Сказка в детском саду Сказка

Младшая группа «Божьи коровки».

Скажите мне, кому в голову могла прийти эта преглупейшая идея? Покажите мне этого человека! Почему не «Умнички», не «Звездочки», хотя бы не «Непоседы», может быть и просто «Солнышко», а именно «Божьи коровки»?

Пока я искала ответ на этот вопрос, тишину, окутавшую группу, где только можно уловить шкрябанье ложек по тарелкам, вдруг разрывает душераздирающий крик.  Мальчишка несется из обеденной зоны, сметая все на своем пути и даже тучную няню, пытающуюся его остановить.

- Мама,  мамочка, ты пришла, наконец-то ты пришла! Я так ждал!

Глаза его широко раскрыты, улыбка на пол лица.

- Слушаю Вас, молодой человек. Вы меня интригуете?! – протягивая руки навстречу сыну, миловидная брюнетка с голубыми глазами, сидящая как раз напротив обеденной зоны, насторожилась. Брови ее заметно нахмурились, но лицо улыбалось.

- Кудряшов,  ну-ка вернись за стол! Я что сказала? Давид, вернись! Доешь, потом пойдешь к маме!

Пожилая, грузная, видно, что очень больная женщина, дошаркавшая до раздевалки, где все мы ожидали своих чад, схватила его за руку и потащила за собой, дабы вернуть за стол доесть недоеденное, но удавалось ей это с великим трудом.

Мальчуган  успел зацепиться за юбку мамочки и яростно сопротивлялся: протестовал, возмущался, вырывался.

- Да Вы не понимаете, баба Зоя, мне надо что-то рассказать! Потом будет поздно!

- Пойдем, Давид! Потом расскажешь! Мама тебя подождет! – настаивала «строгая» няня Зоя, пытаясь изменить эмоциональную составляющую тембра своего голоса, но для всех для нас все равно была очевидна ее великая любовь к детям, которых у нее у самой никогда не было, - да, и еще, Елизавета Генриховна, голубушка. Пора уже, пора Давиду к логопеду, а то, не равен час, в привычку войдет.

- Подождите, - обратилась женщина к няне и, обнимая Давида  силой материнской любви, что казалось, все слышали, как хрустнули его косточки, прошептала ему на ушко, - я подожду, Дава, не волнуйся. Иди, счастье моё, доешь. Я здесь.  Всему свое время. Не торопись жить.

В ту же секунду ребенок повиновался. Посмотрел на нее, улыбнулся, встав на носочки, дотянулся до ее щеки, поцеловал и, отпустив руку, направился с бабой Зоей, как будто и не было истерики.

Родители говорили мне, что в группе появился неотразимый ребенок (ключевое слово «неотразимый»), и они были правы. Это было нечто! Его фамилия совершенно отождествляла его внешний облик: густые, цвета черной звезды Африки, сверх кудряшки, обрамляли его каррарско-мраморное личико, спускаясь до самых плеч, а на фоне холодных тонов, иссине-черного и мраморно-белого, я бы даже сказала, где-то прозрачного, выделялись, немного-немало, миндалевидные,  изумрудного цвета, глаза. А может лазурного цвета? Или небесного? Цвета морской волны? Вот это да!  Необъяснимо.

 - Знаете, - поворачиваясь в мою сторону, произнесла брюнетка, заметив, насколько было велико мое удивление и неописуемый восторг ее ребенком, - не могу, рука не поднимается.  Очень жалко отрезать его кудряшки. Однажды дошли с ним до парикмахерской, но повернули обратно.  Больше не испытываю судьбу. Может, как-нибудь соберусь с духом, потом.

Мне было неловко за свою эмоциональность, но, что случилось, то случилось. Я попыталась абстрагироваться от ситуации, открыла кабинку с картинкой космонавта и просто начала разбирать вещи, ожидая, когда мое солнце, Аришка-Бетельгейзе (как моя племяшка умудряется выговаривать и помнить все эти названия звезд, планет, галактик?), закончит «космическую» трапезу и выйдет ко мне, но мысли мои не отпускали Даву Кудряшова.  Как был обаятелен этот ребенок!  А на сколько были обворожительными картавость и шепелявость этого детеныша, от которых мои ухи получали неимоверное  удовольство.  Все в нем сочеталось: красота, доброта, ум  и невозможно было оторвать глаз от этого чуда!  И хотя ангел, по описанию человеческому, существо бесполое и бесплотное, то здесь я бы утвердительно сказала, что Дава спустился к нам с небес, знаете, такой Амурчик со стрелами. Так вот, это был именно он: не ребенок, а ангел во плоти.

Не прошло и десяти минут, как Кудряшка был возле матери. Видимо, одним махом он проглотил все, что оставалось у него на тарелке.

- Мама, мамочка, любимая моя!  Я тебе кое-что рассказать хочу. Ты будешь меня, наверное, ругать, но мы такое придумали, такое!

- Что вы придумали и кто это «мы»?- спросила брюнетка, усадив ангелочка рядом с собой и, перебирая его кудрявую шевелюру, тем самым пытаясь снять эмоциональное возбуждение с сына, продолжала, - я ничего не пойму, если ты будешь мне что-то рассказывать, захлебываясь и заикаясь.  Посмотри на меня. Вдохни глубоко… Выдохни…  Вот теперь можешь начинать.

- Нет. Ты сначала пообещай, что не будешь ругаться, а то не расскажу. И ты будешь мучиться потом всю жизнь, что не пообещала, - отвернувшись от нее, перекрестив ручки на груди и вздернув носик, произнес мальчуган. - Думай!

- Давид! Ну как я могу тебе пообещать, если я даже не знаю, что ты натворил или вы натворили, или что вы придумали, а потом натворили?

- Ну и ладно! Ну и, пожалуйста! Ну и не надо мне ничего! Нахмурившись, малыш пытался отодвигаться от матери, отталкиваясь от нее руками.

Она молчала.

- Мам! Ты вправду не хочешь знать мой секрет?- пододвигаясь обратно,  Кудряшка обнял ее руку и прижался к плечу.

- Хочу! Очень хочу, дорогой мой, - пытаясь помочь ему натягивать колготы, ответила она. - Но, только в том случае, если это только твой секрет.

- Да, только мой, - утвердительно кивнул мальчуган, но задумавшись на несколько секунд, произнес, - ну и еще одного человека. Но тот человек согласен, чтобы я его рассказал. Она тоже расскажет папе.

- Она? Папе? Ну, раз так, я тебя внимательно слушаю. Ругаться не буду, обещаю.

- В общем так…

В раздевалку вошел мужчина. Подойдя к кабинке с клубничкой и открыв дверцу, он задумался, расставляя приоритеты, как мне показалось, что из вещей забрать, а что оставить. В этот момент его окликнула одна из мамочек, и еле слышно они начали обсуждать приближающийся утренник. Я наблюдала за ним: его речью, мимикой, жестами, действиями. И как не крути, но с первых минут он создает благоприятное впечатление о себе, располагает. Уверен, решителен, спокоен. Безобиден, но не слюнтяй.  Мягок, но не пластилин. Внимателен, но не услужлив. Практичен, но не прагматик. Вдумчив, но не зануда. Вот такие получились ключевые черты портрета (уж больно идеальны). Я бы еще покопалась в его голове, определяя процентное соотношение светлого ума к гениальности, нет, скорее к одаренности и не ординарности, как вдруг …

- Ну вот! Опоздал рассказать секрет! - промямлил Кудряшка. Нахмурившись, он нехотя поднялся с лавочки и побрел по направлению к мужчине.  Взяв его за руку, а рука у мужчины была «будь здоров», потащил его к маме, на ходу выкрикивая: - Вот, Дунин папа.  Мы сегодня долго обсуждали с Дуней нашу жизнь и решили, что так жить нельзя. Поэтому он будет твоим мужем, а Дуня – моей женой.  И всем вместе нам будет хорошо.

- Дава, ты о чем? – заметно покраснев и с образовавшейся глуповатой улыбкой на лице, брюнетка поочередно смотрела то на сына, то на мужчину, который в свою очередь тоже мало понимал, что происходит, хотя (нужно отдать ему должное) и подыгрывал, Кудряшке, не сопротивляясь.

- Ну как о чем, мамочка? Ты же меня всегда понимаешь, а сейчас нет? – заикаясь, негодовал, Ангел от того, что его не слышат, - как о чем?  Это папа Дуни. У них нет мамы. У нас нет папы.  Вы должны с ним пожениться!

Ого! Интересный поворот событий. Таких идей у малышей я не наблюдала. Они могли обмениваться первыми поцелуями, устраивать междусобойчики, любить друг друга, могли хотеть жениться друг на друге, ходить друг к другу в гости. Но чтобы так?
А еще все мы знаем, что сто детей  к  одному – это  великие манипуляторы и эгоисты, которые, например, кинуться в ноги уходящей маме ну, предположим, на встречу выпускников, и будут рыдать до посинения и икоты, пока та не снимет пальто и не начнет успокаивать.

Продолжая подыгрывать, Дунин папа присел на лавочку рядом с мамочкой Кудряшки.

- Парень, ты не переживай так, успокойся. Мы с твоей мамой все поняли.  И, повернувшись к ней,  улыбаясь, спросил:  - как Вас зовут, кстати? А то уже, считай, родственники, а даже имен друг друга не знаем.

- Лиз. Ой, Лизонька. Да что такое! Елизавета Генриховна, можно Лиза, - смущаясь, но пытаясь быть твердой в этой непредсказуемой ситуации, ответила брюнетка, нервно теребя в руках кофту сына.

- Красивое имя, я бы  даже уточнил, возвышенное.  А я просто Артем,  ум, честь и совесть семьи, так мама говорила, - и, не отрывая взгляда от женщины, продолжал, - просто теперь, Елизавета Генриховна, Лиза, Лизонька нам нужно решить, где все мы будем жить?  И что бы это решить, все, мы, сейчас пойдем и ударим по мороженому!

 ***

Не знаю, как сложится судьба у Кудряшки Давы  и девочки Дуни, но, каждое утро, провожая племяшу в детский сад, я наблюдаю, как папа Артем ведет за руки малышей, а те в свою очередь, оборачиваясь,  посылают маме Лизе, сидящей в машине папы Артема, воздушные поцелуйчики.