На день рождения Ильи Репина

– Воспоминаниям Репина о Самаре я доверяю выборочно: он родился имперским художником задолго до признания, и уставая от Москвы, уезжал в ещё более имперский Петербург. Колорит Волжской Булгарии, с «русскими скифами и первобытной ордой», крикливыми бабами и суеверными мужиками, которых успокаивала только бумаженция Императорской Академии художеств, он использовал как чувственный любовник таинственную красавицу: насладился и бросил.

– Репин, однако, ухватил суть с первого взгляда, и эта проницательность – свойство огромного таланта. Путешествуя с младшим братом Василием и художниками Макаровым и Васильевым от истока в Твери, Илья Ефимович охарактеризовал Жигули как «дикую природу», которую «не способен вместить ни один альбом». На время создания набросков и полотен, включая всемирно известные «Бурлаки на Волге», ему становится почти безразличен чуждый быт и не соответствующий его столичному интеллекту уклад.

– Он осознавал, что таинства Жигулей выше языка, уклада и социума. Это всё трансформируется или исчезнет, но энергетика мест останется прежней. Именно поэтому Репин создаёт волжские портреты и пейзажи по принципу фотоискусства, с придирчивой детализацией и не дополняя ничего личными художественными фантазиями: дай Бог, чтобы кисть хоть отчасти вместила реальность. Это чувство и отличает мастера от просто крепкого ремесленника, овладевшего набором техник.

– Достоевский с его окончательно сформированной к 1873 году фобией к любым революционным настроениям, предсказуемо восхитился тем, что «Бурлаки» не несут в себе либерального протеста о неравной доле господ и подневольного люда, а отображают тех, кто с достоинством несёт послушание. Историки проанализировали каждую деталь картины, убедившись в проницательности Репина, эстеты искали на полотне зашифрованного Христа. Моё восприятие – с первого взгляда – не меняется: гармония и таинства нерукотворного мира неизменны безотносительно человеческих мерзостей.

– Неудивительно, что я люблю у Репина не всемирно известные полотна, о коих нет нужды упоминать, а пейзажи. В них, если и случается людское присутствие, то оно лишено «Я» в центре мироздания – это человек, дополняющий Мир, что придуман не нами.

– Потому что без нас чаще хорошо, нежели худо. Он знал это, удалившись на склоне лет почти отшельником в финскую глушь. И его сегодняшний дом-музей в Ширяево – нечто вроде квинтэссенции очаровательных мифов: вот изба с интерьером, утварью и укладом XIX века, вот те самые знаменитые холсты, и отсутствие хозяина совершенно естественно. Он всё там же, на вершине Царёва кургана или на Воложке, рождая новые наброски.