-да не хватило, ибо здесь опять начали Горбачеву стали бросать обидные реплики. Уже при обсуждении повестки дня, встал Савкин А.С., член ЦКК:
– «Почему мы в партии все время идем вослед за решениями пра-вительственных органов и рассматриваем эти же вопросы?»
На вопрос другого участника заседания:
– А почему повестка «О положении в стране? Надо добавить слово «и в партии». Здесь Горбачев стал возражать против этого добавления, ибо «нет  доклада (?)  о состоянии дел в КПСС» и что,  дескать, тогда для доработки надо прервать заседание на 15 дней?
Полозков И.К.: «Повернитесь, Михаил Сергеевич, к партии. Шансы у нас последние. Давайте их не упустим».
Кораблев Н.Н. (член ЦКК) бросил Горбачеву в лицо о «нелюбви к нему всего народа, что Пленум для него тяжелая обязанность».
Не буду насыщать материал другими фразами. Уже из этих понятно, какое незавидное положение было у Генерального Секретаря ЦК КПСС. Человеку открыто высказывают обидные для руководителя государства упреки, а ему, как говорится, хоть трава не расти.
Но когда Зайцев (Кемеровский Обком) стал разговаривать с Горба-чевым в резких выражениях: «в высшем руководстве отсутствует автори-тет лидера… Вы, Михаил Сергеевич, исчерпали кредит доверия и надо уйти… Президент с партийным билетом лавирует между социализмом и капитализмом…рядовые коммунисты требуют освободить его от одного из постов…» –  тот был доведен до точки кипения.
Я, видимо, и не только я, смотрел на Горбачева. Он сидел с красным как рак лицом. Отодвинул стул. Откинулся на спинку. Весь жест свиде-тельствовал о стремлении покинуть зал. В зале шум, выкрики. Гуренко С.И., член Политбюро (Украина)  вышел в зал перед президиумом и о чем-то шептался с Манаенковым, Секретарем ЦК.  Его слова я услышал: «Надо сделать перерыв». Ивашко уже объявляет перерыв, но Горбачев вдруг резко поднялся и пошел на трибуну. В зале шумели, кричали: «пе-рерыв».  Но он на ходу сказал:
– Я коротко. Успеете. – и продолжил с трибуны: – «70% сегодня за-явили, что уровень авторитета Генсека упал до нуля и доверия нет. В та-ком состоянии партию оставлять нельзя. Я ставлю вопрос: прекратить прения и решить вопрос о Генсеке. Прения надо прекратить. Для меня ав-торитет партии выше. Я ставлю вопрос и подаю в отставку».
С этой концовкой он покинул трибуну. Объявили перерыв на 1,5 ча-са.
Дальше события развивались в обеденной комнате Президиума. Я тоже был здесь. Михаил Сергеевич хотел услышать личную позицию каж-дого члена Политбюро и общее мнение, вплоть до голосования. Вот здесь то и не хватило мужества никому из присутствующих сказать правдивые слова. Выступали не все. Выступили только Лукъянов А.И., Ивашко В.А., Семенова Г. В. . Говорили тихо, как-то успокаивающе только для  Михаи-ла Сергеевича. Так обычно говорят у койки больного человека. Я здесь наслушался ласкающих слух Горбачева слов. Особенно усердствовал в убеждении Горбачева остаться на посту Генсека Лукьянов А.И. Я сам имел наброски текста, кстати, тоже в поддержку Горбачева. На случай, если бы спросили мое мнение. Это мнение было не мое, а коллективное – членов ЦКК, участников Пленума. Мы успели встретиться и переговорить.
Объявляя перерыв, было предложено всем делегациям посоветовать-ся и потом высказать мнение с трибуны. Можно было видеть такую карти-ну: по всему залу кучками, по делегациям сбились участники Пленума.  Где-то бурно, где-то спокойнее обсуждали проблему. Мы, члены ЦКК,  тоже собрались в уголке зала и обменивались мнениями. Большинством, но я чувствовал, нехотя пришли к решению, что негоже такому органу, как ЦКК, сразу же после съезда в такое смутное время разрушать партию, устранив от руководства руководителя. Но ситуацию-то спровоцировал Горбачев. А для смены Генерального необходимо срочно созывать чрез-вычайный съезд. Сейчас времени для дебатов уже нет. Президенту надо взять себя в руки, сосредоточить прежде всего внимание на руководстве страной, а Секретарям ЦК плотнее заняться внутрипартийными пробле-мами. Вот такая позиция и была у меня сформулирована на случай, если бы меня пригласили высказать точку зрения ЦКК.   
Горбачев (оказывается, он к тому же хороший актер!) долго ломался (играл роль обиженного), а потом, якобы подчиняясь нажиму большин-ства, всем видом, как бы, показывая неуступчивость произнес: – Ну, лад-но! Вы решили. Я подчиняюсь. Оформите заседанием Политбюро.
После перерыва Ивашко поставил на голосование вопрос о том, что-бы снять с обсуждения эту проблему:
– «Исходя из высших интересов партии, народа, государства Полит-бюро вносит предложение снять с повестки дня вопрос об отставке Гене-рального секретаря…».
Голосование: В поддержку Горбачева М.С. – абсолютное большин-ство участников Пленума, 13 человек за отставку, 14 воздержались. 
Этот эпизод и реплики я записал может быть не буква в букву, но до-стоверно, хотя и наспех писал, ибо события развивались с необыкновенной быстротой и накалом. Потом расшифровывал обрывки слов, обработал и сдал как выступление на Политбюро. Не знаю, оформляли ли это прото-колом? Ведь Горбачев потребовал это чаепитие оформить протоколом как заседание Политбюро, ибо присутствовали почти все члены Политбюро.
      5. 12. 1990 г. Секретариат ЦК КПСС
Ивашко «громит» Правительство за, якобы, неверные пессимистиче-ские прогнозы, за нестыковку работы государственных органов: «Совмин предложил свое. Потом госплановские фокусы. Получается свободный рынок, но такой как свободный человек в одиночной камере. Возникает вопрос об ответственности людей за выполнение Указа Президента. Ибо в январе не будет не только молока, но и зарплаты рабочим».
Я так и не понял, какую повестку мы обсуждали. Основного доклада не было. Но протокол, я уверен, будет оформлен правильно.
В заключение Секретариата Ивашко вдруг обнаружил нарушения и беспорядки в штатной дисциплине. Откуда-то в аппарате ЦК появились «лишние» люди:  в орготделе 23 человека, в идеологическом – 7, в соци-ально – экономическом 17.  И его резюме: «К следующей среде по штатам все сделать. Пенсионеров отправить на отдых». Как отправить? С каким протоколом о причине, льготах? Не разъяснил. Почему в ЦК такая вакха-налия с кадрами? Где же бывшая дисциплина в ЦК? Дошли до того, что каждый секретарь ЦК набирал себе людей без решения Секретариата.
А о дисциплине в партии хорошо сказал главный финансист партии Николай Ефимович Кручина (8.12 1990 г.). На совместном заседании ко-миссий ЦК, возглавляемых О. Шениным и В. Купцовым, он привел «убий-ственные» факты и цифры, свидетельствующие о развале партии:
–  Почти 2 млн. коммунистов не платят взносы.  Мы (т.е. КПСС) не дополучили 30% взносов. 45 тысяч парторганизаций не отчитались...И да-лее в таком же духе.
 Секретариат от 22.01. 91г.
Председательствует Ивашко В.А. В разминке (5 минутке) радостно сообщил, что по данным «Независимой газеты» у партии поднялся рей-тинг с 13% аж до 26%. Сообщил, что на последней сессии Верховного Со-вета СССР была попытка поставить партию вне закона. Ивашко возмутил-ся тем, что его выступление не опубликовали в печати – даже в подкон-трольных партии газетах «Правда», «Рабочая трибуна», «Советская Рос-сия». Он бросил Фролову И.Т., члену Политбюро ЦК, ответственному за этот сектор:
– Вы на партию работаете, или на кого?
Тот взорвался:
– Вы поосторожнее в обвинении партийных газет!
Полагаю, из этого короткого диалога читателю ясно о ситуации в главном партийном штабе – Секретариате. Оба конфликтера члены По-литбюро ЦК КПСС. И личные отношения выкладывают на официальном совещании. Кроме этих двух «героев» в никто в полемику не ввязался, ни-кто не дал отпор редактору газеты «Правда», главному рупору партии. Здесь понятна и личность Фролова, и бессилие Секретариата. Во власти Политбюро было бы правильным провести расследование и поставить во-прос об освобождении главного редактора партийной газеты за неподчи-нение решениям съезда и ЦК. Не только здесь, но и в других ситуациях Фролов демонстрировал не только свою личную позицию, но и тех, на ко-го он работает. 
Потом перешли к повестке дня: «О политике КПСС в области науки». Надо было обсудить итоги работы комиссии ЦК (Председатель комиссии Фролов И.Т.). Здесь тоже предметного разговора не получилось. Ивашко В.А. и Гидаспов Б.В. сразу предложили вопрос не обсуждать, а передать на рассмотрение Политбюро. Секретариат не разрешит все ас-пекты этой проблемы, ибо вопрос упирается в финансовую и материально – техническую сторону научных учреждений. Но Фролов И.Т., игнорируя мнение большинства и Ивашко В.А., встал и вышел на трибуну:
  – Я председатель этой комиссии и должен доложить здесь мнение комиссии.
Привел много примеров, но один из них я записал. Фролов обвинил Совет Министров СССР, где уже 5 лет лежат проекты 4–х законов, каса-ющиеся науки, в том числе закон «О государственной научно–технической политике». У нас их (законов) нет, а в США более 100 законов по данной проблеме. Фролова поддержал Иван Иванович Мельников, тогда секре-тарь парткома МГУ, умнейший и честнейший человек. Он сказал: «Поло-жение, в котором оказалась наука в СССР,  хуже не придумаешь. Это во-прос не Секретариата. Надо готовить вопрос на Политбюро, иначе наше общество останется без будущего». Но до окончательного развала партии эта проблема так и не выносилась на Политбюро. Все понимали: «Поезд ушел».
Секретариат ЦК КПСС от 8.02.1991 г.
Здесь походя, пообсуждали прошедший Пленум. Без глубокого ана-лиза, выводов. Так, обменялись репликами. С удовлетворением Ивашко отметил, что Пленум «заметили» не только наши уличные газеты, но и не-которые зарубежные (зачитал шифровку кого-то из дипломатов).
Далее Ивашко спросил, а есть ли план работы по реализации реше-ний Пленума? (Прошло четыре месяца –авт.) Оказалось, нет плана:
 – Нельзя по полгода писать планы. Нужны быстрые меры. Аппарат не готов к этому.
 Интересное признание. Но ведь аппарат мало изменился за эти годы. Много осталось старых, опытных аппаратчиков. В нашем корпусе №20 работал один сотрудник, назначенный в ЦК еще во времена Сталина. По-чему же вдруг аппаратчики стали «не подготовлены»? Видимо, вопрос в другом. Требовать с них перестали за качество документов. А зачем пере-напрягаться? Что написал, то и отдал своему шефу. А тот, видимо, менее подготовлен для доработки материала. Вот отсюда и качество протоколов.
Вторым вопросом было бесплодное обсуждение о реформе научных и учебных заведений ЦК КПСС. По существу вопрос ограничился возму-тительными упреками в адрес СовМина, других организаций. Но не в свой.
Секретариат от 12.02. 1991 г.
Начали с последних новостей, слухов. Вернулся из Грузии Борис Олейник. Поделился виденным. Идет самый настоящий геноцид против осетин: «фашизм в не прикрытой форме. В доме престарелых за 10 дней умерло от холода 6 старушек. Грузины отключили тепло».
Главный вопрос повестки: «Об усилении работы по обеспечению зи-мовки скота и подготовки к весне». Выступление не в духе «старых, доб-рых» времен, когда каждое слово, сказанное в ЦК, раньше приобретало силу закона.
А почему опять на Секретариате? Доклад – зам. зав. Сельхозотдела ЦК. А почему не члена Политбюро, секретаря ЦК по сельскому хозяйству т. Строева Е.С.? А почему обсуждаем в феврале о подготовке к весне, ко-гда на юге весна уже наступила? А выступления? Даже дельных предло-жений не было. Так. Собрали аудиторию, просто поговорить, зная, что все–равно толку от этого заседания никакого. Горбачева брали в ЦК как «секретаря по селу». Под его мудрым руководством в роли Генсека дове-ли село в СССР до ручки. Участники заседания, ответственные государ-ственные чиновники плакались, что «пшеницы осталось только на 40 дней, а фуражного зерна – на 36…, семена болеют – будут потери большие.., простаивают 438 тысяч тракторов, сотни комбайнов без запчастей». И все в этом духе. Правильно выступил Валерий Болдин, зав. Общим отделом ЦК:
  – Можем ли мы решать этот вопрос на Секретариате? Нет!
Вопрос важнейший, сложнейший. С продовольствием в стране со-всем плохо. А здесь опять приняли что-то вроде «Записки» для информи-рования местных парторганов. Я уже приводил примеры, как относятся к документам ЦК КПСС. Лучше бы их не рассылали. Все-таки была бы эко-номия хоть на бумаге.

Секретариат от 10.04. 1991 г.
Ивашко В.А. пришел какой-то возбужденный. Значит, была либо не-приятная встреча, либо поступила неприятная информация. Нам не рас-крыл причину. Вступительная речь, без какого-либо доклада:
– До людей не доходят наши решения, идеи. Среднее звено партра-ботников не работает. Аппарат утерял свою традицию проводить решения ЦК в жизнь. Наша задача – показать себя работающей партией!
Вот так. В трех фразах дана суровая, но, по-моему, правдивая само-оценка
По главному вопросу повестки дня: «Об основных направлениях кадровой политики КПСС» практически ничего не решили, хотя формаль-но постановление было принято.
Поздно. Партия потеряла и этот рычаг. Вот только несколько реплик выступающих: «ЦК КПСС отказалась от кадровой политики не предложив ничего взамен..», «почему плохой пример показывают Президент, Предсе-датель Верховного Совета СССР, Премьер? Ни разу не посоветовались по кадрам. Расставляют как хотят..», «то, что делается с партийными кадрами – это разврат». Под всем этим, по моему, правильно подвел черту беспо-лезного разговора Фалин Валентин Михайлович, Секретарь ЦК: «Скла-дывается впечатление, что страна живет своими проблемами, а ЦК– по своему плану».

23.04. 1991 г. Заседание Политбюро ЦК КПСС
Присутствует Горбачев М.С. (за много месяцев!) А может быть он таким образом отреагировал на нашу проверку работы Политбюро?
С сообщением о порядке проведения предстоящего Пленума ЦК вы-ступает Ивашко В.А. Он предложил внести в повестку два вопроса: 1) О стратегических вопросах в стране и партии и 2) О работе коммунистов в советах.
Дебаты среди членов Политбюро. Многие предложили ограничиться только одним вопросом – первым.
При обсуждении проекта тезисов Постановления Пленума ЦК неко-торые выводы не понравились Горбачеву. Он позволял себе иногда рас-слабится даже на таких закрытых мероприятиях, как заседания Политбю-ро. Об этом пресса не писала. Вот и сейчас Горбачев взорвался, отрывка-ми бросал отдельные, несвязные фразы (записанные мною почти дослов-но):
- «..уйду, но скажу так, что…(???) Более того, поставлю условия.. жесткие…Я не могу выносить на Пленум такое дерьмо… Не могу согла-ситься с некоторыми блоками (из Постановления – авт.), ни при каких условиях…». Буквально бешенство у него вызвали тезисы о том, что от-дельные силы повернули перестройку наоборот, в сторону капитализма.
Полагаю, здесь уместно будет привести без купюр записанные мною некоторые диалоги, споры, даже перепалки. Это свидетельствует об обста-новке и даже о взаимоотношениях внутри Политбюро.
Гуренко С.И. (Первый Секретарь ЦК компартии Украины):
–…нельзя так думать о соратниках: «умники!». Мы не уйдем от со-бытий в Минске, Киеве. Давайте спокойно. Я буду критиковать Вас.
Горбачев М.С.: – Я за собой оставляю право ответить. Если бы я не знал цены и весомости партии для Президента, я бы ушел. Что значит Президент без партии?
Малофеев А.А.(Белоруссия): – Партия станет исчадием зла и напря-женности. Я об этом говорил. События в Белоруссии…Везде анархия. Я не за насильственные меры, но, чтобы работал закон.
Да!. – Это уже прямой упрек Президентской власти и лично Горба-чеву.
Горбачев М.С. (опять возвращается к Постановлению): – Если в ЦК есть такие люди, что готовят такие перлы? Я не знаю, что это? С кем рабо-тать?
Каримов Д.Х. (Узбекистан) предположил, что Пленум будет бурным и возможны предложения… (видимо, о снятии Горбачева)
Горбачев М.С. (даю, как успел в авторской лексике –авт.): 
– Надо идти с реальным пониманием, что делать. Идти с серьезным политическим анализом. Есть взгляд – нужны меры., даже чрезвычайного (!?) порядка и меры, хотя бы на год…Против, чтобы к персонали-ям…Нельзя самоедством заниматься. Нам подбрасывают, а мы клюем на это и мусолим.
Обратите внимание! Сам первый поднял вопрос о необходимости введения Чрезвычайного положения. Кстати, к месту будет сказано, что вопрос о чрезвычайном положении обсуждался у Горбачева в кабинете с участием Павлова, Крючкова, Пуго, Язова и других в прямой постановке еще раньше – 12.04. 1991 г. Это сообщил на суде Шенин О.С., тоже участ-ник совещания .
Так что говорить о том, что Горбачев ничего не знал – это, мягко го-воря, неправда.
Секретариат ЦК КПСС от 29.04. 1991 г.
Ведет Ивашко В.А. Отметил, что предыдущий (23.4.1991 г.) Пленум ЦК КПСС «за последние десятилетия резко выделяется и по форме, и по смыслу… Если хотим, чтобы партия сохранилась, надо сделать выводы». Но какие? Не сказал.
 Обсуждали вопросы о кадровых назначениях, о связях КПСС с за-рубежными партиями (план на 1991 г.), о неотложных мерах по укрепле-нию рядов КПСС. По последнему вопросу и я выступил с критикой рабо-ты аппарата ЦК.  На это Ивашко отреагировал болезненно:
 – Почему я должен выслушивать тов. Махова о том, что в Волго-градской области в райкомах не знают решений секретариата ЦК? Почему не спросили с секретаря обкома в кабинете Махова и Шенина?.
Ну, дорогой Владимир Антонович, договорился! Аппарат Секрета-риата ЦК не выполняет свои обязанности, а Махов должен с комиссией ЦКК подтирать …за Секретариат ЦК и его аппарат?
Секретариат от 8.05. 1991 г.
Ведет Ивашко В.А. (даю конспективно о содержании):
1) Обсуждался бюджет ЦК. Фактически заслушали сообщение Кру-чины Н.Е. и проголосовали без дебатов. Интересную мысль высказал здесь Николай Ефимович. Он просил первых секретарей республик и об-комов смелее заключать контракты с коммерческими  структурами, а день-ги брать из партийного бюджета. Похвалил Ленинградский обком, кото-рый заключил контракт с кем-то на миллионы. рублей. Это что-то новое!? Возможно, Николай Ефимович здесь и приоткрыл тайну «Золота партии»?
2) Об информационно–политическом Центре КПСС. Пустой разго-вор. Записал только из выступления Купцова В.А.: «…надо обсудить про-блему защиты коммунистов. Люди стали бояться. Страх. Два месяца назад этого не было…». Ивашко признал, что «в последний год мы просто бро-сили этот участок (т.е. идеологическую работу)». Напрашивается вопрос: – А что не бросили? 
3) Обсудили вопрос: «О рассмотрении писем, адресованных 28 съез-ду КПСС».  Информировал Валерий Иванович Болдин, заведующий Об-щим отделом ЦК. Два вывода из его выступления.
Первый: Характер писем в ЦК изменился. Превалирует резкость. Ультимативность. Более жесткие требования к ЦК. Упреки непосредствен-но в адрес ЦК.
Второй: Резолюций стало больше, а проверками никто не занима-ется. Ответов заявителям меньше.
Секретариат от 14.05.1991 г.
Ведет Ивашко В.А. Обычная разминка на 5 минут (болтовня). Глав-ный вопрос «О работе партийной организации Харьковского Госунивер-ситета в новых условиях».
Кому нужна сейчас такая повестка? За окном бушуют политические страсти. Лишнее подтверждение, что Секретариат не знает, чем заняться, поэтому рад любой предложенной отделами повестки дня. Содоклад делал Рябов В.В. – зав. Отделом гуманитарных наук, секретарь парткома ЦК КПСС.  Секретариат порассуждал. Конкретных решений нет. Постановле-ние – призывы. Но задача выполнена!
Секретариат от 2.06.1991.
Ведет Ивашко В.А. Сказал, что появилось сообщение о создании но-вой партии, но мы «пока не имеем и не читали подлинных документов».
Спрашивается: зачем же такому солидному органу партии пользо-ваться слухами? Разберись и поставь вопрос серьезно. А так, как по тому анекдоту – одна баба сказала. Можно было бы эту информацию проана-лизировать даже по многочисленным публикациям в прессе. Там все пи-шется откровенно и открыто.
Главный вопрос на заседании Секретариата как нельзя не к месту: «О Морфлоте и состоянии дел в отрасли». Ну и ну? Зачем ставить такие вопросы, если Совмин уже не решает такие проблемы, а с ЦК никто не считается. Но вопрос все равно выносится. Конечно, положение требует решения этой проблемы. Для меня много было услышанного нового, осо-бенно неприятно прозвучали слова из доклада: «Отрасль, которая давала стране 2 млрд. валюты, сейчас в долгу на 1,5 млрд. и…т.п.».
Обсуждение сугубо экономических вопросов в организации, которая фактически не имеет никаких рычагов влияния и управления – это издева-тельство над всеми присутствующими на Секретариате. Все понимают, что здесь ничего не решается, это не по силам Секретариату. Но позу надо держать и план выполнять.
Выступающий, член Коллегии (или комитета?) по транспорту Сизю-ков В.В. сказал:
 – Нужна встреча с Президентом. Решить – нужен ли флот?.
Здесь Г. Янаев, вице – президент СССР, ляпнул:
–  У Президента пока нет времени.– Я не знаю, вложил ли Геннадий Иванович в эти слова юмор, колкость в адрес Президента или не подумал.
Присутствовавший здесь же, В Павлов, премьер страны подтвердил:
–  Пока руки не доходят до флота.
Спрашивается, для чего собирали столь высокое собрание? Зачем Секретариат выставляет себя в такой роли? Чтобы услышать такие заклю-чения, не надо собирать авторитетнейших людей морской отрасли. Сизю-ков завершил свое выступление прекрасной обличительной фразой, кото-рую можно адресовать тем, кто эти проблемы обсуждает: «Морской флот мы рубим. За рубежом не уважают ни наш флот, ни флаг».
Еще один вопрос пытались рассмотреть. Но это все из той же сцены: вослед паровозу: «О подписке на партийные издания». Все издания просят дотации. Подписка по стране рухнула. Решения не сформулировано.
Секретариат от 4.06. 1991 г.
Ведет Ивашко В.А. Одним из вопросов – о позиции КПСС в законо-дательных инициативах. Разговор напоминал военный совет после проиг-ранного сражения. Все что-то предлагали, чем-то возмущались. У меня та-кое впечатление, что выступали потому, что не выступать нельзя. В Ново–Огареве  решаются важнейшие вопросы – быть или не быть СССР социа-листическим государством, но ни на Политбюро, ни на Секретариате эти вопросы не обсуждались». Владимиру Антоновичу посыпались вопросы, пожелания. От критики в свой адрес Ивашко уже начал срываться:
– «…поскольку я уже все пережил, включая отставку (Горбачева – авт.) Я председательствовал на Пленуме и упрек, что Пленум ушел от об-суждения повестки – Программы Кабинета…значит я плохой председа-тель. Поэтому прекращаем дебаты о мировой политике и обо всем. Пере-рыв». 
Раздраженный вышел в холл. Все чаще Владимир Антонович стал выходить из себя. Многие выступления на секретариатах как бы посвяще-ны одной проблеме, которую кратко можно охарактеризовать так: – Что же делать? Мнения были разные, в большинстве правильные, но уже не реализуемые.
Политбюро ЦК от 3.07.1991 г.
Ведет Горбачев М.С. Начал с декоративно-строгого выявления от-сутствующих (Семенова Г.А. и Дзасохов А.С.). Далее выслушали предло-жения с мест по повестке и Ивашко сделал информацию о предстоящем Пленуме ЦК КПСС, составе участников и т.п. Потом пошли выступления членов Политбюро. Я тоже выступал с предложениями (по статусу имел право присутствовать и выступать на заседаниях Политбюро с совеща-тельным голосом). Меня поддержал выступивший сразу за мной Малофеев А.А. (Белоруссия) в той позиции, что надо больше встречаться с людьми. Уже утрачивается важнейшая партийная традиция – связь с массами. От этого много теряем. Другие выступления касались работы Пленума. Опять кем-то поднялся вопрос о проведении внеочередного съезда.  Здесь Горба-чев тоже среагировал:
–  А может быть выйти на съезд?
 Да какой же съезд? Как раз в этот день годовщина проведения предыдущего съезда. Не выполнено ни одно Постановление съезда.  А здесь опять призыв все бросить и заняться бумагами.
Вторым вопросом было обсуждение доклада Купцова В.А. о рабо-чем движении. Только одну фразу приведу из его сообщения: «В 17 горо-дах – миллионниках мы (т.е. КПСС – авт.) проиграли выборы Президента РСФСР. Надо сделать выводы. С кем работать?».
Здесь же были примеры о выбранной стратегии демократов, которые стали ориентироваться на руководителей производств и вовлекать их в свое движение. Говорилось о «пятой колонне» в нашей стране. Активно вмешиваются в наши дела западные спецслужбы, посольства. С нашей стороны противодействия нет. А. Рубикс, А. Прокофьев, А. Малофеев и другие говорили о массовом выходе рабочих из КПСС. В частности, Ю. Прокофьев сообщил, что за 1,5 года в московской городской партийной организации из партии вышло 300 тысяч человек, из них 50% - рабочих. А мы нигде не ставим вопрос о защите интересов рабочих. С. Гуренко (Украина): «из числа вышедших из партии было 53% рабочих. И этот процесс идет». Выступали другие с тревогой за будущее партии и госу-дарства. Вмешивался в дебаты Горбачев. Но, как всегда, путано. Без пред-ложений по существу.
Вдруг Горбачев прервал дебаты, поблагодарил приглашенных на Политбюро членов ЦК и попросил остаться в зале только членов Полит-бюро. Я, естественно, имел право остаться в зале заседаний. Что и сделал.
И вновь Генсек поднял, очевидно, самую больную для него пробле-му. Я старался записать все дословно, поэтому даю его краткую речь без правок, так как это прозвучало из его уст:
– Вопросы встанут на Пленуме о Генсеке и о Полозкове (?). Я ставлю вопрос ребром. Для меня все ясно. Ставят вопрос вернуть все назад. Я не хочу, чтобы мое присутствие наносило вред партии. Нас провоцируют, сталкивают. Нас на крючок поймали и занимаемся самоедством. У нас уже и лидеры, и выдвиженцы появились на Генсека. Я бы не делал этого. Но мириться с таким разгулом и еще опираться на мнение партийных масс, а точнее партработников… (здесь не закончил – авт.). Но, честно. Без коле-баний. Сначала о Генсеке. Я ставлю вопрос. Прошу откровенно ставить вопрос.
Далее я привожу дословно весь диалог:
Сурков М.С. (член ПБ, секретарь парткома Вооруженных Сил):
–  Я за решения Апрельского Пленума, но ведь Политбюро не со-бирается. Надо, чтобы собирались члены ПБ. И не надо так реагировать.
Ивашко В.А. (Бедный Владимир Антонович! Попал в передрягу. Но надо что – то говорить):
–  Я что-то не понимаю. На каждом Пленуме будем решать о Генсе-ке?
Горбачев М.С.:–  Я что? Должен сам защищаться? От кого? От пар-тии? Если я буду защищаться, не поздоровиться… (Кому? Как? Не уяс-нил).
Ивашко В.А.:   –  Мы не имеем права делать перетряску до съезда.
Горбачев М.С.: – Это распоясанность. Обо мне все…А если я пуб-лично о вас… (о ком – не назвал – авт.) начну говорить?
Потом развернулся диалог с взаимными обвинениями между Полоз-ковым и Горбачевым. Горбачев – завершил эту полемику словами:
–  Что касается Полозкова? Я бы поддержал его уход.
Полозков И.К.:
–  Прошу помочь с квартирой.. (дескать, тогда я ухожу. Он сказал, что с квартирой ему отказали уже 15 раз и видел за этим позицию лично Горбачева).
Вопрос об отставке Генсека опять вспыхнул в зале. И инициировал его сам Горбачев. Что он хотел добиться? Единодушного одобрения его деятельности? Заручиться поддержкой всех членов Политбюро? Не допу-стить постановки этого вопроса на Пленуме? Очевидно, все будет пра-вильным.
Не случайно, когда страсти несколько улеглись, Горбачев показал какой -то список:
–  Я поставил вопрос сознательно. Сейчас уже сколько? 25 обкомов (об отставке Горбачева– авт.).
Манаенков Ю.А., секретарь ЦК: – Ни одного обкома. Секретари есть. – Зачитал список с подписями 32 секретарей, которые выступили против Горбачева. Некоторых он не назвал, тогда Горбачев сам дополнил: Тюменский, Томский…Какие секретари!? Крупнейшие! Вопрос о Генсеке встанет на Пленуме…
С мест: – Кто ставит вопрос?
Горбачев М.С.:  – Вот эти 32 и поставят.
Резко выступил Станислав Иванович Гуренко. Он обвинил партий-ную газету «Правда» в разжигании клеветы на первого секретаря ЦК ком-партии Украины и не без поддержки со стороны Генсека:
Горбачев М.С.:  – Я отмежевываюсь от того, что Гуренко и Ко гото-вят антипартийный переворот. А Вы, выступая в Алма – Ате (не понял, в чей адрес –авт.), опять сделали выпад...
На «больную мозоль» Горбачеву наступил Юрий Анатольевич Про-кофьев (и не первый раз), который задал вопрос о «Движении» (Движение демократических реформ (далее ДДР) – авт.) и позиции Политбюро.
Горбачев М.С.: – Нам надо пойти в это «Движение» (что-то но-вое?–авт.) и сделать его лицо таким, какое хотели бы видеть.... Здесь он переключился на что-то другое, но молдаванин Еремей Г.И возвернул его:
–  Михаил Сергеевич! Мы не закончили вопрос о «Движении».
Горбачев М.С.: – Что делать с оценкой «Движения»? Это серьезно и требует обсуждения детального…
Но не высказал никакого решения. Повернулся и пошел. Мероприя-тие закрыто. Это было, по существу, последнее рабочее заседание Полит-бюро ЦК КПСС в истории партии и так оно завершилось. Я не знаю, как будет оформлен протокол, но уверен, что Валерий Болдин, зав. Общего отдела сделал по бумагам все правильно. Как на самом деле прошло засе-дание? Я кратко описал картину этого заседания. О заседаниях ПБ и Сек-ретариата ЦК КПСС (заметки очевидца)

Последние мероприятия в жизни партии
Прошло еще несколько партийных мероприятий. Но они, кроме Планового Пленума, были потребностью самого Горбачева получить хоть какую-¬то поддержку от членов ЦК.    
Совещание в канун Пленума ЦК КПСС с первыми секретарями крайкомов, обкомов, приглашенными на Пленум
Горбачев боялся предстоящего Пленума. Видимо, поэтому он, чтобы его не сняли с поста Генерального Секретаря ЦК, решил встретиться от-дельно с партийными работниками республик и областей. Первая встреча (утром, до Пленума) должна была дать ему информацию о настроениях среди руководителей партийных организаций. А если возможно, то и за-ручиться их поддержкой. Хотя на это он не надеялся. Но можно было хотя бы «открыть клапан и выпустить пар» недовольства.  Встреча была очень напряженной. Наверное, Михаил Сергеевич сам пожалел, что пошел на это. Но он в какой-то мере притушил страсти. Постоянно он напоминал присутствующим:
       – Надо сосредоточиться на главных документах и не отклоняться на другие (имея ввиду критику в его адрес – авт.).
Горбачев поставил и здесь на обсуждение вопрос о проведении съез-да:
– Когда провести? В докладе я писал (?) в ноябре. Сегодня тов. Ивашко предложил декабрь. Поэтому может быть мне сказать ноябрь – декабрь? И на очередном Пленуме решить все вопросы. Вот с такой фор-мулой и выходить.
Ох, хитрец! Ведь не хочет съезда. Знает, что его карьера на этом съезде закончится. Поэтому и туманит мозги, юлит. А может быть уже зна-ет, что не будет в партии больше съездов. Президент РСФСР Ельцин издал Указ о департизации, на который реакции ЦК пока нет.  См. Приложение  3.
Вот и на этом совещании большая часть реплик с мест касалась именно этих Указов Ельцина Б.Н. Но Горбачев уходил от ответа, как мог, лавировал. Где-то пытался шутить, переводить разговор на позиции «сво-его парня». Приведу несколько фрагментов из зала совещания. С мест кричали:
    –  Об Указах Ельцина..(имеется ввиду Указа о департизации – авт.)
Горбачев М.С.:–  Отдельным вопросом. Соберемся в 17 часов? (т.е. сделаем перерыв – авт.). Но здесь же сам предложил другой вариант:
–  Пусть Секретариат соберется, подготовит позицию и быстро чле-нам Политбюро… передадут…
Реплика: С мест требуют ответить на вопрос.
Горбачев М.С.: – Мы опубликовали Заявление Политбюро и в Вер-ховный Совет направили протест…
С мест: – А Указ Президента (СССР – авт.) будет?
Горбачев М.С.: – Вопрос направлен в Конституционный Суд.
Вопрос с места: – Задали ли Вы вопрос Ельцину по его Указу?
Горбачев М.С.: – Мы долго обсуждали, но вместе с тем в коррект-ной реплике я ему сказал: – Указ, Борис Николаевич, антиконституционен.
Реплика с места: –  Михаил Сергеевич! Если на этой волне закончим и не скажем об Указе Ельцина, то Пленум сорвется. Надо сегодня решать.
В зале шум, обмен репликами. Горбачев стоит на трибуне, ждет, по-ка зал успокоится. Лицо красное. Губы сжаты. По всему видно, что ему это не нравится. Но надо держать позу. Если эту ситуацию выразить кратко – бессилие и злость. Бессилие показывать сейчас нельзя. А силы за ним нет. Надо терпеть этих крикунов.
Вновь вопросы из серии неприятных: – Задумывались ли Вы, что произошло со страной за последние 6 лет и закладывалось ли это в 1985 году?
Горбачев М.С.: – Завтра дам ответ. Но, думаю не меньше, чем Ко-стюк (задавший вопрос – авт.).
Вопрос: – С Запада дошли слухи, что к весне будет беспартийный Президент. Вы выйдите из партии и будет ли Ельцин Президентом?
Горбачев вошел в свое любимое разглагольствование:
 – Сегодня плюрализм…Будут выборы. Все партии будут участво-вать... чья партия победит, тот будет и Президент… Это ликбез.
На этом совещание было закрыто. Участники вышли в холл. Многие в
недоумении. Как же так? Что отвечать в партийных организациях, если даже Политбюро не выработало позицию по отношению к «Движению». 
Бурная, подчас не управляемая реакция приглашенных на Пленум ЦК секретарей и их здравые вопросы свидетельствуют о реальной еще си-ле местных партийных организаций. Но руководитель сдерживает поры-вы, осаживает ретивых. Боится своих соратников, но еще более страшится другой стороны. Набирает силу оппозиция Советской власти. Горбачев чувствует, что он остается на островке один. К какому берегу ближе доби-раться, для себя давно уяснил, но пока не решается броситься в воду. В случае чего, никто спасать не бросится.
Мне понравился комментарий по поводу этого совещания, данная газетой «Таймс». (Кто-то быстро дал информацию???) Газета очень верно сформулировала то, что произошло в этот день в партии.
«Если ему (Горбачеву – авт.) удастся получить широкую поддержку внутри коммунистической партии, советский лидер может использовать это с целью подчинить себе консерваторов в партии или вынудить их по-кинуть ее. Если они откажутся сделать это, то он может обвинить их в пре-дательстве истинного партийного духа и сам перейдет вместе с массой чле-нов КПСС в новое движение – сумев при этом максимально «сохранить лицо».
Браво, репортер! Ты расставил все точки над «И»  и сделал прекрас-ный и правильный вывод. 
Совместный Пленум ЦК и ЦКК КПСС (последний в истории КПСС)
24 июля 1991 г. проходил совместный Пленум ЦК и ЦКК КПСС. Это был последний Пленум в истории Коммунистической партии Со-ветского Союза. Я по поручению Президиума ЦКК выступал на Пленуме. Слова по поручению» – это не голословное заявление. Без решения боль-шинства у нас в Президиуме ЦКК не принималось ни одно решение. Кол-легиальность была образцовая.
В своем выступлении на Пленуме по главному вопросу –  «О подго-товке проекта новой Программы партии»,  я высказал мнение Президиума ЦКК: 
– О своевременности и целесообразности документа;
– Раскритиковал некоторые положения проекта, которые носят де-кларативный, патетический характер.
– Большую часть выступления я посвятил новым контрольным орга-нам, недопонимании некоторыми партийными органами на местах новой структуры в партии. Приводил примеры. Болезненно воспринимаются по-пытки проверки работы партийных комитетов.  В какой-то мере я пытался разъяснить аудитории новые функции ЦКК.
В конце выступления я напомнил Горбачеву о направленной ему За-писке по проверке работы Политбюро, Секретариата и отделов ЦК КПСС. Прошло уже довольно много времени, четыре месяца как этот документ находится у него. Перед Пленумом мы, т. е. члены Президиума, советова-лись. Как быть? Записка у Генерального, а он не высказал свое решение. Можно было бы сейчас и озвучить этот материал.
Посоветовались с Пуго. Борис Карлович отсоветовал. Дескать, во-первых, это не соответствует протоколам партийной этики.(??) К тому же обстановка в партии не та. Мы нехотя, но приняли решение еще подо-ждать. Боязнь? Не могу сказать, что это присутствовало. Опять победила логика: «В стране очень сложная внутриполитическая обстановка и мы не будем лить воду на мельницу…». Вот почему я не довел до членов ЦК здесь, на Пленуме эту Записку. Просто уведомил аудиторию о наличии та-ковой. К тому же, мы обсудили (см. выше) эти проблемы на нашем Плену-ме ЦКК и участники той встречи в каком-то виде доложили об этом на ме-стах. Поэтому здесь, в своем выступлении  на Пленуме, я ограничился сле-дующим:
 – Михаил Сергеевич! Если вы не рассмотрите этот документ, то на следующем Пленуме ЦК я доведу его лично. – Но, как известно, следую-щему Пленуму не суждено было быть.
Выступал я и по вопросу о просьбе Секретариата рассмотреть в ЦКК персональное дело академика Шаталина С.С и предложить настоя-щему Пленуму наше предложение. Горбачев встал «на дыбы», когда мы предложили исключить его здесь, же, на Пленуме. Мы привели свои дово-ды.  Вот здесь произошла почти получасовая «схватка» по знанию Устава партии. С одной стороны Горбачев и Манаенков, секретарь ЦК. С другой стороны Президиум ЦКК в лице Махова.
Представьте себе картину, разыгравшуюся на Пленуме. Зал с удо-вольствием и интересом наблюдал за нашим поединком. Горбачев, пыта-ясь отстоять академика от наказания, потрясает Уставом и убеждает при-сутствующих, что, якобы, мы нарушили Устав по такому-то параграфу (зачитывает). В Президиуме ЦКК, дескать, поступили не правильно. Пред-взято. Добавлю от себя. Мы не исключали, а только выполнили просьбу Секретариата и внесли  предложение Пленуму ЦК.
Так как я сидел в Президиуме на первом ряду (третьим слева от председательствующего Горбачева) и передо мной не было микрофона, то я был вынужден на каждую реплику Горбачева выходить из-за стола Пре-зидиума и спускаться к трибуне. Я не хотел надрывать голос и не старался перекричать зал. Трибуна была в зале, на несколько ступенек ниже стола Президиума. Вот туда я и спускался несколько раз. За Горбачевым сзади сидел секретарь ЦК по организационно – партийным вопросам Манаенков Ю.А. и кто-то из аппарата. Те, кому по должности следовало знать Устав партии как «Отче наш». Эти люди разрабатывали проект нового Устава партии. Вот они и подсказывали шефу, где, по его мнению, мы допустили нарушение Устава. А Горбачев сам не зная Устава, как «Попка» повторял подсказки.
Горбачев: – Вот в таком-то параграфе записано…
Я, как уже сказал, не желая отвечать (кричать) с места, а потому мед-ленно выходил из-за стола Президиума и спускался к трибуне. Я кратко разъяснял, как правильно трактуется та или иная позиция. И возвращался на свое место. 
Так продолжалось сравнительно долго. Я несколько раз спускался к трибуне и отбивал все нападки. Я откровенно издевался над Михаилом Сергеевичем. Я знал вопрос и Устав досконально, а они, двое руководите-лей партии, на ходу пытались что-то найти в оправдание. На все наскоки я отвечал убедительно. Зал уже ревел от удовольствия наблюдать нашу дис-куссию.
Не признавая себя побежденным, Горбачев пошел (так я расцениваю) на подлость. Успокоив зал, он тихим, чуть ли не трагическим голосом ска-зал дословно:
– Уважаемые товарищи! Я вам скажу по – секрету. Академик Шата-лин очень серьезно болен и жить ему осталось совсем немного. Если мы сейчас примем решение об исключении его из партии, это сократит его жизнь. Прошу принять правильное решение.
Это был неожиданный ход. Провели голосование. И зал, уверив в сказанную ложь, из-за гуманности большинством голосов не поддержал наше решение. А академик Шаталин, слава богу, и не думал умирать. Он долго еще жил в добром здравии. 
Встреча Горбачева М.С., членов ПБ, Председателя Совета Мини-стров  СССР с рабочими и колхозниками, участниками Пленума.
Видимо, Горбачев хотел использовать и этот прием, собрав после Пленума такую «рабоче – крестьянскую» аудиторию, дабы поднять свой упавший до нельзя имидж. Якобы, поговорить, посоветоваться с такой ав-торитетной (действительно так, поэтому ставлю это слово без кавычек – авт.) аудиторией, выяснить впечатления по Пленуму ЦК, послушать сове-ты с мест. Все-таки, встреча с народом. За отсутствие таковых в последнее время он и все ЦК подвергались справедливой критике.
Однако, славословия в свой адрес Михаил Сергеевич так и не услы-шал. Хотя готовили нескольких человек (я сам слышал беседы аппаратчи-ков, готовящих «кандидатов» на восхвалительные речи), но рабоче–крестьянский  класс остался честным и порядочным. Сразу со второго вы-ступающего на Горбачева посыпались вопросы и упреки.
Водитель «Камаза», Кустанайская область (фамилию, к сожалению, не смог записать – авт.): «Почему коммунистов – рабочих оскорбляют Шеварднадзе, Вольский, Яковлев, обвиняя, что это КПСС довела до нище-ты. Я из шахты не вылезаю. Это я довел до нищеты? Это они, Яковлев и др. довели до ручки». 
Горбачеву прямо было высказано: наведите порядок, дисциплину и вас поддержат рабочие и селяне. Сегодня еще поддержат, а завтра уже Вам не будет доверия. Не получил Михаил Сергеевич и здесь вотума до-верия представителей рабочих и колхозников. А он, видимо, так рассчи-тывал.

13.08.1991 г. Последний в истории КПСС Секретариат ЦК КПСС 
Ведет Шенин О.С. Обсуждается вопрос «О работе партийных орга-низаций РСФСР в условиях действия Указа Президента РСФСР от 20 июля 1991 г. Докладчик – секретарь ЦК КПСС Манаенков Ю.А.
Вот некоторые выдержки из его доклада: «даже в аппарате ЦК, как в партии, есть все – от признания Указа до неприятия. Кое–где (МВД, тор-говля, имеется ввиду Минторг, Госбанк и др.) идет спешка с департизаци-ей, с изгоном парторганизаций с территорий учреждений. Но не везде та-кая активность. В Москве только 50 первичных парторганизаций выведено за пределы (хотя их более 450). По России где-то около тысячи учрежде-ний, из которых выведены партийные организации».
Фактически все выступающие предлагали изменить тактику работы в таких условиях. Отмечали, что в трудовых коллективах происходит пере-осмысление сложившейся в партии ситуации. В некоторых регионах идет активное сопротивление Указу, которому до сих пор не дана конституци-онная оценка.  Олег Семенович Шенин призвал к поиску новых форм ра-боты:
 – Надо сейчас работать в трудовых коллективах, не взирая на Указ Президента РСФСР. Уход партийных организаций еще не конец партор-ганизаций. На предприятиях будут работать коммунисты.
Эх! Если бы вместо Горбачева иметь Генсеком человека типа Олега Шенина? Да пораньше! Это один из самых волевых, умных и работоспо-собных секретарей ЦК. Но у него всегда были руки связаны. И на авантю-ры, вроде партийных переворотов, такой человек не пойдет. Он человек чести!
На Секретариате выступил зам. заведующего орготдела Золотарев Н.А. Он привел довольно любопытные и интересные цифры о номенкла-туре ЦК. Я, признаюсь, впервые услышал их:
 Номенклатура ЦК КПСС сокращена с 16800 должностей до 7735, т.е.  такое количество сейчас утверждается в ЦК. Из них:
- 53% - партийных работников;
- 7%  - советских работников;
- 1% - комсомольских работников;
- 3,5% - работников культуры;
- 16% - военных;
- 5% - работников печати.   
В это время о назначениях уже не думали. Для проформы кое-кого приглашали в ЦК и утверждали на Секретариате. Но, полагаю, кандидаты не были в радости от такого доверия.
Этот  секретариат был последним мероприятием в жизни КПСС. 
События, о которых не доведено до общественности
Как известно, по требованию делегатов XXVIII съезда была создана Комиссия по проверке привилегий, которыми, якобы, пользовались ру-ководители партии. В состав комиссии вошли представители компартий всех союзных республик. Всего избрано 29 человек.  Председателем был избран Песков Ю.А., генеральный директор объединения «Ростсельмаш».
Первое заседание комиссии состоялось 7. 12. 1990 г. Вопрос о при-вилегиях в партии. Докладывали о проведенной проверке. Заседание ко-миссии вел Песков Ю.А. Сообщение сделал заместитель председателя ко-миссии Аксенов Константин Ильич. Первые его фразы:
 – Ничего такого, чтобы нас огорошило. Не увидели ни на дачных участках, ни в пансионатах.  Побывали в Усово, где живут самые высоко-поставленные руководители (Ивашко, Пуго, другие секретари ЦК). Оплата в Усово (за проживание на дачах – авт.) сравнительно высокая. Пример, Зайков, член Политбюро  платит 175 руб. 60 коп. в месяц.
Далее даю по стенограмме Записки: «Как питаются члены Политбю-ро? Наслышаны, что текут молочные реки. Искали все: в меню, наклад-ных. Даже неприятно было копаться. Не нашли ни икры, ни балыка, ни де-ликатесов. Даже поинтересовались, что кушал тов. Ивашко, к примеру, 17 ноября? Я был в объединении «Дружба». Там на порядок лучше».
Комиссия отметила высокие дотации за содержание дач в Усово, са-наториев ЦК, дешевизну путевок в санатории. Цитирую далее доклад: «Партия располагает 0,4 % санаторных площадей от союзного фонда. Ес-ли ставить на полное самообеспечение, самофинансирование, то путевка в Сочи будет стоить 1100 руб. Может ли купить такую путевку рядовой партработник? Нет. Будут отдыхать на базе партии только дельцы».
Точно, как сейчас. Если раньше самые богатые санатории и дома от-дыха были у шахтеров, северян, то сейчас многие из них даже забыли, что такое отдых по путевке с семьей.  К месту будет привести одну фразу, про-звучавшую на том же совещании: «Донецкому обкому в среднем выделя-лось на год 44 автомашины, из них на шахты отдавали 32». Вот так! Об-ком партии не себе и не чиновникам забирал, а шахтерам отдавал.
Из доклада: «Вопрос о поликлинике ЦК тоже вызвал удивление. Для сравнения посмотрели на заводе «ЗИЛ». Там уровень медицинского об-служивания находится на уровне 4 – го Главного управления Минздрава СССР».
Пока комиссия работала, я был с Песковым.  Кое-где пояснял. Я по-казывал ему все, с чем он и члены комиссии хотели бы ознакомиться. Од-нажды пригласил Пескова Юрия Александровича сходить на обед в сто-ловую ЦК, где питаются все работники аппарата, включая руководителей ЦК и ЦКК. Он отметил хорошее приготовление блюд, культуру, порядок, но по ценам удивился. Дороговато. В его объединении «Ростсельмаш»» цены в столовых намного дешевле.
Комиссия не нашла убедительных примеров злоупотреблений, ка-ких-то привилегий.  Видимо, эта комиссия убедилась и в мифе, раздутом «демократами» о райской жизни цековцев. Раньше, говорят, были «продо-вольственные сетки». Что это? Я не знаю. Не получал «сетки». Когда я пришел в феврале 1989 года на работу в КПК при ЦК, я имел возмож-ность 1 раз в месяц приобрести за собственные деньги дефицитные про-дукты на сумму 25 руб. (сервилат, растворимый кофе, мед, консервы, конфеты, печенье. Вот по существу и все). А за мясом, фаршем, овощами, вареной колбасой я стоял в общей очереди в ЦКовской кулинарии со все-ми рядовыми сотрудниками.  И ничего. От меня не убавилось.
Песков обратил внимание на один документ. Записка в Комитет пар-тийного Контроля при ЦК КПСС «О злоупотреблении служебным поло-жением некоторых работников Харьковского обкома Компартии Украи-ны». В сравнении, что делается сейчас, эти злоупотребления сровни на от-бор у девочки ведерка в песочнице. Привожу дословно: «Семье первого секретаря Киевского райкома партии г. Харькова, состоящей из 4 человек, под предлогом неисправности сантехники выделили новую трехкомнатную квартиру жилой площадью 54, 4 кв.м., а в его освободившуюся трехком-натную квартиру поселили семью автослесаря (не называю фамилии)».
И это тогда кое-кто выдавал за преступления?! Партия строго карала даже за эти (по нынешним меркам вообще недостойные разбирательства) деяния. Ведь Ельцин на одном из лозунгов и въехал во власть: «Нет льго-там партийной номенклатуре».
Но все это были словеса с театральными пассажами. Демонстратив-но–пропагандистские  поездки по Москве на трамвае, на «Жигулях», об-щения с рабочими в цехах, населением в магазинах и т. п. преследовали только пропагандистские цели. А его дирижирование в пьяном виде немецким оркестром в Берлине? А танцульки на открытой эстраде? В борьбу за популярность бросалось все. Доченька, возглавляющая всю эту камарилью, не жалела здоровья отца.
Я не раскрываю эту тему, ибо по данной ситуации написано столько статей, книг, что пересказывать нет необходимости.
Стать Президентом! Вот главная цель и этому все подчинено: имидж, власть, здоровье, потакание и послушание преступным действиям «коман-ды». В этой ситуации очень отчетливо подтверждается пословица: Цель – вот главное. Ради ее достижения можно идти на все.
Уж если говорить о привилегиях, их можно адресовать только одно-му лицу – Горбачеву. Он жил по своим потребностям. А возможно под влиянием своей дорогой супруги. Сначала, будто бы, построили дом на улице Косыгина. Я там не был, не могу судить. Но по слухам, говорили, что в дом семья Горбачева допустила только несколько семей, в т. ч.  Язо-ва и Крючкова. Естественно, после августовских событий эти двое вылете-ли из этой фазенды. Дальше историю не знаю. Слышал только, что Язов будто бы искал жилье.
А вот Форос – это действительно царская роскошь для одной се-мьи Президента. Когда начинали его строить, о Форосе говорили шепо-том. Посвященных в это дело было немного. А слухами эта стройка обрас-тала. Заморские строительные и, особенно, отделочные материалы. Ну, короче, когда искали излишества среди работников ЦК, Форос почти не звучал в прессе. Искали, чем питаются аппаратные работники, где они жи-вут.
Ельцин, придя к власти, перестал ездить на троллейбусе, более того, стал демонстрировать, как должен жить Президент. Его окружение стара-лось не отставать от шефа.
Сказать по правде, в ЦК градация привилегий была всегда, но по должностному положению. Сохранилось правило: что тебе положено по статусу, получишь. Но большего не проси. К примеру, я, будучи замести-телем Председателя ЦКК, жил на даче в Успенском. Дача – это маленький, но уютный 2-х этажный домик. На две семьи. Но когда меня повысили в должности, то мне предложили освободить эту дачу и переехать в боль-шую по размеру и более комфортабельную. Мою дачу предложили Ген-надию Зюганову (секретарю ЦК КПРФ). Он пришел, осмотрел и отказал-ся. Слишком темная от окружающих деревьев. И маленькая.
Другой пример. Накануне был избран первым заместителем Предсе-дателя ЦКК. Утром выхожу из подъезда. Там всегда ждала машина. А здесь нет машины. Такого не было с моими ребятами. Но стоит другая «Волга». Я стою. Жду. Вышел водитель из машины и спрашивает: – Вы Евгений Николаевич?
На мой утвердительный ответ, он сказал, что теперь эта машина за-креплена за мной. Я приехал на работу и звоню в службу транспорта: – В чем дело?
Мне диспетчер учтиво разъясняет, что по моему новому статусу, мне положена другая машина. А те водители не имеют допуск к какой-то аппа-ратуре, которой набит багажник. На мое настойчивое требование вернуть водителей (они стали как члены семьи), мне обещали направить их на пе-реподготовку и они вернуться ко мне. Так и было в ЦК: что положено – дадут. Другого не проси. И еще один штрих к теме привилегии.
Почему среди работников ЦК и СовМина меньше было коррупции, хапужничества? Не скажу, что все было хорошо, но такого масштаба во-ровства и присвоения государственных средств не было. Объяснений мно-го. К примеру, дачи не разрешалось строить номенклатурным работни-кам. Решение о запрете строительства было принято, якобы, по предложе-нию Суслова аж в 1946 году. ЦК и Правительство обеспечивали отдых всех, включая рядовых аппаратных работников. В.А. Ивашко предложил отменить это решение в августе 1991 г. Но не успели. К тому же присут-ствовало десятилетиями воспитываемое и прививаемое понятие честности у чиновников. И перегибы были, и меры были жестокими.

Работа ЦКК по реабилитации жертв политических репрессий
Работу по партийной реабилитации лиц, репрессированным по поли-тическим обвинениям, необоснованно репрессированных в 30 – 40 годы и начале 50–х годов начали в 1988 г. в связи с Постановлением ЦК КПСС от 11 июля 1988 г.
В Постановлении указано, что «поскольку решено в судебном по-рядке пересмотреть все дела, независимо от того, есть ли заявления и хо-датайства от самих бывших репрессированных, от их родственников и других лиц, то естественно, и партийными органами должны быть рас-смотрены вопросы о восстановлении в партии каждого из членов и канди-датов в члены партии, подвергнутого незаслуженному наказанию».
По этому же вопросу был принят Указ Президиума Верховного Со-вета СССР, обязывающий все исполнительные органы рассмотреть также вопросы о трудовом стаже, трудоустройстве, пенсионном обеспечении этих людей. ЦК КПСС организовал Постоянную комиссию по этим делам, разрешил рассматривать апелляции в местных партийных органах (по ме-сту исключения из партии) и обратил внимание на оперативность решения вопросов, недопущения волокиты.
Несмотря на то, что реабилитация проходила и раньше (после 1956 г и позже) многие были не удовлетворены принятыми решениями и вновь обращались в адрес XX, XXII съездов. В 1937 – 1938 годах, в пик репрес-сий, пострадали 1.372.392 человека, в том числе 116.885 коммунистов, т.е. почти каждый девятый . Новую волну надежд вызвал XXVIII съезд КПСС. Если по состоянию на 31 мая 1990 г., т.е. к съезду, в адрес Комис-сии ЦК поступило около 1200 просьб, то в адрес самого съезда 3568 апе-ляций . Мы долго еще после съезда разбирались с этими жалобами.
Я не ставлю здесь целью раскрыть нашу работу по реабилитации граждан, осужденных в 40 – 50 годы. Это тема требует отдельного повест-вования. Скажу только, что после рассмотрения дел в комиссии Яковлева, мы возвращались к этим фамилиям в плане реабилитации в партийном от-ношении.
Справедливо следует отметить, что в определенной мере наша рабо-та  была облегчена тем, что мы пользовались результатами Государствен-ной комиссии по реабилитации (Председатель А.Н. Яковлев). А на эту Ко-миссию работали такие органы как КГБ, МВД, другие правоохранитель-ные и судебные органы. Они оценивали суть государственных преступле-ний. Отказные дела этой комиссии мы даже не брали в производство. Су-дебная реабилитация давала нам право принимать положительное реше-ние. И если государственная Комиссия убеждалась, что человек не совер-шил уголовных преступлений, мы имели право даже заочно восстановить его в партии. Таких дел было очень много. Особенно в связи со смертью.
Эта тяжелейшая морально – психологическая работа по партийным наказаниям была возложена на Президиум ЦКК КПСС. Мы рассматрива-ли все дела, независимо от того, обращались или нет родственники или друзья умершего, погибшего, а чаще расстрелянного коммуниста. Мы поднимали дела, не только отдельных репрессированных граждан, но и так называемых «антипартийных» групп. Это вопрос очень большой, это тема отдельного повествования и я здесь не ставлю перед собой задачу освещать этот вопрос.
Не вдаваясь в подробности Большой Реабилитации, мы занимались так называемой малой. Это рассмотрение жалоб на несправедливые ис-ключения за пьянство после пресловутого Постановления ЦК, названного в народе Горбачевски – Лигачевским.
Уже с 1985 г. в адрес ЦК стали приходить в возрастающих количе-ствах жалобы на несправедливость решений об исключении из партии с типичной формулировкой за пьянство.  Мы внимательно относились к каждому письму и считали, что эта процедура вправе рассматриваться как реабилитация.
Чем объяснить, что коммунисты тысячами исключались из партии в период Горбачевско – Лигачевской борьбы с пьянством? Ретивость многих партийных руководителей доходила до абсурда. Исключали даже только за подозрение в выпивке, за запах изо рта. По многим делам можно было писать сатирические повествования. Сами инициаторы тихонько приоста-новили данное Постановление.
Когда мы стали принимать заявления для рассмотрения справедли-вости исключения из партии, с каким-то теплом в душе воспринимали, что большинство исключенных из партии в этот период настойчиво требовали, чтобы их восстановили в рядах партии и проходили все инстанции. Неко-торые из глубинки за свой счет неоднократно ездили в обкомы, крайкомы, потом в Москву. Их расходы никто не оплачивал. Вот какой авторитет был в недалеком прошлом у КПСС.

Поговорим откровенно, Михаил Сергеевич
Михаил Сергеевич, поделюсь с Вами маленькой личной тайной, с ко-торой я ходил в раздумье два– три месяца, пока мои благие намерения не улетучились вместе с кабинетом, из которого меня вежливо попросили «с вещами на выход». Почему последние два – три месяца? Да потому, что столько было мне отведено обстоятельствами времени выполнять обязан-ности Председателя Центральной Контрольной Комиссии КПСС.  Хоте-лось бы поговорить как коллега с коллегой. Что, Михаил Сергеевич? От такого «братания» у Вас могут подняться брови:– Дескать, у человека ни-какой скромности.
 Позвольте и здесь сразу сделать пояснение. Элементарные принци-пы воспитанного человека мне привили еще в военном училище. Так, что здесь все в порядке. А пригласить на чашку чая я мог бы себе позволить, исходя из моего служебного положения. Я возглавлял тот орган партии, который не был ни в какой подотчетности, подчиненности (на военном языке) никакой структуре в ЦК. Только съезду.
Михаил Сергеич! Я почему-то не испытывал какого-то и в чем-то Вашего превосходства надо мной. У нас биографии во многом сопостави-мы. Мы дети одного поколения, дети войны, фактически ровесники по воз-расту. Начинали самостоятельную работу на комсомоле, потом партийная работа. Разные пути-дороги, но моя последняя должность в армии была в той же номенклатуре, что и Ваша в должности секретаря крайкома парти. Вас раньше пригласили в аппарат ЦК КПСС на должность секретаря ЦК. Я был прикомандирован в аппарат КПК при ЦК почти на десять лет поз-же. Должность тоже высокая – заведующий сектором. На XXVIII на съезде КПСС Вы председательствовали, когда меня, единственного, не избранно-го делегатом съезда, избрали в состав ЦКК КПСС фактически без голо-сования.  В последующем, в связи с Вашим решением назначить т. Пуго Б.К. Министром ВД., меня избрали вместо него и.о. Председателем ЦКК КПСС.
В связи с правами, предоставленными ей XXVIII съездом партии, Центральная Контрольная Комиссия самостоятельна в своей деятельности и руководствуется своим Положением.  Вот видите, Михаил Сергеевич, шли два паренька по жизни разными тропами, преодолевали разные слу-жебные лестницы, а в конце служебного марафона оказались на груде раз-валин недавно могучего Советского Союза.
Вот поэтому я и хотел бы предложить Вам поговорить откровенно на партийную тематику. Сожалею, опоздал: –Это надо было сделать то-гда, когда Вы и я приходили в свои кабинеты на Старой площади. Но де-мократы внезапно выгнали и Вас и меня на улицу. Только поэтому и не состоялся тогда этот разговор. Но, скажу по секрету, он назревал. Настаи-вали члены Президиума ЦКК. А мне бы хотелось, прежде чем встретиться на официальной беседе в ЦКК, поговорить вдвоем.
Честно говорю, я много раздумывал над этим вопросом и обязатель-но бы пригласил Вас на такой разговор. Вы же знаете, что мы не побоя-лись, более того не спросили у Вас разрешения и помогли очистить пар-тию от Ваших друзей и соратников Шеварднадзе и Яковлева. Мы были бы благодарны, если бы Вы что-то нам высказали. Но этого не последовало. Только по Яковлеву Вы не удержались и возвратясь из Фороса, у трапа самолета буркнули:  – Не успел улететь на отдых, начали исключать из партии. Ну, мы разберемся…
Я сидел все дни у телевизора и, наверное, единственный, кто уловил смысл этой фразы. Она была произнесена Вами один раз и больше ее в эфир не давали.
 Хотелось бы от Вас, Михаил Сергеевич, получить внятные ответы на несколько принципиальных и важнейших вопросов.  Назову неко-торые. Почему Вы не занимались по – настоящему делами партии? Поче-му не реагировали на политическую обстановку в стране? Почему не вос-принимали упреки товарищей по партии на бездействие в условиях откро-венных угроз партии?
Самый главный вопрос, на который хотелось получить ответ, сей-час уже бесполезен для партии: – Как же так, Михаил Сергеевич, полу-чилось, что Вы довели партию до гибели, а страну до развала? Все уже свершилось.
Давайте вместе порассуждаем. Анализ и выводы даже необходимо делать не сразу, сходу, а по прошествии какого-то периода осмысления. Три десятилетия вполне нормальны срок для каких-то выводов. Тем более, этим постоянно занимаются разного уровня и взглядов ученые, историки, политики и все, кто хочет найти ответ для себя. Вот и я, с позиций данного нашей организации права и моего служебного положения, хотел бы про-анализировать именно эти процессы.
Я хочу задать Вам, как основному игроку в этой исторически проигранной партии, несколько вопросов. Не буду затрагивать пробле-мы экономики, международных дел, межнациональных проблем, идеоло-гии, культуры и др. Это темы отдельного разговора. Я хочу поговорить с Вами только по проблемам внутрипартийной жизни, за что Вы, как Ге-неральный секретарь, несли полную ответственность.
Михаил Сергеевич! Вы дали согласие на то, чтобы возглавить Ком-мунистическую партию Советского Союза? Вы были секретарем ЦК КПСС, отвечали за сельское хозяйство. А какие у Вас были успехи? Может быть с продовольственным снабжением дела в стране улучшились? Не очень. Вы лучше меня знаете обстановку на продовольственном поприще в то время.
Вас избрали Генеральным секретарем ЦК партии. Вы помните, с ка-ким   радушием восприняли ваше первое избрание в 1985 г. советские лю-ди. Какие большие надежды возлагали на молодого, грамотного секрета-ря ЦК!
Вас избрали в нарушение Устава партии не на съезде, а на Пленуме ЦК. Спешили омолодить руководство партии. Дали Вам фору, которую Вы не оправдали. Поэтому вторичное избрание Вас на съезде партии в 1990 г. уже не было таким простым. Вы наслышались неприятных «ком-плиментов», резкости в оценках Вашей личной деятельности. Вы, как ру-ководитель показали себя так, что ничего кроме глубокого разочарования Вашей работой и Вашей позицией по принципиальным проблемам, не по-лучилось.
Сознайтесь, Михаил Сергеевич, Вам партия была не нужна. Вы тяготились этой ношей, поэтому так и относились к работе. Ваша мечта и она осуществилась – быть Президентом и разъезжать по миру. И вы всяче-ски дистанцировались от партийных обязанностей, хотя делали это завуа-лированно, находя поводы и причины.
Давайте вернемся к XXVIII съезду партии. В Отчетном докладе, в первом разделе, где Вы пытаетесь назвать просчеты и причины негатив-ных явлений в стране, Вы под любым предлогом уходили от оценок Политбюро и лично Ваших в этом. Опять умно переводили стрелки за недостатки на Правительство, Государственные и местные органы.
Большинство выступающих на съезде были не согласны… со многи-ми положениями и выводами доклада, особенно Политического отчета. С трибуны звучала конкретная, аргументированная критика в адрес Полит-бюро и лично Генерального секретаря ЦК. Обобщающим выводом можно назвать фразу Перова В.В., первого секретаря Калининградского горкома КПСС: «К сожалению приходится констатировать, что этап, пройденный с 1985 года, этапом обновления партии не явился ». Упреки Вам за «прой-денный этап» вкладывали в свои выступления многие.
Узбекский лидер И.А. Каримов выразился еще острее о создавшейся ныне политической ситуации: «…в обществе, в народе сегодня накопился такой критический заряд недовольства, когда один необдуманный шаг может привести партию и всю страну к взрыву и катастрофе».
Михаил Сергеевич! Это предупреждение делает Вам ваш почитатель, друг. А сколько Вы сделали необдуманных (а может быть задуманных?) шагов в своем рвении «перестроить и ускорить»? 
Дебаты на съезде продолжались с пятого по девятый день работы и выступающие в разной степени остроты развивали эту тему фактически до окончания прений. Напомню еще раз. Вот выдержки из некоторых вы-ступлений: «положение …это своеобразный Чернобыль в партии», «пере-стройку надо начинать с партии…», «пока за пять перестроечных лет сло-мано и разобрано куда больше, чем возведено…», «строительство гуман-ного демократического социализма все последние годы сопровождается кровопролитием и несправедливостью…», «если говорить об авторитете партии, то мы на всех уровнях признали, что он достаточно низкий…»,  «предлагаю признать работу ЦК и Политбюро неудовлетворительной», «нам, рабочим-коммунистам непонятны нерешительность, беспомощность и занимаемая позиция ЦК КПСС и Политбюро…» .
Как видим, подавляющая часть выступивших первопричиной назы-вают прежде всего неудовлетворительную работу самого Политбюро, низкий уровень его деятельности. А Вы, Михаил Сергеевич, ни слова об этом. Вы указываете, что допущены негативные процессы в экономике, со-циальной сфере, в сфере культуры и идеологии . Таким образом Вы опять ушли от справедливой оценки лично своей деятельности как Генерального секретаря, деятельности возглавляемого Вами Политбюро и опять старае-тесь направить стрелы критики в сторону СовМина, других органов гос-ударственного управления. Эту порочную линию Вы проводили постоян-но.
Да, конечно, как было бы полезно для партии, если бы лично Гене-ральный, имеющий все возможности для управления институтами теоре-тической мысли в интересах партии, через эти и другие политические ры-чаги, периодически вовлекал бы партию в дебаты по проблемам партий-ного строительства, совершенствования внутрипартийной деятельности, активизации деятельности коммунистов.
Напомню разумную мысль, высказанную Вами в докладе на XIX Всесоюзной партийной конференции: «В результате перегрузки всей те-кущей проблематикой партия не могла заниматься многими крупнейшими политическими вопросами развития социализма, нашей страны. И проиг-рали на этом, потеряли многое. Посмотрите, сколько кричащих про-блем! Они требуют теоретического анализа, выработки адекватной поли-тики, а затем и механизмов, которые привели бы к ее воплощению в жизнь» . 
Михаил Сергеевич! Вы зачитали это тезис, но…видимо, отнеслись к нему как ко всем отработанным бумагам.  Руководством к действию это не стало. На XXVIII съезде таких откровений уже не звучало, хотя потреб-ность в научной разработке политических проблем, т.ч. в партийной рабо-те возросла во много раз.
Теоретическими разработками строительства партии, по-моему, в ЦК никто не занимался. Я не могу назвать ни конференции, ни симпозиу-ма, ни круглых столов, которые проводились бы по данной проблеме. На Политбюро призывов к теоретическому размышлению и осмыслению происходящего в стране не поднималось. 
Я присутствовал после XXVIII съезда на всех заседаниях Политбюро и Секретариата, если о них сообщалось. Но я не помню ни одного заседа-ния Политбюро, чтобы оно проходило по классической схеме: обстоятель-ный, глубоко обоснованный доклад, предметные обсуждения, принятие разумного Постановления. Все было, но серьезных докладов я не помню. Были какие-то вступительные фразы Михаила Сергеевича и потом воль-ные реплики присутствующих.
Кстати, со мной солидарен член Политбюро Н.А. Назарбаев. В «Комсомольской правде»  от 14. 4 1991 г. дали интервью с ним, где он с возмущением констатирует, что заседания Политбюро не проводятся и он не присутствовал на некоторых. Как я понял, он тоже полагает, что при-чина в плохой подготовке этих мероприятий и попытке скрыть это даже от ближайших соратников. 
Вы знаете, хотя не подали вида, что мы, т.е., Президиум ЦКК, без Вашего личного согласия приняли решение ознакомиться с деятельностью по руководству партии. Авторитетная и профессионально подобранная комиссия, представляющая все республики и ряд областей провела глубо-кую аналитическую работу по состоянию партийных дел на местах. За-вершили работу изучением обстановки в высших инстанциях партии: По-литбюро, Секретариате и ряде ведущих отделов ЦК. Позволю для Вас по-вторить некоторые выводы Комиссии ЦКК. 
О Политбюро ЦК запись такая: «Нет четкого разграничения функ-ций между Политбюро, Секретариатом и Комиссиями ЦК КПС, не разра-ботаны регламенты их деятельности. В организации работы Политбюро отсутствуют должная системность и плановость. За истекший период на пяти заседаниях Политбюро рассмотрено всего 4  вопроса, имеющих общепартийное значение.  Решения по остальным 115 приняты опросом, в том числе постановление об итогах XXVIII съезда КПСС, требовавшее коллективного обсуждения. Осталось не выполненным решение съезда о проведении в сентябре – октябре 1990 г. Пленума ЦК по рассмотрению задач, вытекающих из документов XXVIII съезда партии».
Не буду дальше продолжать, ибо даже вышесказанного достаточно для негативной оценки работы такого органа как Политбюро.
По Секретариату ЦК КПСС даю без комментариев, полагая, что и так все ясно: «В работе Секретариата ЦК КПСС организация исполнения партийных решений еще не стала важнейшей функцией (По Уставу КПСС это главная и важнейшая функция этого органа – авт.). Почти 80% принимаемых им постановлений не имеют конкретных сроков испол-нения, не содержат поручения членам ЦК. По состоянию на 1 января 1991 г. на контроле находилось 12 постановлений Политбюро, по девяти пору-чениям в них сроки  исполнения истекли. Из 104 стоящих на контроле постановлений Секретариата ЦК по 14 сроки нарушены. Каждое четвер-тое поручение секретарей ЦК исполняется более трех месяцев. Доку-менты о выполнении партийных решений вносятся, как правило, без про-верки фактического положения дел на местах».
Я знаю, что Вы прочитали нашу «Записку». Возможно, эти факты стали для Вас открытием. Но от Вас не поступило поручений и это под-тверждает Ваше равнодушие к партийным делам.
А ведь, фактически, комиссией ЦКК была дана отрицательная оценка работе Политбюро и Секретариата. Кстати, такое же предложение «признать работу ЦК, Политбюро и Секретариата ЦК за отчетный период неудовлетворительной» вносили делегаты съезда в резолюцию XXVIII съезда. Но этот пункт не прошел при голосовании .   
          Михаил Сергеевич! Вспомните какая сложная политическая обста-новка сложилась в стране в 1991 году.  К Вам обращались коммунисты, где только было возможным это сделать: на съезде, на Пленумах, на дру-гих мероприятиях. Требовали принятия каких-то мер. Посмотрите стено-грамму съезда. Вы не прислушивались ни к каким предложениям, ни к критическим пожеланиям лично в Ваш адрес.
          Вы, Михаил Сергеевич, не настраивали партию на целеустремлен-ную, кропотливую работу по выполнению принятых партией собственных решений. Для Вас было важным вывести всю партию на крупное партий-ное собрание.  Вот поэтому при Вас съезды партии стали фактически про-водится раз в 2 года: 1986 г. – 27 съезд КПСС, 1988 г. – 19-ая Всесоюзная партийная конференция (а чем она отличается от съезда по материальным и интеллектуальным затратам), 1990 г. – 28 съезд КПСС.
              Еще не были сверстаны планы по реализации решений прошедше-го съезда, а Вы уже намеревались провести XXIX съезд партии в ноябре – декабре 1991 г. Это значит опять ввергнуть все партийные организации в подготовку нового крупного мероприятия в сложнейшей политической об-становке в стране.  И это на фоне того противостояния, когда Ельцин и Ко открыто провозглашают сроки свержения советской власти и разгрома партии. Почему Вы никак и ни разу как Президент и Генеральный сек-ретарь ЦК не среагировали на прямые, открытые призывы к перево-роту? Первый раз (по-моему–авт.) Ельцин открыто заявил об этом 9.03.1991 г. на встрече с соратниками в Доме Кино:  «…этот год будет ре-шающим…обязательно победим в этом году». Последний раз этот же при-зыв он произнес в июле этого же года. И точно! Через месяц все рухнуло.
   Михаил Сергеевич! Полагаю, что Вы не сомневались уже в нашей (Президиума ЦКК –авт.) решимости «побеседовать» с Вами, как Гене-ральным секретарем ЦК. Я помню начало состоявшейся и долго ожидае-мой встречи членов Президиума ЦКК с Вами. Вы нас, честно, как только вошли в зал, ошарашили первой фразой: – Ну, что, контролеры? Пришли исключать…
Значит эта мысль уже оформилась в Вашем сознании и Вы не удер-жались и высказались? Некоторое время пришлось даже разубеждать Вас в ошибочности мнения о наших намерениях.
Но мы проверили деятельность Политбюро, Секретариата ЦК КПСС без предварительного уведомления Вас. Вы узнали об этом. Очевидно, удивились, как могли «контролеры» поступить без Вашего согласия. Вы-воды были неожиданные и не в пользу руководства партии. Так, как рабо-тает Политбюро, не работают даже первичные партийные организации. И это все при Вашем руководстве партией. Вы всей своей личной позицией и деятельностью противопоставляли себя партии. Не побоюсь сделать такой вывод и постараюсь обосновать его.
24. 10. 1990 г. состоялся Объединенный Пленум ЦК и ЦКК КПСС. Это был первый Пленум после съезда. Видимо, десяти дней съезда не хва-тило, ибо здесь опять начали в ваш адрес бросать справедливые упреки. Уже при обсуждении повестки дня у Вас спросили:
– «Почему мы в партии все время идем вослед за решениями пра-вительственных органов и рассматриваем эти же вопросы?» Почему по-вестка «О положении в стране? Надо добавить слово «и в партии». Но и здесь Вы стали возражать против этого добавления, ибо, дескать, «нет до-клада (?) о состоянии дел в КПСС» и что, дескать, тогда для доработки надо прервать заседание на 15 дней? Как может такие оправдания произ-носить Генеральный секретарь? У Вас что, нет аппарата, чтобы всегда иметь анализ по этому вопросу?
Не буду насыщать материал другими фразами. Но когда члены ЦК стали разговаривать с Вами в резких выражениях: «в высшем руководстве отсутствует авторитет лидера… Вы, Михаил Сергеевич, исчерпали кре-дит доверия и надо уйти… Президент с партийным билетом лавирует между социализмом и капитализмом…рядовые коммунисты требуют освободить его от одного из постов…» –  Вы показали, что были доведены до точки кипения. И разыграли здесь спектакль со своим уходом с поста Генерального.
Напомню ту сценку. Тогда у Вас получилось. После объявленного перерыва члены ЦК даже голосовали по этому предложению. Большин-ством голосов тогда попросили Вас остаться на посту Генерального. Это было ровно за год до событий с ГКЧП. А вот в июле 1991 г. повторенный Вами спектакль мог бы окончиться для Вас фиаско. Вы уже бурчали на всех, но такой комедии не ломали.
                А Вы хоть интересовались обстановкой в партии? Докладывал ли Вам тов. Ивашко, что к этому времени почти 2 млн. коммунистов не платят взносы.  Партия не дополучили 30% взносов, 45 тысяч партор-ганизаций не отчитались за финансовые дела. За 10 месяцев истекшего года из партии убыло почти полтора млн чел. (Секретариат ЦК КПСС  5. 12. 1990 г.). А как часто Вы бывали на проходящих съездах и конференциях? Я не помню сообщений об этом, кроме конференции Мос-ковского округа. Почему запомнилось? Да потому, что после Вашей кри-тики в адрес Армии на этом форуме нам всем «надрали уши». Какой-то доброхот, который готовил Вам выступление, не нашел добрых слов в ад-рес военных, а вот «дедовщину» ввернул. Когда Министр стал с нами, во-еначальниками, разговаривать на своем жаргоне, так мы и узнали о Ва-шем выступлении. Если бы Вы выступали где публично, нас бы, политра-ботников,  обязательно заставляли изучать и реализовывать Ваши указа-ния.
Я хотел бы подробнее познакомить Вас немного с деятельностью Секретариата ЦК за последний год существования партии. Вы бы сами оценили, на каком уровне проводилась работа в этом органе партии, в ка-кой степени выносимые на Секретариат вопросы соответствовали потреб-ностям партии, так сказать духу времени. Так не работают даже низовые партийные организации. Но Вам это было не нужно.
Действительно, как по заказу, после проведенного съезда партии ап-парат ЦК стал работать значительно хуже.  Порой складывалось ощуще-ние, что Секретариат живет в отрыве от политической обстановке в стране.  Он работает, не зная, что делается на улице, в стране. Документы, которые выходят из этого учреждения, слабые по содержанию и целям.
Ваша фраза на Пленуме: – Если в ЦК есть такие люди, что готовят такие перлы? Я не знаю, что это? С кем работать? – В вашей речи были даже оскорбления некоторых членов Политбюро. Что вызывало ответную реакцию.
Михаил Сергеевич! Вы ведь сами первым подняли вопрос о необ-ходимости введения Чрезвычайного положения. Может быть члены ГКЧП и вспомнили Ваше пожелание? И кстати, арестованный Секретарь ЦК Шенин Олег Семенович, не входивший в состав ГКЧП, в заявлении в Прокуратуру России писал, что «Горбачев готовил ГКЧП»: …меры по введению чрезвычайного положения много раз  обсуждались не в ЦК КПСС, а у Президента СССР – под его руководством….Необходимость принятия чрезвычайных мер предлагал сам Президент СССР». А Вы ближайших помощников и даже, якобы, близких сотрудников упекли в Матросскую Тишину.
И просто непонятно, что Вы, как Генеральный секретарь, Президент Страны совершенно не реагировали на складывающуюся опасную обста-новку в стране.  «Демократы» объявили даже срок, когда власть коммуни-стов будет свергнута. А здесь тишь да гладь. И Вы как Президент и Гене-ральный секретарь не придавали этому значение.  Почему? У Вас ответа нет.
Вот так, Михаил Сергеевич и довели Вы партию до августовских событий. Возились более 5 лет со своей «Перестройкой», противопоста-вили себя партии, пользуясь традиционной дисциплинированностью ком-мунистов и верой в руководство, навязывали партии гибельные маршруты движения. А там, где надо было принять решительные меры, а у Вас к то-му же были и полномочия Президента, Вы просто уходили от проблемы.
А порой навязывали партии просто вредные решения. Вспомните, с какой настойчивостью Вы лично защищали ст. 22 Устава партии. Съезд дважды переголосовывал по этой статье. Мое личное мнение и я остаюсь при нем, что эта статья была гибельной для партии в целом, «расстрель-ная» для партии, как в разговоре назвал ее один из партийных руководи-телей. И это все потом подтвердилось. Все время партия жила, руковод-ствуясь основополагающими принципами демократического централизма, разработанными В.И. Лениным. А здесь был предложен и принят федера-тивный принцип построения партии, отвергнутый Лениным еще в 1903 го-ду.
И беспомощными Вы показали себя в критической ситуации. И по-лучили то, что получили. «Демократы» нанесли партии сокрушительный удар, физически захватив штаб партии – Центральный комитет. Противо-поставить было нечего. На защиту не встал никто.
Я обещал в начале нашей виртуальной беседы не затрагивать другие темы: экономику, культуру, просвещение и т.д. За все Вы несли ответ-ственность и везде провалы. Но как военный человек я до предела возму-щен тем, как Вы относились к людям в погонах? Понимаю, Вы не служили в армии, как у военных говорят–«откосили» от армии.   Не знаете армию и психологию воинского коллектива. Но не могу понять, почему Вы, как Главнокомандующий, подчеркнуто демонстрировали свое равноду-шие к делам армейским. Армия Вам была не нужна. Армия для Вас была обузой. Я не хочу и не буду развивать эту тему, ибо мог бы «зава-лить» Вас фактами пренебрежения, равнодушия, оскорбления, обвинения военных во всем, т.ч. глумлении над жителями (вспомните Ваше выраже-ние, как солдаты рубили саперными лопатками мирное население). Приве-ду только один пример, о котором знают очень немногие.
Как могло так получиться, что всю советскую Армию «сняли с довольствия» и обрекли на полуголодное существование? Подтвер-ждаю документом. Я уже работал в Комитете Партийного Контроля, когда получил документ №163/2/405 от 30 января 1991 г., наверное, единствен-ный в своем роде «жалобливый документ» за всю историю существования войска на Руси. Обращается лично ко мне начальник тыла Вооруженных Сил СССР генерал армии В. Архипов:
«Уважаемый Евгений Николаевич!
За последние месяцы 1990 г. и особенно в январе месяце сего года резко упала дисциплина поставок продовольствия Министерству обороны СССР.
По выделенным на 1990 г. фондам продовольствия, в соответствии с Постановлением Совета Министров СССР…Министерству обороны недо-поставлено (тыс. тонн): муки…, круп…, мяса,.., консервов рыбных…, масла коровьего…., фруктов сушеных….
Министерством торговли не выданы наряды …на поставку Мини-стерству обороны СССР в 1991 году мясо-молочной продукции и яиц ку-риных…
Обращение …в советские и партийные органы положительных ре-зультатов не дают. Не находят должного решения эти вопросы и в Центре. В связи с этим вынужден обратиться к Вам за помощью…Генерал армии В. Архипов».
Дожили! Армию обокрали и на солдатских пайках. Самым доход-ным всегда было воровство оружия. А теперь открылся новый источник. Что такое недодать продовольствие Армии? Это, во – первых, государ-ственное преступление. Солдат не получит установленную норму питания. Не сомневаюсь, если начальник тыла Минобороны, обойдя все инстанции и уже дошел до КПК, значит везде обращения за помощью ничем не по-могли. Становиться очевидным, что на продовольственном фонде Армии действует мощная мафиозная сеть, управление которой осуществляется из высоких кабинетов. Если Вам, Михаил Сергеевич, об этом происшествии не доложили, Вас или обманывают, или считают это дело бесполезным. И почему лично Вам не доложил об этом Министр обороны? Видите, сколь-ко вопросов без ответа.

Неужели член Политбюро Шенин О.С. решился?
Отбирая в домашнем архиве материал для книги, наткнулся на ма-ленькую записку, которую мне послал Олег Семенович Шенин. Привожу ее дословно, не выбрасывая ни одной буквы, ни одной запятой. Не знаю, получил ли такое послание Горбачев?
    Содержание Записки (выделено мною–авт.) 
                К совещанию 15.08. 91
                Повестка дня XXIX съезда КПСС
                (О.С. Шенин)
1. О программе КПСС,
2. Об изменениях в Уставе КПСС,
3. Доклад ЦК КПСС об итогах работы (не отчетный),
4. Доклад ЦКК (Как они назовут),
5. Об изменениях в центральных органах ЦК КПСС
              Обратите внимание, что в Записке предлагается обсудить и внести изменения в основные документы, принятые прошлым съездом: Програм-му, Устав, изменить принцип избрания и подбора Политбюро, Секретари-ата.
              Смысл этих предложений мне более, чем ясен. Крик души: – То-варищи! Что же мы натворили на XXVIII съезде? Давайте немедленно по-правим дело. – Здесь же понятно, что встанет вопрос и о Генеральном. 
              Я полагаю и это мое убеждение: Шенин Олег Семенович, видимо решил взять инициативу в партийных делах в свои руки и пойти по та-кой схеме: Собрать Секретариат. Решить вопрос о Пленуме ЦК. Если та-кой состоится, принять решение по съезду.
               Это совещание не состоялось. Но я уверен, что его бы поддержа-ли. Кому еще были направлены такие Записки – я не знаю. Но эти вопро-сы надо было решать и решать раньше. Время было упущено. Генсек уже все сделал для уничтожения партии и развала страны. Надо при-нимать меры.
Послушайте немного из того, что Вам, Михаил Сергеевич, лично адресовано в печати. Ваши помощники, уверен, щадили Вас, не обо всем информировали. Я Вам помогу.
В газете «День»  (лично я очень уважаю А.А. Проханова и его газе-ту за честность, прямоту, правдивость и независимость высказываний) опубликована статья Валентина Ковалева, доктора юридических наук, профессора под заголовком «Пущено на ветер». Вот краткая выдержка:
 «С рубежа, когда Горбачев начинал перестройку, к чему же он при-вел великую державу (за пять лет – авт.)?
Словно огненный вихрь войны смел с лица земли нашу индустри-альную мощь. Останавливаются технологические линии, прекращают ра-боту целые производственные комплексы, гаснут мартеновские печи. Из 63 российских домен уже выведено из стоя одна треть. Если в 1985 году устойчивые темпы роста советской экономики составляли 2,3 процента, то в 1991 году зафиксировано обвальное падение производства на 11 про-центов. Появилась армия безработных.
Результаты специальных исследований свидетельствуют: потери народного хозяйства от расточительства за годы перестройки при-мерно в два раза превысили материальный ущерб, понесенный страной в Великой Отечественной войне.
Политический лидер …сегодня исчез с этажей власти. Но вместе с ним, как выяснилось, исчезла… и значительная часть нашего националь-ного достояния. Речь идет прежде всего о золотом запасе страны. По оценкам специалистов, в 1985 году, в момент прихода Горбачева к власти, золотой запас советского государства составлял около 2500 тонн. В 1991 году от него осталось лишь 240 тонн. Сокращение более чем десятикрат-ное». (выделено мною – авт.)» . Комментарии, как говорят, излишни.
И завершить оценку перестройке, ее итогам хочется словами очень уважаемого мною человека, большого дипломата, секретаря ЦК КПСС Валентина Михайловича Фалина: «Россия отброшена в XVII век. Наука в загоне. Культура во мраке.  Хозяйство в распаде. Каждый оставлен спа-саться как может. Успешней всего это получается у людей без совести и морали. «Перестройщики» могли бы подать заявку на отдельную строку в скорбном мартирологе. Еще бы! Никому не удавалось сотворить хаос, по-добный нынешнему на одной пятой земной суши. Есть от чего возгордить-ся или воскликнуть: порезвились всласть!» .
Вот так, Михаил Сергеевич! Доработались Вы до крушения Совет-ской власти и государства. Но у Вас был один спасительный для Вас шанс поднять свой рейтинг, взять бразды правления в свои руки и тем самым искупить свои прегрешения. Помните, к Вам в Форос прилетела группа сотоварищей. Ждали Вашего решения в ответственный момент. В Москве заседали Ваши ближайшие помощники, Ваши выдвиженцы, все силовые министры.
Ждали Ваших указаний. Вам достаточно было, если Вы уж не хотели сразу прилететь в Москву, отдать приказ по телефону Министрам оборо-ны и Внутренних войск, Председателю КГБ выполнить то, что записано в сов. секретных планах на случай таких событий. Уверен, даже самые решительные Ваши действия были бы поддержаны народом. А Вас бы ре-абилитировали и, возможно, доверили бы дальше выполнять обязанности Президента. Но вместо этого, томящиеся в бездействии члены ГКПЧ сиде-ли и чего-то ожидали. Министр обороны самостоятельно вывел войска из Москвы, а остальные готовились к тому, что с ними и произошло. Вы до-ждались, когда всех арестуют и только потом вернулись в Москву. 
            Завершаю. Полагаю, если бы время нам позволило, такой разговор состоялся бы на заседании Президиума ЦКК. И было бы принято един-ственно правильное решение. Не сложно догадаться, какое.

Трагические августовские
Не ожидал, что события 19 – 21 августа перевернут и мою жизнь. Да и мало кто в стране ожидал такого. Все произошло внезапно.
19.08.91 г. День первый.  Здесь и далее пишу по сохранившимся за-писям (по оригиналу), ничего не меняя.
Для меня сообщение утреннего радио о ГКПЧ стало полной неожи-данностью. Особенно фамилии лидеров. Каждого из них (за исключением Стародубцева В.А. и Сизякова Н.П) я знал хорошо. Некоторых по многу лет. Первая моя реакция: – Не пойму ничего. Что произошло? С одной стороны, я обрадовался. Может быть все-таки они приостановят бедлам в стране? Люди все солидные, с большими властными полномочиями.
Но с другой стороны ¬– это же революция.  Это же захват власти. Не верится, что эти люди решились на это. Это «ребячество» может очень до-рого обойтись народу, партии. Что они наделали? Дураки! Будет кровь.
С этими размышлениями поехал на работу. Там тоже у многих такое же восприятие. Слушаем, смотрим все, что сообщается в СМИ. Никто ра-ботой не занимается. Большинство ходят по коридорам ближе к кабинетам начальников в надежде что-то узнать. Информация скудная. А точнее, ее просто нет. Больше доверия зарубежным сообщениям.
 Я друг Бориса Карловича. С другими тоже в хороших отношениях. Если меня они не поставили в известность даже сегодня (19.08), не позво-нил даже Б.К., то я понял – он не захотел меня втягивать в это дело.  Я знаю о фанатичной преданности Бориса Горбачеву. Вспоминаю, как од-нажды на моей даче, у Бориса с моей женой была самая настоящая словес-ная схватка. Инна, моя жена, обвиняла во всех бедах Горбачева, а Борис с пеной у рта (как говорят) защищал его. И в меня в какой-то мере он вселил то же чувство к Горбачеву. И, пожалуй, на первых порах, крепко.
Просматриваю свои записи в те, трагичные для страны и меня дни. Не буду править ничего. Дам так, как я набросал тогда. Даже если это не укладывается в правописание. Сознаюсь, что, опасаясь обыска, а возмож-но и ареста, я вместе с дочерью вечером лихорадочно перелистывали бу-маги, блокноты. Кое-что рвали и спускали в туалет. Хотя, там будто бы не было ничего опасного. Просто называются фамилии, к кому я относился негативно, описание встреч с друзьями. Некоторые из них потом оказались в списке «государственных преступников».
20.08. 91 День второй
Утром поехал по Москве. Пропуск «вездеход» позволял мне бывать в тех местах, где я хотел. Особенно интересовался, что происходит на Ар-бате и у Белого Дома. Никаких запретов. Повсюду танки, БМП. Солдаты с помятыми, не выспавшимися лицами. Улицы к Красной площади перего-рожены. Тоже на Манежной и др. На проспекте Калинина (ныне Новый Арбат – авт.) баррикады. Еле проехал в ЦК. Зрелище неприятное. Смот-ришь, видел аналогичные картинки где–то в Югославии, Румынии. Но это же не там, а в Москве!? Трудно воспринимается. На работе на меня обру-шились звонки из республик и областей. Как дела? А я им обратное: – А у вас?
Ответ: – Повсюду люди работают.
По радио вести разные. Государственное (радиовещание – авт.) од-но, прорывающиеся зарубежные голоса о другом.
К государственному вещанию у меня отношение не лучшее. Хотя я пытаюсь отбирать. В слухах, «голосах» тоже много «шелухи». Но порой суть проскакивает.
Прорывается «Голос Москвы». Дома слушаем эту передачу. Ибо по теле – радио надоело пережевывание старых сообщений.
Но верить ли, что:
–  арестованы командующие ВДВ и ВВС?
-– ВВС перешли к Ельцину?
– 10 танков перешли к Ельцину?
Последней информации верю, ибо там (на баррикадах был мой сын Колька). Он витийствует:
– Прорвались и жали руки роте майора (не помню фамилию). Папа! На танках русские флаги и плакат, что такая-то рота перешла к Ельцину.
Я еще подумал: враки или может быть?!
Думаю, что последнее. Знаю армию. Причем неплохо. Знаю настрое-ния. Им надоели Горбачевские издевки. И здесь они видят защиту. Соли-дарен. Кому–то, а армию надо тоже защищать. Хотя Ельцину и не очень верю, ибо он армию пока не защищал (а должен был бы). Но если у него будет власть, возможно…Он понимает, что это такое армия.
А по теле – радио. Тьфу. Скрипки пиликают. Как в свое время, когда кто–то умирал. И так тошно на душе.
Зачитывают везде Указы Ельцина. О наказаниях за неповиновение и пр. (нынешним властям – авт.).  Это падает на благодатную почву. Я знаю армию. Им тоже надоела травля. В лице Б.Н.Е. они видят надежду.
А эти «путчисты» сидят и ждут. Надеются, что раз дали указание все завертится само собой. Как будто бы не знают об исполнительности и неповоротливости русских. Почему многие (из членов ГКПЧ – авт.) ничего не говорят?
Надо подождать, разобраться. Народ долго думает (или долго за-прягает),… но едет быстро. Этого «детсад» не учел.
А ельцинисты молодцы. Чувствуется, что там (в их среде – авт.) есть хорошие организаторы. Действия решительные, напористые, агрессивные.
Рейтинг ГКПЧ резко упал уже на вторые сутки. Подъем у обратной стороны. А пресс – конференция? Тьфу! Руки дрожат. Сопли текут.
 Борис Карлович спокоен, но чувствуется напряженность даже в ли-це.  Думается, знал его хорошо. Оказывается, не очень. Как он оказался в этой среде с его осторожностью?
Прорвались некоторые сообщения из иностранной и нашей прессы. Самое противоречивое. Будто бы десантный полк … Мои ребята (работ-ники ЦКК – авт.) разъехались по Москве. Собирают информацию.
В любом случае не дай бог кровь (подчеркнуто в подлиннике – авт.). Я об этом предупреждал. Нельзя ребят убивать. Не дай бог, появится «ре-тивый лейтенант».  Нужны мудрость и мудрость.
У людей нервы на пределе. А здесь опять скрипка и Бах.
Для людей привлекательны некоторые решения ГКПЧ. И я полно-стью за порядок, за снижение цен на детские товары. Но надо законно принять решения. Им же было доступно это.
Дозвонился, наконец, до Бориса Карловича. Разговор явно не клеил-ся. Я не начинал. Ждал, что он скажет. Он понял: осуждаю. Теперь он хо-чет от меня хоть какой–то поддержки. Я не начинаю. Он спросил:
– Что с мест?
– Не хвалят.
– Почему?
– Сам знаешь.
Если он меня раньше осуждал за проявление самостоятельности, что, дескать, я что-то решал без него.  А теперь ему надо бы и самому поду-мать, на что он пошел. Он же у меня воспитывал любовь к М. С. Он же ме-ня убеждал, что за курс на Перестройку надо стоять и верить в Генсека.
Этот и другие разговоры еще раз показали, что «они» (члены ГКЧП) даже не знают, что делается на местах, не владеют обстановкой. Я говорю о переходе войск к Ельцину, а Борис не верит. Настроение мрачное. Да еще вчерашнее совещание у Ивашко . 
Аплодисментов в адрес ГКПЧ не было. Была тревога за людей. Как обеспечить, чтобы не было крови? Я об этом говорил (на упоминаемом вчера совещании – авт.). Желательно от провокаций оградить. Не совеща-ние, а …растерянность. Ничего не решили. Все, видимо, чувствовали не-ловкость своего положения. Надо что–то решать. А что?  Так и разо-шлись.
21.08.1991 г. Третий день
Пришел на работу. Собрал своих. Те же вопросы у всех. Что делать?  Кое-что прояснилось. Партия без Генсека? Да, надо ЦКК высказать свою позицию. Но кому? Как? 
Я стал звонить Ивашко. Не поднимает трубку. Совещаются или что? Меня уже не приглашают. Ну, и черт с ними. Напрашиваться не буду. Но все-таки попросил по «спецсвязи» соединить. Ждал долго. Бесполезно. Выходя из кабинета, сажал человека дежурить на телефоны.
Потом узнал, что Ивашко выехал на аэродром. Улетел в Форос. Кто-то советовал, что и мне бы надо лететь. На этом настаивали и мои замести-тели. Но меня не пригласили в самолет. А зачем? Для количества. Партия без Генсека? Это нонсенс и здесь мы должны что–то делать. А что надо делать? Изображать активность? Все ходят в растерянности.
За этот день мы разговаривали с Пуго раз 5-6. Чаще я звонил Бори-су.  Вначале разговоры были более менее спокойные. Он плохо высказал-ся о Язове. Даже назвал его предателем. От Министра не ожидали такого (видимо, нерешительности, даже, судя по недомолвкам трусости – авт.). Язов самостоятельно дал команду вернуть войска на места дислокации. Это стало закатом авантюры ГКЧП. К вечеру я почувствовал у Бориса раздражение и апатию. Ему уже не хотелось ничего обсуждать. Какая-то обреченность.
На последний мой звонок, а это было где–то в начале восьмого вече-ра 21. 08. 1991 г., он не ответил. Дежурный сказал, что Борис Карлович сейчас не может разговаривать. Для меня это было необычным. Он всегда брал трубку, даже если у него было совещание. Реже просил перезвонить. Для читателей поясню, что у всех руководящих работников за столом для совещаний стоял дубль «главного» телефон. Не надо по несколько раз при беседах вскакивать и бежать к коммутатору. Как это делают некоторые. Поэтому, ответы были сразу.
Значительно позднее, я узнал, что последним посетителем в его жиз-ни был Владыка Питирим. Они долго были вдвоем. Повод будто был ор-динарный. Милиция, дескать, конфисковала несколько ценных икон и Пу-го попросил Владыку Питирима приехать в МВД, где ему хотят их пере-дать. Но, я сомневаюсь, что в такие смутные дни, когда все МВД стояло на ушах, вдруг решили провести торжественный акт передачи церковных ре-ликвий. Почему Питириму, а не Алексию? Или, минимум Кириллу, вто-рому лицу в церковной иерархии? Я уверен, что это инициатива Бориса и повод, чтобы встретиться именно с ним и излить душу. По церковному, исповедоваться. Вот почему выбор пал на Питирима. Он был нашим с Бо-рисом общим знакомым. Владыку Пуго очень уважал, хотя его отношение к религии было просоветским. После довольно продолжительной встречи с Владыкой Питиримом, Борис уехал домой. Мы с его сыном Вадимом до деталей по времени разобрали эти последние вечерние часы 21 августа и утренние трагические.
Через несколько дней у меня состоялась встреча с Питиримом в его офисе в Денежном переулке. Я позвонил ему сам. Владыка попросил подъ-ехать. Мы спокойно сидели, Владыка никуда не спешил и попросил по-мощника, чтобы его не отвлекали. Спокойно пили кофе. Он налил по ма-ленькой стопочке коньяка. На столике кроме печенья ничего не было. Вла-дыка тихим, спокойным голосом (не исключаю, что прослушка была и у него – авт.) рассказал о прошедшей встрече с Пуго. Он сам заключил, что у Бориса была потребность встречи с ним. Подчеркнул только, что разго-вор у них был предельно откровенным. Но о чем они конкретно говорили, не сказал. Владыка очень сожалел, что встреча была последней в жизни Бориса.  Да, это было уже задуманное. Это было прощание с жизнью. Своеобразная исповедь. И посредником этого «перехода» в загробную жизнь, был Владыка Питирим.

В этот день (21. 08. 1991 г.) Горбачев возвратился из Фороса
Многократно показанная по телевидению картинка. Генеральный секретарь ЦК КПСС спускается по трапу самолета, прибывшему из Форо-са. Он идет медленно, значимо, тем самым предоставляя всем репортерам запечатлеть как можно полнее это сошествие, это возвращение из заточе-ния на столичную землю. Печальные лица Самого, его незабвенной Раисы Максимовны, обнятой за плечи внучки – все должно было показать миру тяжелое испытание, которое пришлось перенести ему и его семье. Сейчас же он пытался разыграть миссию вернувшегося благодетеля, спасителя Отечества, отца народа. Но театральная фальшь лезла из всех щелей. Страх еще не прошел. Неизвестность положения уже маячила. Однако, надо было держать марку. А артистические данные, хотя и провинциаль-ного разлива, в какой-то мере позволяли демонстрировать мнимое вели-чие.
Краткая речь. Стремление быстрее убежать от этой встречи, спря-таться за ограды резиденции, отдышаться. Здесь не до речей. Не мастак сам слагать умные тирады, а здесь он остался сам с собой. Заготовок, по – видимому, не было. Но что меня поразило в интервью? Он не забыл о «друзьях», у которых еще надеялся получить поддержку и у которых сей-час просил аванс. Он понимал, что он сам уже ничего не стоит. А его «опе-куны» не потеряли силы и поддержки тех, откуда идут все команды. При явном крахе своей карьеры, своего положения он пыжился представить се-бя еще мощным правителем уже не существующей партии.
Дословно не могу привести всю речь. Она была как всегда бессодер-жательна и не последовательна. Но одно из его изречений и подтекст ска-занного я понял, как никто другой. Этой фразы в последующем нигде в СМИ не давали. С кем я ни говорил потом, никто не обратил внимания на маленькую реплику. Просто не придали значения. Если кто-то не поверит сказанному мной, пусть обратиться в соответствующий архив телевидения. Там, видимо, все сохранено. А смысл сказанного был в следующем. Не ручаюсь за точность фразы, поэтому не ставлю в кавычки.
             А было сказано следующее. Дескать, стоит только уехать (Горба-чеву – Е.М.)  на отдых и уже некоторые почувствовали себя вольно, даже позволили себе из партии исключать (имелся ввиду Яковлев А.Н., кото-рого мы на Президиуме ЦКК КПСС исключили буквально в канун ГКПЧ, 16 августа 1991 г. – Е.М.). И буркнул что-то вроде: ну мы разберемся. Короче, в этом духе он высказал свое возмущение «самовольством» этих «некоторых». Но, прежде всего, эти слова адресовались лично мне, как организатору той акции. Я помню, как при приеме Китайской партийной делегации в Грановитой палате, он меня небрежно представил Генераль-ному секретарю ЦК КП Китая:
 – Это наш контролер.–  И больше ни слова.
Мне кажется, что Горбачев испугался самостоятельности действий Центральной Контрольной Комиссии КПСС (ЦКК) в вопросе исключения Яковлева А.Н. из партии. Во – первых, он понимал, что очередником по-становки вопроса в таком плане, он может быть сам. Во – вторых, что не исключено, он боялся, что Яковлев, как и Шеварднадзе, заподозрит само-го Михаила Сергеевича в организации этого скандальчика.  Вот почему в маленьком, очень кратком интервью у трапа самолета, которое трансли-ровалось на весь мир и где должно быть сказано только самое главное, государственное, вдруг нашлось место для такого незначительного пар-тийного эпизодика на фоне того катастрофически масштабного, что про-изошло со страной. Перестраховаться, откреститься, погрозить пальчи-ком.  Это он и сделал.
Но это был его последний угрожающий жест в партийном «бытие» уже не существующей КПСС. Жест человека, у которого разваливалось его партийное положение. С моей стороны, этот человек, к которому не может быть сострадания за все его деяния, за все то, что он сделал со мной, с моей семьей, с миллионами моих сограждан, с моей Родиной. Мне стало страшно за будущее моих детей.  Уже вырисовывались контуры еще не познанной, но страшной перспективы.
Работая в центральном аппарате партии, имеешь возможность ближе стоять к информации и разного рода решениям государственной значимо-сти, чем, если бы прочитывал все газеты от корки до корки. Поэтому я знал очень много такого, что в большинстве скрывалось от рядового ком-муниста.
Возвращение Горбачева из «ссылки» фактически поставило точку в деятельности КПСС.
22.08. 91 г. День четвертый
Настроение архи…особенно после того, как узнал о смерти Б.К. Только вошел в кабинет, мне звонит Шенин. Не сразу воспринял смысл то-го, что он мне сообщил. Постепенно стал осознавать происшедшее. Но, мысли какие-то обрывочные, разбросанные. Странно, но почему-то я в это время больше думал не о нем (о Б.К. – авт.), не о сыне, а об оставшемся дома немощном старике Иване Павловиче. Дед! Что с ним? Один в квар-тире в таком возрасте и горе. Было желание рвануться из кабинета и мчаться в квартиру. Потом несколько поостыл, стал размышлять, а что делать дальше? Захолонуло сердце. Принял пилюлю. Хочется уехать до-мой, забыться. 
Но нет. Получили срочное «обоснованное» решение Секретариата с просьбой о партийном наказании членов ГКПЧ. Нам предложили исклю-чить их из партии. Приложили несколько документов, оправдывающих принятое ими решение. Секретариат права на разбор персональных дел членов Политбюро уже не имел. Да, видимо и не хотел заниматься этим неблаговидным делом. Поэтому сбросили эту «просьбу» нам, Президиуму ЦКК. Нас еще не разогнали, а этот вопрос еще был в наших полномочиях.
 Я советовался даже с секретарями ЦК (они все в это время собра-лись у Дзасохова А. И.). Не помню, с кем я вел разговор, но они не согла-сились с формулировкой, что «в отношении отдельных…» (дескать, всех надо, кучей исключать – авт.). Совместно нашли «приемлемое решение».
На этом я прерву цитирование моих сокращенных и рваных пометок карандашом и постараюсь теперь вспомнить то, самое последнее заседание Президиума ЦКК.
Присутствовали только члены Президиума и несколько человек из числа наиболее опытных работников ЦКК, наших умных советников. Всех не упомню, но тон в разговоре задавал Перун Николай Самойлович, один из мудрейших и толковых сотрудников. Он раньше был заведующим ор-ганизационно – методическим отделом ЦК и имел опыт в формулировках такого плана. Мне, кстати, было безразлично, что будет записано в прото-коле. Я фактически не встревал в разговор. Мне было теперь все равно. Перед глазами стоял Борис.
В результате дебатов, довольно обостренных, были приняты те фор-мулировки, что пошли в прессу. Из головы у меня не выходил Борис Кар-лович. Я не мог смириться с мыслью, что его уже нет. Я хотел бы, чтобы эти строки прочитал Язов Д.Т., который при каждой встрече бросает мне со злостью: «Это он исключил меня из партии».
Появилось сообщение, что генерал – полковник Калинин Н.В. (ко-мандующий Московским военным округом авт.) назначен комендантом города Москвы. Приказом Коменданта Москвы № 2 город разделен на зоны ответственности комендантов. В Приказе звучит готовность навести порядок в городе.
Зашли ко мне члены ЦКК Арнольд Клауцен и Александр Радугин. У них мнение, схожее с моим: «Зачем это сделали «Янаев и Ко»?
Надо бы, если говорить об отставке Горбачева, решать этот вопрос законно. Неужели этот удар по партии организован кем-то? Кем??? Я не верил, что Б.К. пойдет против Горбачева... Я не верю, что смертельный удар по партии нанесли члены ГКЧП. На такую тонкую (по замыслу) «операцию» они не способны.
Только сейчас разговаривал с генерал – полковником Кизюном Ни-колаем Фадеевичем, начальником Военно – политической Академии им. В.И. Ленина. Сейчас он комендант одного из районов и сообщил мне, что комендантский час в Москве отменен. Вот так! Все закончилось.
Кончаю. Здесь не до записей.  Начался шабаш на Старой площади
 
23.08.1991 г. Мы покидали здание ЦК последними      
       Многим работникам ЦК известно, как развивались события в этот день. Я очевидец этой «постановки». И пострадавший.
В 12 часов что-то началось вокруг здания ЦК. Да, это похоже на штурм партийной цитадели. В окно кабинета увидел на крыше соседнего здания ЦК несколько молодых людей. Подумал: ремонтники, что ли? Но вели они себя не то, что странно, а по – хулигански. Заметно было, что большинство пьяны. Парни кривлялись, затевали какие-то не мыслимые пляски, некоторые даже мочились сверху на прохожих. Когда я посмотрел в окно – все понял. Весь комплекс зданий на Старой площади было окру-жен в три ряда пьяной, улюлюкающей толпой. Это был передовой эшелон провокаторов, гвардия «демократов». Всех работников аппарата, в бук-вальном смысле всех, кто выходил из здания, толпа пропускала через уз-кие коридоры.
По громкоговорящей связи несколько раз объявляли ультимативное тре-бование, чтобы до 17 часов все освободили здание:
– Тот,  кто не выполнит это требование, будет объявлен вне закона…
                В кабинет непроизвольно заходили сотрудники. Ничего не про-износя, но по глазам было видно их состояние. Я всем говорил, чтобы они выходили самостоятельно и убывали домой. Большего я не мог и не знал, что сказать. Первые несколько человек, которые попытались выйти за пределы здания, со слезами прибежали обратно. Вопросительными и мок-рыми от слез глазами женщины смотрели на меня. Некоторые, столкнув-шиеся с такой ситуацией, просто рыдали и перебивая друг друга, расска-зывали о хамском отношении к ним блокирующих здание. Документы вы-носить не разрешалось. Все отбиралось. Обыскивали всех, даже женщин.
Все сгрудились в коридоре около моего кабинета. Я вышел к ним, пытался успокоить женщин. Все смотрели на меня. Таких глаз я не забуду. Они ожидали спасения. Не преувеличиваю. Этот миг я прочувствовал. Чувство не передаваемо, его надо ощутить. Нечто подобное у меня было в армии, в Чернобыле. Тогда на меня такими же глазами смотрели солдаты. А здесь большинство женщин. Попросил успокоиться, собраться с личны-ми вещами в зале заседания и ожидать моего решения.
Я не мог даже себе представить, что такое может случиться. Настоя-щий бандитизм. Попытался связался по спецсвязи с Горбачевым, Ивашко. Ничего не получалось. Потом все-таки ответил В. Ивашко. Он был болен и находился на даче. Я объяснил ситуацию и спросил, где же сотрудники КГБ, ответственные за охрану здания? Владимир Антонович уже получил информацию и ничего не мог предложить. Сказал только, что Горбачеву он обрисовал ситуацию на Старой площади. Что посоветовал Президент СССР (и уже не Генсек) – об этом я не услышал.
Действия мои были по¬-военному почти автоматические. Разобрался с обстановкой. Заслушал несколько человек, возвратившихся назад из стра-ха быть обысканными и оскорбленными.  Послал первую группу из муж-чин. Они прошли. Потом все остальные маленькими группами начали по-кидать помещение ЦКК. В конце концов все ушли. Остались только я да двое не покинувших меня помощников: Резник Николай Иванович и Перун Николай Самойлович.
По громкоговорящей связи периодически поступают указания. При-казали кабинеты оставить открытыми, а в сейфах оставить ключи. Есте-ственно, вынести даже самое основное личное не представлялось возмож-ным. Информация с улицы свидетельствовала о поголовном обыске и от-боре пакетов, сумок и некоторых вещей. С большим сожалением я про-щался с подаренными сувенирами, некоторыми личными вещами, доку-ментами. Николай Резник помог через спецмашину уничтожить некоторые документы.
Последними покидали здание на Старой площади несколько членов Политбюро ЦК, Секретарей ЦК и заведующих отделами во главе с Алек-сандром Дзасоховым. Когда по ГГС было предложено всем оставшимся в здании собраться в кабинете Дзасохова, наша маленькая группа из 3-х че-ловек тоже пришла к ним.   Кто-то сказал, что работники КГБ выведут нас подземным ходом в Кремль. А оттуда можно разъезжаться самостоятель-но. Это было, видимо, правдой, почему некоторые из присутствующих свои машины вызвали в Кремль. Но вместо подземного хода офицер в форме КГБ вывел нас на улицу к 6 подъезду и прямо к бушующей толпе. У всех самый настоящий шок. Сам офицер незаметно исчез. Значит и эта акция была продумана. И исполнителя проинструктировали как посту-пить, чтобы психологически больнее нанести удар. Короткая остановка сгрудившихся вокруг Дзасохова маленькой группки людей. И мы пошли сквозь орущей толпы.
Что здесь началось? Всю злость и бешенство беснующихся принял на себя Александр Дзасохов. Его узнали. Начались выкрики. Его дергали за одежду, даже плевали. А он шел гордо, спокойно и, я бы даже сказал, кра-сиво. Я его раньше не очень хорошо знал. По партийной работе мы не сталкивались близко. Здесь же он предстал в моих глазах очень выигрыш-но. Я до сих пор помню его мужественное поведение.
Шел с нами Николай Ефимович Кручина, начальник Управления Де-лами ЦК КПСС. Он, пытаясь спрятаться в небольшой нашей группе, при-жимал к груди папку с документами. Но почему-то на него, особенно на папку, никто не обратил внимания. Проморгали его организаторы раз-грома ЦК. Или исполнителей набрали не тех или позаботились больше о нагнетании страха на людей. А ведь Кручина Н.Е. был обладателем тайны, раскрыть которую до сих пор мечтают многие ненавистники советской власти и коммунистической парии. Тайна партийной кассы, или как ее назвали «Золото партии».
Все мы шли группой, плотно друг к другу. Нас было не более 12 –15 человек. Николай Резник проявил себя как настоящий офицер. Выражаясь армейской терминологией, он не бросил меня (командира, по его любимо-му выражению) в беде.  Я его попросил единственно уберечь меня от воз-можного удара сзади. А спереди я бы сам как-нибудь разобрался. Отдель-ные личности провоцировали нас на столкновение. Но мы выдержали, не поддались на провокацию.
На улице Степана Разина мы разделились. Одна группа пошла в Кремль вместе с Дзасоховым. Четверо присоединились ко мне. Я привел их к подъезду штаба тыла Министерства Обороны, так называемого 2 До-ма. Здесь уже мы чувствовали себя в полной безопасности. Часовой пропу-стил меня к дежурному. Оттуда я вызвал машину. В мою машину наби-лись Фалин В.М., Кручина Н. Е., Ильин А. Н., Резник Н. И. Доехали до моего дома. Кручина попросил Ильина взять его собой в гостиницу ЦК «Октябрьская» (ныне «Президент Отель»). Дескать, туда он вызовет транспорт и поедет домой. Но главная цель Кручины заключалась в том, чтобы спрятать некоторые документы. Ильин Алексей Николаевич, второй секретарь ЦК компартии России, временно жил там. Через день замеча-тельного человека Николая Кручины не стало. Достали его все-таки. Вы-бросился из окна дома. Оригинальный прием в деятельности новой власти.
Только на третий день нам разрешили зайти в кабинеты. По летопи-сям, в древности в войнах победители давали своим солдатам три дня на разграбление городов. И здесь дали три дня. Конечно, многое было раз-граблено новыми хозяевами помещений. Типичное мародерство. Потом, кое-кто, видимо, понял, что надо знать меру. Позволили создать офици-альную комиссию по передаче имущества и документов ЦКК новым вла-дельцам. Возглавил ее с нашей стороны Веселков Геннадий Гаврилович, один из моих заместителей. Кто его назначал, я не знаю. Я в этом деле не участвовал. Когда составили итоговый передаточный документ, то, как мне рассказали, в список исчезнувших входили компьютеры, пишущие машинки, другая оргтехника, бумага, вплоть до пузырьков с чернилами.  О последней утери с грустью и улыбкой рассказала мне заведующая нашим небольшим хозяйством.
У ворот толпились, теперь уже бывшие работники партийного аппа-рата, но часовой на проходной был неумолим. У многих, как и у меня, остались в кабинетах и сейфах ценные вещи, личные документы, памятные сувениры. Я уже писал, что при уходе из здания мы боялись, что при обыске все это могут отобрать. Поэтому выходили налегке. Я ранее уно-сил некоторые документы, а точнее дневниковые записи, домой. Вот они и помогают мне сейчас восстановить картины прошедшего. А здесь папку нес Николай Резник. Обошлось. Пронесли. В этот день, 23 августа я, не по своей воле, навсегда покинул здание ЦКК (20 подъезд).
А теперь появилась надежда, что, возможно, позволят зайти и кое-что взять из личных вещей. Какое там. Несколько позже разрешили мне и немногим из работников заходить в здание. Это было сделано для якобы необходимой процедуры передачи дел и имущества новым хозяевам.
Зашел я в свой кабинет. Меня сопровождал офицер, наблюдая вни-мательно за мной. Конечно, кое¬ что я хотел бы вынести. В сейфе торчал ключ, оставленный мною. Открыл его. Дорогих сувениров, в том числе подаренных из республик напитков не было. Исчезли некоторые бумаги. Но они не представляли секретов или ценности. Я нашел немного из того, что хотелось бы сохранить. Попросил наблюдавшего за мной офицера взять маленький термос, как память о бывших хозяевах кабинета. Из этого термоса пил чай Борис Карлович. Потом он перешел ко мне. Офицер не возражал.
Позже, когда я помогал в работе Г. Веселкову, назначенному новыми вла-стями на роль председателя передаточной комиссии, я бывал иногда здесь, в 20 подъезде. Но на 6 этаж, где был мой кабинет, уже не пускали. Кажет-ся, первым обладателем этого кабинета был Шахрай. А наше здание ЦКК отдали для работы Следственного комитета по подготовке судилища над КПСС.

Никого за нашими спинами нет
Как бы хотелось встретиться с этим «дерьмом + кратом», который организовал эту камарилью вокруг здания ЦКК и ЦК. Предположительно знаю фамилию. Через несколько лет эту фамилию мне назвал Дзасохов: – Бурбулис. Я добавлю: и Попов. Горбачев, как Президент СССР, обязан уж если не воздействовать силой органов охраны для недопущения свершив-шегося и такого оскорбления своих коллег по партии, хотя бы помешать этому.  Сдал, предал и здесь. И, главное, на защиту здания ЦК КПСС и сотрудников аппарата не поднялась ни одна партийная организация Москвы, ни один коммунист.
Очень образно высказался Ивашко В.А. чуть позже. Я встретился с ним Он был на рабочем месте, ибо участвовал в комиссии по передаче хо-зяйства ЦК новым властям. Я же до конца декабря имел пропуск в здание ЦК и приходил иногда. Тоже помогал чем мог в передаче наследия. Как-то зашел к нему. Вид, конечно, не из лучших. Сидит в своем кресле. Я поду-мал: «Один в кабинете, без партии и без дела». Перед ним на столе нет обычной стопки папок. Поговорили без особой заинтересованности в раз-говоре. Так, дань бывшему. И здесь он сказал замечательную фразу.
Я незаметно записал ее, чтобы воспроизвести потом дословно. Для себя я назвал эту тираду «великим изречением» одного из лидеров партии 18 ноября 1991 года:
– Никого за нашими спинами нет. Даже юристы отказываются за-щищать нас (т.е. ЦК КПСС) на суде.
Последнее относится к тому, что в это время формировалась адво-катская команда для участия в судебном заседании. 
Приведу еще один уместный здесь эпизод. Альфред Рубикс пишет о такой же точно свистопляске вокруг здания ЦК Компартии Латвии. И …все в Риге проходило синхронно по дню и по часам с Москвой. Вот сло-ва Рубикса: «23 августа 1991 года в 11.30 было без предупреждения окружено и бандитски занято здание ЦК Компартии Латвии в г. Риге по ул. Элизабетес, 2».
 Удивительное совпадение по времени и организации. Не по Вашему ли сценарию, не уважаемый Александр Николаевич, состоялся шабаш на Старой площади? Если Вы до такой низости не снизошли (в чем я сомне-ваюсь), то режиссуру точно ставил один из интеллигентов вашего пошиба –  Гавриил Попов.  Другие члены вашего круга и завсегдатаи «парчового кабинета» явно были ознакомлены со сценарием предстоящего «представ-ления» на Старой площади. Подтверждением этого служат записки Шах-назарова  от 24–25 августа 1991 г.: «Вокруг здания ЦК на старой площа-ди собралась многотысячная толпа. Президент и Примаков переговорили с Поповым (мэр Москвы). Вторжение толпы в здание ЦК предотвраще-но. Сотрудники аппарата ЦК проходили из здания под улюлюкание тол-пы». Все! ЦК КПСС закрыт.
Вот и ответ на вопрос: кто организатор и руководитель? Шахназа-ров назвал имя организатора и управленца этой оргии: Попов. Попову по-звонили и он немедленно распорядился остановить это бандитское меро-приятие. Кстати, милиции и других органов для наведения порядка там не было. Позже появилась в одной из газет фотография этого «интеллигента» с ухмыляющейся физиономией на фоне брошенных на землю памятников Феликсу Дзержинскому, Иосифу Сталину и метрового диаметра мрамор-ной головы Хрущева в парке «Музеум» рядом с Третьяковкой галереей. С Поповым рядом стоял Ю. Лужков. Этого человека я в последствии тоже перестал уважать. Эта фотография всегда вспоминается с примесью нега-тивного отношения к нему. И мое чутье не подвело меня. Лужков «пока-зал» в дальнейшем, какой он на самом деле.
Большинство эпизодов отпечатались в моей памяти как кадры на фо-топленке. Ибо факты машинально возникают, цепляются один за другого, за одним событием тянется следующее.  Так и закончилась моя двухлетняя «практика» в здании на Старой площади. Ничего плохого об этом сказать не могу. За короткий срок я получил хороший опыт не только общения с людьми высокого ранга, но и возможность участвовать в принятии реше-ний общепартийного масштаба. Конечно, это уже не пригодиться, служба закончена во всех сферах, но, однако, для меня это было интересно и по-знавательно. На этой работе удалось пообщаться со многими людьми са-мого разного положения, от шахтеров до Генерального секретаря ЦК КПСС. Знал членов Политбюро, Секретариата. Разное мнение, разная оценка с моей стороны личностных и служебных качеств. О некоторых остались добрые воспоминания.  О ком-то не совсем хорошие. Август–91 года расставил всех для истории по своим местам. Я экзамен на стойкость, верность военной присяге и дружбе выдержал.
После этой трагедии прошло 30 лет. Душевные раны все еще кро-воточат. Но за это время много передумано, проанализировано, много-кратно просчитано, систематизировано, факты неоднократно проверены. Но дебаты не завершились. Все равно мне кажется, что феномен Горбачева не раскрыт, смысл его политического поведения объяснения не получил и дебаты по его деяниям будут продолжатся. С нарастающей активностью будут накаляться журналистские страсти к августовским датам.
Я, полагая, что хорошо знаю, что и как происходило до и после съезда в стенах ЦК, сам себе до сих пор не могу ответить: Действия Ми-хаила Сергеевича были осознаны или это поведение неопытного по-литикана. Много фактов, которые дают основание для таких сомне-ний. Вспомните с какой настойчивостью Горбачев откровенно давил на делегатов съезда при обсуждении параграфа № 22 Устава КПСС, заведомо понимая, что эта формулировка уничтожит партию.  Повторным голосо-ванием параграф 22 был принят. А решение о самостоятельности компар-тий республик и формировании Политбюро только первыми секретарями? Его это идеи или вброшенные кем-то? Невольно возникает подозрение, что приведенные эти факты были где-то продуманы, сформулированы и вне-сены в проекты документов. И с партией случилось то, что должно было произойти.
Военная служба закончена
Расправа с командным составом. С изгнанием всех сотрудников ЦК, в том числе и нас со Старой площади означало, что этот период в мо-ей жизни закончился. Но так как я состоял в кадрах Советской Армии (прикомандирован к ЦК – авт.), то увольнение меня должно было про-изойти из Вооруженных Сил. Окончательный мой уход из Советской Ар-мии неожиданно совпал  с назначением нового министра обороны Е.И. Шапошникова. Об этом ниже.
Я понял, что надо искать работу. В будущих государственных структурах мне нет места.  Представиться где-то при устройстве работни-ком ЦК КПСС равносильно тому, что прокаженному продемонстрировать свои язвы. Ельцин упразднил политические должности в армии. Вместо членов Военного совета армий, округов, Направлений, замполитов все стали помощниками командиров. А это существенное изменение, и, что, самое главное, удар по зарплате. Должность члена Военного совета – начальника Политуправления превратили в помощника командующего по политической работе. А помощник – это не начальник политического ор-гана. Короче, я оказался на улице. И это в 54 года.
Правда, нашлись знакомые, которые предлагали работу в коммер-ции. Согласился на одну работу. Потом плевался. Так противно. Отноше-ние к людям сразу изменилось. Сразу почувствовал все атрибуты капита-листической системы: неприкрытая жесткость работодателя, выжимание из тебя, что можно, наглость, пренебрежение опытом работы. Кажется, вчера были на положении если не друзей, то добрых приятелей, а сейчас пово-рот на полный круг. Если я не даю навару фирме, тебя бесцеремонно вы-брасывают на улицу.
 Увольнение из армии, естественно, прошло по собственному жела-нию. Знал, что такие как я, воспитанные на партийной основе, нынешней власти будут не нужны. Не дожидаясь пинка с должности, я постарался не дать удовольствия некоторым бывшим моим «друзьям» совершить эту процедуру. Поэтому, был уволен по личному рапорту. Много генералов были просто выброшены из Вооруженных Сил. Были уволены в первую очередь сотни генералов управлений Министерства обороны, главкома-тов, военных округов, флотов, армий. Это напоминало чистку в армии в 1937 году. Только без расстрелов.
Остались служить в армии в большинстве те, кто публично рвали партбилеты и рвали глотки против коммунистов, против партии. Я к таким не относился. Поэтому мне пришлось снять погоны и пополнить ряды без-работных  в расцвете лет.
Увольнял меня лично Министр обороны маршал Шапошников. Я не знал к кому обратиться по процедуре увольнения. Кадровый орган ГлавПУра не работал. Несколько человек занимались сбором личных дел для отправки в архив. Упросил найти мое дело.  Отдали без расписки, просто так. К кому дальше обратиться? Мне же нужно было получить направление на комиссию в госпиталь. Руководства ГлавПУра уже не су-ществовало. Я поразмышлял и вдруг осенило: обращусь непосредственно к Министру обороны. Страха у меня перед высокими должностями не бы-ло. В кабинете еще функционировали правительственные телефоны.
Министром обороны был назначен Главком ВВС маршал авиации Шапошников Евгений Иванович. Мы близко не были знакомы. Но при-шлось познакомиться. Язов уже находился  в Матросской тишине, а Ша-пошников занял его кресло. Поэтому так получилось, что я позвонил ему в первый день его пребывания на этой должности.  Представившись, сказал:
– Евгений Иванович! Я просил бы меня принять сегодня. – На во-прос о причине встречи, я сказал о рапорте об увольнении из Вооружен-ных Сил.
Шапошников, видимо, еще не уяснил свое положение и мое. Я уже был вне закона как высокопоставленное лицо партии. А он первый день в новом качестве. Вот почему он начал меня уговаривать не делать этого:
– Ну, что Вы, Евгений Николаевич! Мы с Вами еще послужим. И что-то еще говорил в этом плане.
На мою убедительную просьбу принять меня с рапортом, он назна-чил мне время на 19 часов. Почему я лично обратился к Министру оборо-ны? Да потому, что в это время просто было не понятно, где осталась во-енная власть. ГлавПУра не было. Разогнан. Кадры в панике. Личные дела на политработников мешками (мне показали кучи мешков, когда я искал свое личное дело) валялись в одном из кабинетов. Я воспользовался, как говорится, своим служебным положением, средствами связи, поэтому и позвонил непосредственно Шапошникову.
В эти дни у меня еще сохранился цековский пропуск – «вездеход». По нему можно было пройти в любую организацию, включая Министер-ство Обороны. К назначенному времени я был в приемной. Порученец го-ворит, что у Министра совещание, собран верхний эшелон военного руко-водства. Я сказал, что буду ждать. Прождал более часа. Когда из кабинета стали выходить Главкомы Видов Вооруженных Сил и другие, я остановил начальника Генерального штаба генерала Лобова Виктора Николаевича и спросил, есть ли кто в кабинете. Я удивился, что Лобов вдруг отшатнулся от меня и шепотом спросил, по какому поводу я здесь. Я ему ответил. Он опять шепотом и с каким-то явным страхом посоветовал мне уйти отсюда. По-человечески, открыто со мной поздоровался лишь адмирал Флота Чернавин Владимир Николаевич. Мы познакомились еще в годы моей службе в Карелии. Другие, выходящие из кабинета военачальники от меня отворачивались. По виду какие-то съежившиеся, подавленные. До меня стало доходить, что даже знакомые, типа Лобова, боялись общаться с партноменклатурой, к которой я принадлежал. Когда все ушли, я опять напомнил порученцу о назначенном мне времени 19 часов. Уклончивый ответ. Прождал еще порядочно времени. То же самое. Я хотел самостоя-тельно войти в кабинет, но мне преградил дорогу порученец:
– Министр пока занят.
Прождав еще некоторое время, я опять напомнил о себе. И тогда полковник мне сообщил, что Министр уже убыл. Как так? Оказывается, ушел специальным выходом. Дошло-таки до Шапошникова, кого он хотел принять вечером. Утром, когда назначал время, он еще не сообразил. К вечеру дошло или, скорее всего, подсказали. Зачем же ему сейчас лишняя головная боль?
Я передал рапорт генералу по особым поручениям (не помню фами-лии) и немного его припугнул:
– Министр приказал Вам представить ему на подпись сегодня же.  Я Вам позвоню позже вечером.
Звоню этому генералу где-то часов после 10 вечера. Он:
– Приходите завтра утром. Рапорт подписан.
Тем самым он продал Шапошникова. Никуда он не убыл вечером. Просто не захотел, а точнее, побоялся меня принять. На утро я не был пу-щен в здание Министерства Обороны, ибо пропуск у меня отобрали нака-нуне.
Порученец вынес мне рапорт на улицу. Привожу его дословно:
Министру обороны СССР
маршалу авиации Шапошникову Е.И. 
Рапорт.
В связи с обязанностью выполнить Указы Президента СССР и РСФСР о департизации в Вооруженных Силах СССР и ситуацией, когда я должен до соответствующего партрешения в соответствии с Уставом КПСС исполнять обязанности Председателя ЦКК КПСС, прошу уволить меня из рядов Вооруженных Сил на законных основаниях. Генерал-лейтенант Е. Махов.
Писал в состоянии, когда не было времени думать о грамматике. Даю как в подлиннике. Наискось рапорта, в левом углу я прочитал резо-люцию: «Уволить в запас в соответствии с законодательством. Шапошни-ков».
Спасибо и за это. Я отнес рапорт в ГлавПУр, взял направление на медицинское обследование и убыл в госпиталь им. Мандрыка. Я был од-ним из первых, выброшенных из армии. Поэтому я спокойно приехал в госпиталь, где стоял на медицинском учете и сдал документы. 
Так как я прибыл в госпиталь практически одним из первых, то успел разместиться в хорошей палате. Через несколько часов чувствую что-то неладное. Сотрудники госпиталя бегали с озабоченными лицами. По двору разъезжало много легковых машин. Одни въезжали, другие быстро убывали. Вскоре все выяснилось. Оказывается, было принято ре-шение (конечно, Ельциным – авт.) уволить сразу всю «верхушку» Совет-ской армии. Видимо, одним декретом. Для этого генералам необходимо было лечь в военный госпиталь на обследование. 
Из своего номера наблюдаю настоящую вакханалию. Черные «Вол-ги» прибывали одна за другой. Из них выходили генералы (я практически всех их знал) и скрывались в помещении госпиталя. Были заместители Ми-нистра, начальники Главных управлений. В том числе прибыл начальник ГлавПУра, генерал Шляга Николай Иванович. Люксов уже на всех не хва-тало.
Позже я решил пройти по палатам, навестить некоторых, с кем бли-же знаком. Зашел вначале к начальнику ГлавПУра. Николай Иванович лежал на кровати в каком-то отрешенном состоянии. Кто-то из прибывших что-то говорил ему, но он явно не слышал. Здесь подошел Михаил Сур-ков, член Политбюро, секретарь парткома Министерства обороны. И не успел он сообщить новость, что пошли обыски у членов Политбюро и др., как Шляга потерял сознание. Находившийся здесь же начальник госпиталя сразу попросил нас всех покинуть палату и вызвал соответствующий пер-сонал. Далее я зашел к генералу В. Ачалову, зам. Министра обороны. Тот разговаривал по телефону с сыном. И когда он выбросил в трубку, чтобы сын помнил его добрым словом и заботился о маме, я вырвал у него теле-фон:
– Что ты делаешь? О чем ты говоришь сыну?
Владислав Ачалов, командующий Воздушно-десантными войсками, в моих глазах самый мужественный человек и …вдруг! Вот до какого со-стояния довели некоторых из моих знакомых. Ачалов видимо, уже почув-ствовал, что власти будут разбираться с ним, как прямым пособником ГКЧП. Не буду продолжать описывать происходящее. 
Итак, и я оказался за бортом армейской службы. Скажу, что настро-ение и у меня было не из лучших. Я любил военную службу, не мыслил без нее свою жизнь. И …вот финал. Доволен уже тем, что я не дождался пока меня «выбросят», а сам написал рапорт об увольнении.

Осваиваюсь на «гражданке»
Что делать? Как жить? Резолюция Министра Обороны повлияла на то, что мне (в отличие от других) даже была объявлена причитающаяся всем министерская благодарность и 6 окладов выходного пособия. Это мне было совсем не лишне. Как раз хватило рассчитаться с ссудой. Другие увольняющиеся (не знаю как командиры, но крупные политработники) были выброшены из армии без этих выходных атрибутов. Благодарствен-ную Грамоту мне вынес в вестибюль ГУКа и поспешно сунул в руки один полковник–кадровик. Больше я с Шапошниковым не имел контактов. Да и желания общаться с таким человеком у меня не возникало. Слава богу, что вскоре разобрались и с этим бездарем (по моей оценке –авт.) в погонах. Нашли «теплое» и денежное местечко.
Я понял, что мне самому надо искать работу. В будущих управлен-ческих структурах мне не было места. Политические органы армии были уничтожены. Я оказался на улице. Только сейчас до меня дошло, что это такое. Оказаться без средств к существованию. А у меня семья, дети. Я сам здоровый мужик, а оказывается, не подготовлен к такому повороту в жиз-ни. Это впоследствии я начал подниматься с колен, когда стал заниматься научной деятельностью.  Правда, нашлись знакомые, которые предлагали работу в коммерции. Согласился на одну работу. Потом плевался. Так противно.
Как жить? Пенсию дали мизерную. Если я скажу, что жили почти впроголодь, то это будет честно. Спасибо Владимиру Ивановичу (фами-лию не называю), бывшему офицеру автомобильной Инспекции Министер-ства обороны. Он развертывал свое «дело» и ему нужны были проверен-ные люди. К тому же я обладал широкими связями и знакомствами. Это то, что ему требовалось в данной ситуации. Здесь он быстро освоил и применял законы капитализма и эксплуатации даже друзей, а от друже-ских наших бывших отношений почти ничего не осталось. Я был не при-способлен к этому образу жизни. Ушел из его фирмы. Но с азами новых отношений между людьми успел немного познакомиться. Когда я «зака-призничал», мне просто указали на дверь. Я попросил, чтобы выдали хотя бы деньги за проработанный месяц. Мне еще раз показали фигу.
Вот такой теперь порядок. Не устраиваешь хозяина – прочь с рабо-ты. И не на что жаловаться. Много слышал, читал в свое время в газетах про Америку. Не верил. Теперь привыкай к реальности.
Это время было также проверкой на дружбу, на честность. Далеко не все были такими как мой работодатель. Одним из первых напомнил о себе Касьянов Александр Михайлович. Прекрасный человек. Он, зная, в ка-ком я оказался положении, приехал ко мне домой и уговорил поехать с их группой на работу в совхоз. Там я мог бы немного подзаработать. А ра-бота заключалась в сборе клубники. Соберешь 10 корзиночек, одну бе-решь себе. Конечно, я, не приспособленный к такой работе, не собрал нужное количество корзиночек. Касьянов с друзьями, офицерами Военно-политической академии со мной поделились. В дальнейшем Александр Михайлович сам старался выжить. И меня держал при себе. Он организо-вал из таких же уволенных офицеров маленькую фирму и они длительное время торговали часами (ходики с кукушкой). Испробовали и другие ра-боты. В дальнейшие годы Касьянов А.М. поднялся, его заметили, оценили. Даже был одно время Главой управы Сокольники. Потом он начальник Московского Суворовского военного училища. Как раз работа для него. Он талантливый организатор, педагог. Любит и умеет работать. Уважает людей. Я рад, что мы не расстались.
Два года фактически нищенствовали с женой. В полном смысле этого слова. Пенсию выдумали такую, на которую не проживешь. Ограничивали себя во всем. Случайно обо мне узнал Николай Михайлович Блинов и предложил перейти на научную должность в формируемую им будущую Российскую таможенную академию.
Не предполагал, что Таможенная академия задержит меня в своих стенах на полные 9 лет. Здесь я встану на путь научных исследований, за-щищу кандидатскую и докторские диссертации. Все это случилось. До конца жизни буду благодарен Николаю Михайловичу Блинову.
  Потом судьба привела меня в Академию Государственной службы при Президенте России. Очень благодарен руководителям кафедры госу-дарственной службы и кадровой политики Академии Турчинову Алексан-дру Ивановичу и его первому заместителю тоже Александру Ивановичу Горбачеву. Они ознакомились с темой преподавания, поддержали меня и ввели в профессорский коллектив кафедры. Здесь работала такая маститая профессура, что любой вуз мог позавидовать. Для меня это тоже была своеобразная академия. Но потом начались гонения на эту академию. Профессура была вся советская. Это же была Академия при ЦК КПСС. В конце концов разрушили ее основы, слили с другой и назвали РАГСиНХ. Пришли другие люди. Над кафедрой просто измывались. Резко сократили бюджет для кафедры. С таких вот «приемов» ельцинская власть разруши-ла лучшее и самое престижное в прошлом учебное заведение – Академию при ЦК КПСС. Знакомые посоветовали, помогли и я перешел в Москов-ский городской университет управления Правительства Москвы. Любимое детище Юрия Михайловича Лужкова. Достаточно сказать, что зарплата в университете была почти в два раза выше, чем у ученых Академии Гос-службы и кадровой политики при Президенте РФ. Пока был Лужков, уни-верситет процветал. Он входил в сотню лучших Вузов страны. Потом начались процедуры развала
 Больше о своем пребывании на научном поприще не хочется гово-рить. Детали не представят интереса для читающей публики. Но я уволил-ся по собственному желанию.
Причина? Здесь тоже,  как и везде, начали ломать все и вся. Говорю со слов тех, кто знает. Ушел Лужков. Защитника университета не стало. Сменили руководство Университета. Ректора Глущенко Василия Макси-мовича перевели на почетную должность Президента университета. Пошла охота на проректоров, заведующих кафедрами. За короткий срок уволили практически всех ученых со званием доктор наук. Якобы, по возрасту.
Университет недаром называли «лужковским». Юрий Михайлович очень часто бывал в вузе. По крайней мере, всегда приезжал поздравлять с праздниками, по другим поводам. Многое делалось для студентов.  Ощу-щалась финансовая и другая поддержка.
Но наступили другие времена. Университет подвергся жестокой пе-рестройке. Пришло новое руководство. К нам на кафедру назначили ново-го заведующего. Даже фамилию не помню и не хочу запоминать. Этот «ученый» хвастался тем, что 6 лет он отработал в США. Из них 4 года, якобы, был менеджером по продажам. На первую, и единственную при мне, встречу с кафедрой пришел в одежде хуже некуда. Затрепанные, грязные джинсы, немыслимая рубаха. Парень с улицы. Попытался настроить нас на лад общения. Но ничего не получилось. Забил свою без-грамотную речь научными терминами, о некоторых я даже не слышал. Начал ломать через колено все, что было наработано на кафедре. Я сразу решил: увольняться и немедленно. Пошел в отдел кадров и мне подписали (с удовольствием – авт.) документы. Этот руководитель даже не поинтере-совался причиной моего ухода. А я очень доволен своим решением. Об университете, о коллегах, об атмосфере у меня остались очень хорошие воспоминания.
Недавно, разговаривая с бывшим заведующим кафедры Савенком Сергеем Дмитриевичем, я услышал, что уволены почти все сотрудники нашей кафедры. Сергея Савинка оставили замом, нагрузив его задачами под завязку. Но и то, как сказал Сергей, временно. Остались двое из «ста-рых». На кафедру этот американский «менеджер» набрал своих. К приме-ру, социологию, как мне сказали, читает бывшая секретарша из приемной, с географическим образованием. Что здесь скажешь? Выполняются чьи-то установки. Разрушать, так до основания.  Закончил я работу в Москов-ском городском университете управления Правительства Москвы в 75 лет и добровольно ушел на пенсию.
Появилось время, когда можно было походить по музеям, выстав-кам, почитать книги, пообщаться с друзьями. Даже с писателями. Судьба предоставила мне возможность познакомиться и даже сблизиться со мно-гими известными деятелями искусства и культуры, писателями, космонав-тами.  С двумя именитыми писателями сложились особо теплые отноше-ния. Не побоюсь сказать семейные

Горжусь таким знакомством
              По жизни много было встреч, знакомств с представителями этого класса. Но я выделю эти две семьи, не в обиду другим, потому что мы дли-тельно общались семьями. Отношения переросли из общественно-желательных в близкие семейные. Не скрою, что всю семью Пикулей мне даже удалось завлечь в нашу квартиру один раз. На Новый год. Ниже я вспоминаю об этом. Валентин Саввич из дома выходил только как погу-лять утром с собачкой. Каких-то визитов к кому-то в гости он, как мне ска-зала Антонина Ильинична, не делал. А здесь удостоил чести прийти в гос-ти.
        Владимир Карпов чаще бывал у нас. Его с удовольствием принимала моя дорогая супружница Инна. Всегда угощала чем-то вкусненьким. Ана-логично гостеприимно принимала меня супруга Владимира Васильевича Евгения (Женечка, как ласково он обращался к ней). К сожалению, вскоре состояние здоровья не позволяло нам «эксплуатировать»  жен и мы с Вла-димиром Васильевичем каждый раз договаривались встречаться вне квар-тир. 
Пикуль Валентин Саввич и Антонина Ильинична
 Совершенно случайно я познакомился с семьей писателя В.С. Пикуля и с ним самим. Я тогда служил в Риге.  Не скрываю, что мне очень хотелось познакомиться с писателем, тем более, что он жил в соседнем доме. Знал я также, что он фактически живет затворником и попасть к нему чрезвычай-но сложно. Но эту задачу разрешил начальник Рижского Дома офицеров Борис Волдырев.
         Прошло много лет с тех пор и после кончины Валентина Саввича. И вдруг совершенно неожиданный звонок из Риги. Сразу узнал голос Анто-нины Ильиничны Пикуль.  Я опешил от такой приятной неожиданности.
– Евгений Николаевич. Готовится к изданию книга о Валентине Сав-виче. Не могли бы Вы написать статью. Книга будет называться «Наш Ва-лентин».
Еще несколько общих фраз и мы завершили переговоры. Какой мо-жет быть вопрос? Конечно. Только позже додумался: смогу ли я быть на должном уровне требований? Писать о писателе такого масштаба – это надо иметь или журналистские данные или безрассудную смелость. 
Начал вспоминать и набрасывать на листочке запомнившиеся эпизо-ды. За годы работы в Риге кое-что сохранилось в личном архиве. Вырисо-вывались наши встречи. Отчетливо помню первый визит в семью Пикуля. Тогда я пришел с сопровождающим меня начальником Рижского Дома офицеров Волдыревым Борисом Петровичем. Очень хорошее впечатление осталось от общения с этим человеком. Грамотный, хорошо подготовлен-ный в области культуры, общительный. Он и предложил мне организовать эту встречу.               

Так получилось, что квартиру я получил в соседнем с ними доме в г. Риге по улице Весетас. Пикуль в те годы был, не побоюсь этого сравнения, одним из известнейших и любимых, но в то же время из плеяды писателей – изгоев. Мнение о нем было неоднозначным. Любили его миллионы, но недругов и хулителей, особенно из номенклатурной партийной среды, то-же было немало. Со стороны критиканов не поймешь, чего здесь было больше. Личного неприятия или служебного рвения. Полагаю, что второе превуалировало. Особенно среди пропагандистской братии.
Здесь хотелось бы сделать небольшое политическое отступление. Понимаю, что оно не вписывается в замысел данной книги, но об этом, ес-ли не мне, то кому-то следует сказать.  Я, видимо, имею право выступать в данном амплуа: как с позиций личного восприятия Пикуля как писателя, так и с официальной позиции бывшего номенклатурного работника ЦК КПСС. Я не понаслышке знаю о жестких требованиях партийной дисци-плины. Партийная дисциплина и должностное положение обязывала каж-дого партийного чиновника строго руководствоваться точкой зрения ЦК, бороться против всего, что не укладывалось в рамки советской идеологии. Пикуль не укладывался в эти каноны. Даже Борис Карлович Пуго просто взрывался негодованием, когда заходил разговор о Пикуле и его произве-дения. Хотя я точно знаю, что он  читал Пикуля (уверен, что не по обязан-ности).
Да, Пикуль был в то время в официальной опале.  В ЦК КПСС его не жаловали. Он даже не был членом Союза писателей СССР. Как говорил Валентин Саввич, его приютила только Рига. В Ленинграде ему (почему-то? не раскрыл) даже не удосужились дать жилье.  Вполне вероятно пото-му, что Пикуль не обслуживал своим талантом руководство страны. Он не писал хвалебные оды их деяниям. Любимыми персонажами его были те, кто за процветание и мощь России готов был сложить голову. И он был достойным биографом истинных патриотов Земли Русской. В большинстве своих монументальных работ писатель Пикуль раскрывал преимуще-ственно героические страницы из истории государства Российского доре-волюционного периода, героики русской армии и российского флота. Мое мнение – он стоит в одном ряду с признанными историками России С.М. Соловьевым, Н.М. Карамзиным. Художественным словом он привлекал читателя, а к подлинности излагаемых им фактов не придерешься.
От идеологов партии, по–моему, и шли те партийные науськивания на не угодных писателей, в сферу которых попал и Пикуль.  А ретивых исполнителей «воли партии» и тогда было не мало.
Несмотря на мощнейший официальный противовес, Пикуля любили в народе. Это – однозначно. Каждая новая книга моментально расхваты-валась с прилавков. Это факт. Его произведениями зачитывались.  Чита-тельские конференции с участием писателя или встречи с ним (к сожале-нию, редкие) были событием.   Величие его определялось отношением к нему народа, а не оценкой сверху.
Объективность в оценке людей или событий – это проблема, которая затрагивает широкий круг тех, кто с ней соприкасается. Нередко, особенно в научных публикациях, можно встретить призывы о необходимости объ-ективно подходить к изложению фактов, оценке исторических личностей. Однако, чаще встречается явное противоречие между призывами и реаль-ностью.
Что предполагает объективность в суждениях, оценках, выводах, за-ключениях, касающихся людей исторической значимости? Чаще опять иг-ра слов, без ответа на прямой вопрос.
К примеру, можно слышать расхожую фразу, что люди высшая цен-ность. Но оценивать эти высшие ценности нередко доверяют профессио-нальным серостям. Почему-то экспертизу драгоценных камней, ювелир-ных изделий, произведений искусства доверяют только высококлассным специалистам. А щебенку, гравий, песок хорошо оценивает на глазок и бригадир без специального образования. Такое же, дилетантско -– упро-щенное отношение к творческой интеллигенции, к людям искусства, к оценке их трудов не редко наблюдалось и в верхних эшелонах. По пред-начертанию сверху делались безапеляционные выводы в области оценки исторических событий или исторических личностей, о значимости того или иного человека и его общественной полезности.
При таком подходе наносимый ущерб всегда имеет далеко идущие последствия. Особенно, если исследователи (например, критики Пикуля) ориентировались только на политический заказ. В таком случае они, имея за спиной поддержку, допускали порой и элементарную нечестность.
 Для оценки значимости личности или события необходимо наличие обоснованных критериев. Иногда их называют требованиями. То же самое относится и к писательской деятельности. Есть ли перечень таких обще-принятых нормативов, когда работа отвечает этим критериям? Какие кри-терии должны определять, что исследуемое событие достойно, к примеру, оценки «исторического», а какое нет?
Здесь опять возникает дилемма. О каких критериях должна идти речь? О тех, что характеризует компетентность писателя – исследователя? Или критериях оценки события, по которым можно определять его исто-рическую значимость? Однозначно лишь то, что, претендуя на высокий уровень объективности в выводах и оценках о ком-либо, о чем-либо без наличия критериев этого сделать невозможно. Но эту важнейшую пробле-му (значимость факта для страны, общества, потомков) некоторые деятели решали по своему восприятию и росчерком пера навязывали мнение ши-рокой общественности всеми имеющимися в их распоряжении средствами.  Примеры тому: Пикуль и  Л. Брежнев (его «Малая Земля) и их оценка официальной властью.                               
Что бы не писали о Пикуле, в нашей семье сложилось собственное мнение. Мы просто боготворили писателя и его книги. Покупали все пику-левское, что попадалось на глаза. В те годы эти возможности были не большие, так как книги этого писателя практически не доходили до при-лавков магазинов. Их разбирали моментально и, прежде всего те, кто имел доступ к дефициту. Только в Риге наша библиотека значительно пополни-лась и то благодаря подарочным жестам со стороны Валентина Саввича.
Я уже упомянул, что близко познакомил меня с этой уникальной се-мьей тогдашний начальник Рижского Дома офицеров Волдырев Борис Петрович. Талантливый политработник, врожденный работник культуры. Он был вхож в эту семью и это он договорился о моей встрече. Вспоми-наю, с каким трепетом я шел на квартиру писателя в первый раз. В руках были только цветы для его очаровательной супруги Антонины Ильинич-ны. Кое – что «еще» я побоялся взять. Иду впервые и неизвестно, как бу-дет воспринят мой визит. На четвертый этаж поднимался с сердцебиением в груди. Очень волновался. Отдавал себе отчет о значимости встречи с Ва-лентином Пикулем.
Открыла дверь Антонина Ильинична. Она была в красивом, очень к ней идущим, платьем. Я подумал, что это к моему визиту, но в дальней-шем убедился, что она всегда была одета просто, но элегантно, со вкусом. Сзади стоял Валентин Саввич. Я представился. Вместе с тем пытаюсь рас-смотреть его, ибо первое впечатление, как правило, запоминается надолго.
Еще бы! Сам Пикуль! Не высокого роста. Крепыш. Большая, стри-женная голова. В красиво расшитой рубашке. Тоже, по – моему, ради та-кого случая, ибо в последующем он встречал меня по домашнему, в удоб-ной для работы одежде.  Почему-то из всего, что носил Валентин Саввич, запомнилась тельняшка, как непременный атрибут его одежды, и брюки в клетку.
При взаимном крепком рукопожатии тем не менее не отрываю взгля-да от человека, с которым давно хотел встретиться. Показалось, что на ли-це явная настороженность. Даже угрюмость. Еще бы. Заявился очередной экскурсант. Номенклатурный военный чин. Опять последуют набитые оскомину вопросы. Как он поведет себя со мной? То, что я слышал о нем, заранее вызывало внутренний холодок. Знал, что для него авторитетов, чинов не существует. Малейшая моя оплошность и… до свидания. Все это промелькнуло у меня в мыслях. Почему-то не хотелось, чтобы это посеще-ние превратилось в формальное одноразовое мероприятие.
По долгу службы мне приходилось часто бывать в Рижском Доме офицеров, в библиотеке которого работала Антонина Ильинична. Вот та-кое стечение обстоятельств и ускорило нашу встречу. Но приглашения на дом удостаивались не все, некоторые об этом только мечтали. Знаю, что только военные моряки в данной позиции пользовались «льготами», ибо Валентин войну прошел юнгой на Севере.
О Валентине Саввиче наслышан был по разному. Пока не узнал его ближе и со временем сам не разобрался, где здесь домыслы, а где правда. Дескать, нелюдим. Никого не принимает. Живет затворником. Нигде не появляется публично. Никто его не видит. В разговорах жесткий и злой. Может сказать человеку все, что о нем думает. Это меня и заставило при первой встрече быть в напряжении, следить за речью, не встревать в деба-ты. 
Пригласили на кухню. Разместились уютно на маленьком угловом столике с довольно изысканной закуской. Пока Антонина Ильинична, как хозяйка, завершала необходимые в таких случаях хлопоты, Валентин Сав-вич пригласил меня осмотреть его «богатство» и начал экскурсию по сво-ему жилищу. Он водил меня из комнаты в комнату, от одного шкафа к другому. Я был потрясен увиденным. Все, что только можно было исполь-зовать в этой крохотной квартирке, было заставлено шкафами с картоте-кой, стеллажами с книгами и папками. Пикуль раскрывал некоторые из стоявших рядами папки, открывал ящички, на полках показывал уникаль-ные книги.  По каждой вещи делал краткое пояснение. Причем прикасаясь к каждой папке, беря в руки книгу или вынимая какие-то карточки, делал это нежно, с теплотой. Было такое ощущение, что он даже поглаживал их. Я понял. Здесь, на этих полочках, в этих картонках, в этих ящичках его труд, его жизнь, его стихия.
После небольшой трапезы я постарался не задерживать гостеприим-ных хозяев.  Попрощались. Естественно, рассыпался в благодарностях. Понимал, что так они принимают всех, кто удостоен чести быть в этом до-ме.  Для них мой визит был как бы стандартной экскурсией нового челове-ка в дом писателя. Но они создали какую-то атмосферу неофициальности, непринужденности, раскованности. Как если бы был я завсегдатаем этого дома. Валентин Саввич, особенно Антонина Ильинична, видимо, очень строго подходили к отбору посетителей. К ним приходили или по делу, или интересные собеседники, или соратники по писательскому труду. Про-сто любопытным в этот дом путь был заказан и, прежде всего, ввиду за-груженности писателя. В рекламе Пикуль не нуждался, а вот желающих заглянуть за шторки квартиры было хоть отбавляй. Я был очень благода-рен им обоим, что мы встретились. А на большее, то есть на последующие визиты, уже не надеялся. 
А потом Антонина Ильинична при встрече спросила, почему я не за-хожу к ним. Это меня приятно поразило. Чем я заслужил такое доверие? Она сказала, что я произвел на Валентина Саввича благоприятное впечат-ление и он спрашивал обо мне. Конечно, я не мог не принять очередного приглашения. Здесь я уже почувствовал большую расположенность ко мне, чем тогда, в первый визит. Исчезла настороженность, скованность. При очередном визите я познакомил Валентина Саввича и Антонину Иль-иничну со своей женой и дочерью.
Да, как я убедился потом, не каждый получал вторичное приглаше-ние. Друзья, сослуживцы были вне конкуренции. Валентин Саввич очень много работал, дорожил каждой минутой, а супруга охраняла его от лю-бопытных визитеров. Когда некоторые узнали, что я близок с этой семьей, ко мне начали обращаться многие приезжие начальники из Москвы.  При-ходилось выкручиваться и тактично отказывать. За годы работы в Риге я попросил Пикуля принять только двух генералов: начальника ГлаПУра генерала армии Лизичева А.Д. и генерал-полковника Уткина Б.П.
У Пикуля была просто потрясающая работоспособность. Он мне по-ведал, что работает одновременно над тремя разноплановыми произведе-ниями. Когда устает по теме, переходит на другой роман. Такая сложилась у него манера отдыхать. В то время он писал сразу два романа (?) из до-революционной эпохи и один о Сталинграде. Как он пояснил, последний в память об отце, участнике Сталинградской битвы. И ему будет посвящен. Кстати, во время работы над этим романом на столе у него лежали атри-буты немецкой армии: немецкие каска, кортик.  На стене фотография Гу-дериана. Как он мне объяснил, это помогает ему переключиться с одного романа на другой и быстрее войти в атмосферу и время, о котором он пи-шет. 
Не скажу, что в последующем мы встречались очень часто. Но я по-чувствовал душой, что он рад моим визитам. Наверное, ему нужно было что-то еще, кроме работы для разрядки. Встречи наши затягивались по времени. Разговоры касались разного. Меня, естественно, многое интере-совало. Особенно об источниках фактического материала. Как-то я спро-сил:
– Валентин Саввич! Вот Вы описываете похождения Распутина с та-кой детализацией, вплоть до указания конкретных часов его нахождения в каких- то местах. Откуда это?
Он, не смущаясь отвечает:
– Из документов жандармского управления и царской охранки, ко-торыми я владею.
Здесь он достал какой¬-то журнал и зачитал выдержки докладов фис-калов о точном, поминутном, времени посещения Григорием Распутиным злачных мест. Точно также он рассказал о подборке материала по био-графии «Соньки – Золотой Ручке». Показал уникальную книжку с фото-графией Соньки, прикованной кандалами к тачке. Валентин Савич с гор-достью сказал:
– Было издано всего 500 экземпляров этой книги. Но когда власти узнали о ней, было дано распоряжение изъять тираж, найти купленные и уничтожить.  Единственный сохранившийся экземпляр у меня. Вот он.
Достал с полки и начал листать небольшую книжицу, комментируя некоторые страницы.
Валентин Саввич был собиратель уникальных раритетов. Как-то я пришел к нему и он сразу же с порога повел меня в кабинет показать не-давно приобретенную книгу. Кажется, это было очень дорогое издание репродукций Дали. Он не жалел денег на нужные книги, сколько бы они не стоили. Хотя, лишних, видимо, в семье не было. Писатель сам как-то ска-зал, что однажды на книжном развале оставил почти весь гонорар.
Но самое главное его богатство и гордость – картотека. Я уже упо-мянул, что коридоры, спальня, даже кухня заполнены шкафами с библио-графическими карточками. Одна комната полностью оборудована стелла-жами с папками. Папки аккуратно, с любовью оформлены, материалы профессионально рассортированы. Без пояснений мне стало ясно, что в этом источник его вдохновения и титанического труда. Валентин Саввич кратко, но быстро пояснял, показывал собранные биографические матери-алы на тех, чьи фамилии встретились ему в каком-либо печатном издании. А далее он заводил для этой фамилии отдельную папку и уже целенаправ-ленно искал, что может пополнить его познания в этом.
– Деятелями советского периода я не интересуюсь. Собираю по кро-хам биографии интересных людей дореволюционного периода.
Причем фамилии собирались не обязательно именитые и родовитые. Были и простые люди. Но чем-то, видимо, своей неординарностью они привлекали внимание писателя и получали постоянную прописку в его бо-гатейшем архиве. В этом я получил подтверждение, когда полушутя по-просил посмотреть, нет ли родовых корней моей фамилии?
Пикуль к моему юмору отнесся вполне серьезно. Подошел к одному из стеллажей, снял папку и … нашел моего однофамильца. Я был шокиро-ван его памятью. Он в этой многотысячной картотеке сразу нашел то, что надо. К очередному моему приходу он преподнес мне отпечатанный на машинке листик. О Федоре Махове. К сожалению, родственных нитей мы сразу не обнаружили. А мне не хотелось обременять его своими заботами. Но как знать!
Полагаю, читателям даже в порядке познавательности интересно бу-дет познакомиться с неким Маховым, родившемся в конце 18 века. Поэто-му привожу отпечатанную для меня выдержку полностью, без каких – ли-бо правок.
«Самый высокий человек в мире («НИВА», 1903, № 14, стр. 279)
Федор Махов – самый высокий человек в мире. Он уроженец Витеб-ской губ., теперь ему 22 года. Вышина его роста 238 см. По сведениям Берлинского Антропологического общества, все демонстрировавшиеся до сих пор великаны достигали не более 227 см. Махов перерос всех на 11 см. В настоящее время он находится в Берлине, и профессор Лупиан, извест-ный немецкий этнограф и антрополог, после демонстрации Махова, засви-детельствовал, что он самый высокий человек, представляя выдающиеся явление природы. Федор Махов родом из староверческой семьи, предки которой переселились в Россию из дальних стран, а по семейным предани-ям – из Сирии!  Родители его, а также две сестры и брат – обыкновенного, среднего роста. Только дед Федора Махова был очень высокий, но все же не великан.
Высокие сапоги Федора Махова, доходящие ему до колен, хватило бы каждому из нас до пояса, а мальчуган лет двенадцати может целиком уместиться в таком сапоге. Сквозь перстень, который Махов носит на ука-зательном пальце правой руки, свободно проходит серебряный рубль. Для этого великана пришлось соорудить особую кровать длиною в 4 ар-шина, особого устройства пружинный матрац сделан из толстого железа. А аппетит у Махова поразительный: за обедом он съедает по меньшей ме-ре три фунта мяса и целую гору хлеба, картофеля и различной зелени. Фе-дор Махов теперь привлекает всеобщее внимание в Берлинском музее «Пассаж – Паноптикум». Нашелся и хитроумный антрепренер, извлекший великана из деревенской глуши и прельстивший его крупным заработком. Теперь Махову обеспечено 5.000 рублей жалованья в год на всем готовом, то есть сверх жалованья он получает бесплатно стол, квартиру и платье».
Я храню этот драгоценный для меня листок, ибо он сделан рукой Валентина Пикуля. А все, что связано с его именем для нас не имеет поро-га ценности.
Если первая наша встреча проходила на кухне, то все последующие организовывались в гостиной. Она одновременно служила и кабинетом, и местом отдыха Валентина Саввича. Назвать гостиной эту комнату можно условно. По – существу это было место, где рождались творения великого мастера. По этой комнате ходить было нельзя, ибо она была небольших размеров и свободного пространства практически не было. Стены, пере-городка – стеллаж заставлены опять же полками с книгами. Здесь стояли такие фолианты, которые вызывали неодолимое желание хотя бы прикос-нуться к ним. Жизнеописания царей в великолепном оформлении из жел-той кожи с золотым тиснением. Редкие, но более скромные по оформлению другие издания.
Посредине комнаты стоял круглый стол, который занимал большую часть пространства. На нем писатель работал и под рукой сосредоточено было только то, что необходимо для работы.  Я про себя назвал это уют-ное помещение литературной гостиной. Здесь была литературная кухня, где «варились» бессмертные для истории произведения. Здесь мы вели свои разговоры. Полагаю, буду прав, если скажу, что о политике здесь почти не говорилось. По крайней мере, в моем присутствии эта тема не фи-гурировала. Она уходила на задний план. Здесь все дышало литературой, историей. 
 Посиделки в литературной гостиной Пикулей мне очень нравились. Все было как – то естественно. По-домашнему. Даже любимый пес по име-ни Гришка Распутин дополнял домашнюю атмосферу. Его не выпроважи-вали из комнаты, но почему-то он больше благоволил к дочери и предпо-читал лежать у ее ног.  Гришка был очень доволен, когда с ним занимался и сын Николай.
Уголок стола накрывался салфеточкой и мы пили не только чай. И, конечно, разговоры, разговоры. Пикуль не относился к весельчакам. Но порой и он вбрасывал какую-нибудь историю и мы все смеялись. Кроме него. У него максимально можно было заметить только улыбку. Она была особая. Добрая. Улыбка к нему очень шла. В этом можно убедиться по фотографиям. Но заразительного смеха я не помню.
Если он начинал рассказывать, главным было не перебивать его. Ле-гонько подбрасывать наводящие вопросы поострее, а дальше только слу-шай. Рассказчик он был великолепный. Я сознаюсь, что иногда провоци-ровал Валентина Саввича на какую-то интересную историческую пробле-му, на не известные широкой публике эпизоды из жизни знаменитостей. И тогда только слушай и запоминай. Конкретные факты, фамилии, годы жизни, курьезы и прочее можно было услышать от него. Порой такого, что не прочитаешь ни в одной книге. Познания у Пикуля были энциклопе-дические, а память дай бог каждому. В подтверждение сказанного, он ино-гда подходил к стеллажу, доставал нужную книгу и открывал на необхо-димой странице.
Наши личные отношения крепли. Кажется, они с Антониной Ильи-ничной приняли не только меня, но и всю семью в свое окружение. Порой мне казалось, что я ему докучаю, отрываю от работы. Но Антонина Ильи-нична уверяла в обратном. Ему нужна разрядка. Ему нужен собеседник. Я, видимо, подходил к такому амплуа, что для меня было приятным.
Он радушно принимал наше семейство в полном составе. Однажды сидели, говорили о разном, и здесь Валентин Саввич радостно сообщил, что у него приняли к публикации «Фаворита». Он рассказал о мытарствах, прохладном отношении некоторых чиновников к очередному «пасквилю». Но сейчас все позади. Роман скоро выйдет. К нашей радости, Пикуль дал нам (с оговоркой: на 3 дня!) почитать копию рукописи этого романа. До-стал и вручил нам толстенную пачку отпечатанных под синюю копирку листов:
– Вот! Почитайте. Потом скажете свое мнение.
До этого он многократно, всегда с воодушевлением рассказывал о будущем романа. К тому же информация просочилась в прессу. Там уже восприняли новое произведение и опять по – разному. Естественно, это подогревало общественное мнение и «Фаворита» все ожидали с нетерпени-ем.  А мы особенно.
Сейчас трудно вспомнить побуждающий момент, почему Пикуль вдруг разрешил нам взять домой копию рукописи. Наверное, мои моля-щие и безмолвно просящие глаза. Невероятно! Мы несли ее как саквояж с драгоценностями. Эти три отведенные дня выпали на воскресные и всей семьей мы были на даче, на Рижском взморье. И в эти дни практически ни-чем не занимались, все отложили на потом и читали «Фаворита». Я читал первый, потом передавал лист супруге, она дочери и так по кругу. Кто-то был еще у нас в гостях. Сейчас не назову, но (как сейчас помню) 800 с лишним страниц печатного текста мы осилили за отведенные трое суток. Дневного времени не хватало. Вот так мы познакомились с очередным фо-лиантом. Пикуль потом интересовался, какое на нас произвел впечатление роман. Ответ был однозначным. Но он допытывался до деталей.  Полагаю, что кроме официальных литературных критиков, наверное, наша семья была первой, представляющая многомиллионную читающую аудиторию и чьим мнением дорожил Пикуль. Комментарии по прочитанному, как пом-ню, квалифицированнее всех и с особым восхищением делала моя супруга Инна. Мы все в семье были влюблены в писателя, но она была особой це-нительницей его произведений. Некоторые романы, к примеру, «Три воз-раста Окини – Сан» она читала со слезами на глазах.
Особенно задушевные разговоры у Валентина Саввича были с моей дочерью. Римма была в таком возрасте, когда любознательность бьет фон-таном. И почему-то Валентин Саввич не только терпел ее постоянное «а как это было?», но и нас отстранял от беседы. Иногда, чтобы мы не вме-шивались в их дебаты, он уводил ее от нас в ту комнату с папками, где де-лал занимательную экскурсию по истории, зачитывал выдержки. Римму он любил и подписывал персонально ей свои книги.
Памятным для обоих семей был Новый 1984 год. Здесь Пикуль со-вершил, можно сказать, невероятное. Он дал согласие на выход из соб-ственной квартиры и встречу Нового года в нашей семье. Конечно, при-шлось немного уговаривать. Он решил даже в этот праздник поработать над рукописью. Но и он сломался под напором всех присутствующих. Вот как описывает это событие сама Антонина Ильинична.
«А новогодний праздник мы втроем (включая редактора Инну Сло-божан) отправились встречать к Маховым. Вернувшись домой, Пикуль обнаружил потерю – в гостях забыл пиджак. Евгений Николаевич полу-шутя признался позже, что видел, но промолчал по поводу забывчивости Валентина Саввича, желая оставить эту «реликвию» себе на память.
Это был первый на моих глазах Новый год, который Пикуль встре-чал не за своим рабочим столом…».
Да, действительно. Вывести Валентина Саввича в гости и тем более оторвать от любимого дела было не реальным даже в праздники. А здесь вдруг согласился. Я хорошо помню тот Новый год. Нам всем было весело. Мы просто пили и дурили. Антонина Ильинична никак не могла увести из нашей кампании Валентина Саввича. Ее попытки прекратить празднование не имели поддержки.  Она просто сама покинула нас. Думал, что мне за это влетит. Но она женщина добрая и ни разу не высказала мне упрека. Мы еще продолжили какое-то время веселиться. И этим Валентин Саввич еще раз показал, что он нормальный, обыкновенный человек, понимаю-щий шутки и умеющий поддержать кампанию.
Разошлись почти под утро. Я проводил Валентина Саввича до дому. Он ушел даже не одевшись. Поэтому про пиджак Антонина Ильинична права. Я не напоминал про пиджак, даже предлагал, конечно, шутя, выку-пить потерю и оставить его у себя как реликвию. Не удалось. Пришлось возвращать.
Мне нравилась его непосредственность и не поддельная простота. Не знаю как с другими, но со мной он чувствовал себя совершенно раскован-но. Перед теми двумя генералами, с кем я приходил к нему, он тоже не по-зировал, не старался понравиться. Бывало, кое-кто «пыжился», пытался показать свои познания в литературе. Но Пикуль оставался Пикулем. Он не приспосабливался к собеседнику, какого бы ранга тот не был. Он всегда говорил, что думает, в чем уверен. Порой резко, смело. Хотя это не редко шло вразрез с официальной государственной политикой. Простота его проявлялась даже в поведении. В ожидании «высоких» гостей иногда не желал сменить удобную для дома и работы одежду. В таких случаях Ан-тонина Ильинична говорила:
– Валя! Переоденься.
Валентин Саввич что-то отвечал, но не всегда подчинялся. Мне лич-но это очень нравилось. Пикуль как бы говорил – принимай меня таким как я есть. По – моему, это было его кредо – бросать вызов всему, что не укладывалось в его понимание. Всему костному, наносному, подхалим-скому, приспособленческому. Что о нем говорят – ему может быть и не было безразлично, но он не вздыхал и не показывал свои переживания. Он знал о популярности в народе. Он знал о неприязни со стороны некоторых чиновников партийно – властных структур. И это поддерживало его в ра-боте. 
Прошло уже много лет, как не стало Валентина Пикуля. Но перечи-тывая его книги особенно остро осознаешь, что нет более такого масштаба русского писателя и патриота Земли Русской, каким был Валентин Саввич. Переворачивая много раз прочитанные страницы, я вновь встречаюсь с Пикулем. Вспоминаю наши встречи. Сожалею, что их было так мало (дай бог каждому столько раз встречаться, сколько выпало на мою долю). Он, точнее его творения, у нас в доме на видном месте.
Самый первый подарок от него был его первенец «Мальчики с бан-тиками». Потом пикулевская библиотека пополнялась с каждой нашей встречей. И не только. Я получал от него книги, даже через друзей – ри-жан.   
С большим удовольствием прочитал «Моонзунд» (тоже с дарствен-ной надписью). А потом удалось побывать на месте, где снимался фильм по этому произведению. На песчаном берегу еще остались ржавые остовы декоративных орудийных батарей. Море, песок, сосны. Смотрел и было такое ощущение, что я уже знал об этом месте. Это описано у Пикуля. Причем очень реалистично. Под стать Айвазовскому в отображении мор-ской стихии. И в этом амплуа Валентин Саввич показал себя мастером.
Как приятно снова перечитывать сделанные его рукой надписи на его книгах: «Авторский. Дорогим друзьям и соседям – Инне Васильевне и Ев-гению Николаевичу Маховым – с нежностью! В. Пикуль». Или еще «Су-пружеской чете Маховых – Инне Васильевне и Евгению Николаевичу – моим добрым друзьям дружески!!! В. Пикуль. XX век. Riga»
Он почему-то на своих книгах всегда так подписывался: «Пикуль, XX век». Когда я упросил все-таки конкретизировать день дарения он, улыбнувшись, дописал на книге «Слово и дело»: «Заставили поставить точную дату – 12.06.88. Получите!».  На некоторых книгах только поже-лание: «Супругам Маховым на добрую память».
Да! Время проходит быстро. Кое-что из мелочей забывается, стира-ется из памяти. Не забываются только хорошие люди, их дела. Как бы хо-телось опять перенестись в те времена. Заглянуть в эту милую квартирку, где у порога тебя встретит милая Антонина Ильинична и по–своему ори-гинальный Валентин Саввич. Потом поведет в свою комнату. К сожале-нию, этого не вернешь. Книги, книги, книги Пикуля! Они учат нас патрио-тизму и назидают будущим потомкам: Любите Россию! Как ее любил Ва-лентин Пикуль.
Мне позвонила Антонина Ильинична и попросила, если возможно написать в издающуюся книгу о Пикуле свои воспоминания. Вот, что я по-слал.
«Многоуважаемая Антонина Ильинична!
Очень был рад Вашему звонку. Более того: рад просто услышать Ваш такой знакомый – знакомый голос. Я остолбенел, даже не сразу сооб-разил, что я сморозил, когда, не раздумывая, дал согласие на материал о Валентине Саввиче. Потом дошло – разве тебе по силам писать о таком человеке? Несколько дней ходил в раздумье. Не сразу, но как на фотобу-маге, начали проявляться какие-то эпизоды от наших встреч.
Очень прошу не судить строго. Я не писатель и не журналист. И, ес-ли возможно, подправить те фрагменты из семейной хроники, где я что-то не то или не так сказал. Особенно посмотрите уместность моих полити-ческих размышлений. Для меня очень большая честь участвовать в такой книге.
Пока не нравится название. Очень банально. Не получается концов-ка. Помогите. А как в целом получилось – судить Вам.
Если потребуется (для справки): Генерал – лейтенант. Профессор. Доктор социологических наук. Но если Вы полагаете, что я имею право подписаться: «Евгений Махов, друг семьи», я буду признателен.
Очень хотел бы Вас увидеть. Приезд нас в Ригу пока исключен. Бу-дете в Москве и будет возможность – позвоните.
Всего доброго Вам, милая Антонина Ильинична, от всей нашей се-мьи!
Ваши: «Инна Васильевна и Евгений Николаевич Маховы».
Сейчас реже стали общаться. Но когда Антонина Ильинична приез-жает в Москву, не было случая, чтобы она не сообщила об этом. А я и Римма звоним ей в Ригу и поздравляем с днем рождения. Она очень рада нашим звонкам.
Карпов Владимир Васильевич
С Владимиром Васильевичем нас свела судьба заочно в период моей службы в Ленинградском военном округе. Почти четыре года я в должно-сти члена Военного совета – начальника политического отдела 6-ой обще-войсковой армии. Большей частью мотался по Заполярью, ибо там дисло-цировались все полнокровные части постоянной боевой готовности нашей армии. В тех местах говорят, что в Заполярье 10 месяцев зима, а остальное все лето – лето.  Как-то случайно я взял в библиотеке книгу Владимира Карпова «Не мечом единым». Начал читать и не мог оторваться.  С боль-шим удовольствием ее прочитал. Не помню, чтобы еще что-то произвело на меня такое впечатление как этот роман. Я и моя семья знакомы были с некоторыми произведениями этого писателя, в большей части с повестями и рассказами. Дочь Римма плакала, когда перечитывала многократно «Портрет лейтенанта». Но такая книга В. Карпова попала мне в руки впервые.
Вот бывает же так. Читаешь произведение и создается ощущение, что в книге описывают твою жизнь, службу, работу, атмосферу и людей во-круг тебя. Разница лишь в фамилиях и географии места службы. Влади-мир Васильевич командовал полком в южных, самых жарких по климату районах страны, а я более находился в суровых, холодных краях, в т.ч. севернее Полярного круга. Но меня потрясло великолепно переданное знание армейской службы, ее трудностей, правдивое описание тонкостей психологии воинского коллектива и характеров ее героев.
Мне приходилось работать с командирами полков. Разные были лю-ди и разные характеры. Но чтобы так показать командирскую деятель-ность, надо побыть в этой шкуре не один год. По – моему, никто кроме В. Карпова, не показал лучше эту фигуру. 
Я не мог оставаться один со своим мыслями. Книга не выходила у меня из головы. Отчетливо воспроизводились картины полковой жизни, становления воинского коллектива.  Почувствовал, что лучше всяких до-кладов и увещеваний для полковой категории начальников может сыграть знакомство с этим романом. И, не скрою, пользуясь служебной властью, поручил политотделу подготовить по книге читательскую конференцию с командирами полков всей армии. Да посоветовал не торопиться с хоро-шим делом, сделать все основательно.
Готовили этот разговор что-то месяца три-четыре. Книг было мало и потому надо было дать возможность всем прочитать. А командирам по-слал личное пожелание и просьбу лучше подготовиться к обсуждению. Работники библиотек меня хорошо поддержали, собрали книги, составили очередность прочтения и, в первую очередь, выдавали книги командирам полков.
Не все вначале с восторгом восприняли мою телеграмму (а просьба члена Военного совета армии тогда расценивалась как приказ для всех, особенно для нерадивых – авт.), но все знали – надо читать. Иначе придет-ся краснеть на публике. Каково же было мое удивление, когда я узнал, что командиры полков еще до конференции стали дискуссировать по теме. Причем, у большинства мнение было как у меня: для командира полка это настольная книга.
Конференция превзошла мои ожидания. Честно, ожидал позитивных отзывов, но того эффекта и таких душевных слов, какие были в адрес пи-сателя Карпова не часто приходилось слышать от сухой, армейской ауди-тории. Общее мнение сводилось к одной фразе: это писалось с моего пол-ка.
Находясь под впечатлением такого хорошего разговора, я, как, го-ворится, по горячим следам написал писателю теплое письмо. Волновался. Ведь пишу не кому-нибудь, а маститому профессионалу от литературы. Не раз перечитал письмо. Что-то убавлял, добавлял, заменял. Хоть пишу грамотно, боялся допустить грамматических ошибок. Письмо «вылежало» несколько дней. Слишком велика была ответственность перед собой и Владимиром Васильевичем. Наконец послал.
Каково же было мое удивление, когда от Карпова пришел ответ. Теплый, хороший ответ. Не формальная отписка с благодарностью, а рас-суждения о военной службе и ответственности писателя за каждую фразу об армии. Как актуальны были эти слова, сказанные более 30 лет назад, для современной России и отечественной писательской интеллигенции!
Письмо храню. Сейчас смотрю на уже постаревшие листы и вспоми-наю начало нашего общения. Я еще раз написал Владимиру Васильевичу с благодарностью за ответ и надеждой при нахождении в Москве встре-титься. Такая возможность представилась, когда я был делегатом 27 съез-да партии. Я подошел к писателю в перерыве, представился. Так мы по-знакомились. Сейчас не помню все, но опять рассказал ему о конференции и отзывах военных. Говорили еще о чем-то. И вот с тех пор (он мне дал это право) дружим.
Позже, при очередной встрече он подарил мне авторский экземпляр этой книги с такой надписью: «Владимир – Николаевичу! Читая эту книгу, надеюсь, Вы вспомните, какой красивой и строгой была тогда служба в армии, да и сама армия была нашей семьей и любимой службой на благо Отечества. Сердечно, В. Карпов 12.1.1995».
Благодаря его человечности, коммуникабельности и, возможно, мое-го «нахальства», наши отношения не прерывались, а в последние годы мы стали общаться чаще. Я помогал ему в каких-то материалах. Так, у меня были некоторые книги, которыми он заинтересовался. Их можно было найти и в библиотеках, но я понял, что на это он не может тратить драго-ценное время. Например, стенограмма 18 съезда партии, где в своих вы-ступлениях провозглашали славицу в адрес Сталина. Все выступающие называли его имя, но два человека поставили своеобразный рекорд. Они больше, чем кто-либо произнесли хвалебные слова: Лаврентий Берия (29 раз), а Никита Хрущев (аж 32 раза!). Кое-какими материалами Владимир Васильевич заинтересовался по Г.К. Жукову. Я скопировал ему кое – что из персонального дела Жукова. Кстати, еще времен Холкин Гола. Мы, в КПК при ЦК КПСС, имели собственный архив и я рад, что чем-то помог ему.
Наши встречи проходили чаще у него на квартире,  где чудодей-ствовала с угощениями его милая супруга Евгения Васильевна. Бывал он и у нас дома, где Владимира Васильевича всегда рада была принять моя Инна Васильевна. Любил Владимир Васильевич садик «Музеум» около нашего дома, где можно было погулять, посидеть на воздухе и попробо-вать хорошего бочкового пива.   
Вспоминаю 9 мая 1995 г. – День Победы. Я утром (что-то часов в 9) решил позвонить Владимиру Васильевичу и поздравить с праздником. Он вдруг говорит: – Евгений Николаевич! А Вы можете подъехать ко мне. Вместе и отметим.
Какой мог быть иным ответ, кроме согласия. Не прошло и часа как я был в квартире писателя. Увидел подлинное богатство.  Книги, книги, книги. Фотографии с людьми мировой известности, включая Президентов стран и папу Римского. Сувениров – тьма!
За время нашего знакомства наша семья получила от Влади-мира Васильевича практически все его произведения с дарственными надписями. Несколько книг Карпов подарил моей дочери, одну – школе в пос. Жуковка, где Римма преподавала. Особенно тронул ме-ня тот факт, когда вышел двухтомник «Генералиссимус» и перед ав-торским предисловием выражается благодарность от автора марша-лу Язову Д.Т., начальнику ГРУ ГШ генерал-полковнику Ладыгину Ф.И., генерал-лейтенанту Махову Е.Н. и генерал-лейтенанту Мала-шенко Е.И. за то, что мы «высказали ему много полезных советов и замечаний, которые автор с благодарностью учел при доработке ру-кописи». А дарственная подпись на книге, подаренной лично мне со-общает, что автор благодарен мне «за то, что я одолел огромную рукопись еще до рождения этой книги».  Я внимательно отнесся к просьбе Владимира Васильевича прочитать рукопись и сделать за-мечания. Я написал ему 64 пожелания. Сказать «Замечания» у меня не повернулся язык. Кстати, некоторые пожелания были своевремен-ны. Карпов воспринял их правильно, учел  и тем самым лишил неко-торых «доброжелателей» возможности почесать язык.
Сейчас книга имеет колоссальный успех. Вышло уже несколько  изданий, одно другого лучше. Я попросил у Владимира Васильеви-ча разрешения и получил право дарить эту книгу друзьям. Что я и делал., получаю искреннюю благодарность.  Знаю ведь, что некото-рые уже не ходят по книжным магазинам.  А здесь глядишь и прочи-тает, может быть задумается, может что-то шевельнется в нем патри-отическое. К тому же читается книга с большим интересом.
Плодовитый писатель Карпов! Уже выпустил после «Генера-лиссимуса» две книги. Одна о начальнике тыла Красной Армии ге-нерале Хрулеве. Она так и называется: «Генерал армии Хрулев». На подаренном мне экземпляре опять надпись, трогающая душу: «До-рогой Евгений Николаевич! Как старый, добрый друг, разделите со мной радость рождения этой новой моей книги! Сердечно, В. Кар-пов. 6.5. 2004.». 
На юбилее в честь его 80-летия со дня рождения я подарил ему большой по размеру красивый фотоальбом (для фотографий друзей) и свое вклеенное фото со следующей надписью:
Дорогой Владимир Васильевич!
 В день юбилея прошу принять сей скромный подарок с нескромной мыслью, что, возможно, и моя фотография среди Ваших друзей займет в альбоме укромное местечко.
Через 20 лет я Вам подарю другую.
                Ваш      Евгений Махов
Немного реже стали общения в последние два года его жизни. Он болел. Тяжело болела его любимая супруга Женечка (так он называл Ев-гению Васильевну). Владимир Васильевич, начиная с марта и до глубокой осени, жил в Сочи. Там ему хорошо работалось. Ну, а у меня тоже траге-дия. Ослепла моя жена Иннуля, а точнее помогли ей в этом наши хваленые военные медики из госпиталя Бурденко. Неграмотно (как мне сказали в НИИ им. Бурденко) сделали облучение головы. Не путать с одноименным военным госпиталем. К себе я тоже стараюсь не приглашать даже старых знакомых. Не хочу, чтобы Инна чувствовала себя неловко. К тому же она очень гостеприимная и сразу начинает хлопотать у плиты. Сказал даже и Владимиру Васильевичу. Он со мной солидарен:
– Я тоже ограничиваю круг посещающих. Моя Женечка  не может уделить должного гостеприимства. Побаливает.
Да! Все его книги сейчас идут на расхват. Очень сильное произведе-ние «Генералиссимус». Сейчас эта книга идет нарасхват в магазинах. А с какими потугами и усилиями был издан первый небольшой тираж. Влади-мир Васильевич рассказал, что ему пришлось самому оплатить все типо-графские расходы. Для этого он продал автомашину «Волга», много дру-гих ценных для него вещей, сувениров. Когда книга вышла ее не брали книжные магазины. Писатель забрал книги со склада домой и распростра-нял как мог. Один из распространителей был я. Потом, как говорится, книгу «распробовали». Сначала одно издательство запросило разрешение издать. Потом пошло. Состоялось уже несколько изданий, но наши «само-стоятельные и независимые» СМИ что-то об этом нигде не сообщают. Владимир Васильевич написал еще книги о знаменитых военачальниках сталинского периода Баграмяне и Хрулеве. Опять тишина. На презентации книги об Иване Христофоровиче Баграмяне я был. Естественно, военные, в первую очередь фронтовики, оценивают по достоинству талант писателя Карпова.
Их будут помнить
Хотя бы по несколько строк, но я хотел напомнить о тех, кто хоть и ушел из жизни, но достойны вечной памяти. И не только для меня. Мно-гие, кто хоть как-то общался с этими людьми, присоединятся к моим сло-вам. Имена этих славных людей достойны занесения в золотой фонд сынов России. Это:
Шенин Олег Семенович, член Политбюро ЦК КПСС
 Фалин Валентин Михайлович,  секретарь ЦК КПСС
 Пуго Борис Карлович Председатель ЦКК КПСС
 Владыко Питирим – духовный отец многих из нас
Я их всех знал. Я с ними был в дружбе. Я пытался брать пример с них во всех отношениях и многому учился у каждого. И я чувствовал их отношение ко мне. Об Олеге Семеновиче я высказывался неоднократно по тексту. Мои слова наполнены глубоким уважением к этому человеку. Не буду здесь повторять сказанное. Но несколько обобщающих слов хочу высказать.
Из всего состава Политбюро его авторитет сложился сам собой. Его выделяла партийная грамотность и человеческая доступность, смелость в принятии решений в пределах своих полномочий. Больше того, именно к нему, а не к Ивашко обращались за помощью. Как-то так он себя поста-вил,  что без выпячивания своей фигуры, он воспринимался коллегами как второе лицо в партии. Даже Ивашко прислушивался к его советам, скажу более не принимал решений без совета с Олегом Семеновичем. Шенин О.С. был единственным членом Политбюро, который был вхож к Горба-чеву как ходатай по чужим просьбам и не получал отказов. По тексту кни-ги я привожу примеры. Вместе с тем, Олег Семенович был осторожен, не кичился своими возможностями, не создавал опасные ситуации, а умело снимал конфликтные ситуации, когда у некоторых коллег сдавали нервы.
 Честно скажу, я лично предпочитал бы, чтобы О.С. Шенин сделал что-то такое, что помогло бы освободиться от Горбачева.  Причем закон-ными партийными решениями. Я вспоминаю карточку с приглашением меня на совещание 15 августа. К сожалению, все пошло не так, а сам Олег Семенович угодил в Матросскую Тишину. Горбачев видел в нем настоя-щего соперника и сделал свое мерзкое дело. Шенин не был членом ГКЧП, но для Горбачева он был наиболее опасным соперником.
Помним тебя, Олег Семенович! Лично тебе я благодарен за по-мощь, за настоящее партийное опекунство. У тебя осталось много почита-телей.
 В профессиональной «связке» с этим человеком я могу представить из членов ЦК  еще одну замечательную фигуру – Фалина Валентина Ми-хайловича.


Фалин Валентин Михайлович, секретарь ЦК КПСС
Об этом человеке хочется сказать много, подчеркнуть его политиче-скую значимость для партии и государства и человеческие качества. Об-щения с Валентином Михайловичем, его поведение на заседаниях Секре-тариата и высказывания помогают мне в подтверждении некоторых моих оценок. К сожалению, таких людей не осталось уже в кадровом составе не-когда могущественной политической партии – Коммунистической партии Советского Союза и одряхлевшей к концу своего бытия. Одряхлевшей настолько, что ее могли морально избивать, могли над ней глумиться кар-лики от политики, отщепенцы и предатели Родины. Один из немногих он стоял, а о его профессионализм, интеллигентность, культуру, порядоч-ность разбивали свои мозги те, кто пытался вступать с ним хотя бы в про-стой диалог. Я уж не говорю о теоретических спорах. Бывал с ним на не-которых крупных теоретических конференциях и могу сказать, что таких политически подготовленных людей как Фалин, в партии в это время уже не было.
Фалин Валентин Михайлович, Секретарь ЦК. Дипломат сталинского разлива. Единственный оставшийся в живых референт и советник всех ру-ководителей страны от Иосифа Виссарионовича до правления Горбачева.
Он скончался в конце 2018 г. В начале 2019 г. телевидение дало большую запись из его биографии . Валентин Михайлович давал оценки всем своим подопечным. О Брежневе высказался неодобрительно: «По-следние (Брежнева – авт.) 3-4 года были потеряны для государства. Бреж-нев не управлял. К нему не допускали».
Так оказалось, что я, как и он, были избраны в руководящие пар-тийные органы на последнем XXVIII съезде КПСС. Я впервые, а он уже был сторожилом на Старой площади.
Внешне он был недоступен. Всегда молчаливый, сосредоточенный. На заседаниях Секретариата или Политбюро выступал редко. Но если брал слово, то надо было восхищаться его мыслями. Несколькими фраза-ми как он как бы заглядывал в самую сердцевину проблемы.
Так случилось, что мы живем в одном доме. Более того, в одном подъезде. У него квартира над моей. Мы встречались неоднократно около дома и всегда он тепло здоровался со мной.  Это позволяло мне обращать-ся к нему за советами, что я и делал.
Отчетливо помню подготовку заслушивания, а точнее привлечения к партийной ответственности Шеварднадзе Э.А. Я пришел к нему посовето-ваться по этому вопросу. Дело не ординарное, а я, хотя и возглавлял ЦКК КПСС, не имел опыта работы с такими крупными фигурами. Валентин Михайлович внимательно выслушал и дал несколько ценных советов. Так, посоветовал формулировку «привлечение к партийной ответственности» заменить другой: «партийное разбирательство».  Это лучше воспринима-лось, ибо могло ввиду недостаточности улик и не довести до ответственно-сти.
На заседаниях Секретариата он давал очень четкие оценки обсужда-емым делам и проблемам. Читаю свои записи: «Как всегда умно выступал В.М. Фалин: «…опять партия ушла в свои проблемы, в драчку, перепалку. Не нашлось времени для важнейшего вопроса – о работе Советов. В Но-во–Огареве решаются важнейшие вопросы – быть или не быть СССР со-циалистическим государством, но ни на Политбюро, ни на Секретариате эти вопросы не обсуждались».
Его фраза на одном из заключительных заседаний Секретариата: «Складывается впечатление, что страна живет своими проблемами, а ЦК – по своему плану» как нельзя лучше отражает оценку деятельности высших органов партии на завершающем этапе своего существовании.
Этот человек – умница, один из интеллигентнейших и образованных людей в партийной верхушке. Он не держался за должности. Он был сам себе хозяин, ибо знал себе цену. Как-то еще в хрущевские времена его ре-шили переместить по служебной лестнице за какое-то независимое сужде-ние. Предложили солидную должность, с высоким окладом, но он отказал-ся и сказал примерно следующее:
 – Я не хочу быть заместителем руководителя организации, где 75 тысяч сотрудников. Я предпочитаю работать там, где надо мной будет один начальник, а я не буду иметь подчиненных.
С большим нежеланием он согласился работать с Горбачевым. По-этому и вел себя независимо. А Горбачеву были нужны умные люди, прежде всего грамотные в международных делах. И он терпел его незави-симую позицию.
В августе 1991 г. (якобы, после обыска - авт.) после обыска в его квартире, Валентин Михайлович срочно убыл со своей женой в Западную Германию, где нашел приют и помощь своих друзей (многие годы он был Чрезвычайным и полномочным послом СССР в Германии). Из–за возмож-ных преследований в России он на время покинул Москву.
В ЦК Валентин Михайлович занимал пост заведующего междуна-родным отделом ЦК. Я не видел равного, кто бы мог в Секретариате срав-ниться с ним на этой стезе. По-моему, Фалин был единственным из тех, кто мог давать разумные советы Горбачеву..  Он настолько был самостоятель-ным, что, по-моему, мог принимать единоличные решения в том числе по оказанию финансовой помощи дружеским партиям в мире. Не знаю меха-нику отчетности, была она или нет, но, к примеру, при мне он принял ре-шение о выдаче мне командировочных (швейцарские франки), когда ин-структировал меня по поездке в Португалию в качестве официального представителя ЦК КПСС. Открыл сейф, отсчитал мне некую сумму и без росписи отдал.
Здесь же он дал мне полезные советы по предстоящей встрече с пор-тугальским партийным лидером. Говоря о нем, подчеркнул, что Алвару Куньял – фигура особого склада, своей деятельностью заслужил особого отношения к нему.  Алвару многократно приглашал Горбачева в Порту-галию, но тот избегает этой встречи. Знал, что ему достанется по первое число за то, что он делает со страной. А Куньял не стеснялся в оценках. Я убедился в этом, ибо и мне он высказал то, что хотел бы сказать Горбаче-ву. Очень неприятные оценки. Он знал, что я обязан передать его слова нашему лидеру. Я об этом рассказал только Фалину. Валентин Михайло-вич мне сказал:
– Куньял неоднократно публично озвучивает негативную оценку де-ятельности Горбачева и критикует то, что происходит в России. Поэтому тот и не едет в Португалию. Не хочет получить трепку.
Алваро Куньял очень тепло отозвался о Фалине и просил передать ему теплый привет. Что я и сделал.
Я очень уважал Валентина Михайловича. Несколько раз получал от него добрые советы. Но однажды он заставил меня покраснеть до того, что до сих пор стыдно. Написал я какую-то книжонку. Называется «Есть что вспомнить». Подарил Фалину. Как-то во дворе мне повстречалась чета Фалиных. Остановились, разговорились. Вдруг Валентин Михайлович го-ворит:
 – Прочитал твою книгу. Все хорошо. С интересом читается. Только я не Владимир Михайлович, а Валентин Михайлович. 
 Вот здесь я со стыда чуть не упал. Надо же так опозориться? Даже не предполагал, что он будет читать. Он тоже, как мне кажется, восприни-мал меня позитивно. Даже однажды я получил приглашение зайти к ним на чашку чая. Моей супруги не было в Москве, поэтому я был один. Я волновался. Понимал, что здесь нельзя сделать ни одной ошибки в поведе-нии, разговорах. Обстановка в квартире, картины, набор посуды в шкафу, сувениры свидетельствовали о высочайшей бытовой культуре хозяев.
Фалин дипломат высшей категории. Он помогал советами всем нашим вождям, в том числе во встречах с лидерами многих государств. Эта дипломатическая выучка у него сохранилась до конца жизни. Вспоми-наю данный от имени Президента СССР, Генерального секретаря ЦК КПСС в Кремле обед в честь Генерального секретаря коммунистической партии Китая Цзян Цзэминя. Обед проходил в Грановитой палате. По служебному положению при рассадке меня приравняли к Фалину и мы си-дели за одним столиком с китайскими коллегами. Двое наших собеседни-ков-китайцев были, видимо, в больших должностях. Это я понял по месту расположения нашего столика – рядом со столом, где сидели Генеральные секретари России и Китая и вниманию, которым уделяли наших соседей китайцы после окончания трапезы. В период всего мероприятия я больше молчал, а Валентин Михайлович вел всю беседу. Я еще раз убедился в ди-пломатическом мастерстве моего напарника, умении вести беседу, выби-рать проблемы, делать комплименты. Приятно общаться с таким челове-ком. Есть чему поучиться.
Борис Карлович Пуго
Знаете, каким он парнем был…Умышленно перенес воспоминания об этом человеке в отдельный раздел. Этим самым я хотел бы показать, что для меня Борис был более чем другом.
Борис Карлович Пуго. Незаметный в поведении, не выделяющийся в общении, но у людей к нему была симпатия.  Так судьба сложилась для меня, но фактически с 1968 года до конца дней его жизни мы были вместе, а последние годы фактически общались семьями. По ходу воспоминаний я многократно вспоминал его. Описанное выше было к месту. А здесь я как-то хотел выделить его, не в обиду будет сказано для друзей. Возможно по-тому, что он ушел из жизни так рано и так трагически.
Если посмотреть на наши биографии, то судьба без малого четверть века сводила нас и мы работали рядом. Последнюю должность я исполнял под его руководством.
На 60-ти летний его юбилей, который мы отмечали уже без него, но на его на могиле, собралось много друзей. Был жуткий мороз. Некоторые комсомольцы пришли в летних модных ботиночках. Я вел эту встречу. Продержал кампанию на морозе около двух часов. Потом мне многие го-ворили, что заболели. Ничего. Зато хорошо вспомянули.
Слова из песни о Гагарине я не случайно вынес в заголовок. Борис и Юра были хорошо знакомы. Они были одного поколения молодежи, участниками многих комсомольских мероприятий.  Хотя слова песни по-священы Юрию Гагарину, по-моему, вправе адресовать их и Борису. И многим порядочным парням. Знаю будто бы все о нем и вместе с тем не могу утвердительно ответить на этот вопрос. Уверен, так скажут многие, кто с ним работал.
Борис был человек загадка. Полагаю, что от отца коммуниста – красного латышского стрелка, участника гражданской войны, он научился не раскрываться до конца. Встреч и общений у комсомольского секретаря (последняя должность в комсомоле – Секретарь ЦК ВЛКСМ) всегда предостаточно. Однако, я не заметил ни разу, чтобы он расслабился или превратился в эдакого рубаху – парня.
У него и улыбка была какая-то загадочная. Улыбался больше глаза-ми и чуть–чуть уголками губ. Очень хорошо передал эту особенность Бо-риса скульптор на мраморном памятнике. С какой бы стороны ты не смотрел на памятник, ощущение такое, что Борис смотрит на тебя. Такое же выражение было у него при беседах с каждым посетителем. Какой бы собеседник не сидел перед ним, отношение равное. С каждым обходителен и внимателен. Не помню его спорящим. Не видел злых пятен на лице, хотя подчас обстановка была неприятной. Как-то он умело и ловко выводил самый сложный разговор в русло мирного течения беседы.
Я не работал с предшественниками Пуго, но слышал, что некоторых Председателей КПК называли «инквизиторами» партии, их боялись. К Борису Карловичу люди шли со своей бедой. Если человек сам идет к су-дье, значит он прав и надеется на справедливость. Вот эта большая добро-та и была присуща человеку, занимающему по – существу, карательную должность. Назначение Председателем КПК при ЦК КПСС, по-моему, было не случайным. Надо было как-то успокоить коммунистов после оче-редного шабаша и партийных репрессий под лозунгом борьбы с пьян-ством. Пострадали тысячи честных и порядочных людей. В ЦК потоком шли жалобы и апелляции.
В этой ситуации лучшим выходом из положения, куда сама себя за-гнала партия, было назначение на данную должность такого человека как Пуго. Массовая реабилитация исключенных из партии с однотипной фор-мулировкой «за пьянство» помогла в некоторой степени восстановить веру в справедливость. Это сейчас легко рассуждать и становиться в позу судьи. В то время надо было обладать большим мужеством, чтобы своими дей-ствиями по – существу осудить ошибочное решение партии. Восстановле-ние большинства в партии это и есть протест. Борис Карлович пошел на это. В начале реабилитационной кампании мы, воспитанные на старой психологии, что все должно согласовываться с ЦК, спрашивали у него: – А как среагируют «там» на наши решения? Он успокаивал нас со своей за-гадочной улыбкой: – А зачем согласовывать? Это наша прерогатива.
Пробиться в близкие друзья к Борису Карловичу было не просто, а для некоторых желающих просто невозможно. Как-то он рассказал мне об одном из наших общих знакомых. Такие титанические усилия прилагал товарищ, что лучше бы применил их в другом деле. А элементарной про-верки не выдержал. Расхвастался по всем подворотням, какие, дескать, у него близкие отношения с Борисом Карловичем. И в сауну они ходят. И по чарке пропускают. Борис одним из самых непростительных пороков назы-вал болтливость. То ли по характеру, то ли профессионально как чекист, но здесь пощады не было никому. Уже много лет было нашему знаком-ству, когда он сообщил, что и меня он проверял на «изломы». Я сам не предполагал, что некоторая информация «доверительного характера» лично для меня потом проверялась на утечку. Как иногда «чесался язык» и показать себя сведущим. Но армейская закалка и воспитание выработали иммунитет к болтовне. Борис очень ценил во мне это качество и иногда до-верял мне некоторые сообщения, о которых лучше не знать. В таких слу-чаях я подковыривал его:
 – Проверяешь? Он улыбался и говорил: – Советуюсь. С тобой мож-но об этом говорить. –  Раньше он мне признался, что действительно долго проверял меня и я выдержал этот экзамен.
Однажды, уже в ЦК, Борис подошел ко мне и взяв за локоть, сказал: – На тебя есть представление на звание генерал-полковника. Как ты смот-ришь, если я сделаю на тебя представление не сейчас, а осенью. Сейчас не поймут, посчитают неприличным получать звание.
Я, даже не подумав, ответил: – Не возражаю.
А оказалось, что он оказался в тупиковой ситуации и не знал, как мне это объяснить. Горбачев уже подал на него заявку на присвоение зва-ния генерал–полковника а майским праздникам. И на меня такая же заявка поступила из Министерства обороны.  Я в звании генерал-лейтенанта уже переходил два срока. Сразу на двух работников ЦКК – это действительно было бы не понято. То, что я сразу, не раздумывая, согласился, облегчило его положение. Он стал генерал–полковником, а мне не повезло. Видимо, такая судьба. Это был единственный случай, когда он мне не сказал прав-ды. О присвоенном ему звании он вообще никому не сказал. Даже мне. Поздравлений не было ни от кого. Горбачев официально не объявлял, по-этому информации и не было.
Особенно мы были сами собой, когда семьями выезжали на природу. Мы с женой любили эти выходы. Дети тогда были маленькие, но тоже дружили. Я не знаю случаев, когда бы семья Пуго выезжала без нас. По крайней мере, он, возможно, что-то и скрывал от меня. Как и о наших се-мейных походах мы не распространялись.
Даже сейчас, когда прошло много лет после той семейной трагедии, я не собираюсь раскрывать все сейфы. Если найдется серьезный исследова-тель его жизни, я готов чем-то помочь. Но это будут добрые слова о моем друге, о хорошем человеке и его жене – милой обаятельной Валентине. Она была настолько составной частью этого человека, что все остальное как-то не воспринималось.
У меня телевидение брало раза три интервью. Дали в эфир только один раз. Дали хорошо. Как правило, задавали вопрос: – А какой он был?
А действительно, какой? Я полагаю, что у Бориса было то, что выде-ляло его из общей кампании.
Во–первых, это была целостная фигура. Поэтому, хватило бы и од-ного слова: хороший человек. Но у него были отличительные стороны. Одна из них, великолепная осторожность. Я ее связываю больше с профес-сиональной подготовкой. Не надо в данном случае путать с боязливостью. Осторожность Бориса заключалась в том, что он практически не делал ошибок. Все, что он делал, тщательно просчитывалось, промеривалось и только потом давалось добро.  Касалось это как стратегических проблем (например, создание новой структуры партии – ЦКК), так и текущей рабо-ты.
В быту Борис был чрезвычайно аккуратен. Никто никогда не видел его выпившим. Хотя он не пижонил за столом, кампанию держал до конца. Отчетливо помню свои проводы из Риги на службу в ГСВГ. Я уже об этом написал выше. Редко в мемуарах людей высокого ранга можно встретить эту деликатную и не очень приятную тему о выпивках. Кто бы не лакиро-вал свои бывшие времена, особенно комсомольские работники, это будет, мягко сказано, маленьким лукавством. Расхожей была украинская пого-ворка о тех, кто воздерживается от чарки: «Чи больной, чи подлюка».
Еще меня приятно удивляла в Борисе как бы природная интелли-гентность. Его выделял даже среди коллег даже внешний вид. Всегда опрятный, обязательно при галстуке. Не помню его на работе без пиджака.
Сегодня, по прошествии стольких лет, я отчетливо помню наши пе-реговоры 21 августа 1991 года, т.е. в последний день его жизни. Борис был спокоен, но какой-то особенно собранный. Мы обменялись звонками около десятка раз. Это потому, что оба сидели в кабинетах и не знали, что делать. Поэтому была возможность «поболтать». Иногда вопросы были пустяшные: – Борис! Как ты там? Что новенького?  – Ни разу он не сказал, что он занят или перезвонить. Я уже тогда по тональности его разговоров понял безысходность его положения и понимание им этой ситуации. По-вторюсь. Борис был очень хорошим аналитиком. И то, что он отвечал на все мои звонки, было свидетельством апатии ко всему государственному и потребности дружеского общения.
А вот самый последний звонок он не принял. Это было после семи часов вечера. Я потом узнал, что в это время он встречался с Владыкой Питиримом. Домой он вернулся около десяти часов вечера.
Эту паузу, а точнее, о последних часах его жизни я прочитал в по-смертных мемуарах его соратника и друга Г. И. Янаева:
«Накануне ареста, когда уже было всем ясно, что «наша песенка спе-та», мы с какой-то спокойной (чтобы не сказать «веселой») обреченностью болтали с Борисом Карловичем по телефону – около 9 часов вечера 21 ав-густа. Я ему из Кремля (где, как Гитлер в бункере, просидел все три «чрезвычайных» дня: «Ты баул собрал? Небось, уже завтра твои коллеги «попросят» нас проследовать за ними…». А он, находясь в своей кварти-ре:  «Да вон Валюха собирает потихоньку. Сухарей только не успел насу-шить, больно быстро все закончилось». 
Далее  Геннадий Иванович пишет:  «Прозвучавшее на следующее утро в электронных СМИ сообщение о том, что Борис и Валентина  Пуго застрелились, меня как обухом по голове ударило. …То, что арестовывать министра внутренних дел  СССР пришли высокопоставленные чины КГБ, МВД и прокуратуры, в общем-то нормально. Но что делало на этом «представлении» частное лицо по фамилии Явлинский?...»  (орфография сохранена – авт.).
Мне пришлось позже тоже отвечать на вопросы следователя. На во-прос, что я могу сказать о Пуго, я написал: «это очень хороший человек». Глаза следователя удивленно округлились, но с приятным блеском. Он, как я понял, был такого же мнения.
В свою очередь я задал, видимо, неприятный для следователя во-прос:
 – А откуда следствие узнало о посещении моей квартиры будущими членами ГКЧП? – Он уклончиво пробурчал, что консъерж видел, как к дому подъехала правительственная «Чайка» и из машины вместе со мной вышли еще три человека. Это были Пуго, Янаев, Бакланов. Вот это посе-щение и было причиной вызова меня в следственные органы.
Это произошло 24 июля, после совместного Пленума ЦК и ЦКК. Я выступал на этом Пленуме. Когда все участники Пленума зашли в гарде-робную, ко мне подошли Пуго и Янаев. Высказали слова с хорошей оцен-кой моего выступления. Подошел  Олег Бакланов, член Политбюро. При-соединился к поздравлениям. Здесь Янаев, недолго думая, высказал идею, что с меня «причитается».   Я предложил сразу проехать ко мне на квар-тиру, тем более, что семья была на отдыхе. Предложил, но потом до меня дошло, что дома шаром покати. Закуски нет. Я был в отпуске, прилетел на Пленум из Крыма. Жена с сыном остались в санатории. Но здесь быстро сообразил, забежал в буфет. Буфетчица собрала мне пакет и мы всей кам-панией поехали ко мне на квартиру. У Янаева была «Чайка». Вот почему консъерж заметил нас. 
В память о том посещении моей квартиры, я подписал стулья, кто на каком сидел. Возможно, через года, кто-то из моих родственников захочет пополнить свой бюджет и будет продавать эти стулья на сувениры как бо-гатство. Можно представить кого-нибудь на моем месте, когда в квартиру наведываются три члена Политбюро, а также вице-Президент Советского Союза. Я не был готов в «материальном» отношении для приема таких гостей. Поэтому, мне было не до их разговоров. Я носился из кухни в гос-тиную, накрывая стол, а они оставались сами по себе. О чем говорили, я не знал. А следователь именно это хотел услышать.
В печати появились многочисленные материалы о Борисе. Написаны хорошо. Но там больше акцент делается на служебную деятельность. Я же хотел, не знаю, как получилось, рассказать о человеке и моем друге. Чест-но и с любовью. Помню, как-то на юбилее комсомола в Государственном концертном зале «Россия» (сейчас он разрушен) на экране с соответству-ющим текстом начали показывать фотографии тех, кто безвременно ушел из жизни. Все личности сопровождались аплодисментами зала. Так вот, когда показали Бориса, мне кажется, зал аплодировал дольше всех.
О Вале не пишу. Все, что не относится к служебной деятельности Бо-риса, присуще Вале. Они оба – неразрывное целое. Мы общались доволь-но часто, когда жили на даче ЦК КПСС в Ильинском. Их обитель была в 200 метрах от нас и несколько раз они вечеряли у нас. Были визиты с Ин-ной и к ним. Валя всегда поддерживала Инну в проблемах мужского наступления «на права женщин» и вообще была душой кампании. Особен-но, на воскресных «вылазках» по Москве-реке, в каюте катера с накрытым столом. Их организовывал Валентин Стебленко (главный комсомольский работник ВМФ). Экипаж был постоянным: семьи Стебленко Валентина и Веры, космонавта Волынова Бориса и Тамары, Цибизовых Толи и Нины, Маховых я и Инна. Раза два с нами была семья Пуго. Мы, как правило, никого не допускали в наш круг. На фотографиях видно, что Валя была всегда сидела рядом с Борисом. Так и в жизни. Она была всегда с ним и умерли они вместе. Чудесная женщина!
Мне многие задают один и тот же вопрос, от ответа на который я ухожу: убили или сами? Я не знаю ответа. Единственно, где об этом можно узнать, это Интернет. Но насколько можно верить этому источнику?
Так вот там написано следующее: «ГКЧП и самоубийство»
В 1991 году Б. К. Пуго стал членом ГКЧП и одним из организаторов «ав-густовского путча». Непосредственно перед созданием комитета, в августе 1991 года, он отдыхал с семьёй в Крыму. Возвратился в Москву 18 авгу-ста. В Москве ему позвонил председатель Комитета государственной без-опасности СССР В. А. Крючков и пригласил в Кремль, где был образован ГКЧП. После провала и самороспуска ГКЧП Прокуратурой СССР в от-ношении Пуго Б. К. было возбуждено уголовное дело за участие в анти-конституционном заговоре.
             22 августа на арест Пуго выехали председатель КГБ РСФСР Вик-тор Иваненко, первый заместитель министра внутренних дел РСФСР Вик-тор Ерин, заместитель генерального прокурора РСФСР Евгений Лисов и в качестве понятого бывший заместитель председателя Совета Министров РСФСР Григорий Явлинский. Спустя два дня Явлинский дал интервью га-зете «Московский комсомолец», где рассказал о событиях. По его словам, они, не дожидаясь группы захвата, «начали действовать». Как сказал Яв-линский, дверь им открыл тесть Пуго. Сам Пуго и его жена были ещё жи-вы («его голова откинулась на подушку, и он дышал», «она выглядела не-вменяемой. Все движения у неё были абсолютно не координированы, речь — несвязной»). Явлинский особо подчеркнул, что два обстоятельства показались ему странными:
• пистолет аккуратно лежал на тумбочке, куда положить его самому Пуго было трудно.
• он увидел три стреляные гильзы.
О причинах смерти Бориса и жены до сих пор идут домыслы. В предсмертной записке Борис написал, что «совершил совершенно неожиданную для себя ошибку. Это ошибка, а не убеждение». Я по-лагаю ошибкой он назвал вхождение в ГКЧП.


Владыка Питирим Волоколамский и Юрьевский

Этот человек как-то внезапно вошел в мою жизнь и стал очень близким для меня и семьи.  4 ноября 2003 года Его не стало. Он бо-лел не долго. Лег в военный госпиталь им. Мандрыка в мае и больше не вышел из его палат. Никого к себе не допускал, кроме Саши Кась-янова и лечащих врачей. Видимо, не хотел, чтобы его видели (и за-помнили) немощным.  Я был удивлен, когда в МГУУ (Московский городской университет управления Правительства Москвы), где я работал профессором, на одном из мероприятий выступал Атаман казачьего Войска Мартынов и показал отснятый им документальный фильм о Владыке. Последние его даже не часы, а минуты, даже се-кунды. Фильм прекрасный, особенно за душу взяли финальные кад-ры. Владыка говорил тихо, размеренно и начал вдруг медленно за-крывать глаза. На этом фильм кончился, но впечатление такое, что были сняты последние секунды жизни и кончина. Как это удалось Мартынову? Ведь Владыка   никого не принимал.
Я писал Владыке в госпиталь записки. Последняя была такого текста: «Владыка! Мой духовный отец! Я надеюсь и желаю скорей-шего выздоровления и мы поедем в мой родной Торжок. Там Вас ждут». К сожалению, это пожелание уже было не реальным.
Я узнал о его кончине от супруги, Инны. Она услышала сооб-щение по радио. Я не знаю, как   описать мое состояние. Что-то обо-рвалось, оторвалось и исчезло. Из моего целого. Что-то родное по-терялось. Созвонился с Сашей Касьяновым. Он сообщил о месте от-певания: Елоховский храм, 7 ноября, 10 утра. Я простоял там долго. Прослушал речь (или как она там называется) Патриарха Всея Руси Алексия Второго. Мне кажется, что он поскромничал в оценке Вла-дыки. Насколько я в курсе церковных отношений, Питирим был правопреемником церковного поста, на который избрали Алексия. Мне лично говорил Владыка, что Пимен готовил его наследником. Но внезапная смерть того не дала времени на составление завещания.
Владыка – мой духовный отец! Он меня крестил в далеко не младенческом возрасте. Мне было уже за 50. Я до мелочей запомнил этот святой ритуал. Я даже описал его сразу же по горячим следам.
А вопрос о крещении возник спонтанно. Хотя я об этом поду-мывал про себя, но это было сугубо личным, сокровенным и моей маленькой тайной. Какой-то ненужный стыд тоже не позволял мне ускорять события. Слишком много перевертышей и негодяев после 1991 года бросились к церкви.  Не исключение и Ельцин, Руцкой и иже с ними. Стояли со свечами, некоторые держа их в правой руке. Это было то, что меня удерживало от массовки, хотя в душе все бы-ло подготовлено.
Два момента повлияли на процесс моего созревания к этому.               Не последним аргументом, повлиявшем на мое решение, было мате-ринское влияние на меня. Мама родилась в бедной семье, которая обслуживала церковь (мой дед охранял церковь, а бабушка убирала внутри храма). Но мама, насколько я помню, никогда не ходила в церковь, не соблюдала обряды. Однако, незадолго до смерти, мама вдруг попросила на очередной день рождения ей купить серебряный (именно серебряный!) крестик с цепочкой. Я удивился, но с удоволь-ствием выполнил ее просьбу.
На мой вопрос, почему у нее такое запоздалое решение, она со слезами на глазах сказала мне, что сожалеет, что я не крещеный. Всю жизнь она носила это при себе, а перед смертью исповедовалась мне.  Через год с этим крестиком я ее похоронил.
Надо же так случиться, что к этому времени в моей судьбе сложилась обстановка, которая наталкивала на разрешение этой проблемы именно таким образом. Благодаря моему другу Алексан-дру Касьянову я вошел в близкие служебные отношения с Владыкой Волоколамским и Юрьевским Питиримом (Константином Нечае-вым).   
Как-то Касьянов попросил быть обязательно у Владыки в од-ном из офисов. Но повод не назвал. Я приехал и удивился, что здесь уже собралось несколько человек. За столом собрались большие во-еначальники: генерал армии Лушев Петр Георгиевич, генерал армии Снетков Борис Васильевич, генерал армии Ермаков Виктор Федоро-вич. Организатор встречи полковник Касьянов Александр Михайло-вич. Сюда пригласили и меня.  Стол был накрыт. Скромные церков-ные закуски (картофельные оладьи с грибной подливой, пирожки, что-то еще) и прекрасная водка «Суворов». Кстати, эту водку Вла-дыка всегда, сколько приходилось встречаться с ним, выставлял пе-ред нами. В данном случае состоялся разговор о создании армейско-го фонда содействия Армии, его задачах, деятельности. Владыку без голосования избрали Председателем. Я же был удостоен чести (здесь же – авт.) быть заместителем Президента фонда «Защитник Отече-ства». 
Владыка интересовался, какими проблемами живут уволенные генералы и офицеры. Давал советы. И мы как-то порой забывали, что перед нами церковный служитель. Расслаблялись. Вели с ним очень откровенные беседы. Я потом, являясь его заместителем, часто звонил ему, договаривался о встрече и не было случая, чтобы он от-казал. Как правило, приглашал подъехать в офис. Пустопорожних разговоров не было.
Помню празднование его 75-летия. Проходило оно в помеще-нии железнодорожного института около метро «Красные ворота». В этом институте учился студент Константин Нечаев. На каком-то кур-се (кажется четвертом) его пригласил отец. Приглашены были еще два брата. Отец, сославшись на состояние здоровья, тогда сказал, что один из сыновей должен принять сан священника и продолжить семейную традицию. Здесь же возложил это на Константина. Тот не посмел ослушаться отца и ушел из института в церковную гимназию. Вот так и получилось, что он стал священником. Семейная церковная традиция Нечаевых насчитывает более 300 лет. Среди них был даже один патриарх.
На этом дне рождения было не много приглашенных. Только руководство института и несколько личных знакомых Питирима. Я был в военной форме. Прибыл Из высшего государственного руко-водства был только Степашин Сергей Вадимович, сделавший не-обыкновенно высокую карьеру при Ельцине. Его сразу окружили несколько человек. Единственный, кто не подошел к нему с подобо-страстным приветствием, так это я. Он это заметил и по лицу было видно его неудовольствие. Чествование провели хорошо. Убывая с банкета, Владыка пригласил меня с собой в машину, от чего я не от-казался. Мы еле уместились на заднем сидении, ибо вся машина была завалена цветами. Из-под цветов  видна была только голова водите-ля. Владыка, проезжая мимо храма Иоанна Воина, спросил меня был ли я в нем. На утвердительный ответ, он все равно подъехал к боковым воротам. Еле выкарабкались с ним из машины. Владыка подошел к воротам и нажал на какую-то секретную кнопку. Время было позднее, где около 12 часов ночи, но вскоре вышел служка. Он узнал Владыку, открыл калитку, поклонился и поцеловал руку. Вла-дыка попросил его открыть храм. Я не забуду ту ночную экскурсию, которую сделал мне Владыка. Он одно время был настоятелем этого храма и много знал по истории храма и иконам. Для меня эта ночная экскурсия памятна в деталях до сих пор.
После храма мы заехали ко мне домой. Владыка хотел только подвезти меня, но я попросил его зайти в квартиру. Он принял при-глашение.  Инну, супругу, я заранее предупредил, чтобы была в го-товности. Мы вдвоем внесли огромный букет цветов (единственный в жизни такой величины я держал в руках) и он подарил цветы моей жене. Не надолго присели за журнальный столик, подняли тост за юбиляра и еще раз поздравили Владыку с днем рождения. 
В описываемое время Владыка имел приход в одном из самых знаменитых храмов в Москве. Прекрасный храм в центре Москвы, с тыльной стороны здания Мэрии Москвы. Его многие знают. Рядом с храмом была пристройка, где Владыка отдыхал, переодевался  и принимал посетителей. Туда я заходил. Но в храм не  имел права. И как-то наедине я ему признался: – Владыко! Я ваш заместитель (по фонду – авт.), мы часто общаемся. Вы же знаете, я ведь не крещеный. Как же я могу входить в храм и Ваши покои?
             Он не удивился. Вот почему он назначал мне все встречи в одном из офисов. Наше поколение было рождения того периода, ко-гда родители не признавали церковное крещение. Ярым противни-ком крещения был мой отец, военный летчик, коммунист. Он не раз-решил матери, тетушкам и пр. нести меня в церковь. Я все это пове-дал Питириму. Владыко однажды перевел разговор на эту тему так тонко и мудро, что подвел меня к просьбе, если это возможно, окре-стить меня. Он еще раз уточнил, это мое желание, убеждение или … Я понял, что он имел в виду: дань моде? Я сказал твердое: нет. Сей-час убеждение! Хотя, признался я здесь как на исповеди, что, де-скать, по – настоящему соблюдать все церковные обряды и правила, вряд ли смогу.
            Он назначил день. А далее все вспоминаю по записи, которую я сделал в блокноте сразу же по свершению события. Родным, дру-зьям рассказывал несколько в ином плане. Какое-то ощущение не-ловкости присутствовало. Но здесь я буду честен в изложении свер-шившегося в моей жизни не ординарного события.
               Поднимаю старые записи. Как хорошо, что я в свое время сра-зу же сделал пометки об этом церковном причастии. Кое-что воспроиз-вожу здесь по рукописи, так как я записал тогда. Ничего на изменяя.
«4.06. 1993г. Позвонил Владыке Питириму. Договорились о встрече на 17.30. Приехал. Он встретил. Обнял, расцеловал. Я задал, по – моему, нелепый вопрос: – Сколько раз по-христиански целуются? – По – русски три.
           Поговорили о работе и перспективах попечительского совета фонда «Солдаты отечества». Он одобрил мои предложения. Пожи-лая приятная женщина тихонько поставила нам чай. Кто она? Потом узнал, что это его сестра. Очень вкусный чай. Заварка какая-то осо-бенная. Здесь же я проинформировал его о заседании фонда «Ирины Архиповой». Владыку просят войти в состав учредителей. Я уже член этого фонда в только что созданном «Обществе друзей Узбеки-стана». Войну нас с мамой приютила узбекская семья в Ташкенте, а в Москве живут две сестренки-узбечки. Владыко дал согласие на включение его в это общество. Я очень тактично спросил:
– Увязывается ли это с вероисповедованием в республике (я имел ввиду реакцию узбеков. Не усмотрят ли здесь вторжение в их законы ислама?) Он развеял мои сомнения – Там много русских и есть пра-вославные храмы. Здесь же он подарил мне крестик (до крещения): – Авансом, как сказал он.
С каким-то особым, теплым чувством принял я эту маленькую вещь. Хорошим чувством! Договорились о следующей встрече на 8 июня в 20.30. Не знаю почему, но я с ним разговариваю на самые сложные темы доверительно и откровенно. К нему ходят (в служебный кабинет и домашнюю церковь) только хорошо знакомые. Многие про-сят их окрестить:
– «Даже члены Правительства – шепнул он мне с лукавой улыбкой. Полковники не стесняясь кучей крестятся».
Крещение прошло в здании издательства, где работал Владыка. Это церковная территория находится напротив Новодевичьего мона-стыря, через озеро. Внутри главного здания была домовая церковь.
 Не имею права подробно описывать всю процедуру. Это цер-ковное таинство. Когда все закончилось, мы трижды поцеловались. Потом я вышел в кабинет, где переоделся в собственные одежды. Здесь же он подарил несколько маленьких церковных книжечек.
Видимо, я проявил кощунство, предложив ему выпить по ча-рочке в честь такого моего события. Не будет ли это грехом? Он, улыбнувшись, сказал
– У меня еще работа, а тебе немного можно.
Так произошло мое крещение. Даже не верилось. Но я с тех пор стал называть Владыку Питирима своим духовным отцом, а он меня духовным сыном. И когда встречались, обнимаясь я говорил тихо:
– Здравствуйте, мой духовный отец. Он отвечал тем же.
Теперь его нет. Но добрая, теплая память о нем останется до конца моих дней. В память от нем на территории военного госпиталя им. Мандрыка, где умер Владыка, поставили маленькую часовенку. Когда я прохожу лечение в госпитале, я обязательно захожу в это помещение. Или постою рядом, если она закрыта. В госпитале со-хранили палату, где лежал и скончался Владыка и сделали здесь своеобразный музей.
Я полагаю, что видимо судьбой было предназначено, что-бы меня окрестили. Во-первых, описанная выше просьба мамы о крестике. Тогда я впервые задумался об этом. Мама перед смертью возвратилась в лоно церкви. Всю жизнь она была верующей, но помнила жесткую позицию отца. И вот теперь она открыто ходила на службу. А то, что мне доверили быть заместителем Владыки в фонде, просто вызывало у меня обязанность быть достойным этого челове-ка.
Прошло огромной значимости событие – 75-летие Победы. К этому событию воздвигнут и освящен Главный Храм Воору-женных Сил.  Я теперь с полным религиозным правом могу по-сещать, его, приложиться к иконам.
Россияне откликнулись на призыв включиться в пожертвование на строительство этого Храма и внесли свои вклады. Наши семьи, т.е. мы супругой и семья Смокаревых тоже внесли свою частицу.  К тому же в созданном мемориале «Дорога памяти» мы уже видели фотографии своих отцов. Как бы я каялся, если бы к такому знамена-тельному событию, как воскрешение храма я бы был не окрещен. Это я говорю искренне. Отец был крещеным. Я единственный, кто был в роду Маховых не крещенным. А ведь если задуматься, то все взрослое население страны, испытавшее войну, было верующими. Люди были самых разных вероисповеданий.  И в атаку поднимались, явно шепча слова защиты у своего покровителя.
Россия день ото дня становится сильнее. И одной из составля-ющих ее мощи является государственная политика по поддержанию вероисповедования каждого из народов. Созданный на народные пожертвования Храм Вооруженных Сил является приметой того, что православие прочно вошло в традиционную систему не только воин-ского воспитания. Это потребность народа.
Хотел на этом завершить свои воспоминания. Но возникло ощуще-ние какой-то незавершенности. Неужели здесь все, что надо было вспом-нить? НЕТ. Осталось какое-то чувство неудовлетворенности. О чем-то важном не упомянул. Что-то не назвал.  Не обижайтесь. Я всех помню.
Эпилог
Пора заканчивать. Как понял читатель, я сделал акцент на отдельные события в моей биографии. Я военный человек, но я умышленно здесь ушел от воспоминаний о Советской Армии, боевой и политической подго-товки, успехах и недостатках в этом. Хотя в этом плане располагаю бога-той фактурой. Это тема отдельного разговора и я постараюсь это сделать. А здесь мне хотелось показать изнутри жизнь и деятельность самого высо-кого органа партии –Политбюро ЦК КПСС, Секретариата, т. е. тех, кто работал в этих стенах, стоял у руля КПСС. Я, возглавляя Президиум ЦКК КПСС и имел право организовать проверку деятельности этих высших ор-ганов. Тем более ценны для истории эти воспоминания о последних днях жизнедеятельности партии. Повторюсь и еще раз скажу, что я не пользо-вался слухами, сплетнями, а даю только то, с чем и с кем сталкивался сам. Возможно, кто-то из моих коллег не разделят мои взгляды. Но я остаюсь при своем, ибо я лично прочувствовал все то, о чем повествую.
То, что могут возникнуть разные мнения – вполне естественная реак-ция. Кто-то одобрит, а кто-то будет чертыхать мою фамилию. Меня это не пугает. Я не откажусь от своих слов и оценок. Я не ставил цель написать что-то научное. Я описал то, что видел, с кем общался. Не боюсь упреков, обвинений в предвзятости оценок некоторых личностей. Это мои лич-ные восприятия. За каждый факт могу поручиться. Я жил в то время и был очевидцем всего происходящего. И мне не стыдно за свою жизнь, за свою деятельность, за то, что я написал.
Но надо заканчивать. Возможно, вновь возникнет желание писать. Все будет зависеть от настроения и возможностей. Еще не раскрыты неко-торые блокноты, не прочитаны записки, пометки. А сейчас отдаю на суд друзей и читателей то, что написал. 





Приложения (к материалу)
Приложение №1.

Политбюро ЦК  КПСС (работало июль 1990–август 1991г.г.) 
избранное XXVIII съездом КПСС в составе:
М. С. Горбачев, М. М. Бурокявичюс, Г. Г. Гумбаридзе, С. И. Гуренко, А. С. Дзасохов, В. А. Ивашко, И. А. Каримов, П. К. Лу-чинский, А. М. Масалиев, К. Махкамов, В. М. Мовсисян, А. Н. Му-талибов, Н. А. Назарбаев, С. А. Ниязов, И. К. Полозков, Ю. А. Прокофьев, А. П. Рубикс, Г. В. Семенова, Э.-А. А. Силлари, Е. Е. Соколов, Е. С. Строев, И. Т. Фролов, О. С. Шенин, Г. И. Янаев

Хронология изменений состава:
11 декабря 1990 г. Пленум ЦК КПСС освободил от обязанно-стей членов Политбюро ЦК В. М. Мовсисяна и Е. Е. Соколова. Пленум избрал членами Политбюро ЦК А. А. Малофеева и С. К. Погосяна.
31 января 1991 г. объединенный Пленум ЦК и ЦКК КПСС избрал членом Политбюро ЦК Л. Э. Аннуса. Пленум освободил Г. Г. Гумбаридзе и Г. И. Янаева от обязанностей членов Политбюро ЦК.
25 апреля 1991 г. объединенный Пленум ЦК и ЦКК КПСС ввел в состав ЦК КПСС Д. Б. Аманбаева и избрал его членом По-литбюро ЦК КПСС. Членами Политбюро избраны Г. И. Еремей, М. С. Сурков. Пленум освободил от обязанностей члена Политбюро А. М. Масалиева в связи с прекращением его деятельности в качестве первого секретаря ЦК Компартии Кыргызстана.

14 июля 1990 г. Состоялся Пленум ЦК КПСС, который утвердил Секретариат ЦК в составе:
Секретари ЦК: О. Д. Бакланов, Б. В. Гидаспов, А. Н. Гирен-ко, А. С. Дзасохов, В. А. Купцов, Ю. А. Манаенков, Г. В. Семенова, Е. С. Строев, В. М. Фалин, О. С. Шенин, Г. И. Янаев

Члены Секретариата ЦК КПСС
В. В. Анискин, В. А. Гайворонский, И. И. Мельников, А. И. Тепленичев, Г. Тургунова
31 января 1991 г. объединенный Пленум ЦК и ЦКК КПСС избрал секретарем ЦК КП. К. Лучинского. Пленум освободил Г. И. Янаева от обязанностей секретаря ЦК.

Впервые на съезде XXVIII съезде КПСС не избирали такую прослой-ку как кандидаты в члены Политбюро ЦК

На XVIII съезде КПСС избрана Центральная Контрольная Комиссия КПСС в количестве 164 чел. Председателем ЦКК КПСС избран Пуго Борис Карлович.
Первым заместителем избран Махов Евгений Николаевич. В последующем, в связи с назначением Пуго Б.К. Министром Внут-ренних Дел СССР, Махов Е.Н. избран 29.01.1991 г. на Пленуме ЦКК КПСС исполняющим обязанности Председателя ЦКК КПСС.
Пояснение: Положение  о ЦКК КПСС не предусматривало варианта избрания Председателя ЦКК. Это оставалось прерогати-вой только съезда партии






Приложение №2
 Яндекс. «После 28 съезда КПСС».
К моменту открытия ХХVIII съезда в организациях КПСС насчитывалось чуть более 18 млн человек, то есть за предыдущие полтора года партия уменьшилась количественно на миллион. В работе съезда приняли участие 4 683 делегата.
Съезд выявил глубокий кризис в партии.
Михаилу Горбачеву удалось преодолеть жесткое сопротивление консерва-тивного крыла партии и получить, в целом, поддержку своего курса. Ре-шением съезда он был переизбран на пост Генерального секретаря (из 4683 делегатов против Михаила Горбачева голосовало 1116 человек), что уменьшало его зависимость от ЦК КПСС. Но избрание Горбачева на выс-ший пост в парии уже не играло никакой роли. Его авторитет стремитель-но падал.
ХХVIII съезд после острой дискуссии утвердил партийную "платформу", фактически отменявшую программу 1986 г. и декларировавшую посте-пенный переход КПСС на позиции "демократического социализма".
В новый Устав был включен параграф 22, который, несмотря на слабые оговорки, практически узаконил федерализацию партии, провозгласив са-мостоятельность республиканских партийных организаций и предоставив им право разрабатывать собственные программные и нормативные доку-менты, то есть иметь собственные программы и уставы. Принятие этого параграфа означало ликвидацию КПСС как единой политической партии и одновременно устраняло последние слабые преграды на пути к разделу СССР.
Новый устав устанавливал выборность генерального секретаря ЦК только на съезде. Учреждалась также выборная на съезде должность заместителя Генерального секретаря.
Состоявшийся по окончании XXVIII съезда пленум ЦК КПСС (13-14 июля 1990 г.) избрал политбюро ЦК КПСС, впервые без кандидатов в члены. Произошло полное обновление Политбюро, за исключением Генерального секретаря. В состав политбюро впервые в истории не вошли руководи-тели правительства и главных политических ведомств.



Приложение № 3
Указ Президента РСФСР от 20 июля 1991 г. N 14
"О прекращении деятельности организационных структур
политических партий и массовых общественных движений в
государственных органах, учреждениях и организациях РСФСР"

В целях обеспечения установленного Конституцией РСФСР равенства прав политических партий и массовых общественных движений в выработке политики государства и в управлении государственными делами, предот-вращения вмешательства общественных объединений в деятельность госу-дарственных органов и влияния межпартийной борьбы на функциониро-вание государственного аппарата постановляю:
1. Не допускается создание новых и деятельность существующих первич-ных организаций, комитетов и других организационных структур полити-ческих партий и массовых общественных движений в органах государ-ственного управления РСФСР, республик в составе РСФСР, в исполни-тельных органах Советов народных депутатов всех уровней, в государ-ственных учреждениях, организациях, концернах, на предприятиях, рас-положенных на территории РСФСР, независимо от их подчиненности.
Деятельность организационных структур профессиональных союзов осу-ществляется по соглашению между администрацией государственных учреждений, организаций, предприятий и трудовым коллективом.
2. Участие или неучастие граждан в деятельности политических партий и массовых общественных движений не может служить основанием для ограничения их прав, включая право на занятие какой-либо должности, если иное не установлено законодательством РСФСР.
Лица, состоящие на государственной службе, в своей служебной деятель-ности руководствуются требованиями законодательства РСФСР и не свя-заны решениями политических партий и массовых общественных движе-ний.
Государственные служащие вправе участвовать в деятельности политиче-ских партий и массовых общественных движений в нерабочее время и за пределами государственных органов, учреждений, организаций и пред-приятий.
Совету Министров РСФСР, Советам Министров республик в составе РСФСР, исполнительным органам Советов народных депутатов РСФСР принять все необходимые меры по трудоустройству лиц, высвобождаемых в ходе реализации настоящего Указа.
3. Совету Министров РСФСР, Советам Министров республик в составе РСФСР, исполнительным органам Советов народных депутатов до 1 ок-тября 1991 г. пересмотреть нормативные акты, принятые совместно с ор-ганами политических партий и массовых общественных движений.
Совету Министров РСФСР в тот же срок решить вопрос о приостановле-нии на территории РСФСР действия совместных актов ЦК КПСС и Совета Министров СССР.
4. Запрещается указание, а равно требование на указание в официальных документах, представляемых в государственных органы, учреждения и организации, членства в политической партии и массовом общественном движении.
5. Совету Министров РСФСР, Советам Министров республик в составе РСФСР, исполнительным органам Советов народных депутатов обеспе-чить контроль за исполнением настоящего Указа.
6. Рекомендовать Верховному Совету РСФСР рассмотреть вопрос о вне-сении в Верховный Совет СССР в соответствии со статьей 109 Конститу-ции РСФСР в порядке законодательной инициативы проекта Закона СССР о запрещении функционирования организационных структур политиче-ских партий и массовых общественных движений в Верховном суде СССР, Комитете конституционного надзора СССР, Прокуратуре СССР, а также Вооруженных Силах СССР, в органах и частях Комитета государственной безопасности СССР и Министерства внутренних дел СССР,
7. Настоящий Указ вступает в силу через четырнадцать дней после его опубликования.

Президент РСФСР Б.Ельцин.










                Приложение 4
Выписки из официальных документов тех дней
 



Фотографии к материалу
               
Подписи к фото в книгу и комментарий для издателя:
Ознакомлен с законодательством о праве авторов фотографий. Я пред-ставляю несколько фотографий, но авторов назвать не могу. Представлен-ные  фотографии (№ 4, 5, 6) –дареные. Текстовые документы (№№ 2, 3 )разрабатывали коллективно в КПК КПСС с моим участием. 
1. Последнее в истории страны возложение венков от Политбюро ЦК КПСС к мавзолею В.И. Ленина 1 мая 1990 г.
На фото справа налево: Павлов В.С. ¬– Пред. Сов.Мина СССР; Янаев Г.И – вице-Президент СССР; Горбачев М.С.–  Ген. секре-тарь ЦК КПСС, Президент СССР; Лукьянов А.И. –  Предс. Вер-ховного Совета СССР; Ивашко В.А. –  второй секретарь ЦК КПСС, Махов Е. Н. –и.о. Председателя ЦКК КПСС. (Газета «Правда»)
2. Обложка принятого впервые на XXVIII съезде «Положения о Центральной Контрольной Комиссии КПСС»
3. Первый абзац «Положения» раскрывает права и  возможности новой организации партии. Главный тезис – о подчиненности  ЦКК только съезду партии, т. е. о самостоятельности
4. Мы служили и дружили: Командующий Дальней авиации В С СССР Дейнекин П.С., Махов Е.Н. и космонавт Климук П. И
5. Подружились капитанами, дослужились до высоких званий ге-нералов – адмиралов (в-а Славский, г-л Махов Е.Н.)
6. Делегаты XVIII съезда КПСС, друзья – бывшие комсомольские работники Махов  Е.Н., Моисеев Н.А,. Зинченко О.В.
7. Должность обязывала присутствовать на таких мероприятиях
8. Поток поздравлений, даже из соседнего кабинета и обратно – неизменный элемент в деятельности обладателей высоких ка-бинетов





 Оглавление
Подошли к рубежу с неизвестным будущим………………………………..3
Крутой поворот в службе……………………………………………………  7
Первые контрольные поручения……………………………………………..15
Авторитет Комитета партийного контроля уже не тот…………………….19
Мы защищали людей от клеветы……………………………………………29
Впервые встречаюсь с шахтерами  …………………………………………32
В преддверии предстоящего съезда партии………………………34
Недовольство людей нарастает………………………………………………40   
В аппарате ЦК КПСС непонимание и растерянность ………………………44 
Проектируем новую партийную структуру …………………………………47
Для карьеры надо избираться на съезд……………………………………….53
Как «катят» на выборах кандидатов от КПСС……………………………….56
Предсъездовские раскаты возмуще-ний……………………………………….61
Съезд …пошел, но не так……………………………………………74
Обозначилось противостояние мнений Генерального и делега-тов…………74
Просьба прекратить восхваление Горбаче-ва…………………………………77
 Избран в ЦКК КПСС непосредственно на съез-де……………………………79
Центральная Контрольная Комиссия КПСС избрана……………..82
Незабываемое лично для меня собы-тие……………………………………….91
Формирование аппарата ЦКК КПСС…………………………………………94
Первое выступление в новом каче-стве……………………………………….101
 Руководство партии пока в каких-то выжидани-ях………………………….109
Неожиданное назначение Пуго Б. К………………………………………….115
В новой должности………………………………………………….118
Реализуем полномочия, данные нам съездом …………………….121
Впервые за историю коммунистической пар-тии…………………………….125
Как же выглядят Политбюро и Генеральный секретарь игнорирует новый орган в партии……..133
Горбачев «удостоил чести» встретиться с Президиумом ЦКК….137
Исторический для партии Пленум ЦКК КПСС……………………………..148
ЦКК КПСС – орган новой формации и ориентации……………..156
Кратко об итогах проделанного …………………………………..161
Противодействовать развалу партии было некому ………………………..168
Для примера остальным. Начали с Э.А. Шеварднадзе ……………..177
Исключаем Яковлева А.Н. из рядов КПСС…………………………………188
Все упиралось в Горбачева………………………………………..199
О заседаниях ПБ и Секретариата ЦК (заметки очевидца)……….207
Последние мероприятия в жизни партии …………………………226
События, о которых не доведено до общественности……………234
Поговорим откровенно, Михаил Сергеевич………………………241
Неужели член Политбюро Шенин О.С. решил-ся?...........................................255
Трагические августовские………………………………………….258
Никого за нашими спинами нет …………………………………..263
Военная служба закончена…………………………………………276
Осваиваюсь на «гражданке»……………………………………….281
Горжусь таким знакомством………………………………………..285
Пикуль Валентин Саввич и Антонина Ильинична……………….286
Карпов Владимир Васильевич…………………………………….302
Их будут помнить ………………………………………………….308
Эпилог……………………………………………………………….330
Приложения ………………………………………………………..332
Оглавление …………………………………………………………339