Уитмор Эдвард Иерихонская мозаика глава 22

СЕМЬ

— Я всё равно нахожу это странным, — позже сказал Таяр Анне. — Почему энергичный молодой человек, у которого впереди целая жизнь, более одержим прошлым, чем потрёпанный старый верблюд вроде меня? Всё вверх ногами и задом наперёд. Я призываю Асафа жить сегодняшним днём, а он глубокомысленно кивает и продолжает размышлять о том, что было и что могло бы быть. Ты как думаешь?

Анна улыбнулась.
— Наверное, потому что у него ещё почти нет прошлого. Если мы с тобой не оглядываемся назад, то только потому, что знаем, что там увидим.
И ещё потому, что мы уже достаточно сделали.

Таяр передвинул свои искалеченные ноги в более удобное положение. Как это часто бывало, они сидели на балконе Анны и смотрели на усыпанный цветами двор, на пчёл, шмелей и бабочек.
— Пожалуй, ты права, — сказал он. — А я не гожусь на роль матери. У меня для этого терпения недостаточно.

Анна рассмеялась:
— Не думаю, что Бог или государство когда-либо хотели, чтобы ты был матерью. Но у тебя есть терпение, и куда больше, чем у большинства.
Для меня главное то, что Асаф оклемался и, на удивление, стал гораздо общительнее. Более, чем до ранения. Когда ко мне приходят гости, он выходит к гостям, рассказывает весёлые истории и вообще очарователен.
В основном за это надо благодарить Юсефа.

Анна остановилась и посмотрела на свои руки. Тон её голоса изменился и зазвучал мягко и тревожно:
— Наш бедный Юсеф. Есть какие-нибудь?...
— Нет, — печально ответил Таяр. — Увы, никаких известий.

Добровольное изгнание Юсефа было болезненной темой. Анна замолчала, представив, что при иных обстоятельствах и Асаф мог сделать что-то подобное. А излечение сына заставило её сердце теперь болеть о Юсефе. Успех Асафа казался Анне уравновешенным страданиями другого, и она находила это невыносимым.
Таяр понимал.
— Послушай, — сказал он, — то, что сделал Юсеф, никак не связано с их знакомством. Юсеф сделал бы это в любом случае. Его добровольное изгнание связано с Шестидневной войной, с ООП, с евреями и арабами, со смертью брата. А дружба с Асафом только добавила Юсефу решимости сделать хоть что-то.
— И теперь их судьбы переплелись, — тихо сказала Анна. — Это так. Как оно может быть иначе? Я чувствую это, и уверена, что Асаф чувствует это. Он часто ездит в Иерихон, и что это за визиты, как не паломничество к общим для обоих местам?



***

Покинув Анну в тот вечер, Таяр вернулся домой и расположился в саду в гамаке. Завернувшись в одеяло, он смотрел на звёзды и пытался привести свои чувства в порядок. Он думал в основном о Юсефе, Анне и Асафе, но мысли его всё время заворачивали к Иерихону и дому в апельсиновой роще.
Вскоре после того, как Юсеф исчез, Таяр на всякий случай договорился с кем нужно, и теперь, когда Шабак[Shin Bet]  или пограничники получали какую-либо информацию о Юсефе, она сразу же передавалась Таяру.
Спецслужбы понятия не имели, почему кто;то в Моссаде интересуется бывшим школьным учителем, который никогда не брался за оружие. В длинном списке сторонников ООП имя Юсефа находилось в са-амом низу.

"Объект, вроде, живёт в пещерах к востоку от Хеврона".
"У него есть друзья среди бедуинов и пастухов, которые его и подкармливают".
"Объект, по слухам, видели на юге Иудейской пустыни".

Ни одного уверенного наблюдения или контакта, только слухи. А это означало, что Юсеф быстро приспосабливался к жизни отшельника. Он научился выживать в пустыне, и Таяр его зауважал.


Таяр прекрасно понимал, что привлекает Асафа в Иерихоне. Да и сам Таяр интересовался домом в апельсиновой роще, хотя и по другим причинам. Вскоре после Шестидневной войны Таяр, надеясь возобновить знакомство, планировал нанести Беллу визит, но тут Юсеф привёз Асафа в Иерихон, и Таяр решил повременить.
Теперь беглец-отшельник находился от Иерихона по другую сторону границы и вроде не мог туда попасть, но профессиональное чутьё подсказывало Таяру, что лучше перебдеть. И он неохотно отложил своё желание до лучших времён.

Затем вдруг обнаружилось, что Анна тоже знает Белла.
А ведь Белл очень тщательно похоронил своё прошлое. Даже Абу Муса был не в курсе. Таяр знал о Белле из досье, и присматривал за бывшим главой Монастыря, но и не подозревал, что Анна может связать одноглазого отшельника из Иерихона с бывшим офицером британской разведки, который помогал ей в Каире после убийства Давида. Белл после мировой войны жил в Иерусалиме совсем недолго. А Иерихон в течение девятнадцати лет был частью Иордании. Так что до 1967 года слухи об одноглазом святом не достигали Западного Иерусалима.




***

История вышла наружу, когда Анна рассказывала Таяру о первом визите Асафа в Иерихон.
Она остановилась, чтобы улыбнуться Таяру:
— Отшельник, о котором говорил Асаф — это тот человек, который помог мне тогда в Каире. Но так как это твоя работа — знать такие вещи, ты, думаю, знаешь это давным-давно. Я права?

Таяр был поражён.
— Что ж... да. По правде говоря, знаю. Но меня удивляет, что ты догадалась. Ведь он сделал всё, чтобы оставить свою прежнюю жизнь позади. И я думал, что ему это удалось.
— Ты знаешь его с Каира, не так ли? Значит, по работе?
— Да.
— И он был важной фигурой, не так ли?
— О да. Очень.
— Я так и думала. Всегда думала, что ты должен его знать. — Анна склонила голову. — Я спрашивала его тогда: почему он так много делает для меня. Я понимала, что это связано с Давидом, но не знала, как именно. Он не хотел говорить, или не мог, но всё-таки сказал, что произошла ужасная ошибка, и именно поэтому он мне помогает. Это так глубоко тронуло меня. Оглядываясь назад, помогать кому-то в такое время... Тогда в Каире царил полный хаос, — ты знаешь — и время такого важного человека . . . ну, он мог бы послать кого-нибудь вместо себя, но не сделал этого.  Он был первым, кто пришёл, знаешь. Я была одна в доме, и все двери и ставни были заперты, когда он пришёл мне на помощь. Я лежала в коридоре возле задней двери. На каменном полу. Темно, холодно, я была напугана и наполовину сошла с ума. Ничего не осталось, просто ничего. Каким-то образом он проник в дом, зажёг свечу, и в темноте надо мной возникло его лицо . . . и какое лицо. Он вернул меня в мир живых, и я никогда этого не забуду...

Даже сейчас, вспоминая спустя столько лет, Анна содрогнулась. И руки её поднялись в жалком непроизвольном движении.
Защита от тьмы? Мольба к ангелу смерти о милосердии? Она скрестила руки и сжала кулаки. Через мгновение дрожь прошла, и она спокойно возобновила свой рассказ:
— С его помощью я выехала в Палестину. Однажды зимой, уже после той войны, я шла по улице недалеко отсюда. Улочка узкая, хлещет ветер с дождём. Я иду опустив голову, закутавшись так, что почти ничего не вижу. Гудит машина, и мне приходится посторониться. И почти столкнуться со встречным прохожим. Если бы не машина, мы бы не увидели лиц друг друга, а только скользящие на булыжниках ноги. Почти всё его лицо было скрыто шарфом, шляпой и воротником пальто. Но это был он. Можешь себе представить мой шок, Таяр? Я не видела его с самого Каира. Я даже не знала его имени и, конечно, не знала, что с ним стало. Мы просто стояли и смотрели друг на друга.

Анна помолчала. Потом улыбнулась:
— Это лицо. Разве можно притвориться, что всё нормально, когда смотришь на такое лицо?
Как маска. Маска неведомого существа. Этот выпуклый единственный глаз и шрамы и всё остальное. Это лицо, о котором надо предупреждать заранее. Иначе вы просто уставитесь, а ведь это ужасно неприлично. Теперь я могу улыбаться по этому поводу, потому как знаю, что скрывается под маской, но тогда... Его вид  парализовал меня.
Мы оба промокли насквозь . . . это было абсурдно и нелепо и чудесно, и страшно и радостно, и до смешного неловко — одновременно. Я была парализована, а моё сердце подпрыгивало.
Но, боюсь, мне не удастся передать это всё столько лет спустя...



***

Они мокли под дождём, пока наконец Белл не предложил пойти к нему, — он жил неподалёку, — выпить кофе и согреться у огня. И Анна согласилась.
Вскоре они вошли в маленькую квартиру в полуподвале. Белл налил бренди, развёл в печке огонь. Стало очень уютно, и они согрелись. Укромный уют. Комната была завалена книгами. Белл сказал, что изучает арабский. Сказал, что получает пенсию по инвалидности, и что пенсии должно хватить для непритязательной жизни в каком-нибудь провинциальном местечке. А потом принялся расспрашивать Анну.
Анна рассказала о своих скитаниях по Палестине. Белл вёл себя сдержанно, был предупредителен, немного застенчив. Он явно хотел быть сердечнее, но... Анна решила, что, начиная новую жизнь, он не знает как вести себя с той, которая в некотором смысле — часть старой. Чтобы успокоить его, Анна пообещала никому не говорить о том, что знает его по Каиру.
Но потом поняла, что Белл просто теряется в присутствии молодой женщины.
Дождь, огонь в печи... Они выпили ещё бренди и занялись любовью. Что в основном было заслугой Анны. Ей было за что его благодарить, а что ещё она могла дать? Они лежали в обнимку, и Белл сказал, что у него это в первый раз не за деньги.
Они встречались несколько недель. Анна приходила к нему каждый день и оставалась на ночь, и казалось, что дождь не прекращался всё то время, пока они были вместе. Их любовь — это смесь запаха поленьев оливкового дерева и дыма и дождя и бренди.
Как-то раз Анна несколько дней была занята, а когда пришла снова, Белл сказал, что решил переехать в Иерихон. Он сказал, что нашёл свой уголок. Они обнялись, и Белл улыбнулся. Тёплая улыбка. Анна научилась разбираться в выражении его лица...

— Вот так вот, — сказала она Таяру. — Вскоре после этого я тоже покинула Иерусалим и отправилась в Негев. И Британия покидала Палестину, и на её место щемились арабские страны, и я тоже начала новую жизнь. Я никому об этом не рассказывала, конечно. И с той поры ничего не слышала о Белле, пока Асаф не вернулся из Иерихона со своей историей о трёх мудрецах и доме в апельсиновой роще. О сорокалетней игре в шеш;беш и одноглазом святом, который наблюдает за игрой сквозь стекло бокала.
Я не сомневаюсь, что Белл знает, что Асаф — мой сын.
Странно оглядываться назад, не правда ли? Наверное, у каждого бывали в жизни такие моменты, развилки, на которых можно было бы и повернуть, но каким-то образом . . . видишь ли, пару раз за те несколько недель мы с Беллом заговаривали об этом . . . ну и что? Жизнь вместе? Если бы мы решили попробовать, то — учитывая его природу и мою — прожили бы вместе всю жизнь. Наверняка. Но так уж вышло, что время было неподходящее, по крайней мере, тогда мы так думали. Ему нужно было стать уверенным в себе и научиться жить со своим увечьем. А я хотела ещё погулять, найти себя...
Сейчас-то я уверена, — продолжила она, — что у нас с Беллом могло получиться. О да, могло, и все эти годы были бы прожиты совсем иначе. Пусть и не лучше, но по-другому. Развилки на нашем пути обычно возникают неожиданно, не вовремя, и мы — с улыбкой и почти высокомерной непринужденностью — идём прямо. Однако когда оглядываемся назад, причины нашего выбора не кажутся обоснованными, что сбивает с толку и даже пугает. Совершенно другая жизнь, которая могла бы быть лучше нынешней? Об этом никто не хочет задумываться. Вместо этого мы изо всех сил стараемся забыть упущенные возможности, и не без оснований. Но всё равно они сидят внутри, и треск горящих поленьев или шум дождя порою взволнуют: а что, если бы?...



***

В ту летнюю ночь Таяр лежал в гамаке и глядел на звёзды. Когда-то давным-давно Анна сказала ему, что в её жизни есть три человека, которые имеют значение: он, Йосси и ещё один. Теперь он узнал, кто этот третий, и это его не удивило. Белл глубоко ощущал мощь жизни. И выбор Анны только показывал её чутьё.

Таяр любил Анну. И всё то, что она говорила о Белле, предназначалось и ему. Таяр и Анна вместе разделяли переживания.

Они оба думали об этом «что если бы?»…
Когда они познакомились, Анна была неприкаянным скитальцем, а Таяр — энергичным и честолюбивым шпионом. Они познали друг друга и легко расстались. А позже, когда Анна вышла замуж за Йосси, они встретились снова, и, видимо, навсегда.
Они разделяли многое из того, что могут иметь мужчина и женщина. Правда, не под одной крышей, и не в одной постели . . . эту заботу отсекла автомобильная авария. Но они были гораздо ближе, чем многие семьи. И всё же, что если бы у него хватило ума и мудрости попытаться сохранить Анну тогда, в первый раз? Разве теперь их совместная жизнь не была бы лучше?
Как она и сказала, думать о таких вещах было странно и даже немного страшно. С Беллом её жизнь сложилась бы совсем по-другому. Но с Таяром не так. С ним, вероятно, всё было бы почти так же, как сейчас: они живут в Иерусалиме, Таяр занимается своей работой, Анна — своей живописью, может быть, мой гамак сейчас висел бы на балконе старого каменного дома на Эфиопия-стрит…
Глаза Таяра распахнулись. Он смотрел на огромное звёздное небо.

Он уже засыпал, вновь, когда вдруг вспомнил об Асафе.
Всё это началось со страсти Асафа к прошлому и его тайнам, с интереса Асафа к своему дяде и поездок в Иерихон, где он встретил Белла, который был связан со всеми, связан и с прошлым и с настоящим.

Но был бы вообще Асаф, если бы Анна, если бы Таяр, если бы Белл, если бы Йосси?…
Таяр заухал в ночи. Как прекрасна безграничная вера в то, что возможно всё. Молодые верят, что — вызывая в воображении и стремясь к тому, что могло бы быть — способны выйти за пределы возможного.
«Какой великолепный подарок, — подумал Таяр. — Просто существуя, Асаф рассказал мне удивительные вещи о себе, и об Анне, и обо мне, и о прошлом, и особенно и прежде всего о настоящем».
А Белл?
Да, больше чем когда-либо Таяр желал увидеть Белла. Он по-прежнему считал, что с путешествием в Иерихон следует повременить, но оно неизбежно. Их связывало столько дорог, что встреча просто не могла не произойти.