История одного заикания

История одного заикания, или как мальчик самостоятельно избавился от этого недуга после безуспешных попыток логопедов и врачей


Французские булки

Двор, где жил Гриша, находился в центре Сухума и был по размерам с теннисный корт. Почему именно такой? Уже позже Гриша разметил его под теннисную площадку, но для этого нужно было срубить несколько деревьев, что ему делать запретили.

Во дворе стояли три дома. В каменном двух­этаж­ном под черепичной крышей жила тетя Гриши, старшая сестра его отца, со своим супругом. В отштукатуренном флигеле под железной крышей жил Гриша с родителями, и был во дворе еще совсем небольшой домик с крышей из рубероида — в нем жила пожилая супружеская пара.

Гриша с матерью возвращались из столицы домой на поезде. Ему очень хотелось на море, тем более что плавать он уже научился. В Москву они ездили лечить Гришу от заикания. Грише было уже восемь лет.

Заикание у Гриши появилось, когда ему было около пяти лет. Он стоял у калитки, ведущей со двора на улицу, где его тетя разговаривала с соседями.

Тетя решила, что пора приучать мальчика к самостоятельности, дала ему денег и сказала, чтобы он подошел к ларьку на углу квартала и купил три булки. Гриша ходил в магазины только со взрослыми и самостоятельно еще ничего не покупал. Деньги он видел, но считать их не умел.

Тетя ему объяснила:

—;Положишь эти монеты на прилавок и скажешь: «Дайте мне, пожалуйста, три французские булки». Продавец тебе их и даст. Это и называется — «по-ку-пать».

Соседи стояли и наблюдали. Затем стали принимать участие в уговорах. Они тоже считали, что чем ребенок скорее повзрослеет, тем ему будет легче в жизни.

Гриша пошел и положил деньги на прилавок, внутрь ларька из-за своего роста он не мог заглянуть. Только продавец ему булок не дал, а о чем-то спросил, и Гриша никак не мог понять, что говорит этот усатый дядя. Гриша растерялся, но еще раз попросил булки. Продавец стал опять говорить что-то непонятное, но доброжелательно.

Продавец говорил с Гришей на грузинском языке и, возможно, спрашивал, какие именно булки, или кто его послал. Гриша заплакал и без булок бросился мимо тети и соседей в калитку и к себе в дом.

На следующий день тетя отловила Гришу, когда он играл в песочек, взяла за руку и повела к ларьку. Нужно было довести дело до логического конца и научить Гришу покупать. Тетя дала ему в руки деньги и сказала, чтобы он купил три булки, и Гриша, заикаясь, попросил. В присутствии тети три злополучные французские булки он получил, но с тех пор уже стал слегка запинаться.

В первые дни на это не обратили внимания, но затем заикание стало уже явным.

Гришу первым делом повели в детскую поликлинику к врачу ухо-горло-носу. Врач осмотрел Гришу и сказал, что все у него в норме и нужно идти к невро­патологу, а логопеда в нашем городе нет.

Подошла главврач поликлиники, обрусевшая француженка, седая статная женщина в очках. Она посоветовала Грише индивидуальный щадящий режим, не рекомендовала заниматься в будущем такими видами спорта, как бокс или футбол, обтираться прохладной губкой по утрам и петь, так как якобы при пении заикание исчезает.

—;А под щадящим режимом что имеется в виду? — поинтересовалась мать Гриши.

—;Это значит, что мальчика нельзя, например, щекотать до истерики, — пояснила француженка.

Мать повела Гришу к невропатологу. Гриша попрыгал на правой ноге, затем на левой и с закрытыми глазами достал пальцем до кончика носа. Врач спросил у матери, есть ли дома собака, и она ответила, что даже две. Врач спросил, часто ли собаки бросаются на людей. Мать ответила, что они только лают.

—;А чужие собаки заходят к вам во двор и грызутся с вашими? — поинтересовался врач.

—;Да, такое бывает, — ответила мать.

—;И мальчик, конечно, это видел, — заключил врач и поставил диагноз: «Логоневроз в результате психоэмоционального стресса» (больной испугался собак и после этого стал заикаться).

При заикании почему-то часто валят вину на собак, а не на людей.

Врач порекомендовал ехать лечиться в другой город, но можно еще и подождать:

—;Мальчик пока не понимает, что заикание ему мешает, правда, будут дразнить, но когда повзрослеет и с девушками станет знакомиться, вот тогда и захочет излечиться — появится у него действенный стимул.

Родители не стали ждать, когда Гриша начнет знакомиться с девушками, и стали узнавать, куда можно повезти мальчика, но ехать пока не пришлось — в Сухум приехал гипнотизер, который лечил почти от всех болезней, в том числе и от заикания.

Утром Гришу повели на запись в городскую филармонию, в которой гипнотизер должен был выступать вечером. Здесь уже собирались люди, некоторые были с детьми. У служебного входа в филармонию под кипарисами стояло несколько лавочек, тут велено было ждать гипнотизера. Наконец он вышел и разъяснил, что вечером со сцены каждый громко должен объявить о своем недуге, и он на глазах у переполненного зала от этого недуга избавит.

Некоторые поинтересовались, во сколько это обойдется. Гипнотизер объяснил, что нужно только купить билеты, но когда больные почувствуют значительное улучшение, с ними необходимо поработать еще несколько дней и это разговор уже особый, но оплата все равно будет не дороже денег. Настоящая фамилия гипнотизера была Касторкин, но затем он взял более звучную сценическую фамилию Кастелано.

Вечером перед тем, как выйти на сцену, люди из зала смотрели на блестящую обратную сторону ручных часов гипнотизера, которые он держал высоко в руке.

Гипнотизер считал до десяти очень медленно, и желающие зрители сомкнули пальцы рук у себя на затылке. Некоторые под влиянием внушения не могли разнять пальцы и гипнотизер вызывал их на сцену. Гриша вышел с двумя мальчиками и одной девочкой, которые тоже заикались.

Были на сцене и несколько молодых женщин, которые жаловались на плохую память. Одной из них гипнотизер предложил выпить стакан воды и когда она это сделала, он объявил, что это керосин, и женщина, ко всеобщему удовольствию зала, стала плеваться.

Гипнотизер устранил заикание у Гриши ровно на три дня, а затем он покинул Сухум.

Родители решили повезти Гришу в Харьков, где практиковал известный специалист по заиканию Дубровский. С каждым заикающимся этот врач предварительно беседовал и объяснял, что будет воздействовать императивным внушением.

В его методе был определенный театральный эффект. В положенное время Дубровский на сцене не появлялся, и это делалось преднамеренно, чтобы создалось напряженное ожидание.

Затем с пятнадцатиминутным опозданием на сцену врывался бодрый сухопарый старик с седыми волосами и в развевающемся белом халате.

Это был фанатик, убежденный в правильности и неоспоримости своего метода, но он вылечил заикание у Гриши ровно на неделю.

Некоторые из знакомых посоветовали обратиться к знахарю, который жил в глухом горном селе. Рассказывали, что он излечивает различные недуги и, в частности, заикание следующим образом: знахарь корчится, завывает, задыхается, дрожит от судорог, заикается и таким образом высвобождает человека — берет заикание на себя.

Иные доброжелатели утверждали, что если на человека посмотрит бекас, то все недуги, и не только заикание, перейдут на эту птицу.

Еще советовали поехать в Сергиев Посад, где есть священник, который изгоняет бесов, а заикание есть не что иное, как сидящий в человеке бес-пересмешник. Родители Гриши не воспользовались этими советами.

Отец Гриши работал агрономом на субтропической опытной станции. Мать была учителем географии.

Гришу отдали в ближайшую к дому школу. Мать работала на другом конце города, и Гришу решили туда не определять, чтобы избежать излишней и постоянной опеки ее коллег.

Затем Гришу свозили в Москву, а пока его обтирали холодной губкой, а с семи лет стали водить в бассейн.


По обычаю отца Улисса

Но был еще один случай, который также мог вызвать заикание, и он произошел почти одновременно с французскими булками.

В маленьком домике с крышей из рубероида жил пожилой сосед Пульезо вместе со своей супругой. Видимо, его предки в свое время переселились из итальянского региона Апулия, население которого называется пульезцами. Ранее он жил в Новороссийске и был близко знаком с писателем Николаем Островским.

По утверждениям соседа и его супруги — добрейшей женщины Зинаиды Акимовны, роман писателя «Рожденные бурей», который лег в основу другого, классического в советской литературе «Как закалялась сталь», первоначально существовал в очень сыром виде, но благодаря кропотливой и усердной работе Пульезо был завершен. Когда эта рукопись в единственном экземпляре потерялась при пересылке в редакцию, то Пульезо помог автору в 1928 году ее восстановить.

Сосед как в некотором роде литератор описал случай, произошедший с Гришей:

Инжир

Я там присутствовал случайно,
Чему свидетелем и стал:
Через забор от соседей
Низко свисала ветка инжира.
Дерево тоже такое
У Гриши росло во дворе,
Но соседское было вкуснее.
Гриша с приятелем рвали плоды —
Набивали карманы.
Это с террасы увидела злобная Гришина тетя —
Старая с юности — душу морщины изъели.
«Мальчик в вора превратится —
Не будет соседям покоя.
Прежде всего он, однако, родню обворует!» —
Вскликнула тетя.
Красть у нее очень много что было.
Гришин приятель
Стремглав устремился в пенаты родные.
Тетя с подносом пред Гришей стоит у инжира.
 «То, что украл, ты немедленно
Должен вернуть с покаяньем.
Вынь на поднос все плоды,
Отнесем их соседям».
Скажешь: «Нечаянно украл,
А теперь — это вам возвращаю.
Меня извините!»
Можно к соседям из сада в калитку, но тетя
Гришу-вора через улицу вводит
В парадные двери,
Чтоб покаянье торжественней было.
Но у соседей в то время семья вся была на работе,
Только глухая хозяйка-старуха готовила пищу.
Гриша поднос свой ей на руки сунул
И произнес, что ворованный это подарок.
Трудно старухе понять и расслышать, откуда
Этот инжир и зачем это Гриша стал воровать,
Что и так пропадает на ветках и падает в землю,
Гниет — собирать никому неохота.
Ведь пастилу и варенье уже наварили —
Инжиром объелись.
Тетя втолковывать стала,
Что дело совсем не в инжире,
А в воспитании Гриши.
Старуха тогда ужаснулась,
Что если дальше пойдет так, то мальчик
Тюрьмы не минует, а после
Вотчиной Гриши округа вся станет
И прежде соседи.
Гришу с подносом поставили в зале,
И чтобы глухая хозяйка могла разобрать,
Прокричать покаянье:
 «После инжира я красть ничего не намерен.
В этом даю обещанье родным и соседям!»
Только у Гриши нескладно совсем
Это все получалось.
Трижды пытался воскликнуть он фразу,
Но голосом тихим и все запинался,
Пока не умолк и заплакал.

—;С десяти лет уже судят! — назидательно объясняла тетя.

На самом деле это было не так, но десятилетием ранее, до рождения Гриши, в нашей стране с двенадцати лет расстреливали.

Об этой истории с инжиром и профилактике воровства родители Гриши не знали.

Одну из своих шампанских яблонь, росших во дворе, тетя подарила Грише, и это означало, что он может, не дожидаясь созревания плодов, лезть на дерево и есть их еще зелеными. С другими деревьями так поступать было запрещено.

В Древней Греции существовал обычай дарить деревья. Лаэрт, отец Одиссея (Улисса), подарил сыну десять яблонь, тринадцать груш, сорок смоковниц и обещал еще подарить пятьдесят виноградных лоз. Гришина тетя принадлежала к зажиточной, но все же не царской семье, и подарок Грише ограничился всего лишь одной яблоней.

Тетя считала, что заикание у Гриши сродни икоте и вызвано засорением желудка: Гриша очень любит халву, отчего и происходит засорение, и лечить его нужно касторкой. И тетя, чтобы не было так противно, размешивала касторку в кофе, зажимала Грише нос и выливала эту смесь ему в рот. Так проделывала она не один раз, но только тогда, когда Гриша забегал к ней в дом. Самой приходить в дом к брату с касторкой она не решалась. Гриша потом долгие годы не мог не только пить кофе, но и переносить его запах.

Отвращения к халве тетя добилась следующим рассказом:

—;Ты знаешь, как ее делают? — спросила она Гришу.

Он, естественно, не знал, и тетя объяснила:

—;Сидят женщины за длинным столом, и перед каждой из них миски с семечками и сахаром и пустая миска. Женщина набирает в рот сахар и семечки, тщательно пережевывает и выплевывает все это в пустую миску. Затем миски от всех женщин собирают, прессуют содержимое и в магазин. Это и есть твоя халва.


Лучше прожить немного…

Муж тети, то есть дядя Гриши, часто ходил по двору с озабоченным видом. «Что-то надо делать, что-то надо делать». Это была его любимая фраза. У тети было другое ежевечернее выражение:

—;Вот еще один день прошел, и на день меньше осталось жить, — с сожалением произносила она.

Вроде все было логично, но что-то Гришу смущало. Он спросил отца, так ли это на самом деле. Отец ответил, что, безусловно, не так.

Спустя много лет Гриша прочитал в самой мудрой книге, что день может тянуться и как тысяча лет.

Дядя происходил из состоятельной семьи. Его отец имел процветающее колбасное предприятие и купил сыну автомобиль. Это было еще до Первой мировой войны.

В Сухуме дядя возглавлял автомобильную артель, которая перевозила грузы, пассажиров и занималась ремонтом. Во время Великой Отечественной войны в городе было всего два грузовика: на одном, государственном, развозили хлеб, а другой принадлежал артели дяди. На фронт его не взяли, так как ладонь правой руки у него была изувечена при автомобильном ремонте.

Дядя был механик от бога. На глазах у Гриши он переделал многое: переставил мотор с «Мерседеса» на «Опель-Адмирал», на «Мерседес» поставил мотор от грузовика «Газ-51», заменил карданный вал на «Форде-Опеле».

Кузова машин были крепкие — железо чуть ли не в палец толщиной, а моторы и узлы изнашивались быстрее. Вместо сломанного карданного вала дядя поставил особо прочный металлический узкий столб от Индо-Европейского телеграфа с клеймом «Siemens Brothers».

В Сухуме до революции была английская станция этого телеграфа, который проходил по берегу Черного моря из Европы, а затем дальше через Персию в Калькутту. Если столб стоял на чьей-либо собственной земле, то телеграф выплачивал ее владельцу некую сумму.

У англичанина, директора телеграфной станции, был дом на горе, построенный в стиле псевдоготики. Рядом находилась и сама станция. Затем в ней разместилась одна из городских школ.

В 1919 году в Сухум прибыла английская эскадра. По этому случаю англичанин устроил прием для морских офицеров. После гражданской войны англичанину припомнили его прием для врагов советской власти и арестовали. Телеграф перестал существовать.

Один состоятельный горожанин по фамилии Горгобиани решил построить себе такой же дом, как у англичанина. Копию этого дома, чуть уменьшенную, он построил на горе чуть повыше. В 1937 году ему припомнили историю проекта дома и отправили вслед за англичанином.

Однажды дядя решил поднять повыше второй этаж своего и без того высокого дома. Он вставил в каменную кладку под балки, держащие второй этаж, рельсы и стал поднимать их вагонным домкратом. Домкрат этот у него имелся, когда железной дороги до Сухума еще и в помине не было.

На втором этаже перестали открываться двери, так как рамы перекосило. На следующую ночь дядю хватил удар. Парализовало левую половину тела, в таких случаях речь не отнимается, и он смог произнести: «Нужен еще один домкрат».

Он так полностью и не отошел от паралича и передвигался с большим трудом. Тетя, которая не работала всю свою жизнь, погрузилась теперь в тяжкий уход за больным, и это продолжалось девятнадцать лет вплоть до его смерти.

Видимо, нарушение кровообращения в мозгу у дяди началось еще за несколько дней до удара, когда он решил поднимать дом.

Еще при своем здравии дядя иногда говорил Грише: «Лучше прожить немного и хорошо, чем долго, но бедно». Гриша понимал, что вторая часть фразы относилась к его родителям.

Гриша приходил домой и это повторял. Он не то чтобы доносил, просто хотел узнать, так ли это. Вроде бы в этих словах тоже была правда.

Дядя подолгу лежал, а отец Гриши приходил переворачивать его с боку на бок, чтобы не было пролежней, так как одной тете это было не под силу.

Отец напомнил Грише слова о том, что лучше прожить немного, но хорошо.

—;А видишь, как может получиться на самом деле? Кто бы мог подумать, предположить?! — произнес отец с искренним сочувствием.


Доска Сегена

Мать повезла Гришу в Москву. Они остановились у родственников на Дорогомиловской заставе. Только что закончили в этом месте строительство первого подземного перехода в столице.

Почти у всех жителей нашей страны есть в Мос­кве если не родственники, то знакомые, у которых можно остановиться. Сегодня восьмая часть России живет в Москве и Московской области, а в то время и страна была больше и в столице жителей меньше, но все равно было к кому приехать.

В столице разузнали, что в Педагогическом институте на дефектологическом факультете в районе ВДНХ работает медико-педагогическая консультация и там принимает Жмуркин — один из ведущих специалистов по заиканию, и мать повела к нему Гришу.

На консультации также присутствовал старенький профессор-невролог — бывший ученик академика Павлова.

Им пришлось подождать. В этот день осматривали еще нескольких подростков. Один был лет тринадцати из Москвы, и привела его бабушка тайком от родителей.

Однажды утром этот мальчик проснулся и заговорил на непонятном языке. Иногда он понимал обращенную к нему речь, иногда нет, и это касалось в основном уроков и школы. Отвечал же мальчик всегда непонятными словами.

В семью зачастили журналисты и лингвисты. Последние сошлись во мнении, что у мальчика взыграли древние гены и он заговорил на древнем языке, но не сошлись во мнениях, какой это именно язык. Одни считали, что это диалект хазарского, другие, что шумерский язык, но мальчик еще говорил вроде бы и на старофранцузском.

Родителям мальчика и ему самому льстило такое внимание и набирающая оборот известность, а истеричная мать находила эмоциональный выход в постоянном обсуждении этой таинственной и привлекательной проблемы.

Лингвисты показали мальчику еще не расшифрованную клинопись, и мальчик без труда ее разобрал. Правда, содержание он объяснил жестами, но ученые были довольны — они делали пометки, которые могли лечь в основу дальнейшего прочтения.

Над клинописью мальчик стал грызть кусковой сахар, и ученые не сомневались, что в манускрипте речь идет о выращивании сахарного тростника.

Судя по всему, эта лингвистическая свистопляска должна была еще не скоро закончиться, а мальчику предстояло окончить среднюю школу, которую он попросту уже не посещал.

Некоторые богомольные люди объясняли, что мальчика осенил Святой Дух, так как и апостолы заговорили на языках, которых ранее не знали.

Бабушка чутьем понимала, что дело тут не совсем ладно, и привела мальчика на консультацию.

Мальчика раздели, осмотрели, не нашли никаких признаков атавизма и спросили, как его зовут.

—;Хезар, — ответил он.

—;Значит ты понимаешь, что мы спрашиваем? — спросил профессор.

—;Пердети, — опять ответил мальчик.

—;Вот, вот, — вмешалась бабушка, — именно это слово специалисты по санскриту признали за свое.

—;А что оно означает на санскрите? — спросил профессор.

—;То же, что и в русском. Корень один, как пояснили нам ученые, — индоевропейский. Он его часто употребляет. Кстати, он может еще и на старофранцузском, — сообщила бабушка.

И мальчик произнес:

—;Марилёнжне панастеляпасе (укр. «Мария лён жне, Панас теля пасе», рус. «Мария лён жнёт, Панас телят пасёт».)

У нас в Петрограде, — рассказал старый профессор, — было два случая: один мальчик с утра начал лаять по-собачьи, а другой выть по-волчьи, и все для того, чтобы не ходить в школу и блаженствовать дома. Мы их сразу же вернули в прежнее состояние по методу академика Павлова условным рефлексом на еду: день не кормили, пищу показывали издали, и они признались и повинились в своем лукавстве. Я вам вот что посоветую, — профессор обратился к бабушке, — выпороть его хорошенько, хоть это и непедагогично, и он уже большой. Понимает ведь, что я говорю, — и профессор указал на озабоченное лицо мальчика. — Дадим направление в школу глухонемых, так он сразу заговорит на родном языке.

Но мальчика вовремя так и не выпороли, а продолжали выставлять напоказ. Ученые продолжали лелеять это лингвистическое чудо, а родители проследили свою глубокую родословную: мать — от амазонок, отец — от хазар. Бабушка, мать матери мальчика, правда, утверждала, что вся их древняя родня не жила нигде, кроме Вологодской губернии, а отец мальчика — из хохлов, но такие обыденные сведения ни лингвистов, ни журналистов не интересовали.

Сам мальчик почувствовал вкус блаженства бездействия и через несколько лет, став юношей, начал выпивать. Его приглашали на различные презентации и таскали по вечеринкам. Постоянное общение с интеллектуалами заменило ему школу. Он хоть и не желал разговаривать, все же вникал в смысл бесед. Однажды после нескольких дней попоек и во время очередной он уже не смог себя контролировать — его наконец прорвало, и он вновь заговорил на родном языке и теперь уже навсегда, к глубокому разочарованию родителей и пестующих его лжеученых.

Другого мальчика привезли из Прибалтики. Это был маленький изобретатель, поглощенный своими фантазиями. Местные врачи определили его одержимость как шизофрению, и чертежи мальчика рассматривали как навязчивую идею и прописали транквилизаторы и стационар.

Два последних года мальчик уговаривал родителей свозить его в Москву посмотреть Планетарий, так как в их краях такого не было. Родители повезли мальчика и решили заодно посоветоваться со столичными специалистами и захватили один из его рисунков.

—;Рисует все время примерно такие вещи, находит в этом удовольствие и больше ничем заниматься не хочет, измучились с ним учителя. Собственно говоря, инициатива лечения исходит от них, — объяснили родители.

Сам мальчик выглядел очень милым и послушным.

—;Для чего ты это рисуешь? — поинтересовался профессор.

—;Когда вырасту, то хочу такое сделать, — ответил мальчик.

—;А сейчас не хочешь? — опять спросил профессор.

—;Не из чего, нет деталей, — объяснил мальчик.

—;А если будут? — поинтересовался профессор.

Мальчик кивнул головой.

—;Так дайте ему эти детали и инструменты, и пусть занимается и никаких больниц! Если надоест — бросит, не надоест — станет хорошим инженером, — посоветовал профессор.

—;А как же школа? — задали вопрос родители.

—;Дадим рекомендацию, чтобы перевели на индивидуальный график учебы, — пояснил профессор.

Затем наступила очередь Гриши.

Вначале его осмотрел профессор. Мать Гриши сообщила про Харьков, на что ученик Павлова ответил, что там до войны (в то время Харьков являлся столицей Украины) была Академия психотерапии, но затем ее прикрыли, а Дубровский — это лишь отголосок той академии.

Ученик Павлова попросил Гришу высунуть язык, затем повернуть его в левую сторону и в правую. Он сообщил, что по языку, как ни по какому другому органу, можно судить о повреждениях центральной нервной системы. Профессор констатировал отсутствие каких-либо органических повреждений головного мозга у Гриши.

Вынырнула откуда-то женщина в белом халате и спросила у матери Гриши:

—;Мальчик управляемый?

—;Что? — не поняла мать.

Женщина ничего не ответила и положила перед Гришей деревянную доску, в которой были углубления в виде квадратов, треугольников, кругов, высыпала на стол сами эти деревянные предметы и предложила Грише вставить их в соответствующее пазы, что он без труда сделал.

Женщина объяснила, что это доска Сегена и этот тест исключил у Гриши олигофрению.

—;Что? — опять не поняла мать.

—;Умственную отсталость, — пояснила женщина, и мать переспросила:

—;А что, бывают дети, у которых не получается с этой доской?

Ученик Павлова ответил, что у него в клинике был один олигофрен в глубокой степени, в идиотии, которого они два года учили вставлять ключ в замочную скважину, а он все время ключ прикладывал к отверстию плашмя, — так и не научился, и затем его перевели в дом инвалидов.

Ученик Павлова, когда беседовал или читал лекцию, всегда устремлял неподвижный взгляд в какую-нибудь точку на потолке. Так было и на сей раз.

Затем Гришей занялся Жмуркин. Это был сухощавый человек средних лет. Глаза у него были всегда широко открыты, и, казалась, он никогда не моргал и не жмурился.

Фамилии людей возникают из-за особенностей человека, вернее его предка, а иногда в противоположность этим качествам — в насмешку или с юмором.


Две груши

В прежние годы существовала педология (психология, экспериментальная педагогика), которая отчасти занималась детьми с дефектами в развитии. В 1920-х годах в Петрограде открылись высшие педологические курсы нормального и дефективного ребенка при психоневрологической академии, президентом которой был Бехтерев.

В 1930-х годах советская власть объявила педологию псевдонаукой и ее запретила, но количество детей с отклонениями в развитии не уменьшалось, и в начале 1960-х годов педологию опять разрешили под вывеской дефектологии.

Открыли в Москве и Ленинграде дефектологические факультеты с различными кафедрами, научно-
исследовательский институт, стал выходить специальный журнал, издали дефектологический словарь, куда часть терминов переписали из педагогики, а другую из медицины, и получилось принципиальное новшество.

Кинулись в дефектологию прожорливые полупрофессионалы из других областей и сразу стали защищать диссертации и постепенно девальвировали эту профессию.

К этому времени появились и психологи, которые раньше тоже были в загоне. В дефектологии они стали именоваться специальными психологами. Хлебом их не корми, а только дай исследовать обожаемую ими тему: волю, внимание и память умственно отсталых.

Один психолог для диссертации (а все исследования в дефектологии делаются только ради диссертации) изучал процесс рисования. Он подсчитывал, сколько раз умственно отсталый во время урока оторвет взгляд от бумаги и посмотрит на мяч, который рисует.

Несколько месяцев психолог ходил в спецшколы на уроки рисования и все считал количество взглядов умственно отсталых, но, в конце концов, запутался и сбился, потому что одни дети смотрели на мяч сто раз за урок, а другие всего один раз (нечего больше и рассматривать, если играть в него не дают), и эти дети провалили его эксперимент. Обычно, когда чистая наука не дается, то «ученые» переключаются на методику.

И этот психолог стал составлять методику преподавания рисования детям с умственной отсталостью средней степени, так называемым имбецилам.

По его методике первый год обучения завершался прикладыванием ладони ребенка к листу бумаги и обведением контура карандашом.

После второго года обучения ребенок должен был научиться раскрашивать телесным цветом эту ладонь.

Третий год обучения — обводить ладонь уже с растопыренными пальцами.

Четвертый год — раскрашивание ладони с растопыренными пальцами телесным цветом.

Далее рисование уже не имело смысла преподавать.

Группа у психолога состояла из двадцати детей — меньшее количество для диссертации брать нельзя, считается, что не объективно. Дети никак не хотели раскрашивать ладони телесным цветом, который им подсовывал психолог, а хватались за красные и синие карандаши.

Психолог занимался в основном тем, что чинил детям карандаши, которые они тут же опять ломали, но диссертацию он успешно защитил и заканчивалась она словами: «На последнем занятии по раскрашиванию растопыренной ладони я обратился к испытуемым со следующими словами: „То, что вы сделаете, будет для меня наилучшим подарком!“ Этим я хотел стимулировать их эмоциональное состояние, которое бы положительно повлияло на моторные функции. Все дети справились с заданием, кроме одного испытуемого, который преподнес мне в подарок обведенную на бумаге фиолетовую фигу, но эта незначительная погрешность не влияет на суть моего исследования».

Этот психолог не держал в руках книжки «Рисунки душевнобольных», вышедшей в 1926 году, и о тестах, об абстрактных пятнах исследователя Роршаха для анализа восприятия имел весьма смутное представление.

А одна молодая кандидат психологии быстро одокторилась, применив к умственно отсталым близнецовый метод. Она доказала, что между умственно отсталыми близнецами существует бо;льшая разница, нежели между обыкновенными, нормальными и привела убедительные аргументы: «Проиллюстрирую это на следующем живом примере: я разбросала на столе различные предметы, в том числе и груши, и сказала двум нормальным близнецам: „Где груши? Возьмите их!“ Они сразу отыскали и взяли по груше. Для умственно отсталых близнецов я тоже положила груши: одну большую, другую поменьше и дала команду одному из них взять грушу. Меня интересовало, какие у него потребности: взять бо;льшую или меньшую? Он взял бо;льшую. Затем я дала команду другому близнецу взять грушу, а он ухватил и потянул меня за левую грудь».

Эта псевдодокторша наук никогда не пила чая. Она заметила, что чай оставляет коричневатый налет на чашках: особенно это заметно на стенках стаканов, которые она регулярно не промывала. «То же самое и происходит с моими кишками, и там этот налет никак не смыть», — решила она и перестала впредь пить чай.

Английский язык эта новоиспеченная докторша знала весьма посредственно. Разве можно представить, чтобы дореволюционный профессор не знал как минимум греческий, латынь, немецкий и французский?! Даже выпускник гимназии был образованнее многих профессоров, получивших это звание при большевиках.

Взять хотя бы профессоров по истории СССР, экономике, научному коммунизму и некоторым другим общественным наукам. Их «научные» исследования — сплошное вранье, а в остальных сферах они невежественны. Такое уж было время.

Последним в нашей стране стал деградировать уголовный мир. Ранее вором в законе мог стать только тот, кто имел много «ходок», отдавал в «общак» и западло считавший барышничать. Ныне может им стать и женатый, и наркоман на свободе, занимающийся мелкими кражами, и барышник.


Великий Логофет

Один остроумный выдающийся физиолог так охарактеризовал научные потуги в психологии: «Путник идет по дороге. Видит избу. Из трубы идет дым. Он понимает, что дом обитаем, а сколько людей в нем живет, чем они занимаются, какую еду готовят у себя на печи, представления не имеет. Так психолог — и человеческий мозг».

Дефектология полагалась на доктрину одного из ее так называемых классиков (прежде чем стать классиком он писал театральные рецензии в гомельских газетах, а затем весьма пространно исследовал Шекспира), что у умственно отсталого есть некая зона ближайшего развития. Все последующие измышления в дефектологии нанизывались на данное разглагольствование, и эта наука стала напоминать длинную палку, которую несет на плече гость, возвращающийся с восточного пиршества: на палку добрые хозяева насадили дыню, из которой течет сок, несъеденный кусок мяса, рыбу, от которой удержалась лишь голова, и расплывшийся на солнце кусок халвы.

Однако этот газетчик был образованным и разносторонним человеком, чего никак нельзя сказать о его последователях, большая часть которых — приспособившиеся отъявленные паразиты. В основе ими создаваемой науки лежит плагиат, кальки из педагогики, лингвистики, заимствование методик и пособий. Это именно они сделали из дефектологии дефектную науку.

Но в те времена еще не было такого массового надувательства, как современные повсеместные психологические тренинги.

В таком наплыве на общество новоиспеченных дефектологов и психологов нет ничего удивительного. Когда у нас в стране якобы закончилась советская власть, то образовалось сразу двадцать тысяч вакансий в церквях, и кто пошел в священники? В большинстве своем люди, ранее к религии не имевшие никакого отношения. Они становились дьяконами, а затем уже заочно поступали в семинарии и академии.

Советская власть уничтожала религию, искусство, педологию, психологию и еще многое другое, и восстанавливалось это с грехом пополам.

Ради справедливости следует отметить, что в свое время была создана азбука жестов для глухих и открыт в столице Театр мимики и жеста, где играли глухонемые.

В США азбука жестов для глухонемых более размашистая и походит на дирижирование, а в бразильской азбуке глухих — жесты еще экспансивнее. Правильнее глухонемых называть только глухими, так как речь у них затруднена из-за отсутствия слуха.

В Сергиевом Посаде существует школа для слепоглухонемых, где добиваются выдающихся результатов по социальной адаптации таких детей.

Ранее их считали людьми-растениями: они только поглощали пищу и вырастали и не могли общаться с окружающими. Одно время директором школы был преданный этому делу человек в возрасте за девяносто лет. Однако все это лишь островки среди моря профанации.

Одна престарелая актриса, которой уже не было достойного места на сцене, тоже перешла в логопедство и занялась устранением заикания. Она издевалась над детьми, страдающими этим недугом, а заодно и над их родителями, которых тоже подвергала испытаниям.

Актриса предлагала произнести скороговорку, которую далеко не всякий логопед может произнести и тем более с первого раза: «Карл у Клары украл кораллы, а Клара у Карла украла кларнет. Если бы Карл у Клары не крал кораллы, то Клара у Карла не крала б кларнет». Или другую скороговорку: «Во дворе трава. На траве дрова». Сама актриса знала, как это произносить, не спотыкаясь: она образно и последовательно представляла действия, как Карл достает из шкатулки кораллы, а когда лежит пьяный, то Клара уходит от него с кларнетом. Если слова идут вслед за мысленными образами, то запинок не возникает. Бывшей актрисе легко было входить в образ Клары, так как она в свое время действительно унесла таким образом флейту. Произнесением этих скороговорок актриса демонстрировала свое превосходство и никчемность ребенка и его родителей в их же собственных глазах.

Многие ринулись заниматься излечением заикания, так как неизвестно кто пустил утку, в которую охотно поверили, что тем, кто найдет средство от рака, шизофрении и заикания, уже отложены целых три нобелевские премии.

Слово «логопед» к этому времени уже набрало силу, и оно толковалось как воспитатель речи.

В этот разгар логопедства на слуху было имя футболиста Геннадия Логофета, защитника и полузащитника московского «Спартака», игрока сборной страны, который с пенальти забил гол легендарному вратарю Льву Яшину.

Раньше в русском языке не было звука «ф». Говорили «Пилипп» вместо «Филипп». В греческом языке буква «;» — фита, или тета, является звуком глухим межзубным и произносится, как английское «th». Слова «логофет» и «логопед» произносятся одинаково через «;».

В Византии существовало высшее должностное лицо, которое называлось «Великий логофет». Он фактически исполнял обязанности премьер-министра и советника по всем основным вопросам. Эта должность распространилась по многим территориям вплоть до Бессарабии. Если бы и на Руси слово «логофет» вошло в употребление, то оно бы произносилось не иначе, как «логопед».

Термин «логофет» означал «исследователь причин». Со временем должность логофета деградировала. Логофетам было поручено собирать налоги, вести церковные дела и многое другое.

Прокопий Кесарийский пишет о логофетах как об одном из способов, с помощью которых Юстиниан разорял народ и обогащался сам: «Он поставил наиподлейших из всех людей, приказав им собирать как можно больше денег, причем те были хорошо осведомлены, что двенадцатая часть того, что они добудут, достанется им. Имя же им было дано логофеты». Логопеды.

Логопедические кабинеты стали открываться по всей стране. Один фотограф, который называл себя не иначе, как фотомастером, почувствовав поживу, срочно переквалифицировался в логопеда, и бывший спортсмен-велосипедист стал логопедистом.

«Вам нужен логопед!» стало раздаваться повсюду, где надо и где не надо, и особенно в последнем случае. Зачем нужен логопед, например, при дизартрии — стойком поражении нервной системы, при которой безоговорочно дают инвалидность? — Для вымогания денег.

Несуразицы встречались и в других областях: так, например, рентгенолог по грудной клетке стал ведущим экспертом в одном из центральных музеев страны — он просвечивал красочные слои и грунт старых картин, а директор передвижного зооцирка стал директором столичного Дома Кино. Правда при последнем назначении была соблюдена некая преемственность.


Эхо бездонного колодца

Жмуркин был редким исключением из числа новоиспеченных дефектологов и поборником истинного логопедства. Он поинтересовался у матери Гриши:

—;Есть ли у вас в Сухуме колодец?

—;У нас нет, а у соседей через улицу есть, но он хорошо огорожен, — поторопилась добавить она.

Жмуркин не отреагировал на ее последние слова и сообщил, что очень полезно заикающемуся кричать, склонившись в колодец:

—;Был в Америке заикающийся по фамилии Адамчик, который таким образом устранил свой недуг. Слыша свое эхо в колодце, человек может корректировать свою речь, и лучше это делать вашему мальчику по утрам, чтобы на весь день запастись хорошей речью. Это называется речевой гимнастикой, — пояснил Жмуркин и продолжал, — существует прибор на основе магнитофона, который называется «Эхо бездонного колодца», и он воспроизводит речь с отставанием в несколько секунд. Ваш мальчик говорит в микрофон и тут же слышит эхо своей речи и снова говорит и таким образом корректирует речь. Однако таких приборов было сделано несколько штук для эксперимента, и, хотя он прошел удачно, серийного выпуска пока еще нет.

Жмуркин посоветовал обратиться к частному мастеру и дал его адрес.

—;Только не перепутайте и не закажите аппарат «Эхо пещерного человека». Он предназначен для аффективных олигофренов, чтобы они пугались собственного голоса, — предупредил Жмуркин.

Также Жмуркин сообщил, что он организует летние лагеря для заикающихся подростков — коллектив заикающихся сам у себя может искоренить недуг, но на ближайшее лето такого лагеря, к сожалению, не планируется.

Видимо, логопедство последовало новшеству начала двадцатого века — созданию оркестра без дирижера, но если оркестр с дирижером может подготовить программу за пять репетиций, то без него на это потребуются все двадцать.

Еще Жмуркин упомянул об одном аппарате якобы для излечения заикания. Создал его некий Хем Земский. Это был уже матерый ученый олигофренопедагог, который переметнулся на устранение заикания, почувствовав там еще больший гешефт.

Он приехал в Москву из небольшого городка среди Пинских болот. В поселке Переделкино под столицей строили генеральские дачи. После Великой Отечественной войны туда вагонами вывозили антикварное добро из Германии. Хем устроился сметчиком на эту стройку и заочно закончил педагогический институт. Вскоре подоспела и дефектология, на которую он подсел.

Земский снабдил звуковоспринимающий аппарат раздражителем с электрическим током. Когда заикающийся говорил без запинок, аппарат бездействовал, но стоило споткнуться на каком-либо звуке, как человека в ногу било током. В следующий раз электрический разряд был сильнее, и бедного заикающегося так шарахало током, что он вскоре вообще умолкал.

Достоинством аппарата Земский считал то, что он дает объективный анализ речи. Правда, прибор бил током и в тех случаях, когда слоги повторялись, например: папа, мама, но это считалось незначительными издержками. Сам Земский декларировал: «Пусть заикающийся проявит свое истинное лицо!»

Это было любимое выражение Земского. Когда одного известного актера (и не одного) хватил паралич и ему перекосило всю физиономию, то Земский злорадно констатировал: «Теперь он показал свое истинное лицо!»

Жмуркин предупредил, что этим садистским прибором ни в коем случае не следует пользоваться.

Жмуркин успокоил мать Гриши, сказав, что заикание устранимо и просто не нужно на этом фиксировать внимание ребенка, что недуг происходит от обостренного анализа собственной речи.

Жмуркин привел пример с сороконожкой, которая свободно, легко бегала, но когда у нее спросили, какая нога следует за другой в каком порядке, то она задумалась и уже лежала, и не могла передвигаться. «Так и человеческая речь, — продолжал Жмуркин, — если мы будем думать о последовательности произносимых звуков, то не сможем выговорить ни слова, а заикающийся все время напрягается, ожидает звука, на котором он может споткнуться».

Жмуркин считал заикание вполне устранимым и ссылался на множество примеров, в частности, на английского короля Георга VI.

Жмуркин защитил диссертацию «История логопедства в первых манускриптах и до наших дней». Правда, он изучал манускрипты, которые были переведены на русский и отпечатаны гарнитурой таймс.

В диссертации Жмуркин упомянул пророка Моисея, который страдал дефектом речи, но Господь сподобил его, и когда он говорил перед огромной толпой, то это было внятно и красноречиво.

Был описан также и Демосфен. В диссертации Жмуркин привел выдержку из Плутарха: «Неясный, шепелявый выговор он одолевал, вкладывая в рот камешки, и так, читая на память отрывки из поэтов, голос укреплял бегом, разговором на крутых подъемах и тем, что, не переводя дыхания, произносил несколько стихов или какие-нибудь длинные фразы. Дома у него было большое зеркало, и перед ним он выполнял задания, которые сам себе ставил».

Жмуркин определил — это у Демосфена было заикание и предложил следующую рекомендацию: лучше в рот брать не камешки, а перепелиные яйца, чтобы не повредить зубы.

Жмуркин описал интересный случай образования в России семинарских фамилий. Многие из них давали по названию церковных праздников, по именам святых, а также и на латинской основе. Фамилия могла также отражать то или иное качество ученика. Так была введена в обиход фамилия Бальбуциновский, что в переводе с латыни означает «заика».

Также Жмуркин упомянул и об Иоанне Шанхайском: тот в детстве заикался, но когда подался в религию и стал чтецом, то заикание исчезло.

В диссертацию Жмуркин не мог поместить из-за цензурных соображений один факт из истории логопедства, но вполголоса рассказывал, что, когда у вождя мирового пролетариата, а на самом деле тирана (тираном у древних греков назывался человек, незаконно пришедший к власти), случился апоплексический удар и отнялась речь, с ним проводились логопедические занятия, правда малорезультативные.

Правдами и неправдами Жмуркин получил доступ к записям занятий с вождем и успел сделать некоторые выписки, а также познакомился с самим уже очень старым логопедистом, который проводил занятия с вождем.


Из старых записок логопеда и события, к ним относящиеся

Надежда Константиновна обратилась ко мне с просьбой: «Вл. Ил. срочно нужен логопедист! Он безмолвствует!»

Я немедленно счел своим долгом поехать в Горки. Надежде Константиновне я в очень деликатной форме намекнул, что если человек долгие годы страдал «речевым поносом», то у него может возникнуть «речевой запор».
1923 год, Горки
Логопедист:

—;У Вас, уважаемый пациент, я и ранее наблюдал, что время от времени возникали аффекты при речевой коммуникативной функции. По заключению врачей, ваше состояние усугубилось: агрессивность в голосовых связках их полностью блокировала, но смею успокоить, — Вы далеко не единственный — сейчас у всех старых большевиков поголовно отнимается речь.

Логопедист продолжал:

—;Теперь я поднесу зажженную свечу к левой части Вашего рта, а Вы, не поворачивая головы, попытайтесь задуть пламя, и так же проделаем с правой стороны. Этим мы проверим Вашу артикуляционную моторику, а заодно, имеется ли парез губ.

У логопедиста с пасхальной недели осталась красная свечка, и он посчитал, что на больного революционера красный цвет будет иметь благотворное терапевтическое воздействие.

Логопедист снова обратился к пациенту:

—;Задуйте пламя красной свечи! — и довольно долго манипулировал со свечей у лица вождя, желая вызвать ответную реакцию.

Пациент Ульянов произнес:

—;Поп, — затем посмотрел на меня со ставшим уже классическим ленинским прищуром глаз и смачно плюнул мне в лицо, что свидетельствовало об отсутствии у него пареза губ.

Надежда Константиновна заботливо вытерла меня полотенцем и сказала, что, видимо, Вл. Ил. символично истолковал задувание красного революционного пламени или же понял мой подтекст: «Дурак красному рад».

В качестве домашнего задания я оставил только что изданный новый пролетарский букварь и попросил Вл. Ил. переписать первую страницу.

—;Постарайтесь во время этого процесса обойтись без описок, — сказал я пациенту.

Предварительный диагноз: Афазия.

Я обратил внимание на открытые склянки, расставленные по комнате больного, принюхался к ним и взболтал, но с трудом — это была ртуть. Я поинтересовался у Надежды Константиновны о назначении этих склянок.

—;Это целебный эфирный эликсир. Один из кремлевских врачей принес и расставил, — объяснила она.

На этом первое занятие закончилось.

Перед вторым занятием логопедиста вызвал к себе будущий диктатор и приказал передать вождю попугая в клетке, а через несколько дней забрать назад.

—;Попугай нужен, — объяснил диктатор, — потому что за логопедистом больной может повторять ну час, два, а за попугаем круглосуточно, так как попугай не устает говорить.

И логопедист отвез попугая в Горки.

Попугай был привезен в Кремль анархистами из Данцига. Птица ранее жила на корабле и страшно бранилась — научилась у матросов, и тогда на попугая нужно было побрызгать водой. Она думала, что начинается шторм и сразу же умолкала. Об этом логопедист предупредил Надежду Константиновну.

Вообще у большевиков была склонность к экзотике: они одновременно включили одиннадцать негров в тогдашний Верховный Совет.

После Горок логопедист вернул попугая в Кремль. Диктатор знал, что попугай повторит то, что говорилось в доме вождя. Записывающих устройств тогда не было, и другим путем информацию получить было невозможно. Постоянная осведомительница-кухарка оглохла. Это именно ее имел в виду вождь, когда письменно декларировал, что каждая кухарка должна уметь управлять государством.

Диктатор унес попугая, чтобы послушать его наедине, а логопедисту сказал:

—;Говорят, что попугай живет двэсти лэт?! Ничэго, я провэрю, правда это или нэт.

В грузинском языке есть звук «э» и нет «е», и диктатор так и не научился его произносить и еще много других русских слов выговаривал искаженно, но чтобы Россией править, совсем не обязательно хорошо знать русский язык.

Диктатор любил разговаривать с попугаем, и птица повторяла все, что он говорил.

Одна только беда, что попугай произносил «коммунизьмь», как выговаривал сам диктатор, и последующие государственные деятели — русские наследники диктатора, — повторяли это слово так же, как научились у попугая.


Ветрогон

В диссертации Жмуркина описан случай из истории Древнего Востока, когда три нерадивые придворные логопедки безуспешно старались «привить речевые навыки» немому с детства китайскому императору. Через два десятилетия ему это надоело, и император жестами приказал проткнуть иглами языки у логопедок, а затем их отрезать и сделать из них соус с древесными грибами (изысканная китайская еда), и самих логопедок полакомить этим блюдом. Придворный повар учел все три основных требования к китайскому блюду: внешний вид, аромат и вкус.

На дефектологическом факультете, где преподавал Жмуркин, студентки-логопедки однажды написали коллективную жалобу в деканат: «Во время практического занятия по методике развития речи доцент Жмуркин, безусловно имея в виду преподавателей нашего факультета, привел цитату из басни Крылова: „Беда, коль пироги начнет печи сапожник, а сапоги тачать пирожник…“, а далее вел себя с нами не подобающим и развратным образом. В частности, он прочел отрывок: „Нашу муху в уголок поволок“. Это фразу доцент произнес дважды и при этом оглядывал каждую из нас с ног до головы медленным раздевающим взглядом.

Обращаемся к Вам с просьбой: вместо данных логопедских упражнений обязать доцента приводить иные цитаты, и как нам посоветовали старшекурсники, желательно из хорошо рифмующейся поэмы Баркова про „Луку“».

На преподавательскую карьеру Жмуркина эти жалобы не повлияли, но настоящий скандал разразился из-за следующего случая.

Жмуркин пресекал всякие попытки насмешек, анекдотов в отношении людей с недостатками речи и как-то на лекции рассказал об имевшем место событии в конце девятнадцатого — начале двадцатого века.

Во Франции жил уникальный ветрогон Жозеф Пужоль. Родом он был из Марселя, и в его честь там даже назвали улицу, правда совсем короткую.

Пужоль обладал уникальным свойством метеоризма. Он втягивал в свою задницу воздух, а затем выпускал его, и сфинктеры как бы играли роль голосовых связок. Пужоль выступал в Мулен Руж, где со сцены имитировал гимн Франции, возгласы людей, крики зверей и птиц и, что особенно возмущало Жмуркина, Пужоль имитировал речь заикающегося.

О правомерности таких выступлений рассматривалось дело в суде, но так как Франция толерантное государство, то всяческие обвинения в непристойности с Пужоля были сняты, и ему было разрешено выступать и впредь.

Правда, есть еще Высший Судия, а не только французский суд, и свою жизнь Пужоль закончил крайне несчастливо. Наше государство не было столь толерантным, и Жмуркину за такие логопедские экскурсы объявили выговор.


У Корифея

Жмуркин в разговоре с матерью Гриши напоследок упомянул о входящем в моду барде:

—;У него явный дефект речи — тахилалия, то есть убыстренная, ускоренная речь, а, тем не менее, все равно поет скороговоркой, да еще как! И еще есть один популярный певец — гнусавит, чем и восхищает многих, а называется это не иначе, как ринолалия, то есть речь в нос. Овидий еще писал: «Этот невнятный лепечущий выговор — тоже ведь мода: нужно учиться болтать хуже, чем можешь болтать». Так что вы особо не переживайте за своего мальчика.

Жмуркин не употреблял выражения вылечить заикание, а деликатно говорил — устранить.

Степень заикания у Гриши определяли по шкале Чафана Рехтера (был такой логопед, не путать со шкалой землетрясений Чарльза Рихтера).

Первая, самая тяжелая степень, — это когда заикание происходит на каждом слове.

При второй степени заикание проявляется в небольшой фразе единожды (допустимо и дважды).

Третья степень заикания — это когда свободно и легко произносится любое количество слов и фраз, и человек ранее никогда не заикался, но не исключено, что вдруг, когда-нибудь у него заикание возникнет. Ведь чего не может случиться в жизни?! Поэтому необходимо установить подстраховочный диагноз — третья степень заикания.

У Гриши определили заикание второй степени.

После Гриши осматривали еще одного мальчика и вынесли вердикт: «Недееспособен». Безусловно, это давно было известно приведшей его матери, но она еще на что-то надеялась. «Это ваша медицина недееспособна!» — ответила мать. Имелось в виду, что медицина неспособна излечить мальчика. Вообще мальчиков приводили на обследование значительно чаще, нежели девочек.

У выхода из помещения консультации к матери Гриши подошел молодой человек — логопед Федя. Он незаметно и молча находился в кабинете во время обследования, сидел в сторонке и никакого участия не принимал. Федя-логопед таким образом подкарауливал богатеньких родителей, чтобы предложить им свои частные услуги. Его с консультаций не прогоняли, так как он считался вроде бы своим, — все еще не защитившимся бывшим аспирантом.

Семью Гриши он определил, как не состоятельную, но в некотором смысле перспективную.

—;Я знаю, как вылечить нашего мальчика, поверьте, у меня есть опыт, я вам гарантирую! — обратился он к матери Гриши. Таких обнадеживающих слов, как «гарантирую», ей ни от кого не приходилось слышать.

Некоторые люди употребляют, говоря о чужих детях, и не только о детях, слово «наш», и в этом как бы заключается причастность человека к семье, к которой он не имеет ровным счетом никакого отношения. Некоторые люди также не могут себе позволить обратиться к другому по имени, а хочется полебезить и высказать свою преданность. Одна подчиненная нашла выход и называла свою начальницу не иначе как Танечка Ивановна. Федя-логопед сообщил, что у него скоро будет отпуск и он может приехать к ним в Сухум (было бы, где остановиться) и будет проводить системные занятия с Гришей:

—;Разовые консультации, поверьте моему опыту, вам ничего не дадут, а денег с вас за лечение я не возьму.

Такое заманчивое предложение сделал Федя-
логопед. Мать Гриши дала ему адрес.

Классический логопед — это специалист с высшим педагогическим, дефектологическим образованием и по медицинскому табелю о рангах он находится ниже фельдшера — где-то между медсестрой и санитаркой. В полномочиях фельдшера выписывать рецепты, а логопед не в праве даже прописать слабительное. Логопеды из кожи лезут вон, чтобы только нацепить престижный для них белый врачебный халат, и это единственное из медицины, что дозволено в логопедстве.

В отличие от медсестры логопед не вправе делать уколы, если, конечно, не получит аттестат медбрата, и когда малосведущие люди называют его логопевт, то в душе он повышает свой статус до терапевта.

Мать Гриши разузнала, что в районе Филей очень результативно логопедствует некий Корифей, и повела к нему Гришу.

Корифей спросил, где и у кого они в Москве уже были, и мать ответила, что были у Жмуркина, и рассказала про колодец и эхо-аппарат. Корифей спросил, приобрели ли они эхо-аппарат, и мать ответила утвердительно. После совета Жмуркина она сразу же его заказала и купила.

Корифей распорядился:

—;Первым делом, как вернетесь в свой Сухум, бросьте эхо-аппарат в колодец.

Мать сообщила Корифею, что много о нем слышала.

—;Вы обязательно должны помочь Грише! — добавила она. При слове «должны» Корифей взъерепенился:

—;Я никому ничего не должен!

Некоторых людей раздражает обращенное к ним слово «должен», даже когда в подтексте лежит просьба. Возможно, у этих людей есть перед кем-то обязательства, хотя многие о своих долгах предпочитают забывать.

Корифей сообщил, что с детьми он не работает.

—;Приезжайте через несколько лет, все равно без меня его никто не вылечит, а пока я вам посоветую вот что: освойте ритмическую скандированную речь, так называемый речевой ритм, — и Корифей показал, как это делается, — на каж-дом сло-ге нуж-но при-жи-мать у-ка-за-тель-ный па-лец к боль-шо-му и с таким ритмом разговаривать все время и не стесняясь. И еще рекомендую следующие речевые упражнения, — продолжал Корифей, — которые нужно постоянно повторять: «Ясным январем я язвительным языком ябедничал ямбом японцу». Это упражнение на звук «я», следующие упражнение идет на «ю», затем на «э» — в порядке логопедического алфавита — он у нас обратный. Должны же логопеды хоть чем-то отличаться от остальных людей?! Но для вашего мальчика можно сделать исключение и сразу перейти к букве «е» — это более динамичное упражнение: «Ерема-евнух ел ежевику. Его ехнул енот». Кстати, если говорить о японцах, — продолжал Корифей, — то у них в Театре Кабуки идет пьеса про художника, страдающего заиканием. На протяжении всего действия показано, как любовь ближних помогает ему от этого избавиться, а ведь японцы тонкие знатоки психики и знают, как преодолеть такой недуг.

Корифей также сообщил, что он систематически организовывает летние лагеря для взрослых заикающихся в Литве, где есть парк с водными каскадами. Заикающиеся становятся под струи, и речь у них налаживается, но этот положительный эффект достигается только при комплексном подходе: нужно подключить к коррекционной работе нейропсихолога, удалить гланды, если они воспалены, соблюдать речевой ритм, проводить релаксацию и психотерапию, в спорте заниматься не боксом, а греблей. При боксе дыхание порывистое, а при гребле размеренное и равномерное, что для заикающегося крайне полезно.

—;Это и есть комплексный подход при устранении заикания, — пояснил Корифей.

Корифей осмотрел Гришу:

—;Подойди ко мне, Иисусик, — сказал он.

Так Гришу никто никогда ранее не называл, да и потом тоже.

Гриша своей внешностью ничем от остальных детей не отличался, правда, Корифей обратил внимание на его выступающий, как у индюка, кадык.

—;Прогнозы могут быть самые благоприятные, — продолжал Корифей, — в пубертатный период у мальчика будет меняться голос, и эта перестройка может свести заикание на нет или наоборот его усилить.

—;А как же тогда заикающиеся девочки, ведь у них голос не меняется? — задала вопрос мать Гриши.

—;С женщинами совсем другое дело. С вами все непредсказуемо. Единственно, что доказано, — это когда у женщин наступает климакс, — они становятся безудержно говорливыми, — такими словами Корифей закончил свое общение с Гришей и его матерью.

В заведении Корифея были люди, которые пришли сюда на коррекционные занятия, и они разговаривали друг с другом скандированной речью. Ритм создавали, прижимая на каждом слоге указательный палец к большому.

Гриша с матерью там же неподалеку в Филях зашли в столовую и взяли комплексный обед, и к их столику подошел молодой человек, которого они ранее видели в коридоре у Корифея. Он обратился к ним скандированной речью:

—;Он у нас — Ккко-ри-фей! — и далее в таком же ритме сообщил, что Корифей ему очень помог. О себе он сообщил, что работает проводником и в поезде пользуется речевым ритмом, который совпадает со стуком колес, а на остановках снова начинает заикаться.

Они разговорились. Проводник оказался очень приветливым.

—;Сейчас летний сезон. Трудно достать билеты на юг, но я помогу вам добраться до Сухума. Я работаю как раз в этом направлении. Мы, заикающиеся, стараемся во всем помогать друг другу, как баптисты, прочие сектанты и масоны, и особенно тем, кто заикается сильнее, чем он сам, — сообщил проводник.

И действительно, проводник помог им с билетами, и они поехали в Сухум в его же вагоне.

Перед отъездом мать сводила Гришу в Планетарий, так как, по словам Маяковского: «Должен каждый пролетарий посмотреть на Планетарий».

Между Туапсе и Сочи шла одноколейка, и поезд долго стоял на разъездах и ждал встречных. В вагоне было душно. Кондиционеров тогда не было, а море плескалось у самой насыпи. Сердобольный проводник предлагал пассажирам искупаться:

—;Я увижу издали, что идет встречный, и вам крикну.

Затем проезжали длинный тоннель, и проводник сообщил с речевым ритмом под стук колес:

—;Проходчики должны были уже сойтись в середине горы, тоннель копали с двух сторон, но этого не происходило. Инженер решил, что это его просчет, и застрелился, а через несколько дней обе части тоннеля соединились.

Грише потом много приходилось ездить в поездах, и про каждый длинный тоннель ему рассказывали эту же историю.

—;В этом длинном тоннеле, — продолжал проводник, — от паровозного дыма при открытых окнах некоторые пассажиры задыхаются. Что было неправдой.

В купе с ними ехал следователь из Москвы. Он разыскивал бутылки с тбилисского завода шампанских вин. Дело это было не простым, потому что внезапно стали исчезать целые вагоны с этим товаром.

Для экономии шампанского и продажи его «налево» на заводе договорились с производителями бутылок, чтобы чуть ниже горлышка с внутренней стороны сделать некоторое утолщение и тогда в бутылку помещалось бы вина на пятьдесят граммов меньше. При разливе миллионов бутылок выгода оказывалась существенной.

Когда наполняют шампанским бокалы, образуется много брызг и пены, и вряд ли кто обратит внимание на недостающие граммы. Однако кто-то в российской глубинке оказался очень дотошным и измерил объем бутылки. Слухи об этом расползлись, и все удивлялись хитроумности виноделов. Недолив другого, не шипучего, вина заметили бы сразу.

Началось следствие. На заводе прослышали об этом и всю свободную тару уничтожили, и также позаботились, чтобы отправленный товар не поступил в продажу, то есть с завода отправили вагоны, а к получателям они так и не поступили. Следователь метался по станциям, разыскивая эти вагоны. Здесь были замешаны большие деньги и так называемые «цеховики», поэтому в пути вагоны бесследно исчезали.

Гриша все время в поезде высовывался в окно. Матери надоело делать ему замечания, и она махнула рукой. После второй ночи в поезде подушка у Гриши стала черной от копоти паровоза, осевшей на его волосах. Уже перед самым прибытием высунутую голову Гриши защемило рамой в окне. Все, кто были в купе, бросились его вызволять. Рамы тогда поднимались крутящейся ручкой.


Я тебя изувечу

Вскоре в Сухум приехал Федя-логопед с женой и сынишкой, который был чуть постарше Гриши. Разместили их в одной из трех комнаток. Федя-логопед продемонстрировал сына:

—;Вот смотрите, как свободно он говорит, а раньше рта не мог открыть — заикался. Это все моя работа!

За долгую дорогу в поезде отец учил сына, что; нужно говорить, но мальчик все равно понес свое:

—;Раньше, когда я был очень маленьким, то хрюкал.

Федя-логопед с женой ознакомились с местным вином, и оно им пришлось по вкусу.

Вообще, логопеды любят выпивать, и это связано со спецификой их работы, с постоянным напряжением гортани. Крепко выпивают и музыканты, играющие именно на духовых инструментах.

Перед тем, как утром идти на море, Федя-логопед проводил занятия с Гришей. Основной упор делался на то, чтобы изъять из употребления слова с труднопроизносимыми согласными.

—;Ты никогда не говори: «Я тебя убббью!» На звуке «б» ты обязательно споткнешься, а произноси: «Я тебя изувечу!». Чувствуешь, какое плавное чередование гласных, и как легко они скользят? Будем начинать каждое утро с фразы, которую ты произнесешь сто раз: «Я тебя изувечу!» (имелось в виду вместо утренней молитвы). И обязательно произноси громко и с выражением, — учил Федя-логопед.

И надо отметить, что слово «изувечу» у Гриши почти получалось.

—;Или, — продолжал Федя-логопед, — не произноси: «Б-Б-Байкал», и лучше его вообще не упоминай, а говори вместо него «Онежское озеро».

—;Как же так? — робко вмешался в занятия отец Гриши, — ведь это самое большое озеро в мире?

—;А вот и нет! — возразил Федя-логопед и проявил свои географические познания, — это очередная советская утка, что у нас все самое большое и лучшее. В два раза больше Байкала пресное Верхнее озеро в Северной Америке, а также Мичиган, Гурон, озеро Виктория и еще несколько.

Отец Гриши, хоть и был близок к географии через жену и свои растения, но не знал таких сведений.

Затем Федя-логопед смягчился в отношении Байкала:

—;Называй его «Озеро омулей» и тебя поймут (омуль — характерная рыба для этого озера). И не произноси «С-С-Сибирь», — а «обживаемые области».

Федя-логопед сообщил отцу Гриши:

—;Знаете писателя Льюиса Кэрролла, того, что «Алису» написал? Так вот, это его псевдоним. Он очень сильно заикался, так что не мог выговорить свое настоящее имя, а оно было: Чарльз Лютвидж Доджсон, и чтобы постоянно не мучиться, взял себе фамилию полегче.

Вечером занятия возобновлялись, даже если Федя-логопед был подвыпивши, он объяснял Грише, что в речи нужно, как и в жизни, избегать острых углов.

Например, если Гришу на улице спрашивают, как пройти, то он не должен отвечать труднопроизносимыми словами: «пппрямо и ннналево», а говорить: «идите огибая».

Или, если Гриша захочет фруктов, то не должен просить: «Дддайте чччерешню», а мягко и плавно произнести: «Я ем ягоды», или «айву», или, в крайнем случае, «малину».

Такие овощи и фрукты, как «аррббуз», «ддыня», «ябблоко» и некоторые другие, из рациона питания Гриши изымались из-за трудности их произнесения.

—;И пусть не ест грецких орехов и халвы, — это вредно для горла. Певцы никогда их не употребляют, — рекомендовал Федя-логопед и добавил, что Карузо не употреблял никаких орехов, а для голоса ел соленые анчоусы.

—;Вот упражнения из моего нового учебника (учебник пока еще не вышел) для заикающихся всех возрастов, — объявил Федя-логопед, — упражнение для подростков: «Один олигофрен однажды, огибая обочину обильного огорода, окрикнул обеспокоенного оборотня, обнюхивающего огурцы. Оборотень оробел и обабился». И следующее упражнение: «Олух окрысился — отказался оплатить отель. Оросил орхидеи, опоясал орган, осведомился об охоте, оседлал осла».

Для взрослых заикающихся Федя-логопед рекомендовал другое упражнение уже не собственного сочинения: «Однажды, обходя окрестности Онежского озера, отец Онуфрий обнаружил обнаженную Ольгу. Обомлел, оторопел…»

Федя-логопед продолжал повторять:

—;Нужно прибегать тебе, наш Гриша, к неким уловкам, и слова, на которых ты можешь споткнуться, вообще исключить из употребления. Сейчас мы составим их список, и тогда все пойдет как по маслу. Кстати, а где в вашем городе можно купить оливковое масло? Вы меня очень обяжете, если поспособствуете такому приобретению. Мне нужно всего несколько литров.

Последние слова относились к матери Гриши. Конечно, никакой оплаты за проживание, завтраки и ужины с семейства Феди-логопеда не брали.

Вот на примере таких заезжих, как Федя-логопед, в провинции, на периферии укоренилось мнение, что москвичи — наглые нахалы.

Слишком много было таких слов, которых Грише так и не удавалось обойти в своей речи, и он по большей части молчал.

—;Грех не воспользоваться вашей жизнью у моря, — продолжал свои разглагольствования Федя-
логопед. — Нашему Грише нужно обязательно заниматься греблей, и лучше всего на пироге или каноэ. Ритм весла способствует улучшению речи. У индейского племени чероки, которое живет у воды, заикания вообще не наблюдается, а у команчей, которые обитают в песках и в прериях, а также у апачей в засушливых степях Аризоны оно есть. Вы когда-нибудь слышали речь команчей?

—;Только в югославских фильмах и с переводом, — ответил отец Гриши.

—;А в натуре — это сплошное заикание. Кстати, наш Гриша играл в детстве в песочек? — поинтересовался Федя-логопед.

—;Да, — подтвердила мать.

—;Тогда именно это и усугубило его заикание, — констатировал Федя-логопед.

И он для пущей убедительности привел отрывок из «Песни о Гайавате» Лонгфелло.

«Спи, а то отдам медведю —
Напугала мать ребенка —
Унесет тебя он в чащу —
Детских косточек не сыщешь».
И от страха Гайавата
Глаз не мог сомкнуть до света,
Так боялся он медведя.
Крикам леса ужасаясь,
И не мог понять ребенок —
Это ссорились совята.
И с восходом ярким солнца
Стал он сильно заикаться.
В Царстве Кролика Седого
Вдруг раздался голос вещий
И услышал Гайавата:
 «На воде пройдет твой недуг —
Станешь взрослым — на пироге
Отойди подальше в море.
Ритм весла и душ холодных
Брызг тебя излечат».
Восемь раз уже сменился
Месяц Падающих Листьев.
И решился Гайавата
Выйти в море на пироге,
И взмахнул веслом широким,
И запел протяжно песню
Чистым голосом свободным.
А затем в своем вигваме,
Где глаза ест дым смолистый —
Рот нельзя открыть от гари,
Говорил он без запинок.

—;Первая строчка — перевод Ивана Бунина, далее авторизированный перевод моего приятеля массажиста, — пояснил Федя-логопед.

—;А откуда индейцы знали тогда про душ? — поинтересовался отец Гриши.

—;При неврозах очень помогает лечебный душ Шарко, — констатировал Федя-логопед.

Эти стихи, по убеждению Феди-логопеда, еще раз подтверждали мысль о том, что именно гребля и пение при заикании крайне благоприятны.

—;У племени Гайаваты, которое жило у Большого Моря, заикания не встречалось — водная стихия способствовала его устранению, — утверждал Федя-логопед.

Затем Федя-логопед повел Гришу с отцом и матерью на лодочную станцию, где были секции по водным видам спорта. Пирог и каноэ там не оказалось, но было несколько байдарок.

—;Не так эффективно, — заключил Федя-логопед, — но попробовать можно.

Родители Гриши не стали пробовать.

—;Употребляет ли наш Гриша в своем лексиконе нецензурные, матерные слова? — обратился Федя-логопед к отцу Гриши с очередным вопросом.

—;Вроде бы нет. По крайней мере, я не слышал и никто мне не говорил об этом, — ответил отец.

—;Брань способствует заиканию. Особенно следующие слова, и Федя-логопед привел длинный список ругательств. Некоторые из них, особо изощренные, отец Гриши слышал впервые.

—;Воспитание — в основном дело родительское. Пожалуйста, просветите Гришу об этих выражениях и разъясните их смысл. Лучше он узнает их от вас, нежели на улице. И втолкуйте ему, пожалуйста, что слова эти препятствуют преодолению недуга, — рекомендовал Федя-логопед.

—;Он и его товарищи иногда жесты неподобающие показывают, а слов не произносят, — признался отец.

—;Вот именно! — обрадовался Федя-логопед, — значит они всё это уже давно знают. Вы видели, как глухонемые дерутся?! Группа людей в полном молчании мутузит друг друга, а что, вы думаете, они ругательств не знают?! Знают, только не могут вслух произнести. Так и дети — знают и не говорят, — разъяснил Федя-логопед.

Отец Гриши не совсем понял аналогию с глухонемыми, он перешел на другую тему и деликатно поинтересовался, о чем все-таки пишет диссертацию Федя-логопед.

—;Дети-дебилы, дети-дебилы, — делая сильный упор на звук «д», ответил Федя-логопед и продолжал, — я вам доверительно могу сообщить, что у вашего-нашего Гриши пограничное умственное состояние. (Имелся в виду интеллект между нормой и дебильностью.)

И далее Федя-логопед пустился в пространные рассуждения о том, что умственно отсталый — это бедняк, который изначально ничего не имел, а психически больной — есть не что иное, как богач, растративший свое состояние.

Федя-логопед рассказал отцу Гриши случай с японским идиотом, о котором он слышал от кого-то из коллег:

—;Устанавливают вертикально колесо с ручкой, примерно как у мясорубки. Подводят идиота и дают крутить ручку, и он вращает колесо у себя перед глазами. На колесе наклеены или нарисованы различные узоры. Это единственное, что может делать идиот: крутить ручку и смотреть на колесо, себя он даже не может обслуживать. Идиот это делает весьма сосредоточенно и продолжительное время, а благообразные японцы стоят вокруг и полагают, что он погружен в философское созерцание и во вращающемся колесе видит суть вселенной, и им не понять его скрытого внутреннего мира. А у нас как?! Не могут даже сосчитать, сколько идиотов в стране и сколько нужно колес!

Отец Гриши на это заметил:

—;Я бы дал эти колеса вертеть не тем, кто не может себя обслуживать, а, наоборот, тем, кто содержит многочисленную обслугу. По крайней мере, они тогда были бы безвреднее для окружающих.

—;Жаль, конечно, что у дебилов речевые особенности ограничены, — продолжал нести свое Федя-
логопед, — у шизофреников встречается словесная окрошка и телеграфный стиль. Вот это да! У дебилов, к величайшему моему сожалению, этого нет и в помине.

Затем Федя-логопед спросил:

—;Вы на Эльбрусе были? Поднимались? Ведь вы на Кавказе живете?

—;Нет, — ответил отец и в свою очередь спросил, — а вы ведь в Москве живете?

—;Да. Ну и что? — ответил Федя-логопед.

—;На Останкинскую телебашню поднимались? Были там? — спросил отец.

—;Нет, не был, — признался Федя-логопед, — но мой товарищ поднимался и неудачно — все было в тумане, ничего не увидел.

Жена Феди-логопеда, как-то подвыпив, проговорилась, что муж по образованию был филолог, затем переквалифицировался — закончил краткосрочные курсы логопедства, учился в аспирантуре и теперь делает научную карьеру. (Продолжает дальше удобрять дефектологическую пашню.)


Лягушки квакают в воде

По Сухуму вскоре распространился слух, что приехал из столицы известный логопед и занимается с Гришей. В городе были другие заикающиеся дети, но их родители не спешили обращаться к приезжей знаменитости. Они хотели выждать, убедиться наверняка, что он помог Грише, а Федя-логопед надеялся, что к нему хлынет платный поток, — ведь сухумчане в своей массе очень не бедные люди.

Вместо платных клиентов Федю-логопеда посетил известный в городе уже не молодой врач-отоларинголог. Он был крупной фигурой, как в своей практике, так и по габаритам.

Врач ухо-горло-нос начал со следующего:

—;У меня к вам, коллега, пустяковое дельце, но весьма деликатное. Хотел оторвать вас на часок, посидеть в ресторане и изложить суть.

Феде-логопеду польстило, что врач назвал его коллегой, а также и само ресторанное предложение, чего по своим средствам он не мог себе позволить.

Врач хотел вначале пригласить Федю-логопеда в закусочную у моста по дороге в аэропорт с самой лучшей кухней, но Федя-логопед не оценит, не поймет, и отвез его в ресторан на сухумскую гору, откуда открывался вид на море и горы. Еда там была похуже.

По дороге врач помахал из своей машины стоящему на трассе гаишнику, который работал почти круглосуточно. Штрафы за нарушение он брал себе, а нарушал почти каждый. Права в большинстве случаев были купленные. Чем больше гаишник работал, тем существеннее был навар. Начальство смотрело на такой его ненормативный график сквозь пальцы — он с ними делился.

После тоста за знакомство и за профессию, связанную с верхними отверстиями в человеческом теле, врач изложил суть дела:

—;Сделал я операцию одной местной женщине. Удалил гланды и заметил у нее увулу, то есть язычок, раздвоенную. Какой-то он был патологический, вялый, воспаленный, может по наследственности от сифилиса, и отсек я его также. Больная должна быть за это только признательна, так нет же, — через какое-то время она стала возмущаться, писать жалобы, что из-за потери этого язычка стала плохо говорить.

Ко мне пришли комиссии, а дело в том, что я не вписал этот язычок в операционный журнал и в историю болезни. Я получил выговор, но женщина продолжает поднимать шум, возможно, это кто-то из моих конкурентов ее подзуживает и хочет лишить меня места.

Родные больной говорят, что без увулы она перестала храпеть, а раньше храпела, как извозчик, — не давала всей семье спать. Ведь именно увула участвует в образовании храпа, и если человек храпит, значит ему снятся кошмары.

—;Как же это так? Ведь увула никоим образом не участвует в звукообразовании? — спросил Федя-логопед. Это он знал.

—;Вот и я об этом говорю. Происки это, — и ухо-горло-нос продолжил, — не могли бы вы дать мне заключение и желательно на бланке, что на речь человека отсутствие увулы никак не влияет?

В любых неопределенных и неудобных случаях Федя-логопед отвечал следующей фразой: «Я даже не знаю, что вам на это ответить». Это очень удобная формулировка. Вроде бы я сам виноват, что не могу ответить, а с другой стороны, уход от соглашения. Федя-логопед решил сделать такое пустяковое одолжение врачу, тем более что бланки московской медико-педагогической консультации он прихватил с собой.

Они договорились встретиться завтра, чтобы в больнице отпечатать тест на пишущей машинке. Врач по профессиональному этикету того времени с другого врача денег не брал, и Федя-логопед почувствовал на какое-то мгновение себя врачом, тем более что ухо-горло-нос несколько раз потрепал его по плечу и назвал коллегой, чем поднял его логопедство до уровня медицины.

Вернувшись изрядно навеселе, Федя-логопед начал распространяться о своем будущем благодеянии врачу. При этих излияниях и похвальбе присутствовала коллега матери Гриши — учительница грузинского языка.

—;Не совсем это так. В русском увула может и не влияет на произношение, но в грузинском есть звуки, которые образуются в гортани и именно при участии язычка, — сказала учительница и спросила, — а кто больная по национальности?

—;Кажется, грузинка, потому что на нескольких языках жалобы пишет, — ответил оторопевший Федя-логопед и сразу же частично протрезвел.

Учительница пояснила на примере:

—;Бакхаки цкалши кикинебс («Лягушки в воде квакают»). В первом слове звук «кх» гортанный и произносится именно с участием язычка.

Учительница не стала вдаваться в дальнейшие подробности и объяснять различие между криками колхидских лягушек и лягушек средней полосы России.

Лягушки в России издают звуки: «ква-ква-ква» — получается «кваканье», а в Колхиде лягушки кричат: «ки-ки-ки» — отсюда и «кикинебс». Это соответствует теории о звукоподражательном образовании слов академика Марра, у которого отец был шведом, а мать — грузинкой. Марр был настоящим дореволюционным академиком, а не вновь испеченным — советским.

У Феди-логопеда была ночь на раздумье. Утром они с ухо-горло-носом составили бумагу, где Федя-
логопед особо подчеркнул, что именно в русском языке увула на звукообразование никоим образом не влияет.

После отъезда Феди-логопеда с оливковым маслом Гриша продолжал заикаться по-прежнему.

Федя-логопед через несколько лет уехал в Америку. Последние сведения о нем были, что он логопедствует с детьми, страдающими речевыми расстройствами при болезни Дауна, неподалеку от часовни Святого Павла в даунтауне в Нью-Йорке. У Феди-логопеда осталась сокровенная и пока нереализованная мечта — перебраться в районы Скалистых гор и Великой равнины и устранять заикание у еще оставшихся там команчей.

За Федей-логопедом в Америку переехал и его приятель-массажист со стихотворными наклонностями. Он тоже переквалифицировался в логопеда. В этой нищебродной науке все еще оставались незаполненные ниши и даже в Америке.

Массажист специализировался по восстановлению речи у людей, перенесших инсульт. Начинал он, впрочем, с массажа парализованных конечностей, но вскоре понял, что логопедство намного перспективнее. Иногда при инсультах бывает затруднено понимание речи и сама артикуляция. Методика при таких нарушениях (афазии) довольно-таки простая — буквари, учебники по развитию речи, картинки и подобное. Человека приходится учить говорить и понимать речь заново. Все это может делать и член семьи больного, но: «Вам нужен логопед!»

Массажист рассудил так: «Буду заниматься с больными по картинкам. Речь восстанавливается на фоне общего выздоровления, так что логопедский успех вполне можно приписать мне. Однако после первого инсульта возможен и второй, уже более тяжелый, и тогда на него можно свалить неэф­фективность моего логопедства».


Слоненок и утка

Родители Гриши решились, наконец, опробовать привезенный из столицы аппарат «Эхо бездонного колодца», к которому прилагались две кассеты. Поставили кассету № 1 и нажали на указанные кнопки на аппарате, но прибор повел себя как-то странно: если Гриша говорил заикаясь, то эхо отражалось чисто, без каких-либо запинок, а если Гриша произносил правильно, то аппарат выдавал эхо сильно заикающегося человека.

Тогда поставили кассету № 2 и узнали голос молодого пересмешника Урканова (фамилия происходила от клички отца — самого настоящего одесского «урки»), который часто ёрничал по телевидению с низкопробными прибаутками. Голос произнес: «Я логопед, а ты логопат». Имелась в виду патология речи.

Затем голос продолжил:

—;Если кто рядом с тобой, гони их в шею!

Родители Гриши из комнаты удалились.

Аппарат продолжал:

—;Слова на первый согласный «б» по обыкновенному алфавиту мы пропустим, а теперь повторяй за мной на «в». Люди и с нормальной речью не могут произнести это скороговоркой, но если ты за мной повторишь, то превзойдешь их всех! Начинай:
Варвар высокий
Выбросил в воду
Валенки вечером вдруг.
Вереск встряхнулся,
Выплыла выдра.
Варвар выдохнул вдох.
Последовала пауза.
Гриша смог только выдохнуть вдох.

Аппарат вновь заговорил:

—;Повторил?! Ага. Не получилось? Так я и знал. Тогда тебе нужно заказать новейший, модифицированный аппарат «Эхо бездонного колодца Супер», который непременно поможет преодолеть недуг.

Эхо-аппарат по совету Корифея в колодец не выбросили. Отец Гриши, внешне спокойный человек, а таким он был и на самом деле, кинул этот прибор в море во время размеренной прогулки по пирсу.

На следующих летних каникулах Гришу повезли в Кисловодск, прослышав про известного специалиста по заиканию — психоаналитика Волнянского.

Когда проезжали большую узловую станцию Армавир, проводник предупредил, чтобы пассажиры полностью прикрыли окна: «На этой станции всегда много воров».

И действительно, Грише запомнился мальчик чуть постарше его, который ходил по платформе с удочкой и заглядывал в окна. Родители объяснили, что крючком на удочке мальчик вынимает из купе вещи.

У психоаналитика Волнянского на двух пальцах правой руки — среднем и безымянном — были обрезаны сухожилия, и эти пальцы оттопыривались, в то время как остальные сжимались в кулак.

Ранее он работал в психбольнице, и один из пациентов бросился на него с бритвой. Волнянский закрылся рукой, и пострадали только пальцы.

Старинный барский дом со статуей, в котором жил Волнянский, был раздроблен на отдельные квартиры, и у доктора были две маленькие комнатки. Сам дом находился в центре города, рядом с театром, на улице, которая называлась Пятачок.

Волнянский принимал у себя на квартире. Он никогда не говорил «больной», а «пациент», и как некоторые люди его поколения произносил слово библио;тека с таким ударением. Это все-таки лучше, чем называть это заведение избой-читальней. Если Волнянскому приходилось о ком-либо говорить, что он негодяй, то он выражался не иначе, как «форменный негодяй».

Доктор, несмотря на немолодой возраст, постоянно ходил в белых кедах. Так было удобнее, и его не интересовало мнение окружающих: он был поглощен только собственными мыслями.

Родители Гриши сняли комнату в другом районе этого небольшого города — на холме, напротив дома-музея художника Ярошенко.

Родители рассказали психоаналитику, что заикание возникло оттого, что Гриша испугался собак, — так определили врачи. Волнянский, нарушив коллегиальную этику, ответил, что врачи «сами собаки» — последователи школы академика Павлова, которая основывается на собачьих рефлексах, и объяснил родителям Гриши, что настоящие причины неврозов носят исключительно сексуальный характер.

Волнянский, правда, не отошел от общепринятой медицинской традиции: он осмотрел Гришу, измерил у него пульс, но сделал это по-особенному: двумя пальцами большим и указательным нащупал вены с двух сторон от кадыка на шее — так явнее чувствуется кровообращение. Это была старая забытая школа.

Волнянский в свое время так же, как и московский профессор, был учеником Павлова и частично перенял для себя его теорию. Волнянский выделял людей со второй сигнальной системой (понимающих смысл слов) и иных — находящихся на уровне первой сигнальной системы, какая есть у животных и носит характер рефлексов. Затем Волнянский стал ярым приверженцем венского психо­аналитика Фрейда.

Сам Фрейд, конечно, шарлатаном не был, но многочисленным своим лжепоследователям открыл широкую и благодатную дорогу, которая разветвилась по всему миру в золотоносные тропы.

Волнянский, как и Фрейд, не был человеком корысти.

Психоаналитик поинтересовался у родителей, мог ли мальчик видеть их интимные отношения. Родители ответили, что вряд ли.

—;А слышать мог? — спросил доктор.

Родители отвечали неопределенно.

—;Тогда все понятно, — заключил психоаналитик, — мы будем это вытеснять из подсознания мальчика, тогда и пройдет заикание. Для этого пациенту нужно пройти три гипнотические фазы, успешность которых зависит исключительно от профессионализма психоаналитика.

В этом он был честен, что среди врачей встречается не так часто, и не снимал с себя ответственности за возможную неудачу.

—;Это, как если вы целуетесь с женщиной, а потом не доводите дело до логического конца, — пояснил Волнянский отцу Гриши, — это только ваша вина за неудачу, а никак не ее или обстоятельств.

Про четвертую бессловесную гипнотическую фазу Волнянский объяснил, что она зависит от исключительных способностей психоаналитика и самого пациента, и этой фазой в нашей стране владеет только он, сам Волнянский, и Вольф Мессинг, правда эта фаза достигается далеко не во всех случаях.

—;Но это не телепатия, — пояснил Волнянский, — телепаты — это научные дикари. Дикари тоже совершают магические обряды, чтобы якобы воздействовать на людей на расстоянии.

Затем Волнянский поднес блестящее лезвие ланцета к глазам Гриши и попросил сосредоточить на нем внимание. Психоаналитик досчитал до десяти, а затем Гриша закрыл глаза.

Гришу к психоаналитику водили вечерами, когда тот уже возвращался со своей основной работы в санатории.

Психоаналитик занимался с Гришей в течение недели. Сомнамбулическая фаза была достигнута с третьего сеанса. Гриша, конечно, не помнил, как ходил с открытыми глазами по комнате, ничего не видя перед собой. Видеть он мог только мысленно.

Волнянский спросил:

—;Покажи мне, где находится кровать твоих родителей.

Гриша показал пальцем перед собой.

—;Подойди поближе и скажи, что ты видишь на кровати, — распорядился Волнянский.

Гриша сделал вперед два шага и ответил, что на кровати лежат игрушечные слоненок и утка, которые действительно у него дома имелись.

—;Далеко ли они лежат друг от друга или рядом? — поинтересовался Волнянский.

Гриша ответил, что рядом.

Психоаналитик выразительно и многозначительно посмотрел на родителей Гриши и произнес:

—;Вы, надеюсь, понимаете, что означает хобот?!

На следующий день, когда Гриша снова находился в состоянии сомнамбулы, психоаналитик попросил его собирать с растений ягоды и плоды, и Гриша сообщил, что срывает помидоры и огурцы. Психоаналитика очень обрадовало то, что Гриша сорвал огурец.

Следует отметить, что во время самих сеансов у Гриши действительно заикание пропадало, но затем вновь возвращалось.

После шестого сеанса психоаналитик сделал заключение, что причина заикания вытеснена, правда, он не смог достигнуть вместе с Гришей бессловесной гипнотической фазы, когда пациент выполняет действия, которые мысленно внушает ему психотерапевт.

При прощании Волнянский дал родителям Гриши указание, чтобы они по приезде домой записали несколько снов мальчика и отослали ему в Кисловодск.

—;Этот катарсис очень важен, — пояснил Волнянский и предупредил, — и на будущее хочу вас предостеречь, чтобы Гриша не увлекался фотографированием. У людей, имеющих страсть к съемке, слабое либидо, разговоров о сексе фотографы ведут много, а реальные дела их крайне плохи, и совершенно не важно, что именно человек фотографирует — людей или природу. Различные сменные объективы, всяческие насадки к ним, светофильтры — все это компенсаторные грезы личной импотенции. Фотографирование — это не что иное, как скрытое проявление невроза.

—;Я еще кое о чем хотел спросить вас наедине, — обратился психоаналитик к отцу Гриши, — скажите откровенно, в интересах лечения, когда вы находились в близости с вашей женой, вы представляли себе какую-либо иную женщину вместо нее?

—;Нет, а почему вы спрашиваете? — поинтересовался отец.

—;Иногда бывает, что мужчина представляет себе в эту минуту красавицу или кинозвезду, а затем, взглянув на жену, вдруг испугается, а такой негативный стресс в момент зачатия может отрицательно сказаться на будущем ребенке, — объяснил психоаналитик и неожиданно спросил:

—;Вы знаете историю про Гая Муция Сцеволу?

Отец Гриши слышал, а мать и сам Гриша — нет.

—;Так вот, об этом римском герое я написал в стихах и могу вам прочесть, — и Волнянский начал с выражением:

Отважный римлянин пробрался
К царю этрусскому Порсене,
Хотел убить его
И положить конец войне кровавой,
Но обознался:
Слугу убил, который был роскошнее одет,
Чем царь, и схвачен был.
Теперь ему грозили мучительные пытки
И смерть. И вот сей юноша
Приблизился к жаровне пред царем
И руку протянул в огонь.
Жар нестерпимый был,
И стала кисть гореть.
Царь изумлен был
И вельможи тоже.
А юноша молчал —
Не проронил ни звука,
Пока рука горела до кости.
И понял царь,
Что воевать с таким народом
Им не под силу.
Сцеволой он назвал его,
Что значит «леворукий»,
Раз правая рука его сгорела.
И отпустил с почетом.
Мир заключен был,
И отослали римлянам
Оливы ветвь.

—;Я сделал научное обоснование этого случая, — продолжал Волнянский.

Видимо, эта история его особо взволновала, и он должен был высказаться и не особо важно, перед кем именно.

—;Такое явление не может произойти с нормальным человеком — он непременно потеряет сознание или у него возникнет болевой шок. Скорее всего, у Муция была потеря чувствительности, что называется анестезией, или нечувствительностью к температуре — терманестезией. В медицине встречаются такие явления, но крайне редко. Однако принято считать, что Муций совершил героический поступок, подвиг, и у него была необыкновенная выдержка и сила воли, — объяснил Волнянский.

В Кисловодске родители Гриши решили задержаться еще дней на десять — попить нарзана.


Кукольный театр

За это время с Гришей произошло удивительное и долгожданное событие — он избавился от заикания. Это случилось неожиданно.

В Кисловодск из Москвы на гастроли приехал Образцов со своим кукольным театром.

Гриша посмотрел один спектакль и стал мечтать о том, когда его снова поведут на представление.

В театре Гриша оказался впервые. Старинный золотой интерьер с красным бархатом и такую огромную люстру Гриша видел впервые. На вокзалах и в кинотеатрах, где Гриша бывал, тоже были люстры, но меньше. Но главным были, конечно, сами спектакли. Среди множества кукольных театров — неаполитанского, традиционного и балаганного с многовековыми персонажами, театра марионеток, других, во многом подражательных, — театр Образцова отличался разносторонним репертуаром, экспрессивностью кукол и самим мастерством актеров. Это было высокохудожественное захватывающее зрелище. Гриша, конечно, не мог оценить по достоинству совершенство этого театра, но воздействие искусства он на себе испытал, его увлекла эта атмосфера сказочности и условности и в то же время естественности.

Гриша пересмотрел все детские спектакли и попросил родителей купить ему игрушки, которые бы напоминали кукол в театре.

Мать Гриши в это время сделала заключение, что в Кисловодске, в отличие от Сухума, вода жесткая, а не мягкая, и белье в ней отстирывается труднее.

Грише уже неинтересно было ходить с родителями в парк, лазить по знаменитым Красным камням или бегать за ежами на Сосновой горке.

Гриша посмотрел и все повторные спектакли. Все остальное время он дома имитировал увиденное и говорил за своих кукол различными голосами.

Гриша сделал из пластилина подобие недостающих персонажей и стал играть в свой маленький театр. Вначале это было подражание тому, что он видел: Гриша рычал, мяукал, говорил детскими, женскими, мужскими, звериными голосами, но затем он пошел дальше: у него появились новые герои и иные действия. Родители всячески поощряли эти игры и заметили исчезновение заикания.

Оказывается, этот выдающийся кукольник воздействовал не только на души людей, а еще и на их недуги.

Гриша с родителями вернулся в Сухум. Из дома он почти не выходил и даже не хотел играть с товарищами, которых его куклы особо не привлекали, и поэтому никто Грише не досаждал.

В течение нескольких дней Гриша продолжал играть с куклами и общался только с родителями. При озвучивании своих героев Гриша почувствовал уже сам, что не заикается. Родители не стали акцентировать внимание Гриши на улучшении его речи и продолжали поддерживать его кукольный интерес.

С родителями Гриша говорил без запинок, и пока продолжались летние каникулы, они ограничивали общение сына с приходящими к ним в дом знакомыми и уводили их в другие комнаты, а Гриша все продолжал играть.

Желательно было временно изолировать Гришу от более старшего мальчика, который жил через двор от них. Отец его был машинистом на паровозе и иногда брал сынишку с собой. Этот мальчик постоянно издавал вопли и завывания, напоминающие гудки паровоза, особенно в туннеле, и как оглашенный при этом орал «Паровозочка!» Таким образом он выражал восторг от своих поездок.

Гриша ранее перенимал у него эти завывания, и родители решили временно доступ этого мальчика во двор ограничить. Сын машиниста вообще-
то был неплохим мальчиком и произносил имя героя из фильма-вестерна, как большинство в городе, — не Крис, а Крыс.

Первой из посторонних, кому Гриша показал свои говорящие игрушки, была соседка Зинаида Акимовна. После родителей Гриша именно к ней чувствовал особое расположение, и она с удовольствием составила компанию в его игре. Иногда из другой комнаты раздавались возгласы самого Пульезо: «Зина, смотри, вот опять у него моя фраза!»

Роман Николая Островского постоянно лежал у него на столе, и Пульезо считал, что некоторые места в нем нужно было изменить.

—;И не пойму до сих пор, Зина, почему твоим именем он продавщицу назвал? Ты ведь никогда торговлей не занималась! — восклицал Пульезо.

Родители помогли Грише устроить домашний театр. Одеяло повесили на гладильную доску, и получилась ширма, из-за которой Гриша мог показывать свои действия. Но даже для самого маленького театра нужны зрители, и после нескольких семейных просмотров родители пригласили соседей.

Конечно, то, что изображал Гриша, можно назвать чепухой, хотя мать немного отредактировала сюжеты, но дело было не в этом: перед соседями игрушки говорили совершенно свободно и чисто, и безо всяких запинок.

Еще через несколько дней Гриша стал общаться со знакомыми, соседями, тетей, которую родители предупредили, чтобы она не акцентировала внимания на том, что у Гриши прошло заикание. Положительный результат у Гриши закрепился окончательно.

В новом учебном году Гриша уже совершенно свободно разговаривал. Родители, правда, опасались, что в школе заикание может возобновиться.

Товарищи и учителя на речь Гриши не обратили особого внимания. И дети, и взрослые более замечают бросающиеся в глаза недостатки, а не положительные изменения.

Отец как бы невзначай попросил Гришу пойти за хлебом, и Гриша принес булки. Он купил их у того же самого усатого продавца только не в ларьке на углу, а в новом открывшемся магазине.

По приезде в Сухум Гриша поначалу не мог вспомнить свои сны, и родители ничего не сообщали Волнянскому. Затем Грише приснилось, что он вырезал из бамбука удочку, и об этом написали психоаналитику.

Сразу же от Волнянского пришел ответ. Он объяснял, что палка обозначает подтверждение его заключения, и у Гриши произошло полное вытеснение его невроза.

Через некоторое время Волнянский перестал заниматься частной практикой. На своей работе в санатории он познакомился с русской красивой невротической девушкой, которая приехала из какого-то уральского города. Там ей прописали курс нарзанных ванн, но когда она приехала, то в санатории ей сообщили, что нарзанные ванны — это слишком большая роскошь, и назначили хвойные ванны (которые она могла принимать и у себя дома) и психотерапию.

Невротическая пациентка, как это часто бывает, привязалась к своему врачу, вернее, попала в личностную зависимость и уже не могла представить своей дальнейшей жизни без постоянного общения с психоаналитиком.

Волнянский был ранее неудачно женат. Сейчас ему было немногим за шестьдесят, а пациентке немногим недоставало до тридцати. Волнянский женился на ней с превеликим удовольствием, и через четыре года у них было уже трое детей.

У супруги невроз оказался стойким, а врачи, как известно, лечением своих близких пренебрегают. Жена все делала медленно и несуразно. Волнянский погряз в детских пеленках, приготовлении еды и уборке квартиры.

Сам доктор был интеллигентным евреем, выкрестом, но слышал в детстве обидные слова, обращенные к его нации. В порыве гнева на жену он срывался и верещал визгливым голосом так, что было слышно соседям: «Жидовка! Жидовка!» Для него это было страшным ругательством.

А дети ходили вокруг них и просили: «Кушать хочу. Кушать хочу».

Иногда голос Волнянского перекрывался криками соседки-нацменки на своего русского мужа: «Ах ты, черт нерусский!»


«Собачники»

Через некоторое время Образцов, а вернее его супруга, еще раз поддержали семью Гриши.

Руководитель государства — наследник диктатора, необразованный сумасброд, — это лучшее, что о нем можно сказать, в разговоре посетовал, что собаки едят слишком много хлеба, которого и так не хватает в стране, и не грех истребить всех собак, по крайней мере, беспородных.

Это мысль подхватили руководители на местах, и во многих областях вышли постановления об уничтожении всех беспородных собак. Страна стала превращаться в общество собаколовов.

Так было и в Сухуме. Специальные команды ходили по дворам, забирали, а то и на месте стреляли собак. Собаки, которых удавалось спрятать, оставались живы.

Многие хозяева запирали калитки и ворота. Стрелять с улицы из-за забора в собак не решались. Уже само по себе заходить с оружием в чужой двор и там стрелять на Кавказе считается крайне предосудительным.

Тем не менее, это постановление выполнялось. Жители стали писать письма и, естественно, не местным властям, а в Москву. Узнали, что Образцова — жена директора столичного кукольного театра — возглавляет Общество охраны животных, и обратились к ней. Описывали конкретные случаи, когда на глазах у детей убивали их любимых животных. Написали письмо и родители Гриши. Они даже сослались на человеческую бессердечность в рассказе Тургенева «Муму».

Двух собак, живших во дворе у Гриши, держали в доме и выпускали только ночью.

До этого постановления по улицам города ездили собачники, которые стреляли бездомных собак, и то не регулярно. Под бездомной подразумевалась любая собака, вышедшая со двора. Стреляли из мелкокалиберного ружья, чтобы производить поменьше шума.

Настоящие охотники считали для себя унизительной такую работу, и в собачники шли люди или от своей жестокости, или чтобы научиться стрелять.

В детстве Гриша наблюдал странную картину. Человек с сеткой, похожей на большой сачок, подкрадывался к лежащей на асфальте большой собаке, которая поднялась, отошла подальше и снова легла. Стала собираться любопытная толпа, так как дело происходило около базара. Собаке сочувствовали, но никто не вмешивался.

Человек стал опять подкрадываться, и тогда собака встала и ушла вообще. Гриша никак не мог представить дальнейшие действия человека, если бы он накрыл собаку сеткой.

Неизвестно, как в других местах, но в те времена в Неаполе тоже орудовали так называемые муниципальные собачники. У них были, в отличие от сухумских, специальная униформа и сачки с эллипсообразной окружностью и они отлавливали только маленьких собачек.

Через две недели от Образцовой получили ответ, который обнадежил и придал уверенности защитникам собак. Точно сейчас неизвестно, кому именно было адресовано письмо Образцовой, но оно ходило по рукам, и люди поверили в какие-то проблески справедливости.

Образцова сообщала, что во многих местах аналогичные постановления отменила прокуратура, так как изъятие и уничтожение собак квалифицировалось как посягательство на личную собственность гражданина.

В Сухуме тоже прекратились походы за собаками. Правда, местная прокуратура ничего не отменяла — просто эта кампания пошла на спад.

По городу пронесся слух, что вскоре будет облава на цыганских детей, потому что у многих из них светлые волосы и голубые глаза, и, возможно, эти дети украденные. Цыгане спохватились и спешно стали перекрашивать волосы детей в черный цвет и глаза делать темными.

У цыган есть древнее средство, принесенное ими еще из Индии и позволяющее делать голубые, серые и зеленые глаза черными, но цыгане не могут сделать из темных глаз светлые.