Искусства политический плащ

Потребители  дешевого зрелища любят повторять, что искусство вне политики. Поэтому им все равно, что певичка приехала из страны, с которой у их Родины война, что только что потешала своим выступлением врага. Они могут аплодировать на спектакле сатирика, который приехал к ним в гости, и только  вчера высмеивал их язык и национальные черты на другой сцене, там, где  такой юмор считается приемлемым,  не зазорным  и  даже не нарушением правил хорошего тона.
Да, в дешевых песенках о пылающих  чреслах и сердцах, политики вроде нет. Но сам факт выступления на той сцене, а потом на этой, и есть политика. Те, всеядные зрители, кто хлопает этой певичке, своим присутствием и одобрением тоже участвуют в политике. Потому что они  показывают, что враг им друг, и они на него совсем не в обиде. Высмеивайте и ненавидьте нас дальше, мы привыкшие.  Такая народная  политика.

Это в эстраде. Там просто, пропел, пропищал и убежал за кулисы деньги получать. Но есть два вида искусства, которые не только не могут  быть вне политики, но эту политику творят жесткой, несгибаемой рукой. Это кино и театр. Искусство, формирующее мышление нации, иногда грубо, иногда очень тонко, но всегда крайне результативно и действенно. Потому что зритель всегда отождествляет себя с тем героем, который ему симпатичен больше,  с тем, который соответствует,  «ложится» на его собственную натуру,  и отвечает его мечтам.  Зритель в кино приходит, именно помечтать. И не о герое помечтать, а о себе, прожить свою, а не героя, экранную жизнь.  Потому, какого героя предложат ему  авторы фильма или пьесы, такую жизнь он себе возьмет за образец. И если произведение сделано качественно, талантливо, то вы не убедите  зрителя в том, что он перенял идеи авторов, он будет уверен, что это его собственные. Так формируется нация.

Советский Союз снимал великое кино. По силе воздействия на зрителя. Абсолютно идеологизированное, но качественное, а потому могучее. В 30-ые годы в стране голод, а на экране фильмы о богатой зажиточной жизни колхозников, у которых все проблемы заключаются  в любви тракториста к своей бригадирше и наоборот. «Богатая невеста» И. Пырьева, 1937 год,  его же «Трактористы», «Волга-Волга» Г. Александрова 1938 , показывали не реальную жизнь простого народа, а ту утопию, в которой, как обещали руководители страны, этот простой народ будет жить. Но, странное дело, зрители верили не только в то, что так будет, но даже и в то, что так есть! Такова сила визуализации жизни на экране!
Да, сейчас нет качественной пищи и одежды, есть «перекосы на местах», но это здесь, на маленьком клочке нашего бытия, а в масштабе всей страны все очень хорошо, вон как отплясывают трактористы после сбора урожая!

После Второй мировой войны  СССР начал снимать фильмы, посвященные ВОВ, где все немцы были показаны примитивно злобными, наши бойцы прекрасными воинами, храбрыми и благородными. Наши разведчики назывались разведчиками, а немецкие – шпионами. Такой же была литература того времени. Хотя, конечно, бывают в жизни государств такие моменты, когда им необходима прямолинейная пропаганда, но мы говорим о политизации искусства вообще, а здесь политизация налицо, пусть и нужная на тот момент. Прошло много лет, и стали рождаться фильмы, в которых появлялся «хороший» немец,  дающий ребёнку шоколадку, кино сделало  шаг в сторону объективизации действительности, но понятно, что фильмы и спектакли о пережитой войне не могли быть нейтральными. 

Если сюжет фильма не касался Второй мировой войны, то все равно, авторы не могли избежать тех рамок, в которые их ставили требования правящих страной институций. Так, например, среди всех белых актеров – героев американских  «полицейских» фильмов всегда должен был действовать один чернокожий красавец, положительный, а отрицательный герой никогда не мог быть негром. Сейчас это правило стало просто избыточным, в порыве раскаяния за прошлые прегрешения перед черными рабами, совершенные их предками 300 с гаком лет назад,  чьи кости давно истлели, американское и европейское искусство вышло за рамки здорового смысла, и мы получили на экране черную Золушку и черную Марию  Стюарт, что  есть уже просто современное мракобесие и абсолютная бессмыслица.  Но политизация чистой воды, так же как и обязательные «такие милые няшечки-геи» в почти каждом фильме.

В советском кино, пропагандировавшем дружбу народов и нерушимое единство всех наций СССР, национальные роли тоже распределялись строго по кондуиту.
Главные герои – военные командиры,  или руководители чего-нибудь, с русскими фамилиями и русскими лицами. При них добродушный недотепа-хохол,  леноватый,  хитроватый, смешно гэкающий, роль второго плана, для контраста с главным  героем, который, конечно же,  без страха и упрека. Ну и, конечно, евреи, куда без них. Однако за все годы существования советского кино я не помню ни одного фильма, в котором выступал бы герой еврей, хотя за время ВОВ их только Героев Советского Союза было 174 человека, не считая, конечно тех, кого просто обошли наградами за их еврейское происхождение. Как, например, легендарный танкист Иона Деген, пошедший добровольцем на фронт в 17 лет,  и уничтоживший более немецких танков, чем кто либо.  Трижды раненый, чудом оставшийся жить и продолживший воевать. Трижды представленный к званию Герой Советского Союза и ни разу его не получивший.                Точно так же как человек-легенда  - Александр Печерский, организатор и руководитель восстания узников в концлагере Собибор,  единственного восстания, увенчавшегося  успехом, поскольку из 500 повстанцев в живых осталось 4, но в результате других еврейских восстаний, например в Варшавском гетто,  в живых не осталось ни одного.  В СССР это восстание тщательно замалчивалось, и о нем сняли фильм американцы,  с гениальным  Рутгером  Хауэром в 1987 году, за роль Печерского  актер получил «Золотой глобус».  На премьеру фильма живого Печерского за рубеж  из СССР не выпустили.  Он умер в коммуналке,  в нищете. И только после перестройки  советский народ узнал о своем герое.
Это политика.

Теперь возьмем, к примеру, обычный, средний советский фильм, без войны и прочих потрясений. Например, считавшийся  «крепкой классикой»  советского кинематографа, фильм А.  Миндадзе и В. Абдрашитова « Слово  для защиты». Никакой войны, такая себе психологическая драма. Валентина Костина совершает попытку убийства бывшего возлюбленного Виталия Федяева. Ее защищает адвокат Ирина Межникова. Но  подсудимая согласна со своей виной, она готова идти в тюрьму и не хочет  бороться за себя. Задача Ирины не только защитить Валентину в суде, но доказать самой Вале, что ее бывший возлюбленный подлец, и она просто обязана бороться за свою свободу.  Год выпуска фильма – 1977.  Разгар  застоя. Болото. Какая там политика?
Правильно, авторы фильма и актеры о политике и не думали. Она сама о себе подумала.
Вот герои фильма  адвокат  Межникова  (Г. Яцкина) и ее жених Руслан  (О. Янковский) обсуждают,  какой мебелью обставят свою квартиру. Купят ее в рассрочку. Мы видим жалкий магазин с одним видом «стенки» из прессованных опилок, слышим их разговоры о рассрочке и понимаем, как они живут, люди состоявшиеся, с высшим образованием,  с хорошими должностями. Слышим разговоры о карьере младшего научного сотрудника Федяева (С.Любшин) и понимаем, до какого предела ему дорасти, уровень его притязаний.  Все как на ладони.  Ирина Межникова на фоне страстно любящей Валентины начинает понимать, что ее жизнь с Русланом будет лишена главного – любви, и тут появляется реминисценция той самой темы оттепели 60-ых, физики и лирики, помните, чем жил тогда СССР?
И вот тебе и не понадобились политические деятели, сводки с полей из телевизора, отчеты в газетах, как любили показывать окружающую среду некоторые кинематографисты, ничего этого нет, а реальная жизнь есть, правда есть,  и это тоже политика, хотите вы этого  или нет. 

Даже без негров, русских, подметающих тротуар таджиков и прочих атрибутов продуманного драматургом и  тщательно отполированного Госкино сценария.
И, кстати,  не подумайте только,  что евреев  в советских фильмах вообще не было. В военных, героических не было, а в обычных были. Только всегда изображали мошенников, спекулянтов, барыг.  Так создавалось нужное «народное мнение». Мне самой после окончания Школы-студии  киноактера предлагали множество ролей – спекулянток, аферисток, воровок. Я отказывалась,  ни разу на это не пошла. И сетовали при этом, что мое лицо «слишком благородно для еврейки».

Это политика, и без нее кино не бывает. 
Даже если захочет.
Потому что кино всегда снимается на большие деньги. И в эстраду вкладываются большие деньги, и эти деньги должны отработать исполнители. И отработать так, как это нужно владельцам денег. Поскольку именно они заказывают всю эту музыку.  А заказчики музыки либо власть, либо частные лица, но у них всегда есть вкусовые предпочтения и всегда есть политические взгляды. Всегда.

Даже одно из военных стихотворений Ионы Дигена было использовано советской пропагандой для очернения его имени, вот оно: 
"Мой товарищ в предсмертной агонии.
Замерзаю. Ему потеплей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.
Что с тобой, что с тобою, мой маленький?
Ты не ранен — ты просто убит.
Дай-ка лучше сниму с тебя валенки.
Мне ещё воевать предстоит".

К. Симонов использовал его для обличения "евреев-мародеров на Великой отечественной войне". Хотя это стихотворение не являлось реальным отображением действительности, это чистая метафора.
 Но была политика!
 Евгений Евтушенко назвал эти восемь строк Дегена гениальными, ошеломляющими по жестокой силе правды.

Так что не лгите, что искусство вне политики. Не лгите! Искусство есть самое острое оружие политиков. Если искусством просто зарабатывают грязные деньги, то оно направлено в одну сторону. Если от грязных денег артист отказывается, оно направлено в другую. Самый факт выступления артиста на той или иной сцене есть факт его политической воли. И так и понимается людьми, даже если они ничего в искусстве и политике не смыслят.
Увы, без политики искусства не ищите. Не бывает.
Единственное, что зависит от потребителя, это  пойти смотреть или нет. Купить билет или нет. И так выразить свое мнение.
То есть, остаться свободным.
Совсем свободным.
Самим собой!



06.08.21 г.