Неизвестный дядя Миша

Часть первая
Несколько лет назад, заинтересовавшись своей родословной, я неожиданно обнаружил таинственного двоюродного дядю Михаила Семеновича Фишелева, о котором родители мне никогда ничего не говорили. Оказалось, что это был революционер, хотя и не из вождей, но довольно известный. И о таком замечательном человеке родители молчали! Что-то здесь было не то…
 
В мои юные годы старых революционеров часто приглашали на встречи с молодежью, о них писали в газетах, показывали в кинохронике, ими гордились. Хорошо помню одного такого ветерана, который когда-то на митинге слышал выступление Ленина. Это был советский святой, вроде апостолов, лично видевших Иисуса Христа.
О своей родне, достигшей успехов в жизни, родители говорили часто и охотно. Я знал, что дядя Боря работал инженером в конструкторском бюро, создавшем знаменитый танк Т-34. Другой, дядя Яша, вывел известную породу уток «Украинская черная белогрудая», сохранившую ценность до наших дней. Я даже знал о папином дяде-портном, достигшем в своем ремесле настоящего мастерства: он из отреза на «тройку» (пиджак, брюки и жилет) шил пиджак и двое брюк. Ко Всемирной парижской выставке в 1900 году он сшил черный фрак белыми нитками. Легенда гласит, что кто-то из европейских дипломатов заявил, что политика России шита белыми нитками. На это его русский коллега ответил: «Пошьем, и никто ничего не заметит». Это попало в газеты, и папин дядя решил сшить свой знаменитый фрак, за который получил на выставке какую-то награду.
 
Было с кого брать пример и даже гордиться, но близкий родственник и при этом известный революционер в стране победившего социализма дорогого стоил, тем не менее о нем родители предпочитали молчать; а теперь, много лет спустя, спросить о нем уже некого. Я решил продолжать поиски.
 
Самой интересной находкой оказалась книга Михаила Семеновича «От харьковской голубятни до ангарской ссылки», изданная в Москве в 1931 году. Через интернет-магазин удалось приобрести один экземпляр, и стало возможным из первых рук узнать, какой путь прошел малограмотный паренек из бедной еврейской семьи, чтобы стать ближайшим соратником вождей Октябрьской революции в России. Но не только это заинтересовало меня в его судьбе, а тот печальный итог, к которому привела его верность пролетарским идеалам и товарищам по совместной борьбе. Казалось, такое вообще не может быть. Я понял, что практически ничего не знаю о реальной истории своей страны, о ее так называемом авангарде – партии большевиков, и слишком по-детски представляю жизнь нашей семьи в довоенные годы. Пришлось заняться раскопками, и вот что из этого получилось.

1. Куда податься бедному еврейскому подростку
Впервые о своей жизни Миша Фишелев задумался в тринадцать лет. Он жил, как все его харьковские сверстники, гонял голубей, ловил рыбу, играл в мальчишеские игры. Отец все чаще настаивал: «Иди в ученье сапожнику, будешь хоть немного помогать семье». Но становиться сапожником Мише не хотелось. Его отец Семен Фишелев зарабатывал на жизнь шитьем одежды. Таких портных, ткачей, возчиков, сапожников и мелких торговцев в городе было полным-полно. Становиться одним из них и всю жизнь работать за гроши, разве это достойная перспектива для уважающего себя человека?
Было только два пути, чтобы вырваться из нищеты. Миша слышал, что тысячи евреев уезжают в Америку и там неплохо устраиваются. Но для этого нужны были деньги, а их в большой семье никогда не было. Можно было найти хорошую работу в самой России, но для этого требовалось получить разрешение на проживание за чертой оседлости. Царское правительство боялось влияния предприимчивых и сплоченных евреев на коренное население и поэтому ограничило зону их расселения западными областями, причем жить они могли только в местечках и отдельных городах. Из-за этого возникла перенаселенность, конкуренция и повальная нищета. Исключение предоставлялось купцам первой гильдии, выпускникам ВУЗов и некоторым категориям специалистов. К ним относились аптекарские помощники, дантисты, повивальные бабки и их ученики, а также ученики фармацевтов и фельдшеров.
Вероятно, он так бы и стал сапожником, но судьба готовила Мише другой путь. Случайно он услышал от своего друга об интересной книге под названием «Записки охотника» – и решил ее прочитать.
 
Рассказы Тургенева о другом мире, других ценностях пробудили в нем интерес к чтению. Он записался в детскую библиотеку, потом во взрослую, и стал читать запоем. Однажды ему не повезло – он так увлекся книгой, что не услышал обращенных к нему слов отца. Тот вскипел, вырвал у сына книгу, порвал ее и бросил на пол.
Заплатить рубль штрафа Миша не мог, таких денег у него никогда не было. Возвращать порванную книгу он боялся, эта беда стоила ему много горьких слез и бессонных ночей, но в конце концов все обошлось: библиотекарь все поняла, простила его и записала в читальный зал, чтобы не нужно было носить книги домой.
В библиотеке имелась курительная комната, где постоянно собирались студенты и вели жаркие споры на политические темы. Там Миша впервые узнал о пролетариате, социалистах-революционерах, социал-демократах, земельном вопросе, праве наций на самоопределение, услышал фамилии Плеханова и Маркса. Он стал читать еще больше, но бессистемно, руководить его самообразованием было некому.

2. Новые друзья и новые идеи
Семен Фишелев снимал большую квартиру, но его семья ютилась в двух комнатах, остальные сдавались внаем. Однажды у них поселились два студента местного университета. Один из них был православным, другой – иудейского вероисповедания. Для провинциального мещанского Харькова это было неслыханное дело; родители Миши заволновались, не бунтовщики ли к ним поселились. Но когда выяснилось, что жильцы ведут себя тихо, деньги платят регулярно, после лекций подрабатывают репетиторством, отношение к ним изменилось. Миша стал брать у них книги для чтения. Когда они ближе познакомились, по просьбе Миши один из студентов согласился помочь ему по русскому языку и арифметике для сдачи экстерном экзамена на аптекарского помощника. Эта скромная специальность (приготовление лекарств и раздача их больным) давала еврею хоть какую-то надежду на лучшее будущее.
О том, чтобы поступить в реальное училище, Миша не мечтал. В Полтаве жил его двоюродный брат Яша, которому удалось в такое училище поступить. Как это происходило, Миша знал во всех подробностях.

Много лет спустя, уже после 1991 года, мои двоюродные сестры написали краткие истории своих семей, тогда время такое наступило. До этого мы все не раз вспоминали близких и дальних родственников, когда при поступлении на работу обязательно заполняли анкеты с пресловутой пятой графой (национальность) и сведениями о судимости, лишении гражданских прав, пребывании на оккупированной территории, родственниках за границей и других преступлениях, порочащих советского человека.

Дочь дяди Яши Ира, в частности, рассказала, как ее папа в начале ХХ века поступил в Полтавское реальное училище. Такие же испытания ждали в те годы любого еврея, решившего получить среднее образование. Вот отрывок из ее рассказа:
«…В реальное училище папу готовил младший брат его отца Йоня, который в это время был студентом медицинского института в Харькове. Папу поселили тогда в Харькове у родственников, где он помогал по хозяйству, нянчил ребенка, а по вечерам бегал учиться к дяде…

…После поступления в реальное училище, где существовала пятипроцентная норма для евреев, мой отец, вернее, его семья, не смогли к первому сентября уплатить за обучение и купить мальчику форму. Мать сама сшила ему одежду, напоминающую, как ей казалось, школьную форму. Но у входа в училище его задержал надзиратель и велел без формы не являться. Но папа продолжал ходить, стараясь не попадаться на глаза надзирателю. И в первые же дни он покорил учителей своей начитанностью, знаниями и способностями. Даже учитель закона божьего, уроки которого мальчик-еврей имел право не посещать, ставил его в пример всем православным ученикам. Но однажды, когда мой отец в очередной раз пришел в училище, он наткнулся на самого инспектора училища, который пригласил его к себе в кабинет и сказал: «Передайте своим родителям, что вы взяты на «казенный кошт», и им нет необходимости платить за обучение и заботиться о вашей одежде». Инспектор открыл шкафы и сам подобрал мальчику шинель, курточку, брюки, обувь и все, что полагается. Причем никаких расписок и документов не понадобилось. Что самое интересное (папа об этом неоднократно вспоминал), – инспектор, о котором идет речь, был членом пресловутого «Союза русского народа», антисемитской «Черной сотни».

За семь лет обучения он не знал других оценок, кроме «пятерок», но это не был «отличник» в нашем понимании. У него было множество самых разнообразных увлечений: природа, спорт, рыбалка. Самое сильное увлечение – птицы, а в спорте – футбол. У него был хороший слух и голос, он участвовал в хоре училища. Однажды с ними пел Козловский.
Папа в юности много читал, в том числе и Маркса, но политика его не увлекла. В детстве – ходил в хедер, умел писать и читать на древнееврейском языке.

После окончания реального училища в Полтаве он поехал в Харьков поступать в Технологический институт. Для евреев в то время была процентная
норма, ему надо было сдать четыре экзамена на пять балов каждый. Три «пятерки» были уже получены, оставалась только физика. Кафедра физики и до революции была антисемитской, и отцу поставили «4» и три четверти, то есть ему не хватало одной четвертой балла. На следующий год ситуация повторилась. Последовала еще одна попытка, на этот раз с ним поехал отец, и когда ему опять тот же преподаватель поставил «4» – три четверти с плюсом, то дед пошел к ректору, изложил ему «проблему» весьма эмоционально и добился переэкзаменовки в присутствии комиссии. Все родственники, многочисленный клан Фишелевых, были крайне возбуждены в ожидании результата. Папе поставили «5» и он стал студентом, а дед закатил пир «на весь еврейский мир» Харькова.
Но окончить институт моему отцу не довелось – разразилась Первая мировая война, потом революция».
(Ирина Яковлевна Фишелева-Айзенштадт. 20.07.2003. Израиль)

В противоположность своему брату Юде, Семен Фишелев серьезную учебу своего сына считал бесполезной – все равно вырваться из нищеты его детям не суждено. Он переживал по этому поводу, сделался раздражительным и скорым на физическую расправу в случаях неповиновения. Неизбежно Миша все больше отдалялся от семьи, стал искать смысл жизни в книгах и тех революционных идеях, которые тогда буквально витали в среде студенческой молодежи. Он понял, что должен сам решать свою судьбу, и для начала сдать экзамен на аптекарского помощника, вырваться из черты оседлости – во всех случаях не сидеть сложа руки.

Весной 1903 года жители Харькова и всей России были взбудоражены газетными сообщениями о событиях в Кишиневе. Там черносотенцы убили десятки и покалечили сотни евреев, не жалели ни детей, ни женщин, ни стариков. Распоясавшиеся «патриоты» глумились даже над трупами. Эта звериная жестокость, вспыхнувшая из-за ложных слухов о ритуальном убийстве евреями какого-то парня, возникла не случайно, ее всячески поощряло царское правительство.
 
Массовое появление евреев в России произошло в конце XVIII века после второго раздела Польши. Коренное православное население считало иудеев врагами, ведь в Христа они не верили, жили замкнуто по своим законам, при этом всячески обманывали русских людей и вдобавок спаивали их. Ненависть к евреям стали усиленно разжигать после 1881 года, когда народовольцы (среди них было много евреев) убили царя Александра II. Новый государь-император Александр III жидов ненавидел органически. Сразу вспыхнула антисемитская кампания, начались еврейские погромы, возникло патриотическое черносотенское движение под лозунгом «Бей жидов, спасай Россию!» (Папа мне рассказывал, что евреи выдвинули встречный лозунг: «Всех жидов не перебьешь и Россию не спасешь!» И ведь не перебили и не спасли, но кто мог об этом знать в самом начале ХХ века?)
Мише было 14 лет, когда произошел погром в Кишиневе, и это впервые заставило его задуматься над тем, что он еврей. В чем его вина и какая ждет его жизнь в царской России?
                *  *  *
После кишиневского погрома харьковские евреи испугались и попрятались, закрыли дома, лавки и мастерские, улицы опустели. Вскоре по городу поползли зловещие слухи о готовящемся погроме в самом Харькове. Родители шёпотом сообщили, что богачи собирают деньги, чтобы откупиться у губернатора и полицмейстера. Поздним вечером мать велела всем детям одеться и потихоньку вместе с ней отправиться к ее богатому дяде. «Богатых громить не будут, они уже откупились», – объяснила она. Но выйти со двора им не удалось: соседи, в основном русские, такие же бедняки, как Мишина семья, узнали причину их бегства и пообещали погрома в их дворе не допустить, а если сунутся черносотенцы, дать им бой. Семья вернулась ночевать в свою квартиру, а Миша получил первый урок классовой солидарности.

Политические дискуссии, такие же бурные, как в курилке библиотеки, возникали между двумя студентами, с которыми сдружился Миша. Один из них принадлежал к украинским социал-демократам, второй – к «Поалей-Цион» – начавшейся формироваться еврейской рабочей партии. Студенты стали первыми наставниками Миши в вопросах классовой солидарности и революционной борьбы. Эти идеи увлекли пятнадцатилетнего подростка, и он вступил в еврейскую социал-демократическую рабочую партию, чтобы бороться за лучшее будущее. Теперь он участвовал в митингах и демонстрациях, распространял листовки и все время учился, изучал политэкономию, а русский язык и арифметику забросил: перед ним открылась другая, полная романтики и отваги дорога в замечательное будущее.

3. Рядовой солдат революции
Поражение в Русско-Японской войне всколыхнуло все слои общества. К экономическим требованиям рабочих присоединились политические. Начались массовые демонстрации протеста против бездарной внешней и внутренней политики царских властей. Правительство сначала пообещало провести реформы, потом приказало любыми средствами разгонять все выступления.
Всеобщий взрыв возмущения возник после расстрела мирной демонстрации петербургских рабочих в воскресенье 9 января 1905 года. Это было бессмысленное и жестокое преступление.

Царское правительство очень скоро поняло свою ошибку. По всей стране начались митинги и забастовки, на которых, кроме экономических, выдвигались требования свободы слова и печати, неприкосновенности жилища, полного равноправия всех граждан без всякого различия пола и национальности, освобождения политических заключенных и созыва Учредительного собрания. По всей стране началась подготовка к революционному восстанию.

В это время в Харькове узнали о готовящемся еврейском погроме и срочно организовали интернациональные отряды сопротивления. Миша был включен в «десятку» и получил оружие – револьвер системы «Ле-Фоше», чему был безмерно горд. Власти испугались и отменили погром, «десятки» распустили, но оружие оставили и дали Мише целый ряд партийных поручений.

Практическая работа захватила его с головой.
Ему доверили организацию ученического и рабочего кружков для изучения легальной и нелегальной литературы и сбора членских взносов. Он же поддерживал связь с конспиративной квартирой, где получал инструкции и материалы для изучения. Кроме того, в рабочем кружке он обучал людей грамоте.
Было у Миши еще одно партийное поручение – подыскивать квартиры для проведения собраний. Он решил эту проблему просто: ждал, когда родители или кто-то из родни уйдут в гости, и в их квартире собирал народ. Сходки часто носили бурный характер. В конце концов хозяйка квартиры пригрозила отцу Миши, что сообщит о безобразиях в полицию. Разразился скандал, в результате Миша ушел из семьи и оказался без гроша в кармане, без паспорта и права жить в Харькове.
Организация выделила деньги, чтобы Миша снял квартиру и организовал на ней явку. Это оказалось простым делом – полицейские привыкли брать взятки с молодых евреев, которые массово стекались в Харьков на учебу или на заработки. Так в возрасте пятнадцати лет Миша стал профессиональным революционером. Питался он в студенческой столовой, где хлеб лежал на столах бесплатно – ешь, сколько хочешь. Другие бытовые проблемы его не волновали, главное – подготовка вооруженного восстания. Сколачивались боевые группы, организовывались санитарные отряды. В сентябре 1905 года прокатилась волна забастовок в Москве и Петербурге, к ним присоединились железнодорожники, в том числе Харьковский узел. 10 октября в городе началась массовая забастовка, перешедшая в демонстрацию. Она направилась к тюрьме освобождать политических заключённых. Боевые дружины дали залп по ожидавшим их драгунам и конным жандармам. Те этого не ожидали, возникла паника и свалка. Один из драгунов в темноте ударился о закрытый шлагбаум и вылетел из седла. Его разоружили, и Мише достался револьвер. Многие демонстранты разбежались, остальные не стали штурмовать тюрьму и направились к университету, где опять вступили в перестрелку с казаками, после чего разошлись по домам.
На следующий день в университете из представителей партий и студентов был организован Комитет борьбы. Началось строительство трех баррикад. Когда к одной из них подъехали драгуны, их встретили криками «ура!» Драгуны немного постояли и уехали.

К баррикадам подошла демонстрация рабочих. Солдаты открыли по ним огонь, стали падать убитые и раненые. Тогда рабочие захватили оружейный магазин, после чего беспрепятственно прошли к университету. Образовался Комитет общественной безопасности. Для защиты населения от погрома создали отряды вооруженной народной милиции.

На следующий день защитники баррикад заметно проголодались, а запасов продовольствия не было. Начались переговоры с военными властями о перемирии. Оно было заключено, и войска не стреляли в колонны демонстрантов, которые под красными знаменами и с революционными песнями прошли между рядами народа на митинг.
Через два дня похоронили четырнадцать товарищей, погибших в эти дни. В городе объявили военное положение.
Проанализировав результаты октябрьских боев, Комитет принял решение усилить агитацию среди солдат. На заводах начали изготавливать холодное оружие для боевых дружин. В декабре началось тщательно подготовленное вооруженное восстание. Но власти через шпионов о нем узнали заранее и тоже подготовились. Войска, вооруженные пулеметами и артиллерией, окружили восставших и стали расстреливать их. Пришлось вывесить белый флаг.
 
После подавления революционных выступлений в столицах и по всей стране началась полоса арестов. Подняли голову черносотенцы. Для защиты населения в Харькове снова организовали отряды самообороны. В «десятку» Миши вошел Семен Восков, только что выпущенный на поруки из полтавской тюрьмы. Посадили его за попытку освободить политзаключенных из этой самой тюрьмы.

У Семена и Миши было много общего. Семен был на год старше и тоже происходил из бедной еврейской многодетной семьи. Он рано начал зарабатывать на жизнь, получил профессию столяра и мальчиком вошел в социал-демократическую организацию. В Харькове он поселился у Миши на явочной квартире.
Ребята тяготились бездельем, да к тому же оказались совершенно без денег. Они задумали решить проблему комплексно: раздобыть оружие для организации путем обложения местной либеральной буржуазии своего рода контрибуцией. Богатые евреи не скупились, память о погромах была еще свежа. Но к лету 1906 года эта жила начала иссякать, и Семен с Мишей перешли к прямой экспроприации, фактически к грабежам. Добытые деньги или оружие передавались Комитету. В конце концов у ребят на квартире собрался целый арсенал: револьверы, патроны, динамит.
Вскоре у них в комнате появился третий жилец – бежавший с каторги наборщик. Ему сделали документы и устроили на работу в типографию. Через некоторое время удалось добыть шрифт и организовать работу типографии. Миша обучился набирать текст. Прокламации выносились в бельевых корзинах под видом постиранного белья (в доме была прачечная) и распространялись по городу.

Осенью Мише не повезло. Вместе с товарищами он распространял воззвание «К еврейской рабочей молодежи» во дворе синагоги, где происходило массовое гуляние. Его узнал староста синагоги и выдал полиции. Пришлось срочно прятать типографию, а самому Мише уезжать из Харькова в Крым.
Работа на новом месте не заладилась. Промышленных предприятий было мало, подпольная организация слабая, и хотя Мише и здесь удалось организовать подпольную типографию и наладить выпуск прокламаций, больших успехов достичь не удалось. Сидеть без дела он не хотел и решил перебраться в западные губернии, где революционеры работали с интересом. По дороге он заехал в Харьков повидаться со своей девушкой. В результате арестовали и Олю, и его самого, и посадили в тюрьму.
Вначале Мише новая жизнь даже понравилась: отдыхай, сколько хочешь, читай художественную литературу, перестукивайся с соседями. Нашлись в тюрьме старые товарищи, появился доступ к запрещенным изданиям, и он занялся самообразованием. Когда следствие закончилось, его и Олю приговорили к четырем годам каторги, которую заменили ссылкой на вечное поселение в Сибирь.

4. Ссылка на Ангару
Просидев в тюрьме год и восемь месяцев, 6 марта 1909 года Миша и Оля пошли этапом на поселение и прибыли поездом в Красноярск в середине апреля. Когда реки вскрылись от льда, первую партию ссыльных на паузках – плоскодонных парусно-гребных суднах – отправили вниз по Енисею до деревни Каргино, что в шестистах километрах от Красноярска. Дальше ссыльные шли уже без конвоиров под надзором местных властей (сотских, десятских) до места жительства. Миша получил направление в выселок Бык, Оля – в выселок Сизой в четырехстах километрах от него выше по Ангаре. Еще до этапа они обсудили свое положение. Чтобы их в ссылке поселили вместе, нужно было в тюрьме обвенчаться и просить Главное тюремное управление назначить им одно место поселения. То и другое было им противно, расходилось с их принципами. В ссылке они задерживаться не собирались, но для побега требовалось достать настоящие паспорта на новые фамилии, а сделать это порознь было проще.

Выселок Бык Мише сразу не понравился. В нем обитало полтора десятка жителей, поголовно больных сифилисом. Работы не было никакой, и Миша сразу перебрался в большое село Рыбное, где жило много старых и новых политических.
Чтобы заработать на жизнь, ссыльные объединились в артели. Одна из них заготавливала в тайге кору ивы-тальника, которую применяли для дубления кож. Миша присоединился к ней, но ненадолго. Доходы артельщиков были мизерные, а условия работы ужасные – людей заедали комары, оводы и особенно мошка. Это маленькое насекомое залазит в любую самую крохотную щель в одежде и так кусает, что из ранки течет кровь шириной со спичку. Но больше всего мошка любит лезть в глаза. От ее укусов они заплывают, человек может вообще перестать видеть. Деготь, скипидар и самодельные сетки от нее не спасают. Вскоре артель распалась.
Новая артель, в которую вступил Миша, изготавливала кирпич. Заработки здесь были хорошие, но с технологией дело не ладилось. Глину и песок с водой месили ногами, голое тело заедала мошка, добиться качества смеси было трудно, кирпич трескался или вообще рассыпался. Пришлось уйти и с этой работы.

Перебравшись в другое село, Миша начал работать в столярно-плотницкой артели. Столяр в ней был один, остальные валили лес, обтесывали, сушили и тащили в мастерскую. Не повезло, Миша попал в облаву и отсидел три дня под замком. Идти назад в свой Бык смысла не было, он там просто умер бы с голоду, и он устроился в экспедицию, которая на лодке шла вверх по Ангаре. Экспедицией руководил заведующий метеостанцией старый ссыльный, который имел право нанимать помощников. Прошли несколько сот километров до большого села, где Мишу опять арестовали. Отсидев сколько положено, его под охраной направили в свой выселок, откуда он в тот же вечер ушел через тайгу в свой центр. Ему опять не повезло, он заблудился и лишь на пятые сутки вышел к Ангаре, голодный и еле живой от усталости. Спас его случайный рыбак, который перевез его на другой берег реки и указал, куда идти.
Ребята встретили Мишу тепло. Артель готовилась к осенней рыбалке, купила лодку, готовила снасти. К этому времени ссыльные организовали кассу взаимопомощи, в уставе которой имелся пункт об организации помощи товарищам, желающим совершить побег из ссылки.

Сплавлять первых трех беглецов выпало Мише.
Ниже села Рыбное в двух километрах Ангара упиралась в большие скалы и делала крутой поворот, русло перегораживали подводные пороги, на которых стоял ужасный грохот. Зато ниже порогов река разливалась в ширину на пять километров. Здесь никто не жил, до реки Тасеевой, впадавшей в Ангару, не встречалось ни одного человека. А из села Тасеево ссыльные за приличное вознаграждение под видом таежных рабочих и служащих с золотых приисков доставлялись в город Канск, где проходила линия железной дороги.

Экипаж лодки составляли три человека. Чтобы преодолеть пороги на обратном пути, один человек сидел на руле, а двое баграми цеплялись за скалы и так передвигали лодку вверх по течению. Впоследствии был установлен четкий порядок: одновременно могут бежать не более трех человек, причем два «богатых» оплачивают проезд третьего. Богатыми считались те, кому приходили денежные переводы, они же оплачивали питание экипажа в оба конца. Экспедиция продолжается пять дней, два вниз по течению и три обратно. Мише новое занятие пришлось по душе. Он так изучил путь, что мог темной ночью безошибочно проводить лодку через пороги. Всего за эту осень удалось переправить пятнадцать человек. Все добрались благополучно, о чем свидетельствовали их письма из мест прибытия.

Зимой Миша с товарищами взялись очищать три проруби, из которых жители села брали воду для себя, поили скотину, а в третьей стирали белье. В сильные морозы проруби за ночь успевали промерзнуть почти на полметра, да и целый день их приходилось очищать. За эту работу платили три рубля в месяц и, кроме того, на праздники в каждом доме угощали пирогами и лепешками.

5. Побег из ссылки
Мечта выбраться на волю из этих гиблых мест овладела Мишей и его товарищем Семеном Набатовым. Однако средств для побега у них не было. Семен еще мог рассчитывать на перевод в пятьдесят рублей от брата, а Мише надеяться было не на кого. Однако он все равно решил бежать, надеясь по дороге заработать какие-то деньги для дальнейшего путешествия. Помог случай.
Уже прибывала талая вода, лед на Ангаре трескался, кое-где образовались ледяные нагромождения. Еще немного, и начнется ледоход. Неожиданно с другого берега реки, а ее ширина в том месте около шести километров, пришел Семен и сказал, что теперь самое время уходить из ссылки. По такому льду никто не рискнет отправиться в погоню, а пока река очистится, они будут уже далеко по дороге к Канску. Миша собрал в котомку кое-какое белье, табак, спички, захватил котелок, взял у ребят двадцать три копейки и на рассвете ушел из ссылки вместе с Набатовым.
Беглецам повезло, погони за ними не было. В каждой деревне они неплохо зарабатывали, Семен был по специальности слесарь и захватил с собой молоток, клещи и кое-какой другой инструмент. Работы оказалось много, в одном месте даже пришлось остаться на второй день. Так от деревни к деревне они дошли до Канска. Здесь Семен купил билет, сел на поезд и уехал в Россию, оставив Мише все деньги, заработанные в дороге.

У Миши была явка в Омске, но на дорогу до этого города денег не хватало. Миша стал искать поденную работу. Был канун Пасхи, резко возрос спрос на водку, и местный винзавод нанял чернорабочих на вспомогательные работы. Миша работал добросовестно и за два дня до Пасхи купил билет и по железной дороге уехал в Омск. (В ссылке ему достали настоящий паспорт на имя Якова Могилы, двадцати восьми лет, по вероисповеданию – «старообрядца»).

Он пришел на явку и назвал пароль, но встретивший его человек ничего не понял (или не захотел понять). Миша пошел за город и оказался на кирпичном заводе. Перед праздником печь потушили, но тепло еще сохранилось, и он лег в ней спать. Выйдя утром на улицу, он оказался в большой толпе празднично одетых и изрядно подвыпивших рабочих. Одет он был в сильно поношенное платье, чем обратил на себя внимание. Начались расспросы, Миша объяснил, что приехал из Канска на работу на кирпичный завод и теперь без гроша в кармане не знает, как пережить праздник. Нашлись добрые люди, накормили и приютили.

На работу Мишу взяли охотно. Вместе с ним работал парень, приехавший в Сибирь в качестве так называемого «ходока», то есть делегата от своей деревни, чтобы подыскать место для переселения. Правительство оплачивало «ходокам» проезд в оба конца, желая заселить пустующие земли за Уралом. Но Мишин знакомый возвращаться в «Рассею» не хотел. За пять рублей и магарыч он продал ему свой литер на обратный проезд. За неделю удалось преодолеть все формальности, и Миша с группой переселенцев уехал в специальном вагоне в Смоленск.

В этом городе жил старый товарищ, с которым Миша все время переписывался. Но его ждало сильное разочарование, приняли его совсем не радостно. Запуганный арестами подпольщиков, товарищ думал только о том, как бы спровадить Мишу и даже вручил ему пять рублей на дорогу. Тот и сам был рад уехать. Переоделся в старую челдонскую одежду, привел себя в соответствующий порядок и отправился в контору землеустроительной комиссии, ведавшей переселенцами. По паспорту он был жителем села где-то возле Полтавы. Ему закомпостировали литер на проезд, и к полудню того же дня он уже ехал в вагоне четвертого класса в Киев.

6. Киев, Решетиловка и Полтава
На Ангаре Миша познакомился с коллегой-ссыльным из Киева Евсеем Меламедом, который рассказал ему, что его родители держат маленькую кофейню и молочную. Номер дома Миша забыл, но название улицы помнил. Переночевав в бараке для переселенцев, он рано утром выбросил свою крестьянскую одежду, переоделся в городской костюм, которым снабдил его товарищ в Смоленске, и пошел искать кофейню; в ней заказал себе стакан молока с булочкой и стал ждать удобного момента. Вдруг он увидел, как девушка, похожая на Евсея, прошла через зал и зашла на кухню. Миша сообразил, что это сестра его товарища, подкараулил ее у выхода и шепнул: «Я из Сибири. Привет от Евсея. Как пройти к вам на квартиру?» Девушка не растерялась и также шёпотом произнесла: «Расплачивайтесь и выходите на улицу, я буду вас ждать». Через десять минут он уже сидел за столом в квартире сестры Евсея.
Три дня Миша прожил у Меламедов как дорогой гость. Днем гулял по Киеву, пытался встретить харьковских товарищей, но безуспешно. Зато вечером чуть не попал в облаву и вынужден был сесть на первый попавшийся поезд и уехал в Миргород.
Недалеко от Миргорода в селе Решетиловка жил его родственник, Миша однажды приезжал к нему со свой теткой. Встретили его с большой опаской, дали десять рублей и предложили немедленно ехать в Полтаву, дескать, в Решетиловке все всех знают, скрыть присутствие Миши не получится.

Полтавский дядя оказался намного храбрее и добрее. Он послал своего десятилетнего сына в Харьков к Мишиным родителям, на следующий день те приехали в Полтаву повидать своего блудного сына. Около двух недель прожил Миша у своего дяди Ильи. Ему удалось восстановить связь с организацией, но буквально сразу пришла записка с предупреждением о слежке и пожеланием немедленно уезжать. Дядя снабдил его деньгами, и он на поезде уехал в Варшаву. Выбор этого направления был не случаен. В те годы многие молодые евреи стремились нелегально выехать из страны, чтобы избежать службы в царской армии, где процветал антисемитизм. Проще всего это было сделать через Польшу.
7. Граница
Спрос порождает предложение: еще в дороге попутчики снабдили Мишу адресом, где группа буквально в этот же вечер должна отправиться в Германию по налаженной тропе. Действительность оказалась не такой радужной. Начались всяческие проволочки. То еще не собралась группа, то нет нужного человека. Миша понял, что может надолго застрять, его «капиталы» таяли с каждым днем, и он решил двинуться к цели самостоятельно. Вместо рабочей косоворотки и кепки купил пиджак и шляпу, узнал, что нужно доехать по железной дороге до города Млавы, взял билет и отправился в путь.
 
Местные порядки он уже изучил, поэтому прямо на станции попросил извозчика отвезти его в лучшую гостиницу. Тот привез его в убогую хибару и сдал с рук на руки какой-то тете Песе. Буквально через несколько минут в его дверь постучали. Зашел средних лет еврей и сразу сказал: «Я знаю, зачем вы приехали. Вы бежите от военной службы. Если это так, не мешкайте, до границы нужно ехать всю ночь». Миша немедленно согласился и спросил, сколько это будет стоить. Контрабандист запросил за свои услугу такие деньги, которых у Миши не было. Началась долгая торговля. Хозяйка и контрабандист пытались запугать Мишу полицией, на что он сообщил, что пойдет искать другого перевозчика. Это сработало.

Поздней ночью на двуколке они отправились в путь по разбитой проселочной дороге, попали под сильный дождь и перед рассветом добрались до лесной сторожки. Их встретил дедушка, завел в избу погреться. Миша расплатился с возницей, но переживал, не обманут ли его опять. Дедушка подтвердил: «Мы уже почти перешли границу», взял на плечи Мишин чемодан и пошел вперед. Через три километра они вышли к дороге, по которой несколько крестьянских телег ехали к будке часового. Пройдя еще шагов триста, дедушка остановился, показал Мише вдаль на какое-то селение и сказал: «Вот так прямо и иди. Там будет кофейня, где ты отдохнешь и оттуда поедешь в Америку». Все это происходило в поле недалеко от сторожевой будки. Миша опять разволновался, но старик только улыбнулся: «Да ведь ты уже в Ниметчине. Часового мы обошли стороной. Иди спокойно в кофейню, здесь тебя никто не тронет».

Все происходило настолько буднично, что просто не верилось: «Неужели все скитания уже позади?» Миша крепко пожал руку дедушке и неспеша пошел вперед. Через пять минут он уже сидел за чистеньким столом в маленьком немецком ресторанчике. Через три для он добрался до портового города Бремена и попытался найти там работу, но безуспешно. Тогда он написал старым товарищам и получил от них немного денег и билет на пароход до Нью-Йорка.
* * *
На этом Михаил Фишелев завершил первую часть своих воспоминаний. Она вышла тремя изданиями разного объема (1930 г. – 136 с., 1931 г. – 249 с., 1932 г. – 168 с.) Имеющийся у меня экземпляр книги издан в 1931 году и вместе с оглавлением имеет 251 страницу. Сведений о второй части книги я не обнаружил. Даже если она была написана, публикация ее в СССР в 30-е годы была невозможна, Главлит (советская цензура) ее никогда бы не пропустил.
Завершить рассказ о жизни и политической деятельности моего дяди Миши стало возможным почти век спустя по материалам из интернета и воспоминаниям моих родственников.

Часть вторая
1. Эмиграция в США и возвращение на родину
Очутившись в немецком порту Бремен без денег и работы, Миша написал письма своим старым партийным товарищам с просьбой о помощи, и она пришла – немного денег и шифс-карта на пароход до Нью-Йорка, где уже три года жил и работал его старый товарищ Восков. В 1905 году революционное выступление заключенных освободило Семена из Екатеринославской тюрьмы, после чего он сразу эмигрировал в Австрию. Оттуда в январе 1907 года уехал в Нью-Йорк, где работал над созданием ежедневной рабочей социалистической газеты «Новый Мир», входил в ее редакционную коллегию.
Миша стал работать в редакции ответственным секретарем. В Нью-Йорке, Чикаго, Филадельфии и других городах в те годы проживало много русскоязычных эмигрантов. Они объединялись в национальные федерации социалистической партии. В работе газеты активное участие принимали Николай Бухарин и Александра Коллонтай, а с января 1917 года – Лев Троцкий.

Когда в России произошла Февральская революция и была объявлена амнистия всем политическим заключенным, русские политэмигранты в Нью-Йорке обратились в Российское генеральное консульство, где получили российские паспорта. Американские власти также оперативно предоставили всем визы на выезд, а консульство Великобритании – транзитные визы. 27 марта 1917 года Лев Троцкий с семьей и группой эмигрантов, в том числе Михаил Фишелев, поднялись на борт парохода «Христианиафиорд», следовавшего в норвежский Берген. Судно зашло в канадский порт Галифакс, где совершенно неожиданно Троцкого, Фишелева и еще несколько человек, ехавших в Россию, местные власти арестовали и поместили в лагерь для пленных немцев. После многочисленных протестов их освободили. 4 мая 1917 года Троцкий со своими спутниками прибыл в Петроград.

3. Товарищи и враги
Семен Восков добрался до Петрограда раньше Михаила, в марте. Он сразу вступил в РСДРП и по заданию партии поступил на Сестрорецкий оружейный завод, где вел подготовку к вооруженному восстанию. Его избрали председателем заводского комитета. С начала 1918 года он возглавил Сестрорецкий отряд красногвардейцев, воевал на фронтах Гражданской войны. В марте 1920 года 9-я стрелковая дивизия, в которой Восков был комиссаром, отбила Таганрог у деникинцев. В этом городе Семен Петрович Восков заболел тифом и умер 14 марта 1920 года. Похоронен на Марсовом поле в Петрограде.

Миша сразу после приезда вернулся в Харьков, стал секретарем Харьковского союза работников печатного дела, организовал забастовку печатников и в 1918 году снова попал в тюрьму. В первой части своей книги он так рассказывает об этом: «Как ни тяжела была тюрьма в те годы (при царе – прим. И.Ф.), как ни строг был режим, но все это были лишь цветочки по сравнению с теми, которые я испробовал через десять лет – в 1918 году, когда на Украине власть находилась в руках доживавшей свои дни гетманщины, и поддерживавших ее немцев-оккупантов. Тогда уже в тюрьме арестанты не разделялись на политических и уголовных, не было отдельных котлов, бани не давали, кормили отвратительно, спать приходилось ложиться тотчас же после проверки, так как лампу на ночь не оставляли в камере. Кровать на день запиралась; весь день приходилось либо сидеть за столиком на стуле, вделанном в стену, либо «гулять» по камере. Стража была недисциплинированна, устава не знала, и над заключенными творились всякие пакости».
От расстрела Михаила спасли его товарищи-печатники, отказавшиеся возобновить работу, пока его не выпустят на свободу.

В 1919 немецкие войска покинули Украину, петлюровцы ушли в Польшу, а в восточных и центральных районах страны была создана советская власть. В жизни Миши наступили большие перемены, он переехал в Москву, вступил в РКП(б) и стал директором Первой Образцовой типографии в Москве, в которой организовал рабочее самоуправление. Он был избран секретарем Московского губотдела Союза печатников, стал членом Общества политкаторжан и ссыльнопереселенцев.

Детская мечта Миши Фишелева осуществилась: царское правительство с его чертой оседлости, тюрьмами и ссылками было свергнуто, враги пролетарской революции разбиты, наступило время строительства нового бесклассового советского общества.
В эти радостные и полные светлых надежд годы у Михаила появилась семья. Официальных данных о ней не сохранилось, зато есть косвенное и неопровержимое свидетельство: в своей книге «От Харьковской голубятни до Ангарской ссылки», изданной в 1931 году, перед первой главой автор поместил строчки: «Дочери – комсомолке, идущей на смену, – посвящаю».

В комсомол принимали с 14 лет, значит, дочь родилась в 1918 году, когда Миша работал в Харькове. Не исключено, что там он встретил свою первую любовь Олю. После амнистии она вполне успела бы добраться домой почти в одно время с Мишей. Для обоих это был знак судьбы, пройти мимо которого невозможно.


2.Скажи, кто твой друг
 
Дальнейшая судьба Михаила оказалась тесно связанной с борьбой за власть, разгоревшейся среди лидеров большевиков. Ленин был опасно ранен эсеркой Фанни Каплан и тяжело болел. В 1922 году он уже не смог лично принять участие в XII съезде РКП(б).

На съезде решался вопрос о союзе многочисленных независимых государств, возникших на территории бывшей Российской империи. Здесь были небольшие республики, вроде Крыма или Тувы, и громадные, как Дальневосточная республика, Украина и Белоруссия. Сталин предложил, чтобы все национальные объединения вступили в союз на правах автономных областей. Это вызвало сильное сопротивление, особенно со стороны грузинского ЦК. Они хотели большей независимости от Москвы вплоть до права выхода из союза. Больной Ленин написал статью, в которой поддержал грузин и обозвал Сталина «российским держимордой». Статью в газеты не пропустили. Тогда Ленин запиской попросил Троцкого выступить на съезде по этому вопросу, но тот… «застеснялся», вероятно, посчитал, что после трех инсультов дни Ленина сочтены, а он и без критики Сталина займет место вождя.

Для этого у Льва Давидовича были веские основания. После победы в Гражданской войне его авторитет в стране был необыкновенно высок. Благодаря великолепным организаторским способностям Троцкий буквально с нуля создал пятимиллионную Красную армию. Он сумел привлечь на сторону большевиков до 40% офицеров бывшей царской армии, в том числе генералов и выпускников Генерального штаба. Он был руководителем Реввоенсовета – высшего партийного органа в войсках, и постоянно выезжал на опасные участки фронтов. Не удивительно, что его популярность в стране была очень высока, ведь все газеты, и «белые», и «красные», постоянно печатали о нем статьи.

Однажды, уже после 1991 года, я спросил у мамы, каких вождей пролетарской революции она знала в детстве. В 1918 году Зинаида Климентиевна была вполне самостоятельной девушкой, ей шел двенадцатый год. Жили они в Краматорске, власть постоянно менялась, и родители посылали Зину к городской управе посмотреть, какой там висит флаг. Если красный, срочно снимали и прятали иконы, если белый – вывешивали назад.

Я тогда задумал написать историю семьи и расспрашивал маму, как они смогли выжить в те голодные годы. Вопрос о вождях революции возник у меня как-то случайно. Мама, не задумываясь, ответила: «Троцкий и Ленин». Я был озадачен и переспросил: «Может быть, Ленин и Троцкий?» «Нет, – ответила мама, – именно Троцкий и Ленин, а о Сталине тогда вообще никто не слыхал». К этому времени я уже многому перестал удивляться. Не верить маме оснований у меня не было; несмотря на преклонный возраст, память у нее была изумительная: она помнила имена, например, всех папиных двоюродных братьев и сестер, в том числе, вероятно, и Михаила Семеновича, и могла рассказать о нем много интересного. Но я даже не подозревал о его существовании, а мама с присущей ей осторожностью (научилась за 70 лет!) предпочла ничего о нем не говорить.

Подтверждение маминых слов я случайно нашел в материалах XII съезда РКП(б). Со всех концов страны приезжали делегации и прямо в зале заседаний выступали с приветствиями и пожеланиями здоровья Ленину, а затем с поздравлениями и восхвалениями остальных руководителей партии, причем здесь первым с большим отрывом шел Троцкий. Сталина если упоминали, то на четвертом-пятом месте.

Недоработочка вышла. Съезд готовил Генеральный секретарь партии Сталин и его аппарат, и такая промашка! До этого поздравления присылали телеграммами, а тут разрешили приезжать делегациям. Больше таких упущений Иосиф Виссарионович не допускал.

Попытки членов грузинской делегации зачитать на съезде выдержки из статьи Ленина о национальной автономии были пресечены ведущим, а Лев Давидович решил, что при громадной популярности в партии, а он в ней никогда не сомневался, ему марать грязью Генерального секретаря нет нужды, он и так первый в списке.
 
Эта ошибка дорого стоила товарищу Троцкому. После смерти Ленина на XIII съезде в 1924 году разгорелась ожесточенная борьба за место преемника вождя. Лучше других к ней подготовился Сталин. За счет своих ставленников он уменьшил влияние Троцкого в Красной армии. Того обвинили в «бонапартизме», подвергли настоящей травле и в результате освободили с поста наркомвоенмора и назначили на второстепенную хозяйственную должность.
 
Сторонники Троцкого создали оппозицию и пытались возражать, но безрезультатно. Тогда они перешли к подпольным формам борьбы, благо опыт у них имелся. В частности, публиковались и распространялись статьи против единоличной власти Сталина, в аудиториях университетов собирались нелегальные собрания и т. п. Противостояние Троцкого и Сталина дошло до того, что оппозиционеры 7 ноября 1927 года организовали собственную демонстрацию. Власть Сталина оказалась под угрозой, и он, забыв все заветы Ленина о внутрипартийной демократии, перешел к бескомпромиссной борьбе, а затем к открытому террору.

Бывших товарищей и признанных вождей пролетарской революции Троцкого и Зиновьева исключили из партии, провели в ней массовые чистки, ответственных работников перевели на второстепенные должности, многих отправили в ссылку, а самого Троцкого – в Алма-Ату, а затем в Турцию с лишением советского гражданства. Но и этого оказалось недостаточно, и в 1937 и 1938 годах всех оппозиционеров физически уничтожили.
 
Незадолго до «государственного переворота» в сентябре 1927 года в Первой образцовой типографии Москвы нелегально была отпечатана «платформа» оппозиции, известная как «Письмо 83-х». Вот как об этом рассказал участник событий:

«Фишелев был директором образцовой типографии в Москве, которая нелегально напечатала платформу оппозиции в 1927 году, а я был наборщиком и участвовал в этой работе. Да, это была работенка, скажу я вам! – прищурив глаз, мечтательно, с оттенком гордости произнес наборщик. – И никакой там стахановщины и социалистических соревнований, а труд был подлинно социалистическим. День и ночь, день и ночь! Обложку дали невинную: Д. Фурманов, "Мятеж", а внутри – платформа оппозиции. Всю ночь без перекура и без отдыха. И Фишелев здесь же. "Вы бы отдохнули", – говорим ему. "Потом там, на Лубянке, отдохнем", – отвечает улыбаясь.
Каждый час подлетает авто, готовую продукцию берет и айда. Больше тридцати тысяч экземпляров уже тиснули. Фишелева к телефону позвали. Вернулся – сияет. Москва, – говорит, – уже читает нашу продукцию. И кое-где в провинции читают. А мы все жмем, все жмем. Только в одиннадцатом часу, перед обедом, влетели, как бешеные, гости с Лубянки. Всех под метлу. И сверстанные полосы тоже забрали».
(Нильский М. [Хорошев И.М.] Воркутинская трагедия // Континент. 1978. № 18. С. 299-308. - https://www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?t=page&num=224).

Кара последовала незамедлительно. Михаила уволили с работы и приговорили к трем годам ссылки. После возвращения в Москву он работал в издательстве «Советский писатель» линотипистом, затем в артели «Технополимер» чернорабочим. Вероятно, в ссылке он написал свою книгу «От Харьковской голубятни до Ангарской ссылки» и по возвращении издал ее в 1930, 31 и 32 годах.

В 1936 году Фишелев был арестован и тогда же исключен из ВКП(б). Военной коллегией Верховного суда СССР его приговорили к десяти годам тюрьмы с поражением в правах на пять лет и конфискацией имущества. Отбывал заключение Михаил в Соловках. Но и этого режиму показалось недостаточно. Особой тройкой УНКНКВД ЛО 10 октября 1937 года он был приговорен к высшей мере наказания и 4 ноября 1937 года расстрелян в урочище Сандормох.

Произошло это ровно через 35 дней после того, как в городе Краматорске Сталинской области на свет появился его двоюродный племянник Игорь Фишелев. По хорошо понятным причинам мои родители никогда не рассказывали мне о таком опасном родственнике. Я бы никогда о нем не узнал, если бы не воспоминания о своем отце моей двоюродной сестры Ирины Борисовны Фишелевой:
«…Мой папа Фишелев Борис Юдович какое-то время жил в Москве, работал наборщиком в типографии «Красный Пролетарий», директором которой (первым «красным» директором) был его двоюродный брат Михаил Фишелев. Михаил был близко знаком с Троцким, в типографии была напечатана Троцкистская платформа, Михаил был арестован и расстрелян. Троцкий из ссылки прислал Михаилу свое фото с надписью и после ареста Михаила это фото хранилось у папы. Впоследствии моя мама это фото уничтожила».

Когда Михаила Семеновича арестовали, его старый товарищ, известный партийный деятель тех лет, кандидат в члены ЦК РКП(б) (1924–1925) Сергей Семенович Зорин написал Бухарину письмо о судьбе их коллеги, с которым они вместе работали в газете «Новый Мир». В нем, в частности, были такие строчки:

«Тов. Бухарин, я Вас спрашиваю, как члена Политбюро: за что Вы арестовываете таких пролетариев, как Фишелев? Как редактора «Правды», я Вас спрашиваю: за что Вы клевещете и обливаете грязью таких пролетариев, как Фишелев? Тов. Бухарин, такой порядок вещей очень опасен для строительства социализма. Социализм вообще немыслим с такими атрибутами, как тюрьма для лучших пролетариев-коммунистов. Как можно совмещать обязанности председателя Коминтерна и быть в то же время тюремщиком лучших коммунистов?» (https://history.wikireading.ru/197531)

На этом я хочу закончить рассказ о «засекреченном» двоюродном дяде Мише. Он был смелым человеком и романтиком, который мечтал о пролетарской революции, свободе и счастье трудового народа. Нет смысла гадать, что изменилось бы в его жизни и судьбе страны, если бы вместо Сталина в Кремле воцарился Троцкий. Судя по тому, что положения из этой пресловутой «платформы» оппозиции Сталин осуществил на практике, принципиального отличия у этих двух претендентов на абсолютную власть не было.
Когда-то я услышал знаменитое высказывание британского писателя, публициста, историка и философа XIX века Томаса Карлейля: «Революции готовят гении, делают романтики, а её плодами пользуются проходимцы». Насчет гениев не скажу, а про романтиков и проходимцев – в самую точку.
Знаменитый испанский художник Франсиско Гойя на стене своего дома нарисовал фреску, которой позднее дали название «Сатурн, пожирающий своего сына». На ней изображен безумный монстр, терзающий плоть ребенка. Сюжет этой фрески восходит к легендам древних греков, в которых верховный бог уничтожал своих детей и внуков, так как боялся, что они отнимут у него власть. С тех пор прошло почти три тысячи лет, но, как мы видим из новейшей истории, на Олимпе ничего не изменилось.