Графиня

Человек, только что заселившийся в больничную палату, относительно робок и столь же любезен. Он старается показать дружелюбие и воспитанность. Он не знает, что за особы уже продавливают своим весом соседние койки, и потому бесконечно улыбается им как старожилам и вдобавок кивает головой, как китайский болванчик.
Словом, я заселилась.
- Гутен таг, майн наме ист Юлия, - поздоровалась я со своей соседкой, безучастно лежащей на койке и  вперившей взгляд в телевизор. Не то чтобы она меня не заметила - не обратила внимания.
Фигу тебе, подумала я, русские не сдаются, в особенно в минуты демонстрации своей любезности.
Поэтому я энергично помахала здоровой рукой и пару раз легонько подпрыгнула.
- Гутен таг!
Она наконец повернулась в мою сторону, затем подумав вынула наушники и отстраненно произнесла:
- Что вы сказали? Я не слышала, у меня наушники. Я смотрю телевизор.
Ого, да она, похоже, фифа со стажем!
- Меня зовут Юлия, я буду вашей соседкой.
- Я Илзе. Я буду смотреть телевизор.
И всё. Что называется, приём окончен.
Да и смотри на здоровье, подумала я про себя, мне же проще. Старые люди, как правило, разговорчивы, а мне сейчас недосуг.
Если честно, мне было не то чтобы недосуг, а просто игла в вене не добавляет настроения. К тому же укус, которым одарит меня наш кот Афанасий, гноился, и мне страшно хотелось заняться нарывом самой, но это мне врачи ещё в приемном отделении сразу запретили.
Запретили мне, медсестре гражданской обороны в запасе! Впрочем, врачи были не в курсе моего славного прошлого, а я не стала хвастать. Не надо современным миролюбивым немцам знать, что перед ними бывшая советская военнослужащая. К тому же, скорее всего, меня уже давно списали в запас - по возрасту.
Как бы то ни было, больная рука не способствовала дружелюбному общению. Поэтому я разложила по шкафчикам вещи, легла на койку и присоединилась к просмотру.
Было три часа дня, и по телевизору шел совершенно тупой, как оказалось, немецкий телесериал ни о чем, вернее, о трудной любви пары предпенсионного возраста. Предпенсионеры находились в состоянии хронического взаимного непонимания (совсем позабыв о том, что жизнь коротка, и гораздо полезнее использовать время для любовных утех, а не для разборок, пока здоровье позволяет) и  всё обсуждали и обсуждали свои проблемы со теми, кто появлялся в кадре. Немцы, как оказалось, умеют растягивать серии не хуже, чем мексиканцы.
Звук у телевизора был выключен, но из мощных наушников старухи доносились реплики всех действующих лиц, чего мне вполне хватало.
Серия закончилась, и старуха переключила канал, ловко щелкнув пультом. В кадре возникли люди в полицейской форме на фоне гамбургского порта.
"А, этот я знаю, - подумала я, - его Сашка дома ещё долго после больницы смотрел, прямо пристрастился: говорил, живенький такой сериал, жизненный." И я включилась в процесс.
Сюжет, надо сказать, было достаточно захватывающим: после осмотра части порта полицейские сразу направились в морг и там довольно долго изучали труп, чтобы подтвердить какую-то возникшую догадку.
А труп лежал перед нами, телезрителями, вполне жизненно, но главное, без каких-либо претензий к окружающим, и смотреть на него после тянущих волынку пожилых влюбленных было одно удовольствие.
Через полчаса и эта серия закончилась.
Я уже выдохнула с облегчением, потому что, казалось бы, ну сколько можно, но не тут-то было: старуха нащупала пульт и щелкнула им снова. На экране появился подросток с трагическим лицом. Он сидел в инвалидном кресле.
"О, Господи!.. - подумала я с тоской. - Как это его угораздило? Небось, маму не слушал, вот и ..."
Оказалось, что это папа, он же маме бывший муж, против ее желания взял их сына покататься на своем спортивном самолете, и вот долетался до крушения: и сам в могиле, и ребенок покалеченный молча сидит и смотрит на папин портрет - уже второй год, между прочим. Весь сюжет, как я догадалась, был подчинен одной теме: сможет мальчик ходить или нет. И вроде бы нет, но где-то там на заднем плане затесался относительно молодой хирург с твердым взгоядом, и понятно, что оно неспроста. К тому же эта мама как-то слишком нервно на него реагировала, а это значит, быть всему: и роману, и победе, и, если повезет, свадьбе.
Но, конечно, до свадьбы еще смотреть и смотреть.
...Серия закончилась, и тут моя соседка зашевелилась. "Наконец-то насытилась эфиром, - подумала я, - и то, дело уже к ужину." Но я вновь ошиблась: старуха  быстро  переключила телек на другую программу и нажала кнопку вызова. Почти сразу в палату вошла медсестра.
- Я бы хотела прогуляться, - скрипучим голосом проговорила старуха.
- Я вам не советую, - ответила медсестра, - погода очень ветреная, к тому же собирается дождь.
- Ах, я прошу вас! - с несколько деланной мольбой возразила старуха. - Мне надо покурить и подышать свежим воздухом.
Сестра молча помогла ей встать и одеться, и моя соседка медленно направилась к выходу. - Не выключайте телевизор,- обронила она внезапно, и я даже не сразу поняла, что это относилось ко мне. Я была в таком восхищении от ее наглости, что действительно не выключила телевизор, а насколько возможно откинула оба окна и распахнула дверь, чтобы в комнате началась хотя бы минимальная циркуляция воздуха . И еще подумала, а правильно ли нас воспитывали в детстве, втолковывая, что старость надо уважать? У меня, если честно, от такого уважения голова стала чугунной. Я оставила дверь открытой, а сама пошла гулять по коридору, держась за капельницу, чтобы немного отдохнуть от телевизора.
Старуха вернулась минут через двадцать. Я сделала еще один круг, а когда вошла в комнату, там продолжали бушевать очередные телестрасти. Через какое-то время принесли ужин. Старуха вяло жевала, не отводя взгляд от экрана, где при всем разнообразии ситуаций ничего, в сущности, не менялось: жизнь героев состояла из любви, ненависти, поисков и результата - и всё. Стоило ли тратить на эту круговерть время? Но моя соседка явно полагала, что стоит, и телевизор  работал дальше. Наши подносы с остатками ужина уже давно унесли. Наконец, я не выдержала.
- Извините меня, пожалуйста, - обратилась я к соседке, - но уже вечер, и мне хочется спать, а телевизор не дает такой возможности. Не могли бы вы его выключить после окончания вот этой серии?
- Но мне совершенно не хочется спать, - ответила старуха, глядя на меня как на вошь, - мне надо чем-то заняться.
- А мне хочется. У меня был тяжелый день. К тому же излучение, идущее от включенного телевизора, отрицательно  влияет на ваше здоровье.
И тут старуха уставилась на меня с величайшим изумлением.
- Излучение?.. Никогда не слышала об этом! - и снова воткнула наушники.
Она была, конечно, феерична, эта мымра, и я бы любовалась ею бесконечно, но рука ныла, и, если честно, очень хотелось принять обезболивающее и отрубиться. Ну да ладно! Не будем выяснять отношения,  станем действовать согласно местным нормам, а именно: привлечем третью сторону. Я поднялась и пошла к стойке регистрации.
- Уважаемые, - взмолилась я, - у меня от ее телевизора голова начала болеть, честное слово! С трех часов я здесь, а сейчас уже десять. Не могли бы вы объяснить этой безжалостной фрау, что соседи имеют право на отдых?
- Хорошо, придем, - пообещали мне с улыбкой. - Вы до которого времени можете еще потерпеть?
- Максимум полчаса, - сказала я твердо, - но исключительно из уважения к демократическим основам европейского сообщества!
Медсестры посмеялись, но, действительно, одна из них заглянула в палату в положенное время и обратилась к старухе:
- Графиня фон (имярек), я прошу вас выключить телевизор, ночной покой нужен всем.
- Но я не могу спать!
- Но ваша соседка тоже нуждается в отдыхе.
Старушенция обиженно выпятила губу, немного помолчала и произнесла плачущим голосом:
- Но я могу хотя бы читать?..
- Конечно, - улыбнулась медсестра, - для этого у вас есть ночной свет.

Старуха засопела, выключила телевизор и бросила пульт в ящик. Затем достала какую-то книжулю и повернулась ко мне спиной.
А я лежала и улыбаясь думала: вы подумайте только, она у нас графиня, туды ее в графскую качель! Однако нынче не восемнадцатый век, и раз вы, ваше сиятельство, согласно условиям вашей медстраховки лежите в одной палате с плебсом, то получайте то, что получаете. И баста! С этой приятной мыслью я уже почти заснула, как вдруг услышала, что моя соседка набирает номер на мобильнике. Время ползло к полночи,  и в ночной тишине кнопки издавали противный, непривычно громкий звук. Наконец, на том конце ответили.
- Геза, - жалостливо произнесла старуха скрипучим голосом, - Я хочу домой... Ну пожалуйста,  забери меня... Нет, нет, нога уже почти совсем зажила. Пожалуйста, позвони завтра утром врачам!.. Ну пожалуйста! Геза, я обещаю, что больше не буду дурить... И не буду требовать, чтобы ты мне отдельно готовила... Я очень хочу домой! Ладно?.. Спасибо, Геза, спокойной ночи! - и старуха выключила мобильный.
"Бедная Геза, - подумала я, окончательно проваливаясь в сон, - угораздило же ее податься в услужение к графьям! Хотя, если посмотреть с другой стороны, вполне возможно, она держит свою хозяйку в ежовых рукавицах: это ж надо, чтобы графиня так унижалась, обещая прислуге не дурить..."

Проснулась я на рассвете с ощущением какой-то невероятной радрсти. Графиня мирно спала, а я, соскучившись по городскому пейзажу, наблюдала, как поднимающееся майское солнце красит розовым остроконечные крыши старинных домов, и чувствовала себя абсолютно счастливой.

После завтрака старуха включила телевизор, несколько язвительно испросив на то моего дозволения. Я была сама любезность и уверила ее самым наипочтеннейшим образом, что моего возражения на это нет. На этом наше общение и  закончилось.
А потом пришли врачи. Главный из них, осматривая графскую ногу, сказал довольно озабоченно:
- Я бы все-таки оставил вас сегодня в больнице. Нам звонила ваша дочь с просьбой забрать вас, но я бы на вашем месте, честно говоря, не торопился с выпиской. Sicher ist sicher.
- О, доктор, не волнуйтесь! - бодро ответила старуха. - Моя дочь по профессии сиделка
( Pflegerin), так что за мной будет надлежащий уход.
Я едва сдержалась, чтобы не фыркнуть: надо же, у графини дочь сиделка. Наверняка она в знак протеста выбрала такую профессию, бедная девочка!
Врачи закончили осмотр.
- Ну, теперь моя очередь раздеваться? - бодро спросила я и принялась расстегивать рукав.
- Нет-нет, - как-то слишком поспешно возразил врач, - вы не относитесь к нашему отделению! Вы здесь потому, что там на вас койки не хватило. Поэтому к вам придет ваш врач.
Повисла пауза. На меня довольно строго смотрели четыре мужика в белых халатах, отсекая всякую возможность оголить чужую для их отделения руку. Мне стало весело и захотелось поприкалываться. Собственно, а почему я не могу быть собой, вдруг подумалось мне.
- Что вы хотите сказать, доктор, - спросила я вполне невинно, - что вот сейчас передо мной так много молодых привлекательных мужчин, а мне и раздеться не для кого?.. Ведь завтра такого шанса у меня уже может не быть!
Врачи дружно расхохотались.  Знаете, я заметила, что немцы принимают мой русский юмор именно в больнице. В обычной жизни я им кажусь слишком темпераментной, очевидно: как бы я ни шутила, их первая реакция - ступор. А вот в немецкой больнице среди людей, радующихся любой возможности разбавить унылую рутину шуткой, я себя чувствую как на родине, ей-богу!
- Я вас уверяю, что к вам придет молодой и красивый врач, еще лучше нас, - весело ответил главный, - просто позже.
- Ну, если вы обещаете...
- Обещаю! А сейчас у меня к вам просьба. Вы случайно не говорите немного по-русски? У нас здесь есть пациентка из Казахстана, которая совсем не владеет немецким, и мы у нее подпись получить не можем.
- Русским? Немного владею, - с деланной скромностью кивнула я, - и, конечно, с радостью вам помогу, ведите меня к ней!
И такой вот гурьбой - медицинские мужи, я и капельница - мы бодро зашагали по коридору.

Когда я вернулась в палату, графиня уже собралась в дорогу и даже выключила телевизор.
Она вновь окинула меня взглядом, но уже не как вошь, а чуть любезнее. Видимо, мои переводческие способности смягчили ее аристократическое сердце. Шутка ли - человек языки знает. Мне вдруг стало ее жаль.
- Извините меня, - сказала я серьезно, - вы, конечно, вправе ехать домой, но, честное слово, я бы присоединилась к мнению врачей и посоветовала вам остаться, у вас такая серьезная рана. Лучше, если за вами еще немного понаблюдают в больнице. Не дай бог что!
- О, - улыбнулась графиня не без гордости, - это вы мою ногу вчера не видели. Я очень быстро восстанавливаюсь! К тому же дома за мной будет профессиональный уход. Ну, - поднялась она с постели и накинула легкую курточку с меховой опушкой, - мне пора. Как у нас принято говорить, живите счастливо.
- Спасибо. И вы.
На том мы и расстались.

Оставшись одна, я наконец откинула оба окна, плюхнулась на свою койку и просто наслаждалась: тишиной, одиночеством, жизнью. Я сидела и с благодарностью думала про своего кота, прокусившего мою руку и попавшего клыком в лимфоузел.  Как он догадался, что мне нужно было вырваться из замкнутого карантинного пространства и немного встряхнуться, окунувшись в социальную жизнь? Уму не постижимо! А что я в больнице очутилась - ну так, товарищи, коты действуют по законам природы, даже когда колдуют, и иначе не умеют.
Но тут мои философские размышления были прерваны вошедшей медсестрой:
- Вам сейчас придется переехать в другую палату, - любезно сказала она, - Вам помочь собрать вещи?
- Спасибо, я справлюсь. А позвольте узнать, с чего это вы выгоняете меня с насиженного места? Я тут уже прижилась.
- Рада слышать, но теперь это будет мужская палата, а в женской как раз освободилось место.
- Мужская палата! И вы так жестоко заставляете меня ее покинуть!
Сестра засмеялась и сказала:
- Ну, если вам действительно доставит удовольствие находиться в одной комнате с двумя старыми больными мужчинами, которые днем будут охать и жаловаться, а по ночам  храпеть...
- Ой, нет, вы меня убедили! - воскликнула я. - Я немедленно собираю вещи.
И я, покрепче ухватившись за свою капельницу, начала паковать сумку.
И вы знаете, что я вам скажу? С новой соседкой мне несказанно повезло: это была очаровательная и очень простая немецкая бабулька на девятом десятке лет, которая совсем не нуждалась в телевизоре. Она была одинокой и потому все время разговаривала: с медперсоналом, с пациентами в коридоре, со мной в палате, а когда все темы для беседы были исчерпаны, она просто рассуждала вслух. Но это меня нисколько не раздражало: старушка знала такое количество пословиц, поговорок, крылатых выражений и просто цитат, что я, можно сказать, прослушала полноценный курс разговорного немецкого языка во всей его красе. Разве от молодых немцев сейчас такую речь услышишь!
Мы три дня прожили с ней душа в душу и расстались добрыми приятельницами, так что я даже оставила номер своего телефона и просила звонить, если ей срочно придется куда-нибудь поехать, а на такси будет накладно - мало ли, вдруг. Хотя, сдается мне, одиночество этой старушки относительно: даже при том, что родня ее живет далеко, здесь, в городе, у нее есть ученицы, которые стали ей очень близкими людьми, и они постоянно звонят и заботятся о том, чтобы ей не было одиноко. Одним словом, берегут свою старую учительницу как зеницу ока. Но ведь и она всегда вкладывала в этих девочек душу. Вот что значит, когда долг платежом красен, и что посеешь, то и пожнешь - не просто слова!   Да и приходящая к ней медсестра - очаровательная женщина, вы не поверите, как та к ней относится. Словом, не имей сто рублей, а имей сто друзей, а еще кто блага ждёт - пусть сам будет благ.
Это, кстати, Гёте сказал. И мы с бабулькой абсолютно с ним согласны.