На пеньках. Отрывок из повести

Яркое солнечное августовское утро. Воскресенье. Вчерашние абитуриенты радостно возбуждены. Сегодня - третий день в казарме. Для многих это – впервые в жизни.
Пока шли напряжённые экзамены, и неделю после них, кандидаты жили в лесу, в палатках. Это было, конечно по-своему интересно и чем-то похоже «на пионерский лагерь». Но заключало в себе известные на гражданке только туристам, рыбакам и охотникам бытовые трудности. Наконец-то ребята спали не на деревянных стеллажах, а на нормальных кроватях, заправленных белоснежным бельем. 
В светлом, просторном помещении казармы, разделённом только проходами между рядами кроватей, несмотря на полное отсутствие каких-либо перегородок, уставшим от переезда и всех переживаний молодым, здоровым парням ночью спалось особенно хорошо. В первый же день в училище помылись в бане, переоделись в новенькое обмундирование и сапоги, не кирзовые, солдатские, а положенные курсантам юфтевые, пошитые из настоящей кожи.
А самое главное, вчера все пришили на новое хлопчатобумажное обмундирование чёрные курсантские погоны с двумя продольными, ярко-жёлтыми полосами по краям и большой жёлтой буквой «К».
Свершилось! Закончилась надоевшая зубрёжка и, как порой казалось, бесконечная череда экзаменов, эта бешенная гонка, начавшаяся ещё в десятом, выпускном классе и продолжающаяся всё лето сначала дома, при подготовке к поступлению, потом в палаточном лагере.
Фантастический, сумасшедший конкурс, двадцать пять человек на место (вот сколько было желающих стать офицерами!), завершился победой. Гран-при взяли сразу сто двадцать человек.
«Поступил! Курсант!» - всё ещё продолжал повторять про себя Слава Иванов, поверивший в это чудо, только сейчас.
Большие свежевымытые, сверкающие бликами яркого утреннего солнца окна казармы распахнуты. Но даже сквозное, какое-то броуновское, реально ощутимое, движение потоков воздуха, даже запах утренней свежести и омытой только что прошедшим лёгким дождём листвы каштанов за окном не могли заглушить крепкий, сладковатый, назойливый "аромат" множества пар новых кожаных сапог, смешанный с запахом выданного для общего пользования сапожного крема. Им была жирно смазана, кем-то на радостях, а большинством – от неумения пользоваться, вся обувь.
Всех охватило радостное, расслабленное настроение. Кто-то, с непривычки исколов иглой с пальцы, подшивал свежий подворотничок или новые погоны к кителю и задумчиво поглядывал в окно или в сторону показывающего утренний концерт редкого по тем временам цветного телевизора. Кто-то перечитывал только что пришедшего из дома письма.
Курсанты постарше, поступившие в училище из военных частей, успели уже познакомиться друг с другом и делились армейскими байками и анекдотами, узнавали , кто и где служил раньше. Они рассеянно и снисходительно посматривали на «молодёжь», вчерашних школьников, неумело пытающихся  намотать портянки или застелить  кровать.
Особая категория – выпускники суворовских училищ. Краснодарского, Калининского и даже находящегося в тысячах километров отсюда – Уссурийского. Распределённые по разным взводам, или учебным группам, не успев ещё прикрепить к новому обмундированию свои красивые золотистые  знаки об окончании суворовских училищ, они всё равно заметны в любом строю.
«Кадеты»* - более серьёзные. Их отличает подтянутость, умение щеголевато носить форму. Они держатся особняком и оживлённо обмениваются первыми впечатлениями об училище.
Разбивка по взводам и отделениям прошла только вчера. Курсанты с сержантскими лычками* на погонах, тоже послужившие в войсках, ещё не получили чётких указаний от командования, чем заниматься с подчинёнными. Со многими они ещё не познакомились. Сержанты пока ещё заняты своими делами. Они лишь изредка делают замечания рядовым курсантам. В основном тем, кто по забывчивости садится на заправленную кровать. Сесть на кровать днём считается верхом армейской недисциплинированности, наглости. На солдатском жаргоне это называется «бурость».
Старшина роты, точнее – курса, как принято в училище называть его должность, двадцати трёхлетний светловолосый, с лихо зачёсанным крупным  чубом , широкоплечий, высокий деревенский парень Олег Вахрушев, тоже занят собой.
Старшина он уже неделю. Но только сегодня утром молодой прапорщик, Сергей Каминский, который также поступил в училище на курс вместе с обычными курсантами, так называемый вольнослушатель, принёс Вахрушеву для старшинских погон купленный в гарнизонном военторге широкий, ярко-жёлтый, старшинский галун. А самое главное, раздобыл для старшины по великому блату у прапорщика военной комендатуры ещё другой, особый, галун. Эта металлизированная, переливающаяся на солнце золотом, сантиметра два шириной, лента для продольных нашивок на погоны парадного обмундирования считалась у старшин верхом шика.
Поэтому с утра Олег долго и аккуратно нашивает галун на погоны.
Как сообщил «беспроволочный армейский телеграф*», Вахрушев поступил в военное училище с третьего раза, уже уволенный в запас со срочной службы. Для него поступление в училище, к которому он шёл столько лет, - праздник просто необычайный. Сегодня, в отсутствие командования курса, офицеров, ему не нужно проявлять излишнее служебное рвение. Старшина сияет гораздо ярче своего долгожданного галуна, просто как только что начищенный медный самовар.
Все уже знают, что сегодня после обеда он, единственный с курса, идёт в увольнение. В город!
Самый старший сегодня на курсе – седоволосый, крупного телосложения прапорщик Савельев, который,  в отличие от старшины курса Вахрушева, состоит на должности старшины роты курсантов. Он из постоянного состава*. Не учится, а занимается хозяйственными делами в казарме. Но и его не видно. Ведь в этот воскресный день, он присматривает за курсантами, совмещая это с обязанностями дежурного по столовой.
 
***
Слава сидел возле своей кровати на табуретке. Его также захватило будто разлитое в воздухе казармы чувство всеобщей радости, лёгкости во всём теле и безмятежности, так редко потом сопровождавшее его курсантские будни и праздники, и потому запомнившееся на всю жизнь.
Едва он с трудом, неумелыми исколотыми в кровь пальцами, с помощью только вчера назначенного командира отделения, младшего сержанта, Виталия Приходько, закончил пришивать погоны к х/б*, как заметил какое-то непонятное оживлённое движение среди курсантов. 
То там, то здесь мелькали спортивные костюмы. У кого-то простые синие, хлопковые, у кого-то красивые, с лампасами, тренировочные брюки и олимпийки, кроссовки или кеды.
Курсанты вполголоса переговаривались и переодевались в спортивное, явно куда-то собираясь. Среди них был и улыбающийся сержант Витя Ковалёв, боксёр-тяжеловес из Липецка, с которым Слава познакомился на утренней зарядке еще в палаточном городке.
- Иванов,- заговорщицки подмигнув, обратился он нему Витя, быстро проходя мимо уже в синем шерстяном спортивном костюме и в кедах без шнурков, - побежишь с нами кросс?
- У меня спортивной формы нет, - огорчённо ответил Слава
- Будет тебе форма! – воскликнул Ковалёв, - Я скажу каптёру, он тебе выдаст новый костюм и кеды. Вчера Савельев получил на всех, для занятий.
 - Правда?! – обрадовался Слава.
- Иди в кладовую, боксёр! Скажи, что со мной. Лопатин выдаст.
Когда радостный Иванов под пристальными взглядами сержанта Приходько переоделся в новенький хлопчатобумажный спортивный костюм и чёрные с белыми «мячами» на косточках кеды и аккуратно сложил своё военное обмундирование на табурет, к нему подошёл Олег Доценко
- Отойдём! - легонько потянул он Славу за руку, - Ты мне не поможешь   погоны выровнять на шинели?
Слава подошёл к кровати Доценко.
- К шинели сказали пока не пришивать, - ответил он удивлённо.
- Да, фиг с ними, с погонами. – заговорил с ним Олег приглушённым голосом, - Я тебя специально отозвал, чтобы твой командир отделения не слышал, - Ты что? Не знаешь, что Витя собирается бежать кросс на пеньки, в самоволку?
- Как это в самоволку? – удивился Слава. Он-то мечтал на кроссе позаниматься специальными упражнениями, которых давно требовало его тело спортсмена, и узнать, как в училище обстоят дела с занятиями боксом.
- Тише ты, - покрутил пальцем у виска Олег, - Витя любит пиво пить. «На пеньках» это такая забегаловка неподалёку в лесопарке. Вот и набрал он себе команду, чтобы отметить поступление. Если увидят, что вы без разрешения слиняли, выгнать не выгонят, а на гауптвахту можно «загреметь». Соображаешь?
- Ты готов? – в один голос спросили его проходящие мимо Витя и знакомый суворовец из другой группы.
Слава замялся было, всё ещё раздумывая. Огляделся вокруг и увидел в  дальнем углу казармы ещё двоих переодевающихся знакомых ему ребят , один из которых также был сержантом. Повсюду мелькала спортивная форма.
- Готов, - отбросив все сомнения, ответил Слава.
- Тогда сбор через десять минут на углу казармы, ближе к КПП, на улице.
- Иванов со мной, на кросс, - сказал Витя, тут же подойдя к углублённому в изучение своей сержантской тетради Приходько, - ему нужно к первенству училища по боксу готовиться.
- Хорошо, - ответил Виталий, но в глазах его Слава заметил плохо скрываемое командиром отделения недоверие.
Однако, отступать было некуда. Через несколько минут команда, состоявшая из двенадцати «спортсменов», одетая в разномастные спортивные костюмы, подпрыгивала и изображала бег на месте возле казармы на улице. В одно мгновение бегуны, подстёгнутые командой Ковалёва: «За мной!» - как стая грачей, стартовали в сторону КПП училища.
Не успел Иванов подумать: «Как же нас выпустят без увольнительных через КПП?» - все ринулись мимо проходной, через приоткрытую чугунную калитку сквера. Там на скамейках под липами немногочисленные курсанты общались с прибывшими в выходной день для встречи с ними родственниками.
- Вы куда? – лишь успел крикнуть им вдогонку с запозданием появившийся у калитки солдат, дневальный по КПП.
- Это - со мной! - махнул Витя рукой, как крылом, осеняя всю команду, - Кросс по плану выходного дня.
Напрягшиеся было «легкоатлеты», преувеличенно правильно двигая локтями и высоко поднимая колени, выбежали за своим «капитаном» через другую калитку на улицу, за казавшийся таким неприступным забор училища. Сначала, подчёркнуто не торопясь, но, чем больше удаляясь от КПП, тем быстрее, побежали вдоль забора в сторону парка…