Судьба нас не свела, или мистификатор Раменский

            СУДЬБА НАС НЕ СВЕЛА, ИЛИ МИСТИФИКАТОР РАМЕНСКИЙ

 Если Бог пошлет мне читателей, то, может быть, для них будет любопытно узнать, каким образом решился я стать литератором. - Почти так начинает пушкинский герой Иван Петрович Белкин «Историю села Горюхина». Вслед за ним я могу повторить и другие его слова: «Звание литератора всегда казалось мне самым завидным». И  прекрасно понимаю чувства юноши, который, забыв обо всем на свете, несколько кварталов мчался по респектабельному Невскому проспекту, желая пожать руку человеку, который был ПИСАТЕЛЕМ!

 Мне было лет восемь, когда я увидел на телеэкране Ираклия Андроникова и услышал его знаменитый рассказ «Загадка Н.Ф.И.». И хотя я мало что понял, - два года спустя в доме появится только что вышедшая книжка Андроникова, где будет и «Загадка Н.Ф.И.» и многое станет понятнее, - но с уверенность скажу: любовь к ХIХ столетию и его литературе зародилась в моем сердце именно тогда.

 А несколько лет спустя у меня возникнет мечта - увидеть напечатанным свое произведение - хотя бы самую маленькую заметку. Но подписанную моей фамилией!

- Для этого надо иметь талант, - говорила мама, -  а кто сказал, что он у тебя есть? 
- А кто сказал, что его у меня нет? - с запальчивой самоуверенностью, свойственной переходному возрасту, возражал я.

 Когда меня несколько лет назад спросили: «Видимо, ваши родители гордились, когда вы  начали печататься?», я с горечью ответил отрицательно. Отец, думаю, к моим литературным начинаниям отнесся бы более снисходительно, но он  умер, когда мне было четырнадцать. Что касается мамы, я честно скажу: в способности сына она не верила. И когда мне исполнилось восемнадцать, и я все же начал понемногу печататься, она смотрела на мои первые публикации пренебрежительно. Глядя, как я пишу компиляционные статейки, она замечала: «Что толку - взять одну книгу, что-то списать из нее, потом из другой, из третьей… Перед писателем должен быть только лист чистой бумаги!» Позднее, когда я познакомился с литератором, снискавшим известность пушкиниста благодаря нескольким объемистым книгам, то сам оказался свидетелем того, как он писал их - обложившись пятью-шестью книгами о Пушкине, брал из какой-нибудь из них фразу, и перестроив ее (проработав много лет литературным редактором, он сделался опытным стилистом), вставлял в новую - свою. Все написанные им таким образом книги на 80 процентов состояли из цитат, как откровенных, так и скрытых. Тем не менее он считался писателем, а его книги имели читателей - любящих поэзию Пушкина, но не очень искушенных в пушкинистике.

Однако я, кажется, отвлекся и забыл, о чем хотел рассказать…

 Мысленно перенесемся почти на шесть десятилетий назад, в июнь 1962 года. Мне шестнадцать лет, я только что перешел в десятый класс. Тем летом наша семья долго не уезжала на дачу - старший брат сдавал вступительные экзамены в институт. Предоставленный сам себе, я обивал пороги редакций второстепенных газет,  предлагая какие-то заметки в тщетной надежде напечататься. Однако мои опусы, даже внешне производившие жалкое впечатление - написанные от руки, с обеих сторон листа, никого заинтересовать не могли.

 Обходя редакции «Московского комсомольца», «Московской правды», «Ленинского знамени» (все они размещались в одном здании на Чистопрудном бульваре), я не добрался тогда до верхнего этажа, где находилась редакция «Вечерней Москвы», и не встретился с журналисткой Наталией Дилегинской. Если бы я разговорился с ней, то, вероятно, смог бы  узнать, что совсем неподалеку от меня живет удивительный человек, про которого не раз уже писала и она сама, и другие, и мою заметку о нем охотно напечатает любая газета! Звали этого человека Антонин Аркадьевич Раменский. Инвалид Отечественной войны, прикованный к постели, он был потомком династии сельских учителей, которой как раз тогда исполнилось 200 лет. О нем и его династии уже появилась огромная, на целую полосу, статья в «Красной звезде», а через год выйдет книжка «Династия учителей Раменских».

 «Двести лет учителя Раменские, потомки легендарного теперь основателя великолепной педагогической династии, не выпускают из рук своих светильник знаний. Вот завет, передающийся из поколения в поколение этих убежденных сельских учителей: беречь авторитет школы среди крестьян, среди родителей, среди учеников.  Да будет третий век династии Раменских еще более счастливым!». Так писали газеты.

 Если бы я только знал о таком соседстве, то с радостью написал бы об этом человеке, (не подозревая, как и многие тогда, что имею дело с искуснейшим мистификатором). Верится, что возникшее знакомство не ограничилось одной моей заметкой, но и продолжилось бы. Объяснив, что живу неподалеку, я предложил бы свою помощь Антонину Аркадьевичу в бытовом плане: сходить в магазин, в аптеку, на почту… Такая помощь принесла бы помощь не только Раменскому, но и мне, давая возможность общаться с этим человеком и писать о нем. Как-нибудь в разговоре с ним  я мог упомянуть, что делегатом ХХII съезда КПСС, прошедшего полгода назад, был мой дядя, брат отца Виталий Ефимович Корнеев*, что несомненно заинтересовало бы Раменского - ведь первой его мистификацией был подарок cъезду КПСС - «Программа и устав РСДРП» и собственноручные пометки Ленина, якобы связанные с первоначальной разработкой партийных документов, а также запись простым карандашом «London, съезд, 1903 г. В. Ульянов».
____________________
*Вся наша семья была очень благодарна Виталию Ефимовичу - после смерти отца он много помогал нам. Я бесконечно признателен ему - благодаря его поддержке определился мой жизненный путь: я избрал филологический факультет и стал историком литературы.
ХХII съезд КПСС памятен всему поколению, к которому я принадлежу. С трибуны съезда прозвучали тогда слова, запомнившиеся множеству моих сверстников: «Партия торжественно провозглашает – нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме». Мы верили эти словам и стремились быть лучше, достойными этого времени. Помню наши беседы  с Виталием Ефимовичем — мы обсуждали, как будем тогда жить. Время безжалостно доказало —  наше поколение оказалось обманутым в своих надеждах.


 Думается, если бы наше знакомство с Раменским произошло летом 1962 года, я одним из первых смог бы увидеть книгу, которую знаменитая пушкинистка Татьяна Григорьевна Цявловская в скором времени назовет в своей работе, напечатанной в сборнике «Временник Пушкинской комиссии», «совершенно исключительной по значению находкой».

 Ветхий растрепанный томик в покоробленном переплете с потертым кожаным корешком - «Ивангое, или Возвращение из крестовых походов» - так назывался первый перевод романа Вальтера Скотта «Айвенго» на русский язык. На титульном листе еле заметно проступали выцветшие от времени надписи, в том числе и подпись «Александр Пушкин».

 Как объяснял Антонин Аркадьевич, книга эта была семейной реликвией, из поколения в поколение передававшееся учителями Раменскими, которые на протяжении почти двух столетий обучали ребятишек в селе Мологине, что находилось в Старицком уезде Тверской губернии между Ржевом и Торжком. Незадолго до начала Великой Отечественной войны библиотека и семейный архив были переданы Раменскими в Ржевский краеведческий музей, где безвозвратно погибли.

 Томик с пушкинским автографом уцелел чудом. От взрыва попавшей в дом Раменских немецкой авиабомбы в разные стороны разметало целую кучу книг и бумаг. Роясь после войны на пепелище, Антонин Аркадьевич в развалинах церковной сторожки обнаружил измазанную мазутом, разорванную, со склеившимися страницами книгу. Раменский отложил ее в сторону, потом вместе с другими, которые удалось отыскать, перевез в Москву. Прошло немало лет, когда он, разбирая найденные книги, обнаружил надписи на титульном листе томика Вальтера Скотта. На титульном листе еле были заметны написанные коричневыми орешковыми чернилами совершенно вылинявшие слова. В лаборатории Института марксизма-ленинизма листы с записями расчистили, отреставрировали и сфотографировали в ультрафиолетовых лучах. И проступили строки дарственной надписи Пушкина прапрадеду нашего современника:

               

                Ал. Ал. Раменскому

                Как счастлив я, когда могу покинуть

                Докучный шум столицы и двора,

                Уйти опять в пустынные дубровы

                На берега сих молчаливых вод.

            Под стихами нечетко написаны число и месяц и ясно год - 1829      

                Грузины - Александр Пушкин.

 На других страницах книги были зачеркнутые стихотворные строки и пушкинские рисунки - виселица с пятью повешенными декабристами, весы - сделанные рукой поэта и знакомые по другим источникам. Зачеркнутые строки сумел прочитать замечательный пушкинист профессор МГУ Сергей Михайлович Бонди. 

 Грузины – так называлось имение в Тверской губернии, принадлежавшее генерал-майору Константину Марковичу Полторацкому. Пушкин  был знаком со многими Полторацкими: Петром Марковичем (отцом Анны Петровны Керн), его сестрой Елизаветой Марковной (по мужу Олениной), дочерью последней Анной Алексеевной, которой посвятил в 1828 году Александр Сергеевич многие лирические стихи.

 Как писала Т. Г. Цявловская, надпись на томике «Айвенго», сделанная поэтом, обогащала пушкиниану новыми сведениями. До сих пор не было известно о знакомстве Пушкина с К. М. Полторацким, о его посещении имения Грузины. Никогда не упоминалось в окружении поэта и имя Алексея Алексеевича Раменского. Дарственная надпись свидетельствовала о добром  отношении поэта к скромному сельскому учителю.

 Заключение пушкинистов было положительным: надписи на книге сделаны рукой великого поэта. Академия наук приобрела книгу для Пушкинского Дома. 

 Заведующий рукописным отделом Николай Васильевич Измайлов известил А.А. Раменского осенью 1963 года:

«Глубокоуважаемый Антонин Аркадьевич, с радостью сообщаю Вам, что книга «Ивангое» с автографами Пушкина благополучно прибыла к нам и водворена на место в Пушкинское хранилище. Великое дело Вы сделали, сохраняя эти драгоценные полустертые строки и найдя им действительно достойное место - Пушкинский дом. Автографы неказистые с виду, но изумительные по содержанию. Смело могу сказать, что автографы Пушкина такого научного значения давно не появлялись на наших глазах, появляются, быть может, раз в десятилетие и притом все реже и реже».

 Если бы мне довелось познакомиться с Антонином Аркадьевичем, я бы писал об этом человеке много раз.

 Дарственные надписи на книгах и фрагменты писем из архива Раменских могли бы стать основой многих заметок, от которых, думается, не отказалась бы любая газета.

«Товарищу юности моей Алексию Раменскому. Посвяти себя делу своему. Александр Радищев. 1801 года, Санкт-Петербург».

 «Наконец, я вступаю в чертог вечности. Не умирать, но жить страшиться должно, -  таковы строки предсмертного письма Радищева, адресованного прапрадеду Антонина Аркадьевича. - Совесть управляла всеми моими действиями, но и жизнь бедственная сто крат несноснее самой смерти. Она стала чрезмерным чумением, и каждый шаг ее - преддверие к смерти. Нет, никакие сокровища, кроме добродетели, не сильны установить душевной тишины».

«Старейшему учителю Тверской губернии Алексею Алексеевичу Раменскому в память о нашей встрече в Торжке. Благодарный автор Николай Карамзин»

«Сия История Государства Российского сочинения Ник. Мих. Карамзина, драгоценный дар вдовы его Екатерины Андреевны с письмом ее учителю Алексею Алексеевичу Раменскому. Первые томы были любезно доставлены в Мологино великим пиитом Российским Александром Сергеевичем Пушкиным проездом из Санкт-Петербурга августа 22 дня 1833 года, и был сей день праздником семьи нашей. Остальные томы высылал издатель оных Смирдин.

 Учитель Берновской экономии Александр Раменский июня 9 дня 1837 года с. Мологино».

 Вот строки из письма Александра Александровича Пушкина - сына великого поэта, адресованного Раменским:

«…Наша семья передает Вам в дар памятную перочистку отца… Эта перочистка художественной работы ХVIII века подарена моему отцу его московским другом Павлом Воиновичем Нащокиным, моим крестным отцом… Приобретена она была П.В. Нащокиным у некоей Алябьевой, доводившейся двоюродной сестрой Николаю Ивановичу Новикову, и ранее принадлежала самому Новикову… Когда Вы будете осматривать эту перочистку, обратите, пожалуйста, внимание на обилие застывших в ней чернил. Это слились воедино чернила, которыми писал великий Новиков, с чернилами моего отца - в едином порыве просветительской и поэтической деятельности на благо нашего Отечества».

Раменские были адресатами писем многих знаменитых людей. И хотя оригиналы этих писем погибли в огне войны, содержание их дошло до нас. В этом семействе существовала традиция дублировать - переносить для сохранности самые значительные документы на свободные места страниц книг и журналов - форзацы, шмуцтитулы, обороты титульных листов, пробелы в тексте.

 В архиве Раменских хранилось и письмо самого Александра Сергеевича Пушкина. И хотя оно тоже не уцелело, но содержание его известно - текст был переписан на шмуцтитуле одного из томов журнала «Библиотека для чтения» за 1837 год. Правда, первый написавший о неизвестном пушкинском письме журналист и писатель А. С. Пьянов не опубликовал его, ограничился пересказом. «Не имея подлинника, мы не вправе пока публиковать этот текст как безусловно пушкинский, - так объяснил Алексей Степанович. - Во-первых, потому что невозможно (по крайней мере, сегодня) установить подлинность утерянного письма, во-вторых, потому, что даже если список делался с автографа, переписчик мог допустить неточность. А ведь речь идет о пушкинском письме. И здесь каждое слово имеет значение, требует подтверждения абсолютной достоверности».   

(А.С. Пьянов. «И был сей день великим праздником…» // Юность - 1979 - № 6 - С. 91).

 По словам Антонина Аркадьевича, в доме учителей Раменских, что в селе Мологино Тверской губернии, на протяжении полутора столетий собирались документы и книги, составивший богатейшие архив и библиотеку, в том числе 136 листов рукописей Пушкина, около 10 тысяч писем - Радищева, Новикова, Болотова, Карамзиных, Муравьевых, Жуковского, Лажечникова. Незадолго до начала Великой Отечественной войны эти реликвии были переданы в Ржевский краеведческий музей. По распоряжению народного комиссара просвещения РСФСР А.С. Бубнова Калининским облоно была создана комиссия во главе с директором Ржевского краеведческого музея для изучения семейного архива и библиотеки Раменских, в которую вошли преподаватели ржевских средних школ и педагогического техникума. Три года комиссия работала над описанием документов и книг из собрания Раменских. Наконец, 1 сентября 1938 года комиссия подписала подробнейшую опись. Отпечатанная на машинке через один интервал, она составила 73 страницы убористого текста и получила название «Акт о педагогической и общественной деятельности семьи учителей Раменских из села Мологино Калининской области»

 Тогда же Антонин Аркадьевич Раменский - наследник и продолжатель традиций  славной династии - передал архив и библиотеку в Ржевский краеведческий музей. Там же остались и экземпляры описи, один из которых был вручен Раменским. Он хранился у члена комиссии Н.Я. Смолькова, педагога, в прошлом революционера-подпольщика, бывшего в родстве с Раменскими. После смерти Смолькова экземпляр описи был у вдовы, которая отвезла его в Вологду к сестре. Незадолго до начала войны та переехала в Павловский Посад, где спрятала на чердаке и забыла о нем. Прошло почти тридцать лет, когда при ремонте дома документ был найден. Он сохранился, вложенный в тонкий картон и полуистлевший номер газеты «Известия» от 16 июля 1935 г. В 1986 году огромная публикация описи архива и библиотеки Раменских увидела свет в журнале «Новый мир».

                ***

 Мне не довелось познакомиться с Антонином Александровичем Раменским. Не довелось слушать его рассказы о предках, перелистывать ветхие страницы старинных книг, в том числе и «Всеобщий секретарь, или Новый и полный письмовник», напечатанный «в Санкт-Петербурге в типографии Ивана Глазунова. 1811 года». Эта книга, по его словам, передавалась по наследству из поколения в поколение, и каждый новый ее обладатель - очередной сельский учитель из рода Раменских - вносил сведения о себе в летопись династии.

 Заключительная запись была сделана Аркадием Николаевичем, работавшим в селе Мологине до 1961 года. О том, что его сын, последний из рода Раменских, жил совсем рядом со мной в том же Грохольском переулке - я в доме 15/1, он – в доме 10/5*, мне стало известно много лет спустя после его кончины от А. С. Пьянова, с которым работал в одной редакции.

 Поневоле приходят на память пушкинские слова: «Судьба нас не свела, о чем искренно жалею», - так писал великий поэт скромному литератору Александру Анфимовичу Орлову, имя которого мне позднее придется воскрешать из забвения, посвятив забытому сочинителю ряд работ. (см. Оправданный Пушкиным)

 Поскольку мне не пришлось познакомиться с Антонином Аркадьевичем Раменским, я обращаюсь к воспоминаниям человека, кому довелось с ним общаться - того же Алексея Степановича Пьянова: «Я сижу в небольшой, заполненной книгами комнате уютной квартиры в Грохольском переулке. Слышно, как мчатся машины по проспекту Мира, как шумит вечерняя Москва. Но это не мешает «путешествию» в минувшие века. На крепком дубовом столе (он, согласно семейному преданию, сделан руками Петра I и подарен им одному из Раменских**) старинные хроники в истертых кожаных переплетах, деревянная шкатулка работы Петра, выкованный им корабельный гвоздь… На стенах - портреты Алексия и Алексея Алексеевича Раменских, Радищева, Пушкина…»
______________________
 
*Адрес Раменского указан в ряде его писем, адресованных Т. Г.Цявловской и хранящихся в РГАЛИ. Возможно, что в то время, о котором я пищу, он еще не переехал в указанный дом и жил в Орлово-Давыдовском переулке. Этот переулок хорошо известен мне с детских лет. А в последние годы перед уходом на пенсию я почти ежедневно проходил этот переулок из конца в конец, направляясь в редакцию журнала, где тогда работал.

** «Сей стол, сработанный лично императором Петром Великим, дан учителю, лоцману и строителю Герасиму Раменскому в Цареве лета 1717г.» (надпись на бронзовой табличке, прикрепленной к столешнице).

 
 В 1974 году Раменский подарил Гос. музею Пушкина обширный набор вещей, будто бы принадлежавших поэту - детскую распашонку, полотенце, будто бы вышитое Ариной Родионовной, детскую чашечку, гусиное перо, перочистку, дорожный подсвечник, бумажник, серебряную чайную ложечку, японский рисунок, игральные кости, статуэтку  Будды. Экспертиза переданных в дар музею Пушкина предметов, проводившаяся специалистами Государственного исторического музея, Третьяковской галереи, Государственного литературного музея, определила, что фарфоровая чашечка, перочистка, японский рисунок, фигурка Будды не могли принадлежать Пушкину, поскольку относятся к концу ХIХ - началу ХХ века. Остальные предметы эксперты датировали концом ХVIII - началом ХIХ века; следовательно, они могли быть пушкинскими.. Протокол заседания Фондовой комиссии Гос. музея А.С. Пушкина от 17 апреля 1975 года гласил: «Полагать подлинными мемориальными вещами и в этом качестве экспонировать детскую распашонку, перо гусиное, полотенце, подсвечник,  игральные фишки, медную гривну, книгу (роман А.П. Степанова «Постоялый двор», обложку неизвестной книги с записью стих. Пушкина «В Сибирь»,… Вещи более поздние, не имеющие мемориальной ценности, хранить как возможные свидетельства о тех мемориях, которые были прежде в коллекции, но со временем утрачены». 
 
 Двадцать пять лет писали газеты и журналы об Антонине Аркадьевиче Раменском. Последней была совпавшая по времени с его кончиной огромная публикация описи архива и библиотеки в журнале «Новый мир» «Обратить в пользу для потомков»,.  Предуведомление «От редакции» начиналось словами: «Авторитетная комиссия дала заключение: перед нами подлинный документ».

 Публикация «Нового мира» содержала письмо Пушкина, предсмертное письмо-завещание Радищева, письма Николая Новикова, Андрея Болотова, Матвея Муравьева-Апостола, Софьи Перовской. Однако вскоре выяснилось, что факты, содержавшиеся в опубликованных письмах, не соответствуют действительности, и сами письма представляют собой искусную мистификацию. Однако прошло полгода, и в «Литературной газете» была опубликованы отзывы литературоведов и историков, доказывающих, что содержавшиеся в описи и опубликованные в «Новом мире» письма А.С. Пушкина, А.Н.Радищева, А.Т Болотова, А.И. Герцена, О.С. Чернышевской представляют собой мистификацию, поскольку в них приводятся факты, которых не было в действительности.  Еще через несколько лет появилась статья, посвященная надписям на книге «Айвенго», которые в свое время как пушкинские высоко оценили Т.Г. Цявловская, С.М. Бонди, Н.В. Измайлов, названная «История одной мистификации»

 Произошло невероятное - скромный пенсионер, прикованный к постели инвалид Антонин Аркадьевич Раменский оказался мистификатором, сумевшим ввести в заблуждение знаменитых ученых – Т.Г. Цявловскую, С.М. Бонди, Н.В. Измайлова, Н.Я. Эйдельмана, Ф.В. Кузнецова.

 Что же заставило умного, талантливого, эрудированного человека стать мистификатором? Об этом размышлял видный историк член-корреспондент РАН В. П. Козлов в книге «Оправданная, но торжествующая Клио», назвав одну из глав «Бесценное собрание рукописей и книг в последнем «акте» драматической судьбы Раменских»: «Антонин Аркадьевич Раменский не желал, чтобы его мир был замкнут стенами квартиры. Тяжкий недуг, приковавший его к постели, не позволял ему заняться поисками сведений о своих предках в архивах и книгохранилищах. И тогда он начал создавать легенду, чтобы запечатлеть память о своем роде в истории Отечества».

 Постараюсь продолжить эту мысль. Вероятно, Антонин Аркадьевич часто задумывался над тем, о чем писали две центральные газеты менее чем за год до его кончины.
«Имя Раменских растворилось во множестве имен. Выходили замуж дочери, племянницы, меняли фамилии, и в каждом из этих ответвлений семейного дерева Раменских - несколько поколений учителей.. Но да помнят они все Раменских!»

«Антонин Аркадьевич - единственный и бездетный сын. Неужто оскудело это мощное зеленое древо жизни?» И все сильнее крепло желание оставить память о династии учителей Раменских.

 В который уже раз задумываюсь над тем: что было бы, если тогда, в далеком 1962 году, мне, шестнадцатилетнему мальчику, довелось познакомиться с Антонином Аркадьевичем? Кто знает, возможно, это знакомство изменило бы мою судьбу. Прежде всего, первые мои публикации (о которых я так мечтал!) появились бы уже в то время. Но главное в ином. Быть может, я, познакомившийся благодаря Антонину Аркадьевичу со знаменитыми пушкинистами, отважился бы два года спустя поступать на филологический факультет МГУ, а не областного пединститута. А потом, после окончания университета, я не обивал бы пороги кафедр различных вузов в надежде как-нибудь прикрепиться к аспирантуре, а действительно мог стать аспирантом, (причем темой диссертации, вероятно, были бы «открытия» Раменского). И все эти годы я общался бы с Антонином Аркадьевичем и писал о нем, тем самым способствуя расширению созданной им легенды. И хотя, вероятно, я смог бы стать кандидатом наук и раньше вступил бы в Союз писателей, скажу откровенно: не жалею о том, что не произошло. Тем тягостнее было бы пережить разочарование, когда раскрылось, что человек, много лет бывший моим кумиром - мистификатор.

 Написание поддельных автографов орешковыми чернилами, употребляемыми в 30-е годы ХIХ века, согласно орфографии того времени, сделанных затем трудночитаемыми, требовало тщательного труда и старательности. Еще больших усилий следовало затратить на создание не менее искусной подделки, но в другом плане - «Акта о педагогической и общественной деятельности семьи учителей Раменских», составленного, как пишет В.П. Козлов, в «обычной делопроизводительной манере с перечнем членов комиссии, обследовавших архив и библиотеку, - людей, хорошо известных в Тверском крае», «вполне квалифицированно, по профессионально-библиотечным правилам».

 Автор книги «Обманутая, но торжествующая Клио» не сомневается, «кто был душой, двигателем и исполнителем мифа о Раменских, оформившегося в серию мистификаций... Антонин Аркадьевич проявил в высшей степени изощренную изобретательность и фантазию, знания и трудолюбие, энергию и смелость для документального оформления красивой и сложной исторической легенды». Соглашаясь с В. П. Козловым, следует заметить, что один Раменский претворить эту легенду в жизнь не мог. Для ее осуществления, в том числе создания «Акта», был необходим надежный и деятельный помощник.   

 Думается, таким многолетним помощником мистификатора был человек, едва ли не первый начавший в печати обнародование легенды о династии Раменских - большой статьей на целую полосу в «Красной звезде», год спустя продолживший его целой книгой, а через 34 года достойно завершивший огромной сенсационной публикацией в двух номерах «Нового мира» - опытнейший журналист полковник М. С. Маковеев

 Завершая рассказ о несостоявшемся знакомстве с Раменским, хочу заметить: быть может, я и сам, не дожидаясь разоблачения мистификаций в «Литературной газете», сумел осознать, что человек, много лет бывший моим кумиром, - обманщик. К огромному счастью для меня, это не случилось. Однако не стоит гадать о том, что не произошло. История, как известно, даже в самых малых проявлениях не знает сослагательного наклонения.