Миллениум отрывок

МИЛЛЕНИУМ
(отрывок)
1
Человек всегда наедине с собой.
Он не помнил, как очутился в этом лесу.
Видимо, миллениум наступил. То, чего так все ждали и боялись одновременно.
 Сферосомы помогают направить свет куда-то. По-видимому, в клетке существует особый невидимый орган, который преобразует свет в органическое вещество и распределяет внутри клетки. Но что есть позволить клетке посредством света транслировать органическое вещество в любом направлении? Так клетка сможет перемещать саму себя.
Когда наступил миллениум, мы достигли этого. И вот я  очутился здесь. Невесть где. Это новость плохая. Но хорошо то, что я буду жить. Еще одна жизнь для меня.
«Идти…» - мелькнуло в моей голове.
  Я встал и пошел. Наступало утро. Предрассветные сумерки сгущали воздух в тумане. Конечно, это был не привычный мне воздух в колонии, подобный земному – воздуху, который существовал когда-то на нашей прародине. Это был тяжелый, кислый воздух. Пары его держались над поверхностью низко, щипали глаза, вызывали слезы. Растирая воспаленные веки, я продирался с сквозь заросли практически наощупь. Было еще темно. Усталость клонила в сон. Откуда взялась усталость? Это все световые перегрузки. В последнее время (правда, понятие времени стало для меня совсем не относительным, даже маловероятным:), я слишком часто стал перемещаться.
Чтобы немного отдохнуть и обезопасить себя в незнакомом лесу, я решил взобраться повыше. Подняв голову, рассмотрел черные скрюченные ветви деревьев, переплетающиеся надо мной подобно большой паутине. Ухватившись за первую попавшуюся, стал карабкаться вверх. Тьма постепенно рассеивалась. И вдруг яркий свет ослепил меня. Глазам стало больно так, что я судорожно прикрыл их обеими руками, вследствие чего сорвался и с криком досады полетел вниз. Поскакал. По веткам. Когда мне надоело это дело, я вцепился в ствол и затих. По щеке шла кровь. Ныла левая рука, плечо. Но лантанидный костюм был цел. Еще бы, гадолиний, лежащий  в основе сплава, не только выдерживает сверхнизкие температуры и защищает от тепловых нейтронов при перемещении, но хорош и в качестве второй кожи.
В глазах пульсировал свет, но очертания окружающего мира начали собираться в картинку у меня в голове. Что там наверху? Сколько солнц смогло так поджарить белки моих глаз? Мне вспомнился дом. Вспомнилось летнее звездно небо.  А летом небо никогда не бывает совершенно темным, поэтому хорошо видны только самые яркие звёзды…
2
Нужно быть человеком слова, но никогда не быть должным кому-то, кроме себя. Это я усвоил раз и навсегда.
Общество, общество. Как пчелиный рой. Все кругом кому-то должны чуть ли не с самого рождения. Сначала ты должен научиться ходить на горшок, умываться, есть ложкой, потом должен ходить в школу, должен учиться, должен закончить университет, должен устроиться на работу, на которой ты должен столько и каждому, что всего и всех не перечислишь. В конце концов, должен жениться, родить детей, почитать родителей и умереть. Вот, в принципе, всё. Когда отец учил меня этому, он никогда не пояснял, кому я это все должен, а главное, почему. Но когда отца не стало, и не стало целого привычного мира, и не стало всех этих людей, которым я был должен, – потому что они превратились в иллюзорные голограммы – я неожиданно понял, что остаюсь должным. Но только себе.
А как же по-другому? Если ты должен, это тебя дисциплинирует. Ты начинаешь шевелиться, двигаться, идти.  Понятно, что движение так же иллюзорно, как и голограммы. Откуда знаешь ты, двигаясь, идешь ты на самом деле или стоишь на месте, а мир идет навстречу тебе? Но долг зовет нас. Долг – это дисциплина. Дисциплина, который каждый сам для себя должен усвоить. Чтобы когда-то, когда это будет необходимо, не подвести не только себя, но и других.
3
Я очнулся на земле у подножья той деревянной паутины, в верхний этаж которой безуспешно пытался пробраться. Было уже светло. Воздух рассеялся, дышать стало легче.
«Что ж, надо идти,» - вздохнул я, вспомнив о долге.
В этом затерянном мире, когда начались хаотичные странствия человечества, бесплодные искания других форм жизни для установления границ собственной, мы зашли далеко в своем одиночестве. «Может ли одна форма жизни понять другую?» - такая мысль залетела в мое непроснувшееся сознание, в то время как я уверенно, со всей грациозностью, дозволяемой низкой силой притяжения, шагал сквозь джунгли.
Кто они, наши браться по разуму, и можем ли мы называть их своими братьями, в то время как и нас самих почти не осталось (в физическом смысле)? Может быть, они пошли другим путем развития, нежели наша цивилизация, а потому понять вполне нас могут, как старший брат младшего. А может быть, это параллельная цивилизация, живущая параллельно нашей и знающая он нас. Так, в пространстве и времени мембрана между цивилизациями может прорываться. Но что-то всегда мешает им с нами связаться, как и нам с ними…
Говоря откровенно (а самому себе говорить правду часто сложнее, чем другим), я не вижу смысла в исполнении моей миссии. Человечество итак одиноко в самом себе. Каждый из нас, перенесший свою жизнь в миллениум, одинок. Мы научились полностью выражать себя, свое эго. Самовыражение любой целой стало идей фикс человечества еще в начале тысячелетия. И это самовыражение было синонимом самолюбования, «самодорожания», «самопонимания», самоценности и самолюбия. Знания потеряли свою ценность, так как стали доступны всем, словно воздух. Профессионализм стал вещью относительной, потому что отрицались профессиональные знания и умения, а ИМХО стало критерием истинности. Свобода перешла в вседозволенность, и люди решили отдалиться друг от друга и общаться только с собой и в себе.   
Человек стал мерой всего, как предрекали древние. И не только мерой вещей, но и мерой мира, мерой других, мерой меры. Что, в принципе, ложно, иллюзорно и бессмысленно по своей сути. И вот теперь, мы, одинокие и разобщенные, ищем кого-то в надежде, что будут они не похожи на нас и безусловно будут нам полезны... Так и не вышли мы из круга своего эго.
4
Я увидел его неожиданно.
Джунгли закончились и передо мной открылась прекрасная долина. Посреди нее, словно стеклянная чаша, налитая до краев прозрачной водой, блестело озеро. Он сидел на плоском камне недалеко от берега, ко мне спиной, и водил рукой по водяной глади. Волнение захватило меня. Многолетние поиски подошли к концу? Кто это существо, друг или враг мне?
- Эй! – позвал я осторожно, вздрогнув от собственного голоса, который разбил тишину.
Незнакомец не отзывался. Я насторожился и закричал громче:
-Эй-ей! – рука стиснула бластер, судорожно сжались зубы. Я готов был защищаться или наступать.
- Я человек. Мое имя Велес. Кто ты?
Человек на камне (да, это был человек), медленно приподнялся, распрямился, встал во весь рост. Но так и не обернулся ко мне.
- Ты знаешь меня, - спокойно сказал он. И в голосе я услышал знакомые нотки иронии.
По коже побежали мурашки. Судорога изумления исказила мое лицо, когда я увидел его разворачивающийся профиль, а затем строгий глубокий взгляд… Это был я.