Дезинсекторы

За полуопущенным стеклом разливался горячий воздух, смешанный с выхлопными газами. Автомобильный затор медленно заворачивал влево и сливался с другой такой же блестяще-серой массой, выходившей из тоннеля.

Матвей переключал частоты. Он прокручивал весь гражданский диапазон и, не находя ничего интересного, прокручивал его снова. С Олей надо было сегодня вечером идти в поликлинику. Сидеть в очереди, слушать нытье Оли, а потом хамство пожилого терапевта. Это было надо, но этого настолько не хотелось, что весь день казался испорченным. Матвей подумал, что он плохой отец. Почти все радиостанции время от времени передавали о сильных магнитных бурях и почему-то о перебоях в работе электроники.

С утра было совещание с начальниками участков, с одиннадцати Матвей сидел за отчетными ведомостями. Потом пришел Степан с четвертого цеха и стал просить, нет, почти требовать, чтобы Матвей сменил его в субботу. У него на даче стройка. И надо туда ехать, а детей с тещей. А к теще их везти в Митино.

- И что, что Митино?

- Так ведь где я, а где Митино?

Матвей больше не отвечал и не поднимал глаза от бумаг, тогда Степа стал жаловаться, опять жаловаться, как и вчера, как и неделю назад, что у него не хватает подчиненных. Что работа распределена не по компетенции. Что одни работают, а другие лясы точат, а третьи по полдня в курилке проводят. И что подчиненных ему не хватает.

- Ну что тебе, с соседних участков людей снять? Ты Михальчуку бы написал.

- Михальчуку? Знаем мы этих Михальчуков.

И действительно, Михальчука хорошо знали, и в компании и даже в смежных по холдингу фирмах. Будучи заведующим кадрами, Сергей Витальевич был хорошим, но беспринципным руководителем. Директор всегда хвалил его даже несмотря на то, что Михальчук не был ни его родственником, ни родственником его жены, ни даже родственником его соседа по дачному участку. Может, поэтому и хвалил, мол, вот мы какие. Непредвзятые. Однако, несмотря на то, что Михальчук не был родственником соседа директора, это не помешало ему поиметь трехкомнатную квартиру в центре и инфинити эф-икс. Так вот, к Михальчуку Степа обращаться не хотел. Как же, подумал Матвей, и, не сдержавшись, улыбнулся, а ну, он твою петицию удовлетворит, и придется тебе искать, на что бы еще жаловаться. Впрочем, с такими вопросами к завкадрами никто не пошел бы. В отделе полная комплектация, а то, что люди не работают, это уже Степа сам виноват.

Потом поговорили про топливный рынок, про завод и про футбол. Потом Степа снова стал ныть о субботе, о теще и о даче. И Матвей, пытавшийся уже вернуться к своим грязно отпечатанным листам, и дававший понять, что хочет заняться уже делом, взорвался и сказал, что плевать он хотел на дачу и на Михальчука. Степа замолчал, как будто выключили радио, встал и вышел.

Было двенадцать, и Матвей остался без обеда, потому что надо было еще провести несколько расчетов по тепловой массе и сделать обход участков. К вечеру он вернулся к отчетам по материально-технической части, когда понял, что читать больше не может. Буквы сливались, одни были толстыми, другие совсем тонкими, едва пропечатанными, и все они кружились в хороводе как дети на открытом уроке танцев в Олиной школе. Матвей с шумным выдохом положил голову на руки, закрыв лицо. Потом он позвонил секретарше. У меня секретарша и хендай туксон. Танечка вошла и встала по стойке смирно. Ей было двадцать. Обесцвеченные волосы, симпатичная мордашка, черная юбка до колен, белая рубашка, фигура. Ему давно нужна была женщина. Он смотрел на нее, а она отводила взгляд. Впрочем, даже если бы она посмотрела ему в глаза, их взгляды не встретились бы. Потом он подумал об Оле, о том, как она не сходится с людьми, почти боится их, как в школе над ней смеются девочки и обижают мальчики, подумал, как она обнимает его за руку. Теперь в моей жизни одна женщина. Наваждение в черной юбке исчезло.

- Почему так плохо отпечатано?

Секретарша стала говорить, что принтер плохой, что принтер струйный, а хорошо печатает лазерный, что у струйного засоряется головка, что надо прочистить головку, а для этого надо позвать техников, а если их нет, то сисадмина.

- Ну так займитесь этой головкой вместе с сисадмином!

- Хорошо, Матвей Владимирович, - сказала она траурным голосом на прощание.

Матвей в авральном темпе закончил отчеты в половину шестого и рапортовал по электронной почте в отдел обеспечения. После этого он откинулся в кресле и понял, что весь день не курил.

На мобильном уже полдня висело сообщение: «Все хорошо, папа. Тетя Надя меня забрала». Матвей был очень рад, что договорился с этой женщиной.

Домой он доехал быстро. Оля не вышла его встречать, и сердце обожгло внутренности. Матвей достал из шкафа «Макаров» и, не разуваясь, быстрым шагом прошел в ее комнату.

Оля сидела в углу, около края письменного стола, прижавшись к холодной батарее, и беззвучно рыдала. Матвей обнял ее. Потом побежал ставить чайник, повел в ванную, умыл. Оля сидела теперь на кухне с сухим личиком. Матей бегал между раковиной и плитой и готовил ужин. Она говорила совершенно ровным и четким голосом, не сбиваясь, не путаясь, как это обычно бывало у нее в такие моменты. В школу она больше не пойдет, это тюрьма, это концлагерь, как у фашистов. Она говорила про детей, про мальчиков, про девочек. Матвей думал, что нужно говорить с их родителями, снова. Он думал, что второй раз не будет переводить ее в другую школу. Но нет. Оля продолжала говорить. Это пытка, ее мучают, и она больше не пойдет. Матвей соглашался.

- Папа, ты обманываешь. Ты завтра опять поведешь меня туда.

- Нет. Я же сказал нет, солнышко. Ты главное не волнуйся.

Оля не была очкариком, не была всезнайкой, она была вполне симпатичной белокурой девочкой, худенькой, и, благодаря стараниям отца, всегда была хорошо одета. Конечно, все дело было в ее замкнутости и в ее нервозности. Она обижалась на любую мелочь, часто отвечала что-то неадекватно ситуации обидное, часто не могла сдержать слезы. Классная в предыдущей школе во всеуслышание назвала ее психопаткой. Из всех окружающих она более или менее ладила с бабушкой, то есть тещей, живущей в Коньково, и еще с несколькими другими людьми – в основном знакомыми или друзьями Матвея, то есть со взрослыми людьми. Благодаря своей малообщительности Оля много читала и много знала, причем в самых разных областях. Она была сильно привязана к отцу, любила выходные, потому что выходные она проводила с папой, ездила с ним в музей или в парк. Она обладала усидчивостью и вполне могла бы учиться на отлично, но мешали ее конфликты с одноклассниками, которые зачастую буквально не давали ей заниматься, и не всегда ровные отношения с учителями. Кроме того, в состоянии обиды она часто просто не могла воспринимать ничего учебного.

Едва не насильно накормив девочку, Матвей повез ее поликлинику. До поликлиники было меньше километра, но пешком они бы уже не успели.

Вечером Оля развеселилась. Еще до прихода отца сделав все уроки, она теперь ползала по спинке дивана и его шее, пока Матвей смотрел телевизор. Оля нашла у него седой волос и спросила:

- Папа, ты от меня седеешь?

- Нет, что ты, солнышко, это все на работе. – Он поднял руки и стащил ее себе на колени.

- Папа, – она перестала веселиться, – тебе тяжело одному? Я тебя мучаю. Я пойду завтра в школу.

Матвей прижал ее к себе. Ему вдруг пришла в голову мысль, которая его почти развеселила.

- Ты уж определись, пойдешь ты или не пойдешь.

Матвей долго не мог уснуть. Он курил на балконе, поплотнее закрыв дверь в детскую, потом тихонько включил телевизор. По телевизору почему-то работали только центральные каналы. Наконец, он принял снотворное и уснул, повалившись на диван.

Утром Оля его разбудила.

- Папа, мне нужно брюки подгладить, портфель я уже собрала. Ты опять тут курил?

- Одень джинсы. – Он сел.

- Папа! Мне нельзя с джинсами! – Она перешла на повышенный тон.

- Сегодня можно.

- Почему?

- Отдохни денек.

Матвей снова лежал с закрытыми глазами, но знал, как изменилось лицо Оли, оно в такие моменты было похоже на маленькое солнце. Она прошлепала по полу ножками и обхватила его руками.

- Только дома тебе сидеть одной не надо.

- Ты возьмешь меня на завод? Правда? – Она, сидя, подпрыгивала на месте.

По дороге Оля возилась со своим айфоном. Матвей купил ей эту дорогую игрушку недавно, у него самого был старый маленький телефон с одноцветным дисплеем.

На работе она сидела в его кресле и играла на компьютере, потом они обедали в столовой.

Оля была в центре внимания. Работники знакомились с ней и общались как с начальником. Она была умной девочкой, и Матвей не боялся оставить ее в кабинете одну. Она перебирала бумаги в его столе, в ящиках, в шкафах, вынимала и ставила по порядку белые и желтые папки. Было начало пятого, когда Матвей вернулся в кабинет. Он снова занялся материально-технической отчетностью. Отец и дочь молча перебирали бумаги, шурша страницами.

Время тянулось очень медленно. Была четверть шестого, когда в отдалении хлопнула дверь секретарши. Стерва, раньше времени срулила, подумал Матвей. Он ждал звонка от Игоря, который уходил в отпуск и сдавал участок. Матвей с дочкой не хотел сидеть до конца, ей надо узнать домашнее задание, и только этот звонок держал его.

Он почти закончил работу и глянул на часы. Была четверть шестого. Матвей проехал на кресле вдоль стола и взял компьютерную мышку, чтобы зажечь монитор и посмотреть время. Только сейчас он понял, что не слышит мерного гула кулера в системном блоке компьютера. Он протянул ноги, пощелкал красный выключатель пилота и понял, как-то туго и медленно, что Оля не выключала компьютер, и он сам случайно не задел клавишу пилота, а компьютер он включал еще утром и делал расчеты, потом за ним сидела Оля, потом снова он сам. Может, он выключил его, когда пошел на участки? Нет, нет, так ведь он не включается. Не было света. Солнце сквозь жалюзи равномерно освещало кабинет.
Впрочем, все это было не важно.

- Зайка, все рассортировала? Пойдем, пора уроки делать.

- Не хочу уроки!

- Ты же не маленькая.

Матвей собрал кейс, вывел Олю за дверь и запер кабинет. Потом с неудовольствием отметил, что никого в коридоре нет, значит надо запирать этаж. Во всем помещении не было ни души. Охранник на первом этаже сказал, что электричество отключили. Игорь, видимо, уже ушел. Важная птица, мог и зайти в кабинет. Тебе нужно, ты и принимай работу. А он считай уже в отпуске.

- Айфон сломался! – испуганно сказала Оля. Они шли через широкий заасфальтированный двор к стоянке. Матвей машинально взял в руки плоскую мыльницу, потыкал в нее пальцем и, не зная, как вынуть аккумулятор, вернул девочке.

- Там гарантия, все хорошо будет, не переживай.

Тогда он вспомнил, что остановились японские часы на его правой руке, и впервые произошедшее сейчас показалось ему странным.

На стоянке столпились человек двадцать сотрудников. Почти все рылись под открытыми капотами автомобилей. Машина Матвея, конечно, тоже не заводилась. Он достал аптечку, пистолет, документы и запер автомобиль ключом. Матвей взял Олю за руку, и они вышли за раскрытые железные ворота, обойдя шлагбаум.

Необычная для середины мая жара бело-желтым маревом расплывалась в воздухе над разбитым асфальтом и аккуратными деревьями вдоль узкой промышленной улочки. На дороге стояло несколько машин, люди так же открыли капоты. В одном автомобиле сидела женщина и рылась в сумочке.

- Мы пойдем пешком?

- Поедем на метро.

На перпендикулярной улице стояла бесконечная вереница машин по одному ряду в каждом направлении. Многие были уже пустыми. Вдалеке, кажется, виднелись следы аварии и слышались громкие крики. Матвей загородил собой от Оли обзор. Они шли вдоль трамвайных путей. Их обгоняли и навстречу им шли редкие пешеходы. Оля остановилась, держа отца за руку.

- Что случилось? – Спросила она плачущим голосом. – Это террористы?

- Нет, солнышко, просто все машины сломались. Все будет хорошо.

Почти на каждом перекрестке были небольшие аварии. На одном внедорожник протаранил ладу. На асфальте черными массами лежали мокрые тела. Матвей набросил ремень кейса на плечо и освободившейся рукой закрыл Оле глаза.

- Что там?

- Ничего, солнышко, просто пойдем отсюда.

- Что там? Дай мне посмотреть!

Она вывернулась из-под его руки и через мгновения завизжала. Матвей снова закрыл ей лицо и потащил быстрым шагом к шоссе.

- Обещай мне не смотреть, когда я прошу, хорошо? – Она отрывисто кивнула.

- Почему они умерли?

Матвей и Оля отошли уже достаточно далеко. Девочка остановилась.

- Почему они умерли?

Матвей потянул ее за руку, она выдернула руку и топнула ножкой.

- Почему они умерли?

Матвей присел перед ней на корточки.

- Все будет хорошо. Слышишь меня? Посмотри на меня. Ты со мной. Дыши глубоко.

Скоро они поравнялись с пустым трамваем. Стекла в его дверях были выбиты, по краям кое-где стекала кровь.

На следующем перекрестке прямо среди машин лежала сбитая старушка. Люди ходили мимо нее, а она стонала и пыталась подняться. Матвей подошел к ней. Оля стояла рядом и куксилась, готовясь заплакать. Он наклонился и по своему опыту армейского медика определил повреждения. Сломана рука, рассечено плечо и, вероятно, сотрясение органов брюшной полости. Бинта в аптечке не было. Матвей продезинфицировал рану, снял с себя пиджак, достал нож, и, отрезав его ворот, усадил старушку и перевязал ей плечо. Он не понимал, откуда могла взяться открытая рана.

- Что у вас с плечом?

- Парень меня сбил. – Она говорила отрывистым тихим голосом. – Выскочил, как индюк, - она улыбнулась, - говорит, что ты тут прешь, сичас похороню тебя, и хвать проволокой, жердь у него такая железная была, видать промахнулся.

- Идти сможете? – Он помог женщине подняться. – Держите эту руку вдоль тела. Где он?

- Убег наверно, я не видела.

- Идите через две улицы, вон туда, там сразу будет травмпункт.

Потом он понял, что старушка не дойдет, и ему пришлось медленным шагом сопровождать ее, держа под руку, а другой рукой крепко держа за руку Олю.

Вокруг было одно и то же. Вереницы машин, люди, аварии, тишина. Оля молчала, испуганно косясь на старушку. Матвей передал старушку на руки врачам, которые сказали, что сейчас даже в скорую не позвонишь.

Нагатинская улица кончилась. На большом ее перекрестке с шоссе было сразу несколько аварий. В обе стороны стояли сотни автомобилей, вблизи перехода лежало несколько тел. Вдалеке что-то горело. Толпы народа с тротуара, с соседних кварталов, с другой стороны дороги стекались к выходу метро. Матвей ощутил – только сейчас, что нет извечного городского гула. Оля зажалась в себе и молчала. Матвей старался загораживать от нее сбитых разбившихся на машинах людей. Он теперь держал ее за плечи, прижимая к себе, пока толпа, обгоняя их и вместе с ними, двигалась к метро. Толпа была напуганной и поэтому непривычно злой. Ближе к центру этой человеческой воронки нарастал шум голосов. Матвей с трудом протиснулся к бетонным ограждениям непокрытого перехода, и сразу затолкал Олю за себя.

На небольшой площадке перед подземной лестницей суетились трое человек в белых халатах, судя по наличию носилок, санитары со скорой – без машины скорой помощи. Двое выносили из-под земли шевелящегося как будто грязного человека. Третий ходил между разложенными на асфальте окровавленными людьми. Ближе к переходу полная женщина в костюме контролера в окружении трех полицейских кричала, широко раскрыв рот и вдавив вниз овальный подбородок:

- Метрополитен временно не функционирует! Граждане, разойдитесь! Метрополитен не функционирует!

Матвей смотрел на все это пару секунд, потом резко повернулся на девяносто градусов и, прижав к себе дочь, стал протискиваться в сторону железнодорожной станции. Он знал уже, что электрички не ходят, но другой возможности уехать домой не было, и надо было, по крайней мере, убедиться. Идти против движения толпы оказалось неожиданно тяжело. Он тащил за собой Олю и старался вклиниться между людьми, не наталкиваясь на них слишком сильно. Дважды он получил удары в плечо и в спину, но не останавливался. Ближе к разделительной полосе толпа поредела и исчезла.

У станции Нижние Котлы тоже собралось много людей, но меньше, чем у метро. На площади перед станцией люди, ни о чем еще не знающие, спускались вниз. Это были дальние выходы из метро, и сюда не выносили пострадавших внизу, в неведомой аварии. Киоски и небольшой рынок были закрыты. У одного киоска была разбита витрина. Под ногами лежали брошенные картонные коробки.

За головами людей Матвей не видел, что происходит на самой железнодорожной станции, он протискивался к металлическим дырчатым ограждениям и зданию пропускного пункта, когда услышал оглушающий металлический скрежет. Не переставая двигаться, он оглянулся направо, в сторону невысоких кирпичных зданий рядом с метро. Многие люди тоже смотрели в ту сторону.

Ослепительно светило солнце и на фоне солнца над зданием возвышалась бесформенная черная клякса, она зависла на высоте двух десятков метров, поддерживаемая несколькими тонкими прямыми подпорами. Люди больше не шли, они замерли и смотрели на это сооружение.

- Папа, я боюсь, – тихо сказала Оля, – давай спрячемся.

Она тянула руку Матвея, и он повиновался. Они сели на корточки позади киоска. Матвей выглядывал из-за угла.

На пару минут повисла тишина. Потом раздался воющий звук, наподобие трубного голоса слона. Он затих. Потом повторился и стал нарастать.

Оля закричала, вдавилась спиной в стенку киоска и зажала руками уши. Матвей обернулся к ней, и в этот момент его глаза обжег до невыносимости яркий белый свет, вспышка этого света, тут же погасшая. Казалось, что вспыхнул асфальт, не попавший в тень киоска, бетонные ограждения выхода из метро, машины, люди, стенка противоположного киоска, обращенная в сторону сооружения на тонких подпорах. Когда Матвей проморгался и открыл глаза, вокруг было пусто. В его затуманенный последними происшествиями мозг не сразу пришло понимание, в чем именно заключается эта пустота. Были машины, здания и забор рынка, ограждение железнодорожной станции. Не было людей.

Ветер, всегда закручивающийся на таких открытых пространствах, ограниченных высокими зданиями, кружил над асфальтом и гонял по асфальту неясные комки серых хлопьев, напоминавших о снеге или тополином пухе.

Оля снова закричала, широко раскрыв глаза и рот. Впрочем, люди были. Они выходили с рынка, из-за ограды станции.

Матвей сидел неподвижно и тупо смотрел на них. Он не испугался и не удивился, он не успел ничего этого сделать. Он опустил руку в серые хлопья, прибитые ветром к стенке киоска. Он понял, что это что-то наподобие сухой кожи, и только тогда он вскочил, схватил за руку Олю и побежал прямо, обегая машины и части человеческих тел. Он обернулся и увидел, что сооружение, укорачивая часть своих подпор и удлиняя другие, а может, переставляя ими как ногами, двинулось в его сторону. Другие люди тоже бежали.

Матвей краем глаза видел, что просторы шоссе опустели. Подхватив дочь на руки, он обежал по краю рынок, впереди была бледно-желтая стена из фигурных бетонных плит. Он побежал вдоль нее налево, чувствуя тот ужас, который ощущает, наверное, заяц, преследуемый собакой. Некоторые люди обгоняли и сильно толкали его.

Матвей свернул на тротуар вдоль шоссе, поставил Олю на ноги, и они бежали дальше. Здесь было много деревьев, темно-зеленые кроны смыкались над головой, здесь было много тени.

Матвей бежал, волоча за собой Олю, потом он выдохся и пошел шагом. Девочка молчала и тупо смотрела перед собой, лицо ее ничего не выражало. Люди обгоняли их, падали, толкали друг друга. Расстояние действия этой вспышки, кажется, было, конечным. По шоссе среди неподвижных машин бежало множество народу, люди, вероятно, большей частью захваченные движением толпы. Матвей оглянулся.

Позади, нагоняя бегущих людей, шагало сооружение, переставляя тонкие ноги-шесты. Оно шагало по шоссе, наступая своими ногами на машины и круша их. Не переставая двигаться, оно снова завыло. Оля закричала таким жутким детским криком, какой разрывает слышащего его человека на части. Матвей подхватил ее подмышки, и они повалились на локти и колени, а потом на бок, под густую тень деревьев, стоявших у ограды. Он зажал дочке лицо ладонями и зажмурился сам. Кто-то лез к ним и толкал Матвея, выталкивая их с Олей из тени, Матвей, не глядя, лягнул человека, и тот, кажется, откатился на освещенный асфальт. Вспышка красным цветом прорезалась сквозь сжатые веки. Матвей встал сразу, как только затихли голоса и крики. Он стряхнул с себя серые хлопья. Хлопья кружились в воздухе и падали, как снег. Не отнимая руки от глаз Оли, он повел ее, прижимаясь к стволам деревьев и забору. Тогда Матвей заметил, что на деревьях нет листвы, она исчезла, как и тысячи людей на шоссе и тротуаре. Не было на освещенных участках и травы. Вместе с Матвеем теперь шли всего человек семь, те, кто пережил первую вспышку и знал, что надо спрятаться в тень. Молодая женщина впереди, пытавшаяся бежать на высоких каблуках и постоянно оглядывавшаяся, завизжала вдруг. Сооружение поравнялось с ними и обогнало их. Тогда Матвей увидел сквозь кроны деревьев, ставшие проницаемыми для света, справа и слева еще по одной, точно такой же башне, они возвышались над низенькими промышленными зданиями. И слева, совсем далеко, еще одно сооружение. Они шли почти ровной шеренгой на одинаковом расстоянии друг от друга, черные и какие-то несуразные, нелепые, высотой пару десятков метров. Редкие высокие здания они просто обходили, слегка нарушая свой маршевый строй.

Послышался отдаленный шум, и над горизонтом показалось более десятка истребителей, двигавшихся острым клином. Вокруг раздались глухие возгласы. Спустя пару секунд самолеты бесшумно, в том же порядке, в котором двигались, расцвели яркими черно-красными бутонами. У Матвея сложилось впечатление, что самоходные башни не предприняли для этого никаких усилий. Он видел, как, оставляя дугообразный шлейф, казалось, очень медленно падали остатки одного из самолетов. Потом Матвей понял, что они упадут совсем недалеко.

- Ложись! – закричал он и упал сверху на Олю. Его послушали только двое мужчин. Душная горячая волна прошла над Матвеем, он тут же перевернулся на спину, затушив свою куртку и штанины. Огонь сжег кислород, и пару секунд казалось, что воздух вообще исчез.

Оля на мгновение получила свободу, она быстро встала и визжала, глядя на несколько неподвижных обгоревших тел и два-три еще шевелящихся.

- Поехали домой, поехали домой, – причитала она.

Матвей снова повел ее вдоль ограды.

- Мы же договорились не смотреть, когда я прошу.

Вокруг стало тихо. Единственный, кроме них, выживший человек шел сзади и скоро отстал. Матвей и Оля шли больше получаса, когда минули то место, где из Варшавского шоссе совершенно неожиданно появляется Каширское. Люди снова стали появляться, их было много, и они шли кто в центр, кто в обратную сторону – к станциям метро. Оля молчала. Она отупевшим взглядом смотрела перед собой на серый пух, гонимый ветром. Дойдя до Нагорного моста, они пересекли шоссе и шли некоторое время вдоль железной дороги, пока Матвей не нашел лестницу вниз. Теперь они шли вдоль самих путей. Здесь было сумрачно и пусто. Вскоре поверхность сровнялась с ними, и снова появились люди, так же идущие вдоль путей. Эти люди видели башни, но прошло уже много времени, и некоторые из них переговаривались. Никто не говорил об убитых, может быть даже своих близких. Говорили о башнях и о том, что мы, вот, пойдем на дачу, там безопаснее. Только сначала надо домой и к теще, подумал Матвей.

Впереди стояла электричка с выбитыми стеклами, кровью и телом молодого парня где-то у середины состава. Матвей машинально закрыл Оле глаза. Так же выглядел темно-синий состав с большим белым курсивом «Липецк» на бортах. Часы по-прежнему не шли. По сторонам тянулся забор и сталинские здания. Ближе к Коломенской поездов стало больше. Кто-то тихо и жалобно кричал в одном из вагонов. Вагон был проломлен сверху. Матвей долго боролся с собой и проиграл. Дойдя до края вагона, он остановился и ждал, пока пройдет поток людей.

- Стой тут, - сказал он, запрыгнул на подножку и разжал руками двери. Вагон был засыпан стеклом и обломками крыши. В проходе лежала женщина лет сорока. Она трогала и трогала свое тело ниже грудной клетки. Ее ног и органов брюшной полости нигде не было видно. Почему она не умерла от потери крови, Матвей не знал, но уже видел такое. Матвей подошел к ней быстрым шагом, и за тихим возгласом «Не надо» раздался грохот «Макарова». Матвей больше не смотрел вниз, он развернулся и зашагал к дверям. Он ощутил слабость в ногах и ухватился за поручень на спинке деревянного сидения.

Оля смотрела на него широкими круглыми кошачьими глазами.

- Ты кого-то убил!

- Нет… там была злая собака… я выстрелил, но промахнулся.

- Там женщина кричала!

- Да, я помог ей… отбиться от собаки.

- Ты ведь промахнулся!

- Оля, все хорошо. Пойдем.

На станции они шли вдоль поезда, пригибаясь, почти лезли под платформой. Народа на платформе и на путях было много, слышались крики, шум драки и временами стрельба. Люди шли отсюда большой толпой вдоль путей на юг.

Дойдя до конца платформы, Матвей остановился.

- Сядь. – Они сели на бетонные блоки. Матвей подложил девочке свою куртку, чтобы она не мерзла. Становилось прохладно.

- Чего мы ждем? – Спросила Оля.

- Там много плохих людей. Ждем, пока они уйдут.

Солнце садилось, окрашивая в рыжие цвета забор, деревья и спины идущих людей. Матвей с дочкой сидели в тени, под платформой, и их никто не замечал. Временами в толпе возникали группы в свободной одежде, раздавались крики. Это были каждый раз новые люди, потому что толпа шла вперед. Они нападали на женщин, детей и пожилых, идущих в одиночку мужчин, и отбирали у них вещи. Оля за силуэтом отца не видела путей и двигавшуюся по ней человеческую массу. Вскоре она успокоилась и напевала какую-то песенку из мультика, держа Матвея за руку.

Стемнело и прошло еще пару часов. Оля жаловалась на холод, и Матвей обхватил ее рукой. Он сам изрядно околел. Толпа поредела и почти исчезла. Тогда пошли и они.

Скоро заборы кончились и начались жутковатые совершенно деревенские посадки. Один путь откололся и ушел вправо, а затем прошел под мостом. Они поравнялись с платформой Чертаново. Людей здесь было мало. Люди двигались из Царицыно или в Царицыно, и в их направлении никто уже не шел. Чем дальше вдоль путей, тем безопаснее. Все вокруг хорошо проглядывается, и всегда можно спрятаться у подножья насыпи.

- Я устала.

- Потерпи.

- У меня ноги болят.

Матвей остановился передохнуть. Он нагнулся очень низко и поднял ее на плечи. Оля засмеялась.

- Теперь не страшно?

- А что, должно быть страшно?

- Ну, темно вокруг.

- А мы как будто в деревне. – Оля снова засмеялась. – А я там ничего не боюсь.

Нужно пройти через город. Они поравнялись с Проектируемым проездом.

- Слезай, - холодно сказал Матвей и опустил девочку на землю.

Спустившись с насыпи, они пошли по заболоченной тропинке.

- Наступай на мои следы.

- Мы как будто по минам идем!

Впереди был бетонный забор и ворота, открытые. Оля больше не веселилась. Она вжалась ладошкой в глубокую ладонь Матвея и молчала.

Людей не было ровно до самого Варшавского шоссе. В глухом сумраке пространство шоссе заполняли неподвижные темные массы автомобилей и движущиеся неясные силуэты. Люди шли на юг, за город, по одиночке и небольшими группами. Здесь стояла лагерем большая группа с ножами, битами и даже ружьями. Они работали как пропускной пункт, собирая с проходящих ценные вещи и сваливая их в кучи. Матвей подумал, что надо обойти их выше по потоку. Если пройти мимо уже обобранных, кто-нибудь из них обязательно крикнет, что здесь двое пытаются проскользнуть.

Матвей и Оля сделали большой крюк к северу. Оглянувшись назад, Матвей заметил на двоих или, кажется, даже троих вооруженных полицейскую форму. Мимо тянулись черные громады высоток, аптеки и магазины с разбитыми окнами, выходы из метро. Здесь почти никого уже не было. За большой круговой развязкой возвышался торговый центр-храм. Некоторые его окна горели. Внизу, у продуктового супермаркета шумела огромная толпа. Здесь не было окон, и железные двери были заперты.

- Имейте совесть, гражданки!

- В натуре, вы одни там на хавчике сидите, падлюки!

- Открывай!

Масса напирала на двери, двери качались. Кто-то с края толпы высоко махнул рукой. Сквозь шум голосов прорезалось звяканье брошенной гранаты. Взрыв на секунду оглушил Матвея. Он, запоздав, закрыл Оле глаза. Невидимая волна отбросила людей, подкинув некоторых в воздух. Толпа замерла на какое-то время и ринулась вперед, к освободившемуся входу в магазин, топча лежащих на земле. Раздались первые крики раненных и вопли продавщиц.

Матвей ускорил шаг. Отделение полиции было закрыто – на двери КПП висела перекрещенная цепь. Среди домов, в отдалении от улицы было совсем темно. Только луна освещала тротуары. Вокруг никого не было.

Раскрытая дверь в подъезд белела в темноте. Они поднялись на пятый этаж. Большая часть дверей была распахнута. На третьем этаже в проеме двери одной из квартир Матвей разглядел тело, неподвижно лежащее лицом вниз, судя по тапочкам – хозяина квартиры. Квартиру Матвея вскрыть не удалось. Замочная скважина была исцарапана, дверная ручка выломана, но замок оказался цел. Эту дверь он поставил совсем недавно.

Внутри все было так же, были те же знакомые запахи, как и вчера, как и этим утром, бесконечно далеким, давним временем. Матвей запер дверь, ощупью нашел фонарь и пощелкал его выключателем.

- Наконец-то мы дома! – Сказала Оля.

- Не шуми. Держись за мной.

Отец и дочь обошли каждое помещение, и только тогда Матвей оставил Олю переодеваться и пошел на кухню. Воды в кранах, конечно, не было. Был кувшин с фильтром и был чайник, наполовину полный. Матвей подумал, что они уже несколько часов ничего не пили, и отнес Оле прохладную и затхлую на вкус воду из чайника. Он вспомнил и про кейс, который потерял там, на Нагатинской, около киосков. Впрочем, ничего ценного сейчас там не было. Потом он разгрузил холодильник и первым делом поставил поддоны под тающий лед. Он рассортировал продукты, накрыл на стол и позвал девочку.

Они ужинали в призрачном белесом свете луны.

- Мы можем зажечь свечи или кирасинку, - предложила Оля.

- Нет, – Матвей медленно помотал головой. – Не зажигай огня и не шуми. Говори тихо. И… не подходи к окнам и не открывай их.

- Почему? – Девочка смотрела на него с испугом.

- Ты видела плохих людей на шоссе? Если кто-то узнает, что мы тут, придут грабить.

Матвей больше не делал попыток ее успокоить. Оля на удивление легко отреагировала. Он очень надеялся, что все эти предосторожности и слова кажутся ей некой игрой.

Дальше они ели в тишине. Матвей сложил тарелки в мойку, мысленно с ними попрощавшись. Он достал свой походный рюкзак, упаковал туда продукты, теплые вещи, фонарь, радиоприемник, другие нужные предметы, разлил воду из чайника и фильтра по бутылкам и тоже упаковал их, потом вылил воду для цветов в фильтр, разлил по бутылкам и упаковал вместе с чайником и фильтром. Надо было идти до Коньково, обязательно надо было. Матвей пытался прикинуть время, но никак не мог сосредоточиться.

Спали они в спальне на его кровати. Оля лежала у стенки, Матвей с краю, держа в руках «Макаров». Для перестраховки Матвей забаррикадировал дверь в спальню шкафом, который он беззвучно наклонил на бок.

Оля спросила совершенно спокойным и ровным голосом:

- Кто они такие?

Матвей понял, что ни разу еще не думал об этом. Он и не хотел, собственно, думать, особенно сейчас. Но надо было что-то ответить. Он знал, что это оккупация. Но что-то внутри противилось этому. Где оккупационные войска? Они, эти башни, просто проходят, но ничего не контролируют после себя. А еще все его познания в техники говорили ему, что нельзя заглушить все, любые виды электрических устройств, чтобы не работали электростанции, любые аккумуляторы, водонапорные устройства, в конце концов, чтобы сами собой взрывались топливные баки самолетов, чтобы не срабатывала тормозная – механическая – система автомобилей, это невозможно. Он не знал, что может меньше испугать Олю и поэтому, немного помолчав, назвал самый невероятный, сказочный вариант.

- Я думаю, что это инопланетяне.

- А зачем они нас убивают? – Тут же выпалила девочка. Матвея замутило. Он не мог представить, чтобы его дочь сказала такое. Это была его девочка, его малышка, с которой он совсем недавно играл в куклы и которую он защищал от всего дикого, уродливого, инфантильно-жестокого мира, в который он выпустил ее. В этот момент он впервые ощутил весь ужас произошедшего.

- Почему ты решила, что они умерли?

Оля, кажется, повернулась к нему.

- Папа, – она почти кричала, – ты что, думаешь, я совсем маленькая! Они светят светом и человек испаряется. От него только эта дрянь остается!

Матвей сжал в ладони рукоятку пистолета. Он все еще должен был ответить. Это единственное, что он мог сейчас сделать.

- Я не знаю. Но нас они не смогли убить, и уже не смогут.

- Откуда ты знаешь?

- Я не знаю. Я не могу все знать. Оля, если ты взрослая, ты должна это понимать.

Ночь была прохладной. Матвей почти не спал. Он знал, что должен выспаться, что это необходимо, но не смог. Утро пришло с тяжелым светом затянутого облаками неба.

Матвей и Оля встали рано. Оля хотела умыться и почистить зубы, но отец не разрешил тратить воду. На первом этаже они столкнулись с Димой. Он закрывал дверь. На нем был спортивный костюм и большой походный рюкзак, за плечом висел бекас.

- Вот, не ожидал встретить тебя! – Он улыбнулся во все лицо и пожал Матвею руку. Матвей снял со спины рюкзак и поставил его на пол. Дима был разведен и жил один. Матвей часто общался с ним, но не слышал, что у него есть какие-то близкие родственники.

- Куда ты? – Спросил Матвей.

- На дачу пойду, куда же еще, путь не близкий! У меня там консервы и картошка в погребе, если не пограбили. Тебя где накрыло?

- На Нагатинской…

- Нихрена себе! Прямо на улице?

- Меня Оля в тень утащила.

- Молодец девочка! А я дома сидел. Свет отключили, потом слышу, народ за окном шумит, валит куда-то. Я гляжу, шагает. Марсианин. Он завыл, а я думаю, сейчас стрелять будет. И под кровать. – Он засмеялся. – А он как полыхнет. В общем, идти надо отсюда, Матя. Они ведь за нами пришлют кого-нибудь, за теми, кто остался.

- Мы к бабушке пойдем, она же одна у нас живет, да, Оля?

- Мы бабушку с собой заберем. – сказала Оля.

- Бабушка, это хорошо, – сказал Дима.

Они вышли из подъезда вместе, держа перед собой оружие, и прошли вместе еще пару сотен метров.

- Счастливо, ребята, может еще увидимся! – Сказал Дима. – Береги папу, – сказал он Оле. – Он тебя вон откуда вывел. И в тень прячь.

На улице было совершенно безлюдно. Это казалось каким-то фантастическим сном, еще менее реальным и понятным, чем то, что произошло вчера. Мертвые автомобили нагромождались везде. Матвей свернул в сторону лесопарка.

Лесной массив ничем, казалось, не отличался от своего привычного вида. Можно было его обойти, но двигаться по улицам было опаснее. Они шли по широкой асфальтированной дороге. Матвей временами оглядывался назад, но они никого не встретили. Почти пройдя лес целиком, они остановились отдохнуть.

Неподвижный поток машин покрывал собой проспект. Матвей и Оля перемещались быстро, и скоро уже шли дворами, избегая больших дорог.

***

Теща Матвея жила одна. Она работала на почте каким-то администратором, но получала меньше, чем ее пенсия. Она была физиком-ядерщиком, но после сокращений двадцатилетней давности не могла найти работу по профилю. Когда умерла мать Оли, она перестала с кем-либо общаться. Она общалась по необходимости на работе, ходила за пенсией, отстаивала очередь, покупала продукты, но, кроме этого, больше ни с кем и ни о чем не говорила. Она никак не реагировала на Матвея, когда он привозил ей продукты и вещи. Когда он звонил в дверь, она почти сразу открывала, но молчала и не отвечала на вопросы. Обычно она уходила на кухню, и сидела там неподвижно, глядя на свои маленькие морщинистые руки. И только Оля, казалось, оживляла ее. Оля шумела, как шумят все дети, и разговаривала с бабушкой так, как будто бабушка отвечала ей. Бабушка для нее была совершенно обычной, такой она и должна быть. Женщина только к ней поворачивала лицо, и морщинки вокруг ее глаз едва заметно двигались. Оля брала ее за руки, и они могли так сидеть совершенно молча.

На звонок женщина не открыла. Матвей подождал немного, прислушиваясь, и отпер дверь своими экземплярами ключей. Он велел Оле ждать на пороге лицом к лестничной площадке – чтобы увидеть опасность, а сам вошел в запыленную квартиру. Старушка была чистоплотная, но сейчас всюду лежала пыль. Матвей прошел в гостиную, развернулся и быстро вышел.

- Бабушки там нет, – соврал он.

- А что нам делать?

- Мы не можем ее искать. Мы ее не найдем… и здесь очень опасно.

- Мы должны забрать бабушку! – категорически сказала Оля. – Надо ее искать!

- Мы не должны тут быть, тут опасно.

- Если тут опасно, то и для бабушки тоже опасно!

- Мы ее просто не найдем. Она сама нас найдет.

Оля была теперь более уступчивой. Матвей почувствовал, что в дочери что-то изменилось со вчерашнего дня, и от этого ему было страшно.

***

- На какой высоте?

- Мы не знаем, приборы не работают.

- Где?

- В районе Тамбова.

- Последствия?

- Накроет Тамбовскую и Рязанскую область. До настоящего расположения не должно дойти.

- Степень? Меры?

- Слабое заражение. Эвакуация.

- Сейчас нам не до эвакуаций, нам бы самим эвакуироваться, – добродушно сказал Бобин.

- Вольно, солдат, - сказал президент. Лейтенант вышел.

- А если он сюда заразу принес? – сказал Робин.

- Какую заразу? – Рассеяно спросил президент.

- Радиоактивную, – протянул Бобин. Они всегда говорили вместе.

В помещении находились шестнадцать человек – весь «совет четырнадцати» и эти двое. Жены и дети всех или почти всех этих людей располагались этажом ниже. На такой глубине давление было выше обычного, керосиновые лампы чадили в воздуховоды и невыносимо мерцали. От всего этого у президента страшно болела голова. Наступило молчание.

- Итак, господа, что вы думаете? – сказал он.

- А что тут думать, – сказал председатель Совета Федерации, – четвертую ракету уработали гады…

- Так у нее же эта… система ниппель, – сказал министр обороны.

- Снаряд бризантного типа, – подсказал президент.

- Да, да. Как же ее можно сбить?

- Ее и не сбивали, просто взорвали… в воздухе, – ответил министр финансов.

- Надо было хотя бы человека четыре призывных направить в Рязань и Тамбов, чтобы людей предупредили, - сказал министр обороны.

- Нечего! – громче обычного сказал Бобин, и все вжались в кресла.

- Сейчас должны придти физики, – сказал министр финансов.

- Повеселимся, – заметил Робин.

По лестнице спустились трое человек в сопровождении армейского сержанта. Это были молодые ребята в брюках и свитерах. Они стояли в нерешительности, косясь на президента.

- Что-то вас слишком много, – сказал Робин.

- А воздуха у нас слишком мало, – сказал Бобин.

- Господа, – сказал президент, – не молчите. У нас мало времени. Пусть говорит кто-то один.

Самый низкорослый из них выступил вперед. Его щеки в отсветах ламп горели.

- Господин президент… Продукты пригодны в пищу… Вода тоже. По всем анализам. Радиоактивный фон продуктов, воды, предметов в пределах нормы.

- Отлично, – сказал президент. – Ну, есть еще что сказать?

Молодой человек замялся.

- Что это? – спросил президент.

- В смысле… ах, да… Сложно сказать…

- Иностранное вторжение?

- Нет, не думаю, что так. У нас… на Земле нет таких технологий.

- Ну, можно же глушить радиосигналы.

- Да, но чтобы все приборы – электрогенераторы, оптоволоконную связь… И еще излучение… то есть свет. Это может быть только очень сильное микроволновое излучение, но оно невидимо глазом и еще должно быть направленным и… должен оставаться повышенный фон.

- Значит, это что-то неземное? – спросил губернатор Дмитровской области. Вокруг раздались смешки.

- Это самое лучшее предположение, – ответил молодой человек. – Я понимаю, это звучит нелепо…

- Нелепо то, что происходило за моими окнами, – сказал министр финансов.

- Зачем они уничтожают людей? – спросил президент. Голоса вокруг затихли.

- Мы не готовы ответить на этот вопрос, извините, господин президент.

- Ну, у вас ведь были какие-то предположения, мысли?

- Я думаю… – он слегка замялся. – Вот, если вы приходите на поле и хотите его обрабатывать, что вы сделаете? Выполете сорняки…

- То есть они очищают от нас природу? – перебил министр обороны.

- Дело не в природе… Мы для них может часть природы, но такая часть, которая по каким-то причинам мешает им…

- Как сорняки. – снова перебил министр обороны.

- Да… или как гусеницы, колорадские жуки, короче, насекомые… Я не имею ввиду размер. Мы ведь не знаем, как они выглядят.

- Как же? – сказал мэр Москвы. – Чтобы сидеть в этих машинах, они должны быть примерно нашего размера.

- Да… но мы не знаем, что это за машины, может это автоматы или даже их собственные тела.

- Все понятно, – сказал президент, – а более надежные средства массового поражения они не используют, чтобы не портить поле. И все-таки, почему они не уничтожают всех людей?

- Может, еще не успели, а может, просто не могут извести всех, не попортив поля. Да этого, думаю, и не нужно. Люди – не насекомые, они плодятся медленно. Я думаю, если то же самое происходило везде, выжило не больше нескольких процентов. Их задача, наверное, не столько уничтожить человека, сколько уничтожить человечество, то есть человеческую организацию, которая могла бы… сопротивляться. Это означает, что они хорошо осведомлены о человечестве. С несколькими процентами от прежнего населения ведь невозможна никакая сложная организация общества…

- Да, мы уже поняли, что организации нет. С Ванкувером не свяжешься. Плакали наши денежки, – сказал Бобин. До этого момента оба брата сидели в молчании.

- Все, заканчиваем театр одного актера, – сказал Робин, – вы прогнали, что хотели, мы прослушали, что хотели. Свободны.

Физики заметно стушевались, попрощались и вышли под надзором сержанта.

- Итак, господа, – сказал президент, - мы должны придти к какому-то решению.

- А может это черти из ада? – сказал Бобин.

- Все-таки я считаю, что мы должны хотя бы попробовать взять ситуацию под контроль, – продолжал президент. – У нас шестьдесят человек армейских и несколько гражданских. Там… многие выжили. Мы можем создавать отряды помощи населению…

- Да тебя же никто не признает! – сказал Робин. Бобин хохотнул. – Ты же у нас это, не легитимный.

- Можно же попытаться…

Бобин медленно встал, достал из-под края кофты пистолет и подошел к президенту.

- Бориска! – Президент привстал и прижался спиной к спинке кресла. – Ты что это? Зачем?

- Что-то ты зауправлялся, – сказал Бобин. – Эти к тебе пришли, эти ушли, для тети твоей самолет, с инопланетянами воевать давайте, когда самим ноги унести сложно. Забыл, – Последнее слово он почти выкрикнул, – кто сени моет?

- Да что ты, Бориска, я же для тебя… я же для вас с Ростиславиком стараюсь!

- Ты мне еще этих, – он махнул в сторону остальных, – на войну подними, чтобы все тут передохли.

Робин улыбался, широко развалившись в кресле. Все присутствующие молчали.

- Бориска, – повторил президент, – я все для вас…

- Вспомнил? Молодец, – сказал Бобин. – Итак, господин президент, вам официально объявляется импичмент. – Бобин выстрелил в президента почти в упор. Министр финансов поднял руку в каком-то жесте, и Бобин, недолго думая, выстрелил в него тоже.

У всех присутствующих звенело в ушах. Через несколько секунд Робин захохотал.

- Ты Гаврика-то зачем прибрал, свиная рожа? – сказал он.

- Он меня испугал, – обиженным голосом ответил Бобин.

- Сержааант! – Крикнул Робин. Гремя лестницей, спустился бледный сержант. – У нас тут президент, не выдержав горя народа, самоубился. – Бобин прыснул. «Совет четырнадцати» подобострастно заулыбался. – А этот не вынес жизни без любимого начальника. Мы теперь всенародные избранники и верховные главнокомандующие. Короче, приберись тут. Сможешь их наверх затащить? Молодец.

- Развели тут демократию, убирать некому, – сказал Бобин.

Когда бледный сержант отволок одного убитого, вернулся за вторым и потащил его вверх по лестнице, Робин встал и стал прохаживаться по залу.

- Итак, господа, что же мы решим единодушным голосованием? – сказал он. – А решим мы единодушным голосованием собрать наших шестьдесят армейских и гражданских и под их защитой двигаться отсюда. Может, есть еще эта самая человеческая организация. А то досидимся мы тут, господа, что и кушать нечего будет.

- Вопросы есть? – в унисон ему спросил Бобин. – Вопросов нет.

***

Матвей лежал неподвижно и боялся пошевелиться, чтобы не разбудить Олю, заснувшую на его руке. Он ждал, пока выгорят ветки в костре, тогда надо будет подбросить новые и будет причина потревожить дочь. Девочка вздрагивала во сне, ее ресницы дрожали. Она изменилась, очень быстро и очень сильно. Это был совершенно другой ребенок, даже и не ребенок вовсе. С того дня, когда вокруг них испарялись тысячи людей, она ни разу не плакала. Матвей боялся, что она с ее нервозностью, просто сойдет с ума от всего пережитого, но она стала спокойной и рассудительной.

Матвей не мог представить, чтобы кто-нибудь из его знакомых остался в живых, большинство из них жили здесь, и большинство из них работали, и в восьмом часу вечера они находились в городе, на улице. Все, кого он знал, умерли. Страшной, непривычной и непонятной смертью. Почти всегда есть тело, хотя бы что-то. Что здесь хоронить? Веселый светло-серый пух? Он не был уверен, что это была не одежда.

Вторую неделю они пробирались в Калужскую область, обходя большие дороги и города. Они шли днем, старались прятаться среди деревьев и кустарника и не шуметь. Матвей постоянно оглядывался, и Оля научилась делать то же самое. Часы на его руке, мобильные телефоны и радиоприемник в сумке по-прежнему не работали. Машины с битыми стеклами возвышались на автомагистралях. Вокруг стояла первобытная тишина, они издалека видели людей, но им, кажется, всегда удавалось обойти их незамеченными. На четвертую ночь Матвей услышал волчий вой, и решил разводить костер. Он знал, что на даче их не ждет ничего хорошего. Все вещи там должны быть разграблены, а может там поселился кто-нибудь с калашем. Даже если нет, Матвей не представлял, как теперь жить на одном и том же месте, разводить постоянно огонь, дежурить каждую ночь, забаррикадироваться, когда всего одна граната могла прорвать его оборону, чем, наконец, питаться. Надо было искать других людей, но он видел в лесу тела, разделанные ножом, и не решался подходить к тем людям, которых замечал издалека.

Он почти не спал, но вскоре понял, что так он скоро кончится. Поэтому он научил Олю дежурить, он будил ее под утро. Это было опасно, девочка могла заснуть, и он спал очень чутко. Когда Матвей просыпался, ему иногда казалось, что все это ему сниться, что этого не может быть, что это что-то странное и ненастоящее. Он иногда думал, что скоро проснется в своей квартире от будильника и утренних ленивых стонов Оли, не желающей просыпаться. Он прошел Гилян, но не мог сказать, что сейчас ему не было страшно. Раньше все было как-то по-другому. Он был другим, он был молодым и глупым, и у него не было Оли. Когда на Шафтской высоте с обожженным лицом он кричал, сжимая в руках древко флага, когда его исключили из адъюнктуры, когда погибла жена, все было не так. Ему часто было плохо, часто казалось, что мир кончился. Но он всегда чувствовал что-то глубокое, неизменное, которое будто бы говорило: все это внешнее, просто игра, а ты заигрался, и ты всегда можешь вернуться после игры домой, где тепло и здорово, всегда можешь вернуться, даже если умрешь. Матвей никогда не был особенно верующим, он жил и не задумывался над этим. Но в тот день, в восьмом часу вечера, что-то стало по-другому. Бога больше не было. Он не мог существовать в таком мире, он был несовместим с тем, что Матвей увидел на улицах. Это Матвей понял, когда попытался обратиться к нему. Дома больше не было. Как могло это произойти? Все было просто, Бога не было. Его никогда не было. Когда Матвей понял это, ему стало невыносимо тяжело, мир был пустым. Ему тогда стало страшно, первый раз он по-настоящему испугался, и ему стало жалко. Страшно не за себя и жалко не себя, а Олю, малышку, которую он лелеял, как капризный цветок, ему не хотелось, чтобы она жила в таком мире. Оля тогда точно так же спала на его плече. Он смотрел на нее, смотрел очень долго и не смог поверить, что это личико существовало в этом мире. Он понял, что Бог есть, только он не там, он намного ближе. У него была Оля, и он понял, что ему не нужен Бог.

***

Бобин тяжело перевалился на бок. Сознание его никак не до конца прояснялось. Ростиславика убили, он все еще не мог поверить. Эти скоты, которые решили сидеть здесь как крысы, вместе с верными ему призывниками он перестрелял половину из них. Плечо все еще кровоточило.

Борис все зажимал и зажимал его и со все нарастающей безучастностью смотрел на часы. Они засели за укрытиями и ждали, пока он потеряет сознание. К десяти вечера следующих суток вспыхнули все электроприборы, шум радиопомех нарастал и затопил собой все помещение.

***

Костер разгорелся ровно, и Матвей сел передохнуть. Он услышал вдруг непривычный хриплый звук и в первые мгновения не мог этому поверить. Из палатки выбежала Оля.

- Папа, радио работает!

Она сжимала приемник в обеих ладошках. Оля молча переключала частоты, и скоро они услышали человеческую речь на незнакомом языке. Матвей распознал иврит. Затем последовала речь на английском, затем – на русском.

- Если меня кто-нибудь слышит! Если меня кто-нибудь слышит! Менахем Эльдад, временный главнокомандующий Цахала, Армии обороны Израиля! Менахем Эльдад, временный главнокомандующий Цахала, Армии обороны Израиля! Мы ведем наступление под Халебом, территория Сирии! Мы ведем наступление под Халебом, территория Сирии! Враг отступает! Повторяю, враг отступает! Если меня кто-нибудь слышит! Если меня кто-нибудь слышит! Используйте против них обычную полевую артиллерию типа Солтам M-71 или российские аналоги! Можно использовать ручные гранатометы без электронной системы наведения, если сумеете подойти на достаточно близкое расстояние! Повторяю, используйте против них обычную полевую артиллерию типа Солтам M-71 или российские аналоги! Используйте ручные гранатометы без электронной системы наведения, если сумеете подойти достаточно близко! Главное вы уже должны знать: во время атаки противника находитесь в тени! Повторяю, во время атаки противника находитесь в тени! Держитесь, братья!

Примерно через четыре часа на той же частоте последовала другая передача, на русском.

- Если меня кто-нибудь слышит! Если меня кто-нибудь слышит! Генерал-полковник Ивахненко, главнокомандующий Центрального военного округа Российской Федерации! Генерал-полковник Ивахненко, главнокомандующий Центрального военного округа Российской Федерации! Мы наступаем в районе села Веденское под Курганом! Мы наступаем в районе села Веденское под Курганом! Используем артиллерийские установки сухопутного крейсера «Берег»! Используем артиллерийские установки сухопутного крейсера «Берег»! Враг отступает! Враг отступает! В ближайшее время мы организуем пункты эвакуации населения в безопасные районы! В ближайшее время мы организуем пункты эвакуации населения в безопасные районы! Слушайте эту частоту и ждите! Слушайте эту частоту, ждите инструкций! Держитесь, братья!

Матвей с дочерью сидели у догоравшего костра, прижавшись друг к другу. Уже светало.