Последние снежки

  Январь сорок первого года.  Последняя предвоенная зима.
  Я учился тогда в девятом классе, шли зимние каникулы, и каждый день мы собирались со всех подъездов, чтобы поиграть в снежки.  Мы жили во дворе ЮВЖД – так в Воронеже называли, да и сейчас называют Управление  Юго-Восточной железной дороги – и до войны это был самый большой двор во всём городе, он занимал целый квартал. Мы строили из снега крепость, а потом разбивались на две группы – одни защищали крепость, другие штурмовали.
  В этот раз я находился в числе нападающих. Нас было на два человека больше, но зато на их стороне сражался самый сильный мальчишка в нашем дворе, Витька Косой, прозванный так за свою фамилию Косачёв. И потом в нашей армии было двое маленьких, Лёнька и Борька, которые годились только на то, чтобы лепить снежки. Когда мы делились, то решили, что Лёнька останется с нами, а Борька будет сражаться на стороне Косого. Но они были такими друзьями, что ни в какую не захотели разделиться, так что пришлось их оставить неразделёнными.
  День стоял тёплый и пасмурный, и снег лепился, как пластилин. Наготовив целую кучу снарядов, мы рассовали часть из них по карманам, да ещё захватили по целой охапке в руки и пошли в атаку.
- Вперёд! За мной! – крикнул наш командир Валька Семёнов и первым бросился к крепости. Мы побежали за ним…
  Но в этот момент из окна нашей квартиры послышался голос моей мамы:
- Игорёша, пойди, что скажу.
- Я сейчас, - сказал я ребятам, и, оставив снаряды на снегу, побежал к
дому.
Сколько раз я просил маму не называть меня при посторонних Игорёшей,
всё-таки я уже в девятом, но иногда она об этом забывала, особенно, когда волновалась.
  Оказалось, что мама только что получила телеграмму из Москвы от своей старинной приятельницы Марии Львовны. Та сообщала, что завтра она приезжает к нам в гости вместе со своей дочкой Ольгой, моей ровесницей.
- Конечно, я сама виновата, я их в каждом письме к себе приглашаю, но я не думала, что они свалятся так неожиданно, как снег на голову – растерянно разводила руками мама. В тот момент у папы были какие-то неприятности по работе, он был вынужден уехать в какую-то очень длительную командировку,  так что маму отчасти можно было понять и простить.
Надо было готовиться к приезду гостей, и мама немедленно приступила к
уборке квартиры, а меня попросила сходить в магазин. Он находился на
проспекте Революции через дорогу от нашего дома, и я надеялся быстро отделаться и вернуться к ребятам. Но, как обычно, мама забыла сначала одно,
потом другое, а потом третье, так что мне пришлось бегать из дома в магазин и обратно. Когда же я, наконец, освободился и вышел во двор, там
уже никого не было.
  Утром мы пошли встречать гостей на вокзал. Мы чуть не опоздали из-за мамы, она никак не могла решить, что надеть на голову. Обычно она носила серый пуховой платок, но ради такого случая решила принарядиться и извлекла из глубины комода несколько древних шляпок и теперь перед зеркалом по очереди примеряла их.
- Ты даже не представляешь, Игорёша, как я волнуюсь! – говорила она действительно взволнованным голосом, - Марья Львовна большая модница, да к тому же ещё живёт в столице. Когда-то мы вместе с ней  мечтали о Москве, о столичных развлечениях…   - добавила она и грустно вздохнула.
  Свой платок она засунула на дно комода и умоляла меня даже не упоминать о нём при Марии Львовне. Но когда наши гости вышли из вагона, оказалось, что на Марье Львовне точно такой же платок, как у мамы.
  Она оказалась высокой крупной женщиной и выглядела намного моложе мамы. Дочка же её, тоже высокая ростом, была в отличие от мамы тоненькой и стройной. Марья Львовна расцеловалась с мамой, с которой не виделась лет десять, потом поздоровалась со мной за руку и представила свою дочь:
- Знакомьтесь – княгиня Ольга!
  Уже по дороге, когда мы ехали домой на извозчике, заменявшем в те годы такси, она с улыбкой призналась, глядя на мамину шляпку:
  - Ты знаешь, у меня дома осталась точно такая же шляпка. Но когда мы собрались сюда, Олечка посоветовала мне надеть платок, чтобы не так кричало – хотя я и люблю родной Воронеж, но что там не говори, это всё-таки провинция.
- Неправда, мама, это была твоя идея, а я уже поддержала её, - возразила
Ольга.
  За обедом наши мамы принялись раскручивать нескончаемые воспоминания, а мы с Ольгой незаметно посматривали друг на друга и обменивались редкими фразами.
- Вы, кажется, тоже в девятом? – спросила она у меня.
- Ага,- ответил я смущённо, - вы тоже?
- Представьте себе! – насмешливо улыбнулась она, уловив моё смущение.
Мы немного помолчали, смакуя чай с вишнёвым вареньем и рассеянно
прислушиваясь к разговору старших, а потом Ольга снова спросила:
- Ну, а чем вы увлекаетесь?
- Я в снежки люблю играть, - ответил я первое попавшееся, что пришло
мне в голову, что, впрочем, было совсем недалеко от истины, потому что никаких других увлечений у меня в тот период не было.
- В снежки? – переспросила Ольга, и её длинные губы снова зазмеились в насмешливой улыбке, - А в фантики вы уже не играете?
Вечером мы все вместе отправились в кино. Марья Львовна с мамой шли
впереди, а мы с Ольгой – чтобы не мешать им – сзади.
  Первый раз в жизни я шёл рядом с девчонкой, а потому очень стеснялся.
- Ты что всё время бежишь от меня? – с ехидной улыбкой спрашивала Ольга, - Возьми меня под-руку. Я привыкла с мальчишками ходить под-руку. Игорь, а кем ты мечтаешь стать? Надеюсь, не лейтенантом снежных войск?
- Не знаю, - ответил я. И в самом деле я никогда не задумывался над этим вопросом, будучи уверен, что со временем это придёт само собой.
Ольга очень удивилась:
- Как это можно не знать, кем ты будешь! Мама, ты слышишь, Игорь до сих пор не решил, кем стать! – крикнула она Марье Львовне, которая под-руку с мамой по-прежнему шла впереди. Потом она вновь обратилась ко мне: - Я уже в семь лет знала, что буду актрисой. Пока я выступаю на школьной сцене, а после школы буду поступать в театральный. А ты любишь театр?
- Не очень, - честно признался я, - Больше люблю кино.
- Мама, ты слышишь? – снова крикнула Ольга, - Игорь не любит театр!
Она посмотрела на меня долгим удивлённым взглядом, и я тут обратил внимание, какие у неё большие и ясные глаза, как будто прозрачные.
В ту ночь я долго не мог уснуть, думая об Ольге и о нашем с ней разговоре.
Она права, нельзя так жить, не имея определённой цели в жизни. После непродолжительных размышлений я тоже решил посвятить себя сцене. Конечно, Ольге я пока ничего не скажу. Вот удивится, когда через каких-нибудь полтора года мы с ней встретимся на вступительных экзаменах в театральное училище! А потом вместе будем играть на сцене и сниматься в кино. А потом… Но то, что будет потом, я уже видел во сне, а снов своих я, обычно, не запоминаю.
  Утром меня разбудил настойчивый стук в окно, и по этому стуку я сразу узнал Витьку Косого.
- Выползай быстрее! – махал он мне рукой в порванной варежке, из
которой упорно тянулся к свету один палец.
  Все ребята были уже во дворе, и я поспешно стал одеваться. Из другой комнаты вышла поспешно мама и зашептала испуганно:
- Тише! Они ещё спят.
- Мама, я пойду в снежки поиграю, - сказал я.
Мама тревожно покосилась на дверь, за которой спали Они, и снова
зашептала:
- Игорёша, я тебя умоляю, не упоминай при них даже слова «снежки». Мария Львовна очень серьёзный человек и Олечку она воспитала в таком же духе. Им твои увлечения могут показаться просто дикостью.
Вздохнув, я подчинился, тем более, что в самом деле не хотел выглядеть
перед Ольгой дикарём. Вместо снежков мы, позавтракав, отправились все вчетвером в музей изобразительных искусств. Он находился в старинном особняке посреди нашего огромного двора. Мы жили в угловом подъезде, а потому нам предстояло пройти по двору довольно изрядное расстояние.
  Мама со своей подругой снова ушли вперёд, оставив нас с Ольгой одних. Я попытался прибавить шагу и нагнать их, но Ольга явно никуда не торопилась, да к тому же ещё демонстративно подхватила меня под-руку. Вчера под покровом темноты мне как-то удалось избежать позора. Но сегодня, когда так ярко светило солнце, и все мои товарищи выкатили во двор, сегодня всё для меня было кончено. Я шёл, обречёно опустив голову, и старался не смотреть по сторонам.
  Как я и ожидал, моё появление во дворе под-руку с девчонкой вызвало всеобщий переполох. Поражённые и удивлённые, ребята некоторое время молчали, и во дворе стояла непривычная тишина. Первыми пришли в себя Лёнька с Борькой.
- Девчатник!- крикнул мне Лёнька и запустил в меня снежком.
Снежок попал в спину Марье Львовне, и она, не оборачиваясь, сказала:
- Олечка, перестань шалить.
Оправившись от первого изумления, ребята пришли в себя и принялись
изощряться в остротах по нашему адресу.
- Жених и невеста! – кричал наш вчерашний командир Валька Семёнов.
- Ромео и Джульета! – вторил ему начитанный Эдик.
- Анна Каренина! – пробасил Витька Косой.
Это уже относилось персонально к Ольге, а потому она обернулась и
улыбнулась Витьке.
  Когда в тот же вечер я пошёл в магазин, ребята окружили меня и стали расспрашивать об Ольге. Лёнька с Борькой, которые в силу своего возраста ещё совершенно не разбирались в женщинах, продолжали откровенно презирать меня и насмешливо бубнили:
- Девчатник! Девчатник!
  Но Валька Семёнов своевременно дал им подзатыльник, и они удивлённо замолчали, не в силах понять, что произошло.
  Видя, что Ольга понравилась ребятам, я сразу перестал её стесняться и, даже наоборот, стал гордиться как будто мы с нею и вправду были кем-то вроде Ромео и Джульеты или, в крайнем случае, просто женихом и невестой.
  В тот же вечер мы с Ольгой отправились на прогулку. Наши родительницы собирались тоже пойти с нами, но не во время затеяли какой-то необыкновенно сложный торт и не управились с ним до самого вечера.
  Я водил Ольгу по городу, показывал ей наши улицы, памятники. Потом мы спустились к заснеженной реке, к Чернавскому мосту. Подражая Петру Первому, который стоял на постаменте в Петровском сквере, я простирал вперёд руку и говорил с гордостью:
- На этой реке был построен первый в России флот!
Но Ольга, слушая меня, насмешливо кривила губы – ей наш Воронеж явно
не нравился.
  Я не понимаю как можно обходиться без Большого театра, без улицы Горького! – говорила она, - Я бы в вашем Воронеже просто умерла бы со скуки. А как мало у вас в городе автомобилей, кругом одни извозчики, как в девятнадцатом веке!
  Я обиженно дулся и молчал, не зная, что на это возразить.
  На следующее утро меня, как обычно, разбудил решительный стук в окно.
- Выходи, разговор есть, - махал мне рукой Витька Косой и призывно шевелил указательным пальцем, по-прежнему вылезающим из варежки.
Незаметно от мамы я оделся и вышел во двор.
- Только в снежки я больше не буду играть, пока гости не уедут, -
решительно заявил я Витьке.
- Да я не за этим, - ответил он, - Познакомь меня со своей Ольгой, она мне
нравится.
- И мне она нравится – признался я.
- А ты ей нравишься? – спросил Витька.
Я неопределённо пожал плечами.
- Ну вот видишь! – обрадовался он, - А я точно знаю, что я ей нравлюсь.
Видел, как она мне вчера улыбнулась, когда я её обозвал Анной Карениной? И, вообще, мне Танька говорит, что я интересный мужчина и должен иметь успех у женщин.
  Танька была его двоюродной сестрой и училась в десятом классе, а потому в вопросах любви была для Витьки непререкаемым авторитетом.
  Я пообещал Витьке познакомить его с Ольгой, и когда мы с ней вечером собрались на прогулку, я взял с нами и его. Я очень боялся, что Ольга не захочет, чтобы он пошёл с нами – в отличие от его Таньки, я считал его некрасивым. Но, к моему удивлению, она как-то сразу согласилась.
- Это такой, высокий, который сравнил меня с Анной Карениной? – спросила она, когда я робко заговорил о Витьке, - Ну что ж пусть пойдёт с нами. Мне кажется, что он считает себя неотразимым, а я обожаю ставить таких на место.
Витька оказался гораздо более интересным кавалером, чем я, и с ним совсем
не было скучно. Он рассказывал о кинофильмах, которые видел, о футболе и о многом другом. А, главное, у него, оказывается, давно уже была цель в жизни – не то, что у меня – он собирался стать лётчиком, только до поры до времени от всех скрывал это.
  С этого дня мы стали проводить время втроём – Ольга, Витька и я. Он приходил к нам утром и уходил вечером, когда возвращалась с работы мама. Она работала в нашем же дворе, в ЮВЖД, вместе с Витькиной матерью, и почему-то они недолюбливали друг друга, так что его приход не вызывал у мамы особого восторга. А Марье Львовне Витька, наоборот, очень нравился.
- Забавный мальчишка, - говорила она, - Такой непосредственный и в то же время незаурядный.
- Ну что ты, мама! – Возражала Ольга, - Он же самая обыкновенная
посредственность, правда, Игорь?
- Да нет, Витька хороший парень, - возражал я для приличия, а в душе был очень рад, что Ольге он не нравится.
Мы втроём ходили в кино, бродили по городу, ездили за город и катались в
лесу на лыжах. Ольге очень нравилось устраивать состязания между мной и Витькой, и когда мы оставались одни, она предлагала нам побороться, пробежаться наперегонки на лыжах или прыгнуть – кто дальше? Победителя ждал приз – на обратном пути Ольга торжественно вела его под-руку. Побеждённый же просто шёл рядом.
  Во всех видах спортивных соревнований Витька всегда был первым в нашем дворе, и поэтому я очень удивился, когда он вдруг неожиданно оказался на лопатках, когда мы стали бороться. Правда, в следующей схватке ему удалось взять реванш в борьбе, но зато я обогнал его на лыжах. Во всех этих рыцарских турнирах, которые устраивала Ольга, мы оказывались примерно равными и побеждали по очереди. Я решил, что, наверное, за это время я просто подрос и прибавил в силе, в то время, как Витька остался таким же. Правда, всего неделю тому назад мы не могли побороть его даже с Валькой, но я где-то слышал, что в нашем возрасте за одну неделю можно очень подрасти и прибавить в силе, так что в общем-то в этом не было ничего удивительного.
  Как-то раз, когда мы с Витькой были без Ольги, он сказал мне:
- Игорь, давай кончать втроём ходить. Третий лишний.
- А ты что, ревнуешь? – удивился я.
- Ревную, - честно признался Витька, - А ты не ревнуешь?
- Нет.
Я и вправду совершенно не ревновал, ведь Ольга каждую минуту говорила
Мне, что Витька ей ни чуточку не нравится, что он совершенно не в её вкусе, и она только из вежливости терпит его возле себя. Когда он теперь приходил к нам, то не стучал, как раньше в окно, а по приличному звонил в дверь. Обычно в это время мама была уже на работе, а мы втроём – Ольга, Марья Львовна и я – завтракали. Заслышав Витькин звонок, Ольга тяжело вздыхала и закатывала глаза, изображая страдание.
- Явился! – говорила она отречённым голосом и смотрела на нас с Марьей
Львовной, как бы ища у нас сочувствия, - Игорь, ну пойди уж открой, не прогонять уж его.
  Витька был уверен, что я тоже ревную Ольгу, так что мой ответ очень озадачил его, и несколько минут он молчал, не зная, что сказать.
- Ладно, давай вот что сделаем, - предложил он, наконец,, - Ты сегодня вечером притворись больным и останься дома, а мы с Ольгой пойдём гулять без тебя. А когда я её провожу, то поцелую. Если она разрешит, значит она меня любит. Тогда я лишний.
- А как ты ей скажешь, что ты хочешь её поцеловать?
- А чего тут говорить! Просто возьму и поцелую.
- А ты хоть раз целовался?
- Ни разу, - вздохнул Витька, - Но я знаю, как это делается, мне Танька
рассказывала. Она со всеми ребятами из своего класса перецеловалась.
  Честность требовала, чтобы я ему рассказал всю правду – что он нисколечко не нравится Ольге, и эти его домогательства с поцелуями только поставят его в смешное положение. Но очень уж мне хотелось, чтобы она дала ему отставку. В конце концов, Ольга ко мне приехала в гости, а не к нему. Так что я не стал предупреждать его о предстоящем позоре, а принял его план.
  Вечером Ольга с Витькой ушли в кино, а я остался дома, сославшись на головную боль. А чтобы мама поверила, я даже беспрекословно согласился поставить градусник. И, странное дело, температура действительно оказалась повышенной. Мама уложила меня в постель, дала выпить чаю с малиновым вареньем и поставила горчичники.
  Я лежал закутанный в одеяла, и ждал возвращения Ольги. Сейчас она войдёт, краснея от гнева, подсядет ко мне на кровать и шепнёт так, чтобы не слышали наши мамы:
- Игорь, ты не представляешь себе эту возмутительную наглость! Этот нахал вздумал меня поцеловать! Я просто вынуждена была дать ему пощёчину, хотя я и против физического насилия. Надеюсь, что здесь он больше не появится, по крайней мере до моего отъезда.
Но всё вышло совсем не так, как я думал. Ольга вернулась очень довольная
и весёлая и, подсев ко мне на кровать – единственное, что я предугадал – заговорила:
- Вставай, хватит притворяться, в школу всё равно не идти. А зря ты с нами не пошёл. Вечер изумительный! Снег пушистый, пушистый, и кругом всё бело, как в сказке… Между прочим, я только сегодня рассмотрела, как следует ваш Воронеж, и, как ни странно, он мне начинает нравиться… А у Витьки, оказывается, серые глаза или даже скорее стального цвета, а мне раньше казалось, что голубые…
  Я всё ждал, когда же она заговорит на интересующую меня тему, но так и не дождался. Тогда я догадался, что просто Витька не посмел осуществить свой дерзкий план. Но утром он, как обычно, пришёл к нам и зашептал победно:
- Ну, у меня всё в порядке.
- Что всё в порядке? – не понял я.
- Как это что? – он даже растерялся от моего вопроса, - Я её поцеловал, и
она меня не оттолкнула. Значит, как договорились, третий лишний.
  Конечно, я не поверил ему, но не подал вида и спросил:
- А она что?
- Ничего, хорошо, - ответил он, - сначала, правда, вырывалась, говорила,
что я сумасшедший. А под конец даже сама меня поцеловала.
  Витька помолчал немного, а потом добавил:
- Я думал, что все девчонки уже целованные, мне Танька говорила, что нет такой девчонки, которая ни разу не целовалась. А вот Ольга ещё ни разу в жизни не целовалась.
Но я всё равно не поверил Витьке, и вечером мы опять отправились гулять
втроём. Витька хотя и не упрекал меня за нарушение нашего договора, но весь вечер был непривычно угрюмым и неразговорчивым.
- Витя, что это ты сегодня такой бука? – насмешливо спрашивала Ольга.
- Да так, - отвечал он неопределённо.
Когда, нагулявшись, мы подошли к нашему подъезду, Витька попрощался с нами и пошёл к себе, он жил в соседнем подъезде. Но Ольга остановила его:
- Подожди, Витя, куда ты спешишь? Ещё так рано.
Он послушно остался, и некоторое время мы все трое упорно молчали и
Только переминались с ноги на ногу, чтобы не замёрзнуть.
- Игорь, ты бы шёл, нарушила, наконец, молчание Ольга, - ведь у тебя
вчера была температура, тебе нельзя долго гулять.
- Да ну, ерунда! – ответил я.
- Нет, ты иди, а я сейчас приду, - повторила она уже более настойчиво.
- Игорь, я тебя прошу, иди домой, - сказала Ольга уже с явным
раздражением в голосе, - Скажешь маме, что я сейчас приду, пусть не волнуется… Игорь, ну не будь бякой! – добавила она, потому что я всё не уходил, и даже слегка подтолкнула меня в спину.
  И только после этого до меня, наконец, дошло, что Витька не соврал мне.
Я посмотрел на Ольгу, и она показалась мне такой красивой, как никогда.
- Ладно, я пойду! – сказал я с какой-то нехорошей угрозой в голосе, - А вы
тут целуйтесь на здоровье! – я посмотрел прямо в глаза Ольге, опешившей от изумления, и продолжал: - Думаешь, я не знаю, что вы вчера целовались? Он мне всё рассказал.
  Ольга повернулась к Витьке и, глядя на него с гневом и презрением, сказала:
- Предатель! Хвастун! Больше я тебя знать не хочу!.. А ты, Игорь, молодец, умница, ты далеко пойдёшь в жизни, - сказала она, обращаясь ко мне.
Она хотела ещё что-то добавить, но передумала и убежала домой, оставив
нас одних.
- Эх, ты! – только и сказал мне Витька и, повернувшись, тоже ушёл.
В этот вечер я долго не мог заснуть и решил, что никогда не буду артистом.
  На следующий день Ольга уехала, сказав матери, что ей очень надоело в нашем противном городе. Мы с мамой провожали их до вокзала, и по дороге Ольга, как ни в чём не бывало, держала меня под-руку.
  Когда ушёл поезд, и я повернулся, чтобы идти домой, то увидел Витьку – он стоял, притаившись, возле вокзальных дверей и утирал слёзы. До этого я ещё ни разу не видел, чтобы он плакал.
  Меня Витька ни разу не упрекнул. Только через пару дней, когда мы встретились во дворе, он мне неожиданно предложил побороться. Я не стал возражать и буквально через мгновенье очутился на лопатках. Я попросил повторить – и снова тот же результат. Наверное, раз десять я клянчил побороться ещё и ещё, и каждый раз мгновенно оказывался на лопатках. А потом мы прыгали – кто дальше – и каждый раз он перепрыгивал меня метра на два. Тогда я понял, что в присутствии Ольги он просто поддавался мне, уравнивая наши шансы. Он не хотел пользоваться своим физическим превосходством надо мной, чтобы таким сомнительным путём завоевать её симпатии.
  Месяца через два Витька получил от Ольги письмо. Она писала ему, что погорячилась в тот раз, и просила простить её. Витька ей ответил, и они стали регулярно переписываться. После каждого письма Витька заходил к нам и передавал нам с мамой привет от Ольги и Марьи Львовны. А, собираясь писать ответ , он тоже заходил к нам – получить наш привет для них. В конце концов, моя мама так привыкла к нему, что даже начинала беспокоиться, когда его долго не было.

  А в снежки мне так и не довелось поиграть. Те снежки, которые я в тот раз не успел растратить, потому что меня позвала мама, оказались последними в моей жизни.
  После отъезда Ольги наступили морозы, а в морозы нельзя играть в снежки – снег не лепится. Потом как-то неожиданно пришла весна, и весь снег растаял. А когда снова выпал снег, нам было уже не до игры. Шла война, и многие из нас, кто был постарше, ушли на фронт.
  Когда после войны я вернулся в Воронеж и увидел кругом одни развалины, то у меня появилась цель в жизни – я решил стать строителем и своими руками восстанавливать родной город.
  Года два я проработал на стройке каменщиком, а потом поступил в строительный институт, потом в аспирантуру, и теперь обучаю других великому искусству строить города.
  Многие из моих товарищей, с которыми я когда-то играл в снежки, не вернулись с войны. И среди них Витька. До самых последних дней они с Ольгой переписывались и после войны договорились пожениться. Но встретиться им больше так и не довелось.
  После войны Ольга закончила педагогический институт и стала не артисткой, а учительницей русского языка и литературы. А работать она приехала к нам в Воронеж, потому что это был родной город её Витьки. У неё в комнате повсюду развешаны его фотографии, и как самую дорогую реликвию, она хранит его треугольные фронтовые письма…
  Я стоял во дворе, смотрел, как ребята гоняют в хоккей, и вспоминал те далёкие довоенные снежки…
- Игорёша, ну что ты там застрял? Иди обедать, а то всё остынет.
Это звала меня моя жена Ольга. Та самая Ольга, которой до войны было
шестнадцать лет.


КОНЕЦ