Пушкин в воспоминаниях Мокрицкого А. Н

     В трёх последних сборниках «А.С. Пушкин в воспоминаниях современников» (1974, 1985 и 1998 годов) присутствует следующая выписка из дневниковых записей Мокрицкого А.Н. под названием «Из воспоминаний о А.С. Пушкине»:

     «25 января 1837 *. Сегодня в нашей мастерской было много посетителей — это у нас не редкость, но, между прочим, были Пушкин и Жуковский. Сошлись они вместе, и Карл Павлович угощал их своей портфелью и альбомами. Весело было смотреть, как они любовались и восхищались его дивными акварельными рисунками, но когда он показал им недавно оконченный рисунок: «Съезд на бал к австрийскому посланнику в Смирне», то восторг их выразился криком и смехом. Да и можно ли глядеть без смеха на этот прелестный, забавный рисунок? Смирнский полицмейстер, спящий посреди улицы на ковре и подушке, – такая комическая фигура, что на неё нельзя глядеть равнодушно. Позади него, за подушкой, в тени, видны двое полицейских стражей: один сидит на корточках, другой лежит, упершись локтями в подбородок и болтая босыми ногами, обнажёнными выше колен, эти ноги, как две кочерги, принадлежащие тощей фигуре стража, ещё более выдвигают полноту и округлость форм спящего полицмейстера, который, будучи изображен в ракурс, кажется оттого ещё толще и шире. Пушкин не мог расстаться с этим рисунком, хохотал до слёз и просил Брюллова подарить ему это сокровище, но рисунок принадлежал уже княгине Салтыковой, и Карл Павлович, уверяя его, что не может отдать, обещал нарисовать ему другой. Пушкин был безутешен: он с рисунком в руках стал перед Брюлловым на колени и начал умолять его: «Отдай, голубчик! Ведь другого ты не нарисуешь для меня, отдай мне этот». Не отдал Брюллов рисунка, а обещал нарисовать другой. Я, глядя на эту сцену, не думал, что Брюллов откажет Пушкину. Такие люди, казалось мне, не становятся даром на колени перед равными себе. Это было ровно за четыре дня до смерти Пушкина ** <...>
 
     31 января. Соскучась карточною игрой в экарте, велел мне читать стихи Пушкина и восхищался каждой строкой, каждой мыслью и жалел душевно о ранней кончине великого
поэта. Он упрекал себя в том, что не отдал ему рисунка, о котором тот так просил его, вспоминал о том, как Пушкин восхищался его картиной «Распятие» и эскизом «Гензерих грабит Рим» <...> ***

     31 марта. После вечернего класса пошёл я к Брюллову и застал там Венецианова и Фёдора Брюллова, скоро пришел А. А. Краевский и прочёл нам некоторые стихотворения Пушкина, найденные в рукописи после его смерти: «Отцы пустынники и жёны непорочны», «Русалку», несколько сцен из «Каменного гостя» и «Галуба». Когда Краевский рассказал Брюллову о последних часах жизни Пушкина и о том, что хотят издать полное собрание его сочинений, Брюллов выразил желание нарисовать к ним фронтиспис, в котором хотел изобразить Пушкина с лирой в руках, на скале Кавказских гор, посреди величественной кавказской природы, – намерение, как известно, оставшееся без исполнения **** <...>
(«А.С. Пушкин в воспоминаниях современников», «Художественная литература», М., 1974 г., том 2, стр. 291-292)

     Если не читать сносок и примечаний к тексту, то можно несколько удивиться, но принять к сведению ещё один факт из жизни Пушкина. Но если всё-таки ознакомиться с комментариями, то придётся сделать вывод, что это очередная фальсификация.
     Итак:
 
     * Сопоставление текста «Воспоминаний» с текстом дневника Мокрицкого показывает, что среди январских заметок 1837 г. записи от 25 числа вообще нет. Кроме того, из дневниковых записей следует, что 25-го Брюллов был тяжело болен и вообще никого не принимал. Таким образом введение календарных дат в «Воспоминания» имеет целью создать впечатление документальности и подневных записей, перенесенных якобы прямо из дневника, что не соответствует действительности.
     ** Мокрицкий передавал упомянутый факт изустно в разных вариантах и разным лицам. По свидетельству другого ученика художника, М.И. Железнова, он распространял лишь первую часть истории, то, что Пушкин стоял на коленях перед Брюлловым. «…Не понимаю, почему Мокрицкий передавал это обстоятельство без конца, который он сам мне рассказывал и который, по-моему, очень важен, – писал Железнов, – Брюллов не отдал Пушкину рисунка, сказав, что рисунок уже продан княгине Салтыковой, но обещал Пушкину написать с него портрет и назначил время для сеанса. На беду, дуэль Пушкина состоялась днём ранее…» (см.: «Живописное обозрение», 1898, № 227-33).
     *** Из дневниковой записи, сделанной 31 января, Мокрицкий взял лишь конец, то место, где говорится об отношении Брюллова к смерти Пушкина («Завидую его кончине», – говорил Брюллов).
     **** В Дневнике эта запись идёт под датой – «31 марта». О желании Брюллова нарисовать фронтиспис к собранию сочинений в дневнике не упоминается.
(«А.С. Пушкин в воспоминаниях современников», «Художественная литература», М., 1974 г., том 2, стр. 479)

     Кроме того, в прилагаемой биографической справке о Мокрицком А.Н. можно прочитать:
    
     «Аполлон Николаевич Мокрицкий (1811 – 1871) происходил из семьи обедневших малороссийских дворян. Окончив нежинский лицей, где он был однокашником Гоголя и Кукольника, Мокрицкий отправился в Петербург и поступил вольноприходящим учеником в Академию художеств. 
     В Петербурге он поддерживал связь с бывшими нежинскими лицеистами: посещал Гоголя, Кукольника, Базили. Круг его знакомых составляли, преимущественно, художники и литераторы. На страницах дневника Мокрицкого часто встречаются имена В.Г. Теплякова, Н.А. Маркевича, А.А. Краевского, Е.П. Гребенки. Бывал он и в доме П.А. Плетнёва. У Плетнёва в августе 1835 года Мокрицкий познакомился с Пушкиным, который благосклонно отозвался о его работах. В январе 1836 года он вновь встретил поэта в доме Плетнёва, и тот приветствовал его как знакомого.
     Будучи одним из ближайших учеников Брюллова и проводя у него всё свободное от классов время, Мокрицкий был свидетелем неоднократных посещений Пушкиным академической мастерской художника. Он же по просьбе Брюллова нередко читал ему что-либо из пушкинских произведений. По ходу чтения художник делал замечания, которые Мокрицкий добросовестно заносил в свой дневник.
     Собственно, большая часть этого дневника представляет собой не что иное, как жизнеописание Брюллова. Причем особенностью его является повышенная авторская экзальтация, сквозь призму которой преломляются реальные факты. Имени Брюллова постоянно сопутствуют эпитеты «великий», «знаменитейший», «гениальный», создаётся прижизненная «канонизация» художника.
     Этим же свойством отличаются и опубликованные Мокрицким «Воспоминания о К. П. Брюллове».
     Они появились в печати в 1855 году, вскоре после смерти художника (1852 г.). В то время вокруг его имени велись самые горячие споры, высказывались крайне противоположные мнения. По свидетельству одного из мемуаристов, в обществе зародилось «сомнение <...> относительно гениальности Брюллова, а от сомнения до отрицания всего один шаг». Ученики художника сочли себя обязанными предупредить этот шаг. «Мы, – писал Н. А. Рамазанов, – отобрав подробные сведения о Брюллове, постараемся передать со временем публике верное и беспристрастное жизнеописание многолюбимого и многочтимого оставившего нас гения» (Р а м а з а н о в Н. А. Материалы для истории художеств в России. М., 1863, кн. I, с. 201).
     Подобный «отбор» произвёл и Мокрицкий, создавая свои «Воспоминания». К числу «отобранных» фактов, взятых, очевидно, из памяти, так как в его дневнике этого нет, принадлежит и сообщение о «коленопреклоненном» Пушкине. Тем самым Мокрицкий не только ставил знак равенства между Пушкиным и Брюлловым, но ещё и несколько приподнимал последнего, подчёркивая его превосходство в данной ситуации. Подобная искусственная «приподнятость» прямо отвечала задачам, стоящим перед автором «Воспоминаний».
(«А.С. Пушкин в воспоминаниях современников», издательство «Художественная литература», М., 1974 г., том 2, стр. 478)

     Сложив всё вместе, получаем: составители сборника не отрицают факта вымысла изложенного Мокрицким А.Н. эпизода, и даже объясняют читателям, почему Мокрицкий А.Н. сфальсифицировал свои воспоминания. Как же должен не нравиться официальной пушкинистике светлый образ Пушкина, если в данном случае включили в сборник воспоминаний о Пушкине заведомо выдуманный эпизод прославления Брюллова за счёт Пушкина?