Двенадцать месяцев - от февраля до февраля. 1-7

                Часть первая    
 
                Глава седьмая. 6 ноября 1973 года

     Вечером, как ребёнка уложили, так и сами завалились спать. Надеялся я, что, как только всякие срочные и важные дела надо мной висеть перестанут, организм сам доберёт всё, что я ему не додал. Вот и буду спать, чуть ли не до обеда. Однако проснулся я, когда ещё совсем темно было. Вышел на кухню, на часы глянуть, да там опять пришлось за сверчков приняться. Их было полно, столько я ещё никогда не видел. Попередавил их много, и лишь затем смог на часы посмотреть. Посмотрел и удивился. Часы, словно спросонья замедлили свой ход, и маленькая стрелка на них только-только от цифры три отрываться стала. Понял я, что всё, со сном на сегодня покончено, нашёл недавно приобретённую книгу Клиффорда Саймака "Совсем как люди", да уселся на кухне читать. Почитаю немного, свет вырублю, досчитаю до ста, свет включу, с десяток насекомых успею раздавить, и снова за книгу принимаюсь. Ну, а затем так увлёкся, что на сверчков уже даже отвлекаться перестал. Замечательный фантаст этот Саймак, такой сюжет придумал, что невольно думать начинаешь, а не ждёт ли действительно Землю подобный финал? В начале седьмого, когда я книгу уже дочитывал, за окном светать начало. В этот момент откуда-то с верхних этажей вылетела стеклянная бутылка, которая глухо так о крышу ударилась. Надо отдать должное строителям, крыша магазина была сооружена на совесть. Бутылка не разбилась, а попрыгала немного на многослойном покрытии, да спокойно улеглась почти в самой середке.

     В начале апреля, когда снег с крыши совсем сошёл, мы все страдальцы, чьи окна на эту самую крышу выходят, потребовали собрать общее собрание жильцов дома, чтобы разобраться, как нам всем дальше жить с этой крышей. Я рассказал, как наши родители радовались, что можно будет коляску с ребёнком на неё ставить, пока мамочка по хозяйству хлопотать будет, а буквально через неделю после нашего заселения в детскую кроватку, которая не на крыше, а в комнате у окна, нараспашку открытого, стояла, залетел горящий окурок, хорошо мы это вовремя заметили. А уж, что все жильцы дома увидели, когда мы их к нам в те три квартиры, окна, которых на неё выходят, пригласили, даже просто описывать не хочется. Коротко: более полусотни бутылок, в основном из-под пива, огрызки яблок, окурки, ну и совсем уж из рук вон выходящее – несколько десятков использованных презервативов, в живописном беспорядке на ней валялись. По решению собрания, жители тех квартир, чьи окна на эту крышу выходят, вооружившись вениками, совками, вёдрами и прочей тарой, приняли участие в субботнике. Казалось, все люди взрослые, образованные, культурными должны были бы быть, но продержаться смогли лишь с пару месяцев. Вначале потихоньку, а затем всё чаще и чаще мусор снова сверху полетел. Я уж с Виталием на эту тему говорил. Решили, как дело к зиме поближе подойдёт, снова субботник на крыше провести.
 
     Я стоял у открытого окна на кухне и смотрел вроде бы всё на ту же крышу, ведь практически больше ничего у нас из окна не было видно. А так хотелось, чтобы глаза радовала живописная природа, так нет. Не считать же природой виднеющиеся вдали такие же, как у нас самих, бетонные коробки, где люди живут, да совершенно оголившиеся ветви немногочисленных деревьев. Но я продолжал смотреть, и воображение тут же откликнулось. Вот и начали мне видеться пальмы и ласковое море, набегающее своими волнами на пустынный песчаный берег. Благо погода стояла совсем не ноябрьская. Было на удивление тепло, ещё девяти нет, а воздух прогрелся градусов до двадцати. На небе ни одного облачка, как не пытался я их увидеть, не было. Вот солнце не на шутку и разошлось, и светило вовсю. Видно его не было, оно находилось где-то там за нашим домом, но лучи его, освещающие находящиеся вдалеке, и бетонные коробки, и голые ветви деревьев, выдавали его наличие, и как-то сразу же теплей и радостней на душе стало. Вскоре мои любимые проснулись, и мы решили сразу после завтрака в парк у Речного вокзала отправиться, а затем, пока ребёнок спать будет, начать чемодан укладывать. 

     Пока до парка добирались, устать успели. Это только, когда на троллейбусе едешь, кажется, что вот он парк, рукой до него подать, а попробуйте ножками своими туда добраться, да ещё с коляской, пусть она и на колесах катится, но толкать то её самому приходится. В общем, как в ворота, нараспашку распахнутые, вошли, сразу же к первой увиденной скамейке устремились. Сели, своим ногам отдых дали, да любоваться принялись, как ребёнок сосредоточенно вокруг скамейки ходил и пальчиками маленькими каждый брусок деревянный, из которых она сколочена, трогал. Умилительно это, прямо до слёз. Отдохнули, дальше потихоньку пошли. Миша в руку мамину вцепился и рядом, как взрослый шёл. Вот показалось величественное здание речного вокзала. Надо же какую красоту сотворили, да так запрятали, что её только те счастливцы, что плавают по каналу, соединившему Волгу с Москвой-рекой, увидеть могут. Все-таки сталинский ампир, как его Никита Хрущев не ругал, когда до абсолютной власти дорвался, это сталинский ампир. Не было бы его, всех этих высоток, да павильонов ВДНХ, да театра Советской армии, да Комсомольского с Ленинским и прочими проспектами, насколько бедней выглядела бы наша столица. Жаль Дворец Советов построить так и не смогли.

     "Плохо мы содержим всё то, что нам от предков наших досталось", - думал я, глядя, на потихоньку разрушающиеся элементы декора этого удивительного по красоте и необычайной пропорциональности творения Алексея Рухлядева. Талантливый был архитектор, жаль так мало его работ мы знаем. Начал я вспоминать, но ничего ещё кроме советского павильона на Парижской выставке 1937 года, которым в то время весь мир восхищался, вспомнить так и смог.
 
     Время потихоньку тикало, тикало, вот и настала пора нам к дому двигать. Мишуня, совсем сонный, сидел в коляске, своими ножками идти уже не хотел, устал, наверное. Когда до дома добрались, ребёнок уже крепко спал. Так и пришлось его на руках в квартиру принести, да в кровать аккуратненько положить.

     Я на кухне у окна стоял, соображал с чего лучше чемодан начать укладывать. В это мгновение на крышу посыпался мусор откуда-то с верхних этажей. Как я вылетел через высокий подоконник на эту чёртову крышу, я даже не помню. Какая-то потусторонняя сила меня туда, скорее всего, выбросила. Вроде заметил, как на шестом этаже занавеска на кухонном окне заколебалась, но полной уверенности, что это именно из того окна мусор вылетел у меня не было. Постоял я у края крыши немного, даже на парапет, который её отделял от пропасти, к земле ведущей, присел, сигаретку достал и только спичечный коробок в руку взял, как занавеска именно на том окне шестого этажа в сторону отодвинулась, и остатки мусора вновь вниз полетели. Всё, сигареты со спичками в карман, совок и веник в руки и начал я тщательно выметать полоску крыши, которая под этим окном от стены дома до парапета расположилась. Целый совок набрал. В основном это окурки были, косточки от слив и персиков, кем-то там, на верху, съеденных, ну, и прочий мусор, может ветром откуда-то надутый, не знаю.

     С совком в руке я на шестой этаж поднялся, к двери, которая ведёт в квартиру, расположенную прямо над нашей, подошёл, да кнопку звонка нажал. Дверь открылась, и я всё содержимое совка прямо на ковер, которым прихожая была застелена, высыпал. Что я только не услышал после этого. И хулиганом меня назвали, и милицию пообещали вызвать, и в тюрьму посадить, тоже пообещали. Я смотрел на молоденькую девицу, которая студенткой была, когда за своего далеко не молодого профессора замуж сумела выскочить, а с тех пор в домашнюю хозяйку превратилась. Я на неё посмотрел, посмотрел, да объяснил ей, что это я её же мусор назад принёс.

     - Нет, это неправда, мы не курим, а у вас тут окурков полно, - мне это создание на полном серьёзе заявило.

     - Мадам – это я, сдерживая себя, чтобы не ответить, как-нибудь по-другому, не по-французски, а на чистейшем русском языке, который стариком Далем Владимиром Ивановичем, в своём словаре так хорошо описан был, - мне очень трудно было отличить ваш мусор, который вы мне буквально на голову высыпали, от соседского, поэтому возможно вы и правы, но вот косточки эти, когда я их подметал, всё ещё подпрыгивали, - и я на кучку сливовых косточек указал.

    К этому времени я уже у неё в квартире стоял, дверь входная продолжала нараспашку быть открытой, поэтому я легонько её на себя потянул и прикрыл, а сам после этого ещё пару шагов вглубь квартиры сделал. Тут мне стал виден обеденный стол, на кухне стоящий, а на нём в вазе гора слив и персиков лежала.

     - Ну, вот, - начал я, - что и требовалось доказать. Позвольте мадам, я наберу сейчас немного пока ещё целых ягод из тех вон, что в вазе лежат, да вместе с вот этими косточками, - указал я на пол, - всё это добро на судебно-медицинскую экспертизу, в нашем институте расположенную, отнесу. Пусть они точно установят, кто съел эти ягоды, а косточки в окно выбросил, как это герой одного из нравоучительных рассказов Льва Николаевича Толстого сделал. 

     - Нет, ягоды точно я ела, а вот окурки не наши, ни я, ни муж мой не курят.

     - Это вы милиции объяснять будете, - сказал я и повернулся к двери, чтобы домой бежать, время то тикать не перестало, так и опоздать можно.

     Но, тут мой взгляд на пол в прихожей упал да не просто на пол, а на целую вереницу небольших тарелочек или блюдечек от детского кукольного набора, которые вдоль стены стояли. В одной была вода налита, в другой молоко, в третьей лежала раздавленная вишневая ягодка, которую из варенья, по-видимому, достали, а ещё в одной крошки хлебные. Остальное я даже рассматривать не стал, мне многое сразу ясным стало.

     - Ой, мадам, а тут у вас что? – сделав лицо абсолютно индифферентным, как бы мимоходом спросил я, указывая на эту батарею.

     - Это я сверчочков с тараканчиками подкармливаю. Они такие милые, - с детской наивностью ответило мне это прелестное создание.

     - Какая вы заботливая о братьях наших меньших, - произнёс я, а когда уже дверь с той стороны закрывать начал, добавил, – но мусор вы больше из окна не выбрасывайте, а то я целый мусоровоз на ваш коврик вывалю.

     Спустился вниз, и на дверь Виталия записку прикрепил: "Виталий, как придёшь, мигом ко мне загляни, я тебе одну великую тайну открою". Ну, а сам укладыванием вещей в чемодан, специально для этого случая приобретённый, занялся. Вещи мы с Надей все убрали, а в самый низ засунули двое бус янтарных прозрачных, прозрачных, да блок сигарет "Союз-Аполлон", выпущенных в честь совместного полёта космических кораблей двух ведущих стран. Сигареты эти достать было практически невозможно, но их нам, Наталье, Диме и мне, ВиВы презентовали. Для них никаких преград, наверное, в то время не существовало. Стоило только пальцем на что-нибудь показать и тут же бегом всё требуемое принесут.  Отдельно хорошенько упаковал две бутылки "Столичной" с винтом, да пару нераспечатанных упаковок цветной обращаемой фотопленки Орво-фильм.

     Только присел, подумать, что я ещё забыл, как звонок в дверь. Открываю, Виталий стоит, на меня вопросительно смотрит, в руках мою записку держит:

     - О, Виталий, хорошо, что ты так рано пришёл. Пойдём, я тебе одну удивительную вещь должен показать. Думаю, что там ответ на многие наши вопросы находится.

    Я его за руку взял, но как он не пытался мне, что-то объяснить, я на все его вопросы и замечания внимания не обращал, а буквально силой на шестой этаж затащил, да к двери в знакомую уже квартиру подвёл. Долго после звонка ждать не пришлось. Дверь хозяин открыл, уже не первой молодости ссутулившийся человек с абсолютно седыми висками, но ещё тёмной с проседью шевелюрой.

     - Простите, пожалуйста, за вторжение, - сказал я, оттесняя немного хозяина в сторону и показывая Виталию на цепочку из малюсеньких блюдечек, всё так же стоящих на полу.

     - Как ты думаешь, для чего всё это здесь стоит? – пока я вопрос задавал, в прихожую хозяйка вышла, вытирая руки. Видимо ужин готовила, а тут мы явились.

    - Вот давай у хозяйки и спросим, - воспользовался я этой возможностью.

     - Так я вам уже объясняла, что это мы сверчочков и тараканчиков подкармливает, а то их все морят, а они такие милые, мне их жалко.

     На Виталия было страшно смотреть. Он тяжело задышал и начал краской покрываться, я уж испугался, как бы его "кондратий" не хватил, но он ничего, с собой справился, резко повернулся и по лестнице вниз побежал. Я его с трудом догнал.

    - Ваня, ты вроде сегодня уезжаешь?

    - Да, думаю часов в девять из дома выйти, а что?

    - Я тебя тогда беспокоить с просьбой обежать все квартиры, чтобы предупредить членов кооператива об экстренном собрании не стану, но в восемь спустись на несколько минут, а то вдруг кворума не будет, - и он побежал в квартиру, на нашем этаже, в которой одна очень активная женщина жила.

     Через час я был полностью собран и мог бы уже спокойно на вокзал ехать, только рано ещё было. Вот и сели мы чайку на посошок попить. В восемь всей семьей к подъезду спустились. Народу на удивление много собралось, почти весь дом. С ноги на ногу переминались все, волновались, значит, да коротко так переговаривались. Видимо нагнали на них страху те, кто квартиры обегал.

    Как только ещё несколько человек спустилось, Виталий мне слово предоставил. Я коротко рассказал историю с мусором, а затем уже поведал про блюдечки и тарелочки с подкормкой для нечисти, которая нас уже какой месяц мучает. Я думал, что ещё немного и эту даму побьют, но Виталий быстро инициативу перехватил, опытный значит аппаратчик, и попросил резолюцию зачитать, которая, как оказалось, уже подготовлена была. Так вот там говорилось, что в случае любого нарушения жильцами данной квартиры общественного порядка, они будут автоматически исключены из членов кооператива, а саму квартиру кооператив выставит на продажу. Причём для этого даже новое собрание собирать не придётся, всё на автомате произойдёт. Практически единогласно собрание за это проголосовало и все по домам разошлись.

     Надя лениво пыталась доказать, что она обязательно должна меня проводить прямо до поезда. Я также лениво пытался убедить её, что ехать ночью на вокзал с маленьким ребёнком не следует. В общем, так вот поговорили немного, и я отправился в долгий путь с большим чемоданом в одной руке и поменьше в другой, и с привкусом помады на своих губах.

                Продолжение следует