Огромный букет ромашек

Я несу тебе букет ромашек. Я купил его только что у старушки, которая продавала цветы и чернику в стаканчиках. Большой, яркий, летний, благоухающий букет ромашек. Я точно знаю, что их ты любишь больше всего.

Я иду по городу, сжимая в руках хрупкие, чистые, как первый снег, цветы, и ничего не замечаю. Мой затуманенный счастливый взгляд направлен куда-то сквозь дома, сквозь продуктовые магазины, сквозь перекрёстки и автострады, сквозь людей, которые идут мне навстречу и смотрят на мой, точнее, на твой огромный букет ромашек. Наверное, они думают о том, как приятно тебе будет, когда я тебе его подарю. Думают о том, как ты поставишь его в свою самую любимую вазу и будешь любоваться им. Случится что-нибудь нехорошее, а ты вспомнишь, что у тебя есть огромный букет ромашек, и всё сразу снова станет как прежде. Хотя, впрочем, с тобой не случится чего-то нехорошего. Такого просто не может быть. Ты другая. Ты со мной. Тебе ничего не угрожает.

На самом деле так думают не люди, идущие мне навстречу, а только я. Думаю о том, как ты обрадуешься, как будешь обнимать и целовать цветы, потом — меня… Тебе будет приятно, когда я подарю их тебе. А мне будет больно. О, так больно, ты даже не представляешь себе, как больно. Как больно было этим цветам, когда их рвали? Как больно им будет, когда они завянут, умрут в твоей любимой вазе? Они умрут, принесут себя в жертву, подарив тебе несколько мгновений счастья — умрут, лишь бы ты улыбалась…

Я живу в своих мыслях. Я представляю в своей голове сотни твоих реакций. Вот ты встречаешь меня на пороге — сонная, наверное, только что проснулась — о режиме ты и слышать никогда не хотела. Видишь ромашки, и твои брови удивлённо-восторженно взлетают вверх: «Это что, мне? Мне?! Правда-правда?» Ты ведь любишь цветы. Всё готова за них отдать.

Или вот: я прихожу, а ты в это время готовишь ужин — как всегда под тяжёлый рок. Он никак не вяжется с твоим любимым кухонным фартуком в цветочек. Ты стоишь у плиты, на ней — почерневшая сковорода с шипящим маслом. Замечаешь меня, точнее, сначала букет ромашек, а потом меня. Бросаешься ко мне, заливаясь слезами благодарности и радости, и пышные кудрявые волосы взметаются за твоей спиной. Переворачиваешь всю квартиру в поисках той самой любимой вазы, а я смотрю на тебя, смотрю на тебя, смотрю…

А может, ты сидишь в старом кресле, укутавшись моим пушистым фиолетовым пледом, пьёшь чай с лимоном и читаешь книгу. Я точно знаю, что ты обожаешь чай с лимоном. И обожаешь устраивать такие чайно-книжные вечера. Особенно ранней осенью. Сейчас, конечно, ещё лето, но деревья уже позолочены — то ли желтизной приближающегося сентября, то ли огнём заката… Я осторожно и тихо вхожу в комнату со своим, то есть с твоим огромным букетом. Ты, оторвавшись от любимой книги, удивлённо смотришь на него и с восхищением шепчешь: «Ух ты… какие чудесные…»

А ромашки и правда чудесные — трепетно дрожащие, с капельками недавно прошедшего дождя на снежных лепестках. Это самые прекрасные ромашки из всех, что я тебе дарил.

Изредка я возвращаюсь в реальность и смотрю на город — усталый, томящийся под вечерним солнцем. Август в этот раз выдался ужасно жарким. Длинные тени деревьев лежат на асфальте, в небе неподвижно застыли перистые облака, по дороге идёт бездомный кот с ободранным ухом и гноящимися глазами — тебе бы точно стало жалко его. В пламени закатного солнца силуэты домов и изломы подъёмных кранов словно оживают, становясь угрожающе-отчётливыми. Навстречу мне идут люди, разговаривают друг с другом, смотрят с интересом и завистью на огромный букет ромашек в моих руках. Неужели в нашем с тобой маленьком городе так много людей?

И снова я вспоминаю тебя. Это необратимый процесс. Вот мы вместе смотрим в окно на грозу, и на улице громыхает так, словно там рушатся горы. Вот я сижу в темноте, прислонившись спиной к холодной стене, и горы рушатся внутри меня. Но приходишь ты — всё та же, в той же одежде, всё с той же книгой под мышкой, с чашкой из-под чая в одной руке и с вечно запутанными старыми наушниками в другой. Приходишь, и мне становится лучше. Вот ты сидишь на подоконнике, а я что-то пишу в тетради. Вот ты кружишься перед зеркалом в летнем платье. Вот готовишь шарлотку — у тебя есть традиция каждую осень готовить шарлотку. Я знаю, ты любишь осень больше всего на свете — за исключением ромашек, конечно же. Эти воспоминания, словно кинолента, словно ряд смазанных фотографий-моментов проносятся в моей голове, и я не замечаю, как подхожу к дому…

На самом деле нет никакой тебя. Нет и никогда не было.

Я придумал тебя и таким образом потерял навсегда.