Я же мать 6

                6

  Боря свободолюбивый, парень не привыкший планировать свое время, жил исключительно своими желаниями и инстинктами. Захотел есть – поел, захотел спать – поспал, захотел гулять – пожалуйста иди куда хочешь. Все это в прошлом. У него теперь все строго по расписанию, строем и с песнями. В их отряде строевая песня, «Комбат батяня». Военно-патриотичная песня совсем не подходила для малолетних подонков, которые даже смысл слов не все понимают, но не Мурку же петь. Кто первый придумал ее петь, история умалчивает, может сверху порекомендовали? Но кто-то сильно любил Любэ. Песня хорошая, но, когда ты ее поешь каждый день, не по разу и из года в год, перестаешь любить.

    А на войне, как на войне — патроны, водка, махорка в цене.
    А на войне нелегкий труд, а сам стреляй, а то убьют.
    А на войне, как на войне, подруга, вспомни обо мне.
    А на войне — неровен час, а может, мы, а может, нас.
    Припев:
    Комбат-батяня, батяня-комбат, ты сердце не прятал за спины ребят.
    Летят самолеты, и танки горят, так бьет, ё, комбат, ё, комбат!..
    Комбат-батяня, батяня-комбат, за нами Россия, Москва и Арбат.
    Огонь, батарея, огонь, батальон…Комбат, ё, командует он.
    Огонь, батарея! Огонь, батальон! Огонь, батарея! Огонь, батальон!
    Огонь, батарея! Огонь, батальон! Огонь, батарея!
    Огонь! Огонь! Огонь! Агония…

  Есть слух или нет не важно, главное громко орать, припечатывая шаг. Орали дружно на все голоса, от альтов до басов. Песня уже мало походила на оригинал, но вполне стала строевой.
  Борю удивляло, что порядок в отряде поддерживали: бригадир, староста, завхоз и разные активисты из числа колонистов. В основном переростки, оставленные в колонии для наведения порядка или ребята старшего возраста. Они так лютовали, стараясь выслужиться перед начальством, что били мальчишек за всякую провинность, если плохо учится, если получал замечание от администрации или учителей. Раз в неделю просто били, не за что - для профилактики, чтоб боялись. Администрация это поощряла, им меньше работы. Самих активистов колонисты тронуть боялись, в лучшем случае посадят в карцер, а в худшем могут добавить срок. Было в этом, что-то мерзкое, предательское. И эти люди еще имеют право учить, как жить.

  Так же опасно связываться с низшими мастями, опущенными, из-за их мстительности. Они прошли через жуткие унижения и боль и никого им теперь не жаль. Терять им тоже особо нечего, а трогать их западло. Были у них в отряде две Машки, два худеньких маленьких паренька, вечно чумазые. Держались они вместе, особняком ото всех, спальные места их были в углу барака. Но жили они не плохо, никто их не трогал, за секс с ними платили, поэтому у них всегда была еда, чай, сигареты, которые никто не отнимал. За неуважительное отношение к себе, а их никто не уважал, могли отомстить: настучать администрации, кинуть тряпкой в лицо и этим опустить парня. Поэтому их боялись и сторонились.
  Борис никогда не оскорблял их не словом не делом, старался жить параллельной жизнью с ними и не пересекаться. Они это ценили и не строили ему подлости.
 
  Постоянная жизнь под напряжением приводит мальчишек к нервным срывам, психозу и самоубийству. Пожаловаться нельзя – накажут, сопротивляться нельзя – накажут. Активисты порой наказывают так, что мальчишка становится инвалидом на всю жизнь.
  Бригадир, Демин Тарас или просто Дема, восемнадцати лет, крупный парень с излишним весом, пацанов давил своей массой. Худенькие двенадцати -четырнадцатилетние подростки, на его фоне смотрелись жалкими детьми. Хохоча и забавляясь легко калечил слабых, заслуживающих наказаний, по его мнению, но не сильно. Администрация с него спросит, если не досчитаются воспитанника. Попасть на больничку и сбежать от Демы, для пацанов - это рай. Можно отдохнуть и расслабиться на некоторое время.
  У бригадира было много прихлебателей и стукачей, которые в конце дня докладывали у кого какие замечания, могли просто отомстить непонравившемуся мальчишке и оговорить его. 
  Правой рукой бригадира был Рябой, у которого все лицо от прыщей стало жутко не красивым, в шрамах. Парень хитроватый и неприятный во всех отношениях. Если Дема пер как бычара на пролом, но его можно просчитать и что-то схитрить или вымолить послабление, то с Рябым это не прокатывало. Он смотрел своими маленькими змеиными глазками и как удав гипнотизировал, лишая человека всякой воли. Но пока главный Дема, Рябой держался в тени, не высовывался. Придет и мое время, думал он, ехидно улыбаясь и запоминал всех, кто проявил к нему неуважение. Дема после отбоя вызывал провинившихся и устраивал самосуд, а Рябой поддерживал.

  Хоть бы не меня, хоть бы не меня, думал каждый вечер мальчишка, лежа в пастели, когда вызывали к Деме.
  - Эй, Бешенный, иди тебя Дема вызывает, - в первую же ночь, откинув одеяло с Бориса, сказал маленький пацан, Гном – шестерка Демы.
Борис хотел одеться.
  - Так иди, ждать не будет, - подтолкнул посыльный.
  Ну конечно же так, в одних трусах, а не иначе должен предстать перед авторитетом - раздетый человек напротив одетого уже выглядит униженным. Гном хорошо ориентировался в полумраке барака, шли по проходу между шконок, с притаившимися под одеялами мальчишками. В переднем углу, более-менее приукрашенном тряпками на стене, заменяющие ковры и пару горшками цветов, проживали бугор и его помощник.

  Дема сидел на кровати, возвышаясь как гора среди плебеев. С алюминиевой кружкой в руках, в которой дымился горячий крепкий чай – чифир.
  - Надо познакомиться, что ты за пассажир, чем дышишь? – Очередной раз отхлебнув горячий напиток, передал кружку, сидящему рядом Рябому.
Боря стоял перед ними в одних трусах и молчал. От этого неловкого положения, не знал куда деть свои длинные худые руки. Сначала вытянул по швам, посчитал, что это слишком, как нашкодивший солдат перед офицером вытянулся. Попробовал руки в бок, это выглядело вызывающе – еще не так поймут и накостыляют. Потом стал в позу футболиста, скрестив руки в низу живота ждал пенальти.
  - Давай садись, что стоишь? – кивнул на противоположную кровать.
Сидящие там мальчишки быстро подвинулись, уступая место. Боря сел, тесно зажатый ими. Они с любопытством смотрели на него, им тоже было интересно узнать все про него.
  - Откуда прибыл? – спросил Дема.
  Борис назвал свой южный город.
  - Земляков у тебя здесь нет. А погремушка откуда, кто дал? – поинтересовался «Жилтрест», так для себя окрестил его Борис.
 Погремушка – кличка – погоняло, догадался Борис.
  - Валеру Уральского знаешь? – спросил он. В нем просыпался дух авантюризма – захочешь жить, научишься вертеться.
На лице Демы видна работа мозга, он сначала скосил глаза влево, потом вправо, вспоминал. Конечно же он не знал Валеру Уральского - откуда ему, но признавать не хотел, наверно это уважаемый вор и каждый уважающий себя зэк должен его знать.
  - Ну, знаю, - соврал он.
  - Так вот это он дал такую погремушку, - без зазрения совести тоже соврал Борис.
  - А за что? – Дема принял кружку пойла, отпил.
  - За дело! – смело сказал Борис. - Это ты у него сам спроси, - также уверенно продолжал он, понимая, что ни у кого тот не спросит - кишка тонка.
  - Спрошу, - с угрозой сказал Дема. – Смотри если соврал…
Дема передал кружку с черной жижей Борису, в знак его расположения. Борису уже приходилось пробовать чифир и ничего вкусного в нем не находил, но отказаться не мог, это неуважение к Деме, к пацанам. Принял кружку, сделал пару глотков и вернул назад.
У мальчишек сразу пропал весь интерес, ничего веселого не ожидается.
  - Ладно, Бешенный, живи пока, но знай я за тобой наблюдаю и за косяки будешь отвечать ты, а не Валера Уральский.
  - Понял, - Борис развернулся и пошел, ноги подгибались от страха, пока он шел до своего места.
Не нравился он Деме, у того аж руки чесались, но скоро ему переходить во взрослую зону и там спросят, беспредельничал или нет на малолетке. И не дай бог встретить Валеру Уральского!

  Оставшись одна в квартире, Галя почувствовала жуткое одиночество. Слонялась из угла в угол, не находя себе места. Но это не было угрызение совести, которое не дает человеку жить спокойно и день и ночь преследует, и мучает. Некогда шумная квартира опустела, стояла мертвая тишина. Уклад жизни поменялся, стало скучно жить. Она молодая женщина, ей нет и тридцати пяти, можно начать жизнь сначала.

  На похоронах мужа, его родители не разрешили ей присутствовать. Пришла на могилку после всех, положила цветы и разрыдалась.
  - Миша, Мишенька, как жить то дальше?
Опустилась на колени, достала бутылку водки, два пластиковых стаканчика и хлеб. Разлила по половинке, один поставила на свежий холмик, рядом с фотографией.
  - Давай Миша выпьем за…, - она осеклась и трясла стаканчиком не зная, какой тост сказать. За нас! Будь здоров! Поехали! Много за что они пили, но все они сейчас не подходили.
  - Миш, не знаю, что сказать. Давай молча выпьем, - она одним глотком выпила и занюхала хлебом. – На тебе хлебушек, - положила на стакан кусочек хлеба.
Налила по второй, душа разрывалась от горя и тоски.
  - Мишенька, как мне тяжело жить, я совсем одна осталась, никому не нужна.
Слезы крупными горошинами катились по лицу, она их не утирала, и они падали на свежий холмик. Подняла голову и залпом выпила содержимое в стакане. Упала на землю и долго так лежала, обхватив руками могилу. Потом тяжело поднялась, отряхнулась, собрала остатки трапезы. 
  - Прости меня, Миша. Земля тебе пухом.
Постояла минуту молча и отправилась в свою пустую квартиру.
 
   Жизнь течет своим чередом. Уже не так удручающе давит серость лагеря.  Хоть за забором, но это жизнь, и она продолжается, надо уметь ценить ее в любых проявлениях.  Борис стал привыкать к условиям в которых очутился, друзей не искал и врагов тоже. Спустя шесть месяцев уже не напрягал распорядок дня. Утром просыпался как по будильнику. Желудок подавал сигналы перед приемом пищи, инстинкт как у собаки Павлова. К постоянным маршировкам строем, тоже привык, а раньше ему очень хотелось побыть одному, уткнуться в подушку под одеялом и страдать.

  Мать иногда присылала посылки, он радовался – это как глоток свободы, с прошлой счастливой жизни. Вещи и продукты пахнут домом. Хотелось просто прижать их к груди и вдыхать этот аромат. Вещи оставлял себе, а продуктами делился.  Мать писала письма просила прощения, за то, что он там находится и извинялась, что не сможет приехать к нему, так как это очень далеко. Борис все понимал и нечего не требовал. Писал, что у него все хорошо, учится и работает.

   Учиться плохо нельзя, староста он же бригадир, наказывал. Демин старше одноклассников, а учится с ними в восьмом классе и один черт ничего не понимает. Его главная задача за порядком следить, а оценки нарисуют. Специально таких выбирали на роль помощника, чтоб всех держал в страхе.
  У Бори появился стимул хорошо учиться. В отличниках не ходил, но троек заметно убавилось. Впрочем, учиться здесь не сложно, требования по проще, чем в его школе. Преуспеть средь контингента, который по слогам еле читает, не трудно.

  Литературу и русский язык преподает дородная учительница, Галина Захаровна. За глаза просто - Горилла Захаровна. Женщина как будто сама отсидела пятнадцать лет строгого режима, с манерами уголовницы и жаргонной речью.
  - Куда запятую поставил, а «погода» почему через «а» - кричала на щуплого белобрысого мальчишку у доски, Лаптева Ивана – Лапоть. – Дебила кусок.
Парень пугался громогласного голоса и от страха плохо соображал. Класс начинал ржать.
  - Староста, что за шум? – спрашивала она, строго глядя поверх очков.
  - Заткнулись! – поднимался грозно с задней парты Демин.
В классе восстанавливалась тишина, лишь бы не привлечь внимания старосты, все опускали головы и старательно выводили, что-то в тетради.
  - Кто может исправить ошибки? – спрашивала учительница.
Тишина.
  - Лес рук, - иронизировала она. - Что притихли уже не смешно? Суки в ботах! -  любимое обращение к ученикам. - Давай Гладышев покажи себя.
Боря неохотно поднялся и обреченно побрел к доске, он боялся ошибиться и стать посмешищем, объектом издевательств.
  - Исправь ошибки и подчеркни части речи.
Борис исправил ошибки, а вот с запятыми у него проблема или много наставит, или мало. Подлежащее одной чертой, сказуемое двумя – это он помнит, а дальше он как будто пропустил занятия в школе, из головы все вылетело.
  - Куда столько запятых нахерачил? Ой дебил! – ужасалась Горилла Захаровна, подошла и мокрой тряпкой стерла лишние запятые. – Так, объясняй дальше, что поначертил?
  - Погода – подлежащее, подчеркивается одной чертой, стояла – сказуемое, подчеркивается двумя черточками.
  - А дальше? Баран! И чему вас только в школе учат? – сокрушалась она.
Борис молчал.
  - Не знаешь? Садись три. А кто знает? – Повернулась к классу.
Все уставились в тетрадь. Когда хорошие дети занимались в школе, они занимались плохими делами, и учебная программа просвистела мимо них.

  В конце года учителя все равно всем оценки выставляли, хоть троечку с натяжкой, большего и не нужно. Есть ли смысл оставлять на второй год? Тогда можно вовсе не закончить школу, сидеть до освобождения в одном классе. Это понимали и учителя. А выпускать с колонии нужно выдав аттестат и рабочую профессию - иначе теряется назначение Воспитательной Колонии. Освободившиеся должны быть полезны обществу.

  Среди учителей можно выделить еще одного педагога от бога, абсолютная противоположность Галине Захаровне, учитель английского языка, Светлана Борисовна, интеллигентная женщина, с хорошими манерами. Бывший переводчик, волею судьбы оставила свой обустроенный мир и отправилась за мужем, военным, в глухомань. Свои дети давно подросли и выпорхнули из гнезда и вели самостоятельную жизнь в дали от родителей. Она продолжала переводить книги и статьи на заказ, но главное свое предназначение видела в воспитании трудных подростков. Дух романтизма с годами не утеряла, она была не от мира сего. Начиталась в свое время Макаренко А. Общалась с воспитанниками исключительно на «Вы» и много сил вкладывала в изучение языка. Только все пролетало мимо их ушей и память у них, как у рыбки – отвернулся и забыл. Кроме «Май нэим Петя», «Ай фром Раша» и «Сидау плиз» ничего не знали.
  - Да зачем нам английский? Мы все равно в Англию не поедим, - спрашивали воспитанники, когда она в очередной раз сокрушалась их успеваемости.
  - Мы и русского то не знаем, - смеялись они.
  Сколько она не пыталась объяснить, что человек должен быть всесторонне развитым, много читать, слушать красивую музыку, знать работы художников, смотреть фильмы. Мальчишки только отмахивались, а за глаза крутили пальцем у виска «блаженная».
  Светлана Борисовна так же вела драмкружок, куда сгонялись ребята не пожеланию и таланту, а по их слабости тела и духа. На праздники давали представления и концерты. Ставили пьесы из классической литературы, в швейном цеху шились костюмы руками воспитанников. Собиралась вся колония, воспитанники и служащие. Воспитанники хлопали от души и радовались, узнавая на сцене своих знакомых.