Царь Дадон

Негде, в тридевятом царстве,
В тридесятом государстве,
Жил-был славный царь Дадон.
С молоду был грозен он
И соседям то и дело
Наносил обиды смело;
Но под старость захотел
Отдохнуть от ратных дел…




На изжеванной кровати мучительно умирал царь Дадон. Седьмой год умирал, а умереть так и не выходило. Горячка сменялась подагрой, подагра Альцгеймером, слепота глухотою, а деменция склерозом. Но придворные лекари отчаянно лечили царя, ещё бы не лечили. Ведь они головой отвечали за продолжительность жизни царя, перед кучкой бояр и купцов разной гильдии. Не выгодна им была смерть Дадона в столь тревожные времена. Случись нежелательная кончина, занять трон будет некому. Все, сколь-нибудь, башковитые управленцы, были в тридевятом царстве давно повешены, отравлены, и измучены в темницах. Не любил Дадон неподконтрольную оппозицию. Он даже в дебаты с ними не вступал. Делал всё  подленько и по-тихому.

- О-о-о, Марфа, - стонал Дадон. – Водицы бы мне, Марфушка. Худо мне.
На стуле сидел денщик Вацлав, который писал своему любовнику в Ватсапе очень трогательные  письма со смайликами и сердечками. На стоны царя, Вацлав посмотрел с недоверием:
- Бредит опять, чёрт лысый, - проговорил он. – Небось, опять в горячку впали-с. 
- Марфушка, худо мне, - проскрипел Дадон.
- Вот привязались, - огорчился денщик. – И не Марфушка я вовсе, а Вацлав, Ваше величество. А Марфа ваша, почитай, как девять лет назад упокоилась.
– Водицы бы мне, Марфушка, - заскулил снова царь.
- Ну вот, что ты с ним будешь делать?! – воскликнул Вацлав. – Ладно уж. Счас принесу. Я ж не нехристь какой. Чай не китаец какой-нибудь. Это у них старики подыхают, как собаки. А я добрый. За это меня Толик и полюбил.
Вацлав оторвался от стула и пошёл за водой. Попутно он пожаловался своему милому дружку на царя Дадона. Толик его поддержал, но предупредил: «Без Дадона нам всем крышка, так что шевелись. Пущай попьёт». Денщик всё понял, и тут же зашевелился.
- Толик прав. После Дадона – будет Дадон, - сказал, как отрезал Вацлав. – Иначе нам крышка.
Он налил воды и преподнес стакан царю. Тот жадно глотал и жевал воду, как кусок мяса. Видно было, что во рту всё ссохлось, и язык еле отлипал от нёба.
- Пейте, Ваше величество. Кто ж, как не я, спасёт вас и защитит. Я ж не басурман какой, - Вацлав после этих слов даже сам за себя порадовался.

А в совещательной палате совещались купцы и бояре. В воздухе носилась тревога. Всем было ясно, что Дадон восьмой год интенсивной терапии не выдержит. Совсем царь ослаб.
- Жаль други, что приемника не сыскалось, - говорил боярин Полкан. – Дадон и на смертном одре никого видеть не хочет. В минуты проблесков рассудка, опять начинает всем головы рубить.
- Может, ты Полкаша, его трон займёшь? – спросил купец Держиморда.
- Окстись, у меня репутация не подходящая. Народ нипочём меня не признает.
- В том-то и дело, - сказал боярин Кац. – У всех у нас репутация не подходящая. Чего делать тогда? Кого на царствие ставить?
- Инкогнито, - сказал ростовщик Шмуль.
- Чаво? – сказали все.
- Я говорю, инкогнито надо ставить, - повторил Шмуль.
- Объяснись-ка, пожалуйста, - попросил Кац. – Какой такой инкогнито?
- Помните, - начал Шмуль, - как сам Дадон появился? Из ниоткуда. Хлоп, и директор тайной канцелярии. Щёлк, и премьер-министр. Бац, бац, и в дамках. То есть царь.
- Второй раз такое не проканает, - сказал Полкан. – Людишки у нас от таких фокусов совсем озвереют. Не ровен час, и головы нам поснесут.
- Да уж, - согласился Держиморда. – Народишко у нас не качественный вышел. Душим их, душим, выдавливаем из него Сталина по капле, а он всё равно за своё. Не качественный народишко.
- Может, подкупить кого? – предложил Кац.
- Кого? – встрял в совещание воевода Таньгу. – Все уже куплены с потрохами. Вся оппозиция продалась. Кого ещё покупать ты собрался?
- Может, народ подкупить? – сказал ростовщик.
- Как? – спросил Кац. – Обещаниями? Подачками? Патриотизмом? Мы уже всё это испробовали. Другой раз уже не клюнут. Надо чего-нибудь эдакое измыслить. Чего-нибудь фантастическое.
- А ежели к заморским советникам обратиться? -  спросил Шмуль.
- Не выйдет, - пробасил Полкан. – Мы для них отрезанный ломоть. Дадон со всеми пересобачился. Того и гляди, что наш капитал прикарманят.
- Ой, беда! Ой, беда! – завыл купец Харя. – У меня ж там детки с женою. Полюбовница тоже там.
- У всех всё там, - сказал Полкан. – Один ты, что ли такой умный выискался?!
- Ой, беда! Ой, беда! – продолжил Харя.
- Давайте по существу, - вдруг заговорил начальник тайной канцелярии Грыжа. – Сегодня у нас нет никакой предопределенности, что на смену режиму Дадона опять придет либеральная демократия. Есть понимание, что режим нашего царя в его нынешнем виде обречен, но вот что ему придет на смену – большой вопрос. Все происходящее сейчас подводит нас к точке, за которой существовать так, как мы существуем сейчас, будет невозможно. И будет либо революция, где нас, в лучшем случае, повесят, либо мы устроим повсеместный террор и выстоим. Иными словами, чтобы выжить, нам необходимо стать Сталиным.
- Куда уж больше? – сказал Полкан. – Мы и так всех сажаем даже за шутки и высказывание личного мнения. В наших тюрьмах сидит больше народу, чем при Сталине. А их ведь всех кормить и содержать надо. Даже ваш нью-ГУЛАГ не помогает. Все только и рады на халявные харчи попасть.
- Надо ещё сильнее давить, чтоб с летальным исходом, - заявил Грыжа. - Мы должны перейти в новое состояние, где ежедневно творится новое зло. Мы должны всех запугать.
- Так бесконечно продолжаться не сможет, - сказал Полкан. – Всё равно через какое-то время нам свернут шею.
- Через какое время? – спросил Грыжа. – Через год? Два? Три? Десять лет?
- Может, завтра? – сказал Шмуль.
- Не думаю, - уверенно ответил Грыжа. – Нам просто скорее нужно перейти от точечных индикативных репрессий к достаточно массовым репрессиям, которые затронут уже не отдельные личности, а целые социальные слои и группы. Мы должны уничтожить большую часть, например рабочих. Тех, кто помнит Советскую власть. Смысла подавлять интеллигенцию уже нет, ибо она прогнила насквозь и продалась. В нашем царстве её бояться не стоит. Иных уж нет, а те далече, - как сказал классик. Шмуль прав, кое кого из народа подкупить ещё можно. И весьма весомую её часть. Как показывает статистика, молодёжь, и другие болваны, руководствуются довольно простыми мотивами: комфортная жизнь, стремление к личному счастью, достатку. В некотором смысле судьба любого режима зависит от того, насколько полно он удовлетворяет этот запрос, запрос первого порядка, а не запрос второго порядка на справедливость, свободу, равенство, братство – это уже так, пустой для них звук. Но для нас сегодня опасно, если возникает большая разница потенциалов именно в этой плоскости, когда сравнение с другими не в пользу нашего режима. Так что господа, придётся вам поиздержаться. Ибо разница между «здесь» и «там» – основной революционизирующий фактор. Немного мы переборщили с воровством, поборами, и ценами. Нужно на какое-то время ослабить удавку.
- Ничего не понимаю, - сказал Держиморда. – То всех сгноить хочешь, то вдруг петлю расслаблять собрался. Ты уж братец это, определись.
- В том и хитрость, - заулыбался Грыжа. – Дадим немножко послаблений, народ вздохнёт, снова начнёт нам верить, а мы в это время будем их потихонечку сокращать. Одного за другим, селение за селением…
- А ежели война? – спросил воевода Таньгу. – Кто воевать будет? Где тогда пушечного мяса набраться?
- А войны не будет, - улыбнулся Грыжа.
- Как так не будет? – изумился Таньгу. – Всегда есть война! Всегда будет война! Хоть маленькая, но будет!
- Не будет, - повторил Грыжа. – Не станет Дадона, мы перезаключим все договора. Где надо – откупимся, где возможно – уступим. А на глобальный конфликт с нами, никто не пойдёт. Дадон вон, и норвегам, и китайцам, отдавал наши территории ради сотрудничества. Так что и мы, за ценой не постоим. Верно, я говорю, товарищи?
- Верно-то оно верно, - сказал Полкан. – Однако времени у нас на раскачку нет. Не успеем мы совершить такой рывок.
- А может, он и не умрёт вовсе, – сказал Шмуль. - А без его смерти, никто с нами и разговаривать не захочет. Все заморские вельможи хотят его убрать.
- Рано или завтра, обязательно умрёт. Это я вам обещаю, - ответил Грыжа.
- Погоди, - сказал Кац. – Уберёшь царя, и плакали наши денежки. Со смертью Дадона испарятся и все их обязательства перед ним. Заграница нас надует тут же. Хоть Дадон и при смерти, но он хитёр и ловок. Наверняка он подстраховался на этот случай. Правильно денщик его всё время повторяет, что после Дадона, будет Дадон. Тут надо крепко подумать. И ни один раз.
- Я уже давно не верю в опцию хитрожопого царя Дадона, - сказал Грыжа. - Этого царя мы давно потеряли. И он в этом направлении уже изменяться не может, произошли необратимые перемены его сознания, появился мессианский комплекс, восприятие действительности в черно-белых тонах, ощущение себя как человека, не который принадлежит тридевятому царству, а которому принадлежит царство. В то же время я не верю, что созданный Дадоном механизм властвования – это нечто, что можно передать по наследству. Фактор физического его ухода является практически приговором для существующего режима. Так или иначе. Нам нужен новый консенсус, консенсус вокруг новых ценностей. И такой консенсус в принципе возможен. Потому что страх этого нового «черного передела» уже овладел нами, а это основа именно для консенсуса, которого нам так сейчас не хватает. Надо договориться, и действовать всем вместе против грёбанного народа, и заморских гадов.


Так оно и продолжалось в совещательной палате. Никто не мог ни с кем договориться, и никто никому не доверял. Бояре и купцы были теми, какие они есть, то есть жадными, смотрящими исключительно себе под ноги, и не способными ни о чем договориться. Какой там консенсус, если каждый из них видел друг в друге  мошенника и предателя. Режим Дадона стал скатываться стихийно в сторону войны. Все потихоньку двигалось к тому же бардаку, который был в 90-е годы, но на совершенно другом уровне. С ухудшением здоровья царя его царство стало рассыпаться на сотню микрокопий существующего режима. Повсеместно появились собственные князьки и царьки. Степень ненависти между главными деятелями совещательной палаты по отношению друг к другу превзошёл их общую ненависть к народу. Эти внутренние конфликты стали институциональными, а потом вышли за пределы палаты. Началась стрельба, и та же архаика 90-х – с чего все началось, к тому все и вернулось.

Боярам и купцам снесло голову так далеко, что они ради удержания власти развязали новую большую войну с сопредельным государством. На волне патриотизма, народ втянулся, и поддержал своих старых кровопийц. После чего,  на фоне проигранной войны, по тридевятому царству стали ходить миллион вооруженных дезертиров, как это было в 1914–16 году. История вновь закрутила своё колесо и вернуло всех в революцию 1917 года, и к Гражданской войне. Планы глобалистов, по внедрению Нового мирового порядка, в очередной раз рухнули.