Первый после Бога? Наташа

       С Наташей, молодой женщиной, матерью двоих маленьких ребятишек, произошла беда. Самая настоящая большая беда. Она получила химический ожог глаз концентрированной уксусной кислотой. Как и почему это произошло – история совсем другая, не об этом речь. Речь пойдет о том, что было дальше.

    Звонок на мобильный из регистратуры застал меня врасплох. Обычно кто-то из регистраторов, если возникала необходимость принять кого-то без очереди, определиться с вызовом на дом или что другое, поднимался в кабинет и здесь мы легко решали все вопросы. А тут звонок… Скорее всего что-то неординарное.
    - Сергей Иванович, вы женщину с ожогом лица примете, - голос регистратора Татьяны был взволнованным.
    Цели звонка я не понял.
    - А почему я не должен ее принять? Ожоги – это мое, веди…
    - Да нет, у нее больше ожог глаз, вчера вечером в лицо кислотой плеснули… А окулист-то в отпуске, - секунду помолчала и, словно убеждая меня, продолжила. – Она в Инском ночью была, наша скорая ее возила, помощь ей оказали. Ей больше больничный нужен, она работает.
    Интересное кино… Хотя, если с глазами определились и не оставили в отделении, значит ничего страшного нет? Именно в больнице в поселке Инском и находилось глазное отделение.
    - Лицо заинтересовано? – пытался уточнить я. - Ну, кожа вокруг глаз обожжена?
Надо было подвести базу под выдаваемый больничный, не к терапевту же ее отправлять.
    - Есть немного… Отек, краснота….
    - Без вопросов. Веди без очереди.

    Через минуту в кабинет вслед за регистратором вошла молодая женщина в больших темных очках, прикрывая верхнюю половину лица рукой. Присела… Молчит… Заметно, что переживает. Как можно мягче говорю:
    - Я немного в курсе Ваших проблем. Давайте посмотрим Ваши ожоги, чтобы определиться, чем Вам помочь.
    Женщина чуть заметно вздрогнула, убрала руку и осторожно сняла очки. Да-а… А проблема-то есть. Приятного, похоже, мало.

    На коже в области глаз, больше слева, на переносице и на лбу приличный отек, гиперемия с четкими границами. Пузырей, вроде, нет. Отек век правого глаза есть, но глаз приоткрыт, а вот слева массивный отек полностью закрыл глазную щель и открыть ее просто невозможно. При попытках развести напряженные отечные веки женщина отстраняется, морщится. В конъюнктивальном мешке какая-то гадость – не то гной, не то слизь, потом до меня дошло, что это мазь.
    - Болит сильно?
    - Жжет, - немного помолчала и чуть тише добавила, - сильно.
    - Вы видите?
    - Правым глазом мутно, а левым почти ничего. Но сказали, что пройдет, будет лучше. – Из маленькой сумочки достала какие-то бумаги, протянула мне. - Вот, лекарства выписали. Мы уже все купили, применяем. И капли капаем, и мазь за веко закладываем… И таблетки пьем.

    Волнуется. Почему это она о себе во множественном числе? И почему ее сразу в отделении не оставили? Хорошо, если дома есть кто-то, кто может и капли закапать и мазь положить. А если одна? И ничего почти не видит? Не нравиться мне это.
Поговорили еще немного. Я дал рекомендации по лечению ожога кожи лица, купированию боли, выписал больничный лист. Женщина, похоже, успокоилась, а я продолжил:
    - Вы знаете, я считаю, что Вам обязательно надо показаться областным специалистам. Прямо сегодня. В крайнем случае - завтра. При областной глазной больнице есть круглосуточный травмпункт именно для больных с травмами глаз. Вам надо прямо туда. Не надо даже в регистратуру поликлиники заходить. У Вас острая травма, Вас обязаны принять без всякой записи.
    На лице растерянность. Пока она осмысливала мои слова, я уже писал направление:
    - Вот направление в Кемерово, в глазную больницу. Адрес знаете? Вот видите этот значок - «Cito!»? Это значит – немедленно. С ним Вас обязаны принять в любом случае, и без очереди.
    Она явно растерялась:
    - Но мне же помощь оказали в Инском… Лечение назначили… Да я и не доеду одна, не вижу ничего. Максиму надо с работы отпрашиваться, - немного пространно рассуждала она. - То ли отпустят его?
    - Надо, Наташа, надо, - уже твердо настаивал я. - Кто в Инском Вас смотрел не известно. Я слышал, что там в глазном не всегда дежурный врач есть, чаще из дома вызывают в случае необходимости. Может это фельдшер или медсестра Вас смотрели? У нас тоже так – специалисты дежурят на дому, а в больнице один дежурный врач на все отделения. Писулькой отделались на обратной стороне сигнального листа скорой. Обычно так не делают, - я продемонстрировал Наталье скромную запись на листе скорой помощи. - Да и уровень областных специалистов точно выше, оборудование посовременнее и помощнее, чем здесь.  И я бы посоветовал Вам просто настоять на госпитализации. У нас окулист только через неделю выйдет из отпуска, а я контролировать процесс в глазах не могу. Куда повернет – пока не ясно. Ожог кожи лица – это мелочи, с этим проблем не будет. Так и в Кемерово скажете, что смотреть за Вами здесь некому.
    Наташа думала недолго и пообещала, что завтра непременно поедет в областную больницу. На прощанье я добавил:
    - Ваш больничный до понедельника. Но если Вас там не оставят ждать понедельника не надо, приедете и сразу придете ко мне. Если не придете – буду считать, что Вас оставили в отделении. А с больничным позднее разберемся.
    Наталья кивнула головой, осторожно надела очки и так же осторожно вышла из кабинета.

    Как лечат ожоги глаз я понятия не имел, но искренне считал, что примерно как и у нас – чем тяжелее ожог, тем быстрее надо больного госпитализировать и интенсивно лечить, тогда будет надежда на хороший исход. А то, что ожог тяжелый у меня сомнений не было – ведь не видит почти ничего.

    Честно говоря, я почти был уверен, что эту больную оставят в стационаре, но через день Наташа появилась в кабинете и чуть более веселым голосом, чем позавчера, заявила:
    - Меня не оставили. Сказали, что в Инском все сделали правильно. Посмотрели на двух аппаратах и еще два лекарства добавили. Я их уже купила. Принимаю. Правым глазом лучше стала видеть, - уже чуть не радостно добавила она.

    В понедельник из отпуска вышел наш окулист, Светлана Владимировна, и я с чистой совестью передал больную ей.
    Через неделю я случайно встретил окулиста в коридоре поликлиники и поинтересовался здоровьем своей «крестницы». А что? Ведь именно я начал заниматься больной, хотя и не совсем по профилю, так что, точно – «крестница». Да и, кроме того, что-то все же не устраивало меня в этой ситуации, была какая-то  неопределенность, неуверенность в правильности тактики. Я сам считал себя перестраховщиком. А как по-другому в небольшом поселке, когда решения, от которых зависит не только здоровье, а, зачастую, и жизнь больных, принимаешь ты один, так как просто нет возможности посоветоваться еще с кем-то?  Вот и приходиться быть осторожным. Мне всегда было гораздо проще положить не понятного больного на день – два в отделение, чтобы разобраться, оценить динамику, а потом уж принимать решение по дальнейшей тактике. А здесь-то я был бессилен. И вот все же что-то свербило…
    Светлана Владимировна слегка улыбнулась, но  ответила как-то неопределенно:
    - Лечим…, - потом посерьезнела и уже другим тоном добавила. - С правым глазом вроде ничего – лучше становиться, а вот с левым пока непонятно, не вижу динамики, ни плохой, ни хорошей. Если так будет, опять в Кемерово отправлю. Пусть думают. У них головы большие…

    Дальнейшую судьбу Наташи я узнал от нашей акушерки Лидии Ивановны, работающей на приеме с гинекологом. Она оказалась родной теткой пострадавшей женщины, принимала живое участие в жизни своей племянницы, ну, и попутно держала меня в курсе всех нелегких перипетий ее дальнейшей судьбы.

    Через неделю Светлана Владимировна действительно направила Наталью на повторную консультацию к областным специалистам, так как лучше пострадавшей не становилось. Отек век левого глаза, правда, спал и глаз открывался вполне нормально, без следа исчезла гиперемия кожи лица, не осталось даже пигментного пятна, что обычно бывает после поверхностных ожогов кожи, но вот видеть им она практически не могла. Как объяснила Светлана Владимировна, стало формироваться бельмо,  и с этим что-то надо было делать. Консультация была уже плановой, поэтому на прием пришлось записываться, и состоялась она еще через неделю.

    Окулист областной поликлиники, уже другой, вновь посмотрел Наташу на разных аппаратах, что-то объяснил о длительности  процесса и вновь дал рекомендации продолжать лечение по месту жительства. Лечение на этот раз предполагало не только мази и капли в глаз, таблетки и уколы, а и инфузию реополиглюкина, который, по мнению врача, должен улучшить реологию крови и способствовать улучшению здоровья. Робкие попытки больной, пытавшейся рассказать врачу, что она живет в поселке, где из специалистов по профилю есть только окулист в поликлинике, который капать лекарства внутривенно в своем кабинете никак не может, были встречены весьма негативно. «Ну, прокапаете в дневном стационаре. Уж это-то у вас есть!?» - таков был ее вердикт.  Дневной стационар в нашей поликлинике действительно был, и пришлось Наталье ехать домой продолжать лечиться.

    Дневной стационар на десять коек был чисто терапевтическим, и, естественно, в лечении офтальмологической больной было отказано, даже, несмотря на то, что за нее ходатайствовала близкая родственница, работавшая в больнице. Страховая компания, как убеждали Лидию Ивановну, проверяет истории дневного стационара чуть ли не под лупой и чуть что не так, штрафует немилосердно за нарушения кодирования, а это приводит к уменьшению стимулирующего фонда, ну и зарплаты, соответственно. А кому же охота деньги терять!? Кроме того, в терапевтическом дневном стационаре просто-напросто не капают реополиглюкин. Вот не капают, и все тут. Его нет. «А если Вы купите, все равно капать не будем. Не положено! За это тоже могут наказать. Лечить лекарствами, приобретенными самими больными, нельзя».
    Все. Приехали.

    Пришлось Наталье покупать и злосчастный реоплолиглюкин, и системы для переливания в аптеке – там-то все было свободно, а сострадательной тете капать его просто дома, в спальне, где, конечно, не кварцевали и не обрабатывали антисептиками, разве что проветривали. Бутылку с лекарством тетя Лида приматывала скотчем к ручке швабры, которую, в свою очередь, приматывала к спинке и ножке стула. Конструкция незамысловатая, но вполне надежная. Попросить штатив для капельницы в том же дневном стационаре она просто не рискнула, мало ли что еще «страховая компания» придумает. Может быть «страховая компания»  от слова «страх» происходит? Все, слава Богу, обошлось без септических осложнений.

    После проведенного рекомендованного лечения Наташа в очередной раз поехала на консультацию. Как ни старалась записаться пораньше – не удалось. Максим, ее муж, в очередной раз договорился с приятелем, владельцем неприхотливых «Жигулей», свозить супругу в Кемерово. Своей машины у ребят не было, а добираться на автобусе, особенно обратно, было очень неудобно. В лучшем случае автобус шел до трассы, что в тринадцати километрах от поселка, где их кто-то должен поздним вечером встречать, в худшем на перекладных – до Белово, а там как придется. Последний автобус до поселка из Белово уходил что-то около семи вечера, а будешь ли ты там к этому времени – большой вопрос. Приятель, которому надо было на работу в ночную смену, конечно, согласился, но все же попросил с консультацией не затягивать – он должен был хотя бы немного отдохнуть перед работой.

    Консультация закончилась совсем не так, как планировала Наташа. Врача, смотревшего ее в этот раз, она не знала. Немолодая женщина, по лицу которой, спрятанному под маской, ничего нельзя было понять, внимательно прочитала все предыдущие записи в амбулаторной карте, посмотрела пораженный глаз, сделала какие-то снимки на одном из аппаратов, по-видимому, сравнила их с предыдущими и безаппеляционно заявила:
    - Вам надо обязательно полечиться у нас. И затягивать это смысла я не вижу, может плохо кончится. Давайте я напишу Вам направление, и Вы ложитесь прямо сегодня, хорошо? Отсюда сразу в приемный покой, направо по коридору.
    В первое мгновенье Наташа опешила – этого она никак не ожидала, о чем и пыталась сказать доктору.
    - Я особо не готова, не думала, что меня положат. Ни халата, ни тапочек…, ни щетки зубной…, - но врач быстренько прервала ее.
    - Вы ложитесь - это главное, а вещи ведь можно и потом привезти. В крайнем случае, купите самое необходимое прямо сейчас. Магазины все рядом.
    В следующее мгновенье сердце радостно забилось от доброго предчувствия, что, наконец-то все будет хорошо, и она сможет видеть как раньше, а на глаза чуть не навернулись слезы. Сдержавшись, она скромно, но от всей души поблагодарила доктора, взяла направление и, окрыленная, выскочила в коридор.
    Максим, увидев ее радостную улыбку, которой не встречал уже много дней, тоже повеселел и тоже заулыбался. Теперь все будет хорошо…

    Перед приемным покоем, вход в который открывался прямо в коридор поликлиники недалеко от регистратуры, кто на стульях, а кто и прислонившись спиной к стеночке, расположилось десятка полтора людей, ожидающих госпитализации. Практически все они были с сумками и пакетами набитыми вещами, по которым было понятно, что они знали о своей госпитализации задолго до сегодняшнего дня и  готовились заранее. Наташе выбирать не приходилось.
    Посчитав, что ее очередь подойдет не ранее чем через час, они с Максимом поспешили в магазин, купить на первое время хоть самое нужное в больнице. Хорошо, что приятель Максима неплохо знал Кемерово и отвез их в какой-то торговый центр, где можно было купить все, что угодно. Халат и тапочки, мыло, зубную щетку и пасту, полотенце, ложку и красивый бокал в синий цветочек, кое-что из продуктов – набрался неплохой пакет, да и вес у него был не маленький. А время перевалило уже далеко за полдень.
    Очередь перед приемным покоем  к их приезду, конечно, уменьшилась, но еще несколько человек предстояло пропустить. Водитель в ожидании ночной смены постоянно поглядывал на часы, и было решено оставить Наташу в очереди, а мужчинам отправиться домой – еще ведь два часа в дороге. Простились наскоро, и Максим обещал приехать в ближайшую субботу, привезти все, что Наталья заказала – отпрашиваться ему на работе было уже неудобно, поэтому решили дотянуть до выходного. Вроде все необходимое купили и два дня большой роли не сыграют.

    Заходила Наташа в приемный покой с тревожным сердцем, вот что-то беспокоило ее, а что – понять не могла. От волнений, похоже, пораженный глаз заболел, да не слабенько так, как раньше бывало, а довольно прилично. Принять таблеточку обезболивающего было бы в самый раз, но Наташа постеснялась попросить и  молча присела на стул перед еще одним доктором, как она поняла тем самым, что решал ее судьбу. Пенталгин у нее был, но лежали таблетки на самом дне того-самого тяжеленного пакета с вещами, распаковывать который в коридоре больницы на виду у всех Наташа не решилась.
    Женщина в белоснежном накрахмаленном халате, тоже в маске, чуть помоложе направившей Наталью в стационар, так же молча просмотрела все бумаги, посмотрела направление, потом занялась пациенткой. Угадать эмоции на лице, спрятанным под маской, было сложно, но по глазам Наташа поняла, что что-то не так. Сердце забилось еще тревожней. Было видно, что врач пытается подобрать какие-то правильные слова, но получается  у нее это плохо. Слова растягивались, паузы между словами были гораздо больше, чем необходимо, да и смотрела она куда-то в сторону, словно никак не хотела еще раз увидеть пораженный глаз.
    - Ну,.. что Вам сказать… Вы опоздали… И именно сейчас мы помочь Вам ничем не сможем, - голос ее постепенно выровнялся, похоже, она окончательно уверовала в свою правоту и решила резать правду-матку. – У Вас формируется бельмо, и пока оно не созреет, что-то делать смысла нет. Надо будет оперировать, - она помолчала, выдержала паузу, как артист на сцене, - где-то через полгодика, не раньше. Сейчас Вам ложиться в стационар нет необходимости. Надо  было раньше…  Сейчас уже поздно.

    Из всего сказанного Наталья поняла только взорвавшееся в мозгу «… помочь… ничем не можем… поздно…» и самым краешком сознания почувствовала, как мгновенно заледенели руки, как что-то живое вдруг вылетело из тела, которое стало ватным, непослушным, а лицо залила бледность, на которую даже врач не могла не обратить внимания:
    - Да не волнуйтесь Вы так… Все наладится… Через полгодика приедете, сделаем кератопластику – омертвевшую часть роговицы уберем и подсадим донорскую, новую. Все будет хорошо.
    Возникшая после этого пауза затянулась. Надо было что-то сказать…
    - Я в первый день приехала, - внезапно охрипшим голосом, сдерживая подступавшие слезы, пыталась объяснить Наташа, но получалось у нее плохо – голос прерывался, сипел, - а меня … не положили… Тоже сказали… все будет хорошо…
Врач, очевидно задетая словами пациентки – как же – честь мундира, подняла подбородок и чуть не по слогам произнесла:
    - Здесь я ничего сказать не могу… Очевидно были причины…, - помолчала и уже примирительно закончила. – Сейчас Вы поезжайте домой, долечивайтесь у своего окулиста, а через три месяца приедете. Тогда все и решим. Ничего еще не потеряно, - правда, былой уверенности в ее голосе Наташа не почувствовала.
    А может, просто не могла, так как все мысли свелись только к одной «… Вы опоздали… поздно… Вы опоздали…».

    Надо было что-то делать… Наверное, надо было уходить… Глупо, но вдруг вспомнились когда-то прочитанные строки Евтушенко про Настю Карпову:  «Настя встала, как будто при смерти, будто в обмороке была. И беспомощно слезы брызнули… И пошла она… И пошла…».
    Наташа тоже пошла, без слез. Тяжело дался первый шаг, потом стало легче. В коридоре, зайдя за угол, отгораживающий регистратуру от приемного покоя и сидящих в коридоре людей, она, прикусив губу, прислонилась к стене, пытаясь собраться с силами.  Сил чтобы даже просто поплакать у нее не было. Было пусто, отчаянно пусто, как будто умер какой-то очень близкий человек, может даже ребенок.
    Сколько она стояла сказать сложно, но, наверное, долго, пока следующая мысль, не напугала ее не меньше, чем предыдущая - а как же она будет добираться до дома? Совершенно одна в чужом огромном городе, с жуткой головной болью, тяжелым пакетом в руках, не знающая дороги к вокзалу, да еще во второй половине дня, в октябре… А до дома сто пятьдесят километров…
    Было от чего прийти в отчаянье, но оно и без того было таким огромным, что просто больше некуда.

    Часа через полтора, с трудом сдерживая стоны от неимоверной головной боли, Наташа оказалась на автовокзале. Мир не без добрых людей. Прохожие подсказали ей где ближайшая автобусная остановка, на каком номере добраться, даже, сколько стоит билет. Терпеть головную боль и боль в глазу больше не было никаких сил, и Наташа распотрошила пакет с вещами на лавке прямо посреди автовокзала. С трудом нашла таблетки и даже не запивая, проглотила сразу две штуки. Минут через десять немного полегчало.
    Ближайший автобус, идущий в нужном направлении, но все же мимо поселка, отходил только через полчаса, и только сейчас Наташа позвонила мужу. Максим долго не мог понять что случилось и почему жену не положили в больницу, хотя вроде все было уже решено, направление было на руках, и очередь продвигалась, и …
    Уже в поздних сумерках он встречал свою жену на трассе, куда добрался на такси. А вот дома уже были слезы…

    Было трудно, но Максим и Наташа не сдавались. Ждать еще целых три месяца, когда, по их мнению, не все возможности лечения были исчерпаны, они не хотели. Интернет подсказал, что в Новосибирске есть прекрасный центр глазных болезней – ФГАУ «НМИЦ «МНТК «Микрохирургия глаза» имени академика С. Н. Федорова» Новосибирский филиал, так он  назывался. Этот центр, если верить интернету, располагал оборудованием последнего поколения мирового уровня, в том числе имел какую-то крутую лазерную установку, каких  было всего пять на территории России.
    Ребята совершенно не представляли, для чего нужна эта установка, но загорелись идеей консультации  в МНТК. Почему-то именно это буквенное сочетание понравилось им больше всего. От него так и веяло надежностью и ответственностью.
 
    Переговоры с клиникой заняли еще две недели, но приговор был суров: – «Учитывая выраженную васкурялизацию, поражение всех слоев роговицы, прогноз для кератопластики неблагоприятный».
Все… Финиш…

    С тех пор Наташа носит темные очки. Ей постоянно кажется, что любой человек с кем бы она не встретилась, постоянно смотрит ей в левый глаз, который практически весь выполнен мутным белесым пятном, а показывать его Наташе никак не хочется. И это на всю оставшуюся жизнь… Вы только представьте - пятьдесят лет прятать лицо от людей!..

    Вот такая история. По-моему, грустная…