Уход. Часть третья

   Амыр пошевелился, осыпалась с шапки новая порция снега. Потеплело, значит, будет продолжать свой ход по жизни.  Не закатит Эрлик для него солнце, не погаснут в небе звезды. Священный для всех алтайских сеоков можжевельник  не раз разотрется пусть не твердыми уже пальцами и совершится ритуал окуривания жилища, изгоняя злых шулмусов и привлекая светлых духов в его аил. Он посидит немного, повспоминает, проживет еще раз жизнь. Потревожат его мозг давно ушедшие времена. Это так приятно на родовой горе. Сюда давно никто не ходит. Он один тревожит ее  своим присутствием, рассказывает здесь родовым духам о происходящем в их селении.
Сколько прошло времени сказать сложно, он терял ощущения реальности, проваливаясь в беспамятство и вновь выныривая из него. Как частица самой природы он ощущал нужность до поры до времени в этом мире, словно жизнь не отпускала его для какой-то надобности. Ведь она создал Амыра, наполнила жизнью как сосуд. Наполнила душу добрыми силами и шулмусами*, ведущими в нем постоянную борьбу: кто - кого. Не раз приходило отчаяние в его душу и желание расстаться с белым светом, но выживал наперекор всем трудностям.

   Организм сопротивлялся предложенному сегодня исходу, пытался выжить и найти выход из затруднительного положения. Независимо от хозяина! Борьба за выживание – особая история всего человечества, рода и его самого. Потому и обелились закрытые веки дневным светом, просвечивает через ресницы, кожу яркие лучи солнца. Амыр привык решать все сам. Решать и выносить решения. Сегодня что-то не получалось, в его жизненной практике произошел сбой…

   Осознание обстановки трудно приходило в голову мальчишки. Как теперь жить, коли не с кем и не для кого. Ночь, глаза смотрят в открытый люк, охрана перестала закрывать, не опасается побега. Видимо уплыли довольно далеко от обжитых мест и все поселенцы поняли окончательно, что шутки плохи с большой рекой и с болотами, лежащими по ее берегам. Захотелось выйти на палубу, разбудить своими шагами охрану, изобразить побег, чтобы пуля бдительного часового на вылет прошила тело. И… в воду, до самой глубины!

   Звезды смотрели на его мучения и моргали в черноте бездонного мира. Не спит и думает обо всем? Кругом в дреме такие же измученные люди. Тяжелое дыхание, стоны. Режет глаза едкий запах хлорки. В последнее время случаи смертей увеличились, болезнь принялась бродить в этой толпе человеческих отбросов, каковыми их считали сопровождавшие люди. И все в трюме, особенно туалет, было засыпано толстым слоем этого едкого порошка. От влаги он выделял газ отвратительного запаха и вредной едкости. Люди уходили из жизни, тяжело дыша, и оставались с просветленными лицами, как освобожденные от последующих испытаний. С остановками на островах пришла еще одна напасть: таежный гнус. Мошка приходила в трюм с похоронщиками, затаивалась в щелях и, быстро размножаясь, поедом ела людей. От кровососущих насекомых спасения совсем не находилось. Укрывались с головой на сон, но от духоты сбрасывали во сне тряпки и под утро чесали лица, руки и ноги. В кровь! Вскоре с опухшими лицами напоминали сильно пьющих людей. Спасала вода, которой умывались, но и она была в строго ограниченном количестве.

   Амыр попробовал подняться и сразу почувствовал тяжелую руку товарища, прижимающего к постели и тихий шепот: «Уйукта уулчак, спи мальчик». Стало спокойно под защитой этой руки и тихого разговора на родном языке. Нехорошие мысли улетучились, звезды продолжали расцвечивать небо. Где-то там наверху невидимая из трюма – Полярная звезда. След от кола, вбитого в небо Кудаем, когда он мирил поссорившихся братьев богатырей. Он обязательно станет сильным и выживет.

   Чувствовалось окончание пути. Остались позади острова с ушедшими людьми, смерть забрала свою тяжелую дань. Оставшимся, перед неизвестностью делалось муторно в душе и страшно от грядущих событий. Трюм принимался давно состоявшейся действительностью, к которой привыкли и переносили довольно спокойно. В один из последних дней на барже троица засиделась за разговором. Принялись делиться воспоминаниями, какими путями оказались в числе переселенцев. Иван, крепкий молодой мужчина  тридцати лет,  в сердцах постукивал по колену кулаком и с обидой выговаривал.

   Село кержачье приняло его, с соседней деревни в работники. Иван рос с матерью без отца, присмотрел невесту, но поскольку требовалось сразу становиться на ноги – нужны деньги. И он по совету знакомых отправился в поселение староверов. Новая власть присматривалась к этой категории людей, но жестких мер не  принимала. Село богатое. Трудно приживаться в новом селении, да еще со странностями в жизненном обустройстве. Многие законы и обычаи непонятны окружающим. С ними трудно смириться, но приходилось принимать. Хозяин относился к нему благосклонно, платил исправно, чувствовалось – деньги есть.

   Одной ночью нагрянули вдруг люди с оружием, устроили обыск в доме, семью выгнали во двор. Так и стояли с тем, что успели схватить со сна. Кто-то в одном исподнем, другие успели накинуть на себя какие-то тряпки. Все бы обошлось, да Ивана понятым обозначили, стоял он и наблюдал, как обыск проходит в хозяйстве. Больше не обыскивали, а пакостили. Один из приезжих ножом принялся вспарывать кули с прошлогодним урожаем кедрового ореха, обосновывая тем, что в мешках оружие спрятано.  Бросился хозяйский мальчонка защищать свое, жалко труда затраченного,- сам по кедрам лазил, шишку бил. А караульщик, вроде и без злобы, ударил прикладом в спину. Малец упал в грязь, закрутился от боли.

   Не сдержался Иван, на защиту встал. Что же такое творится, малого за что? Несильно показалось, ударил в лоб охранника, тот упал рядом и встать не в силах, ползает в луже. Крик, гам поднялся, Иван стоит и в руках ружье держит, подхватил ненароком. А вся свора на него оружие направила, кричит в голос. Сзади какой-то подлюка подкрался и ударил в затылок. Очнулся  связанный на телеге.

   Так и превратился в пособника кулакам. Да какие кулаки? Работящие люди, от зари до заката трудились рук не покладая всей семьей. Дальше все по накатанному - побили несколько раз на допросах, Иван в толк не мог взять за что, и определили на поселение.

   Вертлявый мужичонка, лысый с ощипанной бороденкой. Вечно сующий свой сизый картошкой нос во все разговоры, хохотнул

- Почто за ружье- то схватился? Тебе какая разница, что твоего хозяина за шиворот взяли? Смотрел бы, а там и поживился. Давно на печке с молодухой лежал бы.

- Так и сам не почуял, как ружье подхватил.  Обидно за семью, за детей. Орех вообще не причем. Опять же мальчишку ударил здоровый бугай.

   Аржан – старик алтаец, взявший негласное шефство над Амыром, долго подыскивал слова, чтобы рассказать свою историю. Он задумался, глядел куда-то вдаль сквозь слушающих, и речь его полилась, как напев. Не дать кайчи** рассказы ведет. Отрывистыми словами, выталкивая из горла и подбирая трудно даваемые ему русские слова. Сбиваясь на горловое пение. Глаза слезились, старый, давно не помнит, сколько лет живет. Дед окунулся в атмосферу своих воспоминаний, представляя перед собой охотничий костер и разглядывая вдалеке белоснежные шапки вершин. Вершин, которые остались далеко позади вместе с родными горами, реками и водопадами, лугами полными табунов полудиких необъезженных лошадей.

   От любви к лошадям и пострадал старый алтаец. Что лошадь для человека из кочевого народа? Это  товарищ,  спаситель и друг. Пища и одежда. Ритуальное животное. Сама жизнь. Позапрошлый год голодный выдался. Солнце сожгло траву, кони в зиму вынужденно перешли на кустарники и деревья. Объели ветки на высоту  роста, соревнуясь с лосями. Выжить любая скотина стремится. Травы под снегом совсем не осталось. Истощал к весне представитель табунов, дошел до худобы страшной. Заканчивалась весна, и люди радовались, скоро с летним теплом поднимут коней на альпийские луга, там, на свежей траве бока нагуляют. Да только загорелось начальству передать лошадей в другую область, там падеж скота случился, а весенние работы не ждут. Порешили отправлять, да толком не довели решение свое к исполнению.

   Приехали в селение и принялись решать вопросы, не советуясь с людьми. Аржан долго слушал препирательства руководства, отошел незаметно в сторону и  - на конюшню, жалея лошадей. Привычно сел в седло, уповая на то, что скотину кормить нужно и ей не до споров, повел табун в горы. Приезжие начальники от удивления и слова вымолвить не смогли, сказать ничего, не решились. Только через два дня на альпийские луга поднялись люди вооруженные карабинами, арестовали табунщика. Хорошо подпаска не тронули, а деда увезли в город. Представили дело так, что враг выискался, решение местных властей не выполнил. Похитил табуны, увел. Долго держали в тюрьме, не могли придумать, что со старым делать. Так год прошел в разбирательствах. Да и кто особо разбирался? Вроде и вины нет – хотел как лучше.
Дали поселение, чтобы с глаз долой. Вот и оказался старый Аржан в непривычной для себя обстановке. Хоть и говорили – малые народности не трогать, не отправлять на поселение в другие места. Да где там. Исключения во всяком деле надумают.
Замолчал дед, словно песня кончилась. Не верилось в такое происшествие. Да как не верить? Коли он перед тобой сидит и, щурясь, приглядывается к собеседникам.
 Говорят, духи в горах поют - судьбу предсказывают, только слышать, их дано
   шаману. Остальные не понимают и не видят. А здесь все слышат, только в толк взять не в состоянии.

   Заурчал буксир иначе, чем при сплаве. Видно к берегу потянул баржу, вскоре, как доказательство, днище ее по песку зашуршало, запело. Еще неизвестно какая песня приготовлена, а радостнее на душе. Хоть какие-то изменения предвидятся. Вскоре и команду подали: «С вещами на выход. Поживей!». И привычно полетели зуботычины направо и налево, как еще народ русский в неизвестное место подгонять и направлять. Вся разгрузка заняла минут двадцать, по истечении этого времени поселенцы стояли на заболоченном берегу, перед ними на узкой полоске песка свалено в кучу несколько мешков муки, инструмент: пила, пара топоров и несколько лопат. Скарб какой-никакой: котлы, пару мотков проволоки, инструмент для огорода. На палубу вышел уполномоченный, гордо подперев бочину у арбузного вида живота, и прочитал короткую речь о возможности исправить свое поведение трудом и успехами во имя Советской власти

- Старшего сами выберете, не маленькие. Время не тяните, лето здесь в Сибири короткое, скоро зима придет и спросит за все.

   Говорил еще что-то длинно и заучено, а народ, особливо мужики, все мрачнее становились, понимая,  на что их обрекла власть. Вновь заработал пароходик, отводя баржу от берега. Как по команде завыли бабы, словно по покойнику, понимали, к чему приведет такая организация поселения на новых местах. Попытались мужики объяснить, мол, инструмента мало. Да что объяснять, коли все решено и баржа отвалила от берега да пошла на середину реки. В панике забегал плюгавый мужичок, вертлявый и острый на язык, затем бросился в воду и поплыл за транспортом. Только с баржи охрана  дали пару выстрелов, отогнали. И пока народ ошарашенный стоял, не зная, что предпринять, дымок уж скрылся за поворотом реки.

   Им, поселенцам, еще предстояло узнать местность и понять, что их поселили в болото, раскинувшееся без конца и без края. Топи уходили за горизонт, в зоне видимости – ни одного дымка, видимо жилья рядом нет. Перед народом, сбившимся в отдельные кучки, спокойной мутной от половодья водой блестела река в лучах заходящего солнца. Закат запутался в облысевших от болотной жизни ельниках. Ни горки, ни бугорка – надо же Господу создать такое плоское место. В прохладе вечера, не обращая внимания, на низкую температуру скапливался гнус. Знакомство с ним у  поселенцев продолжалось, первую таежную песню он уже исполнял. Детки прятали лица в подолы к матерям, те привычно подвязали платки на лоб, под самые глаза и перехватив внизу узлом рот и нос. Мужики смачно хлопали себя по лысинам, по шеям и в промежутках между ударами прятали руки в рукава.

Шулмусы - злые духи
Кайчи - рассказчик