Президент не вышел на связь

 (был ли изолирован Горбачев в Форосе?)



П Р Е Д И С Л О В И Е
                к ранее написанному

Когда то  30 лет назад  в мою бытность работы следователем в системе прокуратуры Республики Беларусь, которая входила в  союзную  прокуратуру, по результату моего участия  в расследовании попытки государственного переворота в СССР в 1991 году, связанного с деятельностью, так называемого ГКЧП, я написал книжонку, или,  как в ней записано, документально-публицистическое издание под названием « Президент не вышел на связь ( был ли изолирован Горбаче в Форосе)», в котором на основании личного общения со  многими ГКЧПпистами, анализа собранных следствием, в том числе мною лично,  материалов уголовного дела,  попытался довести до широкой публики, что же происходило в те 3 августовских 1991 года дня на даче Генерального Секретаря ЦК КПСС и первого Президента СССР Горбачева М.С. в Крыму в Форосе -  был ли  Горбачев изолирован, или же сотрудничал с ГКЧПистами.
 Эта моя публикация вышла в Беларуси в свет в 1993 году, когда само уголовное дело еще ходило в Москве по прокурорско - судебным инстанциям, и никакого окончательного решения по нему принято не было.
Несмотря на то, что книжка была издана немалым для Беларуси 10 тысячным тиражом, она давно разошлась по рукам, и нынешнему интересующемуся данным историческим событием поколению читателей ее найти уже практически невозможно.   Да и у меня самого остался лишь один экземпляр, который берегу, чтобы где - то не затерялся случайно у кого-либо, кто иногда просит и берет ее почитать.
Правда, согласно информации из Интернета, 3 экземпляра книги должны находиться в Национальной библиотеке Беларуси.
Мои друзья давно (и к 20-летию, и к 25-летию ГКЧП) поднимали вопрос о необходимости переиздания книжки.  Сейчас – в 2021 году я с этим соглашаюсь, и попробую так и сделать.  Но, издать книгу к 30 –летию ГКЧП, т.е. к 19 августа этого года уже нереально.
Поэтому, мною принято решение, сейчас оцифровать мою ранее изданную публикацию в том виде, в каком она в свое время была издана, дополнив ее лишь данным вступлением, и опубликовать ее в Интернете, что я и делаю. Поэтому, в ней в главе 7 мои рассуждения о том, что было и что будет исходят из того обвинения в «чистом» заговоре с целью захвата власти, которое было предъявлено ГКЧПистам в декабре 1991 года при первом «закрытии» дела и ознакомлении с ним обвиняемых, что было еще при моем участии. Однако, потом, после моего отъезда домой в Беларусь, следствие возобновлялось, и обвинение перепредъялялось   на измену Родине, по которой изначально и было возбуждено. Также мною сейчас публикуются некоторые процессуальные документы и документы ГКЧП, а также копии моих рапортов на имя руководства следственной бригады о несогласии с квалификацией действий фигурантов, об изменения Генералову меры пресечения, которые ранее при издании книги я не мог опубликовать, сохраняя следственную тайну, так как дело тогда еще не дошло до суда.
 К нынешнему спешному опубликованию подталкивает 30-летняя годовщина ГКЧП, а также то, что время неумолимо. Слава богу, пока жив Михаил Сергеевич Горбачев, отметивший недавно свое 90-летие, и дай Бог ему здоровья еще на многие годы. Из тех 12 (17) лиц, которые проходили по ГКЧПистскому делу в качестве обвиняемых, с учетом того, что 28 июля 2021 года ушел из жизни Олег Дмитриевич Бакланов, в живых остался один лишь Вячеслав Владимирович Генералов, которому я также желаю еще долго здравствовать.
Последний является тем лицом, в отношении которого мне было поручено работать по делу, то есть проводить все следственные действия с его участием.  Я до сих пор помню наши с ним встречи, допросы, очные ставки, его позицию по делу, его показания.
Что касается моих впечатлений о нем, и как о человеке в целом, и как об участнике уголовного процесса, который велся в связи с расследованием дела, то у меня и тогда были, и до настоящего времени сохранились достаточно положительные оценки его личности. Вячеслав Владимирович культурный, воспитанный человек. Вел себя в ходе разбирательства также спокойно, выдержанно, с достоинством. Вину в инкриминируемом ему преступлении не признавал. В то же время, показания о своих действиях в те августовские дни давать не отказывался. Суть их сводилась к тому, что он, находясь в резиденции Горбачева М.С. в Форосе, выполнял приказы и указания своего вышестоящего руководства КГБ СССР об усилении охраны Президента, а к ГКЧПистам и их заговору отношения не имеет.  При этом, в ходе всего следствия по делу Генералов В.В. не отрицал, что в те три дня все виды связи у Горбачева М.С. были отключены, и он связью не мог пользоваться.
 Готовясь к опубликованию ранее написанного мною повествования, я стал шерстить Интернет по этой теме, интересуясь, что было написано за эти прошедшие 30 лет. И вот, нахожу, так сказать,  свежее интервью Генералова В.В., данное им 19  августа 2020 года  к очередной годовщине ГКЧП  корреспонденту РТ Анне Кругловой, в котором Вячеслав Владимирович безапелляционно заявляет, что якобы 19 августа 1991 года он предлагал и Горбачеву  и его дочери  Ирине с ее мужем ( зятем Горбачева) организовать вылет их  в Москву, на что от всех получил отказ. Ведет также речь, что он в те дни предлагал Горбачеву, у которого связь была отключена в дачном доме, воспользоваться правительственной связью в автомашине, которая находилась у него (Генералова) в распоряжении, и которую бы он подогнал прямо к дому, в котором располагался Горбачев с членами семьи, и, что якобы и от этого Горбачев также отказался.
В этой связи хотелось бы задать Генералову вопрос: «Зачем лукавите, Вячеслав Владимирович?». Зачем говорите неправду, зачем в очередной раз вводите общественность в заблуждение?  На кого эта неправда рассчитана? Для чего это делается? В расчете на то, что Горбачев, в силу возраста, или по другим причинам, понимая, что многие ему не верят, не станет оспаривать эту неправду.  Но я не могу оставить без внимания эту несправедливость. Я всю свою сознательную жизнь пытаюсь бороться с несправедливостью. Да и лет мне не 90, как Горбачеву, а всего лишь 60, столько, сколько Горбачеву было в 1991 году. Именно это интервью моего бывшего «подследственного», как говорится, переполнило чашу терпения, и побудило дать возможность широкому кругу интересующихся узнать о действительных событиях тех трех августовских дней, опубликовав ранее написанное в Интернете, чтобы с ним могли ознакомиться не только белорусы.
Свою книжонку я написал в 1992 году после возвращения в Беларусь из командировки из Москвы. Как уже сейчас известно, тогда же в 1992 году с помощью журналиста «Огонька» П. Никитина писалась книга «Кремлевский заговор, версия следствия», авторами которой явились Генеральный прокурор России В. Степанков и его заместитель Е. Лисов, который был руководителем нашей следственной бригады, расследовавшей данное дело.  Кстати, факт издания руководителями Генеральной прокуратуры своей данной книги затем в суде защитой обвиняемых использовался, как основание заявления отвода обвинителям – представителям Генеральной прокуратуры, подчиненным все того же В. Степанкова, с чем, в определенной степени соглашался и суд.
Эта их книга, судя по реквизитам, в готовом виде, была подписана к печати в августе 1992 года. В то же время, само уголовное дело еще три месяца находилось в прокуратуре, и в суд поступило лишь в декабре 1992 года. Рассматривала его военная коллегия Верховного суда России под председательством заместителя председателя военной коллегии генерала А. Уколова. В производстве суда дело также находилось свыше года.  Лишь 1 марта 1994 года суд вынес решение о прекращении уголовного преследования в отношении обвиняемых в связи с изданием Государственной Думой 23 февраля 1994 года Постановления «Об объявлении политической и экономической амнистии».
 В ходе того процесса были допрошены лишь несколько ГКЧПистов.  Все доказательства по делу, в том числе касающиеся изоляции Горбачева в Форосе, в рамках судебного разбирательства не исследовались, и официальная судебная оценка этому факту не давалась. Не допрашивался и сам Горбачев. Правда его допрашивали чуть позже, когда отдельно рассматривалось дело в отношении генерала В. Варенникова, который не согласился на применение к нему амнистии. Но и в том процессе в отношении Варенникова судом, как я понимаю, оценка собранных следствием доказательств применительно к факту изоляции (либо отсутствии таковой) Горбачева в Форосе не давалась.
 В итоге произошло то, что я допускал и при написании своей книги в 1992 году - так как на этом деле стоит гриф «Секретно», оно до сих пор хранится в секретной части Верховного суда, и доступ к нему имеют не многие.
Это привело к тому, как высказался в № 185 «Российской газеты» за 2016 год к 25 - летию ГКЧП Леонид Радзиховский, что «в итоге вопросов куда больше, чем ответов».
Поэтому, полагаю, что публикация моего изложения тех фактов и событий, которые происходили 18-21 августа 1991 года в Форосе, с анализом имеющихся в уголовном деле доказательств, будет интересна тем, кому это интересно.
Перепечатывание книги с согласия автора.
Автор – Владимир Созончук

На момент событий августа 1991 года следователь прокуратуры Минской области, а впоследствии, после прихода в Беларуси к власти Лукашенко, уйдя из прокуратуры по морально-этическим соображениям, с 1995 по февраль 2021 года, когда был лишен лицензии в связи с осуществлением зашиты политических узников в Беларуси, адвокат. В настоящее время безработный. Т.+375296513356, эл. vsozonchuk2307@mail.ru






ГЛАВА 1

СЛЕДСТВИЯ И ПРИЧИНЫ
(КАК И ПОЧЕМУ НАПИСАНА ЭТА КНИГА)
18 августа 1991 года долго не ложился спать Прези¬дент СССР М.С.Горбачев, находившийся на отдыхе в Крыму. Фактически не спали в эту ночь вице-президент СССР Г.И.Янаев, премьер-министр В.С.Павлов, другие будущие члены "Советского руководства”, как они себя нарекли. Многие из них чувствовали себя в эту ночь эдакими -  архимедами или ньютонами. Им казалось, что они на¬шли рецепты, позволяющие излечить смертельно боль¬ную страну. Но почему-то председателю Гостелерадио Л.П.Кравченко было велено весь следующий день вести передачи в режиме похорон видных деятелей КПСС.
 И невдомек было этим людям, что действительно день 19 августа явится днем начала похорон. Похорон последней из существующих на земле империй — Со-юза Советских Социалистических Республик, похорон организации под названием Коммунистическая партия Советского Союза, которая всегда подавала себя как общественную организацию, а не как государственную структуру, каковой фактически была всегда.
Утром 19 августа я, по обыкновению, включил теле¬визор. Диктор с печальным лицом объявил, что будут переданы важные государственные сообщения. А да¬лее проясняется: в связи с болезнью Горбачева его обязанности будет выполнять вице-президент Янаев. Я бы не придал этому особого значения, если бы в последующих сообщениях не зазвучало слово «чрезвычайные» - и меры, и положение, и комитет. Сразу же стало ясно: запахло большевистскими методами, а конкретно – государственным переворотом. Пошел на работу. Коллеги расценивают события так же. Решили найти Закон о чрезвычайно положении, который не так давно был принят. Документ уже штудировал заместитель прокурора области. Пошли к нему. «Что тут читать? - говорит. Чрезвычайное положение объявлено без законных оснований, закон грубо нарушен».
 Значит, переворот, как каждый сразу и почувствовал. Неужели те несколько последних лет, когда мы ста¬ли двигаться от общества абсурда к обществу здравого смысла, напрасны? Неужели все возвращается на кру¬ги своя? Стало страшно.
19-го в течение целого дня неоднократно повторяли сообщения, играла траурная музыка. Никто не работал. Все обсуждали происшедшее, вероятные пути даль¬нейшего развития событий.
 Вечером со своим товари¬щем по работе Александром Кальчицким пошли ко мне домой смотреть пресс-конференцию ГКЧП. Прослуша¬ли неуклюжие попытки Янаева и К° обосновать со ссыл¬кой на закон беззаконные действия. Саша говорит. “Надо выходить из партии. Ты же знаешь, если что-то случилось — ищи, кому это выгодно. А то, что сейчас произошло, выгодно функционерам от партии, у кото-рых власть ускользает из рук". Говорю: «Мы ведь юри¬сты. Внутренне я тоже чувствую, что это так. Но пока у нас нет доказательств. ЦК КПСС нигде не выпячивает¬ся. А вдруг завтра ЦК осудит действия комитета? Есть же заместитель Горбачева по партии Ивашко. Руково¬дители партии должны   дать оцен¬ку”.
20 августа мой коллега следователь Валерий Худушин пред¬ложил возбудить по факту происшедших событий уго¬ловное дело. Всем хотелось как-то отреагировать, но было очевидно, что у нас недостаточно полномочий для этого. Да и что ГКЧПистам в Москве у власти от того, что какой-то следователь в Минске возбудил уголовное дело? К тому же, уже звучали указы Президента России Б.Н. Ельцина с признанием действий ГКЧП антиконституционными. Правда, Прокуратура СССР, у которой, в отличие от нас полномочия были, молчала. Если не считать того, что заместитель Генерального прокурора СССР Васильев разослал «на места» документ, ориентирующий подчиненных на поддержку ГКЧП.
Что же будет? Смогут ли Ельцин и защитники «Белого дома» удержаться? Как поведет себя армия? Молчит ЦК. Молчит Горбачев.
Следующим утром я уже знал, что в результате противостояния с армией погибли люди. Говорю коллегам: «Мне совесть не позволяет дальше состоять в партии, по вине членов ЦК которой гибнут люди. Я пишу заявление о выходе". Пятеро товарищей по работе меня поддержа¬ли. Решили написать коллективное заявление .
22-го стало ясно, что народ победил. Во второй половине дня заместитель прокурора области вызвал следователей: ‘‘Кто желает ехать в Москву расследовать дело о действиях ГКЧП? Генеральный прокурор СССР дал указание выделить следователей от Белоруссии, в том числе одного нужно от нашей Минской области. В Москве нужно быть 26 августа”. Мне удалось убедить руководителя и ребят в том, что ехать должен именно я.
Я пошел собираться. При этом старался максимально слушать радио, смотреть телевидение, читать прессу. Шел поток интересной информации, так как происшедшие события были еще свежи.
В руки попала парламентская “Народная газета” за 23 августа. В ней статья П. Якубовича "После путча кулаками не машут". В целом хорошая статья, понравилась. Но вот обобщающая реплика в адрес прокуратуры, что, дескать, те же следователи, которые сейчас будут расследовать дело в отношении ГКЧПистов, в том случае, если бы последние победили, с таким же успехом расследовали бы дело в отношении Ельцина и защитников "Белого дома”. Зачем же так категорично. Кстати, тем нашим ребятам, которые в дни путча еще раньше нас вышли из партии, некоторые начальники сразу велели искать другую работу.
26-го я уже был в Москве, в Прокуратуре СССР. Там встретил троих земляков: следователя по особо важным делам Белорусской транспортной прокуратуры Константина Турмовича, старших следователей Витебской и Гомельской областных прокуратур Алексея Кавзуновича и Николая Митраховича .
27 августа мы были распределены по группам, сформированным для расследования различных направлений деятельности так называемого Государственного комитета по чрезвычайному положению. Я был направлен в группу, расследующую действия КГБ. Это меня устроило, так как было понятно, что роль данной организации в августовских событиях была одной из самых главных.
Назавтра - 28 августа   в следственном кабинете изолятора "Матросская тишина" я уже знакомился с одним из арестованных по делу — генерал - майором КГБ В. В. Генераловым, следственные действия с участие которого мне было поручено вести.
 А 29 августа мне представился случай-встретиться с экс-вице-президентом СССР Г.И.Янаевым. Признаюсь, в ожидании, когда его приведут в кабинет, я чувствов¬ал повышенное волнение. Ведь предстояло встретиться с человеком, который еще несколько дней назад, в принципе, был диктатором всей страны. Пусть и формально — уже 19-го на пресс-конференции было видно, что Янаев переходная фигура, оказавшаяся в составе ГКЧП лишь для того, чтобы своим должностным положением вице-президента придать видимость законности совершенным действиям, — но был.
Вошел Геннадий Иванович. Вид у него был жалкий. Хотя, наверно, другим он и не мог быть в тот момент и у любого другого человека на его месте. Помимо дрожания рук, которое видел по телевизору весь мир, у него был явно выраженный нервный тик правого глаза. Находился он в состоянии сильного возбуждения.
 Переговорили мы по вопросам, которые мне было поручено задать ему. Геннадий Иванович ответил. Затем, уже от себя, он добавил: “Вешаться не стану. Пусть лучше расстреляют по приговору суда”.
Я тогда ему: “Геннадий Иванович! Что вы? Конечно, решать будет суд. И статья, по которой вы привлекаетесь, в принципе допускает применение смертной казни. Но лично я подобного исхода не допускаю, точнее, исключаю его. Слава Богу, не то время, а главное, не те люди у власти». Хотелось сказать: «От вас то, от вашего комитета, судя по его заявлениям, действиям и персональному составу, подобного можно было бы ожидать. Но мы - то не такие».
Далее пошла обычная следственная работа. В сентябре поехали в Форос. Работали там две недели. А 14 января арестованным было объявлено, что предварительное следствие закончено, и они могут приступить к ознакомлению со всеми материалами дела, которых на тот момент было 125 томов…
Вот краткая хронология событий, в которых я участ¬вовал. В ходе работы накоплена большая информация, о наиболее важных частях которой считаю необходи¬мым рассказать. А самым существенным из всего, как мне кажется, является вопрос о том, что же на самом деле было с Горбачевым, был ли он изолирован в Крыму или же из Фороса тайно руководил путчем.
Конечно, по делу будет принято определенное ре¬шение.  Явится ли им приговор суда - обвинительный или оправдательный, либо постановление прокуратуры о прекращении дела, например, по амнистии? Я счи¬таю, что точку должен поставить суд. Тогда материалы получат определенную огласку. Если же дело будет прекращено следственными органами, оно ляжет в ар¬хив и доступ к нему смогут получить немногие. Хотя бы потому, что в деле достаточно документов с грифами "секретно" и "совершенно секретно". Это, в первую очередь, документы, касающиеся Министерства оборо¬ны. Правда, среди них в деле много и таких, которые никакой государственной тайны не содержат, — это бумаги ЦК КПСС и КГБ, огласки которых кое кто также не хотел бы.
Далее, продолжая вопрос об изоляции Президента. Есть ряд лиц, которым ответ на этот вопрос ясен. Так, один из обвиняемых — бывший заместитель Председа¬теля государственного комитета обороны О.Д.Бакла¬нов в своем интервью программе "Взгляд” 27 марта 1992 года заявил, что Горбачев самоизолировался. От¬ветить на этот вопрос поспешил и бывший помощник Генерального прокурора СССР В..Ильюхин в своей кни¬ге "Обвиняется Президент". В главе “К делу о путче" он пишет: "Об участии Горбачева в заговоре против самого себя говорит и тот факт, что он не был фактически отстранен от власти, не был изолирован. Так называемое блокирование Фороса скорее напоминает опереточную бутафорию или плохо разыгранный спектакль. Работники КГБ, выезжавшие в Крым с проверкой, потом констатировали: погранвойска участия в заговоре не принимали, не было и изоляции Горбачева от внешнего мира…».
Немного же информации необходимо для человека с генеральскими прокурорскими погонами, как он пишет сам о себе, чтобы сделать вывод о событии.  Да, действительно, что касается погранвойск, то объектив¬но это так. Участия в заговоре они не принимали. Но можно ли на основании одного этого делать вывод о наличии или отсутствии изоляции Горбачева?
В прессе было, есть и будет еще много разных пуб¬ликаций о том, что же происходило в Форосе на самом деле. Как публикаций, направленных на то, чтобы разо¬браться, отыскать истину, так и таких, которые навязы¬вали бы читателю предвзятое мнение.
Более того, даже для следователей, расследующих дело, отдельные публикации были как гром среди ясно¬го неба. Приходилось их проверять, а в отдельных слу-чаях искать встреч с авторами с целью выяснения у них источников той или другой информации, которая явно противоречит материалам, установленным в ходе след¬ствия. Хочу сразу объяснить для отдельных заинтере¬сованных читателей, которые из последнего могут сде¬лать неправильные выводы. Подобные встречи с авто¬рами происходили ни в коем случае не для того, чтобы их публикации "подогнать" под версию следствия, как это некоторые будут пытаться истолковать. Нет. Считая себя в расследовании этого дела лицом незаинтересо¬ванным и, в принципе, независимым, могу заявить од¬нозначно, что следователи никем ни в чем не ограничи¬вались. Не было никаких установок о том, что делать, а чего не делать. По крайней мере, на себе я этого не ощутил. Хотя расследовал немаловажный, не послед¬ний “кусок" дела.
Что касается публикаций, которые были для следст¬вия шокирующими, то считаю необходимым привести некоторые из них. Это нужно для объяснения причин, приведших к написанию данной книги.
В № 85 «Московских Новостей» от 1 сентября 1991 года в статье «Президент на связь не вышел» Генеральный директор Ленинградского ПО «Сигнал» Валентин Занин заявляет: «Ознакомившись с версией М.С.Горбачева, изложенной письменно в газетах, я утверждаю, что таким образом изолировать Президента СССР от связи невозможно. Я являюсь одним из производителей различных средств связи, и изоляция живого и не связанного Президента возможна только при демон¬таже основного оборудования, изъятии его и вывозе, чего не было сделано, как явствует из сообщения. Это многие тонны. То есть, был случай добровольного не¬выхода на связь".
К вышеизложенному Занин с многозначительным видом еще добавляет: “...Вы должны давать себе отчет в том, что это не дача (резиденция в Форосе) или во всяком случае, не только дача. Это один из основных пунктов управления страной, на котором расположены многочисленные системы связи, независимые друг от друга. Можно отключить электричество, тогда будет действовать местная динамо - машина, если выйдет из строя она, можно включить аккумулятор. Если выйдет из строя аккумулятор, то питание для системы связи можно обеспечить от ручного устройства. Если этого нельзя сделать, то есть еще одна система связи, о которой я не могу сказать. Для этого президенту доста¬точно, иметь только авторучку и лист бумаги, чтобы обеспечить себе связь со страной”.
Каков эффект может произвести подобное заявле¬ние специалиста в системах связи на рядового читате¬ля? Убедительно звучит? Вне всякого сомнения. И на следователей эта статья произвела подобный эффект. Нашли автора. Говорим: “У нас, следователей, имеются допуски к работе с секретными документами. Поэтому расскажите, пожалуйста, что это за такой сверхсекрет¬ный вид связи, с помощью которого, как вы заявили, имея лишь бумагу и ручку, руководитель страны мог преодолеть изоляцию?"
 “Это я имел в виду фельдъегерскую связь. Президент мог написать любой текст, в том числе и зашифрованный».
Вот, оказывается, что Валентин Петрович, обеспечивая сохранение «государственной тайны», скрыл от читателей. А то, что сотрудники фельдсвязи, в том числе и местные, были запущены 18 августа на объект, и выпущены оттуда лишь 21 августа, ему уже не важно.
Второй пример. Выезжаем в Крым для проведения там следственных действий: осмотра резиденции, уста¬новления средств связи, допросов обслуживающего персонала, местных сотрудников охраны, погранични¬ков. Выяснили ряд вопросов, опросили свидетелей. В том числе показания о событиях 18—21 августа следст¬вию дал начальник 9-го отдела КГБ СССР в Крыму Л.Н.Толстой.
Побеседовали со Львом Николаевичем, разобра¬лись в том, что происходило на объекте. Все отразили в соответствующем протоколе. Допросили также и всех его подчиненных, имевших тем или иным образом от¬ношение к резиденции Горбачева в период 18—21 ав¬густа. Вернулись в Москву.
И вдруг в Санкт-Петербургской газете “Час пик” за 21 октября 1991 года, а также в “Курантах" за 22 октября появляется публикация корреспондента “Интерфакса” Дениса Гуринского “Форосская клоунада ГКЧП, или о том, как Крючков Горбачева и весь мир перехитрил". Уже одно название чего стоит. И чего там только нет! Это и выводы автора с претензией на всеобъемлющий охват фактов и событий, и ссылки на интервью офице¬ров внутренней охраны, а также пограничников, как морских, так и сухопутных. И неоднократные заявле¬ния автора, что сотрудники охраны следователям не все говорили, многое скрывали, что у них есть свои тайны. Вроде, следователи допрашивали свидетелей по каким-то схемам, не задавали те вопросы, которые не устраивают версию следствия. Читаю, и глазам сво¬им не верю. Ведь фактически все местные крымские сотрудники внутренней охраны, о которых ведется речь, были в большинстве своем допрошены мною лич¬но.
Находим Толстого. «Что вы можете сказать по поводу публикации со ссылкой на ваше заявление?». «Никаких заявлений я не делал, - отвечает, с Гуринским не встречался. Все это не соответствует действительности, пишу заявление в редакцию об опровержении».
В № 24 «Молнии» со ссылкой на № 11 «Что делать» появляется информация о том, что 20 августа с Горбачевым по телефону разговаривал корреспондент газеты «Смена» Г. Урушадзе. То есть, напрашивается вывод, что не было никакой изоляции, связь у Президента не прерывалась.
Спрашиваем у Урушадзе: “Как так?” — “Да, — гово¬рит, — разговаривал. Но было это не 20, а 21 августа вечером. Дозвонился по "ВЧ". Опять же, выяснили ис¬тинное положение. Суть его в том, что Урушадзе дозво¬нился до президента после прибытия на дачу делега¬ции заговорщиков с покаянием, когда по требованию Горбачева уже связь была восстановлена. Все опять стало на свои места.
И вот, собрав по кускам подобные публикации, ко¬торые. где умышленно, где по неосторожности “изо¬бличают" Горбачева, “тройка" товарищей в составе В.Ампилова, В.Якушева, И.Эберсвальде на двух поло¬сах 24 номера "Молнии" не только провела следствие, судебное разбирательство, установила «истину и виновного», вынесла приговор, но, дай им Горбачева, они, руковод¬ствуясь партийно-революционным правосознанием, готовы приговор и в исполнение привести. Это у нас уже бывало.
А прессу-то люди читают разную, в том числе и «Молнию». К тому же, в нашей стране (пространстве, именуемом сейчас СНГ, а ранее СССР) за период с 1917 года под влиянием постоянного обмана официальными властями своих граждан, у людей выработалась такая психология, что они больше верят не официальной информации, а иной, отличной от официальной. И вот доказывай после этого тот же Генеральный прокурор России, что следствием установлено одно, значительное число граждан, не вникая в обоснованность данного вывода, просто не будут верить этому.
То, что выяснение вопроса о том, был ли Президент изолирован, и, если да, то как именно, - важно, и интересует граждан, доказывать нет необходимости. Но кто может осветить этот вопрос? Я об этом неоднократно задумывался.
Следствие? Да, отчасти. Уже в программе «Взгляд» прозвучали сообщения моих коллег о том, что однозначно установлен факт изоляции Президента. Подобные заявления сделали Генеральный прокурор России Степанков, руководитель следственной бригады – заместитель Генерального прокурора Лисов, заместитель руководителя следственной бригады Фролов.
Если состоится суд, он тоже ответит на этот вопрос. Однако ответ вновь будет коротким, констатирующим: да или нет. Судебное заседание вряд ли станут транс-лировать. Хотя бы потому, что оно будет длительным.
Кто же сможет осветить вопрос об изоляции прези¬дента? Он сам? Частично он это уже сделал в своей книге “Августовский путч” Однако она многих не убе¬дила. Можно даже сказать, больше породила вопросов, чем прояснила произошедшие события. К тому же, от¬ношение к Михаилу Сергеевичу, а следовательно, и к его суждениям в книге, далеко не однозначно в народе.
Что еще остается? Публикация помощника прези¬дента Черняева в "Известиях" от 1 октября 1991 года. Не знаю, кто как расценил изложенные в ней сообра¬жения Анатолия Сергеевича, но у главного форосского. так сказать, “тюремщика" Горбачева — Генералова В.В. она вызвала лишь раздражение и оценку типа "бред".
 Отчасти, если рассматривать ее с позиций объективности отображения действительных событий, про¬изошедших в Форосе в те дни, можно согласиться и с Генераловым. Но лишь отчасти. И Черняев, и Генера¬лов являются субъективными и заинтересованными ли¬цами. К тому же, заинтересованность их противопо¬ложна. Вместе с тем, я не хочу сказать, что публикация Черняева — “враки". Нет, ни в коем случае. Однако ряд вопросов, в силу недостаточной осведомленности А.С.Черняева, незнания специфики службы охраны объекта, оказался им отражен не так, как было в дейст¬вительности.
Кто еще может рассказать про изоляцию М.С. Горбачева? Обвиняемые по делу? Лица, благодаря которым он не прибыл на подписание Союзного договора? Да, они могут и будут вести речь об этом. Как видно из интервью Бакланова, ссылка на которое приведена выше, они уже дают ответы на вопрос о том, был ли изолирован Президент. И еще неоднократно об этом будут говорить. Однако, очевидно, что их мнение объективным и независимым назвать никак нельзя.
Писать об этих событиях будут еще многие. Будут попытки в целом осветить проблему августа 1991 года. Как политический вопрос, имеющий значение для су¬деб страны и мира. Как определенный рубикон, поло¬живший отсчет новому.
Но, если брать чисто уголовно-правовой аспект, то можно вести разговор как об отдельных подлежащих доказыванию эпизодах, о том, когда начал вызревать заговор, какова в нем роль партийных структур в лице ЦК КПСС, какова роль КГБ, армии, отдельных личностей. Можно искать ответы на вопросы о том, почему заранее не арестовали руково¬дителей России, зная о том, что они вряд ли будут отсиживаться в условиях объявления чрезвычайного положения, почему не было штурма "Белого дома”.
Во многом ответы на эти вопросы содержатся в материалах уголовного дела, и собраны они трудом большого количества следователей. Состав следствен¬ной бригады доходил в определенные рабочие периоды до 150 человек. Руководители следственной бригады лучше других представляют целостную картину, так как к ним стекалась общая информация. В то же время, отдельные узловые вопросы руководство знает недо¬статочно глубоко.
В связи с этим, объяснить детально отдельный эпи¬зод, движущие мотивы поступков тех или иных людей, установленные в ходе следствия, может лицо, непосредственно занимавшееся этим воп¬росом, человек, впитавший в себя максимум информа¬ции. Вместе с тем, не просто рядовой следователь, выполнявший те или иные отдельные следственные действия, а то лицо, которое имело возможность доста¬точно хорошо изучить отдельный эпизод в целом.
Что касается событий, происходивших 18-21 августа в Форосе в резиденции М.С. Горбачева, то в силу распределения обязанностей в следственной бригаде, таким лицом оказался я. Мне было поручено ведение следствия применительно к «главному тюремщику» Горбачева в Форосе, одному из обвиняемых по делу – генералу КГБ В.В.Генералову, о чем я уже выше указал.
В связи с этим, мне довелось выполнять все следст¬венные действия с участием данного лица: неоднократные допросы, очные ставки с другими лицами для устранения противоречий в показаниях с целью установления истины, предъявление обвинения. Проверяя показания Генералова, при¬шлось досконально изучать все события, происходив¬шие в резиденции Горбачева: выезжать в Крым, непосредственно побывать на месте происшест¬вия, встречаться с очевидцами.
 Конечно, не со всеми лицами, имеющими отношение к событиям в Форосе, пришлось лично пообщаться. Но все же, значитель¬ное число основных участников, включая лиц из ок¬ружения Президента — помощников, секретарей, рефе¬рентов, медработников, водителей, специалистов раз¬личных видов связи, основных сотрудников личной охраны, других служб охраны, включая морских и сухо¬путных пограничников, были допрошены мною лично.
Таким образом получилось, что эпизод в Форосе известен мне больше других.
Что еще хотелось бы сказать? В процессе работы и общения с очевидцами их показания фиксируются, от¬ражаются в протоколах, которые находятся в материа-лах уголовного дела. Их всегда можно прочитать. В то же время, не все, что остается в результате общения с человеком, можно отразить в протоколе.
И еще один довод, который считаю не менее других важным для обоснования того, что побудило меня взяться за перо с тем, чтобы откровенно, без недомолвок попытаться рассказать о действительных событиях на даче Горбачева в Форосе. Это то, что я считаю себя в данном деле независимым, незаинтересованным лицом. Примени¬тельно к данному уголовному делу я фактически уже гражданин другого государства. В тоже время, в группу был включен и работал в ней на законном основании по вызову Генерального прокурора СССР, в чьих это было тогда полномочиях. На настоящее время нет ни Прокуратуры СССР, ни ее руководителей, которые в августе 1991 года являлись применительно ко мне вышестоящими начальниками.
Что еще? Ни обвиняемый Генералов, с которым мне пришлось работать на протяжении всего следствия, ни другие обвиняемые мною не арестовывались. Поэтому меня нельзя упрекнуть в том, что буду пытаться как-то оправдать свои действия.
Выше я указал, что не допущу при описании недо¬молвок. Однако многие люди, в особенности служащие КГБ — сотрудники охраны, правительственной связи, оказались “благодаря" своему руководству втянуты в августовские события и совершили те или иные неблаговидные действия помимо своей воли. И мне думается, что ряду таких лиц не хотелось бы чтобы их фамилии фигурировали в книге в неприглядном свете. С учетом этого, соблюдая принцип “не навреди”, который, по моему убеждению, к следователю, суду имеет не мень¬шее отношение, чем к медикам, фамилии ряда лиц называть не буду, обозначив их, к примеру, начальной буквой.
Еще, не имею права и не буду писать о том, что действительно может рассматриваться с позиций со¬держания секретных сведений, государственной тайны. Или же написано это будет в общем, кратко, без раскрытия деталей. Однако, это не помешает полному и объективному освещению вопросов в целом.
В ходе следствия мною, хотя требование об этом меня и оскорбило, была дана руководству следствен¬ной бригады подписка о неразглашении данных пред-варительного следствия под угрозой привлечения к уголовной ответственности по ст. 184 УК РСФСР. Ос¬корбила она потому, что с подобным встретился впер-вые, чтобы подписку отбирали не у свидетеля, а у сле¬дователя. Коль была необходимость в сохранении следственной тайны, можно было просто собрать всех и попросить или предупредить следователей о недопу¬щении разглашения данных следствия. Как время показало, и подписки не помогли. Каким-то образом ведь материалы ушли в “Шпигель". Однако серьезно я ее не воспринял, как, думаю и те, кто ее требовал.
Ну, а теперь мне придется нарушить ее. Думаю, руководители следствия будут на меня не в обиде за это. Что касается возможности привлечения меня к ответственности на основании расписки (или подписки)… Руководители следственной бригады достаточно грамотные юристы. К тому же они, а также и другие следователи следственной бригады, выступая уже неоднократно в средствах массовой информации, у меня, как одного из равных им следователей, обладающего фактически такими же полномочиями на сохранение следственной тайны, разрешения не спрашивали, как этого требует ст. 184 УК.
И вообще, если вы, читатель, думаете, что я отвечу на вопрос, был ли изолирован Горбачев в Форосе, то в определенной степени, вы ошибаетесь. Я буду лишь констатировать факты о том, как развивались события. А на основании их пусть каждый сделает свой вывод. В связи с этим вряд ли можно будет меня упрекнуть в том, что я хочу повлиять на суд или предрешить вопрос о виновности










ГЛАВА 2

ОБЪЕКТ "ЗАРЯ”,
ИЛИ КАК ОХРАНЯЮТ ПРЕЗИДЕНТОВ
Дача Президента М.С.Горбачева в Форосе была по¬строена в 1988 как дача для Генерального секретаря ЦК КПСС, коим и являлся Михаил Сергеевич. До этого времени местом отдыха генеральных секретарей была дача там же в Крыму, в Ливадии, Но. видно, для нового руководителя ее показалось недостаточно.
М.С.Горбачев в 1991 году собирался прибыть на отдых на свою новую дачу в третий раз. Отъезд Прези¬дента с семьей был назначен на 4 августа. К этому времени на даче были выполнены все необходимые приготовления.
Организацией отдыха руководителей страны, их об¬служиванием, материально-техническим обеспечени¬ем и охраной всегда занималось известное девятое управление КГБ. Управление, о котором в свое время писал в книге “Исповедь на заданную тему” Б.Н.Ельцин, что оно "создает коммунизм”. Имелось в виду, для тех лишь, кого оно обслуживает, а не для всех нас, к сожалению.
Правда, в последние годы название управления ме¬нялось. Сначала оно было переименовано в Управле¬ние охраны, а к началу августа 1991 года, т.е., накануне описываемых событий, уже именовалось службой охра¬ны. Несменным оставался лишь руководитель этой службы — генерал-лейтенант КГБ Юрий Сергеевич Плеханов. Его заместителем и правой рукой был генерал- майор КГБ Генералов Вячеслав Владимирович. Ко времени августовских событий он в связи с той же реорганизацией стал именоваться начальником специального эксплуатационно-технического управления при ХОЗУ КГБ СССР. Но фактически в оперативном плане он оставался в подчинении у Плеханова. Поэтому все сотрудники службы охраны рассматривали всегда Генералова как своего вышестоящего начальника.
Перед убытием Горбачева на отдых Генералов, как один из ответственных за обеспечение отдыха Прези¬дента, в последних числах июля приезжал на дачу для организации всех мероприятий, связанных со встречей Михаила Сергеевича, организацией снабжения и отды¬ха, координации различных служб охраны.
По документам службы охраны, дача Горбачева в Форосе имеет разные наименования. Это и объект “За¬ря”, и госдача N 11 "Тессели”. Что же представляет из себя данный “объект”? Расположена дача на берегу Черного моря между мысами Сарыч и Николая в 43 км от Ялты и в 38 км от Севастополя. Ее площадь — 47 га сильно пересеченной предгорной местности. С севера она ограничена автотрассой Севастополь—Феодосия, с юга — морем, с востока — санаторным комплексом “Форос" управления делами ЦК КПСС, с запада — зем-лями Севастопольского лесхоза. Территория условно разделяется на основную (главный дом, гостевой до¬мик, летний кинотеатр), пляжную (крытый плаватель-ный бассейн, пляжные домики и сам пляж) и хозяйст¬венную (административно-служебный корпус, верто¬летная площадка и хозяйственные сооружения — гараж, котельная, дизельная, трансформаторная под¬станция, резервуары с печным топливом) зоны.
Административно-служебный корпус (АСК) пред¬ставляет собой трехэтажное здание, в котором нахо¬дятся помещение для дежурных наряда охраны, столо¬вая для сотрудников охраны и обслуживающего персо¬нала, служебные кабинеты. В гараже помещается несколько специально оборудованных автомобилей (в том числе — один бронированный). Эти машины среди охраны называются основными, в отличие от других, местных, которые задействованы на менее важных участках. Для обслуживания основных машин на время отдыха Генерального секретаря из Москвы в Крым прибывают и водители, которые работают на этих машинах в Москве. Все они офицеры КГБ.
Вертолетная площадка расположена в центре территории объекта наверху под склоном, уходящим вниз от шоссе «Ялта-Севастополь». Гостевой домик - двух-этажное строение, предназначенное для гостей прези¬дента.
В 40 м от гостевого домика располагается главный дом, которым во время отдыха пользуется Президент. Это двухэтажное здание с мансардой и конической крышей. От одного из входов в дом к пляжу ведет эскалатор. Пляжная зона покрыта довольно крупным галечником красноватого цвета, между прочим, неудобным для хождения босыми ногами. От пляжного участка в море уходит пирс. На опорной стене над пляжем находится два одноэтажных пляжных домика. Правее эскалатора расположен теннисный корт.
Въезд на территорию осуществляется через хозяйственные и главные ворота, Хозяйственные служат в основном для пропуска транспорта и персонала на территорию объекта. Рядом с ними находится помещение дежурного с телефоном. Ворота снабжены охранной сигнализацией и запорными устройствами. В обе стороны от ворот уходит металлическая ограда с сигнализацией. которая опоясывает объект по периметру. В 30 м от них внутри объекта находятся другие. дублирующие их ворота и вторая линия ограждения по периметру. Между линиями ограждения стоит дежурное помещение. Охрану на первых воротах несут пограничники срочной службы, на вторых — прапорщики охраны 9-го отдела КГБ в Крыму.
Вторыми въездными воротами на объект являются так называемые главные, В период отдыха они открываются лишь для проезда охраняемых лиц, т.е. Президента и членов его семьи, а также помощника Президента. Эти ворота также снабжены сигнализацией, соответствующими запорными устройствами. И хозяйственные, и главные ворота расположены в западной части объекта. Имеются еще одни так называемые Тессельские ворота в противоположной части объекта. Они служат в качестве запасных.
Что представляет собой система охраны объекта?
В период межсезонья, т.е. когда на даче отсутствует охраняемое лицо, внешнее кольцо охраны осуществляется военнослужащими пограничных войск. То есть, по периметру вдоль по территории объекта выставляются посты из солдат срочной службы сухопутных войск. Черноморское побережье являлось южной границей СССР, поэтому в Крыму имелись соответствующие под¬разделения пограничных войск, как сухопутного, так и морского базирования. Вот одна из пограничных ко¬мендатур Крымского—Симферопольского погранотряда и была задействована на охране внешних подступов к резиденции. Солдаты несли круглосуточно службу на постах по всей территории суши вдоль дачи. На ночь выставлялись дополнительные посты и по побережью вдоль прилегающей к объекту кромки моря. Для этого вечером около 23 часов наряд из 11 человек запускался на территорию дачи и выставлялся на расстоянии ви¬димости. Вооружены солдаты всегда были только штык-ножами, без огнестрельного оружия.
Кроме того, в период пребывания Президента на отдыхе на дорогах, ведущих к резиденции, выставля¬лись посты-заслоны из сотрудников Ялтинского УВД, которые обеспечивали режим допуска к объекту по дороге транспортных средств, а также возможных пе¬шеходов. Они, так же, как и пограничники, были подчи¬нены дежурному по объекту и выполняли его распоря¬жения в части допуска к объекту транспортных средств и граждан
Наряду с сухопутными пограничниками во время нахождения Президента на отдыхе охрану объекта со стороны моря осуществляли также морские части по-гранвойск, а именно Балаклавская бригада погранич¬ных кораблей.
Обеспечение охраны с моря в такие периоды осуще¬ствлялось с помощью пограничных сторожевых кораб¬лей (ПСКР). При этом два из них стояли неподвижно "на бочках" — один у мыса Николая, второй у мыса Сарыч, а два курсировали по лагуне. Кроме того, между кораблями постоянно курсировал быстроходный катер. На указанный вариант несения службы заступили 3 августа 1991 года. Кроме того, на берегу находится техническое здание системы противодиверсионного наблюдения, предназначенной для обнаружения подводных диверсантов. На этом посту постоянно несли службу 30 человек. У них имелась связь с дежурным объекта и радиосвязь с флагманским кораблем. В дополнение к этому в 1990 году на базе 9-го отдела КГБ в Крыму была создана группа спецназначения из 12 водолазов и собаководов с задачами охраны рези-денции со стороны моря. Охрана объекта изнутри осуществлялась сотрудни¬ками охраны 9-го отдела КГБ. В административно-слу¬жебном корпусе находился дежурный по объекту с по¬мощником, которые осуществляли общее руководство сменой охраны, а на воротах объекта изнутри, а также на самой территории в различных местах выставлялись посты из сотрудников охраны в званиях прапорщиков. Применительно к вопросам обеспечения охраны объек¬та осуществления в этой связи допуска на объект выпуска с него военнослужащие пограничной охраны как уже указывалось, подчинялись внутренней охране, т.е. дежурному по объекту, распоряжения которого для них обязательны. В период межсезонья руководителем объекта являл¬ся Л.Н.Толстой. Всю работу по охране и поддержанию функционирования объекта осуществляли его подчи¬ненные — сотрудники 9-го отдела, которые постоянно проживали в Крыму. На период нахождения на отдыхе Президента система охраны и руководства ею значи¬тельно менялась. Накануне августовских событий, а именно 28 июля в Форос прибыл В.В.Генералов для подготовки объекта к отдыху Президента. Вместе с ним прибыл ряд московских сотрудников охраны. Несколькими днями позже после прибытия первой партии прилетели еще допол¬нительные сотрудники 18-го отделения КГБ. Всего их вместе с руководством стало в пределах 45 человек. Немедленно после прибытия (а данные сотрудники, в отличие от прапорщиков Толстого, все являются офицерами КГБ) они, согласно соответствующим приказам, приняли под охрану ключевые посты на территории объекта. Из их числа были назначены круглосуточные сменные наряды дежурных и их помощников. Прапорщики Толстого освободили им места в дежурном помещении и стали нести службу лишь на отдельных постах и на воротах, подчиняясь уже московскому де¬журному по объекту. Л.Н.Толстой как бы уходит от чисто охранных функций и занимается больше вопро¬сами хозяйственного, бытового, материально-техниче¬ского обеспечения. 4 августа в резиденцию из Москвы прибыл М.С.Гор¬бачев с семьей — женой, дочерью, зятем и двумя мало-летними внучками. Вместе с ним приехали сотрудники его личной (так называемой выездной) охраны в коли¬честве 32 человек со своими руководителями: началь¬ником отделения личной охраны генерал-майором Вла-димиром Тимофеевичем Медведевым и его заместите¬лями — подполковником Борисом Ивановичем Голенцовым и майором Олегом Георгиевичем Климо¬вым. Сотрудники личной выездной охраны — это работ¬ники службы охраны КГБ СССР, возглавляемой упоми¬навшимся ранее генерал-лейтенантом Ю.С.Плехано-вым. Это такие же офицеры КГБ, как и прибывшие ранее сотрудники 18-го отделения. Многие из них хо¬рошо знают друг друга, так как служат в одном управ¬лении. Более того, сотрудники личной выездной охра¬ны в основном выходцы из того же 18-го отделения. Таким образом, сотрудники личной выездной охра¬ны — это такие же молодые, физически развитые, спор¬тивно подготовленные, морально устойчивые и предан¬ные делу КПСС (в КГБ других не брали) парни, как и их коллеги из 18-го отделения. Такие, да не совсем. Как я говорил, многие из них между собой хорошо знакомы. И наверное, между отдельными сотрудниками личной охраны и 18-го отделения были и приятельские отноше¬ния. Однако были и отношения немного другого плана. Не секрет, что личная выездная охрана — это так сказать, элитное подразделение. Оно предполагает и заграничные командировки, которых нет у других сотрудников, и, возможно, некоторые дополнительные льготы. Да и чисто психологически переход в это подразделение на отдельных людей не мог не наложить опечатка некой своей большей значимости. А кто-то, в свою очередь, среди сотрудников 18 отделения оказался обиженным, что взяли в личную охрану не его. Поэтому у личной охраны были “тихие недоброжелате¬ли”. Это сыграло свою роль в августовские дни.
Итак, вместе с Горбачевым прибыли сотрудники его личной охраны во главе со своим начальником Медве¬девым. Кто такой Медведев, я думаю, все знают. Это тот пожилой, высокий, лысоватый человек, который всегда находился рядом с Михаилом Сергеевичем. Он стал теперь старшим начальником над всеми службами на даче. С прибытием личной охраны, помимо общего дежур¬ного по объекту из числа сотрудников 18-го отделения, был назначен еще один дежурный. Он располагался в гостевом доме и осуществлял оперативное руководст¬во офицерами личной охраны. Из сотрудников личной охраны были выставлены два поста у главного дома. На других, более удаленных постах несли службу офицеры 18-го отделения. Еще дальше, а также на воротах — прапорщики 9-го отдела, по периметру — сухопутные, а с моря — морские пограничники. При этом дежурный по 18-му отделению работал в контакте с дежурным личной охраны. В контакте и в то же время автономно. Друг другу они подчинены не были. Положение дежурного личной охраны было чуть главнее, чем положение дежурного 18-го отделения. Так, по ряду вопросов второй мог принимать решения самостоятельно. Например, пропустить машину либо людей для работы на хозяйственной территории объекта. Когда же возникала необходимость, допустим, про¬пустить ту же машину к главному дому, он мог принять такое решение лишь с согласия дежурного личной ох¬раны. В резиденции функционировали различные виды связи. Так, у каждого постового имелся телефон связи с дежурным по объекту. У обоих дежурных была связь между собой, связь с постами, с караульным помещением пограничных войск, с морскими пограничниками. Имелась междугородная телефонная связь, городская ялтинская, имелись также для непредвиденных случаев и носимые радиостанции. Эта сложная система позволяла надежно охранять все входы и выходы. Теоретически – и выходы. Забегая немного вперед, должен сказать, что затем некоторые сотрудники охраны на следствии прямо и говорили, что мол у них было такое положение, что они не знали какие задачи они выполняют, — то ли охраняют Горбачева как Президента, то ли блокируют его на объекте. Однако никто их на этот счет не просвещал. Поэтому, неся службу, они считали, что охраняют Президента. Как считал Президент — это уже другой вопрос. Однако мы забежали немного вперед. Потекли дни. Охрана охраняет. Президент с семьей отдыхает. Точнее будет сказать, что отдыхает лишь семья, а Президент совмещает приятное с полезным, т.е. отдых с работой. Подтверждением этому является то, что вместе с Президентом в Крым прибыл его по¬мощник по международным делам А.С.Черняев со сво¬им секретарем, а также секретарь - референт Президен¬та Ольга Ланина. Они разместились в ближнем санато¬рии "Южный", откуда каждое утро приезжали на дачу на специальной машине. Начиная с 4 августа, потекли, таким образом, равно¬мерные, во многом монотонные дни. Для кого отдыха. Для кого работы. А для большинства и того, и другого вместе. Президент с помощником готовились к намечавше¬муся на 20 августа подписанию Союзного договора. Естественно, работы хватало. Было много телефонных разговоров с руководителями страны, республик. Как затем сообщит следствию Раиса Максимовна, в один из дней она насчитала 17 телефонных разговоров. Пре¬зидент фактически продолжал руководить страной. Полномочия его к вице-президенту не перешли. К сло¬ву, в стране не было разработано на этот счет какого- либо законодательного акта. Да, наверное, в этом и не было необходимости. Президент во время отдыха не прерывает связь со страной и в состоянии осуществ¬лять общее руководство.






































ГЛАВА 2

ЗАГОВОР

Для объяснения форосских событий мы должны возвратиться в 1990 год.
В декабре 1990 Председатель КГБ СССР поручил сотрудникам 1-го главного управления разработать доку¬менты на случай введения в стране чрезвычайного по¬ложения. Следствием установлено, что для проработки этого вопроса он попросил Министра обороны Д.Т.Язова выделить группу работников Министерства обороны. Впоследствии В.А.Крючков объяснял, что давал такое распоряжение без конкретной цели будущего отстранения Горбачева от власти, а затем, что по должности был обязан предусмотреть такую возможность с учетом нарастающего кризиса в стране. Кроме того, он сослался на соответствующую просьбу самого Президента. Для меня такой довод представляется убедительным.
В то же время, читая "Мой выбор” Э.А.Шеварнадзе, думаю: так ли случайно, что эти документы готовились в декабре 1990? Ведь именно в эти дни, подавая в отставку с поста министра иностранных дел, Шевар¬надзе предупредил всех нас: “Грядет диктатура!”
Как бы то ни было, в ходе следствия первый заместитель Крючкова В.Ф.Грушко сообщит: "В течение 1991 года Крючков неоднократно говорил мне о воз¬можности введения чрезвычайного положения”.
В августе же, после убытия Горбачева в Форос, когда еще не успели на нем обсохнуть первые капли морской воды, в Москве события стали стремительно набирать ход. Сразу же после проводов Горбачева на отдых Крючков проводит совещание с сотрудниками, работавшими над документами о чрезвычайном положении. Опять же, привлекает к этому представителя от Министерства обороны. На совещании ставит задачу проанализировать вопрос о необходимости введения чрезвычайного положения на текущий момент и дать анализ последствий его введения. В течение 7—8 августа поручение Крючкова было выполнено. В ре¬зультате была подготовлена справка, что обстановка в стране очень сложная, но контролируемая, и до подпи¬сания Союзного договора никаких мер чрезвычайного характера принимать не следует. Если же и вводить чрезвычайное положение, то только на основании За¬кона, иначе народ не поймет и все сметет.
Крючков согласился с выводами, но выразил со¬мнение, не будет ли слишком поздно вводить чрезвы¬чайное положение после подписания Союзного догово¬ра, который, по его мнению, узаконит развал СССР.
14—15 августа Крючков доводит до разработчиков документов о ЧП, что Горбачев считает обстановку в стране сложной и, якобы, желает подать в ближайшее время в отставку. При этом дает указание подготовить документ о первоочередных мерах экономического, со¬циально-политического и правового характера, кото¬рые следует реализовать в условиях ЧП.
17 августа в Москве на конспиративном объекте КГБ собрались Председатель КГБ Крючков, Премьер-министр Павлов, первый заместитель Председателя госу-дарственного комитета обороны Бакланов, руководи¬тель президентского аппарата Болдин, секретарь ЦК КПСС Шенин, министр обороны Язов, его заместители Ачалов и Варенников, а также заместитель Крючкова Грушко. Принимал гостей на правах хозяина Крючков, бывший также в роли "основного докладчика". Правда, позже он будет утверждать, что провести встречу ему предложил либо Болдин, либо Бакланов, либо Шенин.
Так или иначе, на совещании был разработан план. Следствие квалифицирует его как план заговора с целью захвата власти. Обвиняемые протестуют. Они считают, что власти у них и так было достаточно. Отдельные из них расценивают его как план спасения страны. Другие дают показания, что не помнят деталей данного совещания. Мы не будем вдаваться в оценку этому моменту. Нас интересует лишь то, что связано с дальнейшими событиями в резиденции Горбачева в Форосе .Вместе с тем, следствием установлено с достаточной полнотой, что на данном совещании было  намечено: Президента СССР, находившегося на отдыхе в Форосе, изолировать на даче и лишить его связи с внешним миром, после чего предъ¬явить ему ультимативные требования: ввести в стране режим чрезвычайного положения либо уйти в отставку. При отказе Президента выполнить указанные требова¬ния осуществить его дальнейшую изоляцию, предста¬вить его больным, и поэтому неспособным к руководст¬ву. Обязанности Президента возложить на вице-прези¬дента Янаева. Образовать для управления страной Государственный комитет по чрезвычайному положе¬нию (ГКЧП) с передачей ему полномочий высшего орга¬на власти.
Как я уже выше указал, в ходе допросов многие из участников данного совещания “забыли” о чем на нем шла речь. Дескать, собрались, поговорили как плохо в стране, и решили послать к Горбачеву делегацию, что¬бы и до него довести всю тяжесть положения. А о том, что решили отключить у него связь, заменить охрану, многие просто «не помнят». Подумаешь, мелочи какие. Но мы возьмем за основу показания министра обороны Язова. В качестве следователя я его показания могу оценить, как наиболее правдивые, искренние. И не потому, что они меня устраивают больше других. А потому, что они подтверждаются другими фактически¬ми данными, установленными входе следствия по делу.
При допросе его в качестве подозреваемого Дмит¬рий Тимофеевич, рассказывая о планах полета делега¬ции в Форос, сообщил: “...Плеханов полетел как человек, знающий лучше других систему охраны. Крючков поручил ему сменить всю систему охраны там. Для этого туда полетели другие люди. Об этом говорил Крючков при обсуждении в субботу (17 августа. — В.С.). Охрану надо было сменить, чтобы изолировать Президента. Такое было принято решение на случай отказа Президента. Отключить связь, а потом действовать…».
Премьер-министр В.С. Павлов добавил, что когда лица из состава намеченной для поездки к Горбачеву делегации на совещании забеспокоились, не примет ли в отношении их по прибытию на дачу Горбачев нежелательных мер, Крючков сказал, что во избежание этого будут приняты соответствующие противодействия, и «ситуация будет под контролем».
Таким образом, материалами следствия установле¬но. что коллективное решение о поездке к Горбачеву и предъявлении ему ультиматума было принято на сове¬щании на конспиративном объекте КГБ 17 августа. Про¬ходило оно во второй половине дня. Установлено так¬же, что распоряжения о подготовке группы связистов для предстоящего полета в Крым и отключении у Пре¬зидента связи Крючков отдавал подчиненным ему ра¬ботникам еще 16 августа. Получается, что он заранее был уверен в результатах совещания.
17 августа Плеханов вызвал на работу Генералова — прямо с дачи, где тот проводил с семьей выходной день. К слову сказать, сам Плеханов в это время нахо¬дился в отпуске, но его, в свою очередь побеспокоил Крючков. Но Плеханов и Генералов, как люди военные, возмущаться не стали. Содержание их разговора нам неизвестно, хотя, судя по существовавшим между ними доверительным отношениям, Плеханов пересказал все то, что сам узнал от Крючкова. Перед тем, как отпустить домой, Плеханов наказал Генералову прибыть завтра, 18 августа, к 11 часам на работу, так как предстоит вылет в Крым. При этом Юрий Сергеевич порекомендо¬вал Генералову прихватить с собой две-три сорочки. Генералов знал, что ему предстояло лететь 19 августа в Крым с тем, чтобы привезти Горбачева на подписание Союзного договора. Поэтому его особо не удивило то, что вылет предстоит не 19-го, а на день раньше. Мало ли чего. Но зачем ему рубашки лишние. Ведь, он за день должен обернуться и возвратиться в Москву. На это Плеханов сказал: “Возьми, возможно придется задер¬жаться”.

Наступило 18 августа. Утром в районе 11 часов Плеханов вызывает руководителя подразделения во вверенной ему службе Д., и дает указание в течение часа собрать 30 офицеров службы охраны, готовых к немедленному вылету в командировку.  Д. отвечает, что это нереально, так как воскресенье, выходной день. Людей, кроме тех, кто в дежурной смене, вряд ли найдешь.
Через некоторое время Плеханов соглашается с тем, что собрать такое количество людей за короткий срок нереально, и Д. получает распоряжение найти 15 чело¬век. Однако за порученное ему время он смог найти лишь шестерых. Никто из них не знал, куда предстоит выезд или вылет. Дежурный по управлению на всякий случай посоветовал ребятам взять с собой теплые ве¬щи.
В спешном порядке, прихватив с собой автоматическое оружие в специально приспособленных для его носки дипломатах, все сели в УАЗик. Водителю была дана команда следовать на военный аэродром Чкаловский под Москвой. По пути следования по рации на связь вышел Генералов, который поторопил их, сооб¬щив о необходимости в 13 часов быть на аэродроме. Сам же Генералов вместе с Плехановым на другой машине следовал в том же направлении.
На аэродроме их ждал персональный “ТУ-154" Ми¬нистра обороны. В 13.02 самолет оторвался от взлет¬ной полосы и взял курс на Крым. В нем находились О Д.Бакланов, В.И.Болдин, О.С.Шенин, В.И.Варенников Ю.С.Плеханов, В.В.Генералов, шестеро сотрудни¬ков охраны и группа связистов Управления правительственной связи (УПС) КГБ из пяти человек во главе с генерал-майором Г. Были еще ординарец Варенникова и охранник Бакланова. Связисты в Москве получили команду выполнять все, что им прикажет Плеханов.
Самолет летел в Крым. Посадка его предусматривалась на военном аэродроме Бельбек. Там же в это время тоже были хлопоты. Варенникова должен был встречать командующий Черноморским флотом-адмирал Хронопуло, Генералова — Толстой, связистов — руководитель соответствующего местного отдела.
 Л.Н. Толстой полагал, что в самолете летит группа для организации подготовки отдыха Премьер-министра (об этом ему сообщил по телефону Генералов). Последний пояснил позже: «Я дезинформировал Толстого по команде Плеханова, чтобы в Крыму не знали, кто на самом деле к ним летит».
Плеханов на вопрос, зачем он дал команду дезинформировать Толстого, разве у него были основания не доверять своему же работнику, ответит: «У меня не было оснований не доверять Толстому, вместе с тем, я не хотел придавать широкой огласки визиту, так как Толстой мог бы проявить инициативу, доложить руководству области с тем, чтобы организовать встречу на более высоком уровне».
Таким образом, самолет набрал высоту. Связисты гадают, какие задачи они должны будут выполнять. Сотрудники охраны также в неведении, в связи с чем возникла необходимость в них в Крыму, где и так до¬статочно. с запасом на разные непредвиденные случаи, их коллег. А руководители в это время в отдельном отсеке обсуждают, как себя вести при встрече с Горба¬чевым. Было решено, что обобщающее заявление сде¬лает Шенин, а потом каждый добавит по своей части.
Затем они перешли к вопросу об отключении у Гор¬бачева связи. Здесь показания противоречивы. Варен¬ников говорит, что во время разговора Плеханов сооб¬щил, что он имеет задание отключить связь у Президен¬та. Плеханов же утверждает, что разговор этот начали и дали ему распоряжение решить вопрос об отключе¬нии связи Болдин, Бакланов и Шенин. Но для нас это неважно. Нас интересует больше фактическая сторона в ракурсе вопроса, поставленного в подзаголовок кни¬ги. Поэтому выяснение спора между Плехановым и другими мы оставим для суда.
Где-то через час полета, около 14 часов, Плеханов попросил Генералова позвать к нему руководителя группы связистов генерала Г. и старшего офицера П. Им был задан вопрос: “Сколько времени ориентировоч¬но потребуется для того, чтобы отключить всю связь на объекте "Заря” и в расположенных рядом с ним прави¬тельственных санаториях “Южный" и “Нижняя Ореанда?». Связисты ответили, что примерно 15 минут. Получив такой ответ, Плеханов удалился в отсек к руководителям.
Вернувшись через некоторое время, Плеханов отдал связистам распоряжение по прибытию в Крым отключить все виды связи на указанных выше объектах. Время отключения – 16 часов 30 минут. Связисты же между собой обсудили полученный приказ. Все они понимали, что это чрезвычайный приказ. Отключить связь у Президента – это не шуточный вопрос. В то же время они люди военные. Оснований не выполнять приказ у них также не было, так как от своего непосредственного начальства им поступило указание выпол¬нять все распоряжения Плеханова. А что кроется за подобным приказом, они могли лишь догадываться.
В то же время, как впоследствии они пояснили, "чтобы как-то подстраховать себя", они сами составили в письменном виде “распоряжение N 1", в котором изложили суть приказа Плеханова. При этом каждый из них своей подписью удостоверил содержание его. Впоследствии данное распоряжение было ими выдано следствию для приобщения к материалам уголовного дела, и копией его мы располагаем.
В 14 часов 57 минут самолет приземлился на аэрод¬роме Бельбек в 61 км от объекта “Заря". Связисты немедленно отбыли выполнять поставленную задачу на станцию связи в Ялту, на станцию “Форос" в Мухалатке и непосредственно на дачу. Местному отделу управления правительственной связи (УПС) КГБ было приказано предоставлять связь лишь одной машине, выделенной в распоряжение Генералова. Для этого был введен специальный пароль “Марс”.
Пообедав в домике гостей на аэродроме, прилетев¬шие руководители стали собираться, беспокоясь, смо¬гут ли прибыть на дачу как раз к моменту отключения связи.
Вместе с Толстым прибывших встречал подполков¬ник Д„ начальник 18-го отделения. Увидев выходящих из самолета шестерых своих сотрудников, он был очень удивлен, и сразу обратился к ним: “Зачем вы прилетели?» Те ему: “Мы сами не знаем". Выяснять отношения не дал Генералов, который его осек: “Не задавай глупых вопросов». Затем дал указание подготовить пополнение для работы на постах и расставить москвичей ко всем воротам, а также гаражу. «Задача в том. – объяснил он Д., - чтобы ни одна душа не попала на объект».
Прилетевшее начальство тоже расселось по машинам и направилось в резиденцию. По дороге некоторые нервничали, беспокоясь, чтобы не опоздать ко времени «Ч», которое, как мы помним, было определено на 16 часов 30 минут. Особенно переживали Болдин и Плеханов, ехавшие в первой машине. Колонна не могла двигаться очень быстро, так как ее не сопровождала “Волга" с маячком. Вероятно, от машины сопровождения отказались в избежание лишнего шума.
Тем временем Крючков в Москве предпринимал другие меры, “чтобы ситуация была под контролем". В 12 часов он дал указание своему заместителю — начальнику Главного управления пограничных войск КГБ СССР И.Я.Калиниченко усилить режим охраны в районе резиденции Горбачева. Он поручил Калиниченко приказать Симферопольскому пограничному отряду и Балаклавской бригаде сторожевых кораблей пограничных войск усилить внешнюю охрану района отдыха Президента СССР в Крыму, обратить особое внимание командиров данных соединений на то, что они обязаны выполнять все указания генерал-лейтенанта Плеханова и его заместителя генерал-майора Генералова. Как впоследствии пояснил Калиниченко, "мотивы дополнительных распоряжений Крючкова о подчинении этих подразделений непосредственно Плеханову и Генералову остались не ясны”, однако он их выполнил. Соответственно, начальник Симферопольского погранотряда П.П.Харланов приказал коменданту закрыть ворота объекта до особого распоряжения, хотя тоже не понимал, зачем это нужно.
В 15 часов 40 минут ворота были закрыты. Спустя некоторое время несколько сотрудников личной охраны решили съездить в Ялту по своим делам. Они проехали внутренние ворота, которые охранял прапорщик 9-го отдела. Тот их пропустил. Когда машина подъехала ко вторым, дублирующим воротам, те оказались закрытыми.
Несущие службу солдаты погранвойск отказались открывать, ссылаясь на приказы командиров. Сотрудники личной охраны были возмущены. Им - самым главным на объекте – пограничники, не имеющие отношения к допуску, чинят препоны. Позвонили своему дежурному, тот связался с дежурным по объекту, а он, в свою очередь, с В.Т. Медведевым и пограничным руководством. Вразумительных объяснений никто не получил. Пограничники, чтобы не осложнять отношения с внутренней охраной, предложили тем выехать через те ворота, которые стерегли только сотрудники КГБ.
Тем временем связисты выполняли свою задачу. Прибыв на станции правительственной связи, они от¬ключили все виды коммуникаций, в том числе спецкоммутатор правительственной связи (СК), аппараты оперативной (ОС), открытой и городской телефонной связи, соединительные линии специальной связи министерства обороны, то есть линии, обслуживающие тот самый «черный чемоданчик". Были выключены также каналы телеграфа 8-го главного управления КГБ, а также все внутренние устройства для переговоров семьи Прези¬дента с обслуживающим персоналом и две установки для приема телепередач. Отключили и электропитание на резервном узле правительственной связи малой ем¬кости, предназначенном для резервирования связи на случай полной внешней изоляции объекта.
В 16 часов 24 минуты Горбачев начал разговор со своим помощником Шахназаровым. Во время этого разговора к телефонисткам пришли их руководители и отдали распоряжение об отключении связи. Те объяс¬нили, что Горбачев разговаривает. Тогда решили дать им возможность договорить. В 16 часов 30 минут Михаил Сергеевич положил трубку. Вновь он сможет ее поднять и услышать на другом конце голос собеседни¬ки лишь через трое суток. После разговора с Шахназаровым должен был последовать разговор Президента с тогдашним белорусским лидером Н.И.Дементеем. Но ему уже не суждено было состояться. Возможно, поэтому на следующий день Дементей ничего не сможет сказать депутатам белорусского парламента, как он расценивает происшедшие события и что известно о здоровье Горбачева.
Связистам, которые заодно блокировали правительственную связь у отдыхавших в соседних санаториях Чернавина, Медведева В.А., Багрова, Примакова, Шахназарова, Лучинского, Нишанова, Черняева было велено на все вопросы отвечать, что оползнем поврежден кабель, идут восстановительные работы. 1
Теперь можно было идти к Президенту. Приехавшие к назначенному времени заговорщики расположились в гостевом домике. Плеханов направил Медведева сообщить Горбачеву о прибытии делегации. Медведев направился в главный дом и доложил. Дальше возьмем рассказ Горбачева из его книги: “Я никого не ждал, никого не приглашал, и меня никто о чьем бы то ни было прибытии в известность не ставил". Начальник охраны сказал, что он также ничего не знал об этом. “Почему Вы тогда пропустили их?" — “С ними приехал Плеханов (начальник управления охраны госбезопасности)», — ответил он.  Иначе охрана не пропустила бы их к Президенту. Таковы правила. Жесткие, но необходимые".
Здесь следует внести некоторую ясность для читателей и для Михаила Сергеевича. Заблуждается он немного. Что касается Плеханова, все действительно так. Он как начальник службы охраны беспрепятственно допускается на все объекты, охраняемые подчиненными ему сотрудниками. Это положение записано в основном руководящем документе охраны — приказе Председателя КГБ СССР от 10 мая 1986 г. N 0075 "Об утверждении Инструкции подразделениям охраны 9-гя управления КГБ СССР". Однако и без Плеханова, если исходить из данной Инструкции, охрана должна была пропустить прибывшую делегацию. Ведь в ее составе был секретарь ЦК КПСС О.С.Шенин. А пункт 2.4 этой Инструкции гласит: “Руководители партии и правительства и лица, следующие с ними, беспрепятственно допускаются на все объекты и места, охраняемые 9-ым управлением".
Итак, Медведев доложил Горбачеву о прибытии не званных гостей. А не званный гость, говорят... Так рас¬ценил это и Михаил Сергеевич. Он, как и всякий бы на его месте, сразу за телефон, позвонить в Москву, спросить, что это за такой визит, о котором Президент ничего не знает. Что это за друзья, которые решили сделать сюрприз. А, между прочим, Бакланов впоследствии так и скажет о визите к Горбачеву: «К вам приехали товарищи по работе, вы что, будете прятаться? Или вы будете их опасаться? Наверное нет. Его же это привело в какое-то нервозное состояние, полуистерическое.».
Да хороши товарищи. Явились как снег на голову, обрубили всю связь у Президента, вплоть до телефона на кухню. И Президент после этого радуйся прибытию гостей-товарищей. Не нервничай и не думай, что же делается вокруг, что в стране, для чего прибыли.
Когда Горбачев поднял свои телефонные трубки, то мы уже знаем, что гудков, а также голосов он ни в одной из них не услышал. Что ему оставалось делать? Я, и по работе, и вообще, когда необходимо оценивать поведение человека в сложной, экстремальной ситуации, всегда задаю себе вопрос: «А как бы я себя повел на его месте?» Применительно к последующим действиям Горбачев я поступил бы аналогичным образом. Он отправил Медведева сообщить, что готов принять прибывших, коль такое срочное дело. А сам пошел поговорить с женой и детьми. Он, конечно же, понял, что все это — и внезапное несогласованное прибытие, и отключение связи — неспроста.
Дальнейшее Горбачев более удачно и откровенно изложил не в своей книге, а при допросе его в качестве свидетеля по уголовному делу. Он сказал прямо, как нормальный человек - муж, отец и дед: “С точки зрения моего решения тут для меня трудностей не было. Но я думал, что будет с семьей, их надо в происходящее посвятить, они должны как-то это воспринять, определиться. Надо было их подготовить”.
Пока он разговаривал с членами семьи, делегация уже прибыла в его приемную. Прошло пять, десять, больше минут, а его все нет. Плеханов несколько раз спускался вниз, спрашивал у охранников, не выходил ли Горбачев.
Наконец Михаил Сергеевич появился. Прошел в свой кабинет, пригласил прибывших. Стульев всем не хватило. Вместе со всеми в кабинет вошел Плеханов, но Горбачев указал ему на дверь.  .С остальными поздоровался за руку. В своей книге Горбачев пишет, что начался разговор с вопроса о том, кто их прислал. Они ответили: «Комитет в связи с чрезвычайной обстановкой в стране». Он на это ответил, что не знает такого комитета, он незаконен. Затем перед ним поставили вопрос ребром: или он издает Указ о чрезвычайном положении и передает полномочия вице-президенту, или подает в отставку.

То есть, Горбачев ведет речь о предъявлении ему ультиматума, который он отверг. Подчеркивает, что он их назвал авантюристами. И в конце концов он их послал туда, куда в подобных случаях посылают русские люди.
Варенников подтверждает, что действительно Бакланов в разговоре сообщил, что они прибыли по поручению Государственного комитета по чрезвычайному положению, который Горбачев оценил как неконституционный, а прибывших назвал авантюристами. Действительно, Бакланов предлагал Горбачеву продлить свое пребывание в Крыму, а исполнение президентских функций передать Янаеву. В конце разговора Горбачев сказал, что после такой встречи работать им вместе будет невозможно.

Болдин сообщил, что в разговоре они перечислили должностных лиц, оставшихся в Москве, уполномочивших их на переговоры, а также предложили Горбачеву либо ввести чрезвычайное положение, либо «отключиться» от работы с тем, чтобы порядок в государстве навели другие. Он также подтвердил, что все их намерения Президент назвал авантюрой.

Шенин пояснил, что Бакланов описал сложность обстановки в стране, предложил ввести чрезвычайное положение и, в связи с этим, создать Государственный комитет по чрезвычайному положению. Горбачев в отношении введения чрезвычайного положения высказался отрицательно. «Чрезвычайный комитет, - сказал он, - создавать нужно конституционным путем». Он отказался принять их предложения.

Бакланов же указал, что разговор протекал в спокойных тонах. Ультимативных требований Президенту пребывшие не предъявляли, подать в отставку не предлагали. Расставались они вполне мирно. Горбачев даже пожал им руки.
Как видно из краткого изложения, принципиальных расхождений в интерпретации событий Горбачевым и противоположной стороной нет. Здесь хотелось бы привести показаний Д.И. Язова, красочно передающие результат поездки в Крым, а значит и суть разговора. Он сообщил, что они вернулись от Президента СССР с «кислыми рожами» и заявили, что «засветились», «сгорели», «сожжены»

Простив Бакланову, простим и Михаилу Сергеевичу некоторую натяжку в части того, что в конце разговора он послал прибывших как простой русский человек.
Как- то не вяжется это с тем, что при расставании он попрощался за руку. Вероятнее всего, послал он их про себя. Но давайте поставим себя на его место, войдем в его состояние и, наверное, поймем, что эту мелочь он мог и забыть, как оно было в действительности. А то, что, несмотря на тяжелый характер разговора, он подал им при расставании руку, я лично не считаю чем-то из ряда вон выходящим. Его подобное поведение, наверное, можно объяснить следующей фразой из его протокола| допроса: “Я не терял надежду на то, что одумаются, и разум перевесит эмоции. Но когда утром 19-го уже пошли сообщения, я понял, что мои требования оказа¬лись не выполненными".
Этим же, наверное, отчасти можно дать ответ Бакланову, спрашивающему у следствия, почему Горбачев не арестовал их там, на объекте, а также и другим гражданам, которые задаются подобным вопросом. Он, наверное, еще вправе был рассчитывать, что его доводы возымеют действие. К тому же, опять, давайте поставим себя на его место. Связь у него отключена. Медведева рядом нет. Прибывшие называют Крючкова в числе членов самозванного комитета. Начальник охраны, коль привез делегацию втайне от Президента, с ними. Сотрудники охраны — это те же подчиненные Крючкова и Плеханова. С кем они? Именно так впоследствии и сказала жена Президента: “Меня мучила страшная мысль.  Для чего осталась охрана, ну для чего? Или она будет защищать нас, или она будет выполнять противоположный приказ, если такой поступит?».
 И еще. Горбачев не знал, что делается не только за пределами объекта, - возможно он уже обложен, но и на самом объекте. Разве он не мог предположить, что все это давно подготовлено и у охраны уже совсем иные приказы, чем были раньше. Я думаю, мог. А, поэтому, мог ли он нажать кнопку тревоги? Такая кнопка у него была. Вот и давайте все вместе дадим ответ, имел ли он право воздержаться от нажатия данной кнопки, чтобы не получилось в итоге так, как нас в стране очень часто бывало: сразу сделаем, а потом жалеем, что предварительно не подумали.
Поскольку широкая общественность узнала о заговоре из заявления Янаева о принятии на себя обязанностей Президента СССР в связи с тяжелым состоянием здоровья Горбачева, здесь уместно коснуться этой вопроса. На него можно ответить одной фразой из показаний Крючкова В.А.: “Было сказано, что Президент жаловался на здоровье, но не был больным с постельным режимом. Заблуждений на этот счет ни у кого не было".
Интересен и такой факт. За несколько дней до приезда делегации у Горбачева был приступ радикулита. Был вызван специалист в этой области — врач Лиев который провел два профилактических сеанса и, в принципе, Михаил Сергеевич был здоров. Он даже сказал Лиеву, что тому нет необходимости лететь с ним 19 августа в Москву на подписание Союзного договора. Все изложенное выше применительно к состоянию здоровья Президента я привел к тому, чтобы сейчас иметь возможность привести краткую, емкую оценку состояния здоровья отца, сделанную дочерью Горбачева Ириной, кстати врачом по образованию. Зная, что Бакланов ссылался на неудовлетворительное состояние здоровья Горбачева, она при допросе указала: «А Бакланову надо сказать, что радикулит на умственные способности влияния не оказывает”.
В то время как старшие товарищи вели государственную беседу с Президентом, выставленный за дверь Плеханов тоже действовал. Он зашел в кабинет Медведева и велел собираться в Москву, объявив, что старшим на объекте остается Генералов. Медведев был в недоумении. Тогда Плеханов сказал: «Это приказ. Достаточно устного или нужен письменный?». Медведев ответил, что лучше письменный. Присев за стол, Плеханов написал приказ, копией которого мы располагаем.
Медведев собрал чемодан, и, не попрощавшись с Горбачевым, убыл с делегацией в Москву. Горбачевы впоследствии будут делать упрек в этом Владимиру Тимофеевичу. Сам же он свое поведение объяснит тем, что поскольку приказ о его снятии Плеханов написал после того, как вернулся из дома от Горбачева, то он сделал вывод, что причина отстранения кроется в нем самом, а значит, вопрос с Горбачевым согласован. Поэтому он решил, что докладывать Президенту о своем убытии в данной ситуации неуместно. Я все же, хоть и с трудом, могу допустить подобную логику. Хотя к моменту его отстранения у него уже была информация, что еще до прибытия делегации пограничники закрыли объект, чего ранее никогда не было, что на объекте отсутствует связь, да и сам факт несогласованного заранее, бесцеремонного, неожиданного для самого Президента визита наверное, позволял ему сделать вывод, что причина его снятия кроется не в нем. Затем, однако, сле¬дует нечто странное. Вернувшись вместе с заговорщиками в Москву, он побывал в Кремле, а утром 19 августа — в управлении у Плеханова, после чего уехал в деревню к родителям и якобы ничего не слышал о последовавших событиях. Поверить в это невозмож¬но.  Не знаю. — сказал я Владимиру Тимофеевичу на допросе, — для кого покажется убедительным, что генерал КГБ после всей полученной информации сидел в деревне, ничего не слушал, не смотрел, а ждал, пока брат - завхоз 21 августа скажет, что вот в стране происходят такие-то события, не лучше ли тебе поехать в Москву?"
В то же время, я не берусь его судить. Следствие, и я эту позицию разделяю, применительно к вопросу снятия Медведева с объекта пришло к однозначному выводу: причиной явилось то, что ГКЧП не мог положиться на Медведева в своих целях, как на человека, наиболее близко соприкасавшегося с Президентом. Надо полагать, допускали они, что Медведев, оставаясь на объекте, может повести себя не так, как входит в их планы.
Плеханов же объяснил мотивы снятия Медведева с объекта тем, что беспокоился о здоровье последнего, так как Медведев был, по его мнению, морально и физически уставшим, мог сорваться в сложной ситуации. Поэтому, вторым доводом того, что он забрал Медведева в Москву, Плеханов назвал заботу о Президенте о его охране. Дескать, Генералов со свежими силам должен был обеспечить более надежную охрану Горбачева.
Перед отъездом Плеханов предложил Генералову заменить личную охрану, стоявшую на ключевых постах возле президентского дома, сотрудниками 18-го отделения. Когда, расследуя это, я спросил у Плеханова, были ли у него основания не доверять сотрудникам личной охраны, Юрий Сергеевич, не задумываясь, ответил отрицательно. На естественный после этого вопрос о причине замены охранников, Плеханов после долгого раздумья сказал, что не может объяснить это, не помнит этого эпизода.
Генералов после отъезда делегации попытался выполнить распоряжение о замене личной охраны на постах, однако руководители 18-го отделения Д. и К.  уклонились от выполнения этого приказа, после чего Генералов на нем не настаивал. Надо полагать, что на это повлияло и поведение самих сотрудников охраны. Когда на объект прибыли непрошенные гости, ребята на всякий случай приготовили автоматы. Генералов тогда через Медведева велел убрать оружие подальше, но для себя, надо полагать, сделал вывод, что при попытке сменить личную охрану могут возникнуть определенные затруднения.
Перед отъездом Болдин, по словам Генералова, предупредил его, чтобы с объекта ни один человек не ушел, даже местная прислуга. Это же подтвердил своим распоряжением и Плеханов. В связи с этим люди, включая кухонных, садово-парковых рабочих, слесарей, электриков, водителей, не говоря уже о сотрудниках охраны, которые на момент прибытия делегации сидели в автобусе, чтобы ехать домой, вынуждены были устраиваться на ночлег. Кроватей всем, естественно, не хватило. Вечером был выпущен в Мисхор Толстой, который должен был успокоить членов семей оставленных на объекте служащих (к слову, весь обслуживающий персонал объекта – военные или вольнонаемные КГБ). Что он и сделал через дежурного своего отдела.
Не был выпущен за пределы дачи и Черняев, не помогли его ссылки на депутатский иммунитет. На его вопрос, где он, допустим, побреется, Генералов любез¬но предложил свою бритву. Даже водители, отвозившие с «Зари» делегацию на аэродром, были возвраще¬ны на объект, где оставались до 21 августа.
После убытия делегации по распоряжению Генералова грузовиками были блокированы все трое ворот. Следствию он объяснит, что Плеханов указывал ему на осложнение оперативной обстановки, на возможные попытки экстремистов прорваться на объект. Но я так и не добился от него вразумительных объяснений, поче¬му машины были выставлены не внутри объекта, а снаружи, мешая не столько проникновению, сколько попыткам вырваться за ворота, за пределы объекта.
Вечером машинами была блокирована и вертолетная площадка, по словам Генералова, с теми же целя¬ми, что и ворота.
Ответственные товарищи, приезжавшие к Горбаче¬ву, после разговора с ним, не солоно хлебавши, убыли назад в сторону аэродрома Бельбек, прибыв на него около 19 часов. Уже по пути следования Плеханов отдавал распоряжения, чтобы на аэродроме его ждали командиры постоянно находящихся там так называемого резервного самолета “ТУ-134" и вертолета "МИ-8". Тогда же Плеханов доведет до них, что в дальнейшем их пребывании на Бельбеке нет необходимости и они могут возвращаться в Москву. Это был беспрецедент¬ный случай, особенно если учесть “осложнение оперативной обстановки» и «намерения экстремистов». Допустим, террористы пытаются проникнуть на объект. Куда поедет Президент? Конечно, на аэродром, где всегда находится резервный самолет. А самолета, то нет.
Чтобы больше не возвращаться к этому самолету, скажу, что хотя команда на вылет поступила от Плеханова 18 августа, фактически самолет прилетел в Москву лишь вечером 19 августа. Связано это с тем, что летчики, также понимая неординарность приказа, не поспешили сразу его выполнять, а ждали подтверждения. Кроме того, военные, узнав, что данный самолет собирается лететь в Москву, решили, чтобы не гнать специально свой, загрузить в него аппаратуру, связанную с тем самом «черным чемоданчиком», и привезти попутно ее в Москву. В ней, видно, как и в самолете, посчитали, что уже также нет необходимости.
Но вернемся на Бельбек в 18 число. По прибытии на аэродром все прилетавшие к Президенту, за исключением В.И,Варенникова, на ожидавшем их самолете Язова вернулись в Москву. Самолет поднялся в воздух в 19 часов 30 минут. Варенников в 20 часов 16 минут на другом самолете взял курс на Киев. Он поехал убеждать Президента Украины Кравчука в том, что без ГКЧП Украина пропадет.
После этого аэродром закрыли. Посадка и взлет всех воздушных судов здесь могли осуществляться впредь только с личного разрешения Язова.
Что же происходило в это время на объекте "Заря"?
Генералов зашел к сотрудникам личной охраны и сообщил, что теперь он остался за старшего. Сказал, что с этого момента отношение к ним со стороны Президента, и его семьи может измениться. Они будут говорить неприятные слова, могут называть предателями, плевать в лицо. Все это следует воспринимать спокойно. Что бы ни произошло, оклады и звания охранникам будут сохранены. И на всякий случай напомнил о печальной судьбе охраны Чаушеску, вступившейся за своего Президента. Затем на пересменке дежурных Генералов повторил свои слова (на следствии вспомнил он о них только после второй уличающей его очной ставки, при этом, пояснил, что прямой параллели с Румынией здесь быть не может, так как он сам, дескать, не знал о цели приезда делегации из Москвы).
Наступил вечер. Президенту сообщили, что Медведев уехал с объекта с делегацией, а старшим на объекте оставлен Генералов. На последнее сообщение Горбачев раздраженно высказался, что глаза его видеть не желают Генералова.
Мне не представилось возможным спросить у Горбачева, почему он не потребовал у Генералова, например, решить вопрос о том, чтобы позвонить в Москву если не ему лично, то его доверенным лицам. На подобный вопрос помощник Горбачева Черняев ответил, что, по его мнению, Горбачев не счел нужным вести разговор с Генераловым, потому что ему было понятно: Генералов предал его и выполняет задачи заговорщиков. То есть, он, наверное, считал разговор с Генераловым бесполезным и унизительным для себя.
Тогда же Климов сообщил Президенту, что его назначили старшим над сотрудниками личной охраны и что ни них Президент может положиться. Горбачев, в свою очередь, информировал Климова, что приезжавшие требовали от него уйти в отставку и что он на это не дал согласия. При этом опять назвал действия приезжавших политической авантюрой. После этого он попросил Климова поговорить с охранниками чтобы они ни на какие провокации не поддавались, а к дому никого не подпускали.
Чуть позже Генералов известил Климова и Голенцова, что связи на объекте нет, и что Горбачеву предложено находиться на месте, никуда не отлучаясь. Голенцов спросил, как быть, если Президенту понадобится отправить какой-нибудь срочный пакет. На это было отвечено, что временно никакие пакеты передаваться не будут. Это уже прямо касалось фельдъегерской связи.
Вместе с Горбачевым в Форос прибыла группа сотрудников. в обязанности которых входило доставлять секретную почту в Москву и обратно. Для этого за группой была закреплена специальная машина. В доставке почты им оказывали содействие местные крымские сотрудники фельдсвязи. Они были на второй машине, которая выступала в качестве машины сопровождения.  Каждый вечер крымские сотрудники приезжали на объект за своими московскими коллегами. Взяв почту, они на двух машинах ехали в Симферополь в аэропорт, из которого одним из обычных вечерних пассажирских московских рейсов гражданской авиации специальный сотрудник доставлял почту в Москву.
Когда вечером 18 августа машина с крымскими сотрудниками фельдсвязи прибыла на объект, их запустили на него, приказали поставить машину в гараж под охрану, сдать оружие и отдыхать. Выехать с объекта они смогут лишь в ночь с 21 на 22 августа.
Правда, уже со второй половины дня 19 августа кое кого стали выпускать с объекта. К этому времени всем стало ясно, к кому фактически перешла власть.
Наверное, уже рабочих обслуживающего персонала, и даже прапорщиков, связанных присягой и долгом служения, наряду с Родиной, также и своему начальнику — Председателю КГБ Крючкову, можно было безбоязненно отпускать за пределы объекта. Так оно в итоге и оказалось. Те, кого выпустили, тихо молча разъехались по домам.
И опять же, трудно судить людей, допустим, за то, что они сразу не поехали в Москву и не доложили, что Горбачев здоров, а ГКЧП — авантюра. Во-первых, они знали, что в Москву уехал их начальник Медведев, которому не хуже их известно фактическое положение Горбачева на объекте.
 Судить же этих людей нельзя еще и потому, что дело не в людях даже. А в системе. Судить можно лишь систему. Ту систему, которая сделала людей такими. Которая отобрала у них собственность. А ведь, именно собственность позволяет человеку чувствовать себя свободным и независимым и не дорожить той грошовой должностью, тем пенсионом, без которого он окажется нищим. Не говоря уже о том. что все эти люди давали подписки о том, что не будут много болтать применительно к тому, что узнают по своей работе. Да и у каждого из них есть семьи, дети, которые им ближе, чем вопросы о том, кто будет завтра во главе страны — Горбачев или Янаев. К тому же, в ушах у каждого из них звучали надоевшие за день от повтора сообщения, в которых, начиная с названия нового органа власти, звучало слово “чрезвычайные". А люди знают, что для тех, кто станет настаивать на том, что Президент здоров, если новые власти, судя по их заявлени¬ям, довольно решительно настроенные, утверждают обрат¬ное, если не тюрьмы, то печально известные психушки предшественника их нынешнего шефа — Андропова, найдутся.
 
ГЛАВА 4
ДЕНЬ. КОТОРЫЙ ЧУТЬ БЫЛО
НЕ ПОТРЯС МИР
В ночь с 18-го на 19-е Янаев с сотоварищами в Москве не спали. Они ставили подписи под Указом о вступлении в исполнение обязанностей, обращением к советскому народу, первым постановлением ГКЧП. В Форосе на объекте многие также долго не могли уснуть.
Что несет день грядущий? Каждый думал о своем. Кто о судьбах страны. Кто больше о семье, детях, которые оказались не забранными из садика. Кто-то вече-ром и ночью посматривал в окно на море. Есть ли там какие-либо изменения? Обложили ли объект с моря или нет. В ходе следствия будет установлено, что усиления охраны объекта как с суши, так и с моря в количествен¬ном отношении в указанные дни не последовало. Вместе с тем, в деле будут показания некоторых свидете¬лей, что в море появилось значительное число кораблей, свыше десятка. Об этом впоследствии скажет, в частности помощник президента Черняев. Тот же Черняев даст показания о том, что он заметил усиление охраны не только с моря, но и с суши. Что и при подъезде к даче утром 18 августа были видны какие-то изменения.
 Я не вижу в этом несоответствии какого-либо умысла дать ложные показания, сгустить краски. Это простая человеческая психология. Я убежден, что до событий 18—21 августа Черняев никогда толком, оценивающе не смот¬рел море, не считал корабли. Не рассматривал он, и кем охраняется объект с суши по периметру. Когда же случились данные события, когда люди поняли, что это касается непосредственно их, только тогда они стали осматриваться. Вот и увидели солдат вокруг объекта в пятнистой камуфляжной форме (обычная форма пограничников), ряд кораблей в море. А ночью огни кораблей видны далеко, даже тех, что проходят на далеком расстоянии. Люди же, не компетентные в вопросах охраны, естественно, все это восприняли на свой счет. Поэтому отдельных лиц и сложилось убеждение, что их “обложили".
Наступило утро 19 августа. Еще с вечера, после того как в связи с отключением ретрансляторов на экранах телевизоров пропало изображение, люди стали искать выходы, как получать информацию. Попробовали вместо антенны приспосабливать куски проволоки и прочее. И это дало определенный эффект. Хотя и с помехами, но телевизор можно было смотреть и что-то из него почерпнуть. В некоторых комнатах, а также у отдельных лиц были транзисторные приемники. Утром на объект прибыла очередная смена местных сотрудников охраны и обслуживающего персонала. Персонал на объект не пустили, а сотрудников охраны запустили в дополнение к уже находившимся здесь. Некоторые из вновь прибывших дома, перед выходом на работу, слушали передаваемые сообщения. Поэтому основная масса людей уже с утра знала, что Президент “болен". Его обязанности выполняет Янаев, создан ГКЧП, в состав которого вошел ряд высших руководителей страны.
Утром Генералов провел совещание со всеми сотрудниками охраны и аттестованными сотрудниками различных служб персонала, водителями. На совещании он изложил передаваемые официальные сообще¬ния. Вопроса о положении Горбачева, о том, что он фактически здоров (что все могли видеть), Генералов не коснулся. Вместо этого сказал, что Горбачев подал в отставку. Вопросов никто не задавал.
После этого Генералов распорядился включить один канал стационарной связи спецкоммутатора. Он был включен в 9.30, и с этого времени Генералов в основ-ном разговаривал с Москвой по нему. Аппарат находился в комнате связистов служебного корпуса. Для того, чтобы все сеансы связи поставить под контроль, телефон был переведен на ручной режим соединения, и разговоры фиксировались в журнале. Поэтому, следствию легко было установить, кто с кем и сколько разговаривал. В частности, ежедневно записывалось до десятка разговоров Генералова с Плехановым.
 Впоследствии Генералов будет не совсем соглашаться с выводами проведенной по делу технической экспертизы связи, которая констатирует, что при созданных условиях, в которых находился Президент с 18 по 21 августа, он не имел возможности выйти на связь с места отдыха «Форос.  Генералов станет утверждать, что, если бы к нему обратился президент и потребовал дать возможность переговоров по его телефону, он бы ему не мог в этом отказать. Когда, в связи с этим следует вопрос: “А вы довели до Президента, или его окружения, что у вас есть каналы связи, по которым можно позвонить в Москву?" — дается ответ: “По указанию Плеханова было сказано мне, что связи нет на объекте. Поэтому, предоставить возможность переговорить с телефонного аппарата, имевшегося у меня в распоряжении, я не имел права».
Ну так какие тогда могут быть претензии к Горбачеву, или к выводам экспертизы, думаю я себе. К тому же, в ходе следствия установлено, что Генералов не только не сообщил, что у него есть на объекте связь, а всем, в том числе Черняеву и Климову, говорил при получении требований Горбачева к ГКЧПистам, что для передачи их он поедет на узел связи в Мухалатку. Когда же с просьбой позвонить в Москву к Генералову обращались Климов, Черняев, Ланина, то ответ был таков, что связи с Москвой нет, а поэтому никто туда звонить не сможет.  Давая впоследствии показания о данном телефоне, Генералов прямо скажет: « Я сказал ему (генералу-связисту Г.), чтобы никто не знал об этом канале».
После того, как в средствах массовой информации прозвучали сообщения о вступлении Янаева в исполнение обязанностей Президента СССР, что означало фактически отстранение от власти Горбачева, и этим самым уже была реализована одна из важнейших составных частей задуманной акции, на объекте появилась возможность ослабить некоторые меры информационной блокады Президента и его окружения.
В 12 часов 30 минут на объекте была включена внутренняя АТС, то есть связь различных служб и помещений между собой. Однако, те номера внутренней связи, которые выходили за пределы объекта, - с группой сотрудников УВД, с морскими пограничниками, номера, выходящие на коммутатор спецсвязи в Мухалатку, так и не были включенными.
Утром 19 августа Горбачев и члены его семьи стали требовать у Генералова включения телевидения. Это было сделано лишь в 16 часов 30 минут. У Президента появилась возможность получать дополнительную информацию. Но передавать информацию за пределы объекта он не мог, как и раньше. I
Вместе с тем, как он впоследствии пояснит: "Когда утром 19-го уже пошли сообщения, я сразу стал предъявлять требования".
Первое требование Президента состояло из двух пунктов: восстановить связь и предоставить самолет для вылета в Москву. Эти требования Горбачев продиктовал Черняеву. Тот, в свою очередь, затем продиктовал Ланиной, которая отпечатала текст на машинке.  Текст был помещен в конверт, который Черняев удостоверил своей подписью. Климов отнес и передал требования Горбачева Генералову. Последний сказал, что поедет в Мухалатку, откуда позвонит и передаст все в Москву. Сам же после ухода Климова прямо с объекта связался с Плехановым и сообщил ему о требования Горбачева, которые были адресованы Янаеву.
Когда в ходе следствия возникла необходимость изъять данную записку, как вещественное доказательство, Генералов заявил, что он ее сжег после передачи текста в Москву. Климову он сообщил что передал текст Плеханову, а тот обещал довести его до Янаева.
Вечером 19 августа Горбачев имел возможность по телевизору уже без помех смотреть пресс-конференцию членов ГКЧП и услышать слова своего "друга» Янаева, что как только состояние здоровья Горбачева улучшится, то они еще с Геннадием Ивановичем вместе поработают на благо советского народа.
После пресс-конференции Горбачев послал Климова довести до Генералова, чтобы тот немедленно передал в Москву Янаеву и остальным членам ГКЧП, что он к своим первым требованиям добавляет еще одно: передать в программе «Время» опровержение о состоянии его здоровья. Это уже было передано устно.
Получив очередное требование, Генералов вновь сказал, что поедет в Мухалатку и все добросовестно передаст. Сам же. после ухода Климова, никуда не выезжая, все сообщил Плеханову. Конкретного ответа на требование Президента и на этот раз не последова¬ло. Были лишь заверения, что все будет передано адресату.
Днем 19 августа Горбачев выходил на пляж, но уже не купался. Впоследствии он объяснит свои выходы к морю и тем, что хотел чтобы пограничники видели его и сопоставляли с передачами в средствах массовой информации о его нетрудоспособности и болезни.
А что по этому поводу говорят пограничники? Командир сторожевого корабля, несшего службу в районе мыса Николая, М.В.Крикунов рассказал: “На корабле имеется бинокулярная морская труба 12-кратного уве¬личения.  Если смотреть в нее, то Горбачева и его семью
можно рассмотреть хорошо... 19—21 августа была разница в поведении Горбачева. Это было видно. 19 августа Президент ходил по пляжу, было видно, что он нервничает. К нему подходил, как я понял, его зять, но Президент делал жест, как будто требующий, чтобы его оставили одного... Лицо у Горбачева было хмурое, это было хорошо видно... И это было в поведении его все три дня.  А раньше он был спокоен”.
В ходе следствия я высказывал некоторым пограничникам упрек в том, что они, находясь за пределами объекта, и, видя, что Президент здоров, не распростра¬нили эту информацию. Один из них ответил мне: “Мы люди военные и не знаем, что там затеяли политики за игру. Ходит Президент на объекте. Здоров. Передают же обратное. Мы видим, что передаваемое не соответствует действительности. Может об этом проинформировать общественность? Но при этом думаем: «А кто вас знает, может так и нужно. Может так и задумано и с Президентом согласовано».
Ведь, в определенной степени, так ответить мог и тот же адмирал Хронопуло. А поэтому, может быть Михаил Сергеевич, и нет противоречия в поведении Хронопуло и в его обещании выполнить любое ваше приказание, в чем вы его впоследствии упрекали.
 Поступи к нему такое указание или же информация, просьба, если не от вас, то от вашего окружения, от той же личной охраны, оставшейся вам верной и располагавшей, с ваших же слов, объективной информацией о том, что по отношению к вам осущест¬вляется насилие, лишь тогда мы могли бы с полным основанием судить Хронопуло и ему подобных, если бы они эти указания, просьбы не выполнили. А поэтому, возможно, здесь больше упреков следует адресовать руководителям вашей личной охраны, которые, зная истинное положение дел, не предприняли никаких ак¬тивных мер к выходу из сложившейся ситуации. А то, что при необходимости они бы сражались за вас до последнего патрона, вполне вероятно. Но достаточно ли?
Да, говорил я Климову, в ходе следствия установле¬но, и вам на объекте было об этом известно, что со стороны отдельных сотрудников 18-го отделения были в адрес личной охраны реплики типа того, что допрыга¬лись, доездились, теперь мы вас отсюда увезем в на¬ручниках. Это было. И пусть даже это были неумные шутки, как потом мне в ходе следствия говорили Д. и К., тем не менее, это не могло на ребят из личной охраны не оказывать определенного давления. Ситуа-ция, в которой они оказались, действительно допускала для них и самые негативные последствия. Но вы-то должны были думать, искать выходы. Неужели вы —личная охрана — решили, что все осталь¬ные сотрудники, как 18-го отделения, так и 9-го отдела в Крыму, стали предателями? Что они предали и Прези¬дента и вас? Ведь отдельные из них пришли к вашим ребятам и сообщили, что в случае чего они будут на вашей стороне, предлагали оружие. Или, скажем, когда 19 августа со второй половины дня стали кое-кого выпускать за пределы объекта, наверное, можно было, зная в определенной степени людей, доверить кому-либо срочно передать в Москву одну или несколько копий видеообращения Горбачева к Верховному Совету, стране, миру. А так ведь непонятно, для чего оно вообще записывалось.
Однако, как вспоминала Раиса Максимовна, на ее вопрос к руководителям личной охраны, можно ли передать «на волю» информацию, минуя Генералова, ответ был: «Нельзя. С моря мы блокированы полностью. На суше окружены так, что не проползешь».
Об этом же рассказал и Горбачев: “Увидев пресс-конференцию, сделал... вывод, что надо как-то довести до сведения мою позицию, чтобы люди знали, надо найти возможность "протолкнуть” эту информацию. Я спросил у тех, кто со мной остался, есть ли хоть какая-то возможность. Ответ последовал отрицательный: “Все обложено, никого не выпускают и не допускают к даче”.
Далее Горбачев говорит: “Ощущение было такое, что заперли основательно",
Горбачева я понимаю в его ощущениях. У него, а также членов его семьи действительно могло сложиться такое впечатление. Тем более, когда личная охрана, которая лучше других должна знать все ходы и выходы, говорит, что все обложено, никак не выберешься. И у охраны могло сложиться ощущение, что они “заперты". Но охрана не должна была успокаиваться на основании ощущений. Она должна была установить истинное положение, а не довольствоваться предположениями.
Мешало то, что Генералов на совещании высказался об ограничении передвижения по объекту? Но ведь та же личная охрана говорит, что они решили не подчиняться распоряжениям Генералова и действовать самостоятельно. Что бы Генералов мог сделать, пойди они на контакт с пограничниками? Пожалуй, ничего. К тому же, этот контакт можно было установить и без ведома Генералова. Например, при помощи тех же солдат, несших службу на постах вокруг дачи. Они знать не знают, кто такой Генералов, и докладывать ему бы не пошли. А пойди личная охрана на контакт с пограничниками, выяснилось бы, что они занимают сторону законного Президента и не торопятся выполнять распоряжения ГКЧП. И вот, пожалуйста, действуйте дальше.
Как действовать дальше? Не будем даже вести речь по большому счету: вместе с пограничниками разблокировать Президента, вывезти его. Я здесь солидарен с мнением врача Горбачева Н.Ф. Покутнего: «Президент – это символ. И разговоры, которые ведутся о том, что с дачи можно было вырваться, несерьезны. Любой прорыв связан с риском для жизни, и требования к безопасности Президента не позволяли предпринять какие-либо меры».
Здесь можно порассуждать, отталкиваясь от того, что Президент сказал Климову никаких действий без его команды не предпринимать. Наверное, Президент так сказал. Но когда это было? 18 августа, сразу после посещения его делегацией, когда обстановка была са¬мой сложной, неясной. И когда было непонятно, к чему может привести то или иное неверное действие. Но вряд ли он имел в виду все время сидеть сложа руки и ждать его команды.
С другой стороны, майору Климову, сменившему генерал-майора Медведева, было нелегко войти в нео¬фициальный контакт с Президентом. Крымские сотруд-ники на объекте рассказывали мне, что, когда на море отдыхал Л.И.Брежнев, любой руководитель даже хо¬зяйственной службы мог подойти к нему, доложить о чем-либо, засвидетельствовать почтение и т.д. В этом отношении Брежнев был довольно прост. Когда нечто подобное произошло года три назад с Горбачевым и на глаза ему попался незнакомый человек, то Горбачев заявил, что, если ему будут мешать здесь, он может и вообще вернуться в Москву. То есть Президент не при¬ветствовал чего-то такого, что выходило за привычные рамки. В отношениях с подчиненными “держал дистан¬цию", которая подчеркивала положение каждого. Неда¬ром его местоимение “ты” при обращении к подчинен-ным, независимо от возраста, так часто встречается в стенограммах ЦК КПСС, и мы видели по телевидению.
Вообще, действия личной охраны Президента в те три -четыре дня оцениваются по - разному. Телевидение, вскоре после августа 1991 года в ряде передач их подало эдакими героями-защитниками Президента. Наверное, так считает и сам Горбачев. Судить об этом можно, помимо его показаний и публикаций, и по тому, что насколько я информирован, вся личная охрана после возвращения из форосской командировки получила досрочные очередные, а кто и внеочередные (через звездочку) звания.
Мне бы хотелось привести оценки двух специалистов в службе охраны.
Ю. С.Плеханов оценил действия руководителей личной охраны Президента положительно. Сказал, что они в сложной ситуации успешно выдержали испытания, проявили стойкость. Насколько я его понял, он имел в виду, что заслуга их в том, что они не допустили кровопролития, сберегли Президента живым.
Конечно, хорошо, что они выполнили эти задачи. Здесь я согласен с Юрием Сергеевичем. Вот если бы они еще приняли меры и довели в те августовские дни до нас - граждан страны, что же на самом   деле с Горбачевым, тогда бы и я оценил их действия однозначно положительно.
Поэтому мне больше импонирует мнение, которое высказал другой специалист и участник событий — начальник сотрудников 18-го отделения на объекте Д. Он сказал, что если личная охрана знала все от Горбачева и не сумела передать эту информацию куда следует, то как охрана она провалилась.
Правильно будет сказать, что она охраняла не Президента СССР, а физическое лицо. А для того, чтобы это лицо вновь могло стать Президентом страны, прилагали усилия Президент России Ельцин и москвичи у “Белого дома", ленинградцы на Дворцовой площади, другие настоящие граждане на других площадях, заводах и фабриках, руководители и граждане иностранных государств, корреспонденты ряда советских и иностранных средств массовой информации.
Что еще было у нас 19 августа? В 7 часов командиру бригады морских пограничников поступил сигнал перейти на усиленный вариант охраны государственной границы. Были предприняты все необходимые меры. А в 15-ом часу пришла шифротелеграмма о переводе частей на повышенную боевую готовность. В связи с этим также были проведены приготовления на кораблях, охранявших объект. В ночь с 19 на 20 августа в бригаду из учебного центра прибыло пополнение из молодых матросов. Их распределили по кораблям, в том числе и на те, что несли охрану объекта. Развозил, естественно, катер, который уже оказался дополнительным к тем, что обычно стояли в море. Поэтому, нельзя исключить, что кто-либо из тех, кто находился на объекте и впос¬ледствии говорил об увеличении количества кораблей, как раз в этот момент и увидел “лишний” корабль.
Точно также получилось и с тем фактом, что несшие службу катера приблизились к объекту на 2—4 мили по сравнению с обычным расстоянием в 7—14 миль. Это произошло во второй половине дня 19-го утром и в послеобеденное время 20 августа в связи с ухудшением погодных условий и в точном соответствии с инструк¬цией на сей счет.
19 августа, сразу после того, как прозвучали сооб¬щения о состоянии здоровья Горбачева, ряд лиц, нахо¬дившихся в Крыму, пытались подъехать к даче и лично убедиться в том, что передают. Такую попытку, в част¬ности, предприняли народные депутаты России С.П.Шустов и В.В.Волков. Однако они были остановле¬ны еще на дальних подступах к даче работниками ми¬лиции. Узнав цель их прибытия, работники милиции связались с дежурным внутренней охраны, доложили. Последний, получив соответствующие установки от Ге¬нералова, велел передать народным депутатам, что они не могут быть пропущены на объект в связи с отсутст¬вием у них специальных полномочий на встречу с Пре¬зидентом. Решив, что имея специальные разрешения, они будут пропущены, депутаты уехали заручаться по¬добными полномочиями. Вернутся они к объекту на следующий день,
19 августа для проведения сеанса лечения радикулита к Горбачеву должен был приехать заведующий кафедрой Ставропольского мединститута А.А.Лиев.
Как уже говорилось, Горбачев уведомил Лиева, что необходимости сопровождать его в Москву нет, поэтому Лиев предложил провести этот завершающий сеанс. В назначенное время за ним прибыла машина. Генералов, помимо основного задания, должен был обеспечить распоряжения Плеханова и Болдина – «чтобы ни один волос не упал с головы Президента». Поэтому он отправил Толстого с шофером за врачом. Однако Лиев, которого Толстой предупредил о задержании всех попадающих на объект, от поездки отказался.
 Сам Лиев по этому поводу впоследствии расскажет, будто приехавшие за ним два человека сказали ему, что ему не нужно ехать к Горбачеву, и что если он поедет туда, то не скоро выйдет, а возможно, и насовсем останется. То есть, получается, чуть ли не запретили ехать. Показания Лиева впоследствии подтвердил главврач санатория, где он проживал. А товарищ Лиева — не без известный журналист  А .Аджубей — в своей статье под громким  названием 'Я мог стать невольным убийцей Президента» в « Известиях» от 24 сентября 1991 года подаст все на основании рассказа Лиева, его предположений, под таким соусом, что Лиев чуть ли не одно из главных лиц, за которым будущие ГКЧПисты еще с 17 августа установили контроль, слежку, при этом тайно рылись в его портфеле. Очевидно, что даже если кто-то и рылся в портфеле Анатолия Андреевича, то это никак не свя¬зно с действиями ГКЧП и с изоляцией Горбачева.
Из того, что происходило в Москве в этот день, я выделю лишь одно, что непосредственно связано с находившимся в Форосе Горбачевым. Это вопрос, касающийся получения представителями ГКЧП документов о состоянии здоровья М.С.Горбачева.
Руководители лечебно-оздоровительного объедине¬нии при Кабинете министров СССР рассказали, что с ними 19 августа связался Плеханов, который был известен им, как один из самых доверенных людей Президента, отвечающих за его безопасность. Он сообщил, что Президенту грозит опасность, вплоть до тюрьмы, в связи с чем медикам необходимо подготовить документ о состоянии здоровья М.С.Горбачева с усилением акцента на его ухудшение в последние дни. Все подавалось в таком плане, что это необходимо в интересах Горбачева. При этом Плеханов настаивал, чтобы подобный документ был подготовлен к 16 часам и доставлен ему нарочным. По поводу времени впоследствии Горбачев в книге напишет, что получение документа о его здоровье приурочивалось к началу пресс-конференции, чтобы иметь документ при себе тем, кто будет говорить о болезни Президента. Что ж, вполне можно допустить. Далее, врачи пояснили, что требуемый документ был состав¬лен и поступил к Плеханову. По этому поводу Плеханов затем сообщит, что документ был им размножен в двух экземплярах, один из, которых он отправил Болдину, второй Крючкову. На вопрос о том, кто ему поручал подготовить медицинское заключение, Плеханов отве¬тить отказался. В то же время, имеются показания В.С.Павлова о том, что воспользоваться услугами ле¬чебно-оздоровительного объединения в связи с вопро¬сом о состоянии здоровья Горбачева предложил Крюч¬ков. Отсюда можно предположить наверняка, кого отказался назвать Плеханов. Да об этом можно делать вывод и по адресатам, которым он, по его словам, направил копии.
ГЛАВА 5
В КОТОРОЙ ВСЕ В ОСНОВНОМ
СТАНОВИТСЯ НА СВОИ МЕСТА
20 августа Горбачев опять добивался выполнения своих требований, включая опровержение информации о состоянии его здоровья. Ночью он записал видеообращение, которое впоследствии транслировалось по телевидению.
Днем к объекту опять приехал депутат Шустов с группой других депутатов России. К ним присоединился и врач Лиев. Утром 20 августа Шустов из санатория дозвонился в Москву до Ельцина. Заручился его полномочиями, которые были оформлены в виде телефонограммы, поступившей из приемной Президента России. Телефонограмма была заверена главврачом санатория «Зори России", где проживали депутаты. Шустов не знал, что приблизительно в это время Лукьянов сообщил Крючкову о желании народных депутатов СССР, находящихся в Крыму, посетить своего Президента. По словам Лукьянова, Крючков засмеялся и ответил: «Туда никто не пройдет".
Но Шустов и его коллеги этого не знали, а поэтому не теряли надежды. Они приехали к объекту, к посту сотрудников милиции. Те объявили, что они сами ничего не решают, а подчиняются внутренней охране. Посоветовали проехать к посту погранохраны. Кто-то из пограничников взял телефонограмму, вернулся, сказал, что надо ждать ответа. Долго ждали депутаты и в конце концов уехали ни с чем. Следствием установлено, что телефонограмма поступила к Генералову, после чего ее след теряется.
Чтобы впредь не объясняться по каждому факту прибытия новых лиц, Генералов велел дежурному довести до сведения всех работников милиции на дальних подступах к даче, что все желающие встретиться с Горбачевым будут допускаться только по разрешениям, подписанным Янаевым. Получается, что «главным» для себя Генералов считал уже вице-президента.
Помимо указания направлять прибывших за разре¬шением к Янаеву, дежурный по объекту по рации посо¬ветовал при объяснении причин недопуска на объект “валить все на зеленых”, что означает, вводить людей в заблуждение, что якобы не пускают на объект погра¬ничники. Последние данную рекомендацию по рации подслушали и затем сообщили следствию, не тая обиды на своих коллег по службе в КГБ.
Таким образом, никто из лиц, пытавшихся попасть на объект и что-либо узнать о происходящих там собы¬тиях, допущен туда не был. А только согласно произве¬денным в журнале дежурного по объекту записям уста¬новлено, что, помимо группы Шустова, на объект пыта¬лись попасть заместитель главного редактора “Московских Новостей” Киселев, кинорежиссер Ура¬лов. Наверное, были еще лица, сведения о которых не нашли отражения в журналах, в связи с чем они не попали в поле зрения следствия.
В течение всех дней пребывания на объекте были взяты под особый контроль передвижения по объекту Президента СССР, членов его семьи, помощника Пре¬зидента Черняева, старшего офицера группы шифровальщиков-телеграфистов Матюшко. Обо всех их пере¬мещениях должны были с постов докладывать дежурному по объекту, а тот Генералову. Был приказ применять физическую силу для задержания Черняева в случае его попытки покинуть пределы объекта, напри¬мер, вплавь. Почему сюда попал Матюшко, который в своей работе был “обезоружен", трудно сказать. Воз¬можно, потому что он по роду своей службы контакти¬ровал непосредственно с Черняевым, получая от него для передачи информацию и вручая ему поступившую, и мог рассматриваться как доверенное у Черняева лицо.
Что касается телеграфной связи, включая факсимильную, то она на объекте работала на каналах проводной и кабельной. Каналы же эти обслуживались управлением правительственной связи КГБ СССР. Так как все каналы УПС были отключены вечером 18 августа, с того времени перестал функционировать и телеграф. Телеграфных аппаратов, работающих по радиоканалам, на объекте не имелось.
Команды Генералова о наблюдении за указанными выше лицами адресовались и выполнялись сотрудника¬ми охраны 18-го отделения и прапорщиками 9-го отде¬ла в Крыму, т.е. теми людьми, которые подчинялись непосредственно Генералову и которые осуществляли охрану почти на всех постах на объекте.
Как пояснят затем на следствии сотрудники личной охраны, между ними и остальной охраной сложилось определенное противостояние. О.С.Климов расскажет, что, когда он увеличил по собственной инициативе ко¬личество постов вокруг главного дома, Генералов ска¬зал ему, что соответственно увеличит количество своих постов.
А вот с водителями основных президентских машин сотрудники личной охраны общались более близко. По¬следние были ближе к ним, так как непосредственно обслуживали Президента и его окружение. Поэтому во¬дители довели до личной охраны, что в случае каких-ли¬бо серьезных конфликтов они выступят на стороне Президента. Для того, чтобы быть готовыми к этому, они решили получить свое личное оружие. По прибытии на объект в начале августа они сдали оружие в оружейку, которая находилась в ведении дежурного по объекту. У сотрудников личной охраны оружие хранится в собст¬венной оружейке, поэтому у них проблем с этим не было. Некоторые из водителей предприняли несколько попыток получить свое оружие, ссылаясь на сложную обстановку, необходимость обеспечения безопасности Президента, т.е. на то, о чем вел речь Генералов на совещании 19 августа. Однако дежурные водителям оружия не выдали.
21 августа, узнав из ночных сообщений о том, что в районе «Белого дома» погибли люди, утром Горбачев через Климова добавил к ранее выдвинутым им трем требованиям четвертое: прекратить войну с народом. Получив его, Генералов снова сказал, что поедет в Мухалатку и передаст его по назначению. Сам же с объекта позвонил Плеханову.
 В это время в стане заговорщиков начались “разброд и шатания". Вероятно, поэтому Пле¬ханов передал в ответ обещание Янаева выполнить требования Горбачева, а также сообщил, что в Крым прибудет самолет (правда, просил о самолете Горбаче¬ву не говорить).
Ситуация в этот день в резиденции, как и в Москве, была очень сложной. Все находились в ожидании пере¬мен. Допускали как хорошее для них развитие событий, так и самые худшие ситуации. Все сидели у телевизо¬ров, слушали радиостанции. Сообщения же были са¬мые противоречивые. В особенности относительно ос¬новных заговорщиков: то ли они убыли в неизвестном направлении, то ли направились на самолете в Крым.
Здесь можно привести выдержки из показаний Р.М.Горбачевой, которые, по моему мнению, довольно точно передают ее и других состояние: “...Ведь если на весь мир солгали, что Президент болен, то надо это и подтвердить. Надо всех убедить, что он не дееспосо¬бен... Вы представляете — солгать перед всеми. Надо же это обязательно подтвердить".
Разве не убедительны доводы этой женщины, с ко¬торой рядом, помимо мужа, были дочь, маленькие внуч¬ки? Разве не вправе она была допускать самый плохой вариант? Я сам никогда к Р.М.Горбачевой, как и многие другие сограждане, не питал особой симпатии. Скорее наобо¬рот. Причины этому, наверное, такие же, как и у других: постоянные поездки с мужем куда надо и куда не надо, “влезание" в эфир без нужды, произнесение с экрана с глубокомысленным видом элементарных, банальных истин. Не говоря уже о посещении военных кораблей в Мурманске, на которых, по неписанному морскому за¬кону, женщине делать нечего, о чем, как мне стало известно из общения с сотрудниками охраны, Михаилу Сергеевичу говорилось предварительно. В то же время, я понимаю и разделяю доводы и опасения Раисы Максимовны в той ситуации, которая имела место в Форосе. А, поэтому, я вполне понимаю, что у нее в той ситуации случился гипертонический криз со, слава Богу, кратковременным параличом и потерей речи. Кстати, следует отдать ей должное и в том, что в те дни она до последнего держалась стойко. Не показывая своих переживаний, поддерживала женщин из окружения – обслуживающего персонала. Успокаивала их, чтобы не беспокоились, что все с ними будет хорошо, никто их тронуть не посмеет.
Поддержанию “взведенного" состояния людей на объекте способствовали и некоторые события, проис¬ходившие в его окрестностях. В первой половине дня в предобеденное время со стороны Ялты в направле¬нии Севастополя в акватории объекта проходило пять десантных кораблей на воздушной подушке, именуе¬мых кодовым названием “Зубр”. Как затем пояснили моряки-пограничники, во время движения кораблей на воздушной подушке у наблюдателей с берега может сложиться впечатление, что корабли движутся в сторо¬ну берега, хотя на самом деле они движутся вдоль. Вот эти корабли, проходя мимо, приблизились к берегу на 9—10 миль, практически до границы запретной зоны. При этом два из них застопорили ход в районе резиден¬ции. Как потом будет выяснено следствием, эти кораб¬ли направлялись в пункт постоянного базирования в связи с выполнение плановых заданий. А остановка двух из них была вынужденной, связанной с поломкой.
Пока в резиденции Горбачева с тревогой ожидают своей участи, мы вынуждены оставить их и выяснить, куда же направились ГКЧПисты.
Оказывается, примерно в 13 часов Бакланов, Крюч¬ков, Тизяков, Язов, а также Плеханов, Лукьянов и Ивашко на самолете “ИЛ-62" из Москвы вылетели в Крым. С какой целью? Тизяков затем скажет, что летел к Горбачеву с просьбой оказать влияние на Ельцина для стабилизации обстановки в столице", а заодно чтобы виниться перед ним и просить поддержки". Язов покажет, что было принято решение лететь к Горбачеву, включить ему связь, а потом «сказать правду народу». Крючков летел, чтобы «полностью доверить ему судьбу тех, кто принимал участие в создании и работе ГКЧП». Лукьянов, по его показаниям, – потому, что 21-го наконец посчитал, что надо «брать власть» и вернуть законного Президента в Москву. Долго же думал глава парламента, пока решил, что надо брать власть. А Ивашко, надо полагать, летел с тем, чтобы засвидетельствовать свою непричастность к действиям ГКЧП. Плеханов – снова в качестве сопровождающего. Остается Бакланов. Он прямо не высказался о цели своего путешествия, возможно, как и в первый раз, хотел опять поговорить с Президентом по-товарищески.
На аэродроме Бельбек самолет приземлился в 16.08. Там прибывших ждали машины, приготовленные согласно распоряжению Генералова. К 17 часам кортеж подъезжал к “Заре". Проехав ворота, автомобили сразу направились к главному дому.
Но здесь уже личная охрана была готова к встрече. По рации она узнала о прибытии делегации номер два. Горбачев отдал распоряжение применять оружие в слу¬чае неисполнения требований охраны. Хотя Генералов и кричал сотрудникам, чтобы они убрали оружие и про¬пустили делегацию руководителей (коими он их еще продолжал считать), его команду проигнорировали. Машины были вынуждены повернуть к гостевому дому. Там при¬бывшие вышли. Лукьянов и Ивашко подчеркнуто де¬ржались в стороне от остальных, демонстрируя свою непричастность к деятелям ГКЧП.
Приехавшие обратились к Горбачеву с просьбой принять их. Тот ответил, что никого принимать не бу¬дет, пока у него не восстановят связь. Сообщили, что для этого потребуется время — до получаса. Последо¬вал ответ: "Ничего страшного. Ждал трое суток, подо¬жду еще полчаса". После этого Крючков распорядился включить связь. В 17.45 аппарат правительственной связи у Горбачева вновь, спустя 73 часа 15 минут, заработал.
Михаил Сергеевич сразу связался с Ельциным. За¬тем на связь вышел президент Буш. Разговаривал Горбачев с руководителями республик, связался с министерством обороны, министерством гражданской авиации. Отдавал необходимые распоряжения, направленные на восстановление в стране конституционного порядка.
   А в это время в воздухе на пути в Крым находился самолет с представителями руководства России. В самолете летела большая группа вооруженных офицеров российского МВД. Возглавлял группу вице-президент России А.В.Руцкой и премьер-министр И.С.Силаев. Предосторожности, выразившиеся в наличии на борту вооруженных автоматами офицеров, были нелишними.
   На аэродроме им противостояли рота десантников морской пехоты (41 человек на 8 бронетранспортерах с полным вооружением и боезапасом), отдельный раз¬ведывательный батальон в количестве 84 человек на семи боевых десантных машинах, а также разведыва¬тельный дивизион в количестве 65 человек — также с вооружением и боезапасом. Еще 20 августа В.И.Варенниковым были отданы соответствующие распоряжения об усилении охраны и подготовке к обороне аэродрома Бельбек, а также о принятии мер к недопущению по¬садки на нем самолета с группой захвата. Были постав¬лены задачи в случае несанкционированной посадки самолетов блокировать их, выяснить, кто и зачем при¬летел и предложить прибывшим сдаться. В случае от-каза либо вооруженного сопротивления — по дополни¬тельной команде уничтожить.
   К счастью, поступали только команды “Приготовить¬ся к работе" и “Отбой". Возможно, и потому, что к этому времени, как мы видим из книги Горбачева, он позво¬нил начальнику Генштаба вооруженных сил СССР и министру гражданской авиации и поручил им обеспе¬чить посадку самолета.
Самолет с российской делегацией совершил посад¬ку в 19 часов 16 минут. Представители поспешили в резиденцию Горбачева. Он уже ждал их прибытия. По¬сле встречи, которая была искренней и радостной для обеих сторон, Горбачев принял Лукьянова и Ивашко, выслушал их оправдания.
Затем начались сборы к отлету домой.
Стали рассаживаться по машинам. Кое-кто уже под присмотром, под охраной в другом смысле этого слова. Впоследствии один из водителей сказал, что Язов прошел мимо него уже не как маршал, а как прапорщик. Китель на нем вдруг стал как-то висеть. И другие «герои» нашей истории выглядели не лучшим образом. Плеханов в сердцах выразился в адрес своих старших товарищей: «Да, собрались же трусливые старики, которые ни на что не способны. Я попал, как кур во щи».
   В 22 часа 52 минуты с объекта “Заря", согласно записи в журнале пограничников, выехало 7 автомобилей ‘ЗИЛ” и 11 — “Волга”. А спустя чуть более часа самолет Президента СССР поднялся в воздух.
Давая показания о событиях этих трех дней, В.В.Ге¬нералов укажет, что он не считает, что своими действиями способствовал изоляции Горбачева. В то же время, говоря в целом о ситуации на объекте, произнесет: “...В изоляцию Президента, я считаю, входило отключение связи на даче и отсутствие самолета президента на Бельбеке”.
.Ю.С.Плеханов объяснит все свои действия заботой об усилении охраны Горбачева.
     В.А.Крючков на первом допросе на вопрос о том, была ли у Горбачева в созданных условиях возможность при желании выехать в Москву, Киев, Симферополь и пр., ответит: "Михаил Сергеевич проводил время на берегу.  Ну, а насчет Москвы, Киева и других городов, у него такой возможности не было. Такой возможности не было в течение двух дней, 19 и 20 числа... Вот на это время он был отключен от связи, раз. Изолирован не изолирован, а ограничен пределами этого участка, это два”. Тогда же Крючков на вопрос о том, были ли у Гене¬ралова какие-либо инструкции не выпускать Президента за пределы этой территории однозначно ответит: «Да. Но Президент ничего не может. Президент сам никогда не поедет, если охрана не организует такое дело».
    Кстати, может, последние его слова и объясняют действия заговорщиков. А именно то, что, по большому счету, не было и необходимости окружать резиденцию войсками. Зная особенности системы охраны, они понимали, что и так Президент никуда не денется со своей дачи.
   Правда, в конце следствия В.А. Крючков уже по-другому оценит положение Горбачева. Он уже станет говорить: «В общем-то, прошу обратить внимание, что ГКЧПистами, и лично мною не давалось указаний о том, что охрана или какие-то другие подразделения должны воспрепятствовать Президенту СССР (уже не говоря о членах семьи) в случае желания покинуть ре¬зиденцию. Но, как известно, такого стремления у пре¬зидента даже не возникало..."
   Как видим, оценка полностью противоположна ра¬нее данной. Но мы подождем. Окончательную оценку всему должен дать суд.
   Не знаю. Я же, как следователь, могу сказать, что в случае расхождения нескольких показаний обвиняемо¬го правдивыми оказываются в основной своей массе те показания, которые даны в самом начале следствия, когда человек еще не успел выработать позицию защи¬ты, не просчитал, что ему лично выгодно говорить, а что нет, а поэтому являлся более откровенным.
    И еще. Если не было указания препятствовать жела¬нию Президента и членов его семьи покинуть резиден¬цию, то как расценить тогда такой факт. Дочь Горбачева со своим мужем собирались покинуть дачу и вернуться в Москву раньше родителей. В связи с этим незадолго до тех трех дней они передали руководству охраны деньги для покупки билетов на самолет. Однако в пе¬риод 18—21 августа деньги им были возвращены. Если их не удерживали, то почему им дали не билеты, а вернули деньги?
   Вот и все. Решайте теперь сами: в шутку это было или всерьез, смешно это или страшно, бутафория или реальность.
  А оценив, взвесив все, пусть каждый для себя сде¬лает вывод: был ли изолирован Президент Горбачев в Фо¬росе?

ГЛАВА 6

ВОПРОСЫ С ОТВЕТАМИ
И БЕЗ ОТВЕТОВ
 
На вопросе, завершающем предыдущую главу, можно было бы и завершить повествование. Однако, я чувствую необходимость высказать то, что накопилось у меня в результате общения с путчистами, осмысления мотивов их поступков.
С первых часов работы в следственной группе мне не давала покоя мысль о том, что же объединяло этих столь разных людей от Василия Стародубцева, чье призвание, как он сам считает, трудиться на земле, до Владимира Крючкова, всю жизнь занимавшегося «поисками черной кошки в темной комнате». Ведь не мизантропы- человеконенавистники эти люди. Не могло же на них одновременно найти какое-то затмение. В значительной степени я солидарен с автором статьи «Афганский след» Дмитрием Ольшанским (восьмой номер газеты «Россия» за 1992 год). Он писал: «Истоки ГКЧП лежат в самом сознании этих людей. Это очень жесткие люди, в лексиконе которых слова «чрезвычайное положение» были из числа самых мягких. На войне, как на войне, - как они наводили порядок в чужой стране, будучи завоевателями, так же хотели навести и в собственной. Не со зла, просто по- другому не умели. Ввести войска, усилить патрулирование, арестовать неугодных, расстрелять кого-то, заменить Президента или устранить его физически, сочинить зажигательное политическое обращение, «слово к народу», для них было обычным делом. Работа у них такая. Определенные цели – «порядок», и совершенное определенные средства. Опираясь на штыки, ценили только силу. Привыкли сами жить постоянно мобилизованными – и пытались в августе в одночасье отмобилизовать всю родную страну».
Начнем с самых, так сказать, “мирных" заговорщи¬ков — представителя крестьянства В.А.Стародубцева и представителя рабочего класса А.И.Тизякова. С пер¬вым я имел длительную беседу, когда он заканчивал ознакомление с материалами дела. Он считал себя ни в чем не виновным и искренне не понимал, за что уже полгода находится под стражей. Документы ГКЧП, под¬писанные им, Василий Александрович оценивал только положительно. Он подчеркнул, что если бы усмотрел в них что-то провокационное, хотя бы намек на репрес¬сии, то отказался бы участвовать в этом. Назвал себя демократом. Убежденно отстаивал свою точку зрения, особенно подчеркивая, что он противник насильствен¬ного разрушения колхозов, хотя, в принципе, не против фермерства.
Но что меня больше всего поразило — это его ответ на вопрос о том, как все-таки накормить страну, чтобы нам не везли гуманитарную помощь. Вопрос этот я ему задавал как специалисту (в этом, я думаю, никто не будет сомневаться) в области сельского хозяйства. От¬вет был примерно таков: “Во-первых, нужно дать хоро¬шую зарплату и материально обеспечить армию, мили¬цию, другие правоохранительные органы».  Затем было названо что-то- во-вторых. Но я уже сильно не вслушивался. Я был поражен тем, что было названо первым, а значит, глав¬ным. Я не стал говорить, что материальное обеспечение армии и правоохранительных органов, безусловно, ме¬ра необходимая. Но ведь этим страну-то не накормишь, от этого молоко коровы не станут давать как в Голлан¬дии.
Второй обвиняемый — генеральный директор Свер¬дловского НПО “Машиностроительный завод им. Кали¬нина" А.И. Тизяков. Он же президент ассоциации госу¬дарственных предприятий и объединений промышленности, строительства, транспорта и связи СССР. Для характеристики образа мышления этого человека достаточно привести один документ, изъятый у него при обыске. Это проект указа об усилении борьбы с преступностью. Текст данного документа напечатан на машинке с места работы Тизякова. Да и сам Александр Иванович не отрицает своего авторства. После прочтения данного документа юристом уже можно дальше не характеризовать автора. Текст говорит сам за себя. Для читателей, недостаточно компетентных в правовых вопросах, необходим комментарий.
В описательной части проекта этого указа сумбурно выражена озабо¬ченность автора возросшей преступностью. В связи с этим в резолютивной части он предлага¬ет: “1) Ввести в СССР применение смертной казни ви¬новным за преднамеренное убийство граждан”. Как это понимать? В уголовных кодексах всех без исключения союзных республик бывшего СССР предусматрива¬лось, наряду с лишением свободы на срок до 15 лет. также и применение смертной казни за умышленные убийства, совершенные при отягчающих обстоятельст¬вах. Например, за убийство из корыстных или хулиган¬ских побуждений, убийство с особой жестокостью и прочее. За убийство при отсутствии отягчающих обсто¬ятельств, например, за убийство мужем жены на почве ревности, предусматривалось наказание до 10 лет ли¬шения свободы.
 Что же нам предлагает товарищ Тизяков? Он же, получается, предлагает за любое совершенное убийство наказывать только смертной казнью. Исходя из этого, будет расстрелян не только изверг, который изнасило¬вал и убил малолетнюю девочку, но и женщина, имею¬щая кучу детей, убившая мужа-алкоголика, который ее систематически терроризировал.
Теперь пункт третий.  Когда я его читал, меня обуре¬вали одновременно два противоположных чувства. Од¬но — неприязненного изумления, когда хочется кри-чать: “Зачем ты лезешь не в свое дело? Строишь маши¬ны или еще что-то, и строй. Но не считай себя специалистом во всем.” А второе — чувство, заставля¬ющее христиан восклицать: “Господи, прости их, ибо не ведают, что творят".
Предлагает же Тизяков в п. 3 проекта разрешить командирам патрулей (офицерам) министерства обороны и КГБ, задержавшим на месте преступления виновных в совершении квартирных краж, грабежей, изнасилований, расстреливать на месте без суда и следствия с составлением в последующем акта за подписью всех членов патруля и потерпевшего при наличии такового.
К чему это неизбежно привело бы? А к тому, напри¬мер, что если сегодня доктор Борменталь надавал Ша¬рикову по рукам за то, что он лапает служанку, то завтра в патруле Шариков вместе со Швондером остановят вечером на улице Борменталя и расстреляют его. А после этого составят акт, что он хотел похитить у Швондера его кожаное пальто. Именно так и было бы. Здесь и сомневаться не приходится, так как Шариковых и Швондеров, к сожалению, еще немало, в том числе и с офицерскими погонами.
На следствии А.И.Тизяков пояснит, что подготовить проект данного указа его попросил Горбачев. Верится с трудом. Но если это так, если Горбачев действительно не нашел в большой стране с умными людьми кому пору¬чить подготовить данный документ, кроме Тизякова, то не удивительно, что он оказался в форосском заключе¬нии. Самое страшное, что так мыслит человек, который видит себя Председателем Совета Министров СССР. При обыске у Тизякова изъяты, наряду с другими бума¬гами, также проект указа о введении чрезвычайного положения на всей территории СССР, создании в связи в этим Временного комитета управления страной во главе с О.С.Шениным, и уже в соответствии с постанов-лением данного ВКУ — об образовании Совета Мини¬стров, председателем которого назначается Тизяков Александр Иванович.
Ну, да пойдем дальше. Перейдем от потенциального премьер-министра к реальному, правда, уже ‘‘экс”.
Павлов Валентин Сергеевич. Лично пообщаться с ним не пришлось. Но, думаю для того, чтобы примерить его к схеме Д. Ольшанского, достаточно пары показа¬ний о нем других лиц, а также некоторого экскурса в недалекую историю.
Все мы помним, как незадолго до августовских событий премьер-министр Павлов на закрытом заседании парламента потребовал для себя чрезвычайных полномочий. Кстати, его поддержали Язов, Крючков и Пуго. Следующее – его поведение в августовские дни. Рассказывая о совещании, которое проводилось 18 августа вечером после возвращения делегации из Фороса от Горбачева, Язов сообщил, что, когда Крючков доложил, что планируется интернировать 17 человек руководителей РСФСР и Моссовета, Павлов на это сказал: “Ты что, надо тысячу!" Давая показания о следующем дне, Язов пояснил, что во время проведения заседания Кабинета министров Павлов позвонил ему и сказал: “Давай там, что ты стоишь, арестуй этих забастовщиков!" (имея в виду забастовщиков Прокопьевска и Кузбасса).
Геннадий Иванович Янаев. Когда утром 19 августа члены ГКЧП собрались на совещание к Янаеву, именно он первым спросил у Язова, почему в Москве нет войск. После этого Язов отдал распоряжение о вводе войск в город.
 Бакланов же, хотя он и говорит, что это ложь в его адрес, тем не менее, по показаниям ряда очевидцев, уже даже после того, как и Крючков, и Язов высказали сомнения в необходимости штурма "Белого дома", продолжал настаивать на этом.
А поэтому меня все чаще преследует мысль, что, может быть, это даже не вина их, а беда. Беда в том, что мыслят все они категориями, связанными с насилием. Беда в том, что в школах, институтах, партшколах критиковали постулат Макиавелли (цель оправдывает средства), а сами при этом остались классическими макиавеллистами. Хотя это и не удивительно. Фактически данный постулат можно было бы назвать, наряду с теми, которые официально признаны, еще одним исто-чником и составной частью марксизма, а особенно ленинизма.
 Беда и в том, что последнее время эти люди говорили о построении “социализма с человеческим лицом", а сами по-прежнему оставались большевиками. А поэтому считали, что только они обладают монополией на истину. В связи с этим в августе сразу же принялись закрывать газеты, радиостанции, которые не соответствовали их идеологии. В связи с этим немного «задвинутую» демократическими процессами «руководящую и направляющую» партию в эти дни сразу же снова стали выдвигать. Когда Сергей Медведев передал с баррикад репортаж об отпоре ГКЧП, сразу же председателю Гостелерадио стали звонить главный коммунист Москвы Прокофьев, секретари ЦК Дзасохов, Шенин. Стали упрекать, что телевизионщики опозорили Москву, показали какие-то баррикады, нашли на них людей, которые на самом деле просто бродяги. Стали требовать объяснения.
И сразу же, используя ленинское “достижение" мыс¬ли, что любая кухарка у нас будет управлять государст¬вом, тот самый Прокофьев на заседании ГКЧП предло-жил заменить руководство Моссовета, ввести в состав ГКЧП рабочих. Предложил сразу же ряд кандидатур. То есть, уже и решил за рабочих, кто должен представлять их интересы.
Цели и задачи его понятны — создать видимость единства партии (ГКЧП) и народа, посадить удобных “рабочих”, которые будут говорить “одобрямс”. А самим, как и ранее, править бал.
Э.А.Шеварнадзе в своей книге о ГКЧПистах написал так: “Они ос¬тались в своем времени, подобно темной пещере, а народ давно вышел из нее”. Неплохо сказано. Но у меня еще эти люди вызывали ассоциации, связанные с паровозом, составом. Им до последнего времени каза¬лось, что они машинисты, ведущие локомотив. Но ока¬залось, что это не так. Что они не успели вскочить на подножку последнего вагона и состав ушел. Ушел в никуда. А они остались. Остались с нами. И нам с ними жить.
А сейчас о тех, кто в материалах следствия проходит в качестве примкнувших (присоединившихся) к ГКЧПистам, а также о главном, так сказать, потерпевшем.
В числе соучастников в заговоре ( обвиняемых), наряду с восемью действительными членами ГКЧП (действительными я их называю не потому, чтобы провести градацию, как в академии наук — действительные и члены-корреспон-денты, а потому, что в качестве таковых они перечисле¬ны в "Заявлении Советского руководства”) проходят секретарь ЦК КПСС О.С.Шенин, Председатель Верхов¬ного Совета СССР А.И.Лукьянов, два первых заместителя председателя КГБ  В.Ф.Грушко и Г.Е. Агеев., начальник службы охраны КГБ Ю.С.Плеханов, начальник специального эксплуатационно-технического управления КГБ В.В.Генералов, и два заместителя министра обороны – В.В.Варенников    и В.А. Ачалов.
О военных и чекистах я уже написал достаточно. Даже если у некоторых из них убеждения не менее большевистские, чем у «основной восьмерки», все они в определенной мере явились заложниками своих начальников. А вот Анатолию Ивановичу Лукьянову, как юрист юристу я бы задал вопрос, если бы мне предоставилась возможность. Я  у него, как у доктора права и Председателя высшей законодательной власти в стране, спросил  бы вначале, как он относится к известному юридическому постулату: “Пусть рухнет мир, но торжествует закон". Надеюсь, что, что он ответил бы положительно.
А после этого, с учетом того, что по показаниям очевидцев вечером 18 августа на заседание к будущим ГКЧПистм он пришел, держа в одной руке Конституцию, а в другой Закон о чрезвычайном положении, я его спросил бы: "Анатолий Иванович, вам что, недостаточно было этих двух нормативных актов и степени доктора юридических наук, чтобы заявить: "Все ваши действия противозаконны. Я их так квалифицирую, как глава законодательной власти. Больше мне с вами го¬ворить не о чем"? И, если бы после этого Анатолий Иванович стал мне что-либо объяснять вроде того, как говорил на пресс-конференции Геннадий Иванович (кстати, тоже имеющий юридическое образование): “Мы исходили из того, бывают такие критические ситуации, которые требуют немедленных действий", — то я бы тогда ему ответил, что мне с ним, как с юристом, более говорить не о чем. Не законник Вы, а большевик, т.е. антизаконник. Недаром, тема диссертации Анатолия Ивановича звучала: "Советский государственный аппарат в системе диктатуры рабочего класса". То есть, и здесь без насилия, диктатуры не обошлось.
        Шенин Олег Семенович — секретарь ЦК КПСС. По его словам, ездил к Горбачеву в Форос с единственной целью — встретиться с Генеральным секретарем и проинформировать его о положении в партии. Не считает, что он принимал участие в деятельности ГКЧП, и, соответственно, виновным себя в заговоре.Я задал бы Олегу Семеновичу вопрос: если он действительно к ГКЧП и его деятельности не имеет отношения, то зачем ему было организовывать распространение через средства массовой информации документов ГКЧП? В связи с чем он, наряду с секретарями Дзасоховым и Прокофьевым, после выхода в эфир ре¬портажа С.Медведева звонил Председателю Гостелерадио и требовал объяснений? Знает ли он статью 36 Закона СССР “О печати и других средствах массовой информации”, которая гласит: “Воспрепятствование со стороны должностных лиц государственных и обще¬ственных органов законной профессиональной дея-тельности журналистов, принуждение журналистов к распространению либо отказу от распространения ин¬формации влекут уголовную ответственность”? Побы¬вав в Форосе и увидев Горбачева живым и здоровым, какое он имел моральное право, проводя 19 августа секретариат ЦК, лгать своим товарищам, а в их лице всем коммунистам, что Горбачев серьезно болен?
     Задал бы я ряд вопросов и заместителю Генераль¬ного секретаря ЦК КПСС В.А. Ивашко — правда, в отли¬чие от других, не обвиняемому, а только свидетелю по делу. Вы говорите, что Пленум ЦК не стали созывать, чтобы не было раскола, так как боялись, что могут в тот период поддержать ГКЧП? Очень хорошо. Правильно боялись, так оно и было бы. Всем было понятно, что власть от КПСС уходила не по дням, а по часам. Поэтому Пленум не мог бы не поддержать ГКЧП. Но если вы боялись, что могут поддержать ГКЧП, то получается, понимали его незаконность. Что тогда мешало Вам лично, как второму человеку в партии, выступить и заявить об этом во всеуслышание? По крайней мере, я как член КПСС, в те августовские дни в Минске до того, как написать заявление о выходе из партии, ждал именно вашего выступления в СМИ, как заместителя Генерального секретаря.
   А теперь мы подошли и к самому Генеральному секретарю. Я уже достаточно много высказал в его адрес слов, которые могут быть расценены чуть ли не как объясне¬ние в любви. Однако это мною было сказано, как любит говорить Михаил Сергеевич, в общем. Теперь же мне хотелось бы остановиться на частностях, в том числе и нелицеприятных. И поговорить о некоторых вопросах, как бывший член партии с ее бывшим Генеральным секретарем, как гражданин с Президентом и как следователь со свидетелем. К тому же, подобные вопросы должны были теми моими коллегами, которые его допрашивали по делу, задаваться Михаилу Сергеевичу, но оказались не заданными. Дело в том, что согласно уголовно-процессуальному кодексу, следствие обязано, наряду с расследованием самого преступления выяснять причины и условия, которые способствовали его совершению. Вот как раз причины и условия настоящим образом не выяснялись.
  Если бы следствие задалось целью выяснения данных вопросов, оно должно было бы допрашивать Горбачева не 1 час 40 минут (см. первый лист протокола его допроса), а несколько дней, и задать ему ряд достаточно неприятных вопросов. Некоторые из них ниже будут мною названы.
В марте 1989 года Б.Н.Ельцин назвал М.С.Горбачева любителем полушагов и полумер. В декабре 1991 года Крючков скажет: “У М.С.Горбачева есть одна особенность. По всем возникающим сложным проблемам он никогда не говорит "да" или “нет", а поэтому зачастую очень трудно определить, какова же его истинная позиция".
 Естественно, для политика найти и выдерживать ту черту, тот оптимальный водораздел между категоричностью и беспринципностью, резкостью и выдержанностью, решительностью и неопределенностью, который называется взвешенная политика, очень важно. Однако, во всяком случае, лучше нерешительность Горбачева по возникающим сложным проблемам, которую можно оценить и как склонность к компромиссам, чем решительность, категоричность, бескомпромиссность| Павлова, требующего задерживать, арестовывать тысячи несогласных, и Тизякова, призывающего расстреливать на месте.
     В то же время, определенная противоречивость в поступках Михаила Сергеевича меня также часто поражала. В качестве наиболее ярких примеров (к тому же сыгравших роковую роль в его карьере) назову отношение Горбачева к скомпрометировавшим себя руководителям партии и к Комитету государственной безопасности, как организации.     Горбачев в своей книге признает: «Не была проведена явно необходимая реорганизация КГБ». Я бы добавил – и значительное сокращение. При этом Горбачев также признает: «Тема насильственного переворота, слухи о его подготовке циркулировали в обществе на протяжении многих месяцев. Поэтому переворот не грянул неожи¬данно, как гром в ясный день".
     Не грянул неожиданно? Так почему не предприни¬мались меры, чтобы не допустить его? Неужели было непонятно, кому нужен переворот? Я думаю, что ответ на этот вопрос несложен. Консервативным кругам пар¬таппарата, можно даже сказать, всему партаппарату, теряющему власть. Это в первую очередь. А уж потом ВПК и прочим. Ведь нам известно со школьной скамьи, что власть добровольно никто не отдает. Если все же это было понятно, то было нетрудно определить, кто будет проводить переворот в жизнь. Не секретари райкомов. Для этого нужна сила, на которую можно опереться, и соответствующие знания. И не армия. Известно, какое в армии, в том числе и среди командиров, отношение к “замполитам, политрукам и просто комиссарам”. Кто остается? КГБ — вооруженный отряд партии. Недаром шутят, что партия и КГБ — близнецы-братья. На вы¬сшем уровне к старости из КГБ (Андропов, Чебриков) переходят в руководство партии, а на низшем, наобо¬рот, партийные функционеры, чтобы уйти на “заслужен¬ную военную пенсию" — в КГБ. А братьям друг друга в беде оставлять не к лицу. Тем более, когда беда-то идет на двоих одна. Что, этого не знал президент?
    Теперь второй вопрос: о совмещении должности Президента СССР и Генерального секретаря КПСС. Еще до августа 1991 года наступил момент, когда было понятно, что необходимо сделать этот решительный шаг — сложить с себя полномочия Генерального секре¬таря. Хотя бы для того, чтобы покончить с двойственно¬стью, которая сложилась из-за поднятия роли Советов при сохраняющейся власти в руках райкомов партии. Именно Горбачев, ратующий за полновластие Советов, своим совмещением должностей препятствовал возможности отнять эту власть у райкомов.
   Сделай    президент      своевременно этот шаг и, возможно, ему бы не пришлось информацию о событиях в своей собственной стране черпать в первую очередь от «Би-би-си», «Свободы», «Голоса Америки». А свое государственное телерадио не передавало бы неоднократно блефовую информацию ГКЧП.
    В своей книге в главе “Уроки путча” Горбачев дает краткую оценку того, почему оказался возможным переворот. При этом он оценивает роль того же КГБ, Верховного Совета, его Председателя. Но почему-то Михаил Сергеевич незаслуженно обошел вниманием комитет Конституционного надзора — орган, который первым должен был оценить действия ГКЧП. Председатель комитета Алексеев, члены Босхолов, Мирзоев, Пискотин, Филимонов 19 августа сделали заявление: "Ознакомившись с официальными актами, сообщающими о невозможности исполнения по состоянию здоровья М.С.Горбачева обязанностей Президента СССР, о принятии на себя Янаевым обязанностей Президента СССР, о введении в отдельных местностях чрезвычайного положения, о создании Государственного комитета по чрезвычайному положению и о переходе к нему функций высшего органа государственной власти в СССР, члены комитета Конституционного надзора СССР считают своим долгом заявить, что подобные меры могут быть юридически оправданы при условии строжайшего соблюдения требований Конституции и других законов СССР".
 После такого заявления, когда, как говорится, гора родила мышь, ГКЧПисты должны были сказать уважаемым членам комитета Конституционного надзора: “Спасибо, товарищи, за поддержку". Именно так. Потому что в своих документах заговорщи¬ки также писали, что будут соблюдать и Конституцию и законы СССР. А значит, фактически комитет Конституционного надзора благословил и напутствовал их.
Теперь вопрос, наверное, самый основной в ряду причин и условий, способствовавших заговору. Это вопрос о кадрах. Возьмем лишь самых главных, без которых переворот бы не состоялся: вице-президента и трех руководителей, так сказать, вооруженных ведомств.
Янаев Г.И. Да, слабый человек. Как в плане того, что вопросы государственной политики, в том числе и политики ГКЧП решал не на совсем трезвую голову, так и в плане того, что, по его словам, 18 августа испугался, что с нам расправятся, а поэтому дал согласие участвовать в ГКЧП. Ну, что ж, не всем быть сильными. Поэтому у меня к Г.И.Янаеву вопросов нет. Но зато вопросы есть к М.С.Горбачеву.
   Мы помним, как Геннадия Ивановича первый раз “прокатило" даже то агрессивно-послушное большин¬ство парламента. Что, президент не знал, что Г.И.Янаев слабый человек? Не мог не знать. И тем не менее, настоял. Для чего? Чтобы не было рядом сопер¬ника? Но ведь надо думать и о деятеле, который спосо-бен продолжить проводимую тобой политику в случае каких-либо непредвиденных обстоятельств.
   Или возьмем Д.Т.Язова. Его назначали и утвержда¬ли давно. Многие это уже забыли. Поэтому мы проци¬тируем “Исповедь" Б.Н.Ельцина: “Д.Т.Язов, министр обороны. Это — настоящий вояка, искренний и усерд¬ный. Ему можно было бы доверить командовать окру¬гом или штабом, но к должности Министра обороны он не подготовлен. Совершенно не приемлет критику и, если бы не буквально жесточайший прессинг Горбаче¬ва на депутатов, никогда Язов не был бы утвержден на должность министра".
О Председателе КГБ В.А.Крючкове у Ельцина сказа¬но коротко, что комитет возглавил послушный и пред¬анный Горбачеву Крючков. Как видим, история немного опровергла подобную оценку. Однако я в этом не вижу ничего необычного. КГБ в существовавшей до послед¬него времени системе власти всегда был той организа¬цией, заняв главный пост в которой, человек через определенное время начинал считать себя, говоря юри¬дическим языком, лицом, заявляющим самостоятель¬ные требования.
А вот что по поводу подобного подбора и расстанов¬ки кадров говорит Э.А.Шеварнадзе в “Своем выборе: " Как мог Президент включить в свою команду лю¬дей, столь явно противодействовавших его политике?  Это что - великодушие, широта взглядов, терпимость к инакомыслию? Прекрасные черты, если за них не приходится расплачиваться заговорами и переворотами».
Однако, при всем при этом, я ожидал, что в связи с тем, что переворот совершили и всех держали трое суток в напряжении выдвиженцы Михаила Сергеевича, то по возвращению из Фороса он подаст в отставку уже только по одному этому основанию. По крайней мере, в цивилизованных странах, на которые мы сейчас пытаемся равняться, в подобных случаях поступают так. Но, как видим, я ошибся.
В заключение главы хочу привести несколько выдержек из показаний фигурантов по делу, которые можно было бы объединить газетной рубрикой “Смешно или грустно?"
Свидетель Кравчук о Варенникове по прибытию к нему в Киев 19 августа: “Он сразу включился: "Вы, очевидно, слышали, что в стране произошел переворот. Наконец власть перешла к решительным и смелым людям”.
Свидетель К.: “Утром 21 августа Варенников с горечью сказал - с какими дураками мы связались". Совещание ГКЧП он назвал “настоящим балаганом", что у Варенникова означает высшую форму осуждения". |
Свидетель А. воспроизводит слова жены Язова: “Дима, с кем ты связался, ты же над ними всегда смеялся”.
Свидетель Голик о своем разговоре с Лукьяновым: «19 августа на мое предложение, что надо действовать до Верховного Совета, он ответил, что ничего делать не надо, надо выжидать. Он думает, что к четвергу все станет ясно”.
Свидетель Голик о своем разговоре с Янаевым: “Утром 19-го ... в конце беседы я спросил у Янаева одним словом: "Путч?" Он мне также «одним словом» ответил: ‘Путч”.
Свидетель Ачалов о совещании ГКЧП в ночь с 18 не 19 августа: “Кроме того, хочу отметить, что на меня произвело впечатление поведение нескольких людей в этом кабинете, т.е. Павлов В.С. и особенно Янаев Г.И, были в состоянии опьянения, а точнее пьяны. В таком же состоянии были и некоторые другие, но я их не знаю.
Еще из показаний Ачалова:
«… В этот вечер Янаев в пьяном состоянии пытался подписать документ, свидетельствующий о болезни Президента СССР Горбачева…
…Янаев в этот вечер вел себя  развязно, т.е. он в грубой форме сказал о том, что Горбачев не хочет идти в отставку, не хочет подписать документ о введении в стране чрезвычайного положения и т.д. Короче- целый вечер 18 августа 1991 года в кабинете  шел какой-то словесный базар, трудно было разобраться, кто и что здесь решает, не видно было среди присутствующих государственных мужей…
…19-го Язов . . . заявлял, что "свя¬зался с этой пьянью", что все "они сидят полупьяные".
Свидетель Бессмертных: “Когда Янаеву давали на подпись какие-то бумаги, он сказал: "Даже не читаю, что дают, все подписываю".
Свидетель Примаков: “Янаев сказал следующее: "Я — заложник, мне выкрутили руки, у меня не было выхо¬да — либо соглашаться после двух часов уговоров, либо — и выразительно показал указательным паль¬цем на лоб, имея ввиду, что его бы застрелили".












 
ГЛАВА 7
ЧТО БЫЛО И ЧТО БУДЕТ?
Августовские события 1991 года в Советском Союзе. Что это было? Попытка сотворить благо, или, наоборот, зло? Сидящие в “Матросской Тишине” — герои или преступники? Понесут они наказание или будут оправ¬даны?
Органами следствия всем обвиняемым вменено в вину совершение заговора с целью захвата власти, т.е. преступления, предусмотренного ст.64 УК РСФСР. Данная статья, а также аналогичные статьи в уголовных кодексах всех бывших союзных республик гласят: “Из¬мена Родине, т.е. деяние, умышленно совершенное гражданином СССР в ущерб государственной незави¬симости, территориальной неприкосновенности или военной мощи СССР: переход на сторону врага, шпио-наж, выдача государственной или военной тайны ино¬странному государству, бегство за границу или отказ возвратиться из-за границы в СССР, оказание ино-странному государству помощи в проведении враждеб¬ной деятельности против СССР, а равно заговор с целью захвата власти, — наказывается лишением сво¬боды на срок от десяти до пятнадцати лет с конфиска¬цией имущества и со ссылкой на срок от двух до пяти лет или без ссылки или смертной казнью с конфиска¬цией имущества”. Общее заглавное название данной статьи — "Измена Родине".
Вот по этой статье квалифицированы действия обвиняемых следствием.
Первоначально обвинение звучало как «Измена Родине, выразившаяся в заговоре с целью захвата власти». То есть, при такой формулировке заговор с целью захвата власти рассматривался как одна из форм измены Родине, наряду с другими – переходом на сторону врага, шпионажем и пр.
Вместе с тем, в ходе дальнейшего следствия было установлено, что ни одно из действий членов ГКЧП не было совершено с тем, чтобы умышленно причинить ущерб государственной независимости, территориаль¬ной неприкосновенности или военной мощи страны. А раз так, следовательно, они не могут рассматриваться, как изменники Родины. Поэтому дело в отношении всех обвиняемых в части измены Рродине было прекраще¬но.
В итоге все они обвиняются в заговоре с целью захвата власти, так сказать, в "чистом виде". То есть, следствие посчитало, что ст. 64 “Измена Родине" состо¬ит как бы из двух статей, двух составов. Один состав преступления — это заговор с целью захвата власти сам по себе. Все остальное, что сформулировано в статье, — это измена Родине в различных ее формах: переход на сторону врага, шпионаж и остальное. А следовательно, если для того же, к примеру шпионажа, необходимо, чтобы он был умышленно совершен в ущерб либо государственной независимости, либо тер¬риториальной неприкосновенности или же военной мощи, то для заговора с целью захвата власти этого уже не обязательно. Он, так сказать, сам по себе преступ¬ление.
Вопрос неоднозначный. Обвиняемые и их защитники не соглашаются с позицией следствия, с такой трактовкой. Они толкуют, естественно, в первую очередь так, как им выгодно. В данном случае они заявляют, что заговор с целью захвата власти по смыслу статьи является одной из форм измены Родине, наряду с другими, а, следовательно, может наказываться лишь тогда, если он умышленно совершен с целью причинить ущерб государственной независимости, территориальной неприкосновенности или военной мощи. Коль обвиняемые не ставили подобной цели и не имели умысла причинить ущерб перечисленным трем атрибутам государства, то их действия – их заговор не может наказываться в уголовном порядке. Поэтому ходатайствуют о прекращении дела. Как юрист вынужден с первой частью доводов обвиняемых и их защитников согласиться.
   Действительно, статья сконструирована так, что несмотря на то, обвиняемые и совершили заговор с целью захвата власти, они не могут за это отвечать. А, то, что они совершили заговор, который можно определить как тайное соглашение, сговор двух или нескольких лиц для достижения определенной цели, это не вызывает сомнения. То, что имелся сговор и этот сговор был тайным — доказано. Имеется и цель. В статье 64 УК цель заговора определена как захват власти. Если рассматривать объективно нашу конкретную ситуацию, то можно сказать, что главная цель заговорщиков была изменить проводившуюся в стране политику. Сильной рукой, с использованием административных и силовых методов, забыв про демократию, права человека, руководствуясь принципом - цель оправдывает средства, навести в стране порядок. Можно также назвать еще одну цель - недопущение распада СССР, притом опять же любыми средствами, в том числе насильственными. Иными путями удержать ту же Прибалтику, всем понятно, было нельзя. Также можно сказать, что заговор был направлен не столько на захват власти, потому что почти у всех ГКЧПистов, исходя из их должностного положения, власти было достаточно, сколько на отстранение от власти Горбачева с тем, чтобы изменить курс страны. А уже захват власти следовал как средство отстранения от власти Горбачева и как результат этого.
        В то же время, в результате действий заговорщиков был антиконституционным путем создан Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП), решения которого объявлялись обязательными для всех органов власти и управления, должностных лиц и граждан на всей территории СССР. То есть, ГКЧП фактически узурпировал высшую власть в стране. И можно вести речь о том, что его решения объявлялись обязательными даже для Верховного Совета страны. По крайней мере, после тога как ГКЧП в условиях чрезвычайного положения интернировал бы ряд народ¬ных депутатов, конечно, ему с Верховным Советом очень легко было бы разговаривать. Поэтому-то, наверное, многие обвиняемые на следствии подчеркивали, что они были убеждены, что Верховный Совет одобрит их действия. Конечно, если посадить за решетку, как предлагал Валентин Сергеевич Павлов, тысячу депутатов (естественно, тех, кто будет противиться политике ГКЧП), то можно быть уверенным, что оставшиеся будут уже не агрессивно-послушными, а просто послушными.
На основании всего этого, я считаю, что действительно имеются достаточные основания вести речь о том, что с созданием ГКЧП произошел захват группой лиц высшей власти в стране.
Вопрос лишь в том, что судить их за это нельзя согласно тексту статьи 64 УК в нынешней редакции. Это, конечно, моя личная точка зрения, которая совпадает с точкой зрения защитников обвиняемых и не совпадает с позицией руководства следственной группы.
То, что я соглашаюсь с доводами защитников, что обвиняемых нельзя судить за совершение заговора с целью захвата власти, не значит, что я с ними солида¬рен в остальном — считать ГКЧПистов невиновными и дело прекратить.
Нет. Я абсолютно убежден, что в действиях основ¬ной массы обвиняемых, по крайней мере, Янаева, Павлова, Язова, Крючкова, Бакланова, имеется другой состав преступления, предусмотренного Уголовным кодексом, а именно: “Превышение власти или служеб¬ных полномочий”, — которое определяется как умыш¬ленное совершение должностным лицом действий, яв¬но выходящих за пределы прав и полномочий, предо¬ставленных ему законом, если оно причинило существенный вред государственным или общественным интересам либо охраняемым законом правам и интересам граждан». И часть 2 этой статьи предусматривает наказание до 10 лет лишения свободы.
Действия любого из названных выше лиц, что называется, в чистом виде подпадают под диспозицию данной статьи. С остальными обвиняемыми немного посложнее. Однако, имеются основания вести речь об их пособничестве действиям основных должностных лиц, превысивших власть, что также не исключает уголовной ответственности.
 Если состоится суд, то поддерживающие на нем обвинение прокуроры, естественно, будут занимать позицию, которой придерживается руководство следственной группы в лице ее начальника — заместителя Генерального прокурора России Е.К.Лисова. Это значит, что будут предлагать суду осудить подсудимых за совершение заговора с целью захвата власти. Основная позиция защиты будет — оправдать обвиняемых. При этом, в качестве основания для оправдания защитники в первую очередь станут ссылаться на статью «Крайняя необходимость” в Уголовном кодексе. Данная статья гласит: ‘‘Не является преступлением действие, хотя и подпадающее под признаки деяния, предусмотренного настоящим кодексом, но совершенное в состоянии крайней необходимости, то есть для устранения опасности, угрожающей интересам Советского государства, общественным интересам, личности и правам данного лица или других граждан, если эта опасность при данных обстоятельствах не могла быть устранена другими средствами  и если причиненный вред является менее значительным, чем предотвращенный".
То есть, они будут делать упор на то, что в стране сложилась такая критическая ситуация, угрожающая интересам Советского государства, в которой подсудимые были вынуждены пойти на этот отчаянный, пусть и не совсем законный шаг. В части соизмерения причиненного и предотвращенного вреда, наверное, будут объяснять, что об этом говорить трудно, так как действия ГКЧпистов были предотвращены, а поэтому «положительные» результаты их деятельности не смогли проявиться.
В части того, что в результате действий членов ГКЧП погибли люди, наверное, кто-то, выразив соболезнование родным погибших, постарается мягко переложить вину на самих погибших ребят. Естественно, что все защитники будут указывать на то, что юридических оснований для признания их подзащитных виновными в совершении заговора с целью захвата власти как самостоятельного преступления не имеется.
Возможно, некоторые признают наличие в действиях своих подопечных превышения власти, но опять же, ссылаясь на статью о том, что они действовали в состоянии крайней необходимости, будут просить суд оправдать их Возможно, еще кто-либо вспомнит статью об изменении обстановки и будет просить прекратить уголовное дело в связи с тем, что вследствие изменения обстановки обвиняемые перестали быть общественно опасны, а их деяние потеряло характер общественной опасности. А обстановка ведь действительно измени¬лась в корне. Не стало той страны, в которой данные лица хотели захватить власть.
Как же поступит суд? Вообще, судьям будет очень сложно. Как я понимаю, сложнее и тяжелее, нежели всем, даже чем самим подсудимым, на процессе будет судьям. И, конечно... бывшему Президенту СССР Горбачеву.
У судей очень сложная задача с учетом того, что рассматриваемое ими дело политическое. Политиче¬ское не в том смысле, который обычно вкладывают в это понятие, т.е. когда людей судят за убеждения. Нет, здесь будут судить за конкретные действия и конкрет¬ные результаты этих действий. Но вместе с тем, дело политическое, потому что затрагивает высшую полити¬ку в государстве. В том государстве, которого уже нет, и отчасти, в тех государствах, которые пришли ему на смену. Политическое, потому что подсудимыми, а также свидетелями по делу проходят фактически все высшие руководители того государства и этих. Политическое, потому что даже здравый смысл подсказывает, что авантюры, подобные августовской 1991 года, державшей в напряжении весь мир, не могут оставаться безнаказанными.
А поэтому, очевидно, что по данному делу судебное решение будет также нести и определенную политическую нагрузку. В то же время, оно должно быть законным и справедливым.
С учетом всех этих обстоятельств, я думаю, что суд в данном случае пойдет по пути создания прецедента и признает подсудимых виновными в совершенном заговоре с целью захвата власти, как самостоятельного преступления, т.е. признает их виновными в том, в чем их обвиняет в ходе следствия прокуратура. В определенной степени на подобное решение не может не оказывать влияние и то, что в проекте нового уголовного кодекса России заговор с целью захвата власти выделен из состава измены Родине в отдельное преступление. В отдельную статью, как оно и должно быть.
 О мере наказания, которая может быть назначена подсудимым, я строить прогнозы не буду. Это слишком индивидуальное решение, зависит от многих факторов, поэтому подождем суда. Но независимо от того, какое может быть назначено судом наказание, я бы лично понял и еще больше зауважал Президента России и ее Верховный Совет в случае принятия решения о помиловании этих людей после того, как то, что они совершили, будет признано судом преступным.
Почему я был бы удовлетворен подобным исходом? По ряду причин. Может быть, потому что эти люди, сами того не желая, помогли, в первую очередь, нынешнему руководству России, а также и других республик утвердиться во власти демократической и проводить независимую политику.
   Потому что они, опять же сами того не желая, более того, преследуя противоположные цели, тем не менее, помоги обществу быстро и решительно избавиться от власти КПСС — власти тоталитарной, антидемократической. Да и потому, что все-таки эти люди в своих действиях не пошли “ва-банк", отступили, что позволило обществу расплатиться за их авантюру малой кровью. Но эта кровь малая, если брать для общества в целом. Для родных и близких Владимира Усова, Дмитрия Комара и Ильи Кричевского – кровь большая. Поэтому, все равно останется вопрос без ответа. Что мы в таком случае скажем родны и близким этих парней на вопрос о том, кто ответит за их смерть.