Отпуск в октябре

Наступил тёплый и золотой октябрь. Наша лесная деревня ещё шумела соснами и красно-жёлтыми листьями, отчего на душе была сладкая нега и тихое умиротворение. Солнце уже не пекло, как летом, и трава ещё не высохла, и не пожелтела. Конечно, те, кто жил здесь постоянно, уже не обращали на это внимания, всё было обыденным и привычным. Наверное, в раю себя чувствуют так же. Но мы, городские, которые приезжали в отпуск сюда, отдыхали от бетона и стекла в своих многоэтажках. Здесь была воля и простор, а там, в городе, микрорайон – микроквартиры –микромир. Всё узенькое, маленькое, но зато с инфраструктурой.

В деревне наоборот, всё долгое и широкое, даже к туалету надо добираться далеко во двор. А до сельпо целый час пути пешком, просторнее некуда. Пока истопчешь пятки до местной школы, где-то в городе только-только начинают просыпаться. Далеко идти за образованием, в соседнее село. Автобусы тут не ходят, и самолёты здесь не летают. Зато через каждые три дома стоят колонки, колодцы и журавли с родниковой водой. Бывает, утром кто-то печёт хлеб, и запах вместе с ветром летит по всей деревне до самого соснового бора. Нанюхаешься его, желудок заурчит, и тут же захочется хрустящую и тёплю горбушку с молоком от того хлеба. Но нет, сегодня на завтрак только чай.

Пошли мы с моим товарищем за грибами. В эту пору завсегда растут самые вкусные опята. Идёшь, швыряешь палкой матрас из листьев и откапываешь целое семейство разноцветных шляпок. Я их обычно ножницами стригу, а Санька Колодкин по старинке, ножом. Полно груздей и подберезовиков, подосиновики и маслята тоже попадаются тут и там, но мы с Сашкой пришли за опятами. Но охота наша началась с поллитры самогона. Расположились на пеньке, достали зелёного луку, огурцы и помидоры с солью и хлебом. Гранённый семидесятиграммовый стаканчик был один на двоих. Выпили. Захрустели, кто чем и смотрели куда-то туда. Мимо нас проходила грунтовая дорога, а за ней и до самого горизонта росли поля в сахарной свекле и прочими озимыми культурами.
- Может, оно и лучше бы было, если бы нас фашисты захватили? – сказал вдруг Сашка.
Зная Саньку с самого детства, я нисколько не удивился его вопросу. Будучи человеком, вечно сомневающимся в тех или иных постулатах и догмах нашего бытия, он искал доказательные аргументы в утверждении оных. Те выводы и аксиомы, которые были выучены ещё в школе, казались ему не совсем верными, и поэтому он относился к ним скептически и критически. Исходил же он из того, что при коммунистах его учили одному мировосприятию, а при Ельцине начали переучивать другому. «Политика партии», как выражался Санька, его совсем не удовлетворяла, ибо всё в ней вертелось на эксплуатации и порабощении. Причём класс эксплуататоров, в его понимании, был даже при коммунистах. Само выражение «диктатура пролетариата», уже рисовало в его мозгу эдакого рабовладельческого надсмотрщика с кнутом. Но вот почему он остановился именно на фашистах, мне показалось любопытным.

В миру много всяких идеологий и течений, есть демократия и коммунизм, есть буржуазия и монархия, везде люди живут по разному, и всегда согласно их установкам и правилам. Однако фашизм, да ещё гитлеровский, в нашей стране был чреват последствиями. Об этом я и сказал своему товарищу. Ответ же был неожиданнее, чем я себе представлял:
- Да плевать мне на фашистов, - улыбнулся Сашка. – Я другое вложил в этот вопрос. Пусть нас хоть кто-нибудь бы завоевал, хоть Наполеон, и растворил бы всю русскость в каком-нибудь немце.
- А что плохого в русскости? – спросил я.
– А что хорошего? – Санька взял какой-то камешек с земли и швырнул его на дорогу. – Понимаешь, в России никогда не наставало хороших времён, всегда одна гадость и непрекращающийся мрак рабовладения. Вот я и подумал, а что было бы, если бы Наполеон уничтожил всех главных наших помещиков и аристократов? Ведь, по сути, рабство у князей Разумовских, или у помещика Голицына, намного противнее, и обиднее, чем рабство у настоящего врага-завоевателя. Суди сам, вся история европейцев и американцев, лежит на завоевании и колонизации иноземных народов, в России – на угнетении и истязании своего же соплеменника. Помнишь, наверное, Салтычиху? А сколько их было в каждом селении, уезде и губерниях? Уйма. Везде и повсюду. Дворянство в России было самым жестоким и зверским сословием в мире, изначально гнусным и бессовестным. Все эти сказки о Кутузовых и Суворовых, как о великих полководцах, ничего не стоят, когда узнаёшь, как они в своих родных поместьях секли крепостных крестьян и обкладывали их невыносимым оброком и барщиной.
- М-да, - задумался я. – Суворов-то и Пугачёва сгубил.
- То-то и оно, - согласился Санька. – Нам с детства втирают о западных маньяках-королях и графине Батори. О графе Дракуле и крестоносцах-сифилитиках, утверждая, что они были захватчиками и душегубами, но русские гусары и поручики, где-нибудь в Новгороде, чем занимались? И поверь, с врагом французом они вели себя намного галантнее, чем с каким-нибудь крестьянином из-под Смоленска.
- Француз всё-таки не крепостной был, - хмыкнул я. – А цивилизованный оккупант.
- Колян, - повернулся ко мне друг. – Ты просто не можешь себе представить, как они били и издевались над людьми! Над женщинами и детьми! Ещё Тургенев удивлялся, когда писал, что в России русский народ сверг с себя постыдное татарское иго, но при этом случилось невообразимое. Побежденные, то есть татары, остались свободными, и многие из них вступили в сословие дворян, а 80% победителей, то есть вся основная и большая часть русского коренного народа, была порабощена! В Москве, Пензе, Самаре, и в других городах великой и непобедимой России сотнями продавали русских людей! Пётр первый по щедрости своей тысячами раздаривал вольных крестьян направо и налево. Так, грузинский царь Арчил стал по милости Петра обладателем трех с половиной тысяч дворов, населенных русскими крестьянами. Вместе с ним живые подарки людьми из рук правителя России получили молдавский господарь Кантемир, кавказские князья Дадиановы и Багратиони, генерал-фельдмаршал Шереметев. Один только светлейший князь Меншиков стал владельцем более чем ста тысяч душ. Император лично раздал из казенного фонда в частное владение около полумиллиона крестьян обоего пола. Зная об этой щедрости, в Россию стекались толпы басурман и армян за русскими рабами. И всё это шло веками и на государственном уровне. Именно с этих пор торговля российскими христианами приобрела такой широкий размах, что европейцы диву давались.
- Но ведь и англичане гробили и продавали ирландцев, - слабо протестовал я.
- Повторяю, - бешено ответил Сашка. – Англия торговала колониальными рабами, а не своими соотечественниками!
- Давай-ка ещё по одной? – успокоил я Сашку.
- Давай, - ответил он.
Мы снова выпили и захрустели.

Я закурил. В голове приносились воспоминания из учебника по истории. Крепостное право и портрет Петра I. Но всё они были какими-то сухими и скомканными обрывками. Пока я пытался разобраться с мыслями, где-то из подсознания вылезла история моей давно умершей бабушки, которую я слышал лет в двенадцать. Сама она, кстати, тоже слышала этот рассказ от своей неграмотной матери, моей прабабки. И захотелось мне её рассказать другу:
- Сань, хочешь, расскажу тебе одну штуку про крепостное право? Она, между прочим, здесь и произошла. В нашей пензенской области.
- Валяй, - ответил друг. Он не курил.
- Ты ведь конечно знаешь, что по реке Суре, когда-то гоняли баржи с лесом?
- Знаю.
- Так вот. Бурлаками на Суре были женщины. Вот представь, они впряжённые, как тягловые быки за плугом, тащат пароход с господами по реке. И вальс, и романс звучит. То соната, то старое пианино Баха с органом по граммофону. Господа пьют шампанское и хохочут. Их благородие весело потешаются над учителем французского языка, который изрядно напился и одурел. А по Суре в это время тянут их весёлый пароход крестьянки с детьми. Толстый канат режет им грудь и плечи, а на борту играет уже рояль, и пастушки на весеннем лужку, и дамы под зонтиками. Хорошо.
- Живописно, - сказал Сашка.
- Слушай дальше. Среди бурлачек была и моя прабабка. Рассказывала, как слышала песни Шаляпина на корабле. Думаю, что из граммофона орал его бас. Но не в этом дело. Рядом с ней тянула лямку одна беременная женщина. И вдруг у неё начинают отходить воды. Она упала, и все женщины бросились к ней. Весёлый пароход остановился. Господа в панике, а баба родила тут же под ярмом мёртвую девочку. Начались крики господ, а за ними и приказы всех высечь. Крестьянки не идут, просят похоронить мёртвое дитя, надсмотрщики ни в какую. Только и знают, что плетьми хлыщут и орут. Кто-то из них схватил ребёнка за ногу и швырнул его в Суру. Несчастная мать тут умом и тронулась. Вырвалась, и побежала за дочерью в реку. Причём не плыла, и не ныряла, а прямо зашла в воду, и больше оттуда не вышла. Только всплыли последние пузыри и всё. Эта, девушка, рассказывали, родила своего первенца, а до этого всё родить не могла. Ходила в храм и выпрашивала у бога ребёночка, и вот осчастливил её Господь. Говорят, тогда была русско-японская война, мужа забрали, и она осталась одна. Голод, жрать нечего, вот и пошла в бурлаки. А сама на сносях. На пароходе же вот какой разговор вышел:
- Господа, - воскликнула тогда какая-то княжна. – Отчего эта старушка не вынырнула?
- Думаю, - сказал поп, - она нашла на дне своё дитё и осталась с ним. Через три дня, как пить дать, всплывёт вместе с ребёнком. Грешница ныне она. Закрыты теперь для неё врата рая. Целую вечность в аду мучиться будет. – Все перекрестились.
- Этой старушке, как вы изволили сказать, всего семнадцать лет, - ответил княжне кто-то. – По слухам, её граф Верховский обрюхатил.
- Фу, - сморщила нос княжна. – Зачем такие гадости рассказывать? Я знаю графа. Очень прекрасный, и положительный человек. И я уверена, что эти гадкие слухи, сочиняют его завистники. Граф Верховский просто не мог пойти на такое.
- Ма шер, - сказала её товарка. – Не думайте об этом. Господа, ну, где же музыка? Княжна желает музыки.
И над вечерней и прохладной Сурой зазвучал Иоганн Штраус. Весёлый пароход снова потащили крестьянки. А на борту пили и ели. Играли в карты и наслаждались музыкой.

Сашка задумался. Потом взял бутылку и налил до самого верха. Молча, выпил и заел луком с солью. Я последовал его примеру и принялся жевать помидор. После таких историй действительно задумаешься. Что ценно в этом мире? Что действительно важно? Обычно такие вопросы задают самые глупые фильмы. Показывают умирающего лебедя, и тут этот назойливый вопрос. В последние минуты хочется вцепиться даже за соломинку, потому что страшно. Отцепиться от жизни хотят только те, кто не цепляется. Право на жизнь есть в конституциях, а право на смерть?
- Хочешь сдохнуть безболезненно?
- Ой. Что вы! У меня ж машина, дети, работа!
Никто не хочет умереть, имея  машину, детей и престижную работу с домом. А отберите это всё. Лишите женщин и мужчин возможность иметь детей, машину, дом, и работу. Что с ними будет? Потеря смысла существования или обретут счастье в гамбургерах, феминизме, педерастии, и в смартфонах? Что заполнит нашу жизнь без вечных ценностей? Ради чего можно будет умереть, когда ты без детей, без дома, без Родины? Ради смартфона? И за это ты попадёшь в рай? Умер в давке очереди за новым айфоном и попал на небеса. А эта девушка, которая пошла на дно за своим мёртвым первенцем, по христианской вере, полагается в ад. Дитя за то, что оно не крещённое, а она за самоубийство. Что не так с этим миром людей? Где закралась ошибка?

- Весь этот патриотизм и словоблудие о великой России выдуман такими помещиками и рабовладельцами, как русское дворянство, - подумавши, сказал Сашка. – Никто из твоих, или моих предков никогда не гордился Россией. Потому что им нечем было гордиться, наоборот, каждый, кто мог – бежал отсюда к Степену Разину или Емельяну Пугачёву. Для многих из них было за счастье, когда барин в наказание ссылал их в Сибирь. Но убежать было трудно, особенно с семьёй. Ещё при папаше Петра первого было предписано возвращать беглых крестьян своим рабовладельцам. В прежнее время закон мог и при определенных обстоятельствах ограничивал право выхода только одного тяглеца, владельца двора, лично ответственного за внесение податей, при этом его домочадцы, дети и племяшшки могли беспрепятственно уходить куда угодно. Теперь выдаче помещику подлежало все семейство, и те младшие и дальние родственники, кто не был учтен в писцовых книгах, со всем хозяйством, заведенным в бегах. Прочие статьи сочинены в этом же духе — объявляют все движимое и недвижимое крестьянское имущество собственностью помещика, а также декларируют право господина применять телесные наказания исключительно по своему усмотрению. Интересно, что такое положение собственного народа, находящегося в жестоком рабстве и безрезультатно взывающего к монаршей милости, не мешало императору Николаю I деятельно заботиться о положении чернокожих невольников в Северной Америке. В 1842 году выходит указ, грозивший наказанием тем из российских подданных, которые осмелятся участвовать в торговле неграми! Кроме того, император великодушно даровал свободу всякому чернокожему рабу, которому доведется ступить на российскую землю. Это ж насколько надо быть циничным человеком, чтобы такое творить в собственной рабовладельческой стране?! И чем в таком случае гордился русский человек, когда ещё при Екатерине  второй в ответ на обращения крестьян, искавших защиты правительства от жестокости помещиков, вышел императорский указ, запрещавший подобные жалобы раз и навсегда.
- Возможно это всё так, - сказал я. - Только я не понял твою мысль на счёт русскости. Почему ты хочешь её разбавить фашистами и наполеонами?
- Смотри, - сказал Сашка. -  Вот тебе пример из той же эпохи. Супруга Петра Великого, Екатерина I, урожденная Марта Скавронская, была по своему происхождению крепостной крестьянкой лифляндского помещика. Кроме того, семья венчанной российской императрицы, ее братья, сестры и племянники оставались в крепостной зависимости вплоть до забавного случая. Как-то после смерти Петра, оказавшись на троне, она предпочитала не вспоминать о своих родственниках. Вот тебе первая национальная особенность.
- Дык, и англосаксы не очень озабочены родственниками, - сказал я. – Так что это не национальная особенность, а скорее общеевропейская. Почитай «Сагу о Форсайтах» Голсуорси, или Бальзака, или ещё кого, везде разобщённость между роднёй. Это у мусульман общинно-родовые отношения, но и там есть своя особенность.
- Хорошо, - ответил Санька. – Идём дальше. Всё-таки одна настырная сестра Екатерины, Христина, не постеснялась напомнить о себе. Она сумела попасть на прием к рижскому губернатору и объявить о родстве с императрицей. На запрос растерянного чиновника Екатерина, сама еще толком не зная, как поступить, приказала «содержать упомянутую женщину и семейство ея в скромном месте». В целях избежание огласки из усадьбы помещика царскую родню тут же изъяли под видом «жестокого караула» и шляхтичу объявили, что мол, так и надо. Вскоре при дворе в Петербурге появилось множество новых лиц - братья и сестры императрицы со своими женами, мужьями и детьми. Всем им тут же были пожалованы графские титулы, деньги, обширные имения и тысячи крепостных душ. Как ты думаешь, какими они после оказались помещиками?
- Никакими, пожалуй, - сказал я.
- Хуже. Намного хуже, - сказал Сашка. – Прекрасно зная, каково быть в рабстве, вся эта сволочь и пальцем не пошевелила об изменении участи миллионов других русских рабов. Не правда ли, что эта история весьма характеризует всю сущность самого Путина? То же поднялся из низов, оперился, и сам же стал Иваном не помнящим родства.
- Ну, не только Путина, - хотел было сказать я, но не успел.
- Вот именно! – воскликнул Сашка. – Это и есть русскость! Как и полагается большим господам, у каждого из этих новых аристократов появляются ещё более жестокие и барские замашки. Они начинают пожирать всё и вся! Крадут, грабят, насильничают и порют в конюшнях всех, кто хоть как-то напомнит им об их ничтожестве! Упрятанные по тюрьмам и лагерям сегодняшние демонстранты и пикетчики, хорошо сопоставимы с тем самым шляхтичем, у которого числилась в рабах родня императрицы. Случись ему вякнуть о своих правах на всех них вместе с их ново обретёнными богатствами, потому что закон предписывал возвращать беглого крестьянина помещику со всем имуществом, нажитым в бегах, то вырезали бы всё его семейство до седьмого колена.
- Однако ты забываешь, - сказал я. – Что та же Салтычиха, дело на которую заводили 21 раз, была неприкосновенна, как олигархи Путина. От нее тянулось множество нитей к известнейшим фамилиям московской и петербургской знати. Салтычиха состояла в близком родстве с Дмитриевыми-Мамоновыми, Муравьевыми, Строгановыми, Головиными, Толстыми, Тютчевыми, Мусиными-Пушкиными, Татищевыми, Нарышкиными, князьями Шаховскими, Голицыными, Козловскими... И эта связь не была формальной. Знатные родственники не однажды выручали «изверга рода человеческого» своим влиятельным заступничеством. Все всё знали про её изощренный садизм, но каждый раз спускали все обвинительные дела на тормозах. А знаменитый Алексей Разумовский, попавший «в случай» к Елизавете Петровне и ставший ее тайным супругом, был пожалован ста тысячами душ. Дворянство и поместья получили все его родственники.
- Потому и защищали Салтычиху, что охраняли свои права на рабовладение, - ответил Сашка. - Вот и представь, какой беспредел чинило дворянство. А уж про родственников Разумовского и говорить не стоит. Я как-то читал, что в СССР однажды, решили отделить «петухов» и других «опущенных» в отдельную колонию. Так там такой кошмар начался, что ни одному вору в законе не снилось. «Петухи» устроили самый настоящий ад на земле, они мстили и издевались над себе подобными просто с невероятной изощренностью.   Раб и тиран – две стороны одной медали. Тиран надеется не быть рабом, а раб желает стать тираном.
- А как же Спартак? - спросил я. – Тоже раб и тиран? По словам Плутарха, этот фракиец отличался гуманностью, по сравнению со своими соратниками.
- Спартак вообще таинственная личность, - ответил Сашка. – О нём мало что известно. Но судя по всему, он имел какое-то образование и был свободен духом. Иначе не объяснить, как полководец Спартак намного превосходил военными талантами всех своих соперников. Порой трудно поверить, что безупречно маневрировавшей в сложнейших условиях армией мог командовать бывший раб, либо простой наемник или рядовой солдат-фракиец. Это тебе не Салтычиха всё-таки.
- Согласен, - кивнул я. – А знаешь, говорят, что на месте дома Салтычихи в Москве, что на Лубянке, теперь стоит знаменитая и главная контора КГБ – ФСБ. Прямо карма какая-то.
- Не знаю. Может и так, - сказал Сашка. - Но видишь ли в чём дело. Насилие над зависимыми людьми стало нормой в России не только прошлых столетий, но и сегодня. Поэтому я и говорю о фашистах и Наполеоне, как об неудавшихся освободителях от верховных помещиков. Уж они бы вырезали под корень всю эту русскую заразу. Ибо вор, убийца и насильник, порождает себе подобных. Да, он трепетно относится к правам негров в Америке, лебезит перед европейцами, но у себя дома, в России, творит невообразимое зло и преступления.

Я смотрел на своего товарища в смятении и страхе. Мне всё казалось в этот момент и правильным и неправильным. Я попросту не знал, что сказать. В глубине души во мне всё протестовало, и отказывалось соглашаться с ним, а разум находил его словам подтверждения. Да, и бывший раб становится дворянином и садистом, да, и характер нашего человека настолько забит, что поставь его у власти - он неизбежно начнёт воровать. Однако это не вина раба. Ведь другой жизни он не знает, другого общества не видел, а то, что он попадает «в случай» - не его заслуга. Среда обитания определяет мышление, а не наоборот. Вряд ли попав к каннибалам ты будешь говорить о гуманизме.
- Ладно, давай ещё по одной и пошли дальше грибы собирать.
- Давай.
Мы выпили и пошли.



2

Пока я собирал грибы, мысли о крепостничестве не давали мне покоя. Как-то непроизвольно вспоминалось наше недавнее прошлое из всего виданного по телевизору и читанного в интернете. Да и давно забытые рассказы односельчан, тоже приходили на ум. Возможно, что самогонка оживила некоторые воспоминания. Прав был Санёк, что закабалили не каких-то там иноверцев, а тех же православных. Та же церковь бессовестно отбирала у людей земли и скот. Велась буквально необъявленная война между крестьянами и монахами, но монастыри побеждали, и к середине 16 века им принадлежало уже около трети русских земель. Происходило это обычно так. Решит какой-нибудь преподобный Пафнутий основать новый монастырь, покумекав и прикинув где и в каком месте, идёт он значит с прошением к местному вельможе. И тот, естественно, миловал на богоугодное дело какую-нибудь деревушку. Некий нестяжатель монах Вассиан Патрикеев так говорил о монахах: «Вместо того, чтобы питаться от своего рукоделия и труда, мы шатаемся по городам и заглядываем в руки богачей, раболепно угождаем им, чтоб выпросить у них село или деревеньку, серебро или какую-нибудь скотинку. Господь повелел раздавать неимущим, а мы, побеждаемые сребролюбием и алчностью, оскорбляем различными способами убогих братьев наших, живущих в селах, налагаем на них лихву за лихву, без милосердия отнимаем у них имущество, забираем у поселянина коровку или лошадку, истязаем братьев наших бичами».

Сельчане, конечно же, сопротивлялись, и всё чаще встречали с вилами и дрекольем таких непрошеных новых хозяев.
- Почто на нашей земле монастырь свой ставите? Или хотите землями и селами нашими обладать? – спрашивали они.
Те же, прикрывшись Христом и дарственной бумагой от князя, продолжали дальше копать землю для ограды и возводить стены. Крестьяне же жгли новые церкви и монастыри, разрушали их ограды и стены, били иноков, но всё равно, впоследствии, и при помощи солдат, забирали у людей луга и поля вместе с домашним скотом. Доходило и до смертоубийства. Монастырские владения разрастались стремительно и нагло, и обездоленные крестьяне, страшась своего дальнейшего порабощения, стали убивать отшельников одного за другим.

Наиболее разорительной для крестьян являлась барщина: работа на земле владельца отнимала время, необходимое для обработки собственного участка. В церковных и монастырских землях особенно активно распространялась эта форма повинностей. Попы и монахи вводили барщину на всех отнятых у людей землях. Собственная крестьянская запашка неуклонно сокращалась, и которые деревни на оброке были, те отныне пахали на монастырь. Крестьяне отвечали восстаниями и побегами в дальние и вольные края. Целыми деревнями люди бежали от православных церквей, тогда какой-нибудь игумен бросался за помощью к князю. Собственно с этих княжеских грамот монастырям, и началось ограничение права перехода крестьян от одного феодала к другому. Произошло  законодательное оформление крепостного права.

Беглецов возвращали и жестоко наказывали. Так, например, первые сведения об Указе о введении крепостного права были обнаружены в монастырской челобитной Федору Иоанновичу - прошении старцев Пантелеймонова монастыря в Новгороде 1595 года, в котором монахи ссылались на то, что: «Ныне по-твоему царскому указу крестьянам и бобылям выхода нет». Крестьяне скоро почувствовали разницу между свободой и рабством. Для начала монастырские власти «учали с них имати насильством дань и оброк втрое»: вместо 2 рублей 26 алтын и 4 денег по 6 рублей 26 алтын и 4 деньги. «Да сверх дани и оброку на монастырские труды имали на всякое лето с сошки по 3 человека», «да сверх того они, крестьяне, зделье делали» – пахали землю и косили сено на монастырь. Наконец, монахи «поотнимали лучшие пашенные земли и сенные покосы и привели к своим монастырским землям», «а у иных крестьян они, старцы, деревни поотнимали с хлебом и с сеном, и дворы ломали и развозили».

Люди жаловались царю на церковь и монастыри, просили защиты, но всё без толку. Вот одна из таких челобитных немонастырских церковных крестьян из Архангельского собора села Завидова Клинского уезда: «священники и дьяконы накладывают на нас, сирот твоих, многие лишние оброки и столовые запасы. И для своих всяких прихотей они, священники и дьяконы, к нам всяких прихотей, сиротам твоим, приезжают и людей своих непрестанно присылают. И таких своих накладных оброков и столовых запасов на нас, сиротах твоих, правят смертным платежом не против прежнего. А прежде, государь, сего мы, сироты твои, таких накладных оброков и столовых запасов никому не плачивали. И мы, сироты твои, от такого их накладного оброку и столового запасу и всяких нападков и от безвременного и смертного правежу разорились вконец без остатку. И таких их накладных оброков нам, сиротам твоим, платить невмочь». А вот челобитная крестьян из села Ильинского, Кашинского уезда: «А как, государь, мы ж, сироты твои, отданы в Архангельский собор, и бывший протопоп Федор с братией наложил на нас в прибавку деньгами восемьдесят один рубль тринадцать алтын две деньги, да для косьбы указали брать с нас и ныне берут в подмосковную вотчину десять человек работников. А как в прошлом в 204-м году протопресвитер Петр Васильевич с священниками разделили нас, сирот, меж себя по поделям, и они, священники, ключарь с братией наложили вновь же прибавочный оброк: бараны, сыры, яйца, грузди, рыжики, грибы, ягоды, брусника, клюква. И ради тех столовых запасов приезжают они, священники, к нам сами и присылают людей своих и из тех припасов бьют нас на правеже смертным боем, и для своих приездов велят готовить про себя обеды, и берут с нас подводы. И оттого мы, бедные, разорились вконец». Так что Санёк был тысячу раз прав, когда говорил, что в России никогда не наставало хороших времён, всегда одна гадость и непрекращающийся мрак рабовладения. Может, что-то и было до христианизации, но теперь и концов не найдёшь. Историю земли русской, старательно переписывали различные рабовладельцы в нужную им сторону.

И вот уже полна корзина опятами, мы опять уселись у пенька и стали допивать недопитое. В процессе, я рассказал Сашке про свои нахлынувшие мысли. Он с интересом слушал и поддакивал.
- Вот, - произносил он. – Я же говорил!
- Да, - соглашался я. – Но вот, что интересно. При отмене крепостного права, наиболее ярым противником реформ выступала церковь. Божьи люди буквально требовали оставить им рабов на веки вечные.
- Так они и сейчас этого требуют, - сказал Сашка. – Зря, что ли ведут разговоры о введении налога в пользу Церкви? Сами церковники налог не платят, а с граждан желают его собирать в пользу Русской Православной Церкви. Как думаешь, почему бог появился в конституции? И ведь сам патриарх Кирюха призывал паству молиться, чтобы упоминание бога появилось в Конституции.
- Да, но вера в бога у всех разная, и бог у всех разный, - сказал я.
- А у них он един, что у христиан, что у мусульман, что у евреев. Так что один чёрт, - ответил Сашка. – Иудаизм, мусульманство, и христианство, как ты и сам знаешь, вышли из одного начала.
- Значит, ты полагаешь, что налог введут? – спросил я.
- У нас всё возможно, - ответил Сашка. – Вон, в школах-то, как-то втихаря подсунули же закон божий. И чего?
- Чего?
- Так же могут и налог подсунуть. От них только подлости и жди. Вот ты рассказывал про поповскую барщину, а я вспомнил, как нашего, здешнего попа, отсюда на Соловки отправили. Рассказать?
- Расскажи.
- Тогда наливай.
Я налил. Мы выпили остатки, закусили, и Сашка начал:
- Как-то дошло до наших, что царь вольную дал. Что крепостное право уже несколько месяцев как отменили. А они, мол, до сих пор на барщине и оброке сидят. В разных селах крестьяне нашей губернии стали выражать недовольство по-разному: от выкриков: «Скрывает поп настоящую царскую волю!» и вплоть до того, что толпа прихожан хорошенько потрепала своего отца духовного. Но ушлый священник пользовался покровительством помещиков и те держали в конфликтах его сторону. Заставляли всё так же платить и пахать на церковь с монастырями. Началось тут у нас самое крупнейшее крестьянское восстание. Жгли, ломали и крушили всё подряд. Били монахов и грабили их продовольственные амбары, набитые аж до самого потолка. Конечно, долго это продолжаться не могло, и по нашим деревням пошли солдатня с казаками. Благо был у них генерал толковый, он-то потом и рапортовал царю, что одними из главных виновников возмущения, были попы и дьяконы, и поэтому они должны понести заслуженное наказание. Нашего же священника отправили в пример прочим навсегда в Соловецкий монастырь.
- А помещикам что? – спросил я.
- А ничего, - ответил Сашка. – С них, как с гуся вода. Только ещё пуще крестьян поприжали. Право отменили, а землю у них отобрали. Живи, как хочешь. Стоял твой домишко на барской земле, и вот его уже нету. Чеши на все четыре стороны. И по всей России так. Понятное дело, что опять в услужение и на подёнщину шли.
- М-да, - заключил я.

Солнце пошло на спад, и мы засобирались домой. Шли молча, и каждый думал о своём. Когда вошли в деревню, зашли к бабке Матрёне. Взяли себе по бутылке самогона и распрощались. Подходя к дому, увидел я на лавочке двух своих старых знакомых – Ивана Нилыча и Ивана Силыча. Этих двух дедов, знал я с самого детства. Интересные были они старички. Всё время они телевизор и слухи всякие обсуждали и мусолили, а то и просто, сами чего-нибудь выдумывали и сочиняли на злобу дня.

Я поздоровался с ними, и присел рядом, покурить. Расспросили про грибы, про то, да сё, и убедились, что рыбалка лучше.
- Главный плюс рыбалки на озере, – говорил Иван Силыч, - это слабое течение или полное его отсутствие. Да и прикормка дольше лежит там, куда её бросили. Не сносит поплавок и другие снасти. На озере завсегда хороший обзор. Видно, где есть всплески, или поднимаются пузыри на поверхность воды, а такое пузырение сам знаешь, признак того, что в этом месте на дне копошатся рыбы. А ежели на лодке, то поменять место раз плюнуть, не то, что на речке.
- Да и на речке Вороне хорошо ловится, - сказал Иван Нилыч. – Бери свою прикормку поувесистей, да не хлипкой, и уди на здоровье. А если на лодке, то можно уплыть подальше и побыть немного наедине с природой. Река это как дорога, можно устроить себе нечто вроде путешествия, и при этом половить рыбку. Ты, ведь, Николай, любишь по России кататься, вот тебе это самое оно.
- Дык, нету у меня лодки, - ответил я.
- Ну и дурак, - сказал Иван Силыч. – Вон, москвичи к нам приезжают, чего у них только нету! И лодка надувная, и мопед «Скутер», и из ружья то и дело палят! А ты одних комаров на селе кормишь. Твои грибы разве еда? Так, одно название. Вот сома поймай, или судака, вот это будет угощение. А грибы твои, тьфу. Срам один.
- У них, в Москве, другой расклад идёт, - ответил за меня Иван Нилыч. - Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку. Эти с самого начала родились со столичными амбициями. Попробуй, заставь москвича картошку окучивать – не барское это дело.
- В Москве, тоже разный народ живёт, - ответил я. – Не все креветки с ананасами лопают.
- Однако ж, лопают, - кивнул Иван Силыч. – Я вот чего думаю. Может, не все москвичи евреи, но все кремлёвские москвичи однозначно жиды и поджидки. Иначе трудно понять, отчего у одних всё, а у других ничего.
- А почему, Иван Силыч, всенепременно евреи? – спросил я. – Разве среди других народов своих мерзавцев не хватает?
- Наш мерзавец никогда бы не додумался давать в долг под процент, - ответил Иван Силыч. – Вот свинью твою по пьянке вилами заколоть – это он может, а выдумать комбинацию закабаления, не его стихия.
- От того они и каббалисты, что закабаляют, - вставил Иван Нилыч. – Правильно Силыч молвит, все они жиды и поджидки. Вот и Медведев вовсе вам не Димон, а Давид Ааронович Мендель!
- Откуда знаете, Иван Нилыч? - удивился я этой старой байке.
- А вот, когда он с президентом Израиля встречался,  то говорил с ним на иврите.  А это   железное доказательство, что Медведев – жид.
- И жена его  -   Светлана Моисеевна Линник.  Тоже жидовинка, - добавил Иван Силыч.
- Ну а где доказательства, что  Медведев - это Мендель? – сказал я в недоумении. -  Кто ездил в места, где  жили предки Медведева по отцу и матери,  и  привёз в сумке или портфеле биографии Менделей?  Никто не  привёз  биографии Менделей!   О том, что любопытствующие журналисты ездили,  факты есть. Но они не привезли доказательства, что Медведев  -  жид Мендель.  Они привезли подробные сведения о жизни его деда по отцовской линии.  И дед,  и отец  с детства  были Медведевы, а не Мендели,  и  нет никаких доказательств, что они жиды.
- Ну, значит, поджидки они, -  сказал Иван Силыч.
- А жена? – спросил Иван Нилыч. – Она тоже крестьянка что ли?
- А причём тут жена? – сказал я. – Не жена же командует по стране.
- А тебе, откуда знать? – сказал Иван Силыч. – У всех начальников жёны жидовки. Факт.
- Не у всех, - сказал Иван Нилыч. – Вон, у нашего механизатора жена мордовка.
- Сравнил, - ответил Иван Силыч. – Иди, найди в нашем захолустье хоть одну еврейку, одни мордовки попадаются и татарки. Были бы еврейки, наш председатель колхоза давно бы построил синагогу, а не часовенку на выпасе.
- Ну Линник она, ну и что? – сказал я. – Может, линял в её роду кто-то, доказательств нет.
- В некоторых  биографических заметках написано, что она не  Светлана  Владимировна, а Светлана Моисеевна, - сказал Иван Нилыч.
- В каких заметках? – спросил я.
- В биографических, - ответил Иван Нилыч.
- И где вы их нашли?
- В биографии, - с тем же упорством отвечал Иван Нилыч.
- Ну, ладно, - решил я пойти по-другому. – Путин тогда кто?
- Известно кто, - сказал Иван Силыч. – Гудвин. Великий и ужасный.
- Чего? – не понял я.
- Ты сказку читал про волшебника Изумрудного города? – спросил Иван Силыч.
- Нет, - ответил я. – Мультик видел.
- Это не то. Лучше почитай, - говорил Иван Силыч. – Читал я прошлым летом эту сказку своей внучке, читаю, значит, и понимаю, что Гудвин это вылитый Путин. Сам смотри: Гудвин велел всем жителям носить очки с цветными стеклами, чтобы исказить самый широкоохватный канал восприятия жителей Изумрудного города – зрение! Путин вместо очков использует телевизор. В зеленых очках, как и на российском телевидении, все выглядит ярким и праздничным! Как это гениально – заставить носить цветные очки и больше никаких вложений в народ! Мели Емеля про вставание с колен, и не парься. В книге Гудвин рисуется, как творческий человек, а Путин, не так что ли в телевизоре? На создание и поддержание иллюзий у окружающих, Гудвин надувает «мыльные пузыри» своего Величия! Он использует самые различные уловки, что бы создать видимость самого себя! Своей незаменимости!  Поэтому все его законы несут в мир только одно: есть всего два мнения на свете – Гудвина и все остальные, то есть неправильные. Гудвин предстаёт довольно трусоватым и жуликоватым человеком, лишь случайно ставшем правителем Изумрудного Города. И ведь Путин точно такой же! Как и Гудвином, россияне были поражены чудесным появлением Путина, и тот умело применил свои шпионские навыки, использовав изумление народа себе на пользу.

Я задумался. А ведь и правда, Путин очень напоминает обманщика Гудвина, который хитростью и доверчивостью людей присвоил себе звание Верховного правителя. Если Гудвин, опасаясь, что его простецкий вид может подорвать авторитет, старался как можно реже показываться своим подданным, то Путин делает то же самое, закрывшись в бункере за семью печатями. В сказке, со временем местные жители забыли настоящий облик Правителя, так как Гудвин показывался им только в образе различных бутафорских сказочных существ. Но и Путин кишит бутафорскими двойниками, которых у него целая куча. Гудвин постоянно опасается нападения злых волшебниц на свои владения, так и Путин опасается коллективного Запада. Этими мыслями я и поделился со своими собеседниками.
- Так оно и есть, - сказал Иван Нилыч. – В скором времени вместо Путина нам будут показывать по телевизору перчаточную куклу на вроде Петрушки. Оденут на руку и будут вести прямую трансляцию с президентом. Уж настолько всё стало безнаказанным, что воровать и врать стало обычным делом.
- Однако столько усилий только ради создания видимости - зачем? – спросил я. – Ведь вы же сами сказали, что вся система его правления выстроена на безнаказанности и вседозволенности элит.
- Это его великая Иллюзия, - сказал Иван Силыч. – Помнишь, как он говорил о том, почему он стал разведчиком?
- Не помню.
- Он говорил, что больше всего его поразило, как малыми силами, буквально силами одного человека, можно достичь того, чего не могли сделать целые армии. Один разведчик решал судьбы тысяч людей. При этом Путин, как и Гудвин, сначала не отгораживался от мира и общения с одураченным окружением, и ему тоже очень хотелось живого, человеческого, разного и непредсказуемого взаимодействия с себе подобными! Но как это сделать  с его амбициями эгоцентриста? Как позволить кому-то стать равным себе?
- Нет, конечно, сам Путин-Гудвин на это никогда не решится, - ответил Иван Нилыч. – А кто вам вообще сказал, что Путин самостоятельная фигура? Если конечно принять то, что он кукла, которую напялили на руку.
- На чью руку? – спросил я.
- Евреев, американских евреев, английских евреев, например, - ответил Иван Силыч.
- Опять у вас евреи, - возмутился я.
- Угу, - хмыкнул Иван Нилыч.
- А после избрания Медведева Берл Лазар стал участвовать в крупных государственных мероприятиях страны в качестве ведущего лица, - сказал Иван Силыч. – Ну, скажи теперь, что он не Мендель.
- Не Мендель, – сказал я. – Откуда вы всё это берёте?
- Москвичи и рассказывают, - улыбнулся Иван Нилыч. – Не ты один с нами на лавках беседуешь.
- И чего ещё рассказали? – спросил я.
- Что, что?! Что наш Гудвин сатанист и людоед, - буркнул Иван Силыч.
- Ха-ха-ха! – не удержался я. – Ну, конечно! Как же без этого!
- Зря, Коля, ты смеёшься, - сказал Иван Нилыч. – А кто с Шойгу в Алтае колдует?
- А чего шамана Габышева испугались? Зачем в психушку его упекли? Значит, боятся шамана! – сказал Иван Силыч.
- А красная ниточка на руке Путина? Это же каббала, - добавил Иван Нилыч.
- Значит он и сатанист, и людоед и еврей-каббалист, - улыбаясь сказал я. - Вы можете определенно сказать кто такой Путин? Ведь до того, как Ельцин представил его народу, о нем никто ничего не знал.
- Да, - кивнул Иван Силыч. – Кому надо знали его еще в 80-е. А в 90-е годы Путин не стремился афишировать свою деятельность. Слишком много было в ней замешано криминала. В то время он был фигурантом уголовного дела, связанного с кражей госимущества. Об этом кстати говорила ещё депутат Ленсовета  Марина Салье. Она вскрыла преступления Путина и пыталась не допустить его к посту президента страны. А потом убили всё-таки беднягу пси-генератором.
- Чем?
- Радиогипнозом, - пояснил Иван Силыч. – Это такой аппарат, для управления людьми и воздействия на механизм принятия решений. Его ещё в 1987 году в СССР начали внедрять. С расстояния до 50 км излучает свои СВЧ-излучения.
- Это выдумка, - сказал я. – Любит народ наш всякие сказки.
- Опять не верит! – воскликнул Иван Силыч.
- Вся система, весь аппарат Путина подобран исключительно из людей, которым есть что скрывать, - добавил Иван Нилыч. - Правление страны состоит из самых настоящих и преданных членов их оккультной секты, педофилов и сатанистов. Даже во главе церкви стоит человек, только выдающий себя за праведника. Гундяев  – это гей, ФСБшник, со многим компроматом. Отсюда становится понятными и цепь действующих лиц, и мотивы их действий, и идеология, и то, что происходит в нашей стране. Понятно, почему за двадцать лет ничего не создано, почему разрушают армию, почему нет демократии, оппозиции, свободы прессы и выборов. И делается это через Путина.
- Да уж, - произнёс я. – Ну, ладно, деды. Пойду я, а то проголодался я.
- Ну, ступай, ступай, Фома-неверующий, - просто сказал Иван Силыч.
Дома я всё думал, а что если во всём этом бреде, всё-таки что-то есть? Ведь дыма без огня не бывает. Но слишком всё похоже на бред сумасшедшего, вот только Гудвина было мне жалко.