Вольному - воля

2016г. 


Don't believe the mask
It adapts to any lie,
The perfect ten,
When reality caves in.

(In Flames: Alias)



-1-

     Впервые за последние одиннадцать лет Лорни чувствовал себя свободным. Голова не гудела от сонного похмелья, писк будильника не отзывался в висках гулким эхом, новая рабочая неделя всей своей шестидневной тяжестью не давила на плечи. Зато в груди вибрировала до краев заполненная энергией батарейка, будто его тело всю ночь лежало на подзарядке, и теперь без какой-либо точки опоры готово было перевернуть весь мир.
     Первым делом Лорни распахнул настежь окна и впустил в комнату потоки свежего майского воздуха. Затем наспех принял душ и облачился в свой лучший костюм. К тому времени, как он явился на кухню, завтрак уже ждал на столе. Четырехлетний Чарли сонно жевал овсяную кашу с кусочками банана, а Фей наливала в кружку свежий кофе. Лорни подлетел к жене, подхватил ее за талию и закружил вокруг себя.
     - Что  с тобой?- засмеялась Фей, еле удерживая равновесие.
     - Сегодня лучший день в моей жизни! – заявил Лорни, продолжая крутить ее в ритме танца, известном  ему одному и, уловив строгий взгляд жены, тут же поправился,- Конечно, не считая дня нашей встречи.
     Фей предупредительно вскинула брови.
     - И дня, когда мы поженились! – торопливо добавил он. Фей продолжала буравить его требовательным взглядом.
     - И дня, когда у нас родился Чарли! – Фей удовлетворенно кивнула, и Лорни, почувствовав себя отличником, продолжил возбужденно рассказывать.- С сегодняшнего дня начинаю новую жизнь. Все с чистого листа! Отпущу-ка я бороду. Что скажешь? Можно еще изменить прическу. Проколоть ухо? Ты права, это слишком! Придумал! Мы поедем на выходные в Вермонт! Хочешь, купим тебе те туфли, что ты приметила в “Блумингдейле” на прошлой недели?
     - Погоди, погоди,- смеялась Фей,- остановись, пока не поздно! Смотри, как бы завтра не пожалел о сказанном.
     - Ни за что! – твердо ответил Лорни.- Мы слишком много времени теряем на всякую ерунду. Угождая другим, забываем о себе. Понимаешь…
     Он не успел договорить, так как в кармане брюк ожил – задрожал и запел, мобильный телефон. Вздрогнув от неожиданности, Лорни поспешно извлек его на свет божий и в следующую секунду почувствовал тошноту и одновременно слабость в животе. Ему вдруг захотелось разбить мобильник о кафельный пол кухни, сбежать обратно в спальню, нырнуть под одеяло и – назад в бледно-лиловые потоки сновидений, чтобы позже проснуться, прожить это утро заново и еще раз вдохнуть кисло-сладкий запах свободы.
     Как только Фей прочла высвеченное на экране имя, у нее мгновенно вытянулось лицо.
     - Не бери,- быстро сказала она.
     - Ты же знаешь, он не отстанет.
     - Все равно! Не бери!
     Лорни мотнул головой, будто вытряхивал ее слова из ушных раковин, выпрямился, поднес трубку к уху и бесцветным голосом произнес:
     - Привет, Нэш. Да. Да. О чем?  Когда? Постараюсь. Я позвоню. До встречи.
     Фей напряженно, с еле скрываемой яростью, всматривалась в его мимику и впитывала каждое произнесенное им слово, от чего вздувалась, становилась все больше и, казалось, вот-вот взорвется, окропив стены и потолок кроваво-красными мазками своего гнева.
     - Ну?- с жаром выдохнула она, как только Лорни всунул телефон обратно в карман.
     - Хочет встретиться,- коротко сообщил он, опустив взгляд.
     - Я так и знала!- воскликнула Фей.- И что же, ты пойдешь?!
     - Он хочет поговорить,- оправдывался Лорни.
     - Какого черта?!- не унималась Фей.- Ты понимаешь, что происходит?!
     - Фей, дорогая, перестань…- попытался было Лорни, но не тут-то было. Ее лицо рассекла извилистая судорога, вены на лбу и шее набухли и затвердели, словно почки на деревьях в начале весны, а голос переключился в режим фальцета:
     - Ты же сказал, что все кончено, что ты разобрался, что его больше никогда не будет в нашей жизни! А что в итоге? Не проходит и дня, как ты мчишься к нему на встречу! Скажи мне, это нормально?
     Лорни отчаянно пытался найти мало-мальски достойный ответ, прежде всего, чтобы оправдать себя в собственных глазах, и только потом, чтобы защититься от молний, которые богиня войны и грозы безжалостно в него метала.
     - Сколько лет он манипулировал тобой, использовал тебя, твои ресурсы, твою жизненную энергию. А ты что? Молчал! Терпел! Чего ради? Почему ты не можешь это прекратить? Тебе что, нравиться плясать под его дудку?...
     - Нет!- наконец выпалил Лорни.- этого уже не будет! Я не позволю…
     - Тогда просто пошли его нахрен! – кричала Фей.
     В ответ Лорни прорычал что-то нечленораздельное, что-то похожее на «Не могу…». Других слов просто не было. И оправданий тоже. Только бессильная и бессмысленная злоба и растекающаяся по венам, точно свинец, обида.
     Когда через мгновение его лицо царапнул пыльный ветер, он понял, что сбежал. Как маленький мальчик от отчитывающих его за двойки родителей. За упитанные черные двойки и красные единицы, которые жизнь выставляла ему ежедневно – на страницах и полях, на подъёмах, спусках и поворотах, в оконных и дверных проемах. Они преследовали его, отражались в зрачках друзей и чужаков, читались в движениях, прилипали к подошвам, пощечинами горели на щеках. Они ковыряли его мозг. Они плодили и раскатывали целые клубки мерзких червей, которые питались им, жили им, были им, говорили и принимали решения вместо него, настоящего. Вот и сейчас эти скользкие твари лихорадочно сочиняли для Лорни алиби, пока случившееся не успело осесть на стенках подсознания очередным канцерогенным слоем: “Так надо. Фей не может понять! Я ведь не хочу полностью испортить с ним отношения! Нужно просто минимизировать общение. Вот сейчас я с ним встречусь. И что бы он ни говорил, что бы ни просил, я буду непреклонен. Он сам поймет, что все изменилось”.
     И Лорни отступил. Выхаркал из легких горькую слизь, бывшей когда-то его непоколебимостью. Теперь, даже собственные кости казались ему ватными, а мышцы – жеваной резиной. Оставалось только понять, когда именно он превратился в такого жалкого, бесхребетного труса.

-2-

     Все началось в сентябре 2001 года, когда девятнадцатилетний Лорни Хэмптон позвонил по объявлению о продаже бас-гитары. Он проработал официантом целое лето, чтобы накопить немного денег – уж больно ему хотелось научиться играть на каком-нибудь инструменте и сколотить рок-группу – модное в ту пору занятие среди молодежи. Сам Лорни родился и вырос в Нью-Джерси, в семье простого автомеханика и швеи. Два его старших брата вкалывали один на автомобильной мойке, другой – на бензозаправке, младшая сестра ходила на курсы парикмахера. Ну а Лорни должен был стать кем угодно, но только не музыкантом или, не приведи господь, поэтом. Он не знал, откуда в нем зародилась такая сильная, почти наркотическая тяга к творчеству, но буквы, слова, образы, звуки так и лились из него нескончаемым и неконтролируемым потоком. Лорни прятал кассетные записи и обрывки исписанных листов, как собственное грязное белье или непристойные журналы. Боялся, что его кто-то может застукать за этим. Знал ведь, что засмеют, не поймут, осудят. Единственный выход – уехать в большой город, поступить в колледж, перебраться в общежитие и получать стипендию. Тогда он смог бы свободно заниматься творчеством, а не тем, что ему сулили родители и судьба. Мечта, сказка, миф, небылица, анекдот, если хотите. Но он смог, он поступил! Правда, на факультет информатики, но разве это имело тогда значение?! Ему удалось вырваться из порочного круга, избавиться от преследующей его по праву рождения участи неудачника, сломать сложившийся в сознании отца и матери стереотип о том, что каждый должен довольствоваться тем, что ему положено. Лорни верил, его ждет что-то совершенно фантастическое, невероятное и… достойное. А еще – сотни тысяч нот и слов, которые ему еще предстояло открыть миру…
     Почему выбор пал именно на бас-гитару? Все очень просто: барабаны – слишком громоздко и шумно, соло-гитара и клавиши – слишком сложно. Естественно, Лорни сразу отказался от музыкальных магазинов и стал искать более бюджетный вариант, а именно – газетные объявления о продаже подержанных инструментов. Так он познакомился с Нэшем Хейли. Нэш был на три года старше Лорни, учился в художественной академии, был худощав и болезненно бледен, обладал длинными чуть вьющимися каштановыми волосами и крупными зелеными глазами с жёлто-коричневыми вкраплениями. На встречу он пришел без инструмента, зато озвучил заманчивое предложение: он подарит гитару и бесплатно обучит Лорни игре, при условии, если тот согласится стать басистом в его группе.
     - Сам-то я играю на басу, хотя окончил музыкальную школу по классу фортепьяно,- пояснил он,- Еще отлично лажу с соло, ритмом и акустикой. Учусь играть на барабанах. Кроме того, сам пою, пишу музыку и тексты… Ты, наверное, удивляешься, как такое возможно…
     Да, Лорни был удивлен, и поэтому лихорадочно прикидывал, сколько часов в день нужно заниматься и под какой звездой родиться, чтобы обладать такими возможностями (если не талантами), пока Нэш разжевывал долгую паузу, дабы подогреть его любопытство.
     - Я родился в музыкальной семье,- наконец сказал он,- мой отец – известный в достаточно широких кругах джазист Гордон Хэйли…
     Имя очень знакомое, но Лорни никак не мог вспомнить, где его слышал, и дабы в лишний раз не позориться, с театральным восхищением вскинул брови.
     -… он скончался от сердечного приступа, когда мне было десять.
     При этом ни один мускул не дрогнул на лице Нэша. Заученная фраза Притупившаяся боль? Маска?
     -… а мать – преподавательница вокала в частной школе. Конечно, я бы мог самостоятельно записываться, делать сводку и мастеринг, даже обложки для альбомов рисовать. Но для концертов нужны музыканты. А я никак не могу найти подходящего для моей музыки басиста. Думаю, будет намного проще обучить кого-то с нуля, поработать, так сказать, с сырым материалом, чем взять в группу уже состоявшегося музыканта и подогнать его под свой стиль.
     Лорни претила перспектива быть материалом в чьих-либо руках, но он был настолько восхищен самоуверенностью Нэша, загипнотизирован его харизмой и открывающимися перспективами, что, не долго думая, согласился. Нэш в свою очередь воспринял его восторг, как нечто само собой разумеющееся, и на следующий день пригласил к себе домой. Тогда же выяснилось, что кроме них двоих в группе больше никого нет.
     Нэш жил с матерью в просторной четырехкомнатной квартире. Лорни живо представил себе шумные встречи музыкантов старшего поколения в стенах этого чуть запущенного, но все же элегантного дома со старинной мебелью, высокими потолками, ажурными арками и стеллажами с бессчётным количеством книг. Тут были собрания сочинений чуть ли не всех американских и европейских писателей, научные труды, целые тома по теории музыки, учебники и энциклопедии. Но рассматривая их, в ожидании, пока мать Нэша приготовит им кофе с бутербродами, Лорни видел отнюдь не пестрые обложки, а призраки собственного бесцветного детства: ведущую к кособокому дому узкую дорожку, посыпанную гравием – за “Большими надеждами” Диккенса; угрюмые вечера в плохо освещенной гостиной, где детям ни за что не разрешалось шуметь, потому что отцу нужно было отдохнуть после тяжелого рабочего дня – вместо “Толкования сновидений” Фрейда; неоплаченные счета и бутылки из-под дешевого джина, которые отец регулярно опустошал – между тисненными золотистыми буквами В-а-л-ь-т-е-р С-к-о-т-т…
     Одну из комнат Нэш полностью оборудовал под музыкальную студию. Стены были обклеены картонными ячейками из-под яиц и прямоугольными блоками пенопласта, которые он обтянул бледно-зеленым брезентом и покрыл скетчами и карикатурами на знаменитых рок-исполнителей, вроде Брюса Дикенсона и Лемми Килмистера. Из интерьера – низкий диван, кожаное кресло и журнальный столик, заваленный, карандашными рисунками и нотными тетрадями. Из инструментов – старенькое пианино, три электронные и одна акустическая гитара на подставках, скромная барабанная установка, громоздкий микшерский пульт, комбики, процессоры и динамики “Маршалл”, а также стойка со студийным микрофоном. По полу, словно змеи, вились и сплетались друг с другом длинные провода всевозможных цветов и диаметров. Для Лорни эта комната была настоящей сокровищницей Али-Бабы. Он долго и осторожно бродил по студии, как среди музейных экспонатов, пока Нэш красочно рассказывал историю каждого из инструментов. На соло-гитаре, например, когда-то красовался автограф самого Акселя Роуза (правда, потом он почему-то стерся), а пианино – вообще было живым свидетелем зарождения блюза.
     - Группа называется “Нэшвилл”,- подытожил Нэш и хитро подмигнул,- Есть такой город. Но ты не думай, сам я из Портленда. Какую музыку ты любишь? Это очень важно, потому что мы будем играть только настоящий хард энд хеви. Я тебе дам несколько дисков, ты послушаешь, поймешь, о чем я говорю.
     Параллельно с ежедневными занятиями с Лорни Нэш искал для группы соло-гитариста, барабанщика и клавишника. Он предложил Лорни присутствовать на прослушиваниях – занятие в равной степени почетное и прескучное. И все же Лорни чувствовал себя особенным, ведь ему-то удалось избежать этих формальных процедур. Поэтому он делал все, чтобы оправдать возложенные на него надежды. Работал до мозолей, до крови, до онемения в пальцах, кистях рук, спине и шее и довольно скоро освоил инструмент. К Новому году группa былa полностью сформирована, и весной “Нэшвилл” отыграл свой первый концерт. Сначала они выступали с каверами на песни, выбранные и одобренные исключительно Нэшем, и только к середине лета он позволил «Нэшвилл»-у представить публике свои сочинения.
     Все без исключения песни писал сам Нэш. Сам же их и исполнял. Кроме того, сочинял партии для остальных инструментов. Любые попытки внести свою лепту пресекались на корню. Убеждал Нэш неоспоримыми фактами:
     - Если здесь не будет модуляции, то кульминация получится вялой.
     Или:
     - Растяни последний аккорд на полтакта и сруби как можно жежче. Чтобы было ощущение недосказанности.
     Ну или вконец:
     - Нет! Петь под такой ритм я не буду!
     «Нэшвилл – это я» - конечно, он такого никогда не говорил. Вслух. Но почему-то участники бэнда, друзья, поклонники и даже самые непосвященные люди в этом не сомневался. Нэш твердо восседал на своем незыблемом троне – эдакий Король-солнце Людовик XIV, установивший в своем мини-королевстве абсолютную монархию. Никто не решался с ним спорить. Еще бы! В свои двадцать с лишним лет он играл на нескольких инструментах, обладал мощным с хрипотцой вокалом с широким диапазоном, сочинял отличные песни, писал прекрасные картины и завораживающие иллюстрации для постеров и синглов, был всегда окружен молодыми музыкантами, художниками, поэтами, а девушки жужжали вокруг него, словно пчелы у горшка с медом. Не удивительно, что на фоне этого пурпурного бархата всеобщего восхищения собственные произведения казались Лорни вялыми, сырыми и примитивными, а внесенные предложения – глупыми и непрофессиональными. Но все же он продолжал писать, чаще всего в стол, и однажды решился показал свою лучшую, как ему казалось, песню Нэшу. Однако, он не удосужился дослушать ее до конца. На втором куплете скривил губы и усмехнулся:
     - Это совсем не в стиле “Нэшвилл”! Возможно, если ускорить ритм, изменить размер… даже не знаю. Гитарные партии слабоваты. Ну это и так понятно. Ты же басист и думаешь, как басист.
     Лорни не знал, прав был Нэш или нет. Но на всякий случай больше свои песни никому и никогда не показывал, а вскоре и вовсе перестал писать.
     Через два года после первого выступления они выпустили альбом, правда, совсем небольшим тиражом. Вместе с популярностью группы росла и тирания Нэша. Теперь он требовал от участников максимальной самоотдачи, перестановку всех личных дел на второй план, несмотря на то, что у Тима, гитариста, да и у самого Лорни на носу были выпускные экзамены. Под этим предлогом первым из группы вышел гитарист. Он утверждал, что вернется, как только сдаст все экзамены, но не прошло и двух недель, как его увидели на сцене с другой группой. Нэш бесновал. Он разорвал все их совместные фотографии и постеры с концертов, которые он коллекционировал, объявил Тима предателем и запретил всем оставшимся участникам общаться с ним. Этот приказ, умело замаскированный под просьбу, звучал по крайней мере нелепо, особенно если учесть то, что Тим и клавишник Патрик были родными братьями и жили под одной крышей.
     Гнев Нэша остыл спустя месяц. Он напечатал новые фотографии, достал вторые экземпляры постеров и со словами “это история группы” снова развесил их на стенах репетиционной студии. Найти нового гитариста не составило большого труда – Карл ничего не сочинял и предпочитал играть чужие партии. Это вполне устраивало Нэша. Однако идиллия длилась не долго. Через полгода, как утверждалось, из солидарности к брату, ушел клавишник, и еще через пару месяцев – барабанщик. Нэш, конечно, очень быстро нашел им замену, а потом еще одну, и еще. Казалось, ничто не может его сломить. Лорни понятия не имел, откуда он черпает силы, чтобы каждый раз все начинать сначала, и продолжал слепо восхищаться им, его энергией, творческой силой и неиссякаемым оптимизмом.
     Потом появилась Фей. Лорни познакомил ее с Нэшем в день презентации третьего альбома, хотя они и встречались больше полугода. Он никак не мог решиться рассказать Нэшу о ней, так как прекрасно знал, как тот ревностно относится к участникам своей команды. Будто бы все они были его питомцами, его собственностью, его игрушками. Нет, никто кроме Нэша не имел права играть с ними, дергать за ниточки, управлять, если, конечно, он сам этого не разрешал:
     - Лорни, друг, выручи меня, а? У Уолтера на носу концерт, а у него басист сломал руку. Я обещал заменить его, но что-то не успеваю…
     Как и ожидалось, Нэш невзлюбил Фей с первого взгляда, и это было взаимно. Поэтому Лорни приходилось с завидной периодичностью выслушивать гадости, которые они поочередно вливали ему в уши. В сущности, оба говорили практически одно и то же, менялись только местоимения:
     - Она/Он тебя до добра не доведет.
     - Она/ Он тебя только использует.
     - Ей/ Ему плевать на тебя.
     - Она/ Он думает только о себе.
     Кончилось все тем, что Фей нашла для Лорни отличное место сисадмина в банке, от которого он просто не мог отказаться, так как выступления в “Нэшвилле” не приносили ему желаемого заработка, и нужно было думать о будущем.
     Как воспринял Нэш его уход? На удивление спокойно. Может быть, он уже привык к тому, что в «Нэшвилл»-е никто долго не задерживается. Может быть, делал вид, что ему плевать. Другое дело – как Лорни готовился к разговору. Все время оттягивал, искал другие пути, моделировал ситуации, словом до жути боялся! Боялся! Вот оно! Но чего? Чего, черт побери, он боялся? Того, что лишится важного (важного?) человека в своей жизни, или того, что потеряет мечту?
     Нового басиста Нэш нашел почти сразу – свято место пусто не бывает, а Лорни продолжал поддерживать с ним дружеские отношения, в отличие от многих бывших участников группы. Он ведь был избранным. Особенным. Единственным, кто не сплетничал за его спиной, не строил козни, не злорадствовал, был верен до конца. До конца?! Но конца-то и не было! Лорни часто помогал Нэшу в записях и с декорациями, заменял нового басиста на особенно ответственных выступлениях, ремонтировал аппаратуру, форматировал студийный компьютер, находил бесплатные услуги оператора и монтажника видео, часто вел переговоры о концертах, терпеливо высушивал все его жалобы. Но никто, даже Фей, долгое время не догадывался, что дружба эта была для Лорни в тягость.
     Нэш вообще не был способен на дружбу. Любить других не позволял его вселенский эгоизм. От окружающих он требовал слишком многого – рыцарской преданности, служения, преклонения, безграничного уважения и всепрощения. А взамен… взамен позволял любить, восхищаться собой. И прощать или по возможности не замечать его эгоцентричных поступков. Например, как он в очень грубой форме отказался исполнить по просьбе Лорни одну единственную песню для их с Фей первого танца на свадьбе. Или как вдребезги напился и сломал руку официантке, свалившись на нее со стула, откуда произносил матерный тост за здравие молодых. И даже пьяный звонок с требованием срочно приехать в день, когда у них с Фей родился Чарли. Он попытался было уклониться, но Нэш заявил, что это вопрос жизни и смерти, и Лорни пришлось поехать. Он  застал Нэша в их репетиционной студии в полном одиночестве и темноте, и от него на километр разило алкоголем.
     - Я написал новую песню. И мне ее некому показать.
     Да, это был вопрос жизни и смерти.
     В какой-то момент Лорни понял, что больше не может терпеть. Теперь ему казалось, что он никогда по-настоящему не считал Нэша другом… Он не испытывал к нему ничего, кроме жалости. Нэш был поистине талантливым музыкантом, композитором, поэтом и художником, и вместе с тем – невыносимым, капризным ребенком, бывшим когда-то могущественным, а ныне забытым, жаждущим поклонения и бесконечно одиноким божком.
     Что же стало последней каплей? Долгое время Лорни отчаянно пытался найти причину, крохотную возможность, чтобы наконец высказать ему все в лицо, вытрясти наизнанку душу. Он выжидал, как охотник, цеплялся за слова и поступки, отказывал в просьбах и наконец, вчера вечером во время очередного приступа истерики по поводу неповиновения участников “Нэшвилла”, Лорни не выдержал.
     - Почему ты думаешь, что все должно быть именно по-твоему?! – сказал он, еле сдерживая внутреннюю дрожь.
     - Да потому что я знаю, как должно быть!- в голосе Нэша звенела привычная заносчивость, не раз выводившая многих из себя.
     И тут Лорни прорвало.


-3-


     Его лицо заметно осунулось. Под глазами появились глубокие впадины. Волосы длинными спутанными паклями свисали вдоль спины... Стоп! Довольно! Лорни дал себе слово, что не будет его больше жалеть. Он знал наизусть все его театральные приемы. Все, что он скажет, подумает, сделает. Он уже видел перед собой заранее продуманные жесты, мимику и осторожные попытки подергать за веревочки. Пусть дергает сколько влезет! Марионетка-то сбежала!...
     Они сели на скамейку в парке. Вечерняя заря вытягивала из-под пяток лиловые тени, заполняла воздух масляными бликами, медленно размешивая густой запах свежей травы, земли, пота и дешевых духов. Вокруг резвились дети, играли в мяч и звонко смеялись. Чуть поодаль, рядом с причудливой скульптурой, изображающую сплошное переплетение разноцветных геометрических фигур, мужчина вероятней всего с сыном безуспешно пытался запустить воздушного змея.
     Нэш достал сигарету и закурил. Лорни откинулся на спинку в ожидании долгожданных извинений, но Нэш молчал ровно до середины сигареты. Видимо, тоже ждал.
     - Я рад, что ты пришел,- наконец сказал он.
     - А я, честно говоря, был удивлен твоему звонку,- холодно откликнулся Лорни.
     - Чепуха! Я же не злюсь на тебя!- отмахнулся Нэш.
     - Что?! – Лорни аж подпрыгнул.
     - Ну, за твои вчерашние слова…- поспешно уточнил Нэш,- помнится, ты был взбешен. Но ты ведь на самом деле не считаешь меня зацикленным на себе напыщенным и самовлюбленным индюком?!
     - …
     - Да, да, признаюсь, иногда я перебарщиваю! Но скажи мне, кто идеален? Мы все смертные и совершаем ошибки! Кто-то больше, кто-то меньше. А то, что вокруг меня никого не осталось… ты же знаешь, все они – неблагодарные и завистливые скоты! Все, кроме тебя, брат! Ты один меня понимаешь! Ты такой же, как я! Не можешь представить свою жизнь без музыки…
     - Ошибаешься. Я давно забил на все это дерьмо.
     - И что же, ты счастлив?
     Лорни чуть помедлил с ответом, и Нэш тут же этим воспользовался.
     - Вот видишь!- жарко выпалил он,- Я же знаю, ты хочешь писать, а не сидеть в скучном офисе в окружении тошнотворных белых воротничков! У тебя ведь были отличные песни, я помню.
     - Песня. Ты слышал только одну песню. И она, помнится, тебе не понравились…
     - Разве я сказал, что она мне не понравилась?! Это не в стиле «Нэшвилл» – вот все, что я сказал тогда! Но если бы мы смогли организовать акустический дуэт… Понимаешь, «Нэшвилл» изжил себя. Это я давно понял! Новый состав – сплошные малолетки. Они только используют меня, чтобы пробиться, чему-то научиться, а потом уходят к другим или создают что-то свое. Конечно, я их не осуждаю. Каждый имеет право на самовыражение и свою собственную мечту. А помнишь, у нас ведь тоже была мечта – играть хорошую, качественную музыку! И что же мы сделали с ней? Извратили, опошлили, изуродовали. Посмотри, в кого мы превратились! Мы были музыкантами. Поэтами. Художниками. И кто мы теперь? У тебя семья, ребенок, работа с исправной зарплатой. Но общаешься-то ты с бездушными машинами. С людьми-роботами, у которых жизнь расписана на годы вперед. А я… одинокий 30-летний алкоголик…
     - В этом только твоя вина….
     - Согласен! Но когда хочешь показать миру все грани твоих… гмм… возможностей, можешь ненароком ранить людей. Или самому пораниться. Господи, у меня было столько идей! До сих пор есть… Да, черт побери! Никогда прежде я не чувствовал себя таким… наполненным и… и… чистым телом и духом! Я как новенькая запечатанная бутылка водки прямо из-под конвейера. К черту все! У меня остался только ты! Ты мой настоящий друг! Единственный… Ты один решился честно сказать мне в лицо то, что обо мне думаешь. И что думают другие…
     - Многие тебе говорили…
     - К черту их! Они для меня ничего не значат! Мы же с тобой вместе начинали! Вспомни, как все было классно! Я хочу вернуть это время, Лорни! Мы ведь сможем все это вернуть!
     - Я не думаю, что…
     - Вы можем заварить этот проект! Я уверен, у нас все получится! Две гитары! И баллады. Это определенно успех! И никого другого нам не нужно…
     - Нэш, пойми…
     - И названия никакого не нужно. Пусть будет «Нэш Хейли и Лорни Хэмптон». Просто и изящно!
     - Это не…
     - Это не займет много времени! Ты можешь продолжать работать у себя в банке! Мы будем репетировать где захочешь – у меня или у тебя. Можно хотя бы попытаьтся…
     - Я не могу сейчас ничего ответить! Мне нужно поговорить с Фей!
     - Ах, с Фей… Ну понятно. Конечно! И я уже знаю, как она ко всему этому отнесется!
     Лорни молчал. Потому что не мог решить, как самому к этому отнестись.